Форум » Произведения в соавторстве » Виленские игры - 3 » Ответить
Виленские игры - 3
Хелга: Виленские игры Авторы: Apropos, Хелга Жанр: авантюрный исторический шпионский роман Время действия: весна 1812 года Место действия: Вильна
apropos: Малаша Малаша пишет: Беседа показалась очень интересной. Спасибо! Главное, чтоб не скучной. bobby bobby пишет: Он такой чересчур деятельный и суетливый, шуму много, толку мало. Ну да, и таким он предстает в своих Записках, кстати. Да и история с Нарбонном, им рассказанная, как и изъятая инструкция у Нарбонна - все выглядит очень неправдоподобно, потому Родионов и выказывает удивление и сомнения. Как и Нарбонн.
Хелга: Весьма довольный тем, что план Б сработал, и вчерашняя встреча барона с французским посланцем удалась, пан Казимир решил посвятить утро сердечным делам и отправился в оружейную выбирать пистолет для Щербининой, надеясь, что деятельная вдовушка еще не успела приобрести таковой в лавке. С удовольствием перебрав любимую коллекцию, Пржанский остановился на небольшом изящной работы дорожном пистолете. Вполне подойдет для дамы. Любопытно, зачем ей оружие? Для развлечения или что-то посерьезней? Пан Казимир велел седлать Рудого и, вооружившись коробкой с пистолетом, отправился с визитом на Рудницкую в дом пана Стаховского. Поднявшись в квартиру и приказав слуге сообщить барыне о своем прибытии, он прошел в заставленную случайной мебелью гостиную, где навстречу ему шагнула отчего-то раскрасневшаяся и потому показавшаяся невероятно прелестной Евпраксия Львовна. – Ах, пан Казимир! – всплеснула она руками. – Как вы неожиданно… с визитом. А я собиралась, впрочем, я рада вам, проходите, располагайтесь, вот сюда, на диван, вам будет удобно… Она засуетилась, промокнула глаза платочком, поправила подушки на диване, куда усаживала гостя. – Пани Эпракса, наряд вам весьма к лицу, – оценил он ее желтое платье, украшенное зелеными лентами. Щербинина, комкая в руках платок, опустилась на стул, замолчала, словно о чем-то задумалась, затем встрепенулась и спросила: – Пан Казимир… не откушаете ли чаю? Я сей же час распоряжусь. – Благодарю, пани Эпракса, не утруждайтесь. Меня ведь привела к вам не простая праздность, но встреча с вами в городе намедни, когда вы столь неожиданно покинули мой экипаж, оставив меня в изумлении и неведении. Но, помня, что вы, дражайшая, направлялись в оружейную лавку, я решился преподнести вам сей скромный подарок в память нашего столь приятного знакомства. С этими словами Пржанский протянул Щербининой коробку, предварительно галантно раскрыв ее. Евпраксия заглянула в коробку и ахнула. – Пан Казимир! Что вы? Как… Это же пистолет! Боже! Нет, зачем же... что вы, право? – Я не угадал с подарком? – страстно спросил Пржанский. – Пытался следовать вашим желаниям… Чудный, маленький пистолет, удобный для дамских пальчиков. Терцероль!* – Нет, что вы, что вы! Я… просто я не могу принять такой подарок! Я уже… ах нет, ничего… Она вздохнула, прижала руку к груди и всхлипнула. – Я выписываю оружие лучших мастеров Европы, – сообщил пан Казимир. – Вы не будете разочарованы, а для меня окажете величайшую честь. – Честь? Ах, да честь… – пробормотала Евпраксия Львовна. – Честь – это так не просто, Казимир Чеславович. Если бы вы знали… Как же прикажете вас отблагодарить? – Лучшей благодарностью станет теплый взгляд ваших чудесных глаз, пани Эпракса, – пылко сказал Пржанский. – Позвольте научить вас, как с ним обращаться. Приняв к сведению ее слова о чести, он взял ее руку, прочувствованно сжал ее пальчики и поцеловал в ладонь. Последующие четверть часа пан Казимир в подробностях инструктировал вздыхающую и всхлипывающую Евпраксию Львовну о правилах обращения с огнестрельным оружием, а в конце своей речи поинтересовался, не пожелает ли пани прогуляться с ним в какое-нибудь красивое и укромное загородное место, где он мог бы преподать ей уроки практической стрельбы. – Я неплохой стрелок, пани Эпракса, – похвалился он. – Вы любите охоту? Или воевали? – И то и другое, – кивнул Пржанский. – Небось, участвовали в воинстве Костюшко? – неожиданно спросила она. – Да, защищал Вильну, мы держали оборону за оврагом у ворот Остробрамы, – удивившись вопросу, а потому искренне ответил Пржанский. – Но я был тогда молод и горяч. – Мой супруг погиб в Варшаве, в девяносто четвертом… осенью, – сообщила Щербинина и всхлипнула, промокнула слезу. – Ах, Захар Ильич… – Сочувствую вам, – неловко пробормотал Пржанский, чувствуя, что разговор принимает вовсе не нужное ему направление. – Но с той поры прошло много лет – что было, а не есть, не пишется в реестр. – Да, но все наши печали остаются с нами… и радости тоже, – согласилась Евпраксия Львовна и надолго замолчала, время от времени вздыхая и прикладывая платочек к глазам. Пржанскому очень хотелось бы узнать, зачем нежной вдовушке понадобился пистолет, но он подумал, что форсирование событий может привести к непредсказуемым последствиям и, из тактических соображений, решил временно ретироваться. – Я утомил вас, пани Эпракса, – сказал он, вставая. – Но вы всегда можете располагать мной. Может, завтра утром я заеду за вами, и мы свершим небольшой вояж в Снипишки, прихватив сие оружие? – Хорошо, буду ждать вас, – вдруг согласилась она, видимо, не найдя противных аргументов. Пржанский распрощался, выслушав еще несколько благодарственных фраз Щербининой, и, вполне довольный собой и развитием событий, вышел из квартиры. Когда он, насвистывая себе под нос, взялся за ручку входной двери, она неожиданно открылась снаружи... * Дорожный или так наз. «засапожный» пистолет длиной 18,5см. Терцероли изготавливались во многих оружейных мастерских Западной Европы, занимавшихся производством огнестрельного оружия.
Малаша: Пржанский так настойчиво Плаксу обхаживает, пистолет притащил, учит, на прогулку зовет. Интересно, кого он сейчас встретит: барона или Родионова. Хуже всего, если Шураша к маменьке решил наведаться, опять до дуэли дойдет. Хочется продолжения поскорее. Авторы, не затягивайте, пожалуйста! Нашла записки Санглена и то место, где описываются события со шкатулкой. Выглядит несерьезно: офицеров французских подпоил, лакея своего приставил, и инструкции нашел. Причем при царе. Еще есть какие-то Записки Курганова. Стоит их читать?
apropos: Хелга Чудно, чудно! Роман Казика, Плаксы и пистолета продолжается. Ох, рискует Плакса - опять на прогулку с этим бонвиваном. Хелга пишет: подумал, что форсирование событий может привести к непредсказуемым последствиям Побоялся, что пристрелит? Малаша пишет: уже всего, если Шураша к маменьке решил наведаться, опять до дуэли дойдет. Шураша да, такой горячий. И Казика явно невзлюбил. Малаша пишет: Выглядит несерьезно: офицеров французских подпоил, лакея своего приставил, и инструкции нашел. Ну да, нас сие тоже смутило. Малаша пишет: Записки Курганова. Стоит их читать? Ну, там уже совсем беллетристика. За основу взяты Записки Санглена и разукрашены придуманными историями.
Юлия: Хелга Ну, автор коварный - на самом интересном месте... apropos пишет: Побоялся, что пристрелит? Я тоже задумалась глубоко, о каких таких последствиях забеспокоился наш горячий пан...
Хелга: Малаша пишет: Интересно, кого он сейчас встретит: барона или Родионова. Хуже всего, если Шураша к маменьке решил наведаться, опять до дуэли дойдет. Вариантов достаточно! apropos пишет: Побоялся, что пристрелит? Юлия пишет: Я тоже задумалась глубоко, о каких таких последствиях забеспокоился наш горячий пан... Это как раз тот случай, когда авторы ничего такого глобального не имели в виду, пан думает только об одном... пока.
Хелга: Пржанский распрощался, выслушав еще несколько благодарственных фраз, и, вполне довольный собой и развитием событий, вышел из квартиры. Когда он, насвистывая себе под нос, взялся за ручку входной двери, она неожиданно открылась снаружи, и перед Пржанским предстал барон Вестхоф собственной персоной. – Барон? – вопросил пан Казимир. – Какая встреча! Он хотел было добавить, что не ожидал увидеть барона в этом месте, но вовремя спохватился и невпопад сообщил: – Нанес визит, знаете ли... – Вот как? Нанесли визит? Кому же? – процедил барон, вздернув бровь. В этот момент наверху хлопнула дверь, и появилась Щербинина с коробкой в руках. – Мадам... – поклонился барон. – Пани… – молвил шляхтич. Она помахала рукой, улыбнулась обоим господам развернулась и исчезла. Барон проводил ее взглядом. Взгляд и мысль пана Казимира последовали в том же направлении, ему очень хотелось знать, куда направилась с его подарком неуемная пани. – Весьма рад видеть вас, милостивый пан! – продолжил барон. – Уж коли оказались в наших краях, не соблаговолите ли зайти, могу предложить рюмочку-другую отменного французского коньяка. – Рады видеть, вот как? – пан Казимир подергал ус и, предчувствуя, что придется выслушать от разъяренного по всем признакам германца очередной выговор, гордо вскинулся и, щелкнув каблуками, принял приглашение: – С удовольствием! Французский коньяк – моя слабость. Вестхоф подчеркнуто любезно препроводил Пржанского в кабинет, налил обещанного коньяку и, усевшись напротив, спросил: – Так что за срочное дело привело вас сюда, пан, в нарушение всех наших договоренностей? Верно, нечто весьма безотлагательное? – Славный коньяк, – оценил Пржанский, сделав изрядный глоток, – французы – мастера в этом деле. Пришел я отнюдь не к вам, барон, а к пани Щербининой, по насущной надобности, а то, что сия дама оказалась вашей соседкой, то не в моих силах было изменить. Nie ma tego zlego coby na dobre nie wyszlo**. Коли так удачно сложилось, и мы встретились случайно, без затей, – пана Казимира не оставляло куражное настроение, – так признайте, что дело я провернул весьма ловко, без изъянов, не так ли? Барону совсем не понравилось то, что Пржанский навестил его соседку, да еще по "насущной надобности". Он мысленно обозвал пана Казимира "польским павлином", а вслух сказал: – Нам следует соблюдать особую осторожность, вельможный пан, особенно в свете известных событий. Надеюсь, в будущем не придется вам о том напоминать. Смерив собеседника тяжелым взглядом, дабы окончательно сбить с него самодовольную спесь, он продолжил ледяным тоном: – Господин граф остался доволен и организацией нашей встречи, и нашей работой, особо отметив ценность переданных ему сведений. Дело вы «провернули» весьма успешно, но ведь по-другому и не должно было быть, не так ли? – Я осторожен, как никогда, – сердито отвечал Пржанский, – а наносить визиты приятной даме, вдове, не обремененной обязательствами, вполне дозволительно холостому мужчине. Разумеется, я не ожидал услышать от вас ничего иного, – торжественным тоном продолжил он, – ну да ладно, не одобрения вашего ради стараюсь, а во имя отечества, Речи Посполитой... я усердный труженик, несущий свои небольшие камни в фундамент ее здания. А каждый камень важен... – на этом патетическом месте пан Казимир наступил на горло собственной песне и деловито спросил: – В какие-то детали вашего разговора с графом вы могли бы меня посвятить? Мне трудно работать в неизвестности. Что слышно о начале военных действий? – Наносить визиты дозволительно, – кивнул барон, – но не в тот дом, где сему холостяку лучше и вовсе не появляться. Во избежание... Он сделал паузу, давая ретивому пану возможность осознать смысл прозвучавших слов. – Что до моего одобрения... Думаю, вам будет небезынтересно узнать, что вы особо отмечены в моем рапорте, а также в донесении графу Нарбонну, которое будет представлено его императорскому величеству... Что касается начала боевых действий... Граф не поделился со мной точными сведениями, ежели они ему и известны. По всему, война неизбежна, и в очень скором времени, а начнет ее тот, кто первым устанет ждать. Барон откинулся на спинку кресла, посмаковал глоток-другой конька, после чего коротко изложил Пржанскому основные моменты своей беседы с посланником императора. Пржанский был весьма доволен услышанным и не собирался, подобно надменному немцу, скрывать это. Он лишь посетовал, что ожидание затянулось, и сейчас, когда число союзников России столь значительно уменьшилось, пора нанести решительный удар. – Я готов сам встать под ружье, – объявил он и, размягчившись от известия о поощрении и коньяка, почти прочувствованно сообщил барону: – У меня также есть известие, которое порадует вас, дражайший Вестхоф. Известная нам пани достигла великого успеха на поле своего сражения... Я набросал направление ее действий: его настроение по поводу наступления и перехода границы, останется ли он главнокомандующим или покинет армию... – Очень хорошо, продолжайте, только очень осторожно, – сказал барон. – Пусть ни в коем случае не лезет на рожон. О любых действиях докладывать мне. – О любых? – усмехнувшись, спросил Пржанский. – О любых, – с нажимом повторил барон. – Ваша мадам с ее темпераментом может переусердствовать в своих патриотических порывах… Да, и вот еще одно дело, довольно срочное, – добавил он, пресекая возможное продолжение речи в защиту пани Кульвец. – Что за дело? – спросил раскрасневшийся от выпивки и эмоций пан Казимир. – Необходимо найти место и человека для связи с агентом, и то и другое должны быть очень надежными. – С агентом?! – вскричал пан Казимир, вскакивая с места. – С агентом? – продолжил он свистящим шепотом. – Не с тем ли агентом, что убивает моих людей? Нет уж, увольте, барон, пусть он сам ищет себе место встречи! Не желаю жертвовать своими людьми! – Успокойтесь и поумерьте свой пыл, – отвечал барон, смерив шляхтича ледяным взглядом. – Во-первых, насколько я понимаю, никто из ваших людей не пострадал. – Не пострадал? С Гжесем Возняком мы защищали Вильно! – прохрипел Пржанский, страдая, что не может выразить негодование в полный голос. – Мне жаль сапожника, – согласился барон, – но вам следует подумать о деле. Только вы можете справиться с этим, – добавил он, подсластив горькую пилюлю. Пржанский сел, допил коньяк, молчал, сжимая и разжимая кулак. – Дело срочное, – повторил барон. – А во-вторых, отправьте человека в книжную лавку Гута, пусть понаблюдает там, что и как. Нет ли полицейских агентов. Кого-то посмышленней и чтобы мог в книжную лавку зайти, не вызывая подозрений. – Что, ваш душегуб явится туда? Откуда сие известно? – Передал через известное вам лицо, – коротко отвечал барон. Он встал, позвонил в колокольчик и велел подоспевшему Леопольду подавать обед. * Дорожный или так наз. «засапожный» пистолет длиной 18,5см. Терцероли изготавливались во многих оружейных мастерских Западной Европы, занимавшихся производством огнестрельного оружия. ** -Нет худа без добра
Юлия: Хелга Вот и барон. Наконец-то. Соскучились все по нему, сердешному. Ему бы не обедами, а соседкой поинтересоваться... Ох, беспокоюсь я за нашу Плаксу. Такие напасти!
Klo: Хелга Прошу меня простить, но я что-то упустила, потому что вот эта фраза привела меня в недоумение. Хелга пишет: – С агентом?! – вскричал пан Казимир, вскакивая с места. – С агентом? – продолжил он свистящим шепотом. – Не с тем ли агентом, что убивает моих людей? Нет уж, увольте, барон, пусть он сам ищет себе место встречи! Не желаю жертвовать своими людьми! А когда стало понятно, что всех убивает именно агент барона? Надо перечитать...
Малаша: Пан Казимир легко отделался, было бы хуже на Шурашу натолкнуться. Хотя барон тоже не подарок. Klo пишет: А когда стало понятно, что всех убивает именно агент барона? Вроде бы они так стали думать после убийства башмачника. Барон что-то по этому поводу говорил или думал.
apropos: Хелга Казик и барон - каждый в своем репертуаре. Но барон как-то ну очень суров. Klo пишет: А когда стало понятно, что всех убивает именно агент барона? Упс... Возможно, мы не совсем отчетливо проработали этот момент, надо будет посмотреть и уточнить. Спасибо, очень важное замечание. Юлия пишет: Ему бы не обедами, а соседкой поинтересоваться... Первым делом, как известно, самолеты... Малаша пишет: Пан Казимир легко отделался, было бы хуже на Шурашу натолкнуться. Хотя барон тоже не подарок. Куда ни кинь, всюду клин для Казика. Только Плакса к нему добра.
bobby: Хелга Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Вот уж точно эту парочку характеризует. apropos пишет: Но барон как-то ну очень суров. Уж такой ледяной, даже не представляю барона, испытывающего чувства, тем более пылкие... Интересно, эту глыбу льда кто-нибудь в состоянии растопить?
apropos: bobby пишет: эту глыбу льда кто-нибудь в состоянии растопить? Ну, кто знает, бывает, находит коса на камень или тепло на лед. С другой стороны, он как раз и хорош этой своей ледовитостью. А у Казика пылкости на двоих хватит и еще останется. Не говоря о Плаксе.
Хелга: Юлия пишет: Ему бы не обедами, а соседкой поинтересоваться... Ох, беспокоюсь я за нашу Плаксу. Такие напасти! Путь к сердцу мужчины и так далее... Klo пишет: А когда стало понятно, что всех убивает именно агент барона? Надо перечитать... Да, наверно, немного смазали эти детали. Авторам же не видно со стороны, кажется, что и читателям понятно, что у них в голове. Малаша пишет: Вроде бы они так стали думать после убийства башмачника. Барон что-то по этому поводу говорил или думал. Они обсуждали, да, но, видимо, нужны мысли пана Казимира. bobby пишет: Уж такой ледяной, даже не представляю барона, испытывающего чувства, тем более пылкие... Не пылкие, но чувства, насколько он способен чувствовать. Дамы, спасибо за отклики!
Хелга: Евпраксия Львовна почти не спала ночью, утром вскочила ни свет, ни заря, сама разбудила Феклушу, велела подавать чаю и одеваться. Если бы могла, тотчас бы поехала сама к Пржанскому, столь сильно было ее нетерпение. Наверно, впервые в жизни, Плакса пожалела, что не родилась мужчиной, которому все позволено – прежде о таком и не задумывалась. Сколько всего произошло за эти дни. Теперь она знала, где живет сикофант: как удачно, что она заметила его с двуколки пана Казимира и бросилась в погоню. Правда, пришлось нелегко – разве думала когда, что придется выслеживать человека, – и неловко – прохожие оборачивались на даму, то таящуюся у стены, то пускающуюся рысцой. Один раз чуть было не потеряла из виду негодяя, заметалась, да еще и в лужу ступила, чуть не упала, промочила ноги. К счастью, вовремя увидела на углу улицы рыхлую фигуру Кузякина, он покупал газету у мальчишки-разносчика. Так и шла следом в мокрых башмаках. Возвращаясь на Рудницкую, заплутала, едва успела домой до дождя. На следующий день засобиралась в лавку, как вдруг явился пан Казимир, да с каким подарком! Едва за Пржанским закрылась дверь, Плакса схватила пистолет и взволнованно заметалась по комнате, забормотала: – Будет вам теперь, господин Кузякин, с каким наслажденьем я пущу вам пулю в лоб! Нет, в лоб, пожалуй, не нужно, будет с него плеча или ноги… Мерзавец, как он посмел… документ у него, извольте заплатить… скажите пожалуйста! Ах, как жаль, что намедни не было пистолета, иначе бы поквиталась, ах, как бы я с ним поквиталась! Феклуша с кухаркой отправились на рынок, упустив возможность лицезреть вооруженную барыню. Не в силах ждать завтрашней встречи с паном Казимиром и уже жалея, что не согласилась поехать пострелять тотчас же, Плакса уложила пистолет в коробку и ринулась из комнаты. Увидев внизу мирно беседующих Пржанского и барона, неловко хихикнула и поспешила к черной лестнице. В цокольном этаже дома пана Стаховского располагалась кухня, которой всецело завладела деятельная Пелагея, пара небольших кладовок и одна довольно просторная кладовая, освещаемая из-под низкого потолка двумя тусклыми оконцами. Плакса пристроила коробку на мучной короб и достала пистолет. Прохладная рукоятка приятно тяжелила ладонь, сердце бросилось в пляску, а в лицо полыхнул жар. Она взвела курок, как показывал пан Казимир, вытянула задрожавшую руку, прицелилась в какое-то колесо, висящее на стене, и в отчаянии поняла, что выстрелить ей не удасться – пистолет был не заряжен. Пан Казимир не принес ни пуль ни пороху! Или побоялся? Пришлось вернуться в апартаменты, несолоно хлебавши. Евпраксия Львовна нетерпеливо поглядывала в окно, ожидая Пржанского. Около десяти из дома показался барон, Плакса даже отпрянула от окна, испугавшись вдруг, что он увидит ее, хотя, тот явно не намеревался оборачиваться и смотреть на дом. Ах, если бы она ожидала его, если бы он, а не пан Казимир, подарил ей пистолет и научил стрелять. Хотя, сие невозможно, барон бы не стал ни дарить, ни учить, а либо выведал бы у нее все, что произошло, либо холодно одернул. Пржанский явился около полудня, когда Плакса, в боевой готовности, рвала от нетерпения очередной тонкий батистовый платочек. – Едем же едем, Казимир Чеславович! Вы взяли пули? – воскликнула она, едва тот вошел в комнату и начал было свою приветственную речь. Схватила со стола коробку с пистолетом и ринулась к выходу. Изумленный поклонник проглотил комплимент и последовал за ней к экипажу. – Пан Казимир, вы взяли пули? – повторила Плакса, устроившись на сиденье двуколки. – куда мы едем? Вчера вы сказали, в Снипишки, кажется? – Все взял, пани Эпракса, прекраснейшая из прекрасных. Но отчего вы так стремитесь к столь опасному занятию? – Я? Стремлюсь? Что вы, что вы, пан Казимир… вам показалось, – несколько ненатурально запротестовала Плакса. – Отнюдь… просто я вас ждала, очень хотелось на прогулку… да и пистолет такой… красивый! Она замолчала, вспомнив прошлую прогулку и поцелуй, приведший к опасным последствиям. «Что я делаю? Что собираюсь сделать? Ах, неважно, что бы ни случилось, главное – Шураша, сынок!» Плакса всхлипнула и промакнула слезу обрывком платка. – Вы чем-то огорчены, пани Эпракса! – молвил Пржанский. – Так куда же мы едем, Казимир Чеславович? – В Снипишки, отважнейшая из дам. Стрельбище, куда привез Пржанский Евпраксию Львовну, располагалось на обширной поляне, окруженной густым кустарником. Плакса прогулялась по поляне, обмахиваясь порванным платочком – день разгулялся, на небе ни облачка, солнце палило как в июле. Пан Казимир зарядил пистолет, приладился, выстрелил, ловко сбив дырявую шляпу с мишени-чучела, привязанного к толстому колу. – Вы прекрасно стреляете, пан Казимир! – воскликнула Плакса. – Да, не стану скромничать, у меня меткий глаз. Идите же сюда, пани Эпракса, вы же хотели научиться стрелять! Плакса помедлила, опять охваченная смущением, но, напомнив себе о главной цели – чести и положении сына, решительно подошла к Пржанскому. – Учите же, Казимир Чеславович! Только напоминаю вам: я здесь исключительно ради того, чтобы научиться стрелять! Пржанский сглотнул, глядя в ее влажно заблестевшие карие глаза, и поклялся, что и сам явился на стрельбище исключительно ради учебных целей. – Я готова, показывайте же скорее! – кивнула она. Пржанский зарядил пистолет. – Держите, пани Эпракса! Вот так, пальчик на курок, цельтесь в голову, так, берите чуть ниже, будет отдача… Какая у вас крепкая рука, прекраснейшая… – Пан Казимир! – Я же должен показать, как держать руку. Так, цельтесь! Евпраксия Львовна зажмурилась и нажала на курок. Пистолет подпрыгнул в руке, извергая огонь, выстрел гулко ударил в уши. Она открыла глаза, изучая мишень, которая, кажется, и не пошевелилась. – Прекрасно, милейшая пани! Я же говорил, что у вас твердая рука! – Вы говорили, что крепкая… – У вас великолепная память, дражайшая. И зоркий глаз, ведь вы почти попали, нужно было взять лишь чуть-чуть левее. Плакса не стала сознаваться, что стреляла с закрытыми глазами, и потребовала продолжения. Она сняла шляпку, которая, как ей казалось, мешала целиться. Еще три пули ушли в кустарник, но четвертая все-таки продырявила плечо чучела-мишени. – Я попала, попала! Смотрите, пан Казимир! – Щербинина чуть не запрыгала от восторга. – Я смогу, смогу поразить… Она осеклась и смущенно взглянула на учителя. – Жарко, очень жарко, – пролепетала она, подала ему пистолет и схватилась за ридикюль в поисках платка. – Кого же все-таки вы хотели бы поразить, пани Эпракса? – спросил Пржанский. – Ах, я же говорила, что это просто развлечение… – пробормотала она. – Необычное развлечение для дамы, нет? – Разве? Но вы понимаете, здесь же собралось столько военных, целая армия… И война, вероятно, скоро начнется, вот мне и захотелось попробовать… – Война начнется? Как вы знаете это? – Нетрудно догадаться, пан Казимир, – сказала она серьезно, уже безо всякого жеманства. – Это пока все так мирно и покойно, и пистолет для забавы. Она вздохнула, обвела взглядом поляну и вдруг воскликнула: – Ах, смотрите, кто-то едет сюда! Постойте-ка, да это же Борзин… Федор Гаврилович! И действительно на поляне показался полковник Борзин, верхом на добрых кровей жеребце, в сопровождении ординарца. Угораздило же его появиться здесь именно сейчас! Плаксе очень захотелось стать невидимой, но, увы, полковник уже подъехал к ним и приветствовал в своей обычной мрачноватой манере. – А мы вот… то есть, я… пан Пржанский любезно предложил свой экипаж, – зачастила Плакса. – День выдался на славу… Александр Захарович на службе сегодня, сказывал, очень занят. А вы как сюда? Пан Пржанский, вот, Федор Гаврилович… – Мы знакомы, – ответствовал полковник, холодно кивнув шляхтичу. – Ехал в Снипишки, по делам службы, услыхал стрельбу. Что здесь происходит? – Не извольте беспокоиться, полковник! Пани Щербинина учится стрелять, – сообщил Пржанский. – Вот как? Стрелять? Зачем вам это, Евпраксия Львовна? – изумился Борзин. – Ах, просто так, знаете ли… Какой жаркий день! А вы по делам службы, значит! – восклицала раскрасневшаяся Плакса. – Просто так? Странные у вас развлечения, Евпраксия Львовна, – сказал Борзин, – вы поосторожней с оружием, это вам не игрушки. – Пани находится в полной безопасности, ваши волнения напрасны, полковник, – вскинулся Пржанский. – Сомнений, что госпожа Щербинина в безопасности, у меня нет, однако, стрельба для дамы занятие весьма необычное и опасное, – хмуро отвечал Борзин. – Желание дамы, знаете ли, закон, а пани весьма необычная дама, – парировал пан Казимир. – Ах, господа, что вы, право! Ничего опасного нет, пан Казимир все мне очень подробно растолковал и показал. И пистолет такой милый! – вмешалась Плакса. – А какой славный день, тепло и птички поют! Послушайте, Федор Гаврилович! Пан Казимир! – Похоже, своей стрельбой вы распугали всех птиц… – проворчал Борзин. Все трое замолчали, невольно прислушиваясь, но в лесу стояла тишина. Всхрапнул полковничий жеребец. – Кстати, о пении, Евпраксия Львовна, – прервал молчание Борзин. – Пользуясь случаем, позвольте пригласить вас в оперу, завтра местная труппа дает «Замужнюю невесту». – В оперу? Благодарю покорнейше, дорогой Федор Гаврилович, но мы уже условились с моей доброй приятельницей, графиней Веселовской. Завтра она устраивает у себя небольшой прием, а оттуда идем в театр. – Что ж, значит, встретимся в театре. Всенепременно буду. С этими словами Борзин распрощался, но, отъехав несколько шагов, вернулся и, наклонившись к Щербининой, спросил: – Евпраксия Львовна, вы же соседствуете с бароном Вестхофом? – Да, барон снимает квартиру на первом этаже в доме пана Стаховского, а я — на втором. – В какое время барон бывает дома, не знаете ли? Пржанский прислушивался к беседе, насторожившись интересом полковника к барону. – Барон сегодня отбыл, полагаю, что на службу… – сказала Плакса и, словно оправдываясь, добавила: – Я в окно случайно увидела. Когда вернется, мне неведомо. Но обычно около трех часов он уже возвращается. – Около трех, значит… мне нужно с ним переговорить, по одному делу… Позвольте еще раз откланяться. И поосторожней с пистолетом, Евпраксия Львовна. На том полковник махнул рукой маячившему в стороне ординарцу и уехал, оставив Щербинину и Пржанского в некотором недоумении. – Давай-те же стрелять, пан Казимир! – скомандовала наконец Плакса.
apropos: Хелга Очень славное продолжение. Плакса так мило страдает по барону, вынужденная довольствоваться обществом Казика и Борзина. Ах, все не те... Вот и стрелять научится зато, Казик ея научит.
Хелга: apropos пишет: Ах, все не те... "А ходят в праздной суете разнообразные не те..." (с)
apropos: Причем настойчиво так ходят, некоторые особенно, а тот, кто нужен, вечно где-то пропадает.
Малаша: Спасибо за продолжение. Милая Плакса! Хелга пишет: барон бы не стал ни дарить, ни учить, а либо выведал бы у нее все, что произошло, либо холодно одернул Барон уж точно не стал бы с ней так нянчиться и идти на поводу. А у Плаксы поклонники в очередь строятся. Мало пана Казимира, еще и Борзин туда же, в театр приглашает. Куда барон смотрит, уведут девушку из-под носа.
Хелга: Малаша пишет: А у Плаксы поклонники в очередь строятся. Мало пана Казимира, еще и Борзин туда же, в театр приглашает. Куда барон смотрит, уведут девушку из-под носа. Борзин как старый приятель и друг мужа, опекает Плаксу.
Юлия: Хелга Бедная Плакса - стоит ей показаться, тут же слетаются ненужные свидетели А борон и в ус не дует - все бороздит какие-то не те просторы мирового океана...
Хелга: Юлия пишет: Бедная Плакса - стоит ей показаться, тут же слетаются ненужные свидетели Магнитом притягивает. А барону что - у него дела важные, шпионские!
apropos: С утра барон получил записку от Пржанского, что в книжной лавке Гута все тихо, поэтому по дороге со службы он зашел туда и принялся рассеянно рассматривать полки с выставленными на них книгами и гравюрами, краем глаза отмечая публику, здесь собравшуюся. Несколько офицеров читало газеты за круглым столом, стайка барышень, восторженно что-то лепеча и хихикая, разглядывала альбом с картинками. Сопровождающие их дамы сгрудились вокруг витрины с новинками. За прилавком, видимо, владелец лавки отпускал стопку книг сутулому господину в статском. Барон прошелся вдоль шкапов, задержался у последнего, взял со второй полки томик Тацита и пролистнул его. Меж страниц обнаружился небольшой листок с четверостишием на французском. Томление свое бумаге доверяю, Явление твое с волненьем ожидаю, Иль поступь башмачков и юбок яркий ворох, Иль туфелек твоих не стук, а тихий шорох. Упоминание обуви намекало на башмачника, почерк тоже оказался знаком. Итак, Невидимка вновь входит в игру. Вестхоф хмыкнул и только собрался заменить сии вирши своим посланием, как заметил надвигающуюся на него дородную матрону в сопровождении двух юных девиц. – Барон, какая приятная неожиданность – встретить вас здесь! – на ходу изрекала матрона с сияющей улыбкой на лице. Он захлопнул книгу, поставил ее на место и поклонился, признав приятельницу своей соседки – графиню Веселовскую. – Как поживаете, графиня? – пробормотал барон, вовсе не испытывающий от этой встречи удовольствия, в отличие от его собеседницы. – Мадемуазель… Девицы в ответ присели, а Веселовская затараторила: – Выбираете книги? Мы тоже, знаете ли, решили взять что-то почитать, нам так не хватает здесь нашей библиотеки, – и подтолкнула вперед белокурую девицу с яркими голубыми глазами. – Моя старшая, Бетси, весьма прилежна в чтении. – Что вы скажете о госпоже Жанлис, барон? – Бетси с готовностью вступила в разговор. – Ее романы заслуженно популярны, не так ли? Альфонс, или Сын любви, к примеру, весьма занимательное произведение… – Боюсь, не читал, – признался барон. – Романы мадам Жанлис рекомендованы для образования юных девиц, – пояснила Веселовская. – Поверьте, господин барон, я слежу за тем, что читают мои девочки, и самолично выбираю для них книги полезные для возвышения души и укрепления добродетели. – Весьма похвально. – А что предпочитаете вы, господин барон? – бойкая Бетси повернулась к шкапу, возле которого стоял Вестхоф. – Книги по истории?! – Исторические труды весьма поучительны, – опять вмешалась Веселовская. – Я так и говорю моим девочкам: читайте историю! Бетси недавно ознакомилась с сочинением… О жизни великих людей, прославившихся в веках, кажется. С гравюрами их портретов, представьте! И снова подтолкнула Бетси. – Мысли, наставления и правила, взятые из рассуждений древних авторов, – заученно выпалила Бетси, скорчив едва уловимую гримаску на миловидном личике. Графиня определенно пыталась заинтересовать барона своей дочерью. Что ж, девица была недурна, внешне в его вкусе – в меру пухленькая блондинка, но, пожалуй, слишком непоседлива и говорлива. Вестхоф, последний год подумывающий о женитьбе, изначально определил черты своей будущей жены: тихая, послушная, не болтливая девушка, которая не станет вмешиваться в дела мужа, задавать ему лишние вопросы, требовать внимания и таскать по светским приемам. Дом, хозяйство, дети – вот каким должен быть круг интересов баронессы Вестхоф. Разумеется, при этом весьма желательно, чтобы у нее было достаточное приданое, а также выгодные для барона связи в обществе. Семья графини Веселовской, хоть и с титулом, вряд ли имела довольно средств. О том можно было судить по нарядам ее дочерей, пусть новым, но пошитым явно не у дорогой модистки, и что в поисках женихов их привезли в Вильну, к армии, а не в светские столичные салоны. Последнее указывало и на то, что связями, способными обеспечить им достойный дебют в обществе, они не обладали. Посему барон самым вежливым образом завершил беседу и откланялся, правда, пообещав назойливой матроне «как-нибудь заглянуть к ним на огонек». Он так и не сумел оставить ответ для Невидимки, да не беда, сделает это в следующий раз. Выйдя на улицу, через окно книжной лавки Вестхоф заметил, как прыткая Бетси достает что-то со второй полки известного шкапа. Он понадеялся, что барышня заинтересовалась другой книгой, но нет: она повертела томик в руках, перелистнула и выудила на свет заложенный в ней листок. Мысленно послав любопытную барышню ко всем чертям, барон медленно зашагал по улице, раздумывая над случившимся. Вряд ли девицы увидят в записке нечто большее, чем любовное послание – тему для досужих разговоров и сплетен. То, что его имя может упоминаться в этой связи, барона не волновало, но для общения с агентом следовало поскорее найти другой, более надежный адрес. «Надо будет поторопить Пржанского», – подумал барон, входя в свою квартиру. – Днем заезжали полковник Борзин, – сообщил встретивший его Леопольд. – Надеялись застать вас дома, но не дождались и на словах ничего не передали, кроме того, что заедут в другой… В этом месте слова слуги были прерваны странным хлопком. – Что такое? Барон развернулся, пытаясь понять, откуда пришел звук. – Может, упало что? – предположил Леопольд. – Верно, на кухне крышка слетела или... Пойти проверить? Вестхоф не успел ответить, как опять раздался тот же звук. Весьма характерный звук, надобно заметить, знакомый барону по службе в армии, и в последний раз слышанный им несколько дней назад на берегу Вилии. Слуга распахнул дверь квартиры. Напротив, из привратницкой, высунулась голова сторожа. – Внизу что ль стреляют? – вопросил он. – Сейчас посмотрим, – сказал Вестхоф и направился к черной лестнице, ведущей в цоколь. Леопольд и привратник последовали за ним. Заглянули на кухню – там было пусто. Привратник решил проверить чулан, Леопольд толкнулся в соседнюю с кухней дверь, барон прошел чуть дальше по коридору и за очередной дверью обнаружил большое помещение, заставленное рухлядью. Посреди комнаты, спиной к входу, стояла госпожа Щербинина. – Мадам, что за… – начал он, шагнув в комнату. Дверь за ним хлопнула, соседка вздрогнула, стремительно обернулась, в вытянутой руке ее блеснул пистолет – его дуло грозно нацелилось на Вестхофа, и в то же мгновенье раздался выстрел.
Хелга: apropos Дамы наступают со всех сторон! Плаксе не терпится научиться попадать в цель.... Ох!
Юлия: apropos apropos пишет: его дуло грозно нацелилось на Вестхофа, и в то же мгновенье раздался выстрел УжОС! Хелга пишет: Плаксе не терпится научиться попадать в цель Будем надеяться, в данном случае - лишь фигурально... Авторы, всю душу вымотали - Плакса стреляет в барона, а они молчат! Скамейка читателей в обмороке, не знает куда бросаться – то ли за бинтами и лекарями, то ли в омут головой... Хелга пишет: Дамы наступают со всех сторон Как пули у виска... Бетси Веселовская встпуает в игру... "Любовная записка от барона?.. Кому?..." О сколько нам открытий чудных...
Малаша: Сначала испугалась за барона, потом поняла, что не могут авторы убить главного героя. Да еще такого. Плаксе зато грядет удовольствие ухаживать за раненым бароном, ему тогда не скрыться от нее. Пистолет в руках женщины превращается в грозное оружие. С запиской барон оплошал. Что-то не везет ему сегодня с дамами.
Хелга: Юлия пишет: Бетси Веселовская встпуает в игру... "Любовная записка от барона?.. Кому?..." О сколько нам открытий чудных... Интриги наши растут как снежный ком. Юлия пишет: Плакса стреляет в барона, а они молчат! Продолжение скоро будет. Малаша пишет: Плаксе зато грядет удовольствие ухаживать за раненым бароном, ему тогда не скрыться от нее. Пистолет в руках женщины превращается в грозное оружие. В руках женщины практически все превращается в грозное оружие. А ухаживать за раненым, это да, перспективно! Интересная бледность, слабость и беззащитность мужчины...
apropos: Всем спасибо! Юлия пишет: УжОС! Не, ну пистолет в руке должен же рано или поздно выстрелить. Как то ружье на стене. Малаша пишет: не могут авторы убить главного героя Авторы все могут. На то они и авторы. Хелга пишет: Интересная бледность, слабость и беззащитность мужчины... Это в идеале. Но очень трудно представить беззащитного барона. И обещанное продолжение, дабы более не нагнетать. За спиной барона с хрустом что-то треснуло. Он метнул взгляд за свое плечо – в верхнем углу двери, через которую он только что прошел, зияла дыра от пули – и свирепо уставился на мадам Щербинину. Она все держала дымящийся пистолет и с ужасом смотрела на барона. С лица ее вдруг схлынули все краски – она мертвенно побледнела, глаза стали совсем темными, почти черными, а подбородок мелко затрясся. – Я… Я чуть не убила вас, – дрожащим паническим голосом выдавила Щербинина. – Чуть не убили, – мрачно подтвердил он, подошел к ней и забрал пистолет. Она покорно отдала его, открыла рот, словно силясь сказать что-то еще, но только ахнула и пошатнулась. Вестхоф подхватил ее под локоть, предполагая, что она или упадет в обморок, или забьется в истерике. Или и то, и другое. Дверь открылась, на пороге появился Леопольд, за ним выглядывал встревоженный сторож. – Опять стреляли, – сказал слуга, уставившись на пистолет в руке барона. – Мадам развлекаются, – коротко ответил Вестхоф и поволок соседку из комнаты. Леопольд услужливо придержал пострадавшую дверь. Барон хотел отвести Щербинину на второй этаж, но она так дрожала и спотыкалась, что ему пришлось притащить даму к себе в гостиную. Там усадил ее на диван, положил пистолет на буфетную полку и достал графин с коньяком. – Выпейте, – он налил коньку в рюмку, протянул было ей, но рука ее чуть поднялась и бессильно упала. Недолго думая, он ухватил соседку за подбородок и влил ей в рот изрядную порцию. Она поперхнулась, закашлялась и… зарыдала. – Ведь я могла вас убить! – причитала она, рукавом оттирая катящиеся градом по щекам слезы. Барон сунул ей свой платок, в который она и уткнулась. – Могли убить, – согласился он и взял пистолет. Прикинул на руке, осмотрел – легкий, английский, с красивой перламутровой инкрустацией. Вошел Леопольд и положил на стол какие-то коробки и мешочки. – Футляр от оружия, порох и пули, – сообщил он и с достоинством удалился. – Итак, мадам, я вынужден передать это все вашему сыну, – сказал Вестхоф, хмурым взглядом окидывая доставленный арсенал. – И переговорить с ним… – Нет, нет, не надо с ним говорить, он ничего не знает! – вскричала соседка. – Разве это не его пистолет? Она отрицательно затрясла головой. – Нет, мой! – Откуда же у вас оружие? Только не говорите мне, что это память о муже – пистолет совсем новый, и что возите его всегда с собой, упражняясь на досуге. – Я и не говорю, но он мне нужен, очень нужен! – Позвольте не поверить, – сказал барон. – Разбойники у нас по улицам не бегают. Учитывая же ваш темперамент… Оружие вам определенно противопоказано. Итак, мадам, ежели вы купили его, то я верну его в лавку, или сам куплю у вас, но вам не оставлю. – Я не могу… Это подарок! Мне подарил его один… один хороший друг! – Хороши же ваши друзья… Неужель это наш осторожный полковник Борзин? Мне придется… – Господи, при чем тут Борзин?! Пан Пржанский подарил, узнав, что я намерена купить пистолет… – Пржанский?! Вот… – барон сдержался, не договорив «сукин сын». – Он лишь оказал мне любезность! – Он оказал вам очень плохую услугу своей любезностью, мадам. Уверен, ваш сын придет к тому же мнению и поддержит мое стремление оградить вас от оружия. – Вы не понимаете! Шураша ничего не должен знать! Умоляю… И мне очень нужен пистолет! Да, я виновата перед вами, – шумно всхлипнула Щербинина, – очень виновата… Но вы так неожиданно появились, я испугалась и случайно выстрелила… – Мадам, вы устроили пальбу в доме, а теперь удивляетесь, что я отреагировал на звуки выстрелов, как и мой слуга, и привратник. Ваше счастье, что их не услышали на улице, иначе здесь была бы уже полиция. – Полиции нет дела, чем занимаются благонамеренные жители, – стала возражать Щербинина. – Разве я не имею права поупражняться в стрельбе в собственном… ну, арендуемом жилище? Коньяк вернул краски на ее лицо, она выпрямилась и подалась вперед, воинственно заблестев глазами. – Мадам, я не намерен спорить с вами. Мне нет дела до того, чем вы занимаетесь, до тех пор, пока в меня не стреляют. – Я прошу прощения, этого больше не повторится… – Уж точно не повторится, - кивнул барон, уже все решив для себя. – Оружие вы назад не получите. И мне в любом случае придется сообщить о том вашему сыну. И он решит, как поступить с пистолетом. – Только не ему! – глаза соседки опять налились слезами. – Отчего же? – машинально спросил Вестхоф, обдумывая, как поделикатнее выпроводить даму из своей гостиной и в очередной раз задаваясь вопросом, какого дьявола все это на него свалилось? Ему был неинтересен ее ответ, он хотел остаться один и наконец пообедать в спокойной обстановке. – Ваш сын уже взрослый мужчина, офицер, он может и должен нести ответственность… – начал он, подходя к соседке и предлагая ей руку, дабы поднять с дивана и препроводить к выходу. Она уперлась. И опять всхлипнула. – Не уйду, пока вы не пообещаете, что ничего не расскажете сыну! Он промолчал, взял ее за локоть и потянул с дивана. Она поднялась и подалась к нему, просительно заглядывая в глаза, захлебываясь, горячо зашептала: – Вы не понимаете, это очень, очень важно… Умоляю! Мой сын... мой дорогой сын... он будет обесчещен... Этот человек, он... у него бумаги... все это ложь... И дело не в деньгах… Он угрожал мне, а я не позволю! Мне нужен пистолет, чтобы только пригрозить и забрать документы, понимаете? Иначе, как я справлюсь с ним?.. Его обдало запахом лаванды, сдобного теста и… пороха. – Погодите, погодите, давайте по порядку, – барон чуть встряхнул ее, пытаясь выхватить суть из отрывистых, беспорядочных фраз, тихо пробормотал какое-то ругательство, оторвал соседку от себя и вернул на диван, сам сел напротив. – Отчего должен быть обесчещен ваш сын? Что за человек с бумагами? Рассказывайте! – сердито сказал он, жестче, чем хотел. Она вдруг замолчала, беспокойно комкая промокший платок, а он вспомнил, как Леопольд рассказывал ему… Когда это было? Уже после дуэли ее сына… Да, три дня назад, в понедельник. Де соседка днем выскочила на улицу, словно не в себе, без шляпки, в домашнем платье и с взлохмаченной головой, бегала и что-то кричала. А вчера здесь появился Пржанский, видимо, с подарком, поскольку после его визита Щербинина носилась по дому с этой шкатулкой. Барон кинул взгляд на коробку из-под пистолета. Именно с этой. – Итак, – сказал он, – в понедельник вы встретили кого-то, кто осмелился вам угрожать? Он пришел или прислал письмо? – Пришел, представляете?! Таков наглец… Но мне так стыдно, Николай Иванович, вам это рассказывать… – Коли начали – продолжайте. И отчего вам стыдно? – Ох… Мой сын в ужасном положении... он, этот человек по имени Кузякин грозит, что Шураша лишится всего, потому что якобы Захар Ильич не был дворянином, потому что его дед не Федот Иванович, а Федот Михайлович! – Не Федот Иванович, а Федот Михайлович, – медленно повторил Вестхоф, обдумывая услышанное. – Вас шантажируют тем, что якобы ваш муж не был дворянином? Что за бумаги показал этот... Кузякин. Чего он хочет от вас? Денег? – Денег, – кивнула она, по-детски шмыгнув покрасневшим и распухшим от слез носом. – Восемь ты-ы-ысяч. С половиной. Он бумаги собрал, листочек к листочку, церковные книги... сам так сказал. Я письмо было написала, Матвею Силкину, управляющему в Древково, так ведь столько денег в такие сроки не собрать... кабы август был, да урожай продать... Но как смеет он мне угрожать и чего-то требовать?! Потому я и решила пистолетом обзавестись, чтобы припугнуть его… Чтобы он не думал, что я позволю… А вы… вы отобрали пистолет… Но ведь вы вернете его? Иначе… Щербинина икнула, зажала рот платком и зашлась в рыданиях. Барон мрачно посмотрел на рыдающую соседку и стиснул челюсти. Ему опять придется решать дела этой бестолковой и истеричной дамочки, иначе она бог знает что может учудить. – Расскажите мне все, что знаете об этом господине... Кузякине: как выглядит, каким образом собирается держать с вами связь, назначил ли где место встречи и когда. – Кузякин? – прошептала она, закашлялась. – Такой, знаете ли, круглый, сальный, глазами туда-сюда так и шныряет. Сказал, что из Древкова приехал, вот и пустили его. Сказал, через неделю придет, да я его выследила… – Выследили? – Представьте, еду в коляске с господином Пржанским – он любезно предложил подвезти – и вдруг вижу Кузякина. Такой случай, как упустить? Я прямо из коляски выпрыгнула и за ним. – И что Пржанский? – Ох, он ничего не понял, я ведь с ним даже не попрощалась, так неловко… Но мне, главное, было не упустить этого типа. – Но потом Пржанский ведь снабдил вас пистолетом, значит, вы рассказали ему о шантажисте? – спросил барон, которого весьма заинтересовала роль пана Казимира в этой истории. – Нет, что вы! Он ведь только знакомый, я и не знаю его толком… Да и пистолет… Я ведь собиралась в ружейную лавку, а он узнал и потому сделал подарок… Я даже не хотела, отказывалась, но он настоял… Вестхоф удовлетворенно кивнул. – Итак, вы намеревались заявиться к шантажисту и грозить ему оружием? – Ну, примерно так, – смутилась Щербинина. – Теперь вы вернете мне пистолет? – Нет. – Но как же… Вы же должны понять! Или считаете, я должна заплатить этому негодяю?! Она схватила барона за рукав и дернула. – Нет, не должны платить. Забудьте о деньгах. И о пистолете, – сказал Вестхоф и покосился на свой рукав. – Положитесь на меня, мадам, и предоставьте мне решить эту проблему. Господин Кузякин вас более не побеспокоит. Я сам с ним разберусь. – Сами разберетесь? Николай Иванович, душечка, неужели вы мне поможете? Правда? Я так и думала, что только вы… Хотела было к вам обратиться, но не решилась. Вы же вовсе не обязаны… Да и стыдно, стыд-то какой! Вы… застрелите его? – Нет, мадам, в отличие от вас, я не собираюсь никому угрожать пистолетом, тем паче в кого стрелять. И что за кровожадные у вас мысли – застрелить, убить... Мадам, – укоризненно протянул он и покачал головой. – Угомонитесь. Щербинина скосила глаза на пистолет и вздохнула. – Счастье, что в вас промахнулась, а так уже два раза попала в цель, точнехонько... Только отдача сильная, плечо вот болит. Можно не убивать, но пригрозить. А как же иначе совладать с этим шантажистом? Думаете, он вас просто так испугается? Или рассчитываете на случай? Ах, Николай Иванович, что за напасти на нашу семью! Не одно, так другое... На той дуэли, к счастью, никто не пострадал, вы поддержали моего Шурашу, а случай помог. Но сейчас... сейчас... это же подлый нечестный человек, что с ним можно сделать? – воскликнула она, не отпуская рукав. – Я никогда не рассчитываю на случай, – веско ответил барон. – Не надеюсь на «авось», а всегда просчитываю все свои ходы и тем добиваюсь нужного мне результата. – Привыкли просчитывать? Все-все? – она уставилась на барона. – Так не бывает, невозможно все просчитать. Вот я... как я узнала адрес. Я хотела сразу за ним бежать, когда он вышел из дома, послать Корнея проследить, да не успела, его и след простыл. А потом случай помог, а не расчет. В ружейную лавку пошла и встретила господина Пржанского, села в его экипаж... и вдруг – смотрю: он, Кузякин... за угол повернул, ну я и выпрыгнула за ним... А вы говорите – все просчитать. А в дуэли разве не случай помог? – Нет, мадам. – Но как же… Чудом, что друг в друга никто не попал, ведь пули не разбирают… – Ежели они есть в пистолетах, мадам, а ежели их нет, то и убить ими никого не получится, посему случай отпадает, – холодно заметил барон. – В каком месте, говорите, квартирует этот ваш шантажист? – В пистолетах нет пуль? Как это? Что вы имеете в виду, барон? – Имею в виду, что не случай уберег вашего сына на дуэли, только и всего. Адрес! – Но расскажите мне, расскажите, что было с дуэлью? – Мадам, я уже все сказал! – процедил барон. – Извольте дать мне адрес вашего Кузякина – как мне помнится, только что вы более всего были озабочены именно этим делом. Лицо Щербининой залилось краской, словно закат мазнул по нему кистью. – Николай Иванович... господин барон... простите, мне не следовало нагружать вас, вы вправе сердиться... Он квартирует в трактире у Дровяного рынка. Я покажу, мы же вместе к нему пойдем? – Покажете... на плане, – барон смерил ее ледяным взглядом, принес из кабинета карту Вильны и с дотошностью стал выпытывать у Щербининой все приметы места обитания Кузякина, его внешний вид, манеру поведения и подробности бывшего меж них разговора, после чего выпроводил ее из квартиры и наконец смог приступить к долгожданному обеду.
