Форум » Коллективное творчество » Проект "Рождественская (новогодняя) сказка" 2008 - 2 » Ответить
Проект "Рождественская (новогодняя) сказка" 2008 - 2
Дафна: Первый новогодне-рождественский сборник - 2008 г. Внимание! Рождественский (новогодний) рассказ-2009. Эпиграф от SlavnaYa Чудной сказкой, белым пухом снег искриться за окном, Тихо, тикая часами, он приходит в каждый дом! Много радости и счастья, и огня живого глаз, Новый свеженький зеленый, Новый год несёт для Вас! Пусть сбываются надежды, исполняются мечты, Новый свеженький зеленый — полный света, красоты! Вам желаю я здоровья и подарочков не счесть, Новый свеженький зеленый – принесет благую весть! Выполнения – проектам, процветания во всем! Пожелаю Вам Успеха! С Новым Годом! С Рождеством!
Ответов - 139, стр:
1 2 3 4 5 6 7 All
apropos: Юлия Красиво и сказочно! И повеяло Алыми парусами - девочка, которая верила и ждала чудо, и над ожиданиями которой смеялись... Чудесное начало рождественской истории! Кстати, на сайте уже сделаны (пока не "прицеплены" ссылками) страницы с ногодне-рождественскими рассказами. Условия все те же - говорите, чьи рассказы (или их начало) можно забирать с форума, а кто пришлет сам. Хочу опубликовать именно начала сочинений, не дожидаясь их окончания, чтобы заинтересовать и привлечь к ним посетителей сайта.
Юлия: apropos apropos пишет: повеяло Алыми парусами - девочка, которая верила и ждала чудо, и над ожиданиями которой смеялись... Хотелось бы надеется, что получится не очень банально... Приготовления к Рождеству Мона любила даже больше, чем сам праздник. Беспокойная предпраздничная суета таила в себе волнующее ожидание чуда, в то время как сам праздник с открытыми подарками и съеденным рождественским пирогом терял волшебство, оставляя позади все таинственное и необычное. В семье Грантов было принято украшать дом к празднику всем вместе. Даже отец обязательно выкраивал для этого время, несмотря на то, что для почтмейстера Рождество – самая напряженная пора: надо успеть доставить все письма с поздравлениями и посылки с подарками, чтобы никто не остался на праздник без радостной вести. Всей семьей они отправлялись в лес, чтобы выбрать елку и нарезать ветки сосны, пихты и остролиста. Дома, пока мужчины возились с елкой, устанавливая ее в крестовину, женщины разбирали ветки и плели венки и гирлянды. А затем наступал самый важный момент, без которого никто из них не мыслил Рождества. Украсив елку, что делалось всегда сообща, каждый из них распаковывал – обязательно сам – свою любимую игрушку и вешал ее на определенное место, так, чтобы все вместе они образовали квадрат, в центре которого вешался Моной большой голубой шар из толстого переливающегося стекла, украшенный сахарным инеем, серебряным месяцем и золотыми звездами. Это был любимый шар Лии. И дотрагиваясь до него, родные чувствовали, как в таинственном голубом мерцании шара к ним спускается нежная детская душа маленькой девочки, когда-то выбравшей его своей любимой игрушкой. И всем становилась чуть-чуть теплее и радостнее. Семья снова была в сборе. А потом оставалось развесить гирлянды, горящие алыми ягодами остролиста и расставить праздничные свечи, украшенные пушистыми зелеными веночками, перевязанными золотыми и красными ленточками. Аппетитные пряные запахи из кухни переплетались с терпким хвойным ароматом и сладковатым запахом воска, создавая непередаваемое благоухание Рождества. Нарядная елка переливалась золотыми орехами и стеклянными шарами в мягком свете свечей и камина. Мона стояла у елки, обнимая перевязанную широкой расшитой лентой свою рукопись. Она с радостью готовила свой подарок родным, но почему-то в последний момент, когда и оставалось-то только, что положить его под елку к другим подаркам, Мона вдруг ощутила непонятную тоску, словно ей предстояло расстаться со счастливым окончанием ее истории, которое было лишь в этом свертке, но не в жизни. В последнюю их встречу Доктор сказал, что его пациентка заметно оправилась, и вскоре, оставив подробные рекомендации ее врачу, он покинет эти места. С тех самых пор Мона не находила себе места. Конечно, он должен возвратиться в свою клинику, должен продолжать свою работу и исследования, такие важные и необходимые. А она останется здесь… И больше никогда его не увидит. И никаких других вариантов быть не может. Сердце девушки сжала тянущая надсадная боль. Мона, чуть помедлив, положила свой подарок под елку, где уже лежали украшенные разноцветными лентами и золочеными шишками свертки. – Вот она моя сказка – на бумаге, и никак иначе, – прошептала девушка. За окном сгущались вечерние сумерки, в розоватом отсвете неба кружились в медленном танце крохотные снежинки. Наконец наступило Рождество. Обитатели небольшого провинциального городка собрались вместе в тесной церквушке, чудесным образом превратившейся в эту волшебную ночь в прекрасный дворец, сверкающий огнями тепло потрескивающих свечей. Свечи были повсюду, наполняя небольшое и обычно сумрачное пространство церкви светом, раздвигающим ее своды. Казалось, что в затейливом кружении прозрачной дымки воскуряющихся благовоний, над головами собравшихся парили легкие фигуры ангелов, отчего замирало сердце, и слегка кружилась голова в ожидании чуда. В радостном пении рождественских гимнов таинственным образом соединялись сердца всех прихожан. Все – малыши и взрослые, богатые и бедные, красивые и уродливые – в едином хоре, без раздоров и пренебрежения, воспевали хвалу и славу Богу. Богу, который пренебрег своим могуществом и явился беззащитным Младенцем, чтобы одарить каждого из них любовью и избавить от проклятия и отчаяния. И Мона, любившая эти красивые, наполненные сказочным волшебством службы, вдохновенно пела вместе со всеми, но вдруг уколовшись об иголки хвойных гирлянд, которыми была украшены не только стены и кафедра, но и скамьи прихожан, девушка почувствовала острую боль, отозвавшуюся гулким эхом в дальнем уголке ее сердца. Закончилась феерия службы, прихожане, поздравляя друг друга, неспеша расходились по домам. Вскоре к семейству почтмейстера подошел Учитель, и отец любезно пригласил его на завтрашний праздничный обед, как того и хотела Мона. Но сейчас ее это не занимало, с трудом поддерживая малозначащий разговор со своим другом, взявшимся проводить их домой, она все еще надеялась увидеть Доктора, хотя прекрасно понимала, что его здесь просто не может быть. Наскоро распрощавшись с Учителем и пожелав родным спокойной ночи, Мона поспешила укрыться в своей комнате, чтобы дать наконец волю обуревавшим ее чувствам. Оставшись одна, она горько расплакалась, жалея себя и проклиная свою горькую участь, в которой не предусмотрено даже рождественского чуда. Утром она встала совсем разбитая, от ночных рыданий лицо было припухшим, а веки и скулы покрылись противными розовыми пятнами. Мона стояла у зеркала и с каким-то мстительным удовольствием рассматривала все безобразные особенности своей внешности. – Милая, ты уже поднялась? – услышала она голос матери. Госпожа Грант заглянула к дочери, чтобы помочь ей причесать ее буйную медную гриву, с которой маленькая слабая Мона не могла справиться самостоятельно. Девушка села, послушно наклоняя голову к матери. – Какие у тебя стали красивые волосы, как у настоящей принцессы, – любовалась госпожа Грин, бережно расчесывая густую шелковую прядь дочери. С возрастом непослушные рыжие мелкие кудряшки Моны превратились в тяжелые крупные локоны глубокого цвета темной меди. Но красота волос не могла тягаться с безобразием ее лица и неуклюжестью фигуры и не утешала девушку. – Милая, почему ты так молчалива, что-то произошло? – решилась спросить непривычно притихшую дочь госпожа Грин. – Нет, мама, все осталось как прежде, – ответила Мона, не находя в себе сил улыбнуться. После завтрака вся семья собиралась в гостиной, чтобы раскрыть приготовленные подарки. Это был торжественный и волнительный момент. Каждый по очереди, начиная с отца, доставал свои свертки из-под елки и вручал их родным. Мона получила от отца в подарок книгу, прекрасный кружевной воротник от матери и резную шкатулку от Тома. Теперь настал ее черед. Девушка подняла свою рукопись и преподнесла отцу. – У меня для вас один подарок на всех, – смущенно проговорила Мона, пока господин Грант развязывал ленту. – Ну что ж, дочка, я вижу, ты написала для нас целую книгу, – добродушно проговорил он, поглаживая ладонью гладкую бумагу титульного листа. – Так давайте, устроимся поудобней и послушаем, что за историю подарила нам Принцесса. Мона дрожащими руками приняла из рук отца свою сказку и, присев на стул перед родными, принялась читать. – Давным давно на самом краю деревни у дубовой рощи в небольшом уютном домике, черепичная крыша которого утопала в купах могучих деревьев, жила маленькая девочка, – начала Мона. Она читала, и волнение ее отступало. Произнесенные слова обретали несколько иное звучание и смысл, чем написанные ею. И она не могла поверить, что сама написала все это. Ее сочинение, каждая запятая в котором была продумана и выстрадана ею, составляющее с ней некогда единое целое, теперь невероятным образом отделялось от нее, обретая свое собственное независимое от нее существование. Удивительное непередаваемое чувство восторга от осознания ее участия в рождении нового из ничего наподобие божественного творения, затопило все существо Моны, отстранив даже ее сердечную боль. – Золотой отсвет волшебства легкой вуалью покрывал девушку и ее принца, сумевших победить жестокое проклятие, распознав под безобразной маской черты прекрасной души, а в бессвязных звуках чужого наречия – стремления благородного сердца. Мона закончила и подняла глаза на своих родных. Они молчали, не в силах в волнении произнести ни слова. Наконец, госпожа Грант, первой поднявшись со своего места, подошла к дочери и порывисто обняла ее за голову, прижав к своей груди. – Милая моя, – плакала она, – Это так прекрасно! Смущенные отец и Том топтались около Моны, не зная, как выразить свое одобрение. – Принцесса, ты настоящая писательница! Мне и в голову не приходило, что ты можешь не только читать, но и писать книги, – похлопывая сестру по руке, хвалил ее Том. – Молодец, дочка, ты славно потрудилась. И история твоя вышла не хуже, чем в любой другой книге, что ты нам рассказывала. Этот хор смущенных и радостных похвал прервало появление в гостиной их старой служанки. – Пришел иностранный доктор, что графиню лечил, – объявила она своим хозяевам, когда за ее спиной показалась статная фигура врача. – Frohe Weihnachten!****** – с легким поклонам приветствовал он оторопевшее семейство почтмейстера. Не ведая, что делает, Мона, всем существом своим рванувшаяся к долгожданному гостю, вылетела к нему, и только оказавшись прямо перед ним, остановилась, в ужасе осознавая, как выглядит ее поведение в глазах других. – Вам придется быть моим толмачом, любезная фройляйн Грант, – с улыбкой обратился доктор к потерявший дар речи Моне. С трудом справляясь с волнением, девушка обернулась к родителям, чувствуя, как жаркий румянец заливает ее щеки. – Это господин Доктор. Он поздравил нас с Рождеством. Почтмейстер и его супруга с удивлением взирали на молодого благородного господина, неведомо какими судьбами оказавшегося в их скромной гостиной. Наконец хозяин, приветливо протянув руку навстречу нежданному посетителю, проговорил: – И вам счастливого Рождества, господин Доктор. Расположившись в предложенном ему кресле, гость с заметным удовольствием рассматривал небольшую, нарядно украшенную гостиную, не смущаясь растерянным взглядам всего семейства Грантов. – Я пришел к вам с предложением начать лечение в нашей клинике, – обратился доктор к Моне, и девушка послушно перевела его слова родителям. – Вот мои рекомендации, а также письмо графа, получившего возможность ознакомиться с моей работой. Он передал бумаги Моне, и та протянула их отцу, который медленно перебирал, написанные на незнакомом ему языке бумаги, сумев справиться только с письмом, которое господин граф, к его удивлению, адресовал непосредственно почтмейстеру. – В последние годы мне удалось достичь весьма хороших результатов в лечении вашей болезни, фройляйн Грант, – тем временем продолжал Доктор. – Полного выздоровления я не могу вам гарантировать – хотя нам удалось добиться этого в ряде случаев, – но заметное облегчение вашего состояния наступит обязательно, и, принимая предложенные вам лекарства, вы сможете продолжать жить почти как совершенно здоровый человек. Но лечение это долгосрочное, может занимать несколько лет и находится необходимо все это время в клинике. Мона переводила иностранную речь гостя, находясь в каком-то странном оцепенении, с трудом понимая смысл его слов. Отец с матерью переглянулись. – Простите, господин Доктор, а вы уверены, что смогли бы помочь нашей девочке? – спросил его почтмейстер. – Совершенно, – спокойно и уверено ответил тот. – А сколько будет стоить лечение в вашей клинике? – настороженно поинтересовался отец, опасавшийся, что названная сумма намного превысит их скромный доход. – Этот вопрос не должен волновать вас, он уже улажен, – проговорил Доктор и поспешил продолжить: – проживать фройляйн Грант сможет в специальном пансионе для молодых девиц и одиноких дам при нашей клинике, где ей будет предоставлены жилье и еда, лекарства она будет получать у меня, я же буду ее лечить. Вам необходимо только доставить вашу дочь в клинику и обеспечить ее средствами на личные нужды и обратный путь. Господин Грант растерянно молчал не в силах поверить в услышанное. – Мне бы хотелось получить ваш ответ сейчас, чтобы иметь возможность уладить некоторые формальности, – обратился к нему Доктор, видя замешательство почтенного отца семейства. Почтмейстер посмотрел на жену, и та чуть заметно кивнула мужу в знак одобрения. – Мы очень благодарны вам, господин Доктор, – вздохнув, начал господин Грант, – наша девочка заслужила исцеления, у нее доброе сердце и хорошая головка. Но только как же она будет жить так долго в такой дали от дома совсем одна? Доктор подробно рассказал волнующемуся отцу о репутации клиники, о строгих нравах пансиона и о возможности сопровождать Мону, если они смогут позволить себе подобные затраты. Наконец получив согласие, он поднялся, раскланявшись с госпожой Грант и молодым Томом, задержал похолодевшие пальцы Моны в своей руке чуть дольше положенного и тихо проговорил: – Мы победим вашу болезнь, только вы должны довериться мне, – поле чего в сопровождении отца отправился в контору, соседствующую с квартирой почтмейстера, чтобы записать подробный адрес клиники и рекомендательное письмо для фройляйн Грант, по которому ее там примут. Мона, словно громом пораженная, оставалась стоять посреди гостиной. Она слышала словно издалека доносившиеся до нее голоса Тома и матери. «Он пришел, и он избавит меня от безобразной болезни! Слова старой нищенки оказались правдой!» Поспешные сборы, прощание с родными и ее другом – все прошло в каком-то тумане. Она с трудом соображала, что ей говорят, и умела только улыбаться в ответ, пребывая в сладостных грезах о предстоящем избавлении и встрече с Доктором… ****** Счастливого рождества! (нем.) Продолжение следует...
Tatiana: Юлия! Сказочно, чудесно. А вот этот кусочек такой замечательный! Осталось очень приятное послевкусие. Юлия пишет: Решение было принято: она напишет историю превращения несчастной уродливой девочки в счастливую красавицу! Но купив стопку бумаги, устроившись за столом и вооружась пером, Мона обнаружила, что записать все, что рисовало ее воображение гораздо труднее, чем ей только что думалось. Мысли разбегались, слова прятались, фразы не строились. Но девушка не собиралась сдаваться, и как послушная ученица, она упорно нанизывала слова на строчки, предложение за предложением, абзац за абзацем. Перечитывала, перечеркивала, рвала и начинала заново. И незаметно для нее самой ее изнурительный труд превратился в увлекательнейшее занятие. Стоило лишь словам угомониться и послушно вставать на свои места, и действие само выстраивалось на бумаге в стройных рядах строк. Теперь Мона, где бы она не была и чтобы она не делала, была всецело занята воплощением своего замысла. Она словно заядлый охотник внимательным взглядом выхватывала из всего происходящего вокруг нее свою добычу – образы, фразы, слова, сюжеты, из которых потом, как из кирпичиков, возводила свою сказку Очень жду продолжения. Через 1 мин. Ура! Уже есть новый кусочек.
Юлия: Tatiana Большое спасибо за теплые слова! Tatiana пишет: А вот этот кусочек... Немного из личного опыта
novichok: Юлия Какая чудесная зимняя сказка Я немного запуталась... Юлия пишет: ....в семье городского почтмейстера Грина родилась здоровая бойкая девочка.... – Ты опять забралась в свою берлогу? – услышала девушка голос матери. Госпожа Грант....
apropos: Юлия Чудесное продолжение! Может быть, чудеса и вправду случаются?
Юлия: novichok Большое спасибо за добрые слова и удачно брошеный тапок Сейчас исправлю! apropos Спасибо! apropos пишет: Может быть, чудеса и вправду случаются Надеюсь
novichok: Юлия В последнем кусочке тоже чередуется Грин с Грант Юлия пишет: чтобы помочь ей причесать ее бурную медную гриву странное определение для волос. Может буйную?
Axel: Юлия Очень интересная история.
Юлия: Axel novichok Большое спасибо, кажется все поймала...
Хелга: Юлия Ох, как хорошо! Разогналась, зачитавшись, уже было надеялась, что узнаю, что будет дальше....
