Форум » Коллективное творчество » Готовые фрагменты Готического романа » Ответить

Готовые фрагменты Готического романа

apropos: (Потом заменю на название романа, когда оно будет) Тема только для готовых отрывков - все обсуждения и комментарии в теме Пишем готический роман

Ответов - 32, стр: 1 2 All

deicu: ПРОЛОГ На могучем крутом утесе, у подножия которого вечно бурлят в бессильной ярости неистовые морские волны, со славных времен Эдуарда I стоял замок, воздвигнутый тщанием бенедиктинского ордена. То было аббатство Сейнзберри, и многие поколения аббатов и приоров украшали его высокими стрельчатыми арками да пристраивали дормитории для монахов и многие другие помещения, о которых шепотом передавали слухи крестьяне, смиренно приносящие церкви десятину. Рассказывали о каменных мешках, где пропадают без вести, о подвалах, набитых сокровищами, о подземных склепах для гостей монастыря – иногда и нежеланных гостей. Долго тень аббатства нависала над окрестностями, но земная слава проходит быстро, и при женолюбивом короле Генрихе VIII монастырям пришел конец, и земли аббатства Сейнзберри перешли под руку некоего Фрэнсиса Пьюрфоя. Семейство продолжало верно служить протестантским государям, и Иаков I даровал тогдашнему Пьюрфою титул баронета. Однако с тех пор много морской воды нахлынуло на берег и ушло с отливом. Род захирел, замок медленно приходил в упадок. Уже при нынешнем короле Георге – Боже, храни короля! – сэр Говард Пьюрфой женился на Изабелле Боналли, младшей дочери мистера Годфрида Боналли, возводящего свой род к одному из сподвижников Вильгельма Завоевателя. Злые языки говаривали, что Пьюрфой рассчитывал на приданое побогаче, а прекрасная Изабелла – на снисходительного мужа, и оба обманулись. В довершение ударов судьбы жена не подарила сэру Говарду наследника, и они продолжали жить, как жили, в одном крыле замка. Слуги перешептывались о кровавых призраках, а садовник клялся в деревенском трактире, будто видел собственными глазами прадедушку нынешнего баронета, парящего в полных доспехах на три ярда над землей, да не мог ошибиться – дело было при полной луне. У Пьюрфоев не осталось бы ни одной служанки, если бы не их домоправительница, миссис Гилберт, которая не поощряла подобных слухов и умела привести языки, как и все другое, к порядку. За стенами замка, однако, кумушки продолжали трещать и о привидениях, и о том, что супруги живут несогласно, а леди Пьюрфой, бедняжка, не заживется на этом свете. Тем временем сестры благородной леди устраивали свою судьбу. Старшая, Элеонора, вышла замуж за владельца Мисом-Мэнор, неподалеку от городка Ч--, мистера Уилларда, кроткого нравом, любителя покушать и подремать в покойных креслах. Средняя, Доротея, какое-то время жила у них, но затем и для нее отыскался муж, викарий из деревушки Брей по соседству, мистер Келлингтон, весьма тонкий в обращении и уживчивый. Видно, злая ведьма сглазила сестер Боналли при рождении, потому что и здесь с наследниками ничего не вышло: у миссис Келлингтон детей не было совсем, а миссис Уиллард родила дочку, которую поспешно крестили Софией прямо у постели роженицы, такой слабенькой она казалась. Так и росла бы она единственным ребенком, если бы не громкий стук в дверь Мисом-Мэнор в одну бурную осеннюю ночь...

deicu: От миссис Келлингтон – леди Пьюрфой Брей, 4 июня 1763 года Дорогая сестрица Пьюрфой! Провидению было угодно произвести изменения в состоянии моих дел. В последнем письме ты призывала меня нести свой крест с истинно христианским смирением, и не ссориться более с сестрой, раз они с мужем предоставили мне кров у себя в Мисом-Мэнор, а вы в Сейнзберри не можете приютить меня. Мне было печально узнать, что такое древнее и славное строение, как аббатство Сейнзберри, приходит в упадок от недостатка средств у сэра Говарда, и вы не ведете ту рассеянную светскую жизнь среди сливок графства, которую ты себе рисовала, а живете очень замкнуто всего лишь в нескольких комнатах. Надеюсь, они хорошо отапливаются, а то, как я слышала, в этих старинных замках гуляют ужасающие сквозняки. Постараюсь изложить свои новости покороче, на одной странице, чтобы тебе не пришлось переплачивать за длинное письмо вчетверо. Отныне твоя бедная Доротея более не зависит от благодеяний родственников. В своей милости небеса предназначили мне поменять фамилию, и должна заметить, что хотя род Боналли несравненно древнее, семейство Келлингтон давно укоренилось в этой части страны и весьма уважаемо здесь. Словом, я соединена в матримониальном союзе с мистером Келлингтоном, викарием прихода в Брей. Это большая и хорошо устроенная деревня, за восемь миль от Мисом-Мэнор, несколько дальше от города, где у нас проходят ярмарки, но при доме викария обширные службы и птичий двор, и даже есть поместительный ледник – только сегодня я его осматривала, и вижу, что он будет весьма способствовать сбережению провизии. Брей в другом приходе, и по правде сказать, я могу только порадоваться за мистера Келлингтона, что ему не придется угождать нашему с тобой зятю, но мои уста запечатаны. Он и сестра Элеонора снизошли до присутствия на церковной церемонии и подарили нам серебряный чайный прибор – неужели они думают, что семейство священнослужителя может себе позволить распивать заморский напиток по десять шиллингов фунт? И теперь ведь придется чистить серебро и доставать его всякий раз, когда они вздумают почтить нас своим присутствием. Но что это я отягощаю твой слух кухонными проблемами, они далеки от тебя, владелицы настоящего замка, в котором превосходная домоправительница. Передай почтительный поклон от меня и мистера Келлингтона сэру Говарду, и если он решит, что событие достойно скромного памятного сувенира, то мы будем всемерно ценить его как знак взаимного расположения между вами и твоей неизменно нежной сестрой Д. Келлингтон

