Форум » apropos » Водоворот-10, ЛР, 3.4.08 » Ответить
Водоворот-10, ЛР, 3.4.08
apropos: Название: Водоворот Автор:apropos Жанр: любовно-исторический роман Обновление: 3.4.08 Главы на сайте: http://www.apropospage.ru/lit/avtor/w_1.html
SlavnaYa: chandni пишет: ну не знаю-не знаю... Мамашка может упереться и предложить обменять письма на круууугленькую сумму. Вряд ли! Докки будет не просить, а требовать, а в случае чего пригрозит пособие отменить.
chandni: SlavnaYa пишет: Докки будет не просить, а требовать, а в случае чего пригрозит пособие отменить. хорошо бы, если так...
apropos: Читателям - от автора - Ух, сколько всего написали и обсудили. Да уж, вариантов развития событий может быть много, у автора пока один, который и выкладывается для ознакомления. Она поехала к матери. «Никогда, никогда не прощу, - думала Докки, глядя из окна кареты на проносящиеся мимо дома и улицы – она приказала кучеру гнать во весь опор. – Она сломала мою жизнь, выдав замуж за барона, а теперь вмешалась в мои отношения с Палевским… Никогда не прощу…» - Баронесса фон Айслихт, - объявил лакей в засаленной и потертой ливрее – мать не следила за облачением своей челяди, будто специально хотела показать, как при богатой дочери ее родители перебиваются в бедности, хотя получала от нее достаточно денег на содержание дома. Докки, шурша шелком своего роскошного вечернего платья, разительно выделяющимся на фоне обшарпанной обстановки дома, вошла в тусклую гостиную, где сидели ее отец и мать. Они не были приглашены на именины Думской – когда-то Елена Ивановна неосторожно позволила себе непочтительно отозваться о поведении княгини, что, естественно, дошло до ушей Думской. С тех пор двери дома княгини были закрыты для Ларионовых, за исключением Докки. На большие торжества – вроде нынешних именин – княгиня иногда приглашала Мари Воропаеву, исключительно в пику Елене Ивановне, которой трудно было пережить присутствие своих родственников на престижных мероприятиях, куда она сама не допускалась. - Вы разве не идете к княгине? – откровенно удивилась Елена Ивановна, отложив какие-то счета, которыми она занималась. Василий Михайлович, пригорюнившись над рюмкой наливки, рассеянно кивнул дочери, и опять погрузился в свои думы. Он никогда не вмешивался в семейные дела, вообще ни во что не вмешивался, полностью полагаясь на деятельный характер своей жены. - Я заехала к вам по дороге к Софье Николаевне, - сказала Докки, хотя дом Думской находился совсем в другой стороне. - И чем мы обязаны вашему посещению? – спросила Елена Ивановна – дочь так редко заезжала к ним, что подобное событие можно было отнести к нечто из ряда вон выходящему. – Неужели вы, наконец, поняли, что нельзя так обращаться со своей семьей, и… - Я бы хотела переговорить с вами наедине, мадам, если позволите, - сказала Докки, которую никто даже не подумал пригласить присесть. - У нас не может быть секретов от Василия Михайловича, - заметила мать, но отец сам встал, прихватил свою рюмку с графином и зашаркал к выходу – он всегда старался избегать семейных сцен. - Так что, Мишелю послать вам свои счета? – спросила Елена Ивановна, когда ее муж вышел. - Нет, - сказала Докки. – Свои счета он будет оплачивать сам. Я приехала к вам по другому поводу: отдайте мои письма. - Какие еще письма? – Елена Ивановна попыталась сделать недоуменное лицо, хотя Докки заметила, что ее мать вздрогнула и на мгновение растерялась. - Вы знаете, какие, - Докки, не скрывая своего презрения, посмотрела на нее. – Письма от графа Палевского, которые вы выкрали из моего дома. - Как вы смеете такое говорить своей матери?! – возмутилась Елена Ивановна, но глаза ее испуганно забегали. – Пришло же вам в голову… Вы меня оскорбляете подобными подозрениями! – она выпрямилась, напуская на себя негодующий вид. И тем колким тоном, которого Докки так боялась в детстве, сказала: - Так вы признаете, что состоите в любовной связи с Палевским? Не случайно, не случайно о вас ходят все эти ужасные слухи…. Теперь он в Петербурге, и вы на глазах у всего общества