Klo: apropos Ну наконец-то! Мужчина взял все в свои руки Орел!
Малаша: Промахнулась! А я представляла уже раненого и бледного барона в ее руках. Но как он ее в чувства привел и тайну выведал. Знай наших. Уладит с шантажистом, как уладил с дуэлью. Перечитала то место, теперь понятно: он не случайно к лавочнику заезжал перед встречей с секундантом. Наверное, тогда и договорился насчет пуль. Ай да барон! Вот это мужчина, все предусмотрит, все решит.
Хелга: apropos Славный героический хладнокровный барон! Klo пишет: Мужчина взял все в свои руки Спешит на помощь, сам не желая того. Малаша пишет: Вот это мужчина, все предусмотрит, все решит. Но где-то он когда-нибудь должен проколоться. Малюсенький тапок. apropos пишет: А вчера здесь появился Пржанский, видимо, с подарком, поскольку после его визита Щербинина носилась по дому с этой шкатулкой. Барон кинул взгляд на коробку из-под пистолета. Именно с этой. Может, "с какой-то шкатулкой"?
apropos: Девочки, спасибо! Klo пишет: Мужчина взял все в свои руки Орел! Похоже, у него не было выбора. Малаша пишет: Уладит с шантажистом, как уладил с дуэлью. Ну посмотрим, как это у него получится. Шантажист тоже не лыком шит. Хелга пишет: Может, "с какой-то шкатулкой"? Ага, спасибо!
Юлия: apropos Ах, барон... Плакса мила до невозможности. Сцена просто великолепна - динамична, чувственна... apropos пишет: Похоже, у него не было выбора. Ну уж, и не было... Очень даже
Хелга: Евпраксия Львовна долго не могла заснуть, металась по постели, вставала, пила компот, бродила по комнатам. Как же так получилось, что одна невзгода следует за другой? Ведь чуть было не убила Николая Ивановича. Она снова и снова представляла, как падает, истекая кровью, застреленный ею барон, и ее бросало то в жар, то в холод. Как же он быстро все выведал! Застал врасплох, как тут было не рассказать о своем позоре? Обещал помочь, благороднейший человек… но как он справится с этим мерзким шантажистом? Что он говорил о пулях, которых нет в пистолете, что, якобы, не случай уберег Шурашу на дуэли? Мысли Плаксы текли горной рекой, время от времени низвергающейся водопадами. Измученная, заснула она лишь под утро, видела странный сон, от которого и проснулась. Сквозь тонкие занавески в окно пробивались лучи солнца, равнодушного к ее смятению. Накинув халат, Плакса подошла к окну и тотчас отпрянула, сердце заколотилось, готовое вырваться из груди: барон Вестхоф шел по двору. Куда это он направился? Неужто к Дровяному рынку? Плакса заметалась, забегала по комнате, но, так и не найдя решения, обессиленно опустилась на стул. По всей видимости, на службу поехал Николай Иванович, он же занятой человек, у него есть дела поважнее. Но он обещал помочь, благороднейший человек, стало быть, нужно ждать, когда он вызовет ее, чтобы ехать к негодяю Кузякину. Вот ведь и сон какой сейчас приснился! К беде или к добру? Надо поговорить с Пелагеей, она славится умением толковать сны. – Барыня, здоровы ли вы? – обеспокоенно спросила явившаяся на зов Феклуша. – Почему ты спрашиваешь? – Плакса кинулась к зеркалу, увидела свое отражение: лицо осунулось, под припухшими глазами – синие тени. Вот беда. Что, если барон скоро придет? – Неси умываться… платье… желтое… нет, бирюзовое. Пока умывалась, одевалась, укладывала волосы, часы пробили десять. Вызванная из кухни Пелагея принесла поднос с пирогами. – С вишневым и яблочным вареньем, барыня… – Хорошо, Пелагея. Душа моя, растолкуй-ка мне сон, что нынче приснился. – Сказывайте, барыня, растолкую, как смогу. Плакса начала было рассказывать, но дверь в этот миг распахнулась, и появилась Феклуша. – Барыня, к вам госпожа Веселовская. Вслед за нею в гостиную вошла и сама Елена Осиповна. – Чудесное утро, chére Eupraxia! – сообщила она. – Заехала по пути, была с утра у портнихи. Заказали новые платья для девочек... Вы плакали, chére? Что случилось, расскажите мне! – Здравствуйте, Елена Осиповна, petites… мелочи, – зачастила Плакса, удивленная ранним визитом подруги. – Вы же знаете, что у меня всегда глаза на мокром месте. Отведаете чаю? У нас чудесные пирожки с вишневым вареньем… confiture de cerise… Ступай, Пелагея, потом… – отпустила она кухарку. – Ваш чай, Евпраксия Львовна, всегда отличается особым вкусом, – ворковала Веселовская, усаживаясь к столу. – А я заехала напомнить вам о сегодняшнем приеме. Какие у вас пирожки, appétissant, не удержусь, попробую один. – Угощайтесь, Елена Осиповна, – суетилась Плакса. – Ах, если бы здесь был сервиз, мой любимый домашний сервиз, но увы, мы почти как в воинском походе, приходится довольствоваться тем, что есть. – Как вы верно заметили: мы здесь в походных условиях, но зато какие возможности для моих девочек! – отвечала Веселовская. – Кстати, о вашем соседе... Вы могли бы, mon chére, по-соседски передать господину Вестхофу, что я буду рада видеть его у себя? – Передам, если только он вернется со службы ко времени, – пообещала Плакса. Пообещала спокойно, но сердце опять зачастило. – Ах, chére Eupraxia, какое намедни вышло приключение с бароном! – продолжила графиня. – Приключение? С каким бароном? – изумилась Плакса. – Как с каким? Именно с тем, о котором мы только что говорили! Представьте себе, вчера мы с Бетси и Жюли зашли в книжную лавку… Вы бывали в здешней книжной лавке, mon chére? На удивление хороший выбор книг… – Нет, не бывала, – призналась Плакса. – Я, знаете ли, привезла много книг, и романы, и поэмы… И что же в лавке? – А в лавке, представьте, какая удача, барон Вестхоф, собственной персоной! – Что вы говорите, Елене Осиповна! – всплеснула руками Плакса. – В книжной лавке? – Именно. Стоит, листает какую-то книгу. Мы, разумеется, подходим, здороваемся… барон немного смущен, но рад встрече, особенно присутствию Бетси… – Правда? – Плакса заерзала, ища носовой платок. – Да, Бетси очень милая девочка. – И какая умница! Увлекла барона разговором о книгах. Господин Вестхоф был восхищен ее познаниями! Глаза Елены Осиповны увлажнились от умиления, Евпраксия Львовна всхлипнула. – Так вот когда барон откланялся, Бетси достала с полки ту книгу, которую он листал. Она заметила, что это был томик Тацита. И что же, вы думаете, там обнаружилось? – Что? – испуганно спросила Плакса. Веселовская откусила пирога, хлебнула чаю и торжественно продолжила: – В книге обнаружился листок, а на нем – стихи! – Как стихи? Какие стихи? – Стихи на листке бумаги. Что-то там про туфли и шорох платья. Мы не знали, что и подумать! Неужели любовное послание? Мы теряемся в догадках! – Может, вы ошиблись, и листок в книгу положил вовсе не барон, – предположила Плакса. – Конечно, возможно, и не он. Господин Вестхоф вовсе не похож на стихоплета. И он так смотрел на Бетси! Вы, случаем, не знаете, нет ли у барона какой пассии? Увлечения? – Я? Нет, я не знаю, Елена Осиповна… – пробормотала Плакса. – Откуда же мне знать? – По-соседски, chére Eupraxia, может, видели его с какой дамой или слышали разговоры? Я не в укор, вовсе нет. Мужчина холостой, молодой и видный, как же без tout-en-tout… А женится, да будет у него жена, молодая, красивая, так не до пассий ему будет, не до стишков… Остепенится, ему как раз ко времени. Бетси так ему подходит. Какая была бы прекрасная пара, какая партия! – Да, Елена Осиповна, прекрасная партия, – вяло согласилась Плакса. – И что же, барон, значит, благоволит Бетси? – Боюсь сказать уверенно, но он явно заинтересован. Видели бы вы, как он смотрел на нее! Бедняжка, она даже покраснела, девочка моя, но тотчас поддержала беседу. Не то что Жюли, молчунья...
Klo: Хелга Ну наконец-то! Ах, барон: дамы его погубят... Все время под ногами: и дела их устраивай, и от мамаш с дочками отбивайся... А тут еще и послание зашифрованное прочли.
Юлия: Хелга Замечательная Плакса. Хелга пишет: Ведь чуть было не убила Николая Ивановича. Она снова и снова представляла, как падает, истекая кровью, застреленный ею барон, и ее бросало то в жар, то в холод. Хелга пишет: Как же так получилось, что одна невзгода следует за другой? А теперь еще и Бетси… Klo пишет: Ах, барон: дамы его погубят.. "Они обступили, окружили меня со всех сторон..." Опасно, ничего не скажешь, но барон тоже не лыком шит... К тому же рядом Плакса, а она дама отчаянная... Пистолет, правда, у нее отняли, но она женщина находчивая... Что ж она даст каким-то Бетси и прочая погубить барона? Не верю! И потом - сон ей был непростой... Ох, любопытственно, что же приснилось нашей Евпраксии Львовне...
Хелга: Klo пишет: Ах, барон: дамы его погубят... Все время под ногами: и дела их устраивай, и от мамаш с дочками отбивайся... А тут еще и послание зашифрованное прочли. Они такие, эти дамы, но как без них. Юлия пишет: Что ж она даст каким-то Бетси и прочая погубить барона? Не верю! И правильно! Евпраксия Львовна - женщина самостоятельная, хоть и плачет без конца.
apropos: Хелга Бедная Плакса... Теперь еще какая-то Бетси пытается барона увести. Юлия пишет: цитата: Похоже, у него не было выбора. Ну уж, и не было... Очень даже Он перед Плаксой робеет, похоже. Klo пишет: дамы его погубят... Попал, как мух в паутину.
Юлия: apropos пишет: Он перед Плаксой робеет Это мне нравится. Хороший знак...
Хелга: apropos пишет: Он перед Плаксой робеет, похоже. Ужели айсберг оробел перед Титаником? Юлия пишет: Хороший знак... Но куда это заведет, вот вопрос?
Юлия: Хелга пишет: Но куда это заведет, вот вопрос? Вопрос к авторам... Читатель-то всегда надеется на его добрую волю... Довольно уж барону набирать обороты на холостом ходу - не одним рацио, как говорится, жив человек
apropos: Юлия пишет: Довольно уж барону набирать обороты на холостом ходу Да ему этого и не надо - он весь в своих шпионских делах и не расположен отвлекаться. Другое дело, что его беспрестанно провоцируют...
Хелга: Юлия пишет: Довольно уж барону набирать обороты на холостом ходу - не одним рацио, как говорится, жив человек Без женщин жить нельзя, но в деле они могут изрядно помешать.
Хелга: apropos пишет: Другое дело, что его беспрестанно провоцируют... Причем, не только наяву... Веселовская еще с четверть часа обсуждала достоинства и недостатки дочерей, затем заспешила и распрощалась, а Плакса, пометавшись, отправилась на кухню к Пелагее выяснять значение своего сна. – Что, барыня, наснилось? Сказывайте! – Сейчас вспомню… – заторопилась Плакса, – как же там все было? Кружева, я была в платье с кружевами, знаешь, много-много кружев, у меня в девичестве такое было… – Белые кружева? – Что? – Кружева, барыня, белые али иного покраса? – Ах, не помню, кажется, белые. А это что значит? – Кружева ежели белые, то к амурному свиданию, а коли иного цвету, то к слезам, – пояснила Пелагея. – Хотя, у вас, барыня, глаза и так всегда на мокром месте. – Что правда, то правда, – согласилась Плакса и всхлипнула. – А еще что припоминаете? – В лавку я пошла, в этом платье… или в другом уже, не помню. Лавка кондитерская, сладостей полон прилавок и вдруг… – Что вдруг? – замерла кухарка. – …. мясо… большой такой кусок, то ли грудинка, то ли лопатка, не припомню. – На конфектах? – с тревогой спросила Пелагея. – Да, как-то среди сладостей. Это плохо? – обеспокоилась Евпраксия Львовна. – Нехорошо, барыня, ох, нехорошо. Мясо сырое али вареное? – Сырое, красное, свежее, видимо… – Ох, барыня, то к немощи, к болести, как есть, к болести. А то и к смерти… А лавка со сластями – это обманные обещания, опять же по амурным делам. – И что же получается, Пелагея? Совсем плохо? Там еще была большая такая корова, в пятнах, пеструха… А на шее у коровы не колокольчик, а что-то, вроде медальона. – А это хорошо, барыня, – закивала кухарка. – Это к доброй вести, что-то будет к лучшему. – Ерунда какая-то получается, нонсенс. И хорошие вести и плохие, – пробормотала Плакса, утирая платочком увлажнившиеся глаза. – А медальён, барыня, то… к супружеству, – торжественно произнесла Пелагея. – К супружеству? Неужели Шураша жениться собрался? – Кому сон, тому и супруг, – возразила кухарка. – Глупости какие, какой-такой супруг? Иначе тут толкуется… – Иначе никак нельзя, барыня, медальён – к супружеству, как есть. Припомните, барыне вашей знакомой, что о прошлом годе заезжали в гости, приснился медальён. – Это ты про кузину Екатерину Гавриловну, что за Куницына замуж вышла через месяц? То-то свадьба была, и стол. А барону послали пироги? – Намедни относили. – Намедни? – возмутилась Плакса. – Сегодня же! И не только пироги… – Посылали, как его, штрюдель, прости господи…и колбаски – немцы, что с них возьмешь, – объяснила Пелагея. – Штрудель? И колбаски! – приятно изумилась Плакса. – Это славно… А если еще и щуку с начинкой приготовить? С луком, перцем… – Знаю я, барыня, как щуку готовить, не хуже вас, – обиженно заворчала кухарка. – Да и где ж щуку-то взять хорошую. На рынке ежели есть щуки, то такие замореные, глаза бы мои их не видали. Вот у нас в озере щуки, так щуки… – Да, наши щуки чудо как хороши! – согласилась Плакса. – А если телячьи котлеты? – Таки мариновать надо телятину. И хорошо бы с грибами… – Купи грибов, у нас разве нет? – Где же нынче найти свежих грибов? Токмо сушеные, – посетовала кухарка. – А ты с сушеными. Их кипятком обдать, да оставить на часок. – Барыня, как же можно, телячьи котлеты да с сушеными грибами? Вовсе иной вкус будет. Я что хочу сказать – господин барон нам уток прислали, может, фаршированных уток приготовить? – Уток? Что ж ты сразу не сказала, Пелагея? Как это мило с его стороны, как благородно. – Так я же и говорю, уток прислали, полдюжины, хорошие утки, жирные. – Конечно, утки! И огурчиков в фарш побольше, мелко крошенных. – Известное дело, барыня. Вчерась купила, крепкие да хрусткие, один к одному. – А на сладкое… Может, лимонных пирожных? Миндалю купить, лимонов, толченого сахару. Или бисквиты с фисташками! Или и то и другое! – Барыня, вы господина на ужин желаете пригласить или все в корзине передать? – поинтересовалась кухарка. – На ужин… Нет, передай, как обычно. Но чтобы горячее, с пылу, с жару. И пироги, или штрудели. Господину барону и Шураше чтобы было послано. – Пирог с мясом испеку, немцы любят, а молодой барин и подавно. Как его, этот пирог, Лепольд назвал… гундер… цундер… язык сломаешь. «А действительно, почему бы не пригласить барона на ужин? – подумала Плакса. – Шураша пусть пригласит своих товарищей, и будет чудесное домашнее торжество. О чем это я? – одернула она себя. – Какой ужин? Что, если не сложится дело? Ах, Николай Иванович, благороднейший из лучших! Ведь там, в кондитерской был он, как есть, он – волосы светлые, статный да серьезный». Барон присутствовал во сне Евпраксии Львовны молчаливой фигурой-наблюдателем. Этот факт она, разумеется, утаила от кухарки-толковательницы снов. «Корова – к доброй вести, это хорошо, очень хорошо. Медальон к супружеству, сладости – к обману в амурных делах. Все не про меня, от волнений да переживаний наснилось. Барон – мужчина молодой, видный, ему жениться нужно, да и амуры не помешают». Плакса загрустила, представив барона у алтаря, с юной красавицей невестой. Поплакала, объясняя себе, что это слезы радости за его предполагаемое семейное будущее.
Klo: Хелга Чудо какое: такая вся обуреваемая Плакса, причем, обуреваемая сразу всем, чем только можно И сон многозначительный, и барон, в сон проскользнувший А уж рассуждения об ужине! До шантажиста ли бедняжке!
Малаша: Плакса такая непосредственная и искренняя. Шантажисты, щуки, обеды, сны, а тут еще Веселовская со своею Бется и любовной запиской. Как не всплакнуть "слезами радости"? Хелга, спасибо!
Хелга: Klo пишет: такая вся обуреваемая Плакса, причем, обуреваемая сразу всем, чем только можно Малаша пишет: Шантажисты, щуки, обеды, сны, а тут еще Веселовская со своею Бется и любовной запиской. Как не всплакнуть "слезами радости"? Женщины, мы же вечно обуреваемы всем и сразу.
apropos: Хелга Барон нам во снах является, а наяву его чуть не пристреливают. Бедняжка Плакса - и так в полном раздрае, а тут еще какая-то записка и Бетси. Кормят оне барона как на убой. К рождеству.
Хелга: apropos пишет: Кормят оне барона как на убой. К рождеству. Ой, не говори! Потеряет ведь форму скоро.
Юлия: Хелга Хелга пишет: Плакса загрустила, представив барона у алтаря, с юной красавицей невестой. Поплакала, объясняя себе, что это слезы радости за его предполагаемое семейное будущее. Плакса великолепна, диалог с кухаркой - фейерверк! Сплошное удовольствие... И утки от барона меня порадовали Действительно, какие в Вильне щуки?! А "огурчиков в фарш побольше, мелко крошенных... " Хелга пишет: Потеряет ведь форму скоро. Всякая форма должна соответствовать содержанию. Изменение содержания (на которое всякий чувствительный читатель надеется) неотвратимо влечет за собой изменение формы... Но сия закономерность не отменяет и обратного влияния - формы на содержание
apropos: Юлия пишет: Но сия закономерность не отменяет и обратного влияния - формы на содержание Барон сие учитывает. думаю. Впрочем, похоже, он вполне доволен уже имеющимся - и тем, и другим, и ничего менять пока явно не собирается. Ежели, конечно, обстоятельства не вынудят. Чуть продолжения. «Застрелился, стало быть, случайно либо нарочно», – думал Родионов, оглядывая небольшую гостиную в квартире, где до нынешнего утра проживал полковник Борзин. Представителя воинской полиции вызвали на место происшествия ранним субботним утром. Он прибыл в тот момент, когда под присмотром частного пристава полицейские выносили тело Борзина. Летюхин тоже оказался здесь. Он стоял и что-то рассматривал у стены, где выцветшие обои и пол были заляпаны бурыми пятнами крови, рядом валялся перевернутый стул. – Несчастный случай, – поведал Родионову частный пристав. – Чистил пистолет, ну и… Он показал на тряпицу в масляных пятнах, что лежала на тумбочке рядом с опрокинутым стулом. – Оружие рядом валялось. Забыл, верно, пулю-то вынуть из ствола. – И пороху с полки вытряхнуть, – с сомнением заметил Родионов. – Не поверите, чего порой не начудят… Помню, в прошлом году отставной один вот так же себя пристрелил, правда, не насмерть, но ухо свое снес подчистую… – Самоубийство исключаете? – Родионов взглянул на раскрытые ящики бюро, стоящего в простенке. – Не то, чтобы исключаю, – пристав задумчиво почесал подбородок. – Но записки никакой нету, да и стреляются они по-другому – в висок али в рот, а тут… Он махнул рукой и уже с уверенностью добавил: – Чистое дело. Взглянул на часы и засобирался: – Мне к восьми в управу с докладом, как бы не опоздать. Но еще с четверть часа жаловался Родионову на свою невероятную занятость, служебные и житейские неурядицы, после чего наконец уехал. – Когда обнаружили труп? – обратился Родионов к Летюхину. – Сразу после шести утра. Горничная понесла ему кофий, ну и наткнулась на тело. Сторож прибежал к будочнику, тот по привычке за мной отправил, ну а я сразу сюда. Тут переполох, едва понял, что произошло: хозяйка дома бесится, денщик сам не свой, горничная причитает да воет. Покойный вот на этом стуле сидел, к стене привалившись, половины головы нету, сплошное месиво, господи помоги, – квартальный перекрестился. – Жуткое зрелище. Теперь вот мертвым – покой, а живым – забота. – Да уж, – Родионов огляделся. Все походило на несчастный случай, но что-то вселяло в него беспокойство, причину которого он сам себе не мог объяснить. Верно потому, что многовато смертей случилось в последнее время. Смертей, похожих на несчастный случай. Кроме первого убийства. Теперь вот опять военный, штабной... Родионов прошелся по гостиной, заглянул в спальню – постель была несмята. – Кто-нибудь слышал выстрел? – Никто не слышал, вроде, – неуверенно ответил Летюхин, стоя в дверях спальни. – Лекарь сказывал, что труп уж холодный, значит где-то вечером или ночью… – А что говорят денщик и горничная? – Ничего не слышали и подозрительного не приметили. Сам с ними не беседовал, частный пристав расспрашивал. Прикажете позвать? – Погоди… Родионов приоткрыл стоящий подле кровати походный сундук. Нехитрые пожитки были аккуратно разложены по ящичкам и полочкам – бронзовый подсвечник, щипцы для снятия нагара, медная фляга, предметы туалета, стопка платков и белья. Вернулся в гостиную, осмотрелся. На вешалке висели шляпа и шинель. Родионов проверил ее карманы, нащупал сложенный лист бумаги. Письмо, точнее, записка, адресованная на улицу Рудницкую в дом Сташевского, барону Вестхофу в собственные руки. «Буду крайне признателен, ежели завтра Вы сможете уделить мне толику своего внимания в любое удобное для Вас время и в подходящем для Вас месте. По весьма важному и безотлагательному вопросу». Записка была датирована вчерашним днем, 10 мая. Интересно, почему Борзин не отправил ее? Отпала надобность, передумал, забыл? И что за важное и безотлагательное дело? Можно будет побеседовать с бароном, хотя несчастный случай не повод проводить расследование. Родионов вернулся в гостиную, подошел к раскрытому бюро, перебрал содержимое ящиков – тонкая пачка пожелтевших писем, аккуратно перевязанная бечевой, табакерка с потертым рисунком на крышке, нож, чтобы точить перья, стопка писчей бумаги… из которой вдруг выскользнул помятый лист, исписанный четким почерком. Полковник взял его и с изумлением прочитал: «Чем более я усматриваю состояние здешних 11 запасных батальонов, тем более удостоверяюсь, что оные к деятельной обороне крепости мало способны, и что ежели предвидится вероятность в нынешнем еще году учитывать сию оборону, то необходимо нужно, чтобы к слабым сим батальонам прикомандированы были еще не менее 10 тысяч человек хороших войск; при теперешнем гарнизоне Рига и Задвинские укрепления ни одного дня держаться не смогут, и поелику продолжают учреждать здесь большие магазины, то удержание Риги вяшщую еще важность получает… Если-ж сверх чаяния случится, что корпус ген.-лейт. Графа Витгенштейна будет отрезан от Риги, то важное сие место с многочисленною своею артиллерией и пребольшими казенными и партикулярными магазинами при теперешнем гарнизоне неминуемо тотчас будут в руках неприятеля…»* Сие была копия секретного рапорта, отправленного из Риги 3 мая на имя военного министра генерал-лейтенантом Опперманом, начальником инженерной службы Первой Западной армии. Родионов на какое-то мгновение остолбенел, потом медленно подтянул к себе ближайший стул, опустился на него и задумался. Копия секретного документа никак не могла случайно оказаться в квартире штабного офицера. Неужто полковник и есть тот самый шпион, о котором говорил Барклай де Толли? Скопировал бумагу в штабе, принес домой, чтобы затем переслать ее французам, но не успел, случаем лишился жизни, и вот теперь оказался разоблачен… Родионов перевел взгляд на то место, где находился труп Борзина – ржавые подтеки на стене, лужа потемневшей засохшей крови на полу, припомнил его живым – сухой, необщительный и неразговорчивый служака. Можно было представить его – пусть и с трудом – шпионом, но не хладнокровным убийцей, который, не задумываясь, лишил жизни по меньшей мере двоих, если не троих человек. – Ваше благородие, ваше благородие, – сквозь его раздумья прорвались настойчивые призывы Летюхина. – Что такое? – Хозяйка спрашивает, уборку можно делать? – Погоди с уборкой, – пробормотал Родионов. – Евдоким Матвеич, будем смотреть, что да как здесь. И не пускать никого! – крикнул он в сторону раскрывшейся было двери. – Что смотреть, ваше благородие? – Все и повсюду. Найдешь что интересное, тотчас сообщай мне. Родионов надеялся найти еще какие-нибудь доказательства шпионской деятельности Борзина, хотя, что может быть весомей копии секретного рапорта?
Хелга: apropos У нас получается, как на волнах - от комедии к трагедии и обратно.
Юлия: apropos Упс! Борзин был подозрителен, но чтоб вот так - пол головы долой... Родионов-то каков молодец. Волнуюсь я за нашего барона - от этой записки добра не жди... Круто замешивают наши авторы
Хелга: Юлия пишет: Волнуюсь я за нашего барона - от этой записки добра не жди... И правильно волнуешься - работа у него трудная, рискованная. Юлия пишет: Круто замешивают наши авторы Спасибо, стараемся! Очень увлекательно, хотя и нелегко, закручивать интригу.
apropos: Всем спасибо! Хелга пишет: как на волнах - от комедии к трагедии и обратно. Как-то не замечала этого, а сейчас да, стало заметно. Возможно потому, что ранее неприятности, так скажем, случались с какими-то совсем посторонними людьми, а тут уже знакомый персонаж пострадал. Юлия пишет: Борзин был подозрителен, но чтоб вот так - пол головы долой... Родионов-то каков молодец. Родионов, надеюсь, разберется, что к чему. Хелга пишет: работа у него трудная, рискованная Ну да, рано или поздно должно что-то случиться.
Klo: apropos И почему мне кажется, что это какая-то комбинация против барона? Очень уж сомнительная записка...
apropos: Klo пишет: Очень уж сомнительная записка... Ну не знаю, по содержанию, вроде, обычная записка. Просто обстоятельства ее нахождения необычны, в смысле, что у мертвого обнаружили.
Хелга: Klo пишет: И почему мне кажется, что это какая-то комбинация против барона? Очень уж сомнительная записка... В его работе каждый документ с упоминанием его имени опасен и сомнителен. apropos пишет: Просто обстоятельства ее нахождения необычны, в смысле, что у мертвого обнаружили. Мягко говоря, необычны. Юлия пишет: Изменение содержания (на которое всякий чувствительный читатель надеется) неотвратимо влечет за собой изменение формы... Айсберги, они ведь только подтаивают, слегка, но столкновение с ними, как известно, катастрофично.
apropos: Хелга пишет: В его работе каждый документ с упоминанием его имени опасен и сомнителен. Это да. Но, с другой стороны, записка-то обычная, повседневная часть светского ритуала. Ведь всеми писалась куча записок (за неимением прочих средств коммуникации) - с благодарственностями, уведомлениями, сообщениями и проч., проч. Совсем избежать этого вряд ли было возможно светскому человеку, имеющему знакомства и вращающемуся в обществе. Бедолага барон может пострадать только за то, что Борзину вздумалось с ним пообщаться. А тем временем Родионов... Но что-то смущало его в этой бумаге, и он понял, что именно, вновь взглянув на нее – записка Борзина и копия рапорта были написаны разными почерками. Он подсел к бюро, достал и положил записку рядом с найденным документом. Хотя копия была написана намеренно измененным почерком и почти печатными буквами, складывалось впечатление, что писали их два разных человека. Родионов отметил несколько явных несхожестей – расстояния между словами и буквами, размер последних и форма запятых. Впрочем, у него будет еще время изучить манеру письма Борзина и сравнить ее более тщательно с копией рапорта. Родионов сложил бумагу, вместе с запиской положил себе в карман и продолжил осмотр ящиков бюро, но это уже не принесло новых интересных результатов. Обнаруженные им ранее письма в перевязанной стопке были присланы из ярославского поместья от некоей госпожи Алтуфьевой, судя по их содержанию, тетки покойного, и изобиловали бытовыми подробностями деревенской жизни и тамошними сплетнями. – Ваше благородие, гляньте-ка сюда, – услышал Родионов голос квартального. Полковник подошел к окну, где стоял Летюхин. На подоконнике отпечатались полосы, словно кто-то небрежно стирал с него грязь. – Скажи-ка мне, Летюхин, когда ты утром вошел сюда, ставни были закрыты? – спросил Родионов, глядя на распахнутое окно. – Закрыты, ваше благородие. Через прорези света мало шло, так я самолично все ставни пораскрывал, чтобы комнату осветить. И окно открыл, воздуху пустить свежего. Но вот что скажу: на том, правом окне, ставни были заперты на засов, а на этом – лишь прикрыты, но не заперты. И то же с оконными створками. Тогда я внимания на то не обратил, не до того было, а сейчас точно вспомнил. – Покажи, как это выглядело. Квартальный соединил створки окна и прикрыл ставни, оставив небольшую щель меж ними. – Понятно… Зови сюда денщика, – приказал Родионов. – Вот еще, хотел показать… Летюхин подвел Родионова к стене, у которой сидел погибший. – Видите, пуля… Полковник присмотрелся, заметил застрявшую в деревянной обшивке пулю от пистолета и, кажется, понял, что имел в виду его помощник. – Ну-ка, присядь здесь, Евдоким Матвеевич. Ты примерного одного роста с убитым… И пододвинул ему другой стул, парный с тем, заляпанным кровью. Летюхин сел возле стены, спиной к ней. Пуля оказалась вровень с его затылком, даже чуть ниже. – Так-так, – пробормотал Родионов. – При чистке пистолет находится примерно на уровне груди, от случайного выстрела пуля пойдет под углом, снизу вверх. А тут, похоже, стреляли-то вровень с лицом… Молодец, Евдоким Матвеевич, ладно заметил. – То-то и оно, – Летюхин поднялся. – Сам смекай, ваше благородие, где берег, где край. И пошел за денщиком Борзина, перепуганным веснушчатым парнем с помятым после сна лицом. – Когда господин полковник вернулся вчера? – спросил Родионов. – К ужину, где-то часам к восьми, – ответил денщик. – Один или в компании с кем? – Одни, как есть. – А позже к нему никто не приходил? Денщик помялся. – Так что, приходил кто-нибудь? – повторил Родионов. – Не могу знать, ваше благородие. – Отчего же? Тебя что, в доме не было? – Как его благородие вернулись, я лошадь повел до конюшни, там с конюхом заговорился, потом пришел и... спать лег. Его благородие полковник меня отпустили, сказали: отведешь лошадь и свободен, мол, до утра. А утром вон как все обернулось. Такое несчастье… – Ты слышал выстрел? – Виноват… не слышал, а может, и слышал, да заспал, – пробормотал денщик, отчего-то отводя глаза. – У меня комната там, под лестницей, а стены толстые… Марыля их утром нашла, а потом уже и я пришел, виноват… Отпустив денщика, Родионов вызвал владелицу дома и горничную. Хозяйка, сухощавая немка, плохо изъяснявшаяся по-русски и явно недовольная происходящим, сурово поджимала узкие губы. Девка, убирающая комнаты, шмыгала распухшим от слез носом. – Я ничего не зналь, крепко спаль, – заявила хозяйка. – Господин полковник поужинали вечером, – сказала горничная. – Я со стола убрала и спать пошла. – Что он собирался делать, не заметила? – С книгой на диване сели… – А другие постояльцы? – У нас только два офицера квартируют, но второй три дня как уехали, по военным делам верно, – сообщила горничная с одобрительного кивка хозяйки. – Не видели, приходил кто вчера к господину Борзину? – После ужин? – уточнила хозяйка. – Я не видель. Я спаль, утром меня разбудиль крик Марыля. Марыля так кричаль, мертвый разбудиль. – Ох, не, мертвого не разбудила, – простонала горничная. – Выстрел тоже не слышали? – Я? Может, слышаль, но не понял. Слышаль крик Марыля, сильно кричать. – А ты, Марыля? – Не знаю… Сквозь сон показалось, словно что-то хлопнуло, токмо не поняла, что это. Подумала, привиделось. А утром пошла к господину полковнику с кофием, они кофий по утрам завсегда пьют, захожу… а тут они, все в крови, ох… – Марыля всхлипнула. – Кто запирает ставни на ночь? Вчера все были закрыты на засовы? – спросил Родионов. – Мы всегда запереть ставень, – гордо сообщила хозяйка. – У меня в дом порядок, Sauberkeit… чистота. Как сметь стрелять в чистый квартира, пачкать стена? – она с отвращением ткнула пальцем в сторону кровавых пятен. – Ваши люди ходить, топтать пол, у меня в дом всегда биль чистый пол, чистый стена! – Так что со ставнями? – повторил он. – Я вечером их все запирала, – ответила горничная. – Точно? – выпытывал Родионов. – А утром не открывала? Девка испуганно покосилась на мрачную хозяйку. – Я запирала, как есть запирала… С утра и не подходила к окнам. – Марыля сразу кричаль, бежаль звать помощь! – вступила хозяйка. – Марыля – хороший Mädchen, только кричать громко. Родионов отпустил женщин и, дав Летюхину поручение расспросить соседей о выстреле и вчерашнем вечере, вышел из дома и отправился в ту часть двора, куда выходили окна квартиры Борзина. Они располагались довольно низко, под ними росли кусты жасмина. На одном из кустов – под тем окном, где обнаружились незапертые ставни, – несколько веток было надломлено, листва на их концах еще не успела завянуть. Родионов зашел к сторожу, расспросив его о выстреле и возможных ночных посетителях. Тот, после некоторых колебаний, сообщил, что ничего не слышал, спал де крепко, как убитый. – Что-то ни ты, ни денщик не слышали выстрела, – с недоверием сказал Родионов, заметив, как сторож – отставной солдат, при разговоре старательно отводит в сторону лицо, дабы не дыхнуть на собеседника запахом перегара. – Такого быть не могло, – насел на сторожа Родионов. – Оба служивые, да чтоб выстрел проспали? Чего скрываете? – Христом Богом клянусь, ничего не скрываем! – сторож отпирался недолго. Как выяснилось, едва хозяйка удалилась почивать, они с денщиком уселись в чулане играть в кости. Нашлась и фляжка с полугаром**. И так у них хорошо и весело пошло время, что, опорожнив флягу, они не заметили, как заснули – только не говорите хозяйке, господин хороший! – и лишь глубокой ночью, чуть проспавшись, разошлись по своим углам. Потому никаких выстрелов они не слышали и слышать не могли. – Но вот странная штука, – сказал сторож, растерянно почесав затылок. – Когда за будочником меня отправили, я из дома побежал и не заметил – не до того было, а теперича осенило: дверь-то на засов не заперта была… – Уверен? – Вот те крест! – перекрестился сторож и уточнил: – Хозяйка все воров боится, два засова на двери у нас поставлено, да еще крюк. Самолично перед сном проверяет, чтобы заперто все было. А с утра дверь сразу открылась, засовы не сдвигал, точно. На всякий случай, Родионов осмотрел и входную дверь. Сдвинуть массивные засовы и не заметить этого, было невозможно. «Значит, запертую дверь вечером, когда женщины легли спать, а мужики сели играть в кости, кто-то открыл, – подумал полковник. – И сделать это мог только Борзин. Впустил кого-то в дом, но не проводил, иначе бы, наверняка, снова запер дверь. А гость этот, похоже, вышел через окно, оставив за собой лишь прикрытые ставни…» Появился Летюхин. Он таки нашел одного свидетеля – жителя соседнего дома, чьи боковые окна выходили на тот же двор. Пожилой поляк, мучимый бессонницей, сообщил, что около, примерно, одиннадцати часов вечера слышал какой-то хлопок, значения ему не придал, теперь же уверен, что то и был звук выстрела. Посчитав, что осмотрел и увидел достаточно, чтобы озадачиться не одним вопросом и сделать определенные выводы, Родионов отпустил квартального и было собрался отправиться на службу, как появился курьер со срочным сообщением от одного из соглядатаев. В сопровождении Летюхина и двух полицейских полковник поспешил в назначенное место, где его присутствие на сей момент казалось необходимым. --------- * Переписка русских правительственных лиц и учреждений. Т. 12. Подготовка к войне в 1812 г. (май месяц) Рапорт от 3 мая. ** так называемое «хлебное вино» – спиртной напиток крепостью в 38,5%
Малаша: Не верю что-то в шпионство Борзина. В тихом омуте могут водиться черти, но он совсем не похож на шпиона. Тем более многое указывает на убийство. Еще эта записка барону. apropos пишет: Бедолага барон может пострадать только за то, что Борзину вздумалось с ним пообщаться. Тоже подумалось. Иногда незначительные мелочи способны сильно аукнуться. Пока ничего не понимаю, но все очень интригует. Спасибо!
Юлия: apropos Мой любимец Летюхин каков молодец! Интрига закручивается все круче и круче.
apropos: Девочки! Малаша пишет: Иногда незначительные мелочи способны сильно аукнуться. Ну, всякое бывает. Может, пронесет? Юлия пишет: Мой любимец Летюхин каков молодец! О, уже и Летюхин в любимцах. Но вообще, да, славная парочка наших следователей нарисовалась как-то сама собой. Юлия пишет: Интрига закручивается все круче и круче. *интригующе* То ли еще будет.
Хелга: Малаша пишет: Не верю что-то в шпионство Борзина. В тихом омуте могут водиться черти, но он совсем не похож на шпиона. Тем более многое указывает на убийство. Шпионы и должны быть такими, чтобы никто и подумать не мог. Нет? Юлия пишет: Мой любимец Летюхин каков молодец! Хороший мужик получается, очень согласна. apropos пишет: Но вообще, да, славная парочка наших следователей нарисовалась как-то сама собой. Хотелось таких правильных, но живых, видимо, потому и получились. Кажется, все вполне прилично движется.
apropos: Хелга Хелга пишет: Кажется, все вполне прилично движется. Надеюсь... Ну-с, продолжаем? Ночью Кузякину приснился сон. Сидит он важным барином, в колпаке и малиновом шлафроке, в кресле на террасе собственного дома и вкушает кофий с теплыми пышками. Вокруг челядь так и хлопочет: кто подставочку для ног подносит, кто подушечку под спиной поправляет, кто мух отгоняет… Сладкий сон, что и говорить. Правда, в конце чем-то был подпорчен… Ах да – чашка вдруг выскользнула из пальцев и разбилась об пол, и мухи роем свились вокруг лужицы разлитого кофия, темного и густого, похожего на кровь. И это тягостное ощущение, что кто-то словно пронзает тебя насквозь леденящим душу взглядом. Кузякин встряхнулся, пробормотал: «Пустое!», хотя неприятный осадок нет-нет, да и проявлялся сосущей тяжестью под ложечкой. «Верно, это из-за пана Пржанского», – думал он, одеваясь к завтраку. Неудачная встреча с этим господином никак не забывалась, как и тот страх, что испытал Кузякин, едва вырвавшись из рук бешеного пана. «Подкину сорочку в полицию – то-то запляшет», – с некоторым злорадством размышлял Агафон Матвеевич, впервые в своей практике столкнувшись с подобным случаем. Как ни кочевряжились, какими угрозами ни сыпали, в конце концов денежки все ж приносили, да-с. Впрочем, полицию Кузякин всегда обходил стороной – береженого бог бережет, как известно, да и от пана Пржанского лучше держаться подальше. Шут с ним, с поляком. Закончить дела с дамочкой – она-то со своим сыночком знатно прижата, никуда не денется, еще офицера одного найти – и только его в Вильне и видели… В общей зале Кузякин съел пережаренный омлет, отпил кофию, поморщился – водица подкрашенная, сыто откинулся на стуле, обозревая зал. В углу чинно завтракало семейство мелкопоместной шляхты, у окна читал газету холеного вида господин в отлично пошитом темном сюртуке. Компания штабных офицеров невысоких чинов заскрипела лавками, поднимаясь из-за стола, и шумной гурьбой вышла на улицу. Агафон Матвеевич допил кофий и пошел в свою комнату. Едва он переступил через порог и начал закрывать за собой дверь, та распахнулась от сильного толчка извне, больно ударив по руке. Держась за ушибленное место, Кузякин машинально попятился, с удивлением глядя на бесцеремонного господина – того самого, что сидел с газетой внизу. – Позвольте-с, – вдруг заволновавшись, просипел Агафон Матвеевич и попятился. – Верно, вы ошиблись номером, сударь?.. Господин не ответил, прошел внутрь, закрыл за собой дверь и холодным немигающим взглядом уставился на озадаченного хозяина, которому стало как-то очень не по себе. По спине пробежали колкие мурашки – от внезапно нахлынувшего страха и тревожного предчувствия. «Глаза что у змеи», – невольно отметил он, беспокойно перебирая виденные им лица, но сего господина припомнить так и не смог. Несколько взбодренный сим обстоятельством и отгоняя подкравшиеся мысли о сне в руку, Агафон Матвеевич несколько пришел в себя. – Или ищете кого? Так сподручнее спросить у хозяев… Незнакомец молча приближался, что-то неумолимо безжалостное было в его взгляде и манерах. Кузякин вздрогнул, шагнул назад, уперся спиной в стену и испуганно прошептал: – Попрошу покинуть мою комнату, милостивый государь, иначе… – Иначе – что? Неужто кричать станете, полицию на помощь призовете? – наконец заговорил господин, в негромкой медленной его речи явственно слышалась насмешка. Кузякин беззвучно открыл рот, глотая воздух, которого вдруг стало не хватать. Барон Вестхоф – а это был именно он – с удовлетворением подметил, как от страха посерело обрюзгшее лицо шантажиста, затряслись его полные щеки, испуганно забегали заплывшие глазки. – Сами отдадите бумаги или предоставите это сделать мне? – Какие такие бумаги? Ничего не знаю, – забормотал Кузякин, вжимая голову в плечи. – Бесполезно отрицать, – покачал головой барон, – я намерен получить все бумаги, коими вы шантажируете, иначе вам будет очень… очень плохо… «Такой убьет и глазом не моргнет», – в панике подумал Кузякин, в бессилии сжимая кулаки. – Хорошо, хорошо, как скажете-с, – он помахал куда-то вбок. – Бумаги там, сейчас… отдам… Барон отошел к двери. Кузякин, бросая испуганные взгляды то на посетителя, то на дверь, порылся в саквояже, достал оттуда пачку бумаг, дрожащей рукой протянул их Вестхофу. – Печь затопите, – бросил ему барон, просматривая документы. – Не губите! – взвыл Агафон Матвеевич, умоляющим жестом сжимая ладони. – Заберите те, что вам надобны, а остальные-то зачем сжигать? Единственный источник пропитания… И разве я не по-людски, с подходом и пониманием… По-божески… за копейки возвертаю, дабы только расходы возместить… Барон молча показал на печку. Кузякин, причитая, с четвертой попытки смог ее разжечь. Незамедлительно в огонь последовали письма некой Натали с романтическими излияниями, закладная помещика Н-ского уезда, листок из доходной книги с витиеватой подписью, еще какие-то не представляющие интереса бумажки… Документов с именем Щербинина в полученной пачке не было. – Где остальное? – Более ничего, – заводил руками и глазами Кузякин, мол, все как есть отдал. – Истинно клянусь… Одной рукой Вестхоф ухватил шантажиста за грудки и не сильно, но ощутимо вдарил спиной в стену. С хрюкающим звуком тот свалился на пол, словно тюфяк, заерзал, запричитал, барон же молча проверил его карманы, исследовал содержимое кошелька, затем вывалил вещи из саквояжа на кровать, прощупал стенки и дно, рывком оторвал подкладку, вытащил пачку ассигнаций и еще одну стопку бумаг. Кузякин, все сидя на полу, застонал и схватился за голову. Вестхоф отшвырнул деньги – они веером разлетелись на разбросанные по кровати вещи, и по очереди стал разворачивать найденные документы. Копия дворянской грамоты на имя Щербинина полетела в огонь, за ней – страница из церковной книги с записью о крещении Ильи, сына Федота Михайловича Щербинина. Остальные бумаги – письмо на французском к некоей Мари и завещание купца Игнатьева – также проследовали в печь. Барон, чья миссия на том была исчерпана, шагнул было к двери, как вдруг краем глаза подметил нечто, что заставило его молниеносно выхватить один полуобгоревший лист из печи. От жара пламени на нем проявилась запись симпатическими чернилами, сделанная знакомым почерком Невидимки. Часть фразы – «…вечером к девяти часам при…» – проступила меж строк письма, написанного по-французски. – Что за Мари? – спросил он у Кузякина. – Мари? Какая Мари? – шантажист не сразу понял о чем идет речь, но после выразительного взгляда барона зачастил: – Мамзель одна, в Петербурге, оказалась французской шпионкой, за что ее вскорости разоблачили и выслали на родину, так сказать. Она подыскивала квартирку, обратилась к моему начальнику – я у него в ближних помощниках тогда ходил, ну и потеряла письмецо сие, а я подобрал. Мало ли, вдруг пригодится, да-с. – И как, пригодилось? – Ухажеру ее, что послание сие написал, было бы весьма неприятственно, коли кто узнал о его связи со шпионкой, – Кузякин затравленно покосился на обгоревший лист в руке барона и вздрогнул, услышав громкий стук в дверь. – Кого нелегкая опять… Он не успел договорить: дверь распахнулась, и на пороге появился офицер в сопровождении двух полицейских. – Господин Кузякин? – офицер, прихрамывая, прошел в комнату. – Полковник Родионов, воинская полиция. У меня есть к вам несколько вопросов. И повернулся к барону: – Барон Вестхоф, вот неожиданность! Барон коротко кивнул Родионову, так некстати объявившемуся. – Я как раз собирался уходить, – сообщил он полковнику. – Боюсь, вынужден попросить вас задержаться, господин барон, – сказал Родионов, взглядом обежав груду вещей на кровати, сидящего на полу растерянного Кузякина, разожженную печь с открытой заслонкой и наконец остановился на руке барона, все сжимающей обгорелый фрагмент письма.
