Форум » Коллективное творчество » Проект "Рождественская (новогодняя) сказка" часть 2 » Ответить
Проект "Рождественская (новогодняя) сказка" часть 2
Дафна: Первый новогодне-рождественский сборник - 2008 г. Внимание! Рождественский (новогодний) рассказ-2009. Эпиграф от SlavnaYa Чудной сказкой, белым пухом снег искриться за окном, Тихо, тикая часами, он приходит в каждый дом! Много радости и счастья, и огня живого глаз, Новый свеженький зеленый, Новый год несёт для Вас! Пусть сбываются надежды, исполняются мечты, Новый свеженький зеленый — полный света, красоты! Вам желаю я здоровья и подарочков не счесть, Новый свеженький зеленый – принесет благую весть! Выполнения – проектам, процветания во всем! Пожелаю Вам Успеха! С Новым Годом! С Рождеством!
Tatiana: Бэла пишет: Алиса чудесный отрывок! Только звание "Новичок" безусловно не для Вас. Согласна на все сто!!!
Юлия: Алиса Спасибо за очередную порцию хорошего настроения!
Юлия: Воодушевленная прекрасными рождественским рассказами прошлого года, а такоже многообещающими зачинами этого года, предлагаю на ваш суд свою версию чего-то рождественского. Предполагалось, что это будет небольшая сказка, но все пошло по обыкновению не так: сюжет переворачивался и разбухал, герои объявлялись непрошенными гостями или убегали со страниц, а то и менялись ролями. В результате получилось что-то отдаленно рождественское, довольно крупное, с отсутствием оригинальных идей и иностранными именами Выбеленное сплошными облаками зимнее небо нехотя заглядывало в комнату, скупо освещая ее своим холодным светом, отчего сумрак беспрепятственно копошился в углах, оставляя светлым лишь небольшое пространство возле высокого окна. Мона забралась с ногами на широкий подоконник, в свое излюбленное место за тяжелыми плюшевыми портьерами с бахромой из мягких шелковых помпончиков, что весело подпрыгивали, когда по ним проводили рукой. Девушка смотрела в окно, с трудом переводя дух от проделанного в два приема подъема – сначала на невысокий детский стульчик, и только с него уже на подоконник, – с которым она едва справилась в тяжелой длинной пышной юбке, такой неудобной, если ты больная, слабая и такого маленького роста, что в свои девятнадцать лет едва можешь сойти за девочку подростка. Мона вздохнула и спрятала под широкой юбкой ногу в толстом детском чулке, морщинившимся на лодыжке, и тупоносом туфле с перепонкой, какие носят только девочки. За легким кружевом деревьев, что росли под окном, расстилалась теряющая в туманной дымке свои очертания долина, в центре которой в ажурной рамой кустов и деревьев серебрился замерзший пруд. Серый тихий зимний день скрывал роскошь открывающегося вида, затягивая все пеленой размытых потухших красок. И только яркие цвета шапочек играющей детворы оживляли поблекший пейзаж. Беспечные мальчишки носились на коньках, не боясь выруливать к самому центру пруда, где лед был еще недостаточно крепким, а благоразумные девочки плавно и грациозно катались около самого берега, не рискуя нарушать родительский наказ. На берегу малыши лепили снежную бабу, с трудом справляясь с рассыпчатым легким снегом. Мона вздохнула: такие забавы из-за болезни давно были заказаны ей. А девятнадцать лет назад в семье городского почтмейстера Гранта родилась здоровая бойкая девочка, где кроме нее были еще двое детей: мальчик Том и девочка Лия. Младшая, рыжая и зеленоглазая Мона, отличалась задиристым и непоседливым характером. Том же и Лия, оба темноволосые и кареглазые, наоборот, нрава были спокойного и покладистого. Но, несмотря на это различие, все трое были очень привязаны друг к другу. Болезнь Моны началась после смерти Лии во время эпидемии гриппа. Она стала раздражительной и строптивой, истерические рыдания сменялись приступами слабости, мучительная отдышка не позволяла играть с другими детьми. Временами сердце ее вдруг бухалось вниз, а потом, подскочив, трепыхалось где-то в горле, начинали дрожать руки и тело покрывала испарина. А в довершение всего лицо девочки стало болезненно