deicu: От миссис Келлингтон - леди Пьюрфой Брей, 15 октября 1763 года Дорогая сестрица Пьюрфой! Ты и вообразить себе не можешь, что приключилось в наших краях. Представь себе, позавчера среди ночи меня и мистера Келлингтона будит посланец из Мисом-Мэнор. Чего я только не передумала – а ты ведь знаешь, что поместье наследуется по законам майората, сына же у сестры Элеоноры нет, и случись что с мистером Уиллардом... Но мои опасения оказались ложными, а от заслуженного отдыха нас подняли - вот до чего мы дожили! - из-за какого-то подкидыша. Уж не знаю кто поставил корзинку с младенцем под двери Мисом-Мэнор, постучал, чуть двери не сломал, и убежал, но ловкача этого найти не могут до сих пор, несмотря на все старания бидля (очень достойный человек, без его твердой руки приход разорился бы на бедняках). А найти бы следовало: у кого в здешних местах мог оказаться ворох тонкого батиста и кружевной чепчик? Значит, украдено. По краю пеленок вышито, да еще и шелком, "Эвелина". Забыла тебе сказать: в корзине была девчонка. Узнав все это, я поспешила в Мисом-Мэнор, чтобы забрать подкидыша куда следует – в приют. Мистер Келлингтон знает один, где дают простое здоровое воспитание, и хорошие служанки выходят. Так вот, можешь себе представить, что учудила сестра Элеонора? При себе ее желает оставить, видите ли! Мой христианский долг был – вложить ей в голову хоть капельку ума, но - видно, за грехи мои – ничего не удалось. А от мистера Уилларда никакой помощи, уши заткнул и закрылся у себя. Меня же она и слушать не желала, и все твердила, что София может и не выжить, а так у нее останется дочка, и сразу видно, что из благородной семьи, а Эвелина – ее настоящее имя, да еще так похоже на Элеонору. Ну скажи на милость, в чем сходство? Ты не знаешь, родильная горячка может длиться столько времени? Дите уже спало – оказывается, она и покормила его сама. Ну тут уж я совсем махнула на нее рукой и настояла, чтобы их экономка назавтра же привела кормилицу из Ч--. София все же родная кровь и такая слабенькая, можно хотя бы понять, но вообще я ума не приложу, как проникают к нам вредные идеи от всяких лягушатников (Руссо, вроде бы, его фамилия), что и дамы должны своих детей выкармливать, будто крестьянки какие. Та и нашла некую Сару Браун, даже незамужнюю – но что поделать, быстро надо было. И подозрительно скоро нашла, чувствую, с этой "Эвелиной" не без Сары обошлось, хотя бидль заверял, что знает лично: у той был сын, и нашелся отец не отец, но кто денежки заплатил, так что мальчишку сплавили на ферму. Надеюсь только на милость божью, что это ненадолго, и скоро найдется подкинувший или у сестры Элеоноры прояснится в мозгах. Мой поклон сэру Говарду, и нижайшее выражение почтения от мистера Келлингтона. Остаюсь любящая тебя сестра Д.Келлингтон.


Jerrie Baxton: От м-ль Аньез Шуаз - мадам Клери в Труа Брей, (дата (неразборчиво), письмо писано по-французски) Моя дорогая мадам Клери, Сообщаю Вам об изменении моего адреса, отныне письма мне следует адресовать в дом викария в Брее, мадемуазель Аньез Шуаз в собственные руки. Так получилось оттого, что опекун Джеймса, мистер Килли, скоропостижно скончался примерно месяц назад, так что - согласно его завещанию - новыми опекунами мальчика стали мистер и миссис Келлингтон, и я пока еще не могу понять, обрадовал их этот факт или не очень. Думаю все же, что больше обрадовал, потому что хлопот Джеймс им не доставит, по крайней мере, пока я с ним, а значительную прибавку к средствам они почувствуют, полагаю, очень скоро. Джеймс унаследовал не только деньги родителей, но и деньги мистера Килли, и если бы не его юный возраст, стал бы сейчас, пожалуй, самым желанным гостем любого дома, где имеются девицы на выданье. Впрочем, у него еще все впереди. Одно только меня немного огорчает: Джеймс не совсем отошел от смерти мистера Джойса (я Вам писала, что он был воспитателем мальчика до моего появления, да и после оставался в услужении у юного мистера Боналли), так вот, мистер Джойс плохо перенес дорогу в Брей и умер всего через два дня после нашего приезда. Из-за этого скорбного происшествия даже семилетие Джеймса было отпраздновано более чем скромно. Мадам Клери, чуть позже я напишу Вам более обстоятельное письмо, пока же прошу Вас позаботиться о моей бедной матери и прилагаю к письму некоторую сумму на покрытие необходимых расходов. Если это возможно, передайте ей, что ее Аньез любит ее... Остаюсь искренне Ваша, Аньез Шуаз

Хелга: Эмма Гилберт - Луизе Хэнвик Аббатство Сейнзберри 14 сентября 1767года Дорогая Луиза, В своем письме ты жалуешься, что твой муж ведет себя недостойно и предается грехам, которые медленно сводят его в могилу. Мне грустно читать об этом, поскольку, как ты знаешь, судьба навеки разлучила меня с мистером Гилбертом, грехи которого несметны, но я несу свое бремя с высоко поднятой головой, несмотря на то, что судьба оказалась столь жестока к нашему семейству, лишив нас места, которое предназначалось нам изначально. Желаю и тебе смириться и нести свое бремя, поскольку такова наша печальная участь. Ты думаешь, что несчастья обходят стороной и другие семейства? Уверяю тебя, что это не так. Семейство, которому я служу, охвачено скорбью, на днях скончалась леди Пьюрфой, оставив хозяина вдовцом в рассвете лет, и так и не подарив ему наследника. Похороны были очень скромными, две сестрицы леди появились на погребении. Сэр Говард заперся в своей комнате и два дня не покидал ее, вызвав тем пересуды прислуги. Не знаю, чем вызван был такой приступ скорби, но не могу сказать, чтобы супруги имели во всем согласие. Леди Пьюрфой была слишком уж слабой и беззащитной или постоянно корчила из себя таковую, но она не могла отдать ни одного разумного распоряжения, и мне пришлось взять все хозяйство в свои руки. Не такая жена нужна была сэру Говарду. Мои надежды на достойную и спокойную жизнь в богатом поместье, как ты уже знаешь, не оправдались, и я с прискорбием наблюдаю, как аббатство, в хозяйстве которого я пытаюсь поддержать хоть видимость порядка, приходит в упадок. Я уже писала тебе, что в аббатстве осталось лишь одно жилое крыло, где и размещается, ныне уже в одиночестве, сэр Говард. Несколько комнат для гостей совсем отсырели, стены покрыты плесенью, хоть я и пытаюсь поддерживать в них порядок, заставляя нерадивую прислугу, двух невежественных девиц из соседней деревни, топить камины хоть раз в неделю. А в день похорон леди случилось странное происшествие, о котором те же горничные донесли в * и по всей округе теперь обсуждают, что кроткая леди умерла не без участия нечистой силы. Ты знаешь, сестра, как противны мне людское невежество и суеверия, и, конечно же, я пытаюсь, насколько хватает моих христианских сил, пресечь этот безумный поток нелепых домыслов. Так вот, в день похорон леди, после того, как тело ее было предано земле, обрушилась стена восточной башни аббатства, похоронив под своими обломками любимого пса сэра Говарда, именованного Бонель, заметь, имя этой божьей твари весьма созвучно с девичьей фамилией усопшей леди, что и дало повод для нелепых выдумок. Получила ли ты теплую шаль, о которой я писала тебе? Поклон мистеру Хэнвику, пусть Господь отвратит его от зыбкого пути, на который он так опрометчиво вступил. Эмма Гилберт, твоя преданная сестра.

