Форум » Проба пера » Тунисская принцесса » Ответить
Тунисская принцесса
Лакшми: Здравствуйте, форумчане "Аpropos"! Предлагаю почитать и дать оценку началу романа, который я пишу. Буду благодарна за добрые советы и конструктивную критику, особенно по исторической части. Основной вопрос, мучающий автора: стоит ли продолжать начатое, или нет?
Лакшми: Ну, и осталось немного, чем дальше, тем хуже, но что делать, выложу уж все. 30. Хосе нервно мерял шагами свою комнату. Он ждал Нгумбу – с вестями, и молился про себя, чтоб вести эти были, как прежде, обнадеживающими. Его чернокожий друг уже трижды за эти десять дней встретился с Морисом Лежю, рыжебородым французским капитаном, с которым Хосе познакомился в то время, когда под видом своего слуги Пепе бежал из Севильи во Францию. Этот Морис не являлся ни добряком, ни приятным человеком, и уж тем более не был он человеком чести, к тому же он принял в Тунисе ислам, отказавшись от католической веры. Но испанец знал его как отчаянно смелого и решительного моряка, не верящего ни в Бога, ни в черта. К тому же, как помнил Хосе, в Марселе у Лежю была семья: жена и двое сыновей. Поэтому, когда француз тотчас согласился помочь старинному приятелю и присоединиться к нему в его опасном предприятии, Хосе это не удивило. Нгумба передал Морису золото, украденное у сестры Мустафы, и рассказал французу о придуманном товарищем плане. Бывший капитан пришел в восхищение от простоты этого замысла. Первая часть плана была возложена на Лежю. Она заключалась в следующем: подобрать в порту судно, на котором можно совершить побег, и достаточно сильных и крепких рабов-христиан, из моряков, способных управлять этим кораблем, людей надежных и умеющих держать язык за зубами. Здесь не подразумевалось крупных затрат: ведь рабы, мечтающие о свободе и возвращении на родину, должны были последовать за французом добровольно и с радостью. Набор команды оказался, как и рассчитывал Хосе, действительно, нетрудным делом: Лежю как раз занимался надсмотром над невольниками, ремонтирующими пиратские суда, и большая часть этих рабов была, естественно, знакома с корабельным делом. Уже при второй встрече француз сообщил Нгумбе, что надежную команду он уже подобрал. Лежю сообщил Нгумбе, что присмотрел и судно, а также договорился с нужными людьми там же, в порту, о закупке провизии и оружия и о безопасном месте для хранения ящиков и мешков. А с управлением судном проблем не будет: оно не берберское, а испанское, к тому же свежеотремонтированное. Вторая часть плана Хосе была и труднее, и рискованнее, - и тут также должно было сыграть свою роль золото, которым можно было подкупить портовых сторожей и кое-кого из моряков на кораблях тунисского флота. Это тоже было возложено на Лежю. Третья, самая важная и опасная, часть должна была быть выполнена самим Хосе. И от того, как он справится с нею, зависел исход всего предприятия. В себе испанец не сомневался, – он твердо решил или обрести свободу, или погибнуть, но рассчитывал на удачу, зная, что капризная фортуна обычно всегда на стороне смельчаков. Влачить же свои дни, оставаясь жалким рабом, пусть и живущим в роскоши и ни в чем не нуждающемся, он больше был не намерен. Успеху плана должно было способствовать отсутствие в столице султана, - по слухам, повелитель Туниса отправился на несколько дней поохотиться в Атласских горах. Вместе с ним отбыла большая часть придворных и стражи; во дворце стало заметно тише и малолюднее. И Хосе надеялся, что все, задуманное им, пройдет быстро и гладко. К тому же, события последних дней лишь еще больше укрепили его в подозрениях, что наследный принц питает к нему порочную противоестественную склонность, и это заставляло новоиспеченного телохранителя принца со всею энергичностью готовиться к побегу. Правда, сейчас мальчишка опять притворяется безразличным, но Хосе ему не обмануть! Взять хотя бы этот приход к нему, Хосе, наложницы... Здесь явно не обошлось без Мустафы: ведь принц уже намекал своему телохранителю, что знает о его невесте, а тут – танцовщица с портретом Брижитт... Нет, этот щенок, сын султана, которого вначале испанец жалел, потому что видел, что тот нездоров, не заслуживает снисхождения! Слишком долго и изощренно он издевался над своим рабом-испанцем. Иногда Хосе казалось, что прошли уже целые годы с тех пор как он живет во дворце и терпит то унижения, то ласки блудливого мальчишки. Теперь близка пора расплаты. Наследник ответит за все, что Хосе от него вынес! О, как жалел так называемый Хранитель Сокровищ, что танцовщица ускользнула от него!.. Не оттого, что он остался неудовлетворенным, а оттого, что он мог выпытать из нее хоть что-нибудь. Впрочем, говоря по правде, и возбуждение, которое он столь долго подавлял в себе той ночью, - этому он научился в Мексике, у одной из жриц древних индейских богов, - и которое наложница под вуалью разожгла в нем, было безумным. Хосе и не ожидал, что девушка с подобной фигурой может так его завести. Он вспоминал ее небольшую грудь, узкие бедра... Не такие женщины обычно нравились ему. Хотя – никто еще не делал ему так искусно массаж и не танцевал для него так самозабвенно и с такой страстностью. А ее обворожительная манящая улыбка – о, она обещала райское блаженство, и он не скоро сможет забыть ее! А вкус и аромат ее губ!.. Кажется, никогда ни одни женские губы не были столь сладки... податливы... мягки... И это при том, что эта девушка, казалось, целуется в первый раз - неумело, робко, почти целомудренно. Но – если она и впрямь была невинной, во что верилось с трудом, – она была способной ученицей, самозабвенно отдающейся своему учителю. Быть может, в этом контрасте - девственной неопытности и готовности отдаться полностью любви - и заключалось нечто ошеломляюще восхитительное. Раньше Хосе лишь слышал, а теперь узнал сам, что такое – восточная женщина, и почувствовал наяву, как ее таинственная привлекательность может разжечь огонь в крови, заставить позабыть всех, которых знал до нее. Хосе сжал зубы, постарался выкинуть юную плясунью из головы, и вновь вернулся мыслями к организации побега. Если все идет по плану, и Нгумба принесет другу желанную весть, - то через четыре дня, утром, они покинут Тунис. Без сопротивления охранников. Без единого выстрела. Никто не посмеет воспрепятствовать им... «Так должно быть! И так будет! Боже Всемогущий, помоги нам!» ...Как бы удивился Хосе, если бы знал, что, в то же время, когда вернулся Нгумба и сообщил, что всё идет по плану, и что теперь только от друга зависит, удастся ли побег рабов-христиан, почти подобный разговор шёл не где-нибудь, а в самом сердце дворца тунисского султана – на женской половине! И что в этом диалоге не раз будет упоминаться он сам – Хранитель Сокровищ!.. - Моя принцесса, - говорил скрипучий голос старой Арифы, - завтра попросите вашего брата, чтобы он разрешил вам поехать на прогулку верхом, поменявшись с ним обликом и одеждой. Я назову вам судно, на котором вы совершите побег, скажу, где оно причалено, и вы сможете познакомиться с его капитаном. - Ужели, Арифа?.. Значит, все готово? Наконец-то! – нетерпеливо и радостно ответил звонкий голос Шамсинур. – Но расскажи мне всё подробнее! - Мустафе врач, как вам известно, назначил месяц назад ежедневный моцион – утренние конные прогулки по морскому берегу. Быстроходная фелука, на которой вы совершите побег, стоит как раз неподалеку от того места, где ваш брат полюбил ездить верхом, в тихом заливе среди скал, неподалеку от порта. Вы же знаете, Мустафе нравятся корабли, хотя он и не умеет плавать. И, если наследнику захочется посмотреть поближе на красивое судно и даже ступить на его борт, - вряд ли кто-то заподозрит в этом неладное. А я сегодня же предупрежу капитана, чтобы он был готов завтра утром к встрече с тем, кто скоро станет его пассажиром. Капитану и команде заплачено достаточно, а вещи – как мы и договаривались, мужские - и золото уже находятся в сундуке в приготовленной для вас каюте. Отплытие назначено через четыре дня, в полдень. - Через четыре дня!.. Ах, Арифа, мне не верится!.. Совсем скоро я буду далеко отсюда... – Принцесса вздохнула, будто нерадостно. - Вас что-то огорчает, ваше высочество? - Да. Я бы уплыла с легким сердцем, но Мустафа и ты – как обойдусь я без вас?.. Без своего любимого брата, единственного близкого мне по крови человека! Без тебя и твоих добрых мудрых советов! - Но рядом с вами будет Хранитель Сокровищ, - напомнила ей Арифа. – Ведь вы намерены увезти его с собой, не так ли? Вот только как он к этому отнесется? - Разве твое гадание не должно исполниться? – лукаво ответила принцесса. – Мы должны уехать вместе, это предназначено нам судьбой! И разве он откажется от побега? Ведь его ждет свобода – и возвращение на родину! - И все же я не понимаю. Да, вы вместе с ним, на одном корабле, приплывете в Европу. Но что будет дальше? Ведь вы не пожелаете расстаться с испанцем? Вы его любите? - Я его обожаю! – пылко воскликнула Шамсинур. - И надеетесь, что, пока будете вместе на корабле, он проникнется к вам ответным чувством? И не захочет вас покинуть? - Да, Арифа. Так и будет! Ему не останется ничего другого, - таинственно ответила девушка. - У меня нет приворотных зелий, моя принцесса, - если вы рассчитываете тут на мою помощь. Я не смогу помочь вам и влюбить в вас Хранителя Сокровищ. - Зелье не понадобится, Арифа, - усмехнулась Шамсинур. - Если он настоящий дворянин и идальго, и честь его дорога ему, - а я во всем этом не сомневаюсь, - он станет моим, и судьбы наши навсегда соединятся. Ты не веришь? Качаешь головой? А я убеждена в том, что это свершится!.. Кстати, что говорит твое гадание? Мои сны в эти дни – ты смогла проникнуть в их тайный смысл? - Моя принцесса, я пыталась... Но они не радуют меня. Правда, быть может, я ошибаюсь. Аллах свидетель, в последнее время я стала рассеянна, да и стара я слишком... - Арифа, что бы ты ни увидела – я должна знать это! Пусть самое плохое. Страшное... Но открой мне это! - Ваше высочество, я видела снова, что черный орел перенес голубку – то есть вас - в когтях через море. Но нерадостен был этот полет. Из глаз моей голубки катились горькие слезы... - И что это значит, как ты думаешь? Я буду плакать, горевать?.. Наверное, это естественно, – ведь я буду думать о брате, оставшемся навсегда в далекой стране, куда мне уже не вернуться. Но со мною будет мой возлюбленный, мой черный орел! Рядом с ним и печаль моя будет мне сладка. Или нет?.. Ну, что ты молчишь? Ответь! - Я бы, возможно, ответила на ваши вопросы. Но вы многое не открываете мне, - ответила Арифа обиженно. - И сны не все рассказываете – ох, не обманете вы старуху, я же вижу! - Всё, что тебе надо знать, ты знаешь. Довольствуйся этим... до поры до времени. Что касается остального... Арифа, ты не должна сердиться. Ты, конечно, узнаешь всё. Но сначала я поговорю с братом. Если первой эту новость я скажу тебе, это будет несправедливо к нему, – загадочно ответила девушка. - И когда состоится ваш разговор? - Скоро. Завтра. Или – это крайний срок, ведь времени совсем мало - послезавтра. Да, пусть будет послезавтра, после прогулки Мустафы! Через два дня, в полдень, дворец тунисского султана был взбудоражен новостью: наследник престола едва не утонул во время своей конной прогулки вдоль берега моря! Едва услышав об этом, Шамсинур поспешила на половину Мустафы. Следуя за Арифой по переходам дворца, досадуя, что нельзя скинуть покрывало и туфли и бежать бегом, девушка со страхом думала о том, как брат останется тут без нее, совсем один... И так скоро! Конечно, Арифа будет рядом, будет заботиться о нем и следить за его здоровьем. Но Мустафа так хрупок, так нежен! И почему, почему он так боится воды? Давно бы мог научиться плавать, но, сколько ни внушала ему Шамсинур, что в плавании нет ничего опасного, что это, наоборот, настоящее блаженство, он даже и по шею в воду никогда не залезал, только по пояс, и то с опаской. ...Мустафа лежал на оттоманке, обложенный подушками. Лицо его было несколько бледно, но выглядел он неплохо. К наследнику уже приходил врач, и нашел состояние принца вполне удовлетворительным. Тем не менее, Арифа также подвергла юношу осмотру и, пока это происходило, Мустафа рассказывал сестре, что произошло. - Я пустил лошадь по мелководью и, наверное, она наступила копытом на что-то острое: камень или обломок раковины. Взвилась на дыбы и вдруг понесла, и я не справился с нею. Я оглянулся – крикнуть я не мог, у меня горло перехватило, - но, как мне показалось, за мной никто не последовал... Потом я узнал: мои охранники решили, что мне просто надоело ехать шагом, и я сам пришпорил коня и пустил его вскачь. Мне сказали, что недавно я точно так же поскакал как безумный, и был очень недоволен тем, что меня хотели догнать... Шамсинур кивнула, вспомнив, как, во время достопамятной охоты, на обратном пути во дворец, она поскакала бешеным галопом, а потом ругала Рашид-бея, что он попытался настигнуть её. – Белый мчался вдоль кромки воды как вихрь, - продолжал Мустафа, - а потом я не удержался в седле, и упал... - Около самого берега? Брат, но ведь там совсем мелко! – вскрикнула едва не возмущенно Шамсинур. - Да... – смутившись, ответил юноша. – Но я так перепугался, что даже не помню, как оказался на глубине... Точнее, там не было так уж глубоко... Может, по грудь. Но я растерялся окончательно, и захлебнулся, и начал тонуть... - Все обошлось, милый брат! Ты ведь выбрался? Отделался испугом... - Нет, я почти утонул! Уже потерял сознание. Меня спасли. Вернее, спас... один из телохранителей. - Хвала небесам! Значит, хоть один оказался рядом с тобою? - Да. Это был тот, которого зовут Хранителем Сокровищ. Шамсинур и Арифа переглянулись. - Но... ты же сказал, что за тобой никто не последовал? – осторожно, стараясь не выдать голосом охватившего ее с новой силой волнения, спросила принцесса. - Мне так показалось... И, если б не этот испанец, я бы, конечно, утонул раньше, чем подоспели бы остальные охранники. Но Хранитель Сокровищ оказался рядом как раз тогда, когда я уже захлебнулся и был без сознания. Он вытащил меня из воды и оказал помощь, и вода вылилась из моих легких. Когда подскакала вся свита, я уже даже пришел в себя. - Воистину сам Аллах послал нам этого человека! - бросая быстрый многозначительный взгляд на Шамсинур, сказала Арифа. - Да, это так; и я был несправедлив к нему, подозревая его,- согласился Мустафа. – Испанец спас мне жизнь, и заслуживает за это награду. Не правда ли, сестра? - Конечно! - с жаром подхватила девушка. – Я никогда не сомневалась, что он благороден, смел и великодушен... – Она покраснела и замолчала, чувствуя, что почти выдала себя. - Я признаю это, - не заметив ее смущения, сказал принц. – И, думаю, ты согласишься, что то, что я собираюсь дать ему, будет лучшей наградой. - Чем же ты собираешься его отблагодарить? - Он сегодня же получит свободу, - торжественно возвестил наследник. Шамсинур вздрогнула. - Нет, Мустафа! – Это вырвалось у нее с таким жаром, что брат изумленно уставился на девушку. - Что такое?.. Ты недовольна? Почему? Тебе кажется, что этого для него слишком много – или слишком мало? По-твоему, вырвав меня из когтей смерти, он не заслужил того, чтобы я освободил его от неволи? - Я полагаю... конечно, он достоин свободы, – как бы нехотя признала принцесса. – Но... - Что значит это твоё «но»? Послушай меня, сестра! Ты не всё знаешь. И, если судьба Хранителя Сокровищ тебе небезразлична, сейчас ты согласишься, что, отпуская его на свободу, я дарю ему нечто большее - саму жизнь. - Как так? – изумленно воскликнула девушка. – Ну, говори же, Мустафа! - Ты помнишь про золото с испанского галеона? То, которое, по слухам, охранял во время плавания испанец? - Конечно. - Так вот, та часть этого золота, которая принадлежит султану, всё еще находится в порту. Все звездочеты и предсказатели в один голос заявили нашему отцу, что эти сокровища трогать нельзя, что страшные заклятия наложены на них и погубят всякого, кто посмеет прикоснуться к ним и – тем более - стать их хозяином. - Глупости! – сказала Шамсинур, не понимая, при чем здесь ее возлюбленный. - Я тоже так думаю, но ты же знаешь нашего отца и его веру в сверхъестественное. Так вот – он был у меня перед своим отъездом. На самом деле он поехал вовсе не на охоту... - А куда? - К некоему магрибскому колдуну и предсказателю, которого отцу порекомендовал Селим-бей. Якобы Селим был у этого магрибинца, и тот помог капудан-паше снять заклятия с той части золота, которая досталась Реису. Услышав имя ненавистного жениха, Шамсинур кинула быстрый взгляд на Арифу; он выражал укор – новость была важной, а всеведущая служанка не знала о ней!.. Та пожала плечами, как бы признавая, что не всесильна. - И... что же сказал отцу этот колдун? Хотя – ты не можешь этого знать... Ведь отец еще не вернулся! - Но он прислал мне письмо, - сказал принц, довольный, что сестра так заинтересована. – Магрибец – его имя Хуссейн Хусния – гадал отцу по звездам и изрек следующее: заклятия с сокровищ, которые отныне принадлежат владыке Туниса, можно снять лишь с помощью их хранителя – то есть испанца: сначала его следует подвергнуть пыткам, дабы он выдал секрет колдовства; если же он будет запираться, то убить его и окропить каждый сундук его кровью. Тогда чары будут сняты. - О небеса! – воскликнула в ужасе Шамсинур. - Сестра!.. Что с тобой? На тебе лица нет! - Неужели?.. – тщетно стараясь прийти в себя, пробормотала девушка. – Мустафа! Ты ведь понимаешь – это всё происки Селима! Он ненавидит Хранителя Сокровищ. И, наверное, подговорил этого Хуссейна сделать такое страшное предсказание... - Я и сам так думаю, - согласился ее брат. – Но далее. Письмо я получил сегодня перед прогулкой. Отец велит глаз не спускать с испанца, чтобы тот ни о чем не догадался до его возвращения. И я, признАюсь, был не против того, чтобы передать палачам своего телохранителя... Но теперь, когда он меня спас, всё изменилось. Я хочу спасти его – и единственным способом сделать это будет дать ему свободу и деньги, чтобы он мог скрыться из столицы. Шамсинур, сжимая руки, быстро ходила по комнате. Боже правый, конечно, это коварство Реиса!.. Он жаждет отомстить тому, кто победил его – и нашел наилучший способ, чтобы осуществить свою месть!.. Подлец... но какой изобретательный!.. А ее возлюбленный... Нет, свободу ему рано давать! Иначе то, что задумала она, Шамсинур, станет вряд ли возможно. Сначала – осуществление ее замысла. Потом, когда Хранителю Сокровищ некуда будет деваться, и он будет навсегда связан с нею, - после этого брат отпустит его на волю! - Когда возвращается отец? – спросила она, наконец. - Послезавтра вечером. Шамсинур вздохнула. В это время она и Хранитель Сокровищ должны уже быть на пути в Европу!.. - И как же ты хочешь объяснить отцу, что не исполнил его повеление и отпустил испанца на свободу? Наш родитель страшно разозлится! - Объясню это тем, что обязан этому кафиру своей жизнью. Отец любит меня. Я – его наследник. Он не станет меня бранить и, тем более, наказывать... А теперь, сестра, может, ты все же скажешь, почему ты не хочешь, чтобы испанец был отпущен мною на волю? - Я этого хочу, брат. Но... не сейчас. - Не понимаю тебя, Шамсинур! Почему не сейчас? Принцесса глубоко вздохнула. Что ж, лучше времени, чтобы всё открыть Мустафе, у нее не будет! Сейчас, когда брат исполнен благодарности к Хранителю Сокровищ за своё спасение, и сердце его смягчилось к испанцу, открытие тайны и просьба сестры найдут отклик в его душе, не возмутят и не разгневают так, как было бы еще день назад. - Потому что... потому что сейчас он получит иную награду. Более ценную... – краснея, сказала она. - Что может быть для раба дороже, чем свобода? - Для раба – ничего. Но для тебя есть более дорогое, что ты отдашь ему... - Что же? - Мою руку, - покраснев еще больше, тихо ответила Шамсинур.
