Форум
Невыдуманные истории из жизни. 3
Wega: Порою в нашей жизни вдруг происходит нечто совсем необычное: или событие, или встреча, которые либо сильно меняют течение нашей жизни, либо запоминаются и учат нас чему-то новому и неведомому прежде. Давайте поделимся историями, которые произошли с нами или с кем-то другим - ведь жизнь наша так богата на выдумку!
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
Леона: Wega как интересно! Спасибо!
Mirani: Wega, спасибо большое! Очень интересно было читать про создание одного из моих любимых фильмов и таинственную историю его сценария! Я узнала много нового, а некоторые вещи мне никогда в голову не приходили, например Ежемесячно в библиотеки приходили списки с названиями и фамилиями, которые надо было изъять и уничтожить. Разница с фашизмом была только в том, что гитлеровцы жгли книги открыто, а у нас книги истреблялись тайно. Нам рассказывали, что фашисты сжигали книги классиков, но, зная о жёсткости (и даже жестокости) советской цензуры, я всё же никогда их не сравнивала. О подобном вживании в чужое произведение, возможно, говорит и опыт Михаила Шолохова. А вот эту фразу я не очень поняла Если можно, поясните, пожалуйста!
Inn: Mirani, время от времени появляются слухи о том, что "Тихий Дон" написал кто-то другой. Даже если просто в Гугле наберёте фразу "кто написал тихий дон", увидите много занятного...
Mirani: Спасибо! Пойду погляжу, погуглю! (честно говоря, я такого пока не слышала и мне как-то неприятно такие слухи узнавать. Шолохов - великий писатель, в таланте которого не хотелось бы сомневаться! )
Wega: Удивительная эта книга "Неподведённые итоги". Во всяком случае, для меня! Её своеобразный стиль и язык ироничный, образный, несколько торопливый напоминают живую речь самого Рязанова. Читаешь, а будто слышишь его самого! ОБ АЛИСЕ ФРЕЙНДЛИХ Фильм «Служебный роман» существует в первую очередь потому, что существует Алиса Фрейндлих. Я являюсь давним поклонником Алисы Бруновны, почитателем ее удивительного дарования. Ее душевность, искренность, трепетность вместе с высоким мастерством рождают в театральном зрителе необыкновенное сопереживание, сочувствие, наконец, любовь. Добиться такой реакции публики можно только в том случае, когда актер на сцене одновременно и крупно талантлив и выкладывается до конца, не щадя себя ни в чем. Я давно, как говорится, «положил глаз» на Алису Фрейндлих и еще во время «Гусарской баллады» провел с ней кинопробу на главную роль. Актерски Фрейндлих сыграла ее блестяще. Однако, несмотря на гусарский костюм и грим, в актрисе было что-то предательски женское. Веры в то, что перед нами юноша, не возникало. Так Фрейндлих не сыграла Шурочку Азарову, а в душе ее, я думаю, осталась травма. Мол, проба была хорошая, а на роль не утвердили. Следующая наша встреча не состоялась, когда мы с Брагинским писали киноповесть «Зигзаг удачи». Роль Алевтины, сборщицы членских взносов, которой мы дали такую характеристику: «Всю нерастраченную женскую нежность и несостоявшееся материнство она расходовала на общественную работу», – писалась нами в расчете на то, что играть ее будет Алиса Бруновна. На этот раз не смогла актриса. Причем по весьма уважительной причине – она ждала ребенка. Роль эту прекрасно сыграла Валентина Талызина... Наше третье содружество тоже не осуществилось. Мы написали пьесу «С легким паром!» и отдали ее в ленинградский театр имени Ленсовета с непременным условием, что роль Нади Шевелевой исполнит премьерша театра, любимица ленинградской публики Алиса Фрейндлих. Мы хотели этого не из тщеславия. Мы понимали, что при участии Алисы Бруновны получится более глубокий спектакль, не только потешный, но и грустный. В этом случае в представлении наверняка возникнет второй план, который, как нам казалось, в пьесе присутствовал. Мы время от времени звонили заведующей литературной частью театра, интересовались, как идут репетиции, как работает Фрейндлих. По бодрым ответам выходило, что все чудес-но. А потом раздался звонок Брагинскому – нас приглашали в Ленинград на премьеру. В разговоре мой соавтор полюбопытствовал, как играет в спектакле Алиса Бруновна. «А она в вашей пьесе вообще не играет!» – последовал неожиданный ответ. Брагинский растерялся, пытался сообразить, в чем дело. Ведь участие А. Фрейндлих было нашим обязательным требованием. Но понять, что произошло в театре, почему Фрейндлих не играет, оказалось довольно сложно и, главное, бессмысленно. Значения это уже не имело!. Я человек крутой и не терплю, когда меня водят за нос. Короче, я не поехал на премьеру своей первой пьесы. Мой соавтор оказался менее принципиальным и посмотрел представление. Впечатление о постановке я мог составить только со слов соавтора. По его мнению, «С лёгким паром!» оказался проходным спектаклем театра. Главной задачей было посмешить зрителя. Бывают такие комедии, где, к примеру, герой с размаху садится на раскаленный утюг, а потом, взвизгнув, носится по сцене, корча рожи и гримасничая. Нетребовательная часть публики гогочет, создавая у артистов ощущение удачи. Лукашин не садился в этой постановке на горячий утюг в прямом смысле, но делал что-то этом же роде. В зале хохотали. Я не оспариваю подобную режиссерскую трактовку, каждый видит по-своему. Но через два года спектакль, который не принес никому славы, был исключен из репертуара. Итак, и эта наша встреча с артисткой опять сорвалась. После предпринимались еще кое-какие попытки совместной работы, но и они не претворились в жизнь по не зависящим от нас обоих причинам. И, наконец, выражаясь высокопарным слогом, час пробил! Я закончил «Иронию судьбы» и находился в размышлении: что же снимать дальше? И вдруг вспомнилось, что в нашей с Брагинским пьесе «Сослуживцы», написанной лет за шесть до этого, главная роль – Людмилы Прокофьевны Калугиной – как бы специально сочинена для Алисы Фрейндлих. Нет, она не писалась с прицелом на Фрейндлих, это ведь была пьеса для театров, и многих, как мы надеялись, а не сценарий для кино, который имеет лишь единственную интерпретацию. Я решил, что стану перекладывать эту пьесу для кинематографа лишь в том случае, если Калугину сыграет Фрейндлих. Реабилитацией пьесы, как в случае с «Иронией судьбы», здесь заниматься не приходилось. У «Сослуживцев» сложилась исключительно удачная судьба – ее поставили 134 театра в разных городах страны, а в Московском театре имени Маяковского шел прекрасный спектакль, осуществленный молодым режиссером Б. Кондратьевым. Итак, в Ленинград, в адрес Алисы Бруновны, была отправлена пьеса и предложение «руки и сердца», то есть просьба исполнить главную роль. Именно исполнить, а не попробоваться. Согласие было получено, и теперь предстояло написать сценарий и задуматься о многих других компонентах, из которых складывается режиссерский замысел будущего фильма. В «Сослуживцах» рассказывается о том, как забитый, затюканный жизнью экономист Новосельцев, получающий небольшую зарплату и обладающий, как он сам про себя говорит, заурядной внешностью, пускается в рискованную авантюру: чтобы стать начальником отдела и получить прибавку к жалованью, начинает ухаживать за немолодой и некрасивой начальницей, по прозвищу Мымра. Постепенно он открывает в ней необычного, яркого человека. Рассудочное, корыстное ухаживание перерастает в любовь. Замкнутая женщина сбрасывает с себя защитную маску «сухаря», за которой скрывалась нежная и трепетная душа. «Сослуживцы» – это пьеса о том, что нужно внимательно и пристально вглядываться в человека; постараться увидеть в нем то, чего раньше не замечали; никогда не торопиться с выводами, не судить по внешности, не спешить выносить человеку приговор. Действие пьесы разворачивается в статистическом учреждении. Мы нарочно выбрали внешне невыразительное заведение, где сотрудники только что-то подсчитывают и учитывают. Кинематографисты и театральные деятели довольно часто делают местом действия своих сочинений предприятия, где внешняя фактура эффектна. Скажем, судоверфь – там создают красивые корабли, – или автомобильный завод, или паровозное депо. Я и сам грешил этим не раз. Но в данном случае нас привлекали не производственные процессы, а человеческие, то есть общие для любого учреждения. Поэтому было взято нейтральное, вроде бы неброское дело, не отвлекающее зрителя от морально-этических проблем, поставленных нами, как авторами, во главу угла. В фильме я как режиссер намеревался это сохранить и не «обогащать» картину за счет внешних украшений. В пьесе всего шесть действующих лиц, но... «у зрителя, – гласит авторская ремарка, – должно создаться впечатление, что действие происходит в большом учреждении». В работе над литературным сценарием число персонажей