Форум » Произведения в соавторстве » Виленские игры - 4 » Ответить
Виленские игры - 4
Хелга: Виленские игры Авторы: Apropos, Хелга Жанр: авантюрный исторический шпионский роман Время действия: весна 1812 года Место действия: Вильна
Таттиана: apropos пишет: А барон серьезно относится к его проблемам и переживаниям. Кто ему ещё принесет такой ворох новостей, нужных и ненужных? Ненужные барону стихи и сердечные переживания молодого прапорщика тоже могут стать важной информацией. Шураша с маменькой - два бесплатных внештатных особо ценных информатора, преданных Вестхофу сердцем. Пржанскому и пани Кульвец надо платить, а, меж тем, у пана уже давно предательская тайная мысль появилась (желание провала барону), пани вообще всех засветила... Ненадежные сотрудники! apropos пишет: Не, ну он, конечно, мошенник и проходимец, но мы его любим, как любого, впрочем, персонажа романа. Наше детище. Блудного сына любят ещё больше, надеются на его исправление, таков Кузякин, как я понимаю. А вот барону досталось больше всех: только-только зажила шишка на лбу, как уже пуля просвистела рядом с его многострадальной головой, потом Родионов его обыскал в присутствии Кузякина (какое унижение), но этого было мало - и Вестхоф провел ночь в кутузке! Хелга пишет: Задачу задаете, дорогие читатели. Я только помечтала. Мне Родионов интересен и в качестве сыщика, и просто как скромный герой, какие нередко встречаются в жизни: тихо делают свое дело, внешне не так заметны, им может какое-то время просто не везти, что-то может не получаться, но они упорно двигаются к своей цели. Таков полковник. Klo пишет: Таттиана, а Вы не думали, что все это всего лишь игра? Я вижу пока, что авторы ведут игру с читателями, вынуждая каждого делать выбор, вставая на сторону барона Вестхофа или полковника Родионова. Я читала этот роман параллельно с его обсуждением и видела, что этот выбор сделал каждый читатель, кто-то написал об этом, кто-то нет, но понять всё равно можно.
Таттиана: Авторы, виновата, неверно написала в предыдущем сообщении: потом Родионов его обыскал в присутствии Кузякина Конечно, сначала Кузякина вывел из комнаты Летюхин, а барона полковник допросил и обыскал один на один. Но это очень унизительно для барона, пусть он успел сжечь фрагмент письма, однако Родионов в этой сцене морально держит верх, я так понимаю.
Юлия: apropos apropos пишет: Щербинин покорно поплелся за хозяином в столовую, с аппетитом умял и рассольник, и фаршированных уток, и паштет, и копченую белугу, и пироги, и бараньи котлеты, и только после двойной порции десерта в виде лимонного мороженого нашел в себе силы покинуть наконец гостеприимный дом барона. Класс! Авторы, дорогие! Вы до чего читателей довели - посты по десять страниц клепают бедные в исступлении голода читательского, вопросы в голову воспаленную лезут, переживания сердечную мышцу мочалят... ПРодолжения!... Молим
apropos: Дамы! Юлия пишет: Класс! Не, ну надо же было накормить мужчин. Юлия пишет: ПРодолжения!... Молим Скоро уже. Таттиана пишет: А вот барону досталось больше всех Ну дык главному шпиону и все шишки достаются. Таттиана пишет: авторы ведут игру с читателями Само собой. Ведь так куда интереснее, нет?
Хелга: Продолжаем... в тот же насыщенный день, в Бакште... **** – Полковник Родионов со срочным визитом, – сообщил дворецкий, входя в гостиную пани Болеславы. – Проси, – кивнула она и уселась на диван, приняв усталую позу и томно закатив глаза. Вошел, прихрамывая, офицер, в полевом мундире со свертком в руках. Коротко, по-армейски, кивнул, отрекомендовался. – Прошу прощения, пани Кульвец, за нежданный визит, но дело мое требует безотлагательности. – Располагайтесь, пан полковник. Что за дело привело вас ко мне? – вопросила Болеслава, взглядом оценивая полицейского – внешность простовата, но не дурен собой; явно не бонвиван, но взгляд цепкий. Ничего, и не с такими справлялась. Настроение у пани после чистилища у Пржанского было боевым: во-первых, наконец-то разрешилось мучившее ее дело с рубашкой, а во-вторых, злость на пана Казимира не прошла, а удвоилась. – Вижу, вы настоящий армеец, не то, что штабные офицеры, которые и не нюхали пороху, – бодро продолжила она, не давая Родионову открыть рта. – Преклоняюсь перед храбростию и отвагой русских офицеров. – Благодарствуйте, – сухо ответствовал полковник. – Но я пришел не для того, чтобы обмениваться любезностями, пани Кульвец. Двадцать пятого апреля у вас был посетитель, некто Кузякин, он шантажировал вас, а вы передали ему вот эту вещь, – полковник развернул сверток, вынул и продемонстрировал Болеславе окровавленную рубашку. – Ах, что это? Что такое вы мне