Лакшми: 31. - Что ты сказала? – переспросил Мустафа, приподнимаясь с подушек. – Я не расслышал. - Ты отдашь ему мою руку, - громче повторила принцесса. Арифа было закашлялась, но сразу перестала, когда девушка кинула на нее гневный взгляд. Наследник оттолкнул руку старой служанки, вскочил на ноги: - Шамсинур!.. Что ты такое говоришь? Ты с ума сошла! - Мой рассудок при мне, брат. Всё очень просто. Я люблю этого человека! И хочу выйти за него замуж. - Как могла ты полюбить его? – изумленно спросил юноша. – Он появился здесь меньше месяца назад. Ты видела его всего несколько раз... И – кто ты и кто он? Ты – принцесса, дочь богатого и могущественного владыки целого царства. Ты мусульманка. А он? Он – никто. Он простолюдин. Он раб. Он чужестранец. Он неверный, наконец! - Когда ты полюбишь, брат, ты поймешь: для любви нет преград, законов и запретов. Это – как восход солнца на востоке. Оно встанет, как бы ты ни противился этому. Ты – принц, но ты не сможешь повелеть светилу не появиться в небе. Ни богатство, ни тысячи и даже сотни тысяч воинов, ни всё твое могущество не остановят восход солнца. Такова и любовь, Мустафа! - Нет, я все же не верю... Ты принимаешь за любовь что-то другое, сестра! А ты, Арифа, - он гневно посмотрел на старуху, - ты что молчишь? Твоя госпожа вбила себе в голову, что влюблена, – а ты не смогла убедить её, что это всё просто девичьи фантазии?.. Обычно находчивая Арифа пробормотала что-то невнятное. Впрочем, Шамсинур не нуждалась в защитниках, как не боялась и обвинений. - Это не фантазии, – горячо возразила она, – Мустафа, я действительно люблю его! Мое чувство глубоко и искренно. Только рядом с этим мужчиной я буду счастлива! Ты должен поверить мне! - Ну хорошо, пусть так - ты влюблена в него. Но, сестра, приди в себя, призови на помощь чувствам, с которыми ты, как я вижу, не в силах бороться, разум, достоинство и гордость! Вспомни о своем и его положении! Тигру и газели не быть вместе, так уготовано природой, таков её закон. И существуют законы человеческие, не менее жестокие – но в то же время и справедливые. Вы – ты и этот испанец - слишком разные. Пойми это и оставь бесплодные надежды. Да, ты не любишь Реиса. Не хочешь выходить за него. Потому и ухватилась, наверное, за свою склонность к этому Хранителю Сокровищ... Обещаю тебе: я сделаю всё, что смогу, чтобы помочь тебе избежать ненавистного брака. Клянусь! Но – отдать тебя рабу-христианину? Я никогда не соглашусь на это! - Тебе придется, милый брат, - вздохнув, сказала Шамсинур. – На то есть причины... - О Аллах!.. – воскликнул Мустафа, вскакивая. – Ты... ты была с ним? - Нет, - снова густо краснея, ответила девушка. – Причины другие. Первая – это та, что этот раб и якобы простолюдин – на самом деле испанский идальго, человек благородного происхождения, богатый и знатный дворянин. И для меня, хоть я и принцесса, такой брак не будет таким уж неравным, он не унизит мою гордость и не уронит мою честь. Вторая же причина... – Она запнулась, но тут же вскинула голову: ей нечего стыдиться! – Вторая состоит в том, что я не мусульманка. Уже полгода, как я приняла христианство. - Ты?.. Как ты могла?.. – в ужасе и смятении вскричал ее брат. – Ты хоть понимаешь, что ты наделала?.. - Мустафа, я объясню тебе, как это произошло. Не удивляйся – но причиной этого был ты... Вернее – твоя болезнь. Вспомни – шесть месяцев назад ты болел так тяжело, что все врачи в один голос твердили нашему отцу, что ты скоро окажешься в раю. А я, гуляя в саду за несколько месяцев до этого, случайно, познакомилась с одним старым рабом-садовником... Он оказался французом – как наша мать. И – священником. Его имя падре Симон. Не знаю, как получилось, что мы с ним стали беседовать... Сначала – о цветах. Он так интересно рассказывал. Потом он начал со мной разговоры о божественном. Ты помнишь, как мама рассказывала нам о христианском Боге, об Иисусе Христе, о Богородице, пречистой деве Марии? Падре Симон говорил о том же, да так, что я заслушивалась. Он приносил мне – не знаю, откуда – книги, и я читала их, пряча под подушками. Душа моя проникалась постепенно учением Святой Церкви... Потом ты заболел. Казалось, спасения тебе не было. Я была в отчаянии, брат! И тогда падре заговорил со мной о милосердии Божьем. О прощении и искуплении. И – я решилась окончательно. Падре совершил надо мною положенные обряды. И – в этом был заключен великий божественный промысел! - в то время, когда я читала «Символ веры», тебе стало легче, а на другой же день после моего первого причастия ты начал поправляться! - Я выздоровел совсем не поэтому, сестра... - А я уверена, что мое обращение к истинному Богу способствовало твоему спасению. Но не будем сейчас спорить об этом. Что сделано – то сделано. Да, брат, я католичка. И это главная причина, почему я не могу выйти за Селим-бея. Это угнетало меня давно... Ведь я не могла ни с кем поделиться своей тайной. Даже с тобой. Я страдала молча, до тех пор, пока не встретила испанца - победителя Реиса. Я полюбила его. И вот тогда я поняла – в этом тоже есть божественный промысел. Ибо я вправе соединиться с тем, кого люблю. С тем, кто, как и я, принадлежит к христианской вере. - Не могу поверить во все это, Шамсинур!.. Ты – не мусульманка! Ты хочешь замуж за неверного – за раба-испанца!.. Все это у меня в голове не укладывается! – И Мустафа изнеможенно сел – вернее, скорее упал – обратно на свое ложе. – Моя сестра – христианка... Может, я сплю? -Милый, любимый мой брат! – воскликнула принцесса, вставая на колени перед оттоманкой и, нежно взяв руку юноши, покрыла ее поцелуями. – Пойми меня. И прости! Я должна была сказать тебе о своей тайне давно. Но не решалась... Не волнуйся, прошу тебя! И не расстраивайся. Ведь ты и сам признавал, когда мама была жива и рассказывала нам о Боге христиан, что в этом вероучении есть много хорошего и доброго. Я последовала велению души и сердца, став католичкой. И не жалею об этом. Жалею я о другом. Что мне придется расстаться с тобою... - Что ты говоришь? О чем ты?.. – хрипло спросил юноша. - Выслушай меня, брат! Я еще не все открыла тебе. Мне, христианке, нельзя оставаться в Тунисе. Особенно теперь, когда близок день назначенной отцом свадьбы. Мы с Арифой подготовили побег... О, прими это мужественно, Мустафа, ибо я сама вне себя от мысли о нашем расставании навеки, а, если ты сейчас тоже предашься безудержному горю, как смогу я вынести это?.. Сжалься и оставь мне хоть немного сил, любимый мой брат! - Ты уедешь? Навсегда?.. О Аллах! Когда же? - Мустафа, через день. Все готово, корабль ждет, я уже была на нем... О Боже, как ты побледнел!.. - Вот, выпейте этот напиток, принц. Он вернет вам силы, – вмешалась Арифа. Пока наследник медленно, с трудом глотая, пил, принцесса продолжала: - Поверь, брат: я в отчаянии от того, что мне придется бежать и навсегда покинуть тебя. Да, Господь предначертал мне трудный путь! Но – Он же послал мне моего возлюбленного, Хранителя Сокровищ, который должен будет стать моим спутником – и в этом путешествии, и в дальнейшей моей жизни... Ты ведь убедился в его благородстве, великодушии и чувстве долга, когда он спас тебя. Я же была уверена в этом и до того. Ты не найдешь более достойного избранника для меня, он будет мне защитником и опорой. Этот мужчина – самый лучший на всем белом свете, я счастлива, что стану его женой! И теперь ты должен мне помочь и соединить меня с тем, кого, я верю в это, сам Господь послал мне... - Я? Но как я могу сделать это? - Ты прикажешь ему жениться на мне. Тут Арифа дернулась и хотела вмешаться, но принцесса остановила ее властным движением руки. – Завтра, Мустафа, обряд должен быть свершён. Я покину Тунис; но не жалкой беглянкой, - моя гордость не позволила бы мне этого! - а замужней женщиной, которая, как учит любая религия, обязана следовать за своим супругом. Это спасет мою честь... во всяком случае, в твоих глазах, брат, ибо лишь ты и Арифа будете свидетелями нашего бракосочетания. А обвенчает нас с Хранителем Сокровищ падре Симон. - Ты всё уже обдумала, Шамсинур... – горько улыбнулся Мустафа. – А как ты собираешься скрыть хоть на время свой побег? - Арифа всем скажет, что я опасно заболела. Завтра вечером я притворюсь, что мне нехорошо, и отошлю всех служанок. А на следующее утро я, в мужской одежде, вместе со своим мужем... ну, не вздрагивай так, брат, да, с мужем! – выберусь с помощью Арифы из дворца, и мы поспешим на ждущий нас корабль. Арифа же постарается хотя бы на несколько дней отсрочить раскрытие истины и, если будет погоня, – послать ту по ложному следу. А мы к тому времени будем далеко. - Куда ты поплывешь? - Куда захочет мой супруг. Думаю - в Испанию, на его родину. Капитану и его команде заплачено более чем достаточно за его молчание, и они готовы отвезти нас туда, куда мы выразим желание отправиться. - Итак, завтра ты хочешь выйти замуж... Шамсинур, ты хорошо всё обдумала? Я не спросил тебя еще об одном, и это, быть может, самое важное – ты его любишь... А он? Он тебя - тоже? - Он? – усмехнулась принцесса. – Да он даже не знает о моем существовании, брат! - Не знает?!! Значит, ты собираешься женить его на себе... против его воли? – изумился юноша. – Сестра, но это же ужасно! Недостойно! Тут Арифа все же вмешалась: - Госпожа, что же это вы затеяли?.. Чуяло мое сердце – что-то вы задумали нехорошее! Виданное ли дело – насильно на себе женить мужчину, да еще такого, как Хранитель Сокровищ! О своей гордости вы подумали. А об его? И он ведь обручен, у него невеста есть! - Мне некогда влюблять его в себя, Арифа, и мне не до его невесты, – резко ответила принцесса. – Он женится на мне и полюбит меня после свадьбы – так суждено и так приуготовил нам Господь. Мустафа, я понимаю, что это тебе не нравится, - обратилась она к брату, - но это единственный выход. Ты прикажешь ему жениться – не объясняя, ни почему, ни на ком. Расскажешь ему и о плане нашего отца в отношении него – испанец бесстрашен, но угроза пыток и смерти может заставить содрогнуться и храбреца. Наконец, ты обещаешь ему спасение от страшной участи, если он выполнит твой приказ и женится... Прибегни к любым средствам, брат, но завтра к вечеру я должна быть замужем за Хранителем Сокровищ! Арифа качала головой, укоризненно и почти скорбно глядя на свою юную госпожу. Но Шамсинур старалась не смотреть на старуху. Девушка была уверена в том, что поступает как должно. И, похоже, Мустафа готов сдаться и помочь ей! - Хорошо, - действительно, с глубоким вздохом сказал принц. – Я сделаю все, чтобы испанец согласился на ваш брак... А у него правда есть невеста? - Да, - неохотно признала Шамсинур, - у него даже есть ее портрет. Кстати, брат: потребуй у него эту миниатюру. Я не хочу, чтобы он хранил ее у себя... Тебя это удивляет? Да, да, Мустафа, я ревную! И не скрываю этого. - Неужели ты так его любишь? Мне всё еще не верится! - Брат, я сама удивляюсь себе... Все мои мечты – о нем. Быть рядом с ним – вот единственное мое желание! - Твое счастье, Шамсинур, - самое главное для меня, ты это знаешь. Но меня тревожит, что он может не полюбить тебя. Что будет тогда с тобою? Страшно представить твою судьбу рядом с человеком, который будет к тебе равнодушен... или, что еще хуже – будет ненавидеть тебя! - Брат, ради всех святых, не переживай так! Всё будет так, как я хочу. Арифа вот пожимает плечами и делает сомневающееся лицо. А я уверена в этом! Я знаю точно - Господь послал его мне не просто так, это была сама судьба, и мы предназначены друг другу! И разве я не самая красивая девушка в Тунисе, а, может, и не в нем одном? Об этом мне говорили все, с детства! Мама, ты, брат, и ты, Арифа... И все служанки и евнухи... Сам великий Селим-Реис, увидев меня всего однажды, влюбился в меня без памяти! Так неужели такая красота оставит равнодушным того, кого выбрало мое сердце? - Да, ты прекрасна, Шамсинур, - согласился Мустафа, - но, если испанец влюблен в другую... - Он забудет ту девушку и полюбит меня, – решительно тряхнув головой, заявила его сестра. – Я красивее ее! И – кто такая эта его невеста? Что сделала она для него? Ничего! А я сделала для него так много, стольким рисковала! Перед нашим побегом я открою ему всё – и своё имя; и что это я вырвала его, когда он страдал от лихорадки, из лап Реиса, избавив от страшной участи; скажу, что благодаря мне он жил во дворце, окруженный роскошью. Он узнает, что я всё это время была его добрым ангелом-хранителем... В его сердце родится благодарность; а от нее недалеко до любви. Арифа фыркнула на эту горячую речь – злобно и недоверчиво. Принцесса сверкнула на нее глазами: - Хватит с нас твоих насмешек! Мы повелеваем тебе идти за испанцем. Приведешь его сюда и будешь переводчицей. Говорить будешь по-французски, чтобы мы с Мустафой поняли вас, - как в прошлый раз. Да скажи ему – пусть возьмет с собой портрет, и не делает вид, будто у него его нет… И не вздумай его предупредить о том, что его ждет. - Хотите сделать ему приятный сюрприз? Ну-ну, - хмыкнула обиженная до глубины души старуха, поджала губы, накинула покрывало и вышла из комнаты наследника, кинув напоследок в дверях ядовитую реплику: - Жирафа тоже думает, что самая умная, потому что самая высокая. Только шея-то у нее длинная, а головка пустая! Когда шаги Арифы затихли, Мустафа спросил сестру: - Ты уверена, что он согласится? - С ним нельзя быть уверенной ни в чем. Он непредсказуем, как буря в пустыне, – улыбнулась девушка. Ее радовало, что брат так быстро смирился со всем, что она неожиданно преподнесла ему, и готов помочь ей. Но следующие слова принца показали ей, что он все еще сомневается. - Шамсинур, ты знаешь, ради твоего счастья мне ничего не жалко. И я буду ежедневно молиться, чтобы ты нашла его с этим испанцем – пусть и вдали от меня, на чужбине. Но не лучше ли объяснить ему все перед свадьбой и уговорить, а не заставлять, жениться на тебе? Ведь, насколько я помню, таинство христианского брака предполагает обоюдное добровольное согласие на него. В противном случае союз может быть даже расторгнут. Насильственное венчание под угрозой смерти кажется мне неразумным и противоестественным. - Я думала об этом, брат. Но с таким человеком, как Хранитель Сокровищ, поверь мне, лучше прибегнуть не к уговорам. Ты же тоже достаточно знаешь его. И знаешь, что он слишком упрям. Мягкость лишь вызовет у него желание сопротивляться и упорствовать; а промедление для меня смерти подобно. Нет, действуй приказами и даже угрозами, если понадобится… - Я скажу ему, что, женившись, он станет свободен и сможет покинуть Тунис. Это наверняка сделает его более уступчивым. - Нет, брат! Об этом ему скажу я, после свадьбы. Я сама хочу сделать его счастливым! - горячо воскликнула принцесса. – Ты же только обещаешь ему спасти его из лап палачей нашего отца! - Шамсинур, мой драгоценный луч солнца, не будь ты в таком отчаянном положении, я бы, конечно, не согласился на этот союз, - беря ее за руки и нежно привлекая к себе, сказал Мустафа. – Я так боюсь за тебя! Отдать самое дорогое, что у меня есть – мою единственную сестру - чужому человеку, о котором ни она, ни я, в сущности, ничего не знаем... Отпустить её с ним в незнакомый мир, находящийся так далеко, за морями... Мог ли я подумать, что когда-нибудь это случится, и я буду вынужден смириться с этим? Милая моя, любимая сестричка! - Я знаю его, милый брат, – уткнувшись в его плечо, чувствуя, как слезы выступают на глазах, прошептала взволнованная его словами девушка. – Он будет мне хорошим мужем. Он храбр. Мужественен. Великодушен. Благороден. Мы будем с ним счастливы, иначе быть не может! Ты только заставь его согласиться жениться на мне! Завтра я обязательно должна стать его женой. - Да, сестра… и не только перед лицом твоего христианского Господа. Она отстранилась, удивленная изменением в его голосе, заглянув в его лицо: - Что ты имеешь в виду? - Ты станешь его супругой, - по всем правилам, как предназначено женщине, вступившей в брак. - Мустафа произнес это тихо, но твердо, хотя щеки его залил румянец. - Брат!.. – вспыхнула и Шамсинур. - Только так я буду уверен в твоем будущем с этим мужчиной, – сказал принц. – Когда ты будешь его женой по всем законам – и божеским, и человеческим, - и будешь принадлежать ему, он уже не посмеет настаивать на расторжении вашего союза. Так что вашу первую брачную ночь вы проведете здесь, во дворце. Ты смущена, сестра? Ты как будто не задумывалась об этом? Да, эта сторона семейной жизни еще незнакома тебе. Но Арифа расскажет тебе все и подготовит тебя... А вот, кажется, и она! И впрямь, на пороге появилась Арифа и, поклонившись, холодно сообщила, что его телохранитель ожидает повелений наследника за дверями покоев. - Я скроюсь, Мустафа, - сказала принцесса и быстро прошла за ту занавесь, где уже однажды находилась вместе с братом при допросе испанца. Вошел Хранитель Сокровищ, остановился перед принцем, поклонился, приложив руку к груди. Шамсинур впилась глазами в его лицо, - не проговорилась ли Арифа? Но лицо испанца было бесстрастно, хотя – принцесса уже достаточно знала своего любимого – она чувствовала, что он напряжен. Губы крепко сжаты, взгляд настороженный, немного исподлобья. «Удивлен, наверное, зачем наследнику понадобился портрет его Брижитт», - мелькнуло у Шамсинур. Она и сама была как натянутая струна, - ведь сейчас, здесь, решится ее судьба! Вдруг Хранитель Сокровищ не согласится? Откажется? Предпочтет муки и смерть свадьбе с нею?.. Нет-нет! Конечно, все должно быть так, как хочет она, Шамсинур! И этот прекрасный мужчина будет принадлежать ей... Целиком, полностью – и навсегда! Мустафа, потирая грудь и покашливая – он всегда покашливал, когда волновался – прошелся по комнате, не садясь. Арифа застыла в углу, как изваяние, готовая переводить слова наследника. Но, когда принц остановился и заговорил, его сестра даже удивилась – какая величественная у него осанка, как спокойно и ровно звучит его голос. Воистину, в этом хилом юноше живет царственное величие его предков! - Мы призвали тебя к себе, ибо ты спас нашу жизнь, и заслуживаешь награды за это. Испанец снова поклонился, - с достоинством; лицо по-прежнему невозмутимое, ни радости, ни надежды не отразилось на нем. - Принц, я лишь выполнил свою обязанность. Ведь моя служба – охрана вашей жизни... Но Мустафа знаком руки остановил его. - Ты спас нас, - повторил юноша, - и мы хотим наградить тебя. Но сначала… – он помедлил, кинув быстрый взгляд на занавесь, за которой скрывалась Шамсинур. - Мы повелели тебе принести портрет. Дай его нам. – И Мустафа протянул руку, как бы не сомневаясь, что испанец отдаст ему требуемое. Долю секунды Хранитель Сокровищ колебался, но потом вытащил из-за пазухи и вложил в ладонь наследника миниатюру. Какое-то время Мустафа внимательно рассматривал портрет. - Красивая девушка, - наконец, промолвил он, - это ведь твоя невеста? Уголок рта испанца чуть заметно дернулся, когда он ответил: - Моя? Нет. Это невеста моего покойного господина. - Но ты хранишь это изображение на своей груди... Словно портрет возлюбленной. Это останется у нас, - сказал наследник. И добавил, слегка усмехнувшись: - Тебе этот портрет больше не будет нужен. - Я не понимаю, принц, – нахмурившись, произнес испанец. - Мы намерены тебя женить, - словно о чем-то самом обыденном, сказал Мустафа. – Мы нашли тебе жену. На этот раз бесстрастная маска сползла с лица Хранителя Сокровищ, и на нем попеременно отразилась сложная гамма чувств, начиная с изумления и заканчивая почти нескрываемой яростью. Принцесса даже испугалась за брата, - она слишком хорошо помнила, как неожиданно и с какой дикой свирепостью может ее черный орел наброситься на своего обидчика. - Женить?.. Меня? На ком же? - На прекрасной и доброй девушке, - невозмутимо, будто не замечая состояния своего телохранителя, ответствовал наследник. – И из хорошего рода. Губы испанца при этих словах принца искривились в насмешливой улыбке, но Мустафа как будто не заметил этого и продолжал: - Для тебя, простого слуги, это большая честь, уж поверь нам. Это и будет твоей наградой за преданность и спасение нашей жизни. - Благодарю вас, ваше высочество, за вашу великую доброту,– снова, уже с явной издевкой, отвесил поклон испанец. - Но я не собираюсь вступать в брак. - Соберешься к завтрашнему дню. Завтра, в этих покоях, состоится твоя свадьба. Это решено. - Я христианин, если вы забыли... и не стану менять вероисповедание. – Голос Хранителя Сокровищ стал ниже и охрип от едва сдерживаемых эмоций. - Это не потребуется. Твоя невеста – тоже католичка. - У меня уже имеется невеста. Я обручен. - Но ведь ещё не женат! – пожал плечами Мустафа. Казалось, чем больше закипал Хранитель Сокровищ, тем хладнокровнее становился принц. Шамсинур восхищалась братом. И – боялась за него. И, если испанец нападет на Мустафу... О, Боже милосердный, ей не останется ничего другого, как выйти из своего укрытия, чтобы остановить кровопролитие, – и показать себя! А делать это еще слишком рано. - Мы видим, что ты разгневан нашим повелением, - продолжал между тем принц. – Мы прощаем тебя, поскольку гнев этот нам понятен... Но, думаем, известие о том, что тебя ждет, если ты откажешься от нашей милости, сделает тебя более покладистым. – И, не вдаваясь в подробности, Мустафа изложил то, что рассказывал сестре – о поездке султана к магрибскому чародею и о предсказании последнего. Шамсинур пристально смотрела на своего любимого. Нет, известие об ожидающей его страшной участи не заставило её черного орла содрогнуться или побледнеть! Она могла гордиться им, его мужеством и бесстрашием. Но это было и плохо для нее – ибо могло означать, что он откажется от брака с нею... О небеса, неужели он предпочтет смерть? Или все же нет?.. - Если ты женишься, то, мы даем тебе в этом свое слово наследника тунисского престола, - мы спасем тебя от пыток и смерти, - закончил принц. Испанец кусал губы, что-то обдумывая, бросая на невозмутимого Мустафу странные, злобные и в то же время испытующие, взоры. Наконец, он произнес – и дочь султана едва не вскрикнула от радости: - Я согласен. - Мы рады, что ты столь разумен... - Я согласен. Я женюсь – на ком угодно, черт побери! – Это было процежено тихо, сквозь зубы. - ...Но только послезавтра. - Завтра. - Послезавтра. - Не спорь с нами, раб! – ледяным тоном оборвал его Мустафа. – Иначе ты сейчас же окажешься в зиндане, и там просидишь до возвращения нашего светлейшего отца, который отдаст тебя палачам! Шамсинур видела из своего укрытия, как пальцы ее любимого судорожно сжались так, что костяшки стали белыми. На скулах вздулись желваки. Он суженными глазами, ненавидяще смотрел на ее брата. Взгляд зверя – загнанного в угол, доведенного до слепого, безрассудного бешенства... К чему это может привести? Она вдруг испугалась этого человека - и остро осознала, что почти не знает его. Нехорошее предчувствие ледяной иглой вонзилось в грудь. Девушка заметила, что Арифа потихоньку отошла к самой двери – готовясь, видимо, в любое мгновение позвать охрану. Но этого не понадобилось; испанец обуздал свои чувства и совладал со своей яростью. Склонив голову, но пронзая наследника испепеляющим взглядом, он произнес коротко: - Я повинуюсь. У Шамсинур сердце так и подпрыгнуло – и леденящее предчувствие несчастья было мгновенно затоплено волной горячей радости, - он согласился! Она добилась этого! Теперь он никуда от нее не денется, её гордый, прекрасный, отважный Хранитель Сокровищ! - Хорошо, - кивнул Мустафа с таким видом, будто между ними был самый мирный разговор, и даже слегка улыбнулся, как бы одобряя этим решение своего телохранителя. - Мы подготовим все к церемонии, и завтра призовем тебя. Пока же ты отправишься в помещение, где проведешь эту ночь. Под стражей, разумеется, - на всякий случай… Арифа, кликни Рашид-бея, - по-арабски велел он старухе. Через минуту, сопровождаемый четырьмя охранниками, испанец вышел из покоев наследника тунисского престола. На пороге он оглянулся – и бросил еще один молниеносный, но полный ненависти и угрозы, взор на Мустафу, который не заметил этого, погруженный в глубокую задумчивость. Зато Шамсинур заметила – и вздрогнула. Однако, она тут же сказала себе, что совсем скоро Хранитель Сокровищ изменится к ее брату, - ведь тот станет его родственником! И она пожалела лишь об одном, - что у Мустафы и испанца не будет времени познакомиться поближе, лучше узнать и проникнуться уважением и теплыми чувствами друг к другу. «Завтра я стану женой самого прекрасного и храброго мужчины на свете! – блаженно подумала она. - А послезавтра в полдень мы поплывем на корабле к берегам его родины... Будем стоять на корме, обнявшись, и смотреть, как скрываются навсегда вдали берега Туниса... О Боже, пусть все это сбудется, помоги мне!»