Tatiana: Юлия пишет: Немного из личного опыта тоже знакомо. Грин-Грант тоже в процессе чтения мелькнул, но потом как-то вымелькнул. Очень-очень нравится. Именно сказочное повествование. Хелга пишет: Разогналась, зачитавшись, уже было надеялась, что узнаю, что будет дальше.... А может быть продолжение скоро будет. Пока я писала первый отзыв, появился новый кусочек. Не то, чтобы я намекаю, но вдруг и сейчас...
novichok: Юлия пишет: кажется все поймала... с гнусной настойчивостью Юлия пишет: – Милая, почему ты так молчалива, что-то произошло? – решилась спросить непривычно притихшую дочь госпожа Грин. Tatiana пишет: А может быть продолжение скоро будет очень хочется
Цапля: Юлия прекрасная история с непременной надеждой на чудо, возможное в Рождество. Как замечательно описаны сомнения юной писательницы. И очень хочется надеяться на то, что сказка станет былью
Юлия: Хелга novichok , большое спасибо! Дорогим читателям Прошло три года. Мона сидела в дилижансе, кутаясь в теплый плед. Несмотря на то, что все восемь пассажиров – заняты были даже откидные места у дверей – усиленно согревали карету своим дыханием, а солома, призванная защитить от замерзания, покрывала их почти до пояса, было очень холодно. Мона пыталась читать, но сильная тряска и раскатистые звуки храпа грузного господина, сидевшего напротив нее, очень затрудняли чтение. От угнетающего чувства холода, которым чревата каждая зимняя поездка, избавиться не удавалась ни на почтовых станциях во время коротких остановок для замены лошадей, ни во время ночевок на постоялых дворах, маленькие убогие комнатки которых как на подбор грешили чадящим камином и постоянными сквозняками. Но Мона спешила поспеть домой к Рождеству, потому, не дождавшись приезда матери и теплой погоды, решилась совершить дальнее путешествие самостоятельно. Проведенное заграницей время пошло ей на пользу: она заметно похорошела, ее прежняя порывистость уступила место благовоспитанной сдержанности, Мона научилась держаться с людьми с достоинством и тактом. Но кроме того ее характер закалился, она стала тверже и решительнее, когда, оставшись без родных, она оказалась один на один со всеми своими проблемами. А пережить ей пришлось не только само лечение и связанные с ним скорби, но и душевные раны. Преуспеть на столь трудном поприще Моне помогло простое правило, которому ее научила мать: «вытирая слезу другому, ты осушаешь свои собственные». А в клинике, где она провела эти три года, всегда находился люди, кому было больнее. Выручали ее и знания, которыми она в свое время так щедро была одарена Учителем. Благодаря им Мона могла общаться со всеми обитателями клиники, прибывшими сюда из разных стран. И они с удовольствием принимали ее помощь и утешения. И взамен одаривали ее сердечной дружбой, добрым советом, а то и приглашали в небольшие поездки по окрестностям и достопримечательностям этого удивительного края, которых сама Мона не могла себе позволить. Очень поддерживала девушку неожиданная дружба с маленькой девочкой, живущей по соседству, мать которой вынуждена была оставить ее на попечение няни и вернуться к другим детям далеко отсюда. Вынужденное сиротство сблизило их, и девушка с удовольствием проводила время со своей маленькой подругой. Чтобы утешить ее, Мона начала сочинять сказки. Небольшие веселые истории давались ей легко и приносили не меньше радости, чем той, для кого они писались. Так она возобновила свои занятия сочинительством. И ее переживания, радостные и печальные, истории ее новых друзей, их черты, речи, мысли и поступки находили отражение в ее небольших рассказах, которые она с увлечением писала. И в этом немудреном занятии она не только коротала время, но находила утешение, вдохновение и радость. Затекшая от долгого сидения спина ныла. Мона слегка подвинула плечом и выпрямилась, стараясь не потревожить соседку, очень скромно одетую женщину с посеревшим от усталости лицом, что прикорнула, прислонившись к ее плечу. В рано опустившихся зимних сумерках продолжить чтение не было никакой возможности, и Мона, спрятав книгу, еще плотнее укуталась в плед и откинула голову на маленькую расшитую подушечку. Это приспособление, облегчающее путешественнику тяготу дороги, прислали Моне из дома, среди всевозможных забавных мелочей, которыми задаривали ее отец и Том, не охочие до писания писем. Писала ей только госпожа Грант длинные обстоятельные письма, с лихвой искупая эпистолярную скупость мужа и сына. Она уделяла внимание всем сколько-нибудь значительным событиям семейной и городской жизни. И Мона с радостью читала и перечитывала их, окунаясь в милый ее сердцу мир домашних забот. В один из вечеров ее первого лета в клинике, она получила очередное письмо от матери и, устроившись в кресле, с удовольствием погрузилась в чтение. Отдав должное описанию хозяйственных хлопот и легкой простуды Тома, госпожа Грант сообщила о том, что Учитель навсегда покинул их края. Он продал лавку и книги, – которые не купил граф, отдавал за гроши, – и большие охотники до распродаж горожане скупили у него все до последнего листочка. Он уходил их города пешком с одним небольшим саквояжем. Прочитав письмо, Мона еще долго сидела в прозрачной синеве летних сумерек, не зажигая свечей. Она и сама знала, что это должно было случиться: ее друг всю жизнь путешествовал по свету и их маленький ничем непримечательный городок не мог всерьез надолго заинтересовать его. Но тянущая боль саднила сердце. Неизвестно, встретятся ли они когда-нибудь вновь. Его дружба была самым отрадным и прекрасным событием ее детства, а она, казалось, только сейчас, в разлуке с ним, поняла, что Учитель действительно значил для нее. Но теперь уже не будет долгих дружеских бесед и горячих споров за чашкой горячего шоколада. Некому будет рассеять ее сомнения, объяснить, потешить притчей, которыми Учитель заменял нотации за ее нерадение или ошибки. Больше не услышит она его мягкий голос с певучим акцентом, не взглянет в близорукие, и оттого всегда немного растерянные, добрые глаза, не увит его долговязую неловкую фигуру. Мона тяжело вздохнула и заплакала. Она проплакала почти всю ночь, не в силах остановить неудержимо бегущих по щекам слез, а под утро тихо заснула в глубокой печали от огромной потери и несбывшейся мечты. Какой мечты и о чем, Мона не знала, но это чувство так и осталось в ее сердце, когда боль утраты уже притупилась. Мона, чуть приподняв голову с подушечки, взглянула в окно. В густой синеве спустившегося вечера мелькали лишь неясные тени, освещенные неверным светом скрывавшейся в облаках луны. Только на мгновение фонарь кареты выхватывал из темноты оказавшиеся у дороги куст или дерево или дорожный столб. Красота края, с быстротой молнии проносившегося за окном, была укрыта от любопытствующего взгляда путешественника темнотой, словно плотной вдовьей вуалью. Мона удрученно вздохнула: чуткая к красоте природы, она часами могла рассматривать ее причудливые картины, находя в этом немалое удовольствие. Когда к концу второго года ее лечения, избавившись от страшного зоба, она стала чувствовать себя значительно лучше – прошли мучавшие ее долгие годы слабость, отдышка и сердцебиение, – она обошла все живописные окрестности, любуясь блистающими в синеве неба снежными вершинами и тонкими оттенками нежных красок цветущих лугов, покрывающих склоны теряющихся в синеватой дымке холмов. Теперь она, не страшась, поднималась по горным тропинкам, вьющимися затейливыми узорами среди огромных камней, отвесных скал и гулких ущелий, и не утомлялась, подолгу бродила по живописным берегам прозрачных голубых озер, внезапно загорающимися золотым огнем в лучах заходящего солнца. Любила поднимать она и к теплым лечебным источникам. Эти удивительные, созданные по прихоти природы, кипящие ключи находились высоко среди скал, и для удобства больных в морщинистых серых глыбах каменных утесов были вырублены ступени и устроены удобные площадки для отдыха. Однажды поднявшись к курящемуся паром роднику, обладающему, несмотря на неприятный запах, поразительным исцеляющим действием, Мона увидела Доктора в окружении его пациентов. Тогда она впервые заметила, какие восторженные взгляды устремляют на него больные, сколько благодарности и любви было в каждом их слове и вздохе, обращенном к нему. Сам же он был одинаково добр и внимателен ко всем. Мона была совершенно уверена в исполнении пророчества нищенки, ее привязанность и благодарность к Доктору давно уступили место пылкой юношеской любви, ее преображение завершилось и теперь осталось лишь дождаться, когда он назовет ее своей избранницей. И Мона терпеливо ждала этого, восторженно взирая на него влажными от переполнявших ее чувств глазами, не замечая вокруг него восторженного хора таких же, как и она, влюбленных поклонниц чудо-целителя. Мона одиноко стояла посреди небольшой площадки у источника, но Доктор, увлеченный беседой, так и не подошел к ней, ничем не выделив ее и ограничившись лишь легким поклоном с неизменной улыбкой, которой он одаривал всех без исключения. И тогда, словно пелена спала с ее глаз, девушка ясно увидела, что была и остается для своего спасителя не более чем одной из его пациенток. Время для Моны остановилась. Она стояла, пораженная своим открытием, не в силах сдвинуться с места. Вокруг нее суетились люди, спеша попасть к источнику или покинуть его, толкали ее и извинялись, но она ничего не замечала. – Дорогая, вы не могли бы помочь мне спуститься, – обратилась к ней маленькая хрупкая старушка в высоком накрахмаленном чепце. Это была ее давнишняя приятельница, госпожа Висдом. Мона уставилась на нее, не понимая, что та от нее хочет. – Милочка, да вы совсем разомлели на солнце, давайте-ка, присядем в тенечке, – и старушка, взяв ее за руку, решительно повела к небольшой нише, вырубленной в скале и затопленной синевой тени. Мона послушно пошла за нею. Добрая женщина усадила ее на каменную скамью и, расположившись рядом, забеспокоилась, заметив неестественную бледность лица девушки. – Милая моя, да у вас кровинки в лице нет! Нате-ка мои соли, – она стала суетливо рыться в бесконечных складках своей пышной юбки. Выудив наконец маленький стеклянный флакон с нюхательной солью, госпожа Висдом сунула его Моне в нос, от чего девушка, дернулась, испытав резкую боль, на глазах ее выступили слезы, и она закашлялась. – Ну ничего, ничего, – проговорила старушка, легко похлопывая девушку по плечу своей сухонькой ручкой, – теперь вы придете в себя. Мона откашлялась, вздохнула, вытерла платочком глаза. – Вы очень добры, сударыня. Мне значительно лучше. Старушка, склонив на бок птичью головку, с интересом рассматривала девушку. – Да я, кажется, ошиблась, – наконец пробормотала она себе под нос, – и дело совсем не в солнце. А знаете что, милая, пойдемте-ка со мной, вы поможете мне спуститься с этой лестницы, а я вас угощу чаем. Здесь есть прелестная кондитерская, где подают очень вкусные пирожные. Мона согласно кивнула и, механически прошептав помертвевшими губами: – С удовольствием, – послушно сопроводила госпожу Висдом с высокой крутой лестницы, что вела от источника вниз. Старушка что-то щебетала, а Мона думала о том, что все вокруг потеряло для нее смысл. «Если сказке не суждено сбыться, значит все было напрасно… Но почему в самом конце, когда все уже готово было счастливо разрешиться, предсказание дало осечку?! Прекрасный принц оказался просто добрым человеком!» – Милая, да вы меня совсем не слушаете! – Мона наконец обратила внимание на слова госпожи Висдом, отчаянно теребившей ее рукав. – Так дело не пойдет! Вы можете додуматься до бог знает каких нелепостей! Послушайте меня, – начала она, понизив голос и наклонившись к самому уху Моны, – я вижу, вы чем-то уязвлены… Мона молча смотрела на старушку. – Вы влюблены? Мона продолжала молчать. Но старушка удовлетворенно кивнула, словно прочла ответ в ее глазах. – Это наш красавец Доктор? Мона с ужасом вытаращилась на нее: неужели это так заметно?! Они подошли к кондитерской, расположившейся на первом этаже красивого розоватого здания с пышной белой лепниной, словно само оно было огромным пирожным. В стеклянной витрине были выставлены блюда и многоэтажные вазы со всевозможными сластями: затейливо украшенные торты, творожные пончики, усыпанные белой пудрой, залитые разноцветной глазурью кексы, марципановые фигурки, конфеты, пастила, печенье – чего только там не было?! Но Мона ничего этого не видела. Пораженная догадкой старушки, она застыла, не замечая, что находится на самом пороге кондитерской, загораживая вход в нее. – Милая, – старушка наконец оторвалась от созерцания роскошного изобилия витрины и, заметив состояние своей спутницы, взяла ее под руку – ну что вы окаменели, словно соляной столб? Она ввела Мону в зал и, усадив за столик, стоявший чуть в отдалении и отгороженный от других пышной пальмой, доверительно продолжила: – То, что вы влюбились в него, – это так естественно! Каждая женщина всегда влюбляется – хоть самую малость – в того, кто пришел к ней на помощь. Но это не страшно, это скоро пройдет. Только не надо так сокрушаться! Вы так милы! Я уверена, что вы обязательно встретите того, кто действительно составит ваше счастье. – Нет, – воскликнула Мона, – вы не понимаете! – она с трудом справлялась с охватившим ее волнением. – Вы не понимаете. Этого не может произойти! – Почему же? – пожала плечами старушка. – Он был предначертан мне! – Боже мой, как вы романтичны, дитя мое! С чего вы взяли, что предначертан вам именно он?! – Но ведь это он спас меня! – Дорогая, если вы решились искать суженного с помощью предначертаний, то вы должны знать, что они задают лишь направление нашим поискам, и чтобы следовать им, надо научиться правильно понимать их знаки, – госпожа Висдом для пущей убедительности качала головой, приподняв совсем белые брови. – Какие знаки? – не поняла Мона. Старушка пожала плечами: – Указательные знаки, – проговорила она таким тоном, словно речь шла о совершенно обыденных вещах. – Да что за дело мне до каких-то знаков?! – досадливо воскликнула Мона. – Люблю-то я его! – Милая моя, да с чего вы взяли это?! Мона молчала, уставившись на старушку, сбитая с толку ее бессмысленным замечанием. – Мудрено ли вообразить, что любишь красавца-удальца, сумевшего исцелить тебя от болезни, что мучила и уродовала тебя?! Ну что вы о нем знаете, кроме того, что он хорош собой да искусный врач?! – и сама ответила, уставив на Мону тонкий крючковатый палец, – Вот именно – ничего! А разве это любовь?! Милая, красота с годами поблекнет, силы растеряются, ум притупиться, и только сердце останется тем же. А чтобы узнать сердце человека, тут одного восхищения и благодарности мало. Госпожа Висдом помолчала и, вздохнув, продолжила: – Глупости это все, что полюбить можно кого-то, увидев разок да при всех регалиях! Нет, ты бок о бок потрись с ним годок-другой, в богатстве да в бедности, в силе да слабости погляди на него, тогда и скажешь, любишь ли ты его, или обманываешь сама себя! – Вот так-то, милая моя! – старушка улыбнулась и потрепала притихшую девушку по руке. – Разберешься, милая, сердечко у тебя умненькое. И суженного найдешь и счастлива будешь, коль не поленишься. Открытие, которое неожиданно свалилось на Мону у теплого источника, выбило почву из-под ее ног. На протяжении многих лет она знала, что существует на земле человек, который спасет и полюбит ее. Порой она сомневалась, что он появится в ее жизни, запрещала себе его ждать и надеется на встречу. Но то, что произошло на самом деле, казалось каким-то злым розыгрышем! Он появился, такой, каким и описывала его старая нищенка, он спас ее, как она и предсказывала, но не полюбил ее, несмотря на то, что именно это и было счастливым завершением предсказания! К таком развороту событий Мона была совершенно не готова. Ей представлялось, что вся ее жизнь разрушена жестоким обманом. Все казалось бессмысленным, пустым и безнадежным. Теперь она уверилась в том, что ее безобразие было всего лишь внешним проявлением некого скрытого уродства, из-за которого ее просто невозможно полюбить. Даже став миловидной, она все так же не могла вызвать любовь. Она провела несколько томительных дней и бессонных ночей в мучительных раздумьях, сменявшихся то сумрачной апатией, то бурными рыданиями, то яростными обвинениями, которые она, отчаявшись, бросала куда-то вверх, не представляя себе ясно их адресата. Когда совершенно обессилив, она лежала на неразобранной кровати в своей комнате, к ней постучала ее маленькая подруга и попросила ее погулять с ней: – Няня накануне подвернула ногу, когда мы спускались с холмов и теперь с трудом передвигается даже по комнате, – объяснила девочка свою просьбу. Мона коротко кивнула и отправилась на прогулку. Она медленно брела по тропинкам, а вокруг нее кружила ее подруга, простодушно восхищаясь всем вокруг. Но для Моны краски этого дивного места потухли, она не замечала ни величественной красоты гор, ни хрустальной глади озер, ни изумительного аромата цветущих лугов. – Мадемуазель Грант, – обратилась к ней девочка, мягко грассируя звуком «р», – расскажите мне, пожалуйста, вашу сказку. «Сказку!» – словно насмешка прозвучала просьба подруги для измученной переживаниями Моны, и она с каким-то мрачным удовольствием, наказывая себя за глупую надежду быть любимой, стала рассказывать девочке сказку, которая обернулась для нее крахом. Она рассказывала и вспоминала, как писала ее. Вспомнила, как сидела над пустым листом бумаги, не в силах выдавить из себя ни слова, как сердилась, разрывая в клочки исписанные листы, и как постепенно, не заметно для нее самой, слова стали тесниться в голове, фразы складывались с завидной быстротой, и перо едва поспевало за ними. Вспоминала упоительные часы обсуждений, проведенных с Учителем, поддержку и помощь мамы. И ей стало казаться, что тогда она была намного счастливее, чем сейчас. Как не хватало ей их любви, их веры в нее, их беззаветной преданности! – Entschuldigen Sie, Darf ich Sie mal stoeren?**– услышала бедная девушка у себя за спиной дивную музыку чужеземной речи, а когда обернулась, перед ней в галантном поклоне склонился благородный красивый юноша, – рассказывала она сказку девочке. Мона вспомнила свою первую встречу с Доктором. «Благородный, мужественный и красивый, – вздохнула она про себя. – Но почему?! Почему он спас меня?!» Закончив сказку, она проводила девочку к няне и вернулась в свою комнату. «Зачем он взялся лечить меня, если был совершенно равнодушен ко мне?! Зачем?!» – беспрерывно вопрошала Мона, словно в ответе на этот вопрос таилась отгадка. Она, напряженно размышляя, беспокойно расхаживала по комнате, вспоминая малейшие подробности, связанные с решением Доктора вылечить ее, и вдруг остановилась: ей почудилось, что она все поняла. Мона накинула на плечи шаль, надела шляпку и стремительно вышла из комнаты. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не побежать по улице. Ей, во что бы то ни стало, надо было немедленно встретиться с Доктором. Подходя к зданию больницы, она увидела его выходящим из дверей. – Господин Доктор! – бросилась к нему Мона, забывая правила хорошего тона. -Добрый вечер, фройляйн Грант, – приветливо поздоровался он, приподнимая шляпу. – Как вы себя чувствуете? Он с тревогой отметил сбившиеся дыхание и мертвенную бледность своей выздоравливающей пациентки. – Не беспокойтесь… Простите меня, но мне очень надо знать! Пусть это не покажется вам бестактным, – Мона смешалась и не могла подобрать приличествующие случаю фразы, – но мне действительно очень нужно знать! Кто оплатил мое лечение в вашей клинике? Доктор внимательно смотрел на взволнованную девушку. – Видите ли, я не могу ответить вам на этот вопрос, – произнес он после минутной паузы. – Почему? – изумилась Мона. – Я дал слово, что вы не узнаете об этом. – Но почему я не должна об этом знать?! – не унималась она. – Таково было его решение. Извините, я не могу вам помочь, – развел руками Доктор. Девушка молчала, опустив голову. – Простите, фройляйн Грант, я, к сожалению, вынужден откланяться, меня ждут больные. Вы хорошо себя чувствуете? Пойдемте со мной в больницу, там сестра поможет вам, обопритесь на меня, – он заботливо подставил девушке локоть. Но она, отшатнувшись, предостерегающе подняла руку. – Спасибо, со мной все в порядке. – Она устремила на доктора горящий отчаянный взгляд, – Вы дали слово не говорить самому, но если я назову вам имя, вы можете мне сказать права я или нет? Доктор пожал плечами: – Ну если вы сами догадались… – Это был Учитель? – выпалила Мона. Доктор смотрел на возбужденную девушку, размышляя, не скажется ли такое волнение отрицательно на ее лечении. – Это был он? – не дождавшись ответа, повторила свой вопрос Мона. – Не сложно было догадаться, не правда ли? Я так ему и сказал. – Но почему, почему он не хотел, чтобы я знала? – недоумевала девушка. – А об этом вам лучше спросить его самого, – проговорил Доктор и, слегка поклонившись, приподнял шляпу. – Доброй ночи, фройляйн Грант. – Доброй ночи, – эхом отозвалась Мона. ** Извините, можно вас побеспокоить? (нем.)
Tatiana: Юлия пишет: Милая, красота с годами поблекнет, силы растеряются, ум притупиться, и только сердце останется тем же. А чтобы узнать сердце человека, тут одного восхищения и благодарности мало. Какие мудрые слова.
