Форум » Проба пера » Тунисская принцесса » Ответить
Тунисская принцесса
Лакшми: Здравствуйте, форумчане "Аpropos"! Предлагаю почитать и дать оценку началу романа, который я пишу. Буду благодарна за добрые советы и конструктивную критику, особенно по исторической части. Основной вопрос, мучающий автора: стоит ли продолжать начатое, или нет?
Лакшми: 3. В полной тишине они начали свой поединок. Лишь плеск волн, мерно ударяющих в борта «Голубой жемчужины», вторил звону скрестившихся клинков. Селим не ожидал, что неверный окажется так проворен, - и даже не как кошка, а как угорь, который проскальзывает между пальцами, не даваясь в руки. Уже через несколько мгновений после начала схватки Реису стало понятно, что первоначальный план – обезоружить противника, не нанеся ему ран, - невыполним. Чтобы взять этого человека, надо было либо тяжело ранить, либо убить его. Движения испанца были отточены так, будто он родился с двумя клинками в руках. Селим всегда гордился своей быстротой, ловкостью и знанием множества коварнейших приемов, приобретенных как у восточных, так и у европейских мастеров фехтования. И впервые он встретил столь достойного – но, конечно, не превосходящего его - противника. Поняв, что поединок будет на равных, Селим обрушил на врага град разнообразных коварных ударов и выпадов, каждый из которых мог стать смертельным. Но испанец легко отбил все, продемонстрировав великолепную фехтовальную технику. Реису не удавалось даже повернуть его боком к солнцу, чтобы немного облегчить себе задачу. К счастью для тунисца, большое облако закрыло ярко сиявшее светило, и Реис перевел дух. Он с завистью заметил, как ровно и глубоко дышит его соперник. Испанец выглядел более свежим и бодрым, чем Селим, хотя и сражался дольше. Этот презренный кафир своим спокойствием и хладнокровием начинал раздражать командующего флотом. Как найти лазейку в обороне испанца? Дополнительным преимуществом Реиса в бою было обычно то, что он привык сражаться в море, на борту, и даже при сильной качке умело рассчитывал каждое движение своё и своего клинка. Но сегодня, после долгого шторма, море было спокойным, и галеон почти не покачивался. Казалось, что противники дерутся не на палубе, а на твердой земле. Раздосадованный неудачным началом боя, капудан-паша сосредоточился на том, чтобы сломать один из клинков неверного. Они были гораздо уже, чем его сабля, и это дало бы командующему флотом существенное преимущество. Враг понял тактику Реиса и стал вдвойне осторожнее. Он почти не нападал, выжидая, будто уверенный в своем превосходстве. Это всё больше бесило Селима, лишая обычной выдержки. Бой длился уже довольно долго; по лбам противников катился пот, заливая глаза и мешая видеть движения друг друга. Оба теперь дрались расчетливо и неторопливо, ибо каждый из них чувствовал, что решительное мгновение близко. Неожиданно испанец поскользнулся на скользких от крови досках юта и кинул взгляд себе под ноги. Селим моментально воспользовался удобным моментом, и даже крякнул от удовольствия, когда его сабля разрезала грудь противника, который лишь в самую последнюю долю секунды успел отскочить. Но порез все же был глубокий; кровь, почти незаметная на черном, заструилась вниз по рубашке. Пираты приветствовали эту первую кровь неверного оглушительными криками и свистом. Понимая, что с каждой ее каплей уходят силы, испанец молча ринулся вперед, отбросив осторожность. Его атака была подобна стремительному нападению акулы на зазевавшегося искателя жемчуга, который рискнул нырнуть на самую глубину. Неуловимо быстрый бросок, обманный выпад шпагой вверх, нацеленный в горло – и, одновременно, удар дагой наискосок вниз. Селим отбил лезвие клинка противника мечом, но кинжал не успел. Тонкое острие обожгло, словно раскаленным шилом, левое бедро Реиса, который не удержался и вскрикнул от боли. Одновременно из сотен корсарских глоток вырвался вздох – и в нем были и изумление, и ужас, и разочарование. Непобедимый Селим-Реис получил рану!.. На белой одежде капудан-паши появилось кровавое пятно, наглядно свидетельствуя: Неуязвимый оказался все же уязвим! Легенда рухнула. Боль была дикая; но бешенство от осознания своего позора – ибо Реис считал нанесенное ему ранение позором для себя - помогло преодолеть ее и остаться на ногах. Он кинулся на врага, который не отступил, а тоже сделал шаг вперед. Ловкий взмах сабли – и лезвие даги обломалось у самой рукояти, и кинжал в руке испанца превратился в короткий бесполезный обрубок. Затем последовал коварный обманный выпад, который наверняка должен был принести Реису победу.... Селим вскрикнул вновь. Клинок противника пронзил насквозь его левое предплечье, и командующий выронил меч. Испанец же отделался лишь глубокой царапиной на плече. Капудан-паша зарычал как раненый тигр. Он прыгнул, собрав все оставшиеся силы, на врага.... В то же мгновение удар в висок заставил его выпустить свою саблю и рухнуть на палубу: противник оглушил Селима эфесом своей обрубленной даги. ...Но это была, увы, не победа испанца, оставшегося почти невредимым. Вернее, победа, но слишком короткая, чтобы можно было насладиться ею. Крик корсаров, увидевших своего командующего у ног неверного, был подобен реву бури, разразившейся над океаном. Забыв о повелении Реиса не вмешиваться, они, как стая голодных волков, ринулись на врага, который, отбросив бесполезную дагу, поднял саблю Селима и теперь был вооружен двумя клинками. Раздались беспорядочные выстрелы; стреляли сверху, с мачт, чтобы не зацепить своих же. Скорее всего, несколько пуль достигли своей цели, потому что испанец вздрогнул и пошатнулся. Но ни сдаваться, ни быть разорванным в клочья ордой рассвирепевших пиратов он не собирался. Всё еще лицом к корсарам, угрожая им одновременно и саблей Реиса, и своей длинной шпагой, он сделал несколько шагов назад, к бортику. Ухватился за него и, перебросив через ограждение свое истекающее кровью тело, не выпуская из рук оружие, прыгнул, - или, скорее, упал, - в воду. ...Удар, нанесенный Реису эфесом даги, не был очень силен. Он пришелся по касательной и только на несколько секунд лишил командующего флотом сознания. Испанец еще находился на палубе, когда Селим открыл глаза. В тот момент, когда его победитель прыгнул в море, Реис уже сидел, а на бригантину послали за врачом. Кусая губы, чтобы не закричать, Реис обводил склонившихся над ним подчиненных мутным взглядом. Он все еще не мог поверить во все происшедшее, осознать, что это случилось с ним - непобедимым и неуязвимым. Дрожь пробежала по его телу, когда он вспомнил все подробности поединка, и – главное - свое унизительное падение к ногам испанца. Пальцы его машинально зашарили по боку, ища рукоять своей сабли. - Моя сабля, - хрипло потребовал он. - Где она? Корсары испуганно переглянулись. - Она... Реис, ее взял неверный... - Что?!! – подскочил Селим, и тут же, застонав, схватился за бедро. – Где этот пес? - Упал за борт, господин. - Как упал?.. С моей саблей?.. Почему вы его упустили?.. За ним! – бормотал Селим, и глаза его медленно наливались кровью. - Он был мертв, Реис, – быстро сказал один корсар. - Вы его тяжело ранили его, Аллах свидетель! - Нет... Он был жив! – покачал головой Селим. – Я только задел его. - Но в него попало не меньше десятка пуль, - вставил другой пират. - Да, это так! Мы все это видели, господин! – хором воскликнули остальные. - Найти... Поймать... Вернуть! – вскричал Реис, скрипя зубами и снова пытаясь встать. – Вернуть мою саблю! И этого испанского пса!.. - Но неверный камнем пошел на дно, господин! - Вы не слышите приказ?.. За ним! Он нужен мне! Корсары мялись и переглядывались. Ни одному не хотелось прыгать за борт, где плавали трупы команды галеона, и искать тело испанца. Да и вдруг неверный - и впрямь слуга шайтана, и вовсе не умер, а затаился под водой и ждет их там с саблей в одной руке и со своей смертоносной шпагой – в другой?.. Если он одержал победу над самим Реисом – то с ними наверняка справится без всякого труда. Селим правильно понял их взгляды. Трусливые шакалы! Губы его искривились в презрительной усмешке. Глаза его вдруг остановились на одном из отряда «черных досок», полуголом великанского роста африканце-невольнике с широченными плечами, который стоял неподалеку. - Хочешь получить свободу? – спросил его Селим. Чернокожий молча кивнул. - Прыгай за испанцем. Мне нужен он... и моя сабля. Не раздумывая, «черная доска» зажал в зубах свой короткий изогнутый нож, подбежал к фальшборту и, перемахнув через него гигантским прыжком, прыгнул в море.
apropos: Лакшми Зачиталась. Интересный поединок - и победа донельзя загадочного испанца там, где, казалось, ее не могло быть. По поводу матчасти ничего не могу сказать вследствие своей полной неосведомленности об этой эпохе и части света, где происходят события. Первые части сейчас выглядят значительно лучше, хотя я посоветовала бы еще подчистить текст - убрать шероховатости, лишние перечисления и уточнения, некоторые повторы - чтобы сцену схватки - ее динамику и полет - не отвлекали "описательные" детали. Но это можно сделать позже, когда текст отлежится и сейчас "замыленный" глаз автора - по объективным уже причинам - не видит общей картинки. И жду продолжения (и думаю, не я одна).
Хелга: apropos пишет: И жду продолжения (и думаю, не я одна). Жду рядом на лавке.
Axel: Лакшми Спасибо! Тоже жду продолжения.
