Форум » История и повседневная жизнь Англии и других стран » Прекрасная Франция » Ответить
Прекрасная Франция
Цапля: Все об истории Франции, традициях, личностях, оставивший свой след в истории удивительной, загадочной и прекрасной страны.
Ответов - 29, стр:
1 2 All
Хелга: К пишет: Иногда становится очень грустно оттого, что герои отрицательные (или близкие к таковым) выходят у писателей сильнее положительных. "Зло" получается мятежным, страдающим, ошибающимся, а "Добро" статичнее и понятнее, что ли.. Видимо, потому, что у зла больше возможностей для развития, если так можно выразиться. То есть оно может, осознав, что является злом, пробиваться к добру, у зла больше средств для действия - они у него практически не ограничены, в то время, как добро связано по рукам и ногам тем, что оно добро и обязано выбирать достойные средства. Так и получается, что у негодяев больше возможностей и ярче личности. Что-то меня уносит не в тему. К пишет: Когда я читала "Графиню де Монсоро", меня не столько любовная линия увлекала, а сколько развития отношний Шико с другими героями, его диалоги с меланхоличным Генрихом III... О, да! Шико бесподобен! Какая там любовная линия и совершенно скучная графиня, даже близко не стояла. Не в пику Дюма, а лишь сравнения ради.
К: Хелга пишет: совершенно скучная графиня О, Диана де Монсоро действительно не впечатляет. Самая обыкновенная добродетельная героиня - таких сотни в романах всех сортов, ничего цепляющего. Она казалась лучше, когда была "загадочной незнакомкой" для Бюсси. Хотя и тогда я предчувствовала, что будет блекло-возвышенная серость в даме его сердца. Увы, он с самого начала задал такой рыцарственно-романтический тон, что иного ожидать было сложно. У Дюма есть женские персонажи, которые гораздо сильнее графини де Монсоро. Отрицательные героини (Миледи, к примеру) даются ему лучше положительных. Это в продолжение темы о том, что Зло имеет Хелга пишет: больше возможностей для развития, Мефистофель у Гете вышел ярче и интереснее образа Господа, Воланд у Булгакова - объемнее Иешуа. Единственная книга, которой удалось сохранить сияние и чистоту Добра, не сделав его бесцветным - Евангелие. Может быть, из-за религиозности это удалось и Достоевскому. В конце концов, Соня Мармеладова - воплощеие Веры - очень сильный, неординарный персонаж. Неординарный потому, что Достоевский "обыграл" образ добротельной и "честной девицы", принесшей себя в жертву во имя чего-то (как Фантина в "Отверженных".) Но это я тоже ухожу от темы Хелга пишет: О, да! Шико бесподобен! Да, его остроумие и харизма заставляют влюбляться в него с первых строк! Несмотря на то, что он - реальное историческое лицо, что у него много поклонников благодаря Дюма, о нем практически ничего нет, кроме отдельных скудных сведений. И это очень жаль. Наверное, Шико - образ настоящего француза, каким он мне видится. Перефразируя Вольтера, для французов все люди хороши, кроме скучных. А скучный и глупый человек для них одно и то же. Смех - универсальное средство от всего, ставшее настоящим искусством во Франции благодаря салонам XVIII века, и раньше, благодаря культуре Прованса, литературным обществам и кружкам. Во время французской революции люди, шутя, всходили на эшафот. Умереть с утонченным, ярким, остроумным афоризмом на устах стало почти правилом хорошего тона. Остроумие и смех, конечно, ширма для серьезных размышлений, идей, для сложной внутренней жизни, как это было с Вольтером. Может быть, отсюда, из этой природной склонности к остроумию, французская страсть к театру, высокой комедии, переодеваниям, маскарадам..."Жизнь - театр, в нем женщины, мужчины - все актеры." По крайней мере, во Франции.
Хелга: К пишет: Может быть, из-за религиозности это удалось и Достоевскому. В конце концов, Соня Мармеладова - воплощеие Веры - очень сильный, неординарный персонаж. Неординарный потому, что Достоевский "обыграл" образ добротельной и "честной девицы", принесшей себя в жертву во имя чего-то (как Фантина в "Отверженных". Кстати да, опять параллель, Сонечка - Фантина. И в связи с мыслями о положительных образах, подумалось, а возможно ли вообще написать интересный яркий совершенно положительный образ, чтобы он не был приторно скучным? С утра не вспоминается такого (надо с этой темой куда-то перебираться, однако) К пишет: Перефразируя Вольтера, для французов все люди хороши, кроме скучных. А скучный и глупый человек для них одно и то же. Смех - универсальное средство от всего, О, это да! Что бы сталось с миром, не будь он одарен такой способностью! Хотя, именно у французов в литературе тянется трагическая нота. Что тот же Гюго, Стендаль, Золя... собрала всех в "кучу". В этом отношении сдержанные англичане со своей самоиронией кажутся более легкими, у них в каждой трагедии есть доля сарказма.