Пенелопа: Ой, а мне неожиданно понравилось как Эстебан женится против воли, несмотря на всю условность декораций. И теперь то наконец начнется любовный роман. Или он закончится на самом интересном месте? Он случайно не бросит героиню в пучину вод, как Степан Разин княжну? А еще Бриджит у нас не кузина принцессы? Я не очень внимательно читала, но "буря в пустыне" уж очень устойчивое сочетание в наше время. Сразу на определенные мысли наводит.
Лакшми: Пенелопа , спасибо Пенелопа пишет: Он случайно не бросит героиню в пучину вод, как Степан Разин княжну? Надеюсь, что нет. Пенелопа пишет: Бриджит у нас не кузина принцессы? Ой, это стоит обдумать... Спасибо за такую идею! Пенелопа пишет: "буря в пустыне" уж очень устойчивое сочетание в наше время Так поэтому так и написала.
Лакшми: 32. - Арифа, хватит дуться. У меня завтра такой важный день. Моя свадьба! Помоги мне выбрать одежду. - Давайте я лучше к вашему жениху схожу, предложу его принарядить. То-то он обрадуется! - Перестань. Я сегодня не хочу ссор, а ты злишься на меня и пытаешься вывести из себя. - Я на себя злюсь, не на вас. - Неужели? – удивилась Шамсинур. – Но почему? - Плохо я вас воспитала, вот почему, - угрюмо ответила старуха. – Потакала во всем, баловала, любую прихоть исполняла. Отсюда и все несчастья грядущие... - Не будет никаких несчастий! Ты сама сказала, что стала старой, что дар твой ослабел... Меня ждет только счастье! Я так решила – и так будет! - Вот-вот... Всегда вы так. Всё по-вашему должно быть. Поперёк слова не скажи. Вроде и католичкой стали, а христианского смирения в вас ни на один фельс*! Зато гордости, упрямства, высокомерия – больше, чем всех сокровищ в подвалах вашего родителя. - Не забывай, во мне течет царственная кровь... - Такого же цвета, что и в самом последнем рабе. - К чему, скажи, весь этот разговор? - К тому, что большей ошибки, чем эта свадьба, вы ещё не делали. И пожалеете об этом – боюсь, что очень скоро! - Ты хочешь накликать на меня беду?.. - Хочу предупредить. Да уж, видно, поздно. Вы же всё уже решили... - Всё! И слышать ничего не хочу! Я люблю его! Он будет моим! - Вот что вы сказали сейчас? «Он будет моим». Так говорят дети: мне нравится эта игрушка, я ее хочу, она должна быть моей. С самого начала, как мы нашли испанца в каюте, вы вели себя как такой ребенок. Вы забрали его, чтобы позлить и подразнить своего жениха - разве не так? Похитили пленника Реиса, потом – свели их вместе в поединке. Это были веселые забавы, вы радовались им, как дитя. Разве не так было? - Так, - признала принцесса. – Ну и что? - А еще – вы читали письма этой Брижитт. Что в вас проснулось при их прочтении? Я вам скажу. Зависть. Зависть к ее красоте, к чистому первому чувству этой девушки, к взаимной любви ее и Этьена, к иной, недоступной для вас жизни... - Да как ты смеешь... – задохнулась от гнева Шамсинур. – Я никогда никому не завидовала! - Смею, ваше высочество! Да, вам захотелось всего того же! И отнять у Брижитт ее возлюбленного, – ибо вы были уверены, что Этьен и Хранитель Сокровищ – это одно лицо – показалось вам заманчивой прихотью... Только – вспомните – прихоть эта едва не стоила вам жизни, когда он напал на вас. - Для меня это была не прихоть, видит Бог! Для меня все это было серьезно! – воскликнула принцесса. - Да, вы влюбились в испанца. Я не спорю. Но эта ваша любовь с начала до сегодняшнего дня была эгоистична и самоуверенна. О своем возлюбленном, о его чувствах вы не задумались – ни разу. Лишь о себе мечтали, о том, как он вам будет принадлежать. Бородой Пророка готова поклясться – когда он согласился жениться, вы про себя так и сказали: «Теперь он мой! Только мой!» - Неправда, - пробормотала смущенная Шамсинур. – Ничего такого я не подумала. И его чувства для меня так же важны, как и мои... - Неужели? И, конечно, вы делали всё, что могли, для его блага? Вы скажете – да. А я скажу – нет. Что видел он от мнимого Мустафы, которого вы изображали перед ним? Только обиды и унижения. Вы играли с ним, тешили себя необычным развлечением, дразнили его, - а он вынужден был смиряться и терпеть всё это, хотя ненависть его возрастала с каждым днем. А сегодня – сегодня она достигла своего пика. Вы заметили, какой взгляд он кинул, уходя, на Мустафу? Этот взгляд предназначался не вашему брату, - а вам, моя принцесса. Ибо вы затеяли этот брак, принудили Хранителя Сокровищ согласиться на него. Берегитесь, ваше высочество! Когда он увидит, кого предназначили ему в жены, - он или набросится на вас, как тогда, после вашей пощечины, или откажется от этого брака наотрез, предпочтя смерть. - Что за чушь! – Щеки Шамсинур пылали от негодования – и стыда. Ибо многое, что сказала Арифа, было, увы, правдой, и в глубине души дочь султана признавала это. – Когда он увидит меня – он меня полюбит! Я красива! Я – самая прекрасная девушка во всей Ифрикии! Об этом все говорят! - Разве Брижитт уродлива? – спокойно возразила старуха. - Брижитт?.. Да он уже забыл о ней! Он хотел меня! Да, меня! Я видела это – когда была у него! - Ваше высочество, вы еще не знаете природу сильного пола. Если мужчина долго воздерживается, он захочет любую, даже и такую уродливую старуху, как я, - хмыкнула Арифа. Шамсинур прикусила губу и топнула ногой: - Я - принцесса! Он возьмет в жены не какую-то рабыню – а дочь самого владыки Туниса! Он будет гордиться этим! - Эта дочь владыки достаточно издевалась над ним и топтала его гордость, чтобы он возненавидел ее и предпочел бы браку с нею союз с простой невольницей. - А сколько я сделала для него! – продолжала, все больше распаляясь, дочь султана. - Он должен быть мне благодарен за всё! За то, что спасла его от Селима, за жизнь в роскоши, за то, что его не сослали на галеры или в каменоломни! - Есть такая старая притча, моя принцесса. Лев попал в ловушку – яму, вырытую охотниками. Мимо бежала стая гиен. Одна из гиен подошла к краю ямы и спросила, не нужна ли льву помощь. Лев гордо промолчал – он никогда в жизни не разговаривал с этими поедателями падали. Но гиены решили помочь царю зверей. Принесли веревку, сбросили в яму, и лев, уже довольно настрадавшийся и изголодавшийся, не выдержал, схватился за нее зубами, и гиены вытащили его. Они тотчас начали хвастаться перед другими животными своим подвигом, а льву заявили, что отныне он их вечный должник, что он обязан отдавать им большую часть своей добычи, защищать их от врагов и пускать на ночлег в свое удобное логово. Тогда лев просто-напросто набросился на гиен и всем им раскроил головы одною лапой. Когда удивленные его поступком другие животные спросили у него, почему он это сделал – ведь гиены спасли ему жизнь! - лев ответил: «Лучше я прослыву неблагодарным и жестоким, но останусь львом, нежели превращусь из царя зверей в вечного раба гиен». - И к чему ты рассказала сейчас эту притчу? - нахмурив брови, спросила Шамсинур. – Ты сравниваешь меня... с какими-то гиенами? - Нет, ваше высочество. Я лишь хочу сказать, что Хранитель Сокровищ вовсе не обязан испытывать к вам благодарность. Он не просил вас спасти его, - а вы сделали это не из чистого милосердия, - отнюдь! Вы хотели подразнить испанцем Реиса. Но кинжал оказался обоюдоострым, и вы сами порезались о лезвие, которое направили на Селим-бея, - потому что влюбились в голубоглазого кафира. Да, вы отвели ему роскошные покои; да, он сытно ел и сладко спал, он вел скорее жизнь знатного вельможи, чем жалкого невольника. Вы защишали его от происков Реиса, он ни разу не был жестоко наказан, хотя не единожды заслуживал этого... Но – ваш Хранитель Сокровищ не просил вас обо всём этом! Так отчего он должен быть вам благодарен? Скорее, наоборот. Узнав о том, что вы для него сделали – и без труда догадавшись почему – он проникнется к вам еще большей ненавистью и презрением. - Но почему?.. – растерянно прошептала Шамсинур. Слова верной служанки проникли в ее сердце - и, если вначале она разозлилась на Арифу, то постепенно на смену гневу пришло осознание того, что мудрая старуха в чем-то права. – Он не может возненавидеть меня... Ведь я так его люблю! - Пока вы лишь попирали его достоинство и гордость и унижали его. Чувство собственности и эгоизм – вот двигатели вашей любви. Это не настоящая любовь. - Какая же настоящая? Скажи мне! - Настоящая любовь – это самопожертвование, моя принцесса. Желание счастья не себе – а любимому человеку. Когда вы осознаете это и станете способны на такое чувство, когда отбросите эгоизм, самоуверенность и чувство собственничества - только тогда вы полюбите по-настоящему. - Я подумаю над этим, Арифа, – медленно произнесла Шамсинур. - Подумаю... после свадьбы. Ты во многом права. Да, я эгоистична. Да, я захотела его, и получила, против его воли. Да, конечно, он будет страшно зол на меня за это... - Зол... – проворчала Арифа. – Да не то что зол - разъярен. А в ярости вы его видели, - вон еще и следы на шейке не сошли. - Ты думаешь... – Побледнела принцесса. – Ты думаешь, он может руку на меня поднять? - Кто знает? Аллах свидетель, много он от вас вытерпел! - Но у нас с ним брачная ночь... - Брачная ночь? - Да. Мустафа настаивает на том, чтобы у меня с Хранителем Сокровищ была первая брачная ночь, здесь, до нашего побега. Ах, Арифа, я боюсь! – Она смотрела на свою служанку совсем по-детски, умоляюще, как испуганный ребенок. - Плохо, - покачала головой невольно растроганная этим взглядом старуха. – Надо что-то придумать. Не должен он вас пока видеть, горлинка вы моя. - Но что тут можно сделать? Не глаза же ему завязать!.. - О Аллах, - задумалась Арифа, – что же нам придумать? А, вот! Обычаев наших он не знает. Я ему так объясню – что первая ночь молодоженов в Тунисе в полной темноте происходит. - Замечательно! – обрадовалась Шамсинур. – Но если об этом узнает Мустафа... - А ему и ведать об этом не обязательно. Скажите ему только – мол, Арифа всё приготовит, ему не надо ни о чем беспокоиться. Я и о вас позабочусь после венчания, и жениха к вам сама приведу. Что делать, моя принцесса? Не по-человечески это всё будет, Аллах свидетель, но иначе нельзя. - Утром он всё равно всё узнает, - улыбнулась немного успокоенная Шамсинур. – Только будет уже поздно. Брат это хорошо придумал – что союз наш будет скреплён не только священным обетом, но и подтверждён соединением наших тел. - Вы откроетесь Хранителю Сокровищ утром? - Да. Я поеду вместо Мустафы на раннюю прогулку по берегу. Тогда я всё и открою моему мужу, - он, конечно, будет сопровождать меня. Скажу, что он свободен. Покажу корабль, на котором мы убежим... Как ты думаешь, это смягчит его? - Будем надеяться, моя принцесса. – Но в голосе старой служанки не было уверенности. Тогда Шамсинур упрямо тряхнула головой и вскинула подбородок: - Не сомневайся! Так будет! Моя любовь к нему, моя красота, всё, что я сделала для него, - всё это растопит его гнев, заставит измениться ко мне. И полюбить меня! «Опять то же», - пробормотала про себя Арифа, но вслух говорить этого не стала, решив положиться на волю Всевышнего... Фельс* - (с XV в. преимущественно "фулус") - медные арабские монеты, причем любые, вне зависимости от их достоинства.
Лакшми: 33. ...Она ехала по берегу моря, не оглядываясь назад. Взгляд ее бездумно скользил по нагромождениям скал, белоснежному песку пляжа, лиловой дымке над морем, постепенно окрашивающейся в розовато-оранжевые тона – это был верный признак наступления жаркого дня. Нового дня. Дня, в который она вошла уже не невинной девушкой – а замужней женщиной. «Я замужем. Еще недавно это было моей мечтой. Моим самым горячим желанием. И – куда завели меня эти мечты? Ничего не осталось. Только боль, стыд и унижение». Она, забывшись, сильнее сжала ногами бока Белого, и тут же стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Боль была не невыносимая, но достаточно ощутимая. И ее ещё увеличивали чувство стыда, разочарование… и ненависть. Ненависть к тому, кто причинил страдание, унизил… И смял, растоптал прекрасный цветок, выросший в сердце – ее любовь. «Я никогда уже не буду прежней. Никогда не забуду. И никогда не прощу!» Права, права была Арифа! Прав и падре Симон. Оба они говорили, что она не будет счастлива, вступая в брак таким образом. Она не слушала их, заткнула уши, упрямо двигаясь к намеченной цели... И вот к чему привели её глухота и упрямство! ...Арифа, как и желал Мустафа, подготовила её к первой брачной ночи, поведав о том, что происходит между молодожёнами. «Представьте себе, что ваше тело – это прекрасный, волшебный, но ещё не распустившийся полностью цветок, моя принцесса. А ваш супруг – это шмель, садящийся на него. То, что находится между вашими бедрами – середина этого цветка, заветное потайное место... Шмель ласкает цветок, поцелуями, нежными прикосновениями пробуждает его к полной жизни, и середина вашего тела-цветка, заветное место, раскрывается и наполняется дивной влагой – влагой желания любви и соединения. Эта влага манит шмеля так, как запах мёда привлекает с огромного расстояния маленькую пчелку. Хоботок шмеля – его называла я, как вы помните, ваше высочество, жезлом страсти – поднимается и устремляется к потайному месту, чтобы напиться ароматной влагой, соединиться с вашим цветком и оплодотворить его. Они созданы друг для друга – жезл страсти и ваше потайное место... «Оплодотворить? Значит, именно тогда происходит зарождение в женщине новой жизни?» – спросила заинтересованная и зачарованная этим рассказом Шамсинур. «О да, моя принцесса; хотя на всё воля Всевышнего, и это происходит не всегда. Но желание шмеля неудержимо, и его хоботок входит в узкое отверстие в середине цветка. Есть в этом отверстии тонкая преграда, которая является символом вашей девственности. Шмелю придется порвать эту преграду, чтобы погрузиться в глубины цветка. Этот момент будет болезненным, но, если ваш возлюбленный подготовит вас ласками, если ваше заветное место будет истекать соками желания, и вы раскроетесь навстречу любимому, вы не почувствуете сильной боли... И тогда, проталкивая хоботок в недра заветного места, жених по-настоящему станет вашим мужем, и вы насладитесь взаимной любовью. Ибо нет на всем свете более великого, сильного и прекрасного чувства, нежели то, что охватывает двух любящих, соединяющихся по взаимному согласию. Это райское блаженство. Да нет, пусть Аллах простит меня, старую грешницу, – даже в раю людям не дано узнать такого восторга, такого блаженства!» «И я узнаю это великое чувство сегодня ночью, да?» «Если на то будет воля Аллаха, - не слишком уверенно ответила старуха. – Я желаю вам, госпожа, узнать его, и буду молиться об этом. Но тот, кого вы выбрали себе в мужья, пока не любит вас и не знает. И я не могу обещать вам, что он будет с вами ласков и нежен...» «Как это не будет? – возмутилась Шамсинур. – Я прикажу ему!..» Арифа невесело рассмеялась, - смех ее был хрипл и похож на воронье карканье. «Он будет вашим мужем – христианским мужем - и будет иметь полную власть над вами. Не забывайте этого. Жена обязана подчиняться и терпеть – так говорят все религии. Возможно, все произойдет не так, как я вам сейчас рассказала. Быть может, вы испытаете сильную боль, и великое чувство не посетит вас этой ночью. Но – вы сами захотели этого. Будем надеяться, что он поведет себя как дворянин и человек чести, и не причинит вам боли. – И, видя, как нахмурилась принцесса, добавила: - Советую вам расслабиться и довериться своему мужу. Отвечайте ему, ласкайте его сами. Не стыдитесь показать, что испытываете, не скрывайте своих ощущений. Не будьте бесчувственной, не лежите неподвижно, - мужчине нравится, когда женщина откликается на его поцелуи и ласки и показывает, как хочет близости». ...Не одобрил намерение Шамсинур и падре Симон, приведенный Арифой из сада одной старухе ведомыми путями. Священник был ошеломлен желанием своей крестной дочери обвенчаться, причем как можно быстрее, с рабом-испанцем. Падре знал о готовящейся свадьбе дочери султана с Селим-Реисом; теперь же Шамсинур пришлось рассказать ему и о своем побеге из столицы, назначенном на завтра. «Он тебя любит, дочь моя?» Девушка не решилась сказать ни правду, ни неправду, но ответила твердо: «Я ему небезразлична», - и покраснела, вспомнив ночь, когда пришла к Хранителю Сокровищ в одежде танцовщицы, и чем эта встреча кончилась. «Я не могу освятить союз, в который один из вас вступает не по велению сердца, - сказал на это строгим голосом падре. – Сие противоречит таинству священного обряда. Тебе, дочь моя, следует это знать, и я прощаю тебе этот грех лишь потому, что ты вступила в лоно истинной церкви совсем недавно». «Отец мой! Я бегу завтра из Туниса. Разве судьба моя вам безразлична? Что будет со мною там, в христианских странах? Я буду одна. Слабая беззащитная юная девушка... – Шамсинур прибегла к слезам, - как ни было ей стыдно, ей оставался только этот способ уговорить падре. – Мне нужен спутник, достойный, мужественный и сильный, чтобы защищать меня, - естественно, я хочу, чтобы спутник этот был моим супругом. И, конечно, настоящим католиком, - ибо кто будет рьяно и ревностно поддерживать меня в моей новой вере?..» Старик вынужден был согласиться, что она права, и Шамсинур еще более горячо продолжала: «Выбранный мною молодой человек – истинный христианин. Он отказался, даже под страхом мук и смерти, поменять свою веру. Он дворянин, он храбр и благороден. Мне не найти лучшего мужа, достойнейшего ревнителя веры и более надежного защитника. Падре, - она опустилась на колени и поцеловала морщинистую покрытую сетью синеватых жилок кисть руки своего духовного отца, - падре, освятите, во имя Господа нашего, наш союз. Ибо иначе – вы толкнете меня на путь греха. Да-да, я вынуждена буду взять в спутники мужчину, который смотрит на меня с вожделением... Если даже он, подчиняясь долгу чести, и устоит, - когда мы прибудем в христианские земли, найдется немало тех, кто может позариться на мои юность и красоту... А я буду, из-за вашего отказа освятить наш союз и тем самым дать мне заступника, одинока и беззащитна перед злодеями!» Ее доводы показались падре Симону достаточно убедительными. Но он сказал, что примет окончательное решение, только побеседовав с ее женихом и исповедовав его. Хранителя Сокровищ отвели, по приказанию наследника, в одну из комнат дворца, где уже находился священник, предупредив последнего, что говорить с женихом можно по-французски. Шамсинур не без трепета ожидала, чем окончится эта исповедь. Но падре Симон, вернувшись к принцессе, на ее вопросительный взгляд ответил довольно мрачно: «Сей молодой человек крепок в вере, но раскрыть предо мною свою душу и сердце он не пожелал. Мне остается только уповать на Господа нашего, который провидит сущее, - что твой брак с этим испанцем станет для вас обоих счастливым». ...