Лакшми: apropos ,Хелга ,Axel , спасибо вам! apropos пишет: это можно сделать позже, когда текст отлежится и сейчас "замыленный" глаз автора не видит общей картинки... О, это точно, со стороны виднее... 4. Врач склонился над Реисом, осматривая рану на бедре, - ее медик счел более опасной, нежели пронзенное предплечье, которым занялся его юный помощник. В глубине души старый доктор был рад, что наконец-то Неуязвимый Селим получил эти раны. Доктор был мудр и знал, что неуязвимых людей не существует. Сегодняшнее поражение собьет с капудан-паши немного спеси и самоуверенности. С другой стороны, вздохнул медик, с величайшей осторожностью обрабатывая рану, такого больного никому не пожелаешь: он наверняка не будет выполнять врачебных предписаний, не захочет пить назначенных лекарств и вообще будет вести себя отвратительно, как человек, не привыкший к недугам и страданиям. Вот уже и сейчас он начал своевольничать - запретил переносить себя с кормы, и его усадили в низкое кресло, вытащенное из одной из кают. Он то и дело отталкивал врача, не давая ему спокойно делать свое дело, и спрашивал у своих людей, столпившихся у бортов: не появился ли кто на поверхности воды. - Ничего не видно, Реис, - отвечали ему, – одни трупы плавают. Может, испанец убил «черную доску»? - Убил? – скривился капудан-паша, сдерживая стон. – Вы же сказали, мерзавцы, что он упал за борт мертвым!.. - Вижу! – вдруг крикнул один из тунисцев, показывая рукою вниз. – В воде кто-то живой! - Да! Это чернокожий! – радостно подхватили другие. Реис опять отпихнул старого врача. - Один? Он один? – нетерпеливо спросил он, забыв о ране в бедре, привставая и тут же, охнув, садясь опять. - Да, один... Нет! – корсары у борта аж подскакивали от возбуждения. – Испанец! «Черная доска» плывет с ним! Он его тянет! Они сбросили вниз штуртрап*, и несколько человек спустились по нему, чтобы помочь подплывшему к борту галеона негру. - Ваша сабля, Реис, - с поклоном сказал один из корсаров, вручая командующему клинок. - Что там происходит? – спросил его Селим, глядя на столпившихся на корме корсаров. Чернокожий, вытащивший испанца, сидел в стороне, прислонившись к переборке и тяжело дыша.– Что неверный? - Мертв. Истек кровью и нахлебался воды. Вашу саблю мы из его правой руки с трудом, но освободили; а вот в свою шпагу он так вцепился, что нам чуть не пришлось ломать ему пальцы. - Рай и ад!.. – выругался Селим. – Быстро давайте его сюда. И его шпагу тоже. Тело пленника проволокли по палубе за руки и бросили у ног Реиса. Селиму подали шпагу; он поставил ее между коленей, не отводя тяжелого взгляда от лица испанца. Даже сквозь смуглую кожу видно было, какое оно бескровное. - Доктор, займитесь этим человеком, - приказал командующий флотом. – Утопленника можно вернуть к жизни. - Но, Реис, я еще не закончил с вашей раной… - запротестовал было врач. - Она подождет, – жёстко прервал его капудан-паша. – Оживите его! Доктор сделал знак своему юному помощнику, и они вдвоем склонились над испанцем. Стоявшие вокруг пираты следили за манипуляциями врачей, тихо переговариваясь между собой. - Нет, ничего не выйдет... - Он покойник, по всему видно. Губы синие, а это первейший признак. - За борт его надо, на корм рыбам!.. Но безжизненно распростертое тело вдруг вздрогнуло; изо рта утонувшего хлынула вода, и дыхание вырвалось из груди вместе со слабым стоном. - Аллах Всемогущий! – воскликнул один из корсаров, делая предохраняющий от злых сил знак. – Воистину этот неверный – пособник дьявола! - Ожил, ожил ... - бормотали остальные, изумленные, невольно отступая назад. Врач между тем ловко разрезал на испанце ножом мокрую от воды и крови рубашку, обнажив плечи, грудь и живот. Ярко сверкнул на солнце золотой крест. - С такими ранениями – и он еще жив?.. – прошептал кто-то. Кроме глубоких порезов на груди и плече, на теле испанца оказались две раны. Обе были нанесены мушкетными пулями - одна из них прошла навылет через бок, вторая застряла в области ключицы. - Он будет жить? – спросил командующий. Доктор, осторожно осматривавший пулевое отверстие в боку раненого, поднял на Реиса озабоченный взгляд и покачал головой: - Едва ли. Хотя, похоже, жизненно важные органы не задеты. Но он потерял очень много крови. - Я хочу, чтобы он жил, - с нажимом сказал Селим. Это был приказ, - и невыполнение его грозило страшными карами. Помощник доктора, юноша лет восемнадцати, накладывавший повязку на плечо испанца, вздрогнул и съежился. Но старый врач остался невозмутим. - Иншалла*, - только и сказал он. В этот момент кафир открыл глаза, и его затуманенный взор скользнул по лицам старого медика и его помощника. Раненый дернулся и застонал, когда юноша, чьи пальцы дрожали после слов командующего, слишком резко затянул повязку. - Ага, он приходит в себя, - удовлетворенно произнес Реис, радуясь, что не только он один испытывает боль. – Значит, не так все плохо. Испанец медленно повернул голову на звук голоса Селима и посмотрел в лицо своего врага; взгляд его стал более осмысленным, пальцы левой руки скрючились и заскребли по доскам палубы, словно пытаясь найти эфес своей шпаги. - Не это ли ты ищешь? – насмешливо спросил Реис, показывая противнику его оружие. По-испански он говорил, тщательно подбирая слова, не быстро, но четко. Светло-голубые глаза раненого расширились и вспыхнули, он приподнялся на локте, протягивая руку к своему клинку; с бескровных губ вновь сорвался полустон-полувздох. - Он тянется к своей шпаге, как голодная собака к кости, - усмехнулся Селим. – Этот пес вовсе не собирается умирать. – Он сделал знак своим людям: - Поднимите его и поставьте передо мной на колени. Испанца грубо подхватили под мышки и поставили на колени перед креслом, в котором сидел Реис. Кафир больше не издавал ни звука, но дрожь вдруг начала сотрясать все его тело, и слышно было, как зубы отчетливо выбивают дробь. Однако Селим с неудовольствием видел, что, несмотря на униженную позу, пленник пытается сохранить горделивую осанку; он не склонил голову и смотрел прямо в лицо Реису, хотя было ясно, что это стоит тяжелораненому огромных усилий. Нахмурившись, капудан-паша сжал эфес шпаги и упер ее острие в обнаженную грудь кафира; тот даже не моргнул. - Ты отважен и горд, - отчетливо выговаривая слова чужого языка, сказал Селим. - Ты храбро бился, и я признаю это. Я уважаю смельчаков, пусть они и мои враги. Уважаю и тебя, хоть ты и пролил мою кровь и кровь моих людей. Но запомни раз и навсегда: у раба не бывает ни смелости, ни гордости. Ты отныне мой раб. А я – твой владыка и повелитель. Если сейчас ты смиришь свою гордыню и признаешь меня своим господином, клянусь именем Всевышнего, я буду снисходителен к тебе. Тебя будут хорошо лечить. Пока ты не выздоровеешь, ты не будешь выполнять тяжелую работу, и тебя не будут слишком сурово наказывать. Если же ты сейчас откажешься, если будешь строптив, - то знай, что, когда твои раны затянутся, я прикажу подвергнуть тебя пыткам. Я обещаю, что они будут ужасными и долгими, и за каждую каплю крови, которую ты сегодня пролил, мою и моих людей, ты расплатишься своими криками и стонами. Думаю, ты достаточно умен и сделаешь правильный выбор. Смирись со своей судьбой. Это кисмет*, так было предопределено Аллахом, и не тебе изменить предначертанное Им. Что ты скажешь? Ты покоришься мне? Кафир молчал. Он балансировал на грани обморока; его трясло все сильнее, глаза подернулись дымкой, на повязках на плече и боку появились, медленно расплываясь, кровавые пятна. Селим отложил шпагу и выставил вперед ногу, обутую в загнутый на носу сапог из мягкой кожи. - Я вижу, тебе плохо. Можешь не отвечать. Поцелуй мой сапог и этим признай меня своим господином, раб. Губы пленника задергались, словно он собирался заплакать. Испанец склонился над ногами Селима, и лицо Реиса озарилось радостью: враг был сломлен и покорён. Упиваясь унижением того, кто недавно одержал над ним победу, Селим позабыл об осторожности. И это едва не стоило ему жизни. Испанец дернул вниз левую ногу командующего флотом. Реис вскрикнул от страшной боли, пронзившей раненое бедро; он почти сполз со своего кресла, а его враг навалился сверху, рыча и бешенно сверкая глазами. Мгновение - и пальцы пленника со страшной, непонятно откуда взявшейся силой, сомкнулись на горле Селима. Реис мог отбиваться только одной правой здоровой рукой, и кто знает, чем закончилось бы это стремительное нападение, не приди на помощь своему капудан-паше корсары. Несколько ударов по голове, – и пальцы испанца разжались. Он скатился с Реиса на палубу в глубоком обмороке, и не меньше двадцати клинков сразу взметнулись над ним. - Не убивать его, - прохрипел Селим, растирая горло, - заковать в цепи... Бросить в трюм. Он нужен мне живой... Живой! - Господин, - вмешался старый врач, - если вы бросите его в трюм, то он не проживет и дня. Для его ран сырость – это верная смерть, и ему нужен свежий воздух. - О, шайтаново семя!.. – выругался Реис. – Хорошо. Тащите его в какую-нибудь каюту. Доктор, вы головой отвечаете за его жизнь. Головой! *Штуртрап - веревочная лестница на корме судна. Иншалла* - в переводе с арабского это означает "на все воля Аллаха", "если на то будет воля Аллаха" Кисмет — в исламе - неизбежность, предопределение, полная предрешенность Аллахом всех событий в мире, судеб людей.