Klo: apropos Ух, как здорово! Вот ни убавить, ни прибавить - только продолжения ждать Все такие рельефные, настоящие... Надеюсь, орел наш барон и с Родионовым в грязь лицом не ударит, хотя ситуация весьма двусмысленна для него. Ох, эта Пласка! Жду и надеюсь, что мучения барона на этой "романтической почве" будут хоть как-то вознаграждены
Хелга: apropos Бедолага Кузякин, все его бьют. Klo пишет: Ох, эта Пласка! Жду и надеюсь, что мучения барона на этой "романтической почве" будут хоть как-то вознаграждены Повсюду ищите женщину...
bobby: apropos Хелга Спасибо за увлекательное и интригующее чтение! Ловко барон прижал этого Кузякина. Родионов некстати появился... Барон вообще противоречивая личность, но вызывает симпатию. Хоть и грозный с виду, а у Плаксы все равно на поводу идет.
Хелга: bobby пишет: Барон вообще противоречивая личность, но вызывает симпатию. Противоречивые интересней. Мы когда-то обсуждали. помнишь, притягательность отрицательных героев. А еще интереснее, когда герой не отрицательный, не положительный.
Малаша: "А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!" Барон отважно разобрался с шантажистом, но как не вовремя. Странно, что Родионов пришел к Кузякину. Воинская полиция охотится за шпионами, но ведь не шантажистами. Что за наводка на Кузякина, интересно. Или следили за бароном, а делают вид, что за Кузякиным. Не знаю, как доживу до продолжения.
Юлия: apropos Хелга пишет: Кажется, все вполне прилично движется. Не то слово! Кузякин просто прекрасен. Барон ... - слов нет. А обрвыочек-то обгорелый - ай-ай-ай - Родионов углядел. Но я в барона верю... Klo пишет: только продолжения ждать Присоединяюсь к молитвенному стоянию предыдущего оратора
apropos: Всем спасибо! Klo пишет: Надеюсь, орел наш барон и с Родионовым в грязь лицом не ударит, Ну, хочется надеяться, хотя Родионов тоже не промах, как известно. Хелга пишет: Бедолага Кузякин, все его бьют. Ох, мне его так жалко - лишился всего, да еще и огреб, хотя барон с ним так мягко, в общем, обошелся. Могло быть и хуже. bobby пишет: Хоть и грозный с виду, а у Плаксы все равно на поводу идет Она его ставит вечно в безвыходное положение. Не поможешь, не разберешься с ее делами, так ответка в ее же плачущем виде и прилетит. Вот барону и приходится крутиться, ради собственного спокойствия. Малаша пишет: Что за наводка на Кузякина, интересно. Узнаем, надеюсь. Юлия пишет: А обрвыочек-то обгорелый - ай-ай-ай - Родионов углядел Да уж, ничего не пропускает. Барон попал, похоже.
apropos: Продолжаем-с. – К вашим услугам, господин полковник, хотя не представляю, чем могу быть вам полезен, – ответствовал Вестхоф. Следовало не медля избавиться от листка, пока Родионов не затребовал его. Недолго думая, барон подошел к печке и прямо на глазах представителя воинской полиции сунул письмо в огонь. – Позвольте! – Родионов бросился было к печи, но на его пути стоял Вестхоф, который и не подумал отодвинуться. – Что за бумагу вы сожгли?! – воскликнул полковник, впрочем, осознавая бессмысленность своего вопроса. – Право, она не стоит вашего внимания, – барон был сама любезность. – Романтическая чепуха. – Что вас связывает с этим господином? – Родионов показал на Кузякина. – Ровным счетом ничего. Сегодня увидел его впервые в жизни, – честно признался барон. – По одному деликатному делу. – По деликатному? – хмыкнул Родионов. – Не связано ли это дело с посещением сим господином графа Нарбонна? – Нарбонна? – в свою очередь изумился барон и посмотрел на Кузякина. – Вы знакомы с Нарбонном? – Кто таков? – встрепенулся Кузякин. – Не знаю я никакого Нарбонна! Вот те крест, не знаю! – Третьего дня вас видели на Немецкой улице. Вы заходили в дом, где в то время проживал посланник французского императора. Тому есть свидетели и полицейский рапорт, – сообщил Родионов. – Да не ходил я ни к какому посланнику! – Кузякин побагровел от возмущения и, кряхтя, стал подниматься с пола. – Ежели случайно, адресом ошибся. Комнату искал, хотел отсель переехать, ходил по постоялым дворам, и в те, что на Немецкой, заглянул. А о Нарбонне вашем и не слыхивал. Вот зачем мне, скажите на милость, этот ваш посланник? – Мы как раз и рассчитывали у вас о том узнать, – Родионов подошел к кровати, по его знаку один полицейский встал в дверях, второй с шумом отдернул занавески поставца в углу комнаты и начал рыться на полках. Сам полковник занялся вещами, раскиданными по кровати, особо заинтересовавшись ассигнациями. Взял одну, вторую, третью, осмотрел со всех сторон. – Откуда у вас эти деньги? – спросил он у Кузякина. – Их принес господин барон? – Да при чем тут этот господин?! Мои это деньги, мои! Потом и кровью наработанные! – Или вы их получили от графа Нарбонна? – продолжал Родионов. Кузякин замахал руками: – Да не был я ни у какого графа! И зачем бы ему давать мне деньги?! Сами посудите… – Тогда откуда они у вас? – Говорю же – мои! Копеечка к копеечке, как есть. – Ассигнации фальшивые, – начал было Родионов, но Кузякин перебил его, с надрывом вскричав: – Не может быть! Он вдруг оторвался от стены, рысью подбежал к кровати, судорожно сгреб оставшиеся ассигнации и прижал к груди. – Мои! Не отдам! Кровно заработанные! – Фальшивки в любом случае будут конфискованы, а вам придется объяснить, откуда они у вас, – предостерег его Родионов. – Гляньте-ка, ваше благородие, – полицейский выудил из-за занавески полураскрытый сверток и протянул его полковнику. Родионов взял сверток и извлек из него мужскую белую сорочку, заляпанную бурыми пятнами. – Похоже на кровь… – Это не я! Не я! – истошно взвизгнул Кузякин. – Змея, змея подколодная подсунула! И деньги от нее получил! – Что за змея? – поинтересовался Родионов. – На вид такая вся расфуфыренная мадамочка, а в душе змея! Пани Кульвец, вот кто! Я ей услугу оказал, за которую она вот так меня отблагодарила! – верещал Кузякин, срываясь на фальцет. – И сорочку подсунула! Сказывала, он кого-то убил… А мне что теперь?! За них на каторгу?! – Кто убил, чья сорочка? – Родионов попытался прорваться сквозь крики Кузякина. – Как – чья? Инициалы не видите, что ли? «ПК» - Пржанский, Казимир. С виду важный пан, а по натуре злодей, истину вам говорю! Он меня самого чуть не убил! – При каких обстоятельствах? – На той неделе встретился с ним случаем, хотел узнать… всего-то узнать о сорочке, а он как накинется на меня… Насилу ноги унес… – А кого он убил, пани не говорила? – Офицера какого-то по фамилии то ли Мидяев, то ли Мисяев… – Может, Митяев? – уточнил полковник. – Точно, он самый! – поддакнул Кузякин. – Но почему она вам отдала эту сорочку? – Дала на мое усмотрение, так сказать, – туманно ответил Агафон Матвеевич. – Я как раз собрался сорочку в полицию занести, – добавил он. – Что ж, придется вам проследовать в частный дом и побеседовать с приставом для выяснения обстоятельств дела, – сказал Родионов, сворачивая сорочку, и подал знак полицейскому. Тот, невзирая на протестующие крики Кузякина, сунул все вещи в саквояж и повел арестованного из комнаты. Попросив второго полицейского подождать за дверью, Родионов обратился к барону. – Так что привело вас к этому господину? Когда полковник приступил к допросу Кузякина, Вестхоф принялся обдумывать произошедшее. Шантажист, судя по всему, привлек к себе внимание полиции тем, что зашел в дом, где проживал Нарбонн, и был выслежен. Обычно осторожный барон на сей раз совершил досадное упущение, предварительно не осмотревшись и не проверив присутствие соглядатаев. Впрочем, для него самого это было скорее неприятным совпадением, поскольку полиции нечего было ему инкриминировать, кроме того, что он случайно оказался в этом месте и в это время, а мадам Щербинина легко подтвердит факт вымогательства денег и причину появления здесь своего соседа. Конечно, из-за этого болвана он может попасть под подозрения, за ним даже могут установить наблюдение, но вряд ли оно будет длительным. «Они скоро убедятся, что я чист, как выпавший снег, – усмехнулся про себя барон, – и быстро от меня отстанут». Но появление фальшивых ассигнаций, окровавленной сорочки, а затем прозвучавшие имена пани Кульвец и Пржанского начали выстраиваться в рискованную цепь совпадений, словно в театральном водевиле, когда герои пиесы, тайно связанные между собой теми или иными обстоятельствами, вдруг одновременно появляются на сцене. Барон прикрыл глаза, чтобы холодная ярость, в них промелькнувшая, не выдала его. «Чертов Пржанский! – в бешенстве подумал он. – Чертов Пржанский и его распутная девка!» ----------------- "Это провал", - подумал Штирлиц (с).
Klo: apropos Ух, как все закрутилось! Конечно, барону повезло самому услышать про сорочку и ее происхождение, но вот что может наговорить Плакса по простоте душевной, пытаясь оправдать соседа, и какие выводы из этого может сделать Родионов... Это я даже и представить не берусь.... Продолжай, не томи!
Малаша: Точно, похоже на провал. Барон ловко сжег письмо на глазах Родионова, а сможет ли так легко выкрутиться при допросе, вот вопрос. Шантажист с перепугу раскрыл всю шпионскую сеть, но Родионов-то об этом пока не знает.Klo пишет: Конечно, барону повезло самому услышать про сорочку и ее происхождение, но вот что может наговорить Плакса по простоте душевной, пытаясь оправдать соседа, и какие выводы из этого может сделать Родионов... А что Плакса наговорит? Она же ни о чем не знает. Ее шантажировали, барон решил ей помочь, и все.Klo пишет: Продолжай, не томи! Присоединяюсь, очень интересно, что дальше будет. Такой момент. Если барона сейчас отпустят, он, наверное, Казика убивать пойдет. Вместе с Басей. Авторы, спасибо, вот так закрутили!
Klo: Малаша пишет: А что Плакса наговорит? Она же ни о чем не знает. Ее шантажировали, барон решил ей помочь, и все. Вот в чем не замечена Плакса - так это в умении четко отвечать на заданный вопрос. А из потока ее сознания умелый следователь много всяких интересных вещей и намеков может ухватить. Она же в эпицентре событий, не отдавая себе в этом отчет... Вот потому я за барона и беспокоюсь
apropos: Дамы! Klo пишет: барону повезло самому услышать про сорочку и ее происхождение Это да. По идее, Родионову следовало его отправить в коридор - под присмотром, конечно, но, видимо, он сам (Родионов) не ожидал, что из тов.Кузякина как из рога изобилия посыпется... Малаша пишет: Если барона сейчас отпустят, он, наверное, Казика убивать пойдет. Вместе с Басей. Ну, убивать - не убивать, но вывели оне его из себя, даже в бешенство привели. Klo пишет: из потока ее сознания умелый следователь много всяких интересных вещей и намеков может ухватить. Ну, посмотрим, что там Родионов ухватит - и ухватит ли вообще. А барону сейчас несладко, ой как несладко. Хотя, если честно, более всех мне Кузякина жалко. Развели бедолагу по всем статьям наши шпионы.
Юлия: apropos apropos пишет: барон подошел к печке и прямо на глазах представителя воинской полиции сунул письмо в огонь. Ах, барон, какая выдержка apropos пишет: Змея, змея подколодная подсунула! И деньги от нее получил! Фальшивые деньги - это тебе не фунт изюма. Как пани Кульвец будет выпутываться? Она. конечно, близка к телу... apropos пишет: более всех мне Кузякина жалко Профессиональный риск - ничего не поделаешь Присоединяюсь к нервному читетельскому хору - НЕ ТОМИТЕ, АВТОРЫ!
Малаша: Klo пишет: А из потока ее сознания умелый следователь много всяких интересных вещей и намеков может ухватить. Он скорее узнает как приготовить фаршированную щуку или утку, что барон - благородный человек, как сложно быть матерью молодого офицера и все такое подобное. Плакса в эпицентре, конечно, но шпионы пока ничем себя не раскрыли, даже в мелочах. Никаких подозрительных визитов или переписки тоже не замечено. Ей и рассказать о бароне или Казимире особо нечего. За барона я всегда беспокоюсь, особенно когда Плакса втягивает его в свои проблемы, а их уже набралось немало. Недавно вообще чуть не убила. Она как чума для барона. Юлия пишет: Как пани Кульвец будет выпутываться? Пану Казимиру тоже престоит отдуваться за окровавленную сорочку. А заварила всю кашу Бася, пусть теперь попляшет.
apropos: Юлия Юлия пишет: Ах, барон, какая выдержка У него не было другого выхода. Родионов не должен был увидеть эту запись, вот барону и пришлось - если не съесть, то сжечь. Юлия пишет: Она. конечно, близка к телу... Это, конечно, немаловажный факт. Другое дело, как "тело" ко всему этому отнесется, если узнает. Александр был известен своей крайней подозрительностью. Юлия пишет: Профессиональный риск Не без этого, но все равно его жалко - насели на него, обобрали до нитки, дело шьют... Малаша пишет: Ей и рассказать о бароне или Казимире особо нечего. Было бы желание, как говорится, особенно при известной болтливости Плаксы. Разве что полезного для дела из нее извлечь трудновато будет.
apropos: Пани Кульвец легко могла стать объектом шантажа – поводов к тому, наверняка, имелось предостаточно. По своему скудоумию и легкомыслию она отделалась от шантажиста, всучив ему фальшивые деньги, полученные, скорее всего, от Пржанского. Сумеет она выкрутиться или выдаст пана Казимира, чтобы спасти себя? Вестхоф склонялся к последнему, прекрасно зная сей тип женщин – себялюбивых, безнравственных и трусливых. Испачканная кровью сорочка обеспокоила барона не в меньшей степени. Сразу возникало множество вопросов: откуда взялась эта чертова рубашка, что за кровь на ней, каким образом она – если действительно принадлежит Пржанскому – оказалась у Кульвец, почему та связала ее с убийством Митяева, да еще и отдала заезжему шантажисту? Ответы на них могут оказаться самыми неожиданными, к тому же – весьма вероятно – с нежелательными последствиями. Конечно, полиции будет крайне трудно, если не невозможно, увязать эту сорочку с убийством Митяева. Барон видел тело и торчащий из него кинжал, потому был уверен, что кровь из раны никак не могла брызнуть и залить одежду убийцы, тем более исподнюю рубашку, но если Пржанский замешан в какие-то другие дела подобного рода, и пани Кульвец о том известно... Впрочем, бессмысленно заниматься предположениями, пока точно не известно, что и как происходило. Вестхоф же и вовсе не был склонен к гаданиям и прочим сомнительным занятиям, доверяя только фактам и трезвому анализу. В любом случае, даже если пан Казимир ни в чем не замешан, он наверняка привлечет к себе внимание властей, в том числе воинской полиции, и может оказаться на грани провала – а все потому, что доверился женщине. Риск краха навис над всей их работой, что тот дамоклов меч. Из-под полуприкрытых век барон проводил взглядом выводимого из комнаты шантажиста – бледного, трясущегося от страха, сожалея о том, что не придушил его в первую же минуту своего здесь появления, и обернулся к Родионову. – Как я уже говорил, был вынужден искать общество сего господина по личному, весьма деликатному делу, – ответил он, без усилия возвращаясь в привычное хладнокровное состояние. – Не имею права требовать… просить вас рассказать об этом деле, если бы не столь щекотливые обстоятельства, в коих, к моему сожалению, вы оказались – вероятно, поневоле – замешаны, – сказал полковник, не спуская с барона внимательных глаз. – Сами посудите: вас застают в обществе некоего господина, который подозревается в сношениях с французским посланником, что, учитывая сложную политическую обстановку, вызывает определенные беспокойства. К тому же у него обнаруживаются фальшивые ассигнации, вы поспешно сжигаете какие-то документы… У меня просто нет другого выхода, как… – Прекрасно вас понимаю, господин полковник. Дело в том… У этого господина случаем оказалось письмо, некогда полученной мной от одной знакомой дамы. Он был готов отдать его, но на определенных условиях. – Шантаж? И что же он хотел в обмен? Денег? Или, может, его интересовали секретные документы? – Помилуйте, какими секретными документами я могу располагать? Конечно, он рассчитывал получить с меня деньги. – И решился назначить вам здесь встречу? – Родионов с сомнением посмотрел на внушительную фигуру барона. – Разумеется, не здесь, – усмехнулся Вестхоф, правильно истолковав взгляд полковника. – Я за ним проследил и пришел сюда по собственной инициативе. Господин Кузякин наверняка подтвердит мои слова. Барон не сомневался, что Кузякин будет все отрицать, но кто ему поверит? – Так вы пришли забрать компрометирующее вас… точнее, компрометирующее даму письмо? – Именно так. И мне удалось убедить господина Кузякина отдать не только то письмо, но и прочие документы, коими он располагал в отношении других лиц. Не люблю шантажистов, знаете ли… Родионов бросил невольный взгляд на огонь в печке. – Да, да, именно туда я отправил все бумаги, – подтвердил Вестхоф. – Во избежание. Посему у господина Кузякина никак не могло быть моих – настоящих, тем паче фальшивых – денег. Я не собирался ему платить. – Послушаем, что скажет задержанный… Тем не менее, придется попросить вас, господин барон, показать все имеющиеся при вас вещи. – Не верите моему слову? – бровь барона поползла вверх, изображая справедливое негодование светского человека, чья честь поставлена под сомнение. – Не смею усомниться, господин барон, – ответил полковник, – но долг обязывает. Вестхоф не боялся обыска – при нем не находилось ничего изобличающего, и было бы даже неплохо продемонстрировать это сотруднику воинской полиции, дабы снять с себя возможные подозрения, но, как дворянину с безупречной репутацией, ему следовало выказать протест и недовольство, что он и сделал. – Это оскорбительно, – сказал барон, придав голосу законное возмущение. – Вынужден настаивать, – не отступал Родионов. – Мы оба состоим на службе и действуем в одних интересах. Поставьте себя на мое место. После напряженной паузы, Вестхоф пожал плечами, похлопал себя по карманам, вытащил кошелек, несколько записок и визитных карточек, платок, связку ключей и положил на стол перед Родионовым, после чего снял с себя сюртук, бросил поверх вещей и нарочито вывернул карманы панталон. – Более ничего. – Благодарствую. Родионов перебрал карточки, пробежал глазами записки и быстро, но тщательно, проверил карманы сюртука, всем видом показывая, что делает это против воли, токмо необходимости ради. – Вот и все, – полковник отступил от стола, жестом показывая, что барон может забрать свои вещи. – Вы весьма любезны, – процедил Вестхоф, надевая сюртук и раскладывая по карманам мелочи. – Надеюсь, теперь я свободен? – Разумеется… Хотя еще пара вопросов… Знакомы ли вы с пани Кульвец? – Знаком, – Вестхоф одарил Родионова скептическим взглядом. – Меня ей представили на каком-то приеме пару недель назад. То же касается и господина Пржанского, ежели вы вознамерились найти какую-то связь между мной и этими событиями, – невозмутимо продолжал барон. – Впрочем, думаю, сие лишь досадное недоразумение, которое легко будет опровергнуто упомянутыми лицами. – Посмотрим, – задумчиво ответил полковник, вытащил из кармана сложенный листок и протянул его барону. – А что вы скажете на это? – Записка господина Борзина, адресованная мне, – с недоумением констатировал Вестхоф. – Как она оказалась у вас? – Я нашел ее в кармане покойного полковника Борзина, – сказал Родионов, следя за реакцией барона на свое сообщение. – Покойного?! – тот, казалось, опешил от неожиданности. – Что случилось? – Несчастный случай, чистил пистолет… – Понимаю, – пробормотал Вестхоф. Он вспомнил, что вчера днем Борзин искал с ним встречи, но уехал, не дождавшись… – Вы с ним приятельствовали? – тем временем продолжал свои расспросы Родионов. – Я бы так не сказал, – уклончиво ответил барон. – Познакомились недавно, несколько раз встречались в обществе, пару раз вели разговоры на общие темы. Скорее, просто знакомые. – Но отчего-то именно с вами, да по важному и неотложному делу он так желал переговорить. Безотлагательно. Интересно, о чем? – Представления не имею. Вестхоф начал сомневаться в том, что с Борзиным произошел именно несчастный случай. Случайная гибель офицера если и могла по первости привлечь внимание воинской полиции, но зачем тратить время на расследование очевидного самострела? Значит, что-то не так с этим случаем… И зачем-то вдруг он сам понадобился Борзину, да еще по срочному делу. – Господин Борзин заезжал вчера ко мне, но не застал дома, – сказал он. – Можете расспросить о том моего слугу, он с ним беседовал. Странно, что полковник не оставил для меня сию записку. Вероятно, передумал, или дело оказалось в итоге не столь важным и безотлагательным? – Возможно, – задумчиво протянул Родионов, после чего сообщил Вестхофу, что более его не задерживает. Барон отправился домой, поглощенный размышлениями о том, как ему предупредить Пржанского о случившемся. Родионов наверняка сначала поедет к пани Кульвец, после чего нанесет визит пану Казимиру. Посылать записку Пржанскому было рискованно, барону следовало встретиться с ним лично. Нынче это было опасно, но необходимо. «Пусть выкручивается сам», – решил взбешенный Вестхоф, но, вернувшись на квартиру, таки послал Леопольда осторожно, учитывая возможных соглядатаев, проследить за домом пана Казимира и попытаться передать ему, что к шести часам барон будет ждать пана в условленном месте. После чего поднялся к соседке, дабы сообщить ей о результатах встречи с шантажистом, заранее призвав на помощь все свое терпение, которого в последнее время стало словно не хватать. Слишком часто последнее время Вестхоф занимался ее делами, и если поначалу это раздражало его, то теперь воспринималось скорее как роковая неизбежность. Женщины без мужского пригляда непременно попадают в какие-нибудь неприятности, и мадам Щербинина служила тому яркой иллюстрацией.
Klo: apropos Пока ситуация чуть разрядилась, барон "спас честь дамы" (и реальной, и вымышленной), но меня тревожит его попытка повидаться с Казимиром.
apropos: Klo Klo пишет: барон "спас честь дамы" Ну, что ему еще, бедолаге, оставалось? Klo пишет: меня тревожит его попытка повидаться с Казимиром. Опасно, да, но надо же как-то попытаться спасти своего агента - ради дела, разумеется.
Малаша: Авторы, спасибо! Чуть отлегло, боялась, что барона тоже арестуют. Не подкачал, выкрутился и даму даже не подставил. Теперь предстоит проблема с паном Казимиром и Басей, но я верю в барона, он что-нибудь придумает. apropos пишет: Родионов не должен был увидеть эту запись Почему? Родионов, насколько помню, не нашел письма убитого офицера, почерк сравнить не сможет. И в этой строчке ничего крамольного нет.
apropos: Малаша Малаша пишет: верю в барона, он что-нибудь придумает. Иногда бывает так, что обстоятельства оказываются сильнее. Ну, посмотрим... Малаша пишет: Почему? Запись симпатическими чернилами в любом случае его насторожит, он начнет расспрашивать Кузякина об этом письме, узнает, кто автор, и, таким образом, агент барона попадет под наблюдение, что чревато.
Хелга: Продолжение следует... Распрощавшись с бароном, полковник Родионов отправил поджидавшего его полицейского тайно понаблюдать за домом Пржанского, дабы выяснить, не захочет ли Вестхоф ненароком предупредить своего случайного знакомого о грядущих тому неприятностях – следовало учесть все возможные варианты развития этих неожиданных событий, а сам, подхватив сверток с сорочкой, поехал на службу. Де Санглена не оказалось на месте, писать рапорт по происшествиям с Борзиным и Кузякиным не было времени, поскольку текущее дело требовало срочного исполнения. Полковник положил в ящик стола копию секретного документа, изъятую на квартире покойного, дабы не таскать с собой столь важную улику, туда же сунул записку к Вестхофу и поспешно направился в Бакшту, где жила пани Кульвец, чтобы задать ей ряд весьма насущных вопросов и, по возможности, получить на них внятные ответы. Увы, дамы не оказалось дома, а ее дворецкий не смог сообщить, в каком направлении она удалилась и скоро ли вернется. Решив наведаться к ней позже, полковник направил стопы расследования в сторону особняка пана Пржанского. Пан Казимир пребывал в состоянии хоть и не глубокого, но удовлетворения, поскольку, несмотря неудачи, неприятности и единичные удачи последних дней, накануне весьма приятственно провел вечер: удачно сыграл в штоф, сняв банк, и выпил изрядную порцию доброго вина. Нынче он блаженствовал в любимом кресле в компании с любимой трубкой. – Посетитель, ваша милость, – прервал его уединение дворецкий. – Полковник Родионов, по неотложному делу. В гостиной ожидают. – Что за черт? – пробормотал Пржанский. Нехотя поднявшись из кресла, он прошел в гостиную, тревожно размышляя, что привело к нему представителя воинской полиции. – Господин Пржанский, прошу прощения за нежданный визит, но вызван он служебной надобностью, – сообщил офицер, ожидавший его в гостиной. – Располагайтесь, господин полковник. Что за надобность? Родионов располагаться не стал, а подошел к круглому столику с инкрустированной столешницей, положил на него сверток, что принес с собой, и обернулся к хозяину. – Знакомы ли вы, господин Пржанский, с некой госпожой Кульвец, проживающей в доме на Бакште? Если сие выражение применимо к плотно сложенному мужчине двух аршинов десяти вершков росту, с красным лицом и густыми усами, то можно сказать, что у Пржанского екнуло сердце. Что натворила Бася? Неужели в чем-то проштрафилась? – Знаком, разумеется, – подтвердил он. – Весьма примечательная дама, смею заметить, – добавил он нарочито игриво. – Не смею спорить, – сдержанно отвечал Родионов, постукивая пальцами по лежащему на столе свертку. – Другой вопрос по поводу штабс-капитана Митяева. Вы утверждали, что были знакомы с ним лишь шапочно... Произнося эти слова, он внимательно смотрел на Пржанского, видимо, ожидая какой-то реакции. Сердце пана Казимира екнуло во второй раз, и он ответил на вопрос резче, чем следовало. – Вы, полковник, шутить изволите? Это тот офицер, которого зарезали в том месяце? Я уже имел беседу о нем с паном Вейсом и вами, если помните, и все, что мог, рассказал. Да, не был знаком ни тогда, ни, тем более. теперь. – Но в деле возникли новые обстоятельства. «К чему он ведет? Что случилось? Что он такое принес?» – думал Пржанский, стараясь не смотреть на сверток под пальцами полицейского. – Какие еще, к дьяволу, обстоятельства? – рыкнул он. – А вот такие, – спокойно ответил полковник и, аккуратно развернув сверток, извлек и представил взору Пржанского белую мужскую сорочку, покрытую бурыми, похожими на кровь, пятнами. – Что это? – изумленно вопросил пан Казимир, у которого, без преувеличения, глаза полезли на лоб. – Что это такое вы мне тут показываете? – Сие мужская сорочка, испачканная кровью, – объявил Родионов. – Сорочка эта принадлежит вам, господин Пржанский, о чем свидетельствуют вышитые вот здесь – полковник развернул ткань и продемонстрировал пану Казимиру монограмму из сплетенных букв ПК. – По словам упомянутой мною госпожи Кульвец, кровь эта имеет непосредственное отношение к убийству штабс-капитана Митяева, коего, как она, утверждает, убили именно вы. – Что-о-о?! – завопил пан Казимир, сердце которого екать на сей раз не стало, а бешено забилось в такт гневу своего владельца. – Я вам кто, гаер святочный? Какие буквы? Ба… пани Кульвец утверждает?! Да ежели бы я хотел кого зарезать, то сделал бы это, не замарав сорочки, пся крев! Откуда это у нее? Что она вам наплела? Зачем? Что за бред? Родионов терпеливо ждал, пока пан Казимир выскажется, затем, уловив паузу в его пылкой, пересыпанной проклятиями речи, сказал: – Помилуйте, господин Пржанский. Давайте теперь присядем, и вы расскажете все, что знаете. Пан Казимир присаживаться не собирался, а напротив, принялся мерять шагами гостиную. – Я – шляхтич, – сказал он, остановившись наконец перед Родионовым. – И не позволю оскорблять себя нелепейшими подозрениями да еще со слов какой-то сумасбродной пани. Во-первых, какого дьявола мне убивать этого офицера? И во-вторых, неужели вы думаете, что я ношу такое? – Пржанский с омерзением ткнул пальцем в сорочку, затем вгляделся в вышитую монограмму и заорал: – Петр, Петр, сюда! Родионов свернул рубашку и положил на стол. – Возможно, у вас имелись причины убить этого офицера? Связанные с госпожой Кульвец, например. – Что за чушь, – пробормотал Пржанский и обратился к вошедшему дворецкому: – Петр, принеси мои сорочки! – Сорочки, ясновельможный пан? Сколько? И какие? – обеспокоенно поинтересовался Петр. – Все! – рявкнул пан Казимир. – Все? – с этим вопросом на устах и на челе Петр попятился к двери и скрылся за нею. – Так были у вас причины… – начал было Родионов. – Никаких причин! – перебил его Пржанский. – Не могу даже предположить, что заставило эту глупую бабу оклеветать меня столь гнусным способом! Не желаете ли выпить, полковник? – Благодарствую, я на службе, – отказался Родионов. – Меня удивляет то же самое, что и вас – отчего госпожа Кульвец отдала эту рубашку, обвинив вас в убийстве. – Этого я знать никак не могу! Она, вероятно, как-то объяснила вам свои мотивы? – Я хотел бы услышать ваши объяснения. Тем временем отворилась дверь, и в гостиной появилось два лакея, несущие в руках по стопке аккуратно сложенных сорочек. Пржанский нетерпеливо бросился к идущему впереди, выхватил из середины стопки одну сорочку, отчего верхние разлетелись по полу, и лакей бросился поднимать их, чуть не уронив все остальные. – Оставь! Пошел, пошли прочь! – замахал руками пан Казимир, выгоняя слуг. – Смотрите сюда, господин полковник! Вот моя монограмма – КП. Видите? Сравните, что здесь общего с той, вашей? И, кстати, насколько я знаю, ваш офицер был убит одним ударом кинжала, который остался в теле, так откуда же могли взяться брызги крови, да еще столь обильно запачкавшие сорочку? – Вам не откажешь в здравом смысле, несмотря на вашу горячность, – заметил Родионов, сверяя монограммы. – Похоже, сорочка, действительно, вам не принадлежит. Тем не менее, думаю, нам есть что обсудить. – Не понимаю, что нам обсуждать, – мрачно возразил пан Казимир. – Господин Пржанский, не хотите ли вы узнать, каким образом ко мне попала эта рубашка? – невозмутимо продолжил полковник. – Насколько я понял, ее передала мадам? – Ошибаетесь, но допускаете такую возможность, – отвечал Родионов. – Допускаю, а что я могу предположить? С этой бабы станется… – прорычал Пржанский и замолчал, вдруг озаренный мыслью о шантажисте. Улика! Так вот какова улика… Сверток в синей бумаге! Пришедшая догадка хлестнула холодной волной по разгоряченному лицу. Но при чем тут Бася? – С этой бабы станется, – повторил Пржанский. – Проклятье… Что вы хотели сказать? – Дело в том, – спокойно произнес полковник, все так же внимательно глядя на пана Казимира, – что рубашка попала ко мне не от госпожи Кульвец, а из рук некого Кузякина. Знаете такого? – Какого еще Кузякина? Впервые слышу. Что за лайдак такой? – Кузякин Агафон Матвеевич, приезжий, неопределенных занятий. Ему-то и передала сию улику госпожа Кульвец в оплату за услугу личного характера. Пржанский сжал кулак и оглянулся в поисках предмета, прочность которого можно было бы испробовать ударом, но не нашел, сильно дернул себя за ус, скривившись от боли. Немыслимо… Неужели Бася смогла пойти на такое предательство? Она сошла с ума, она опасна в своей безграничной жадности и мстительности. И отчего она связала его, Пржанского, с Митяевым? Узнала, что тот был завербован? Если так, ему конец... Все эти мысли кавалькадой пролетели в голове несчастного шляхтича, пока он понял, что пауза затянулось, и Родионов молча и внимательно смотрит на него. – Уверяю вас, полковник, что сие имя слышу от вас впервые, как и известие о подобных знакомствах пани… гм… Кульвец, – почти спокойно сказал он, но тотчас же, не сдержавшись, заорал: – Если эта… из глупой ревности плетет какие-то интриги, причем здесь я?! – Успокойтесь, господин Пржанский. Я всего лишь выясняю обстоятельства. Коли возникла улика, я должен ее проверить, не так ли? – отвечал Родионов. – Напрасно потеряете время, следуя бабьим побасенкам. – И все же, почему госпожа Кульвец, из ревности или по каким иным причинам, связала эту сорочку с убийством капитана Митяева, с которым вы были незнакомы? – Она же вам наверняка объяснила, так какого черта вы спрашиваете это у меня? Я в сотый раз повторяю – я не умею читать мысли глупых ревнивых баб! Вы злоупотребляете моим терпением, полковник! – Стало быть, мотивы пани Кульвец вы объясняете ревностью, а господина Кузякина вы не знаете, – подвел итого Родионов. – Разумеется, нет, – сказал отчасти взявший себя в руки Пржанский. – И он не связывался с вами по поводу этой сорочки, а вы с ним не встречались? – уточнил Родионов. – Было письмо, – нехотя признал Пржанский, – с намеком на какую-то улику и требованием денег, но я его сразу порвал и выкинул. – То есть, оно вас не заинтересовало и не обеспокоило? – С чего мне вдруг беспокоиться по поводу каких-то идиотских требований? – вновь закипел пан Казимир. – Вы были уверены, что оснований для шантажа нет? – Да какие здесь могут быть основания? – Ну что ж, я вас понял, – почти весело заявил Родионов. – Премного благодарен за участие. Неопределенно хмыкнув, он откланялся, оставив пана Казимира в гостиной среди вороха белоснежных сорочек, разбросанных по полу. Пару минут тот стоял, тупо разглядывая беспорядок и методично твердя ругательства, привести которые на этих страницах авторы не осмелятся, дабы не оскорбить читательские уши. Затем достал из палисандрового буфета графин с коньяком и плеснул в стакан изрядную порцию. Опасность стояла совсем близко, дышала в лицо, но он не мог четко уразуметь, откуда растут ее ноги и куда тянутся руки. Впрочем, ноги и руки пана Казимира совершенно отчетливо знали, что делать сию минуту – мчаться галопом в Бакшту, чтобы дотянуться до обезумевшей интриганки Болеславы. Пан Казимир отшвырнул опустошенный бокал, который покатился по столу, отвечая тревожным звоном, прошагал через гостиную, топча рубашки и на ходу призывая дворецкого Петра. Он облачился в свежую сорочку, с отвращением вспомнив ту, что только что демонстрировал ему полицейский, завязал шейный платок и выскочил из гардеробной, на ходу надевая сюртук.
apropos: Хелга Бедный Казик! Бася, конечно, устроила ему вырванные годы. Но кое-как оправдался в глазах Родионова.
Хелга: apropos пишет: Бася, конечно, устроила ему вырванные годы. Но кое-как оправдался в глазах Родионова. Бася - змеюка, конечно. Но Родионов должен понимать, что не сходятся концы никак.
Малаша: Пан Казимир бесподобен в гневе. Фонтан эмоций и темперамента. Очень нравится Родионов, сдержанный и внимательный. Интересно, какие выводы он сделает из объяснений пана Казимира. С сорочкой видна подстава, но каким образом гибель Митяева оказалась замешана в эту историю и почему, вопрос. Очень интересно, как выкрутится Бася, если Пржанский не убьет ее к тому времени. Спасибо, очень увлекательная интрига, поскорее хочется узнать, что же дальше.
Хелга: Малаша Малаша пишет: С сорочкой видна подстава, но каким образом гибель Митяева оказалась замешана в эту историю и почему, вопрос. Бася замешала, собрала все в одну кучу. Малаша пишет: Очень интересно, как выкрутится Бася, если Пржанский не убьет ее к тому времени. Боюсь, что убьет...
Юлия: Хелга Малаша пишет: Пан Казимир бесподобен в гневе Дуэт Калимира и Родионова - прекрасен. Хелга пишет: Опасность стояла совсем близко, дышала в лицо, но он не мог четко уразуметь, откуда растут ее ноги и куда тянутся руки. Хелга пишет: Впрочем, ноги и руки пана Казимира совершенно отчетливо знали, что делать сию минуту Ноги и руки - это, конечно, хорошо, но лучше бы начать с головы. Эх, пан Каземир... Ох, погубит буйну головушку... А как же барон?..
Хелга: Юлия Юлия пишет: Ноги и руки - это, конечно, хорошо, но лучше бы начать с головы. Эх, пан Каземир... Ох, погубит буйну головушку... А как же барон?.. Горячая головушка у пана Казимира. Барон на подходе...
apropos: Хелга пишет: Барон на подходе... Они сейчас с Казиком будут соревноваться- кто кого первым убьет.
Хелга: – У дома пана Пржанского, как вы и предполагали, оказался соглядатай, – докладывал Леопольд барону. – Без четверти три туда прибыл господин Родионов, пробыл чуть более получаса, по выходе отозвал соглядатая и уехал. Вскоре к подъезду подали экипаж, я воспользовался случаем и передал ваше сообщение господину Пржанскому. Он будет в шесть часов. Барон кивнул. Значит, пану Казимиру удалось доказать свою непричастность к каким бы то ни было убийствам? – За нашей квартирой следят? – Никак нет, ваша милость. Нарочно кругом два раза прошел, никого. Казалось, Родионов должен был отрядить слежку и за ним, но наблюдательный Леопольд наверняка бы ее заметил. Следовательно, полковник или не счел свои подозрения весомыми, или посчитал, что она бесполезна. Ну что ж, тем проще. Вестхоф пообедал, а затем отправился на встречу с Пржанским, на всякий случай предприняв по пути превентивные меры, дабы не привести за собой шпиона, ежели тот вдруг появился. Когда он прибыл, Пржанского еще не было, и барону пришлось с четверть часа ждать его появления, мысленно проклиная расхлябанность поляков. – Что за спешка? – спросил пан Казимир, наконец входя в комнату. Барон помолчал, уставившись на Пржанского ледяными глазами, затем спросил: – И как вы оправдались перед полковником Родионовым? Пан Казимир поперхнулся слюной, закашлялся. – Что это за вопрос такой, извольте объяснить? И отчего вы позволяете себе задавать вопросы без объяснения оных? Ваше положение не более устойчиво, чем мое, барон! Z jednego barana nigdy siedem skor nie dra*, скажу я вам! Кто таков, этот Родионов? – в заключение добавил он и сник, словно лопнувший пузырь. Выдержка не изменила Вестхофу, немигающий взгляд его остался бесстрастным, разве тон голоса похолодел на несколько градусов. – Ежели вам требуются объяснения, извольте... Окровавленная сорочка с вашими инициалами, – барон приподнял руку со сжатыми пальцами, медленно выпрямил один. – Роль пани Кульвец в сей истории, ее утверждение, что вы убили Митяева, – второй и третий пальцы взметнулись вверх. – Достаточно? Или полковник Родионов, сотрудник воинской полиции, нанес вам сегодня исключительно светский визит вежливости? Пан Казимир, обогнув комнату и свернув по пути стул, рухнул на другой, еще не потерявший равновесие. Проклятый германец каким-то образом умудрялся узнать все, в чем Пржанскому вовсе не хотелось отчитываться. Стать жертвой глупой ревнивой бабы, да еще и объяснять, как и почему! Пан Казимир с трудом сдержался, чтобы вновь не вскочить и не забегать по невеликой размером комнате. – Вы говорили с этим Родионовым? – начал он мрачно. – И он вам поведал обо всем? Так чего же еще вы от меня хотите, барон? Все это происки... Пржанский замолчал, отчего-то почувствовав, что недостойно сваливать всю вину на распроклятую Басю, пусть она и виновна в содеянном. Он натянул вожжи, приостанавливая ринувшийся было в галоп язык. – Все это глупейшее недоразумение, и я все объяснил полковнику... Родионову. Рубашка мне не принадлежит, и я здесь совершенно не при чем. – Не при чем, говорите? Пани знает о том, что Митяев был вами завербован? Может ли это выдать полиции? – Не знает, ничего она не знает! – вскричал Пржанский. – Я не посвящаю пани в свои дела! – Отчего же она утверждает, что вы его убили? – Понятия не имею! – Следовательно, сие надо выяснить у нее… – процедил барон. – Выясню непременно… – Если пани устроила подобный фортель с сорочкой, явно подводя вас под арест, уверены ли вы, что она не способна выдать вас и в другом? – продолжил Вестхоф. Пан Казимир остановился и гордо выпрямился. – Пани Кульвец, – торжественно объявил он, – многие годы преданно служит делу Речи Посполитой. И немалую долю внесла, доставляя важные сведения, каковые пришлось бы добывать более сложными путями, а иные и вовсе оказались недоступны. Возможно, успех, которого пани достигла в последние дни, и вы, барон, прекрасно знаете, о чем я говорю, и тревожная обстановка, в которой приходится действовать пани, вскружили ей голову и сказались на ее самочувствии. И я готов отправить пани Кульвец на заслуженный ею отдых, но будет весьма жаль, если мы потеряем достигнутое ею положение. Кстати, барон, как вы узнали, что Родионов был у меня пополудни? – О преданности и служении пани уже наслышан. Но боюсь, может оказаться так, что не вы ее отправите, а полицейские сопроводят, под белы рученьки, – барон метнул на пана Казимира обжигающий взгляд. – Знаю, потому как отправил к вам слугу, предупредить о вероятном визите Родионова, но полковник его опередил. Рассказывайте, что там с сорочкой. И с пани Кульвец. Что вы поведали Родионову? – Как я уже сказал, – медленно начал Пржанский под холодным взглядом барона, – пани Кульвец, будучи женщиной, возможно, и не очень надежна, но никогда не подводила, иначе я давно бы отказался от ее услуг. К сожалению, порой она весьма вспыльчива, гневлива и ревнива. Но, барон, ужели, в нашем нелегком деле можно представить женщину, лишенную сих свойств и могущую добиться успеха? Барон издал неопределенный звук, который мог означать как согласие, так и отказ. – Вот видите, я и говорю: такова она, пани Кульвец. И сей шантажист явился к ней в весьма неподходящий час, – продолжил пан Казимир, на ходу придумывая историю. – Вы можете возразить, что час для явления оного никогда не бывает подходящим, и будете абсолютно правы. Но тот час был наихудшим из возможных. В неурочный час, ночью, нагрянул муж пани, весьма ревнивый шляхтич старого образца. Меж ними случилась ссора, в которой пан Кульвец схватился за нож и, к счастью, не нанеся никоего ущерба своей супруге, порезался и окропил кровию свою сорочку, которую снял, бросил и поспешил прочь. Сикофант же, явившись на следующий день, дабы шантажировать несчастную пани, случайно заметил эту сорочку, которую пани Кульвец, будучи в сильной аффектации, запамятовала убрать, и похитил ее. Кстати, барон, а вы-то каким образом стакнулись с Родионовым, и почему он поделился с вами сей историей? – Я должен был встретиться с одним знакомым на постоялом дворе, – сказал барон, ответно перевирая факты. – Меня направили в номер, где оказался совсем другой, незнакомый мне человек. Пока мы с ним проясняли сие недоразумение, вызванное ошибкой полового, неожиданно появился Родионов, постоялец сей оказался шантажистом, и мне пришлось стать невольным свидетелем разыгравшейся там сцены. Как вы догадываетесь, удовольствия мне это не доставило, лишь добавило проблем, хотя, надобно признать, представление оказалось весьма занятным... Особливо, когда из упомянутого шантажиста, как из рога изобилия, посыпались имена известных мне людей, к тому же обвиняемых в весьма неприглядных и чреватых последствиями поступках. Барон сделал вескую паузу, затем продолжил: – Ваш рассказ весьма занимателен, пан, но им никак не объясняется, каким образом сей шантажист связал монограмму на сорочке именно с вами, хотя я могу назвать не менее, а то и более десятка лиц с подобными инициалами, проживающих нынче в Вильне. И отчего ваша, как вы уверяете меня, надежная пани, всучила неизвестно кому несколько тысяч фальшивых ассигнаций, заодно обвинив вас в убийстве штабс-капитана Митяева и подставив все наше дело? – Почему я должен... – начал было пан Казимир, справедливо возмущаясь менторским тоном барона, ставившим его в положение нашкодившего школяра, но осекся, когда до него дошел смысл сказанной сим тоном фразы. Красноречиво охарактеризовав сущность натуры прекрасной пани Кульвец и пообещав разобраться с интриганкой, сдавив ее нежную белую шею, – жаль, что не услышал барон, поскольку пан Казимир не произнес всего этого вслух – Пржанский поднялся с жалобно скрипнувшего стул и, взяв его за спинку, вдавил в пол. – Шантажист! Сикофант! В нем все дело! Он взял за горло слабую женщину, а она в панике, не осознавая, что творит, вручила ему фальшивые ассигнации. Желаете узнать, откуда у нее ассигнации? Сие дела наши насущные, и вы о том ведаете, барон, не хуже меня. О фальшивых ассигнациях вам сообщил Родионов? – Я их видел собственными глазами – они были найдены у шантажиста при обыске, – процедил барон. – Вы уверены, что пани Кульвец не выдаст вас... в очередном приступе паники? Или уже выдала. Родионов упоминал о фальшивках? Стул жалобно скрипел под руками Пржанского. – Нет, даже не обмолвился. Он не говорил с ней. После его визита, я поехал к пани Кульвец, дабы выяснить подробности, но ее не оказалось дома. Расспросил дворецкого. По его словам, полицейский заезжал, но тоже не застал пани... Им нельзя встречаться! Она наверняка попытается его обаять, что чревато… Или разыграть полное неведение, – пробормотал он. – Хотя, я понимаю мотивы ее поступка – чем же расплачиваться с негодяем, как не фальшивками? – В любом случае, вам нельзя возвращаться домой, прежде чем не найдете вашу пани, – барон пожал плечами. – Наличие фальшивых денег можно объяснить неведением, но в худшем случае это грозит провалом. Разумеется, самому немцу не грозило ни разоблачение, ни шантажист, ни мстительные бабы. Он самоуверенно считал себя безупречным и верил в свою фортуну. Пан Казимир подумал об этом с горьким сарказмом и опасным желанием когда-нибудь увидеть Вестхофа оступившимся. Он ни на миг не поверил нелепому объяснению о перепутанных комнатах. Барон Вестхоф случайно зашел не туда? Если только будучи сильно пьян, либо в горячке. Но Бася, Бася, она обезумела! – Мало того, этот шантажист, оказывается, заходил к Нарбонну. Собственно, из-за этого за ним и следила воинская полиция, и потому к нему пожаловал полковник Родионов. Правда, сей тип уверял, что не знает никакого Нарбонна, если и заходил в тот трактир, то по ошибке. – Этого еще не хватало,– пробормотал совсем сникший Пржанский. – Может, нам всем пора собирать пожитки и за рогатку? Вестхоф поднялся со стула. – За рогатку, говорите… Кстати, сегодня ночью погиб полковник Борзин... То ли несчастный случай при чистке оружия, то ли самоубийство. Хотя, судя по некоторым репликам Родионова, они не отвергают версию с убийством... Впрочем, не будем терять времени. – Полковник Борзин? – воскликнул Пржанский. – Это тот долговязый молчаливый офицер? Буквально вчера я видел его… и он расспрашивал о вас. Надеюсь, меня не подозревают и в этом преступлении? – Видели вчера полковника? – барон, направившийся было к дверям, остановился. – И что же, при каких обстоятельствах? По какой такой причине Борзин расспрашивал вас обо мне? – Черт вас побери, барон… – пробормотал пан Казимир, понимая, что сказанного не воротишь. – Полковник расспрашивал не меня, а даму, которую я... сопровождал! – Что за даму? Вопрос прозвучал почти равнодушно, но Пржанский отчего-то почувствовал себя еще хуже, чем несколько минут назад, когда унизительно оправдывался за вопиющий поступок пани Кульвец. Мысленно отправив германца на раскаленную сковороду, вокруг которой пляшут черти, вслух он соообщил, что вовсе не намерен открывать имя указанной дамы, потому что она никакого отношения к делу не имеет. – Не имеет, говорите? – барон смотрел куда-то мимо Пржанского, но того обдало холодом. – Неужели вы думаете, что я каким-то образом собираюсь дискредитировать эту неизвестную даму? Рассказывайте, Пржанский. – Только во имя дела… – сдался пан Казимир. – Госпожа Щербинина… я сопровождал ее на прогулке в Снипишки. Полковник проезжал мимо и спросил у пани, когда вас можно застать дома, а затем распрощался и уехал. – Вот как? В котором часу это было? – Ближе к полудню. Барон помолчал, затем исподлобья взглянул на Пржанского. – Во имя дела, как вы изволили выражаться, поспешите найти пани Кульвец и… оставьте в покое госпожу Щербинину. И какого черта вы снабдили ее пистолетом? Теперь вы, надеюсь, понимаете, что вооружить даму – это все равно что... Впрочем, неважно. Кстати, вы нашли место и человека для связи с агентом, как я вас просил? – С агентом? – поморщился пан Казимир, про себя подумав, что не до агентов сейчас, когда земля горит под ногами. – Есть такое место, но если этот душегуб… – Так что за место? – холодно перебил его барон. – Надежное? – Надежней не бывает. Возле Зеленого моста живет некая пани Квасницкая, у нее небольшой домик с запущенным садом. Задняя калитка выходит к реке, там очень тихое место. В саду есть старый засыпанный колодец, его можно использовать как тайник. – Вы считаете, это надежно? – Вполне. Разве есть особый выбор? – ехидно парировал пан Казимир. – Хозяйка почтенных лет, глуха и слепа. В доме, кроме нее, – старик-слуга, её ровесник, да девка-горничная. – Ну что ж, выбора действительно нет, – согласился барон. Выслушав инструкции Пржанского, Вестхоф направился к выходу. Пан Казимир, обуреваемый лавиной разнородных чувств, покинул квартиру спустя полчаса.
apropos: Хелга Пан Казимир неподражаем. Мне его всегда жалко, когда ему приходится вертеться ужом на сковороде под холодным взглядом нашего ледовитого и бесчувственного барона.