бледным, глаза припухли и выкатились – ах, если бы они хотя бы не были такими зелеными, что напоминали глаза жабы! – а на шее вырос отвратительный одутловатый зоб. Доктор качал головой, но помочь своей маленькой пациентке никак не мог. – Принцесса, хватит хандрить! – послышался голос матери. Мона зябко повела плечами. «Принцесса…» Принцессой ее прозвали после того, как неизвестно откуда появившаяся в их городе старая нищенка, увидев обезображенную болезнью девочку, предсказала ей, что наложенное на нее заклятие снимет прекрасный принц. – Но знай, – шамкала беззубым ртом старуха, ухватив костлявой рукой испуганную девочку за платье, – снять колдовские чары он сможет, только в том случае, если ты поймешь его, когда он обратиться к тебе на языке, которого никто вокруг не будет знать. С тех пор дети дразнили Мону заколдованной принцессой-лягушкой. Вскоре от обидного прозвища более приятная его половина отделилась, и принцессой ее стали называть дома, а на улице мальчишки обзывали ее лягушкой, а то и жабой, сходство с которыми придавали ее выпученные болезнью зеленые глаза. С тех пор прошло немало лет, ее обидчики забыли и старую нищенку и ее предсказание, но недоброжелательность и гадкие клички продолжали преследовать Мону до сих пор. Это почти перестало ее задевать, но чем старше она становилась, тем больше ненавидела свою внешность и, вглядываясь в свое отражение, часто сама называла себя отвратительной жабой. Обещания нищенки теперь казались ей жестоким обманом. И она резко осаживала саму себя, когда, поддавшись бесплодным мечтаниям, увлекалась, представляя себе свое преображение в романтическом ореоле влюбленности прекрасного юноши. А в те далекие дни слова нищенки заронили в ее детское сердечко надежду. И она сразу решила непременно выучить все языки. Но в их небольшом городе найти учителя хотя бы одного иностранного языка было непросто. За исключением господина Лепре, что обучал девочек в школе французским песенкам и аптекаря отдаленно знакомого с латынью, никто в городе не знал ни одного языка, кроме родного. Правда, поговаривали, что господин граф, владения которого простирались во всю ширь расстилающейся за городом долины, увенчанной прекрасным старинным замком, получил образование в университете и знал иностранный язык. Но, к сожалению, путь в графский замок для простых горожан был закрыт, и Мона начала терять надежду выучить хоть несколько иноязычных фраз, чтобы узнать по ним своего спасителя. Но год спустя, с тех пор, как старая нищенка напророчила Моне избавление от ее болезни, в их городе появился высокий нескладный господин. Обзаведясь маленьким домиком на окраине, он открыл там книжную лавку. Горожане не спешили к нему, и если заглядывали, то скорее, чтобы взглянуть на самого хозяина, а не на его товар. Дело в том, что незнакомец был иностранцем, и хоть говорил на родном им языке свободно и даже по-книжному витиевато, но имел весьма ощутимый акцент. А это всегда настораживает добропорядочных горожан. Если кто-то из них и покидал когда-нибудь свой город, так только для того, чтобы посетить ярмарку, что раз в год устраивалась в соседнем Глосхеме. А кроме того сограждане Моны почитали чтение – за исключением конторских книг и Святого Писания – занятием, приличным лишь благородным господам, что избавлены Проведением от забот о хлебе насущном. Потому больше всего покупателей и зевак в книжную лавку привлекал удивительный, блестящий медью аппарат с четырьмя рядами кнопок, которым продавец книг пользовался при оплате товара. Такого еще не было ни в одном магазине Хомвилладжа, и даже в Глосхеме никто не слыхивал ни о каких кассах. Мона же, отлученная от детских игр, очень полюбила книги. Она проглатывала их, одну за другой, устроившись в своем излюбленном месте на подоконнике, где долго можно было читать, не зажигая свечей. И когда в городе открылась книжная лавка, Мона одной из первых посетила ее, стремясь пополнить запасы скромной семейной библиотеки. Оказавшись внутри, девочка поразилась обилию