показываете? – заахала она, прижимая ладони к декольте. – Мужская рубашка… испачкана… Неужели это кровь? – Мадам, господин Кузякин все нам рассказал, вам нет нужды притворяться, что вы никогда не видели эту рубашку. Пани Болеслава собралась было начать отпираться и заявить, что никогда не видела ни какого-то Кузякина, ни этой сорочки, но тотчас подумала, что Родионов может опросить слуг, а то и найти такие же сорочки в ее доме, поэтому вздохнула и кротко молвила: – Вы меня пугаете, полковник. – Согласен, такая вещь вполне способна напугать даму, – кивнул Родионов. – Но вам, полагаю, бояться не стоит, потому что именно вы, по утверждению упомянутого господина, отдали ему эту рубашку, как улику, изобличающую господина Пржанского, вашего знакомого. Пани заломила руки в трагическом жесте, а затем обессиленно уронила их. – Хотела бы я посмотреть в глаза этого негодяя… – Которого из негодяев? Вы имеете в виду господина Пржанского? – Нет, другого, того, о ком вы говорите, сикофанта, бессовестного жестокого человека, что наживается на людском горе! Как могли вы, храбрый офицер, поверить такому человеку?! Как? – в голосе Болеславы зазвучала столь трагическая нота, что ей бы позавидовали Екатерина Семенова и мадемуазель Жорж*, присутствуй они при разговоре. – Приходится верить фактам и уликам, – спокойно отвечал Родионов, – тем паче, сорочка помечена вышитой монограммой. Посмотрите сюда, пани Кульвец. Видите буквы: П.К. – Пржанский Казимир, не так ли? Успокойтесь и расскажите мне, как она к вам попала, и почему вы утверждали, что господин Пржанский убил офицера. – Нет, нет! – вскричала Болеслава. – Пан Казимир никого не убивал! Во всяком случае, какого-то офицера… – Какого-то офицера? – переспросил Родионов. – Он убил кого-то другого? – Ах, полковник, вы ловите меня на слове, это нечестно. Я вовсе не это хотела сказать. Вы совершенно запутали меня, а я несчастная женщина, брошенная мужем на произвол судьбы. Он отправил меня сюда в город, а сам блаженствует в Кульвах. Czego oczy nir widza, tego sercu nie zal!** Мужчины так жестоки! «Несчастная женщина» всхлипнула и потянулась за флаконом с нюхательной солью, стоящим на генуэзском комоде. Дотянуться, разумеется, не смогла, и Родионов, шагнув к ней, подал флакон. – Благодарю вас… Он оставил меня здесь, а я так нуждаюсь в утешении… в помощи… – продолжила она, изящно вдыхая успокоительный аромат. – И вдруг приходит этот негодяй, этот сикофант, говорит страшные вещи, я совершенно потеряла голову, все как в тумане, и, чтобы защититься от него, схватила сорочку мужа и отдала ему... я хотела, чтобы мой муж подумал обо мне, я так страдаю от его равнодушия… Я могла бы составить счастье достойному мужчине, но была выдана замуж за равнодушного ко мне шляхтича. Так хочется участия и поддержки… – голос Болеславы зазвучал глубоко и томно, увлажнившиеся глаза потемнели, блеснули и скрылись под густыми ресницами. – Отдали сорочку вашего мужа? Но на ней отчего-то оказались инициалы пана Казимира. – Ах, они совпадают, мужа зовут пан Пшемислав Кульвец. – Но обвинили пана Пржанского? Ваш поступок был весьма целенаправленным, мадам. Ведь у вас была какая-то цель, не правда ли? – Я думала о муже, но в последний момент... – Бася почувствовала, что сама начинает путаться в объяснениях, потому обессиленно вздохнула и простонала: – Я была в затмении, в гневе, в ярости! Я хотела досадить... – Пану Казимиру Пржанскому? Почему? – О, вы совсем не понимаете женщин, полковник! Он обидел меня, неуважением, непониманием, попал под горячую руку! Это личное, и мне неловко говорить об этом... Но это была шутка, пусть и очень жестокая, но шутка... И мне хотелось отделаться от гнусного шантажиста. Я не могла и представить, что он осмелится пустить эту рубашку в ход, ведь пан Казимир весьма суров в гневе, весьма... – Чья же кровь на этой сорочке? – Кровь? – Болеслава часто задышала, потянулась за веером. – Вы не поверите, но это курица... Да-да, пан полковник, просто курица. В затмении я схватила сорочку мужа, бросилась на кухню, а там кухарка разделывала курицу, я и испачкала рубашку куриной кровью. Оскорбленная женщина способна на поразительные поступки, не так ли? – Мадам, вы вымазываете сорочку кровью, отдаете ее шантажисту, называете имя владельца и после этого полагаете, что шантажист выкинет эту вещь в ближайшую канаву? Нет, мадам, вы рассчитывали на другое, не правда ли? Что господин Кузякин или начнет шантажировать пана Пржанского, или донесет на него в полицию. Он промолчал про третий вариант: Пржанский, вспыльчивый, несдержанный человек, убьет шантажиста. – Он донес в полицию, подумать только! – всплеснула