Форум » Коллективное творчество » Если мы когда-нибудь... - 7 » Ответить
Если мы когда-нибудь... - 7
Цапля: Название: Если мы когда-нибудь встретимся вновь. Идея: Цапля. Авторские варианты: Хелга и Юлия Джастина Бэла apropos Axel Это ветер от тёмной реки Пробежал невесомый по коже, Осторожно, мы слишком легки Мы опасно близки И ужасно похожи. Это ветер и мы для него Просто пара случайных прохожих Он играет над сонной Москвой как опавшей листвой мишурой наших слов Этот ветер ещё не любовь А. Кортнев Страница игры на сайте
Хелга: Случайно устроенный отпуск подходил к концу, пора было на работу. Там ждали невыполненные заказы, коллега по мастерской уже не раз звонила ей и напоминала, что клиенты в нетерпении «бьют копытами». Даша любила свою работу, ей нравилось перестраивать непритязательные интерьеры старых квартир, хотя в последнее время жизненные печали что-то надорвали в ней, и она часто с тоской сидела над чертежами, осознавая, что в голове нет ни одной толковой мысли. И сейчас она с трудом заставляла думать о работе, но совсем по иной причине, теперь все мысли и сердце были наполнены ее отчаянным горьким счастьем. Утром за завтраком она сказала, что ей нужно уехать в город. Саша молчал. Оба понимали, что нужно принимать решение, которого они не знали. – Мы не можем и дальше жить здесь, мне же нужно выходить на работу, – Даша прервала наступившую тишину. – Но я могу возить тебя каждое утро, Дунечка, а потом забирать… домой. – Но как ты представляешь себе нашу совместную жизнь, Саша? Он снова замолчал, сгибая пальцами невесть откуда взявшуюся алюминиевую вилку, — Саш, вилку сломаешь… – зачем-то сказала она, чувствуя, как предательски сжимается горло. Он бросил согнутую в колечко вилку, она мягко стукнула о столешницу. Даша заворожено следила, как кривое колечко пытается катиться по гладкой ореховой поверхности стола и беспомощно падает. Саша встал, прошел к окну, постоял там, взъерошил волосы, повернулся и вдруг ринулся к Даше, опустился на колени перед ней, сжал ее тонкие запястья в своих больших ладонях, посмотрел на нее в упор, его серые глаза потемнели, как в самые трепетные моменты. – Мы будем жить вместе… – словно повторяя молитву, сказал он. – Ты же хочешь жить со мной, Дунечка? – Да, – ответила она, – но… ты же знаешь, – она не смогла произнести имя его жены. – Я сам все решу, только ты… верь мне… – прошептал он. – Все будет хорошо. – Я верю тебе, если бы не верила, не осталась бы… на эти дни. Но все-таки мне нужно было уехать. И нужно будет. Мне кажется, что я совершаю какое-то предательство, мешаю тебе. – Не говори так, – его ладони словно огнем жгли ее руки. – Из любого положения есть выход. Сейчас я не могу говорить с Лялей, но потом, позже, когда все уладится… – он замолчал, и Даша понимала причину его молчания. – Нет, нет, – быстро заговорила она, вспыхивая от мысли, что так или иначе становится причиной Сашиного стремления расстаться с женой. – Это совершенно невозможно, я не хочу этого… – Не хочешь… не хочешь быть со мной? – растерянно спросил он. – Нет, нет, – снова повторила Даша, – но ты же понимаешь, о чем я. – Я понимаю, – он вздохнул, встряхнул головой, словно отбрасывая злые или грустные мысли. – А помнишь, как мы с тобой встретились и говорили о футболе, смотрели… какой фильм мы смотрели? – «Крепкий орешек», – ни на минуту не