книг находящихся в ней. Книги теснились на высоких до самого потолка стеллажах, уставленных вдоль всех стен, исключая переднюю, где они были выставлены в стеклянной витрине. Они громоздились посреди лавки на всевозможных этажерках и тумбочках. Книги, выстроенные в высокие башни, высились и на столе хозяина, где оставалось места только для странного аппарата, который, – как позже узнала Мона, – всякий раз, когда продавец поворачивал небольшую боковую ручку, весело позвякивал, и снизу выезжал блестящий черный ящичек с множеством небольших отделений для монет – Молодая леди ищет что-то конкретное? – услышала у себя за спиной довольно высокий мягкий голос хозяина лавки с певучим иностранным акцентом, который показался девочке самой прекрасной мелодией на свете. – Простите, вы иностранец? – выпалила Мона, в волнении не сумев построить вежливую фразу, и уставилась на появившегося в дверном проеме продавца книг. Вид у того был весьма странный – ворот рубашки охватывал широкий мягкий галстук, концы которого прятались в вырезе щеголеватого замшевого жилета, похожий она лишь однажды видела на господине графе, а сверху вместо строгого темного сюртука, которые носили все взрослые мужчины в их городе, на продавце книг была надета толстая вязаная кофта. Коротко подстриженные кудрявые волосы смешно топорщились беспорядочными завитками, придавая его улыбчивому лицу взъерошенный и растерянный вид, что еще больше усиливалось круглыми очками, за которыми искрились добродушием близорукие глаза. Хозяин лавки изумленно поднял брови, огорошенный столь откровенной и неожиданной реакцией на его простой вопрос. – Простите меня, – поспешила извиниться девочка, – но мне очень надо выучить иностранные языки, вы не могли бы мне помочь? Книжник с удивлением смотрел в смышленые горящие решимостью глаза девочки, подкупившей его своей прямотой, и она не казалась ему безобразным чудовищем, а лишь немного некрасивой, но весьма занятной. – А какой именно язык вы бы хотели изучить? – улыбаясь, спросил он свою необычную собеседницу. – А вы знаете несколько? – ошарашено воскликнула Мона и ее выпученные глаза еще больше округлились. – Не стоит так волноваться, – поспешил успокоить ее продавец книг, смущенный видом ее вылезших из орбит огромных зеленых глаз. – Я с удовольствием помогу вам освоить языки, которыми владею сам. – Спасибо вам! Я так вам благодарна! Я сейчас же побегу рассказать родителям, чтобы они могли договориться о наших уроках. Девочка стремительно выскочила из лавки, так и не купив в этот раз ни одной книги. С тех пор жизнь Моны изменилась. Она с жадностью впитывала все, что рассказывал ее новый наставник. Он учил ее языкам, которые знал с детства, потому что вырос в удивительной стране, лежащей в зеленой долине среди высоких заснеженных гор, жители которой говорили на трех разных языках. Учил он ее и языкам, которые выучил, путешествуя по миру. Его рассказы о далеких странах, их истории и легендах, об удивительных обычаях имевших там обыкновение, открывал Моне интересный и волнующий огромный новый мир. Ее воображение расцвечивало его самыми прекрасными и яркими красками. И она с наслаждением следовала за своим учителем и героями книг в их невероятных захватывающих приключениях в неведомых странах, убегая от однообразной и жестокой реальности ее собственного мира. Обширные знания продавца книг ошеломили девочку из небольшого провинциального городка, а его добрый нрав и искреннее расположение к своей маленькой ученице превратили их долгие занятия в сердечные дружеские беседы. И дружба с этим странным, ни на кого непохожим в их городе, человеком была удивительна еще и тем, что никогда прежде ничего подобного с Моной не случалось – кроме ее родных, что искренне любили девочку, никто из ее знакомых не проявлял к ней никакого интереса. И хотя сам Учитель, человек рассеянный, застенчивый и неловкий, так и не сумел обрести в городе других друзей, кроме уродливой больной девочки, это нисколько не умаляло в глазах Моны их дружбы.