Axel: Юлия Отличное продолжение . Я так рада, что главной любовью оказался Учитель. Я за него "болела".
novichok: Axel пишет: Я так рада, что главной любовью оказался Учитель. Я за него "болела". А я, честно, пошла по видимому пути - Доктор
Tatiana: Возможен и третий вариант... Кто знает...
apropos: Юлия Учитель был, Доктор есть... остался Принц. Очаровательная история!
Юлия: Axel novichok Tatiana apropos Боюсь, моя фантазия гораздо более прозаична... Мона тряслась в карете, перебирая в памяти события последних трех лет. Под монотонный стук колес она незаметно для себя задремала и проснулась только, когда возница, спустившись с козел, открыл дверь, объявив громогласно о прибытии на станцию Глосхем, что была в двух днях пути от ее родного города. Выбравшись наружу вместе с другими пассажирами и дождавшись слугу, легко подхватившего ее вещи, она отправилась в гостиницу. В жарко натопленном холле было шумно и многолюдно. Носильщики вносили и выносили багаж, вновь прибывшие требовали комнаты и заказывали ужин, уезжающие суетились, пересчитывая вещи, волнуясь, отдавали последние распоряжениями. Получив в свою очередь ключи от комнаты и договорившись о времени завтрашнего отъезда, Мона в сопровождении слуги поднялась наверх. Небольшая комнатка, доставшаяся девушке, была почти пуста: кровать под вытертым и местами засаленным плюшевым пологом, крашеная тумбочка у изголовья, небольшой круглый стол, на котором тускло коптила лампа, и два стула – вот и вся обстановка. Когда появившаяся горничная разожгла камин, Мона попросила ее принести ужин. Умывшись с дороги и подкрепившись холодным мясом и пирогом с грибами, девушка поспешила улечься в постель, тщетно пытаясь согреться. Тело от неподвижного сидения в тесноте кареты ныло, утомление долгой дорогой, в которой Мона провела уже не один день, давало себя знать. Она должна была восстановить силы к завтрашнему утру, на рассвете ей снова предстояло подняться в экипаж, чтобы продолжить путь. Но устроившись в постели, Мона никак не могла заснуть, видимо сказывалась сморившая ее перед самым приездом дрема. Поднявшись и позвонив в колокольчик, она попросила принести ей горячий шоколад, который всегда оказывал на нее самое благотворное действие. Устроившись с чашкой за столом у ярко пылающего камина, который против обыкновения не чадил, она задумалась. После того, как Мона получила от Доктора подтверждение своей внезапной догадки о роли Учителя в ее исцелении, она испытала некое странное чувство. Оно нахлынуло неожиданно и бурно, но, потушив пожар недавних переживаний, заполнив все ее существо, стихло. Мона не взялась бы объяснить того, что она чувствовала – слишком новым и незнакомым было ее переживание, изменившее, казалось, не только ее саму, но и все вокруг. И девушка стала замечать, что природа, которой она так восторженно восхищалась, потеряв ослепительно сияющий ореол волшебства, приобрела величественную безыскусную красоту. Люди, которых она привечала, перестали походить на добрых героев детских сказок, и обнаружили живые черты, за которые их действительно стоило любить, жалеть или даже ненавидеть. Словно медленно выздоравливая после долгой болезни, держащей ее во власти дурманящего сна, она приходила в себя, овладевая ясностью зрения, трезвостью мыслей и простотой чувств. Ее восторженная влюбленность к доктору перестала мучить ее. Она внимательнее присматривалась к своему кумиру, и научилась различать следы усталости и раздражения, высокомерия и пренебрежения на его красивом лице, и все же она видела, что с больными он неизменно оставался внимательным и терпеливым, хотя те порой отличались изрядным эгоизмом и излишней требовательностью. Понятнее для нее становился его самоотверженный труд, которому он отдавал себя без остатка. Перестав возносить Доктора на недосягаемый для простых смертных пьедестал, она увидела человека ранимого, взыскательного, амбициозного, но притом талантливого, глубоко и тонко чувствующего, самоотверженно служащего каждому больному. И ее слепая горячая влюбленность незаметно для нее самой переросла в искреннее уважение и глубокую дружескую привязанность. Она много думала об Учителе, поражаясь своим слепоте и бесчувственности. Вспоминая их последнюю встречу перед ее отъездом из дома, она только сейчас осознала, как необычно он вел себя тогда. С несвойственным ему веселым возбуждением восторженно говорил о Докторе, превозносил появившуюся возможность ее излечения, жаловался на то, что ему надоело сидеть на одном месте, уверял, что пришло время отправиться в далекое путешествие и написать новую книгу. А она даже не поинтересовалась, куда он собирается и вернется ли когда-нибудь. Сейчас ей казалось, что она вспоминает смущенные взгляды, которые он украдкой бросал на нее, словно надеясь, что она все-таки спросит его об этом. Но тогда она ничего не замечала и почти не слушала его! И теперь не могла вспомнить ничего из того, что он рассказывал ей о своих планах. В памяти осталась только его последняя фраза, которая отчего-то запечаталась во всех деталях. Она хорошо помнила, как Учитель вдруг, оставив в покое книги, которые, беспорядочно перелистывал и переставлял с места на место, и возбужденный ироничный тон, совершенно серьезно произнес: – Дорогая мисс Грант,.. Мона, – слегка запнулся он, называя ее по имени, – обещайте мне, что не станете отчаиваться, если лечение окажется не столь эффективным, как вам бы хотелось. Помните, что у вас есть родные и друзья, которые готовы разделить с вами не только радость избавления, но и принять на себя тяжесть крушения надежд, – он замялся, помолчал, и тихо продолжил, с трудом подбирая слова: – Дорогой друг, вы должны знать… вы сейчас, наверное, не поймете этого, но потом, если вас постигнет разочарование, пожалуйста, вспомните мои слова… Это пророчество о вас, что вы услышали в детстве от той бедной женщины, оно уже исполнилось. – Он смотрел на нее так проникновенно и взволновано, а она глупо улыбалась ему в ответ, не вслушиваясь в его слова и не стараясь понять, что именно он пытается сказать ей. – Если вы это захотите, – совсем тихо добавил он после продолжительной паузы, а она никак не могла взять в толк, о чем он. Ей было стыдно вспоминать, как она наспех поблагодарила его, ответив пустой приличествующей случаю фразой. Ничего более жестокого и неблагодарного она не совершала в своей жизни! А он продолжал смотреть на нее долгим понимающим взглядом, и в его чуть растерянных близоруких глазах не было ни тени осуждения и обиды. А ведь он говорил ей о своей любви! Это было так удивительно и в то же время так очевидно! Говорил ей тогда, когда она и помыслить не могла, что ее безобразная внешность может вызвать любовь хоть одного человека. Ну разве что это будет мифический прекрасный принц из сказки! Как она была глупа! Мона размышляла о прошедших годах и вспоминала о том, как Учитель, поздравив ее с семнадцатилетнем, торжественно объявил, что она стала взрослой и отныне он не будет называть ее по имени. Простота и непосредственность его обращения теперь была приправлена львиной долей церемоний, так называемых правил хорошего тона. Мона смеялась, думая, что так Учитель хочет исправить ее манеры, которые, по его мнению, из-за ее порывистости и вспыльчивости оставляли желать лучшего. Теперь Учитель стал подчеркнуто почтителен, а его прежняя простодушная предупредительность сменилась неуклюжей галантностью. Девушку это порой огорчало, потому что вносило лишь суету и отдаляло от нее друга. И только сейчас Мона поняла, что когда она повзрослела, Учитель переменился к ней, не из-за желания обучить ее светским манерам. Мона вспоминала, как он отчаянно краснел, когда она, увлекшись, бывало хватала его за руку. А однажды, когда она горько расплакалась в его лавке, уязвленная одним из своих злых обидчиков, и, ища утешения, уткнулась ему в живот, – со своим маленьким ростом она едва доставала ему до груди! – он странно дернулся в ее объятиях, но не отстранился. Долго гладил по волосам, а затем, осторожно отодвинув от себя, вытер своим платком ее глаза и усадил в кресло. Расположившись у ее ног, он взял ее маленькие ручки в свои и, рассказывая о поверье каких-то древних племен, ласково поглаживал их своими длинными красивыми пальцами. А когда закончил, наклонился и нежно поцеловал ее в ладонь. Мона, затихла, боясь потерять ощущение блаженства, ведь ее никто никогда так не целовал. Она даже сейчас спустя несколько лет помнила волнующее прикосновение его губ. А ее друг, смутившись, порывисто поднялся и отошел от нее, сославшись на то, что хотел найти какую-то книгу. Тогда она и помыслить не могла, что Учитель мог испытывать к ней что-нибудь, кроме простой приязни, и запретила себе вспоминать об этом. «Боже мой, если бы я знала тогда, если бы я знала!» – восклицала Мона, с удивлением обнаруживая трогательную робкую любовь Учителя, которой были пронизаны все последние годы их дружбы. Но что же она? Ведь она-то никогда не была влюблена в него, а когда увидела Доктора, то сразу отдала ему свое сердце, не размышляя и не сомневаясь. «Не сомневаясь…», – вслух повторила девушка. Но сейчас о своей пылкой любви к Доктору она не могла вспомнить ничего, кроме томительного ожидания его признания. Его слова и поступки – ничего этого не сохранила ее память, – ее воспоминания, словно пустые орехи, при внешней добротности, хранили в себе лишь прах. Ее мечты вытеснили все, что было на самом деле, оставив со временем лишь неясные тени. Все оказалось сном, бесследно исчезнувшим миражом. Зато память бережно хранила множество, казалось бы, незначительных, но очень дорогих для нее моментов дружбы с Учителем: вот, столкнувшись лбами, они смеются, взявшись за руки и не в силах остановиться. А вот она помогает ему зашивать манжет, а он мешает ее, суетясь и закрывая свет. А вот она его отчитывает за доверчивость и неумение вести дела с хитрыми горожанами, и Учитель улыбается и кивает в ответ. Вот он успокаивает ее, удерживая от отчаянных действия по отношению к ее обидчиками. Вот читает ей главы своей книги, делится с ней мыслями, советуется. А вот они работают вместе над рукописью, и она помогает ему переписывать набело исписанные крупным размашистым почерком страницы. Как прекрасно и значительно было каждое мгновение, проведенное ими вместе! Все это теперь приобретало какой-то новый глубокий смысл их общности с Учителем, их неразрывной связи. Сейчас, узнав о стоимости лечения и содержания в клинике, Мона с ужасом поняла, что ему пришлось расстаться не только со всем своими накоплениями, но и распродать все свое имущество. Его благородная жертва, о которой он ни словом не обмолвился ни ей, ни ее родным, лишала его средств и возможности в обозримом будущем найти пристанище и завести семью. Ей вдруг вспомнилось, как однажды, после удачной сделки он, посмеиваясь, сказал: – Если так пойдет, то уже через несколько лет, я, пожалуй, мог бы и жениться. Тогда она не придала его словам особого значения, сочтя их расхожей фразой, но сейчас ей казалось, что она вспоминает сильное смущение Учителя, которое он неуклюже пытался скрыть нарочитой легкомысленностью тона. И только теперь Мона поняла, чего ему стоило ее лечение. Ради ее исцеления, о котором она так мечтала, он отказался от нее! Как это благородно и как это несправедливо! Девушка горько вздохнула: «Если бы я знала, если бы я тогда поняла…» «Где он может быть сейчас? – с грустью думала она о своем далеком друге, – бредет ли где-то в дороге, или трясется в карете, а, может быть, плывет под парусами к далеким странам, в которых еще никогда не бывал… Когда же он вернется?! Мне надо с ним поговорить! Мне обязательно надо с ним встретиться!» – не унималась она. Мона не могла смириться с тем, что навсегда останется в его памяти неблагодарной и глупой, непонимающей и не умеющей ценить те изумительные сокровища, которыми он одарил ее. Ей не терпелось сказать ему, что она догадалась обо всем и может принять его самоотверженный дар, ответив преданной любовью. «Но мы все равно не сможем пожениться, – вздыхала она. – Ну и пусть! Но мы сможем остаться друзьями, как раньше… Ах, нет! – восставало ее сердце. – Но почему, почему он не сказал мне тогда все прямо?!» – отчаянно вопрошала Мона, понимая, что вряд ли была способна услышать его. «А если он сгинет в безвестности где-нибудь в далекой тайге или пустыне?! – лихорадило ее. – Нет! Только не это!» Мона глубоко вздохнула, прогоняя панические мысли и подступившие к горлу рыдания. Она не отрываясь, смотрела на пылающий в камине огонь, пока смятение ее не улеглось, и мысли потекли спокойно и уверено: «Я не забуду его. Я буду ждать его сколько придется, хоть всю жизнь – медленно проговорила она, словно давала зарок Провидению, – лишь бы он был жив». Девушка вернулась в холодную неуютную постель. «Послезавтра я буду уже дома, и все разрешится, обязательно разрешится…», – засыпая, успокаивала она себя. Ее долгое путешествие подходило к концу, к полудню они прибыли в ее родные места. По дороге все оставшиеся версты она с жадностью вглядывалась в окно, упиваясь знакомым пейзажем. Вот он родной край, такой простой, безыскусный, – поля на пологих холмах и редеющие пролески по обочинам дороги, – но сколько пронзительной чарующей красоты в этом незатейливом и печальном пейзаже! Сердце девушки переполнялось восторгом. Осталось каких-нибудь пару часов, и она выйдет из кареты и пойдет к родному дому по старым щербатым булыжникам, увидит знакомые лавки и небольшие домики, среди которых выделялись только церковь с высоким шпилем и неуклюжее помпезное здание городского совета на главной площади. Каким милым ей казалось все это сейчас! Мона прерывисто вздохнула, стремясь успокоить бешено колотившееся сердце, она не позволяла себе и думать о встрече с родными, о которых тосковала все эти долгие годы, опасаясь, что не выдержит и расплачется на глазах у всех. Наконец дорожная карета, в которой путешествовала Мона, застучала колесами по мощенной городской улице. Пролетев по пустынной в этот час деловой части города, кучер залихватски затормозил на городской площади, вырулив к почтовой станции. Возница, лихо спрыгнув с козел, отпер дверь кареты и громогласно объявил: – Хомвилладж! Мона никак не могла дождаться, когда наконец спустится засуетившийся грузный господин замешкавшийся на ступеньках, и, буквально вылетела из кареты. Спеша выбраться из толчеи, она не обращала внимания на недовольные взгляды толпившихся около опустевшего дилижанса пассажиров, и вдруг увидела отца, пересекающего площадь. Он торопился, почти бежал, сняв шляпу, чтобы ее не унесло порывистым зимним ветром, и его седые волосы трогательным пушистым венцом топорщились вокруг головы. – Мона, девочка моя! – воскликнул господин Грант дрогнувшим голосом, разглядев среди пассажиров дочь. Она бросилась к нему в объятья и, уткнувшись лицом в его плечо, разрыдалась. Когда улеглись первые волнения от долгожданной встречи, слезы радости и жаркие объятия, Мона увидела, как изменились ее родные. Родители постарели. Она с нежностью оглядывала утратившие округлость форм лица, лучики морщин, бегущих по всему лицу, поседевшие волосы. Они казались чуть меньше ростом и тоньше, словно начали незаметно таять, подходя к своему золотому веку. Несмотря на деятельную натуру госпожи Грант и ее супруга, они все больше нуждались в помощи. И Мона с благодарностью наблюдала, с какой трогательной заботой и вниманием брат предупреждает желания родителей, стараясь не дать им почувствовать свою беспомощность. Том за три года, что она не видела его, превратился во взрослого сильного мужчину. Он окреп и держался уверено и просто, но нрав его, спокойный, добродушный, оставался все тем же. Как уже успела рассказать ей мама, получив повышение по службе в почтовом ведомстве, куда Том пошел по стопам отца, ее брат обручился с соседкой, белокурой милой Рози, которую Мона помнила нескладным подростком. Мона бродила по дому, с умилением вдыхая родной домашний запах, касаясь старых вещей, хранящих следы их детских забав или печалей. На потемневших обоях в детской до сих пор виднелась глубокая царапина. Она появилась, когда они с Томом подрались из-за лошадки. А вот небольшой темный закуток за перилами у выхода на чердак, он был их детской штаб-квартирой, где обсуждались самые важные и тайные вопросы союза Толимз, как они себя прозвали по первым буквам своих имен. Мона спустилась по лестнице вниз, оказавшись в небольшом холле. А вот и черный сундук, теперь его задвинули в самый дальний угол. В нем хранилась старая одежда, которые дети могли использовать в своих играх и представлениях, которые устраивались ими на праздники. Во всех их играх и семейных спектаклях роли были распределены заранее: Тому была отведена роль главного героя, будь-то благородный пират, или прекрасный принц, или находчивый Алладин, Лия играла роль красавиц, которых должен был спасти Том, а Моне всегда доставались злодеи, против чего она никогда не возражала и с чем, по общему мнению, неплохо справлялась. После смерти Лии, они уже так весело не играли. А вот и следы когтей их кота Смока, которого они детьми притащили тайком в дом маленьким тщедушным котенком, спрятав наверху в своей спальне, пока мама не обнаружила и не освободила бедное животное из детского плена. Смок стал всеобщим любимцем, будучи натурой благородной и ласковой, хоть и не без странностей: отучить его от противной привычки точить когти у двери в гостиную оказалось совершенно невозможным. Приближалось Рождество, предпраздничная суета в родном доме, обдав ее пряной волной ароматов, закружила в радостном водовороте переживаний. Какими милым и мудрым казался ей теперь заведенный госпожой Грант уклад, каждая мелочь которого приобретала новый смысл и глубину непередаваемого ощущения родного дома. Мона с непередаваемым чувством погрузилась в совместные с родными хлопотами, по которым так скучала все эти годы, отмечая Рождество вдали от дома. Теперь все эти нехитрые заботы казались ей исполненными какой-то неуловимой музыкой семейного счастья. Все было как прежде: и поход в лес, и пушистая елка, и зеленые ветки пихты и остролиста, и плетение гирлянд, и свечи, и елочные игрушки, и шар Лии. Все было как прежде, как было много раз до этого, и как будет, дай бог, еще много-много раз, и все-таки в этом году все было для Моны по-новому, все обрело особый вкус и смысл. Нечто похожее Мона испытала как-то в детстве, когда заметила, как сквозь вымытые к Пасхе окна заглянуло яркое весеннее солнце, наполнив светом даже самые дальние уголки комнаты, и это озарение полностью изменило все, ничего в сущности не меняя. Теперь заведенный ритуал виделся ей совершенной формой, что выявляет саму суть жизни – жить в любви и радости ради других. Укладывая под елку свой подарок, Мона уже не смущалась, как прежде. Она привезла родным много сувениров, которые смогла купить, введя с первого дня своего приезда в клинику строгую экономию личных средств, что выдавались ей еженедельно. Но под елку отправился только небольшой томик темной кожи, в который она заказала переплести свои рассказы. Рождественская ночь выдалась тихой и ясной. Белый пушистый ковер, только что выпавшего снега, устилал площадь, приглушая шаги горожан, спешащих в церковь. В торжественной тишине серебряное сияние рогатого месяца, которым во всю ширь улыбалось мерцающее звездами небо, казалось исполненным неуловимым звучанием дивной мелодии, повинуюсь которой плавно кружились снежинки, то ли спускаясь на землю, то ли воспаряя ввысь. Мона вслед за матерью продвигалась по узкому проходу к скамье, на которой обычно располагалась семейство почтмейстера. Их скромная церковь, украшенная лишь гирляндами остролиста и пушистыми ветками пихты, так мало напоминала величественные изысканные соборы с богатым убранством позолотой и резьбой, в которых ей довелось побывать. И все же Мона всем сердцем была предана безыскусной искренней простоте богослужений хомвилладжской церкви. Как она любила это время перед началом службы! Легкая суета рассаживающихся прихожан, рокот приглушенных разговоров, но уже через несколько минут, все стихнет и под торжественный возглас начнется совсем иное действо, в котором чудесным образом переплетутся земля и небо, и человек встретится с Создателем. Мона притихла, чтобы не упустить этого чуда. Еще мгновение – и служба уже лилась, заполняя