задумавшись, ответила она. За эти дни они ни разу не заговорили о своей первой встрече, словно боялись вспугнуть, сломать нечто хрупкое, или не хотели вспоминать о том, что невозможно вернуть и исправить, но сейчас Даша с каким-то жадным удовольствие подхватила эту тему. Они вспоминали подробности той встречи, и Даша призналась, что он не понравился ей в первые минуты, и как потом в ней словно что-то щелкнуло. «Ты улыбнулся, и мне вдруг стало хорошо и захотелось говорить с тобой», – сказала она. Потом, наговорившись, словно излив накопившееся за эти дни, нет, за годы, они долго сидели молча, чувствуя тепло и близость друг друга. Явился Серый, устроился перед ними в обычной своей позе, наклонив голову, словно вопрошая: «Как дела, ребята?» – Но сейчас мне нужно в город… домой, – собравшись с силами, Даша вернулась к прежней теме. Саша привез ее в город, проводил до квартиры и ушел, попрощавшись, сухо, как показалось Даше. «Это хорошо, что сухо, значит, рассердился, — повторяла она, усердно протирая пыль со стеклянных полок старенького бабушкиного серванта. — Здесь, в городе мне проще будет расстаться с ним». Хотя, представить себе, как она сможет жить без Саши, было трудно, почти невозможно. «Он придет, и я скажу ему, я должна сказать. Мы не будем вместе. Я переживу это, у нас с ним было счастье, а счастье не может быть долгим, оно коротко и мимолетно. Я буду вспоминать его, а может быть, мы иногда будем встречаться, случайно, на улице…» В холодильнике было пусто, и Даша, накинув куртку и натянув вязаную шапочку, отправилась в магазин. Холодный ветер крутил в воздухе редкие, словно случайные, снежинки, тащил по мостовой смятые бумажные обертки. Даша перебежала на другую сторону улицы, быстро зашагала, ветер внезапно стих и, словно набравшись сил, вновь ударил ледяным порывом, да так, что Даша задохнулась, остановилась, закрыла щеки ладонями. Она опять позабыла перчатки дома. Бум-м-м… — сверху гулко ударил, разнесся вокруг низкий мелодичный звон. Она подняла голову. На церковной колокольне, возле которой она стояла, пели, покачиваясь, колокола. Тяжелая деревянная дверь церкви отворилась, высокий мужчина вышел, прошагал мимо Даши, поднимая воротник пальто, бросил на нее быстрый взгляд, улыбнулся. Она удивленно взглянула на него. Тягучий звон странным образом притягивал к себе, манил. Даша потянула тяжелую дверь храма и шагнула в его гулкую душистую тишину, нарушаемую лишь легким потрескиванием тающих свечей. Она осторожно прошла вперед, робея, – ей всегда бывало неуютно в церквях, – остановилась возле колонны, глядя на золоченое витье алтаря. Какой-то шорох заставил ее повернуть голову. В нескольких шагах от нее стояла молодая женщина, высокая, в длинном светлом пальто, бледно-розовый платок кокетливым тюрбаном покрывал ее голову. Женщина посмотрела на Дашу, глаза ее на худом осунувшемся лице казались огромными. Даша кивнула ей, чувствуя внутри какой-то режущий холодок. Женщина скользнула по ней взглядом и отвернулась. Потом уже, шагая по улице, Даша вспоминала этот странно-отсутствующий, полный горечи, взгляд. Почему-то воспоминание о той женщине из церкви пришло, когда Саша позвонил ей и сказал, что заедет вечером, и они вернутся в загородный дом. Даша решительно заявила, что сегодня она к нему не поедет, что этот вопрос они уже обсудили, и что ей нужно выспаться, а