apropos: Лакшми Ох, его поймали... А я так надеялась, что его не найдут. (Хотя тогда, наверное, союжет пошел бы совсем в другую сторону
Лакшми: apropos , Вот следующий отрывок: 5. Мутным взором Селим обводил своих людей. О Аллах, опять они стали свидетелями его поражения!.. Воистину сегодня ужаснейший, несчастнейший день в его жизни. Он лишился своего гордого прозвища из-за этого испанца. Лишился чести, позволив неверному дважды одержать верх над собой. Если бы он, Реис, мог уничтожить всех, кто видел его схватку с испанцем! Всех до одного! А теперь молва о его посрамлении разлетится по всему Тунису и окрестным землям. Весь мусульманский мир будет потешаться над ним, позволившим победить себя какому-то смрадному псу-христианину. И – самое главное – та, о которой он мечтал так долго, чей облик видел в своих снах... Что скажет она, узнав о его позоре? Как он сможет предстать перед ней, униженный, раненый, вывалянный в грязи? Как она встретит его? Презрительно усмехнется? Или расхохочется прямо в лицо? О, невыносимо, невыносимо!.. Реис заскрежетал зубами. Ему страстно хотелось выместить на ком-то свои ярость, боль и унижение. Его глаза остановились на могучем африканце-невольнике, том, который вытащил испанца из моря. Тот стоял немного в стороне от остальных пиратов и смотрел, как бесчувственное тело пленника волокут прочь. На лице великана отражалось восхищение, смешанное с жалостью. Ничтожная «черная доска»!.. Не приказать ли отхлестать этого раба, чтобы впредь держал при себе свои чувства? Селим совсем забыл, что посулил невольнику за то, что тот вытащит из воды испанца и саблю. А негр не забыл. Он вдруг шагнул к командующему и сказал, низко поклонившись: - Я выполнил ваше повеление, Реис. Вы дадите мне свободу? Селим еще больше помрачнел, вспомнив свое обещание. В мыслях он уже видел, как плеть сдирает кожу с широкой спины «черной доски», и зрелище это немного улучшило его настроение. И – что же? Оказывается, он обещал этому невольнику свободу. Еще одна досадная неудача! - Реис, - повторил чернокожий уже настойчивее, потому что Селим молчал, - я получу свободу? Я все сделал, - вернул вам вашу саблю и испанца достал. - Я не говорил, что отпущу тебя на волю прямо сейчас, - резко ответил капудан-паша. – Иди к своим «доскам» и не надоедай мне. Лицо африканца исказилось от сдерживаемого волнения. Он понял, что этот ответ равносилен отказу. - Реис, вы же обещали! Я все выполнил, что вы приказали! - Убирайся, пес, пока я не велел ободрать твои бока плетью! – крикнул, привстав с кресла, забыв о своей ране, Селим, и тут же рухнул обратно, корчась от боли. Но невольник не ушел. - Все слышали, что вы обещали отпустить меня на волю, Реис! – и он, не в силах сдержать обуревавшие его чувства, вдруг схватил командующего за руку. – Вы должны сдержать свое слово! - Гнусный пес! – вырывая руку, воскликнул Селим. – Хорошо же! Ты получишь свою свободу!.. Взять его! – Корсары схватили негра. - Ты больше не раб, как я и обещал тебе, - тяжело дыша, сказал капудан-паша. – Но до меня ты дотронулся, будучи еще рабом. А за это положена смерть. Ты коснулся своего господина без его разрешения. Так вот, уже как свободному человеку, я позволяю тебе выбрать свою смерть: или ты шагнешь за борт к тем трупам, что плавают там, или тебя привяжут к мачте, и ты умрешь небыстро от голода и жажды. Лицо негра посерело. Спасения ему не было. Но он справился со своими ужасом и отчаянием и выдавил: - Я не хочу пойти на корм рыбам... - Привяжите этого свободного человека к мачте, - распорядился Селим. И, когда его приказ был выполнен, и африканца намертво прикрутили к бизани, велел открыть трюм и посмотреть, что везут на «Голубой жемчужине». Через десять минут вопль многих пиратских глоток – вопль, в котором смешивались изумление, радость и алчность одновременно – огласил тихие морские воды далеко вокруг. Трюм «Perla azul” был наполнен сундуками, набитыми золотом, индейским золотом, которое испанцы везли из далекой Мексики. Вот почему почти не стреляли пушки и кулеврины галеона: на «Голубой жемчужине» их было втрое меньше положенного из-за тяжелого груза - чтобы облегчить судно, большую часть орудий сняли. Такого великолепного трофея не помнил ни один самый старый тунисский корсар! Воистину сам Аллах послал Реису встречу с «Голубой жемчужиной». Селим принимал поздравления, величественный и надменный, сидя в капитанской каюте, лучшей на захваченном галеоне. Он больше не страдал ни от ущемленного самолюбия, ни от посрамленной гордости, ни даже от своих ран. Золото, столько золота! Лицо командующего флотом сияло. Сокровища галеона принесут ему славу, богатство и почести. И – теперь Реис был уверен в этом – восхищение и любовь той, к которой стремилось его сердце. Ибо – какая женщина устоит перед блеском желтого металла, драгоценнейшего на земле? Бальзам на душу Селима пролил и назначенный Реисом новый терсане-агаса. Весьма ловко тот ввернул в разговоре с капудан-пашой, что все люди Селима уверены, что на галеон с такими сокровищами на борту испанцы, прежде чем отправить его в море, навели какие-то дьявольские чары. Только колдовством можно объяснить то, что пролилась кровь Неуязвимого Реиса. А испанец, сражавшийся с командующим, недаром оказался левшой: он, несомненно, имел мощную поддержку злых сил. К тому же, у него голубые глаза, а всем известно, что люди с такими глазами могут навести порчу. Но, к каким бы заговорам и чародейству ни прибегали неверные, - против всемогущего Аллаха и его верных слуг – и прежде всего великого Селима-Риса - они оказались бессильны. Капудан-паша - он был куда менее суеверен, чем его люди, - слушал льстивые речи своего нового помощника, улыбаясь про себя. Однако, эта идея о заколдованном галеоне и о нем, Селиме, захватившем его, несмотря на всю христианскую магию, очень понравилась ему. Пусть Реис лишился своего прозвища Неуязвимого, - но новая легенда принесет ему куда больше славы и почета, и его подвиг и героизм останутся в памяти не одного поколения. Оставшись, наконец, один в каюте, откинувшись на мягкие подушки и выпив болеутоляющий настой, Селим предался сладким мечтам. В них он пытал своего врага-испанца, обнимал ту, которую страстно желал, и – о, самая великолепная из всех грез! – вместе со своей любимой всходил на султанский престол.
Axel: Лакшми Спасибо! Посмотрим, принесут ли Селиму удачу горы захваченного золота.
Лакшми: Axel , спасибо. 6. Ветерок, дувший с моря, играл золотистой вуалью, покрывавшей голову стоявшей на балконе дворца девушки. Потом, расшалившись, откинул прочь легкую ткань, - и, будто пораженный красотою увиденного им лица, осмелел, налетел вдруг резким порывом, стремясь сорвать кисею и унести с собой, как дорогой сувенир, на память о ее владелице. Дворец находился на горе, окруженной цветниками и садом, в котором росли апельсины, лимоны и гранаты. Ниже, за высокой стеною, ограждающей этот райский уголок, раскинулись эвкалиптовые и кипарисовые рощи, естественными террасами спускающиеся к глубокой чаше Тунисского залива. Море сверкало, переливалось, искрилось мириадами драгоценных каменьев. Прозрачно- аквамариновое у берега, постепенно, уходя на глубину, оно приобретало бирюзово-яркие оттенки, переходящие в насыщенный сапфировый цвет, и лишь на горизонте, почти незаметно для глаза сливаясь с облаками, становилось бледно-голубовато-топазовым. Словно пестрые лоскутки по атласному одеялу, разбросаны были по нему разноцветные паруса рыбачьих суденышек. Дома столицы султаната, раскинувшейся тоже внизу, под горою, были почти все белыми и утопали в пышной зелени рощ, садов и виноградников. Город Тунис напоминал несметное стадо белорунных овец, пасущихся в высокой траве долины, окруженной толстыми стенами Медины*. Более высокие мозаичные купола мавзолеев и мечетей походили на сторожащих его пастушеских собак, а белоснежные минареты – на стройные фигуры пастухов в островерхих шапках, закутанные в шерстяные бурнусы. Живописное зрелище города и моря радовало глаз; а аромат роз, жасмина и цветущих цитрусовых деревьев был настолько осязаемым, что, казалось, протяни руку, – и, окунувшись в теплые воздушные волны, она покроется каплями благоухающей влаги. Но стоявшая на балконе девушка смотрела не на город, и не чудесной панорамой моря любовалась она; взгляд ее был устремлен на Рибат* на Горящей Горе, или горе Эль-Манар; у ее подножия час назад в удобную гавань вошли шесть кораблей, и пушечные выстрелы нарушили мирную полуденную дрему города Тунис, возвещая о возвращении султанского флота. - Моя принцесса... – раздалось тихо и скрипуче за спиною девушки; но она не обернулась, лишь руки ее крепче сжали кованые перила балкона, так что побелели костяшки пальцев. - Он вернулся, - промолвила девушка. Голос ее был звонок и высок; но сейчас он звучал тускло и безжизненно. На балкон вышла и встала чуть позади девушки маленькая сухонькая старуха. Коричневое уродливое лицо ее было изборождено такими глубокими морщинами, что скорлупа грецкого ореха показалась бы гладкой по сравнению с ним; но темно-синие глаза на этом лице были живыми и удивительно яркими, не выцветшими, как