немного увеличилось, но все равно их маловато для кинематографического произведения. Следовательно, нужно было организовать многолюдную среду, в которой живут герои. Я стал думать, что же является типичным для образа жизни большинства служащих. Первое, что мне стало ясно, – это «часы пик», в которые трудовая Москва мчится на службу, а после нее торопится домой. Огромные людские потоки вливаются и вытекают из станций метрополитена. Перегруженные автобусы, набитые трамваи, осевшие от людской тяжести троллейбусы, персональные и личные машины создают пробки и заторы даже на широких московских магистралях. Люди добираются до места своей службы помятыми, истерзанными, растрепанными. Эти мгновения роднят весь трудовой люд столицы, рабочий день которого начинается после своеобразной коллективной гимнастики в общественном транспорте. Я подметил, что в учреждениях сложился своеобразный быт, который непременно нужно воспроизвести в фильме. К примеру: регулярное получение продуктовых заказов, сбор денег на именины или похороны, регулярная инвентаризация имущества, уборка помещения и натирка полов, торговля мелкими предметами обихода, лекарствами и газетами в ларьках, нравы буфетов и столовых, перепродажа друг другу деталей туалета, которые оказались малы или велики, долгое курение в коридорах и так далее и тому подобное. Я понял, что нашу драматическую или, если угодно, комедийную коллизию надо окунуть в этот быт, чтобы действие все время «клубилось» в среде, которая в свою очередь тоже не оставалась бы статичной. Необходимо создать в учреждении также и рабочий ритм – ведь люди в свободное от всех этих неглавных дел время еще и трудятся. Вроде бы трудятся... Все отношения героев должны раскрываться на людях, среди людей, вокруг людей. В результате я сформулировал для себя образ фильма как колоссальный московский «муравейник», в котором наше учреждение будет выглядеть одной его крохотной частицей, а наши герои – несколькими персонажами из огромной, многомиллионной и подвижной человеческой массы. Все это зрителю должно быть знакомо до мелочей, узнаваемо как в главном, так и в деталях. Смешное здесь заключалось в радости узнавания. Режиссерский замысел, как я уже рассказывал, включает в себя и подбор артистов. Обычно исполнителей ролей ищут после того, как выбран сценарий для постановки. У меня на этот раз произошло наоборот. Еще на подступах к написанию сценария я определил для себя будущий актерский ансамбль. Благо, существовала пьеса с выписанными характерами. Я сначала заручился согласием не только Алисы Фрейндлих, но и ее будущих партнеров – Андрея Мягкова, Светланы Немоляевой, Олега Басилашвили, Лии Ахеджаковой, Людмилы Ивановой. Мне казалось, что такая талантливая компания непременно доставит удовольствие зрителям. И не задумываясь принес себя в жертву этим артистам, если только счастье работать с даровитыми мастерами можно назвать жертвой. В общем, во многом мое решение снимать фильм «Служебный роман» созрело из-за согласия прекрасных мастеров работать вместе со мной. Во всех выбранных мною актерах помимо одаренности, музыкальности, чувства юмора, драматического таланта, высокой техники я необыкновенно ценю редкостное качество – способность импровизировать. Хорошо разученная и грамотно сыгранная роль – это обязательное условие. Но для меня дороже всего яркие импровизационные вспышки, которые рождаются уже в дубле и о которых ни я, ни сам актер не подозреваем. Конечно, для этого необходимо, чтобы артист влез в шкуру своего персонажа до конца, чтобы слияние исполнителя и образа было полным и органичным. Лишь тогда актерская импровизация будет соответствовать характеру героя фильма. Кроме того, необходимо на съемочной площадке дать актерам свободу, создать обстановку абсолютного доверия. Тогда вовсю расцветают веселое сотворчество, озорство, раскованность, выдумка, фантазия. И у зрителя пропадает ощущение, что перед ним артисты, разыгрывающие написанные сцены. Ему начинает казаться, что он видит подлинных людей, участвующих в настоящем жизненном процессе. Короче говоря, в «Служебном романе» не проводились обычные кинопробы, которые практически являются конкурсом, соревнованием артистов. Наши кинопробы сводились, по сути дела, к разминке ролей, к нащупыванию характеров, к поиску внешнего облика персонажей, их костюмов, грима. Ведь на каждую роль пробовался только один претендент. Для меня самым интересным было показать не результат взаимоотношений героев, а процесс, развитие, движение характеров, когда герои меняются, как говорится, на глазах. Меня привлекало внимательное прослеживание за поступками действующих лиц, подробное и пристальное рассмотрение истории их удивительных перерождений. И перед героем и перед героиней стояла одинаковая задача – показать превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя. Ключевой в фильме была, конечно, роль Калугиной. Недаром как один из вариантов названия картины долго обсуждалось такое – «Сказка о руководящей Золушке». И если прекрасным принцем в конце фильма окажется неказистый поначалу статистик, то несимпатичная Мымра должна быть преображена талантом исполнительницы в очаровательную принцессу. Театральная судьба Алисы Фрейндлих складывалась тогда значительно удачнее, нежели кинематографическая. Замечательное, трогательное, человечное, поистине уникальное дарование Алисы Бруновны глубоко раскрылось на сцене театра. Когда я видел актрису на сцене, то всегда испытывал радость и волнение, которые возникают только при встрече с огромным талантом. Когда же я смотрел киноработы Алисы Бруновны, то отмечал, что на экране действует хорошая, профессиональная исполнительница, но не больше. Если в театре от зрительского общения с Фрейндлих в душе возникал праздник, то в кино такого ощущения не возникало. Получив согласие Фрейндлих, я стал думать, как же добиться того, чтобы кино не приглушило сильных сторон ее дарования, как помочь ей раскрыть свое поистине богатейшее актерское и человеческое нутро на экране. Значит, нужно было на съемке, в кинопавильоне создать для актрисы обстановку, родственную атмосфере театра, пользоваться в ряде случаев театральной методологией работы. В чем же заключалась, на мой взгляд, разница? Во-первых, в кино действие снимают не в хронологическом порядке его развития. Сперва могут зафиксировать на пленку сцену из середины сценария, потом снять финальный эпизод, следом пойдет объект из начала фильма. Это усложняет работу как режиссера, так и актера: ведь сыграть финал, не прожив, не прочувствовав всех отношений между героями, сложно. Можно упустить очень важные нюансы и сыграть грубее, примитивнее. В театре этого не случается. Сначала репетируется первый акт, потом – второй, затем – третий. Значит, надо постараться снимать «Служебный роман», учитывая хронологическую последовательность действий. Далее. В кино снимают обычно короткими кусками, как правило, одну недлинную сцену за день. В театре же актер набирает состояние и всю пьесу играет в один вечер. Хорошо бы по мере возможности приблизить киносъемку к театральному методу, то есть снимать хотя бы продолжительные, большие сцены. Эту возможность давала трехкамерная система съемки. (Подробно об этом я расскажу в главе «Ирония судьбы».) В кино иногда в силу производственных обстоятельств снимают крупные планы без партнера. В театре же актер не может играть без соучастника. Следовательно, ни одного кадра, если отсутствует партнер, снимать нельзя! Что бы ни случилось! Чувство партнерства, с моей точки зрения, одно из самых главных признаков хорошего артиста. Слышать, чувствовать, понимать, ощущать напарника и откликаться на каждый его новый нюанс, импровизацию собственными нюансами и имровизациями – драгоценное свойство. Фрейндлих владеет этим качеством в совершенстве. Самым трудным в кинопроцессе оказалось возместить отсутствие публики, которая в театре является еще одним действующим лицом, зачастую – самым важным партнером. Роль публики где-то я брал на себя, включал в эту орбиту второго режиссера, ассистентов, звукооператоров. Кроме того, каждая репетиция, каждый съемочный дубль фиксировались на телеэкране, и просмотр дублей никогда не проходил в узком кругу. В маленькую аппаратную, где находился телевизор, постоянно набивались все желающие, и их реакция была очень важна не только для актеров, но и для меня. От Алисы Фрейндлих, женщины очаровательной, потребовалось немалое мужество – обезобразить себя до такой степени, чтобы прозвище Мымра не казалось зрителям преувеличением. С помощью гримеров и художника по костюмам актриса самоотверженно бросилась в поиски облика нудной и старомодной женщины. Ей пришлось наступить на