руками Болеслава. – Но я уверяю вас: пан Казимир никого не убивал. Арестуйте меня, слабую глупую женщину, за то, что я совершила столь горькую ошибку! Вы когда-нибудь попадали в сети сикофанта, полковник? Конечно, нет, ведь вы же, вероятно, непогрешимы... – Вы могли ограничиться тем, чтобы просто заплатить шантажисту, и вы заплатили, но при этом дали ему улику против Пржанского и назвали имя недавно убитого штабс-капитана Митяева. Вы были знакомы с Митяевым? – С какой стати мне быть с ним знакомой? Повсюду обсуждали его гибель... кстати, его тело нашла мадам Щербинина, вы знаете.. вот я и упомянула его, этого Митяева. – Вы знакомы с госпожой Щербининой? Она вам рассказала о своей находке? – быстро спросил Родионов, отметив в голосе пани Кульвец новую нотку при упоминании этого имени. – Какая важность, знакома ли я с мадам Щербининой? Не настолько знакома, чтобы вести с нею беседы о ее приключениях. Вы ее тоже допрашивали? Если нет, то не мешало бы порасспросить: возможно, она знает более, чем кажется. Представьте, она соседствует с бароном Вестхофом? Живут в одном доме, подумать только... – Что она может знать? – заинтересовался Родионов. – Что-то о погибшем штабс-капитане? Или об этом шантажисте? – Отчего вы об этом у меня спрашиваете? Я с нею, как уже сказала, не приятельствую. Расспросите ее, она весьма словоохотлива. А вы считаете, что мадам Щербинину тоже шантажировали? – последний вопрос Болеслава задала, довольная вдруг возникшей мыслью. – Насколько мне известно, шантажировали вас, – ответил несколько оторопевший Родионов. – Вы отчего-то указываете на мадам Щербинину. Ежели вам что известно, говорите, а коли просто хотите перевести разговор и кинуть тень подозрения на указанную госпожу, то отвечайте на мои вопросы. – Нет, мне ничего такого неизвестно, – холодно сказала пани Болеслава. – Ни на кого я не хочу кинуть тень, я и так достаточно пострадала. Полковник продолжил, возвращаясь к главной теме: – Могу я попросить вас показать мне сорочки пана Кульвеца? – Сорочки мужа? Пожалуйста, сей же час будут здесь. И вы убедитесь! В чем убедится полицейский пани уточнять не стала, вызвала слугу и велела принести сорочки. Распоряжение было исполнено довольно быстро: через несколько минут в гостиной явился слуга со стопкой аккуратно сложенных сорочек. – Вот, извольте посмотреть, господин Родионов, – Болеслава эффектным жестом развернула верхнюю в стопке рубашку, демонстрируя вышитую монограмму П.К. Родионов признал знакомый ему вензель, один в один совпадающий с вышивкой на небезызвестной улике. Надо признать, что объяснениям пани Кульвец он поверил. Ревнивая женщина с пылким темпераментом вполне способна нагородить подобный ворох нелепиц, не отдавая себе отчета, к чему это может привести. «Не к Щербининой ли она приревновала пана Пржанского?» – подумал он, припомнив как нынче сей господин признался в интересе к той даме. Вопрос с сорочкой можно было считать разрешенным, но оставалось еще одно: фальшивые ассигнации. Поэтому, поблагодарив пани за возможность взглянуть на сорочки пана Кульвеца, и дождавшись, когда слуга удалится, полковник сказал: – Надеюсь, что столь же откровенно вы расскажете мне о тех деньгах, коими расплатились с господином Кузякиным. – Что же мне о них рассказать? – удивленно спросила Болеслава. – Фальшивые ассигнации вы вручили Кузякину тоже в затмении, мадам? – резко продолжил Родионов. – Что? Что такое вы говорите? Ка…кие фальшивые ассигнации? – Те самые, которые вы вручили ему вкупе с сорочкой. Пани прижала руку ко лбу. – Каков подлец, каков лайдак! Да, я расплатилась с ним, но мои ассигнации были настоящими! Он лжет, он подсунул вам… Приведите его, и пусть он попробует лгать здесь, мне, несчастной одинокой женщине! – голос пани зазвенел искренним негодованием. – Успокойтесь, пани Кульвец, успокойтесь. Стало быть, вы признаете, что заплатили ему, но отрицаете, что деньги были фальшивыми. – Разумеется! Откуда мне взять фальшивые? – простонала Болеслава. – Тем не менее ассигнации, врученные вами шантажисту, оказались поддельными, – отвечал Родионов. – О, матка Боска Ченстоховска! Думаете, меня обманули? Подсунули фальшивые деньги? Какой ужас! Пан Кульвец не знает, в какое положение он поставил меня. Я совершенно беспомощна. Болеслава хлопнула ладонью по шелковистой обивке дивана. – Неужели он мог такое сделать? Знать не знала, что они фальшивые! А вы уверены, что это именно те деньги? Или вы хотите любой ценой найти мне вину? Я ведь могу обратиться к своим покровителям, и вам придется раскаяться! – Мадам, – сказал Родионов, догадываясь, о каких покровителях идет речь, – я всего лишь исполняю свой долг. Что до покровителей, их реакция может оказаться весьма неожиданной для вас, коли они узнают, что вы распространяете фальшивые ассигнации. Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Итак, вы утверждаете, что получили эти деньги от мужа? Какова была сумма, когда они были вам переданы? С кем? – Я распространяю фальшивые деньги? Как вы можете? Вы не имеете права задавать мне такие вопросы! – взвилась Болеслава, хватаясь за флакон с нюхательной солью. – Да и разве я помню, когда и как это было? – Мадам, мне надобны обстоятельные ответы на сии вопросы, – терпеливо объяснил Родионов. – Дело весьма серьезно. – Я уже дала обстоятельные ответы, более ничего сказать не могу. Я была уверена, что мои деньги настоящие! А вы представьте, каково иметь дело с шантажистом! И как только им удается доставать все эти бумаги! Небось подкупают направо и налево, в мусоре роются, мерзавцы! На вашем месте я бы порасспросила у этого Кузявкина: кого еще он пытался подцепить на свой крючок! А? Какова мысль, полковник? Будь я мужчиной, я бы давно вытрясла из этого негодяя все его секреты! – Не беспокойтесь, мадам, все вытрясем, – пообещал Родионов. – Коли вы не хотите отвечать, нам придется связаться с вашим мужем, а здесь произвести обыск. Итак, мадам? Что вы предпочитаете? – Ах вот как? Обыск! Вы также изволите шантажировать меня? Перспектива объяснения с паном Кульвецом предстала перед пани Кульвец еще более опасной, чем та несчастная записка, с которой явился Кузякин. Инструкции пана Казимира не помогли, полицейский оказался на редкость упрямым. Родионов обвел взглядом стоящее у окна бюро, массивные ящики комода. Ему совсем не хотелось производить обыск, но пани Кульвец не оставляла ему выбора. – Где ключи от этих ящиков? - спросил он. – Ах, прекратите, не трогайте мои вещи, – простонала Болеслава. – Я признаюсь, только, прошу вас, не сообщайте мужу – он не переживет этого... Он скуп... а у меня столько расходов, костюмы, платья... я ведь воплощала Польшу на встрече государя, знаете ли. Расходы огромны, и мне пришлось продать некоторые драгоценности... вот откуда деньги. Но я настаиваю, что они были настоящими... Пани без сил откинулась на подушки, лежащие на кушетке. – На какую сумму, кому и где вы их продали, мадам? – спросил Родионов. – Адрес? – Я вовсе не обязана сообщать такие подробности! – взвизгнула Болеслава, вскакивая. – Вы не имеете права, вы... это мое личное дело, как вы можете... – Мадам, в ваших же интересах ответить на все мои вопросы, – сказал Родионов. – Вы же не хотите, чтобы я расспрашивал ваших слуг? Или предпочитаете обыск дома? – Какой вы, однако... natarczywy... упорный... настойчивый. Prawdziwy człowiek... настоящий мужчина, воин... Только я не понимаю, что вы желаете от меня... узнать. Хорошо, хорошо, я скажу вам, кому продала украшения. Могу ли я рассчитывать, что мой муж не узнает этого? Она помедлила, ожидая каких-то слов от полицейского, но он молчал, и Болеслава, вздыхая, перечислила несколько лавок ростовщиков, куда иногда действительно сдавала кое-какие драгоценности. – Вы довольны, пан полковник? – она бросила на Родионова один из своих многозначительных взглядов. – Пани Кульвец, вы же понимаете, что я проверю этих ростовщиков. И если вы мне солгали, вернусь к вам уже с частным приставом. – Как вы можете так думать обо мне? – обиженно спросила Болеслава. – Что ж, пани, – чуть усмехнувшись, сказал Родионов, – вижу, вы кругом невиновны, рубашку супруга вручили шантажисту в умопомрачении, а ваши ассигнации сами собой превратились в фальшивые. – Да, все именно так! Меня, несчастную женщину, определенно оклеветали, обманули, не поняли... – жалобно протянула Болеслава, – и обвиняют вместо того, чтобы помочь! – Вам действительно требуется помощь, но иного рода. – Какого же, господин Родионов? – Помощь того, кто объяснил бы вам, что все наши поступки имеют свои последствия, иногда очень тяжелые. С этими словами полковник упаковал злополучную сорочку и распрощался с пани. «Весьма странная история, как и все ее участники», – в очередной раз подумал он, покидая ее дом. * - известные актрисы того времени, соперницы на сцене. ** - С глаз долой из сердца вон!
bobby: Хелга Прижал-таки Родионов Басю- не помогли ей все её ужимки да ухищрения. На такого ничего не действует. Малаша пишет: Я бы тоже с удовольствием посмотрела на влюбленного Родионова. А я, честно говоря, не представляю Родионова влюбленным. Он такой... исправный служака, очень правильный, положительный, весь в службе. И будет со временем прекрасным семьянином... с женой, которую родители сосватают. Без всяких бурь и страстей...