бывает обычно у старых людей. - Вы уже знаете, - сказала старуха; это не был вопрос. Девушка слегка повела плечами: - Пушки палили так, что, наверное, и глухонемые нищие около Оливковой Мечети* услышали их, Арифа. - Да, несчастье часто скачет на горячем скакуне, а радость плетется на верблюде, - согласилась старуха. - Объясни лучше, как это могло случиться, - резко перебила ее девушка. – Ты говорила, что его ждет несчастье. Не смерти желала я ему - видит небо, - но его исчезновения из моей жизни. Твое гадание поселило надежду в моем сердце, и она уже дала бутон. А теперь этот бутон увял, будто замороженный северным ветром. - Я видела в зеркале опасность, подстерегающую его, - сказала Арифа, - черного орла с золотым венцом на голове, держащего в когтях меч. Видела, как этот орел налетел на белого тигра – того, о ком я гадала, и шкура его обагрилась кровью. Но это было всё, что мне явилось; зеркало помутнело, и видение исчезло. - Твои гадания всегда сбывались... - Разве я сказала вам, что сейчас это не так? - задетая словами госпожи, возразила старуха. - Но он вернулся! – горячо воскликнула девушка. - И, судя по тому красивому кораблю, который вошел в гавань вместе с его судами, вернулся с неплохой добычей. - Это верно, моя принцесса. Но он вернулся не совсем здоровый. Кровь его пролилась, как я и видела в зеркале. - Он ранен? – девушка живо повернулась к старухе. – Селим-бей ранен? Неужели это правда? - Чистая правда. Больше знаменитого Реиса, тунисского командующего флотом, никто не назовет Неуязвимым, – и Арифа с довольным видом потерла сухие, похожие на паучьи лапки, ручки, словно была как-то причастна к происшедшему с Селимом. - Ведь он ранен не смертельно? – допытывалась ее госпожа. - Нет, хотя достаточно серьезно. В руку и бедро. Принцесса задумалась. Она не удивлялась осведомленности Арифы: верная старая служанка была поистине кладезем самых разнообразных знаний и умений; в их числе не последнее место занимали подглядывание и подслушивание. А уж новости она всегда узнавала едва ли не раньше, чем сам султан. - Но он вернулся и, значит, надежды нет, - тяжело вздохнула девушка. Она вновь отвернулась от старухи и посмотрела на гавань, помолчала немного и спросила без особого интереса: - Что это за корабль привел Реис? - Испанский галеон. Говорят, трюм его набит мексиканским золотом. Губы принцессы презрительно изогнулись. - Поделом этим стервятникам-испанцам! Ненавижу и презираю их! Говорят, они уничтожают в Мексике целые народы, и все ради алчности и наживы. Арифа продолжала, ничего не ответив на эти слова своей госпожи: - Ваш отец уже послал на галеон своих лучших катибов*, чтобы они описали все сокровища. Вы же знаете: половина золота принадлежит ему, половина – Реису и его людям. Но и эта половина – огромное состояние. Теперь Селим-бей несметно богат. - Несметно богат – и мог бы выбрать себе любую невесту… - Девушек много, но дочь султана – только одна. - И только она одна не хочет в мужья Селим-Реиса, - не без горечи усмехнулась принцесса. - Это верно, - подтвердила Арифа. – Какая девушка в Тунисе, - да что там, во всей Ифрикии*, - не мечтает о таком муже – красивом, сильном и молодом? А слава, а богатство, а высокое положение? Будто ручные соколы к своему господину, летят они к нему. Если б Аллаху было угодно отрезать от длинной нити моей жизни лет этак двадцать, - клянусь Его именем, и я бы чахла с тоски по нашему капудан-паше. - Как Забарджад, - невольно улыбнулась принцесса. - Да, жена вашего покойного старшего брата только и мечтает что об объятиях Селим-бея. - Забарджад очень красива. И Реис видел ее, и не раз... Почему не на ней остановил он свой взор? - Кого хоть раз коснулся луч солнца, тот не захочет больше греться бледным светом луны, моя принцесса. - Ты говоришь красиво и поэтично… но безбожно льстишь мне, Арифа. - Вы так считаете, ваше высочество? – всплеснула ручками старуха. – Да ни одной девушке так не подходило ее имя, как вам – ваше! Вы и впрямь подобны солнечному лучу, ибо вы стройны, горячи и нежны, как он. А сияние вашего лица заставляет трепетать сердца тех, кто смотрит на него, и жаждать увидеть его вновь и вновь. *Медина - в странах Магриба и Северной Африки вообще — старая часть города, построенная во времена арабского владычества в IX веке. Арабский квартал, обнесенный стенами, с узкими улочками. *Рибат – здесь - крепость; первоначально означал укрепление, каких немало было во многих местах на границах области ислама для их защиты. *Оливковая Мечеть - Расположеннная в Тунисской Медине Большая, или Оливковая мечеть (Jami ez- Zituna) – самая большая и старая в столице (VIII в.). *Катиб - писец, секретарь. *Ифрикия - 1) в средние века арабы называли Ифрикией территорию Северного Туниса (от названия римской провинции Африка), Северную Африку вообще. 2) Современное арабское название всей Африки.
Ursa: У Вас теперь на одну поклонницу больше. Очень интересно и очень заметно, как растёт мастерство. Я буду ждать продолжения.
Лакшми: Ursa ,
Гелла: Скажу честно, мне понравилось. К тому же, я всегда питала слабость к морским сражениям и пиратским историям. А уж если понравилось такой вредной особе, как я, которая двадцать лет только и занимается, как придирается к сочинениям своих учеников... Одно только замечание к разговору принцессы и ее дуэньи. Лакшми пишет: Поделом этим стервятникам-испанцам! Ненавижу и презираю их! Говорят, они уничтожают в Мексике целые народы, и все ради алчности и наживы. Судя по этому высказыванию, ее высочество видимо посещала политзанятия и там ей рассказывали, какие плохие испанцы, завоевавшие Мексику. Слишком политически окрашенное утверждение. Можно подумать, что принцессе есть какое-то дело до каких-то там индейцев. Для того времени в глазах любой женщины любая война, пусть даже с целью грабежа, совершенно оправдана. Это как бы нормальное занятие мужчины. Девушка еще могла бы возмутиться, если бы испанцы ограбили ее родной город. А до того, что они делают в далекой Мексике, да и знает ли она вообще о такой стране, я полагаю, ей глубоко фиолетово. И еще. На мой взгляд, диалог было бы неплохо сделать более опосредованным. А то уж очень прямой. Без полутеней и нюансов. А в общем очень неплохо. Читаю с удовольствием.
Энн: Лакшми, вы молодчинка, что выложили свое произведение - это говорит о вашей смелости. Восхищена тем, как вы пишите! Бой между испанцем и Реисом захватывает, окружающая обстановка - которую вы искусно описали - как нельзя лучше вписывается в нить повествования (ни больше, ни меньше, самое то). Вы приложили титанический труд - это видно из первых же предложений вашего - не побоюсь этого слова - исторического (а может быть еще и любовного?) романа. Основной вопрос, мучающий автора: стоит ли продолжать начатое, или нет? Конечно, стоит! У вас безусловно талант. Жду продолжения...
Лакшми: Гелла , благодарю. Гелла пишет: Можно подумать, что принцессе есть какое-то дело до каких-то там индейцев... Хотелось, чтоб она была доброй девушкой. И ненавидела алчных испанцев. Действительно, место слабое. Энн , спасибо. Энн пишет: Конечно, стоит Увы, автор в этом сильно сомневается... Дальше совсем развесистая клюква начинается...
Энн: Лакшми пишет: Дальше совсем развесистая клюква начинается... Клюкву я еще не ела читала ;) Выкладывайте! Я уже облизываюсь... :)
Гелла: Лакшми пишет: Хотелось, чтоб она была доброй девушкой. Конечно, хотелось бы. И мне совершенно ясно, что именно вы хотели этим сказать. Хочется наделить героиню всеми добродетелями, хочется, чтобы она была и умница, и красавица. Я вас отлично понимаю, потому что сама страдаю тем же. Просто неплохо было бы чуть-чуть добавить реалистичности. Я, кстати, тоже присоединяюсь к похвалам, которые были высказаны относительно описания боя. Просто отлично. Дуэль между испанцем и Реисом написана очень хорошо, очень динамично и правдоподобно. Браво!
Гелла: Лакшми пишет: Увы, автор в этом сильно сомневается... Мне эти сомнения так же хорошо знакомы. У меня бывали дни, когда я себе едва ли не клялась, что завязываю с сочинительством раз и навсегда. И завязывала. А все потому, что постоянно себя сравнивала с другими. А вот почему я не могу писать, как этот автор или тот, ну почему у меня нет такого таланта. Всегда казалось, что другие делают это лучше. Тут главное избавиться от этого бесконечного сравнения. Все равно пользы оно не принесет. Если пишется, то надо писать для собственного удовольствия. Главное, чтобы было в радость, чтобы в кайф. Конечно, надо стараться сделать это как можно лучше, учиться, набираться опыта. И в то же время не надо слепо доверять чужому мнению. Да, какой-нибудь маститый критик может сказать : прекратите заниматься графоманством. Ну и что, что скажет? При желании раскритиковать можно кого угодно и как угодно. Это не проблема. И к любому литературному произведению можно придраться и разнести его в пух и прах. Всем угодить нельзя. Поэтому, мой вам совет, угождайте прежде всего себе. Если написание романа дарит вашей душе покой и радость, пишите и никого не спрашивайте. Это надо прежде всего вам, и никому другому. Успеха! Так где клюква???