завтра идти на работу. Он что-то сердито и настойчиво говорил ей, но она почти не слышала его слов, в ушах застучало дробно и больно: «Это первый шаг к расставанию», и вдруг вспомнила ту женщину в церкви, ее болезненный взгляд. «Наверно, такой же у его жены… Ляли…», – внезапно пришла мысль. «Саша, Сашенька, подожди, не сердись, просто дай мне отдышаться, – сказала она. – Мы побудем с тобой на расстоянии и потом что-то решим». Он сердито попрощался, а она долго металась по квартире, словно птица в клетке, убеждая себя, что сделала все правильно. Прошло три дня, он не звонил, молчал. Даша убеждала себя, что так и должно быть. Несколько раз она хваталась за телефон и заставляла себя отложить его в сторону, а от любого звонка у нее подпрыгивало и начинало частить сердце. Счастье, что на работе на нее свалилось сразу множество дел, и это помогало хоть на время отвлекаться от суматошных, тревожных мыслей. Возвращаясь с работы, Даша проходила мимо знакомого храма, и ей неизменно хотелось зайти туда. Однажды она все-таки решилась и, открывая тяжелую дверь, по-детски загадала, что если встретит ту женщину, то все будет так, как надо. А как «надо» она побоялась даже мысленно уточнить. В храме шла служба. Даша так и осталась стоять у двери, не решившись пройти дальше. Потом, выйдя на улицу, она долго гуляла, и вернулась домой, когда уже совсем стемнело. Даша собиралась ложиться спать, ей было почти хорошо и почти легко. Еще немного, и хрупкий замок спокойствия и расставания, который она выстраивала все эти дни без Саши, обретет прочный каркас, и она сможет жить дальше, без него и без бабушки, одна. Она даже улыбнулась, сегодня впервые на сердце не было той тупой боли, что, кажется, не отпускала ее ни на минуту с тех пор, как она сказала ему «дай мне отдышаться». Задребезжал, запел дверной звонок. Она вздрогнула, замерла. «Кто бы это мог быть?» – спросила она себя, словно сыграла роль перед невидимым зрителем, который и так знает ответ на вопрос, бросилась к двери, повернула ручку замка задрожавшими пальцами. Саша шагнул в прихожую, поставил на пол набитую сумку. — Я… я приехал к тебе жить, Дунечка… ты примешь меня? Нас? Радостно гавкнул Серый, закружил, пытаясь подобраться к Даше для традиционного приветствия. С таким трудом выстроенный ею замок рухнул, рассыпался и превратился в пыль.
Юлия: Хелга Все перечитала, и мне понарвилось еще больше! А столешница-таки ореховая
Хелга: Юлия пишет: Все перечитала, А прыжки во времени как? Юлия пишет: А столешница-таки ореховая Ну так... знаки, повсюду знаки...
Юлия: Хелга пишет: А прыжки во времени как? Так у нас по всему тексту сплошные прыжки. В данном случае, я не вижу никаких нелогичных перескоков. Наша излюбленная ретроспектива в действии
chandni: Хелга пишет: Ну так... знаки, повсюду знаки... надо же. И какие?
Цапля: Хелга проникновенность углубилась и расширилась. Приятно наблюдать, как Дашина надломленность растворяется в новом чувстве, как они оба - невзирая на мой читательский скепсис - возрождаются к жизни. немножко не поняла, так ли уж необходима вот эта временная более поздняя вставка? Она не запутывает, но ее явление мне пока неясно. Не проще ли оставить хронологическую последовательность? Если, конечно, авторам эта вставка важна для чего-то, дальнейшего, тогда.. а если нет, то - зачем? Так что, осталась Ляля?