собой все пространство и соединяя сердца в трепетном единстве с Богом. И казалось, что не только люди, но каждая частица бытия ликует и радуется, славя в едином хоре родившегося Спасителя. «Как странно, – думала Мона, когда они вышли из церкви в переливающуюся хрустальным светом ночь, – как странно, что Спасение приходит к нам не от могущественного, облеченного властью и силой Владыки, а от беззащитного крошечного Ребенка. Ни в воинственном громе оружия или оглушительных фанфарах славы, а в тихом стоне Распятого на кресте в бесславии и безвестности». Ярко горел камин, согревая маленькую гостиную в доме Грантов, расшалившееся по случаю праздника солнце беспечно пускало в окна веселых солнечных зайчиков. Пушистая елка посреди комнаты кокетливо красовалась своим нарядом, гордо выставляя напоказ пять самых красивых шаров, что грациозно покачивались, приветствуя своих хозяев, когда те вытаскивали подарки. – Да, милая, – обратился к Моне отец, когда все подарки были преподнесены и раскрыты, – тебе придется еще раз забраться под елку, там спрятан еще один подарок. Это твой Учитель просил передать тебе к Рождеству, когда покидал Хомвилладж. Помоги сестре, сынок, – попросил господин Грант Тома, – сверток-то больно тяжел. Видать, книги он тебе оставил. От волнения Мона не могла вымолвить ни слова, дрожащими руками она с трудом развертывала тяжелый сверток. Там действительно оказались книги: роман, книга по истории и записки путешественника. На обложке «Записок» стояло имя Учителя. Вот он плод его самоотверженного труда, что она когда-то разделила с ним. Мона, отложив две другие книги, бережно раскрыла сочинение своего друга, на первой странице, кроме пространного посвящения господину графу, взявшего на себя оплату издания, ниже было напечатано: «Huius rei memoria in me vigebit*******. Моему другу и незаменимой помощнице мисс Грант». На глаза растроганной Моны накатились слезы. Перевернув страницу, она обнаружила там письмо, адресованное ей. «Дорогая мисс Грант! Дерзаю обратиться к Вам с письмом, хоть и не имею на то Вашего позволения, но надеюсь, что наша давняя дружба, послужит мне оправданием. Мне очень жаль, мисс Грант, что при нашей последней встрече, я не смог сказать Вам того, что только теперь мне представилась возможность сообщить Вам. Надеюсь, моя откровенность не смутит и не обидит Вас. Когда Вы будете читать это письмо, Вы, должно быть, уже вернетесь в Хомвилладж, и мне очень хочется верить, что результаты Вашей поездки будут удовлетворительными. Пока же я ничего не знаю о них. Но вне зависимости от оных, я должен признаться, что с некоторых пор Вы стали для меня не только самым близким человеком, но и самой прекрасной женщиной. Я догадываюсь, что ваши настоящие чувства совсем не в мою пользу, но позвольте мне хранить надежду на то, что когда-нибудь возможно они переменятся. Сейчас, я получил предложение от N*** географического общества, и отправляюсь в Новый свет. Путь предстоит неблизкий, и по самым общим расчетам возвращение ожидается не ранее чем через три года. Но я надеюсь, что по прошествии этих лет, я смогу предложить вам не только свое сердце, но и руку, будь у Вас такое желание. Мой дорогой друг, я не знаю, что меня ждет, но я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы вернуться в Хомвилладж, хотя бы только для того, чтобы еще раз увидеть Вас. Ваш бывший учитель и верный друг Даниэль Герц». – Детка, что случилась? – услышала Мона голос матери, – что он пишет? Мона подняла заплаканное лицо: – Он пишет о том, что любит меня и хочет, чтобы я стала его женой, – Мона опустила руку с письмом на колени. – Мама, это он, он спас меня! Спас еще до того, как я уехала лечиться! Спас, потому что полюбил меня! Родители тревожно переглянулись, а Том, подавшись к взволнованной сестре, в нерешительности остановился. – Но он уехал! – воскликнула Мона, не владея собой, – Он ничего не знает! Она вскочила и заметалась по комнате. – Он уехал так далеко! Так далеко! Девушка подошла к окну и, устало опустившись на оттоманку, сокрушенно прижалась лбом к стеклу. День был ясный, и солнечные лучи весело играли на сверкающем белоснежном уборе Холмвилладжа, в который его одело Рождество. Дома стояли нарядные, словно засахаренные пряники, а безлюдная городская площадь, угол которой был виден в окно, ослепительно сияла нетронутой белизной, точно обшитой ярко-синими лоскутами теней. Пустую площадь Хомвилладжа, чисто выбеленную вчерашним снегом, пересекал быстрым шагом долговязый человек. По всему было видно, что прибыл он издалека. Из-за сильного загара его можно было бы принять за азиата, если бы ни его выцветшие брови и светлые глаза, казавшиеся слегка удивленными за круглыми стеклами увеличивающих очков. Путешественник нес потертый саквояж и заплечный мешок, вместе с которым за спиной у него была пристроена небольшая переносная конторка. Одет он был необычно: чуть сдвинутая на затылок широкополая шляпа, свободная светлая с высоким воротом куртка, препоясанная ремнем, на котором, висел кожаный футляр с подзорной трубой, фляга и медная чернильница, на плечи по верх куртки была надета странная накидка с прорезью для головы невероятно яркой расцветки, спускающаяся на грудь и спину длинными кистями, обут иностранец был в высокие тяжелые ботфорты. Подойдя к дому почтмейстера Гранта, незнакомец снял шляпу и остановился, глядя на окна второго этажа. ******* Я буду это всегда помнить (лат.) КОНЕЦ
Tatiana: Ах, Юлия! Нет слов! Юлия пишет: Подойдя к дому почтмейстера Гранта, незнакомец снял шляпу и остановился, глядя на окна второго этажа. У них теперь все впереди. Чудесная история. Такая добрая и оставляющая после себя ощущение, что в жизни есть место празднику.
Inn: Юлия, очень приятная сказка, спасибо! Можно, "туфлю" ;-) к самой первой части?.. "тупоносом туфле с перепонкой" - слово "туфля" - женского рода (с ударением на "у"), а значит "тупоносой туфле с перепонкой"
novichok: Юлия Очень светлая, трогательная история о Любви Спасибо
Юлия: Tatiana Inn novichok Большое спасибо! Inn пишет: слово "туфля" - женского рода А я полагала, что это слово употребляется и в мужском роде. Или есть какое-то определенное правило, когда какой род использовать? Я не знала. Спасибо! Если это цепляет, то лучше переменить пол туфля
Axel: Юлия Настоящая Рождественская сказка. Спасибо
Inn: Юлия, слово "туфли" в ед. ч. имеют единственный вид - "тУфля", никаких других вариантов нормами русского языка не предусмотрено. Вы можете сверится на портале Грамота.ру - http://www.gramota.ru/slovari/
Хелга: Юлия Спасибо, спасибо за чудесную, жизнеутверждающую сказку! Мы так часто не видим и не ценим тех, кто рядом с нами. Главное вовремя увидеть и понять это или услышать голос того, кто говорит об этом. Очень прониклась идеей, как я ее восприняла, излечиться от страданий с помощью пера и бумаги... Замечательная история! Тапусик... Какими милым и мудрым казался ей теперь заведенный госпожой Грант уклад, каждая мелочь которого приобретала новый смысл и глубину непередаваемого ощущения родного дома. Мона с непередаваемым чувством погрузилась в совместные с родными хлопотами,
Мисси: Юлия Спасибо, чудесная история.
Юлия: Хелга Мисси Спасибо за добрые слова и тапок! Хелга пишет: Очень прониклась идеей, как я ее восприняла, излечиться от страданий с помощью пера и бумаги... С точки зрения психологии (и личного опыта), это очень действенный метод. Inn пишет: слово "туфли" в ед. ч. имеют единственный вид - "тУфля", никаких других вариантов нормами русского языка не предусмотрено. А как же "туфель"? Вот, что нарыла в "Ушакове": ТУ'ФЕЛЬ, фля, р. мн. -флей, м. (простореч., обл.). То же, что туфля (см. туфли). ТУ'ФЛИ, фель, флям, ед. ту́фля (туфля́ неправ.), и, ж. (см. еще туфель) [от ит. pantofola]. И у Даля: ТУФЕЛЬ м. и туфля ж.
Inn: Юлия, не хочу с Вами спорить, но Вы сами написали "простореч., обл." У К.Г.Паустовского (из рассказа "Снег", 1943 г.): "... и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце."
Алиса: Юлия, какая интересная история! Прекрасно выдержан жанр. Почему мне все время вспоминается некто Эрнст-Теодор-Амадей? ;) К чем бы это? Наверное, потому, что тема очень гофмановская - волшебство, пронизывающее обыденную жизнь, когда и будни - не совсем будни, и чудеса - другие чудеса, чем мы, подготовленные только традиционными сказками, ожидаем. А может быть, и потому, что Рождество получается больше немецкое, чем английское, но, в конце концов, в Англии было такое время, когда Рождество у них бытовало в значительной степени немецкое. Чтобы не отстать от других в литературной правке, какой-то вклад в общее впечатление налета не-английскости вносит "госпожа" вместо традиционного "миссис" и т.п. Ах да, еще в первой части должно быть "ПровИдение". :)
Цапля: Юлия Чудесно! немножко щемяще, с грустинкой , но позитивно и оптимистично в финале
Юлия: Inn Нет, нет, Inn ! я не в качестве спора, а исключительно волею пославшей мя жены истины ради. Вы, человек подкованный в теоретическом плане, вот я и решила докопаться, что же с этой обувью происходит. А в своем файле я уже исправила (в теме уже не могу). Признаться, мне казалось, что вариант "туфель" более архаичный, потому я его и употербила, чтобы создать атмосферу (это же самое начало). Но так как это больше смахивает на ошибку, лучше убрать.
Юлия: Алиса Большое спасибо за добрые слова и тапки, конечно же ПровИдение! Алиса пишет: Рождество получается больше немецкое, чем английское, но, в конце концов, в Англии было такое время, когда Рождество у них бытовало в значительной степени немецкое. Чтобы не отстать от других в литературной правке, какой-то вклад в общее впечатление налета не-английскости вносит "госпожа" вместо традиционного "миссис" и т.п Дело в том, что я вообще не хотела в сказке какого-то конкретного географического присутствия. И применение различных обращений (мисс, мадемуазель, фройляйн) по задумке должны был просто указать на то, что люди живут в разных странах: что существуют языковые и культурные границы. Потому я и попыталась избежать ассоциации с конкретной страной и культурой, используя нейтральное госпожа и господин, а не "миссис" и "мистер", и возвращается героиня просто на дилижансе, нет упоминаний о морском путешествии. Но возможно, мне не удалось это сделать чисто, и вылезают вопросы... Вы считатете, что стоит все-таки усилисть английское присутствие и поменять господ на "мистера и миссис", тем более, что я все равно использовала именно английский язык?
Юлия: Цапля Спасибо, дорогая! Я, честно говоря, думала, ты меня будешь осуждать за неграмотное описание болезни и чудесного исцеления
Цапля: Юлия Юлия пишет: думала, ты меня будешь осуждать за неграмотное описание болезни и чудесного исцеления если бы ты анамнез заболевания писала... *вредничая* Придирайся я к таким вещам, я бы придралась к тебе еще в Если мы когда-нибудь, где ты штатного психиатра уложила с ИМ. Но для непрофессионала описание тиреотоксикоза у тебя выглядит очень убедительно. С другой стороны, читателю ведь иное важно.
apropos: Юлия Чудесная, добрая сказка! И в ней - как и положено в сказках - и чудесное исцеление, и любовь, и вера с надеждой... спасибо за создание прекраснего новогоднего настроения!
novichok: Алиса пишет: Почему мне все время вспоминается некто Эрнст-Теодор-Амадей? Вот и мне вспомнился "Щелкунчик" Гофмана
Юлия: Цапля apropos !
Алиса: ~~ 4 ~~ Пустые скамьи и откровенно скучающий судья – более или менее нормальная обстановка для гражданского иска. Профессиональный юрист должен применяться к обстоятельствам: то, блистая красноречием перед присяжными, вызывать у них рыцарские чувства к своему подзащитному; то, при необходимости, суметь произвести впечатление на собратьев-судейских изворотливым знанием противоречивых законов и канувших в Лету прецедентов. Ренфри, надо признать, излагал позицию своего клиента логично и убедительно; но Деннисон и не ждал ничего другого от старого лиса, все зубы съевшего над томами в переплетах из традиционной телячьей кожи. Съевшего не только в переносном, но и в прямом смысле – у старика, все знают, вставные челюсти из моржовой кости, хоть и похожие на клавиши спинета, но не мешавшие ему размеренно перемалывать многосложные слова. В Иннах, кажется, не найдется барристера, незнакомого с его даром изящно раскладывать доказательства по полочкам, чтобы получилась картина, ослепляющая своей завершенностью – настолько, что ошеломленный ответчик, да и иной адвокат помоложе, не усматривал в ней ни малейшей зацепки для возражений. Деннисон покосился на собственную клиентку, восседавшую рядом с Уорлоком. Один взгляд на поджатые губы и выдвинутый вперед подбородок мог убедить лучше всяких слов: она-то станет возражать и не отступится. Несколько мгновений он играл с мыслью: если оставить дело незавершенным, при такой клиентке неизбежно будут новые иски, а значит, новые гонорары – но подавил искушение. Напротив, выгоднее покончить с тяжбой раз и навсегда и приобрести благодарность дамы, а с нею хвалебные рекомендации в многочисленных гостиных. Часто нематериальное вознаграждение значит куда больше презренного металла. Когда монотонное изложение Ренфри подошло к концу, Деннисон неторопливо встал и демонстративно сложил руки над пачкой пыльных документов, которыми постарался напичкать его атторни. Ведь совершенно очевидно, что поймать старого лиса на его поле, где он изучил все ходы и выходы, готов к преследованию, уловкам и уверткам, - безнадежное занятие. А вот намекнуть, что приманка отравленная... Участок, если удастся его урвать, собираются застраивать, посмотрим... - Ваша честь, я пока намерен оставить в стороне обсуждение доказательств моего высокоученого коллеги, и обязан обратить внимание суда на то, что в указанном месте Гроувнор-стрит расположены несколько строений: дом моей клиентки, сторожка, два флигеля – все они пребывают на одном и том же месте более, даже гораздо более, двадцати лет. По тому, как поднял голову судья – и глаза у него были отнюдь не сонные, по кривой усмешке Ренфри он понял, что дело уже выиграно. Конечно, он продолжал разливаться соловьем, отрабатывая гонорар, но интересовался только тем, сможет ли произнести, не переводя дыхания: "узуфрукт, в силу которого собственник здания вправе возражать против возведения по соседству здания, могущего воспрепятствовать доступу света в его здание...". Стоит слегка изменить угол зрения, как исход становится очевиден – в том и заключается главный юридический талант. Когда он, уже без мантии и парика, выходил на крыльцо, торопливо застегивая каррик, его окликнули. Клиентка благосклонно улыбалась ему из элегантного ландо. - Могу я вас довезти до дома, мистер Деннисон? Мы ведь, кажется, соседи? - Если вы будете столь любезны, мисс Клейверинг. Выездной лакей мигом приставил для него лесенку, подождал, пока тот взойдет и сядет, и снова вскочил к кучеру на козлы. Экипаж тронулся. - А я ведь чуть не отказалась от ваших услуг, мистер Деннисон, когда Уорлок назвал фамилию. Признаю, у меня сложилось предубеждение против нее. - Догадываюсь, что из-за моего несчастного брата. Увы, он повторил путь, предсказанный доктором Джонсоном для старших сыновей. - Включая то, что промотал родительское состояние? - Насколько было в его силах в рамках майората, - иронически согласился адвокат. – Во всяком случае, меня он поставил перед нелегким выбором: прозябать в глуши сельским сквайром или заниматься в городе и дальше своей профессией; кто знает, может, и стать судьей. Непредвзятый сторонний наблюдатель не преминул бы отметить, что мистеру Деннисону на роду написано достичь горних юридических высей, даже по внешнему виду: волосы уже стали отползать со лба, освобождая место пышному судейскому парику. - Вы предпочли Лондон... - Да. Не вижу смысла посвящать себя расстроенному имению, которое все равно достанется дальнему родственнику; у меня сыновей нет, только дочери. - Отчего мужские роли в пьесах приходится играть мисс Элайзе. - Вы уже знаете? Ну, болтушки! Это не главная их проблема, в Лиззи и так много пока мальчишеского. А вот то, что у актеров нехватка зрителей... В ответ на вопросительный взгляд мисс Клейверинг он объяснил, что временные денежные затруднения не позволят ему устроить настоящий детский праздник на Рождество и кого-либо приглашать; да и дом отремонтирован только наполовину. - Боюсь, новых подруг они найдут не скоро. Зная моих дорогих соотечественников, я представляю, как им трудно находить язык с иностранцами, а я женат на иностранке. Его собеседница чуть нахмурилась и осторожно спросила: - Католичке? Он не мог не улыбнуться. - Вопрос, который всегда задают первым. Нет, она из северной, протестантской страны. Тем не менее, я уже успел пожалеть, что мы по обычаю назвали старшую дочь ее именем. Даже если не переспрашивают, настораживаются все равно. Видя, что чело мисс Клейверинг разгладилось, он рискнул запустить пробный шар: - Если вас заинтересовала пьеса, возможно, вы окажете нам честь и присоединитесь к зрителям в семейной гостиной? - Это самое меньшее, что я могу для вас сделать после вашей неоценимой помощи. Она выдержала эффектную паузу – вполне уместную, присяжные затаили бы дыхание. - Но не в моих правилах делать меньшее. Позвольте мне предоставить актерам сцену, а зрителей можно будет привезти хотя бы в моем ландо. Найдется кому их сопровождать? Остаток пути до Гроувнор-стрит они увлеченно обсуждали организационные подробности. Взбегая по лестнице на третий этаж, Деннисон услышал из-за дверей классной комнаты возмущенный выкрик старшей дочери: - Да потому, что это примитивно! Подумаешь, турки убили. Хорош конфликт для трагедии! - Что случилось? – озабоченно спросил он, отворяя дверь. – Хелга, зачем вы ссоритесь? - Мы не ссоримся, папА, я только хочу усложнить романтическую линию. Объяснить я не могу, а то вам будет неинтересно потом смотреть. - Как раз об этом я и зашел поговорить. Отныне как зритель я уже не представляю ценности. Наша соседка, мисс Клейверинг, любезно предложила экипаж для доставки настоящих знатоков. Мы подсчитали, что за два раза ее ландо привезет всех ваших подруг. Я немедленно спишусь с родителями. Мисс Эйпрел, могу я их заверить, что девочек повезут под вашим надзором? В наступившей пораженной тишине, какая сопровождает только внезапное оправдание уже потерявшего надежду обвиняемого, он размеренно перечислял: - Кроме того, мисс Клейверинг настаивает, чтобы спектакль состоялся у нее, и передает приглашение... сейчас скажу точно... "мисс Деннисон и мисс Элайзе завтра в полдень посетить ее дом и выбрать подходящее во всех отношениях помещение". Кажется, так. Малышка Дафна вылетела вперед и повисла у отца на шее, визжа от радости. Пока мисс Эйпрел выговаривала ей за недостойное поведение, пытаясь одновременно многочисленными кивками дать понять, что согласна сопровождать хоть всех лондонских юных леди; пока Ардея с Марией схватились за руки и завертелись под специальную скороговорку "померанцы в марципане, и с духами франжипани"; Хелга не стала терять времени даром и, завладев вниманием отца, горячо убеждала его: - Ведь куда романтичнее, если герой любит героиню, но вынужден, как принц, жениться на принцессе. Я даже написала одну сцену, примерно так: "Вестник (это ты, Дафна): Принцесса Ирина велела передать мне, что завтра, перед заходом солнца, прибудет во дворец. Принц, твоя невеста посылает тебе в подарок свою статую и просит тебя, глядя на нее, вспомнить свое торжественное обещание. Ты найдешь ее в павильоне королевы". "Константин: Ионе, я был равнодушен к принцессе Ирине, теперь же научился ее ненавидеть. Неужели меня ждет столь жестокая судьба?" "Ионе: Мой господин, тебе скоро быть королем. Ради своей страны помни, что твоя рука обещана принцессе. Мысли о ничтожной рабыне не должны удерживать тебя от исполнения своего долга. Забудь ее, и покажи себя достойным властителем той, что приезжает к тебе с доверием. Спроси свое сердце, разве можно назвать горькой жизнь, ради которой принесена столь благородная жертва?" Мистер Деннисон убежденно заявил: - Чувствительно, не хуже, чем в романе. - A propos, - подтвердила мисс Эйпрел, - у многих великих драматургов, у Корнеля, Расина и других в основе трагедии борьба любви и долга. Под давлением авторитетных критиков Лиззи согласилась поменять роковое сражение на трагическое расставание влюбленных.