Лакшми: Гелла , спасибо за поддержку. Гелла пишет: Если написание романа дарит вашей душе покой и радость, пишите и никого не спрашивайте Писать-то, может, и стОит, а вот показывать... Тем не менее, вот продолжение. 7. Старая служанка, если и льстила госпоже, то совсем немного. Шамсинур - ибо таково было имя принцессы - была очень высокого роста и сложена скорее как юноша, чем девушка. Плечи ее были менее покаты и более широки, чем было должно для юной особы ее возраста и положения, грудь – крепкая, но маленькая - лишь чуть заметно выдавалась под золотистой тканью платья, ниспадавшего от узких бедер до плиток пола красивыми складками. Но эти недостатки – если их можно так назвать - фигуры не были заметны, ибо принцесса была грациозна, гибка и статна, как молодая газель. Черные волосы юной дочери султана, заплетенные в две длинные и толстые косы, извивались по груди, подобно двум змеям. Лицо принцессы притягивало скорее не красотою, - хотя оно было, безусловно, очень красиво, - а, скорее, своим выражением: в нем непостижимым образом сочетались царственная надменность и уже проснувшаяся женственность, сила духа и ребячливая проказливость. По-детски мягкие черты, свежий пухлый рот, нежный естественный румянец смуглых щек с чудесными ямочками, - все это, казалось, говорило о веселом легком характере этой девушки. Но капризно изогнутые губы, твердый подбородок, неробкий взор выдавали натуру властную, высокомерную, привыкшую повелевать. Глаза, немного приподнятые к вискам, под изящными дугами бровей, были большие, не очень темные, карие с золотистыми искорками, - и, по обычаю подведенные сурьмой, они казались огромными. А вот томности, покорности или завуалированного призыва, свойственных взгляду восточных женщин, в глазах Шамсинур не было. Скорее, она смотрела, как мужчина – прямо, вызывающе, дерзко. - Но луч солнца может и обжечь неосторожного, обманутого его ласковостью и теплом,- заметила девушка на восхваления своей служанки. – Моя мать рассказывала мне об Икаре, взлетевшем под облака - и рухнувшем на землю с расплавленными солнцем крыльями... Но довольно. Скажи лучше, что мне делать. Реис вернулся – и теперь наверняка отец не будет больше откладывать и назначит день свадьбы. - Что тут можно сделать? – вздохнула Арифа. – Я бы вышла замуж за Селим-бея и даже не задумалась бы. - Ты знаешь, что я не могу сделать этого. Моя тайна... - последние два слова принцесса прошептала тихо и со значением. -Да, - укоризненно покачала головой Арифа, - вот именно, ваша тайна! Вы сами выбрали свою судьбу, и отныне удел ваш – слезы в подушку и горе, хранимое на самом дне сердца. - Я не жалею ни о чем, - резко прервала ее девушка. – Я спасла жизнь моему брату! - Вы заплатили за это цену, которую не измерить деньгами. - Я пошла на это с радостью. И разве то, на что я решилась, было напрасно? Мой брат остался жив! - А что будет с вами? Вы не можете стать женою Реиса, хотя султан уже дал согласие на этот брак. Ваша тайна – ваша погибель. Если она откроется... - Я скорее умру, Арифа, чем стану женой Селим-бея, - твердо произнесла Шамсинур. – Знай, что я и раньше, до болезни брата, когда еще не было никакой тайны, не пошла бы за этого человека. Я не люблю его. Нет, даже не так... Он мне ненавистен. Он мне гадок. – Она вздрогнула и обхватила свои плечи руками. - Моя принцесса, я не понимаю. Селим-бей прекрасен и силен, как Ростем.* Но если даже его мужественность и красота не в силах взволновать ваше сердце, разве заслужил он такое к себе отношение? С вами он всегда был почтителен и любезен. - Почему мы испытываем ненависть и брезгливость к скорпиону, даже если он никогда не кусал нас? Мы знаем, что он ядовит, что он может принести нам боль и смерть. Так же я думаю о Селиме. Он опасен для меня. Смертельно опасен. Есть и еще кое-что... Разве ты не помнишь? Он взял силой одну из рабынь моей матери. - Конечно, помню. Но что в этом такого? Рабыни обязаны развлекать господ. Если они не хотят этого – их принуждают либо наказывают. Селим-бей предпочел первое - можно сказать, он пожалел девушку. Или вы бы желали, чтобы ту рабыню жестоко наказали? - Конечно, нет. Но ведь бедная девушка не перенесла этого и удавилась на собственном поясе в саду! Что ты на это скажешь? - Моя принцесса, скажу, что эта рабыня оказалась слаба умом. Принадлежать такому красавцу, как Селим-Реис, – это счастье. - Уж не хочешь ли ты сказать, что и я глупа? – спросила девушка. Обманчивая вкрадчивость голоса госпожи не могла обмануть старую служанку; Арифа знала, как принцесса вспыльчива, и не собиралась накликивать на себя гнев Шамсинур. - Ваше высочество, Аллах меня избави даже помыслить о таком! – воскликнула она. Принцесса задумалась, а потом промолвила: - Я не смогла бы стать женою Селим-бея, даже если б любила его. Я благодарю благое небо, что сердце мое закрыто для этого человека, иначе, наверное, жизнь моя была бы совсем невыносимой. Испытывать страсть к мужчине, быть любимой взаимно, – и знать, что нам никогда не суждено быть вместе? Это, верно, страшнее мук ада. Арифа печально покачала головой: - О Всевышний, если б я знала, чем закончатся ваши встречи с тем человеком... Если б не была так занята врачеванием вашего любимого брата... Я бы сумела отвратить вас от того, что вы сделали. - Рано или поздно - это свершилось бы, - твердо ответила принцесса. – Болезнь Мустафы лишь окончательно утвердила меня в моем намерении, а оно родилось гораздо раньше. - Принц, по воле Аллаха, выздоровел бы и сам, без вашей... жертвы. - А я верю, что это я помогла ему. Вспомни, как он был истомлен недугом, как измучен! Зрелище это раздирало душу, – у Шамсинур дрогнули губы, в глазах появились слезы. - Да, - согласилась старуха, - он был в этот раз очень плох... Не нам судить дела Всевышнего, но почему, дав вам одинаковые, будто зернышки граната в одном плоде, лица и тела, он сделал вас, девушку, сильной и здоровой, как юношу, а наследника престола, последнюю надежду султаната, – слабым и болезненным? - Кто может ответить на это, Арифа? А почему Шахназ, старший мой брат, любимец отца, сильный и крепкий, как чинар, так рано отошел в лучший мир? - вздохнула принцесса. – Неисповедимы пути Господни! Старая служанка вдруг обернулась и приложила тощий слегка искривленный палец к губам. - Тс-с! Идут, моя принцесса. В дверях балкона появился толстый богато одетый мужчина с благообразным женоподобным лицом, и тонким голосом, низко поклонившись, сказал: - Ваше высочество! Капудан-паша Селим-Реис покорнейше просит вас принять его. Шамсинур и Арифа быстро переглянулись. Принцесса явно хотела отказать во встрече, но евнух добавил: - Ваш светлейший отец также желает, чтобы вы приняли Реиса. - Повинуюсь воле своего отца и господина, - кротко ответила принцесса; но, стоило евнуху скрыться за дверями, с такой злостью дернула накидку, прикрывая лицо, что тонкая ткань треснула и чуть не порвалась. - Держите себя в руках, ваше высочество, - промолвила старуха. Девушка бросила на нее гневный взгляд: - Ты говорила, что он ранен! А он, не успев сойти на берег, уже требует встречи. - Что тут странного? Он не видел вас почти месяц. Если человек страдает в пустыне от жажды, даже полумертвый, он поползет к колодцу. Принцесса фыркнула, но ничего не ответила. Она вошла в богато убранную комнату и хлопнула в ладоши. Вбежавшим служанкам она приказала накинуть на нее самую плотную вуаль, а затем уселась в резное кресло на возвышении. Черная рабыня встала позади кресла, обмахивая ее высочество опахалом из страусовых перьев. Арифа замерла сбоку. И почти в ту же минуту узорчатые массивные двери распахнулись. *Ростем – герой поэмы Фирдоуси «Шахнаме». 8. Четыре раба-африканца внесли носилки, на которых полулежал, прислонившись спиною к подушкам, командующий тунисским флотом. Пронзенная шпагой рука Селима была перевязана тончайшим белым виссоном* и висела в шелковой петле, переброшенной через плечо; левая вытянутая нога покоилась на шелковой подушке. Опытный глаз Арифы сразу определил, что раненого мучает лихорадка; взор его был воспален, губы потрескались, смуглые щеки покрывал нездоровый румянец. И все же, с сожалением подумала старая служанка, этот мужчина был прекрасен... И она не видела никого при дворе, кто был бы более достоин руки ее принцессы. На широкоскулом лице Реиса прежде всего притягивали взгляд небольшие, но очень выразительные, красивого разреза, темно-карие глаза. Нос был крупный, с чувственно вырезанными ноздрями; губы, обрамленные усами и аккуратной бородкой, - маняще-яркие, нижняя гораздо толще верхней - признак страстной и импульсивной натуры. Длинные густые черные волосы выбивались из-под белоснежной чалмы, украшенной огромным сапфиром; белым было и все одеяние капудан-паши. Мощная шея, мускулистый торс, широкие плечи, длинные ноги, - этот мужчина был самим совершенством даже сейчас, когда он полулежал раненый на носилках; и Арифа улыбнулась про себя, услышав, как громко сглотнула черная опахальщица за креслом принцессы. Но Шамсинур внешне сохраняла полную невозмутимость. Она сидела очень прямо и совершенно неподвижно, и только по быстро вздымающейся груди девушки можно было понять, как она взволнована этой встречей. Селим наклонил голову и приложил ладонь правой руки сначала ко лбу, затем – к губам, и, наконец, к сердцу и произнес: - Я счастлив лицезреть вас, несравненная принцесса. Светлейший отец ваш, да пребудет с ним всегда и всюду благоволение Всевышнего, милостиво разрешил мне увидеться с вами не в его присутствии, ибо он отправился на испанский галеон, который я захватил и привел в порт. Арифа едва заметно усмехнулась. Как похоже на султана! Жадность давно стала главным качеством его характера. Вот и сейчас он, не доверяя даже собственным катибам, поспешил на корабль, чтобы лично увидеть и оценить драгоценный груз, и позволил Селиму встречу со своей дочерью едва ли не наедине, в обход всех обычаев. Впрочем, владыка Туниса всегда пренебрегал как единственной дочерью, так и младшим, болезненным и хилым, сыном, рожденными от наложницы-француженки. Лишь после смерти любимого старшего сына и наследника султан вспомнил об этих своих отпрысках, в течение долгих лет забытых им. Тогда же срочно была сыграна свадьба с наложницей, чтобы Мустафа и Шамсинур получили статус законных детей. Мустафа с женской половины, где он провел все свое детство и отрочество, был переселен на мужскую. К нему были призваны наставники, которые