Через час Шамсинур была обвенчана с Хранителем Сокровищ, - в присутствии Арифы, брата и двух невольников-христиан, которых падре Симон велел привести на церемонию. Невеста была закутана в плотную накидку; но, кажется, жениху было безразлично, с кем он сочетается браком. Он даже не смотрел в сторону будущей жены. Однако, лицо его сохраняло бесстрастное равнодушное выражение, и ни тени неудовольствия или гнева не выражалось на нем во все время венчания. И своё «да» испанец сказал ясным и спокойным голосом, как если б его спросили о чем-то простом и обыденном; в то время как голос Шамсинур, который она собиралась изменить, и без того был не похож на ее обычный, - он охрип и лишился обычной звонкости. Всё свершилось гораздо быстрее, чем ожидала принцесса; как не похож был этот короткий, будто бы печальный и спокойный, обряд на яркие, веселые тунисские свадьбы, игравшиеся долго, с обильными яствами на столах, с многочисленными гостями, с приглашенными танцовщицами, фокусниками и музыкантами! Но, как всегда бывало после причастия и исповеди, после венчания Шамсинур охватило чувство умиротворения. Она поцеловала руку падре, который перекрестил ее, прошептав про себя какую-то молитву, и вполне спокойно последовала за Арифой в приготовленные для первой брачной ночи покои. Арифа оставила ее ненадолго; вернувшись, сообщила: «Принц велел мне принести доказательства того, что вы стали женщиной. Это ваша рубашка или простыня, на которую прольется немного вашей крови из потайного места. А потом через меня Мустафа говорил с Хранителем Сокровищ. Он сказал вашему мужу, что тот обязан выполнить супружеский долг, и попросил его быть с вами осторожным и нежным этой ночью…» «Попросил?.. Он мог бы этого потребовать»! – воскликнула Шамсинур. «Хранитель Сокровищ – ваш супруг и повелитель отныне. Даже ваш брат не имеет права приказывать тому, кто взял в жены саму принцессу Туниса!» …Шамсинур горько усмехнулась. Хранитель Сокровищ не знал, кого взял в жены, но не собирался выполнять просьбу наследника… А если бы, - она прерывисто, почти со всхлипом, вздохнула, - если б ее муж знал, кто она – скорее всего, он обошелся бы с ней еще хуже. Хотя – куда уж хуже!.. Ей не хотелось вспоминать прошедшую ночь, но память назойливо, как зудящий над ухом комар, возвращала ее туда, и отмахнуться и забыть было невозможно. Отрывки произошедшего то и дело мелькали перед глазами… Вот она лежит, с наброшенной на лицо серебристой накидкой и в длинной, до самых пят, белоснежной рубашке из тончайшего шелка, на постели, и ждет появления своего мужа. Единственный светильник у дверей оставляет почти всю комнату тонущей во тьме. Но глаза Шамсинур привыкли к мраку. Ветерок, дующий в распахнутые окна, колышет занавеси балдахина, и принцессе кажется, что это чьи-то тени – быть может, Девы Марии и ангелов, спустившихся с небес, чтобы благословить молодую чету, - представляется Шамсинур. Душа ее полна трепета, смутных желаний и непонятного восторга… И – прежде всего – торжества. Она добилась, чего хотела! Вернее - того кого хотела. И сейчас его приведут к ней. И тут дверь открывается, и входят Арифа и Хранитель Сокровищ… Арифа указывает на ложе и, когда испанец приближается к нему, исчезает за дверью, унося светильник. Теперь темнота становится полной, - за окном безлунная и беззвездная ночь, и мрак окутывает спальню. Шамсинур стягивает с себя покрывало – оно больше ей не нужно. Она лежит, не двигаясь, но чутко прислушиваясь. Ее муж – как это всё же странно и непривычно – муж... – не торопится лечь рядом с ней. Она не может уловить его дыхания, но слышит шелест и понимает, что он сбрасывает с себя одежду. Похоже, запутывается в чем-то, раздается треск порванной ткани. Он что-то произносит тихо, как будто раздраженно, сквозь зубы, – и, наконец, она ощущает, что он опускается рядом с нею на постель. Однако, он не пытается коснуться новобрачной. Теперь она слышит, как он дышит – тихо, но быстро. Он вдруг заговаривает с нею по-испански – и она вздрагивает от неожиданности. Голос у него негромкий, чуть хрипловатый, и нет сомнений, что он говорит не с собою – интонация у произнесенного вопросительная. Она, конечно, молчит – и тогда он повторяет свой вопрос – сначала на неизвестном языке, возможно, итальянском, потом – на французском, и она понимает его: - Ты девственница? Как смеет он спрашивать ее об этом, да еще в такой момент?.. Она задыхается от возмущения, восторг и приятное томление пропадают, торжество тоже, и на смену им приходит чувство неотвратимой близкой опасности... Но поздно. Он нащупывает ее ноги, вдруг резко раздвигает их, бормоча что-то непонятное, что напоминает ругательство или проклятие, и задирает подол ее рубашки. Дальнейшее происходит столь быстро, что она не успевает ничего сделать... ...Шамсинур чувствует, как слезы наворачиваются на глаза, и кусает губы, чтобы остановить готовый хлынуть соленый поток. А ночью она так и не заплакала. Ни тогда, когда, вместо нежных ласк и поцелуев, острая боль пронзила тело, как будто между ног вонзили кинжал или ткнули туда горящим факелом... Ни тогда, когда всё – ей показалось, что эта пытка длилась часы! – закончилось, и ее палач скатился с нее, тяжело дыша, мокрый от пота. Где же было то великое чувство, о котором так сладко пела ей совсем недавно Арифа?.. Впрочем – Шамсинур и не хотела его больше. Познать блаженство рая с этим извергом, безжалостным мучителем?.. Нет! Лучше пусть за нею придет смерть. Ее унижение на этом не кончилось. Он лежал неподвижно рядом с нею, но не касаясь ее более, долго, пока у него не выровнялось дыхание. Кажется, один раз он опять произнес сдавленное проклятие. Она тоже была недвижима. Хотя боль постепенно оставляла ее, легче ей не стало. Она чувствовала себя растоптанной и опозоренной. Так, наверное, поступают с рабынями их хозяева, - мелькнуло у нее, и мысль, что она, принцесса, в жилах которой течет царственная кровь, была взята грубо и жестоко, как последняя невольница, была настолько позорна, что она едва не взвыла, как воют одинокие волки, глядя на луну. Унижение усиливало ощущение мокрого между бедер и под ними. «Моя кровь? Да, это она. О ней говорила Арифа. Знак того, что я стала женщиной. А ОН по-настоящему стал моим мужем. Моим владыкой... Отныне я принадлежу ему. И каждую следующую ночь моей жизни меня ждет та же участь, что и этой. О, Боже, как стерпеть это?..» Вдруг она вздрогнула: он наощупь нашел ее лицо и осторожно провел пальцем по её щеке. Она яростно смахнула его руку, отвернулась, отползла, как побитая собачонка, на самый край кровати и свернулась клубочком, закрыв глаза и подтянув колени к животу. Боль почти утихла. Но сон не шел. Она слышала, что он вздохнул и пошевелился, повернувшись, кажется, к ней. А потом, буквально через несколько минут, дыхание его стало ровным и глубоким – он заснул. Заснул!.. Ему не было дела до нее, до ее переживаний и страданий! Она подумала, что неплохо было бы встать, найти нож или кинжал - и перерезать ему, спящему, горло. Какое-то время она смаковала его убийство во всех подробностях… пока веки ее не смежились, и она не провалилась в сон, так и сжимая мысленно клинок, обагренный кровью ненавистного мужчины.
Пенелопа: Страсти в клочья. И как герои будут из этой ситуации выбираться? Тут уж лучшим вариантам было бы развести героев, что возможно только в том случае если они двоюродные или троюродные брат и сестра. Но, Констанс француженка, так что вряд ли она может быть кузиной отцу или матери Эстебана (тем более, что он французского не знал). Ну, или хотя бы Бриджит должна замуж успеть выскочить, но уж очень мало времени прошло, если бы пару лет Эстебана не было. Тем интереснее узнать удастся ли героям стать счастливыми, что положено по жанру.
Shenat: Здравствуйте, Лакшми. Прочитала ваш роман. Если говорить об общем впечатлении, которое он на меня произвел, то скажу, что мне понравилось. Интересно, местами даже захватывающе. Но есть и но, мне он показался не вполне гармоничным. Не знаю, правильно ли будет так выразиться, но на ум не приходит другого слова. Представьте себе ткацкий станок, полотно с затейливым рисунком, которое на нем ткется - это ваше произведение. Так вот в этом рисунке, вместо белых нитей иногда проскальзывают красные, вместо синих зеленые. В итоге получается вроде бы и красиво, но не совершенно, искаженно. Так же и у вас. Стиль вашего повествования не однороден, то он хорош, то плох. Еще хочется привести несколько предложений, с явными стилистическими ошибками. "Знай, что я и раньше, до болезни брата, когда еще не было никакой тайны, не пошла бы за этого человека." "Как, как могла она, Арифа, позволить принцессе видеться с тем человеком, который овладел своими речами юной девушкой настолько, что она пошла на неслыханное в мусульманской стране преступление?.." "..по-волчьи ощерив зубы, дергая кандалы переплетенными тугими узлами мускулов руками." "Но это неправда, Этьен, либо же ни одна невеста в мире не любила своего жениха так, как люблю вас я." "Она тряхнула головой, отгоняя наваждение, постаралась сосредоточиться на тоже очень важном." На этом я, пожалуй, закончу, с искренними пожеланиями вам не останавливаться на достигнутом. Мне лично очень хочется увидеть продолжение.
Лакшми: Пенелопа , спасибо. пишет: И как герои будут из этой ситуации выбираться? Сложно, но должны были выбраться. Это ещё всё первая часть, роман задумывался большой, и в общем гаремные страсти там планировалось описать коротко и быстро. Но не получилось. А основное действие должно происходить во Франции... Shenat , очень приятно, что Вы прочли и высказались. Спасибо Вам! Да, громоздкие предложения - это моя болезнь, и со всеми Вашими претензиями к тексту я согласна. Насчет стиля не совсем поняла, если я пишу одна, как он может "прыгать" и быть то хорошим, то плохим?
Пенелопа: Лакшми пишет: Это ещё всё первая часть, роман задумывался большой, и в общем гаремные страсти там планировалось описать коротко и быстро. Так, что это финал? Они даже на корабль не сядут? Вот тут у меня претензии - если с самого начала книга была про принцессу, про ее горячую любовь, то такой финал имел бы некий смысл. Но так не понятно про что книга.
Shenat: Пенелопа Думаю, Лакшми хотела сказать, что все написанное - это только первая часть. А основная и самая интересная ожидает нас впереди.
Лакшми: Пенелопа пишет: не понятно про что книга Мне тоже не очень понятно пока... Shenat пишет: все написанное - это только первая част Да! Иду дальше... 34. Еще до рассвета Шамсинур выскользнула из постели. Арифа ждала за дверями, укутала ее плотным покрывалом и проводила потайными ходами до покоев принцессы. Они молчали по дороге, опасаясь евнухов и стражи, но, едва оказавшись в комнатах дочери султана, Арифа накинулась на нее с расспросами. Однако, Шамсинур не собиралась говорить правду верной служанке. Да и что могла она рассказать? Стыд и ярость жгли ее огнем. По дороге к своим покоям она думала: «Арифа видела своим внутренним зрением, что черный орел уносит меня за море, но я лью горькие слезы. И, похоже, предсказание ее исполняется... Но нет, она не узнает, какой несчастной и униженной я себя чувствую! – Она гордо вскинула голову. – Я ничего ей не скажу, не дам ей повода упрекать меня за мои безрассудство и упрямство. Она не сможет сказать мне «Я же предупреждала вас, ваше высочество!..» Я скажу ей, что всё прошло… прекрасно. Да-да! Великолепно! Он был со мной нежен. Никакой боли я не почувствовала. Да что там говорить – моя первая брачная ночь была такая, о какой другим девушкам остается только мечтать!» …Поэтому-то набросившейся на нее Арифе принцесса ответила лишь, что все прошло благополучно, и что она не собирается вдаваться в подробности. Муж был с ней нежен и терпелив, боли она не почувствовала... совсем. Доказательство того, что она стала женой Хранителя Сокровищ, налицо – вот рубашка с пятнами девственной крови. Пусть Арифа так и передаст Мустафе – всё было прекрасно, лучшего и желать нельзя. Старуха пристально, зорко посмотрела на свою госпожу, недоверчиво поджала губы, но воздержалась от дальнейших вопросов. Шамсинур сбросила на руки верной служанке накидку и рубашку, приняла ванну, тщательно, морщась от боли, обмыла внутреннюю сторону бедер и переоделась в платье Мустафы. Утро наступало. Пора было готовиться к выезду на берег моря под видом наследника. По договоренности с братом, тот отправился в покои принцессы под покрывалом Шамсинур. Принцесса взглянула на себя в зеркало – о Боже, какое бледное у нее лицо, какие круги под глазами!.. Но делать было нечего, пришлось выйти во двор, где ожидала сына султана его охрана. Обычно девушка легко взлетала в седло, но этим утром, попытавшись поднять ногу и вставить её в стремя, она вновь испытала боль - и снова наполнилась ненавистью к тому, кто причинил её. Подбежавший Рашид-бей предупредительно подставил руку, помог своему господину сесть на Белого, осторожно поинтересовался, хорошо ли себя чувствует его высочество. - Хорошо, - буркнула Шамсинур, старательно избегая встречаться с верным начальником охраны и другими телохранителями глазами. Она чувствовала на себе взоры всех этих мужчин. Ей казалось, что тайна ее вот-вот раскроется, что она выдаёт себя, не сумев сама сесть на лошадь; в этот момент она забыла, что подобная слабость как раз похожа на Мустафу. Она сразу заметила, что Хранителя Сокровищ среди мужчин во дворе нет. «Он должен сегодня ехать со мной, это необходимо... хотя я предпочла бы компанию самого дьявола!.. Но я обязана показать ему судно, на котором мы бежим, и открыть ему, что я – его жена. Боже, Боже, дай мне силы сделать это!» Он появился, вместе с Нгумбой, – и она вздрогнула и сжалась в седле. Стыд обжег огнем, воспоминания о минувшей ночи нахлынули разом, пятная щеки яркой краской. Глаза ее и испанца встретились... и ей показалось, что у него тоже как будто дрогнуло что-то в обычно столь невозмутимом смуглом лице, что и на нем выступил румянец. Хранитель Сокровищ опустил глаза - всё же какие пушистые, красивые у этого мерзавца ресницы!.. - вскочил на коня, смешался с остальными восемью телохранителями, как будто желая скрыться от ее взгляда. Всемогущий, уж не догадался ли он сам?.. Не понял ли игру Шамсинур, не узнал ли в мнимом принце девушку, которую взял вчера в жены и с которой провел эту ночь?.. Она резко повернула жеребца, изо всех сил рванула узду, вонзила в бока каблуки, заставив его взвиться на дыбы и послав со двора бешеным галопом... ...Всадники приближались к тем скалам, за которыми, в укромной бухточке, стоял корабль, нанятый Арифой. Через какие-нибудь пять часов Шамсинур и Хранитель Сокровищ должны быть на его борту. И этого уже не изменишь. Всё готово, пути назад нет, и некуда свернуть. Принцессе надо бежать... и она обязана следовать за мужем, которому сейчас, заговорив с ним по-французски, откроет всё: что она женщина; что она стала его женой; что он свободен; что побег подготовлен, и им осталось до него всего несколько часов. Она оглянулась. Он скакал, держась, как и тогда, на охоте, немного в стороне, вдвоем с Нгумбой. Не будь принцесса так взволнована неизбежным предстоящим разговором, она бы, возможно, заметила, что лица и даже посадка в седле у обоих какие-то неестественно напряженные. Они молчали, но то и дело обменивались быстрыми взглядами, и в этих взглядах было что-то зловещее... Эти двое словно готовились к чему-то очень важному и опасному. Но Шамсинур этого не заметила. Она повернула Белого – и оказалась в том месте, откуда открывался вид на бухточку. Остановила коня на краю скалы. Внизу она увидела судно. Паруса были еще спущены, оно размеренно покачивалось на довольно высокой волне, - день выдался ветреный, море было неспокойно. Девушка знала, что скоро к берегу подойдет лодка, сейчас пришвартованная к борту, и будет ждать своих пассажиров. Как только принцесса и ее муж сядут в нее, лодка полетит к кораблю, который тут же отплывет на север... Туда, куда прикажет ему плыть Хранитель Сокровищ – ибо отныне решения принимает он, и он отдает приказы. А она, Шамсинур, еще недавно первая красавица Туниса и дочь султана, будет подчиняться и послушно следовать за мужем. Такова отныне ее женская судьба, ее доля. Смирение и покорность. И разве смеет она роптать или жаловаться, она, сама выбравшая свою участь?.. Да и кому она пожалуется? Она будет одинока – ни брата, любимого Мустафы, рядом... Ни верной, преданной Арифы... С нею будет только человек, которого принцесса сама выбрала себе в супруги. Бессердечный, равнодушный, надменный. «Но ведь он спас брата, - напомнила она себе, - спас, хотя я – под личиной Мустафы – причинила ему столько зла и унижений. Значит, он не так жесток!..» Ей вдруг неистово захотелось верить в это. Она ухватилась за эту мысль и повторяла снова и снова: «Он не такой бессердечный! Не такой жестокий! Быть может, я еще стану счастлива с ним!..» Нет, участь ее не будет горька! Ее не ждет одиночество! С ней будет муж... и дети, которых он подарит ей. Дети!.. Как раньше это не пришло ей в голову – возможно, даже уже этой ночью, как и говорила Арифа, жезл страсти сделал свое дело. И она зачала. Она невольно положила руку на живот, погладила по нему. Ребенок – это было бы чудесно!.. Голубоглазый, похожий на... ее мужа. Да, сердце Шамсинур немного оттаяло, как у каждой женщины, мечтающей о рождении малыша. И, когда она снова обернулась, отыскивая взором Хранителя Сокровищ, - охранники выстроились в ряд шагах в тридцати позади наследника, - глаза ее потеплели, лицо смягчилось. Предстоящий разговор уже не висел дамокловым мечом, - она скажет мужу всё, и тяжесть спадет с плеч, ибо ничего нет хуже неизвестности! Она знаком подозвала к себе испанца. Нгумба тоже дернул поводья, но мнимый принц опять же знаком показал, что желает, чтобы другие охранники не приближались. Хранитель Сокровищ и Нгумба переглянулись, и первый медленно подъехал к наследнику... ...Хосе увидел, что мальчишка плохо себя чувствует, как только вышел во двор. Это вызвало некоторое удовлетворение – паршивец заслуживает этого! Хотя, - тут же укорил он себя за несвоевременное злорадство, - если б сегодня принц занемог, всё задуманное могло бы сорваться. Жизнь и здоровье наследника – важнейшие условия для плана Хосе, и нельзя забывать об этом. Однако, сложно было заставить себя желать и то, и другое этому сопляку после вчерашнего. Хосе вспомнил все, что ему пришлось перенести – и его передернуло от унижения и злобы. Нет, он ни за что бы не пошел на это... Лучше попал бы в руки палачей. Но на него надеялось столько людей! Исход побега зависел отныне только от телохранителя принца. Всё было подготовлено – и рабы ждали лишь его действий. Ибо от той части плана, которую он взял на себя, зависела их свобода и сама жизнь. Подвести своих христианских братьев, которым он, можно сказать, сам обещал освобождение и возвращение на родину – этого Хосе допустить не мог. Долг дворянской чести и слова идальго вынудил его покориться неожиданным обстоятельствам. Только поэтому, а не из страха перед пытками и смертью, он согласился обвенчаться с неизвестной женщиной... Вернее, девушкой, - со стыдом вспомнив прошедшую ночь, сказал себе Хосе. Да, ему было стыдно за себя. Скажи она хоть слово, пусть на неизвестном наречии, просто вскрикни, заплачь, выкажи страх, - и он бы не был таким грубым. Но ему с самого начала этот брак казался неестественным и подозрительным. Священник был растерянным, подавленным и, для служителя церкви, чересчур нервозным. А взгляды наследника, его с трудом скрываемое беспокойство, эти намеки на то, что молодожен обязан быть нежным и внимательным к супруге первой брачной ночью, наконец, присутствие Мустафы на свадьбе - все это, наоборот, пробудило в Хосе, который и так был в последнее время из-за надвигавшегося дня побега как натянутая струна, самые темные, неподвластные рассудку чувства... И, вкупе, породило у Хосе безумную мысль, - ведь недаром принц оказывал ему такие недвусмысленные знаки внимания! – что венчание ненастоящее, что наследник попросту вздумал в очередной раз наказать непокорного его желаниям раба. Ведь и девушка-танцовщица, конечно, была подослана этим молокососом-принцем, - недаром она кинула Хосе на прощание портрет Брижитт... А сын султана потребовал отдать медальон. Он проверял, действительно ли его телохранитель влюблен в девушку, изображенную на портрете. Ревнивец, черт бы его побрал!.. И вот – новое унижение: Хосе вынудили согласиться на брак неизвестно с кем и непонятно почему. Не дали ни дня отсрочки... А ведь, если б наследник повременил с этой свадьбой, хотя бы на день, - Хосе бы совершил побег, и был бы свободен не только от рабства, но и от позорных брачных уз! Он проклинал про себя всех: принца, священника, совершавшего обряд (да простит Всевышний этот грех!), маленькую закутанную женщину - неизменную переводчицу, двоих безмолвных, с испуганными лицами, рабов-христиан – свидетелей своего позора и, наконец, свою будущую жену, на которую старался не смотреть. Да сквозь плотное покрывало он и не мог почти ничего увидеть, кроме того, что она высока и не так уж толста. Но наверняка немолода и, конечно, уродлива, - разве сын султана отдаст в жены тому, кого вожделеет, красавицу? И даже лучше, что первая брачная ночь будет в темноте: Хосе не увидит лица этой женщины и будет хоть на время избавлен от сознания, что навеки связан со старой образиной. Всю церемонию он постепенно наполнялся бессильной яростью – его женили, женили против воли, а он ничего не мог сделать! Всего одна ночь отделяла его от побега... И эту ночь он вынужден будет провести не в мечтах о скором освобождении, а в постели с заранее ненавистной женщиной, навязанной ему развратным мальчишкой! Поэтому, оказавшись в темной спальне, он решил как можно быстрее выполнить свой «супружеский долг» - даже эти два слова были злой насмешкой. Но, оказавшись на кровати и услышав быстрое стесненное дыхание лежащей рядом женщины, он всё же не удержался от вопроса: девственница ли она. Её молчание окончательно взбесило его: к черту всё, какое ему до этого дело?.. Он опасался, что, если она плохо пахнет, желание не возникнет в нем; и тогда неизвестно, как поступит наутро наследник, если эта женщина пожалуется, что муж не сделал ее своей женой. Щенок, конечно, обозлится, что раб не выполнил его повеление. И Хосе может ждать зиндан, если не что похуже; тогда побег, на который ушло столько времени, стараний, золота, который готовился с риском для жизни многих людей, будет невозможен. ...