Цапля: Алиса чудесное продолжение , не менее чудесно напичканое юридической терминологией Мисс Клейверинг последовательно играет роль доброго Деда Мороза А я явно влезаю в дебри судопроизводства, уже проведя изыскания по смешному термину "узуфрукт" (кстати, изыскав, немедленно вспомнила мульфильм "Простоквашино", где неученый кот доказывал, что корова государственная, а все , что она дает, молоко , или телят - "наше" . Матроскину быть...хм... барристером. Алиса, просветите нас, пожалуйста, ведь, если я не ошибаюсь, терминология сохранилась и до наших дней?
apropos: Алиса Очаровательная история! Цапля пишет: Мисс Клейверинг последовательно играет роль доброго Деда Мороза Точно! Милая какая дама вырисовывается. Понравились эти уточнения: "иностранка", "католичка"... Англичане в своем репертуаре.
chandni: А как будет здорово почитать рассказы в сборнике! apropos а в этом сборнике тоже снежинки падать будут? Кстати, а как там маскарад поживает?
apropos: chandni пишет: в этом сборнике тоже снежинки падать будут? Да. Кстати, страница уже готова - нужно будет ее выложить. chandni пишет: как там маскарад поживает Ой, я про него и забыла. А как твой рассказ? Работаешь над ним?
chandni: apropos пишет: Ой, я про него и забыла. ну ничего ж себе А мы ждем apropos пишет: А как твой рассказ? Работаешь над ним? результаты пока не радуют
apropos: chandni пишет: результаты пока не радуют Хм. Ну, тогда желаю тебе вдохновения и радующих результатов!
Алиса: Цапля пишет: напичканое юридической терминологией Ну, это уж как водится. На чьем возу сидишь, того песенку и пой. Весь эпизод идет с точки зрения юриста. Цапля пишет: терминология сохранилась и до наших дней? Во всяком случае, перевод "ancient lights" я брала из современного англо-русского юридического словаря: просто списала всю фразу, даже модифицировать никак не потребовалось. Английский термин я знала по литературе. Хотя бы у Джерома, когда он в "Three Men on the Bummel" пишет, как в Германии много всего запрещают, например, нельзя вывешивать перину из окна. "Дома он может вывеситься из окна хоть сам, и никто не станет особенно возражать, при условии, что он никому не заслоняет свет" - только не просто свет, а который был в наличии 20 лет. ("At home he might hang himself out of a window, and nobody would mind much, provided he did not obstruct anybody's ancient lights"). apropos пишет: Понравились эти уточнения: "иностранка", "католичка"... Англичане в своем репертуаре. Да! Я горжусь тем, что сумела не без изящества вывернуться из трудной ситуации, в которую меня поставили обстоятельства. Но в результате, кажется, так ловко все заполировала, что фишка с именами прошла незамеченной. :(
apropos: Алиса пишет: фишка с именами прошла незамеченной Почему незамеченной? Алиса пишет: не просто свет, а который был в наличии 20 лет Прелесть какая! Дорогие авторы! Смотрите на сайте свои рассказы! Юлия Твоего пока нет, т.к. не знаю, что у него с названием (или я пропустила?) Словом, мне нужно название и - я могу его взять с форума, или ты мне пришлешь?
chandni: apropos Классный сборник получается! Скажи, пожалуйста, мне кажется или действительно раньше этот сборник был на голубеньком фоне?
apropos: chandni пишет: раньше этот сборник был на голубеньком фоне Кажется - у нас же все в кофейной гамме. Это снежинки бело- голубые, поэтому, видимо, было такое впечатление.
Леона: apropos А снежинки там какие романтичные! Алиса замечательное выходит произведение! Такое милое и доброе! apropos пишет: Ой, я про него и забыла. Ничего себе! Мы-то ничего не забыли и ждём продолжения!
Юлия: Алиса Присоединясь к похвалам и восхищаюсь вашими знаниями. apropos пишет: Юлия Твоего пока нет, т.к. не знаю, что у него с названием (или я пропустила?) Словом, мне нужно название и - я могу его взять с форума, или ты мне пришлешь? Ты, как всегда, ничего не пропустила, уважаемый админ Я исправила ошибки, которые мне указали наши дорогие читатели, и, придумав название (это самая мучительная часть!), вышлю тебе по почте.
Элайза: Юлия Ну вот, наконец-то я добралась до этой темки, и с непередаваемым удовольствием прочла твой рассказ. Спасибо тебе за него! Настрой, действительно очень романтический, я бы даже сказала, повеяло не только Гофманом, но и его предшественниками, романтиками "первой волны": есть в этой истории и что-то от Новалиса, от умилительной притчи о Гиацинте и Розенблютхен; словом, нечто рождественское, трогательное и вселяющее надежду и ожидание чуда. Очень светлое послевкусие... Алиса, и Вам огромное спасибо! Восхищена (впрочем, как и всегда ) Вашей манерой вести повествование, столь насыщенно и в то же время столь увлекательно! Замечательный пример бытописания, не переходящего в занудство, легкости слога при емкости образов, плюс, конечно, замечательная ирония! "Фишка" с именами Вам удалась на славу, особенно меня восхитило то, как Вы обошлись с Цаплей; я-то думала, что вы пойдете по наиболее очевидному пути, введя какую-нибудь мисс Херншо, но так получилось гораздо изысканнее и тоньше. словом, очень мило и здорово, и очень хочется продолжения!..
Бэла: Кто знает, сюда ли... Неоконченное, навеянное... (Эхх. что-то скажет мне мой админ, когда вместо сдачи долгов увидит это...) _____________________ - Уважаемые пассажиры! – задушевно пропело радио. - Сообщаем вам, что вылеты всех рейсов откладываются до 20 часов местного времени по метеоусловиям города Норильска. – Потом, подумав, радио игриво добавило: - Метель, господа, метель! – и после этого, наконец, отключилось, зато включился недовольный гул нескольких сотен пассажиров, запертых сейчас в этом стеклянном огромном ящике аэровокзала. На информационном табло напротив номеров рейсов запрыгали-защелкали веселые буковки и сложились в одно и то же несколько раз повторенное слово «Отложен». Игорь выслушал сообщение о задержке рейса относительно спокойно, как некую вполне ожидаемую неприятность. Он еще на пути к аэропорту недовольно поглядывал в окно машины на сполохи снега, крутящиеся в желтоватом свете фар, разрезавших чернильную тьму полярной ночи. А сейчас ему ничего не оставалось, как отправляться в гостиницу «Север» в городе и там отсиживаться эти шесть часов. Причем, по опыту предыдущих командировок Игорь прекрасно знал, что вылет могут снова перенести. Да еще и не раз. Так что оставалось только запастись терпением и преисполниться философским отношением к ситуации, вооружившись соломоновым «И это пройдет!». Он застегнул дубленку, сгреб с соседнего сиденья сумку с вещами и отправился к стойке администратора. Перед самой стойкой его обогнала высокая девушка в щегольской белой шубке, обдав тонким ароматом весеннего леса и талой воды. Игорь даже притормозил, словно натолкнувшись на этот аромат, столь несуразный здесь, в этой толчее аэровокзала, наполненной всякими разными запахами людской толпы. Девушка тем временем, опершись на стойку, уже что-то выясняла по поводу размещения в гостинице, куда собирался сейчас Игорь. Он остановился чуть поодаль, окидывая оценивающим взглядом «Снегурочку», как он тут же мысленно окрестил обладательницу белой шубки, лениво прикидывая, а не использовать ли такой удобный шанс провести с пользой для души и, чем черт не шутит, тела время вынужденного безделья. Девушка тем временем энергично кивнула и, развернувшись, наткнулась на стоявшего у нее на пути Игоря. «Ого!» Это короткое восклицание единственное могло вместить в себя эмоции, которые шарахнули куда-то в область горла и отхлынули, оставив за собой горящий след. Девушка была хороша, что и говорить. Перспектива завладеть ее вниманием тут же превратилась в важнейшую и первоочередную задачу. Хотя судя по тому, как безразлично она скользнула взглядом по нему, Игорю, в ее планы никакое новое знакомство не входило. Пробормотав извинения, девушка обогнула досадную помеху на своей дороге и устремилась к выходу. Игорь же, быстро выяснив все по поводу размещения и почуяв азарт охотника, отправился в погоню, правда, такую, не слишком стремительную, а скорее вальяжно-ленивую, за Снегурочкой, белая шубка которой уже мелькала возле стеклянных дверей выхода. Ветер, словно только и ждал, когда Игорь выйдет на крыльцо, немедленно схватил его за отвороты дубленки, набросал в лицо целые пригоршни колючего снега, забрался за воротник и едва не сбил с головы шапку. Возле крыльца аэровокзала, важно урча, ждал автобус. Игорь, чертыхнувшись про себя и ежась от вездесущего ветра, метнулся в полуоткрытые двери автобуса. В его теплой сумрачной утробе уже стояло несколько человек, закутанных в теплые шубы и шапки. Игорь, отряхнув с плечей снег и потерев лицо ладонями, в тусклом свете автобусного салона отыскал свою цель и, лавируя между пассажирами, пробрался к ней. - Добрый день… ммм, то есть ночь, - да уж, первый аккорд вышел ужасно банальным, но выдумывать что-то сверх-остроумное Игорю было, по правде говоря, лень. Девушка с любопытством взглянула на него и, доброжелательно улыбнувшись, заметила: - Не слишком-то он добрый, этот день-ночь. Отлично, его подачу она приняла и охотно полезла в силок. Он мысленно перевел дух, все-таки, наверное, ждал, что она начнет строить из себя недотрогу, модничать, высокомерничать, но нет. Как ни странно, девушка заговорила с ним безо всякой манерности, реагируя на него, как на обычного собеседника, без тени кокетства. Уж он-то знал, на что способны подобные фифы в белых шубках, и заранее невольно готовился именно к такому флирту-поединку. В этот момент автобусу, видимо, надоело стоять, он шумно вздохнул, вздрогнул, всхлипнул и поехал. Игорь от неожиданности качнулся к девушке, и она придержала его, оказавшись вдруг совсем близко от его лица со своим чудным весеннее-талым запахом, исходившим от ее волос, шубки, от распахнутых глаз, которыми она смотрела на него снизу вверх. На одно мгновение вдруг ему показалось, что он сейчас поцелует ее, он даже сделал невольное движение к ней, но она тут же еле заметно отшатнулась от него. Автобус выровнял свой ход, и волшебный момент исчез, оставив какую-то странную неловкость, которая сидела теперь в его душе занозой, мешая вернуться в прежнее легкомысленно-шутливое настроение. Похоже, и девушка почувствовала что-то подобное, поскольку отвернулась к окну, пытаясь что-то там разглядеть. В конце концов, Игорь даже рассердился на себя за эту неловкость и, откашлявшись, поинтересовался именем девушки. Она повернулась и без тени улыбки назвалась Ингой.
Цапля: Элайза пишет: Фишка" с именами Вам удалась на славу, особенно меня восхитило то, как Вы обошлись с Цаплей; я-то думала, что вы пойдете по наиболее очевидному пути, введя какую-нибудь мисс Херншо И это было бы гораздо очевиднее для Цапли, поскольку знание латыни ограничивается у меня медицинскими терминами и несколькими афоризмами Чтобы найти птичку, пришлось перечитать внимательнее, что было сделано не зря - удовольствие смаковать изысканные тексты Спасибо Вам, Алиса Бэла Муза почувствовала приближение праздника?! Чудесно! Знакомство в ночи - что может быть более многообещающим? Жду продолжения ожидания чуда, а админ потерпит с долгами - у самой немеряно.
Леона: Бэла спасибо, что снова радуешь нас своими творениями! Админу привет!
apropos: Бэла Ужжасно рада видеть начало твоего рассказа, как всегда замечательное! И убери, пожалуйста, описание странного настроения - Муз явно с тобой.
Хелга: Алиса Интригующее продолжение, просто клубок интриги во всем и в содержании и в исторических и прочих фишках...
Хелга: Бэла Ужжжасно рада началу твоего рассказа. С нетерпением, подпрыгивая, жду продолжения!
Юлия: Элайза Большое спасибо за добрые слова! Бэла Многообещающее начало! Жду с нетерпением продолжения. Авторы, дорогие! Не тяните с продолжениями! Сидеть на такой жестокой диете просто нет сил!
Tatiana: Алиса чудесное продолжение. Вы пишете именно "в стиле". Такое неспешное повествование. Настраивает на ностальгический лад. Бэла Автору, пишещему о современности, - "Гип-гип ура!" . Завлекательно-привлекательно!
Бэла: *задумчиво* высказались... Рады, значит, они "ужжасно". Даже админ скромно упустил ожидаемую головомойку должника... Но Муза настороже, того и гляди - фюить, так что настороение пока менять не буду, ладно? А вообще спасибо, дорогие, что вы рады
novichok: Алиса Спасибо Бэла оказалось, не так уж пуст орех Отдельное спасибо Музе за начало истории
Алиса: Спасибо на добром слове всем читателям и детективам. Надеюсь, есть и такие Шерлоки Холмсы, что расшифровали все имена (а то и принцип, по которому их отбирали). ;) :) Юлия пишет: Авторы, дорогие! Не тяните с продолжениями! Не знаю, кто как, а я публикуюсь по субботам.
Джастина: Юлия пишет: Авторы, дорогие! Не тяните с продолжениями! Сидеть на такой жестокой диете просто нет сил! Подписуюсь!!! и всеми руками "за"!!! Нет сил терпеть в ожидании!!! Девочки, сжальтесь. Так с читателями поступать нельзя!! Во мне формируется бунт и крамольные мысли: А не внести ли предложение, добавить в правила форума "не мариновать форумчан"
Цапля: Алиса пишет: Надеюсь, есть и такие Шерлоки Холмсы, что расшифровали все имена (а то и принцип, по которому их отбирали). ;) :) Хм... надеюсь на это и я, тогда просветят особо одаренных. Пойду думать о принципе отбора. Алиса , любите Вы интриговать читателей
Леона: Алиса пишет: принцип, по которому их отбирали Ой, а можно это во всеуслышание? Алиса пишет: я публикуюсь по субботам *испуганный смайлик* Это что теперь, до субботы ждать? Джастина пишет: А не внести ли предложение, добавить в правила форума "не мариновать форумчан" Да-да-да! Добавить обязательно!
apropos: Джастина пишет: добавить в правила форума "не мариновать форумчан" Леона пишет: Да-да-да! Добавить обязательно! Отличная идея! Администратор, конечно, оставляет за собой собственное право маринада на неограниченный срок по своему усмотрению.:)))
Леона: apropos исключений не делаем. :)
novichok: apropos пишет: Администратор, конечно, оставляет за собой собственное право маринада на неограниченный срок по своему усмотрению Перед лицом закона форума все равны *смеющийся смайлик*
Элайза: Бэла пишет: Но Муза настороже, того и гляди - фюить, так что настороение пока менять не буду, ладно? (*строго, голосом Модеста Матвеевича*): Но-но, вы мне это прекратите! Что значить — фюить? Это не наш метод! Читатель уже подсажен, понимаете ли, на крючок, прен-цен-дент создан, так что теперь уж извольте, гражданочка... Не, серьезно — замечательно, что Муза вернулась, и мы все очень-очень ждем продолжения и будем посылать тебе флюиды нетерпеливого читательского ожидания, ведь для приманки и удержания Музы это — первое дело... Алиса пишет: Надеюсь, есть и такие Шерлоки Холмсы, что расшифровали все имена (а то и принцип, по которому их отбирали). ;) :) Ой, ну с принципом я точно пас. Плохо у меня с принципами, признаюсь сразу. Не, ну почему цапля по-латыни — это я еще могу понять , и большинство имен, надеюсь, в тексте углядела, но вот принцип, признаюсь честно, пока от меня ускользает. Буду тоже ждать более догадливых читателей — или подсказки от великодушного автора.
Джастина: Алиса пишет: Надеюсь, есть и такие Шерлоки Холмсы, что расшифровали все имена (а то и принцип, по которому их отбирали). Не с наших ли талантливых форумчанок Вы писали имена героинь, уважаемая Алиса? А?
Цапля: Джастина пишет: Не с наших ли талантливых форумчанок Вы писали имена героинь ну, что с форумчанок - то мы заметили, хотя цаплю (позор на мои седины!!) я заметила только, когда Элайза ткнула меня в нее носом... А вот принцип отбора до сих пор загадка....
Бэла: Цапля пишет: А вот принцип отбора до сих пор загадка... Принцип по моему скромному, тонущему в сомнениях - доблестный коллектив написателей Переполоха, нет? (Элайза - это эмм не наша Элайза, а Лиззи из коллектива соавторов. Только вот Мария - это Helmi, пишущая фанфик о Мэри что ли?)
Цапля: Бэла пишет: Принцип по моему скромному, тонущему в сомнениях - доблестный коллектив написателей Переполоха, нет? лестно, да? не знаю-не знаю... там есть и Лиззи, и Элайза. Хелга, Дафна, Цапля, apropos. Похоже. Мария - Helmi? Очень длинный путь к разгадке.
Джастина: А я то думала, что я самая догадливая Цапля пишет: А вот принцип отбора до сих пор загадка... Не вижу принципа! Может его нет? Кроме любви автора к братьям сестрам по форуму!