Хелга: Цапля пишет: Не проще ли оставить хронологическую последовательность? Если, конечно, авторам эта вставка важна для чего-то, дальнейшего, тогда.. а если нет, то - зачем? Вставка эта сомнительна, но, возможно, в комплексе впишется. На суд читателей
Цапля: Хелга пишет: возможно, в комплексе впишется Вот в комплексе и оценим
Юлия: Цапля пишет: Так что, осталась Ляля? Саша подъехал к дому Ляли и поставил машину во дворе на стоянку. Он был спокоен и готов к предстоящему разговору. Вчера, проговорив весь вечер с Дашей, он определился окончательно в своих намерениях все объяснить и извиниться перед Лялей. Странно, что именно его любовь к другой женщине научила его сочувствовать свой жене. «Жене», – невесело усмехнулся Саша. Они полных три года прожили с Ляляей бок о бок, но так и не стали родными друг другу. Всегда, когда он называл ее женой, где-то на задворках его сознания, присутствовала мысль, что это какая-то игра. Теперь, когда в его жизни была Даша, он узнал, как глубоко можно чувствовать другого человека - его настроение, его боль, - сопереживать ему не по чувству долга, а потому, что, оставаясь совсем иным, он прорастает в тебе, сплетаясь с твоими нервами и органами чувств, соединяясь с тобой в единое целое. Только с Дашей он смог воспринять Лялю не как партнера со списком обязательств и претензий, а как родственника, иногда жалкого, иногда невыносимого, но близкого, кому не выставляешь счетов и не ожидаешь оплаты. Саша зашел в подъезд и поднялся на второй этаж. Дверь открыла Ирина Олеговна. - Здравствуй, - ответила она на его приветствие и впустила в квартиру, но, остановившись в коридоре, добавила: - Знаешь, Саша, Ляля просила тебя прийти к ней в собор. Я думаю, ей там легче будет. Саша пожал плечами. - Хорошо. А там есть, где поговорить? - Я думаю, вы найдете, там место. - Ну, так я пойду, - ответил он, - Всего доброго. К собору он направился пешком. Это было совсем недалеко, да и прогулка по разомлевшему на весеннем солнце бульвару, что вел от лялиного дома к храму, обещала все удовольствия пробуждающейся природы. Вчера неожиданно совсем по-зимнему похолодало, и вечером пошел мокрый рыхлый снег, укутав все толстым белым одеялом. А сегодня утром под ярким и теплым солнцем все эти сугробы таяли, сбегая по улицам веселыми бурными ручейками. Все – и улицы, и дома, и деревья, - было мокрым и блестело, переливаясь миллиардом искр. Саша с удовольствием вдохнул терпкий весенний воздух. Хорошо, что день, когда они договорились встретиться, был таким по-весеннему обнадеживающим. Может быть, им все-таки удастся понять друг друга. Когда Саша подходил к собору, навстречу ему попалась маленькая сгорбленная старушка, выходившая из ворот. Была она очень хрупкой – ну просто Божий одуванчик - и, увидев высокого широкоплечего мужчину, с испугом шарахнулась сторону. Саше вдруг вспомнился затравленный Лялин взгляд, и она представилась ему такой же беззащитной, съежившейся от боли и страха, как эта бедная старуха. Саша вошел во двор собора. Народа было не много, по-деловому сновали какие-то блеклые тетушки, у сторожки в ожидании окончания службы грелся на солнце, развалившись на картонной подстилке, нищий. Саша прошел к храму и, открыв тяжелую массивную дверь, вошел внутрь. В соборе было сумрачно, глаза после яркого дневного света с трудом различали обстановку в слабом освещении храмовых светильников. Саша не был верующим, имел самое общее представление о том, как должно вести себя в церквях, но его это совсем не смущало. Он уверенно прошел вперед, туда, где шла служба. Народа было немного, служили не в центральном, а боковом приделе. Стоя сзади молящихся, Саша не мог видеть хор, в котором, как ему говорила Ирина Олеговна, пела Ляля. И он осторожно продвинулся, старясь никому не помешать, поближе. Но и оттуда ему были видены только два человека. Один