должны были научить наследника воинским дисциплинам, закалить и его характер, и тело. Отцу казалось, что сын быстро окрепнет и возмужает, если будет постоянно окружен настоящими мужчинами. Но этого не произошло, скорее, наоборот; оказавшись в непривычной обстановке, лишенный ласки матери, дружбы сестры и внимания всей женской половины дворца, Мустафа бледнел, вял и чах, как цветок, пересаженный в неблагоприятную почву. Грубые военные потехи, игры и тренировки с оружием и лошадьми внушали юному наследнику страх и отвращение. Правда, мальчик ни на что не жаловался и, сцепив зубы, изучал все то, чему его учили. Порою успехи наследника радовали и изумляли учителей, и они с восторгом докладывали об этом султану, а, бывало, мальчик не мог удержать в руках меч и просто падал из седла. Не иначе это был какой-то сглаз, но никто не мог узнать его причину. Кончилось все это продолжительной и тяжелой болезнью наследника, после которой врачи запретили Мустафе все нагрузки и посоветовали султану не заставлять мальчика делать то, к чему у него нет ни склонности, ни физических возможностей. Арифа вздохнула. Она тоже принимала участие в лечении наследника, так как была сведуща в травах и зельях. Она знала, что болезнь Мустафы почти неизлечима, - в последнее время он хворал все чаще, - и переживала за него и его будущее. Впрочем, как и за будущее своей госпожи, Шамсинур. Как, как могла она, Арифа, позволить принцессе видеться с тем человеком, который овладел своими речами юной девушкой настолько, что она пошла на неслыханное в мусульманской стране преступление?.. Впрочем, виновна в этом была и ныне покойная Фатима – или, если называть ее французским именем, Констанс, - мать Шамсинур. И теперь – что будет с принцессой? Как помочь ей избежать брака с Селимом? И, даже если этот брак расстроится, - что ждет Шамсинур дальше? О Аллах, помоги и ей, и любящей ее Арифе! - Да простит мне лучезарнейшая из принцесс, что я не приветствую ее как должно, - продолжал между тем Селим, - припав к ее стопам; но, надеюсь, ранение мое послужит мне извинением. - Мы рады видеть вас, Селим-бей, и извиняем вас, - ответила Шамсинур спокойным голосом, – но мы изумлены. Вы ранены? Как могло это произойти с вами, Неуязвимым Реисом? В последних словах принцессы все же проскользнула едва уловимая насмешка. Арифа заметила, как передернулось красивое лицо Селима. Он сказал коротко: - Испанцы отчаянно сопротивлялись. Но и было отчего: галеон оказался набит золотом. - Мы поздравляем вас со столь завидной добычей, - холодно произнесла девушка. – И сожалеем о ваших ранах. Надеемся, они не слишком серьезны. - Благодарю за ваше внимание, прекраснейшая из всех принцесс, - наклонил голову Реис. – Я чувствую себя превосходно. Это было ложью, и Арифа видела это. Он тяжело дышал и говорил прерывисто. Глаза неестественно блестели. Похоже, жар все больше охватывал его. Заметила состояние капудан-паши и Шамсинур. Она сказала: - Нам кажется, что вы все же нездоровы, Селим-бей. Отправляйтесь к себе домой, и мы позаботимся, чтобы наши врачи осмотрели вас. - Моя принцесса! Я слишком долго ждал этой встречи, чтобы сейчас покинуть дворец. К тому же, у меня есть новости для вас. Принцесса нервно сжала пальцами подлокотники кресла и быстро произнесла: - Оставим этот разговор на потом, Реис. Вам необходим покой, мы это видим. Но Селим продолжал, будто не слыша ее: - Я имел беседу, перед тем как прийти к вам, с вашим достославнейшим отцом. И его величество, да продлит Аллах его дни, соизволил дать милостивое согласие на мой брак с прекраснейшей из женщин, коего я добивался уже несколько лет. Счастье мое не описать словами, ваше высочество и, надеюсь, вы разделите его со мною. - Вы собираетесь жениться, Селим-бей? Конечно, мы очень рады за вас и вашу избранницу. – Арифа не могла не восхититься своей госпожой: голос Шамсинур звучал ровно и спокойно. - И вы не хотите узнать, кто она? – спросил немного удивленный этими словами Реис. - Мы уверены, что это достойная и красивая девушка... - Ваше высочество, - улыбнулся, думая, что разгадал ее, Селим, - вам угодно играть со мною? Вы еще дитя, и я понимаю это. Я скажу все прямо. В благословенный для всех правоверных месяц мухаррам, следующий за этим, мы с вами, несравненная принцесса, станем мужем и женой, по воле Всемогущего Аллаха и величайшему соизволению вашего отца. Виссон* - тончайшая ткань, белая, реже золотистая. 9. Несмотря на то, что Шамсинур прекрасно все поняла с самого начала, она на мгновение забылась от гнева и отчаяния. Она так резко поднялась с кресла, что рабыня, обмахивавшая ее высочество, испуганно отскочила назад, едва не выронив опахало. Но принцесса тут же овладела собой и вновь опустилась обратно на свое место. - Неужели, видев меня всего один раз, вы в самом деле считаете меня прекраснейшей девушкой в Тунисе? – спросила она, забыв о том, что в официальных беседах венценосным особам принято величать себя во втором лице. - Не только в Тунисе, ваше высочество; во всем подлунном мире нет равной вам по красоте женщины. – Искренне ответил Селим. Шамсинур помолчала. Она прекрасно помнила ту встречу, когда командующий флотом отца увидел ее без покрывала; брат тогда выздоравливал после очередного приступа своей болезни, и принцесса пришла навестить его. Они затеяли игру в прятки в саду и, чтобы быть менее заметной среди деревьев и зелени, девушка сняла свою алую вуаль. Проходившего мимо куста, за которым она удачно спряталась, Селима Шамсинур приняла за брата, и решила немного напугать его, выскочив перед ним на дорожку сада. Растерянность, изумление, восхищение сменялись на лице Реиса, когда он увидел принцессу и понял, кто перед ним. Он был так потрясен, что даже не распростерся перед нею ниц, чего она вправе была ожидать от своего подданного. Но она тогда тоже так смешалась, что вначале только испуганно, как мышь, завидевшая перед собою морду кота, пискнула, а затем прыснула со смеха и шмыгнула обратно в кусты. О, сколько раз потом она корила себя за свою неосторожность!.. Нет, Селим не лжет. Он и впрямь любит ее... Боже милосердный, что же делать? - А если я скажу... что не люблю вас? – голос ее дрогнул; она сама не ожидала от себя подобной смелости. Опахало в руках черной рабыни замерло над головою госпожи; Арифа так сжала тонкие губы, что узкая белая полоска на темном сморщенном лице казалась рубцом от старой раны. Лицо Реиса вновь передернулось. - Моя принцесса, все в жизни свершается по воле Аллаха; если будет на то Его воля, вы полюбите меня так же, как я люблю вас. - Я никогда не полюблю вас, - раздельно, почти по слогам, произнесла Шамсинур - и вдруг откинула свое покрывало. Ее взор полыхал ненавистью; но это лишь прибавляло ей очарования; о, она была дивно хороша! - Я повторю вам, ваше высочество: на все воля Аллаха, – невольно подражая девушке, также с расстановкой ответил Селим, пожирая ее прекрасное лицо воспаленным взглядом своих темных глаз. Шамсинур быстро опустила вуаль. Она совершила ошибку, открыв Реису лицо, и горько упрекала себя за это. Надо было сдержаться. Не показывать своих чувств. Чего она добилась? Лишь того, что он возжелал ее еще сильнее. И теперь он знает, что она испытывает к нему. - Если это все, что вы хотели нам сообщить, Селим-бей, то мы более не задерживаем вас, - сказала она. - Почти все, ваше высочество. -Что же еще? - С позволения вашего светлейшего отца, я приглашаю вас завтра утром на захваченный мною галеон, дабы вы своими глазами увидели, моя принцесса, его сокровища. Половина их принадлежит мне. И знайте, несравненная принцесса, что все это несметное богатство, ради которого я пролил свою кровь, я складываю к вашим ногам как мой свадебный подарок. Завтра на корабле вы выберете сами те драгоценности, которыми украсите себя в счастливый день нашей свадьбы. Арифа словно видела, как в отвращении кривятся губы Шамсинур. Испанское золото, за которое жизнями заплатили тысячи индейцев, да еще и предлагаемое как подарок к ненавистной свадьбе, - что может быть отвратительнее для принцессы? - Мы не... – начала Шамсинур; но тут Арифа неожиданно толкнула руку черной рабыни, и та опахалом ощутимо ударила госпожу по голове. Принцесса обернулась; даже под покрывалом было видно, как сверкнули ее глаза. - Муха, ваше высочество, - быстро произнесла Арифа, - она села вам на голову. Простите вашу рабыню. – Но при этом старуха очень выразительно посмотрела на Шамсинур. И принцесса поняла ее взгляд; вновь повернувшись к Реису, она бесстрастно сказала: - Мы не возражаем против этой прогулки, Селим-бей. Надеемся, она развлечет нас. - Я в этом уверен, моя принцесса. Все, что вы выберете и захотите взять себе, обещаю, будет немедленно доставлено к вам во дворец. – Селим не удержался от торжествующей улыбки. Она согласилась! Конечно, увидев сокровища галеона, его избранница забудет свою холодность. Золото греет душу и сердце женщины жарче любого огня. ...Когда носилки с капудан-пашой скрылись за дверями, Шамсинур, знаком отослав рабыню, резко спросила Арифу: - Почему ты хочешь, чтобы я отправилась на этот галеон? Мне противна даже мысль об этом. В сопровождении ненавистного жениха... Да еще и смотреть на грязное испанское золото! - Во-первых, жениха с вами не будет, - начала старуха. – Вы видели его лицо? К ночи у Селим-бея будет такая лихорадка, что он по крайней мере три дня проведет в постели. А, во-вторых, я кое-что придумала. И для этого замысла нам понадобится золото. Много золота! - Что ты замыслила? – схватила ее за руку принцесса. – Говори же! - Что могла я придумать, чтобы спасти вас от брака и сохранить вашу жизнь, которая ежедневно подвергается здесь страшной опасности? Вы должны бежать из Туниса. - Бежать!.. Но как? Куда? - Куда? В христианские земли. Только там вы будете свободны и в безопасности. А как? Я еще не знаю, но, уверена, Аллах подскажет мне и это. А для бегства нужно золото. Очень много золота! Надо подкупить многих людей. И еще оно нужно, чтобы там, куда вы поедете, вы ни в чем не знали нужды, моя принцесса. - Я боюсь, что это невозможно, - покачала головой Шамсинур. – Даже золото не поможет нам. Отсюда нельзя бежать. Море преграждает дорогу к христианским берегам. У меня, увы, нет крыльев, чтобы пересечь его... - На все воля Всевышнего, ваше высочество. Положитесь на меня, если не на Него. У нас впереди целый месяц до назначенного дня свадьбы. За этот месяц мы найдем выход и спасем вас!