Но тело на постели благоухало не сильным, но необыкновенно приятным ароматом, и Хосе, прикрыв веки, постарался представить себе не крючконосую уродливую старуху, кривоногую, с жидкими волосами, а какую-нибудь красавицу... Например, сестру наследника – глупую, но прекрасную зеленоглазую женщину. Не помогло? Тогда – юную гибкую танцовщицу-жонглерку... Это подействовало, причем возбудился он необычайно. И он взял эту женщину, жестоко, как берут шлюху и, лишь погрузившись в нее целиком, понял, что она всё же оказалась невинна. Невинна!.. Старуха?.. Однако, это мелькнуло обрывком мысли; он весь отдался нахлынувшей страсти, подчиняясь ее неуправляемому бешеному ритму. Он слишком давно не был близок с женщиной, и будто заново открывал для себя плотское удовольствие соития. Казалось, ему никогда не было так хорошо, и никогда он не достигал такого пика блаженства... разве это не удивительно, - с женой, на которой его женили против воли, лица которой он ни разу не видел! Уже потом, лежа рядом с нею, он вспомнил свои ощущения: ноги, которые он так грубо раздвинул, были вовсе не дряблые, кривые и короткие, а длинные, прямые, с безупречно гладкой кожей. В ее влажных глубинах было так сладостно, так приятно находиться... О Господи, но она была совсем сухая, когда он входил в нее! Он причинил ей огромную боль. Его охватило жгучее раскаяние. Она лежала молча, не двигаясь. Он прислушался – нет, она, кажется, не плакала... И ведь ни звука не издала, когда он ее практически насиловал! Потрясенный ее стойкостью и готовый просить прощения, но не зная как, он протянул руку – и коснулся горячей и сухой, но не морщинистой, а гладкой и упругой кожи щеки. Она отбросила его руку, и он услышал, как она отодвинулась как можно дальше и вроде бы свернулась комочком, спиною к нему. Он неожиданно для себя – момент был абсолютно неподходящий! – улыбнулся ее реакции. Девушка с характером. Нет, уже не девушка. Женщина… и его супруга. Он повернулся к ней, и ее аромат снова поплыл в его ноздри – было в нем что-то неуловимо загадочное и манящее. Восточное – подобрал он определение, хотя оно явно не могло относиться к ней: ведь она, безусловно, христианская рабыня, и в Тунисе оказалась, как и он, не по своей воле. «Если она хотя бы немного симпатичная... То, быть может... быть может...» Он не додумал и крепко заснул. ...Ему надо было во что бы то ни стало подобраться поближе к мальчишке. Двое против семерых – он и Нгумба против Рашид-бея и шестерых охранников – расклад чересчур рискованный: действовать надо было только наверняка, шанс будет всего один. Необходимо было застать охрану и самого принца врасплох; но Хосе, обычно сохранявший полное хладнокровие в самых опасных ситуациях, сейчас удивлялся самому себе: он то и дело выдавал себя, сдержанность и выдержка изменяли ему чуть не на каждом шагу. И в этом был виновен ни кто иной, как этот сопляк-наследник, из-за которого Хосе столько пришлось вытерпеть! Жгучее желание поквитаться со щенком за всё перевешивало голос рассудка, твердившего: будь невозмутим и спокоен! Не выдавай себя ни взглядом, ни движением! Немудрено, что начальник охраны, старый Рашид-бей, с самого начала этой прогулки посматривал на них с Нгумбой косо. Да и черный друг хорош: силы в нем хоть отбавляй, а вот ум как у ребенка, и он совсем не умеет притворяться: таращит глаза и оглядывается вокруг с таким видом, будто ему известна некая страшная тайна. Увы, без Нгумбы сегодня не обойтись, помощь может понадобиться; иначе Хосе бы не стал посвящать неосторожного приятеля-простака в свой замысел. …Когда принц подозвал Хосе к себе, тот понял: это та самая единственная возможность, дарованная судьбой, тот шанс, который нельзя упустить. Он тронул поводьями коня и направил его медленным шагом к сыну султана, внутренне готовясь, собираясь для решительного шага, который приведет или к свободе, или – к смерти. Но недаром он корил себя за несдержанность! Рашид-бей, этот седой пес, учуял-таки опасность, грозящую господину и, несмотря на знак руки принца, запрещающий кому-либо, кроме Хранителя Сокровищ, приближаться, подъехал к наследнику одновременно с Хосе. Он сразу понял – речь идет о нем. Рашид-бей что-то взволнованно говорил, бросая на Хосе подозрительные взгляды и держа руку на рукояти меча. Всё повисло на волоске. Если сейчас принц прислушается к словам своего начальника охраны, если отошлет Хосе обратно к остальным телохранителям и прикажет не спускать с него глаз – план сорвется… Но мальчишка не был склонен выслушивать Рашид-бея. Играя на руку Хосе, он резко оборвал горячую речь старика. - Ваше высочество, - говорил Рашид-бей, - этот человек и его чернокожий приятель ведут себя странно сегодня. Я советую вам держать их подальше от себя, а, когда мы вернемся во дворец, допросить с пристрастием. Мне кажется, они что-то затевают. - Ваши подозрения нелепы, Рашид-бей, - резко – она была взволнована предстоящим разговором с мужем - ответила Шамсинур, - возвращайтесь к своим людям Начальник охраны мрачно насупился, и принцессе стало стыдно, что она обидела верного слугу, всецело преданного брату в течение стольких лет. – Мы ценим ваше безграничное усердие, - уже гораздо мягче продолжила она, - но вам незачем волноваться за нас, Рашид-бей. А теперь мы желаем, чтобы вы оставили нас и Хранителя Сокровищ вдвоём. Старому воину ничего не оставалось делать, как приложить руку к сердцу и склониться перед мнимым наследником, а затем выполнить повеление. Шамсинур и испанец остались наедине. Солнце, встающее из-за моря, постепенно рассеивало утреннюю дымку, и сейчас лучи брызнули сквозь нее – прямо на стоящих у края скалы всадников. Принцесса посмотрела на своего мужа. Взгляд его был устремлен не на нее, и не на покачивающийся на волнах бухты корабль. Хранитель Сокровищ глядел задумчиво, чуть прищурившись, вдаль, куда-то за море. Четко очерченный, подсвеченный косыми солнечными лучами, профиль его показался дочери султана потрясающе красивым, словно вычеканенным на золотой монете. Она любовалась им почти против воли, не в силах отвести восхищенного взгляда от гордо откинутой назад головы, высокомерно вздернутого подбородка, высокого лба, над которым утренний свежий бриз развевал непокорные вьющиеся кудри. Густые ресницы затеняли глаза так, что те казались более темными, насыщенно ярко-синими. «Интересно, о чем он думает? Не прошлую ли ночь вспоминает?» Она вздрогнула, когда он неожиданно повернул голову и взглянул на нее. Отрешенность из глаз исчезла, он смотрел остро и холодно, будто готовясь к очень серьезному поединку. Жесткое, почти жестокое, выражение его лица испугало ее. Но она тут же сказала себе, что он видит в ней Мустафу. Но это ее супруг, и через минуту он узнает всё; ей нечего его бояться. Она глубоко вздохнула, затем протянула руку и показала вниз, на судно в бухте. Она хотела сказать: «Видишь тот корабль? Он ждет нас с тобою...» Но не успела. Он схватил ее, как котенка, за шиворот и, выдернув из седла, перебросил на своего коня, усадив ее перед собою. В следующее мгновение она почувствовала у горла холодную сталь клинка. - Только шевельнись, - на ломаном арабском сказал он, и от его тихого, но угрожающего голоса у нее мурашки побежали по телу. Она попыталась открыть рот, чтобы произнести хоть слово, но лезвие тут же прижалось к шее сильнее, едва не порезав кожу. И тут он громко, но спокойно и властно крикнул всё на том же плохом, но вполне понятном арабском: - Оружие на землю, или я убью его! - Он убьёт вашего принца! – это крикнул уже Нгумба, действовавший по плану Хосе. Он, пока внимание охраны было отвлечено Хранителем Сокровищ, оказался за спинами своих недавних товарищей и выхватил из ножен свой кончар, готовый в случае чего придти на выручку другу. – Бросайте оружие и слезайте с коней! Охранники, в первые мгновения оторопевшие от происходящего, схватились за ятаганы и сабли. Но грозное предупреждение, прозвучавшее с двух сторон, подействовало. Они переглянулись между собою, побросали свои клинки на землю и спешились – все, кроме Рашид-бея. Эти мужчины не были трусами, каждый из них был прекрасно подготовлен к занимаемой должности; это были отважные, сильные и быстрые воины. Но все они видели Хранителя Сокровищ, и не раз, в действии, когда он обучал их или показывал им коварные фехтовальные приёмы. Они знали, что он молниеносен и хладнокровен, и не сомневались, что он выполнит свою угрозу... Жизнь наследника султана находилась в руках кафира. И, если она оборвется, - ни одному из телохранителей принца не жить! Единственный, кто, кажется, не поверил испанцу, был Рашид-бей. Внезапно с невнятным криком он послал свою лошадь вперед, на Хранителя Сокровищ. Нгумба не успел остановить начальника охраны; тот летел с обнаженной саблей, горя желанием спасти своего господина. Рашид-бей был уже совсем близко, когда в воздухе что-то мелькнуло, и в горло нападющему вонзился кинжал, который метнул, выхватив из-под полы кафтана, испанец. Старый воин выронил саблю, схватился за рукоять кинжала и попытался вырвать его. Лошадь Рашид-бея, по инерции, продолжала мчаться вперед и чуть не столкнулась с конем Хранителя Сокровищ. В последний момент испанец успел дернуть повод, заставив своего жеребца попятиться, но Рашид-бей повалился прямо под копыта последнего. Старик все же вырвал лезвие из горла, и кровь хлынула фонтаном, забрызгав Хранителя Сокровищ и принца, который, ни жив ни мертв, едва дыша, следил за происходящим. Но, едва теплые красные капли брызнули на лицо наследника, и он услышал предсмертный хрип верного слуги, как он дико закричал и забился в руках своего похитителя, потеряв сознание. ...Как ни был Хосе зол на принца, но, когда тот со слабым стоном обмяк у него на руках, он испытал нечто похожее на угрызения совести, смешанные с опасением: не умер ли мальчишка? Но, приложив руку к шее наследника и убедившись, что пульс, хоть и слабо, но бьется, Хосе немного успокоился. Нгумба между тем собрал всё оружие, скрутил заранее припасенной веревкой руки и ноги охранникам, а затем к другой привязал поводья лошадей. Оставив лежащих на земле мужчин, с бессильной злобой провожающих взглядами похитителей своего господина, Хосе и Нгумба поскакали галопом в сторону города. ...Через полчаса, когда до Туниса было уже рукой подать, Нгумба отпустил лошадей. - Как он? – тревожно спросил чернокожий у друга, кивая на принца, которого испанцу волей-неволей приходилось поддерживать. Хосе приподнял лицо юноши за подбородок, повернул к себе. Головной убор наследника потерялся во время скачки, черные волосы растрепались; несколько влажных прядей прилипли ко лбу. Длинные, будто девичьи, ресницы бахромой лежали на бледных щеках, создавая ощущение какой-то детской беззащитности. Хосе коротко выругался, невольно вновь испытав чувство жалости, затем снова приложил пальцы к тонкой хрупкой шее похищенного. - Бьется, но почти неслышно, - мрачно ответил он Нгумбе. Тот покачал головой: - У него слабое сердце. Если он умрет... Хосе кивнул. Он понимал и сам: дело плохо. - Ему только старуха, Арифа, может помочь, - продолжал чернокожий. – Она умеет его лечить. Хосе снова кивнул. Потом сказал, зло улыбнувшись: - Значит, вместо одной женщины я потребую отдать мне двух. Нгумба непонимающе вытаращил глаза. - Потом, дружище, - сказал ему Хосе, - объяснения потом. Нас ждут. Первая часть плана прошла более-менее успешно. Будем уповать на то, что и вторая удастся... Вперед! И всадники поскакали дальше.
Лакшми: 35. Мустафа стоял у окна на балконе, примыкающем к покоям Шамсинур, и смотрел на море. Принц любил его, хоть и не умел плавать. Гуляя по берегу, вслушиваясь в рокот или плеск прибоя, любуясь переливами красок волн, он нередко сочинял новые мелодии, будто само море дарило ему вдохновение. Но сейчас водный простор внушал наследнику тоску и глухую ненависть. Ведь совсем скоро это необозримое водное пространство навеки отрежет от брата любимую единственную сестру. «Это кисмет, - сказал себе Мустафа. – Так предуготовил нам Всевышний. Если бы Шамсинур осталась мусульманкой и не покинула Тунис, она все равно бы вышла замуж и перебралась в дом мужа. Кто знает, как часто пришлось бы нам встречаться?..» Но легче не становилось. Он так любил Шамсинур, свой солнечный лучик! Она уедет – и, кажется, мир потускнеет и померкнет навсегда… Им никогда не увидеться больше. И, что самое страшное, - даже после смерти они будут разъединены и не смогут встретиться вновь. Юноша вспомнил вчерашний разговор с падре Симоном. Когда закончилось венчание, и Шамсинур, Арифа с Хранителем Сокровищ и свидетели обряда ушли, принц еще долго не отпускал священника. С удивлением услышал Мустафа, что падре, оказывается, хорошо знал его мать. - Мы плыли на одном корабле, - объяснил падре, - я был свидетелем, как погиб ваш дед, с оружием в руках, как ранили и схватили вашего дядю, который тоже отчаянно сопротивлялся. Я видел, как ваша бабушка с вашей матерью Констанс, тогда совсем юной девушкой, спрыгнули вдвоем, держась за руки, с палубы в море, чтобы не стать добычей пиратов… Пожилая женщина камнем пошла на дно, а ваша мать забарахталась на поверхности, и берберы успели вытащить ее из воды… У Мустафы загорелись глаза. Мама никогда не рассказывала подробности того страшного дня, избегая ужасных воспоминаний. - Какие они были, мои дедушка и бабушка? - Они принадлежали к обедневшему, но старинному и родовитому дворянству. Вашего деда звали граф де Бовиль и, как я слышал, он мог унаследовать даже герцогский титул. Это были гордые люди, и ваш дед, и бабка. Они предпочли смерть позорному плену. Ваша мать тоже была такой… Когда нас, оставшихся в живых пленников, привезли в Тунис, и мы узнали, что нас выставят на невольничьем рынке, Констанс согласилась покориться своей участи только тогда, когда ей пригрозили, что будут пытать на ее глазах ее брата, Гюстава. Он остался единственным близким человеком у вашей матери. Он был тяжело ранен, и все время, что мы плыли в берберскую столицу, она самоотверженно ухаживала за ним в трюме, куда нас всех поместили. Когда Гюстава купили почти за бесценок, поскольку он все еще был очень слаб и выглядел не намного лучше умирающего, какие-то купцы, а Констанс приобрел сам главный надзиратель султанского гарема, - видели бы вы, ваше высочество, как она сопротивлялась, как кусалась и царапалась, словно дикая кошка, когда поняла, что ее разлучают с братом!.. С ней справились только трое евнухов, ее закатали в толстое покрывало, будто в ковер, и унесли… Но годы, проведенные в Тунисе, изменили вашу мать. Когда мы встретились вновь, здесь, в саду, случайно, - я увидел перед собою другую женщину. Даже удивительно, что, живя в гареме, где наложницы и жены султана плетут бесконечные интриги, она не стала коварной, жестокой, равнодушной к чужим страданиям. Наоборот, Констанс – она уже приняла мусульманское имя Фатима - стала более мягкой, нежной. Она с достоинством переносила свое положение, и лишь мне открыла душу, рассказав, как тяготит ее жизнь в золотой клетке дворца султана, как она скучает по свободе, по любимой Франции. Призналась, что, если б не вы, ее дети, она бы давно наложила на себя руки… -Да, - грустно сказал Мустафа, - мама всегда мечтала вернуться на родину. - Это было одним из ее заветных желаний. Вторым же, еще более сильным, было увидеть вас с сестрой христианами. - Но мама приняла ислам! – воскликнул юноша. - Втайне ото всех незадолго до смерти она вернулась в лоно нашей святой церкви, попросив меня стать ее крестным отцом. - Шамсинур… знала об этом? - Да, знала. Я рассказал ей всё то же, что и вам. Она долго колебалась, но, когда вы заболели, приняла твердое решение – и приняла католичество. Мустафа долго обдумывал услышанное. Он родился мусульманином и выполнял все положенные исламом обряды и молитвы, - но делал это машинально, они мало трогали его. - Я не смогу после смерти, там, в раю, встретиться с мамой и с сестрой? – спросил он, наконец. -Увы, принц... - Ступайте, - с тяжким вздохом сказал Мустафа. Священник слегка наклонил голову и шаркающей походкой, тяжело, направился к двери, за которой уже ждала его Арифа, чтобы тайными путями увести из покоев наследника. Но, остановившись в дверях, падре Симон обернулся и грустно промолвил: - Пути Господни неисповедимы, мальчик мой. Вы с сестрой так похожи на свою мать! Я смотрю на вас – и будто вижу ее, юную и прекрасную, на том злосчастном корабле... Помните: неисповедимы пути Всевышнего!.. – Он перекрестился и вышел из комнаты. Мустафе долго ещё слышались шаркающие, старческие шаги священника. ...Но не только скорое расставание с любимой сестрой навевало на сына султана грустные мысли, не только тревога за ее будущее омрачала высокий лоб Мустафы. Со вчерашнего дня юноша был словно сам не свой; новое чувство, которому он пока не мог дать названия, бередило душу, пробуждая неведомое прежде волнение... Мустафа вынул из-за пазухи небольшой сверток из ткани, развернул – в шелковом платке оказался маленький овальный предмет. Молодой человек бережно положил предмет – это была миниатюра в золотой рамке - на ладонь, поглаживая пальцем обрамляющие рамку жемчужинки. С портрета, будто прямо на принца, смотрели переливчатые, зеленовато-голубые, как морские волны, глаза; белокурые локоны обрамляли прелестное, белоснежное личико, кокетливо завиваясь вдоль щек и надо лбом; пухлые алые губки складывались в такую искренне задорную улыбку, что хотелось улыбнуться в ответ. Незнакомка с миниатюры поразила воображение Мустафы; никогда не видел он более красивой девушки. Очи ее завораживали принца, а живое выражение лица, искусно схваченное художником, пленяло своею естественностью. Юноша долго не мог уснуть этой ночью; он сидел, перебирая струны гембри, не сводя взора с портрета неизвестной красавицы. И под тонкими чуткими пальцами вдруг родилась и зазвенела новая мелодия; и сами собою, будто птицы из клетки, в которой долго томились, выпорхнули из глубин души, ложась на музыку, слова песни, такой чудесной, какую до этого Мустафа ни разу не сочинял – не на арабском, а на французском языке. Красавица могла стать для молодого человека, он чувствовал это, неиссякаемым источником вдохновения. Но им не суждено встретиться, их разделяют море, страны, обычаи, религия. Слишком много всего, и это непреодолимо. Сын тунисского султана может пожелать любую девушку в Ифрикии; когда-нибудь - кто знает? - в его гареме будут десятки, сотни прекраснейших женщин... Но белокурой незнакомки среди них не будет, а Мустафе нужна она, только она! Он наклонил голову – и поцеловал лицо девушки на портрете, ее необыкновенные глаза, улыбающиеся губы... «Почему мне кажется, что мы созданы друг для друга, прекрасная незнакомка? Что, если бы мы увиделись наяву – тебя так же повлекло бы ко мне, как притягивает меня к тебе? Показалось бы тебе тоже, что мы – как два крыла одной птицы, как две струны одного инструмента, как две строчки одного стихотворения?..» Неожиданно какие-то звуки донеслись до тонкого слуха юноши. Кажется, шум шел со стороны горы Эль-Манар, где находилась крепость Рибат и гавань, оплот тунисского флота. Что там происходит?.. Мустафе слышались отдаленные крики, топот то ли ног, то ли копыт, бряцание железа. Принц напряг зрение – но зеленые сады и высокие стены крепости не давали ничего разглядеть. Но и в старом городе царило странное возбуждение – с балкона наследнику люди, живущие в Медине, казались муравьями, и сейчас было видно, как эти муравьи собираются в кучки на площадях или ползут по узким улочкам в одном направлении – к крепости. Сзади, из глубины покоев, раздались чьи-то голоса, затем - быстрые шаги. Неужели это Арифа? Непохоже, она никогда так быстро не ходит! Мустафа завернул миниатюру в платок, спрятал снова на груди, поправил накладные косы, накинул на всякий случай вуаль, оглянулся. Правда – Арифа! Морщинистое лицо, не прикрытое покрывалом, потемнело, маленькие синие глазки смотрят напряженно, взволнованно. В руках старуха держит вместительную сумку, в которой, как прекрасно знал наследник, хранились различные снадобья. - Мой принц! - Что случилось? - Сейчас я говорила с главным евнухом и еще с одним человеком. Ваша сестра... Хранитель Сокровищ взял ее в заложники! Вернее, не ее, а принца. То есть, вас... О Аллах, что вы делаете? - Снимаю с себя эти треклятые волосы и женскую одежду и немедленно еду ей на помощь! – воскликнул Мустафа, срывая вуаль и черные косы. - Ваше высочество, вы не можете превратиться из Шамсинур в себя. Это смертельно опасно для вашей сестры! – старая служанка так перепугалась, что даже схватила принца за руку. - Опасно? Почему? - Потому что, если ваше переодевание откроется, моей госпоже не жить. Слушайте, что произошло. Хранитель Сокровищ въехал в город – он вез вашу сестру, как заложника, на своем коне, держа в руке обнаженную шпагу. Угрожая расправиться с наследником, потребовал корабль и людей, умеющих управлять им. Они нашлись на удивление быстро – это христианские рабы. Думаю, всё было подготовлено заранее, потому что эти люди сбросили свои цепи и тут же вооружились спрятанным возле одного из причалов оружием. Затем мятежники захватили корабль в гавани. Сейчас они с вашей сестрой там. В столице же беспорядок. К порту спешат воинские отряды, готовые при первой возможности подавить мятеж и освободить сына султана... Теперь представьте – что будет, если вы, живой и невредимый, появитесь в городе? Как только воины поймут, что не вы в руках восставших рабов, Хранителя Сокровищ и всех повстанцев безжалостно убьют. И ваша сестра может пострадать или даже погибнуть. - Я не допущу этого! Кто осмелится поднять руку на тунисскую принцессу? Я прикажу – и мои люди будут осторожны… - Ее могут убить мятежники, – перебила