Хелга: Эмма Гилберт - Луизе Хэнвик Аббатство Сейнзберри 24 октября 1767года Дорогая Луиза, Прочитав очередной печальный рассказ о страданиях твоего супруга, несчастного грешника, мистера Хэнвика, ругаю себя за свою непростительную забывчивость. В те времена, когда жив был мистер Гилберт одна добрая женщина, умелая врачевательница, дала мне рецепт травяной настойки, употребление которой приносило облегчение моему мужу. Я нашла этот рецепт и прилагаю его к письму в надежде, что это снадобье, в свою очередь, поможет и мистеру Хэнвику. Грехи людские и страдания не знают границ, твое письмо напомнило мне о случае, который произошел вчера, когда я возвращалась из *, решив прогуляться пешком вдоль морского берега. Было ветрено и я шла, закутавшись в шаль, вспоминая проповедь нашего разумного викария о любви ко страждущим и размышляя, насколько далеко должна простираться эта любовь. Внимание мое привлекли странные звуки, напоминающие пение. Осмотревшись вокруг, я увидела странное создание, бредущее по берегу. Это была девочка. Заметив меня, она быстро направилась в мою сторону и остановилась передо мной, что-то напевая. Печальное зрелище предстало моим глазам: худенький ребенок, лет восьми или десяти, в истрепанной одежде. Но больше всего меня поразили ее глаза: огромные, но совершенно лишенные живого выражения, словно на меня смотрели глаза мертвеца. Я протянула к ней руку, но она, словно звереныш, отскочила от меня и бросилась прочь. Ты знаешь, сестра, что я, даже будучи девушкой, не была впечатлительной, но этот мертвый взгляд долго стоял перед моим взором. Сегодня наша служанка, Молли, та, что отличается большей сообразительностью, рассказала мне, что в деревню вернулась ее старшая сестра, служившая когда-то в аббатстве, и привезла с собой свою дочь, "одержимую бесами", и я сразу вспомнила о той девочке на берегу. Но я, вероятно, утомила тебя своим долгим рассказом. В аббатстве стало совсем тихо, хозяин уехал на несколько дней, а я решила перебрать столовое белье и обнаружила, что половина скатертей покрыта плесенью и пятнами. Помнишь ли, сестра, как наша незабвенная матушка следила за чистотой нашего белья? Но не сочти мои слова укором тому месту, где я служу, это лишь сожаление. Радуюсь, что шаль пришлась тебе по вкусу. Поклон мистеру Хэнвику, надеюсь, что снадобье облегчит его мучения. Эмма Гилберт, остаюсь преданной тебе сестрой

Элайза: Мисом-Мэнор 27 октября 1767 года Элеонора Уиллард - Филадельфии Уэсткок Дорогая Фила, Прошло уже три месяца с тех пор, как я писала тебе в последний раз, но я надеюсь, что ты не гневаешься на свою старую подругу за столь долгое молчание. Мне в последнее время что-то неможется, и я часто лежу, чувствуя ужасную слабость во всех членах и сильное головокружение; в такие минуты даже перо валится из рук моих и писать нету сил. Мистер Слоуп, наш местный лекарь, пока не в состоянии объяснить причину сего недуга; мне остается лишь молить Господа, чтобы он продлил мои дни - не ради меня самой, но ради моих бедных малюток, кои останутся на попечении мистера Уилларда, буде со мной что-нибудь случится; а мысль эта не может не внушать мне душевной тревоги, ибо мой супруг, хоть и кроткого, спокойного нрава, но так далек от проблем воспитания и совсем не интересуется современными метОдами - можешь ли представить, Фила, он ведь даже не читал "Эмиля"! Словом, душа моя болит, когда я гляжу на моих дорогих девочек и думаю, кто займется их просвещением, если меня не станет. Сейчас они пока еще слишком малы, чтобы я могла что-либо внушить им; к тому же, у моей бедной Софи такое слабое здоровье - она подвержена простудам, и у нее такой бледный цвет лица и хрупкое телосложение; я очень за нее беспокоюсь. Эвелина же, напротив, крепка телом и румяна, и внешне полная противоположность моему золотоволосому и голубоглазому ангелочку; у Лины большие бархатно-карие глазки и темно-каштановые кудри - и вместе они являют столь очаровательную пару, что, думаю, сам мистер Рейнольдс не отказался бы написать их портрет... Но впрочем, я повторяюсь, дорогая Фила - не могу удержаться, чтобы не описать тебе их внешность и характер в каждом моем письме; прости эту слабость любящей матери. Но что тревожит меня больше всего - это то окружение, в котором принуждены будут расти мои девочки, если не отправить их со временем в пансион - а я опасаюсь, что слабое здоровье моей Софи может нам этого не позволить. Ибо, пока они растут дома, без должного наставления, боюсь, им не избежать дурного влияния. Только на днях вынуждена была строго отчитать свою горничную Фанни за глупые слухи, которые та распространяет среди прислуги, и которые могут со временем дойти и до ушей моих девочек и смутить их юные невинные души. Должна сказать, что Фанни ранее служила у моей покойной сестры, леди Пьюрфой, в аббатстве Сейнзберри; я взяла ее к себе в услужение, поскольку покойная сестра всегда отзывалась о ней с похвалой, но уже начинаю сожалеть об этом. Ибо Фанни готова до бесконечности пересказывать всем, кто готов ее слушать, нелепые россказни, которые ходят о тех местах, откуда она родом и где прошли последние годы жизни моей покойной сестры. Я пыталась относиться к этому снисходительно, но история про собаку, признаться, переполнила чашу моего терпения. Посуди сама: в окрестностях аббатства, дескать, ходят слухи про призрак того несчастного пса, который был случайно погребен под обломками рухнувшей в день похорон моей сестры восточной башни (разумеется, печальное совпадение!). Со слов Фанни, местный кузнец, Хью Баскер, возвращаясь как-то вечером из трактира, "прилег отдохнуть у дороги" и ему-де, явился призрак усопшего Бонеля, который долго выл над его телом (он замер от ужаса и не мог пошевельнуться), после чего лизнул призрачным языком прямо в нос и растворился в тумане. С тех пор слухи о "собаке Баскера" наводнили всю тамошнюю округу, и нашлись еще люди, кои видели гигантского призрачного пса, обитающего в руинах башни, или слышали его жуткий вой. Можешь себе представить, дорогая Фила, как меня возмутили подобные бредни - ибо верю и надеюсь, что несчастный пес упокоился себе с миром, так же, как и душа моей бедной сестры. Я намерена в ближайшее время подыскать для моих девочек гувернантку - и желательно француженку, чтобы ни слова не знала по-английски, не общалась бы с местной прислугой и не пересказывала бы моим девочкам подобные истории. Засим прощаюсь, дорогая Фила, ибо что-то вновь неважно себя чувствую - рука дрожит, и трудно выводить слова... Надеюсь, ты здорова и благополучна и не забываешь о своей верной подруге Элеоноре.