естественное для прекрасного пола желание выглядеть красивее, наряднее, приятнее. И это лишний раз говорит о том, что А. Фрейндлих – крупная актриса, способная ради роли на любое самопожертвование. Алиса Фрейндлих показала на экране некрасивое, бесполое руководящее существо, которое довольно трудно назвать женщиной. Сослуживцы убеждены, что «вместо сердца у нее только цифры и отчеты». И никому не приходит в голову, что у Калугиной просто-напросто нет ничего в жизни, кроме работы, что ей не к кому и некуда идти по вечерам и, главное, не для кого стараться выглядеть привлекательной. С моей точки зрения, Алиса Фрейндлих играет Калугину безукоризненно. Создавая образ Мымры, она совершенно не прибегает к гротеску, преувеличениям, не педалирует. Она настолько естественна и органична, играя руководящего сухаря, что кажется персонажем из жизни. При этом она смешна, а быть смешной и правдивой одновременно невероятно трудно. Как мне кажется, очень тонко показывает актриса драму одиночества, возрождение в Калугиной человеческих интересов, женского начала, пробуждение любви. Уже в середине картины, не прибегая к ухищрениям грима, не изменив костюма, актриса делает героиню милой и симпатичной женщиной. И все это только силой внутреннего преображения. Постепенно Фрейндлих раскрывает в Калугиной сердечное тепло, спрятанное от окружающих, в ней появляется кокетство, лукавство, нежность, застенчивость, очарование, доброта. Если сопоставить начальные кадры фильма с финальными, где изменился и внешний вид Калугиной, может показаться, что это две разные женщины. Но в том-то и заключается поразительное мастерство актрисы, что она постепенно, незаметно, шаг за шагом приводит зрителя к безоговорочному восприятию этой чудесной метаморфозы, делая публику соучастницей процесса. (О второй встрече с Фрейндлих – о роли Огудаловой в «Жестоком романсе» – я рассказываю в главе «Послесловие к фильму».) Во время съемок мы подружились. Режиссер обязан быть влюблен в своих актеров независимо от их пола и возраста. Мне кажется, это чувство постановщик должен в себе даже культивировать. Если режиссер испытывает нелюбовь, отвращение, равнодушие к человеческим или профессиональным свойствам своих артистов – дело плохо. Это неминуемо скажется на качестве картины. Но не под-пасть под очарование Алисы Бруновны – женское, человеческое, актерское – было невозможно. Она стала любимицей всей нашей съемочной группы. Исключительная работоспособность, самоотверженность, увлеченность ролью, беззаветное служение искусству, полное отсутствие каких бы то ни было черт зазнайства или превосходства, наоборот, самоирония, врожденная деликатность, скромность, приветливость ко всем участникам съемочного процесса, душевная расположенность к людям – такова Алиса Бруновна в жизни. И еще надо к этому прибавить ее светлый, лучистый талант, дающий радость, излучающий тепло, согревающий души.
Леона: Wega действительно, удивительная книга! А по поводу Шолохова я слышала, что вроде авторство его в "Тихом Доне" считается уже доказанным. Хотя, кто знает?
Wega: Леона ! О Шолохове! Знаю не больше других, поэтому речь веду о только своём личном восприятии этого непростого вопроса. Не он - за это лишь сомнение, как совсем молодой человек мог создать такую зрелую и полную жизненной правды картину того противоречивого и сложного времени... Он - за это полная уверенность в невероятном таланте его как писателя. Им написано очень много литературы высочайшей художественной силы. К примеру, его "Донские повести" повергли меня буквально в шоковое состояние. Я бы смогла их перечитать даже сейчас, по прошествии уже очень большого времени. К примеру, шок от фильма Формена "Полёт над гнездом кукушки".
Mirani: Wega, спасибо за новую главу из книги!Очень интересно! Спасибо за разъяснения по поводу авторства Шолохова! Можно долго спорить на эту тему, но есть гениальное произведение - и этого должно быть достаточно!
Wega: Рязанов рассказывает: Мягкову, как человеку жадному до созидания, мало только ак-терского труда. Перейдя после «Иронии судьбы» к Ефремову во МХАТ, заняв там сразу же ведущее положение, он начал еще и преподавать в той самой Школе-студии, которую некогда окончил. И, надо сказать, ему есть чему научить новых мхатовских наследников. А «хобби» у Мягкова тоже творческое и очень нестандартное. Несколько лет назад он вдруг купил холсты, масляные краски и не-ожиданно для всех занялся портретной живописью. Я видел его по-ртреты. Они совсем не вяжутся с нашим представлением о Мягкове. Его живописная манера резка, моделям своим художник отнюдь не льстит. На его холстах люди выглядят, скорее, неприятными, при-ближенными к недоброй карикатуре. Художник Мягков не щадит даже самых близких людей. Причем живописные работы артиста, несомненно, несут на себе отпечаток его общей одаренности. Была у меня с Андреем Васильевичем еще одна встреча, когда он играл Карандышева в «Жестоком романсе». Не буду здесь говорить о творческих задачах и об исполнении артистом этой классической роли – подробно о работе над экранизацией «Бесприданницы» рас-сказывается в главе «Послесловие к фильму». А сейчас я хочу поде-литься страшным воспоминанием. Это случилось 20 сентября 1983 года. В этот день мы снимали кадр, как возбужденный Карандышев подбегает к лодочнику, нанимает лодку и отправляется на «Ласточку», куда компания кутил-богачей увезла его невесту. И когда он отгребает от берега, мимо его лодки, чтобы подчеркнуть время действия, эпоху, проплывает колесный буксир «Самара». В общем, кадр не очень сложный. Снимали его вечером. Место для съемки было выбрано эффектное – около красавца Ипатьевского монастыря. Сняли первый дубль. Но не очень удачно. Кадр полу-чился невыразительный, потому что буксир прошлепал своими ко-лесами довольно далеко от лодки. Мягкову было сказано, чтобы в следующем дубле он греб поближе к буксиру, а капитану тоже дали указание не отдаляться от лодки с актером. Началась съемка второ-го дубля. Мягков прыгнул в лодку и яростно греб от берега. Он сидел спиной к буксиру и не видел, не ожидал, не мог себе даже представить того, что произойдет через мгновение. Мы, стоящие на берегу, вдруг замерли в предчувствии ужасной катастрофы. Никто не подозревал, что огромные, трехметровые в длину, чугунные ло-пасти пароходного колеса образуют недалеко от себя сильное тече-ние, нечто вроде водяного смерча-воронки, и что этот водяной вихрь неумолимо засасывает под пароход все. Буквально в течение двух секунд лодка с Андреем Мягковым исчезла под лопастями ко-леса, была погребена в волжской пучине. Капитан на мостике скомандовал «стоп-машина», но было уже поздно. Лопасти по инерции еще били по воде – правда, все медленнее и медленнее. И, наконец, остановились. Повторяю, лопасти были чугунные и каждая весила несколько сот килограммов. На поверхности воды никого и ничего не было. Мы застыли в шоке. И только киноаппарат, который забы-ли выключить, продолжал бесстрастно фиксировать это страшное событие. Наконец, через несколько секунд (минут, часов?), всплыли на поверхность раздробленные доски – то, что осталось от лодки. И стало окончательно ясно, что Андрей погиб. Прошло еще некото-рое время. Оцепеневшие от ужаса люди застыли. Жуткая пауза по-висла над Волгой. И вдруг из глубины всплыл Андрей. Он отфыр-кался и поплыл к берегу. Это было невероятно! Это было истинное чудо! Мы засуетились, забегали, кто-то бросился в другую лодку и погреб навстречу артисту, но Мягков сам успел подплыть к месту, где стояла кинокамера. Его вытащили на причал. Он дрожал от хо-лода – дело происходило осенью, вода в Волге была градусов восемь-десять. На нем не было ни царапины. Андрей позже говорил, что его спас Бог. Ибо перед съемкой он около двух часов гулял по Ипатьевскому монастырю, заходил в собор и мыслями находился наедине с Господом. Мокрого, окоченевшего Андрея быстро пере-правили на «Самару» – там был горячий душ. Надо отметить и ко-медийную деталь, которая вспомнилась позже. Когда голова Андрея появилась из водоворота, какой-то мальчик на берегу вдруг закри-чал: – Смотри, а дядя-то стал лысый! Где-то там, в глубине, вода смыла с головы Мягкова парик... Несмотря на то, что весь этот кошмар кончился благополучно, меня продолжал колотить озноб. Он не проходил весь вечер. При-знаюсь, мы крепко выпили в честь чудесного спасения Андрея Васи-льевича, но стресс был таков, что алкоголь не брал, расслабиться никак не удавалось. А в час ночи Мягкова отвезли на поезд, и он уехал в Москву. На следующий день ему надо было играть спек-такль. Так что у Андрея Васильевича теперь два дня рождения – день, когда он появился на свет, и 20 сентября, когда он родился вто-рично.