был там явно за главного, он давал им тон и дирижировал. А второй была красивая девушка в светлом платье. Платок с ее курчавых темных волос сполз, и те рассыпались по плечам. «Такая молодая, что она здесь делает?» - удивленно подумал Саша, разглядывая ее. В голове Саше неожиданно всплыли давно забытые строчки: «Девушка пела в церковном хоре, чего-то такое, – не мог вспомнить он слов, - в чужом краю, О всех… кораблях, ушедших в море, чего-то там,.. О всех потерявших?.. Забывших?.. О всех, забывших радость свою». Решив отказаться от мысли увидеть Лялю поющей, чтобы не смутить ее, он принялся рассматривать дирижера. «Молодой мужик. На вид совершенно нормальный. Все и отличие, что церковник – борода». Саша не мог понять, что могут делать молодые уравновешенные люди в церкви, среди унылых старух, побитых жизнью женщин и калек. Постояв еще немного, он отошел назад и сел на длинную деревянную скамью, стоявшую вдоль задней стены. Отсюда ему не очень хорошо было видно невысокого священника, которого загораживали прихожане, но хор он слышал хорошо. Он вслушивался в их пение, пытаясь выделить среди голосов лялин, но не смог. Наконец, служба подошла к концу. Все столпились вокруг вышедшего из алтаря священника. - Дорогие мои! Сейчас Великий пост. Но это не значит, что мы должны быть угрюмыми, одетыми в черные драные штаны и юбки. Господь нам говорит: умой лицо свое и помажь елеем голову свою. Это он увещевает нас, чтобы не быть нам с вами показушниками, постящимися только для того, чтобы превознести себя и лишний раз укорить соседей, что они колбасу в пост едят. Не в колбасе дело и не в темных одеждах, а в сердце милующем и любящем. Тот из нас по-настоящему постится, кто позаботился о своих соседях, кто им добрым словом ответил на неприязнь, кто накормил голодного человека, или даже собаку или кошку, или птичкам корма насыпал. А не тот, кто простоял четыре часа подряд, пробивая лбом пол, а потом обругал соседа. Или мимо замерзающего котенка прошел. Не нужен Господу наш ушибленный лоб, или голодный живот. Господь говорит: чадо, дай мне сердце твое. Больше Господу ничего от нас не надо. Господь с вами, дорогие мои! Саша усмехнулся неформальной проповеди. Народ потихоньку стал расходиться. Вскоре он увидел знакомую ему девушку из хора, она прошла мимо, заинтересовано взглянув на него. Потом задержался взглядом на одном купеческого вида дядечке, спешившим к выходу. И вдруг увидел Лялю, она шла прямо к нему. Он с трудом узнал ее: платок на голове, темная закрытая блузка, длинная юбка. Но походка у нее осталась прежней - легкая и плавная. Он вспомнил, что в первый раз, когда он ее увидел, он обратил внимание именно на ее красивую походку, и долгое время еще любовался ею, наблюдая ее плавные движения. Потом он об этом забыл. - Здравствуй, Саша, - услышал он ее голос. - Здравствуй, - ответил он, слегка смутившись своим неожиданным мыслям. - Давай выйдем во двор, - попросила она его и, не дожидаясь ответа, последовала к выходу. Они вышли и прошли к скамеечке, уютно стоявшей на самом солнышке. Рядом голуби смело купались в большой теплой луже. - Ты не замерзнешь? – спросил он Лялю, увидев, как она зябко повела плечами, и хотел было снять свою куртку, чтобы предложить ей, но она испуганно дернулась, предупреждая его движение. - Я сейчас сбегаю за своей, - бросила она и поспешила к невысокому строению в дальнем углу двора. Она быстро вернулась, на ней была коротенькая бледно-голубая курточка, которую он купил ей однажды на какой-то выставке. Ляля села рядом с ним на скамейку и сняла платок. Ее белокурые волосы были гладко забраны назад и завязаны в тугой узел, такая строгая прическа очень изменила ее: ее красивое чуть бледное лицо, слегка обострившиеся после болезни, приобрело благородные черты. Она повернулась к нему, и он заметил, что она была совсем без косметики, и