его Арифа. - А, если она не погибнет, если ее спасут, - ей придется умереть потом, и еще более ужасной смертью. Ибо откроется, что она носила мужскую одежду. Даже за одно это ее ждет позорная казнь! А, если, не дай Аллах, узнают, что она христианка, что она вышла замуж за католика-испанца... - Я об этом не подумал, Арифа. Ты права! – Мустафа перестал раздеваться. – Но что же делать? Я должен быть в порту! - Мы и поедем туда. Одевайтесь. Волосы поправьте… Вот так. Теперь вуаль. Скорее! Время дорого. Я расскажу вам остальное по дороге. Но только – умоляю вас, изображайте свою сестру, иначе может случиться несчастье! Скажете главному евнуху, если он будет возражать против вашего выезда из гарема, что желаете быть в минуту опасности как можно ближе к брату. Настаивайте на своем. Хотя он так растерян, что вряд ли будет особо противиться. - Едем! …Вскоре закрытые носилки, в которых сидели Арифа и Мустафа, сопровождаемые усиленным отрядом телохранителей, несли в порт через бурлящий город, не без труда прокладывая себе дорогу. Никогда тунисская столица не видела такого волнения. Люди бежали по узким улицам по направлению к порту, оставляя дома с распахнутыми настежь дверьми, бросая лавки и лотки с товарами; опустели обычно полные народом чайханы. Гремя оружием и доспехами, спешили к Рибату вооруженные воины. Даже нищие, оборванные дервиши и калеки, сидящие обыкновенно около гробниц и мечетей, кто на костылях, кто опираясь на палку, кто держась за плечи своих товарищей по несчастью, ковыляли в сторону крепости, в которую, нарушив незыблемые обычаи, ворвались неверные. И отовсюду сидящие в носилках слышали два имени, повторяемые – одно с ненавистью и ужасом, другое - с состраданием и жалостью: Хранитель Сокровищ и наследный принц Мустафа. Последнего жители Туниса очень любили, и известие о его пленении восставшими христианскими рабами вызвало бурю возмущения и гнева. Сидящие в носилках, откинув накидки, говорили на всякий случай по-французски, шёпотом. - Как это могло произойти? – спросил юноша. - Сестра уехала с целым отрядом охраны! И испанец ведь – ее муж! - Я думаю, она не успела сказать ему об этом. - Не успела?.. Он что, зажал ей рот? - Не знаю, мой принц. Зажал рот… оглушил… - Если он только осмелился… Он поплатится за это жизнью, клянусь Всевышним! О Аллах, и я отдал ему свою сестру! Гнусный пёс, шайтаново семя!.. - Мой принц, не время для угроз! Слушайте меня. Я не все вам рассказала. Хранитель Сокровищ и христиане потребовали впустить их в Рибат Сиди Бу Саида... - Но неверным нет входа в крепость! - Им открыли ворота в Рибат, потому что они угрожали жизни наследника. Сейчас, как я сказала, рабы уже на одном из кораблей, стоящих во внутренней гавани. Полагаю, готовятся к отплытию и, наверное, скоро прикажут снять цепи, заграждающие выход в море. А Хранитель Скоровищ прислал во дворец человека с галеона с неким требованием. Посланцу было велено говорить только со мною. - С тобой? Но почему? О чем? - Cейчас поймете. Хранитель Сокровищ хочет, чтобы на корабль, захваченный повстанцами, явились две женщины. Одна из них – я... - Ты? Зачем ему ты? - Чтобы лечить вашу сестру. То есть, принца. Мне велено взять с собою мои лекарства, которыми я пользовала вас. - Значит, жизнь моей сестры в опасности! – вскричал принц, нервно растирая левую сторону груди. - Ваше высочество, потише, умоляю! Не дай Аллах, кто-нибудь знает французский и подслушает нас. И не волнуйтесь так. Я думаю, Шамсинур просто изобразила, что ей плохо. Наша принцесса – девушка смелая и решительная. У нее сильный характер, ее непросто напугать или сломить. Не могла она и впрямь серьезно заболеть. А вот имитировать ваш приступ вполне ей по плечу. - Ты думаешь? – немного успокоенный, спросил принц. – А ты уверена, Арифа, что сестре не угрожает опасность? - Почти уверена. Жизнь мнимого Мустафы является залогом освобождения Хранителя Сокровищ и христианских рабов. Если наследник умрет, все их планы рухнут, ибо тогда их не выпустят из Туниса и безжалостно уничтожат. - А кто вторая женщина, которую хочет этот выкормыш шакала? - Мне была передана записка – на французском; вот она. Всего несколько слов. «Я требую ту, на которую имею все права». - Шамсинур! – воскликнул Мустафа, взяв бумагу в руки. - Да. Испанец чувствует, что я – важное звено в цепи всего, что произошло с ним. Поэтому его посланник и говорил только со мною, и вручил мне записку. Требование отдать жену доказывает: наш испанец не знает, что принц, которого он захватил – мнимый. Шамсинур ни о чем ему не сказала, и Хранитель Сокровищ пока не догадывается, что она женщина и его супруга. - Понятно, - сказал сын султана. – И поэтому я еду с тобой? Ты хочешь выдать меня за его жену? - Он должен увидеть, что нас, женщин, двое. Это немного успокоит его и его людей. Потом мы попросим мятежников о встрече с наследником, наедине, только в присутствии Хранителя Сокровищ. И тогда все откроем испанцу, - если, конечно, Шамсинур не опередила нас, и ее муж еще ничего не знает. - По-моему, тебе хочется, чтобы она осталась с ним. Арифа, после случившегося сегодня я не отдам ему свою сестру! Арифа печально вздохнула: - Мой принц, она уже принадлежит ему. Христиане говорят: пути Господни неисповедимы. Ваша сестра – католичка, и она замужем. Она должна покинуть Тунис, и как можно скорее! - Но не с ним! - А чем он так уж плох? – возразила старуха. – Его желание вырваться отсюда понятно. Он горд и свободолюбив. Разве это плохие качества? Он, без сомнения, придумал этот план – пусть у него и были помощники, - это говорит о решительности, бесстрашии, уме. Он похитил наследника, чтобы осуществить задуманное, - но он не знает, что это Шамсинур, помните об этом. По-моему, он как раз самый подходящий муж для нашей юной принцессы! Она тоже горда, своенравна и смела. Они похожи друг на друга. - Ты права, - немного подумав, нехотя согласился Мустафа. – Итак, мы прибываем в порт; всходим на корабль, на котором держат сестру; требуем встречи с нею; раскрываем Хранителю Сокровищ секрет Шамсинур... Что дальше? - Никто не должен знать, что заложник мятежников – не принц, а принцесса. Тогда, думаю, христианам удастся покинуть порт. Нас с вами Хранитель Сокровищ, конечно, отпустит. Вы, как дочь султана, оказавшись снова на берегу, скажете тунисским воинам своё слово: они не должны мешать отплытию корабля Хранителя Сокровищ, не должны пытаться силой освободить вашего «брата». - Поскольку ни нашего отца, ни Селим-Реиса нет в столице, пожалуй, моё слово будет самым веским, хоть я и, – Мустафа поморщился, дернув себя за косу, - женщина. - Счастье восставших, что султан и Реис отсутствуют! – кивнула Арифа. – Ваш отец вряд ли надумал бы что-нибудь путное, но ему вполне по силам отдать какой-нибудь нелепый приказ, из-за которого прольется море крови и может пострадать Шамсинур. А вот капудан-паша – человек неглупый, он умелый стратег и тактик... И, будто отвечая на ее слова, около носилок послышался стук копыт, резкие повелительные голоса, а затем кто-то откинул прикрывавшую окно парчовую ткань. Старая служанка накинула вуаль, а принц совсем забыл, что изображает женщину, и даже руки не поднял, чтобы прикрыть лицо. Сдвинув брови, он гневно взглянул на осмелившегося столь бесцеремонно нарушить уединение его и Арифы… И встретился взором с глазами Селима. Но сейчас это не был тот спокойный уравновешенный царедворец, каким привык его видеть при дворе Мустафа: он был возбужден и воодушевлен, и нескрываемая радость отражалась на его обычно невозмутимом лице; жеребец под ним всхрапывал и нервно перебирал ногами, чувствуя состояние всадника. В темных очах капудан-паши светились отблески того кровожадого алчного огня, который всегда разгорался в Реисе перед смертельной схваткой. Командующий флотом едва владел собой и, когда наследник вскрикнул: -Как вы осмелились?.. - Селим не стал слушать мнимую принцессу, перебил, даже не поздоровавшись как должно и не обратившись к «ней» по правилам этикета: - Что вы здесь делаете? Вам тут не место! - Оно как раз здесь! Рядом с мо... с моим братом! – вспомнив, что он играет роль Шамсинур, вовремя поправился наследник. - Вы должны вернуться во дворец, принцесса. Там, где гремит оружие, женщинам делать нечего. Я понимаю, вы беспокоитесь за брата. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он не пострадал – обещаю. Возвращайтесь. Поворачивайте носилки! – крикнул он, привставая на стременах, охране принцессы. - Не смейте приказывать нам! Мы – дочь повелителя Туниса, и имеем право…– воскликнул, вспыхнув от злости, Мустафа, чувствуя знакомое покалывание в области сердца. - Эта дочь через несколько дней станет моей женой, – снова оборвал его Реис, - и ей надо помнить об этом. - Но пока она ещё не стала ею, сиятельный Селим-бей, и вам также не следует забывать об этом! – прошипел юноша, с яростью глядя в темные глаза Селима, привычным движением растирая грудь. – Прикажите немедленно нести наши носилки в Рибат! - Простите, ваше высочество, - наклонив голову, уже другим тоном произнес капудан-паша, отдав новое распоряжение носильщикам и охране, и кортеж двинулся дальше, - но я так беспокоюсь о вашей безопасности… - Разве что-то грозит нам, если рядом с нами вы, наш Неуязвимый Реис? – кротко, как полагается девушке, но с затаенной издевкой, сказал Мустафа. - Конечно, ничего, моя принцесса, - не заметив иронии, заверил его Селим. - Да и мятежников жалкая кучка – человек пятьдесят, не более. Не будь с ними этого проклятого кафира-испанца, едва ли, даже возьми они в плен вашего брата, им удалось бы так легко проникнуть в Рибат и завладеть кораблем. - Неужели этот Хранитель Сокровищ внушает нашим людям такой ужас? - Похоже, что так, - зло усмехнулся командующий флотом. – Они считают его посланником Иблиса и бегут от него сломя голову. А теперь, когда рабы захватили галеон с сокровищами, все ещё более уверились, что сам дьявол помогает этому псу и его приспешникам. - Галеон? Тот самый? – изумился Мустафа. - Да. Это «Голубая жемчужина», на которой я взял этого кафира в плен. Теперь она в его руках, с сундуками, набитыми золотом. Неплохой расчёт: гавань глубокая, если б мы стали обстреливать и потопили судно, оно пошло бы на дно не только с мятежниками, но и со всеми сокровищами. - Но вы же не сделаете этого! – воскликнул принц, заметно бледнея. – На галеоне наш брат! - Я помню и об этом, - вновь склоняя голову, ответил Селим. – Не переживайте так, ваше высочество. Я счастлив, что вернулся в столицу раньше вашего высокочтимого отца, который прибудет в Тунис только вечером. Обещаю: я сумею до этого времени освободить наследника и подавить бунт. Все восставшие рабы будут уничтожены. А их главаря, посмевшего поднять руку на вашего брата, мы возьмем живым, и в тот день, когда перед лицом Всевышнего вы станете моей женой, его предадут на наших глазах лютой казни. Я предупреждал, помнится, принца, чтобы он опасался своего нового телохранителя. С первого взгляда на него я понял, насколько он опасен. - Да-да… Вы были правы… Но поезжайте вперед, уважаемый Реис. Узнайте, нет ли новостей о Мустафе. - Как прикажете, моя принцесса, - и Селим хлестнул коня и поскакал вперед, и спешившие к крепости люди едва успевали расступиться перед мчавшимся подобно стреле всадником.
Пенелопа: Мда, закручено лихо. Только вот сомневаюсь я, что можно мужчину с женщиной перепутать, да еще в такой обстановке.
Энн: Пенелопа пишет: Только вот сомневаюсь я, что можно мужчину с женщиной перепутать, да еще в такой обстановке. Мне что-то тоже с трудом верится. Да и голос... Хм... не знаю... Наверное, в воображении автора все возможно ;)
Лакшми: Пенелопа пишет: сомневаюсь я, что можно мужчину с женщиной перепутать, да еще в такой обстановке. Как раз в такой обстановке и можно (так кажется автору). Не до анализов и дедукции сейчас героям... 36. Едва оставшись наедине с Арифой, принц закашлялся, и пот выступил на его бледном лбу. Старая служанка порылась в сумке, вытащила маленький флакончик, накапала несколько капель прямо в рот юноши, и Мустафа обессиленно откинулся на подушки. - Вам нельзя волноваться, ваше высочество. Вижу: сердце опять у вас прихватило. Боюсь, как бы и Реис не заметил этого. Мне показалось, что на его лице что-то мелькнуло в один момент… - Он слишком возбужден, Арифа. Ему не терпится совершить новый подвиг – причем гораздо больше он жаждет захватить Хранителя Сокровищ и галеон с золотом, нежели освободить Шамсинур…то есть, меня, - слабым голосом отозвался наследник. – Но, о Аллах, как не вовремя он явился!.. Ведь он не пустит меня на корабль. - В этом можно не сомневаться, - мрачно сказала старуха, - даже непробуйте заговорить с ним об этом. – Она тяжело вздохнула. - Ах, если б ваша сестра сказала сегодня утром, что ей снилось... Но она была такая тихая, замкнутая. И ничего мне не поведала. - Ты же провидишь будущее, Арифа. Можешь ли ты хоть чем-то утешить меня? Чем кончится это похищение Шамсинур? Останется ли она жива? - Я видела лишь одно – ей удастся спастись, и Хранитель Сокровищ увезет ее за море. Но сердце мое неспокойно, мой принц! Я чувствую – что-то еще случится... - Я тоже, - мрачно согласился Мустафа, потирая грудь. – Вот что: тебя Селим обязан отпустить на галеон, и ты увидишься и с Шамсинур, и с ее мужем. Когда тайна её будет раскрыта перед испанцем, передай сестре: я сделаю все, что в моих силах, чтобы им удалось бежать из Туниса. - Не забывайте: вы не можете пока принять свое истинное обличье. - Я помню. - Кривая усмешка пробежала по губам юноши, на которые, также как на лицо, медленно возвращались краски. – Я буду изображать Шамсинур, сколько понадобится. Ради жизни сестры я готов на все. И, кажется, я придумал неплохо: я изображу, что мне плохо, вцеплюсь в Селима и потребую, чтобы он вернулся со мной во дворец. Там я тоже постараюсь удержать его при себе. Он ведь «мой жених», и не посмеет мне перечить. Я ненавижу этого человека, и этот маскарад мне отвратителен, но я не вижу иного выхода. Реис опытный воин, и вряд ли я ошибусь, сказав, что у него уже есть план по захвату «Голубой жемчужины». Без Селим-бея его люди не рискнут напасть на галеон. Этим временем и должны вопользоваться Хранитель Сокровищ и восставшие рабы. Пусть, по-прежнему изображая, что угрожают жизни наследника, прорываются в море... Хотя одного я не понимаю: набитый золотом галеон не сможет быстро плыть, его будет легко догнать. Почему испанец выбрал его, а не какое-нибудь другое судно? Ведь в гавани Сиди Бу Саида всегда стоит несколько куда более быстрых кораблей! Не собираются же мятежники оставаться в порту - они, конечно, хотят вырваться из Туниса и уплыть как можно быстрее и дальше! - Я тоже этого не понимаю, - кивнула старая служанка. – Такое чувство, что Хранитель Сокровищ не желает оставлять здесь золото, оправдывая свое прозвище... Но мы приехали, моя принцесса, - громко сказала она, переходя на арабский. Действительно, носилки достигли крепости Рибат, перед которой собралась огромная толпа. Однако, стражники в полном вооружении, в стальных доспехах, стояли перед закрытыми воротами, не пропуская простой люд, хотя слышались выкрики: «Мы хотим помочь нашему принцу!» «Защитим наследника престола от неверных!» «Дайте нам войти, мы пришли вам на подмогу!» «Смерть христианским собакам!» В Рибат пропускали только воинов и моряков с кораблей, стоявших в гавани пиратского порта. Но, конечно, для кортежа дочери султана ворота были распахнуты без промедления. Носилки внесли в крепость, пронесли по улицам и, достигнув порта, поставили прямо на пристани, на которой собрались едва ли не все воины, охраняющие Рибат. Арифа и мнимая принцесса вышли из паланкина и устремили взоры на гавань. «Голубая жемчужина», которая бросалась в глаза своими размерами и поистине королевской красотой, покачивалась на волнах в окружении не менее десятка пиратских галер и шебек. Казалось, ей невозможно вырваться из плена. На соседних с нею судах пушки и кулеврины были направлены на нее и злобными черными глазами своих жерл глядели на царственно прекрасный галеон, будто простолюдины, завидующие гордости и неприступности аристократа. Подъехал Селим, спрыгнул с коня, подошел к закутанным женщинам. - Как видите, ваше высочество, мятежники окружены со всех сторон. Им не уйти. – В голосе командующего флотом слышалось торжество. - Зачем на галеон направлены пушки? Ваши люди, надеюсь, не собираются обстреливать его? На нем наш брат, наследник трона! – сказал Мустафа. Селим опустил глаза, словно пытаясь скрыть сверкающий в них огонь. Ответил: - Я обещал, что сделаю все возможное, чтобы ваш брат не пострадал. Я приказал приготовить пушки для устрашения мятежников. И пусть знают, что малейший их шаг не ускользнет от нашего внимания. – Вы что-нибудь узнали? Брат жив? C ним ничего не сделали? - Он жив. Находится, вероятно, в каюте. Хранитель Сокровищ один раз вытаскивал его на палубу, показывая нам, - низкий голос Селима вдруг задрожал, как от сдерживаемой ярости, и Мустафа удивленно взглянул на Реиса. Неужели это от переживаний за наследника – то есть, за него, Мустафу? В это как-то не верилось… Но – бедная Шамсинур! О Аллах, лишь бы с ней все было в порядке! Открылась ли она Хранителю Сокровищ? Если даже да, он, без сомнения, будет по-прежнему выдавать ее за принца, - он прекрасно понимает, что только страх за жизнь наследника трона останавливает берберов от расправы над мятежными христианскими рабами. - Испанец прислал во дворец человека, который передал, что наш брат плохо себя чувствует. Ему нужна врачебная помощь. Арифа должна быть рядом с Мустафой. Она захватила из дворца нужные лекарства. Дайте ей лодку и гребцов, чтобы она могла перебраться на галеон, - сказал принц. Селим поклонился, бросил на наследника странный взгляд и отошел, чтобы передать повеление «её высочества» своим людям. - Не нравится мне, как он себя ведет и как глядит, - шепнула Арифа Мустафе, - душа у меня неспокойна. - За Шамсинур? - И за нее, и за вас, мой принц. - Что может нам грозить? – удивился юноша. – Мы на берегу, нас окружают тунисские воины. Слышишь, как они поносят христиан, как повторяют наше имя – Мустафа, Мустафа, так что мы один раз даже не сдержались, обернулись на один из этих возгласов. С нами преданные люди, и нам нечего бояться. Да, кстати, вон приближается старый верный Камиль-бей, любимец отца. Но что с ним?.. Он на себя не похож! Действительно, к Мустафе и старой служанке шел высокий воин с седою бородой. Это был тот самый начальник караула, Камиль-бей, который охранял сокровища, когда Шамсинур с Арифой посещали испанский галеон. Обычно этот мужчина был преисполнен величественности и чувства собственного достоинства. Но сейчас окладистая длинная борода его была мокра и растрепана, лысая голова, обычно покрытая большою чалмой, обнажена, а одежда в беспорядке и тоже влажна, словно Камиль-бей купался прямо в ней. - Моя принцесса, - с низким почтительным поклоном, глухим голосом, сказал Камиль-бей, - капудан-паша уже, конечно, сообщил вам о том, как христиане захватили галеон, и как вели себя мы, охранявшие сокровища вашего отца и Реиса. Селим-бей кричал на меня, как на мальчишку... Спешу припасть к вашим стопам и просить о снисхождении и заступничестве перед вашим светлейшим отцом! Я и мои караульные оставили судно без боя, бросив оружие, только потому, что рабы угрожали на наших глазах жизни вашего высокородного брата. У нас не было другого выхода, поверьте, а Селим-бей накричал на меня, как на мальчишку... Будто мало мы вынесли унижения сегодня! Нас столкнули за борт, как собак, и насмехались над нами, пока мы плыли к берегу. О, несчастнейший, позорнейший день моей жизни! – и он, действительно, рухнул перед мнимой принцессой ниц и, за неимением волос на голове, принялся выдергивать клочья из своей бороды. - Встаньте, сиятельный Камиль-бей, - ласково сказал ему Мустафа. – Мы обещаем заступиться за вас перед нашим отцом. Вы поступили правильно: жизнь нашего брата важнее всех сокровищ мира! Мы помним о ваших заслугах перед троном и не дадим вас в обиду. Оствайтесь подле нас: мы доверяем вашему уму и опыту. Окрыленный и обнадеженный этими словами, старик поднялся на ноги. - Клянусь Аллахом, ваше высочество, я не забуду вашего участия и доброты до самой смерти! – воскликнул он. – Моя сабля и весь я – в вашем распоряжении. В этот момент подплыла лодка с двумя гребцами. Мустафа молча, но с особым значением, пожал пальцы рук Арифы, и она ответила ему тем же. Затем старуха не без труда, с помощью гребцов, залезла в раскачивающееся суденышко, и оно направилось к «Голубой жемчужине». Переодетый Мустафа, подошедший к нему Селим и Камиль-бей наблюдали за лодкой, пока она, лавируя между пиратскими кораблями, не исчезла из виду... ...