Mirani: Wega, спасибо огромное! Как всегда, очень интересно! Верю в такие случаи чудесного спасения, слава Богу, что этот замечательный артист остался жив!
Emma: Wega, спасибо!!
Леона: Wega спасибо! Это называется "кому суждено быть повешенным тот не утонет". Действительно, Божье провидение.
Надина: Wega Большое спасибо!
Бэла: Wega спасибо , рассказ просто фантастический и обнадеживающий: чудеса случаются!
Wega: Mirani, Emma, Леона ,Надина ,Бэла Рассказывает Рязанов ... Через несколько лет мой друг сценарист, драматург и поэт Михаил Львовский, который являлся давним поклонником и собирателем Высоцкого, сделал мне царский подарок: подарил мне магнитофонные кассеты (специально переписал!), где было восемь часов звучания песен в исполнении Володи. Это случилось, пожалуй, году в 76-м. Я как раз поехал в отпуск в дом отдыха. И каждый день в «мертвый час» я ставил портативный магнитофон с песнями Высоцкого и открывал для себя прекрасного, умного, ироничного, тонкого, лиричного, многогранного поэта. Сначала я слушал один в номере. Потом я вынес магнитофон на лестничную клетку, в холл, и каждый день в «мертвый час» в доме никто не спал, собиралось все больше и больше людей. Через несколько дней около магнитофона был весь личный состав отдыхающих. Двадцать четыре дня прошли у меня и у многих под знаком песен Высоцкого. Они вызывали всеобщий восторг. В холле царила тишина, в которой гремел, хрипел, страдал, смеялся прекрасный голос Володи... Я приехал в Москву потрясенный. И с тех пор стал его поклонником – окончательным, безоговорочным, пожизненным, навсегда. По приезде я позвонил ему по телефону и сказал: «Володя, ты себе не представляешь, какое счастье ты мне даровал. Я был на Пицунде и провел двадцать четыре дня рядом с тобой. Я слушал твои песни каждый день. Ты замечательный поэт, ты прекрасен, я тебя обожаю». Я наговорил ему огромное количество нежных, восторженных слов, и все они были искренни. Он засмеялся, довольный, и спросил: «А сейчас вы бы взяли меня на роль Сирано?» Я сказал: «Сейчас бы взял!» Мы оба рассмеялись и повесили трубки. В Высоцком совершенно удивительно и уникально воплотились два дарования – актерское и поэтическое. Как актер он умел перевоплощаться. Но обычно артист перевоплощается в те роли, которые сочинил драматург, будь это в театре или в кино. А Володя перевоплощался в своих песнях. Писатели, в особенности драматурги, в процессе создания произведения обязаны как бы прожить жизнь своих героев. Но в поэзии это случается крайне редко. А вот с Высоцким произошел именно такой феноменальный случай, потому что два творческих качества – актерское и поэтическое – слились. Причем по таланту каждая грань не уступала другой. И в кого и во что только не перевоплощался Высоцкий... В дни, когда я снимал передачу о Владимире Семеновиче, я перечитывал И. А. Бунина «Освобождение Толстого». И вдруг остановился на строчках, которые относятся к Льву Николаевичу. И мне захотелось привести их применительно к Высоцкому. Конечно, мне многие могут сказать: «Ну, нельзя же так. Это несоразмерные величины!..» Вероятно. И тем не менее в высказывании Бунина есть строки, которые поразительно совпадают с внутренней сутью Высоцкого. Может быть, это высказывание можно соотнести с любой незаурядной творческой личностью. Эти строки были написаны после путешествия Бунина по Индии: «Некоторый род людей обладает способностью особенно чувствовать не только свое время, но и чужое, прошлое, не только свою страну, свое племя, но и другие, чужие, не только самого себя, но и ближнего своего, то есть, как принято говорить, „способностью перевоплощаться“, и особенно живой, особенно образной (чувственной) „памятью“. Для того же чтобы быть в числе таких людей, надо быть особью, прошедшей в цепи своих предков долгий путь многих, многих существований и вдруг явившей в себе особенно полный образ своего дикого пращура со всей свежестью его ощущений, со всей образностью его мышления и с его огромной подсознательностью, а вместе с тем особью, безмерно обогащенной за свой долгий путь и уже с огромной сознательностью. Великий мученик или великий счастливец такой человек? И то, и другое...» Можно, если очень постараться, заработать звание, премию, любые правительственные награды, но невозможно без оснований заработать доброе имя, невозможно подкупить народ. Народ сам выбирает своих любимцев, своих кумиров. Почему же он выбрал Высоцкого? Володя никогда не фальшивил в своих песнях, никогда не приспосабливался. Он всегда пел правду. Он не калечил своих произведений (разве за малым исключением!) ради того, чтобы их напечатли. Он всегда оставался верен самому себе, а это в нашем исковерканном обществе было очень трудно. Особенно людям негладким, с острым зрением, даром ехидной насмешки и чувством собственного достоинства. В те времена подлинное чувство любви к Родине выявлялось в критике, в горечи и боли, а это было неугодно властям. И расцветало показушничество! На поверхность выходили показная демонстрация преданности Отечеству, квасной патриотизм, ложная, хвастливая оценка всех дел в стране. А Высоцкий своими песнями снижал этот фанфаронский пафос, он пел о пороках, язвах, некрасивостях, бездуховности. Пел в открытую, не прибегая к эзопову языку, откровенно и честно. «Ни единою буквой не лгу». В нем всегда было неистребимо желание принести людям добро, постараться их сблизить, открыть им глаза на тот ужасный мир, который их окружает. И это происходило тогда, когда образовался огромный дефицит правды, когда парадные, лакированные речи звучали со всех трибун и экранов, когда гнойники не лечились, а закрашивались гримом. Народ не мог не заметить, не мог не оценить бесстрашия и мужества Высоцкого. И поэтому народ его выбрал. Кроме того, нельзя было не поддаться Володиной искренности. Можно быть правдивым рационально, от ума, но он был очень чувственным поэтом. А также неистовым. Свои ощущения, мысли он претворял в образы, в поэтическую форму. Поэзия одевалась мелодией, а потом следовало артистичное, темпераментное, на «полную катушку» исполнение. И близкое каждому. Ведь Высоцкий одинаково нравится и академику, и колхознику, и слесарю, и кинорежиссеру. Есть еще одно обстоятельство, которое способствовало его посмертной славе. Это ранняя и несправедливая смерть. В нашем народе сочувствие к безвременной утрате развито необычайно. Думаю, это в каждом народе присутствует, но у нас, как мне кажется, особенно. Мы не можем примириться с ранней смертью Пушкина, с преждевременной гибелью Лермонтова. Нам трудно пережить кончину Жерара Филиппа, хотя он не наш соплеменник, а француз. Но то, что он умер в тридцать семь лет, чудовищно. А Джо Дассен, который ушел из жизни почти в то же самое время, что и Высоцкий, тоже в возрасте сорока двух лет. И конечно, то, что бесстрашный и честный талант был несправедливо обижен при жизни, усиливает желание огромных масс воздать ему должное хотя бы после его кончины... Владимир Высоцкий скончался 25 июля 1980 года. В