это делало ее моложе и мягче. - Как ты? – наконец спросил ее Саша. - Хорошо, – просто ответила она. – Анатолий Павлович сказал, что на следующей неделе можно будет отказаться еще от одного лекарства. А у тебя как дела? - Спасибо. Все нормально. Они снова замолчали. Все его продуманные слова и намерения замерли в нерешительности. Он ожидал увидеть несчастную сломанную девушку, а Ляля оказалась совсем другой. Она не была так оживлена, как раньше, но в ее сдержанном поведении чувствовались спокойствие и отстраненность, отчего приготовленные фразы казались неуместными. - Ляля, нам многое надо обсудить друг с другом, - не очень уверенно начал Саша. - Да, - она согласно кивнула головой. - Я хотел сказать тебе, что я очень сожалею о том, что сделал тебя несчастной. Я был часто неправ и несправедлив к тебе. - Да, - снова повторила она. - И жесток. Прости меня. - И жесток, - совсем тихо, повторила она. Саша замолчал. Молчала и Ляля. Затем она развернулась к нему и, внимательно глядя ему в глаза, размеренно произнесла: - И ты меня прости, Саша. Я сделала аборт и обманула тебя. - Я тоже виноват в этом, - поспешил заверить ей Саша, - я повел себя тогда отвратительно. Прости. Она вдруг простодушно по-детски улыбнулась. И продолжая улыбаться, глядя и на него словно на ребенка, которому необходимо утешение, произнесла: - Знаешь, мне отец Павел сказал, что наш ребеночек, как маленькая звездочка теперь на небе, и молится за нас, о нашем спасении. И мы должны молиться о нем, и тогда нам будет легче. Мы все спасемся. Саша молчал. Он не знал, что можно ответить на подобные сентенции, не обидев говорившего. - Ты поешь теперь в хоре? – спросил он Лялю, меняя тему. - Да. - Тебе нравится? - Я нашла себя, - ответила Ляля. Саша вздохнул, Ляля говорила странные вещи, но так спокойно и уверенно, словно не выходила из общепринятых норм. Ляля смотрела на Сашу. Он очень изменился за то время, что она его не видела. Он похудел, и ей показалось, что он стал более утонченный. И уязвимый. И лицо… что-то произошло с его лицом. Она не сразу поняла что именно. В нем уже не чувствовалось прежней непрошибаемой уверенности в своей правоте, но главное - в его глазах была боль, как будто его сильно обидели, заставили страдать. Или это было сочувствие? И рот… Его красивый рот стал мягче, губы не так напряжены и уголки чуть опущены вниз. Ей стало его жалко. Он был такой сильный, уверенный в себе, энергичный. Раньше она боялась его, а теперь жалела. Это было очень странное чувство, она не могла поверить, что ощущает себя сильнее этого большого человека. Вдруг она поняла: у нее было то, чего у него не было. Она получила прощение и шанс на новую жизнь, а он остался в старой изломанной, и не понял этого. И ей захотелось убежать от него. От его чувства вины, от его печали, от его будничной беспросветной жизни. - Ты грустишь? – с сочувствием спросила она. Саша очнулся от своих мыслей. Она поставила его своим вопросом в тупик. - Нет, я не грущу, но…, - продолжить он не мог. Что он ей скажет, что его гложет чувство вины перед ней за то, что причинил ей боль, толкнул на самоубийство, что любит другую женщину? - Знаешь, Саша, я нашла здесь новую жизнь. Господь простил меня, и груз всех наших грехов теперь не гнетет меня. Я свободна. Саша слушал ее с недоумением. Ляля говорила на каком-то неведомом ему языке, как говорят сумасшедшие тетки с цветными книгами, которые призывают всех уверовать. Да именно так они и говорят: уверовать. Но в Ляле не было ни их фанатичного блеска в глазах, ни их благожелательной настырности. Она хоть и говорила столь же странные вещи, но была совершенно спокойна. И он вдруг почувствовал, что она сильнее его. Пусть это результат ее временного помешательства на религии, но сейчас она гораздо лучше него знала ответы на все вопросы. Ляля залезла в карман курточки, вытащила