Хелга: Эмма Гилберт - Луизе Хэнвик Аббатство Сейнзберри __ января 1768 года Дорогая Луиза, Ты пишешь, что очень хотела бы встретиться со мной и заключить в объятия свою любимую сестру. Я тоже желала бы увидеть свою Луизу, но многочисленные обязанности не позволяют мне покинуть аббатство, да и сэр Говард вряд ли согласится на мое, пусть хоть и недолгое, отсутствие. Я уже писала тебе, что характер моего хозяина отличается вспыльчивостью и некоторой мрачностью, а лицо его и фигура как нельзя лучше подходят его характеру. Помнишь, сестра, как в незабвенной юности мы читали с тобой «Клариссу» и представляли, как черты характера человека отражаются на его лице. Вот таков сэр Говард, мужчина невысокого роста, создатель одарил его густой шевелюрой и темными глазами, выражение которых меняется мгновенно и трудно понять, доволен ли он, либо злится. Нельзя сказать, что он некрасив, но напряженное выражение, которое постоянно сохраняется на его лице, придает ему немного нездоровый вид. Видишь, дорогая, я уже занялась физиономистикой, но жизнь здесь в аббатстве стала такой монотонной, что даже мне тяжело выносить ее. Не хочу судить о денежных делах хозяина, но они явно не блестящи, судя по той малости, которую он вкладывает в поддержание неуклонно разрушающегося дома. Более того, как я тебе уже писала, слухи и домыслы о привидениях и всякой прочей нечисти, населяющей поместье, становятся все нелепей и обрастают подробностями. Мне пришлось очень сурово поговорить с садовником, который рассказывал, как, проходя вечером мимо развалин восточной башни, увидел некое призрачное тело, облаченное в латы, оно летело ярдах в трех над землей. Судя по дню, когда произошло это событие (а то была суббота) и пристрастию нашего садовника выпить не одну кружку крепкого эля, объяснение этому видению найти не трудно. Более того, то несчастное дитя, о котором я тебе писала, безумная Салли, племянница нашей служанки, повадилась приходить в поместье, (я иногда подкармливаю ее, да отдала ей свою старую шаль). Она бродит повсюду, напевая свои песенки, и Джон Хантер, этот самый садовник, заявил, что видел, как она гуляет, держась за ошейник «собаки Баскера». Помнишь, сестра, в начале осени в том письме, где я сообщала о смерти леди Пьюрфой, я писала тебе о странном случае, произошедшем в тот же день, когда обрушилась стена башни и погребла собаку хозяина, по имени Бонель. С тех пор по округе ходят слухи, что душа пса не упокоилась, потому что он якобы что-то знал о причинах смерти хозяйки, (заметь, сестра, речь идет о бессловесной божьей твари, у которой нет души), и теперь своим появлением в виде огромного призрачного пса, пытается раскрыть правду. Местный кузнец, Хьюго Баскер, якобы столкнулся с призраком несчастного Бонеля, лежа в придорожной канаве, и с тех пор молва окрестила его "собакой Баскера". Более нелепых выдумок я и представить не могу, хотя, должна признаться, вой собаки в сумерках, который иногда раздается в окрестностях (где живет достаточно вполне живых и здоровых псов) заставляет меня вздрагивать, уж слишком мрачно все вокруг. Как мне претят невежество и глупость (на эту тему вчера беседовала с нашим викарием, мистером Кейзбоном), и я по мере сил пытаюсь пресечь это, но на днях, одна из наших служанок заявила, что больше не может находиться в доме, потому что ей, дескать, по ночам слышится вой «собаки Баскера». Как видишь, сестра, жизнь моя, как и твоя, также нелегка, но, помни, что уныние – самый страшный грех, и мы не должны предаваться ему. Радуюсь, что травяная настойка помогает телу мистера Хэнвика, надеюсь, что найдутся силы, которые помогут его душе, поклон ему от меня. Остаюсь преданной тебе сестрой, Эмма Гилберт.

Джастина: Люси Тьюран, гувернантка - своей подруге Катрин Энье Мисом-Мэнор, 20 ноября 1767 (Пишет по-французски) Катрин Энье, Лион, Франция, Ах, Катрин, не знаю зачем опять я сменила дом в котором служу, но видимо судьба такая, проехать всю Англию в поисках работы. Теперь я еще дальше от столицы, глушь, кругом необразованность и бескультурье. Пиши мне в Мисом-Мэнор, дом мистера Уилларда. Зачем я согласилась уехать из города в эту деревню, не знаю. Впрочем, семья неплохая, хозяин добр, не жаден, и главное ни во что не вмешивается. Хозяйка совсем больна, а по сему докучает не сильно, хоть и пытается непрерывно наставлять, как и чему следует учить ее дочерей. Девочкам, со слов хозяйки, скоро пять, и я не пойму, ни то они двойняшки ни то погодки, обе не похожи ни на мать ни на отца, и между собой по сложению и характеру совсем разные. Представь, дорогая моя, сколько с ними хлопот! Одна темненькая, крепенькая, такая бойкая и гораздая на выдумку, за ней глаз да глаз. А вторая и внешне полная противоположность первой и фантазией не так богата к тому же трусиха, сама вперед не лезет, но от сестры не отстает, и что характерно во всех шалостях сестру поддерживает. Помню, в одной семье были у меня мальчишки, так непрерывно я слушала выговоры от их матери, что де те все в синяках и вечно дерутся. А тут другая крайность, несносные девчонки так дружны, что не вытянешь из них ни слова, ни выпытаешь кто затеял очередную шалость. Только рассадив их в разные углы, а еще лучше в разные комнаты можно получить немного спокойного времени, но они не хотят, они друг без друга начинают ныть, и нет с ними сладу. А вдвоем они так сообразительны и быстры на пакости, что я уже устала здесь служить, толком не начав. Чувствую что не на долго и этот дом. Как обычно, и ты верно уже привыкла, не могу писать много, ибо эти дети не дают и секунды свободного времени. Жду от тебя известий сама знаешь о ком. Твоя подруга Люси.