Лакшми: 10. С того дня, когда «Голубую жемчужину» привели в Сиди Бу Саид*, ее начали ремонтировать. Для этого ее и поврежденные берберские суда вывели из гавани закрытого порта Рибата, в который допускались только правоверные, и поставили на якорь в другой гавани, находящейся ближе к столице. Сейчас над плененным кораблем трудилось не менее сотни рабочих, - в основном, христианских невольников. Они же плотничали и на получивших пробоины берберских судах. Стучали молотки, визжали пилы, мокрые от пота, обнаженные до пояса загорелые до черноты люди таскали на плечах по деревянным настилам доски и бревна. Галеон, как узник, был окружен тунисскими галерами и шебеками; якорные тросы, удерживающие его на месте, напоминали путы. Но он не потерял своей надменности и выглядел испанским грандом, взятым в плен, израненным, но не сдавшимся окончательно. Казалось, он лишь с мнимой покорностью дает залечивать нанесенные ему увечья; но наступит день, когда его захотят сделать одним из кораблей тунисского флота – и тогда он восстанет, разделается со своими стражами и вырвется из вражеской гавани на широкие просторы океана. Приближавшийся к порту большой пышный кортеж дочери султана заставил прекратить работы на галеоне и вокруг него. Надсмотрщики плетьми сгоняли в одну кучу рабочих; сопровождавшие носилки ее высочества конные телохранители и пешие негры-рабы теснили толпу зевак, собравшуюся поглазеть на столь редкую картину. Не каждый день удается простым смертным лицезреть саму тунисскую принцессу, гордость султаната, о красоте которой, несмотря на ее юность, уже ходит столько легенд. От носилок до верха сходней быстрые руки черных невольников расстелили мягкий ковер, и дочь султана, закутанная в нежно-зеленое покрывало, звеня золотыми украшениями, вышла из роскошного паланкина, с ручками из слоновой кости и инкрустированными бирюзой и серебром деревянными дверцами; за госпожою следовала верная Арифа. Вблизи испанский корабль выглядел еще красивее и огромнее, чем издалека. Даже нанесенные ему штормом и ядрами берберийских пушек пробоины и дыры в бортах, надстройках и такелаже не делали его менее величественным и могучим. Шамсинур, откинув голову, любовалась прекрасным кораблем. Но тут неподалеку послышались свист хлыста и крики. Двое рабов, истощенных и заросших так, что лиц было не разглядеть, пытались помочь своему товарищу, еле держащемуся на ногах скелетообразному седому мужчине, который не успел вовремя убраться с дороги дочери султана. Плеть надсмотрщика обрушилась на головы всех троих. Телохранители принцессы, с обнаженными ятаганами, уже хотели вмешаться, но тут Шамсинур вскинула руку: - Не трогайте их. Охранники отступили. Рабы положили руки товарища себе на плечи и медленно повели его прочь; один из них вдруг тихо сказал на довольно хорошем арабском: - Благодарим вас, добрая госпожа. Шамсинур как будто хотела что-то ответить, но Арифа дотронулась до ее руки: - Молчите, ваше высочество. Вы и так привлекли к себе излишнее внимание вашим милосердием. - Но это же мои....- возразила принцесса едва не со слезами в голосе. Старая служанка крепче сжала руку госпожи: - Вы хотите накликать на себя беду? Ни слова, умоляю вас! Они молча двинулись по ковру к сходням. Уже поднимаясь по ступеням, Шамсинур спросила печально: - Правда ли, что среди христианских невольников есть люди не простого звания? - Да, моя принцесса. - И графы, и маркизы? - И герцоги, и даже принцы. Но они предпочитают не выдавать своего происхождения. Раб есть раб; и от ударов плети у него не брызнет голубая кровь, которая, как утверждают некоторые, течет в жилах знати. - Это ужасно, - тихо сказала Шамсинур, - эти несчастные выглядят такими... страшными. И так пахнут... – Она вздрогнула. - Раньше вы не замечали всего этого. - Раньше я была другой, Арифа. Можно сказать, что я была слепа. Но теперь мои глаза на многое открылись. - Вы были слепы – зато защищены и спокойны. Теперь же, считая себя прозревшей, вы окружены со всех сторон опасностью... - Пусть так; но я не жалею об этом, - резко перебила служанку принцесса. Арифа покорно склонила голову, и только поджатые губы выдавали ее недовольство госпожой. Они ступили на палубу, где принцессу почтительно приветствовал начальник караула, выставленного около люка, ведущего в трюм «Голубой жемчужины». Шамсинур хорошо знала этого седобородого воина, по имени Камиль-бей, всецело преданного ее отцу. Она остановилась и доброжелательно заговорила с ним. - А где же достославный Селим-Реис, ваше высочество? – спросил начальник караула. – Меня оповестили, что он будет сопровождать вас на галеон. - Нам сообщили, что капудан-пашу ночью начала терзать лихорадка, и сегодня утром он не смог даже встать с постели. Но нам так захотелось увидеть сокровища испанского корабля, что мы не удержались и решили осмотреть их без Селим-бея. Камиль-бей понимающе кивнул, а Арифа под своим покрывалом улыбнулась. Вчера вечером она отправила лекарю, лечащему Селима, укрепляющий настой, который должен был вернуть раненому командующему флотом силу и прогнать лихорадку. На самом же деле старая служанка Шамсинур подмешала в снадобье сонных трав, и не мудрено, что Реис заснул таким крепким сном, что его не смогли утром добудиться. Испуганный врач послал за Арифой, но она, осмотрев Селима, успокоила доктора, обещав, что к ночи больной обязательно проснется. Впрочем, Арифа вовсе не желала зла Селиму, - она искренне считала, что ему куда полезнее будет немного побыть в постели, нежели трястись в носилках в порт и спускаться вместе с невестой в затхлый душный трюм осматривать сундуки с золотом. - Катибы уже поделили сокровища на те, что принадлежат отцу, и на те, что остаются Реису? – спросила принцесса. - Да, ваше высочество. Но пока все золото находится здесь. - Чего же наш светлейший отец ждет? - Звездочеты и предсказатели не советуют ему пока трогать сундуки. Это может быть опасно. Разве вы не слышали, моя принцесса, что на золото на захваченном галеоне наложены мощные христианские заклятия? - Нет, мы не слышали об этом. - Как, по-вашему, почему Неуязвимый Реис получил свои раны? Испанец, который нанес их, говорят, был одним из хранителей сокровищ. Его поддерживали злые силы, поэтому он и справился с нашим капудан-пашой. - Вот как? – удивилась Шамсинур. – Мы полагали, что Селим-бей сражался, по крайней мере, с дюжиной врагов... - Нет. Испанец был один. Я слышал от людей Реиса, что это был настоящий великан, а со шпагой он управлялся с такой легкостью и быстротой, как самая проворная швея не справится со своей иглой. - И что с ним сталось? – заинтересовалась принцесса. - Я не знаю, ваше высочество, - ответил начальник караула и добавил: - Полагаю, его все же убили. Шамсинур кивнула и знаком показала, что хочет спуститься в трюм. Охранники распахнули створки люка, и принцесса проследовала за старым воином по довольно крутым ступеням вниз, где, освещенные светом висящих на крюках медных ламп, стояли обитые стальными листами ящики. Их было более сотни; замки с них были сорваны. - В основном здесь золото, ваше высочество, - объяснил Камиль-бей. – В слитках. Но есть и украшения из золота и серебра, есть и драгоценные камни. Сундуки вашего светлейшего отца справа от вас, Селим-Реиса - слева. - Вы свободны, - сказала Шамсинур. – Мы с моей служанкой осмотрим сокровища сами. Старик низко поклонился и удалился наверх. В помещении стоял тяжелый воздух, было душно; иногда слышались, кроме мерного плеска волн о борта, шорохи и писк: это крысы, извечные спутницы любого судна, шныряли по трюму. Принцесса, брезгливо приподняв подол платья, подошла к ближайшему сундуку и уселась на него с ногами, как маленькая девочка, откинув с лица покрывало. - Вы не будете осматривать сокровища, ваше высочество? – спросила Арифа. Шамсинур отрицательно качнула головой. - Гляди сама. Только не очень долго, здесь нечем дышать. Арифа вовсе не была против. Она с удовольствием принялась за дело: откидывала крышки, без конца ахая и охая, погружала по локоть руки в драгоценности, камни и монеты, перебирая их с явным наслаждением. На темном морщинистом лице ее появилось выражение полного блаженства. - О Аллах всемогущий, сколько же здесь сокровищ! – она извлекла из ящика массивное золотое налобное украшение и приложила к голове: – Взгляните, моя принцесса! Жаль, я не захватила зеркало... - Я вижу, ты не боишься этого золота и наложенных на него заклятий? – небрежно спросила Шамсинур. Арифа привычно сделала знак, отгоняющий злые силы, но тут же хихикнула: - Моя госпожа, если какой-нибудь христианский дух и явится за мной, то, увидев меня, он тут же в страхе уберется прочь!.. А это, о Аллах всемогущий... - она перешла к следующему ящику и зачерпнула из него целую горсть крупных изумрудов. - Какая красота! Таких каменьев и в султанской сокровищнице нет! - Давай побыстрее, - прервала ее восторги Шамсинур. – Обещаю, ты получишь из этих драгоценностей все, что тебе приглянется. Старая служанка вздохнула, вытащила из-под полы своей накидки несколько больших мешков и начала складывать туда понравившиеся ей украшения и драгоценные камни, бормоча: - Селим-бей такой щедрый... Кто еще смог бы бросить к вашим ногам столько богатств? Этот мужчина