красную бархатную коробочку и протянула ему. - Это обручальное кольцо, - ответила она на его вопрошающий взгляд. – Возьми его, пожалуйста, я не хочу, чтобы это оставалось у меня. - Ты считаешь, нам надо расстаться? – спросил он, облегченно вздохнув, что не ему пришлось начать разговор об этом. - Так мы уже расстались, Саша, – просто ответила она. - Я больше туда не вернусь. Никогда. Ни за что. Она спокойно, улыбаясь, смотрела на него. «Просто мадонна», - мелькнула в голове крамольная мысль. - Вот и поговорили, - почему-то усмехнулся он. - Поговорили, – она встала и протянула ему руку. «Такой жест совсем не в ее духе», - удивленно подумал Саша, поднялся и неуверенно пожал протянутую ладонь. - Нам ведь надо было только простить друг друга. И все, - снова улыбнувшись, сказала Ляля. - Прощай, Саша. Я надеюсь, что у тебя тоже все сложится хорошо. Она развернулась и пошла своей легкой походкой от него прочь. Он увидел, как она подошла к какому-то человеку, кажется, это был дирижер их хора, тот взял ее за руки и наклонился к ней. «Поцеловал? – удивился Саша, и сам себе ответил: - Что ж еще?!» Потом они, рука об руку, поднялись по ступенькам и исчезли за массивными дверями собора. Саша медленно пошел к выходу, ощущая чувство неловкости. Он с трудом мог разобраться в том, что произошло. Что его смутило? Чем его обескуражила Ляля? Он усмехнулся, про себя: «Пришел одарить ее своим прощением, великий и могучий Гудвин! А вышло, что она не нуждается ни в твоем прощении, ни в сожалении!» Она сама, словно королева даровала ему свободу, отпустив на все четыре стороны. «Нашла себе нового лопуха», - зло подумал Саша, но тут же устыдился своей мысли. На самом деле, его задело то, что она не приняла от него его раскаяния. А оно так дорого ему обошлось. Но она больше не нуждалась ни в его понимании, ни в нем самом. Перед ним предстала совсем незнакомая ему чужая женщина. Уверенная в своей правоте и совершенно независимая от него. Откуда это в ней? Уж не от этих же странных разглагольствований про звездочки?! Саша вздохнул. «Звездочка. Как-то все по-детски…» Но сама мысль, что их поступок, их вина не имеет силы окончательного приговора, неожиданно приятно согрела его. «И всем казалось, что радость будет, - снова ожили забытые строки, - та-та-та-та-та, – заменял он ритмом потерявшиеся слова, - все корабли, и на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели». Саша задумчиво щелкнул замком футляра, который отдала ему Ляля. Внутри на красной подушечке рядом с тускло поблескивающим золотом обручальным кольцом ослепительно сияла бриллиантовая капля. Саша в недоумении огляделся вокруг, словно ища объяснения произошедшим с Лялей переменам. А может быть он просто никогда и не знал ее? Его взгляд встретился с внимательным взглядом человека, лицо которого ему показалось знакомым. Некоторое время спустя Саша узнал в нем сегодняшнего священника, говорившего про колбасу и разбитый лоб. Он был уже без этой нелепой блестящей церковной амуниции, только большой серебряный крест, странно смотревшийся на цивильно одетом человеке, выдавал его духовное звание. Саша решительно подошел к нему. - Здравствуйте. - Добрый день, - мягко поздоровался с ним тот. - Употребите это, пожалуйста, как сочтете нужным, - проговорил Саша, сунул в руку оторопевшего священника красную коробочку и пошел прочь. - Вы теперь оба свободны, используйте этот шанс и не забывайте о цене, – услышал Саша у себя за спиной тихий голос священнослужителя. Саша шел по бульвару. По-весеннему теплое солнце пригревало и слепило глаза, отражаясь в лужицах и ручейках, весело бегущих по краям дорожек. В темном кружеве крон деревьев разливалось воодушевленное птичье пение. Прозрачный искрящийся воздух был наполнен волнующим ощущением счастья. Конец
chandni: Девочки! Спасибо вам за удивительный рассказ! Как здорово!!!