Селим появился в столице раньше султана не случайно. Тем утром, как раз когда Шамсинур в одежде брата выходила во двор, чтобы ехать на прогулку, её отец почувствовал себя плохо. Знали, отчего скрутило могущественного владыку султаната, только двое: Реис и мальчик-невольник, с которым, находясь в отъезде из столицы, развлекался развратный старик, и который всыпал зелье в чашу с шербетом, выпитым султаном за ужином. Это был яд, но не быстродействующий. Чтобы отравитель не проговорился, Селим собственноручно задушил мальчишку, а тело надежно спрятал. Придворные лекари, всегда сопровождавшие султана, усмотрели в боли в животе лишь очередной желудочный спазм - ими часто страдал их венценосный господин. Но лекарства на этот раз не помогали – повелитель Туниса корчился и кричал от дикой боли. Видя, что часы его сочтены, Реис не стал дожидаться конца – и поскакал в столицу. Первая часть его плана была завершена. Вторая была – уничтожение наследника, последнего препятствия на пути к трону. Со щенком должно быть покончено – и как можно скорее. После этого Селим женится на Шамсинур – и, как зять султана, на законном основании вступит на освободившийся престол. Но убить Мустафу было не так просто, и Реис понимал это. Он уже пытался подобраться к принцу через его телохранителей, но всякий раз на его пути вставал Рашид-бей, этот верный, зоркий и чуткий пес. Селима раздражало то, что жалкий болезненный мальчишка, жизнь в котором была подобна тусклому огню гаснущей лампы, был недосягаем для него. Реис ежедневно возносил молитву Аллаху о том, чтобы сердце Мустафы наконец остановилось. Но змееныш упорно цеплялся за жизнь... Что ж, теперь, после смерти султана, придется действовать быстро и наверняка, - думал Реис, возвращаясь в город. - Даже если для этого будет нужно нанизать головы всех телохранителей наследника на пики. Нет, не всех, - поправил он себя, с радостным предвкушение потирая руки, - собаку-испанца ждет нечто более мучительное, чем просто отсечение головы! Тем не менее, стать открыто убийцей наследника трона не входило в планы Селима. Мустафу любили в Тунисе, и тот, кто осмелился бы поднять на него руку, подписывал себе смертный приговор. «Сообщу в городе о смерти султана. Объявлю, что это заговор, обвиню Рашид-бея в соучастии в нем, скажу, что жизнь принца тоже в опасности. Тогда удастся избавиться от охраны мальчишки и поставить на ее место своих людей. И они покончат с ним. А смерть щенка спишут на обострение болезни, вызванное скорбью об отце». Полный радужных надежд и мечтаний: скоро он станет владыкой Туниса, мужем прекрасной Шамсинур, владельцем огромного богатства – ибо отныне всё золото на «Голубой жемчужине» принадлежит ему - и отомстит своему заклятому врагу-испанцу! – Селим прискакал в столицу... И услышал новости, которые моментально изменили его первоначальные замыслы. Город бурлил, кипел, волновался. Восставшие рабы во главе с Хранителем Сокровищ взяли наследного принца в заложники и захватили испанский галеон! Они подготовились к побегу, это несомненно - все до одного вооружены и даже перевезли на корабль припасы и пресную воду с берега, приготовленные заранее. Они требуют снять цепи, закрывающие гавань Сиди Бу Саида! Ненавистное имя Хранителя Сокровищ и сообщение о том, что он взял галеон с золотом, которое отныне всё принадлежало Реису, заставили последнего вначале заскрипеть зубами от ярости. Однако хладнокровие быстро вернулось к капудан-паше. Не раз приходилось ему принимать решения в сложных ситуациях, в морских битвах, в неравных сражениях с превосходящими силами врага, и всегда решения эти приводили к победе. Он должен был благодарить Аллаха за то, что поспел в Тунис воворемя. Не прибудь Селим в столицу – кто знает, чем могло все обернуться? Воины и корсары трепетали при одном упоминании имени Хранителя Сокровищ. Они могли посылать испанцу проклятия, поносить его – но ни за что бы не посмели напасть на судно, на котором находился голубоглазый кафир – исчадие ада, посланник Иблиса. Появление капудан-паши изменило настроение тунисцев: оказавшись под его началом, они преисполнились храбрости, и мужество вернулось к ним. Реис тут же сплотил вокруг себя воинов и корсаров. Приказал подготовить на судах, ближайших к галеону, пушки и направить на «Голубую жемчужину». Однако расстреливать мятежный корабль было нельзя: ведь если он затонет, сокровища навсегда поглотит морская пучина. Однако, Селим понял, какую прекрасную возможность предоставила ему судьба: расквитаться с заклятым врагом и покончить с наследником одновременно. И он решил взять галеон на абордаж. Если заложника во время штурма убьют – значит, на то была воля Аллаха; он, Реис, готов поклясться именем Пророка, что не желал этого, что хотел спасти наследника. Если же Мустафа останется жив – в пылу боя будет нетрудно прирезать щенка, а потом обвинить в этом того же Хранителя Сокровищ. Последнего надо было взять только живым – Селим собирался подвергнуть его перед смертью самым изощренным пыткам. Сначала Реису сказали, что восставших рабов около пятисот; однако, вскоре выяснилось, что их в десять раз меньше. Значит, захват галеона не будет особо опасным предприятием. Что может противопоставить жалкая горстка физически ослабленных, истощенных людей, много времени тяжело работавших от зари до заката, евших скудную пищу, силе и мощи цвета берберского флота? Впрочем, Селим рассчитывал, что для взятия галеона будет достаточно и трех десятков «черных досок». Конечно, рабы будут бится до последнего, с отчаянным остервенением людей, знающих, что ждет их в случае поражения, - но Селим нисколько не сомневался в исходе боя. От силы час – и «Голубая жемчужина» будет в его руках! Удивляло командующего флотом одно: почему мятежники медлят с отплытием? Галеон был полностью оснащен, на его борту находились съестные припасы и запас пресной воды. Правда, на корабле было всего около десятка пушек - чересчур мало для обороны, – но из-за огромного количества золота взять дополнительный груз было невозможно. ...Что задерживает «Голубую жемчужину» в порту? Неожиданно ответ на этот вопрос был получен. Командующему сообщили: одному из карауливших золото воинов, перед тем, как сбросить его за борт, Хранитель Сокровищ дал некое поручение и записку и приказал немедленно отправляться во дворец. Разгадка – тотчас почувствовал Селим – крылась в послании. Он поскакал во дворец... и встретил по дороге кортеж своей невесты. Она отказалась повернуть назад, когда Реис потребовал этого. Строптивая девчонка! То, что она своенравна, дерзка и высокомерна, нравилось ему. Он любил укрощать необъезженных лошадей, любил бой сразу с несколькими противниками – это зажигало кровь, пьянило, будоражило. С тунисской принцессой будет нелегко совладать – но он был уверен в победе... Тем не менее, сейчас он готов был настоять на своем – но неожиданный жест невесты привлек его внимание. Она потерла грудь с левой стороны. Что-то знакомое почудилось Реису в этом движении... И вдруг его осенило – с левой стороны груди находится сердце! Селим наблюдал, и не раз, такой же жест у наследника. Капудан-паше едва удалось скрыть свое изумление. Быть может, у Шамсинур тоже больное сердце? Возможно ли это – чтобы в носилках сидела не она, а ее брат в женской одежде? И где же тогда принцесса?.. Селим даже почувствовал облегчение, когда его отослали узнать новости о Мустафе – он боялся выдать себя, показать, что догадывается о маскараде принца. Скача в Рибат, он неотступно думал о детях султана. Сопоставлял. Прикидывал. И, когда въехал в крепость, разгадка пронзила его как молния. Мятежники захватили не Мустафу, а Шамсинур! Потому что Шамсинур оделась принцем! И делала это не единожды! Этим объясняются то необычайные успехи, то полные неудачи Мустафы в воинских упражнениях. Но это еще не всё... Шамсинур была в одежде брата на той достапамятной охоте, когда состоялся поединок Реиса и Хранителя Сокровищ. Конечно, она! Только женщина способна так тонко насмехаться, укалывая незаметно, но чувствительно. Воспоминания о своем проигрыше в том поединке до сих пор были болезненны. Но почему принцесса оделась братом в тот день? Что заставило ее свести Селима и испанца вместе? Только ли желание унизить первого, которого она не любила, как однажды она сказала ему в лицо, откинув покрывало? Только ли надежда на поражение Непобедимого Реиса? Нет, не только! Капудан-паша помнил взгляд принца, когда тот смотрел на Хранителя Сокровищ там, на охоте. Затуманенный, необычно нежный... Так влюбленная женщина смотрит на возлюбленного. Это значит, что... что она предпочла ему, великому Реису, ничтожного раба! Недаром она спасла кафира от Селима, подарив брату. Она влюбилась в испанца! И, кто знает – не принадлежала ли она ему? Перед глазами Селима поплыли красные круги, когда он представил себе свою невесту в объятиях злейшего врага. Капудан-паша направил коня прямо на кучку людей, спешивших к пристани, и не без удовольствия ощутил, как жеребец сбил одного, наступил на него передними ногами... Сам виноват! Надо было уступить дорогу ему, Великому Реису! Но как же, - размышлял он дальше, огромным усилием воли заставив себя хоть немного успокоиться, - как же удавалось Шамсинур так долго пользоваться этим маскарадом и никто ничего не заметил? В гареме, где полно служанок и евнухов - и творилось такое? Трудно было представить себе это. «Арифа! Наверняка эта старая кобра замешана в этом. И Мустафа тоже... Этот жалкий болезненный ублюдок был, наверное, только рад, что сестра переодевается в его одежду и изображает его перед воинами! В гареме, скорее всего, есть тайные ходы. Арифа знает о них – от этой пронырливой ведьмы ничто не укроется. Она могла и встречи испанца с принцессой организовать... Но нет, нет! Если думать об этом – вновь можно потерять голову. А она нужна мне как никогда! Итак, на галеоне находится принцесса. В мужской одежде. Я сам, своими глазами видел, как Хранитель Сокровищ за руку вытаскивал ее, упирающуюся, с растрепанными волосами, из каюты, показыаая тунисцам... Она обрезала волосы! Надела мужскую одежду! Моя невеста, почти жена!.. – И вновь кровавая пелена застлала взор капудан-паши, и вновь он огромным усилием воли справился с охватившим его бешенством. – Это значит, что она замыслила побег вместе со своим любовником – и притворилась братом. Испанец якобы угрожает наследнику – а на самом деле он прекрасно знает, что в обличье Мустафы находится Шамсинур... Да, похоже, что так. Маленькая дрянь! Они оба, оба заплатят мне за это! Заплатят страшной ценой! Однако, - так думал Селим далее, - трудно всё же поверить в то, что Шамсинур могла пойти на такое – сбежать, рискнуть высоким положением, самой жизнью, даже влюбившись до безумия. Испанец – христианин; к тому же он – раб; не могла тунисская принцесса, мусульманка, пойти на такое безрассудство. Шамсинур слишком горда, и связь с невольником, с неверным, для такой девушки, как она, абсолютно невозможна. Быть может, я ошибся?.. Мне показалось, и в носилках была все-таки моя невеста? И что же нужно было проклятому Хранителю Сокровищ, зачем он посылал во дворец?» - спрашивал он себя. Когда паланкин вынесли на пристань, и женщины вышли из него, он убедился, что подозрения не обманули его. Кто-то неожиданно выкрикнул прямо за спиною принцессы имя «Мустафа!», и она обернулась на кричавшего. Селим заметил это. «Я был прав, это не Шамсинур, а наследник», - с мрачным удовлетворением подумал он. Но подошел к закутанным женщинам, ничем не выдав своего состояния. И тут «принцесса» сообщила ему, что испанец требует Арифу с лекарствами. И вновь сомнения охватили Селима. «Если на борту галеона Шамсинур, зачем там нужна эта старая карга Арифа?.. Ведь у моей невесты сердце здоровое! Что-то тут не так... Но что?» - Он отошел распорядиться насчёт лодки для Арифы, мучительно ища разгадку. Он готов был не дать лодку, отказать – но к «принцессе» подошел Камиль-бей – еще один верный пес султана. Да и люди вокруг наверняка слышали слова переодетого Мустафы. Как сможет он, Реис, объяснить свой отказ? Наследнику необходима помощь - многие знают, что он нездоров, что лишь Арифа своими лекарствами помогает ему. Селиму нельзя навлечь на себя подозрение в том, что он не хочет освободить принца, и тем более – что желает, алчет его скорейшей смерти. Пусть старая кобра отправляется на «Голубую жемчужину», нужна она там или нет. Главное, чтобы Мустафа остался на берегу! Как ни был Реис занят этими мыслями, он заметил одного из носильщиков паланкина, с какой-то бумагой в руках направляющегося к «принцессе» и Камиль-бею. - Что там у тебя? – остановил Селим невольника. Тот ответил, низко кланяясь: - Её высочество обронили в носилках. - Дай сюда. Я сам передам. Чернокожий отдал бумагу, и Реис, не обращая внимания на его изумленный взгляд, развернул ее... Но что за дьявол? Незнакомый язык! Пришлось подозвать к себе своего терсане-агасу, благо он находился тут же, готовый помочь своему господину. - Ты знаешь несколько языков. Прочитай! - Это по-французски, достославный Селим-бей. Здесь написано: «Я требую ту, на которую имею все права». - Ага! – сказал капудан-паша. – Что значит «ту»? Кого имеет в виду автор записки? - Не могу знать, сиятельный Селим-бей. - Но как, по-твоему: это какой-то предмет? - Непохоже, - ответил терсане-агаса. – Скорее, я бы сказал, что речь идет о женщине. «Не об Арифе ли? - мелькнуло у Реиса. - Не поэтому ли она отправилась на галеон? Может, Арифа – его родственница? Мать? Ну нет... Эта старая кадильница годится ему разве что в прабабки!» Но он тут же усмехнулся – что за бред! Ясно, что бумагу послал Хранитель Сокровищ. Он требует женщину... Какую? Что за права он имеет на нее?.. Все окончательно перепуталось в голове Селима. Кто стоит там, на пристани? Шамсинур или Мустафа? Кто находится в заложниках у мятежников? Кого хочет получить проклятый кафир?.. «Нет, - говорил он себе, подходя к «принцессе» и исподтишка наблюдая за нею, - это все-таки не Шамсинур! Это щенок – сын султана! Поэтому он не закрыл лицо в носилках, поэтому потирает сердце, поэтому оглянулся на имя Мустафы! Он знает, этот молокосос, что на галеоне его сестра... И молчит! Не выдает ее! Не он ли помогал моей невесте в ее переодеваниях? Потакал разврату собственной сестры! За это одно он заслуживает смерти! Я должен, должен покончить со змеенышем, и как можно скорее!»
Лакшми: 37. - Мы бы хотели убедиться, высокочтимый Селим-бей, что наш брат жив, - взволнованно сказала Реису «принцесса». – Можем ли мы перебраться на один из наших кораблей, поближе к галеону? - Как прикажет ваше высочество, - наклонил голову Реис. «Прекрасная мысль! Наследник не умеет плавать... Этим можно было бы воспользоваться». - Вон возвращается лодка. Поплывем на ней на «Золотого дельфина», мою галеру, которая стоит слева от «Голубой жемчужины». Мы с моим терсане-агасой счастливы будет приветствовать там дочь нашего великого султана. «Это мой корабль, люди на нем всецело мне преданны. На нем можно без опаски покончить с мальчишкой». - Прекрасно. Камиль-бей тоже будет сопровождать нас. - Моя принцесса, я ваш покорный слуга. Всё, что вы пожелаете, будет исполнено, – с мнимой покорностью сказал Селим, бросая, однако, злобный взор на седобородого воина. Тот ответил капудан-паше не менее «ласковым» взглядом. Они недолюбливали друг друга, а теперь, когда Реис прилюдно унизил Камиль-бея, накричав на него за то, что тот без боя оставил полное сокровищ судно, эта неприязнь переросла в обоюдную ненависть. Между тем, лодка была уже у пристани. Один из гребцов высадился и передал терсане-агасе каую-то бумагу, которую тот тут же поднес Селиму. - Новое послание от мятежников, сиятельный Селим-бей. Опять по-французски. - Что там? – жадно спросила «принцесса». - «Если вы попытаетесь штурмовать галеон, мы его немедленно затопим. Он пойдет на дно вместе с нами и вашим принцем. Так что выполняйте наше требование: поднимайте цепи и дайте нашему галеону проход к морю». - О шайтаново семя! – выругался Реис. «Хитер же этот Хранитель Сокровищ! О такой возможности я не подумал! Мятежникам нечего терять... Если они затопят галеон - горы золота навсегда скроются под толщей воды!» - О Аллах! – воскликнула «принцесса». – Селим-бей, мы не можем допустить этого!.. Наш брат не должен пострадать! Надо выполнить то, что они хотят! - Да не волнуйтесь так за своего брата, - почти грубо ответил Реис. «Что же делать? – думал он. – Золото! Шамсинур! Испанец! Неужели до них до всех невозможно добраться? Да... Положение поистине плачевное...» - Нужно открыть выход из гавани, - согласился со своей госпожой Камиль-бей. – Жизнь единственного наследника нашего султана в руках этих рабов. Люди, стоявшие на пристани, поддержали Камиль-бея одобрительными выкриками. «Идиоты! – злобно думал Селим. – Знай они, что их дорогой принц стоит в двух шагах от них – что бы они сделали? Верно, немедленно штурмовали бы галеон! И золото бы пошло на дно. Нет, я не открою им тайну Мустафы! Но неужели я ничего не могу придумать?.. Никогда со мной такого не было! Я всегда находил решение! А сейчас получается, этот проклятый кафир умнее меня? Нет, не бывать этому!» - Пожалуйте в лодку, ваше высочество, - сказал он вслух, - а я пока распоряжусь насчёт цепей. Но сейчас, поверьте мне, рано давать галеону выход. Думаю, мы поднимем цепи и отведем наши корабли, лишь когда вы убедитесь, что брат ваш жив. - Согласна с вами, - живо откликнулась «принцесса». – Сначала мы убедимся в этом. Вы мудры и предусмотрительны, уважаемый Реис. - Я скажу моим людям так: когда прозвучит пушечный выстрел с «Золотого дельфина», тогда они освободят проход галеону. - И это мудрое решение, - сказала «ее высочество», и Камиль-бей снова согласился с нею. ...Вчетвером они сели в лодку, и гребцы перевезли их на «Золотого дельфина», где «принцессу», Реиса, его терсане-агасу и Камиль-бея с почетом встретили не менее тридцати отборных головорезов из команды Селима. Левый борт «Голубой жемчужины» был перед новоприбывшими как на ладони. Галера капудан-паши была развернута к нему носом, так как именно здесь находились ее шесть орудий, направленные на мятежницу. Терсане-агаса тут же, на шкафуте, написал послание, которое продиктовал ему Селим: «Мы выполним ваши требования, когда убедимся, что наследник султаната жив и здоров. Покажите его нам». Записку дали гребцам, и они тотчас доставили ее на галеон. Реис, «принцесса» и Камиль-бей втроем стояли на носу галеры, следя за уходившей лодкой. Все остальные члены команды держались на почтительном расстоянии от своего господина и его высокородной невесты. Селим смотрел то на такую близкую, но в то же время недоступную для него, «Голубую жемчужину», с ее сокровищами, с их Хранителем, с прекрасной Шамсинур. То поглядывал на стоявшего рядом переодетого принца. «Аллах всемогущий, вероятно, хочет испытать меня сегодня. И я должен сделать свой выбор. Что важнее для меня – стать правителем султаната – или попытаться освободить свою невесту, быть может, уже лишившуюся невинности, пленить своего заклятого врага и спасти сокровища? Нет, прежде всего – покончить с этим жалким худосочным мальчишкой, бледной тенью, отделяющей меня от трона. А уж потом попробовать захватить галеон. И, если мятежники все же потопят его, и пойдут на дно вместе с золотом, своим предводителем и красавицей Шамсинур – значит, так было суждено, и это кисмет. Тунис все равно будет моим – женюсь я на дочери султана или нет. При дворе нет никого более достойного; к тому же, все морские силы в моих руках - да и сухопутные войска наверняка поддержат меня. Я сброшу мальчишку за борт, когда испанец вытащит его сестру на палубу. Паршивец даже пикнуть не успеет, к тому же все его внимание будет приковано к галеону. А Камиль-бей? Сначала надо покончить с этим преданным псом, чтобы он не вздумал вмешаться. Это я поручу моему терсане-агасе». – И, извинившись перед «принцессой» и сказав, что ему надо отдать кое-какие распоряжения, Селим отошел к своему помощнику... ...