apropos: Хелга Бедный Родионов! bobby пишет: И будет со временем прекрасным семьянином... с женой, которую родители сосватают. Без всяких бурь и страстей... А вот это, кстати, не обязательно. Исправные служаки могут влюбиться в самый неподходящий момент и даже в самую неподходящую особу, и эта любовь может их так выбить из колеи... что только держись.
bobby: apropos пишет: Исправные служаки могут влюбиться в самый неподходящий момент и даже в самую неподходящую особу, и эта любовь может их так выбить из колеи... Не спорю, могут. Но пока мне Родионов представляется именно таким, у каждого читателя свой образ складывается... Может, у авторов свои виды на Родионова, и он в один прекрасный момент слетит с катушек из-за любви?.. Это было бы очень интересно.
apropos: bobby пишет: Но пока мне Родионов представляется именно таким Ну так он именно таким служакой сейчас и предстает перед нами. Наверное, просто еще не влюблен. И слишком занят.
Хелга: apropos пишет: А вот это, кстати, не обязательно. Исправные служаки могут влюбиться в самый неподходящий момент и даже в самую неподходящую особу, и эта любовь может их так выбить из колеи... что только держись. Больше все-таки склоняюсь к варианту bobby - женится по "расчету" и будет хорошим мужем на всю оставшуюся жизнь.
Малаша: Трудно приходится Родионову, Басю сложно уличить, ее слово против слова шантажиста. С сорочкой смешно получилось, но опять не подкопаешься. Как и с фальшивками. Похоже, Бася выйдет сухой из воды. Хелга пишет: женится по "расчету" и будет хорошим мужем Хорошим мужем точно будет. С расчетом не хотелось бы, Родионов заслуживает любовь. bobby пишет: Это было бы очень интересно. Очень! Спасибо, авторы!
Таттиана: Хелга, ! Здорово! Родионов потряс Басю посильнее Пржанского и кое-что выудил, Хелга пишет: «Не к Щербининой ли она приревновала пана Пржанского?» – подумал он, припомнив как нынче сей господин признался в интересе к той даме. До чего хорош Родионов, и какой деловой допрос! Всё же она запуталась: пыталась перевести стрелки на Щербинину, свалить фальшивки на мужа, которого, оказывается, боится.
ДюймОлечка: Хелга Какой занятный разговор :) Бася - настоящая женщина, хитростью и всякими женскими штуками ускользает от неудобных вопросов :) Малаша пишет: С расчетом не хотелось бы, Родионов заслуживает любовь Расчет не исключает возникновения чувств, все равно же выбирают в жены если не любимого, то хотя бы приятного человека.
Таттиана: Ещё вчера заметила, что пана Кульвеца переименовали, нашла в ВИ на 11 странице, apropos пишет: Она лихорадочно размышляла, что предъявить в качестве улики. Какую-то вещь? Сорочка! Мужнина сорочка с вышитыми инициалами и ведь как у Казимира – «П.К.» – Павел Кульвец. А теперь он Пшемислав. Этот загадочный муж Болеславы как будто где-то рядом, постоянно всплывает в разговоре, и стопка дорогих чистых сорочек всегда наготове для ревнивого, скупого, старого мужа. Мне нравится, что предыдущий и новый эпизод своеобразно связаны: в предыдущем эпизоде пани Болеслава была в стихах Шураши и в его страданиях, а теперь предстала собственной персоной, «Афродита в пене», точно! Только на доблестного полковника эта пена не действует, «ну настоящий полковник»(с)! Авторы
Хелга: Дамы! Малаша пишет: Трудно приходится Родионову, Басю сложно уличить, ее слово против слова шантажиста. Да, с такими дамами нелегко, но он держит свою линию. Таттиана пишет: До чего хорош Родионов, и какой деловой допрос! Спасибо, радует! ДюймОлечка пишет: Бася - настоящая женщина, хитростью и всякими женскими штуками ускользает от неудобных вопросов :) Но все равно ей не удается задурить Родионову голову этими штучками. ДюймОлечка пишет: Расчет не исключает возникновения чувств, все равно же выбирают в жены если не любимого, то хотя бы приятного человека. Да, и в те времена большинство браков, полагаю, происходили по расчету. Родители сговорились, дети согласились. А там уже как пойдет, или придет любовь, или уважение, или нелюбовь. Или привычка. Таттиана пишет: А теперь он Пшемислав. Этот загадочный муж Болеславы как будто где-то рядом, постоянно всплывает в разговоре, и стопка дорогих чистых сорочек всегда наготове для ревнивого, скупого, старого мужа. О, да, внимательный читатель! Мы этого загадочного пана переименовали по ходу дела, а исправить позабыли. Таттиана пишет: Мне нравится, что предыдущий и новый эпизод своеобразно связаны: в предыдущем эпизоде пани Болеслава была в стихах Шураши и в его страданиях, а теперь предстала собственной персоной, «Афродита в пене», точно! Разрушила романтический образ...