deicu: От миссис Келлингтон - миссис Уиллард Брей 25 ноября 1768 года Дорогая сестрица Уиллард! Ты спрашиваешь, могу ли я тебе со всей откровенностью порекомендовать мадемуазель Аньез Шуаз в гувернантки твоей дочери и вашей воспитанницы. Кому и судить, как не мне, ведь мадемуазель Шуаз прожила у нас в доме почти пять лет. За исключением того, что она не говорит по-английски, во всем остальном у нее правильные понятия об умении держать себя в обществе и вполне достойные манеры. Буде наша дорогая матушка не настояла во время оно, чтобы мы учили французский, вряд ли мне довелось бы связать с ней хоть пару слов, но мне никогда не приходилось краснеть за нее, сидя за столом, а также за Джеймса, когда его стали пускать за взрослый стол. Хотя, как ты знаешь, я не одобряю этой новейшей метОды, все же по твоей просьбе я задала ей вопрос, доходили ли до ее слуха трактаты о воспитании Эмиля, и она немедля показала мне очень изящно переплетенную книжку. Если я верно ее поняла, там говорится и о воспитании Софи, так что она может приступить к своим новым обязанностям во всеоружии. По мне, мысли Фенелона о воспитании девиц остаются непревзойденными, но, в конце концов, решать тебе. Если желаешь знать результаты ее дидактических усилий, то Джеймс бойко пишет, знает в математике до тройного правила (так мне сказал мистер Келлингтон – еще не хватало, чтобы дама экзаменовала кого-то по математике), владеет необходимыми начатками истории и географии (он при мне весьма быстро сложил воедино разрезанную карту Европы). И конечно, он говорит по-французски, а латынь ему преподавал сам мистер Келлингтон. Мадемуазель Шуаз учила его также танцам, и иногда они вдвоем представляли менуэт или несколько фигур котильона в семейном кругу под музыку деревенского скрипача. Надеюсь, теперь, когда Джеймс отправляется в Итон, соседи перестанут судачить о том, кого бедному кузену Боналли следовало выбрать для опеки сына. Я устала объяснять, что и он, и мистер Килли, первый опекун Джеймса, желали для него наилучшего. А кому более пристало воспитывать английского джентльмена, как не священнику англиканской церкви, хотела бы я знать. На все их как будто случайно заданные вопросы я отвечала только, что таково завещание, и наш христианский долг – с самоотречением и всетерпением выполнить последнюю волю отлетевшей души. И мистер Доджем, ты помнишь, тот лондонский стряпчий, душеприказчик завещания, за все время не выискал никаких злоупотреблений по опеке со стороны мистера Келлингтона – да и не нашел бы никогда. Догадываюсь, что сэр Говард одно время весьма желал получить состояние Джеймса под единоличное управление, и писал мистеру Келлингтону письма, которые надо было видеть, чтобы в них поверить, но с помощью мистера Доджема нам удалось от него отвязаться. Впрочем, теперь это, к счастью, дела прошедшие. Мистер Келлингтон сам отвез подопечного, несмотря на неудобства путешествия пассажирской каретой на перекладных, и положил ему десять шиллингов в неделю карманных денег – достаточно для любого юного джентльмена его возраста. Мне показалось, что прощание мадемуазель Шуаз с Джеймсом несколько выходило за рамки, которые может себе позволить наемная воспитательница, но эти французы так чувствительны... Если ты согласна посмотреть сквозь пальцы на сей недостаток, то могу с чистой совестью рекомендовать тебе мадемуазель Шуаз как знающую гувернантку. Остаюсь всегда готовая к услугам и вечно любящая сестра Д.Келлингтон.

Jerrie Baxton: М-ль Шуаз - миссис Карсон Брей, 3 января 1769 года Моя дорогая миссис Карсон, Сo времени моего последнего письма прошло уже много времени, поэтому новостей будет много. Во-первых, для мистера Джеймса подошло время отправляться в школу, поэтому я поначалу полагала, что мне придется вернуться во Францию, потому что получить хорошее место в Англии без протекции очень сложно, а составить мне протекцию за пределами нашего графства некому. Однако же миссис Келлингтон получила письмо от своей сестры, миссис Уиллард из Мисом-Мэнора, в котором та сообщала, что имеет намерение вять гувернантку для девочек - у нее две очаровательные малютки, София и Эвелина, вторая, кажется, приемыш (я правильно употребила слово?), гувернантку, которая не говорила бы по-английски, чтобы не иметь возможности общаться с местными крестьянами (я вновь не уверена в правильности этого слова, я имела в виду сельских жителей). Я уговорила миссис Келлингтон рекомендовать меня, клятвенно пообещав, что никто никогда не узнает, что я немного владею языком, и что я не буду поддаваться на слухи и сплетни, которыми будут делиться между собой окружающие. Впрочем, мне кажется, я не так уж и далека от истины в отношении моего английского, даже после шести лет в Англии он продолжает оставаться бедным. Во-вторых, по поручению мистера Джеймса, который теперь тоже будет баловать Вас письмами время от времени, как будущий хозяин Мэнор Парка, я прошу Вас принять живейшее участие в том, чтобы Мэнор Парк содержался в должном порядке до совершеннолетия мистера Боналли; впрочем, зная Вас, моя дорогая миссис Карсон, полагаю, что в таком напоминании нет никакой необходимости. Тем не менее, письмо с подобными же указаниями получат и мистер Карсон и мистер Нострем, однако опять же не потому, что мистер Боналли не доверяет своим управляющим, а в качестве как бы официального подтверждения того, что мистер Джеймс стоит на пороге взросления. Подумать только, миссис Карсон, каких-то шесть или семь лет, и мистер Боналли будет совсем взрослым. Да, он обещал написать Вам и по поводу возможности навестить его в школе. Согласитесь, что такого очаровательного ребенка нельзя не хотеть увидеть! Я, безусловно, постараюсь также найти возможность навестить мистера Боналли в школе; если же нет - у нас всегда остается возможность писать и получать письма. Мои наилучшие пожелания всем. Остаюсь, искренне Ваша, мадемуазель Аньез Шуаз