Цапля: Джастина пишет: Не вижу принципа! Может его нет? автор непрозрачно намекнула, что есть
Бэла: Цапля пишет: Очень длинный путь к разгадке. потому и сомнения На сайте в списке авторов Элайзы, кажется, нет, только Лиззи.
Tatiana: Интересно, а кто скрывается под ником "Алиса"?
Алиса: О, не думала, что здесь откроется филиал "Детективных загадок"! Я, конечно, люблю интригу, но в меру. Значит, Цаплю ткнула носом Элайза, а Бэлу ткну носом я сама. :) Все достаточно просто, дамы: отбор шел не по авторам, а по читателям (два множества пересеклись, но тут уж я не виновата). Читателям двух... эээ... как бы это сказать, чтобы не нарушить конспирацию... дружественных произведений. А так: все наши софорумчанки талантливы, в чем сомнений быть не может! *фирменные розочки в достаточном количестве*
apropos: Алиса пишет: Читателям двух... эээ... как бы это сказать, чтобы не нарушить конспирацию... дружественных произведений. Интересно, что же за такие дружественные произведения? Дамы, строим предположения далее.
Цапля: apropos пишет: Интересно, что же за такие дружественные произведения? Дамы, строим предположения далее. Ах, по читательскому принципу, значит.... Тогда открыта тайна Марии. Алиса пишет: а Бэлу ткну носом я сама. :) Да уж попросим!
Marusia: Пока я собиралась написать хто есм кто, уже почти все тайны раскрыты мисс Джулия Клейверинг - Юлия миссис Изабелла Файфетт - Бэла Джинни - ?
Marusia: Цапля пишет: цаплю (позор на мои седины!!) я заметила только, когда Элайза ткнула меня в нее носом... Аналогично Но мне простительно, мы латынью не обучены Хотя в тексте была подсказка :- А кем буду я? – поинтересовалась Ардея. - А ты врачом, вторая дочка- мисс Элизабет (Лиззи, Элайза) - скорее всего, образ собирательный Спасибо за Марию: Мария внимательно слушала со всеми вместе, а потом произнесла негромко, будто размышляя вслух: - Не понимаю, почему не я буду принцем. В конце концов, я самая высокая. Лиззи могла бы назвать несколько причин, почему; главная же была та, что Мария, поставленная на сцену, напоминала деревянную куклу, приводимую в движение театральной машинерией, а ее мелодраматические восклицания наводили на мысль, будто в нее воткнули вдруг булавку. Но вслух она сказала: - А королева? Мари! Ну, Минни... Мэйми, ну милая, кто же будет королевой?
Элайза: apropos пишет: Интересно, что же за такие дружественные произведения? Дамы, строим предположения далее. А тем, кто догадался, молчать пока?.. Алиса Еще раз спасибо за такую милую и добрую рождественскую мистификацию! Очень поднимает настроение, думаю, что всем Вашим читателям уж точно.
Цапля: Элайза пишет: А тем, кто догадался, молчать пока?.. да уж молчи пока, вдруг, по недоразумению, найдутся те, кто не догадался
Элайза: Цапля пишет: да уж молчи пока Слушаюсь, мэм. "Считайте, что я не кот, а рыба" (с)
Хелга: Цапля пишет: вдруг, по недоразумению, найдутся те, кто не догадался Да, действительно, а вдруг? Но люблю мистификации...
Бэла: Цапля пишет: вдруг, по недоразумению, найдутся те, кто не догадался Хм, тогда я не буду напоминать один свой давний пост... Значит, в главном вопросе из меня дюдюктива так и не вышло?
Цапля: Бэла солнце, не напоминай, мы помним
Tatiana: Не хотелось бы показаться навязчивой... А можно напомнить тем, кто не помнит? (тавтология на тавтологии, и тавтологией погоняет)
Бэла: Tatiana пишет: А можно напомнить тем, кто не помнит?Нель-зя! Автор "сама-сама" (с)
Tatiana: Бэла пишет: Нель-зя! Ну вот... *ухожу, грустно приволакивая левую ногу*
Marusia: Бэла пишет: Хм, тогда я не буду напоминать один свой давний пост... От 07.12.08? Бэла пишет: Значит, в главном вопросе из меня дюдюктива так и не вышло? Еще как вышло
Алиса: Tatiana, не огорчайтесь, что не догадались - хотя могу понять, как это царапает любителя детективов ;) - скорее всего, Вы просто не читали "Приключения Кэтрин в стране чудес" и "Королевские дела". С одной стороны, жаль: по крайней мере с моей точки зрения они стоят прочтения; а с другой стороны, зато мне повезло: как бы я вписала Ваше такое русское имя в английскую историю? :)
Алиса: ~~ 5 ~~ В холле было даже слишком тепло. Огромное рождественское полено отгорело свои двенадцать часов во имя удачи на будущий год, и рассыпавшиеся головешки до сих пор источали багровый жар. Миссис Файфетт надеялась, что у слуг достанет ума почистить камин и затопить его после окончания церковной службы – ведь сегодня ожидаются гости. Она забеспокоилась о гирляндах, симметрично развешенных по стенам, вдруг они стали сохнуть от жары, и подошла посмотреть. Но нет: остролист все так же ярко выделялся на фоне темного лавра, плющ вполне натурально оплетал тисовые ветви, и листочки розмарина ничуть не поникли. Белла заранее достала шестипенсовик из ридикюля и засунула его в перчатку, потом покачала головой, досадуя на себя: ведь служба рождественская, наверняка шиллинг будет лучше. Пока она звенела в сумочке серебром, по лестнице величественно спустилась Джулия, вопрошая по дороге: - И где этот несносный мальчишка? Ведь знает, что нам идти в церковь пешком, надо выйти пораньше! Миссис Файфетт, глядя на догонявшего ее Джека Клейверинга, шести футов без малого, пришла к выводу, что "мальчишка" подразумевается не больше, чем "несносный". - Как же иначе, тетя Жюли, нельзя утомлять лошадей, им предстоит не одна поездка по городу. Позвольте предложить вам руку, тетя Жюли... Вам, тетя Белла... Галантный кавалер повел своих дам, слева и справа, по вымощенной плитняком дорожке. Как женщина, миссис Файфетт не могла, конечно, судить об университетском курсе; но если это в Оксфорде учат, как за несколько часов постепенно перейти от чопорного "мадам" до сердечного "тетя Жюли" и "тетя Белла", к полному удовольствию собеседниц, образование английской молодежи не пропадает втуне. В притворе они наткнулись на взволнованного церковного сторожа, поспешно несущего прочь охапку зелени. - Что случилось, милейший Аксл? - Ох, мэм, не спрашивайте! Викарий углядел в гирлянде омелу - как туда попала, ума не приложу – и давай проповедовать, что это-де нечестивое растение, и друиды-то его использовали для языческих ритуалов, и как же можно им украшать дом молитвы. Не отступился ведь, пока я всю ее не выдрал, а теперь так неровно, вот незадача! Дамы покачали головами, Джек прыснул, но тут же утешил сторожа, чей вкус в украшениях столь фатально разошелся с заповедями отцов церкви, звонкой монетой. - А в светских жилищах омела ведь допускается, правда, тетя Жюли? Весьма полезное растение, я слышал, и для примочек, и для вывешивания на потолке. - Фи, фи! В моем доме омеле место лишь на кухне, для слуг, а тебе там нечего делать, озорник! Со всеми его шуточками, заметила Белла, во время службы Джек стоял у скамьи, чинно выпрямившись и произнося ответы ясно и отчетливо, выказывая уважение к церемонии, отличающее джентльмена из старинного семейства. Когда прихожане высыпали из церковных дверей, желая друг другу веселого Рождества, Джека представили Деннисонам, и снова миссис Файфетт порадовалась за Клейверингов, глядя на его непринужденные манеры, без подобострастной почтительности или фамильярного панибратства. К крыльцу подкатило свежевымытое ландо, мисс Эйпрел, сознавая важность своей миссии, расположилась на подушках, подчеркнуто не касаясь спинки сиденья, и отправилась за зрителями; актеров пообещали доставить в срок, а реквизит уже давно перекочевал поближе к сцене. Представление решили давать в комнате, о которой никто не знал в точности, для чего она; обшитая дубовыми панелями, увешанная изображениями предков (трудно было определить, чьих – настолько они потемнели), называлась она "портретной", а служила исключительно для вытирания пыли. Именно Белла догадалась: если на два массивных настенных канделябра положить длинную жердь, на нее можно повесить занавес, разделяющий помещение почти точно пополам, и на каждой половине окажется своя дверь, в коридор и в малую столовую, пригодную для переодеваний. Конечно, пришлось переставить всю мебель, но такое Джулию не останавливало никогда. Мисс Клейверинг устроила экономке допрос с пристрастием, в результате чего давно выцветший комплект штор из набивного коленкора снова увидел дневной свет. Миссис Файфетт вызвалась помочь подготовить занавес – всего лишь подрезать полотнища по высоте и сшить на живую нитку – и снабдить его колечками. Шить пришлось им с гувернанткой девочек – те занимались изготовлением античных ламп из выщербленных соусников и мечей из деревянных палок и серебряной бумаги; но Белла была рада свести знакомство с кем-то, кто читал все ее любимые книги и разбирал их подробно, не то что Джулия. С ее разрешения Белла одолжила мисс Эйпрел "Чувство и чувствительность", и обе швеи могли всласть обсуждать тонко выписанные характеры и необыкновенный стиль той загадочной леди. Мисс Эйпрел была уверена, что лучшие книги автора еще впереди, и Белла склонна была с ней согласиться. К великому моменту все было готово: повешен занавес, расставлены кресла в партере и стулья позади для слуг (которым разрешили в ознаменование Рождества посмотреть представление), начищены и заправлены лампы, с величайшими предосторожностями доставлено фортопьяно из зала. Малой столовой не пользовались уже несколько дней: она превратилась в хранилище самых ярких костюмов и экзотических вещей. А вот и дворецкий возвестил прибытие первых гостей. Девочки стеснялись и жеманились, пытаясь по-взрослому поддерживать светскую беседу в гостиной; но добродушный Джек, то задавая вопросы одной, то любезно соглашаясь с другой, и улыбаясь всем остальным одновременно, взял на себя роль гостеприимного хозяина. Когда мисс Эйпрел привезла под своим крылышком еще один выводок, мисс Клейверинг торжественно послала Викерс спросить, можно ли занимать места в зрительном зале, и дворецкого – зажечь там лампы и свечи. Все расселись в благоговейной тишине и с самым лестным выражением ожидания уставились на закрытый занавес. За ним продолжалась непонятная беготня и перешептывание, но наконец зазвенел колокольчик, и по сигналу миссис Файфетт заиграла "Bandinerie" Баха, что выбрали в качестве краткой увертюры. Занавес разошелся, представив взору величественную королеву Зенобию в блистающей золотой бумагой короне и мантии с бисерным узором. Перед ней стоял принц Константин в плаще, пышном тюрбане, завернутом кое-где вместе с волосами, - и в высоких сапогах. Носки набили сеном, голенища под отворотами подвязали бечевкой, и теперь Лиззи могла по-настоящему вжиться в образ. Правда, сесть в них было невозможно, но тут уж приходится выбирать, и разве не должен почтительный сын стоять при матери? Королева перечислила все государственные причины, по которым следовало заключить брак с принцессой Ириной, со всей неотразимостью и выразительностью таблицы умножения. От принца заинтригованные зрители узнали только, что сердце его не занято, что он повторил разными словами в самых изысканных монологах. Через подобающее число речей появился вестник, ведя за руку стройную фигуру, скрытую шелковым покрывалом, с объявлением, что принцесса посылает королеве в подарок рабыню. Королева хозяйственно спросила: "Что можешь ты делать, дитя мое? Ты слишком прекрасна и нежна, чтобы носить тяжелую урну с водой или собирать фрукты"; на что получила ответ: "Я могу плести венки, госпожа; играть на арфе и петь сладостные песни; могу приносить тебе вино и заботиться о твоих цветах. Я могу быть верной и преданной, и никакое задание не будет слишком тяжким для твоей благодарной рабыни Ионе". Тут занавес закрылся, и публика перевела дыхание, грызя конфекты и делясь мнениями о достоинствах пьесы. Лакей тихо обошел комнату, снимая нагар со свечей. Во втором акте принц Константин неожиданно тяжко заболел, и лишь волшебный цветок из мрачного ущелья мог принести спасение. Ионе, движимая любовью к принцу, решилась его сорвать. Занавес закрыли и принялись что-то устраивать за ним с громким стуком, так что Белле пришлось дважды проиграть "Воробья и голубку" Пёрселла. Но когда все увидели, какой шедевр театрального художества воздвигся перед ними, никто не пожалел о задержке. Из поставленных друг на друга столов и стульев, искусно задрапированных черной материей, на сцене возник вход в самое темное и сырое ущелье, какое только может представить воображение человеческое. Между нависающими скалами виднелся цветок из бордовой тафты, подсвеченный лампой для лучшей видимости. Ионе храбро пробиралась к нему, то и дело замирая от завываний призраков в бесформенных одеждах. Кажется, и Джек подвывал со своего места. Принц благополучно выздоровел, но на несчастное королевство свалилась новая напасть: турецкие войска надвигались на Византию, неся горести и разорение. Белла расправила пальцы: "Британский Орфей", конечно, превосходный сборник, и знала его она почти наизусть, но для такого случая решилась на "Rondo alla turka", чувствуя, что сможет отдать должное блистательной мелодии Моцарта. Предводитель турок - следует признать, очень эффектный в шальварах на стройных ножках - вступил в бой с принцем Константином. Не кто иной как миссис Файфетт сумела уговорить Марию выступить в этой роли; оказалось, что главным препятствием было рисование усов жженой пробкой, которая выглядит нелепо, а смывается плохо. Когда Белла собственноручно свернула для нее роскошные усы из черного крепа, Мария перестала возражать и даже согласилась "для вида" помахать ятаганом. После беспощадной словесной баталии принц поразил противника мечом и с видом триумфатора поставил на поверженный труп ногу в высоком сапоге. В антракте Белла играла песню Пёрселла на шекспировские слова: "О музыка, ты пища для любви", а на сцене расставались навек Константин, обреченный жениться на принцессе, и рабыня Ионе. После слов принца: "О, если моя жертва вызовет у тебя хотя бы нежную мысль, хотя бы добрую память о том, чью жизнь ты украсила на столь краткое время. В моем одиночестве сладостные воспоминания о тебе поддержат и порадуют меня; я все вытерплю ради тебя. Прощай!" – Белла отчетливо слышала всхлипывания из уголка горничных. А после ответа Ионе: "Позволь мне попросить у тебя прощения за то горе, что тебе принесла. Пусть все счастье мира будет навек твоим. Но, если другие отвернутся от тебя, в час горести вспомни о верном сердце, которое никогда тебе не изменит. Да благословят тебя боги! Вот мое последнее желание, последняя молитва. Прощай!" – не выдержали и дочери джентльменов. Было объявлено, что статуя принцессы Ирины установлена в королевском павильоне, и принцу надлежит вспомнить данное им торжественное обещание. Белла сопровождала приготовления "Прибытием царицы Савской" Генделя. Каково же было всеобщее изумление и радость, когда статуя внезапно ожила, принцесса Ирина сошла с пьедестала и оказалась самой Ионе. Пока Хелга объясняла и так понятное, зачем принцессе понадобился этот маскарад, зрительницы успели осушить слезы и вознаградили актеров щедрыми аплодисментами. После спектакля мисс Клейверинг пригласила всех выпить чашку чая. Джек опять помогал рассадить гостей, и, когда он церемонно вел разрумянившуюся мисс Деннисон на почетное место рядом с хозяйкой дома, Белла – совершенно случайно – услышала: - Позвольте просить вас оставить за мной первый танец. - Разве будут танцы? - Сегодня нет; но скоро вы станете выезжать, мы встретимся на вашем балу, и я напомню вам. Какой ответ дала мисс Деннисон, миссис Файфетт так и не узнала. Оживленная беседа была в разгаре, плум-пудинг и бланманже исчезали с заслуженной быстротой, как вдруг в гостиную вошел дворецкий и, наклонившись к уху мисс Клейверинг, сказал что-то, указывая на дверь. Та с улыбкой кивнула, встала и подала всем знак следовать за ней. Еще не выйдя в холл, Белла поняла, что пришли славить Рождество. Звенит позёмка по земле, Мы стынем здесь, а вы в тепле, Мы в этот поздний зимний час Пришли сюда поздравить вас. Радость утром встретит вас! Гудит от ветра ветхий хлев; Соломой ноги отогрев, Мария медленно встаёт, Родился Тот, Кто нас спасёт! Радость утром встретит вас! И миру ангел возвестил: «Родился Тот, Кто нас простил, Над нами будет благодать Звездою вечною сиять». Радость утром встретит вас! Занавес Веселого Рождества и счастливого Нового года!
apropos: Алиса Спасибо! Чудесное продолжение и завершение чудесной рождественской истории! Повеяло чем-то старинно-забытым, знакомым по сказкам и ожиданиям чуда, которое, порой, совсем рядом - протяни руку - и достанешь, а то и сделаешь "собственными руками", отчего получишь не меньшее удовольствие. И, действительно, - Рождество не за горами.
Axel: Алиса Спасибо! Отличная рождественская история!
Tatiana: Алиса спасибо за маленькое чудо! Алиса пишет: "Приключения Кэтрин в стране чудес" и "Королевские дела". Спасибо за наводку! Я действительно еще не все охватила на нашем сайте-форуме. Зато у меня еще многое впереди.
Цапля: Алиса чудесный, поистине Рождественский финальный аккорд! Алиса пишет: когда он церемонно вел разрумянившуюся мисс Деннисон на почетное место рядом с хозяйкой дома, Белла – совершенно случайно – услышала: - Позвольте просить вас оставить за мной первый танец. - Разве будут танцы? - Сегодня нет; но скоро вы станете выезжать, мы встретимся на вашем балу, и я напомню вам. Какой ответ дала мисс Деннисон, миссис Файфетт так и не узнала. Хм... Совершенно случайно - задумалась, что у истории может быть великолепное продолжение Пусть даже в воображении читательниц Браво, Алиса
Джастина: Цапля пишет: у истории может быть великолепное продолжение Совершенно согласна! Замечательный открытый финал, как впрочем и вся история! Красивейшее бытописание, не берусь судить о подробностях, т.к. не много понимаю ни в укладе жизни ни в одежде, но верю автору наслово как раз под впечатлением красоты слога. Действуюбщих персонажей много, но интрига с именами - верх рождественского сюрприза! Алиса Спасибо! Вопрос: вы все ньюансы того времени непосредсвенно перед написанием изучили? Или написание далось легко и просто, а подробности вы знаете как вещь которой живешь много лет?
Дафна: Алиса с благодарностью за восхитительное удовольствие от чтения.
Marusia: Алиса Замечательное завершение чудесной рождественской истории Джек Клейверинг не подкачал Особо понравилось как сей предствитель старинного семейства был солидарен с подвывающими призраками на сцене А приглашение на первый танец на пером балу мисс Деннисон В отсутствии бланмаже с удовольствием от прочитанного выпила чаю с кусочком йогуртового тортика
Цапля: Джастина пишет: Красивейшее бытописание, не берусь судить о подробностях, т.к. не много понимаю ни в укладе жизни ни в одежде, но верю автору наслово как раз под впечатлением красоты слога Верьте-верьте, автор знает, о чем пишет
Хелга: Алиса Спасибо за чудесную историю, наполненную вкуснейшими деталями, чудной насыщенной атмосферой и крутой интригой!