Таттиана: Хелга, спасибо за ответ . Хелга пишет: Разрушила романтический образ... Я бы сказала, Болеслава ярко продемонстрировала другую свою сторону: «Афродита в пене» улик, фальшивок, попыток перевалить ответственность на собственного мужа, на Щербинину (на кого угодно), пригрозить жалобой высокому покровителю. Хелга пишет: Но все равно ей не удается задурить Родионову голову этими штучками. Образ Родионова вырисовывается более конкретно, оказывается, он в меру галантен с дамой и, видимо, имел опыт общения с подобными женщинами. Он даже умудрился сделать воспитательное внушение Басе, Хелга пишет: Вам действительно требуется помощь, но иного рода. – Какого же, господин Родионов? – Помощь того, кто объяснил бы вам, что все наши поступки имеют свои последствия, иногда очень тяжелые. Забавно, они примерно одного возраста, надо думать.
Хелга: Таттиана пишет: Забавно, они примерно одного возраста, надо думать. Но разная у них жизнь и взгляд на нее. Таттиана пишет: Я бы сказала, Болеслава ярко продемонстрировала другую свою сторону: «Афродита в пене» улик, фальшивок, попыток перевалить ответственность на собственного мужа, на Щербинину (на кого угодно), пригрозить жалобой высокому покровителю. Пена в худшем ее смысле...
Хелга: У Плаксы вторая половина дня прошла в письменных трудах. Наказала Пелагее, чтобы к ужину все было готово и с пылу-с-жару, но не подавать, пока не распорядится. Перечитывала записки, сокрушаясь, что надо бы переписать — то клякса, то чернила расплылись от слез,— да времени не оставалось: подбирала платье, чтобы выглядеть... Как она должна выглядеть перед ним? Скромно, но уверенно... Надеть жонкилевое, отделанное алой атласной лентой? Нет, слишком нарядно, — он ведь просто зайдет за записками и, может быть, отужинает. В конце концов остановилась на простом бирюзовом в розовую полоску, шитом своими руками по модному журналу прошлого года. Пока мыла волосы, сушила, расчесывала, почти час прошел. Побранила явившуюся с опозданием Феклушу. Та принялась укладывать барыне волосы, да не успела — пришел Корней с известием: — Барыня, к вам их сиятельство, господин барон. Ждут в гостиной. Плакса вскочила, шпильки разлетелись по полу, волосы рассыпались волной по плечам. — Корней, скажи, пусть подождет, я сейчас. Фекла, ступай, сама уложу волосы. Нет, погоди… нет, иди… Собрала волосы в пучок, заколола гребнем, и вышла в гостиную, словно в парную. После весьма занимательной беседы с младшим Щербининым барон отправился к дому у Зеленого моста осмотреть место для связи с агентом, предложенное Пржанским. По пути не один раз проверился, нет ли за ним соглядатая. Пока бродил по заброшенному саду, пошел дождь, и барон изрядно вымок. Домой вернулся уже к вечеру, переоделся и отправился на второй этаж, к Щербининой. Евпраксия Львовна явилась в гостиную через несколько минут. Барон, в ожидании сидевший на стуле, поднялся навстречу. Она выглядела так, словно ее застали врасплох, – с растрепанными волосами, в платье немыслимой расцветки и устаревшего фасона. Впрочем, сияющие глаза, чудный румянец, заливший щеки, и теплая улыбка с лихвой компенсировали все недостатки ее туалета. Вестхофу захотелось сжать ее в объятиях и увести в спальню, но прежде следовало разобраться с делами, дабы более на них не отвлекаться. По крайней мере этим вечером, ход которого он заранее распланировал. Посему барон показал на бюро в углу, где в крайнем беспорядке валялись перья, а на бюваре топорщилась стопка измятой бумаги, и спросил: – Сделали записи? Она ринулась к бювару, схватила с него ворох исписанных листов и протянула ему, пробормотав: – Целый день писала… не успела набело. Присела на диван, сложив руки на коленях. Барон заметил ее смятение, и это его весьма позабавило. Он взял бумаги, устроился за столом и принялся за чтение записей. Почерк и стиль письма были под стать ее характеру: четкое написание округлых букв чередовалось с зигзагообразными иероглифами, строчки съезжали вниз, слова зачеркивались и переписывались, мысли опережали друг друга, и весь этот поток сознания то размывался слезами, то закапывался чернилами. Барон вздыхал, разбираясь в записках. Прогулки, магазины, приемы, визиты, обеды и ужины... Постоянно фигурирует Элен Веселовская с дочерьми... Последние дни часто упоминается Пржанский... Сын с приятелями... Барон ткнул пальцем в расписание четверга. – Что за приятель? – Поручик Корягин. Весьма приятный юноша, – заверила его Плакса. – О чем-нибудь говорили? – Шураша, то есть, Александр Захарович, рассказывал о службе, куда-то они ездили, то ли за картами, то ли с картами. Я с ним и парой слов не успела обмолвиться... Взяли пироги, что испекла Пелагея – Шураша очень любит, – да и умчались, как обычно, по делам