Хелга: apropos пишет: Мне его всегда жалко, когда ему приходится вертеться ужом на сковороде под холодным взглядом нашего ледовитого и бесчувственного барона. Жил спокойно, шпионил потихоньку и вот, кончилась спокойная жизнь.
apropos: Хелга пишет: Жил спокойно, шпионил потихоньку и вот, кончилась спокойная жизнь. Причем, у них у обоих кончилась спокойная жизнь - одному барона-мучителя прислали, второму соседку беспокойную подселили. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Хелга: apropos пишет: Причем, у них у обоих кончилась спокойная жизнь - одному барона-мучителя прислали, второму соседку беспокойную подселили. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Угу, мужики-бедолаги, оба влипли.
apropos: Хелга пишет: Угу, мужики-бедолаги, оба влипли. Веселые деньки для них настали. Шпионить спокойно не дают. А все женщины...
Малаша: Ждала встречу барона с паном Казимиром и предполагала что-то похожее, но куда моей фантазии до умения наших авторов. Превосходная сцена! Детали, реплики, взгляды, жесты - выше всех похвал. С сорочкой разобрались, остается загадочная Бася. Мужчины настроены очень решительно. Пан Казимир, конечно, попытался ее защитить, но даже он сдался перед градом Басиных проколов. О чем она думала, когда это все устраивала? Надеялась, что он ничего не узнает? Барон великолепен в своей ледовитости, хотя Плаксу с пистолетом определенно раздражаясь припомнил.
Юлия: Хелга Милашки оба Хелга пишет: Жил спокойно, шпионил потихоньку Что-то не похоже на нашего пана. С таким-то характером и родом деятельности - покой ему только снился Но нынче барон свалился на его буйну головушку и всякий раз умудряется отчитать как мальчишку - обидно, и главное - не пойми чем крыть... Бедный, бедный пан...
apropos: Юлия пишет: Но нынче барон свалился на его буйну головушку и всякий раз умудряется отчитать как мальчишку Дык вот это его и заводит не по-детски, как мне кажется. А так, без барона, Казик наверняка белый и пушистый. Ну, может, не совсем тихий. Малаша пишет: О чем она думала, когда это все устраивала? Мне кажется, она вообще не думала. Импульсивная дамочка. Девочки, спасибо! Хелга, чет мне кажется, что обращение Леопольда к барону - ваше благородие - как-то слишком уж официально звучит. Может, заменим на - ваша милость - ? Чтобы помягче звучало.
Хелга: Малаша пишет: О чем она думала, когда это все устраивала? Надеялась, что он ничего не узнает? Так она и не думала совсем, сплошная эмоция. Юлия пишет: Но нынче барон свалился на его буйну головушку и всякий раз умудряется отчитать как мальчишку - обидно, и главное - не пойми чем крыть... Причем, он старается, работает, а все невпопад. apropos пишет: чет мне кажется, что обращение Леопольда к барону - ваше благородие - как-то слишком уж официально звучит. Может, заменим на - ваша милость - ? Чтобы помягче звучало. Проблема у меня с обращениями. Заменим на милость, ага.
apropos: Ввечеру, после очередного бесплодного визита к пани Кульвец, Родионов заехал в частный дом, дабы более обстоятельно побеседовать с задержанным шантажистом. Но перед тем встретился с дожидавшимся его там Летюхиным. – Разузнал я насчет фальшивок, как вы просили, – сказал квартальный, завидев полковника. – Ложных бумаг всяко разных много, делают их умельцы по всему государству, но зачастую весьма небрежно: листы толще, чем положено, в нужный цвет редко попадают, да и подписи, и печати у них размытые… Издали и так, и сяк, а вблизи – ни то, ни се. Обнаруженные у Кузякина фальшивки, не в пример, довольно искусны. – Искусны, но с ошибками, – заметил Родионов. – В слове «государственный» вместо буквы «Добро» стоит «Люди». Потому я их и опознал. Видел такие же, изъятые при обыске на квартире Митяева. – Вот-вот, – закивал головой Летюхин. – Подобные от французов к нам переправляются, и тому сомнений ни у кого нет. С умом задумано, да без ума сделано. – Выяснили что-нибудь о пани Кульвец и пане Пржанском? – Заметные фигуры в местном обществе, именитые и состоятельные. Пани живет в Вильне, муж ее – годами много старше – безвыездно сидит в своем поместье недалече от Друзкеников* (Друскининкай). Дама любит окружать себя поклонниками и ведет… эммм… несколько вольготную жизнь. – Весьма подходящий объект для шантажа, - пробормотал Родионов. – Деньги у нее есть, зачем расплачиваться фальшивками?.. – Возможно, она и не знала, что это фальшивки. Не всякий может отличить ложные бумаги от настоящих. – Тогда любопытно будет узнать, за что она их получила и от кого. Говорят, пани большая патриотка Речи Посполитой, – добавил Летюхин. – А что Пржанский? – С положением и деньгами, вхож во все дома, приятельствует, в том числе, с нашим полицмейстером господином Вейсом… Во время восстания выступал на стороне Костюшко, был взят в плен и после амнистирован. С тех пор живет все время в Вильне, в сношениях с Варшавой или французами не замечен. Присмотреть за ним? – Пока отправь людей на поиски пани, и пусть дадут мне знать, когда ее найдут. Что до господина Пржанского… Родионов коротко описал Летюхину свою беседу с паном Казимиром. – Похоже, он, действительно, не при чем, но надобно выслушать разъяснения пани Кульвец… Что Кузякин? Следует мне с ним побеседовать. Вели привести. – Притих и отмалчивается, – сказал Летюхин и отправился за задержанным. – Знать ничего не знаю и ведать не ведаю, – с порога заявил Кузякин, притулился на предложенном стуле и угрюмо замолчал. – Вы попали в очень неприятную ситуацию, – мягким тоном проинформировал его Родионов. – Факт захода в дом, где проживал французский посланник, зафиксирован в протоколе, вас видели, и тому есть свидетельства. Фальшивые ассигнации говорят сами за себя. – За фальшивки не отвечаю, у пани той спрашивайте, откуда она их взяла и зачем мне подсунула, а с французом этим я не говорил, даже не видал его, незачем мне. И какие у меня с ним дела могут быть, сами подумайте?! Кузякин занервничал и заерзал на стуле. – Ваши свидетели тогда должны признать, что я с ним и словом не обмолвился, с половым только по поводу комнат говорил. У полового спросите! – Хорошо, спросим, – кивнул Родионов. – Но, может, вас кто-то попросил зайти туда и передать, допустим, записку или пакет… – Никаких поручений! – вскричал Кузякин. – Я что – посыльный?! Зачем мне по чужим делам бегать, да еще к французам? Сроду таким не занимался! Родионов слушал его и все более склонялся к мнению, что Кузякин, действительно, случаем оказался в месте проживания Нарбонна. Слишком мелкая и ненадежная пташка для серьезных шпионских дел. – Пан Пржанский утверждает, что никогда о вас не слышал и с вами не встречался, – сменил он направление разговора. – Как же это? Да на той неделе в трактире… как его?! «Поющий когут»! Самолично со мной разговор вел и пиво пил… Вы спросите, нас видели, там еще драка была…Некто Микола Рыжий за меня вступился, здоровяк такой… – Зачем этому Миколе за вас вступаться? – поинтересовался Родионов. – Пан Пржанский на вас напал? – Нет, другой меня схватил, – признал Кузякин. – А как драка началась – я и сбежал. – Кто другой? – Шут его знает, не разглядел, вцепился, что клещ. Родионов записал название трактира, взяв себе на заметку там побывать, и продолжил допрос. – Что за документы были сожжены в вашей комнате? – Какие такие документы? – Кузякин встрепенулся, начал было на всякий случай отрицать, но потом признал, что были у него при себе некоторые служебные записки, письма частных людей… – …написанные по неосторожности, вы понимаете? Когда мне такое попадается, я всегда рад помочь… сохранить в тайне, возвернуть владельцам. Исключительно по доброте душевной и вхождению в ситуацию… Прошу только возместить расходы при доставке, дорожные издержки, так сказать… Некоторые пытаются отблагодарить… от всего сердца, не то, что эта змея: ах, я вам так благодарна! – и подсунула фальшивки! – Барон Вестхоф тоже хотел отблагодарить? – С этим господином у меня никаких дел не было, – честно ответил Кузякин. – Вдруг явился ко мне, начал угрожать… – А он утверждает, что вы требовали от него денег за письмо некой дамы. – Напраслину возводит! – Кузякина аж затрясло от негодования. – До сего часа, как явился ко мне, я его и не видывал! Сроду не видывал, тем паче денег не требовал! Да как я бы от него чего требовал, коли впервые в жизни его встретил? – И письма не было? – Не было никакого письма для этого господина. – Тогда каким же образом он о вас узнал, ваш адрес? – Понятия не имею, у него спросите. Вломился ко мне, нахватал моих бумаг – и в огонь! – заскулил Кузякин. – Ни за что, ни про что… Родионов, как и в случае с Пржанским, оказался в затруднении из-за противоречивых показаний задержанного и свидетеля, но сейчас верил более словам Вестхофа, нежели Кузякина. Разумеется, шантажист скорее будет все отрицать, нежели признается в своем преступном деянии. К тому же барону было известно не только местонахождение сего пройдохи, он искал у него компрометирующие документы, а кто может знать об их существовании, ежели не сам объект шантажа? Придется еще раз побеседовать о том с бароном. – Когда я пришел, ваш посетитель держал в руке какое-то письмо. Чье письмо, о чем? – решил он уточнить. – Понятия не имею! Кузякин юлил, а Родионов хотел во что бы то ни стало добиться ответа. Его с самого начала заинтересовало сожженное на его глазах письмо, точнее тот уже обгорелый обрывок. – Не выйдете отсюда, пока не расскажете всю правду, – жестким тоном сказал он, рассчитывая хорошенько припугнуть Кузякина. – И ежели мы столкуемся – помогу вам избежать тюрьмы… Родионов, конечно, лукавил: улик против Кузякина у него толком и не было. Факт шантажа недоказуем, как, впрочем, и шпионажа, фальшивки не были изготовлены Кузякиным, а лишь получены от другого лица. – Как мы можем столковаться, коли вы не верите ни одному моему слову?! – взвыл шантажист. – Говорю же: пани подсунула мне эту сорочку – будь она неладна! И ассигнации. И адрес пана Пржанского дала. Я ему написал – дескать, переговорить надо, и в трактире с ним встретился. А барона этого вашего я впервые увидел, когда он ко мне вломился и начал все сжигать… Будь он неладен! А ведь какие документики были – загляденье, годами собирал, бумажка к бумажке! Кузякин, раскачиваясь на стуле, начал исступленно загибать пальцы: – Поддельное завещание – раз! Дворянская грамота – два! Закладная на усадьбу – три! Письмо шпионке – четыре!.. – Что за шпионка? – мигом подался вперед Родионов. – Кто его написал? Кузякин враз осекся, на мгновенье застыл, но тут же заканючил: – Откуда ж я помню?! Он же все сжег! Все! Документы и… список, список сжег с именами. Записывал для памяти, как все упомнить-то? Родионова вдруг охватило странное чувство, что сейчас случилось нечто очень важное. Неужели напал на след? Или то ему только кажется, после долгих и, увы, пока бесплодных поисков непонятно кого? – Имя шпионки, что за письмо, кому или от кого написано – все подробности, какие только вспомните. И, кстати, откуда знаете, что шпионка? – Имя не помню, – отвел глаза Кузякин. – Что шпионка знаю, потому как мадам выслали из Петербурга во Францию, письмо от офицера, вроде бы… – Вроде бы или точно? Это вы должны помнить! – наседал на сжавшегося шантажиста Родионов. Кузякин отвечал уклончиво, ссылался на плохую память и на чем свет клял барона Вестхофа, что сжег все его памятные записки. Но вскоре допрос очень некстати был прерван нарочным: директор воинской полиции сей же час желал видеть своего подчиненного. Родионову пришлось спешно отправиться в канцелярию на встречу с де Сангленом.
Хелга: apropos Летюхин - умница! Повезло Родионову с помощником. И с Кузякиным, можно сказать, повезло, столько информации из него можно выудить.
Klo: apropos Ага! "Письмо шпионке"! И сплошные несоответствия в рассказах всех участников... Да, барону, пожалуй, придется труднее всех...
Хелга: Klo пишет: И сплошные несоответствия в рассказах всех участников... Да, барону, пожалуй, придется труднее всех... На то он и барон.
apropos: Девочки! Хелга пишет: Летюхин - умница! Он мне уже как родной. И помощник отличный, да. Klo пишет: "Письмо шпионке"! И сплошные несоответствия в рассказах всех участников... Дык все уже заврались и запутались. Родионову придется, похоже, приложить титанические усилия, чтобы сии клубки хоть как-то распутать. А барон вообще влип, получается.
Малаша: Если Родионов узнает, что барон интересовался именно этим письмом, ему будет трудно оправдаться. Он что-то придумает, но поверит ли ему Родионов? А Кузякин ведь знает имя офицера, написавшего это письмо. Авторы зачем-то прервали допрос на самом интересном месте, услали Родионова. Нам остается гадать, что будет дальше. Впечатление, что интрига закручена а такой тугой комок и вот-вот начнет раскручиваться.
Хелга: Малаша пишет: Он что-то придумает, но поверит ли ему Родионов? А Кузякин ведь знает имя офицера, написавшего это письмо. Должен придумать, а уж дело Родионова - верить или нет. Знает ли Кузякин? Это вопрос.
Малаша: Хелга пишет: Знает ли Кузякин? Это вопрос. Он должен знать, кого собрался шантажировать. Конечно, тот офицер может сделать удивленное лицо, мол, я не я и письмо не мое, тем более, что у Кузякина улики уже нет. Трудно будет доказать и выманить деньги. Хелга пишет: дело Родионова - верить или нет Он умный, барону будет нелегко.
apropos: Малаша пишет: Он умный, барону будет нелегко. Вот и выяснится, кто умнее.
Юлия: apropos Родионов с Летюхиным - отличная парочка. Подбираются они к нашим шпионам... Ох, подбираются... Что-то я по Плаксе соскучилась. Барон уже рассказал ей о визите к Кузякину? Она ж там с ума сходит, бедная…
apropos: Юлия Юлия пишет: Подбираются они к нашим шпионам... Ох, подбираются... В затылок начинают дышать. Но мы еще поборемся. Юлия пишет: Что-то я по Плаксе соскучилась. Барон уже рассказал ей о визите к Кузякину? Ну, была фраза о том, что барон к ней зашел после "беседы" с Кузякиным. В подробностях Плакса сама уже расскажет. Ее час близится.
Хелга: Юлия пишет: Что-то я по Плаксе соскучилась. Барон уже рассказал ей о визите к Кузякину? Она ж там с ума сходит, бедная… Да еще как переживает! apropos пишет: В подробностях Плакса сама уже расскажет. Ее час близится. Практически настал...
Хелга: Тем временем Евпраксия Львовна, управившись с домашними заботами, принялась выбирать наряд. После душевных волнений, когда все валилось из рук, она с удовольствием примеряла платья, вертелась перед мутноватым зеркалом, незнамо в который раз перебирая в памяти сегодняшний короткий разговор с бароном. Он зашел где-то около полудня, без докладу. Она в волнении бросилась ему навстречу, но он взял ее под локоть, усадил на стул и сказал: – Сядьте и успокойтесь. Бумаги уничтожены. – Уничтожены?! – воскликнула она, вцепившись в рукав его сюртука. – А вы их видели? Они действительно… Настоящие? Точно уничтожены? Как? Слезы потоком хлынули из ее глаз, но она даже не подумала о платке. – Видел и сжег в печке, – отвечал барон. – А они… были настоящие? В смысле, что Захар Ильич действительно не… – Какое это имеет значение? – спросил барон, подавая ей носовой платок, в который она, всхлипывая и бормоча слова благодарности, и уткнулась. Признаться, она получила бы еще большее облегчение – хотя, куда уж больше – если бы осмелилась выплакаться на груди барона. «Какой же беды мы избежали с Шурашей, какой невзгоды, какого позора! Сжег в печке документы, ах, отважный человек! Но так и не сказал, настоящие ли они были. Как мне отблагодарить его за все, что он для нас сделал? Если бы не Николай Иванович, что было бы?» В размышлениях и волнениях пересмотрев привезенный в Вильну гардероб, Евпраксия Львовна остановилась на синем платье, отделанном золотистыми блондами. Феклуша помогла уложить локоны в прическу, как обычно нахваливая красоту барыниных волос. Красная с каймой, украшенной гирляндой из желтых роз, нижегородская шаль и ридикюль, расшитый птицами, наполненный необходимыми вещами, завершили туалет. К половине пятого подали наемный экипаж, и она отправилась на прием к Веселовской, а затем и в театр. Театр пани Моравской давал спектакли в городской ратуше. Несколько лет назад ее муж, пан Моравский, приобрел и восстановил для театра дворец Радзивиллов, но после его смерти его жене пришлось продать театральные помещения Мацею Кажинскому, труппа которого ныне соперничала с актерами пани Моравской. В этот вечер в ратуше собрались сливки виленского общества, как местные, так и приезжие. Зал живописно сиял разноцветьем дамских нарядов, подчеркнутых строгостью и блеском офицерских мундиров и цивильного платья. После приема граф Ардаевский, бывший среди гостей Веселовской, галантно сопроводил дам в театр. Щербинина с подругой и ее дочерьми устроились в ложе и живо обсуждали не слишком роскошный, потрепанный временем зал, предстоящий спектакль и прочие житейские дела, когда в соседнюю ложу вошла красивая молодая дама в роскошном вечернем наряде. – Смотрите, Eupraxia, эта та полька, – прошептала Веселовская и во все глаза уставилась на пани Кульвец, после известного бала сделавшуюся притчей во языцех всего общества. Плакса обернулась и наткнулась на насмешливый взгляд прекрасной полячки, которым та окинула ее яркое одеяние и расшитый ридикюль. – Это… петух? – вопросила пани, разглядывая затейливый узор вышивки. – Павлин, – с вызовом ответила Евпраксия Львовна, распознавая издевку в вопросе мадам Кульвец, и покраснела, смешалась, вспомнив обстоятельства их последней встречи. – Ах, павлин, – протянула полька, – какой, однако … экзотичный… И, не давая возможности Плаксе ответить, продолжила: – Кажется, мы были друг другу представлены… на пикнике. Прапорщик Щербинин – ваш сын, ежели не ошибаюсь. – Не ошибаетесь, – мрачно подтвердила Плакса, начиная сожалеть, что именно в этот вечер ее угораздило посетить театр. – Такой милый молодой человек, – сказала пани Кульвец. – Он сейчас с вами, здесь? – Нет, его нет, – поспешно ответила Плакса, мысленно возрадовавшись, что Шураша, который присутствовал сегодня у Веселовской, не смог сопроводить свою матушку в театр и умчался куда-то по делам. – Как жаль… С удовольствием встретилась бы с ним… Как в прошлый раз, на той поляне… Когда это было? Третьего дня? Согласитесь, в загородных прогулках есть своя, особая прелесть… – Отчего ж не дали мне знать, chére Eupraxia, что поехали за город? – в разговор вмешалась ничего не подозревающая Веселовская. – Мы с девочками с удовольствием составили бы вам компанию. – У пани Эпраксы уже имеется компания… Ах, что за компания! – не унималась Болеслава, многозначительно изогнув тонкую бровь. Плакса в отчаянии стиснула ручки ридикюля, что лежал на ее коленях, более всего опасаясь, что сейчас прозвучит имя Пржанского, и ей придется объясняться с любопытствующей приятельницей по поводу ухаживаний пана Казимира. – Элен, дорогая, с радостью прогуляюсь с вами… – пробормотала она и, вдруг развеселившись, добавила в сторону польки: – Разумеется, пани Кульвец, прогулки на природе, особливо в приятственной компании… даруют истинное наслаждение, и вам сие известно, как никому другому. Веселовская вопросительно округлила глаза, ее дочери молчали, прислушиваясь к разговору. Полька хотела ответить, но тут в ее ложу с приветствиями вошел какой-то офицер, а со сцены раздались первые звуки увертюры. В первом акте Евпраксия Львовна немного заскучала, задумавшись о своем. Светловолосый актер, исполняющий партию главного героя, нежеланного жениха, отдаленно напомнил ей барона Вестхофа, но пение его Плаксе не понравилось – он изрядно путал ноты, а один раз чуть не пустил петуха, забравшись голосом выше, чем следовало. Плакса даже тихонько ахнула, распереживавшись за жениха-неудачника. – Я очень довольна спектаклем, – заявила Веселовская, когда закончился первый акт. – Тенор ах, как хорош, а девица, что поет Наташу, – чудное сопрано. – Хочу пройтись. Не желаете, Элен? – Плакса поднялась с кресла. – Я, пожалуй, останусь, но, может, девочки пойдут с вами? Жюли покидать ложу отказалась, но Бетси вызвалась пойти с Плаксой, и они вдвоем спустились по узкой лестнице в фойе. – Евпраксия Львовна, – вдруг сказала Бетси, – maman считает, что барон Вестхоф – хорошая партия для меня… – Да, партия, вероятно, хорошая, – пробормотала Плакса. – Он… барон – благородный человек. – Как вы знаете, что благородный? – Немного знаю… Он вам нравится, Бетси? – Я, право, теряюсь. На вид он приятный, но ведь старый, – уныло протянула Бетси, явно не испытывая энтузиазма в отношении барона. – Хотя чин у него высокий, и титул имеет… Вы не знаете, что его дом в Петербурге? Большой? Каково имение? – Не могу сказать, Бетси, – растерялась Плакса. – Maman считает, что он обращает на меня внимание, а мне кажется, вовсе нет – он такой равнодушный… – Ледовитый, – задумчиво кивнула Плакса. Она была смущена неожиданными откровениями Бетси и растеряла свое обычное красноречие. Юная Веселовская продолжала что-то говорить о бароне, а Плакса рассеянно слушала ее, вспоминая свой сон, нелепый, но удивительно вещий. Будь Бетси Веселовская ей подругой, она бы не преминула поведать ей о нем. – … и представьте себе, Евпраксия Львовна, на розовой бумаге, я даже запомнила: Томление свое бумаге доверяю, Явление твое со страстью ожидаю… – На розовой бумаге? – переспросила Плакса. – Надо же, опять на розовой бумаге! – Да-да, на розовой бумаге! А что, если это написано бароном? Представляете, он состоит в переписке с какой-то дамой, в поэтической переписке! Хотя, не верится, он такой, как вы верно сказали, ледовитый… – Я тоже сомневаюсь, что это мог быть барон. Не выдумывайте, Бетси. И… Она не договорила, почувствовав легкий толчок в плечо.
Малаша: Хелга, спасибо! Барон во всей красе: для него не имеет значения, настоящие бумаги или поддельные, Шураша настоящий дворянин или нет. Стервозная Бася не может удержаться, чтобы не задеть Плаксу. К павлину прицепилась и на поцелуй с Казиком намекает. Веселовская и не подозревает, какие страсти рядом кипят. И Бетси может не переживать, барон уже вычеркнул ее из списка подходящих невест.
apropos: Хелга Малаша пишет: Барон во всей красе: для него не имеет значения, настоящие бумаги или поддельные, Весьма практичный подход, как на мой взгляд. Ну или циничный. Хелга пишет: Представляете, он состоит в переписке с какой-то дамой, в поэтический переписке! Представила барона, ночью, при свече сочиняющего романтические вирши.
Хелга: Малаша пишет: Барон во всей красе: для него не имеет значения, настоящие бумаги или поддельные, Шураша настоящий дворянин или нет. Практичный, циничный и демократичный. Человеческий, в общем, подход. Малаша пишет: И Бетси может не переживать, барон уже вычеркнул ее из списка подходящих невест. А вдруг нет? apropos пишет: Представила барона, ночью, при свече сочиняющего романтические вирши. А что, милая картина. (заодно и ошибку нашла в тексте)
Юлия: Хелга Наконец-то Плакса! ТАкая трогательная, чудная... Хелга пишет: Практичный, циничный и демократичный Одним словом ( ) - либерте, эгалите, фратерните... Эх узнать бы, что приснилось Плаксе?.. А что еще было на розовой бумаге?.. Заинтриговали авторы, как обычно... Не томите уж
Klo: Хелга Юлия пишет: Эх узнать бы, что приснилось Плаксе?. Я думаю, речь вот об этом сне: click here Про розовую бумагу я не вспомнила
bobby: Хелга С Плаксой не соскучишься! А Бася пока не подозревает, что над ней тоже тучи сгущаются.
Хелга: Юлия пишет: А что еще было на розовой бумаге?.. Klo пишет: Про розовую бумагу я не вспомнила Издержки слишком долгого процесса написания и чтения. Там, позади, есть розовая бумага. Klo пишет: Я думаю, речь вот об этом сне: Да-да, об этом! bobby пишет: С Плаксой не соскучишься! А Бася пока не подозревает, что над ней тоже тучи сгущаются. Женщины, вечная проблема. Спасибо всем за чтение и отзывы!
Хелга: Она не договорила, почувствовав легкий толчок в плечо. В следующее мгновение граф Ардаевский, виновник столкновения, произнес: – Мадам, умоляю простить мою неуклюжесть, но я задумался, спешил. Генерал был необычно для себя серьезен и чем-то озабочен. – Все ли хорошо, граф? Ничего не случилось? – отчего-то обеспокоившись, спросила Плакса. – Вы еще не слышали последнюю несчастливую новость? – спросил, чуть помолчав, Ардаевский. – Какую же? – Полковник Борзин погиб нынче ночью, несчастный случай... – Полковник Борзин?! Федор Гаврилович? Погиб? Как? Почему? – охваченная ужасом, Плакса прижала ладонь к губам. – Не знаю подробностей. Говорят, чистил оружие… – Это невозможно, невозможно… – всхлипывала Щербинина. – Позвольте проводить вас в ложу, – предложил Ардаевский. – Что? Проводить? Нет, нет, благодарю вас. Пожалуй, я поеду домой. Плакса тотчас же подумала о бароне, который наверняка знает, что и как случилось, а если не знает, все равно поможет. – Прикажете подать экипаж? – заботливо спросил граф. – Я распоряжусь... – Не надо экипажа, я пройдусь пешком, мне нужно подышать. Плакса на самом деле почувствовала, что задыхается. Какое горе, какое несчастье! – А вы уверены, что он… не жив? – спросила она. – Может быть, он ранен? Тяжело, но ранен? – Определенно говорят, что нет, хотя, бывают и ошибки… Как же вы одна, пешком? – Отчего же одна, со мной – слуга, да и дом недалеко. Проводив Бетси в ложу к матери, Плакса распрощалась с Веселовской, вышла из ратуши и остановилась у колонны портика, украшающего фасад здания. Промокнула слезы, что упорно орошали щеки. «Неужели это правда? Этого не может быть! Возможно, Ардаевский что-то перепутал или слухи преувеличены?» Знакомый женский голос, отвлек ее от панических размышлений. Пани Кульвец остановилась в паре шагов от Щербининой, но не заметила ее, скрытую тенью колонны. Огляделась, высматривая кого-то и еще раз высказала теплому майскому вечеру свое явное недовольство. Плакса могла поклясться, что не обошлось без бранного слова. Она уже было хотела обнаружить свое присутствие – неловко прятаться за колонной, но в этот миг откуда-то, словно фокусник щелкнул пальцами, рядом с пани Кульвец появился какой-то человек. Он бесцеремонно подхватил пани под руку и, что-то быстро сказав, потащил за собой. Пани явно не желала идти с ним, бранилась, пытаясь высвободить руку, но хватка, по всей видимости, была стальной. Он подвел пани Кульвец к закрытому экипажу, затолкал ее туда и запрыгнул следом, махнув кучеру рукой. Подковы и колеса загремели по булыжной мостовой. – Корней, Корней! – закричала Плакса, вызывая слугу. – Что-то раненько вы, барыня, – раздался голос Корнея совсем рядом. – Кажись, представленье еще не закончилось? Али не приглянулось? Никак, обидел кто? – Ах, Корней, не спрашивай, идем домой. Такое горе, такое горе... Говорят, Федор Гаврилович погиб… Несчастный случай, говорят. – Вот ведь беда какая. И что за напасть в этих местах? То ли у нас, дома, в Древково. Тишь да гладь, божья благодать. – Да, благодать... Не нужно, Корней, – остановила она слугу, ринувшегося было вызвать кучера, – пойдем пешком. До Рудницкой недалеко, да и вечер теплый. – Как скажите, барыня. Как бы ножки в грязи не испачкали, мостовая-то скоро закончится. – Ничего, сегодня сухо. Завернувшись в шаль, подцепив на локоть ридикюль, Плакса зашагала вперед. – Ноша-то у вас тяжелая, позвольте поднести, – предложил Корней. – Не тяжелая, – отвечала Плакса. – И что-то ты, Корней, не в меру заботлив нынче. Может, все не так плохо, и Федор Гаврилович просто ранен... или его с кем-то перепутали. Завтра непременно нужно его навестить. Ах, как бы славно было, будь все живы и здоровы. В небесах явились первые звезды, впереди желтел огонь фонаря. Где-то в доме запела скрипка, но мелодия оборвалась на полуслове. Одинокий прохожий прошел и скрылся за углом. Залаяла заливисто собака. Плакса со слугой поравнялись с узким проулком, ведущим на соседнюю улицу. – Что за пре... – начала Плакса, но не успела закончить фразу. Из проулка раздался отчаянный возглас: – Помогите! Помогите! – Корней, что там? – воскликнула Евпраксия Львовна. – Идемте, барыня, от греха. – На помощь... – голос из проулка затихал, словно у зовущего не оставалось сил. – А если кого убили... ранили, как того офицера, а он истекает кровью? Корней, надо помочь, посмотреть! – Стойте здесь, барыня, никуда не двигайтесь! Слуга осторожно вошел в темный проулок и через несколько мгновений исчез, словно растворился во мраке. Плакса, прижав к груди ридикюль, вглядывалась в темноту. – Корней? – спросила она. – Где ты? Что там...
apropos: Хелга Плакса вечно ищет приключений на свою голову.
Малаша: Неужели Плакса сейчас очередной труп обнаружит? Непонятно, кто увез Басю. То ли пан Казимир подсуетился, то ли полиция. Все вдруг повисло на волоске, и не знаешь, за кого больше переживать.
Юлия: Хелга Бедная Плакса... Эко огорошил ее Ардаевский... А теперь еще похищение, нападение… Везет Плаксе на события… Малаша пишет: Неужели Плакса сейчас очередной труп обнаружит Как говаривал один русский златоуст, никогда не было - и вот опять
Хелга: Малаша пишет: Неужели Плакса сейчас очередной труп обнаружит? Юлия пишет: Как говаривал один русский златоуст, никогда не было - и вот опять Все возможно...
Юлия: Хелга пишет: Все возможно Вопрос - когда?.. Сжалились бы авторы над читателями...
ДюймОлечка: Дорогие авторы, давно тут не была (еще с марта) и тут такая феерия красок, такое чудо Прочитала запоем, герои так ожили, так раскрылись чудесно и так скоро развиваются события, настоящий шпионский роман.
Хелга: Юлия пишет: Вопрос - когда?.. Сжалились бы авторы над читателями... Реал, негодяй, время съедает. ДюймОлечка пишет: Прочитала запоем, герои так ожили, так раскрылись чудесно и так скоро развиваются события, настоящий шпионский роман. Очень рады, что нравится, спасибо! Мы стараемся, и сами получаем удовольствие от процесса.
Хелга: Продолжаем... Плакса, прижав к груди ридикюль, вглядывалась в темноту. – Корней? – спросила она. – Где ты? Что там... Договорить она не успела, потому что из проулка к ней метнулся кто-то черный, словно огромная птица, ворон. Она закричала, не слыша своего крика, потому что он зажал ей рот своим жестким крылом. Перед глазами у нее мелькнул клюв, блеснувший сталью. Барон Вестхоф после встречи с паном Казимиром заехал к Миллеру посидеть за ломберным столом, послушать, какие ходят разговоры о последних событиях. Возвращался домой пешком, поздно. Он прошел половину Обжорного переулка и, как обычно, чтобы скоротать путь к дому, свернул в известный ему проулок. Едва он ступил в черноту прохода между домами, как до него донесся приглушенный звук то ли удара, то ли падения. Впереди, на фоне тускло освещенной улицы, явился женский силуэт. Женщина что-то воскликнула, словно позвала кого-то. Внезапно из темноты кто-то черной тенью метнулся к ней. Вестхоф, который никогда не считал себя рыцарем без страха и упрека, не раздумывая, ринулся на помощь, ухватил нападающего за плечо и резко отбросил в сторону. Тот отлетел, ударился об стену, упал, вскочил и мгновенно скрылся в темноте проулка. Барон подхватил падающую женщину. Она еще дышала, что-то невнятно бормоча, прижимая к груди сумку, из которой торчала рукоять ножа. – Молчите, не разговаривайте! – барон поднял ее на руки. – Николай Иванович, это вы?! Неужели это вы? Вы спасли меня! – раздался до боли знакомый голос. – Мадам Щербинина?! Барон качнулся, но устоял и ускорил шаг, спеша к дому. Он почти взлетел по ступеням крыльца и ногой громыхнул по двери, призывая Леопольда. – За доктором, быстро! Бегом! Ножевая рана! – бросил Вестхоф слуге, пока тот распахивал перед ним двери гостиной. – Погодите… Корней… Там Корней в проулке остался! – простонала Плакса, когда барон укладывал ее на кушетку. – Ложитесь, не двигайтесь! Вы ранены! – рявкнул барон. – Надобно дождаться доктора! – Но я… мне совсем не больно, – пробормотала Плакса, попыталась встать, увидела нож и, ахнув, уронила ридикюль на пол. Барон уставился на соседку — ни капли крови, платье цело. Он перевел взгляд на валяющийся на ковре мешок, выдаваемый соседкой за ридикюль – из него все еще грозно торчала рукоять ножа. Вестхоф поднял сумку, раскрыл её и понял, что случилось. – Леопольд! – позвал он слугу, который только выходил из квартиры и услышал зов хозяина. – Иди к проулку, что идет к Обжорному, там – слуга мадам. Найди его и окажи помощь. Ежели понадобится, вызывай доктора. Леопольд отправился выполнять новое поручение, а барон, под всхлипывания Евпраксии Львовны, принялся изучать содержимое ридикюля. В его недрах обнаружилось множество вещей: вязанье, баночки с какими-то мазями, мешочек с ветошью, несколько пар чулок и подвязок, ленты, перчатки, книга, груда носовых платков и серебряная фляга. Лезвие кинжала не смогло преодолеть все эти преграды. Оно прорезало расшитый плотным бисером бок ридикюля, прошло сквозь вязанье, прорвало чулок и мешок с ветошью, прорезало книгу и уткнулось во флягу, оставив на ней след весьма сильного удара. И если раньше барона изрядно раздражала дурная привычка мадам Щербининой таскать с собой эту нелепую, словно булыжниками набитую сумку, то теперь он мог только возблагодарить бога за то, что она это делала. – Ваша запасливость, мадам, спасла вам жизнь, – сказал он, показывая соседке порезанное вязание и помятую флягу. – Какой ужасный острый нож… Ридикюль, мой ридикюль, зачем вы в нем все осмотрели? Как неловко! – зачастила Плакса, вскочив с кушетки. – Вы только взгляните, мои платочки, они порваны, а ведь на них не просто вышивка, а аллегорические картинки, моя кузина рисовала их, а я подбирала нитки… А книга, посмотрите, это роман госпожи Гомон, мне дала его почитать моя приятельница, Элен Веселовская... порезана обложка и страницы…. Как же я верну книгу? И вязание… я вязала шарф Шураше… немного, правда, успела, но все нитки порваны! Флягу, верно, можно выправить: у нас в Древково кузнец на все руки мастер, хотя, пусть остается вмятина, как знак… Как вы оказались там, Николай Иванович? О, если бы не вы, мое хладное тело… лежало бы там, на холодных камнях! А чулок… ах, как неловко… – Чулок, вязание, книга?! – барон старался держать себя в руках, страстно желая заткнуть болтливый рот соседки. – О чем вы только думаете?! Кабы не эта рухлядь, вас в живых уже могло не быть, и вы не сидели бы здесь, рыдая по чулкам. Зачем, черт подери, вас туда занесло? – Меня? – Плакса замерла, сжимая в руках шелковый чулок. – Я была в театре, а граф Ардаевский сообщил, что Федор Гаврилович… погиб. Несчастный случай… Вы не знаете, правда ли это? – Правда, – буркнул барон. – Значит, правда… А я надеялась, что нет. Вы не знаете, как это случилось? – Не знаю. Прекратите рыдать, мадам! Возьмите платок. Ему уже ничем не поможешь… а вам еще возможно. Плакса промокнула слезы, опустилась на кушетку и, всхлипывая, продолжила: – Я пошла с Корнеем домой. Ах, что же с Корнеем, где же ваш Леопольд! Он пошел туда? Мы идем, и вдруг кто-то зовет на помощь, а у меня, взгляните, и сонное зелье во фляжке, в этой, что помята, и нюхательные соли… вот во флакончике.. И мазь... вы знаете, какая это чудодейственная мазь? У нас в Древково есть знахарка, бабка Фекла, так ее мази на всю округу славятся, а девки даже мажутся, чтобы краше стать… Ой, и баночка с мазью повреждена, смотрите-ка, трещина… – Из театра, пешком, ночью?!И что же вы намеревались делать? Спасать господина Борзина? – барон выдернул нож из ридикюля, швырнул его на стол, за ним последовала пустая сумка, а сам с угрожающим видом склонился над Щербининой. – Прогуляться, говорите... Мадам, вы когда-нибудь задумываетесь, к чему могут привести ваши неразумные поступки? То вы гуляете по пустырям и находите трупы, то собираетесь убивать шантажиста, а стреляете в меня, то отправляетесь пешком ночью. И прекратите же рыдать, в конце концов! – рявкнул он, увидев, что ее глаза опять набухают слезами. Рывком поднял ее с кушетки и встряхнул. Она оказалась совсем близко, смотрела на него снизу вверх влажными вишневыми глазами, дышала лавандой и жаром, и барон не удержался и сжал ее в объятиях. – Простите меня, я не стану плакать, больше не стану… Слезы сами льются. Что вы делаете, ах, что вы делаете, Николай Ива... Он остановил ее речи поцелуем, и она ответила ему, неумело, неловко, жарко, потянулась к нему, обхватила за шею.
Klo: Хелга А-а-а!!! Восторг! И Плакса, и барон... А уж ридикюль Герой дня: ружье, которое выстрелило-таки Вот эту фразу не поняла: из проулка к ней метнулся кто-то черный, словно огромная птица, ворон.
Малаша: Наконец! Наконец барон вышел из себя! Дождались. Своими причитаниями о разорванных чулках и прочем Плакса совершила чудо, вынудила барона постаупить радикальным образом и буквально заткнуть ей рот. Лед тронулся, господа присяжные. Klo пишет: А уж ридикюль Герой дня: ружье, которое выстрелило-таки Теперь понимаю, чего авторы все время этот ридикюль описывали. Подготавливали к звездному часу. Все не случайно, даже эта сумка.
apropos: ДюймОлечка пишет: настоящий шпионский роман. Спасибо! Хелга Барон не выдержал, лед треснул. Ну довели... Klo пишет: А уж ридикюль Дык не зря мы так старались его описать и почаще обращать на него внимание читателей. Малаша пишет: буквально заткнуть ей рот. Вот именно - буквально.
bobby: Хелга Прелесть какая! Ну не устоял-таки барон! Как мне нравится эта парочка!
Хелга: Klo пишет: Вот эту фразу не поняла: Кинулся кто-то на Плаксу, весь черный. Пытались описать нападение поярче. Малаша пишет: Своими причитаниями о разорванных чулках и прочем Плакса совершила чудо, вынудила барона постаупить радикальным образом и буквально заткнуть ей рот. Достала до предела. bobby пишет: Ну не устоял-таки барон! Как мне нравится эта парочка! Мы их тоже очень любим.
ДюймОлечка: Ну наконец-то, молодец барон :) Ой, что теперь будет :) И да, я вот уже который день, хожу - вспоминаю эпизоды, и думаю, что я такого захватывающего смотрела в последнее время :) так меня увлекло, так ярко рисуется картинка и так хочется продолжения :)
Юлия: Хелга Сама судьба влетела птицей Хелга пишет: Вестхоф, который никогда не считал себя рыцарем без страха и упрека, не раздумывая, ринулся на помощь, ухватил нападающего за плечо и резко отбросил в сторону. Что ж так вдохновило барона на столь неосмотрительный подвиг?.. Хелга пишет: Он остановил ее речи поцелуем, и она ответила ему, неумело, неловко, жарко, потянулась к нему, обхватила за шею. Свершилось! Событие без сомнения весьма выдающееся, но что ж там с Корнеем? Да прежде еще кого-то похитили... ДюймОлечка пишет: и так хочется продолжения
apropos: Дамы! ДюймОлечка пишет: так меня увлекло, так ярко рисуется картинка Это безмерно радует , т.к. очень сложно нам пока представить и понять, как текст выглядит и воспринимается читателями. Одно дело описывать любовные коллизии, совсем другое - все эти шпионские штучки и интриги, возможно, не всем интересные. Юлия пишет: Что ж так вдохновило барона на столь неосмотрительный подвиг?.. Возможно, унутренее благородство, которое он в себе никак не хочет признавать? bobby пишет: Ну не устоял-таки барон! Надо было как-то заткнуть этот фонтан красноречия. Пришлось пойти на крайне и практически экстремальные меры.
Хелга: ДюймОлечка пишет: И да, я вот уже который день, хожу - вспоминаю эпизоды, и думаю, что я такого захватывающего смотрела в последнее время :) так меня увлекло, так ярко рисуется картинка и так хочется продолжения :) Такой бальзам на душу авторов. Спасибо! Юлия пишет: Событие без сомнения весьма выдающееся, но что ж там с Корнеем? Да прежде еще кого-то похитили... Так авантюрный же роман...
Хелга: Он остановил ее речи поцелуем, и она ответила ему, неумело, неловко, жарко, потянулась к нему, обхватила за шею. Он не сразу понял, как случилось, что он потерял контроль над собой, но все его желания и стремления сосредоточились на этой несносной, приставучей, болтливой, совершенно не в его вкусе женщине, которую он чуть было не потерял сегодня навсегда. Ему нужно было убедиться, что она жива, что она с ним, рядом, здесь и сейчас, и не просто убедиться, но утвердить свое право на нее тем инстинктивно неотъемлемым и единственно правильным средством. Не выпуская ее из объятий и не отрываясь от ее мягких податливых губ, он попятился к дивану, отчего-то промахнулся, налетел на стул, отшвырнул его ногой, шагнул и уперся в стену. Там, за этой стеной была спальня, но путь до нее казался слишком долгим и сложным, а желание не терпело никаких отлагательств. Барон порывисто приподнял охающую Евпраксию, прижал к спасительной, так вовремя оказавшейся рядом стене, откинул мешающие ему юбки, с восторгом убедился, что она желает его, и осуществил то, к чему столь исступленно стремился. Всегда отлично чувствующий время, на сей раз он не мог сказать, сколь долго длилось это действо – безудержное и упоительное. Вероятно, он был слишком жаден и нетерпелив, хотя ему показалось, что прошла вечность, прежде чем он выпустил ее из рук. И как нельзя вовремя: стукнула входная дверь, из прихожей донеслись шаги и голос Леопольда. Барон быстро привел в порядок одежду и вышел из гостиной, дабы дать время даме прийти в себя и оправить платье. – Когда я его нашел, он уже пришел в себя, – сообщил Леопольд, пропуская в прихожую помятого и чуть шатающегося Корнея. – На голове у него изрядная шишка, а так – жив, как видите, и почти здоров. Плакса опустилась на кушетку, ноги не держали ее, руки дрожали, сердце билось так, что, казалось, готовилось выскочить наружу, горели щеки, губы... Она успела испугаться, когда барон схватил ее – это было так неожиданно, но мысль, что сейчас он начнет трясти ее, как трясут плодовое дерево в конце лета, пролетела и исчезла, растворившись в его объятии и поцелуе. Она ответила на поцелуй, неосознанно, теряя волю. От ледовитого барона дохнуло жаром, от аромата Кельнской воды закружилась голова… его руки что-то творили с нею, и ей хотелось, чтобы это продолжалось, дальше… дольше… «Как же все случилось? Неужели это случилось со мною? Что я наделала? Значит, он…» За дверью слышались голоса, особенно явственно звучал голос барона. «Платье, шаль, где же шляпка… ридикюль...» Плакса вскочила, поправляя юбки. Шляпка обнаружилась под столом. Кое-как забрала растрепавшиеся локоны под шляпку, сложила вещи в сумку и снова села на кушетку. Жар отпускал ее, все тело вдруг охватила истома. Разговор в прихожей не утихал, но нужно идти, подняться к себе… да, и узнать, что же с Корнеем. Она поднялась и вышла, словно нырнула в котел с кипящей водой. В прихожей на лавке сидел живой Корней, барон стоял перед ним, видимо, расспрашивал о том, что случилось в проулке. – Корней, какое счастье, что ты жив! Ты не ранен? Мне нехорошо, я должна прилечь. Премного благодарна за помощь… Добравшись до квартиры, она отправила Феклу в помощь Корнею, а сама, не раздеваясь, легла на кровать и погрузилась в думы о том, что произошло с нею. Барон только собирался лечь спать, как кто-то загрохотал кулаками по двери в квартиру.
bobby: Хелга Ну и барон! Не ожидала от него такой прыти. Не дал даме опомниться... Довела Плакса мужика. Не представляю, что теперь будет. Только продолжение такое коротенькое. А дальше?
Малаша: Барон оказался совсем не таким холодным, каким притворялся, набросился на даму как тигр. Плакса, конечно, кого угодно способна вывести из себя своей болтовней, да и ситуация так сложилась, его можно понять, чуть без соседки не остался. Кто стучится в дверь? Плакса со слезами или Шураша с кулаками и требованием сатисфакции?
Хелга: bobby пишет: Только продолжение такое коротенькое. А дальше? Малаша пишет: Кто стучится в дверь? Плакса со слезами или Шураша с кулаками и требованием сатисфакции? Еще немножко продолжения, отвечая на просьбы и инсинуации читателей. Барон только собирался лечь спать, как кто-то загрохотал кулаками по двери в квартиру. – Если это юный Щербинин решил высказать мне благодарность за спасение жизни своей матери – или явился с требованием сатисфакции за ее… мммм… соблазнение, я его придушу, – пробормотал Вестхоф, впрочем, ничего не имея против, если к нему пожаловала сама мадам. Он найдет, чем ее занять… Из прихожей послышался шум, топот множества сапог и мужские голоса. Что за… Барон как был – в халате поверх сорочки и панталон – прошел в гостиную, куда в противоположную дверь входили полицейские. За их спинами виднелось взволнованное лицо Леопольда. – Барон Вестхоф? – осведомился один из прибывших. – По поручению директора воинской полиции господина де Санглена. Мы посланы препроводить вас к нему для важного разговора. Экипаж у подъезда.
ДюймОлечка: Хелга Ну ничего себе, вот из такого вот огня да вот в такое полымя, так нечеееестно :) Тут понимаешь, просто-неожиданный эпизод (может даже и для самого барона), а потом вот такой супер-неожиданный поворот (опять же для самого барона) :) А с читателями то что - только мы разомлели, сидим-улыбаемся, а тут...
Klo: Хелга Такой короткий кусочек, а какой насыщенный! bobby пишет: Довела Плакса мужика. Это ей авторы помогли, коварные!
bobby: Хелга Мдаа... неожиданно... ДюймОлечка пишет: А с читателями то что - только мы разомлели, сидим-улыбаемся, а тут... Авторы расслабиться не дадут.