Леона: Алиса присоединяюсь ко всем высказанным выше восторгам по поводу красоты и чудесности рассказанной рождественской истории! Моя розочка в общий букет:
Tatiana: Цапля пишет: Верьте-верьте, автор знает, о чем пишет Верим. У меня есть некоторые предположения по поводу автора. Как я понимаю, в основном все уже догадались. Моя же догадка основана только на отзывах читателей. Вот прочитаю неохваченные мной пока произведения и сама себя проверю.
Алиса: Благодарю вас, милые дамы, за добрые слова и розочки. *реверанс* Цапля пишет: задумалась, что у истории может быть великолепное продолжение Как положено, "лазейка к сиквелу". :) Даже если никакого продолжения не последует, незавершенность пробуждает интерес читателя. Разве г-н Фрей об этом не упоминает? Тогда обопрусь на авторитет Сэма Уэллера: "Тут-то ей и захочется, чтобы еще что-нибудь было, а это и есть великое искусство писать письма". Джастина пишет: интрига с именами - верх рождественского сюрприза А вот читайте, что публикуется, - возможно, это вам отзовется в будущем. *смеющийся смайлик* Кто высказывался активнее - получил роль побольше, но все, кто засветился, так или иначе упомянуты, даже мелькнувший гость Немо (в образе мастиффа - надеюсь, без обид :)). Единственно, тут высказывалось предположение, что мисс Джулия Клейверинг - это Юлия. Увы, ее не было среди читателей дружественных произведений, а вариант Джулия/Жюли был необходим для общего намека, что имена могут быть и заимствованы. :) Но, как говорится, еще не вечер, может быть, и Юлия найдет как-нибудь время... Джастина пишет: Вопрос: вы все ньюансы того времени непосредсвенно перед написанием изучили? Или написание далось легко и просто, а подробности вы знаете как вещь которой живешь много лет? Хмм... Я неплохо знаю быт Англии времен Регентства, так что в принципе смогла бы, наверное, написать и без источников, и не получилась бы развесистая клюква. Только я педант и всегда начинаю со сбора источников. В данном случае я распечатала материал, какой у меня был, по празднованию Рождества в то время (27 страниц), подобрала пьесу (о чем дальше, в Комментариях) и приличествующие времени и месту музыкальные произведения. Marusia пишет: Джек Клейверинг не подкачал Мне и самой понравился. А отсюда мораль, как сказала бы герцогиня: не имей сто рублей... :) Представленный текст требует некоторых комментариев, на которые и обращаю внимание админа:
Алиса: Комментарии 1. Текст пьесы переведен с издания "Комических трагедий" Луизы Мэй Олкотт (автора "Маленьких женщин", где представление одной из трагедий описано подробно): [Comic Tragedies. Boston: Roberts Brothers, 1893. The Greek Slave, p.147-206]. Реплики персонажей, разумеется, выбирались в соответствии с сюжетом и произвольно перемещались, но без изменений в самом тексте. Перевод мой. 2. Рождественский гимн позаимствован у Кеннета Грэма, "Ветер в ивах", в переводе Л.Л.Яхнина. 3. Название (оно же первая строчка) песни Пёрселла на шекспировские слова дано в переводе Э.Л.Линецкой. Песня написана на монолог Орсино, которым открывается "Двенадцатая ночь".
Юлия: Алиса Большое спасибо! Это было сказочно чудесно и в то же время по-домашнему трогательно (благодаря Вашему изумительному знанию деталей английского быта). А Ваш замечательный образный язык выше всяких похвал. И, конечно, мы все чрезвычайно признательны и тронуты Вашим неожиданным и прекрасным рождественским подарком, который Вы преподнесли нам, вписав имена наших замечательных форумчанок в ваш замечательный рассказ! Еще раз большое Вам спасибо!
Цапля: Алиса пишет: обопрусь на авторитет Сэма Уэллера: "Тут-то ей и захочется, чтобы еще что-нибудь было, а это и есть великое искусство писать письма". Мы поверим Вам и без ссылки на авторитетов, Алиса Ведь часть творческого потенциала Ваших читателей и по совместительству фикрайтеров не всерьез и реализовалась по причине "чтобы что-нибудь было" У самой зачесались руки продолжить историю Хелги и Джека, но - увы, не с нашими исторически-хронически хромающими знаниями Еще более хотелось бы написать историю Элайзы Она - разумеется, - понравилась мне больше остальных. Параллели с ГиП заставили соотнести ее образ с образом мисс Элизабет Беннет, и страшно любопытно было бы прочесть историю мисс Элайзы Деннисон... *горестно восклицает* Кто бы, кто бы написал?! Намек автору? Или...*задумчиво* нас посетит еще одна талантливая гостья?
Элайза: Алиса С удовольствием присоединяюсь ко всеобщему хору восхищенных похвал — получилась просто очаровательная рождественская история, очень добрая, светлая и по-настоящему английская — не только благодаря превосходному знанию деталей жизни и быта, но и по самому духу своему, вот ей-богу — не знала бы, кто автор, пребывала бы в полнейшей уверенности, что это написано "там" и "тогда". Мой очередной низкий поклон Вашему мастерству не просто талантливого писателя, но еще и великолепного стилизатора.
Алиса: Спасибо, Юлия, Элайза! Особенно приятно слышать похвалы от тех, кто и сам очень тщательно работает со словом и, безусловно, можно было бы найти и немало проколов, только все они прошли незамеченными в общей доброжелательно-рождественской атмосфере. Цапля пишет: У самой зачесались руки продолжить историю Хелги и Джека, но - увы, не с нашими исторически-хронически хромающими знаниями. Еще более хотелось бы написать историю Элайзы Любопытно. Рождественская история, разумеется, благополучно завершена, а продолжение, вероятно, имеется в виду - в другом жанре? Все полупрозрачные намеки автору не имеют смысла, потому что никакого другого жанра, кроме ЛР, не обозначается, а этот жанр я не понимаю. Я еще могу понять мэрисьюшное выполнение желаний, но меня-то уже "лета к суровой прозе клонят" (с), серьезно такое писать мне уже не по силам. Что это может быть в качестве повествования? Мне довелось случайно наткнуться на несколько образчиков жанра Regency romances; видит бог, лучше бы я прочитала их краткую характеристику, что дали умные люди: "Сюжеты бесконечно утилизируются повторно, движение "зеленых" может позавидовать. Герой всегда сероглазый аристократ (или, на крайний случай, владелец большого поместья), и когда-то в прошлом был озлоблен неверностью другой женщины. Героиня всегда дерзкая. Она непременно демонстрирует свою независимость, совершая что-нибудь непроходимо глупое, из-за чего попадает в "передрягу" (scrape), из которой герой обязан ее вызволять. Либо там бесцельная мелодрама, либо фамильярное упоминание громких имен (name-dropping), когда автор обеспечивает мимолетные встречи своих персонажей с известными историческими событиями или личностями – то, чего Джейн Остен никогда не делала". Впрочем, честно признаваясь в своем невежестве, я согласна поучиться, если мне покажут, имеется ли предмет для изучения. Например, попытаться написать ЛР в соавторстве, если найдутся достаточно терпеливые к моему педантизму соавторы. Как известно, час практики стоит десяти часов теории. :) Тут я замечаю, что уже давно беззастенчиво оффтоплю - ну, модераторы определят, что с постом сделать. Вообще-то я пришла попрощаться как Алиса - и заранее попросить прощения у гипотетической посетительницы форума, которая могла бы зарегистрироваться под этим ником (в конце концов, это и русское личное имя, не особенно даже редкое). *реверанс*
Цапля: Алисе - на прощание Алиса пишет: Рождественская история, разумеется, благополучно завершена, а продолжение, вероятно, имеется в виду - в другом жанре? Все полупрозрачные намеки автору не имеют смысла, потому что никакого другого жанра, кроме ЛР, не обозначается, а этот жанр я не понимаю. Уважаемый автор, Ваши творения интересны в любом жанре, и если Вы согласитесь написать продолжение в социально-историческом ключе, поклонницы ЛР на этом форуме все равно будут читать Вас с интересом. Оффтопить и дискутировать о ЛР действительно не вижу смысла, ибо уже сколько раз переговорено, а воз и ныне ... у каждого свой вкус. Вовсе не обязательно пытаться писать то, что Вам не кажется интересным (или поучительным, или познавательным ), ведь верно?
apropos: Алиса Мне, как администратору, бесконечно жаль, когда форум покидают, не успев на нем обосноваться, столь талантливые и знающие авторы, как Вы. Но я оптимистично надеюсь, что когда-нибудь... (или я чересчур оптимистична?!) будет на нашей форумной улице еще праздник... и не один. Цапля пишет: Ваши творения интересны в любом жанре Безусловно.
Бэла: Алиса спасибо преогромное! История очень уютная, такая... рождественско-новогодняя. Потрясающий язык, столько познавательного: эдакая лекция вроде бы по истории и быту, но в удивительно занимательной форме. И вдогонку: не надо пытаться чего-то писать-вымучивать, (эт я по проводу ЛР) ибо то, что Вы уже пишете, вызывает всегда неподдельный интерес здесь, на литературно-историческом форуме-сайте. Продолжайте нас радовать в любом качестве, под любыми никами, сие неважно, а важно ... дождаться какой-нибудь, допустим, весенней истории!!! Что я и буду делать, и не одна, а в большой компании
Inn: Алиса, спасибо Вам большое за чудесную историю! Очень и очень понравилось: после прочтения первого кусочка, решила, что дождусь окончания, чтоб уж всё сразу... Вот вчера ночью читала, а сегодня утром благодарю от всего сердца. А что касается Вашего инкогнито, то разрушать его не буду, думаю все и так догадались :-). И лично я была бы удивлена, если бы ошиблась: знания, эрудиция, стиль - это ведь тоже отпечатки личности :-). Присоединяюсь к Бэле: готова читать Ваши истории под любыми именами!
Бэла: apropos не думай, я не забыла о продолжении (шестой вариант уже готов щас дошлифую и к рождеству успею, надеюсь )
apropos: Бэла пишет: я не забыла о продолжении (шестой вариант уже готов Надеюсь, хоть его мы увидим.
apropos: Хм... Выкладываю кусочек продолжение Пастушки и пирата. - Гощу у бабушки, - пояснила она. - А я – у дяди, - признался он и, помолчав, спросил: - Позвольте полюбопытствовать… Обычно зимой все покидают провинцию, чтобы принять участие в столичных увеселениях, вы же - такая светская барышня – и вдруг уезжаете в деревню… Деревня хороша летом, зимой же здесь довольно уныло… - Уныло – не то слово, - согласилась Маша. – Но так получилось, что мне пришлось спешно уехать… Ей вдруг ужасно захотелось поделиться своими неприятностями и переживаниями с этим любезным молодым господином. «Все равно, - подумала она, - я не знаю его, он не знает меня. Мы встретились здесь случайно и вряд ли когда еще увидимся, да и если даже столкнемся ненароком, не поймем, кто это, потому как маски скрывают наши лица…» - Мои родители, - начала она, - они славные, конечно, и я их люблю, но при этом они невыносимо заботливы… - О, как я вас понимаю, - кивнул пират. – У меня та же самая история. Отец вечно поучает, как и что я должен делать, матушка постоянно пичкает меня какими-то снадобьями, чтобы я не, дай Бог, не заболел; вечно пытается меня укутать – даже в теплую погоду, на ночь заставляет пить горячее молоко, которое я терпеть не могу… - Меня тоже заставляют пить горячее молоко, - вздохнула Маша. – И то, как вы рассказываете о своих родителях, очень напоминает мне моих собственных. Но все это было бы не так страшно, ежели бы они не вздумали устраивать мою жизнь… - Как, и вашу тоже?! – пират сочувственно вздохнул. – Меня, например, хотя женить. - А меня – выдать замуж. - Матушка постоянно приглашает в дом каких-то своих приятельниц с дочерьми на выданье. Вы не представляете, какими невозможными могут быть барышни – жеманятся, хихикают, говорят глупости… Ох, простите!.. - Очень даже представляю, - Маша с пониманием посмотрела на пирата. – Общество таких девиц невыносимо… Мне знаком с десяток, наверное, подобных… Она сама жеманилась в присутствии молодых людей, и не раз говорила глупости – просто потому, что стеснялась и не знала, о чем беседовать со своими кавалерами… - Но я вам скажу, что и мужчины тоже порой до отвращения скучны, - выпалила она. – Они то изъясняются сплошь банальными комплиментами, то молчат, не в силах связать и пару слов, когда совершенно не представляешь, как поддерживать разговор. Самое неприятное, что все они считают, что головы девушек набиты гребнями и лентами, себе же они кажутся очень умными, хотя, должна вам признаться, - глупых мужчин ничуть не меньше, чем глупых девиц. - Вы правы, - печально признал пират. – Мужчин, с которыми интересно общаться, не так много. Да и женщин… Мне как-то не хочется иметь глупую жену, которая бы целыми днями только перемывала косточки знакомым, обсуждала моды и варила варенье. - А мне бы не хотелось иметь мужа, способного обсуждать только войны, охоту и карточные игры, - сообщила Маша. – Но мама с папой… Они все боялись, что я или вообще останусь старой девой, или сделаю неподходящую партию, поэтому сами нашли мне жениха. Будто на дворе не девятнадцатый век, а какой-нибудь… семнадцатый. - Мне тоже нашли невесту… С чего они – родители, я имею в виду, - взяли, что я дам согласие жениться на какой-то девице, не видя ее в глаза?! Я им так и сказал: ваш сын уже взрослый мужчина, и он, - то есть, я, - сам выберу себе будущую жену. - Нынче не то время, - поддакнула Маша. – Поэтому я и решила уехать к бабушке, чтобы показать, что мое мнение тоже что-то значит. - …хлопнул дверью и отправился к дяде, - пират покрутил головой. – И надо же: подыскали мне в невесты какую-то девицу, видите ли, хорошего происхождения… Будто семейное счастье зависит от происхождения. Судя по описанию – они-то, конечно, хотели представить барышню в самом выгодном свете, - моя так называемая невеста едва вышла из детской, все время проводит на балах, флиртует подряд со всеми кавалерами – это называется «успехом в обществе», и не интересуется ничем, кроме увеселений, моды и сплетен. И зачем мне такая жена? - О, у меня все еще хуже, - Маша пригорюнилась. – Мой жених старый – во всяком случае, намного старше меня. Он служит в армии, это значит, он захочет, чтобы я вместе с ним скиталась по гарнизонам в каких-нибудь степях… Верно, от него на версту разит конюшней, солдафонские манеры, а говорит он командным голосом и только о маневрах, парадах и войнах. В лучшем случае – об охоте… Ненавижу охоту и смотры. - Ну, охота еще - куда ни шло, - возразил пират. – Да и запахи конюшни по мне куда приятней, нежели духов, коими себя в нещадном количестве поливают некоторые дамы. Впрочем, говорить только о маневрах – пожалуй, это уже чересчур. Оба собеседника вновь одновременно вздохнули и отпили из бокалов лимонад. - Бабушка смеется и говорит, что долго я в деревне не выдержу, - наконец сказала Маша. – но я настроена решительно: пока надо мной довлеет этот жених – к родителям не вернусь. - Дядя удивляется, чего я это отказываюсь жениться на такой крошке… простите, - на такой милой девушке, - задумчиво пробормотал пират. – Но я решительно отказываюсь подчиниться – к счастью, мне не осьмнадцать лет и я вовсе не завишу от родителей. Отец, правда, заявил, что лишит меня наследства, но это он сгоряча... Да у меня есть и свое состояние – от деда со стороны матушки, и дядя обещался выделить кое что… - Меня обещали связать и привезти в церковь, - пожаловалась Маша. – Но это они шутили, конечно. Хотя было крайне неприятно услышать, что мне не выделят приданое, ежели я выйду за другого. Но я могу жить пока у бабушки, а потом… Она задумалась было, но будущее выглядело настолько туманно-непредсказуемым и неприятным, что гадать, что и как будет, не хотелось. Маша покосилась на собрата по несчастью. «Все же мужчинам куда проще, - решила она. – Они могут хлопнуть дверью, получить состояние от деда или кого еще. Девушкам приходится труднее…» Пират тоже посмотрел на нее. В прорези маски не был виден цвет его глаз, скорее темных, чем светлых, но в них очень красиво отражались блики горящих свечей, тускло освещающих этот ставший вдруг уютным закуток.
Хелга: apropos Дождались продолжения, ура! Интрига закручивается и ведет...
novichok: apropos Ох, заждались!! Ситуация вроде предельно ясна (как по мне) .Интересно, а как они узнают ху из кто?
Цапля: apropos Прелестное продолжение - такое легкое и воздушное, как пирожное безе... Я уже догадываюсь, что случится в финале, и , тем не менее, сомневаюсь в своих догадках, памятуя, с каким прожженым интриганом в твоем лице имею дело Разговор двух случайных попутчиков, говорите? Продолжения!
apropos: Девочки, спасибо! novichok пишет: Ситуация вроде предельно ясна Цапля пишет: догадываюсь, что случится в финале, и , тем не менее, сомневаюсь в своих догадках Хм...
novichok: apropos пишет: Хм... похоже, нас все-таки могут ждать сурпризы?
Axel: apropos , Очень любопытная история. Не буду гадать, что будет дальше.
Цапля: novichok пишет: похоже, нас все-таки могут ждать сурпризы? Это ловкая тактика заслуженной интриганки всея форума...
apropos: Axel Axel пишет: Не буду гадать Это по желанию - некоторые, вон, уже в чем-то уверены.
Хелга: novichok пишет: похоже, нас все-таки могут ждать сурпризы? "потирая руки" Хорошо бы, сюрпризик..
Леона: apropos Неужели дождались! Гадать, что будет дальше, конечно, можно, но, как показывает практика, абсолютно бесполезно, т.к. у автора, заслуженной интриганки мастерицы интриги, обязательно будет что-нибудь БАЦное и неожиданное! Ждём!
apropos: Леона Хелга пишет: Хорошо бы, сюрпризик Это как получится. Леона пишет: обязательно будет что-нибудь БАЦное Ну, мы так разве договаривались?
Бэла: apropos здорово, спасибо!!! Очаровательные герои, надежда на интригу, нетерпеливое ожидание развязки.
Tatiana: apropos Ура!!! Дождались продолжения!!! Прекрасный рождественский сюжет, а бацы и интрига на усмотрение автора. (мелкий подхалимаж) А, если кроме шуток, то (на мой взгляд) как раз в некоторой неизбежности развязки есть определенно-рождественская прелесть.
Цапля: Tatiana пишет: А, если кроме шуток, то (на мой взгляд) как раз в некоторой неизбежности развязки есть определенно-рождественская прелесть. И на мой взгляд
novichok: Tatiana пишет: в некоторой неизбежности развязки есть определенно-рождественская прелесть. Вот-вот, разве от этого менее интересно?
Леона: novichok пишет: разве от этого менее интересно? От этого более интересно! Ведь между началом и неизбежной развязкой можно столько БАЦного, сюрпризного и просто интересного забабахать!
Элайза: apropos Очаровательное продолжение! Соглашусь с остальными читательницами — предсказуемость в данном случае чуть ли не обязательное условие, непременный закон святочного жанра, и рассказик от этого вовсе не становится менее интересным, наоборот — интрига в данном случае заключается в том, как именно и когда именно произойдет ожидаемое! Так что ждем с нетерпением и любопытством.