Юлия: – Ты опять забралась в свою берлогу? – услышала девушка голос матери. Госпожа Грант подошла к окну и отодвинула тяжелую портьеру, скрывающую дочь. – Милая, пора приниматься за подарки! Не успеешь оглянуться, как наступит Рождество. Мать Моны была доброй и рассудительной женщиной. Любя своих детей, не забывая побаловать их, когда ей предоставлялась такая возможность, госпожа Грант неустанно следила за тем, чтобы праздность не увлекла ее детей в сумрачные и бессмысленные мечтания о лучшей доле, и старалась научить их радоваться самим и дарить радость своим близким, что по ее разумению, легко можно было достичь, приложив немного смекалки, терпения и желания. – Поверьте мне, – говорила госпожа Грант своим детям, – самое главное волшебство происходит тогда, когда мы забываем о себе, чтобы кого-то утешить или порадовать! Потому такое внимание уделялось в семействе почтмейстера подаркам и предпочтение отдавалось тем, что были сделаны своими руками. Госпожа Грант искренне верила, что, совершая самые незатейливые действия ради кого-то другого, мы становимся счастливее. Но в этом Мона была совершенно несостоятельна, в отличие от других членов семьи. Руки у нее были неумелые, и ее нелепые перекошенные подарки никогда не приносили ей радости, хотя и принимались с неизменной благодарностью и искренней теплотой теми, кому предназначались. И потому Рождество, самый красивый и радостный праздник, всегда был омрачен ее неуменьем создать что-нибудь красивое, что самой Моной неизменно связывалось с ее собственным уродством. Девушка неуклюже скользнула с подоконника, и прежде чем двинуться дальше, остановилась, прижав руку к груди, чтобы унять исступленное трепыхание сердца и перевести дух. Госпожа Грант тревожно взглянула на дочь. – Ты уже придумала, что будешь дарить? – спросила она Мону. – Нет, – вяло ответила девушка, она провела в раздумьях немало времени, но у нее так и не появилось ни одной стоящей идеи. – А я решила связать отцу и Тому новые безрукавки. Может быть, тебе захочется сделать к ним шарфы или варежки? – Нет, мама, моя последняя попытка связать тебе шаль отбила у меня всякую охоту заниматься вязанием. – Ну и зря, шаль получилась прекрасная, может быть, она не самая изысканная по рисунку, зато очень теплая и уютная, я ее очень люблю. – Ты очень добра, мама, но я подумаю еще. – А, как ты полагаешь, – обратилась мать к ней снова, – что больше всего любят отец и Том? – Твои пироги, – не задумываясь, ответила Мона. Госпожа Грант была прекрасной кулинаркой. – А когда они съедят пироги, – весело улыбнулась она дочери, – они больше всего любят послушать твои истории! – Но ведь я им просто пересказываю то, что написано в книгах, которые они сами ленятся читать! – воскликнула Мона. – А ты придумай свою историю. Кто еще, кроме тебя, сможет порадовать их хорошим рассказом в Рождество! Слова матери немало озадачили Мону. Пересказать книгу она могла. В этом не было ничего трудного – когда книга захватывает тебя, просто невозможно удержать ее в себе. Но чтобы самой придумать историю?! Ничего подобного ей в голову никогда не приходило, она и представить себе не могла, откуда писатели берут столь замечательные сюжеты для своих книг. И девушка отправилась за советом к своему ученому другу. Звякнув колокольчиком на двери, Мона вошла в лавку. Приветливо махнув своей ученице, продавец книг продолжил старательно упаковывать несколько увесистых томов, которые ожидал важный усатый господин в графской ливрее. Когда тот, получив книги, неспешно удалился, ограничившись лишь молчаливым поклоном, хозяин лавки поделился радостью с Моной: – Это от графа, он сделал очень большой заказ. А