эти дни в Москве проходили летние Олимпийские игры. Москва была закрытым городом, и попасть в нее из других городов в эти дни было невозможно. Но в день похорон огромные, неисчислимые толпы собрались на Таганской площади перед театром, где играл Высоцкий. И это при том, что не было некролога в газетах, что радио тоже ничего не сообщило. Лишь крошечное, в черной рамке, извещение появилось в «Вечерней Москве». Люди повисли на заборах, забрались на крыши, приспособились как-то на фонарных столбах и деревьях. На фасаде театра висел портрет Высоцкого. Потом по чьему-то распоряжению (о неисправимая страна!) этот портрет вдруг убрали. Толпа начала волноваться, скандировать: «Позор!.. Позор!.. Пор-трет!.. Портрет!..» И через некоторое время, опять по чьему-то указанию, портрет появился. И толпа, если только это слово можно употребить к траурному сообществу людей, успокоилась... Было огромное количество милиции, видимо, власти боялись беспорядков. Помимо скорби над площадью висело какое-то электрическое, какое-то чудовищное, нервное напряжение. Поскольку все советские кино– и телеоператоры были заняты на Олимпиаде (которая, кстати, из-за афганских событий бойкотировалась многими странами) и снимали, кто быстрее пробежит, кто дальше швырнет копье, кто выше прыгнет, то ни один из операторов не был послан для того, чтобы снять похороны. Кадры, которые мы собирали для передачи по крупицам, были сняты иностранными киножурналистами и присланы нам из самых разных стран: Дании, ФРГ, Австрии, Японии. Отечество в ту пору не было заинтересовано в том, чтобы прощание народа со своим поэтом осталось в нашей кинолетописи. И, следовательно, в памяти... У меня есть стихотворение, посвященное памяти Высоцкого. Приведу из него одну строфу: Но нет покойникам доверия, И их хоронит жандармерия. Иль – нерушимая традиция – Везет на кладбище милиция... (В.Гафт)
Надина: Wega Спасибо! Про про похороны почитала, как-то грустно стало....
Wega: Леонид Осипович Утесов был кумиром не одного поколения. У него не было музыкального образования и сильного голоса. У него было большее. Он пел сердцем. Надо было родится в Одессе в конце девятнадцатого века, быть немного хулиганом, петь портовым работягам под шум прибоя. Нищим актером объездить весь юг страны, петь на фронте, не теряя жизнелюбия и дара неподражаемого одесского юмора. Его любили, потому что чувствовали главное. Тепло, доброту. Верность. ... И любовь. Ее звали Еленой. Она явилась в потоках дождя и осталась с ним на полвека. С ней он пережил революцию, две войны, любовь народа и недоверие властей. Не пережил одного - смерти любимой дочери Диты. Колоритная, насмешливая, пропахшая рыбой и солеными черноморскими ветрами Одесса. 22 марта 1895 года на улице Дегтярной Мария, жена портового маклера Иосифа Вайсбейна, родила двойню. Сам Иосиф был одним из близнецов, а Мария выросла в многодетной семье. Девочку назвали Полиной, мальчика - Лазарем. Ледя, как звали его близкие, стал пятым ребенком в семье. Иосиф женился на Марии вопреки воле своего отца по горячей любви. В семье царила атмосфера любви. Может быть, поэтому и Леонид вырос однолюбом? А вот артистом он решил стать не сразу. До десяти лет он мечтал быть пожарным, а после, насмотревшись, как отец в порту отправляет товары из Одессы в Херсон, мечтал стать моряком. Однако, увлечение музыкой в Одессе повальное. Дворики, наполненные "музыкальным базаром", где торговцы предлагают нараспев товар, обожаемый Ледей военный оркестр Давингофа, играющий вальсы, и конечно, скрипка. На одном этаже с Вайсбейнами жил скрипач Гершберг, и трехлетний Ледя слушал его игру, лежа у его дверей. Отец хотел, чтобы сын стал доктором или присяжным поверенным. Но против обучения игре на скрипки не возражал, не считая, что это всерьез. Мальчик поступил в престижное училище Файга. В школе он прославился умением смешить, особенно на уроке закона божьего, и тем, что любил петь. Он пел на берегу моря под шум волн "Напрасно старушка ждет сына домой", и моряки слушали его со слезами на глазах. Когда он стал знаменитым, он говорил, что прибой всегда присутствует аккомпанементом в его песнях. В то время в Одессе были популярны кулачные бои. Ледя, не желая отставать, занялся французской борьбой. А заодно с друзьями устроил "темную" учителю закона божьего за то, что учитель отодрал его за уши. Его выгнали из училища. Он не очень переживал, целыми днями слоняясь около балагана Бороданова. Каким счастливым он почувствовал себя, когда его приняли в балаган! Кем там только не был! Гимнастом, "рыжим", зазывалой. Как-то балаган занесло в городок Тульчино. И Леонид там чуть не ... женился! Он остановился на частной квартире и однажды слег с воспалением легких. За ним ухаживала Аня, дочь хозяина. А когда он выздоровел, мать Ани, предложила в невесты свою дочь. В приданное положили портсигар, сто рублей и серебряные часы. А Леде не было и шестнадцати ("для солидности" директор балагана "увеличил" его возраст до двадцати, и звал его "Леонидом Осиповичем"). Ледя сказал, что ему нужно съездить в Одессу привести "свой гардероб". И уехал. Аня некоторое время писала ему письма, но он, не желая вводить в заблуждение девушку, не отвечал. В Одессе артист Скавронский предложил ему участвовать в своем водевиле, посоветовав взять псевдоним. Юноша пришел на берег моря, увидел утес с рыбачьей хижиной, и решил, что будет Леонидом Утесовым. В то время было много театров, гастролировавших в провинции и менявших труппу каждый сезон. И Утесов ездит с ними по городам, главное для него - стать актером. Каких только курьезов не происходило в этих гастролях! В Кременчуге ему пришлось играть врача самого Наполеона. А другого юношу загримировали под престарелого императора. По ходу пьесы Наполеон, сраженный известием о поражении, падает бездыханный. А врач, пощупав пульс, говорит: "Скончался!". Публика привыкла видеть артиста, игравшего Наполеона, в комедиях. После этой реплики в зале хихикнули. Тут Утесов ударил себя в грудь и крикнул: "Ей-богу, скончался!". Зал утонул в гомерическом хохоте. Так рождался неподражаемый Утесов-комик. Он был одним из самых красивых артистов того времени. По слухам, одна из его поклонниц покончила с собой, узнав, что он разбился в цирковом трюке. К счастью, Утесов уцелел. В конце 1913 года Леонид поступил в труппу передвижного театра Азамата Рудзевича. Предстоял переезд из Херсона в Александровск (теперь Запорожье). В Никополе - пересадка. Там Утесов зашел в кафе. Вскоре вошли еще двое. Мужчина, ехавший вместе с Утесовым на теплоходе и маленькая черноволосая девушка. Мужчина знал, кто такой Утесов и показав на него девушке, что-то ей шепнул. Они состроила презрительную гримасу. По приезде в Александровск во время репетиции на сцену вошла новая актриса... та самая, презрительно фыркнувшая на него в кафе. Это была Елена Ленская (Елена Осиповна Голдина). После репетиции Утесов пригласил ее в ресторан. Он шутил, а в юморе ему не было равных, и она уже не строила гримас. Когда