Бэла: Милые дамы! Я в шоке, но ведь успела к Рождеству! Так шта. Читайте: что выросло, то выросло! Да, назвать Это можно к примЭру мммм "Метель" ________________________________ (продолжение) Она повернулась и без тени улыбки назвалась Ингой. - Инга? – переспросил он, словно пробуя на вкус это непривычное имя. Оно гладкой ледышкой скатилось с языка и застряло в горле на букве «г». Игорь назвал себя, она вновь отвела глаза, и он досадливо поморщился: она ломала все его намерения и планы на ближайшие несколько часов. От этих ее отворачиваний было ощущение, что за шиворот насыпался холодный колючий снег, и он даже покрутил головой, словно ему жал воротник. А она вдруг задумчиво произнесла, все так же глядя в заоконную тьму: - Неужели не получится улететь сегодня? - А вы торопитесь? Она взглянула наконец на него снизу вверх: - А вы что – нет? Игорь пожал плечами: - Это – Северск. Я предполагал задержку рейса, когда летел сюда. Так что не все так уж неожиданно. Может быть, уже сегодня появится «окно», и дадут вылет. Хотя, - он, повернувшись, посмотрел через головы пассажиров, покачивавшихся в такт движению, в лобовое стекло автобуса, сквозь которое видно было, как, по-прежнему, монотонно болтались плотные белые полы снеговой шубы, освещаемые фарами. – Судя по всему, это «черная» метель, а она шутить не любит. – Он вновь перевел взгляд к ее лицу, застывшему в настороженном ожидании. - Здесь, в городе, в такие дни по улицам специальные веревки натягивают по тротуарам для пешеходов, чтобы не заблудились, и не унесло ветром. А машины, брошенные у обочины, снегом так заметает, что их потом спецтехника, не замечая, сгребает вместе с сугробами, и только летом их находят искореженными. Короче говоря, не удивлюсь, если мы тут с вами застрянем на пару дней. - На пару дней?.. – растерянно повторила Инга. – Но… - Что? - Н-нет, ничего. – Она снова замкнулась и о чем-то задумалась, а Игорь про себя чертыхнулся. Вот же, разговорилась вроде бы, и опять заледенела, Снегурочка! Ну, нет, дорогая, давай-ка оживай, иначе, если они и вправду тут зависнут, можно с ума сойти от безделья в четырех стенах гостиницы. Он снова заговорил об этом, не очень приветливом городе, припоминая какие-то происшествия, случавшиеся с ним в частых северных поездках, она же в ответ сдержанно кивала и, кажется, совсем его не слушала. В конце концов, он тоже замолчал, и уже до самой гостиницы они не обменялись ни единым словом. В просторном жарком холле гостиницы народу было довольно много, но обслужили всех быстро, и вскоре, сжимая в руке заветный ключ, Игорь, не спеша, поднимался за Ингой на третий этаж. У дверей своего номера он окликнул девушку: - Инга, не хотите поужинать? - Поужинать? – машинально переспросила Инга, потом, качнув головой, отказалась. - А, нет, спасибо, не хочется. Извините, - с этими словами она повернула ключ в двери и аккуратно закрыла ее за собой, даже не оглянувшись на него. Игорь пожал плечами и зашел к себе. Через час, освежившись в душе и выяснив по телефону в справочном, что порт намертво закрыт, он отправился в гостиничный ресторанчик. Проходя мимо лобби-бара, он заметил краем глаза за одним из столиков в углу знакомую темноволосую голову Инги и, помедлив, свернул к ней. Уже подходя и заготовив язвительную речь по поводу отказа составить ему компанию, он вдруг притормозил. Инга сидела, оперев лоб на ладошку козырьком, перед ней стоял полупустой стакан минералки с мерцающими на стеклянных стенках пузырьками и валялся мобильник. Вся фигура ее с опущенными плечами выражала то ли усталость, то ли крайнюю степень огорчения. И он вдруг почувствовал странное желание влезть в эту ее отгороженность от всего внешнего мира, хотя обычно чужие проблемы были для него этаким табу, запретной зоной, куда он сознательно старался не заходить, чтобы не быть вовлеченным в решение этих самых чужих проблем. Игорь, отодвинув стул, опустился напротив нее, и Инга вскинула на него глаза, в которых мелькнуло: опять вы! - Ну что, похоже, вечер перестал быть томным? Помочь, может, чем? Она язвительно вздернула брови: - У вас есть частный самолет, и вы – пилот-полярник первого класса? - Не-а, ни то, ни другое. Это вы из-за задержки рейса так расстроились что ли? Она мотнула головой и потерла лоб. Игорь решительно пристукнул ладонью по столу: - Ну, вот что! Сейчас скажу банальность, но! Если вы не в силах изменить ситуацию, измените свое к ней отношение. Прекращайте кукситься и – идемте есть. На сытый желудок все беды мельчают, поверьте... - Слушайте, отстаньте, а? – отрезала она. – Не хочу я есть. Вообще ничего не хочу! - Ого, как сурово! Ну, что же, не хотите - не надо, - Игорь, поднявшись, сдержанно кивнул и отправился в ресторан, в душе досадуя на себя за то, что нарушил свое железное правило: не встревать в чужие проблемы. Вот и получил по носу! Так тебе и надо! Впредь будешь умнее, благотворитель чертов! В ресторане была куча народу, но знакомая с прошлых поездок администраторша нашла ему укромное местечко недалеко от входа. «Напиться, что ли?» Пить не хотелось, но Игорь скорее из вредности перед самим собой заказал коньяк. Тягучий янтарный напиток оказался неплохим, первый глоток жгучей волной проскользнул в желудок и растекся теплом по всему телу до кончиков пальцев. Ужин ему принесли довольно быстро, несмотря на столпотворение, и Игорь, неожиданно проголодавшись, с удовольствием проглотил солянку, украшенную толстенькими маслинами, похожими на маленьких черных китов в оранжевом океане, и кружком лимона, изображающим островок. После солянки настала очередь аппетитно зажаренной семги с очередным кружочком лимона, изогнутым веером, и Игорь даже вздрогнул от неожиданности, услышав над собой: - Извините, кажется, я обидела вас. Он взглянул на Ингу снизу вверх и, вместо ответа, поднявшись, выдвинул стул и усадил несопротивляющуюся девушку напротив себя, налил ей коньяка в пузатую рюмку и только потом спросил: - Что все-таки случилось? Она задумчиво посмотрела на просвет коньяк, потом вдруг выпила одним глотком до донышка и, наконец, заговорила, тихо и без эмоций: - Дело в том, что я, кажется, опоздала на свадьбу. - Бывает, - успокаивающе протянул Игорь и наполнил ее рюмку снова. - Ну, не смертельно, пожалуй. Может быть, успеете на второй день. Она, наконец, посмотрела на него и сердито сказала: - Нет, вы не поняли. Я опоздала на с в о ю свадьбу. Завтра регистрация, а если вылет не дадут, то… Игорь даже поперхнулся от неожиданности и с новым интересом уставился на нее: - А вот это действительно форс-мажор. Понятно, почему вы так… так расстроены. Инга дернула головой и, глядя в пространство, пробормотала: - Глупость какая-то. Не понимаю, как такое могло… Я ведь всегда была предусмотрительной, все делала правильно, как по нотам. А когда я сейчас позвонила Максу, это мой жених, - пояснила она. - То он… он так усмехнулся и сказал, что ждал чего-то подобного. И он… он еще сказал, что я будто бы, ну…, нарочно поехала в эту командировку. Он так и сказал: я был уверен, что ты в последний момент метнешься в сторону. Это не… неправда, – она терла лоб и крутила в пальцах рюмку, взбалтывая коньяк . – Как он мог такое обо мне… - Да не огорчайтесь вы так! – Игорь вдруг разозлился на унылое настроение. – Никуда этот ваш жених не денется. А наговорил вам всего, так женихи, они, знаете ли, тоже не железные. - Да нет. Вы не понимаете… - Да уж куда там, бином Ньютона! И какого черта я вас должен утешать тут? Я в той же лодке, и мой вылет тоже отложили. Мне бы тоже приятнее было сидеть дома с сыном и лопать рождественского гуся! – Игорь опрокинул внутрь рюмку и, скривившись, затолкал следом в рот кусок лимона. – Хватит страдать. Все у вас наладится, если вы… Если вы любите этого вашего Ромео. Вы его любите? Ну, что вы молчите? Любите? Она тоже отпила из своей рюмки и подняла глаза: - Он хороший парень, и мы давно дружим с ним, и я подумала, а почему бы и не он? И мама… Она все время говорила мне о Максе, ну, что он – хорошая партия. И подруги жужжали в уши, все, все до одной. А он был таким идеальным… все время, всегда, и я… Я – ненормальная, да? Игорь помолчал, - злость испарилась так же быстро, как и вскипела, - потом ответил: - Да нет. Вы просто хотели угодить всем: маме, чтобы она больше не тревожилась за вас; этому вашему Максу, чтобы дать понять, какой он замечательный молодец; подругам, - чтобы показать, что вы оценили подарок судьбы и не разбрасываетесь хорошими партиями. А вы сама? - Что – я? – непонимающе нахмурилась Инга. - Ну, где в этой конструкции вы? Себе вы угождать не собирались, так? Про себя вы забыли? - Но мне кажется, я о себе и думала, – она все больше мрачнела. - О себе-е? – протянул он, язвительно подняв брови. – Это в каком же месте, я что-то пропустил. Небось, начитались сказок про принцесс, которые в самом конце сказки выходят замуж за прекрасных принцев и - все. Для вас свадьба – это финал, конец, жизнь окончена. Только на самом-то деле после этой пресловутой свадьбы все только начинается. – Он наклонился к ней и спросил, пристально глядя ей в глаза. – Вы вообще задумывались когда-нибудь о том, что будет дальше, ну, потом, на следующий день, на следующей неделе, через месяц после свадьбы? Через год? Так радуйтесь, что за вас так все хорошо решила судьба. И перестаньте ныть: хотела – не хотела, сложилось - не сложилось! - Почему вы…? Почему вы так говорите со мной? А! Зря я все-таки вам рассказала все, - махнув на него рукой, Инга поднялась и пошла к выходу. «Молодец! Ну, просто мастер психологических опытов! Лекцию он устроил, вместо того, чтобы…!» Игорь в сердцах вытер губы салфеткой и, скомкав, бросил ее на стол. «Ладно, ей только тебя с твоими маневрами сейчас и не хватало!» Аппетит сам собой иссяк, и даже семга потеряла всякую привлекательность. Игорь еще посидел некоторое время за столом, допивая остатки коньяка, прокручивая в голове малоприятный разговор с Ингой, потом отправился в номер, где два часа таращился в телевизор, всячески пытаясь не думать о давешнем разговоре. Когда часы показали девять, он перезвонил в справочную службу аэропорта и, узнав, что вылет снова перенесли на десять утра, перезвонил домой, сообщив, что не приедет сегодня, а потом уже завалился спать. Разбудил его телефон. Звонила матушка, говорила о чем-то несущественном, сетовала на его задержку, а в конце, когда он, чувствуя ее недомолвки, попросил сказать уже, что у них там случилось, помявшись, сообщила, что Тёмка заболел. Накатался вчера с мальчишками на коньках, явился мокрый с ног до головы, да еще и с фонарем на лбу, и вот, под утро – загорелся огнем и закашлял. Только что заходила Леночка, медсестричка из двадцать первой квартиры, сказала, что грипп. Его мать всегда переживала, если с внуком что-то случалось в отсутствие Игоря, и чувствовала себя виноватой с вечным выражением в глазах: «не уберегла!». Особенно же эти ее тревожные состояния многократно усилились после того, как Темкина мама, а его, Игоря, жена Маша решила, что жизнь для нее только начинается, и свалила за границу в поисках лучшей доли. С тех пор их слегка поредевшая семья старалась не огорчать друг друга, поддерживать всячески и словно доказать, что все у них в порядке, что они и сами здорово со всем справляются, и никто-то им не нужен для полного счастья, которое – полное – дальше некуда! Потому-то Игорь вчера и наговорил этой девчонке-попутчице всяких слов, не слишком-то любезных. Он был уверен, что уж лучше она сейчас избавит всех от катастрофических последствий ошибки, чем потом это придется разруливать всем, и будет только плохо. А сейчас он в своей семье, как обычно, пытался на расстоянии что-то исправить, и еще долго успокаивал мать, говорил, что с детьми это бывает, особенно с мальчишками-непоседами, обещал, что непременно прорвется на любой ближайший рейс, даже заявил, что разгонит все метели, чтобы поскорее дали вылет. От его притворно-легкой болтовни матушка немного повеселела, и напряжение в ее голосе вроде бы исчезло. Но оно просто перетекло внутрь него, и там, глубоко, где сердце, неожиданно сильно и остро защемило. Игорь, как мог, беспечно попрощался, чтобы она не заподозрила неладное, и нажал отбой. Потом набрал справочную, но ситуация с самолетами не изменилась: метель цепко держала город в своих объятиях, и вылететь сейчас было абсолютно невозможно. Он глянул на часы: было полдевятого. Спать уже не хотелось, тревога поддавливала изнутри на грудную клетку. Он умылся, оделся и отправился вниз, на завтрак. Девушка в изящном передничке принесла кофе и бутерброды, но он еще несколько минут заставлял себя начать есть, в горле было горько и противно. - Доброе утро! Он едва не пролил на себя кофе от неожиданности и мрачно уставился на подошедшую Ингу. В противоположность ему вчерашняя печальная дева сегодняшним утром сияла свежим личиком, улыбкой, ямочками на щеках и замечательным настроением. Это ее бодрый вид почему-то здорово задел его, и он буркнул: - Привет. Девушка уселась напротив и, сделав заказ, поинтересовалась: - Вы что, не выспались? - Выспался. - А почему такой мрачный вид? - А вам не все равно? – это уже попахивало откровенным хамством, но ему было плевать. Вчера у нее было паршивое настроение, а сегодня он не расположен ни к каким утренним играм в слова. Правда, девица, похоже, не собиралась так просто сдаваться: - Если бы мне было все равно, я бы к вам и не подошла. Она замолчала на минутку, потому что принесли заказ, а потом снова заговорила: - Кажется, мы и вправду застряли здесь надолго. Он дернул плечами, меланхолично пережевывая бутерброд. Петрушка свешивалась из угла рта, и он никак не мог справиться с ней, пытаясь подцепить ее губами и языком. Девица, глядя на все его старания, вдруг развеселилась неимоверно. Игорь, наконец, затащил в рот этот злосчастный подвядший листок и, нахмурившись, спросил: - Чего это вы так радуетесь? Инга отсалютовала ему кофейной чашкой и заявила: - Просто хорошее настроение. - И в связи с чем такие перемены? - По закону сохранения, слышали о таком? - И чего там с этим законом? – ворчливо спросил он. - Все просто! Если у вас вчера было плохое настроение, сегодня должно быть непременно хорошее, – она засмеялась. – А вот в вашем случае, я вижу – все наоборот. Вчера вы были более разговорчивы. - Зато вы… Инга опять улыбнулась, заиграв ямочками на щеках, и тряхнула головой: - А вы знаете, я вам так благодарна за этот наш вчерашний разговор! Правда-правда! Дело в том, что я… Я потом долго думала, а когда узнала, что рейс отложили до утра, и поняла, что уже точно не успею, я вдруг, - тут она перешла на шепот, - я вдруг почувствовала, что и вправду рада, что все отменяется. Понимаете? Игорь неопределенно качнул головой, а она вдруг заторопилась, словно ей было жизненно важно объяснить все именно ему: - Я вдруг поняла, что Макс прав! Я в самом деле нарочно поехала в эту командировку. Хотя до этой минуты я даже не думала об этом. И вдруг так постыдно, нехорошо обрадовалась. Как в школе, помните? когда отменяли уроки. Сколько счастья было! И не потому, что мы радовались болезни учительницы! А потому, наверное, что судьба словно бы преподносила неожиданный подарок. Сюрприз! – Она вдруг распрямилась и засмеялась, но сразу оборвала смех. – И вы так правы были вчера, говоря, что меня в той идеальной конструкции не было! Я о себе и не подумала, выходит, а ведь это моя жизнь! И самое некрасивое, что мне… мне вообще не стыдно. Нисколечки! – она в притворном ужасе поднесла ладонь к губам и поверх пальцев смотрела на него с веселыми искрами в глазах. – И когда Макс на расстоянии вдруг угадал эту мою тайную радость, это-то и было самое невероятное, от этого я так и… так и… - она пощелкала пальцами, пытаясь найти точное определение. – Короче говоря, я, как страус, пыталась засунуть голову в песок, испугавшись этой своей радости и облегчения оттого, что ни в какой замуж мне выходить не надо. Игорь с интересом слушал и тоже смотрел на свою развеселившуюся собеседницу, одновременно ощущая, как тревога оседает куда-то в угол сердца и там таким темным комком сидит, но уже не давит изнутри, а притаилась до поры. В конце ее пламенной речи Игорь даже улыбнулся невольно, а она развеселилась: - О, ну вот, видите, сегодня я принесла вам пользу, спасла так сказать от меланхолии. - Да нет, дело не в меланхолии, - его вдруг тоже понесло на откровенность. – Просто у меня заболел сын, а когда ты далеко и помочь ничем не можешь, это хуже некуда. Веселость ее резко пошла на убыль, и Инга нахмурилась: - Но он ведь не один там, у вас? Уже жалея, что разболтался, Игорь нехотя подтвердил, что да, малыш сейчас с бабушкой. Инга, помявшись, осторожно поинтересовалась: - А его мама? - У его мамы своя жизнь, причем даже не в этой стране, и – закончим на этом, - закрыл он опасную тему, чувствуя, как тревога вновь выпускает, как осьминог, чернильное облако, которое растекается по внутренностям, и там все опять начинает подрагивать. Инга прижала ладошки к груди и горячо заговорила: - Послушайте, простите меня ради бога! Я все время лезу к вам, не то и не к месту говорю. Просто невезение какое-то! - Да ладно вам! Это вы-то лезете? – иронично хмыкнул Игорь. – Вчера только и делали, что шпыняли меня и посылали на все четыре стороны. - Нет, ну вы тоже хороши! Я пребываю в полном горе-несчастье и тревоге, а вы: ах, какая чудная погода, черная метель – это вам не шуточки, а давайте поужинаем, а не хотите ли принять помощь из рук непилота-неполярника без самолета! - Ничего себе! Да если бы не я со своими приставаниями, вы бы сейчас были просто на грани истерики по поводу задержки рейса. Да, кстати, - спохватился Игорь. - А как же свадьба-то: гости, подарки, ресторан, расходы и все такое? - Нет-нет, - смеясь, замахала руками Инга. – Все должно было быть в очень узком кругу. Так что никакой катастрофы не случилось. - Слушайте, ваш этот самый Макс явно предполагал, что вы, хм, сбежите, так получается? - Ну да, получается, он лучше знал меня, чем я - себя. Ну, - Инга отвернув рукав посмотрела на часы, - если бы сейчас дали вылет, то я бы еще успела, впритык, правда, но… Чудес не бывает. Так что, - она бодро потерла руки, - приму этот подарок судьбы и… В этот момент ожившее радио сообщило: - Уважаемые пассажиры, ожидающие вылета. Наш аэропорт наконец-то открыли, вас просят через полчаса быть в холле гостиницы. Автобус вас будет ожидать у входа…
полная версия страницы