еще сегодня приходили из школы и купили всем ученикам в подарок к Рождеству от городского совета книжки! – Как замечательно! – обрадовалась Мона коммерческим успехам своего друга, – Как трудно было вам всегда в наших местах! – Нет, нет! За те годы, что я торгую здесь, горожане стали заметно внимательнее к книгам, – заверил девушку неунывающий продавец книг. Усадив Мону в кресло в задней комнате, Учитель налил ей в большую кружку горячий шоколад, который сам он и его ученица предпочитали всем другим напиткам. И девушка поведала ему о своих затруднениях. – Да откуда вообще писатели берут все эти истории?! – воскликнула она, завершив свой рассказ. – Из жизни, – просто ответил Учитель. – Но что интересного можно рассказать о здешней жизни?! – удивилась Мона. Учитель, вскинув бровь, лукаво взглянул на свою огорченную ученицу, откинулся на спинку кресла и, переплетя пальцы обеих рук, что делал всегда, когда рассказывал что-нибудь особо интересное, проговорил: – Например, в этом городе живет одна замечательная девушка, которую горожане и она сама считают некрасивой, но на самом деле она прекрасна и с ней уже начала происходить невероятная история… – Вы о той басне старой нищенки? – уныло протянула Мона. – Но это же просто пустая болтовня… – Я не думаю так, – мягко возразил ей Учитель. – Попробуйте взглянуть на эту историю со стороны, и вы увидите ее иначе. – Но ведь у нее и конца-то нет! – А почему бы вам самой не поискать для нее окончание? Теперь Мона с утра до вечера размышляла о своей собственной истории, и постепенно слова Учителя стали казаться ей совершенно верными. «Из этого действительно может получиться очень неплохая сказка! – думала девушка, – И даже если в жизни ей не суждено сбыться, пусть это произойдет хотя бы на бумаге! И кто еще, как не мои родные, достойны узнать ее счастливый конец!» Решение было принято: она напишет историю превращения несчастной уродливой девочки в счастливую красавицу! Но купив стопку бумаги, устроившись за столом и вооружась пером, Мона обнаружила, что записать все, что рисовало ее воображение гораздо труднее, чем ей только что думалось. Мысли разбегались, слова прятались, фразы не строились. Но девушка не собиралась сдаваться, и как послушная ученица, она упорно нанизывала слова на строчки, предложение за предложением, абзац за абзацем. Перечитывала, перечеркивала, рвала и начинала заново. И незаметно для нее самой ее изнурительный труд превратился в увлекательнейшее занятие. Стоило лишь словам угомониться и послушно вставать на свои места, и действие само выстраивалось на бумаге в стройных рядах строк. Теперь Мона, где бы она не была и чтобы она не делала, была всецело занята воплощением своего замысла. Она словно заядлый охотник внимательным взглядом выхватывала из всего происходящего вокруг нее свою добычу – образы, фразы, слова, сюжеты, из которых потом, как из кирпичиков, возводила свою сказку. Мона уже написала о печальной истории семьи, о страданиях самой дурнушки, описала ее злоключения и обиды, встречу с нищенкой – она получилась у Моны такой живой и занятной, что незадачливый автор сама любовалась неведомо как ожившей на ее страницах старухой – и, наконец, подошла к появлению героя. И здесь Мону снова ждало творческое бессилие. Его первая фраза никак не находилась! Она должна быть простой, даже обыденной, но очень значимой – ведь именно по ней заколдованная девушка должна узнать своего спасителя! Да и на каком языке должна она прозвучать?! Мона сидела за столом, металась по комнате, смотрела в окно, лежала на кровати с закрытыми глазами, наконец, она совершенно выбилась из сил, но желанная фраза так и не появилась. Тогда она оделась и решительно отправилась к Учителю на поиски нужных слов. Мона шла по улице, погрузившись в свои мысли, и не замечала ни сверкающего вокруг снега с пронзительно синими тенями, ни нежной лазури неба в легкой позолоте облаков, ни тонкого кружева деревьев и кустов, окаймляющих дорогу, ни громкоголосую толпу, сквозь которую проходила. – Entschuldigen Sie!