Хелга: ДюймОлечка пишет: Тут понимаешь, просто-неожиданный эпизод (может даже и для самого барона), а потом вот такой супер-неожиданный поворот (опять же для самого барона) :) Все для любимого барона! Klo пишет: Это ей авторы помогли, коварные! bobby пишет: Авторы расслабиться не дадут. Стараемся...
Малаша: О статисфакции мы одновременно с бароном подумали, но оказалось все куда хуже. За что его арестовали?! Это же арест? Столько полиции нагнали. Расслабиться точно не дают.
гость2: Что их связывает, барона и героиню? Эта связь обречена и искуственна.
apropos: Хелга Ну вот и до барона добрались. А он добрался до Плаксы. ДюймОлечка пишет: вот из такого вот огня да вот в такое полымя, так нечеееестно :) Но так уж сложилось... bobby пишет: Авторы расслабиться не дадут. Дык на том и стоим. Малаша пишет: Это же арест? Похоже на то. гость2 пишет: Что их связывает, барона и героиню? Эта связь обречена и искуственна. Ничего не связывает, помимо физического влечения, как я понимаю. Приговор - насчет обреченности и искусственности - суров, конечно, но у них хотя бы есть взаимная симпатия, чем далеко не все любовники могут похвастать. Плакса вон и вовсе неровно дышит, с бароном сложнее - у него чувства все сокрыты где-то, ежели вообще есть.
Юлия: bobby пишет: Авторы расслабиться не дадут Да эти авторы в могилу сведут... На таком душераздирающем месте остановились – и нет бедному читателю никакого продолжения... Хоть ложись да помирай за бедного барона... Авторы!!! Смилуйтесь Что с бароном-то? А с Плаксой? После потрясения в квадрате? Ей еще предстоит узнать об аресте (может, и не арест, конечно ) Николая нашего Ивановича... УжОс! Авторы!
Хелга: Просим прощения, авторы немного завязли в реале, но как только выберемся, сразу продолжим! Спасибо верным читателям!
apropos: Бегу с продолжением. Барон удивленно вскинул брови, но возражать не стал. Ежели он откажется ехать, они наверняка уведут его силой, так что не было смысла вступать в пререкания. Молча скинул халат, надел сюртук и проследовал к экипажу. Его сопровождали двое, остальные – человек пять – остались в квартире, верно, проводить обыск. «Следовало ожидать, – мрачно подумал Вестхоф. – Пржанский не успел перехватить пани Кульвец, и она его выдала в очередном паническом приступе. Пан Казимир, похоже, уже арестован и по случаю или для облегчения собственной участи назвал мое имя». Впрочем, барон не собирался заранее отчаиваться, потому как веских доказательств и улик против него нет и быть не может ни у Пржанского, ни, тем более, у полиции, а при обыске они ничего не найдут. Он всегда сразу избавлялся от любых, могущих его скомпрометировать, бумаг. Он не разглядел толком здание, куда его привезли, но оно не было похоже на Частный дом. Барона провели в какую-то комнату, где находился невысокий чернявый господин в статском мундире. – Барон Вестхоф? Директор воинской полиции де Санглен, – представился тот и предложил ему садиться. Полицейские вышли. – Чем обязан? – холодно полюбопытствовал барон, придвигая к себе от стены разбитый деревянный стул. – Мне надобно побеседовать с вами, господин барон, по поводу полковника Борзина, погибшего прошлой ночью, – де Санглен уселся за стол. – Побеседовать в столь поздний час и в таком месте? – барон ироничным взглядом окинул темное и затхлое казенное помещение, освещаемое парой свечей, и сел. – Извольте. – Меня интересует… Вы знаете, что полковник Борзин написал вам записку? – спросил де Санглен и, получив ответный кивок барона, продолжил: – Прелюбопытная, надобно заметить, записка, написанная накануне его гибели. Потому, как вы понимаете, мы хотели бы знать, что за дело у него было к вам. – Я уже ответил на этот вопрос полковнику Родионову… Кстати, отчего его нет с вами? Но могу повторить: не имею ни малейшего представления, о чем хотел со мною переговорить господин Борзин. – Полковник Родионов переведен на другое задание, с этим он, к моему сожалению, не справился, все приходится делать самому, – как бы между прочим заметил де Санглен и стал подробнейшим образом расспрашивать барона о том, как давно он знаком с Борзиным, об их отношениях и прочих деталях, все время возвращаясь к злощасной записке. Он явно не поверил утверждению Вестхофа, что тот не знает о причине, заставившей Борзина искать его общества. Барон спокойно отвечал на вопросы, легко отчитался за каждый час вчерашнего дня, одновременно припоминая все, что слышал о де Санглене в Петербурге, где тот до недавнего времени служил в Особенной канцелярии министерства полиции. Им не доводилось встречаться в обществе, поскольку нынешний директор воинской полиции не был в нем принят. И не столько в силу своего темного происхождения – по слухам, он являлся побочным сыном кого-то из Голицыных, хотя носил французское имя и выдавал себя за француза. Его почитали негодяем, выскочкой и самонадеянным хвастуном. Рассказывали, что Санглен встречается секретно с императором и наушничает на всех. В обществе не скрывали глубокого презрения к такого рода людям, и никто не хотел ни говорить с ним, ни кланяться ему. * – Был бы крайне обязан, – сказал барон, когда разговор о записке пошел по третьему кругу, – ежели б вы толком разъяснили, в чем я подозреваюсь, кроме того, что полковник Борзин искал со мной встречи накануне своей случайной гибели. Он приготовился услышать имя Пржанского, но де Санглен суетливо воскликнул: – Помилуйте, какие подозрения? Лишь обязательства по службе вынудили меня пригласить вас для беседы. Уверяю, против собственной воли… И полез в карман, откуда извлек некую смятую бумагу. – Вот, посудите сами, покойный настойчиво ищет встречи с вами, у него мы находим сей документ, что нам оставалось делать, как не заинтересоваться сиим обстоятельством? Он протянул было бумагу Вестхофу, но в последний момент спохватился и отдернул руку. – Не имею права разглашать содержание, но сие копия секретнейшего документа из канцелярии военного министра, – де Санглен сделал многозначительную паузу, лицо его приобрело столь же многозначительное выражение. Если он рассчитывал произвести эффект на своего собеседника, то этого добился, разве что по невозмутимому виду барона никак нельзя было о том догадаться. – И что с того? Борзин, насколько я знаю, штабной офицер, разве он не мог взять с собой какие-то документы для работы дома? – простодушно заметил Вестхоф, внутренне насторожившись. – Но сие не просто документ! – де Санглен аж подпрыгнул на месте. – Сие копия бумаги, к которой Борзин никакого отношения по службе иметь не мог… Нет, определенно, он снял копию, дабы передать ее врагам нашего отечества! – Да что вы говорите?! – деланно изумился барон. – Неужто почитаете полковника изменником? – Факты говорят за себя, – де Санглен развел руками. – Господин Борзин очевидно намеревался отдать кому-то сей документ, а упорство, с которым он добивался свидания с вами, указывает, что бумага предназначалась вам. Он скороговоркой выпалил последние слова и откинулся на спинку кресла с видом человека, который все сказал. – Занятное, хотя и недоказуемое утверждение, – усмехнулся Вестхоф. – Ежели бумага предназначалась мне, отчего ж господин Борзин не оставил ее, когда заезжал? Де Санглен не сразу нашелся с ответом. Он побагровел, вскочил с места и заходил по комнате, наконец сообщил: – Столь секретное и опасное дело… Он не мог довериться слугам, намеревался передать лично вам… – А не застав меня, расстроился и застрелился? – С чего вы взяли, что Борзин сам застрелился? – вдруг насторожился де Санглен, не поняв иронии. – Или вы что о том знаете? – Помилуй бог, откуда ж мне знать? – Так сами вы не навестили его накануне? – Я уже несколько раз – самым обстоятельным образом – описал все свои передвижения в тот день, перечислил все адреса и имена людей, которые могут подтвердить мое присутствие в том или ином месте, – напомнил ему Вестхоф. – Но ночью… – Ночью я имею обыкновение спать у себя дома, как ни странно это звучит. – Посему вы могли незаметно выбраться, зайти к Борзину… – И не забрать бумагу, коя, по вашим словам, предназначалась мне? Господин военный советник, предъявите более весомый аргумент. Де Санглен остановился, задумался, покосившись на дверь. Барон не в первый раз заметил этот взгляд на дверь, догадываясь, что директор воинской полиции с нетерпением ожидает полицейских с результатами обыска в его квартире. – Боюсь, нам придется все же выяснить причину… Тут наконец в коридоре послышались торопливые шаги, стук в кабинет, де Санглен рысью помчался к двери, приоткрыл ее – послышался шепот и шелест каких-то бумаг. Через минуту директор уселся за свой стол с торжествующим выражением на лице. – Ну, и что, милостивый государь, вы на это скажете? – он быстро просмотрел и протянул барону какие-то бумаги. – И что я должен на это сказать? – усмехнулся барон, пережив, впрочем, до того несколько неприятных секунд, пока не увидел, что за документы найдены в его квартире. – Секретные бумаги министерства, записки самого министра Румянцева с его подписью… – де Санглен чуть не задохнулся от открывающихся перед ним перспектив по поимке столь важного шпиона. – Вряд ли вы сможете что-то сказать в свое оправдание! И с выражением зачитал: – «…должны согласиться на предлагаемый способ взаимоотношений между двумя империями и не доводить дело до крайности. В противном случае Австрия была бы вынуждена противопоставить нам 200 тысяч войска, которые могли послужить с пользой для России, как угроза для Франции в будущих мирных переговорах…». Пишет какой-то Штакельберг… Ваш агент? – Прежде чем уличать меня сиими документами, – медленно и веско заговорил барон, – вам следовало выяснить, отчего они оказались в моей квартире. Вероятно, вы будете разочарованы, но мне поручено приготовить рапорт по донесениям, связанным с переговорами нашего посланника в Вене и австрийского министра иностранных дел. Посему у меня оказались эти депеши, инструкции канцлера Румянцева, а также, – он помахал в воздухе парой листов, – черновик собственно рапорта. Кстати говоря, граф Штакельберг – вовсе не мой агент, как вы было решили, а полномочный посланник Российской империи в Австрии. – Секретные бумаги в вашем доме… – начал было де Санглен. Барон перебил его: – Извольте прояснить этот вопрос у канцлера Румянцева. И боюсь, графу не понравится, что вы и ваши люди насильственным способом изъяли и ознакомились с содержанием сиих секретных, как вы верно выразились, документов. Де Санглен побагровел. Он выхватил из рук барона бумаги и несколько минут пристально их изучал. Затем процедил: – До выяснения всех обстоятельств вынужден задержать вас, господин барон…. И вышел, хлопнув дверью. Вестхоф устало повел плечами. Судя по всему, допрос был окончен, имя Пржанского так и не всплыло, а по поводу бумаг барон не беспокоился. Вскоре его отвели в комнату, где из мебели были только деревянная лавка и стул. Сквозь забранные решеткой окна просачивался предрассветный сумрак. Вестхоф щелкнул крышкой часов, едва различимые стрелки на циферблате показывали четыре без четверти. Он скинул сюртук, расстелил его на лавке и лег. Через некоторое время в дверь заглянул полицейский и отправился доложить де Санглену, что задержанный легли и изволят почивать. ------- * Из воспоминаний Вигеля и Греча
Юлия: apropos Наконец-то! ЗАмечательная сцена - динамичная и каждый герой весьма выразителен. Осязаемая картинка. Все-таки арест apropos пишет: задержанный легли и изволят почивать. Барон великолепен. Держу за него кулаки, но, похоже, он в этом не нуждается А что же Плакса?..
ДюймОлечка: apropos Здорово! И как спокойно ведет себя наш задержанный :) не то что Санглен, а что же Родионов -куда, за что, как не справился?
Малаша: Барон и не дрогнул, умеет держать лицо и удар. Умыл Санглена по всем пунктам, особенно понравилось с посланником в Австрии. Так и вижу обалдевшего Санглена. Он думал, что уже поймал шпиона, и вдруг такой облом. Не поняла, что с Родионовым. Раньше говорилось, что его вызвало начальство, но без разъяснений, а тут такая неожиданность. Как же мы без Родионова теперь будем? Юлия пишет: А что же Плакса?.. Меня это тоже очень волнует. Мало того, что барон ее соблазнил, еще и под арест попал.
Хелга: apropos Да, сцена хорошая получилась. И барон попылал, потеряв самообладание и тотчас, практически, пришлось ему брать себя в руки и заледенеть.
apropos: Всем спасибо! Юлия пишет: Все-таки арест Скорее похоже на задержание: официального обвинения ему еще не предъявили, а домыслы Санглена пока рассыпаются, как карточный домик. Юлия пишет: Барон великолепен. Матерый шпион, хладнокровный, как айсберг. Ничем его не пронять. ДюймОлечка пишет: а что же Родионов -куда, за что, как не справился? Что-то там произошло, похоже. Думаю, узнаем - рано или поздно. В любом случае, этот допрос директор никому другому определенно не доверил. Малаша пишет: Он думал, что уже поймал шпиона, и вдруг такой облом. Ну, может, еще найдутся улики? Барона пока не отпустили. Малаша пишет: Как же мы без Родионова теперь будем? Посмотрим, что там и как.
apropos: Хелга пишет: пришлось ему брать себя в руки и заледенеть. Мне кажется, это его обычное состояние, не трудно было к нему вернуться. Хотя да, Плакса его чуть выбила из привычной колеи.
bobby: apropos Хладнокровный и невозмутимый барон! Такой контраст с Сангленом. Думается мне, скоро его отпустят. Санглен, как всегда, суетится, но толку от его суеты мало. Юлия пишет: А что же Плакса?.. Наверное, в себя приходит... Может, думает, как это её угораздило, почтенную мать семейства, имеющую взрослого сына, в её-то годы... Мне тоже очень интересно, что же с ней? Авторы сделают подарок к Новому году?
apropos: bobby bobby пишет: Хладнокровный и невозмутимый барон! Это его и спасает в трудных ситуациях, головы не теряет. Ну, почти никогда не теряет, хотя иногда и такое случается, как мы теперь знаем. bobby пишет: Авторы сделают подарок к Новому году? Авторы постараются, но, к сожалению, Плакса по сюжету немного позже, сейчас идут другие события. Так что о Плаксе какое-то время не будет известий.
Хелга: bobby пишет: Может, думает, как это её угораздило, почтенную мать семейства, имеющую взрослого сына, в её-то годы... Думает, ох, думает... Но пока, да, на сцене другая пара. Ведь пани Болеслава была похищена неизвестным...
Хелга: Похищение пани Болеславы из ратуши, невольным свидетелем которого стала Плакса, осуществил Стась Кучинский. Он передал записку для пани, написанную рукой Пржанского и, когда недовольная Бася вышла из зала, увлек ее в экипаж. Пан Казимир ждал прекрасную предательницу в Антоколе, в уютном домике, скрытом в глубине большого сада. Он удобно расположился в столовой хозяйского дома за столом, обильно уставленном снедью. Возбуждение от ожидания скорой расправы над коварной Басей многократно усилили его и без того по обыкновению изрядный аппетит. – Мирек! – завопила Болеслава, едва переступив порог комнаты. – Куда меня привезли? Негодяй, мерзавец, как ты смел отправить за мной этого своего хама! Он за руку меня хватал. Посмотри, посмотри… – она швырнула на стул ридикюль, стащила рукав спенсера и продемонстрировала воображаемые следы пальцев Стася на предплечье. – Ничего, пани Болеслава, это не самое страшное, – сказал пан Казимир, вставая и подходя к ней. – Боюсь, вам придется вспоминать это насилие, как легкую прелюдию к тому, что вам предстоит! Наклонился, чтобы рассмотреть нанесенные повреждения, удовлетворенно хмыкнул, обнаружив легкое покраснение. – Что это за место? Куда ты меня привез? Что ты хочешь от меня, Казик? Неужели… поверить не могу, это тайное свидание? Явственное предчувствие бури помешало пани выдержать ядовитость тона – последние слова прозвучали позорно визгливо. – Да, дражайшая моя, я жаждал видеть вас, – вкрадчиво сказал пан Казимир, – изнемогал от нетерпения… – Что случилось, Казимир? Вы не больны ли? Дурно себя чувствуете? – Не болен ли я, спрашиваете вы, – зловещим шепотом произнес Пржанский. – Нет, душа моя, я здоров, как никогда, но имею сомнения по поводу вашего здравия… Вы здоровы, пани?! – Я… я… почему вы спрашиваете? Никогда вас прежде не интересовало мое здоровье. Даже когда в прошлом году я упала с лошади, повредила ног и хромала целую неделю, вы не только не навестили меня, но даже не прислали записку со словами сочувствия… – зачастила Болеслава. – К дьяволу сочувствие и вашу ногу! – рявкнул пан Казимир. – Расскажите лучше, любезнейшая моя, про рубашку! – Ка… какую рубашку? – побледнела пани Кульвец. – Белую мужскую сорочку с пятнами невесть чьей крови! Ту, что вы всучили какому-то негодяю! И заявили, что это улика! Что я – убийца! Если я таковым не был, то стану через несколько минут, если вы сей же момент не расскажите мне, зачем это сделали?! Пани Кульвец, побелев, как та сорочка, отступила в сторону с явным намерением спасаться бегством, но маневр сей был напрасен, поскольку Пржанский тотчас поймал ее и поставил прямо перед собой. – Итак… – прохрипел он в лицо Болеславы. – Казимир, Мирек… – Ну… – Ты делаешь мне больно, у меня все руки будут в синяках! – простонала она. – Отпусти меня … Или нет, не отпускай, ты так прекрасен в гневе, о, Казимир! Пани Болеслава прижала ладони к щекам Пржанского, глядя ему в глаза. – Вы на самом деле сошли с ума, пани! Рассказывайте, иначе я…! – взревел пан Казимир. – Иначе что? Убьете меня? Что ж, убивайте, убивайте, может быть, мне будет сладостно умереть от вашей руки! – Болеслава гордо вскинула голову, ее глаза сверкали не менее ярко, чем глаза взбешенного Пржанского. – Холера ясна, Бася, я вам кто, гаер святочный? Хватит ломать комедию! Вы хоть понимаете, что могли подвести меня под суд? Смерти моей хотели? Как вам в голову пришло такое? Сами придумали или кто подсказал? – Не хотела, не хотела… сама придумала, Миречек, – задыхаясь, зачастила Болеслава. – Этот лайдак, Козявкин явился, денег требовал, угрожал… ну я и… – Решила мной прикрыться? Да вы хоть соображаете, чем это все может обернуться, дура вы этакая? – Ты не смеешь меня оскорблять! – заорала Болеслава и тотчас разрыдалась, рухнув Пржанскому на грудь, обильно орошая его сюртук слезами. – И чем же он вам угрожал? – За- апи-и-ской, одному князю, – раздалось сквозь рыдания. – Что мужу покажет… – И поделом, – заметил Пржанский с видом убежденного моралиста. – Дальше! – Я ему денег обещала дать… – И… – И… черт попутал, я в обиде на тебя была, вот и придумала с рубашкой… Хотела немного попугать. Ведь никто бы не поверил этому шантажисту! – А если бы поверили? Рубашка пана Кульвеца? Болеслава, оторвавшись от промокшей груди пана Казимира, кивнула. – А кровь чья? Тоже его? Уж не зарезали ли вы, часом, своего незадачливого муженька, пани? – Что ты, матка Боска Ченстоховска! – ахнула она. – Это курица… я на кухню сбегала, кухарка как раз птицу разделывала. – Курица? Пани Болеслава, да вы – Макбет во плоти! – Как вы узнали? – А как вы думаете, дражайшая? От офицера военной полиции, который явился ко мне сегодня. – Военной полиции? – ахнула Болеслава. – А вы как думали? Оклеветали меня, сунули улику проходимцу, обвинили в убийстве русского офицера, а теперь удивляетесь? Молите бога, чтобы он поверил, что все это чушь собачья, иначе я не посмотрю ни на ваши глазки, ни на ваше имя! Что вы ему наплели? Что рассказали? – Я? Кому? Я никому ничего не рассказывала, кроме этого подлого шантажиста! – Лжете! Сегодня к вам приходил полицейский чин! – Ко мне? Побойся бога, Мирек! Никто ко мне не приходил! Да меня и дома-то целый день не было: ездила к Осипу, потом обедала у пани Новицкой, а вечером поехала в театр. Какой еще полицейский чин? – Так вот, дражайшая моя, – сказал пан Казимир, – стало быть, к вам придут, обязательно придут. И не дай вам бог распустить свой бойкий язычок. Заварили эту кашу, теперь надо думать, как расхлебать ее с меньшими потерями. Отправить бы вас к пану Кульвецу, да нельзя. – Не беспокойтесь, дорогой, я найду, как разговаривать с полицейскими. – Найдете… вы уже нашли. Но это еще не все… Мало того, что вы всучили сикофанту эту чертову рубашку, так еще и расплатились фальшивыми ассигнациями! – Неужели я должна была отдать настоящие деньги этому мерзавцу? – искренне изумилась пани Болеслава. – Ты же не желаешь вернуть мне все, что причитается! Взявший было себя в руки, пан Казимир вновь вскипел, словно в остывшую воду плеснули раскаленного металла. – Так вот в чем истинная причина! Даже не надейтесь! – взревел Пржанский. – Ежели бы в вашу пустую голову не пришла идея с куриной кровью и рубашкой, то фальшивки сошли бы вам с рук, но вы сделали все, чтобы привлечь внимание полиции! Вы соображаете, что может произойти, если там всерьёз отнесутся к вашей, черт бы вас побрал, шутке, и станут разбираться, как к вам попали фальшивки? Убийство, шантаж, фальшивые деньги… И все это связано со мной! Здесь не просто каторгой пахнет, а чем похуже! Вас следовало бы четвертовать! – Так-таки и четвертовать? – простонала Бася. – Четвертовать, – кивнул пан Казимир. – Вот этими самыми руками. Он протянул к пани руки, раскрыв широкие ладони, она испуганно шарахнулась, но, тотчас выпрямившись, приняла гордый вид. – Только попробуй тронуть меня, неблагодарный! Синяки на моих руках очень не понравятся сам знаешь кому, а я не стану молчать! – Что-о?! Ты смеешь мне угрожать? Да я запру тебя здесь, и никто, даже сам-знаешь-кто не найдет и следа твоего! – заорал Пржанский, хватая и встряхивая пани, как куклу. Едва он отпустил ее, как она ударила его по щеке с неожиданной для хрупкой женщины силой. Пан Казимир зарычал и схватился за щеку. Болеслава бросилась к выходу, пытаясь спастись бегством. Он нагнал ее одним прыжком, развернул к себе. Она обхватила его за шею, прижалась к нему и, глядя в глаза, заговорила: – Мирек, прости меня, прости! Не в себе была, очень ты обидел меня! Потому что ты мне небезразличен, ведь если бы было не так, мне бы и в голову не пришло такое сделать! – Вот как? Небезразличен? Странные у вас способы, пани, показать свое небезразличие! Не ко времени, дражайшая, не сейчас! Пан Казимир с трудом, но оторвал ее от себя и усадил в кресло, а сам, тяжело дыша, закружил по комнате. Остановился у стола, плеснул коньяку в бокал, залпом осушил. – Дела ждут, дела! Кстати, ты не позабыла, что твои встречи с сам-знаешь-кем должны приносить пользу общему делу? – Негодяй! Какой же ты негодяй, Мирек! После того, что ты со мной сделал… – она протянула руки и продемонстрировала покрасневшие запястья, – ни слова не скажу! Пржанский прорычал что-то и добавил себе коньяку. – Налей мне вина, – прошелестела пани Болеслава. Он налил золотистого вина в бокал и протянул ей. – Хорошо, расскажу, но сначала поем, я ужасно голодна. Целый день ездила по гостям, вечером в театр. Кстати, беседовала с твоей пассией, – как ни в чем не бывало защебетала она, устроившись за столом и заполняя тарелку закусками. – Пани Щербинина, так ее зовут? Она оказалась по соседству в ложе. Забавная пани, но что ты в ней нашел, Мирек? – Какой еще пассией? – рявкнул Пржанский. – Ту, с которой вы, ясновельможный пан, целовались в Снипишках! – проворковала Болеслава, уплетая ветчину с аппетитом, неприличным для светской дамы, и запивая ее вином. – Уже соблазнили вдовушку или крепость еще не взята? – Не твое дело, Бася, – прорычал пан Казимир. – Не забывайся, дражайшая! – Значит, крепость еще держит оборону… Не знаю, чем она тебя привлекла? Наряды, как у павлинихи, глупа… Хотя, понимаю, миловидна и по фигуре есть на что взглянуть. Неужели, я хуже? Впрочем, ладно, твое дело… Пожалуй, я сыта, – пани поспешила закруглить свои размышления о Щербининой, увидев, как побагровел Пржанский. – Нас ждут дела, – продолжила она, доставая из ридикюля свиток бумаги. – Здесь я кое-что записала, из разговоров, но немного. Я же была так расстроена, так переживала… А сам-знаешь-кто очень скрытен. Едва заведу разговор о делах, он тотчас переводит на другое, на всякие… знаешь, о чем мужчины любят говорить. Но, намедни, на прогулке, когда я заговорила о том, как красят воинские победы мужчину, он вдруг живо поддержал разговор, сказал, что победу может обеспечить наступление – я записала, чтобы не забыть – что лучше защиты нападение или лучшая защита нападение, как-то так. – Хорошо, – молвил Пржанский. – Что еще? – И тебе этого мало, Мирек? Как же ты неблагодарен! Это слова самогО, а тебе этого мало? И кстати, мне нужны новые наряды, не могу же я встречаться с Ним в одном и том же платье? Пан Кульвец так прижимист, а я поиздержалась. Вы мне должны, пан Казимир, и немало! – Нет, прелестная, на этот раз нет, – мрачно произнес Пржанский. – Это будет ваша плата за предательство. Неплохая плата, согласен. И послушайте внимательно, что вы будете говорить полицейскому, который непременно к вам придет. Пан Казимир, не обращая внимания на возмущенное шипение Болеславы, приступил к инструктажу, а затем вызвал экипаж и отправил соратницу домой, все же выдав ей некоторое вознаграждение в звонкой монете.
Klo: apropos Хелга Ух, как все закрутилось! Басю ничем не проймешь Беспокоюсь о бароне: и ситуация неприятная и непредсказуемая, да и соратники у него, прямо скажем... Ненадежные Не побежит ли Плакса "штурмовать" Санглена и спасать барона?
Малаша: Хелга Бася и пан Казимир друг друга стоят. Он ее хорошо прищучил, но можно ли такой доверять. Предаст и не заметит, очень легкомысленная и недалекая особа. Кажется, она так и не поняла, чего натворила. Klo пишет: Не побежит ли Плакса "штурмовать" Санглена и спасать барона? Плакса может.
Малаша: Чуть не забыла: всех поздравляю с наступившим Новым годом!!!
Хелга: Klo пишет: Беспокоюсь о бароне: и ситуация неприятная и непредсказуемая, да и соратники у него, прямо скажем... Ненадежные И правильно, о бароне нужно волноваться, он слишком самоуверен. Малаша пишет: Кажется, она так и не поняла, чего натворила. Понять-то поняла, наверно, но таким натурам все нипочем. Малаша пишет: всех поздравляю с наступившим Новым годом!!! Спасибо! С Новым годом!
Юлия: Хелга Оба - и пан, и пани - прекрасны. Диалог блестящий Klo пишет: Не побежит ли Плакса "штурмовать" Санглена и спасать барона? Очень на нее похоже... С новым годом, авторов и читателей! Всем - здоровья, благополучия, радости и вдохновения!
Хелга: Юлия Спасибо!
apropos: С Новым годом! Разболелась (в самые праздники!!!) и выпала на какое-то время. Но уже с вами! Klo пишет: Беспокоюсь о бароне Да, нелегко ему, должно быть. Малаша пишет: очень легкомысленная и недалекая особа Зато красивая. И истинная патриотка, это многого стоит. Ну, иногда ее куда-то уводит, не туда. Юлия пишет: Диалог блестящий Мне тоже очень нравится это их бодание. Хелга Бася и Казик чертовски хороши!
apropos: Продолжаем-с. Если барону Вестхофу пришлось ночевать в месте, в коем он никак не предполагал очутиться, Кузякин также оказался в непредвиденном, но, надобно признать, куда более приятственном положении. После допроса Агафона Матвеевича отправили в арестантское помещение, тесное и душное, битком набитое весьма подозрительными типами. Не успел он посетовать на судьбу, как его увели в какую-то комнату, где произошло и вовсе неожиданное: полицейский чин вручил Кузякину его саквояж, попросив проверить, все ли изъятые деньги и вещи возвращены в полном порядке и объеме. Разумеется, в сию опись не входили фальшивые ассигнации, кое происхождение полиции еще предстояло расследовать, да окровавленная сорочка, принадлежащая, как известно, не задержанному, а совсем другому господину. После чего Агафон Матвеевич был благополучно выдворен из полиции и отпущен на все четыре стороны. Не в силах поверить сему счастливому обороту событий, Кузякин, как зачарованный, какое-то время стоял на улице и смотрел на парадную дверь Частного дома, но вскоре ринулся в первый же проулок, после чего долго плутал по виленским улочкам, унося ноги подале, пока в полиции не спохватились и не вернули его назад. «Верно, перепутали с кем, – повторял он про себя, мелкой рысью перебегая очередной перекресток. – Перепутали, а ну – возвертают?!». Но ведь отпустили именно его, и саквояж вернули, да еще сказали, что понапрасну, мол, задержали, вины никакой на нем, на Кузякине, нету, иначе говоря, не имеется у полиции оснований предъявлять ему какие-либо обвинения. Отдышавшись и поверив наконец в свою удачу, Агафон Матвеевич отправился на поиски комнаты, дабы переночевать, – вернуться в трактир, откуда его увела полиция, он так и не рискнул. Конечно, многое было потеряно из-за всего происшедшего, но стезя у него, у Кузякина, такая – без риску не обойтись. Зато неподалеку от города, в лесочке им была прикопана коробочка с тысячей рублей, что успел здесь получить. Дома же, в Петербурге, в тайнике лежали еще немалые деньги и кое-какие любопытные бумажки, владельцы которых будут весьма заинтересованы в их получении. «Не все так плохо», – подбадривал себя Кузякин, входя в номер на постоялом дворе – неказистый, но для одной ночи сойдет. Плотно поужинал и лег спать с твердым намерением назавтра покинуть сей негостеприимный край. Но с утра, особливо после сытного завтрака, его начали обуревать уже другие мысли. «Уехать всегда успею, – говорил он себе. – Полиции можно не опасаться – ведь меня отпустили подобру-поздорову… А намекнуть, поднажать на кого можно и без улик – глядишь, и поддастся кто, вознаградит за молчание...» Конечно, списка, якобы уничтоженного в огне, у него отродясь не было: Агафон Матвеевич на память знал все о своих жертвах. Что-то вынудило его солгать – наверное, подспудное желание самому воспользоваться известными фактами, хотя на тот момент у него не осталось не только уличающих документов, кои можно было разменять на деньги, но и собственной свободы. Теперь он оказался на воле и мог действовать по своему усмотрению, а разве кто откажется от попытки заполучить еще немного деньжат, кои, как известно, лишними никогда не бывают? Тем более, в полиции вернули его собственные семь с половиной рублей – на них не разживешься, а припрятанную тысячу разменивать было жалко. Итак, он задержится в Вильне – всего-то на несколько дней, дабы кое с кем встретиться. Агафон Матвеевич прикинул, не поменять ли себе имя – в той коробочке, что в лесочке, лежали справленные на такой случай документики, но быстро от этой идеи отказался. В местной полиции его видели под нынешней фамилией, вдруг кто из них зайдет в гостиницу и обнаружит, что Кузякин стал Медведковым? Нехорошо, да-с. Агафон Матвеевич перебрал имена своих, как он называл, «кредиторов» в Вильне. Во-первых, девица, что позволила себе некоторые фривольности в общении с молодыми людьми. С барышень, конечно, много не возьмешь, у них своих денег обычно нету, но они получают некоторые суммы на булавки, колечко какое али сережки прибрать тоже не помешает... Хоть мороки много, а выгоды маловато, Агафон Матвеевич никогда не брезговал и мелочевкой. В хозяйстве, как говорится, все пригодится… Еще мамаша Щербинина – самый большой куш его вояжа. Документы она видела, денежки непременно выложит, а он сунет ей пакет с состряпанными на скорую руку бумагами, она и не догадается… Тут Кузякин вспомнил о немце, этом злодее, никак от нее пришел? Хотя нет, мамаша бы ни в жизнь не рассказала никому о шантаже, когда на волоске висит судьба ее сыночка. Наверное, его прислал тот бешеный поляк, хотел уничтожить улики против себя. Но бумаги все сожжены, а пану своих бы неприятностей избежать. Стало быть, не о чем Кузякину и беспокоиться… Составив план, Агафон Матвеевич пошел на Завальную улицу, где, как ранее он разузнал, проживало интересующее его семейство девицы Натали. Увы, в доме том таковых не оказалось - жильцы съехали неделю назад в связи со свадьбой своей дочери и навсегда покинули Вильну. Тогда Кузякин решил найти офицера, чье имя столь жаждал узнать полицейский чин. Надавить, припугнуть связью со шпионкой, пригрозить рассказать о том его начальству и запросить разумную сумму, учитывая его жалование и доходы папаши, о коих имелись кое-какие сведения. Правда, адрес его был Кузякину пока неведом, но разве трудно найти в этом городе, где сейчас находится Главный штаб, служащего в нем офицера? И направил свои стопы к зданию, где располагались, как он слышал, воинские канцелярии. Было воскресенье, на службе только дежурные, остальные отдыхают, в том числе гуляя по улицам сего славного городка. Вскоре он приметил молодого офицера в соответствующем мундире и подошел к нему. – Ваше благородие, – с поклоном сказал Кузякин, – волею случая здесь оказавшись, решил самолично засвидетельствовать почтение и передать привет от батюшки вашему, вероятно, сослуживцу – некоему Сомову Крестьяну Алексеевичу, адресом коего, к сожалению, не располагаю, но, возможно, вы могли бы подсказать мне... – Сомова? Конечно, могу подсказать, – радостно воскликнул молодой офицер, словно только и ждал, когда к нему подойдут с вопросами о Сомове. – Так вы от его батюшки? Он будет весьма счастлив... Я как раз к нему направляюсь, изволите пройти со мной? С этими словами молодой человек подхватил Кузякина под руку и, забрасывая его вопросами: откуда приехали, давно ли, как устроились в Вильне, каково самочувствие Сомова-старшего, – поволок несколько опешившего Агафона Матвеевича по улице, свернул в проулок, потом в другой и наконец стукнул в дверь какого-то дома. – Сомов! - крикнул он. – Сомов, я вам знакомца привел! Дверь распахнулась, на пороге появился рыжеволосый юноша в небрежно наброшенном на плечи мундире. – Щербинин, что кричите на всю улицу? Входите. А что за знакомец? И уставился круглыми зелеными глазами на Кузякина. – От вашего батюшки с приветом. Проездом тут, решил засвидетельствовать, так сказать, самолично... – Письмо привезли? – Сомов пропустил Кузякина в полутемную прихожую. – Никак нет, на словах кое-что надобно передать, – Агафон Матвеевич оглядел невзрачную обстановку: потертый диван, заваленный газетами, покосившийся столик, облупленную краску на дощатых стенах, щербатый пол. – Наедине…
Малаша: Так Сомов - убийца и шпион?! Еще и приятель Шураши. Но Кузякин-то каким образом оказался на воле? Авторы, что ж такое делается? Родионова отстранили, Кузякина выпустили. Другой сбежал бы сразу, куда подальше, а этот за старое. И Шурашу с Кузякиным свели. Ведь Щербинин - это Шураша наш?
apropos: Малаша пишет: Ведь Щербинин - это Шураша наш? Ну да, фамилие его такая. Малаша пишет: что ж такое делается? Родионова отстранили, Кузякина выпустили. Интрига развивается, колода тасуется. Малаша
bobby: apropos Все интереснее и интереснее. И запутаннее... Может, Кузякина отпустили, чтобы за ним последить? Было бы неплохо... А то счас он как ляпнет Шураше что-нибудь относительно его родословной... Боюсь представить, что тогда будет
apropos: bobby bobby пишет: Все интереснее и интереснее. Очень на то надеемся. bobby пишет: Может, Кузякина отпустили, чтобы за ним последить? Кто знает? Впрочем, читатели узнают, конечно. В свое время. bobby пишет: А то счас он как ляпнет Шураше что-нибудь относительно его родословной... Кузякин, душка, конечно, может ляпнуть. Хотя прежде, по идее, ему бы денежки получить с мамаши. А то что за тайна, которую все знают?
Хелга: apropos пишет: Но уже с вами! Ура! Отважный парень, наш Кузякин! Никак не уймется...
Klo: apropos Да уж, Кузякин - авантюрист, каких поискать apropos пишет: Кузякин, душка, конечно, может ляпнуть. Хотя прежде, по идее, ему бы денежки получить с мамаши. А то что за тайна, которую все знают? Вот тут так все перемешалось, что Кузякин уже может натворить что-то сгоряча. И отпустили его как-то странно
Юлия: apropos Здоровья всем, а авторам - в особенности Ох уж этот Кузякин... Доиграется Агафон наш Матвеевич, ох доиграется... А как же там наш барон да Плакса?.. Сердце о ней, бедной, изнылось... Klo пишет: Не побежит ли Плакса "штурмовать" Санглена и спасать барона? А по дороге еще порвет в клочки Агафона Матвеевича bobby пишет: А то счас он как ляпнет Шураше что-нибудь относительно его родословной... Агафон-то наш Матвеевич - психолОг, знаток душ человеческих, он так просто ляпать, да еще и Шураше не станет - все с расчетом человек делает... А у Шураши на лбу написано - юноша неосмотрительный и горячий. Заколет к чертовой матери и никакого тебе дохода, один расход... bobby пишет: Может, Кузякина отпустили, чтобы за ним последить Мутная история... Наверняка с подвохом... Чтоб так просто да так скоро отпустить - не в российской то традиции Барона арестовали, Кузякина отпустили- авторы закрутили...
apropos: Дамы! Klo пишет: Кузякин уже может натворить что-то сгоряча Нервы пошаливают наверняка, но вообще он тип расчетливый и хитрый. Юлия пишет: Чтоб так просто да так скоро отпустить - не в российской то традиции Это точно, но, может, просто повезло. Юлия пишет: Барона арестовали, Кузякина отпустили- авторы закрутили... Чтобы читатели не заскучали.
ДюймОлечка: Ой, авторы, ой закрутили, нас запутали, заинтриговали, теперь столько новых теорий можно строить - кто, зачем, почему и когда
apropos: ДюймОлечка ДюймОлечка пишет: ой закрутили, нас запутали, заинтриговали На том стоим. Главное, самим не запутаться. Продолжение истории: – Щербинин, посмотрите газеты пока, – сказал Сомов приятелю и провел заезжего гостя в другую комнату, побольше и посветлее, но такую же обшарпанную. – Съемное жилье, – сочувственно пробормотал Кузякин, начиная подозревать, что у его жертвы с деньгами дело обстоит не слишком хорошо, коли он не снял квартирку получше. – Ну, что батюшка? – нетерпеливо вопросил Сомов, игнорируя прозвучавшую реплику. – Батюшка ваш, Алексей Крестьяныч, в добром здравии и порядке пребывают, – начал свою речь Агафон Матвеевич. – Да вот беда с ним может приключиться, коли узнает он о вашем знакомстве с некой баронессой... Мари Дюран... Припоминаете сию даму? Сомов густо покраснел, заморгал белесыми ресницами, изумленно глядя на незваного гостя. – А вы, собственно, кто таков будете? Кузякин отрекомендовался. – И что же, господин Кузякин? Мне ваше имя ни о чем не говорит, – отвечал Сомов. – Каким таким образом вы знаете о моих... гм... знакомствах? Я о дамах с незнакомцами не беседую. Извольте объяснить, либо оставить мою квартиру.... - Объясню, всенепременнейше объясню, – заверил его Кузякин. – Хотя вы не хуже меня знаете, что произошло. Водили дружбу с дамой, которая оказалась... как бы сказать... неблагонадежной, в некотором смысле. И была вынуждена в спешке покинуть не только Петербург, но и Россию... И что же получается? Штабной офицер, опора и надежда царя и отечества... а тут такое недоразумение. Представьте, коли о ваших знакомствах узнают... Ваш батюшка, к примеру, товарищи по службе, али – не дай бог – начальство? Сомов двинулся в сторону Кузякина, но остановился в паре шагов, теребя незастегнутую пуговицу мундира. – Как вы сказали, имя этой дамы? – Мари Дюран, француженка, баронесса, весьма вам известная особа, – отвечал Кузякин, с понимающей улыбочкой. – Не столь уж известная, – сказал Сомов. – Ежели я и бывал у нее в салоне, так всего раза три, среди прочих... Впрочем, какого черта я должен вам это рассказывать? – повысил он голос. – Вы что же, меня шантажировать явились моими знакомствами? Поедете к батюшке или к моему начальству явитесь докладывать? И кто вам поверит, вот такому? Сомов окинул собеседника презрительным взглядом. – Могут и не поверить, – согласился Кузякин, – но зерно сомнения, знаете ли, может дать неожиданные всходы. Допустим, какое задание важное вам поручить, а червячок-то и зашевелится: не подведет ли, стоит ли такому доверять? Неразумные знакомства на то и неразумные, молодой человек, что последствиями самыми неприятнейшими порой оборачиваются. Да-с. И где тогда окажутся ваши планы, надежды, карьера? И многозначительно замолчал, всем видом выражая сожаление о том, в какой неприятственной ситуации они все оказались. – Вам-то какая надобность до моих планов и надежд? – возмутился Сомов. – Война, знаете ли, на пороге, не до карьеры сейчас, а я – офицер, и мне ли страшиться какого-то шантажиста. Даже если вам и поверят, что с того? Еще раз вам говорю: я у той дамы бывал случайно, среди прочих, даже и не беседовал почти. Сами посудите – кому скорей поверят: мне, офицеру, или вам, шантажисту? – Вопрос не веры, а сомнения, – напомнил ему Кузякин. – К тому же воинская полиция весьма заинтересовалась автором письма к упомянутой даме. Письмецо-то отрицать не будете? Они пока не знают вашего имени, я не выдал, несмотря на давление и угрозы, потому как жаль мне ломать молодую судьбу. Но коли вы так уверены... вознамерились все отрицать – пожалте, может они вам и поверят... Так направить их к вам? Они будут мне весьма благодарны, должен признать. Другое дело, что вам сие может побоку выйти, в тюрьме, знаете ли, не сладко. Да еще обвинение в шпионаже... Серьезное дело. – Письмецо? Какое такое письмецо? Да вы, негодяй, заврались совсем! – воскликнул Сомов. – Я сроду не писал баронессе Дюран никаких писем! Не было у меня такой надобности! Вот уж тут можете не сомневаться, ежели у вас какое письмо имеется, то оно определенно написано не мною! И будьте так добры – пойдите прочь! Иначе мне придется применить силу.... С этими словами поручик, грозно глядя на Кузякина, решительно вскинул руку в направлении выхода из комнаты. – Как же не писали, коли оно написано. Подпись неразборчива, но по почерку легко определить автора, да-с, – заметил Кузякин, впервые почувствовав некоторую неуверенность. Вместо подписи в письме стояла невнятная закорючка, но Агафон Матвеевич был уверен, что послание сие было написано рукой именно Сомова. Поверенный, что вел дела этой француженки, видел у нее Сомова-младшего, и был весьма тем обескуражен, потому как лично знавал батюшку молодого офицера. Кузякин случаем узнал об этом казусе и письмецо, баронессой оброненное так кстати, подобрал, а там и слухи о высылке мадамы пошли… – В любом случае, вы с ней водили знакомство – сие факт, – сообразил он. – Бывали у нее дома – тоже факт. То, что она оказалась шпионкой, – известно. Кто знает, какие важные, а может и секретные сведения эта мадам успела выведать промеж амурных вздохов и любовных записочек? Изволите доказывать свою непричастность воинской полиции? Ваше право, как говорится, да-с. Кузякин медленно двинулся было к двери, но остановился и обернулся к Сомову. – А ведь по хорошему, мы с вами могли бы столковаться. И полюбезней, да-с. Я готов уехать из Вильны хоть сегодня, да поиздержался, деньжат на дорогу не хватает. Ежели б вы пожаловали мне скромную – весьма скромную сумму, заметьте, я многого не прошу, оградили бы себя от многих неприятностей... – Да вы что, господин хороший! – воскликнул Сомов. – Даже если бы я хотел ссудить вас деньгами... в дорогу, это было бы для меня весьма затруднительно. Разве что возьмете натурой... Старое седло или набор курительных трубок вас устроит? Поручик балагурил, хотя на душе его было неспокойно – бог весть, что можно было ожидать от этого... Кузякина. Почувствовав слабинку, Кузякин решил взять быка за рога. Впрочем, бык выглядел скорее овцой, с которой много не сострижешь. Он рассчитывал получить рублей 500, коли повезет, но куда уж там... И сказал: – Знаю, жалованье офицерское невелико, но батюшка ваш, небось, исправно высылает содержание единственному сыночку? Так и быть, постараюсь уложиться рубликов в... триста. И только вы меня и видели, вместе с вашей воинской полицией. – Да вы негодяй, сударь! Триста рублей! – воскликнул Сомов. – Я вам русским языком говорю - нет у меня денег, а ежели бы и были, не дал бы! – Сомов, что у вас тут? – Щербинин заглянул в комнату, обеспокоенный громким голосом приятеля. – Все в порядке, сейчас я приду, а господин поспешит по своим делам. Приятель, помедлив, скрылся, а Сомов достал из кармана мятую ассигнацию, подошел к Кузякину и почти прошептал: – Вот вам все, что есть, и убирайтесь вон! Кузякин посмотрел на красненькую*, что совал ему офицер, подумал и... взял. Десять рублей на дороге не валяются, а с паршивой овцы... – За вами еще двести девяносто рубликов, – заметил он. – Когда зайти за остальным? – Вы что же, ждете приглашения? Вам же говорят – пойдите прочь, – возмутился Сомов. – Я на службе занят, да и денег у меня, повторяю, нет. Он хотел было добавить, что сам пойдет в воинскую полицию, чтобы сообщить о шантажисте, да и о себе, но вспомнил, что только что дал негодяю красненькую, тем самым невольно став соучастником шантажа. «Вот же я болван, зачем дал? Как он меня окрутил, мерзавец!» – Мне некогда, на дежурство иду, да и товарищ меня ждет. Прощайте, как вас там, Кузякин... – Покамест прощайте, господин хороший, но я еще загляну, да-с, – со сладкой улыбкой на устах сказал Кузякин, хотя дело явно не сладилось – деньгами, судя по всему, сей юноша не располагает, намеками на письмо и воинскую полицию не слишком озаботился и не испугался в должной мере. «Возможно, он, действительно, и не писал того письма, потому и хорохорится», – думал Кузякин, раскланиваясь и пятясь к двери. План его, увы, не сработал, хотя красненькая и пригодится, но это были не те деньги, на которые он рассчитывал. Выходя в прихожую, он чуть не наткнулся на второго офицера, коего Сомов называл Щербининым. «Не тот ли Щербинин, сынок почтенной мадам?» – задался вопросом Кузякин и на всякий случай проворковал: – Имею честь водить знакомство с вашей матушкой, Евпраксией Львовной. Передавайте ей привет от меня... от Кузякина Матвея Агафоновича, – представился он и бочком начал обходить прапорщика. – Вы знакомы с моей матушкой? – радостно вскричал офицер. – Вы в Древково бывали или еще каким случаем? Вы можете зайти к ней, матушка квартирует на... – Щербинин, послушайте, оставьте, – перебил его подошедший Сомов. – Господин сей спешит. Не так ли? – Не то, чтобы спешу... И весьма, весьма рад нашей встрече, – Кузякин так оживленно закрутил головой, что было непонятно, встреча с кем его обрадовала более всего – с Сомовым, Щербининым или обоими сразу. – Идемте, Щербинин, – Сомов подхватил Шурашу под руку и почти силой потащил в комнаты. – Неудобно же, Сомов, господин знаком с матушкой, – сопротивлялся прапорщик. – У меня к вам важное дело, не терпящее отлагательств. Прощайте-прощайте, – крикнул он Кузякину. – Прощай-прощайте! – пропел Кузякин, отчего-то приходя в веселое настроение. Сынок Щербининой простодушен и доверчив, наверняка наивен и податлив, можно на том сыграть... Черкнуть записочку, сослаться на сыночка, планируя новую встречу с Щербининой. Впрочем, зачем им встречаться? Принесет денежки в назначенное место в определенное время – и они в расчете. Он повернулся было к выходу на улицу, как вдруг услышал доносящиеся из-за стены голоса молодых людей – глухие, но, ежели постараться, можно было разобрать и слова... Недолго думая, Кузякин развернулся, пошел на звук – ага, вот и небольшая щель в крашеной дощатой стене – и прильнул к ней ухом. Молодые люди разговаривали громко, и Кузякин мог слышать все, разве что молодой Щербинин частил и глотал слова. – Что у вас за дело, Сомов? – спрашивал он. – Отчего не дали поговорить с этим господином? Мне показалось, вы прямо хотели избавиться от него! – Именно так, хотел избавиться, да и остановить вас, чтобы не наговорили лишнего во вред себе и своей матушке, – отвечал его приятель. – Кстати, откуда он ее знает? - Понятия не имею, - отвечал Щербинин. – А кто он таков? Сомов принялся, не стесняясь в выражениях, объяснять, что из себя представляет его посетитель. – Да что ты говоришь! Подумать только! А я то, дурак, привел его к тебе, он же сказал, что у него письмо к тебе от твоего отца! Что же он от тебя-то хотел, этот сикофант? Кузякин напрягся. Расскажет или не расскажет? Где-то стукнула дверь, и женский голос позвал то ли Сидора, то ли Степана. За стеной Щербинин, глотая слова, сокрушался по поводу баронессы Мари Дюран. «Так и вы, голубчик, значит, бывали у этой дамы?» – пропел про себя Кузякин. – …заявил, что у него, якобы есть письмо, которое якобы я писал Мари! – заговорил Сомов. – А я никогда ей и не писал. – А он тебе его показал? – Нет, но утверждает, что оно у него. Хотя кто угодно… Последующие слова Сомова заставили Кузякина лихорадочно искать в карманах сюртука огрызок карандаша. Выдернув из рукава затертый манжет сорочки, он стал быстро на нем что-то писать, прижимаясь к стене мокрым от пота ухом. Голос Сомова зазвучал приглушенно: разговор, начавшийся на высоких тонах, перешел в более спокойную стадию. – …вообще писем дамам не писал, в жизни, не случалось как-то, – сказал Сомов. – А я писал! – возбужденно отвечал Щербинин. – Не баронессе, конечно, а другой... Разговор пошел о любовных переписках, а затем приятели засобирались уходить, и Кузякин поспешил ретироваться, вполне удовлетворенный уловом. Красненькая могла преумножиться, если действовать правильно. Сомов и Щербинин славно позавтракали в излюбленном офицерами трактире «Литовец», после чего расстались, дабы к вечеру вновь увидеться в клубе Миллера. Домой Сомов отправился уже во вполне благодушном настроении – встреча с шантажистом отошла в прошлое, неприятный осадок от нее сгладился, постепенно растворяясь в более приятных и насущных думах. Но едва он расположился с газетой на диване, в дверь постучали. – Ежели это опять Кузякин… не знаю, что с ним сделаю, – разъярился Сомов и решительно распахнул дверь. На пороге, впрочем, оказался не шантажист, а уже знакомый ему по паре коротких бесед представитель воинской полиции полковник Родионов. – Прошу прощения, поручик, – прихрамывая, Родионов прошел в прихожую и задал именно тот вопрос, который Сомов более всего опасался услышать: – По какому поводу сегодня вас посещал некий господин Кузякин? ------ * Десятирублевая ассигнация
Малаша: Так Сомов не наш шпион? Мне сразу показалось, что он не подходит. У Кузякина слабенькие доказательства причастности Сомова даже с письмом, а без улик еще труднее обвинять. Зато Агафон Матвеевич психолог высококвалифицированный, знает, в какие места нажимать. Не мытьем, так катанием десяточку заполучил. Шураша сам подставляется, ведь Кузякин на том игру может свою построить. Кажется, авторы что-то подобное затевают. (молчу, молчу) Интересно, что Кузякин подслушал из разговора офицеров. Очень радует появление Родионова, за Кузякиным, выходит, следили и выпустили не просто так. Но он мог уехать, и что тогда делать полиции: Опять его арестовывать?