вышли из ресторана, шел дождь, и он сказал: "Может быть, мое предложение покажется вам нелепым, но давайте зайдем ко мне и переждем непогоду. А потом я помогу вам найти комнату". Искать комнату не пришлось. Утесов вспоминает: "Она вошла в мою и больше из нее не вышла. Как будто бы дождь шел сорок девять лет. Она стала моей женой". В момент встречи ей был 21 год. Ему - только восемнадцать. Они любили друг друга, любили театр, и готовы были ехать на край света. Начавшаяся война опустила их на землю. Театры закрывались, но Леонид все-таки устроился актером в Одессе. Денег было так мало, что не сразу он смог выписать Лену к себе. К тому же они не были повенчаны, Загсов тогда не было, а венчать их отказались, потому что он не был приписан ни к какому военному участку. Елена ждала ребенка. Надо было что-то делать. Леониду удалось уговорить раввина повенчать их. Вскоре после свадьбы у них родилась дочь Едит. Домашние звали малышку Дитой. Шла Первая Мировая война, и Леонида призвали в русскую армию рядовым. Он служил в Одессе, бегал к жене в увольнительные, а жили они втроем на три две копейки солдатского жалования. Пережив на Украине гражданскую войну, они перебрались сначала в Москву , а потом в Петроград. Утесов завоевывал эстраду. Популярность его росла. Историки эстрады вспоминают уникальный по продолжительности ( шесть часов!) и колориту концерт под названием "От трапеции до трагедии", состоявшийся в ленинградском "Палас-театре" 2 февраля 1923 года. Утесов дирижировал хором и оркестром, пел эстрадные песни и оперные арии, играл на скрипке и гитаре, а заодно и показывал цирковые трюки! И конечно, без устали смешил публику юмористическими куплетами. В двадцатые годы он с успехом читал с эстрады рассказы Бабеля и Зощенко. Он был одним из первых "проповедников" джаза в стране, и - удивительно! - ему это не только сошло с рук, но и принесло успех. И это при том, что в Советском Союзе к джазу относились как "к буржуазному искусству". 8 марта 1929 года на сцене Ленинградского Малого оперного театра в праздничном концерте дебютировал "Теа-джаз", - театрализованный джаз-оркестр под руководством Леонида Утесова. Утесов проработал с этим оркестром около 40 лет. Возможному, Утесову помогло покровительство члена Политбюро Кагановича, который любил артиста и даже позаботился, чтобы Утесов получил в Москве шикарную ( в 100 кв. м) квартиру, а для гастролей с джазом - два комфортных салон-вагона. Но настоящую всенародную любовь Утесову принесла роль Кости Потехина в фильме "Веселые ребята". Похоже, что Сталин недолюбливал одесского артиста. За эту роль Утесову вручили... фотоаппарат, в то время как Любовь Орлова получила за роль Анюты в том же фильме звание заслуженной артистки РСФСР, а режиссер фильма Григорий Александров - орден Красной Звезды. Впрочем, отношение вождя народов к Утесову было не однозначным. До появления фильма "Веселые ребята" Леонид Утесов считался исполнителем блатных песенок. В 1934 году власти запретили исполнять в концертах и изъяли из продажи пластинки с записями многих его песен. Однако на концертах для руководства страны, где бывал Сталин, Утесов эти песни пел по просьбе самого вождя. Особенно Сталину нравилась песня "С одесского кичмана". Может быть, именно в связи со сложным отношением к нему Сталина, в 1942 году после того, как Утесов стал исполнять военные песни и отдал личные сбережения на постройку трех самолетов, названных "Веселые ребята", ему присвоили звание заслуженного артиста РСФСР. Песня в исполнении Утесова "Мишка-одессит" была одной из популярных на фронте. К семидесятилетию он стал народным артистом СССР. Трудно ли быть женой кумира? Быть в тени славы мужа, отказаться от собственной мечты стать большой актрисой, не требовать излишнего внимания. Ведь великий артист всегда занят. Уметь достойно принять друзей мужа. Утесов был знаком с Маяковским, Мейерхольдом, Зощенко, Бабелем, Качаловым, Дунаевским. Елена была на три года старше мужа, а вокруг Утесова сновали юные поклонницы, его обожали, по нему сходили с ума. В одном городе на каждый его концерт приходила красивая девушка Марина с большим букетом цветов. Когда Утесов спросил, зачем это, та ответила, что хорошо зарабатывает. Потом к нему подошла ее мать и сказала, что Марина тратит на цветы деньги, вырученные от продажи домашних вещей. Леонид Осипович компенсировал эти затраты. Соблазнов в жизни знаменитостей много. По этому поводу Утесов отшучивался. Однажды он пожаловался знакомой, что у него от бессонницы возникают мрачные мысли. Та посоветовала ему думать о самом приятном: это лучше любого снотворного. "Увы, - помрачнел Леонид Осипович, - о самом приятном мне врач даже думать запретил". Елена умела прощать его платонические увлечения женщинами. 49 лет он был верен жене. Елена Осиповна умерла в 1962 году, не дожив год до золотой свадьбы. Второй женой Утесова стала Антонина Сергеевна Ревельс, акробатка и певица, работавшая в оркестре Утесова с мужем Валентином Новицким в танцевальном номере. В 1974 году она овдовела, а через три года они с Леонидом Осиповичем поженились. Утесов очень любил свою единственную дочь Диту. Она стала актрисой и исполнительницей эстрадных песен. К дочери столь заметной фигуры, как Утесов, было пристальное внимание. Отец и дочь стойко переносили незаслуженные выпады критиков и чиновников по поводу вокальных данных певицы и недвусмысленные намеки на то, что если бы не отец, то вряд ли бы ее имя печаталось на концертных афишах. А ведь она была талантливой артисткой и певицей, имевшей свой стиль. Отец переживал травлю дочери больше, чем свои собственные проблемы. Эдит пришлось оставить родной коллектив и создать свой, новый. Но беды на этом не кончились. Из-за предвзятого отношения критиков, умело созданный ореол "дочери своего папы" привел к тому, что ее концерты не собирали полных залов. Отцу пришлось пережить свою дочь. Едит умерла от лейкемии 21 января 1982 года. На ее похороны пришло столько ценителей эстрады (почему не при жизни?!), что потрясенный утратой дочери Леонид Осипович с горечью заметил: "Наконец, Дита, ты собрала настоящую аудиторию слушателей". Леонид Осипович прожил после смерти дочери всего полтора месяца. 9 марта в 7 часов утра 1982 года он умер в военном санатории "Архангельское". Он пришел в этот мир в весенний месяц март, принес с собой жизнестойкость одесского мальчишки, поэта по сути, хулигана по характеру, человека чести по призванию, поющего под беззвучный аккомпанемент прибоя с берега родного Ланжерона. Он умер почти в тот же день, когда и родился (по старому стилю). Последние его словами были: "Ну, все...". Наступило третье тысячелетие и песенки про подругу верную, кобылку Марусю, про самовар и Машу, перепевает новое поколение звезд эстрады, подправляя "под рок". Значит, не "все"...
Надина: Wega Спасибо за ваши рассказы
Mirani: Wega, большое спасибо! Я прочитала сразу про Высоцкого и затем про Утёсова - великие люди жили и творили в XX веке, мы должны помнить их и ценить!