К: Хелга пишет: И в связи с мыслями о положительных образах, подумалось, а возможно ли вообще написать интересный яркий совершенно положительный образ, чтобы он не был приторно скучным? С утра не вспоминается такого (надо с этой темой куда-то перебираться, однако) Абсолютно согласна - пора перебираться, а то мы уходим немножко в сторону от собственно "Прекрасной Франции" Не знаю, можно ли создать образ, воплощающий в себе Абсолютное Добро, и сделать его настолько интересным, чтобы читатель предпочел его всем другим. Гюго пытался: диньский епископ - это Милосердие и Сострадание. Но он не целиком положителен, он тоже ошибался. Например, монсеньер Бьенвеню, с трудом преодолев отвращение, пошел к умирающему члену Конвента. А причина столь сильной антипатии - в роялистских воззрениях. Конечно, какая разница священнику, кто жаждает утешения? Кто умирающий, если он отходит к Господу, и нужно его подготовить к этому? Однако, епископ придавал этому большое значение. Такого рода нетерпимость уже исключает мысль о том, что перед нами полностью положительный персонаж. Возникает встречный вопрос: а можно ли написать интересным образ, отрицательный во всех отношениях? Чтобы он не был скучным и плоским? Думаю, что Абсолютное Зло так же трудно удается воплотить писателю, как и Абсолютное Добро. Жавер, например, все-таки "оттаял". Он не был злым, он был убежден в своих идеалах. Есть, конечно, Мефистофель и Воланд. Но это скорее исключение, чем правило. Хелга пишет: Хотя, именно у французов в литературе тянется трагическая нота. Что тот же Гюго, Стендаль, Золя... собрала всех в "кучу". В этом отношении сдержанные англичане со своей самоиронией кажутся более легкими, у них в каждой трагедии есть доля сарказма. Англичане, мне кажется, отстраняются от жизни и смотрят на нее со стороны, немного свысока. Отсюда - спокойная ирония и "легкость". А французы "внутри" жизни, какой бы пугающей и безнадежной она не была. Так, наверное А про разное восприятие жизни англичан и французов интересно писал Честертон. Вот ссылка на статью: http://at-french.com/gilbert-chesterton-francuz-i-anglichanin
Хелга: К пишет: Абсолютно согласна - пора перебираться, Ушла сюда А про разное восприятие жизни англичан и французов интересно писал Честертон. Замечательные мысли! Ушла размышлять.
MMaria: Добрый день! после правовых объяснений по "Грозового перевала", который по моей просьбе мне любезно дала deicu (за что ей огромное спасибо) так и тянет наконец-то разобраться с еще одним романтиком - Гюго. Всегда было интересно, насколько реальна судьба Жана Вальжана. Правда ли можно было, украв буханку хлеба, попасть на каторгу на 19 лет? Правда ли условия там были настолько ужасающими, что, сев на 3 года (или 5?) стоило рисковать добавочным сроком и неоднократно бежать? (Уж очень тут Жан Вальжан похож на Алибабаевича из "Джентльменов удачи"). Правда ли, что каторжника так легко было найти, как это делают трактирщики в начале книги? Понимаю, что Торвальд может быть так же пристрастен, как и Гюго, но в другую сторону, но в его "Веке криминалистики" ситуация на то время противоположная - любой каторжник, может сменив ФИО и отпустив усы жить неузнанным сколько влезет. Очень интересно, короче, насколько Гюго выдумал.