Хелга: Малаша пишет: Так Сомов не наш шпион? Мне сразу показалось, что он не подходит. А, может, хорошо конспирируется. Малаша пишет: Но он мог уехать, и что тогда делать полиции: Опять его арестовывать? Мог, конечно, но нестыковка ведомств дело традиционное.
apropos: Малаша пишет: психолог высококвалифицированный, знает, в какие места нажимать Знает, знает, как выцыганить деньги, жук тот еще. Хелга пишет: А, может, хорошо конспирируется Шпионы, оне такие, должны уметь законспирироваться.
ДюймОлечка: apropos Не, ну каков, а! Хотя все же такая неосмотрительность шантажиста не совсем, мне кажется, в его характере, должен быть более продуманный и шугливый... Может это, с перепугу, на нервах, ошибки стал совершать? Сразу куда-то идти, не прятаться, не затаиться...
Юлия: apropos Прекрасный Кузякин. Невозможно не восхищаться натуральной искрой, талантом, нюхом, что движет им ДюймОлечка пишет: Хотя все же такая неосмотрительность шантажиста не совсем, мне кажется, в его характере, должен быть более продуманный и шугливый... Был бы шугливым - не стал бы шантажистом... Занятие-то весьма-весьма рисковое - без выдержки, азарта и тончайшего знание человеческой натуры никак не справиться... Ходишь-то кожный день по острию ножа, играешь с огнем… Человек, загнанный в угол - это тебе не фунт изюма... И наш Кузякин - мастер, своего дела, талантище... ДюймОлечка пишет: Может это, с перепугу, на нервах, ошибки стал совершать? А в чем же ошибки? Человек действует по отработанному плану, разумно, без истерики... Что же он там подслушал?... Шураша наш разговорчив, однако, не в меру... Малаша пишет: Так Сомов не наш шпион? Вычеркиваем Хелга пишет: А, может, хорошо конспирируется Да уж! Видали мы его с Кузякиным - "шпион" просто на высоте шпионской конспирации... Вычеркиваем.
ДюймОлечка: Юлия пишет: А в чем же ошибки? А в том, что даже зная хорошо человеческую натуру, и даже попав в переплет, тут же почуяв совсем маленькую для себя выгоду, то есть соблазнившись даже не крупной добычей, идет опять на шантаж.
Хелга: ДюймОлечка пишет: Может это, с перепугу, на нервах, ошибки стал совершать? Сразу куда-то идти, не прятаться, не затаиться... Так он больше ничего делать не умеет, а здесь столько возможностей, да и на дорогу потратился, а барон его жестоко разорил. Жадность губит... Юлия пишет: Был бы шугливым - не стал бы шантажистом... Занятие-то весьма-весьма рисковое - без выдержки, азарта и тончайшего знание человеческой натуры никак не справиться... Вот-вот.
apropos: Девочки, спасибо! ДюймОлечка пишет: такая неосмотрительность шантажиста не совсем, мне кажется, в его характере, должен быть более продуманный и шугливый. Ну, похоже, он просто не понял, что оказался в эпицентре шпионской истории = да и откуда ему понять? Арестовать - арестовали, страху натерпелся, не без того, но ведь отпустили. Поначалу решил уехать, потом как-то расслабился, утро показалось мудренее ночи, решил напоследок еще состричь деньжат - по возможности, не предполагая, что идет по следу (ну или в том направлении) - настоящего шпиона, за которым кто только не охотится. Знал бы - тут же сбежал, только его и видели. Но он же не подозревает даже... Решил, что все неприятности позади, вот и понесло его на свою голову. Юлия пишет: Шураша наш разговорчив, однако, не в меру... Шураша в мамашу - оба болтуны и находки для шпионов. Ну и для шантажистов. Хелга пишет: Жадность губит... Не без этого. Бедняжка Кузякин...
apropos: Немного продолжения: Родионов, как можно догадаться, не случайно оказался у Сомова, хотя с утра полковника занимали совсем другие мысли и дела. Несмотря на воскресный день, он спозаранку отправился на поиски Барклая де Толли, коего, увы, не оказалось ни дома, ни в Главной квартире, а дежурный адъютант либо не знал, либо не хотел говорить, где находится министр. Родионов приготовился было к долгому ожиданию в приемной, но не прошло и четверти часа, как с улицы вошел Барклай де Толли, заметил полковника и пригласил с собой в кабинет. – Простите, что беспокою, ваше высокопревосходительство, – начал Родионов, – но обстоятельства потребовали… – Что-то случилось, Иван Павлович? Нашли что-то интересное? – Случилось, – мрачно ответствовал он. – Возможно, нашел, но… Директор отстранил меня от ведения дела Митяева. – Вот как? – Барклай де Толли, похоже, не удивился, показал Родионову на стул, сам сел напротив. – Рассказывайте. Полковник кашлянул, припоминая подробности своего разговора с де Сангленом. Накануне вечером, когда Родионов, прервав столь интересно повернувшийся допрос шантажиста, предстал перед начальником, тот находился в весьма взбудораженном, если не сказать разгневанном состоянии. – Что сие значит?! – кричал де Санглен, размахивая листом бумаги, в котором Родионов узнал документ, найденный им в квартире Борзина. – Копия секретного донесения генерал-лейтенанта Оппермана, – сказал он, замечая, что стол его находится в крайнем беспорядке: бумаги на нем были разворошены, запертые ящики вскрыты и наполовину выдвинуты. – Мне понадобился отчет по делу Борзина, я его искал, – ничуть не смутившись, заявил Санглен, перехватив взгляд Родионова. – И нашел вот это… Как сие попало к вам? – Обнаружил среди бумаг Борзина, – начал было пояснять полковник, но директор прервал его. – В рапорте частного пристава, что присутствовал при обыске квартиры Борзина, о сем документе не упомянуто, – сказал он и с подозрением уставился на своего подчиненного. – Отчего ж так? Вы якобы нашли столь компрометирующую бумагу, скрыли ее от представителя полиции, не сообщили тотчас мне... Как я могу знать, она действительно находилась у Борзина, или лишь вы так утверждаете? – Позвольте! – лицо Родионова залилось краской негодования. И, как всякий ложно обвиненный человек, попытался объясниться: – Я нашел эту бумагу уже после отъезда частного пристава. Де Санглен забегал по комнате, словами, мимикой и жестами выказывая крайнее недовольство действиями своего подчиненного. – И не сообщили мне тотчас обо всем?! Спрятали столь важную улику, не написали отчета, исчезли на весь день… Чем вы занимались, позвольте узнать? Родионов рассказал о задержании Кузякина, а также о фальшивых ассигнациях и окровавленной сорочке, своем визите к пану Пржанскому и попытках застать пани Кульвец. – Что?! Пани Кульвец?! Де Санглен изменился в лице, забегал по комнате, хватаясь за голову. – Нет, никаких бесед с этой пани, вы слышите?! Даже не приближайтесь к ней, тем более с подобными вопросами! Она оклеветана – в том не может быть сомнений! – Но надо выяснить… – начал Родионов, не понимая, отчего вдруг так встревожился его начальник. – Нет, ничего не выясняйте! Тем вы обидите и унизите пани, удостоенную дружбой самого… Де Санглен возвел очи горе и схватился за голову. Родионов, далекий от светских слухов, наконец догадался, что происходит. – Тем паче ее надобно проверить… – Забудьте об этом! – взревел де Санглен. – Никому ни слова! Шантажиста задержанного я прикажу отпустить, пусть убирается восвояси, а то еще начнет болтать, пойдут слухи… – Как – отпустить?! Он только начал давать показания… – Все, я так решил, – де Санглен остановился, перевел дух и свирепо уставился на Родионова. – Вместо того, чтобы разбираться с делом Митяева, вы занялись каким-то субъектом, который для нас не представляет никакого интереса. О гибели Борзина я узнал только благодаря Вейсу, который переслал мне рапорт частного пристава. Из него следует, что сие был несчастный случай, но, в свете найденной секретной бумаги, можно предполагать и самоубийство, обставленное видом несчастного случая. Очевидно, Борзин был завербован – иначе, откуда у него сей документ? – и от страха разоблачения, а то и угнетенный муками совести, покончил с собой! Родионов несколько опешил от столь изощренного логического умозаключения, но посчитал своим долгом поделиться сомнениями по поводу обстоятельств гибели Борзина. – Ваше высокоблагородие, по результатам тщательного осмотра места происшествия и опроса свидетелей, я склоняюсь к мысли об убийстве… – Убийство?! – де Санглен на мгновение замер, но тут же яростно отверг неожиданное предположение. – Никакого убийства! Никаких оснований и улик, совершенно нелепая версия! Зачем кому-то вдруг бы понадобилось убивать Борзина? У нас уже и так до сих пор нераскрыто дело Митяева, – с упреком напомнил он и, понизив голос, добавил: – Не хватало нам еще одного убийства штабного… Государь был бы весьма недоволен… – Но есть основания… – Нет! – рявкнул де Санглен. – Как прикажете, ваше высокоблагородие. Не было смысла спорить с начальством, которое не желало слышать никаких доводов. Родионов мог продолжить расследование этого дела и без ведома директора воинской полиции. – Так и прикажу! И вот что: я отстраняю вас от этого дела. Вообще отстраняю. Так и доложу министру… «Я тоже доложу министру, – со злобой и отчаянием подумал Родионов. – И еще неизвестно, чья возьмет…» – Или, коли уж вас ко мне прислали, – Санглен вдруг вспомнил, что полковника к нему направил сам Барклай де Толли, – займитесь тем купцом, Менгелем. Вокруг него все вертятся подозрительные типы, да и сам он… Впрочем, нет, то дело мною почти завершено… Он явно не желал делиться со своим подчиненным лаврами в деле раскрытия очередного шпионского гнезда. – Последите за графом Шуазелем. Он – бонапартист, и не скрывает этого. Вдруг выдаст себя чем… И, кстати, барон этот…. Вестхоф… Я прочитал записку Борзина – очень подозрительна, очень… Надеюсь, вы догадались расспросить барона, что за дело имел к нему Борзин? – Догадался, – хмуро ответил Родионов. – Господин барон не представляет, о чем с ним хотел переговорить Борзин. – Не представляет?! Ха! – де Санглен вытащил часы, щелкнул крышкой. – Бог мой, опаздываю на ужин к генерал-интенданту. Директор воинской полиции скрылся за дверью. Родионов, про себя чертыхнувшись, начал было наводить порядок на своем столе, но вскоре бросил это занятие и торопливо направился в полицию, где, как он надеялся, еще находился задержанный Кузякин. Теперь полковник постарался максимально сухо и лаконично изложить основные моменты своего вчерашнего разговора с де Сангленом, дабы министру стали понятны причины, приведшие к столь неожиданному и нежеланному для Родионова результату.
Klo: apropos Так вот почему Кузякину так повезло! Между прочим, у нас (у авторов ) барон с прошлого года в застенке томится И читатели тоже... Томятся...
apropos: Klo Да, Кузякин удачно выбрал жертву. Klo пишет: барон с прошлого года в застенке томится Ну, что делать, такая злощасная судьбина у нашего барона. Не всем же, как Кузякину, везетЬ.
Хелга: apropos apropos пишет: Да, Кузякин удачно выбрал жертву. Наконец-то!
ДюймОлечка: apropos Ну вот хоть какое-то пояснение, а то мы все истомились :) Да, не оскудеет земля российская вот такими начальниками, выслуживающимися даже в ущерб хорошим начинаниям.
apropos: Хелга, ДюймОлечка ДюймОлечка пишет: начальниками, выслуживающимися даже в ущерб хорошим начинаниям. Ну да, как можно заподозрить в чем-то подругу царя? Свят, свят... – Итак, ваше предположение об убийстве Борзина и упоминание имени пани Кульвец вызвали резкий отпор де Санглена, – усмехнулся Барклай де Толли. – А шантажиста вы успели повидать? – Увы, – ответил Родионов. – Его отпустили буквально перед моим приходом. – Жаль, очень жаль. Эта история с письмом француженки представляется мне весьма любопытной… Де Санглен, желая угодить государю, намерен отрицать очевидное. Кстати, он сегодня спозаранку искал со мной встречи, сказывал адъютантам, что еще заедет… Верно, по этому поводу. Ну что ж, Иван Павлович, продолжайте свои изыскания, а я переговорю с де Сангленом, дабы он более не вмешивался в ход вашего расследования. – Благодарю, ваше высокопревосходительство, – сказал Родионов, обрадованный возможностью вернуться к своему делу. Конечно, неизбежны новые стычки с директором воинской полиции, который определенно на него обозлится, но полковник был к тому готов. – И не беспокойтесь по поводу де Санглена, – продолжил Барклай де Толли, словно угадав мысли полковника. – Он свою выгоду знает и не захочет портить отношения ни со мной, ни с вами. Откинулся на стуле, пожевал по привычке нижнюю губу и спросил: – Что планируете теперь делать? – Во-первых, разыскать Кузякина – шантажиста этого, – сказал Родионов. – Поищем по постоялым дворам, трактирам… – Ежели он с перепугу не уехал из Вильны, – заметил министр. – Просмотрю у рогаток списки выехавших, в крайнем случае – догоним и вернем. Министр кивнул. – Еще надобно проработать связи полковника Борзина, поискать свидетелей, узнать о его доступе к секретным бумагам… – Я уже отдавал распоряжение по Главному штабу, чтобы вам всячески помогали, давали нужные сведения… – Это было весьма полезно для дела, я не раз прибегал к помощи дежурных офицеров, – подтвердил Родионов. – Очень хорошо… И аккуратно проверьте эту пани… польку… Государь с ней сблизился, и хотя он всегда крайне осторожен в своих высказываниях, кто знает… Барклай де Толли многозначительно замолчал. Родионов кивнул, понимая его опасения, встал и попросил разрешения удалиться, памятуя о множестве дел, ожидавших как его самого, так и министра. Вскоре он уже входил в канцелярию воинской полиции, надеясь застать там Летюхина – и не наткнуться на директора. Удача ему улыбнулась: де Санглена не было, зато за конторкой стоял Летюхин и старательно что-то писал. – Гордей Лукич! – радостно воскликнул Родионов. – Я думал, ты дома сегодня, отдыхаешь… – Дел по горло, рук не хватает, – серьезно ответил квартальный. – А я уж у вас дома был, не застал, вот – записку пишу, – он показал на лист бумаги, лежащий перед ним. – Что-то срочное? – Да как посмотреть. Сказывают, вас от дела нашего отстранили? – Уже вернули… Родионов в очередной раз пересказал свой разговор с де Сангленом, упомянул и о визите к министру – дескать он его сюда направил, перед ним и ответ держать. – Значит, рапорт не вовремя, да убийство не считать убийством… Плохи дела, где сила без ума… Да наша взяла! – Точно так, Гордей Лукич. Да жаль, Кузякина мы упустили – я вчера вечером кинулся в Частный дом, хотел допрос продолжить, но не поспел вовремя, не застал. – Это как сказать, – ухмыльнулся Летюхин, подкрутил ус и продолжил: – Я, ваше благородие, как увидал, что шантажиста вдруг отпускают, забеспокоился, да на свой страх и риск за ним и проследил. Плутал он долго, едва его не потерял, но засек, как он на двор «Конь и головешка» зашел, там на ночь и остался. Я будочнику поручил за ним приглядывать, а с утра сам пришел. Кузякин этот вышел в десятом часу со двора, пошел на Завальную улицу, там с привратником потолковал о каком-то семействе из Вологды, что квартиру снимали, да уехали на той неделе. Потом отправился к Главной квартире армии, покрутился, переговорил с офицером одним и с ним пошел в Глухой переулок, где вместе зашли в дом. А в дому этом проживает некий поручик Крестьян Сомов, что в нашем деле числится среди свидетелей. – Поручик Сомов? Я с ним пару раз беседовал в связи с убийством Митяева. Он в списке тех, кто во время убийства часовщика в Троках выезжал в ту сторону из Вильны. Очень хорошо, Гордей Лукич, ты молодец! А я уж думал, придется искать этого чертова шантажиста по всей Литве… Он и сейчас там? – Нет, поговорили… с полчаса, примерно, затем он вышел и отправился к Главному штабу. Я за ним своего человека пристроил, а сам вас пошел искать. – Все правильно сделал, Гордей Лукич, - сказал довольный Родионов. – Сей же час отправлюсь к Сомову, а ты уж постарайся выявить всех, к кому Кузякин заходить станет. Вот шельмец, а сказывал, что не помнит ничего… – А вы знаете, что наш директор приказал арестовать этого немца, барона, что вчера у шантажиста мы застали? – Нет, откуда ж, – нахмурился Родионов. – И что ему вменяют? – Да из-за той записки Борзина. Обыск у него сделали, нашли какие-то бумаги, говорят, секретные. – Вот это новость так новость! Родионов даже присел от столь оглушительного известия. По долгу службы ему, разумеется, пришлось расспросить Вестхофа о записке и приобщить ее к делу, но не обвинять же Вестхофа в причастности к гибели Борзина только на основании того, что погибший искал с ним встречи? Мало ли записок пишут светские люди, и порой по всяким пустяшным поводам. Потому он в разговоре с министром не упомянул ни об этой записке, ни о бароне… Но секретные документы, якобы найденные при обыске, меняли всю картину. Неужели он таки дал промашку, приняв объяснения Вестхофа за чистую монету? Впрочем, не совсем за чистую – что-то беспокоило его, возможно, именно странное совпадение того, что имя Вестхофа всплыло в деле Борзина, он же оказался и у Кузякина. Еще тот обгорелый фрагмент письма в его руке… Родионов покрутил головой, спросил: – И где барон сейчас? А те бумаги, что нашли? – Не знаю, поутру его куда-то увели, а бумаги директор при себе держит, видимо, – предположил Летюхин. Как бы то ни было, сейчас следовало переговорить с Сомовым. И полковник отправился к поручику.
Хелга: apropos Гордей Лукич на высоте! И вроде, живые получаются фигуры - и Барклай и Санглен.
Таттиана: Здравствуйте, милые дамы! Начала читать «Виленские игры». apropos Хелга , мое уважение! Читаю самое начало, 3 главу. Очень нравится Барклай де Толли, всегда ему симпатизировала, приятно, что его образ раскрывается объективно. Интересно, его только в советское время историки не жаловали? Может, в царское время историки были к нему более доброжелательны, более объективны? Очень нравится Евпраксия Львовна, и имя ее нравится, сразу дух эпохи чувствуется. Пусть с опозданием, но напишу свое мнение о вишневых глазах. Есть такой цвет - темно-карий оттенка спелой вишни, не видна граница между зрачком и радужкой. Поэтому взгляд очень глубокий, тем более, Евпраксия Львовна постоянно плачет, взгляд еще глубже становится. «Эти глаза напротив» даже холодного немецкого барона вывели из замороженного состояния. Буду надеяться, что мадам Щербинина выведет его на чистую воду. А пока смеялась до слез над тем, что она достала его больше, чем шумные офицеры. Заботливая женщина, кажется, невольно хочет включить барона в свое семейство. Буду читать дальше с интересом.
Хелга: Таттиана Очень приятно видеть нового читателя! Спасибо за чтение! Таттиана пишет: Пусть с опозданием, но напишу свое мнение о вишневых глазах. Нет, вовсе не с опозданием, нам очень интересно и важно мнение читателя! Таттиана пишет: Может, в царское время историки были к нему более доброжелательны, более объективны? По разному. Да и в советское время были вполне объективные оценки Барклая, как дальновидного и умного полководца.
Малаша: Теперь стало понятно, почему Кузякина отпустили. Оказывается, это из-за БАси, а мы-то гадали. Слежку он, похоже, не заметил, раз так открыто гуляет. Летюхин молодец, сообразил за ним проследить. (У Летюхина ведь было другое имя? Авторы ошиблись или поменяли?) Очень рада за Родионова, что его вернули к расследованию. Барклай де Толли наш человек. Барон еще в застенках?! Очень за него переживаю. Спасибо авторам, жду продолжения с бароном и Плаксой!!
apropos: Таттиана пишет: Начала читать «Виленские игры» Надеюсь, будет не очень скучно. Таттиана пишет: смеялась до слез над тем, что она достала его больше, чем шумные офицеры. Ну дык, она же как репей вцепилась, и не отцепишь. Малаша пишет: У Летюхина ведь было другое имя? Авторы ошиблись или поменяли? Поменяли в который раз - в третий или четвертый, если не пятый. Все что-то не то было, но вот сейчас, кажется, нашли таки наиболее ему подходящее. Персонажам же имя должно подходить, как перчатка - чтобы не жало, и с руки не сваливалось, и не мешало, и где-то даже украшало. Малаша пишет: Барон еще в застенках?! Очень за него переживаю. Ну это ему только на пользу, как на мой взгляд. Хелга пишет: И вроде, живые получаются фигуры - и Барклай и Санглен. Стараемся, а там уж читателям решать.
Таттиана: Милые дамы, apropos, Хелга, читаю 4 главу. apropos пишет: – Как же так случилось, что вы чуть не убили господина барона, мадам? – пряча в усах усмешку, поинтересовался Пржанский. Та с радостью ухватилась за предоставленную ей возможность и с упоением, сияя увлажнившимися глазами, живописала обстоятельства, которые столь чудесным образом свели ее с «милейшим» бароном». Пан Казимир с внутренним удовлетворением представил себе сцену падения бутылки на голову барона, сожалея лишь, что та была пуста. Когда же Щербинина дошла до восхваления потрясающего мужества, с каким сосед перенес последствия ее «ужасной неловкости», герой анекдота перебил даму самым невежливым образом: – Мадам, вы преувеличиваете мои достоинства, и, кроме того, в Вильне присутствуют более занимательные и важные фигуры, да и событий немало для провинциального города. Не так ли, пан Пржанский? У меня такое впечатление, что Евпраксия Львовна уронила достопамятную бутылку намеренно, чтобы состоялось знакомство. Эта милая дама и молодой Щербинин и есть дезинформаторы на голову барона; а Осип Иванович проделывает то же самое с пани Кульвец и Пржанским. Молодые офицеры штаба - болтуны? Не верю! Что-то подозрительно Евпраксия Львовна расставляла съестные припасы в гостиной барона по всем столикам, явно проводила разведку, может, и подобрала какую важную записку. Дамская артиллерия: мадам Щербинина с ридикюлем против пани Кульвец с бонбоньеркой, я ставлю на Евпраксию Львовну. Хелга пишет о пани Болеславе: ...и через мгновение в гостиной остался лишь терпкий аромат ее духов и нечто необъяснимое словами, что витает в воздухе там, где только что присутствовала красивая женщина. А еще пани Кульвец заказывает платье жемчужно-серого цвета - gris de perles. Описание перекликается с Лермонтовым (Княжна Мери). Я вижу здесь иронию автора над ясновельможной пани. Мери была одета «по строгим правилам лучшего вкуса: ничего лишнего», от нее исходил «неизъяснимый аромат». А вот Болеслава собралась приукрасить наряд благородного цвета розочками, ленточками и т.д и благоухать как цветочная клумба. Ведь она же собирается сразить красотой русского Императора! Буду с интересом ждать, что у нее выйдет. apropos, скучно не будет!
Klo: apropos, Хелга Я поняла, что утратила нить повествования и пробежала все сначала. Многое прояснилось, что-то дополнилось, какие-то моменты у меня так пока и остались в тумане. Поэтому жду продолжения, хотя мне показалось, что с бароном не должно быть все уж очень плохо, раз он тоже стал жертвой Санглена. Хотя кто знает, что там для него еще припасено!
apropos: Девочки, спасибо! Таттиана пишет: Эта милая дама и молодой Щербинин и есть дезинформаторы на голову барона Ну там все на голову бедного барона - и бутылки, и дамы, и... Дезинформировать они, конечно, могут, главное, чтобы не переусердствовали. Таттиана пишет: Я вижу здесь иронию автора над ясновельможной пани Легкомысленная пани, что и говорить. Klo пишет: утратила нить повествования и пробежала все сначала Мы ее тоже периодически теряем, если честно. Но стараемся таки находить и просвещать по мере необходимости и читателей. Надеюсь, какие-то потерянные "ружья" рано или поздно как-то себя проявят. И что-то объяснят.
Хелга: Таттиана пишет: У меня такое впечатление, что Евпраксия Львовна уронила достопамятную бутылку намеренно, чтобы состоялось знакомство. Эта милая дама и молодой Щербинин и есть дезинформаторы на голову барона; а Осип Иванович проделывает то же самое с пани Кульвец и Пржанским. Молодые офицеры штаба - болтуны? Не верю! Евпраксия Львовна - простая барыня из Новгорода... А молодые офицеры разве не любят поболтать? А о чем говорят мужчины? О работе и женщинах, нет? Klo пишет: Я поняла, что утратила нить повествования и пробежала все сначала. Многое прояснилось, что-то дополнилось, какие-то моменты у меня так пока и остались в тумане. Вот как закончим, напечатаемся и прочитаешь еще раз все и сразу! apropos пишет: Надеюсь, какие-то потерянные "ружья" рано или поздно как-то себя проявят. И что-то объяснят. Главное, не растерять эти самые ружья. Хотя, люди вон по десять и более лет книги пишут, так что у нас еще есть резервы.
bobby: apropos Хелга apropos пишет: Ну там все на голову бедного барона - и бутылки, и дамы, и... Бедный барон... Я все жду- не дождусь, когда же авторы его из застенков вызволят...
Таттиана: Здравствуйте, Хелга . Хелга пишет: Евпраксия Львовна - простая барыня из Новгорода... А молодые офицеры разве не любят поболтать? А о чем говорят мужчины? О работе и женщинах, нет? Вам это очевидно как автору, а я поняла свою ошибку, продолжая читать. Поначалу задумалась о том, что случайности бывают не случайны. Навела меня на эту мысль подозрительная активность, с какой мадам Щербинина устремлялась прямиком в гостиную барона, проникала в его квартиру. Она много лет вдовствует, сын уже пять лет живет отдельно, Евпраксия Львовна - дама с характером: я предположила, что ее могли завербовать. Потом поняла, что это всё-таки её характер и темперамент. (Всегда рассматриваю все версии.) Молодой Щербинин. С чего он разговорился перед штатским чиновником? У него свой командир есть, Щербинин под присягой, учился в Кадетском корпусе, он точно знает, как себя вести. Хвастаться он мог лошадью, оружием, меткостью в стрельбе и т. п. Военная тайна - это не та тема. Мне такие военнослужащие в жизни не встречались: даже спустя много лет после армии мужчины говорят, что все еще хранят военную тайну, хотя она уже никому не интересна. А уж если человек связан с составлением карт, то это особая секретность, их воспитывают и прорабатывают. Молодые ребята стремятся держаться на высоте, не подвести командира, хотят выглядеть старше - и много не говорят. Поболтать, подурачиться - да, но на другие темы. В тексте сказано, что Барклай де Толли распорядился распространять дезинформацию. Я была уверена, что молодой Щербинин получил приказ от своего командира заняться этим делом. А его рассказ о покупке лошади за 800 рублей: выглядела эта сцена, как будто матушка и сын разыграли всё перед бароном. Какими умными я их посчитала! Но не могу плохо думать о молодом офицере, как-то обидно за него. Жду, что всё это запутанное дело разрешит полковник Родионов. Видимо, лучше не строить предположения, потому что повороты сюжета очень неожиданны. С уважением, Таттиана.
apropos: bobby bobby пишет: когда же авторы его из застенков вызволят... А надо ли? И без барона события вроде как разворачиваются. Таттиана Таттиана пишет: Навела меня на эту мысль подозрительная активность Гы. Проблема, думаю, в том, что это только читатели знают, что барон - шпион (ну еще его подельник пан Казимир), а остальные персонажи же ни сном, ни духом. Живет по соседству такой милый господин - вежливый, приветливый, приятный во всех отношениях. Хочется и знакомство с ним свесть, как-то скрасить его холостяцкую жизнь - подкормить вкусными обедами, обсудить последние сплетни и проч. Что до Шураши - он воспринимает барона не только как человека, оказавшего помощь матери в трудную минуту, но и как чиновника высокого ранга, что служит в министерстве иностранных дел, т.е. облеченного доверием как министра, так и самого государя. Шураша же болтает не с первым встреченным на улице, а с заслужившим его симпатию и уважение дворянином. Ну а болтливость... Семейная черта. Таттиана пишет: повороты сюжета очень неожиданны Это наше кредо.
bobby: apropos пишет: И без барона события вроде как разворачиваются. Ага, и почти все так или иначе связаны с именем барона. Кроме того, а как же романтическая линия? Соблазнил, понимаешь, даму, и в кустах застенках отсиживается...
Таттиана: Прочитала два раздела романа и продолжаю свои наблюдения за персонажами (наблюдения, может быть, и неверные, но имеют место быть). Барон Вестхоф - не Штирлиц, допустил прокол с участием в дуэли. Милые авторы, возможно я сто раз не права, но выглядело всё так, словно молодежь втянула барона в это сомнительное дело. Противники выстрелили мимо, было ощущение, что у офицеров - сговор. Высокопоставленный чиновник МИДа - участник дуэли, уверена, что этот факт где-то всплывет. Для резидента французской разведки - прокол. Из первоначальной характеристики барона следует, что он любит только счет в заграничном банке, он предал страну, в которой живет несколько поколений Вестхофов (если его величают Николаем Ивановичем, то живут сии бароны в России в нескольких поколениях). Странно, что при таких исходных данных, он дал себя втянуть в заботы о Щербининых. Влюблен в Евпраксию прекрасную? Тогда надо признать, что Щербинина - отнюдь не «простая барыня из Новгорода». Простая так бы не смогла. Она вон и на лошади верхом прогуливается, и мазурку танцует, и стрелять учится, и не робкого десятка женщина. Пока пытаюсь понять её порой кричащие наряды, как будто специально созданные, чтобы окружающие не могли заподозрить, что у мадам Щербининой есть ум, и скрыть её достоинства (в том числе, как я понимаю, стройную фигуру). Настойчивый в поисках полковник Родионов и наблюдательный квартальный Летюхин - Шерлок Холмс и доктор Ватсон - эти точно распутают все хитросплетения. При наблюдении за Родионовым вспоминаются слова Холмса: «Что касается меня, то я никогда не женюсь», - ему просто некогда. Да, и поэтому Родионов должен поймать Вестхофа: барон смешал работу и чувства. Пржанский за идею Речи Посполитой борется и этим понятен, а Вестхоф не выдерживает никакого сравнения: просто за деньги продался французам. Мое впечатление от барона: если наши ему больше предложат, то он на нашу сторону перейдет. А сведения он передал неверные Нарбонну о том, что русские дадут сражение в случае войны, так что барона таки дезинформировали. Пржанский галантен, и как кавалер больше подходит Евпраксии Львовне, и сам её добивается, и внешностью краше... Авторам спасибо!
Klo: Таттиана пишет: Тогда надо признать, что Щербинина - отнюдь не «простая барыня из Новгорода». А она и не простая, только авторы на это прозрачно намекнули, но пока в секрете держат. click hereЩербинин... Эта фамилия ничего ему не говорила, а Вестхоф, хотя и не был со всеми знаком, но обладал прекрасной памятью и помнил все фамилии, когда-либо при нем упоминавшиеся. Следовательно, или ее муж имел высокопоставленных родственников или друзей, или их имела она сама. – Как же вам удалось пристроить сына к князю? – спросил он, словно для поддержания разговора, никак не проявляя своего вдруг вспыхнувшего интереса. – Пристроить? – переспросила Щербинина, в голосе послышалась обиженная нота. – Его отец был доблестным офицером и погиб в бою, хоть из простых дворян, и родня моя не слишком одобряла наш с ним союз. Его заслуги, да моя семья, ужели умный, способный мальчик не достоин такой должности? Я... Таттиана пишет: выглядело всё так, словно молодежь втянула барона в это сомнительное дело. Противники выстрелили мимо, было ощущение, что у офицеров - сговор. Нет, это не они выстрелили в воздух, это барон постарался. Там тоже есть про это фраза, не помню точно, где именно.
Klo: Вот, нашла click here От тайной квартиры он отправился в оружейную лавку, где поимел весьма доверительный разговор с владельцем, затем нанес визит секунданту де Визе. ...Выйдя от Стоврича, он заехал к лекарю, а затем отправился к оружейнику. Барон приехал туда чуть раньше условленного времени, Стоврич немного запоздал, поэтому, когда капитан появился в лавке, оружейник уже засыпал взвешенный порох в пистолеты. – Можете проверить, – барон провел Стоврича в подсобное помещение и указал на пистолеты. – Но мастер знает свое дело. – Вполне вам доверяю, – отозвался капитан, кинул беглый взгляд на оружие... click here ...На той дуэли, к счастью, никто не пострадал, вы поддержали моего Шурашу, а случай помог. Но сейчас... сейчас... это же подлый нечестный человек, что с ним можно сделать? – воскликнула она, не отпуская рукав. – Я никогда не рассчитываю на случай, – веско ответил барон. – Не надеюсь на «авось», а всегда просчитываю все свои ходы и тем добиваюсь нужного мне результата. ...А в дуэли разве не случай помог? – Нет, мадам. – Но как же… Чудом, что друг в друга никто не попал, ведь пули не разбирают… – Ежели они есть в пистолетах, мадам, а ежели их нет, то и убить ими никого не получится, посему случай отпадает, – холодно заметил барон. – В каком месте, говорите, квартирует этот ваш шантажист? – В пистолетах нет пуль? Как это? Что вы имеете в виду, барон? – Имею в виду, что не случай уберег вашего сына на дуэли, только и всего. Адрес! – Но расскажите мне, расскажите, что было с дуэлью? – Мадам, я уже все сказал! – процедил барон
Таттиана: Klo, здравствуйте. Я читаю весьма медленно, до приведенного Вами последнего отрывка не дошла, потому написала, как дело выглядит в моих глазах. Повторю, в моих глазах молодые люди не глупее барона, представьте, что они могли его провоцировать на все эти действия, заманивая в ловушку. Почему нет? Почему считается, что барон умен и совершенен? Сам факт его участия в дуэли прискорбен для него дважды (как для дипломата и как для разведчика). Будучи совсем чуть-чуть знакомой (по рассказам уже отслуживших мужчин) о субординации в Армии, скажу: военнослужащий выполняет приказы только своего командира. Т.е. молодой Щербинин выполняет приказы только кн.Волконского и отчитывается только перед ним. Даже если прапорщика Щербинина спросит о чем-то секретном военный министр, он обязан молчать, а если ответит, то кн.Волконский получит за ненадлежащее воспитание подчиненных. Поэтому я и писала прежде, что не могу поверить в болтливость Шураши, даже если он доверяет барону, то это не повод делиться секретами. Их учат не болтать никому, ни отцу, ни матери, ни жене, никогда, ни при каких обстоятельствах, это - приказ, а не психология отношений. Приказы выполняют даже болтливые и не очень умные мужчины, даже много лет спустя после службы. Простите меня, это моя точка зрения, она отличается от Вашей, я никого не хочу обидеть. Просто считаю молодых офицеров умными и способными молодыми людьми, почему нет? Я знаю, что могу ошибаться во всем, возможно, барон окажется победителем. Но пока имеется подтверждение того, что Вестхофа дезинформировали. Или это он сам дезинформирует французов и является тайным агентом России в лагере врага? Я рассматриваю и такую версию. Простите меня, но мне очень больно считать молодых военных недалекими, болтливыми, наверное поэтому вижу ситуацию по-другому. С уважением, Таттиана.
apropos: bobby пишет: Соблазнил, понимаешь, даму, и в кустах застенках отсиживается... Ну, мужчины. Оне такие - или до канадской границы, или в кусты\застенки. Надеюсь, скоро узнаем, что там с ним происходит. Таттиана пишет: не Штирлиц, допустил прокол с участием в дуэли Не Штирлиц, понятное дело. Ну, я бы не назвала это (дуэль) проколом. Ведь нет такого, что он сначала что-то сделал, а потом подумал. Предварительно он взвесил все за и против, продумал план, так сказать, как и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Как раз все осознанно. Таттиана пишет: Простая так бы не смогла. Она вон и на лошади верхом прогуливается, и мазурку танцует, и стрелять учится, и не робкого десятка женщина Ну, у нее характер, да. Что до остального - и мазурка, и верховая езда - плоды тогдашнего воспитания. Дворянских барышень всему этому учили. Таттиана пишет: А сведения он передал неверные Нарбонну о том, что русские дадут сражение в случае войны, так что барона таки дезинформировали. Ну, тогда как раз готовилось сражение. Мало того - подумывали, чтобы перейти границу и первыми ударить. Багратион, например, неоднократно то предлагал. О планах отступления пока знают только царь и Барклай де Толли (по сюжету романа, разумеется). Так что барон никак не мог получить от них сию информацию. Таттиана пишет: Пржанский галантен, и как кавалер больше подходит Евпраксии Львовне Подходит, точно. Klo пишет: только авторы на это прозрачно намекнули, но пока в секрете держат. Не, ну авторы должны что-то в секрете держать, иначе неинтересно будет читателям. Правда от наших читателей трудно что-то скрыть. Таттиана пишет: не могу поверить в болтливость Шураши, даже если он доверяет барону, то это не повод делиться секретами Ну он секреты и не раскрывает, в общем. Тем более, вряд ли их знает. А обсуждение убийства того же штабс-капитана - к службе его отношения не имеет. Он же не в воинской полиции служит. Ведет обычные светские разговоры - обсуждение сплетен и слухов, которые гуляют по обществу, и о которых любой узнает рано или поздно.
Хелга: Таттиана пишет: Почему считается, что барон умен и совершенен? Почему считается? Совершенных людей просто не существует и не нужно таких. К барону ведь можно относиться, как угодно, кому-то он и его действия нравятся, другим - не очень. Наверно, это значит, что он все-таки получается живым и вызывающим разные, противоположные эмоции. Таттиана пишет: Мое впечатление от барона: если наши ему больше предложат, то он на нашу сторону перейдет. А сведения он передал неверные Нарбонну о том, что русские дадут сражение в случае войны, так что барона таки дезинформировали. Пржанский галантен, и как кавалер больше подходит Евпраксии Львовне, и сам её добивается, и внешностью краше... Вполне естественное впечатление - ведь барон, в отличие от Пржанского, никогда не декларирует свои политические и прочие пристрастия. Хотя, Пржанский, при всей его галантности, совсем не лишен прагматизма. Но мне, как поклоннице Пржанского, очень приятно такое впечатление о нем. Таттиана пишет: Но не могу плохо думать о молодом офицере, как-то обидно за него. Вы склонны идеализировать персонажей, как мне кажется.
Хелга: Сидя за туалетным столиком, Плакса рассматривала себя в зеркале. Вчера вечером, вернувшись к себе на квартиру, она отослала спать взволнованную Феклушу, переоделась в ночную кофту, расчесала волосы, легла в постель и хотела было подумать и поплакать, но вдруг заснула, да так крепко, как давно не бывало. Проснувшись утром, лежала, с удовольствием потягиваясь, и пыталась поймать за хвост хороший — это она точно знала, — но коварно ускользающий сон, и вдруг вспомнила! Все, что наяву случилось вчера… Барон… Николай Иванович, как он целовал ее, как необыкновенно сладки были эти поцелуи… а уж что произошло потом… Она провела руками по бедрам и животу, по груди и шее, прижала ладони к губам, все тело полыхнуло жаром, а внутри сладко заныло. Никогда с нею такого не бывало, даже давным-давно с мужем. Вскочила, пометалась по комнате и села к туалетному столику. «Ведь надо же, какой стыд», — сказала она даме, смотрящей на нее из зеркала. У дамы запылали щеки, подтверждая, что Плакса вела себя весьма неприлично. Мысли текли ручейками и потоками, перемешиваясь в бурную реку. Разумеется, за время ее вдовства за ней пытались ухаживать мужчины, не раз и не два, и замужество предлагали, но она по молодости любила Захара Ильича, хранила ему верность, не позволяя себе принимать и поддерживать ухаживания, годы потекли в заботах, и лишь ночи напоминали о нерастраченной женственности. «Как если барон…. Николай Иванович… с утра придет. А, может, и вовсе не придет. Надо распорядиться, чтобы Пелагея напекла пирогов, да уток нафаршировать, как вчера решили. Шураше отправить и Николаю Ивановичу. Вчера…. Словно сто лет прошло с тех пор, вся жизнь перевернулась. Нет, неловко теперь с пирогами, что подумает? Верно, ушел на службу, вечером вернется и придет. Ах, нет же, нынче воскресенье, какая служба. В церковь надобно сходить… Сон в руку: и кружева, и мясо. Что, если он более не пожелает знаться с нею – не век же спасать ее от невзгод. Да что там говорить, от неминуемой гибели! Что, если то, что произошло меж ними, он счел платой за все свои усилия? Ох, согрешила, не задумавшись, без стыда, так нескромно, так… Но пироги все равно следует напечь! Мог бы зайти, сказать, мол, так и так, Евпраксия Львовна. И не маялась, не думала бы. Нет, все равно бы думала, но иначе, по-другому. Нет, и правильно, что не зашел, а как ему в глаза-то теперь глядеть? А зачем в глаза? Можно и не смотреть в глаза. Глаза у него голубые, как осколки льда, в которых небо отражается. И сам ледовитый. Ледовитый?» Прежде она так и думала о нем – ледовитый. Благородный, добрый, но ледовитый. А нынче никак не могла применить к нему это слово. Вчера он был горяч, ох, как горяч. Ах, если бы пришел и обнял. В который раз одернула себя, пристыдила за такие мысли, да что проку – и в голове, и в теле – он, только он. Что же теперь будет... после вчерашнего? Неужто предложит выйти за него... Замуж собралась, вот потеха, тотчас одернула она себя. Он же молод, моложе ее, ему молодая жена нужна, дети, потомство, сыновья... Бетси Веселовская в самый раз будет. Евпраксия Львовна загрустила и отчего-то припомнила свою тетушку Томилину – ее в сорок лет отставной полковник замуж взял. Небогат, но душа в душу живут. Но полковнику за пятьдесят было, а Николаю Ивановичу лет тридцать. «А если я беременна? Шурашу понесла сразу, с первой ночи с Захаром. Ох, что же будет? Война скоро, беда, а Шурочке воевать». Задумалась о сыне, о вчерашнем нападении и вспомнила, что собиралась поехать на квартиру к Борзину, узнать, что и как. Опасный город Вильна, что ни день, так и несчастье. Ринулась звать Феклу, одеваться, а та тут как тут, ворвалась в спальню, вся взъерошенная, и с порога запричитала: – Барыня, голубушка, беда-то какая! – Что за беда? Что случилось? Сердце заклокотало в груди. – Привратник сказывает: сегодня ночью заарестовали его благородие, господина барона. Приехали и увезли… – Как арестовали? Кого? Барона? Николая Ивановича? Да ты правду ли говоришь, негодная? Не может такого быть! – вскричала Плакса. – Привратник сказал, барыня, как есть правда... – За что? Почему? Слезы набухли и потекли по щекам. «Неужто из-за вчерашнего? Прибил или до смерти убил злодея, что на меня с ножом бросился? А, может, это и не арест вовсе, а по важному делу, срочному, тайному? Нужно дождаться… Узнать... у кого узнать? Кто поможет? Пан Казимир, вот кто в Вильне все знает! Ехать к нему? Нет, напишу записку… » Последняя мысль показалась Евпраксии Львовне вполне разумной. Вытерла слезы и села за бюро. Едва закончила писать, сражаясь со смятением и плохо подточенным пером, как в дверь просунулась кухарка. – Барыня, пироги ставить, али нет? Его благородие, говорят, арестованы… Высохшие было слезы снова хлынули ручьем, закапали на письмо, строчки расплылись мутными кляксами. – Что же такое! Пелагея, голубушка! – закричала Плакса. – Ставить! Пироги, и уток, все, как велено! Кухарка издала булькающий звук и скрылась за дверью. Плакса смяла испорченный лист и взяла было новый, но иная мысль вдруг обожгла ее: разве можно сообщать, что барона арестовали? Нет-нет, не нужно об этом рассказывать, даже пану Казимиру. Бумага и чернила были оставлены, но жажда действий снедала Плаксу, и она решила, что следует съездить, как и хотела, на квартиру к Борзину. Едва оделась и выпила чашку чаю, как пришла Феклуша сообщить, что приехали с визитом пан Пржанский. Словно чувствовал, что нужен. Отпустила горничную в церковь, а сама поднялась навстречу гостю. – Казимир Чеславович, голубчик, как я рада вас видеть! Пан Казимир расцвел улыбкой, явно довольный таким приемом. – Пани Эпракса, дражайшая, ваши слова согрели мне душу. Вы – украшение букета, самый чудесный цветок, амброзия… – А я хотела было… – начала Плакса, но оборвала фразу, решив не признаваться, что только что писала ему пригласительную записку. – Хотела было… поехать к Борзину Федору Гавриловичу. Вы слышали, какое с ним несчастье? – Слышал, пани Эпракса. Ужасное несчастье. Но зачем вам туда ехать? – Узнать, что и как… Вы же знаете, он был добрый приятель моего мужа, Захара Ильича… Краска ударила ей в щеки, мысль о том, что вчера она изменила памяти мужа, застучала в висках. – Добрый приятель Захара Ильича… – повторила Плакса и всхлипнула. – О, добрейшая душа, пани Эпракса, плачьте, вам станет легче! Но ехать на квартиру вовсе не стоит. Там наверняка полицейский пост, вас и не допустят туда. Если не возражаете, я мог бы отвезти вас на прогулку, дабы успокоить ваши чувства. Куда пожелаете. – Нет-нет, я не могу на прогулку, ведь Николая Ива… барона... Я очень благодарна вам за приглашение… Пржанский озадаченно посмотрел на нее. – Не можете? Вас пригласил барон? – Нет, не пригласил… Ах, пан Казимир… Николая Ивановича арестовали… – сказала Плакса, не в силах больше сдерживаться. – Как арестовали? – вскричал Пржанский. Евпраксия Львовна опустилась на стул, вслед за нечаянно брошенными словами хлынули слезы,. Пржанский, сделав круг по комнате, опустился на колено перед нею, рассыпаясь успокоительными речами, при этом изрядно заикаясь. Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вошел барон Вестхоф собственной персоной.
apropos: Хелга Бедная Плакса, столько всего сразу на нее обрушилось. Но хоть барон появился, хотя и не вовремя. Бедный пан Казимир...
bobby: Хелга Как всегда, неожиданно! apropos пишет: Но хоть барон появился, хотя и не вовремя. Ну если бы вовремя, было бы не так интересно...