* – прозвучало у нее над головой, но девушка осталась безучастной, продолжая размышлять о своем. – Entschuldigen Sie, Darf ich Sie mal stoeren?**– наконец услышала она красивую музыку иноземного языка. «Вот она! – поразилась Мона – Да именно так и должен был обратиться к заколдованной девушке ее спаситель!» – Konnen Sie mir bitte, helfen?*** – снова услышала Мона иностранную речь, и только сейчас поняла, что высокий господин в широкополой шляпе, держащий под уздцы гнедую лошадь, обращается именно к ней. – Verzeihung, – смешалась девушка, – womit kann ich dienen?**** Незнакомец представился Моне, он оказался приехавшим из заграницы доктором, которого пригласил господин граф к своей больной жене. Слухи о болезни графини доходили до горожан. Она давно страдала от какого-то тяжелого недуга, перед которым бессильны оказались местные врачи. «Так значит, он должен вылечить графиню, – думала Мона, слушая красивую почтительную речь иностранца. – Вот он мой герой! Конечно, именно таким он и должен был быть!» Раньше образ главного персонажа ее сказки был размытым, она не могла ясно представить его себе, а черты знакомых ей людей, что приходили в голову, совсем не подходили для спасителя заколдованных девушек. Но вот теперь он сам, воплоти, стоял перед ней, и она словно во сне разглядывала его темные глаза, красивые тонкие черты лица, лишенные всякой изнеженности, скорее, наоборот, притягивающие своей твердостью и силой, исходившей от их обладателя. И в то же время незнакомец был благороден и утонченно вежлив, и без сомнения, тут же решила Мона, чувствовал себя уверенно в любом изысканном обществе. А Доктор тем временем поведал ей о том, что беспрепятственно добрался до этих мест, но здесь к его изумлению не смог объясниться с жителями ни на одном из известных ему языков, и оказался совершенно беспомощен, так как ясного представления о его дальнейшем пути у него не было. «Он знает несколько языков, как и Учитель, – продолжала размышлять девушка, не замечая, что Доктор закончил говорить и ждет ответа – Уж не земляки ли они?» – Имение графа находится за озером, – встрепенулась Мона от своих мыслей, обратив внимание на удивленную улыбку своего собеседника. Она старалась тщательно подбирать слова, чтобы не подвести Учителя, обнаружив плохое знание его родного языка. – Если вы хотите, я могла бы вывести вас коротким путем из города к дороге, ведущей прямо к замку. – Sie sind sehr gutherzig!***** – ответил ей доктор с легким галантным поклоном. Они шли рядом на виду у всего города, и горожане с нескрываемым любопытством наблюдали с каким почтением и вниманием изысканный незнакомец обращается к той самой безобразной девице, которую они удостаивали лишь насмешками и обидными прозвищами. – Могу ли я узнать, – обратился к девушке ее спутник, – откуда у вас такое прекрасное знание чужого языка, ведь вы из этих мест? – О! – обрадовалась Мона возможности рассказать о своем друге. – Меня учил прекрасный умнейший человек, рискну предположить, что вы с ним земляки. Он несколько лет назад прибыл в наш город и занялся здесь книготорговлей. – Неужели? – удивился Доктор. – Вот не подумал бы, что в здешних краях это может быть прибыльным делом. – Возможно оно и не очень прибыльное, – Мона смутилась, ей показалось, что слова Доктора