deicu: Хмм... Вижу, нам с Вами судьба встречаться. Ответы на Ваши вопросы (не знаю, насколько полные) литературоведы дают. Опираюсь на книгу Романа Белоусова "Тайны великих литературных преступлений" (М.: РИПОЛ Классик, 2004). Прототипы Жана Вальжана рассмотрены на стр. 453-476. Если вкратце, то еще до "Отверженных" Гюго писал повесть "Последний день приговоренного к смерти", где описывается судьба Клода Ге, укравшего хлеба и дров для семьи и попавшего в тюрьму на пять лет. В тюрьме он убил надзирателя, отличавшегося своей жестокостью, и был казнен. Впрочем, даже Гюго признает, что это не правило даже на каторге. Многие считают, что на роль прототипа Вальжана больше годится Пьер Морен, который попал на тулонскую каторгу в 1801 году, а в 1806 году, освобожденный, пытался начать новую жизнь. Епископ города Динь принял в нем участие, дал рекомендательное письмо для своего брата, наполеоновского генерала. Морен показал себя храбрым солдатом и погиб под Ватерлоо. Собственно, ведь Гюго поначалу интересовал именно образ епископа. Что ж, событие похвально его аттестует, как человека и христианина, но Гюго - романтик ведь! - было мало. Если уж христианское милосердие, то пусть каторжник украдет у епископа серебро, а тот не только не обидится, а еще и сам добавит канделябры. Да и пять лет каторги - нормальному человеку более чем достаточно, но романтику (не самому сидеть, конечно, а в романе описывать) - ну-у-у, разве это срок? Такой уж литературный метод, меры он не предусматривал. Сами романтики это за собой знали. Та же Шарлотта Бронте писала своему издателю, жаловалась на критиков, посмевших ей похвалить Джейн Остен и ее реалистический метод: "Они меня станут обвинять в защите преувеличенных страстей" [they would accuse me of advocating exaggerated heroics - я бы даже перевела "страсти-мордасти"] - простите за офф-топик, но из песни слова не выкинешь. Что касается возможности для бежавшего каторжанина скрыться в те поры, правы, разумеется, Вы и Торвальд. Гюго, разумеется, читал мемуары Франсуа Видока и даже лично встречался со знаменитым префектом полиции, который не только очень ловко бежал с каторги, но и совершенно сменил волчью шкуру на овечью (либо наоборот), стал зарабатывать на жизнь ловлей преступников - благодаря чему и послужил великому писателю прототипом сразу и Вальжана, и Жавера. Весьма удобно! А учитывая, что Видок, когда вышел в отставку, завел бумажную фабрику - ясно, что его роль как прототипа не подлежит сомнению.
MMaria: Спасибо огромное! Про прототипа-Видока даже не задумывалась, а здорово получается. Мне бы тут быстро перебежать в тему о авторах-французах, но как-то глупо так метаться. Вот за что я в т.ч. не люблю Гюго, так это за то, что все его страсти очнь крепко приправлены гражданским пафосом, а в его романах так много отступлений и при том, что веры фактам - не на много больше, чем у Шарля Перро. А отступления, фактами не подкрепленные, для меня называются пустым трепом (вот подкрепленные, как у Фаулза - ценнейшая и интереснейшая для меня штука). Кто раз соврал, тому веры нет, а простить осьминога, выпивающего человека, я Гюго не могу. А уж гражданский пафос, построенный на выдумке - и вовсе вещь опаснейшая. Вот когда читаешь про то, как Хитклиф лишает людей наследства или Эдмон Дантес годами безвинно сидит в одиночке - это воспринимается просто как сюжет и не больше - негодуешь именно на Хитклифа или Данглара, но не Англию или Францию. А тут прямо так подчеркивается, сколько сидел Вальжан и за что, с указанием готов начала-конца отсидки- прям хочется местный Зимний брать и из местной Авроры стрелять... пока в фактах не разберешься. Да и при ближайшем рассмотрении это нагромождение страстей-мордастей рушится и обнаруживаются (ну или я вижу) нечно совершенно противоположное - и Жавер кажется человеком за мелочью не видящим крупного (колько во 2м томе у него на участке профессиональных преступников - не один Тенардье, а целая банда, а он охотится за бедным Вальжаном), и Козетта - холодной, неблагодарной и расчетливой. А ведь всего надо было не делать добро кипенно белым, сделать Вальжана бывшим убийцей, убежавшим с каторги и все стало бы гораздо более логично и понятно.
MMaria: Что-то я сегодня преисполнилась очередной порции скептицизма и вопросов. Скажите, а за что Жавер в реальности мог преследовать Вальжана? Не смотря на все побеги Вальжан отсидел свои сроки полностью, а не сбежал. Насколько серьезным правонарушением было то, что вышедший на свободу с чистой совестью занимался коммерческой деятельностью и был мэром, причем под чужим именем? Спасибо
полная версия страницы