Jerrie Baxton: М-ль Шуаз - мадам Клери в Труа Мисом-Мэнор, (дата (неразборчиво), письмо писано по-французски) Моя дорогая мадам Клери, Ну вот, как и обещала, развлеку Вас немного некоторыми подробностями моей новой жизни. Я теперь воспитываю двух прелестных малышек; одна из них живостью ума и своей подвижностью напоминает мне меня, когда я была примерно в ее возрасте. Малышки растут как сестры, но одна из них - Эвелина (как раз та самая непоседа), кажется, подкидыш. Впрочем, я еще не до конца разобралась во всех взаимоотношениях нового места, однако малышек полюбила с первого взгляда, и мне кажется, что они отвечают мне взаимностью. Ах, мадам Клери, как же мне в детстве не хватало вот таких отношений, пока я не познакомилась с Вами! И видит Бог, я не устаю благодарить его за все, что Вы сделали не только для меня, но и для моей бедной матушки (с этим письмом я пошлю денег немного больше, чем обычно - мистер Джеймс перед своим отъездом в школу упросил мистера Келлингтона выплатить мне жалованье за два месяца в качестве утешения, что нам пришлось расстаться. Жаль, что он не девочка - мы были бы вместе гораздо дольше; впрочем, он славный мальчуган и обещал написать мне из школы, как только придет первый же день писем). Так вот, что касается девочек - София и Эвелина (я уже упоминала ее). Они не похожи ни капельки, и тем не менее я не знаю, да и свет, наверное, не видывал других настолько же дружных детей. Мне кажется, что у них даже мысли схожи - настолько быстро они понимают друг друга. Эвелина быстра на выдумку сделать что-нибудь такое, что другие могли бы принять за шалость или неразумное поведение. Однако я - благодаря Вам, мадам Клери! - всегда вспоминаю себя, глядя на них, поэтому мне большей частью удается предугадать, что у них на уме, и поспевать к месту очередной шалости как раз вовремя, чтобы все обходилось более-менее без серьезных последствий, по крайней мер, для девочек и наиболее ценных вещей и предметов искусства, которые, кажется, специально расставлены так, чтобы ребенок задевал их на своем пути (сообщу по секрету, что некоторые вазы и статуи мне пришлось закрепить на постаментах, чтобы избежать головной боли). Девочки обе любят подвижные игры, однако София намного слабее Эвелины и устает первой. Тогда мы просто садимся где-нибудь в удобные кресла (Эвелина забирается с ногами и София тотчас проделывает то же самое; София вытягивается на софе во весь рост - Эвелина тут же располагается рядом) и читаем или просто говорим на разные темы; обе девочки задают просто огромное количество вопросов. Да, могу с гордостью сообщить, что они уже начали учиться читать, и обе делают немалые успехи (надеюсь, что библиотека Мисом-Мэнора их не разочарует). Что касается местных крестьян и жителей *, то это люди в основе своей невежественные и суеверные. Постоянно рассказывают самые невероятные истории, из которых самая невероятная - про так называемую "собаку Баскера", на которую какое-то время назад обрушился кусок замка и которая после этого стала призраком наподобие исчадия ада. Говорят, что она огромна, как лошадь, из пасти у нее вырывается огонь, а язык у нее прозрачный и его почти не видно. Поскольку я изо всех сил делаю вид, что по-английски знаю от силы с десяток слов, я не могла объяснить этим невежественным людям, что у "страха глаза велики", зато какая-то молодая девица пыталась рассказать мне эту историю по-французски, но так, что у нее вышло уже совсем le chien de Basker ville, и слышали бы Вы ее произношение! На этом пока что заканчиваю, поскольку хочется поскорее отправить Вам и деньги, и письмо. Я очень переживаю за матушку; переживет ли она эту зиму? Остаюсь, искренне Ваша, Аньез Шуаз *le chien de Basker ville - (игра слов) - собака городка Баскера/ собака Баскервиля (фр., читается [ле шьян де Баскервиль])

Джастина: София Уиллард, дневник Мисом-Мэнор, 10 апреля 1772 года Сегодня Билл, тот замечательный мальчик, что прислуживает на кухне, рассказал нам с Линой страшную историю. Он так и сказал, что эта история страшная, потому что Фанни, говорила на кухне, что эта история страшная, про собаку, которую придавило стеной в замке Сейнзберри, где раньше служила Фанни и где живут наши родственники, вернее жила наша тетя Изабелла, которая тоже умерла. Мы с Линой прятались в розовых кустах, а Билл нашел нас и тоже стал с нами прятаться, и рассказывать про собаку, которая после того как ее придавило стеной стала духом, и теперь страшно воет по ночам, и пугает всех. Потом Билл стал показывать как воет этот дух собаки, но он выл совсем не страшно, у Лины получалось лучше. Правда из-за того что они громко спорили кто лучше воет нас нашла м-ль Аньез и всем пришлось возвращаться в дом, а Билла даже наказали. Так жалко Билла и собаку тоже жалко.

Элайза: Из дневника мисс Эвелины Фэйрчайлд (писано по-французски, с орфографическими ошибками) Мисом-Мэнор, 13 апреля 1772 Нынче м-ль Аньез наказала меня - оставила без сладкого. А все потому, что большая ваза в углу гостиной оказалась кем-то приклеена к полу, и я ну никак не смогла ее сдвинуть! Пришлось пугать Софи прямо там - а я-то надеялась вазу утащить наверх, в спальню, и напугать сестрицу перед сном, изобразив, как воет собака Баскера в руинах старой башни. А в гостиной вой собаки услышала не только Софи (ах, как потешно она напугалась!), но еще и маменька с папенькой. Папенька-то ничего, только плечами пожал, а вот с маменькой сделалось дурно, и Фанни пришлось давать ей нюхательные соли. Мне стало жалко бедную маменьку, ей ведь и так все время нездоровится - пожалуй, больше я так делать не буду, даже если меня не поймают, как сегодня. М-ль Аньез долго меня ругала за бессердечие и опять стала приводить в пример кузена Джеймса - мол, он никогда бы так не сделал. Она все время ставит нам с Софи его в пример - и мне почему-то кажется, что кузен Джеймс должен быть очень большим занудой. Впрочем, он, говорят, приедет из Итона на каникулы и может, нас с ним наконец познакомят.