службы. – Во вторник были на маневрах... полковник Борзин вас сопровождал. – Да, Федор Гаврилович... Ох, горе-то какое! Барон задумался: не связано ли нападение на Щербинину с Борзиным? Или с его гибелью? – О чем вы с ним говорили, кто там еще был? – Элен Веселовская с нами была, и дочери ее... Ни о чем толком не говорили. Вы ведь знаете, Федор Гаврилович не слишком разговорчивый, больше отмалчивался. Что было неудивительно: сложно вставить хоть слово в присутствии мадам Щербининой. Тем не менее барон заставил ее припомнить все подробности той поездки с Борзиным, впрочем, не получив никакой любопытной информации. Зато при внимательном изучении записей выявилась примечательная закономерность: Евпраксия Львовна неоднократно отправлялась в город в сопровождении лишь слуги, а то и одной служанки. По утрам вместе с кухаркой часто захаживала на рынок, днем любила пройтись по магазинам, где в уличной толчее ее могли подстерегать любые неожиданности. После вечерних приемов не раз возвращалась домой не в экипаже, а пешком, в компании все того же Корнея. Она благополучно прожила всю последнюю неделю, хотя возможностей на нее напасть имелось предостаточно. В четверг без происшествий вернулась поздней ночью с танцевального вечера, в пятницу с утра ездила в Снипишки с Пржанским и встретила там Борзина, вечером отправилась гулять, прихватив с собой слугу, и целый час провела в сквере у Замковой горы. А на следующий день ее попытались убить. Что-то произошло именно вчера, в субботу. – Расскажите-ка мне о вчерашнем визите к Веселовской, – сказал барон. – Кто там был, какие велись разговоры, о чем? – О вчерашнем? – переспросила Плакса. Она чувствовала себя нерадивой ученицей, отвечающей невыученный урок французу-гувернеру. – Обычный визит... Элен принимает много гостей, ей удалось снять дом, достаточно просторный. Я бы тоже хотела пригласить близких знакомых к себе, но, вы же видите, у меня совсем нет места. Вы бы были первым гостем на этом вечере... – зачастила Плакса. – Весьма польщен, мадам, но прошу ближе к делу. Кто там был? – Да, да, Никол... Николай Иванович... Были там, разумеется, Элен с дочерьми, княгиня Головкина с дочерью, офицеры – несколько штабных, один гвардейский – родственник княгини, граф Ардаевский, Шураша с приятелями – они приехали позже. Сашенька рассказал очень забавный анекдот о том, как несет службу вместе с поручиком Богуцким, все смеялись. Мой сын очень остроумный... Говорили о театре, я люблю театр, особенно оперу, но нечасто бываю, я ведь живу в деревне. Элен понравился тенор, а мне показалось, что он фальшивил и в верхних нотах был слабоват. – Не думаю, что на вас напали из-за того, что вы не оценили мастерство здешнего тенора, – пробормотал барон. – Какие темы, помимо театра, обсуждались? И потрудитесь вспомнить все реплики – не о погоде, конечно, или модах. Обсуждались ли какие-то сплетни, недавние события, допустим, о том убитом штабс-капитане... Упоминался ли в разговорах полковник Борзин? – Нет, о Федоре Гавриловиче ничего не говорили, да и штабс-капитана не поминали, разве что, я прослушала. Тенора не обсуждали, это же было позже, в театре. Кстати, у капитана Стоврича прекрасный баритон, вы же слышали, как он поет. Он на приеме спел пару романсов, очень неплохо... Я сделала ему комплимент, мне особенно понравился второй романс. Сашенька очень остроумно заметил, что на службе испачкал пальцы в чернилах, потому что ему сподручней держать саблю или пистолет, чем перо. А почему вас так интересует Федор Гаврилович? «Сначала тенор, теперь баритон», – обреченно подумал барон. Впрочем, он заранее предполагал насколько сложно будет добиться от взбалмошной соседки вразумительных и ясных ответов. – О чем еще шел разговор? Помимо обсуждения романсов, – спросил он, игнорируя вопрос о Борзине. Нет надобности делиться с нею своими подозрениями, к тому же весьма неопределенными. У Плаксы путались мысли – барон опять стал деловитым и холодным, словно время повернуло вспять, дотошно задавал вопросы, смотрел холодно и строго. Назвал бы Евой, взял бы за руку, ей было бы легче отвечать на его вопросы. Или труднее? – Обсуждали романсы, да... – вздохнув, сказала она. – Потом кто-то из офицеров начал читать стихи. Шураша мой сочиняет стихи, но робеет их декламировать. А мне кажется, хорошие стихи... Ежели бы вы услышали, то наверняка признали его умение. Но он не решится, конечно, вам почитать... – Решился, уже решился и не раз, – пробормотал барон, надеясь только, что от него не потребуется восхвалений слога и стиля образцов поэтического таланта прапорщика. – Читал? Ах, Шураша! – всплеснула руками Щербинина. – Вы удостоились… – она смешалась и торопливо продолжила: – А затем баронесса стала рассказывать, что ей