готовы продолжать с ним встречаться? О, Боже! Не думала, что доживу до того дня, когда мою дочь смогут назвать распутницей… - Это вас не касается, мадам, - прервала ее Докки. – Отдайте мои письма. - Но у меня нет никаких писем. Зачем они мне? - Ну, наверное, затем, чтобы при случае меня ими шантажировать, - сказала Докки, уловив хищный огонек, промелькнувший в глазах Елены Ивановны. – С генералом-то вы побоитесь связываться, а вот меня помучить одно удовольствие, не так ли? Намекнуть, о любовниках, о сплетнях, пари… При случае вытянуть их меня побольше денег… - Вы делаете из меня чудовище, - ахнула мать. – Вы ужасно дурно думаете обо мне, хотя у вас нет никаких поводов для этого. Все, что я когда-либо делала для вас, происходило от заботы и беспокойства… - Отдайте письма, - сказала Докки, не желая тратить на разговор с матерью больше времени, чем та заслуживала, как и выслушивать все известные ей лживые сентенции. - Ваши слуги оговорили меня! – вознегодовала Елена Ивановна. – Я ничего не брала. Может, писем и не было. Это Палевский теперь вам лжет, что писал, хотя, уверена, он забыл вас, едва с вами расставшись. Известно, что с военными в обозе путешествуют девки для общего пользования. А генералы, небось, персональных блудниц при себе держат. Вон, у Кутузова в походе, говорят, три валашки в мужской одежде обитают… - Письма! - Нет у меня никаких писем! – не сдавалась мать. У Докки не было точных доказательств, что их взяла именно Елена Ивановна, - только тот ее визит, после которого письма как в воду канули. Но мать уличало не только упомянутое ею имя «Дотти», которое она могла увидеть лишь из письма Палевского. Докки слишком хорошо знала ее, чтобы за время этого разговора убедиться, что Елена Ивановна говорит неправду, - весь ее вид, ее бегающие глаза, голос, наигранное возмущение – все свидетельствовало о том, что письма были у нее. Докки решила во что бы то ни стало вынудить свою мать признаться в краже писем Палевского. Зная, чем ее можно пронять, она самым твердым голосом сказала: - Если вы немедленно не отдадите мне мои письма, то с сегодняшнего дня я разорву с вами все отношения… - Вы не посмеете! - …от меня ни вы, ни Мишель не получите больше ни копейки, - ни в виде содержания, ни в каком другом, - продолжала Докки. – Мало того, я расскажу всем, что вы меня обокрали… - Вы не скажете такое о родной матери! Да вы опозорите себя! Вам никто не поверит! - …поверят, и перед вами закроются двери всех домов Петербурга. Также через своего поверенного я извещу ростовщиков и купцов Петербурга о том, что Мишель некредитоспособен – сейчас ему дают деньги, зная, что я оплачивала его векселя, но когда выяснится, что баронесса Айслихт более не общается со своей семьей, никто никогда не даст ему взаймы. И еще я продам выкупленные мной закладные на Ларионовку, и в ближайшее время вы лишитесь поместья… По мере перечисления возможных последствий ссоры с дочерью, у Елены Ивановны вытягивалось лицо. Она явно испугалась, впервые по-настоящему испугалась, что все, что сейчас так методично излагала Докки, может быть осуществлено на самом деле. - Но вы не подумали, что будет, если письма Палевского станут достоянием света, - выпалила в сердцах Елена Ивановна. – Если он узнает, что их читают и потешаются над ним, что вы выставили напоказ и обсмеяли его чувства... Он не только сразу бросит вас, но и отомстит – генерал относится к тем людям, с которыми опасно связываться. Свое бесчестие он вам не простит никогда и выставит вас в таком свете, что вы не осмелитесь больше появиться в обществе. У него могущественные связи, и сам государь весьма благоволит ему. Если Палевский станет вашим врагом – вам не поздоровиться – а я могу настроить его против вас… Мать осеклась и затравленно посмотрела на дочь. - Итак, письма у вас, - Докки кивнула. Именно этого признания она добивалась – и добилась. – И вы, как я и предполагала, собирались ими меня шантажировать. - Они оказались у меня случайно, - попыталась оправдаться Елена Ивановна. – Я взяла с собой какую-то