каким-то образом принижают достоинство ее друга, и она с вызовом прибавила: – Но Учитель – не просто торговец, ищущий лишь выгоды. Он исследователь, ему интересны разные страны и их обычаи, он был во многих местах, а теперь ему представилась возможность изучить и наш край, – закончила девушка с меньшем пылом, впервые задумавшись о том, что ее добрый друг может покинуть город. – Я, кажется, невольно задел ваши дружеские чувства. Простите, великодушно, – мягко улыбнулся он девушке, – у меня и в мыслях не было оскорбить вашего учителя. Более того, я был бы вам очень признателен, если бы вы меня представили ему. Мона была вполне удовлетворена извинением Доктора и поспешила исполнить его просьбу. Вбежав в книжную лавку, она с порога бросилась к своему растерявшемуся другу со словами: – Дорогой Учитель, посмотрите, кого я вам привела! Он иностранец, доктор откуда-то издалека, он приехал вылечить графиню, – тараторила девушка. – Он обратился ко мне на вашем родном языке, и его слова прозвучали словно гром среди ясного неба, я даже не сразу поняла, что они были обращены ко мне! Учитель, удивленно молчал, выслушивая восторженный рассказ девушки о встреченном ею господине, когда, привязав у порога лошадь, в лавку вошел сам виновник ее волнения. Мона смотрела на двух мужчин остановившихся друг напротив друга. Оба высоких и широкоплечих. Но Доктор источал силу и уверенность, он, улыбаясь, решительно протягивал своему новому знакомому руку, в то время как ее учитель выглядел растерянным и смешавшимся, и почему-то не смог высказать своему соотечественнику обычного для него радушия. Нерешительно пожав протянутую руку, он, наконец, улыбнулся. Но в задней комнате, куда продавец книг пригласил своих гостей, сделав традиционный горячий шоколад себе и Моне, а отказавшемуся от сладкого напитка доктору – кофе, его недавнее смущение уже почти ни чем не проявлялось. Распростившись с Доктором и Учителем, Мона поспешила вернуться, чувства, переполнявшие ее, требовали выхода, и она знала куда ей излить их. Оказавшись дома, она тот час же уселась писать свою сказку. Наконец-то все встало на свои места, слова сами складывались в красивые и емкие фразы, речи героев становились точнее и обретали новый смысл, о котором раньше Мона и не помышляла, все повествование дышало настоящими чувствами и наполнялось жизнью. Наконец сказка была закончена, и осталось лишь переписать ее набело. Поставив последнюю точку в своей истории, Мона чувствовала себя счастливой и опустошенной одновременно. У нее совсем не было сил, но она испытывала незнакомое доселе чувство полного совершенного удовлетворения. Она оставила стол и, в возбуждении пройдясь по комнате, забралась в свое любимое укромное место на подоконнике за портьерой. Отвлекшись от своего сочинительства она стала думать о Докторе. С их первой чудесной встречи они виделись четыре раза – однажды у аптекаря и трижды в книжной лавке. И каждый раз это были незабываемые прекрасные минуты. Она чувствовала, что интересна ему, что беседы их были занимательны им обоим, замечала его спокойный и внимательный взгляд. Он не смущался и не отводил глаз от ее уродства, не скрывал своего уважения к полученным ею знаниям и восхищался ее способностями. Мона была предана и безмерно благодарна ему, не позволяя ни своему сердцу, ни уму пересечь тончайшую грань этих благородных чувств, чтобы не соскользнуть в безоглядную любовь и восторженное поклонение, бесконечные и безнадежные. * Извините (нем.) ** Извините, можно вас побеспокоить? (нем.) *** Не могли бы вы мне помочь? (нем.) **** Извините, чем я могу вам помочь? (нем.) ***** Вы очень добры (нем.)
полная версия страницы