Jerrie Baxton: М-ль Шуаз - мадам Клери в Труа Мисом-Мэнор 18 апреля 1772 (писано по-французски) Моя дорогая мадам Клери, Не знаю, смогу ли я когда-нибудь в полной мере отблагодарить Вас за Вашу заботу о моей несчастной матери. О, если бы я только могла что-нибудь для Вас сделать, я бы, верно, не остановилась бы ни перед чем. Одно могу обещать твердо: что бы ни случилось на моем жизненном пути, Вы не будете оставлены на произвол судьбы; по крайней мере, до тех пор, пока я буду жива. Я получила Ваше письмо, где Вы сообщали мне, что мадам Клементина Шуаз нашла вечное упокоение на небольшом сельском кладбище в Труа, и поверьте, как только я смогу это себе позволить, я непременно навещу могилу моей многострадальной матери. Когда я думаю о том, как сложилась ее жизнь, я благодарю Провидение, которое послало ей - и мне, без сомнения! - ангела во плоти; ангела, который не дал угасавшему после смерти папа разуму скатиться в полную тьму; ангела, который озаботился воспитанием ее дочери, ставшей почти сиротой из-за того, что ее мать утратила интерес к жизни и своему ребенку из-за помутившегося рассудка; дочери, которая, конечно же, просто погибла бы без воспитательных наставлений лучшей из держательниц школ для сирот. Поверьте, моя дорогая мадам Клери, что я никогда не забуду Вашей доброты и того, чему Вы учили меня, и не только в классе, но и своим примером! Я стараюсь следовать ему постоянно, и девочки, должно быть, чувствуют это! Недавно мне пришлось наказать одну из них, Эвелину, которая вздумала пугать свою сестру и родителей, изображая - сидя в огромной вазе! - знаменитую теперь уже на всю округу собаку Баскера, оставив ее без сладкого; кроме того, я привела ей в пример ее кузена, кажется, пятой или шестой степени родства - впрочем, он носит ту же фамилию, что и мать девочек до замужества, Боналли; я много рассказывала им о Джеймсе и о том, что он, будучи мальчиком, не такой безобразник, как обе сестры, и в первую очередь, конечно, Эвелина. Эвелина же и высказала мысль, что уж очень ей хотелось бы посмотреть наконец на этого образцового кузена, вправду ли он так хорош, как я говорю, или это все только мои фантазии воспитательного характера. Думаю, уже на Рождество и Эвелина, и София смогут воочию убедиться в том, какой ангелочек мой мистер Джеймс. Ах, какие письма он пишет из Итона! Он такой умница, и профессора его хвалят, что он почти во всем первый ученик; впрочем, сообразительности юному мистеру Бонали никогда было не занимать. Еще раз благодарю Вас за все, мадам Клери, и остаюсь искренне Ваша на веки, м-ль Аньез Шуаз P.S. После того, как я оставила Эвелину без сладкого, я, конечно же, отнесла ей десерт в спальню - очень уж ее задумка с вазой показалась мне необычной. Что из нее вырастет? А.Ш.

chandni: Вильямина Блейк - Софии Уиллард, Роузленд, 10 июня 1772 года Моя милая кузина София! Ваша карета только скрылась за поворотом, а я уже спешу тебе написать и все-все рассказать! Как я рада, что вы с Эвелиной наконец-то смогли погостить у нас. Мама тоже довольна, она так счастлива видеть мою дорогую тетушку и вас с Эвелиной. Она сказала, что давно не видела нас с Робертом такими счастливыми. Роберт уже мечтает о следующей встрече и придумывает чертеж, чтобы мы снова могли построить корабль и отправиться в дальние страны. София, милая, как же мне понравилась наша игра в робинзоны! Какой необыкновенный людоед получится из Роберта! А ты получилась прекрасным Пятницей! А костюм Робинзона просто выше всех похвал! И как только Эвелине удается придумать такие замечательные штучки?! В следующий раз я тоже придумаю что-нибудь интересное, точно-точно. Роберт сказал, что когда вырастет, обязательно станет капитаном корабля и поплывет в неведомые страны. И будет сражаться с пиратами. А может быть, может быть и сам станет отважным пиратом. А может быть, все-таки смелым капитаном - грозой всех пиратов. Мне кажется, он еще никак не может решить, что лучше, кем лучше стать. И я не знаю. Мама сказала, что пора готовиться ко сну. Шлю тысячу поцелуев тебе, Эвелине и моим дорогим дядюшке и тетушке. Остаюсь навеки преданная тебе кузина Вильямина Блейк

chandni: Вильямина Блейк - Эвелине Фэйрчайлд, Роузленд, 11 июня 1772 года Моя дорогая Эвелина! Наша экономка пересылает вашей матушке свежий сыр, и я попросила, чтобы захватили и мое письмо Софии. Пользуясь случаем пишу и тебе. Рада сообщить, что твой арбалет нашелся. Роберт сегодня перерывал сундук с нашими костюмами и вскрикнул от неожиданности. Оказалось, что стрела сломалась и он больно расцарапал руку. Не думай, что он мог заплакать, нет. Ты же знаешь, что отважные людоеды не плачут даже если стрела настигает их, а как же мог Роберт заплакать? Конечно, не мог, он же герой. И хотя вчера ему так и не удалось стать Робинзоном, ты ведь понимаешь, как ему хотелось быть Робинзоном, но он понимал, как ты хотела быть Робинзоном и стал замечательным людоедом. Теперь он мечтает сделать костюм Робинзона лучше, чем твой, но я не думаю, что он сможет сделать лучше. Сегодня мне снились пальмы и диковинные деревья, а рыбки плавали, шурша плавниками. Но Роберт сказал, что тропические рыбки не шуршат плавниками, они юркие и страшно яркие, мне кажется, он прав, но так не хочется, чтобы он всегда был прав. Роберт сказал, что ему снились разбойники и одноглазый атаман с огромным пистолетом и страшной повязкой на глазе. Он так ужасно рассказывал, что я испугалась, но старалась, чтобы он не узнал об этом. Роберт считает, что только ты и София могут помочь ему сделать целую армию солдат, и тогда мы сможем построить настоящий военный корабль, а я буду шить паруса – ведь я не умею делать человечков так аккуратно и красиво, как вы с Софией. Шлю тысячу поцелуев тебе, кузине Софии и моим дорогим дядюшке и тетушке. Твоя преданная подруга Вильямина Блейк