газету, и только дома обнаружила, что с газетой прихватила и письма. Я хотела их вам вернуть, но теперь, когда вы угрожаете мне, они могут стать моей единственной защитой… - Несите их сюда. Немедленно, иначе я не только сделаю все то, что обещала, но и расскажу Палевскому о ваших планах по использованию его писем. - Двадцать тысяч, - сказала мать. - Ни копейки, - Докки поняла: если сейчас правильно воспользоваться ситуацией, то мать будет вынуждена отдать ей письма Палевского. Секунду поразмыслив, она направилась к дверям. - Честно говоря, эти письма мне не так уж и нужны, - сказала она, оглянувшись. – Генерал лишь удивился, что они пропали. Мне же было достаточно сложить очевидное, чтобы догадаться, куда они могли подеваться. Если вы хотите их оставить у себя, оставляйте, но я сейчас заеду к поверенному, чтобы он прекратил вам выплаты содержания, и сегодня же расскажу Палевскому о ваших интригах. И тогда – берегитесь. Граф не простит вам подобные игры. Как вы справедливо заметили, он из тех могущественных людей, чей гнев может быть крайне опасен. Докки повернулась и вышла в прихожую. - Постойте! – крикнула ей мать. – Погодите, я сейчас их принесу. Через несколько минут она вернулась, держа в руках два письма. Часть сургуча, которым они были запечатаны, оказалась теплой и отличалась цветом. Видимо, мать попыталась подмазать сломанные печати и тем создать видимость их целостности. - Могли не стараться, - Докки опустила письма в ридикюль. – Я же знаю, что вы их прочитали. - Но прежняя договоренность между нами остается? Я ведь вернула письма, - Елена Ивановна искательно заглянула в лицо дочери. Взгляд у нее был жалобный, лицо посерело и враз постарело. Она проиграла, и знала, что теперь полностью зависит от милосердия дочери. В Докки шевельнулась жалость, но тут она случайно посмотрела в раскрытую дверь гостиной, через которую был виден край ковра и кресло с изогнутыми ножками. Она вспомнила, как чуть более восьми лет назад ее мать сидела в этом кресле, а Докки стояла перед ней на коленях, умоляя не выдавать ее замуж за Айслихта. Она рыдала, а мать со всей силы ударила ее по щеке, заявив, что не собирается выслушивать ее хныканье, и отправила в комнату, где ее и продержали взаперти до самой свадьбы. Докки ужасно захотелось сказать ей что-то злое, припомнить ту сцену и прочие страдания и унижения, которые достались на ее долю в этом доме. Но этот порыв улегся так же внезапно, как и появился. - Бог с вами, - тихо прошептала Докки и, не глядя на мать, пошла к входным дверям. – Содержание вам будет выплачиваться, - сказала она на ходу. - Но остерегайтесь еще раз устроить нечто подобное. Второго шанса я вам не дам. Уже в карете она впервые за эти годы с благодарностью подумала о муже. Без его денег она не смогла бы выйти победителем в этой схватке. «Вторая схватка, и вторая победа – и все один день, - подумала она. – Первая - над собой, вторая – над матерью». Но почему-то она вовсе не чувствовала себя победителем. Вдруг ее охватила ужасная усталость. Дрожащими руками она прикрыла ридикюль, где лежали обретенные таким трудом письма Палевского, которые уже не могли принести ей той радости и того облегчения, получи она их два месяца назад. «Зачем, зачем все это? – думала она, уныло глядя в окно на город, по которому ехала. – Все эти страдания, непонимания, обманы, предательства, страсти, встречи, разлуки? Ради чего? Зачем вообще живут люди – чтобы родиться, промучиться отпущенный им век и умереть?.. И всегда - даже в самые трудные, тяжелые минуты - все на что-то надеются, на чудо, которое принесет им облегчение и покой… А оно так и не появляется. Или появляется слишком поздно, когда уже ничего не поправишь…» Она медленно раскрыла свою сумочку и достала два письма. Осторожно, по очереди, развернула оба, ласково разглаживая их рукой. Бумага была мятая, в пятнах, на некоторых словах чуть расплылись чернила… Почерк четкий, красивый, быстрый… Докки взяла первое письмо - датированное 1 июлем, и, вздохнув, начала его читать.
полная версия страницы