Wega: Негритянский актер Айра Олдридж обладал бешеным темпераментом. Его коронной ролью был Отелло. В финальной сцене у него изо рта шла пена, глаза наливались кровью. Исполнительницы роли Дездемоны панически боялись играть с ним. Московский театрал как-то поинтересовался у Олдриджа, как прошли его гастроли в Москве. На что Олдридж ответил, что Дездемона очень нервничала. И добавил: "Все эти слухи сильно преувеличены. Я сыграл Отелло более трехсот раз. За это время задушил всего трех актрис, зарезал, кажется, одну. Согласитесь, что процент небольшой. Не из-за чего было так волноваться вашей московской Дездемоне". Долгие годы в Одесском театре работал доктор Копич. Он помнил самого Олдриджа: - Как он играл Отелло! Разве вы, теперешние, можете себе представить? Как он душил Дездемону! Дамы, присутствовавшие в театре, которых мужья подозревали в измене, падали в обморок. А я бегал от одной к другой и давал валерьянку. Вот это было искусство! Москва. Год 1924-ый. Последний спектакль А. Южина в Малом театре. Актер прощается со сценой, которой послужил почти 50 лет, в своей любимой роли Отелло. В роли Дездемоны молодая, импульсивная, темпераментная Е. Гоголева. После спектакля один из дипломатов сказал: "Я ужасно волновался весь последний акт, как бы эта бешеная Дездемона не задушила бедного старичка Отелло". Москва. Заезжая труппа давала в Михайловском манеже "Тараса Бульбу". В сцене, где Тарас убивает своего сына, Бульба мучительно долго стаскивал с плеча зацепившееся ружье, приговаривая: "Подожди, Андрий, вот сейчас я тебя убью!" Бедняга Андрий терпеливо ждал пока его убьют, а ружье все никак не поддавалось. Наконец распутав ремень, Тарас воскликнул: "Я тебя породил, я тебя и убью!" - и нажал курок... Не тут то было, осечка. "Погоди, Андрий, я тебя сейчас убью! Я тебя породил, я тебя и убью!" - запричитал снова Тарас Бульба, тщетно нажимая на курок под гомерический хохот зала. Наконец, за кулисами кто-то сжалился и ударил доской об пол, имитируя выстрел... Увы, в этот момент отчаявшийся Тарас Бульба уже рубил сына саблей. Провинциальный актер по фамилии Спиридонов, товарищи по сцене его звали просто Спиря, ролей некогда не знал, да и с пьесами, в которых играл, был знаком мало. В некой мелодраме в первом акте Спиря должен был убить одного из героев, но, не имея представления, кого именно, набросился на первого попавшегося: - Так умри, злодей! - замахнулся кинжалом и услышал тихий шепот: - Не меня, не меня, Спиря. Спиря подбежал к другому: - О, коварный! Так это ты? - и снова слышит: - Не меня, Спиря! Он к третьему - опять не тот. Тогда, не долго думая, Спиря проткнул кинжалом себя и упал замертво. Забавно, что после этого он продолжал играть еще четыре акта. Провинциальный театр не нашел статиста на роль покойника в гробу. Наняли отставного солдата. Немолодого, бывалого и с роскошными усами. Ну, идет спектакль. Солдат лежит в гробу. По бокам, как положено, стоят две свечки. Свечи горят, и одна из них капает на шикарный солдатский ус. Тут "покойник" поднялся, загасил свечу и преспокойно улегся обратно в гроб. Вагнер пригласил Мейербера на премьеру "Тангейзера" в Парижской Гранд-Опера. "Что скажете, маэстро?" - спросил Вагнер после спектакля. Вместо ответа Мейербер показал на спящего в зале зрителя: "Смотрите сами". Вскоре после этого была поставлена опера Мейербера, на которую автор в свою очередь пригласил Вагнера. "Каковы впечатления?" - спросил на этот раз Мейербер. Торжествующий Вагнер указал на спящего зрителя: "Смотрите!" - "А, этот? - не задумываясь среагировал Мейербер. - Этот спит еще с того вечера, когда шел ваш "Тангейзер". Когда в Петербурге с громадным успехом впервые прошла "Прекрасная Елена" Оффенбаха, какой-то провинциальный антрепренер прислал в столичную театральную библиотеку запрос относительно стоимости оркестровки, партитуры и либретто этой оперы. Библиотека ответила, что оркестровка и партитура стоят 300 рублей, а либретто 50 копеек. Тогда антрепренер телеграфировал: "Высылайте либретто, музыку подберем сами" Богатый купец выстроил театр, пригласил известного режиссера А. Яблочкина, который, смотрев помещение, заявил, что это не театр, а коробка. - Помилуйте, - возразил купец, - не коробка, а настоящий театр из хорошего теса! - А резонанса почему нет? - Чего нет? - Резонанса. - Ах, черти! Ах, канальи! Яшка! Яшка, почему резонанса нет? - разбушевался купец. - Завтра же чтобы из Парижу выписал! Михаил Чехов при поступлении в Московский Художественный театр получил от Станиславского задание: изобразить окуророк. Ну и что, поплевал на пальцы и с изящным шипением придавил ими свою макушку - "загасил окурок". Станиславский был покорен. Харьков. Опера "Аида". На сцене Аида и ее отец - царь эфиопов. Дуэт царственной пары уже закончен, а Радамеса все нет. Исполнитель роли Радамеса запил в соседнем ресторане "Ялта". Эфиопский царь огляделся в отчаянии и его осенило. Красивым речитативом он сказал дочери: "Напрасно мы ждем Радамеса, сегодня он к нам не придет". И царь с дочерью величественно удалились за кулисы. В Академическом театре драмы имени Пушкина шел "Великий государь" В. Соловьева. По ходу действия на сцену выбегал гонец со свитком в руках. "Читай!" - велел грозный царь. Артист разворачивает свиток и с ужасом обнаруживает, что текста на нем нет. Гонец терялся недолго. "Я грамоте, великий государь, ведь не обучен", - заявил артист. Вертинский давал концерт в маленьком клубе Минска. Перед выступлением они с пианистом М. Брохесом решили опробовать звучание рояля. Оказалось - жуть. Позвали директора, тот развел руками. Вздохнув, сказал: "Александр Николаевич, это исторический рояль - на нем отказался играть еще сам Шопен." Малый театр. На сцене Ермолова. За кулисами выстрел - застрелился муж героини. На сцену вбегает актер А. Южин. Ермолова в страшном волнении: "Кто стрелял?" Южин, не переведя дыхания, вместо "Ваш муж!" выпаливает: "Вах мух!" Ермолова повторяет в ужасе: "Мох мух?" - и падает без чувств. Однажды Станиславский в "Трех сестрах" в роли Вершинина, представился актеру Лужскому, игравшему Андрея Прозорова: "Прозоров". Тот поперхнулся и ответил сдавленным голосом: "Как странно - я тоже". Актер, не зная текста, схватил у суфлера чужую реплику и, обращаясь к актрисе, игравшей его тетушку, выпалил: "Как! Вы даже не хотите назвать меня тетенькой?" - "Нет, это вы не хотите назвать меня тетенькой", - отвечала актриса. Громовой хохот накрыл зал. Студенты потом долго кричали с галерки: "Тетеньку, тетеньку!" В оперном театре Казани на контральтовых партиях служила некая примадонна. Она была непомерно толста. Как-то на масленицу давали "Жизнь за царя". Примадонна в роли Вани, а публика была веселая. Когда она пропела: "Бедной конь в поле пал...", из зала отчетливо донеслось: "Еще бы, когда на нем прокатилась такая туша!" В Тамбове в конце прошлого века в местном театре "Дон Кихота" заменили по какой-то причине на "Ревизора". Предупредили всех, забыли только про актера, роль которого состояла всего из одной фразы. Представьте эффект, когда в столовую Городничего вошел человек в испанском костюме и, обращаясь к Хлестакову, произнес: "Синьор, мой господин вызывает вас на дуэль!" Один таганрогский артист отличался большим темпераментом. На репетиции он заявил режиссеру: - С этой декорацией я не могу играть: мне надо уйти в глубину вместе с войском - на задней декорации должна быть арка или свободные ворота. - Ну, так