Малаша: Барон на свободе, очень этому рада! Очень понимаю Плаксу: она волнуется, переживает, не знает, как себя теперь вести. Вдруг барон опять станет холоден, сделает вид, что ничего не было? Конечно, авторы специально сделали барона свидетелем такой неловкой сцены (пан Казимир на коленях перед Плаксой). Спасибо авторам! bobby пишет: Ну если бы вовремя, было бы не так интересно... Все так, но теперь придется за них переживать. Одна надежда, что барон не убьет сразу своего соперника. Таттиана пишет: Почему считается, что барон умен и совершенен? Он не совершенен, но он умен, всегда спокоен, расчетлив в своих словах и действиях. Интересно за ним следить. Есть в нем что-то очень интригующее и привлекательное.
Хелга: apropos пишет: Бедная Плакса, столько всего сразу на нее обрушилось. Зато какая насыщенная жизнь! bobby пишет: Ну если бы вовремя, было бы не так интересно... На том и стоим... Малаша пишет: Очень понимаю Плаксу: она волнуется, переживает, не знает, как себя теперь вести. Вдруг барон опять станет холоден, сделает вид, что ничего не было? А он вполне может, негодяй. Из холодного расчета, скажем. Таттиана пишет: Барон Вестхоф - не Штирлиц, допустил прокол с участием в дуэли. А ведь Штирлиц тоже прокалывался - хотя бы с тем же чемоданом радистки. Зачем он его руками хватал? Другой вопрос, что он умеет находить убедительные объяснения своим проколам.
ДюймОлечка: Хелга Красотища! И ведь и правда, такие мы, от любви глупеем еще больше и накручиваем-накручиваем-накручиваем себя все больше и больше: то почему не идет, то пусть не идет, то хочу видеть, то страшно Сцена, чую, будет огне-ледовитая :)
apropos: ДюймОлечка пишет: Сцена, чую, будет огне-ледовитая Дык лед и пламень, а Казик что-то вроде пороха, гремучий такой. Хелга пишет: А ведь Штирлиц тоже прокалывался И действительно.
Таттиана: Здравствуйте, дамы. Прочитала все три части романа. В середине пришлось возвращаться и читать снова, так как трудно удержать в голове множество фактов. Компания «Барон - Пржанский - Пани Кульвец» вызывает в памяти строки Крылова: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет». Но на их счастье де Санглен мешает полковнику Родионову вести расследование, очень напоминая инспектора Лестрейда. Жаль, что Родионов в подчинении у Санглена, будь полковник независимым сыщиком (как Холмс), он бы справился быстрее. Очень жаль Евпраксию Львовну, которая может пострадать из-за близости к барону. Ведь её пытался убить тот же, кто убил Митяева? Подстерег с ножом. Пока барон оставил нож у себя, посмотрим, что он будет делать с этой уликой. На мой взгляд, сохранить в тайне нападение на Щербинину сейчас для него важнее, чем любовная интрижка с ней. И почему к Евпраксии Львовне уже не в первый раз липнет Ардаевский? Такое впечатление, что он подслушал её разговор с Бетси Веселовской в театре и вовремя прервал его. Порадовал своим разумным поведением (выставил Кузякина) поручик Сомов, хорошо, что у Шураши есть такой друг. Барон тщеславен и любит власть. Хочет влиять на сильных мира сего. Сделала такой вывод, перечитав его встречу с Нарбонном. Эти мотивы сильнее денежных. Евпраксия Львовна не сможет быть с паном Казимиром, её воспоминание о погибшем муже всегда будет стоять между ними. А ухаживает пан Казимир очень романтично, похоже, увлечен не на шутку, даже Болеслава ревнует. Особенно понравилось, как он учил пани Эпраксу стрелять. apropos , Хелга , спасибо, очень интересное (хотя очень запутанное) повествование! Дамы, а вы можете представить, чтобы Штирлиц взвалил на себя заботы о какой-нибудь посторонней фрау и её сыне? С уважением, Таттиана.
apropos: Таттиана Таттиана пишет: очень интересное (хотя очень запутанное) повествование! Спасибо, мы старались, чтобы было не очень скучно читать, но совсем не хотели сие повествование запутывать, оно само как-то закрутилось... куда-то. Таттиана пишет: Барон тщеславен и любит власть. Возможно. sm38: Во всяком случае, похоже, эта игра его увлекает. Таттиана пишет: Но на их счастье де Санглен мешает полковнику Родионову Ну, полковник ищет не столько это шпионское гнездо, если можно так выразиться, сколько тайного агента в штабе армии. Сумеют ли наши ребята не засветиться - другой вопрос. Бася вот подводит. Шантажист еще на их голову... Таттиана пишет: Дамы, а вы можете представить, чтобы Штирлиц взвалил на себя заботы о какой-нибудь посторонней фрау и её сыне? Ну, если бы судьба свела... Почему нет? Он же заботиться о пожилой даме из трактира, на прогулки возит. А у барона еще и личный интерес, так сказать.
Хелга: ДюймОлечка пишет: И ведь и правда, такие мы, от любви глупеем еще больше и накручиваем-накручиваем-накручиваем себя все больше и больше: то почему не идет, то пусть не идет, то хочу видеть, то страшно Да-да, без этого никак. Тем более, наша Плакса в любви, как юная дева. Бетси Веселовская, наверно, и та поопытней будет. Таттиана пишет: На мой взгляд, сохранить в тайне нападение на Щербинину сейчас для него важнее, чем любовная интрижка с ней. Возможно, он и сам еще не разобрался, что важнее. Таттиана пишет: Евпраксия Львовна не сможет быть с паном Казимиром, её воспоминание о погибшем муже всегда будет стоять между ними В том смысле, что они оба воевали в одной битве за Вильно, но по разные стороны? Таттиана пишет: Дамы, а вы можете представить, чтобы Штирлиц взвалил на себя заботы о какой-нибудь посторонней фрау и её сыне? А радистка Кэт с двумя младенцами? Хотя, конечно, здесь у Штирлица был рабочий интерес.
Юлия: Хелга apropos Дорогие авторы! Чудная Плакса, я не устаю восторгаться непосредственной ее натурой - "такая вся внезапная противоречивая" И Штирлиц с Йоганом Вайсом находили в сердце и графике место для нежных чувств и заботе о ближнем... Но даже бы если и не находили - это было бы проблемой авторов. которым, несмотря на характер деятельности героя, надо изобразить живого человека, а не клише супер-шпиона Одно но... Мы все застыли - барон на пороге, пан Каземир на колене перед Плаксой, Плакса меж двух... А читатели - с отвисшей челюстью и зашедшемся в бешенном переборе сердцем... Продолженья..
apropos: Юлия Юлия пишет: "такая вся внезапная противоречивая" Вот точно. Сама себя еще и накручивает. Юлия пишет: надо изобразить живого человека, а не клише супер-шпиона Ври, кстати, очень верное замечание. Даже шпиону не должно быть чуждо нечто человеческое. Юлия пишет: Продолженья.. Надеюсь, скоро будет.
Хелга: Юлия пишет: Но даже бы если и не находили - это было бы проблемой авторов. которым, несмотря на характер деятельности героя, надо изобразить живого человека, а не клише супер-шпиона Что и сложно.
Таттиана: Уважаемые авторы, читаю роман повторно, теперь уже только роман (без обсуждения), чтобы ничто не отвлекало от повествования. Продолжаю делиться впечатлениями. При таком прочтении роман воспринимается именно как шпионский авантюрный исторический, как детектив. Любовные настроения, переживания и страстные порывы героев - часть общего детективного исторического сюжета, они изящно вплетаются в повествование, но главное - сама шпионская интрига. Кузякин - отчаянный мужичок. Не удивляет, что он шантажирует беззащитных женщин, но как он решился идти на Пржанского, не побоялся шантажировать его рубашкой? От жадности совсем потерял страх. Хелга пишет: Думая о своей тяжелой доле, из-за которой вынужден терпеть незаслуженные обиды и унижения, а то и угрозы, Кузякин стал подниматься из-за стола, примеривая расстояние до двери, но прежде чем он успел сделать первый шаг, как за руку его подхватил Стась, явившийся будто черт из табакерки. – Пан выпил лишнего, как бы не упасть, – прошептал он на ухо Кузякину. – Я провожу пана до дому, если пан не возражает. Еле ноги унес, от барона и Родионова натерпелся и опять принялся за старое - вздумал шантажировать молодых офицеров. Пусть они неопытные, но здоровые и вооруженные, могут поколотить Кузякина или припугнуть. Пани Болеслава, возможно, занялась шпионажем, потому что явно не равнодушна к пану Казимиру, она ведь старалась заслужить его похвалу, хотела заставить его ревновать, рассказывая о де Визе, Императоре, бароне. apropos пишет: «То-то поразится Мирек, – думала Бася, присматривая в толпе очередную свою жертву, – когда я ему расскажу о каких-нибудь тайных переговорах Петербурга с Берлином или… Веной». Она была уверена, что легко разговорит тщеславного немца и выведает у него любые сведения, ему известные. К тому же ее грело воспоминание, как одним своим появлением обратила в бегство эту скучную старую особу, недавно столь заинтересовавшую Мирека. Ее гнев понятен, поступок с рубашкой - желание не только отомстить, но и обратить на себя внимание. И это ей удалось на славу. Очень понравился романс, который пел Стоврич на пикнике. Хорошие стихи и соответствуют моменту, когда все готовятся к войне, и молодым офицерам хочется, чтобы юные девы любили их, ждали их возвращения или оплакивали, если придется погибнуть в бою. Хелга пишет: В том смысле, что они оба воевали в одной битве за Вильно, но по разные стороны? Именно так. По натуре пан Казимир - воин, шпионом стал вынужденно в мирное время. И рвется встать под знамена Наполеона, теперь он окажется против молодого Щербинина. Увы... Хотя в «Гусарской балладе» был Винсенто Сальгари. Кто знает, какая воля автора по отношению к пану Казимиру: он уже на коленях перед прекрасной русской пани - любовь, бывает, чудеса творит. Полковник Борзин не вызвал гвардейского капитана на дуэль, а было оскорбление чести: слова «Шулер! Мошенник!», извинений со стороны капитана не было - т. е. конфликт остался. Борзин вел себя трусливо. Поняла, почему Евпраксия Львовна не обращалась к нему за помощью в трудную минуту - ненадежный он, хотя и друг семьи, к нему только с небольшими просьбами можно было обратиться. Полковник Родионов - мой любимый герой, скромный, трудолюбивый, честный, вынес с поля боя раненого Барклая де Толли. Хотя у Родионова нет любовной линии, считаю его главным героем шпионского романа, ведь герой такого романа - сыщик. С уважением, Таттиана.
Таттиана: Поручик Сомов - загадочная личность, начиная с его имени. Крестьян - не нашла такого имени в списке православных имен, святого с похожим именем нет, Кристиан - католическое имя. Значит, Крестьян - имя мирское, а при крещении ребенку дали имя по Святцам, не известное читателям романа. Евпраксия - помню это имя со школьных уроков истории, княгиня Евпраксия Рязанская Зарайская, но не знала, что она - святая. Так что у Евпраксии Львовны небесная покровительница - Святая благоверная княгиня Евпраксия Рязанская Зарайская. Чтение романа очень увлекательно, дает много информации к размышлению.
apropos: Таттиана Таттиана пишет: роман воспринимается именно как шпионский авантюрный исторический, как детектив. Это славно, коли так. Мы именно того и пытались достичь. Таттиана пишет: Еле ноги унес, от барона и Родионова натерпелся и опять принялся за старое - вздумал шантажировать молодых офицеров. Возможно, уже попадал в неприятные ситуации, но относится к тому философски, рассматривает как неизбежные издержки своей "профессии". Ну и жадность, которая, похоже, рано или поздно его погубит. Таттиана пишет: Пани Болеслава, возможно, занялась шпионажем, потому что явно не равнодушна к пану Казимиру Ну, мне кажется, она просто не может перенести его равнодушие, ей надобно всех увлечь и уложить к своим ногам, а пан Казимир как-то не поддается, ей и обидно. Таттиана пишет: Хорошие стихи и соответствуют моменту Спасибо, мне они тоже очень нравятся, это Хелга у нас мастерица. Таттиана пишет: он уже на коленях перед прекрасной русской пани - любовь, бывает, чудеса творит. Ну, посмотрим, куда его любовь заведет. Таттиана пишет: считаю его главным героем шпионского романа, ведь герой такого романа - сыщик Ну, у нас как-то несколько сыщиков образовалось - и пан Казимир свою лепту вносит, и барон, ну и Родионов, конечно, тем более по должности. Таттиана пишет: Крестьян - не нашла такого имени в списке православных имен, святого с похожим именем нет Тогда многих почему-то называли таким именем. Мы его увидели в списках чиновников министерств тех лет (не раз встречали такое имя), нам понравилось, и решили назвать так одного из персонажей. Таттиана пишет: помню это имя со школьных уроков истории Боюсь, у нас все проще - подбирали имя героине позаковыристее, нашли в списках имен, понравилось, взяли. Таттиана пишет: Чтение романа очень увлекательно, дает много информации к размышлению. Спасибо, очень приятно! Таттиана Большая просьба - не пользоваться капслоком (не писать заглавными буквами) - такой шрифт трудно читается и воспринимается. Для выделения лучше пользоваться жирным текстом. Спасибо!
apropos: Продолжение. Злоключения барона в воинской полиции, по счастию, продолжались не слишком долго. Поутру охранник принес ему довольно скудный завтрак, кипу старых газет и потрепанный томик романа под заманчивым названием «Дмитрий и Надежда, или Замок на берегу Урала, российская новость», отчего-то написанного французским автором и переведенного с французского же языка. Барон, тем не менее, роман отложил и погрузился в изучение бог весть как сюда попавших, основательно пожелтевших номеров «Московских ведомостей» за 1808 год. Впрочем, он не столько читал газеты, сколько анализировал происшедшие события и продумывал свои будущие действия. История с соседкой, завершившаяся столь бурной сценой – барон с удовлетворением припомнил некоторые пикантные подробности их рандэ-ву, вызывала у него определенное беспокойство. Версия с попыткой ограбления выглядела неправдоподобно – вору достаточно было выхватить ридикюль и сбежать, но он бросился на Щербинину, нанес точный – прямо в сердце – удар, и лишь случайность спасла ее. Следовательно, она была целью, некто желал ее смерти с такой силой, с какой вонзил в нее лезвие кинжала. Кто же это мог быть – и, главное, что послужило причиной, из-за чего понадобилось ее убивать? Что видела, слышала или сделала сия непоседливая, во все сующая свой любопытный носик дама, на что последовала подобная реакция? Ему придется в этом разобраться и оградить ее от подобных опасностей. Вестхоф перебрал все детали вчерашнего происшествия, остановившись на моменте, когда отбросил нападавшего в сторону. Закрыл глаза, сосредоточился и попытался воссоздать свои ощущения… То был мужчина, явно не старый, но и не слишком молодой, ростом чуть ниже и весом определенно не тяжелее его самого, в меру жилистый и верткий. Что-то было еще… Да, на плече, за которое ухватился барон, под плотной тканью плаща, прощупывалось нечто твердое, похожее на… Эполет? Барон нахмурился, перевернул страницу газеты и уставился в заметку, где утверждалось, что живопись имеет куда большее влияние на публику, нежели поэзия. «О поэзии судят прежде, нежели удивляются ей; чтож касается до картины, то обыкновенно удивляются ей, прежде нежели станут судить об оной»* (Орфография сохранена.) – писал автор заметки. Отчего-то барону пришли на память детали его столкновения с полковником Родионовым на квартире шантажиста. «Судит ли прежде, чем удивляется, Родионов?» – невольно подумал Вестхоф, признавая в этом представителе воинской полиции достойного и даже опасного противника. Полковник производил впечатление умного, наблюдательного и решительного человека. Впрочем, теперь это не имело какого бы то ни было значения: Родионова сняли с дела, а де Санглен вряд ли распутает сей клубок. Хотя шантажист все еще находился в руках полиции, и на допросах могло всплыть имя автора письма, адресованного Мари Дюран. «Но это им ничего не даст, – поразмыслив, решил барон. – Письма нет, как нет и других доказательств связи имярека с упомянутой дамой, кроме голословных утверждений шантажиста». О баронессе Дюран он слышал еще в Петербурге, но знакомства с нею не водил, вполне резонно предполагая, что дама сия, скорее всего, носит вымышленный титул и принадлежит к числу разного рода авантюристов, якобы бежавших от Наполеона. Она не была принята в обществе, блистала в полусвете в окружении многочисленных поклонников, преимущественно офицеров. Наконец этой зимой пошли слухи, что баронесса весьма настойчиво интересуется состоянием армейских дел, и ей пришлось спешно покинуть Петербург и, видимо, Россию. Но если именно она сумела завербовать такого ценного агента, как Невидимка, то свою миссию она выполнила весьма и весьма успешно. Конечно, можно было бы нынче посокрушаться о том, как не вовремя к Кузякину явилась полиция – еще чуть, и барону стало бы известно нужное имя, но он никогда не сожалел об упущенных возможностях, признавая сие бесполезным и даже вредным занятием. Иначе сейчас ему пришлось бы переживать вдвойне – не только из-за прерванного разговора с Кузякиным, но и из-за несостоявшейся встречи с Борзиным, чья гибель теперь представала в совершенно новом свете. Когда де Санглен на допросе протянул было ему бумагу, найденную у покойного, барон таки успел заметить почерк, которым она была написана. Весьма знакомый почерк, надо сказать. Все это выглядело крайне странно, если не сказать больше. Да и на мадам Щербинину напали уже после гибели Борзина… Вестхоф отложил просмотренный номер газеты и взглянул на часы. Они показывали четверть десятого. «Верно, канцлер еще не встал», – подумал барон и с усмешкой представил, как де Санглен под дверью караулит графа Румянцева или князя *** – непосредственного начальника Вестхофа, дабы показать им найденные при обыске бумаги. Но дело, тем не менее, вскоре разрешилось: не успел барон приступить к изучению очередного номера «Ведомостей», как стукнула дверь его комнаты, и на пороге появился какой-то мрачный офицер. – Вы свободны, господин барон, – сообщил он. – Директор воинской полиции приносит вам извинения за доставленные неудобства и весьма сожалеет… Барон бросил газету на лавку и поднялся. – О чем сожалеет? Что его версия о том, что я шпион, убийца и кто там еще – не подтвердилась? Офицер смутился. – Напротив, он весьма рад, что вы свободны ото всех подозрений, – пробормотал он. – И сожалеет, что лично не может засвидетельствовать вам свое почтение, но надеется, что вы с пониманием отнесетесь… И посторонился, придерживая распахнутую дверь. Барон надел сюртук и вышел в коридор, откуда был препровожден на улицу, к ожидающему его экипажу. – Служебные документы оставлены в канцелярии министерства иностранных дел, а вот это, – офицер показал барону пухлую папку, которую он держал в руках, – ваши личные бумаги… Позвольте отвезти вас домой? Кучер уже распахивал дверцу экипажа, но Вестхоф отрицательно покачал головой. – Пройдусь пешком, с вашего позволения, – буркнул он, забрал папку, сунул ее себе под мышку, повернулся и отправился восвояси. Было приятно пройтись по воздуху и размять мышцы после долгого сидения взаперти. Барон шел и обдумывал, как передать Невидимке адрес для связи – в книге оставлять подобную информацию было неблагоразумно, для того следовало подыскать промежуточный тайник. Мысли об этом таинственном агенте вновь привели его к инциденту с соседкой. Барон хмыкнул и ускорил шаг. По пути, в проулке, проверил тайник – там лежала записка от Пржанского, извещавшего, что все под контролем. Речь, видимо, шла о пани Кульвец. «Хоть что-то под контролем», – скептически усмехнулся барон. Вскоре он уже принимал горячую ванну, приготовленную взволнованным Леопольдом, хлопочущим над своим хозяином, как наседка. В соседней комнате барона ожидал горячий поздний завтрак. – Что дома? – спросил Вестхоф, приступая к трапезе. – Наследили, набросали всего, сломали ящик стола, – пожаловался Леопольд на полицейских, проводивших обыск. – Полночи потом за ними убирал. – Кто-то знает?.. – Похоже, привратник видел и соседским слугам сообщил, – сказал слуга. – Стучались сюда с самого утра, да я не открыл. Барон кивнул, неспешно доел омлет, запил его крепким бульоном, закусил пирогом, затем выпил две чашки кофе с булочками, и только после этого встал. – Навещу мадам Щербинину, – сказал он и вышел из квартиры. На втором этаже дверь ему открыл Корней, и барон без докладу прошел в гостиную, где увидел госпожу Щербинину, сидящую на стуле, и коленопреклоненного Пржанского перед нею. – Мадам, – барон поклонился соседке и кинул убийственный взгляд на поляка.
Малаша: Очень рада за барона, что его выпустили. Но! Жестокие авторы остановились на том же месте с паном Казимиром. Читателям опять переживать? Барон необычайно хорош, такое спокойствие и ясность мыслей в любой ситуации. Но убийственный взгоял все-таки кинул на соперника, не удержался. Много интересного он надумал. С Борзиным пока неясно, ведь его тоже убили, Родионов так думает, и барон что-то подозревает. Продолжения! Таттиана пишет: Кто знает, какая воля автора по отношению к пану Казимиру: он уже на коленях перед прекрасной русской пани - любовь, бывает, чудеса творит. Не похож пан Казимир на влюбленного. Он же барону хотел досадить, за Плаксой потому и стал волочиться. Но может, и правда увлекся?
Хелга: apropos Не знаю, я, конечно, очень субъективна, но барон просто как живой. Жизненный такой. Малаша пишет: Жестокие авторы остановились на том же месте с паном Казимиром. А славно получилось, да? Таттиана пишет: Любовные настроения, переживания и страстные порывы героев - часть общего детективного исторического сюжета, они изящно вплетаются в повествование, но главное - сама шпионская интрига. Да, мы стараемся, хотя, возможно, интрига уже заплетена слишком туго. Спасибо за чтение и характеристики героев!
Юлия: apropos Ах, барон... Хелга пишет: Что и сложно Но автором это превосходно удается - живехонек барон наш... А как хорош - слов нет... Понимаю Плаксу на все сто Таттиана пишет: Крестьян - не нашла такого имени в списке православных имен, святого с похожим именем нет, Кристиан - католическое имя. Значит, Крестьян - имя мирское, а при крещении ребенку дали имя по Святцам, не известное читателям романа. Не уверена что это важно... Но уж коли роман исторический... Едва ли такая ситуация была возможна в 19 веке. Все объясняется гораздо проще - Христиан - святой не разделенной церкви (были и такие времена), а значит, почитается всеми церквями... И более того, он есть в православных святцах. Да и имя-то греческое... Как иначе?.. Специально порылась - празднуется 6-го июня вместе с кучей другого народа... Просто ныне оно не слишком популярно - вот его и опускают, чтоб не множить список... Но ответственные граждане (например в Свято-Елисаветинском монастыре http://svjatye-obitel.ru/pravoslavnye-svyattsy-kak-vybrat-imya-po-svyattsam/) поминают его Так что Крестьян Сомов, любезный моему сердцу, волне правоверный член общества, без каких-то великосветских прозвищ Малаша пишет: Но! Жестокие авторы остановились на том же месте с паном Казимиром. Читателям опять переживать? Издеваются...
apropos: Дамы, спасибо! Малаша пишет: Барон необычайно хорош, такое спокойствие и ясность мыслей в любой ситуации Ну, кто знает, что там внутри клокочет, снаружи только ледяной. Но хорош, да, мне тоже нравится. Хелга пишет: барон просто как живой Гы. Это хорошо, это правильно. Юлия пишет: Понимаю Плаксу на все сто Повезло ей, такого мужчину заинтересовать. Хелга пишет: А славно получилось, да? Такая закольцовочка получилась. Совершенно случайно, конечно же.
Таттиана: apropos , спасибо за подробный ответ и за продолжение романа . Интересно узнать, есть ли прототип у Кузякина. Малаша пишет: Не похож пан Казимир на влюбленного. Он же барону хотел досадить, за Плаксой потому и стал волочиться. Но может, и правда увлекся? Каждый читатель понимает по-своему. Может, пан Казимир и не влюблен, но не равнодушен с самого начала, с первой встречи на приеме. apropos пишет: Пржанский, наоборот, не без удовольствия, окинул мадам Щербинину быстрым оценивающим взглядом – не молода, но свежа лицом и фигурой приятна, а если и многословна, так ведь она же женщина. Он в ней всё принимает: болтливость, наряды, слезы, неугомонный характер. И начинает ухаживание, предлагая достать приглашение на бал и ангажируя пани Эпраксу на польский танец. Во время танца - apropos пишет: Пан Казимир решил воспользоваться случаем, дабы расположить к себе эту очаровательную и непосредственную вдовушку и, возможно, сблизиться с ней настолько, насколько молодой, полный сил муж может сблизиться с заезжей дамой, без каких-либо обязательств, а лишь к взаимному удовольствию. И не только по причине, что вдова весьма ему нравилась, но и потому, что барон явно строил такие же планы в отношении общительной пани. Соперники - да. Но ухаживает пан Казимир ради себя самого, зажегся, не зря Болеслава ревнует и говорит колкости Евпраксии Львовне в театре. Юлия , большое спасибо за объяснение относительно имени Крестьян, я надеялась, что откликнется кто-то, у кого больше информации, чем у меня. Для шпионского романа бывает важна каждая деталь. Поручик Сомов мне самой нравится и я не имела в виду прозвищ, а то же самое, о чем пишете Вы. Значит, его имя, данное в крещении - Христиан, а в обществе - Крестьян. Спасибо за ссылку на полный список имен, буду пользоваться (в моем справочнике для мирян указано только женское имя Христина). Хелга , шпионская интрига побуждает читателя мыслить, она, как математика, ум в порядок приводит (с).
Хелга: Юлия пишет: Но уж коли роман исторический... Едва ли такая ситуация была возможна в 19 веке. Все объясняется гораздо проще - Христиан - святой не разделенной церкви (были и такие времена), а значит, почитается всеми церквями... Неразделенная церковь - сколько печалей можно было бы избежать, если бы она осталась такой. Спасибо за справку и ссылку! Чем еще и привлекательно ваяние исторического романа, так это копанием в матчасти, да-да! Таттиана пишет: Может, пан Казимир и не влюблен, но не равнодушен с самого начала, с первой встречи на приеме. Неравнодушен, это да! Наверно, Плакса, кроме внешней привлекательности, манит своей непосредственностью и искренностью. (что-то есть в ней от Бриджит Джонс, ей-ей ) Таттиана пишет: шпионская интрига побуждает читателя мыслить, она, как математика, ум в порядок приводит (с). Золотые слова!
Таттиана: Хелга пишет: Неравнодушен, это да! Наверно, Плакса, кроме внешней привлекательности, манит своей непосредственностью и искренностью. (что-то есть в ней от Бриджит Джонс, ей-ей ) Как я рада, что отвечает и разъясняет автор! Полностью согласна. Она очень живая, и увлеченный пан Казимир во время прогулки в дубраву Закрета говорит лишнее: Хелга пишет: – Никаких сомнений, пани Эпракса, что вы прекрасно управляетесь с имением! Велико ли оно? Такой нежной даме, хоть и умелой хозяйке, нужна поддержка сильной руки... Здесь Пржанский запнулся, ощутив, что в своем красноречии нечаянно зашел слишком далеко – туда, куда у него и мыслей не было заходить. Мыслей не было, а зашел чуть ли не с предложением... Мне это очень нравится. М. В. Ломоносов писал: «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит». Мне показалось правильным сравнить шпионскую интригу с трудной математической задачей: разбираться сложно, надо рассматривать все условия, порой кажется, что решить невозможно, но и оторваться невозможно - хочется найти ответ. Успехов авторам!
ДюймОлечка: Авторы, благодарю за такой живой и даже где-то трепетный кусочек про барона, пусть он и думает о делах, но он тут такой мужчина-мужчина, настоящий мужчина
apropos: Дамы! Таттиана пишет: Интересно узнать, есть ли прототип у Кузякина. Прототипа нет, собирательный образ. Хелга пишет: Спасибо за справку и ссылку! Присоединяюсь! Юлия, очень интересно и познавательно! Таттиана пишет: Мыслей не было, а зашел чуть ли не с предложением... Пан Казимир тоже сначала говорит, а потом думает. Порой. ДюймОлечка пишет: он тут такой мужчина-мужчина, настоящий мужчина Ну да: моя женщина, никому не позволю покуситься.
apropos: Чуток продолжения. – Мадам, – барон поклонился соседке и кинул убийственный взгляд на поляка. – Пан Казимир, какая неожиданность, – процедил он. – Надеюсь, не помешал? Вскочили оба – Пржанский молча, с мрачной усмешкой, мадам взволнованно вскричала: – Николай Иванович, вы вернулись! Всхлипнула, порывисто подошла и, чуть задыхаясь и глотая слова, заговорила: – Вы вернулись, ах, какое счастье! То есть, я хочу сказать, что мы все очень беспокоились, что же случилось... Говорят, вы были, как это сказать, в тюрьме? Или все это неправда, и привратник все перепутал? Я посылала Корнея спросить, но Леопольд не открывал дверь, видимо, его не было в квартире. Щербинина прижала руку к груди и замолчала, не сводя встревоженных глаз с барона. Пан Казимир воспользовался паузой, чтобы ответить на вопрос барона: – Нет, вы не помешали, барон, напротив, как видите, ваше возвращение весьма обрадовало присутствующих... – Вижу, – бросил барон и повернулся к соседке. – Мадам, вам не стоило так беспокоиться. Небольшое недоразумение, благополучно разрешенное. Как видите, я жив, здоров и свободен. – Жив, здоров и свободен, – повторила она, смущенно улыбаясь. Дотронулась до рукава баронова сюртука и отдернула руку, словно обожглась. Обернулась к Пржанскому. – Видите, пан Казимир, барон жив, здоров и свободен... – Вижу, – в тон барону отвечал тот, про себя подумав, что пани Эпракса сегодня склонна повторять одни и те же фразы по нескольку раз. Видимо, вследствии ажитации. – А мы здесь, с паном Казимиром обсуждали... я сказала, что вы арестованы, и он пытался успокоить меня. Вы же знаете, я так слезлива, просто беда, en larmes... (в слезах) Казимир Чеславович, он очень добрый отзывчивый человек... – Да, я такой, – мрачно подтвердил Пржанский, мечтая удалиться и в то же время расспросить барона о причинах его ареста. – Почему вас арестовали? – продолжила она. – Вы всю ночь были в тюрьме? Там, верно, холодно и сыро? А где вы спали? Вы голодны? Пелагея печет пироги и уток готовит... Вы пообедаете у нас? И вы, Казимир Чеславович, отобедайте... – Мадам, меня не арестовывали, я не был в тюрьме, и я не голоден, – сказал барон и мысленно призвал на помощь все свое терпение. Женщинам всегда надобно все знать. И не столько адресуясь к даме, сколько к Пржанскому, который наверняка изрядно всполошился от известия об его аресте, разъяснил: – У полковника Борзина нашли записку, мне адресованную, в которой он просил о встрече. Не знаю, зачем я ему понадобился, мы с ним так и не увиделись, но в воинской полиции предположили, что я могу что-то знать о делах погибшего. К сожалению, я ничем не смог им помочь, на том и распрощались. – Стало быть, ничего предосудительного не нашлось, – молвил Пржанский. – Весьма рад... за вас, барон. – Федор Гаврилович вам записку написал? – воскликнула Щербинина. – И что же в той записке? Отчего же вы вчера... Она осеклась, краска хлынула ей на лицо и грудь, пробормотала: – Как это ужасно то, что произошло, как ужасно! Не могу поверить, что его больше нет... с нами. Щербинина залилась слезами, к ней метнулся пан Казимир, подал платок, помог сесть и захлопотал подле, словно встревоженный петух. Вестхоф не намеревался бодаться с Пржанским за право обмахивать даму платком или разыскивать ее нюхательные соли. «Пусть натешится, за ней ухаживая. Он уже проиграл», – с внутренней довольной усмешкой подумал барон. Впрочем, сейчас ему было не до сантиментов. Надобно было выпроводить отсюда Пржанского и задать мадам Щербининой ряд вопросов, на которые он хотел получить вразумительные ответы, насколько сие было возможно, памятуя о характере и темпераменте упомянутой дамы. – Пан Казимир, не уделите ли мне... – начал он, как снаружи постучали. Головы всех присутствующих невольно оборотились на звук, дверь распахнулась, и в комнату вошел не кто иной, как небезызвестный полковник воинской полиции господин Родионов. – Весьма удачно застал вас здесь, пан Пржанский, барон Вестхоф, – учтиво поздоровавшись, сказал Родионов. (Вы-то мне и нужны!)
Klo: apropos Час от часу не легче! Получается, Родионов пришел именно к Плаксе? Интересно!
ДюймОлечка: apropos Да уж, дорвались так сказать мужчины, и так, и эдак вокруг пани :) Ой, боюсь, сейчас темперамент Плаксы после всех треволнений еще покажет на что способен :) Берегитесь мужчины :)
Малаша: Очень хорошо барон выглядит в этой сцене. Про себя посмеивается над паном Казимиром, а сам ведь за Плаксой не ухаживал, наоборот даже. Но победил. Женщин не поймешь. Еще и Родионов явился в разгар событий. Klo пишет: Получается, Родионов пришел именно к Плаксе? Интересно! Очень интересно. И всех вместе подозреваемых застал.
apropos: Девочки, спасибо! Klo пишет: Час от часу не легче! Угу. У Плаксы нынче гость косяком пошел, все как на подбор. ДюймОлечка пишет: Берегитесь мужчины :) Да уж, Плакса может, мы в ней не сомневаемся. И мужчины, похоже, тоже. Малаша пишет: сам ведь за Плаксой не ухаживал, наоборот даже Дык может тем и привлек, что не ухаживал?
Малаша: apropos пишет: Дык может тем и привлек, что не ухаживал? Некогда ему было ухаживать, он ее делами занимался. То сына спасет, то от шантажиста избавит, от грабителя. Интересный и загадочный блондин. Как не увлечься? Пану Казимиру трудно с таким соперничать. Как-то даже жалко пана. Он так старается, а все впустую.
apropos: Малаша пишет: Некогда ему было ухаживать, он ее делами занимался. Было у него время и возможности поухаживать, но не захотел, паршивец. Решил, что не стоит смешивать дела и романы, а бес все равно попутал. Малаша пишет: Как-то даже жалко пана. Немец ему всю малину портит.
bobby: Малаша пишет: Как-то даже жалко пана. Он так старается, а все впустую. Пану надо бы в соседи к Плаксе податься, глядишь, было бы больше шансов её покорить. У барона выгодная дислокация, ему и делать ничего не пришлось, ухаживать в смысле - Евпраксия сама в объятия упала. Авторам спасибо!
Таттиана: apropos , спасибо от читательницы, которая за полковника Родионова. Надеюсь, что победит сочетание ума, трудолюбия, честности и скромности - качеств, ему присущих. На мой взгляд, полковнику не хватает пока опыта, но он его быстро набирает: отстраненный от расследования, Родионов сделал правильный вывод относительно барона. Понимаю, полковник не привык подозревать каждого, тем более, равного себе по положению, с виду честного человека. Евпраксия Львовна в присутствии барона не просто плачет, а почти постоянно рыдает (не только в последнем отрывке). На мой взгляд, у нее такая любовь, смешанная со страхом, трудно сказать, какого чувства там больше. Она не просто слезливая, это инстинкт самосохранения: заплачешь - авось, пожалеет, не оттолкнет, это неосознанно срабатывает. Боится Плакса барона, неизвестное пугает. apropos пишет: Ну, кто знает, что там внутри клокочет, снаружи только ледяной. Вот это самое интересное, что там, под маской, ситуации пока не было критической для барона. Жду продолжения с большим интересом. С уважением, .
apropos: bobby bobby пишет: У барона выгодная дислокация Несомненно. Всегда под рукой. Но вот что-то не уверена, что Плакса бы упала с такой же готовностью в объятия какого-го нибудь скрюченного, плешивого и несуразного господина, занимай он комнаты барона. И вообще вряд ли искала бы у подобного помощи, совета и т.д. Импозантный барон зато сразу расположил к себе. Таттиана Таттиана пишет: которая за полковника Родионова. Да, он очень славный у нас получается, мы тоже его любим. Неожиданно для нас вышел на передний план, хотя в первоначальных задумках ему отводилась куда меньшая роль. Как и Летюхину, кстати. Таттиана пишет: у нее такая любовь, смешанная со страхом Ой! Да ну как она его может бояться? Вертит же им, как хочет. Плачет всегда и со всеми одинаково, может просто при бароне у нее эмоции особенно начинают зашкаливать? Таттиана пишет: что там, под маской, ситуации пока не было критической для барона Зато были критические ситуации для Плаксы - и барон повел себя на редкость достойно, нет?
apropos: Прием у Плаксы, или Явление нежданных гостей (продолжение). Пржанский, обернувшись, с удивлением уставился на Родионова. – Пани Эпракса, к вам полицейский чин? Как неожиданно, полковник! – Полковник Родионов, какими судьбами? – воскликнула хозяйка и, вскочив со стула, направилась к очередному посетителю. – У меня сегодня как будто прием, один гость за другим. Вы определенно знаете, что произошло с полковником Борзиным. Я непременно должна это знать! – К сожалению, полковник Борзин был найден мертвым у себя в квартире. Возможно, несчастный случай при чистке оружия, – ответил Родионов. – Несчастный случай? Вы уверены? Это совсем на него не похоже, он такой осторожный… Она опять всхлипнула, всплеснула руками и вдруг подалась вперед, осененная неожиданной идеей: – Знаете, что я думаю? Коли такое случилось – это, верно, грабитель к нему залез, Федор Гаврилович начал с ним бороться и погиб… Наверняка, грабитель! Эта мысль немного ее утешила: одно дело – нелепая смерть по случайности, другое – гибель в схватке с коварным и жестоким грабителем, в борьбе добра со злом. И, дабы обосновать свое предположение, показавшееся ей самым верным, воскликнула: – Вот я вам скажу, господин Родионов, не в укор, но в Вильне очень беспокойно по части преступности. Судите сами: то того штабс-капитана зарезали, то в реке труп всплыл, теперь вот Федор Гаврилович… Намедни меня тоже чуть не убили… – Вас чуть не убили? – изумился Пржанский. – Каким образом? Где? – Как это случилось? – заинтересовался Родионов. – Из театра пошла пешком домой – решила прогуляться, – вдохновленная слушателями сообщила Плакса. – И на меня кто-то напал. Представьте, нож прямо сюда воткнул! Выразительным жестом она ткнула себя в грудь. Взгляды мужчин невольно переместились на указанное место. Выглядело оно весьма привлекательно, но без всяких следов ножевой раны. – Но как же… ежели вас ударили ножом… – пробормотал пан Казимир. – Ах, нож в меня не попал, - пояснила Щербинина. – Точнее… этот негодяй… он же хотел меня ограбить, и я со всех сил прижала к себе ридикюль, вот так! Она показала, как его держала. – И нож угодил прямехонько в середину, представьте! Разрезал мое рукоделие, повредил книгу, помял флягу… – И что этот нападавший? Всадил в вас нож и попытался отнять ридикюль? – спросил Родионов. – Ах, нет! Он сбежал от господина барона! – Так барон находился рядом с вами? – Да, то есть, нет. Со мной был слуга… Плакса весьма живописно описала, как грабитель стонал в проулке, ударил подошедшего к нему Корнея и напал на нее саму, и как неожиданно появившийся сосед отважно бросился на ее защиту. – Конечно, если бы не барон, Да я вам сейчас покажу, сами убедитесь, господа!.. С этими словами она выскочила из гостиной в прихожую, где на столике лежат тот злощасный ридикюль с израненным павлином. В этот момент входная дверь с грохотом отворилась, и в квартиру вошел взлохмаченный и чем-то взбудораженный молодой Щербинин. – Мама-Плакса! – громогласно возопил он, не подозревая о господах в соседней комнате. – Какого дья… Прошу прощения, отчего этот мерзкий тип передает вам привет?! Откуда вы с ним знакомы?! – Шураша! – ахнула Плакса, невольно прижимая к себе ридикюль, как это было накануне. – Сыночек! О ком ты говоришь?! – Об этом гнусном шантажисте! Кузякине! Ежели он посмел... Я не позволю! Я… его убью! – самым зловещим тоном пообещал Шураша. – Н-не знаю я никакого Кузякина, – запнувшись, сказала Плакса и громким шепотом на него зашикала: – Потом, потом я все тебе объясню, у нас гости, – и округлившимися глазами показала на распахнутую дверь гостиной. – Гости?! Шураша покраснел до корней волос, заглянул в комнату, кашлянул и вдруг севшим голосом промямлил: – Добрый день, господа! Господа кивнули. Барон остался невозмутим, словно статуя. Пан Пржанский пробормотал в усы что-то вроде «Dzień dobry». Родионов изрек: «Вот тебе раз!» – и замолчал. – Мой сын, прапорщик Щербинин, Александр Захарович, – сказала Евпраксия Львовна. – Ежели кто не знаком… Все были с ним знакомы и опять дружно кивнули. – Вот этот ридикюль! Видите, господа, какая дыра... – начала Евпраксия Львовна и осеклась, взглянув на сына. Щербинин удивленно уставился на продырявленного павлина. – Барон спас меня... – пробормотала Плакса и напустилась на Родионова: – Как вы могли арестовать такого благородного человека?! – Но я вовсе не арестовывал его, – попытался тот оправдаться. – Ну, ежели не вы сами, от вас пришли, переполох устроили, – наступала она на Родионова. – На Николая Ивановича напраслину возвели… – Но позвольте, – Родионов несколько растерялся и попятился. Никогда не пасовавший перед любыми трудностями, он не мог противустоять возмущенной женщине.
Klo: apropos Какая прелесть! Против Плаксы не устоит никто
bobby: apropos Какая неожиданная защитница у барона появилась! apropos пишет: что-то не уверена, что Плакса бы упала с такой же готовностью в объятия какого-го нибудь скрюченного, плешивого и несуразного господина, занимай он комнаты барона. Ну ясное дело! Да и Плакса упала тоже не сразу... Теперь еще Шураша с приветом от Кузякина не ко времени заявился... Все очень интересно. Почаще бы продолжение.
Таттиана: apropos , я перечитала роман повторно с большим вниманием, стараясь не читать обсуждение (хотя это трудно, всё равно временами не удерживалась, читала комментарии). Мне хотелось, чтобы было впечатление, как от чтения книги. Повествование выстроено так, что любовная линия Щербининой перекрывает шпионскую интригу, отвлекает внимание, так задумано , как я понимаю. К примеру, барон взял, что надумал взять (с), и всё - внимание читательниц надолго приковано к этому факту, редко кто вспоминает о предыдущем событии. Я боялась, что сама Плакса о нем забудет, но она благополучно рассказала обо всем Родионову (к моей радости). apropos пишет: Да, он очень славный у нас получается, мы тоже его любим. Но ведь любить можно кого-то одного, всё равно приходится делать выбор: или Родионов, или Вестхоф - никак не получится любить двоих (одинаково). apropos пишет: Да ну как она его может бояться? Вертит же им, как хочет. У меня остался вопрос: почему она в него стреляла? Она объяснила, что от неожиданного его появления. Она могла выронить пистолет от неожиданности, могла просто опустить его, но она выстрелила, она защищалась, как от опасности. Я могу только так объяснить: барон вызывает у Плаксы неосознанное чувство опасности. Она вертит им, воздействуя слезами (неосознанно), а он терпеть не может её слез - проще сделать, только бы не ревела. apropos пишет: Барон мрачно посмотрел на рыдающую соседку и стиснул челюсти. Ему опять придется решать дела этой бестолковой и истеричной дамочки, иначе она бог знает что может учудить. Вот и объяснение его поведения. Другое дело, что, любя соседа, мадам Щербинина невольно приводит его пред ясны очи воинской полиции - мне это тоже нравится. Если бы в романе не было мыслей Плаксы, по её поведению я считала бы её разведчицей, как предположила в самом начале. А как не зашкаливать эмоциям при таком поведении барона: постоянный ледяной взгляд на даму, отцепляет её пальчики от своего рукава, ищет предлог, чтобы уйти. Пусть он вслух не говорит, но Плакса чувствует эти невербальные сигналы. Роман очень интересный, жду продолжения вместе с другими.
ДюймОлечка: apropos Эх, неудержимая молодость (вернее язык за зубами), Шураша по-моему сейчас натолкнет на размышления Родионова, когда тот от напора пани Эпраксы отойдет
apropos: Дамы, спасибо! Klo пишет: Против Плаксы не устоит никто А то! С ее-то темпераментом. bobby пишет: Да и Плакса упала тоже не сразу... Ну, это как посмотреть. Если бы барон был чуть поактивнее, то и крепость бы сдалась куда раньше, как мне кажется. bobby пишет: Все очень интересно. Почаще бы продолжение. Очень надеемся, что интересно. А продолжение просто пишется не так быстро, увы. Интрига сложная, ну и вообще. Но мы стараемся. Таттиана пишет: любовная линия Щербининой перекрывает шпионскую интригу, отвлекает внимание, так задумано Если перекрывает, то не специально. Авантюрная интрига как бы основная, а любовная... Ну как без любви? Таттиана пишет: Но ведь любить можно кого-то одного Ну, это как детей своих любить, ведь не выделяешь одного, всех любишь. Таттиана пишет: почему она в него стреляла? От неожиданности нажала на курок, машинально, он же под пальцем был, она и нажала. С чего вдруг чувство опасности? Она барону как раз полностью доверяет, ни тени сомнения он у нее не вызывает. Она же не знает, что он шпион. А барон с женщинами не воюет. Что до слез - у нее глаза по всем поводам на мокром месте, на барона не ее слезы действуют, как мне представляется, а то, что она ему мешает заниматься своими делами. Так вот, чтобы не мешала, не бегала к нему постоянно, ему проще решить ее проблемы. Для собственного спокойствия. Таттиана пишет: но Плакса чувствует эти невербальные сигналы. Мне кажется, ничего она не чувствует, и уж точно в голову не берет. ДюймОлечка пишет: Эх, неудержимая молодость (вернее язык за зубами) Молодость, ну и гены еще, от мамаши передались.
Хелга: Таттиана пишет: Вот это самое интересное, что там, под маской, ситуации пока не было критической для барона. Разве не было? А у Кузякина все было весьма критично, мне кажется. Умение держать себя в руках и быстро принимать решения очень помогает. ДюймОлечка пишет: Шураша по-моему сейчас натолкнет на размышления Родионова, когда тот от напора пани Эпраксы отойдет Шураша может, он просто находка как для шпиона, так и для разведчика. bobby пишет: Какая неожиданная защитница у барона появилась! Волей-неволей вспоминается избитое "коня на скаку.... и т.д. Почему-то именно такие женщины, более или менее, вырисовываются, пусть даже авторы и не желали этого.