Юлия: chandni Спасибо!
Цапля: Юлия Честно? Пробрало... Тебе удалось растопить черствое сердце циника и агностика. А я то наивно думала, что там – давно аналгезия... Сильно написано, здорово, правдиво, чувствительно. Рада за Лялю, за ваших Сашу и Дашу, рада именно такому исходу из безвыходной ситуации – как доказательству того, что кучка пепла, оставшаяся после пожара - иногда видимость, и возрождение души из пепла, словно сказочной птицы, все-таки возможно – вашими стараниями, дорогие авторы. ЗЫ У Блока ведь совсем не так все заканчивается Спасибо, дорогие наши Хелга и Юлия ! Очень надеюсь, что вы еще не раз дадите нам повод - поспорить, восхититься, согласиться, сопереживать и радоваться за ваших героев
Хелга: Юлия Пробрало в очередной раз! chandni Цапля Спасибо! Во что вылился приступ мизантропии...
Юлия: Цапля Цапля пишет: Тебе удалось растопить черствое сердце циника и агностика. Невероятно! Цапля пишет: ЗЫ У Блока ведь совсем не так все заканчивается Главное - во время остановиться Хелга - взаимный цветок !
apropos: Хелга Юлия Девочки, и что я могу сказать, кроме как: красиво, изящно, проникновенно, умиротворяще и всепрощающе, на светлой ноте любви и благодати закончили свою надрывную повесть (даже на роман почти тянет, нет?) Спасибо вам, что доставили нам - вашим читателям, - столько увлекательного, пронзительного и щемящего душу чтения, от наслаждения прекрасным и образным языком сочинения, у каждого автора хоть и свой, оригинальный стиль письма, но соавторство получилось, поскольку ваше письмо объединяет не только единая идея, но и красота повествования. А теперь поспорить. Ваша драма в итоге вылилась в мелодраму. На мой взгляд, финал истории - очаровательный, но сказочный, хотя в этом есть своя прелесть для чувствительных сердец.
Хелга: apropos Спасибо! apropos пишет: финал истории - очаровательный, но сказочный, Сказочный? Ну да, наверно, слишком все гладко разрешилось, но ведь в жизни есть место и таким вариантам. Мелодрама, да... Люблю мелодраму, признаться...
chandni: не знаю, не вижу ничего сказочного. Просто люди где-то ошиблись, а потом нашли в себе силы порвать с последствиями ошибки, найти себя и пойти своим путем.
bobby: Хелга , Юлия Большое спасибо за вашу такую щемящую, трогательную повесть, драматическую и романтическую одновременно! Хелга пишет: Мелодрама, да... Люблю мелодраму, признаться... Я тоже люблю мелодраму! Однако мне, как и chandni, конец совсем не кажется сказочным, а только светлым и оптимистичным, подобно пробуждающейся природе.
Джастина: bobby пишет: Однако мне, как и chandni, конец совсем не кажется сказочным, а только светлым и оптимистичным, подобно пробуждающейся природе. И мне не кажется сказочным. Хелга ,Юлия, спасибо вам девочки, последняя страница рассказа - просто чудо! Мне очень понравилась Ляля в своем новом понимании, в своей роли более сильного человека, сильного осознанием и прощением. И Сашино открытие, и то что он заметил перемены, осознал свое место в Лялином мире. Все это описано вами просто замечательно!
novichok: Хелга , Юлия Спасибо за подаренную надежду. Ваш творческий тандем выплеснул удивительно нежное и пронзительное повествование.
полная версия страницы