некий пиит написал в альбом стихи и... Вы же не думаете, что все это имеет какое-то отношение ко вчерашнему? Произнеся последнее слово, она зарделась и так дернула платочек, который по привычке держала в руках, что тонкая ткань едва не расползлась пополам. – Пока не знаю, что может иметь отношение к нападению на вас, а что – нет, – ответил барон, начиная сомневаться в правильности избранной им тактики. Эта женщина не способна сосредоточиться и внятно изложить содержание ни своих, ни услышанных разговоров. – Бог с ними, со стихами, – сказал он и, подумав, решил испробовать другой подход. – Возьмите перо и начинайте составлять список всех мужчин, присутствовавших у графини, одновременно сообщая мне, о чем они говорили, помимо чтения стихов и исполнения романсов. Итак, первый, пишите, скажем: Ардаевский... Плакса, устроившись за бюро, обмакнула перо в чернильницу и вывела: Ардаевский. – Граф Ардаевский очень галантный мужчина. Федор Гаврилович собирался в театр, но не пришел... – она вздохнула, – не мог прийти. Граф сопроводил нас с Элен, Жюли и Бетси, это ее дочери. А позже, когда сообщил о несчастье, был так любезен, что предлагал проводить меня, но я отказалась, вот все и случилось... Она быстро посмотрела на барона, наткнулась на его ожидающий взгляд и торопливо добавила: – Он, Ардаевский, рассказал анекдот про сочинителя стихов, а более ничего такого не говорил. Все смеялись. Вам пересказать анекдот? – Не стоит, – отвечал барон. – Но отчего граф предложил проводить вас до дома? Вы сказали ему, что собираетесь уходить из театра? Когда это было, кто-то еще мог слышать, что вы отправляетесь домой? Расскажите подробно. – Анекдот очень забавный, хотя, возможно, вы его и слышали, граф рассказывает его не в первый раз, – упрямо повторила Плакса. – Я сказала Ардаевскому, что собираюсь уходить, потому что, узнав о несчастье, поняла, что не могу более в театре оставаться, и ему о том и сообщила. А разве вы бы остались, узнав о гибели друга? – она выдержала паузу, но не услышав ни да, ни нет, с очередным вздохом продолжила: – Граф предложил вызвать экипаж, но я отказалась, потому что мне было нехорошо, душно... хотелось подышать воздухом, вечер был теплый... да вы сами знаете... Может быть, пани Кульвец слышала наш разговор с графом? Она была там, я ведь вам рассказывала. – Даже если слышала, вряд ли стала бы подсылать к вам убийц, – резонно заметил барон. – А вот я в этом не уверена, – пробормотала Плакса. – Эта пани вполне могла подослать… – Вот как? И за что она вас так невзлюбила? – Видимо, есть за что, – вздохнула Евпраксия Львовна. – По правде говоря, я её тоже не слишком жалую. Ей всегда хочется оказаться там, где ей вовсе быть не следует. – Пани Кульвец весьма энергична, – дипломатично согласился барон. – Вот-вот, вы очень верно заметили: весьма энергична! – подхватила Плакса. – Более того, любопытна и назойлива... – Что вы говорите? – разыграл изумление барон и, желая пресечь сию тему, предложил продолжить составление списка. – Кто еще был у Элен? – задумчиво произнесла Плакса. – Стоврич, де Визе… О, когда Ардаевский преподнес свой анекдот... я все же коротко перескажу: некий пиит писал письма своей возлюбленной, а однажды перепутал письма и отправил ей письмо, которое писал своей матушке, а матушке отправил поэтическое, причем, весьма фривольное, послание, которое написал своей даме сердца. Вы понимаете соль, Николай Иванович? А де Визе сказал, что эпистолы ныне уже не те, что прежде. Записываю капитана Стоврича и капитана де Визе... – Пишите всех по очереди. И вспоминайте, что говорил каждый, свои реплики в ответ, уточняйте, что было в общем разговоре, что – наедине, – сказал барон, выказывая завидное терпение. Евпраксия Львовна обмакнула перо, занесла его над бумагой, чернила капнули на лист, она бросила перо и сказала: – Эпистолы уже не те, сказал де Визе, а мой Шураша принялся спорить, что сие не так. Бедный Сашенька, он такой пылкий, когда вступает в спор, кипятится, волнуется. Совсем мальчик! Вы дважды спасли его от напасти, Николай Иванович! Если бы не вы, не знаю, что и было бы… Она всхлипнула и замолчала.
ДюймОлечка: Хелга Вот я так и думала, что наряжаемся мы более для себя, мужчины хоть и отметят, но не оценят Вот же ледовитый, мог бы как-нибудь и поддержать Еву, хотя тогда бы она точно ничего не вспомнила. Да и вообще, я точно не смогу пересказать свой вчерашний вечер - кто и что там говорил, а я считаю, обладаю хорошей памятью - так что Эпракса еще о-го-го, и ему можно сказать повезло :)
Klo: Хелга Наконец-то! У барона железная выдержка: такой словесный поток выдержать, не захлебнуться, да еще информацию попытаться получить... Но коварная ты - на самом интересном месте!
полная версия страницы