Джастина: София Уиллард, дневник Мисом-Мэнор, 6 июля 1772 года Сегодня м-ль Аньез позвала меня из библиотеки и тихо сказала, что хочет со мной серьезно поговорить, потому что я уже большая и должна ее понять. А Лину она попросила остаться и дочитать те три страницы, которые Лина еще не дочитала. М-ль Аньез сказала, что я должна объяснить Лине, что не надо слушать Фанни, и Билла тоже не надо слушать. Они рассказывают всякие небылицы, а маменька сильно расстраивается. Я не стала говорить м-ль Аньез, что очень люблю слушать истории которые рассказывает Билл, они не всегда такие уж и страшные, может только самую малость. Я пообещала м-ль Аньез уговорить Лину не слушать Билла. Думаю, что Лину я уговорю, а вот как уговорить Билла не рассказывать нам страшных историй я не знаю.

chandni: Вильямина Блейк - Софии Уиллард, Роузленд, 30 июля 1772 года Моя милая кузина София! Сейчас наша любезная гувернантка мадемуазель Люси по секрету сказала мне, что мама пишет письмо тете и пошлет его сегодня же, и я спешу написать тебе, моя дорогая Софи, хоть пару строчек. После вчерашней встречи с мистером и миссис Уиллард мама места себе не находит, как она обеспокоена бледным и болезненным видом тети, и мама весь день шепталась с нашим замечательным аптекарем, который в прошлом году поднял папу на ноги. Милая Софи, боюсь, что если тетя будет слаба, мы не увидимся в субботу и я не смогу полюбоваться солдатиками, которые вы с Эвелиной сделали на пробу. Чертеж корабля уже почти готов, Роберт часами сидит за какими-то толстыми книгами и мне трудно оторвать его, расшевелить или завязать игру. Ах, если бы вы с Эвелиной были рядом, мы бы обязательно что-нибудь придумали. Как жаль, что у меня нет сестры и я не могу всегда играть и что-нибудь выдумывать, как вы с Эвелиной. Роберт просил передать тебе свое искреннее восхищение кисетом и особенно вышивкой на нем. Не каждый мальчик может похвастаться такой замечательной вещью, а уж будущему капитану (или пирату) она очень нужна, просто необходима. Правда позавчера из-за кисета у нас произошел очень странный разговор. Когда папа узнал, зачем Роберту кисет, он очень расстроился и сказал, что ни за что не разрешит своему сыну стать моряком, чтобы он и не надеялся. Оказывается, папа собирается в следующем году послать Роберта в Итон, а потом в университет. И вообще он хочет видеть Роберта юристом, а не каким-то морским бродягой. Бедный папа, он совсем не понимает, как здорово плыть навстречу солнцу, когда киль режет волну и чайки носятся над мачтой, а соленые брызги окатывают тебя с головой. Так Роберт говорит, и я верю ему, ах, если бы я тоже могла плыть с ним, поворачивать штурвал и высчитывать курс по звездам, но Роберт говорит, что девочкам на корабле не место и что он будет писать мне и кузинам длинные письма и чертить красивые карты. И еще он обещает привезти нам подробный гербарий, необыкновенных жуков, диковинных зверей и чудищ. Но папа рассердился и мечты Роберта сразиться со свирепыми пиратами, найти сокровища и открыть новые земли назвал ребячеством и приказал выбросить все эти штучки из головы. А мама плакала в кресле и говорила, что не отпустит своего дорогого мальчика ни в какую школу, что мадемуазель Люси и парочка учителей вполне могут дать Роберту все, что надо знать настоящему джентльмену и что ни о каких чудищах, кладах, неизведанных землях, аборигенах, старинных замках и затонувших сокровищах она слышать не хочет. Я не знаю, как утешить бедную мамочку, папочку и Роберта, они все расстроены и даже ужинать не вышли. Так что мы ужинали с мадемуазель Люси и не знали, что же нам делать. Милая София, я так скучаю по тебе и по Эвелине, пиши мне, чем вы занимаетесь, кто к вам приезжает в гости, что ты сейчас читаешь, начала ли ты вышивать ту черную собаку с горящими глазами, приезжал ли наш таинственный кузен Джеймс – в общем, обо всем, о чем только захочешь. Шлю тысячу поцелуев тебе, Эвелине и моим дорогим дядюшке и тетушке. Остаюсь навеки преданная тебе кузина Вильямина Блейк

Элайза: 3 сентября 1772 У нас с м-ль Аньез сегодня случился "литературный диспут". Ну, то есть это она его так назвала - а я всего лишь сказала, что, по-моему мнению, мистеру Робинзону очень повезло, что прямо рядом с его островом так удачно затонул корабль со всем необходимым. Хотела бы я знать, как мистер Крузо там выжил бы, не будь у него под рукою пороху, зерен, ружей, инструмента и всего прочего, что он перевез к себе на остров на плоту. М-ль Аньез сказала, что все равно он молодец, что сумел воспользоваться тем, что даровал ему счастливый случай и Провидение. Нынче вечером я планирую пробраться на кухню и потихоньку позаимствовать у кухарки Грейс (мы с Софи решили, что она будет нашим с ней Провидением), немного муки (это будет наш порох) и овса (это будут наши зерна), и с завтрашнего дня мы с ней попробуем выжить на необитаемом острове. 6 сентября 1772 Долго спорили с Софи - она, видишь ли, не хочет все время быть Пятницей! Пришлось в конце концов уступить - мы договорились, что я буду Пятницей по пятницам, а она - во все остальные дни. Но у нас случилось большое несчастье - нынче утром горничная вымела из-под кроватей весь наш урожай зерен, решив, что это просыпался корм для канарейки Софи (ненавижу я эту ее канарейку! Иногда мне кажется, что она к ней привязана больше, чем ко мне. Во всяком случае, со мной Софи никогда так не воркует...) И весь порох промок в саду, где мы его спрятали - под нашими розовыми кустами... Пришлось отложить игру, пока мне не удастся сделать новую вылазку на затонувший корабль, то есть на кухню.



полная версия страницы