заслуживает любви, клянусь именем Пророка. Счастлива будет та, которая станет его любимой женою. - Ты не сваха, так что прекрати расхваливать мне Реиса, – скривилась ее госпожа. - Лучше скажи, придумала ли ты, как мне бежать из Туниса? Ты не гадала этой ночью? - Нет, моя принцесса. Но мне приснился сон... – старуха замолчала, хитро поглядывая на принцессу. Та встрепенулась, спустила ноги с сундука, чтобы подбежать к Арифе, но тут же вскрикнула и приняла прежнюю позу: мимо ящика, на котором она сидела, не прошмыгнула – а протопала, не торопясь, огромная, размером чуть ли не с кошку, крыса. Шамсинур тут же устыдилась своего страха; она выхватила из-за пояса маленький кинжал и метнула его в мерзкое существо. Ловко попала: острое лезвие пригвоздило крысу к полу. Принцесса поморщилась, повернулась к Арифе. - Говори, не тяни! – приказала она служанке. – Что ты видела? - Мне снова приснился черный орел в золотой короне. Он подхватил вас, поднял над землей и унес за море. Принцесса задумалась. - Опять тот же орел, - наконец, сказала она. – Второй раз ты видела его, и у меня больше нет сомнений, что человек, которого эта птица олицетворяет, существует в действительности. Но кто он и где? Когда я встречусь с ним? Успеет ли он помочь мне бежать? До свадьбы всего месяц, каждый день на счету. - Будет так, как угодно Аллаху, - вздохнула Арифа. – Я надеюсь, Он покажет мне путь к вашей свободе. *Сиди Бу Саид - город святого Саида на горе Эль-Манар; ныне пригород Туниса. Корсары сделали Сиди-Бу-Саид своим символом, центром антихристианского пиратства. 11. Наконец, мешки были полны; принцесса хлопнула в ладоши и велела спустившимся в трюм охранникам отнести их в ее носилки. Затем женщины поднялись обратно наверх. Но Шамсинур не хотелось покидать галеон. Морской бриз приносил легкую прохладу, море мерно дышало под днищем корабля, как огромное неведомое живое существо, и дыхание это успокаивало взбудораженные нервы девушки. Она сделала Арифе знак следовать за нею, и они вдвоем двинулись по палубе к корме; телохранители принцессы остались по ее приказанию на шкафуте. Слабый стон привлек внимание женщин; он доносился сверху, с юта. Дочь султана быстро взбежала по ступеням наверх и остановилась около бизань-мачты. К ней был крепко привязан человек*. Курчавая голова его бессильно свесилась на грудь; кожа цвета какао потускнела и приобрела неприятный сероватый оттенок. Негр был так высок, что принцессе не надо было наклоняться, чтобы заглянуть ему в лицо. Оно тоже было серым, будто присыпанным пеплом, губы распухли и потрескались, темные глаза были открыты, но как будто затянуты мутной голубоватой пеленой. Несчастный, несмотря на свое состояние, увидел принцессу. Попытался что-то сказать, но из горла вырвалось лишь мучительное мычание, как у глухонемого, - язык во рту распух и не слушался. Тем не менее, что пленник хочет, понять было несложно. - Арифа, сбегай за водой, - распорядилась Шамсинур. – И пусть кто-нибудь из охраны разрежет веревки на этом бедняге. Он умирает от жажды. Через несколько минут чернокожий полусидел, прислонившись к мачте, а Арифа осторожно поила его из глиняной миски. С каждым глотком он оживал на глазах. Когда он напился, Арифа подозвала двух охранников, и они стали растирать конечности негра. Он терпел молча, хотя и морщился от боли. Шамсинур, скрестив на груди руки и прислонившись к бортику, с интересом разглядывала его. - Кто так поступил с тобой и за что? – спросила она. - Селим-Реис, госпожа. Он обещал отпустить меня на волю. Но потом разозлился на меня. Он дал мне свободу, но велел привязать к мачте и держать так до тех пор, пока я не умру. Принцесса хотела сделать какой-то знак рукой, но вовремя опомнилась. - Значит, это приказал Селим-бей....- сказала она. – Хорошо. Как тебя зовут? - Нгумба, госпожа. - Ты свободен. Но мы предлагаем тебе должность при нашем брате. Ему нужны сильные воины-телохранители. Ты умеешь обращаться с оружием? - Да, госпожа, - чернокожий был явно обрадован. – Я владею и мечом, и ножом, и из лука метко стреляю. Ваша милость безгранична. Но, - тут широкое лицо его омрачилось, - Реис... Ему не понравится, что меня отвязали. - Тебе не надо его бояться. Ведь капудан-паша сам отпустил тебя на волю, а у нашего брата ты будешь в полной безопасности. Около галеона стоят наши носилки. Сможешь сам дойти до них? Жди нас там. - Благодарю, госпожа. – Нгумба поднялся и, слегка пошатываясь, двинулся в сторону сходней. - Не пойму, зачем вам понадобилось освобождать его...- протянула Арифа. - Не понимаешь?.. Просто чтобы позлить Селим-бея, - весело ответила Шамсинур. - Вы как дитя, моя принцесса. Не стоит дергать тигра за хвост, не имея в руке даже палки. Провожая Нгумбу взглядом, Шамсинур вдруг спросила Арифу: - Не это ли тот орел, которого ты видала? Старуха так и зашлась смехом, похожим на скрип несмазанных колес старой арбы: - Что вы, ваше высочество! Этот чернорожий?.. - Но тогда – где этот орел? – нетерпеливо воскликнула принцесса. И, словно отвечая ей, откуда-то из глубин юта, казалось, прямо из-под ног женщин, раздался отчаянный крик. Шамсинур и Арифа вздрогнули. - Ты слышала? – спросила девушка. - Слышала. Мужской голос. Клянусь Аллахом, мне стало даже жутко. На этом галеоне творятся странные дела. Старуха опять сделала предохраняющий знак. В это же мгновение крик повторился вновь, но в этот раз он звучал приглушенно, словно тому, кто издал его, пытались зажать рот. Шамсинур схватила Арифу за руку и, прежде чем служанка успела опомниться, повлекла за собою вниз. Женщины уже спустились на следующий этаж кормовой надстройки, когда Арифе удалось вырвать руку. - Ваше высочество, что вы собираетесь делать? - Найти того, кто кричал. - Здесь дело не чисто. Мы не знаем, ни кого искать, ни где он, ни человек ли это, наконец. Надо взять вашу охрану... Принцесса вдруг быстро поднесла палец к губам. -Тс-с... Слышишь? С двух сторон в коридорчик, где стояли женщины, выходили двери кают; все они были закрыты. Но неожиданно одна из них, слева, слегка приоткрылась, - кто-то осторожно смотрел из-за нее. Дочь султана с удивительным проворством и совершенно бесшумно подскочила к этой двери, схватила за ручку и распахнула. Шамсинур увидела в проеме темноволосого юношу ненамного старше себя; глаза его изумленно расширились при виде женщины в богатой накидке, он издал испуганное восклицание и попытался закрыть дверь, но девушка держала ручку крепко. - Это ты кричал? – спросила она. Властный голос и манера держаться слишком явственно выдавали происхождение Шамсинур. Челюсть юноши задрожала. Тут к госпоже присоединилась Арифа и, увидев уродливое сморщенное лицо служанки, молодой человек потерялся окончательно. Он молчал, дрожа, лишь кадык ходил по тощей жилистой шее. - Ты что, глухой? – проскрипела Арифа. – Моя госпожа обращается к тебе. Ты кричал сейчас? - Д-да, - наконец, выдавил юноша. Голос был высоким и срывающимся. Арифа фыркнула: - Он лжет, моя принцесса. Тот голос был не такой. - Отойди от двери, - повелительно сказала Шамсинур. Повторять не пришлось, - юноша, услышав обращение «моя принцесса», сполз вниз и замер, распростершись ниц, обхватив руками голову и бормоча: - Я не виновен... Я только выполнял приказ Селим-Реиса... Пощадите, госпожа... Принцесса, слегка отпихнув его ногой, шагнула в каюту. Судя по всему, она принадлежала либо кому-то из высшего командного состава галеона, либо знатному пассажиру. Задрапированные прекрасными тканями стены, роскошный мягкий ковер, в котором тонут ноги, два стула и столик из дорогих пород дерева с красивыми инкрустациями у забранного частой решеткой окошка. Над окном находилась полка, на ней стояло довольно много книг в сафьяновых и золоченых переплетах. Воздух в помещении стоял тяжелый, пропитанный густыми запахами различных снадобий; единственная лампа находилась на столике у окна; там же стояли флакончики с различными лекарствами. В каюте были два ложа: одно справа от двери, на широком плоском ящике, накрытом сверху куском грубого полотна, второе – в утопающей в полутьме нише, напротив входа, задернутое легкой тканью. Нетрудно было понять, что одно, на ящике, предназначалось слуге, другое – в алькове - господину. Постель справа была пуста; но за задернутой занавесью алькова кто-то находился; Шамсинур слышала тяжелое хриплое дыхание того, кто лежал там. Принцесса не успела подумать о том, что, возможно, этот человек болен какой-нибудь заразной болезнью; ноги как будто сами несли девушку к нише. Она подала знак Арифе, и верная служанка, взяв лампу со столика, последовала за своей госпожой. Шамсинур подошла к алькову – и одним движением руки отдернула занавесь. Желтоватый чуть колеблющийся свет лампы озарил того, кто лежал на постели. *возможно, веревки следовало поменять на цепи.
Энн: Лакшми пишет: Шамсинур подошла к алькову – и одним движением руки отдернула занавесь. Желтоватый чуть колеблющийся свет лампы озарил того, кто лежал на постели. Дааа, а вы интригуете, автор. На самом интересном месте. Но думается мне, встреча главной героини с героем на 11 главе - не слишком ли? Хотя это мое сугубо личное мнение. Повествование, на мой взгляд, идет плавно, но... дальше, думаю, будет виднее ))
полная версия страницы