Арифу на борту галеона встречали Хранитель Сокровищ и еще один человек, рыжебородый, с низким шишковатым лбом и уродливым косым шрамом, тянущимся через левый глаз, отчего последний казался хитро прищуренным. Мужчины помогли старухе взобраться на палубу, но, когда испанец попытался заговорить с Арифой, она властно перебила его: - Сначала я хочу увидеть наследного принца. Испанец и рыжебородый молча проводили ее в одну из кают, где на диванчике, в углу, сжавшись в комок, подобрав под себя ноги и сверкая глазами, как дикая кошка, сидела Шамсинур. - Арифа! – воскликнула она при виде верной служанки, и лицо ее осветилось радостью. - Ваше высочество! – с не меньшей радостью отозвалась та, - хвала Аллаху, вы живы! - Можете убедиться, что он не только жив, но и кажется вполне здоровым, - насмешливо сказал Арифе по-французски Хранитель Сокровищ, догадавшись, что произнесла старуха, - настолько здоров, что укусил меня за руку и пытался пнуть ногой. Шамсинур бросила на него яростный взгляд и невольно прикоснулась ладонью к щеке – только теперь старая служанка увидела, что щека эта заметно краснее другой – и разразилась бранью: - Подлец! Мерзавец! Животное! Гнусный пес! - Не волнуйтесь так, ваше высочество, - гладя девушку по голове, ласково произнесла Арифа, - помните о своем сердце. Рыжебородый – они с Хранителем Сокровищ стояли в дверях – перевел все сказанное испанцу, и тот зло рассмеялся: - Дайте вашему драгоценному принцу лекарство не от сердца, а от брани, которую извергает его нежный ротик... Морис, иди наверх, напиши то, о чем мы говорили с тобою, и отдай гребцам, которые привезли старуху. Она говорит по-французски, так что переводчик мне больше не нужен. – Рыжебородый проворчал что-то неразборчивое, но скрылся за дверью. - Итак: где моя жена? Почему она не прибыла с вами? - Передай ему, Арифа, что он скорее получит луну с неба, чем свою жену, - прошипела Шамсинур. – Смотри, что с нами сделал этот выкормыш шакала. Он осмелился ударить нас по лицу! - Вам следовало все ему рассказать. Ведь он – ваш... - Не говори нам об этом! – вскинулась девушка. – Не напоминай! О, Всемогущий, если б ты знала, Арифа, если б ты видела... Это чудовище убило Рашид-бея. На наших глазах! Бедного старика, который только хотел защитить нас от него... Потом этот мерзавец обращался с нами, как не обращаются и с невольниками. А, когда мы попытались сопротивляться, он дал нам пощечину. Такую, что у нас голова до сих пор кружится! О, будь проклят, будь проклят тот день, когда мы встретили его – и спасли от Реиса! - Успокойтесь, ваше высочество. Хвала Аллаху, вы живы... Ваша жена, - обернулась Арифа к Хранителю Сокровищ, перейдя на французский, - в надежном месте. - Так вы не отдадите мне ее? – грозно сдвинул брови испанец. - Скажи ему, что он никогда не получит свою жену! Он взял ее как рабыню... Да, да, Арифа! И он причинил ей страшную боль! - Что болтает этот мальчишка? – лицо Хранителя Сокровищ стало еще мрачнее, не предвещая пленнику ничего хорошего. Арифа быстро ответила: - Принц здесь ни при чем. Ваша жена сама не захотела прийти к вам. - Не захотела?.. Или ее не выпускают из дворца? - Она не хочет вас видеть. Вы были с ней грубы, и она не может простить вам этого. Аллахом клянусь, что говорю вам истинную правду! Она сама не хочет быть с вами! - А, - только и сказал испанец, слегка смутившись. В этот момент в дверях вновь появился тот, кого он назвал Морисом. - Хватит, дон Эстебан, - злобно произнес он, - наши люди не хотят больше ждать. И я с ними согласен. Молокосос у нас, его лекарка тоже. Пусть тунисцы выполняют наши требования и выпускают нас из Сиди Бу Саида, иначе я сам прирежу мальчишку. Шамсинур сжалась; этот мужчина вызывал у нее страх. Арифа ободряюще обняла ее, шепнув: «Не показывайте, что понимаете их, моя принцесса!» Морис Лежю и дон Эстебан в это время обменивались не слишком дружелюбными взглядами. Потом испанец сказал: - Выйдем. Они вышли на ведущую наверх лестницу. Лежю произнес, почесав нос и смачно сплюнув в угол: - Из-за того, что вас угораздило жениться, мы не собираемся оставаться здесь дольше. Я вон женат и здесь, и во Франции. И ничего, вернусь домой и славно заживу со своей семейкой, а о Тунисе хватит ума рот на замке держать. И вам советую то же самое сделать – помалкивать, оно вам дешевле обойдется. - Я испанский идальго, капитан Лежю. Я обвенчался со своей женой по католическому обряду. Лежю пожал плечами: - Дело ваше. Только вот идальго вы будете у себя в Испании, а здесь и сейчас все мы в одном положении – восставших рабов. Так что надо давать отсюда дёру, пока нам наши бывшие хозяева не напомнили об этом. Время, сами знаете, дорого. Из-за какой-то бабы помирать никто из нас не хочет. А, если она вам так дорога – милости прошу за борт, и плывите себе за ней обратно к берегу... Докончить он не успел, потому что ноги его вдруг оторвались от земли, спина ощутимо стукнулась о переборку, а воротник затрещал. Капитан был крупным мужчиной, и легкость, с которой испанец поднял его в воздух, прижав к стене, доказала ему, что дон Эстебан остается – во всяком случае, пока - главным на судне. - Ну будет, дружище, - миролюбиво подняв руки вверх, сказал Лежю. – Я не только за себя говорю. За всю команду. Да, вы вроде здесь за командира, и все это признали, но, сами понимаете, если вы будете тянуть время, да еще из-за женщины, до которой, кроме вас, дела никому нет, командование ваше быстро кончится. Сам бы я, может, и подождал еще, но ребятам не терпится вырваться из этой ловушки. - И далеко ли мы уйдем отсюда на выбранном вами корабле? – не без иронии осведомился дон Эстебан, отпуская его и с плохо скрываемой брезгливостью вытер руки друг о друга. – Я же передавал вам через Нгумбу – вы должны были выбрать самое быстроходное судно в гавани. А выбрали под завязку набитый неповоротливый плавучий гроб! - Этот гроб – огромный галеон, сам по себе имеющий большую ценность, а груз – чистейшее мексиканское золото! – понизив голос едва не шепота, ответил Морис. – Разве мог я упустить такую возможность? Мне удалось – и не легко, приятель, - узнать, что все сокровища остаются – Бог знает почему - пока здесь. Я сразу понял: это перст судьбы! Мы всё равно рискуем жизнью – так почему не рискнуть ею с прибылью в случае удачи, да еще и такой грандиозной? - Ваша жадность может нас погубить, капитан, - скривил губы испанец. - А может сделать богачами! И разве пока мы прогадали, что оказались на «Голубой жемчужине»? В нас боятся стрелять из пушек – корабль может затонуть, а глубина здесь ой-ёй-ёй какая! А ваша задумка – послать корсарам предупреждение, что, в случае штурма, мы сами пустим галеон ко дну – разве она не великолепна? Представляю их перекошенные физиономии, когда они получат нашу записку! – И рыжебородый грубо захохотал. Дон Эстебан нервно кусал губы. Он понимал: Лежю прав. И, хотя с каждой минутой капитан становился ему все неприятнее, но в данном случае, похоже, ничего не оставалось делать, как согласиться с Морисом, и не ждать более, что удастся вытребовать свою жену. Промедление грозило мятежникам смертью. - Хорошо, - сказал он, - прикажите команде приготовиться. Как только нам дадут дорогу, будем выбираться из гавани. Появившийся на лестнице Нгумба подтвердил правильность его решения. - Люди там очень волнуются, Хосе, - он все еще называл так дона Эстебана. – На нас отовсюду направлены пушки, они в любой момент могут начать стрелять. Надо уходить. - Успокой их, Нгумба. Скажи, скоро мы будем в открытом море. Когда чернокожий скрылся, Лежю хитро подмигнул испанцу здоровым глазом. - Никто из них пока не знает, что находится на галеоне. Представляю их радость, когда они увидят такое богатство! - Главное – поддерживать в них дисциплину и не давать им забывать, что нас могут поджидать и в море какие угодно опасности. Пройдет немало времени, прежде чем мы окажемся у испанского берега. Что-то в лице капитана дрогнуло при этих последних словах собеседника, и тот заметил это. - Мы ведь плывем туда, куда я скажу, как договорились?- Резко спросил дон Эстебан. - Вы главный, вам и решать. – Пожал плечами Лежю. – По мне – лишь бы поскорее улизнуть из этой проклятой Берберии. - Отлично. И вот еще что, Морис: принц – мой личный пленник, и его судьбу буду решать только я. - Да мне нет никакого дела до маленького паршивца, - равнодушно отозвался капитан. - От жизни этого, как вы выразились, паршивца зависит наше освобождение, помните это... Но что там? На лестнице вновь появился Нгумба. - Реис на «Золотом дельфине» Он прислал вот эту записку. Дон Эстебан взял бумагу и прочел написанное. - Что там? – спросил капитан. - Он хочет увидеть принца, только после этого нам откроют выход из порта. Дон Эстебан и Лежю обменялись взглядами. - Отлично, - сказал первый. – Морис, напишете такой ответ: «Мы покажем вам принца в последний раз. Вы даете нам покинуть Сиди Бу Саид и не преследуете нас, ибо в противном случае принц немдленно будет умерщвлен». Да, сделайте приписку: «Ваш наследник, если вы выполните всё вышесказанное, и Господь будет благоволить к нам в пути, будет доставлен живым и невредимым в португальскую Сеуту. Туда вы можете прислать людей для переговоров о дальнейшей участи Мустафы». - Что-то я не понял, - почесал нос капитан, - чего вы со щенком задумали делать. - У меня есть друзья в Сеуте. Они приглядят за пленником до приезда тунисского посольства и до моего возвращения из Испании. Пока это все, что вам нужно знать, Морис. Идите пишите письмо и поговорите с людьми сами. Не думаю, что берберы затеют атаку, но всё же пусть ваши смельчаки будут начеку. - Иду, - не слишком довольно буркнул Лежю, но удалился выполнять порученное. - Нгумба, тащи наверх мальчишку, - распорядился испанец. - Я его больше трогать не хочу. Не дай Бог, заболеешь бешенством от этого злобного щенка, - и он потер запястье, в которое так недавно вонзились крепкие зубы лже-Мустафы. Простота Нгумбы сыграла с ним неожиданную шутку. Чернокожий не догадался постучаться, перед тем как войти к пленнику, и распахнул дверь в каюту, когда принцесса как раз говорила уговаривающей её Арифе: - Ни за что я не скажу ему это! Скорее умру, чем признаюсь, что я – его жена!.. Девушка осеклась, но было поздно. Появившийся в дверях Нгумба вытаращил на нее глаза. - Так вы... вы... Арифа опомнилась первая. Подскочила к африканцу, замахала на него руками: - Молчи, молчи, бородой Пророка заклинаю! - Женщина! – выдохнул ошеломленный чернокожий. Шамсинур надменно вскинула подбородок: - Да, мы – дочь султана. Чернокожий растерянно и изумленно запустил огромную пятерню в свою густую курчавую шевелюру. Вот это да! Женщина! В мужской одежде! И не какая-нибудь – а сама тунисская принцесса! И надо же – оказывается, она и наследник похожи, как две капли воды! - Посмей только кому-нибудь раскрыть ее секрет, - шипела между тем старуха, - я тебя в червяка превращу! Нгумба не сомневался, что она способна выполнить свою угрозу, и даже попятился к двери. Но принцесса сказала своим нежным поистине ангельским голоском: - Арифа, не пугай беднягу. Он никому ничего не скажет. Нгумба, ты помнишь, как сидел в колодках? Это я тогда велела освободить тебя. И ты за это обещал служить мне верой и правдой. Помнишь? Чернокожий кивнул. Еще бы не помнить! Но неужели и тогда это был не принц, а эта девушка?.. - И мы приказываем тебе молчать, - продолжала Шамсинур. – Ты выполнишь наш приказ? - Да, ваше высочество, - пробормотал чернокожий. И, не удержавшись, спросил: - Это Хосе - ваш муж? По дороге к столице друг рассказал ему, как его заставили жениться. Даже не обладая слишком острым умом, Нгумба догадался, кто стал женой Хосе. - Об этом ты тоже будешь помалкивать, - снова вмешалась Арифа. – Нельзя выдавать пока тайну госпожи. Не дай Аллах, об этом проведают тунисцы. Тогда, узнав, что наследника здесь нет, они штурмуют ваш галеон. Понимаешь? - Да, - кивнул Нгумба. Что же здесь непонятного? Молчать – и всё. Хосе он этим не предаст, а это главное. - Вас там наверх требуют, ваше высочество, - почтительно обратился он к Шамсинур, – Реис хочет убедиться, что вы живы. Принцесса переглянулась с Арифой. Та поджала губы, покачала головой. Шаимсинур и сама понимала – неожиданное возвращение Селим-бея, о котором она уже знала от верной служанки, не сулит ничего хорошего. Слишком ненавидит капудан-паша Хранителя Сокровищ, чтобы позволить злейшему врагу бежать из Туниса. Надежда только на брата, на то, что он сумеет выполнить свой план и, под видом нездоровья, уговорит Реиса сопровождать «невесту» во дворец и будет удерживать там командующего флотом хотя бы до отплытия «Голубой жемчужины». - С Реисом рядом женщина под покрывалом, - добавил Нгумба. - Мустафа! – воскликнула Шамиснур, вскакивая. Увидеть – хоть издалека – любимого брата! Быть может – нет, скорее всего - в последний раз! И она кинулась к двери, даже не услышав позади остерегающего возгласа Арифы… У Селима было острое зрение, и он отчетливо видел все происходящее на палубе у левого борта захваченного галеона. Вот появился какой-то рыжебородый здоровяк и бросил записку гребцам в лодке. Они тотчас отчалили, направляясь к «Золотому дельфину». Новое послание! Что там? Наверняка какие-то очередные требования и угрозы. Впрочем, всё равно – «Голубая жемчужина» не выйдет из Сиди Бу Саида, ее возьмут штурмом, это решено! Вдруг Реис вздрогнул. Рядом с рыжебородым встал Хранитель Сокровищ – со шпагой на боку, одетый в черное, как и при первой встрече с капудан-пашой. Наверное, успел переодеться уже на галеоне. Скрестив руки на груди, повернулся лицом к «Золотому дельфину». Невозмутимый, надменный, уверенный в себе, - а не так ли давно, на этом самом галеоне, он, еле живой, истекающий кровью, стоял перед Селимом на коленях? У Реиса даже дыхание перехватило от ненависти к злейшему врагу. И еще увеличило бешенство поведение своих людей: увидев испанца, они начали делать ограждающие от злых сил знаки, испуганно перешептываться. «Хранитель Сокровищ! - слышал Реис. - Он все-таки вернул себе свое золото! Воистину, он не человек, а посланник самого дьявола!» Жалкие трусы, суеверные глупцы! Не будь его, Реиса, здесь, в порту, - они, наверное, не посмели бы даже пушки повернуть в сторону прОклятого, по их мнению, галеона… Испанец тоже увидел Селима, подобрался, как приготовившийся к прыжку хищник, голубые глаза слегка сощурились, рука непроизвольно легла на эфес шпаги. И, пока лодка плыла к галере капудан-паши, мужчины обменивались взглядами, полными ненависти. Но вот гребцы передали очередное послание мятежников, и терсане-агаса прочитал его Реису, мнимой принцессе и Камиль-бею. - Мы должны выполнить все, что они хотят! – звонко воскликнула «принцесса». – Селим-бей, как только мы убедимся, что брат наш жив, вы откроете им выход в море. И не будете преследовать их. - Жизнь наследника султана - самое главное, - поддержал Мустафу Камиль-бей. Губы Селима насмешливо скривились. - Вы уверены, ваше высочество, и вы, многоуважаемый Камиль-бей, что эти собаки выполнят свое обещание и оставят принца в живых? - Всё провидеть может только Всевышний, - сказала «ее высочество». – Мы будем молиться за нашего брата, чтобы он остался невредимым! Реис склонил голову, как бы соглашаясь со своей невестой. - Моя принцесса, в таком случае, как только мы увидим принца, я велю подать знак и выстрелить из пушки, чтобы подняли цепи. «На самом деле это будет сигналом моим людям, которых я предупредил, для атаки галеона. И – будь что будет!» - Вон он! – воскликнул в этот миг Камиль-бей. – Я его вижу! Действительно, на палубу выбежал наследник, за которым как будто в некоторой растерянности следовал чернокожий, также хорошо знакомый Реису. Селим впился взором в лицо заложника. Неужели этот бледный растрепанный мальчишка – его невеста, его красавица-принцесса?.. Юноша подбежал к борту, сверкающие глаза его были обращены к галере Реиса. Он сделал какое-то движение, будто собираясь прыгнуть с корабля в море, – но сзади него оказался Хранитель Сокровищ, схватил заложника за плечи, оттащил назад. «Мустафа бы ни за что не прыгнул в воду, - подумал Селим. – Ведь он не умеет плавать!» Последние сомнения его рассеялись, вместе с тем его охватила ярость, какой он еще не знал – его невеста, его возлюбленная была в руках заклятого врага, мало того – этот враг касался ее, будто своей собственности! Немного утешил взбешенного капудан-пашу только взгляд, кинутый мнимым наследником на своего похитителя – взгляд, полный нескрываемой ненависти. «Она не любит его! Хвала Аллаху, не любит!..» Но, если она не любит испанца, если он взял ее в заложники силой, не зная, что она – женщина, то это значит, что она по-прежнему невинна и чиста. А, если так, он, Реис, не может позволить штурмовать корабль, на котором находится любимая Шамсинур. Не может дать ей умереть от рук мятежников. Всё это как молния мелькнуло в голове Селима, разом нарушив предыдущий его план. Что делать теперь, когда его люди готовы броситься вперед, на «Голубую жемчужину», едва раздастся пушечный выстрел? «Прежде всего – не допустить этого выстрела»!» Он взглянул на стоящего рядом переодетого Мустафу, на Камиль-бея, находившегося по другую руку «принцессы». Наследник, похоже, веcь был поглощен тем, что происходило на галеоне. «Пора кончать с мальчишкой. Что медлит мой помощник?..» И, будто отвечая на его мысли, сзади пропела стрела – и вонзилась в шею Камиль-бея, пройдя навылет. Старик захрипел, схватился за древко стрелы и медленно повалился к ногам принца, который в ужасе отступил назад, попав прямо в руки Селима. Капудан-паша легко поднял закутанную в покрывало хрупкую фигурку – Мустафа даже вскрикнуть не успел - и швырнул ее в воду. Люди Реиса были предупреждены – и никто из них не кинулся на помощь мнимой принцессе. Селим перегнулся через борт, чтобы убедиться, что наследник пошел на дно; и тут приподнявшийся умирающий Камиль-бей вдруг вонзил ему в спину острие своей сабли. Реис зарычал от боли и ярости; оглянувшись, он толкнул умирающего ногой и, выхватив из ножен меч, одним взмахом отрубил старику его лысую голову. Однако, силы оставили Селима; он упал на палубу, и корсары толпой бросились к нему. - Из пушки не палить, - угасающим голосом сказал капудан-паша, - не палить, я приказываю!.. А, если кто-то появится на воде – стреляйте... И потерял сознание. …А на галеоне происходило вот что. Как мы уже сказали, дон Эстебан оттащил заложника назад; он не особенно церемонился со строптивым мальчишкой, и тот вскрикнул, когда железные пальцы похитителя впились ему в плечи. Но неожиданно принц как-то изловчился – и выхватил шпагу, висевшую у правого бедра своего врага, одновременно вывернувшись из рук дона Эстебана Не ожидавший такой прыти, испанец едва успел отклониться, когда длинное лезвие чиркнуло перед самым его носом; однако, находившийся за спиной заложника Лежю пришел на помощь своему командиру, перехватив сзади кисть правой руки наследника и вывернув ее так, что мальчишка взвизгнул от боли и выпустил клинок. Затем капитан без особых церемоний пнул нахального щенка ногой, и тот отлетел к борту, едва удержавшись на ногах. Вся эта короткая схватка продолжалась какие-то мгновения; и именно в эти мгновения упал сраженный предательской стрелой Камиль-бей, а затем Селим швырнул мнимую принцессу в море. Но последнее ни Лежю, ни дон Эстебан не заметили; увидела это только Шамсинур. Когда Селим кинул переодетого наследника в море, с «Голубой жемчужины» послышался душераздирающий, полный ужаса крик. Шамсинур рванулась вперед, на помощь брату, но дон Эстебан, вновь оказавшийся рядом, удержал ее. Она отчаянно боролась с испанцем, который видел в этой ее борьбе лишь упрямство не желавшего сдаваться мальчишки. Руки недавнего телохранителя были подобны стальным обручам, и все попытки принцессы освободиться были тщетны. Полные ужаса глаза ее вдруг встретились со взглядом стоявшего неподалеку растерянного Нгумбы. У чернокожего волосы на голове встали дыбом при виде того, как обращаются Хосе и рыжебородый не с кем-нибудь, а с самой туниской принцессой. Но у него, тем не менее, хватило ума не вмешиваться в происходившую на галеоне сцену, чтобы не выдать девушку. Увидя в нем единственного, кто может помочь ей, дочь султана крикнула ему: - Мы подарили тебе жизнь! Спаси его, Ради Всевышнего! И Нгумба внял этой мольбе. Одним гигантским прыжком, не обращая внимания на удивленный возглас Хосе, он перемахнул через борт и с невероятной скоростью погреб в сторону галеры капудан-паши. Между тем, Мустафа вынырнул и забил руками по воде. Выполняя приказ Реиса, его люди начали стрелять в тонущего, который снова ушел на глубину... чтобы больше не появиться на поверхности. Шамсинур увидела это и закричала еще громче и отчаяннее, однако больше не пытаясь вырываться. - Что там происходит? – резко спросил дон Эстебан у Лежю. – Куда поплыл Нгумба? - Сам не пойму. Похоже, кто-то в воде там барахтался, а он на помошь бросился как сумасшедший. - А что кричал принц? - «Спаси его, мы подарили тебе жизнь!» - Что за черт?.. – недоумевающе пробормотал испанец, глядя на стремительно удаляющуюся по волнам курчавую голову друга. Смелого пловца также встретил град стрел и треск мушкетных выстрелов. Вероятно, Нгумбу поразило или стрелой, или пулей, потому что он как-то нелепо взмахнул руками и тоже скрылся под водой. Прошла минута... две... три... Ни Мустафа, ни чернокожий не появлялись на поверхности; надежды больше не было. Шамсинур страшно вскрикнула – и лишилась чувств.
Shenat: Лакшми Очень интересно, обязательно продолжайте. Будьте уверены, один читатель у вас точно есть!
Лакшми: Shenat , спасибо большое , поддержка мне очень нужна. Тем более что к последним выкладываемым главам у меня много претензий, и я считаю, что они совершенно неудачны.
Пенелопа: Shenat пишет: Будьте уверены, один читатель у вас точно есть! Не меньше двух. Лакшми пишет: Тем более что к последним выкладываемым главам у меня много претензий, и я считаю, что они совершенно неудачны. Мне кажется, что они вполне в духе всего авантюрного духа. Все это с самого начала неправдоподбно, но это такой вариант неправдоподобия, что его интересно считать. Как фильмы про Джеймса Бонда.
полная версия страницы