Таттиана: Здравствуйте, Хелга. Хелга пишет:Разве не было? А у Кузякина все было весьма критично, мне кажется. Умение держать себя в руках и быстро принимать решения очень помогает. Да. Барон привык держать себя в руках и быстро принимать решения, привык быть осторожным, просчитывать ходы, заметать следы и держать лицо (одни его полуприкрытые глаза чего стоят). Барон самоуверенный, высокомерный, считает себя самым умным, не допускающим ошибок. Что ему скромный полковник воинской полиции? Родионов барона не подозревал, удивился, что застал его у Кузякина. У барона преимущество: он знает, от кого скрывается, а полковник не знает, кого ищет. Вестхоф впервые подумал о Родионове, как о серьезном противнике, только в заключении. Подумал и тут же отбросил эту мысль, в самом деле, зачем думать о неудачнике, которого отстранили от следствия? На самом деле читатели видели барона без маски глазами пана Казимира и Кузякина. В ситуации, когда барон не знал, где письмо, адресованное на имя Стрекозы, он приказал Пржанскому убрать (убить) башмачника. Вот это истинное лицо барона. Кузякина барон так припечатал к стене, что я боялась, что шантажист испустит дух. Вот не нравится мне деятельность Агафона Матвеевича, но в ту минуту его было жаль. Характерно наблюдение, сделанное Кузякиным в критическую для него минуту: «Глаза, что у змеи», «Такой убьет и глазом не моргнет». А шантажист прекрасно разбирается в людях. Барон не просто забрал и уничтожил документы, он наслаждался своей полной властью над этим человеком. Как отличается поведение Родионова: спокойно изъял фальшивки и рубашку, спокойно допросил. Я за Родионова, потому что он - человек чести, а честь барона давно лежит в английском банке, рядом с деньгами. С уважением, Таттиана.
apropos: Таттиана Как Вы барона припечатали. Но у меня есть в его защиту. Таттиана пишет: Подумал и тут же отбросил эту мысль, в самом деле, зачем думать о неудачнике, которого отстранили от следствия? Он не думает (и не называет) Родионова неудачником, напротив, с уважением к нему относится и признает в нем опасного для себя противника. Разве это не высокая оценка Родионова? Но опасного Родионова отстранили от ведения дела - и это, вполне естественно, не может не играть на руку барона. Его ход мыслей вполне рационален, на мой взгляд, но никак не пренебрежителен. Таттиана пишет: он приказал Пржанскому убрать (убить) башмачника Убить - это уже домыслы. Убрать не равно убить, об убийстве барон не говорил. Хотя мог. Таттиана пишет: Кузякина барон так припечатал к стене, что я боялась, что шантажист испустит дух Припечатал, но не убил же, и Кузякин вполне себе от удара оправился. Не расшаркиваться же с шантажистом. Таттиана пишет: он наслаждался своей полной властью над этим человеком С чего вдруг? Он искал документы, нашел и сжег. Спокойно и деловито. И вовсе не измывался над бедолагой Кузякиным: не кричал, не обзывал его, не бил, даже деньги его не взял.
apropos: Продолжаем. Внезапно ему на помощь пришел сам барон. – Мадам, сие не была вина господина полковника. Все произошло без его ведома, как я понимаю, а по инициативе господина де Санглена. Кстати, он сказывал, что отныне сам будет заниматься вашими прежними делами, а вас… ммм.. а вам поручены другие, хм… – Верно, вы не так его поняли, – Родионов спокойно выдержал взгляд барона. – И сюда я пришел как раз по службе. Собственно, я хотел побеседовать с вами, господин барон. Привратник сообщил мне, что вы у соседки… Могу ли я попросить вас уделить мне несколько минут и ответить на кое-какие вопросы? – Разумеется, полковник, – любезно сказал барон, мысленно посылая Родионова к дьяволу. - Извольте проводить вас в мой кабинет - там мы сможем поговорить обо всем, что вас интересует. – Благодарю вас, господин барон, – отвечал Родионов. Пан Казимир, весьма сожалея, что темперамент сей редкостной женщины обращен не на его персону, а баронову, с кривой усмешкой понаблюдал, как его соратник и его противник соревнуются в знании этикета, а затем принялся демонстрировать собственное умение. – Пани Эпракса, все еще готов предложить вам прогулку на свежем воздухе. Вам это просто необходимо, – негромко сказал он, наклонившись к Щербининой и делая вид, что не замечает свирепых взглядов юного прапорщика, на него обращенных, как и искоса на него брошенный взгляд Вестхофа. – Нет, благодарю вас, но я сейчас не могу, совсем не могу, Казимир Чеславович, – забормотала Плакса, заметив ледяной взгляд барона, устремленный на Пржанского. – Сын здесь… Ну вы понимаете… – Понимаю… Очень жаль, но помните – я всегда к вашим услугам, мадам. Вынужден откланяться... – Пржанский прикоснулся к руке Щербининой и было направился к выходу, как к нему обратился Родионов. – Пан Пржанский, дабы не наносить вам в любом случае необходимый мне визит, позволите проводить вас... до дверей? – спросил Родионов. Пржанский крякнул и мысленно послал полковника еще дальше. А Родионов, повернувшись к барону, добавил: – Задержусь всего на пару минут, а затем присоединюсь к вам, господин барон. – Как вам угодно, – ответил барон, извинился перед хозяйкой за то, что вынужден ее покинуть, и вышел. Следом за ним квартиру покинули Пржанский и Родионов, и едва они оказались на лестничной площадке, полковник сказал: – Вы уверили меня, что не встречались с шантажистом... Но в трактире «Поющий когут» утверждают, что видели вас вместе. Он еще не добрался до упомянутого трактира и не имел никаких свидетелей, подтверждающих слова Кузякина, но отчего бы не застать врасплох сего пана – и посмотреть на его реакцию? «Не одно, так другое! Не знаешь, где потеряешь, а где и голову свернешь, – подумал Пржанский, начиная спускаться по лестнице. – Вот ведь клещ. Вцепился – не оторвать!», и небрежно бросил через плечо: – Я, знаете ли, бываю в разных трактирах, обедаю там, иногда партию другую в карты, если компания подходящая... И в «Поющий» захаживаю, иногда. Место не слишком презентабельное, знаете ли, под настрой. Иногда хочется размяться... Возможно, сей шантажист и был там в то самое время или в какое другое, но я об этом ничего не знаю. Сказал и тут же засомневался: а не следовало ли признаться, что виделся с этим сикофантом? Вот ведь черт! Родионов услышал то, что, впрочем, и ожидал услышать. Пан Пржанский упорно стоял на своем, отрицая встречу с Кузякиным. Говорил ли он правду, или из ложной гордыни не желал признаваться в знакомстве с шантажистом – для расследования, по большому счету, не имело значения, но Родионов был не только также упрям, но и педантичен. Он хотел окончательно разобраться в этом деле и поставить в нем точку. Кузякину незачем было лгать, да еще с такими подробностями, каковые он изложил. Родионов про себя чертыхнулся, спустился по лестнице на несколько ступенек и спросил: – Рыжий Микола частый гость сего заведения? Не знаете случаем, с кем он чуть не подрался в тот день... когда вы там были? – Рыжий Микола? Вы за кого меня принимаете, господин полицейский? Я – шляхтич, и откуда же мне знать, часто ли какой-то Микола Рыжий ходит в трактир и с кем там дерется? – возмутился Пржанский и шагнул через две ступеньки. Похоже, господин Пржанский намерен все отрицать, даже если все, кто был тогда в трактире, подтвердят факт его встречи с Кузякиным. «Нынче же попрошу Летюхина заглянуть в это заведение, пусть прояснит обстановку», – подумал он. Пока же не было смысла тратить время на пана Пржанского. Полковник замолчал, бок о бок спускаясь с поляком по лестнице, и только когда они уже подходили к парадным дверям, как бы между прочим уточнил: – Так вы заехали к барону и вместе с ним навестили госпожу Щербинину... Кажется, она очень расстроена гибелью полковника Борзина. Пржанский настроился отражать дальнейшие попытки полицейского выжать из него признание о встрече с шантажистом и был несколько озадачен неожиданным поворотом разговора. – Я заехал к госпоже Щербининой, а вовсе не к барону, поскольку... Госпожа Щербинина весьма привлекательная женщина... Надеюсь, вы понимаете меня? Разумеется, она очень расстроена гибелью господина Борзина – он был другом ее мужа, знаете ли... Вы интересуетесь по службе или лично? – Нет, нет, просто полюбопытствовал, – ответил Родионов и, распрощавшись с Пржанским, отправился на встречу с бароном.
Хелга: Таттиана пишет: Я за Родионова, потому что он - человек чести, а честь барона давно лежит в английском банке, рядом с деньгами. Ваш выбор, ваше право! Барон, конечно, не белый, и не пушистый, но иногда совершает неплохие поступки, несмотря на то, что шпион. apropos пишет: Продолжаем. Спасибо за продолжение!
ДюймОлечка: apropos пишет: Госпожа Щербинина весьма привлекательная женщина А вот я почему-то не ожидала такого прямого подтверждения интереса, мне казалось, он будет юлить :)
Юлия: apropos Страсти накалились - еще и Шураша туда же apropos пишет: Пан Казимир, весьма сожалея, что темперамент сей редкостной женщины обращен не на его персону, а баронову ДюймОлечка пишет: я почему-то не ожидала такого прямого подтверждения интереса, мне казалось, он будет юлить А что юлить-то?.. За интерес к даме в тюрьму не угодишь... В отличии от других занятий пана... apropos пишет: Продолжаем Ангельский глас... Почаще бы еще его слышать
ДюймОлечка: Юлия пишет: За интерес к даме в тюрьму не угодишь В тюрьму то нет, но дама то может воспринять все очень серьезно, буде у нее такое желание, а тогда уж можно и попасть под венец, тем более тут есть свидетели
apropos: Дамы! ДюймОлечка пишет: дама то может воспринять все очень серьезно, буде у нее такое желание, а тогда уж можно и попасть под венец Да, пан Казимир чет не подумавши брякнул. Столько событий происходит, бедолага начинает путаться. Юлия пишет: Страсти накалились - еще и Шураша туда же Дык уже до кучи, размочить компанию. Хелга пишет: иногда совершает неплохие поступки, несмотря на то, что шпион. Ну да, есть и в нем что-то человеческое.
Таттиана: Здравствуйте, apropos. Спасибо за продолжение и за ответы. apropos пишет: Его ход мыслей вполне рационален, на мой взгляд, но никак не пренебрежителен. Я полностью согласна, что барон очень умный и очень рациональный человек, самый умный и самый рациональный в своем окружении. Он потому мне настолько неприятен, что очень верно изображен: тот, кто предает, всегда бывает именно таким - рациональным, строго просчитывающим все ходы, свысока смотрящим на обычных людей. В мои школьные годы о таких, как барон, говорили:«Он нас всех заложил». Во взрослой жизни о таких говорят: «Он нас всех сдал» - ведь рано или поздно люди узнают о рациональной деятельности такого человека. А за предательство (малое или большое) всегда платят больше, чем за честный труд. И каждый из нас может получить выгодное для себя предложение предать кого-то или что-то. И это дело только нашей совести - принять или не принять. Для дворянина это было вопросом чести. apropos пишет: Ну да, есть и в нем что-то человеческое. Согласна, всё как в жизни: и такие люди тоже любят близких - родителей, детей, жену. У барона нет семьи, опекает соседку. Видимо, каждый читатель выбирает в персонаже что-то более важное в своем понимании. С уважением, Таттиана.
Хелга: Таттиана пишет: Он потому мне настолько неприятен, что очень верно изображен: тот, кто предает, всегда бывает именно таким - рациональным, строго просчитывающим все ходы, свысока смотрящим на обычных людей. Вот поспорю насчет того, что все предатели рациональны и высокомерны. Вовсе нет, они очень разные, есть и нерациональные, и лизоблюды, так же, как и верные и преданные тоже разные.
Таттиана: Здравствуйте, Хелга. Возможно, для меня было бы лучше держать свое мнение об этом персонаже при себе, но вот не удержалась, потому что он очень верно изображен. Барон изображен , . Мне встречались в жизни такие, с холодным, ледяным, взглядом, логичные и рациональные, и не очень умные тоже встречались. Да, Вы правы, что они разные, но до серьезных высот доходят именно такие, как барон. И я совсем не уверена, что Родионов победит, пока барон идет всегда на шаг впереди.
Хелга: Таттиана пишет: Вы правы, что они разные, но до серьезных высот доходят именно такие, как барон. И я совсем не уверена, что Родионов победит, пока барон идет всегда на шаг впереди. Соперники если не равны, то достойны друг друга. В том и интересна дуэль?
Таттиана: Барону помогает неизвестный Невидимка, убирая опасных свидетелей. Я так понимаю, что такое положение вещей (барон не знает Невидимку) запланировано заграничными руководителями Вестхофа, чтобы он не отвлекался от сбора и передачи информации. Евпраксия Львовна передает барону те же самые сведения, что и Родионову, даже однажды советовалась с соседом, передавать ли улику воинской полиции. Родионов - профессиональный военный, далекий от интриг, он даже о паре «Пани Кульвец - Александр I» не знал. Да, однажды даже ветер дул в нужную шпионам сторону и против воинской полиции. Условия дуэли совсем не равные для сторон. И главное: барон знает, от кого скрывается, Родионов не знает, кого ищет. Родионов изначально ищет Невидимку среди штабных офицеров, но в шпионской иерархии Вестхоф стоит выше Невидимки, организуя всю работу и передавая сведения за границу. Я не могу назвать это положение вещей дуэлью, ведь дуэлянты дерутся с открытыми лицами, а барон скрыт. Мое мнение: барон пока выигрывает не благодаря своему уму, а благодаря всем обстоятельствам. А для Родионова в этой задаче сплошные неизвестные, вот выплыли пани Кульвец и пан Казимир, а против барона ничего нет, кроме подозрений.
apropos: Таттиана пишет: Барону помогает неизвестный Невидимка, убирая опасных свидетелей. Напротив, это мешает барону: убийства, особенно офицера, - дело нешуточное. Вон вся городская полиция на уши поставлена, не говоря о военной. Найдут если убийцу - все дело шпионское окажется под ударом. Невидимка же - самый ценный агент в этой компании, он добывает секретную информацию из штаба армии, куда барон совсем не вхож. Просто Невидимка совершил прокол - его зашифрованное письмо попало в сторонние руки, и начал рьяно избавляться от свидетелей, могущих его изобличить. Барон тут никаким боком. Таттиана пишет: дуэлянты дерутся с открытыми лицами, а барон скрыт. Скрыта его шпионская деятельность, да. Но вот случился ряд проколов, и барон вынужден общаться с Родионовым. Каждый старается что-то скрыть от собеседника - и что-то узнать. Оба они здесь на равных, а состязаются они в уме и наблюдательности, разве нет? Продолжаем нашу историю. О том, что Вестхоф отпущен из-под ареста, Родионов узнал, заглянув в канцелярию после беседы с поручиком Сомовым. Но если у де Санглена уже не было вопросов к барону, то у полковника они имелись. Посему, дабы не ходить вокруг да около, он сразу приступил к делу. – Господин барон, – сказал он, – когда я вошел в комнату Кузякина, у вас в руке было письмо, которое вы при мне бросили в печь. Но оно было уже обгорелым. – Обгорелым? – Вестхоф нахмурился, словно припоминая. – Да, будто его уже пытались сжечь, но вытащили из огня. – Неужели? Барон сделал удивленное лицо, мысленно восстанавливая картину происшедшего. Сам он стоял у печки, Кузякин сидел на полу у противной стены. Представить дело так, что шантажист пытался спасти свои драгоценные бумажки и вступил за них в борьбу, вытаскивая обгорелые останки, – не получится. Он хмыкнул и сказал: – Я бросил в печь целую пачку каких-то бумаг, часть из них вывалилась на пол. Пришлось подбирать и возвращать на место – в огонь. Вы вошли, когда я как раз забрасывал последнюю партию. – А что Кузякин? Говорил он, что это за документы? – Возможно, говорил, – барон пожал плечами. – Он все время что-то говорил, но, признаться, я не слушал. Мне это было неинтересно. – Но ведь вам надо было удостовериться, что среди сожженных бумаг находится важное для вас письмо. – Я удостоверился, – заверил барон. – И сжег его в числе первых. – Но в таком случае, вы должны были перебрать эти бумаги, чтобы найти свое. – Должен был, да. Я просмотрел какую-то часть, мое письмо нашлось довольно быстро. После этого другие я уже не смотрел, а начал все сжигать. – А что за письма – вы видели? Не помните – о чем, какие имена в них упоминались? – Полковник, ужели вас так заинтересовали те несчастные, что попали в лапы шантажиста? Родионов молча ждал ответа, и барон уступил: – Едва ли вспомню… Было письмо какой-то девицы, Натали, кажется. Документ, похожий на завещание, то ли Евграфова, то ли Егорова… Простите, точно не припоминаю. Еще что-то вроде рядной… – А на французском языке видели письма? По-французски было написано письмо к Мари Дюран. «Знает ли полковник, что я расспрашивал об этом письме? Не случайно же задает все эти вопросы», – подумал барон и решил придерживаться прежней линии поведения. – Кажется, видел что-то на французском, – сказал он. – И записку на немецком. Но, как вы понимаете, полковник, я не вчитывался. Мне это было не нужно, к тому же я хотел поскорее со всем покончить и уйти. – А как вы его выследили, шантажиста? Которого ни разу не видели до того, как к нему пришли. По вашим собственным словам. Вестхоф с невольным уважением посмотрел на своего собеседника и даже кивнул головой, признавая его правоту. Действительно, тогда, у Кузякина, он сказал Родионову, что ранее никогда шантажиста не встречал. Полковник это запомнил и теперь не преминул воспользоваться его промашкой. Одна ложь тянула за собой следующую. Приходилось на лету придумывать правдоподобный ответ. – Случай помог, – сказал Вестхоф. – Кузякин прислал записку с назначенной встречей, я не пошел – послал слугу проследить за шантажистом и сообщить мне. Остальное вы знаете. – И случаем ваша соседка, госпожа Щербинина, похоже, тоже оказалась жертвой шантажа, – заметил Родионов. – Бывают весьма удивительные совпадения, – барон для наглядности даже развел руками. – Кто бы мог подумать, что столько людей окажутся вовлеченными в сию нелепую историю? Оставалось надеяться, что полковник не станет расспрашивать о шантажисте мадам Щербинину, а та не захочет похвастаться собственными успехами в выслеживании оного. – Действительно, удивительные, – согласился Родионов, впрочем, весьма скептически отнесясь к словам барона. Вероятно, следовало допросить слугу Вестхофа, но, по размышлении, решил этого не делать: вряд ли барон рискнул бы на него ссылаться, коли не был уверен, что тот подтвердит заявление своего хозяина. – Каким образом шантажист, находясь в полиции, смог передать приветы мадам Щербининой? – в свою очередь полюбопытствовал Вестхоф, искоса взглянув на Родионова. – Кузякина еще вчера освободили, – пояснил полковник, не видя нужды скрывать сие обстоятельство. – За отсутствием улик. – Ну да, я ведь все сжег, – усмехнулся барон. – Но, кажется, помимо шантажа, ему были предъявлены и другие обвинения. – Он представил на все исчерпывающие объяснения, – сказал Родионов и задал наугад еще один вопрос: – Знакомы ли вы с баронессой Мари Дюран? – Баронесса Дюран? – барон сделал вид, что пытается припомнить имя. – Нет, боюсь, не знаком, – наконец сказал он. – Странно, ведь вы проживаете в Петербурге. Я слышал, салон баронессы пользовался успехом в столичных дипломатических кругах, в кои вы должны быть вхожи по роду службы. – Невозможно – да и незачем – водить знакомства со всеми, – заметил барон. – Кстати, что за нападение на мадам Щербинину? Ее действительно хотели ограбить? Вестхоф коротко описал происшедшее, представив все, как схватку вора с мадам Щербининой за право обладания ридикюлем. – Вероятно, не в силах выхватить из рук дамы сумку, вор попытался ее разрезать, но бежал, едва увидев меня, – заключил барон, не имея намерения делиться с полковником своими предположениями. Родионов, хотя и не слишком удовлетворенный разговором, на том завершил беседу и откланялся. Барон же вызвал Леопольда, дабы проинструктировать по поводу якобы выслеженного им шантажиста. – Что гости мадам – разошлись или здесь еще? – спросил он. – Пан Пржанский сразу ушел, его офицер этот аж до дверей проводил, – рассказал Леопольд. – Молодой барчук тоже вскоре спустился, пытался к вам пройди, да я не пустил: дескать, заняты беседой с господином полковником. Обещался быть позже. – Вернулся к матери? – Нет, на улицу отправился. Путь к мадам Щербининой был свободен. Барон одернул сюртук и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
Klo: apropos Ой, что-то как-то барон начинает тонуть в этом водовороте событий...
apropos: Klo Klo пишет: барон начинает тонуть в этом водовороте событий... Ну, это рано или поздно должно было начаться. Судьбина у него такой.
ДюймОлечка: apropos Вот, да, ложь она такая "утопительная" :) Как начнешь, так потом не знаешь как и остановиться... Какой интересный разговор намечается, вся в предвкушении :)
apropos: ДюймОлечка ДюймОлечка пишет: Как начнешь, так потом не знаешь как и остановиться... Это точно. Поэтому лучше и не начинать. Но не может же бедолага барон раскрыть тайну дамы. ДюймОлечка пишет: Какой интересный разговор намечается, вся в предвкушении :) Барону очередное испытание.
Таттиана: apropos пишет: Каждый старается что-то скрыть от собеседника - и что-то узнать. Оба они здесь на равных, а состязаются они в уме и наблюдательности, разве нет? Да, безусловно. Но я смотрю на ситуацию, со стороны Родионова, мне хочется, чтобы ему было лучше, чтобы ветер дул ему в помощь. Кстати, невольным помощником оказался Кузякин, сколько информации всплывает благодаря ему. apropos, а вот интересно получается, что я, сторонница Родионова, оцениваю положение, результаты шпионской деятельность и опыт барона очень высоко. Ведь он сумел подчинить себе пана Казимира, всю черновую работу ведет группа Пржанского. Мне понравилось, что Шурашу назвали:«Молодой барчук» - передает дух времени, может и раньше было в тексте, но я заметила сейчас. apropos пишет: Барон одернул сюртук и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Бедная Евпраксия Львовна так ждет счастливого замужества, так надеется на чудо! А у барона и в мыслях нет такого варианта. Мое уважение авторам!
Хелга: apropos пишет: Путь к мадам Щербининой был свободен. Барон одернул сюртук и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Что-то будет!
apropos: Таттиана Таттиана пишет: Бедная Евпраксия Львовна так ждет счастливого замужества, так надеется на чудо! Мне кажется, она и не ждет особо - понимает, что не на что рассчитывать. Но надеется подсознательно, конечно. Таттиана пишет: Ведь он сумел подчинить себе пана Казимира, всю черновую работу ведет группа Пржанского. Ну, его и прислали возглавить всю местную агентурную сеть, так что в этом его собственных заслуг нет, приказ сверху. Но пана Казимира держит в черном теле, да. Таттиана пишет: Шурашу назвали:«Молодой барчук» - передает дух времени Не упускаем случаев использовать архаизмы, ага. Хелга пишет: Что-то будет! Посмотрим.
bobby: Хелга пишет: Что-то будет! Долго барон поднимается на второй этаж... apropos Хелга Что же дальше?
Хелга: bobby пишет: Что же дальше? Вот как-то так... Визитеры разошлись столь же неожиданно, сколь и появились. Едва за последним закрылись двери, Шураша потребовал у матери объяснений по поводу знакомства с Кузякиным. Евпраксия Львовна на ходу придумала, что шантажист пытался выманить у нее деньги, показав какие-то фальшивые бумаги земельного спора с соседом. – Лесок возле реки, где излучина. Да и спора-то никакого не было, потому как этот лесок испокон веку нам принадлежал. – Так он ни с чем и ушел? – Ни с чем, разумеется. Я ему решительно сказала, чтобы убирался, не то слуги выставят. Сколько таких проходимцев шныряет повсюду… А ты как с ним знаком, Шураша? – Мама-Плакса, я такой болван: этот негодяй подошел и спросил, не знаю ли я Сомова, мол, весточка ему от отца, а я возьми, да и проводи его прямо к нему. Вот дурак! – К Сомову? А что же он от него-то хотел? – Случилось так, что Сомов был знаком с одной дамой, и она… впрочем, это долгая история, я вам потом расскажу. А если этот негодяй вдруг явится, дайте мне знать, я сам разберусь с ним! – Нет, Шураша, не беспокойся, он более не явится… Ах, ты же, верно, голоден? Сейчас распоряжусь подать чаю и пирогов. И фаршированные утки должны быть готовы! Возьмешь с собой, угостишь товарищей. – Мама-Плакса, я сыт, только что в трактире были с Сомовым. Некогда мне, я и забежал-то лишь потому, что хотел узнать про шантажиста, а у вас оказалось столько новостей! Что такое случилось с вашим ридикюлем? От кого вас спас барон Вестхоф? Его арестовывали? За что? И почему этот пан Пржанский снова к вам явился? – Пан Пржанский, – дипломатично начала с конца Евпраксия Львовна, – нанес визит, проезжая мимо. Невежливо было бы отказать ему в приеме. Ты же знаешь, трагически погиб Борзин, и пан Пржанский, зная, что он – мой… был моим добрым другом, выразил свои соболезнования… – Да, это ужасно, мама-Плакса, то, что случилось с Федором Гавриловичем! Как такое могло произойти! – Ах, сынок, я так потрясена… поверить не могу. Евпраксия Львовна вздохнула и всхлипнула. – Но пану Пржанскому все же не пристало вот так посещать вас! – пылко воскликнул Шураша, с юношеской легкостию сменив печаль на ревность. – А что же барон? Вы так накинулись на полковника Родионова, что тот даже растерялся! В этот момент Плакса растерялась значительно больше упомянутого полковника, уронила ложку и пробормотала нечто несвязное про справедливость и недоразумения. – Справедливость восторжествовала, говорите? – подхватил Шураша. – Что ж, сие бывает! Барон Вестхоф – честный и благородный человек, и его арест мог быть вызван только недоразумением. И то, что он вас спас от чего-то, также говорит в его пользу! Что с вами случилось? – По правде говоря, на меня напал… грабитель, – пробормотала Плакса. – Вчера после театра решила прогуляться, и он хотел вырвать сумку. Ударил Корнея. Но ничего такого страшного не произошло, не беспокойся. Барон Вестхоф оказался поблизости и помог мне… Никогда прежде у Плаксы не было столь трудного разговора с сыном. Впервые в жизни ей хотелось, чтобы любимый Шураша поскорей ушел. – Здесь вам не Древково, а Вильна, пограничный город, людей разных полно, шпионов... – принялся наставлять матушку Шураша. – А вы гуляете пешком, в вечернюю пору! На том Шураша, повторив свои наставления, поцеловал маменьку и умчался. Плакса, вдруг обессилев, опустилась на стул у окна. Мысли толкались в голове, каждая норовя вырваться на первое место, цепляя следующую. «Выпустили Николая Ивановича, ни в чем он не виновен, какое счастье… И как же это угораздило Шурашу встретиться с этим Кузякиным? Повсюду успевает, негодяй! Хорошо хоть придумала про лесок, вовремя сообразила. Пан Казимир каким гоголем пришел. Да еще и полицейский полковник в придачу… Побледнел даже, кажется, когда я его упрекнула. И поделом… О чем Николай Иванович с ним беседует? Опять ледовитый, даже не посмотрел в мою сторону. А что же он будет смотреть, когда здесь было столько посетителей? А ежели бы не было никого, одна бы я была, как бы он себя повел? Так же бы, как прежде? Я-то как прежде не смогу. А для мужчин все проще, им все дозволено, природа у них такая...» Пустилась в размышления о мужской и женской природе, задумалась о муже и вдруг поняла, что помнит только события тех дней: их встречи тайком да побег на венчание, а его самого, Захара, почти забыла, храня не любовь, а воспоминания о ней. «Как же не любовь! – одернула саму себя. – И Шураша весь в отца, и лицом, и пылкостию. Сынок! Ох, а что если он сей же час побежит к барону расспрашивать про нападение да советоваться насчет шантажиста, а тот ему всю правду и выложит? Нужно предупредить, пока беды не случилось. Напрасно, ах, напрасно, забрал он у меня пистолет... Лучше было застрелить этого Кузякина, чтобы не бродил, не портил людям жизнь!» Эта мысль заставила ее забыть о сомнениях и смущении. В окно увидела, что полицейский вышел из дома и направился прочь. Повертелась перед зеркалом – припудрила пылающие щеки, поправила волосы. Накинула шаль и решительно направилась к выходу. Правда, далеко идти не пришлось: едва шагнула за дверь, как чуть не столкнулась с бароном, поднявшимся на лестничную площадку. – Мадам! – произнес он, подхватив ее за локоть. – Барон! – ахнула она. – А я как раз направлялся к вам. Вы куда-то спешите, мадам? – Спешу? Нет… я… шла к вам… у меня к вам дело… – Как удачно все сошлось. Разрешите войти? – Да, да, проходите, прошу вас, – пробормотала Плакса. Вошли в гостиную, и барон, словно был хозяином, а не гостем, усадил ее на диван. Сам сел напротив и сказал: – Мадам, нам надобно переговорить о происшедшем.
ДюймОлечка: Хелга Нет, ну авторы из нас веревки вьют, мы то думали, что вот он разговор уже, ан нет А вообще должна сказать, что мысли Плаксы приняли некоторую упорядоченность, неужели "Ледовитый" так повлиял? Интересно, а она на него повлияла?:)
apropos: Хелга Бедной Плаксе теперь тяжко приходится - и сыну правду не открыть, и барону чувств не показать. ДюймОлечка пишет: авторы из нас веревки вьют Нужно же как-то интригу поддерживать?
bobby: Хелга У них прямо мысли сходятся - это о том, чтобы пойти друг к другу... apropos пишет: Бедной Плаксе теперь тяжко приходится - и сыну правду не открыть, и барону чувств не показать. Вот не устояла против барона - обрела еще больше проблем на свою голову Интересно, о чем Вестхоф говорить собирается? ДюймОлечка пишет: мы то думали, что вот он разговор уже, ан нет Столько времени добирался до Евпраксии, и только до дивана добрался...
Юлия: Хелга , apropos apropos пишет: Бедной Плаксе теперь тяжко приходится Да уж... У бедной Плаксы жизнь похлеще, чем у шпионов - нападение, шантаж, любовь и ко всему прочему еще и Шураша... ДюймОлечка пишет: Нет, ну авторы из нас веревки вьют, Измучили жестокие...
apropos: Девочки! bobby пишет: У них прямо мысли сходятся - это о том, чтобы пойти друг к другу... Явно тянет друг к другу, словно магнитом. И столько всего произошло, а визитеры мешают. Юлия пишет: У бедной Плаксы жизнь похлеще, чем у шпионов Да, она попала. Приехала повидаться с сыном, ан вон как события завертелись.
Хелга: – Надобно переговорить? – смешалась Евпраксия Львовна. Ее бросило в жар, краска залила лицо, поползла по шее и груди. – Все случилось так внезапно, я… вы… мне не следовало… – зачастила она и разом замолчала, взглянув ему в лицо. Он смотрел на нее, как обычно холодно, и сказал, словно не слышал ее слов. – Ваш слуга описал, каким образом вас заманили в проулок, но он, разумеется, ничего не помнит после того, как его ударили. Что случилось затем? – Он налетел как коршун... – пробормотала она, – как ворон, мне даже показалось, что он меня клюет... И потом появились вы и спасли меня... «Вовсе не о том ему надобно переговорить, а я-то, дура неразумная...» Плакса заерзала на диване, желая только одного – чтобы Вестхоф как можно скорее ушел, и страшась этого. – Он ничего не сказал, не потребовал денег? – продолжил расспросы барон. – Не пытался выхватить у вас ридикюль? – Ни слова не сказал, ни единого. Просто бросился с ножом. А я ридикюль прижала к... прижала, и тут вы появились, откуда не возьмись! Вы, верно, гулять вышли, либо по делам? Это ангел-хранитель вас послал ко мне. И надо же, мой ридикюль, моя серебряная фляжечка, все одно к одному. – Мадам, похоже, ангел вас действительно хранит, но рано или поздно ему это может надоесть, – заметил барон. – Это нападение, увы, не выглядит случайным, все указывает на то, что поджидали именно вас. Отныне вам следует быть предельно осторожной, и нам нужно попытаться выяснить, для кого вы можете представлять угрозу. Где вы бывали в эти дни, с кем встречались, что делали, что видели? Вам надобно рассказать мне во всех подробностях. Давайте начнем со вчерашнего дня. Плакса изумленно уставилась на него. – Я? Угрозу?! Право, что за… Это нападение какая-то случайность, скверная случайность… вы же все обо мне знаете… – зачастила она. – А что, если это Кузякин? Нет, он не мог так накинуться, он толстый и неповоротливый. Вы слышали, как он сегодня мне привет передал? Через Шурашу! А вы заверили, что документов, которыми он пугал, больше нет! А что, если у него копии какие-нибудь припрятаны? Сын меня расспрашивал сегодня, и мне пришлось признаться, что этот негодяй приходил, но я ловко придумала, что бумаги у него были по земельному спору, и что все они фальшивые. Сашенька придет к вам, непременно придет, так вы уж, бога ради, скажите так, как я сказала… Плакса всхлипнула и замолчала, вдруг поняв, что он, молча глядя на нее, все еще ждет ответа на свой вопрос. «Как же он может вот так спокойно расспрашивать, слушать и молчать после того, что было? Мужчина, одно слово, все им дозволено, все нипочем… А я-то, глупая курица, сколько всего надумала... Хоть бы ушел поскорее… или подольше остался?» – Со вчерашнего? С утра вы приходили, с вестью о Кузякине… Потом я хотела... впрочем, это неважно. Приехала Элен Веселовская, моя давняя приятельница, напомнить о приеме и театре... Плакса сбилась с мысли, глаза налились слезами, но, собравшись с силами, продолжила: – Потом поехала на прием, там были все знакомые, почти все. Элен, ее дочери, графиня N, баронесса M, офицеры, они приятельствуют с Шурашей... Потом все разъехались… Граф Ардаевский проводил нас в театр. Сопрано никуда не годилась, да и тенор тоже... В театре я узнала про несчастный случай с Федором Гавриловичем – граф Ардаевский и сказал. Ушла до окончания спектакля. Да, вот еще! Пани Кульвец, она тоже ушла, прежде чем спектакль закончился. Она в экипаже уехала, и как будто ее силой в экипаж посадили... Мне так показалось... И я пошла, с Корнеем… Далее вы знаете… – Следует вспомнить все и о предыдущих днях, – сказал барон. – Что-то могло случиться и раньше, но не было возможности напасть на вас, ежели вы находились дома, а не гуляли в одиночестве по ночам. Вам надобно все вспомнить, лучше даже записать по часам – где были, с кем встречались, о чем говорили, что слышали, видели и что, возможно, показалось вам странным. Надобно выяснить, отчего возникла угроза – и от кого она исходит. На ночь запирайте все окна и двери, не принимайте никого в одиночестве – нападавший может оказаться в числе ваших знакомых. А если решите куда-то отправиться, вместе с Корнеем вас будет сопровождать и мой слуга. Он достаточно ловок и послужит надежной охраной. Плакса всхлипнула и потянулась за платочком, лежащим на столике. – Вы преувеличиваете, не может быть, чтобы кто-то с умыслом напал на меня! И как же так, вы говорите – этот человек может быть моим знакомым? Разве такое возможно? Я же не могу сидеть взаперти... А Шураша? Ему не грозит опасность? И что же это за напасти, то шантажист, то убиенные, то грабитель! Ах, если бы не вы, Николай Иванович... – Буду рад, если ошибаюсь в своих предположениях, – ответил барон. – Я напишу... – закивала Евпраксия, – в девушках дневник вела, все записывала, все мне было в радость и в интерес. А ныне уже не молода, не до глупостей. – Вот и хорошо, распишите все, даже темы своих разговоров – вдруг что-то наведет на след. Никто не заставляет вас сидеть взаперти, просто будьте осторожней и не забывайте брать с собой Леопольда. И не беспокойтесь насчет шантажиста. Да, и не болтайте об этом нападении или хотя бы держитесь версии о грабителе, если не можете молчать. – Неправда, Николай Иванович, я могу... – начала Плакса, но в этот миг в дверь постучали, на ее «войдите» явился легкий на помине Леопольд и с извинениями сообщил, что барона внизу ожидает весьма настойчивый посетитель. – Хорошо, Леопольд, ступай, сейчас иду, – сказал Вестхоф, поднимаясь с места. – К сожалению, мадам, должен вас покинуть. Вечером зайду почитать ваши записки. Но, прежде чем уйти, вдруг потянул Плаксу с дивана, прижал к себе и крепко поцеловал. – Позволите мне называть вас Ева? – еще раз поцеловал, ответа не дождался и был таков. – Ева? – растерянно спросила Плакса вслед барону, уже скрывшемуся за створками дверей. – Меня так никто не называл. Она уже уверилась, что вчерашнее постыдное и прекрасное было простой случайностью, и барон своей деловитостью и обычной ледовитостью дает ей понять, что инцидент исчерпан, и все продолжается, как ни бывало. И вдруг обнял и поцеловал. – Ева, – произнесла Плакса мечтательно, ощущая томление настолько явственно, что будь она не одна в комнате, то сгорела бы от стыда, потому что почувствовала себя раздетой. – Нет, нет, хватит, – одернула она себя. – Нужно взять перо, бумагу и все написать, как он просил. Вечером придет… От избытка чувств она, прежде чем взяться за письменные принадлежности, с полчаса металась по комнате, оборвала половину лепестков на цветах в вазе, несколько раз поплакала – в последний уже над листом бумаги, где усердно вывела слова: " Утро, мая 11-го года 1812-го..." и капнула чернилами на цифру 2.
ДюймОлечка: Хелга Ой, какая прелесть :) Ева. Что-то в этом есть, нежное, участливое... А айсберг таки подтаял :))
Klo: Хелга Ох, барон хорош! А Плакса как-то то ли поумнела, то ли ее мысли далеко бродят, что ей явно на пользу
Таттиана: Да-а... Теперь барон сможет выйти на Невидимку вперед Родионова? Если только она ничего не напутает. У него уже имеется полное досье на Евпраксию Львовну, это мне не нравится. Если бы бумаги, которыми шантажировал Кузякин, нашел Родионов, было бы лучше, на мой взгляд. Полковник передал бы ей бумаги (как человек чести), Евпраксия знала бы правду, смогла бы со временем проверить информацию, а так - всё на слове барона, сама в неведении. Я хочу сказать: барону после всего так легко ею манипулировать. Почему «Ева»? Ей не подходит, пан Казимир называет её поэтично «Пани Эпракса» - очень красиво. Ева - очень кратко, очень по-немецки. Он утвердил над ней власть, назвав её по-новому, переименовал. Меж тем вокруг самого барона воздух сгущается, а он как будто не чувствует. Что же узнал Родионов у Сомова? Всё очень интересно, хорошо, что читателям назвали дату, значит, ровно месяц до начала войны. Дальнейших успехов в написании романа !
ДюймОлечка: Таттиана пишет: а он как будто не чувствует Почему не чувствует? Мне кажется, именно поэтому он попросил Евпраксию описать все что видела и сылашал, потому что видит вокруг нее что-то все время происходит. Ну а эмоционировать не в его характере.
Малаша: Прочитала запоем последние кусочки. События стремительно разворачиваются, очень интересно, не оторваться. Родионов теперь знает о том, что Плаксу шантажировали и что на нее напали. Интересно, как барон все это сможет урегулировать. Пока отбивается, но Родионов тоже не лыком шит. А сколько теперь переживаний у Плаксы! Таттиана пишет: Полковник передал бы ей бумаги (как человек чести), Евпраксия знала бы правду, смогла бы со временем проверить информацию, а так - всё на слове барона, сама в неведении. Плакса знает правду, точнее то, что ей сказал Кузякин по поводу происхождения мужа и сына. При желании проверит, если эти документы не фальшивки. Авторы упоминали (и не раз), что Кузякин мастер подделывать документы. У него даже для себя подделаны документы на разные имена. Разобралась бы Плакса, фальшивые свидетельства на ее мужа или нет? Барон правильно сделал, что все уничтожил. С бумагами уничтожена и тайна. Ему и Плаксой незачем манипулировать. Он ею увлечен, пытается ее защитить от шантажиста, от напавшего в переулке, и Шурашу спас от гибели на дуэли бескорыстно.
Таттиана: Малаша, очень Вам рада, потому что давно никто не критиковал мою точку зрения. Вы позволите мне иметь своё мнение о бароне? Авторы не возражают, я думаю, им интересно каждое мнение, даже ошибочное. Барон работает на Наполеона, отсюда я исхожу. Меня удивляет, как это его называют «наш барон», для меня наши - Родионов, Барклай де Толли, Александр I. Я думаю, это нормально, что в этом обсуждении есть один голос за Родионова и против барона. Малаша пишет:Плакса знает правду, точнее то, что ей сказал Кузякин по поводу происхождения мужа и сына. При желании проверит, если эти документы не фальшивки. Вы совершенно правы, она знает только то, что ей сказал Кузякин. Барон ей ничего не сообщил, вопрос у неё остался, Щербинина хотела знать правду. Теперь барон знает, что было написано на странице из церковной книги. У него есть повод для шантажа (на будущее), Вы прямо ручаетесь за барона? В Родионове я уверена, а в бароне нет. Евпраксия Львовна знакома с ним всего месяц, а он знает о происхождении её покойного мужа больше, чем она сама. Малаша пишет:Разобралась бы Плакса, фальшивые свидетельства на ее мужа или нет? Барон правильно сделал, что все уничтожил. С бумагами уничтожена и тайна. Однако она боится этой тайны, всегда лучше увидеть всё самой и уничтожить тоже. Думаю, что разобралась бы, у неё есть поверенный в делах или адвокат. Малаша пишет: Ему и Плаксой незачем манипулировать. Он ею увлечен, Он уже начал, до известного события она им манипулировала, теперь они поменялись местами. Плакса больше себе не принадлежит. Это она им увлечена, я даже не могу сказать, что она влюбилась, это похоже на какое-то наваждение. Простите, не вижу, чтобы он был ею увлечен. Она - ценный источник информации, сейчас - особенно ценный. Барон за ночь в заточении всё обдумал, думаю, что сопоставил все факты. Теперь она с ним за всё расплатилась честью, ничего не должна. Если бы она была дама, подобная пани Кульвец... Но она же не такая, она порядочная женщина. Теперь переживает. Не бескорыстен барон, воспользовался её женской слабостью. Хелга пишет: «Вовсе не о том ему надобно переговорить, а я-то, дура неразумная...» Плакса заерзала на диване, желая только одного – чтобы Вестхоф как можно скорее ушел, и страшась этого. Она, видимо, ожидала, что он с предложением руки и сердца пришел. Знаете, лучше бы она с Феклушей в церковь пошла, хоть немножко от барона отвлечься, разрушить его чары. Барон, конечно, предусмотрел пути бегства для себя, а Плаксе отступать в любом случае только в Древково. ДюймОлечка пишет:Почему не чувствует? Мне кажется, именно поэтому он попросил Евпраксию описать все что видела и сылашал, потому что видит вокруг нее что-то все время происходит. Вы совершенно правы, это для него очень важно. Я видимо неверно выразилась, меня удивляет его спокойствие и самоуверенность.
Юлия: Хелга Восторг да и только... Плакса-то до чего мила - растрвожена, смятена... Барон таки доведет бедную женщину... Ева,хм... Неожиданно - это как-то совсем из другой оперы, - но интересно... Сейчас-сейчас... Сей-час... она ему напишет...
ДюймОлечка: Таттиана пишет: Она, видимо, ожидала, что он с предложением руки и сердца пришел. А я не думаю, что вот прям сразу предложение руки и сердца. Она не молодая девица на выданье, она вдова со взрослым сыном. Но то что она ожидала более яркого проявления чувств, возможно заверений в любви это точно. И теперь конечно ей унизительно и больно, что он опять холоден и деловит. Таттиана пишет: а он знает о происхождении её покойного мужа больше, чем она сама Ну нет, не знает, он знает, что верить шантажисту нельзя, не думаю, что он верит каким-то там бумагам про мужа и сына. Таттиана пишет: Знаете, лучше бы она с Феклушей в церковь пошла, хоть немножко от барона отвлечься, разрушить его чары. А вот тут знаете, я с вами согласна, мысли ей точно нужно не вблизи барона в порядок приводить :)
Таттиана: ДюймОлечка, спасибо за ответ. Вы пишете: А я не думаю, что вот прям сразу предложение руки и сердца. Она не молодая девица на выданье, она вдова со взрослым сыном. Но то что она ожидала более яркого проявления чувств, возможно заверений в любви это точно. И теперь конечно ей унизительно и больно, что он опять холоден и деловит. Согласна с Вами в целом. Всё верно, однако она прожила 18 лет, как девица, и осталась наивной и чистой, не смотря на свой зрелый по тем временам возраст и взрослого сына. Смотрите, какие ей снятся сны, какие часто бывают романтичные мысли. Не удивительно, что к ней тянется девица Бетси. Думаю, в глубине души она ждет и надеется на предложение. ДюймОлечка пишет:Ну нет, не знает, он знает, что верить шантажисту нельзя, не думаю, что он верит каким-то там бумагам про мужа и сына. Он своими глазами видел их и внимательно прочел, прежде чем сжечь. Это часть и его профессии, и его шпионской деятельности - запоминать всё. apropos пишет на 4 странице «Виленских игр - 3»: Копия дворянской грамоты на имя Щербинина полетела в огонь, за ней – страница из церковной книги с записью о крещении Ильи, сына Федота Михайловича Щербинина. Страница из церковной книги была подлинной. Там вся загвоздка в двух Федотах. apropos пишет на 2 странице «Виленских игр - 3»:Ох… Мой сын в ужасном положении... он, этот человек по имени Кузякин грозит, что Шураша лишится всего, потому что якобы Захар Ильич не был дворянином, потому что его дед не Федот Иванович, а Федот Михайлович! Тут дело в том, как он использует при случае то, что он знает, а обстоятельства бывают разные. Я хочу сказать: очень плохо, что малознакомый сосед знает семейную тайну, которую надо бы проверить. ДюймОлечка пишет: А вот тут знаете, я с вами согласна, мысли ей точно нужно не вблизи барона в порядок приводить :) Я рада, что Вы так думаете!
Малаша: Таттиана пишет: Вы позволите мне иметь своё мнение о бароне? Разумеется. Вы высказываеие свое мнение, и я делюсь своим мнением, если не возражаете. Таттиана пишет: У него есть повод для шантажа (на будущее), Вы прямо ручаетесь за барона? В Родионове я уверена, а в бароне нет. Барон может все, он циничный человек. Если будет нужно, он ни перед чем не остановится. При этом он очень осторожен и рассудителен, во всем ищет выгоду. Но разве ему было выгодно спасение Шураши, или Плаксы от грабителя? Ничем, но он это сделал. От шантажа Плаксы для него нет никакой пользы, она простая женщина, провинциалка, без связей. Будь у него мысль о шантаже, он сохранил бы бумаги, а не сжег. Теперь ему нечем шантажировать.Таттиана пишет: Она - ценный источник информации, сейчас - особенно ценный. Так получилось совсем случайно. Ни Плакса, ни тем более барон ничго такого не предполагали. Понятно, что барон заинтересован и хочет все разузнать, но не только в своих целях, он хочет и Плаксу защитить.Таттиана пишет: Не бескорыстен барон, воспользовался её женской слабостью. Да он сам же голову потерял. Авторы передали его мысли в той сцене, не было с его стороны тогда никакого расчета, он сам от себя не ожидал такого страстного порыва. Многое в отношениях с Плаксой показывает, что не такой он айсберг в глубине души, каким кажется. ДюймОлечка пишет: И теперь конечно ей унизительно и больно, что он опять холоден и деловит. Но поцеловал же! И Евой назвал. Таттиана пишет: Страница из церковной книги была подлинной. Неизвестно. Вдруг подделка?
Хелга: ДюймОлечка пишет: А айсберг таки подтаял :)) Женщина влияет даже когда к ней относятся неоднозначно. Klo пишет: А Плакса как-то то ли поумнела, то ли ее мысли далеко бродят, что ей явно на пользу Эмоции заставляют работать мозг. Таттиана пишет: Почему «Ева»? Ей не подходит, пан Казимир называет её поэтично «Пани Эпракса» - очень красиво. Ева - очень кратко, очень по-немецки. Так он же немец и есть. Юлия пишет: Ева,хм... Неожиданно - это как-то совсем из другой оперы, - но интересно... Барону не под силу длинное Евпраксия, а Эпраксой он ее принципиально называть не может. Может, когда-нибудь будет Плаксочкой называть, если что сложится. Таттиана пишет: Страница из церковной книги была подлинной. Как это установлено? Малаша пишет: Ему и Плаксой незачем манипулировать. Он ею увлечен, пытается ее защитить от шантажиста, от напавшего в переулке, и Шурашу спас от гибели на дуэли бескорыстно. Корысть у него всегда присутствует, хотя бы потому, что сделал это, как он считает, ради собственного спокойствия. Дамы, огромное спасибо за чтение и дискуссию!
apropos: Хелга Плакса вся в растерянности, опять плачет, а барон, паршивец, держит лицо. Ну, ну... Дамы, спасибо за дискуссию, очень любопытно было прочитать. Это хорошо, что мнения разделились, есть что обсудить. Таттиана пишет: Полковник передал бы ей бумаги (как человек чести), Евпраксия знала бы правду А вот тут загвоздка, и Родионов мог оказаться в очень непростом положении. Дело в том, что тогда существовали уголовные статьи за присвоение себе незаконных "прав и привилегий", в том числе - дворянского происхождения. Родионов, как офицер на службе, вряд ли мог (тоже дело чести) скрыть уголовно наказуемые факты. Речь ведь не о личных делах, а о правовых. Это касается и Плаксы, которая - если муж ее не дворянин, не имеет права называть себя дворянкой (со многими вытекающими), а Шураша - служить офицером. По логике и обязанности Родионову пришлось бы подать рапорт об этом происшествии, скрыть его он не имел права. Так что Плаксе как раз очень повезло, что барон сжег бумаги, иначе при его личном досмотре эти документы были бы обнаружены Родионовым, а далее... ну, можете представить. Таттиана пишет: Он утвердил над ней власть, назвав её по-новому, переименовал. Да он выговорить ее полное имя не мог, потому и сократил. А что? Славное имя, на мой взгляд. Таттиана пишет: Меня удивляет, как это его называют «наш барон», для меня наши - Родионов, Барклай де Толли, Александр I. Потому что он - главный герой-любовник авантюрного романа. Да, шпион, но какой мужчина! Не рассыпается в комплиментах, но на него всегда можно положиться в трудную минуту, не подведет. Надежен, как скала, не говоря о том, что молод, красив и умен. ДюймОлечка пишет: Но то что она ожидала более яркого проявления чувств, возможно заверений в любви это точно. Ну, от мужчин трудно сего дождаться, даже от мужей. Тем паче, что у них там все еще совсем непонятно. Юлия пишет: Сей-час... она ему напишет... Слезами. Малаша пишет: Будь у него мысль о шантаже, он сохранил бы бумаги, а не сжег. Кстати, да. Без бумаг чем шантажировать-то?
Хелга: apropos пишет: Без бумаг чем шантажировать-то? Этот мерзавец найдет чем!
полная версия страницы