вы, друг мой, уйдите направо или налево за кулису, - посоветовал режиссер. Но на спектакле актер так вошел в роль, что с возгласом: "За мной, мое храброе войско!" повернулся к задней декорации и рассек бумажный задник. Когда храброе войско проследовало за своим отважным предводителем в появившиеся "ворота", публика увидела другую, не менее интересную картину - женские гримуборные. Одесса. Идет пьеса Ж. Дюморье "Трильби". По ходу действия Свенгали сообщает другому персонажу свой адрес: "Улица Тюильри, 16". И вот на одном из представлений актер оговорился и назвал другой номер дома. На что из зала последовала реплика педанта-одессита: "Свенгали! И давно это вы поменяли квартиру?" Во МХАТе шел "Юлий Цезарь" по Шекспиру. Статист по действию выносит свиток и передает его Станиславскому, игравшему Брута. И вот как-то раз статист куда-то исчез. Немирович-Данченко велел срочно переодеть рабочего сцены на замену. Рабочий вышел на сцену со свитком и громко сказал Станиславскому: "Вот, Константин Сергеевич, вам тут Владимир Иванович передать чегой-то велели". Актер Иванов-Козельский плохо знал пьесу, в которой играл. Как-то выходит он на сцену, а суфлер замешкался. Тут актер увидел старичка, который вчера изображал лакея и, чтобы не было заминки в действии говорит ему: "Эй, голубчик! Принеси-ка мне стакан воды". Старичок с гордостью ответил: "Митрофан Трофимович, помилуйте, я сегодня граф-с". Немирович-Данченко как-то был на балете Астафьева "Пламя Парижа". Рядом сидел пожилой колхозник, который с восторгом воспринимал все происходящее на сцене. Только удивлялся: оперный театр, а совсем не поют. Немирович-Данченко терпеливо объяснил ему, что балет - особый жанр, в котором только танцуют. В это время хор запел "Марсельезу". Колхозник повернулся, укоризненно покачал головой и произнес: "А ты, видать, вроде меня - первый раз в театре-то". Одна труппа обычно не возила в гастроли актеров на мелкие роли. Их набирали из местных любителей. И вот один любитель получил роль лакея с единственной фразой: "Монсеньор, немой явился". Актер был взволнован близозтью столичных знаменитостей и, желая хоть как-то продлить свое существование на сцене, он произнес: "Монсеньор, немой явился... и хочет с вами поговорить". Опытный монсеньор, в попытке дать возможность исправить ситуацию, поинтересовался: "А вы уверены, что он немой?" - "Во всяком случае, он сам так говорит, монсеньор", - "нашелся" любитель. В уездном городе N. антрепренер получил счет от бутафора: "За прокат живого ребенка для похищения - 75 коп., детская присыпка для молнии и железный лист для грома - 60 коп., четыре берданки для индейцев - 2 р., прокат белой жилетки для миллионера - 40 коп., кислые щи заместо шампанского - 4 коп. и статисту Федорову за изображение собачьего лая и ветра с дождем - 50 коп. Итого за всю иллюзию - 3 р. 20 коп." Женщины жаждут главных ролей, лучше всего тех, которые значатся на афишах в заглавии пьсы. Так, некая примадонна потребовала у режиссера в спектакле "Хижина дяди Тома"...роль Хижины, так как "будучи представительницей прекрасного пола, взять на себя роль дяди Тома она не может".
chandni: Wega Спасибо за очередную замечательную подборку! Смеялась от души.
Mirani: Wega Спасибо, что чередуете серьёзные истории с такими лёгкими и смешными!!!
Marusia: Wega пишет: Елена умела прощать его платонические увлечения женщинами. 49 лет он был верен жене Спорное утверждение. Тем более что достаточно известна история с телегой дров (я её знаю в нескольких интерпретациях). Из воспоминаний кинодраматурга Льва Аркадьева ТРЕТИЙ - НЕ ЛИШНИЙ С Леонидом Осиповичем Утесовым я познакомился в моей родной Одессе. Встречаю в гостинице "Красная" своего земляка, композитора Модеста Табачникова, прилетевшего из Москвы, как и я, на празднование 20-летия освобождения Одессы. "Поехали! - говорит. - Выступим втроем. Дядя Ледя уже в машине". Берет меня решительно за руку и - в машину. Сидящий рядом с шофером пассажир обернулся, улыбнулся, и я ахнул: а "дядя Ледя"-то - сам Утесов! "Вы из Николаева?" - почему-то спросил он. "Не-ет..." - промямлил я. "Понимаете, - сказал он, и в глазах его запрыгали веселые чертики, - однажды двое поспорили: один говорит: "Назови мне хотя бы трех приличных людей в Одессе". Второй отвечает: "Пожалуйста! Сколько угодно... Гершкович - раз, Файнштейн - два... А третьего из Николаева можно?" Мы смеемся - Табачников нашел-таки "третьего" в Одессе... Нас привезли в Дом офицеров на Пироговской. Зал полон. Сегодня "Устный журнал". Наша страница - "Москвичи в гостях у одесситов". Первым выступил я, рассказал о съемках фильма "Одесские каникулы", о подвиге подростков в обороне города, в которой участвовал и я. Табачников, как бы продолжая, сел за рояль и заиграл что-то из своего репертуара. Утесов сначала тихо подпевал, а потом - во весь голос и с такой болью: "Одессу покидает последний батальон..." Ах, Леонид Осипович, дядя Ледя! Какое же надо иметь сердце, чтобы так петь!.. После нашего выступления хозяева угощали нас вкуснейшими блюдами, а Утесов всех нас - уморительными байками. Главное - знаменитая утесовская интонация. И глаза, в которых то озорство, то вдруг слезы, то снова "подначка". А мы хохочем, чуть со стульев не сползаем... Трудно вспомнить все - он ведь был неиссякаем, да и давно это было. Но кое-что все-таки запомнилось. ...Одна дама-одесситка обратилась к нему с просьбой проверить сына, получится ли из него музыкант. "Нет, - заявил Утесов. - У вашего сына нет слуха". - "А зачем ему слух? - удивилась она. - Он же будет играть..." ...Ночью он увидел на дороге "голосующую" женщину с ребенком. Остановил машину: "Садитесь". Она узнала его и шепчет мальчику: "Смотри внимательно! Это Утесов. Когда он умрет, ты всем будешь рассказывать, что ехал с ним в одной машине". ...Запомнились и утесовские анекдоты. Например, вот этот: Лилипут попросил продавщицу: "Мне колбасы, двадцать граммов". "Не обожрешься?" - огрызнулась она. "Не хамите, - предупредил лилипут, - а то заставлю нарезать..." Вечер, посвященный юбилею освобождения Одессы, проходил в оперном театре. Все в городе знали, что в театре будет Утесов, и попасть туда в тот вечер было невероятно трудно. Перед началом ко мне подошел озабоченный вице-адмирал Илья Ильич Азаров, бывший член Военного совета Одесского оборонительного района, и мрачно сообщил, что секретарь обкома не хочет давать слова Леониду Осиповичу. Это же, говорит, праздник освобождения Одессы - при чем тут Утесов! "Но вы же сами его пригласили из Москвы на юбилей!" - возмутился вице-адмирал. "Ошибочка вышла", - парировал партийный босс. Азаров был человек прямой и сказал, что народ пришел не на встречу с секретарем обкома, а чтобы увидеть и услышать Леонида Утесова. И предупредил, что иначе он сам немедленно уйдет отсюда. Сошлись на том, что Утесов выступит последним. Торжественная говорильня длилась до полуночи, люди изнывали от жары, духоты и скуки. Но ни один человек не ушел - все ждали встречи с Утесовым - многие своего великого земляка никогда "живьем" не видели. В тот вечер зал в едином порыве вставал два раза - когда исполнялся "Интернационал" и когда на сцену вышел Утесов. Прошли годы. Кто в Одессе помнит фамилию того обкомовского секретаря? Зато в Одессе есть улицы - имени Утесова (бывш. Треугольный переулок) и имени Азарова. ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ И была еще одна встреча - через двадцать лет. Я приехал в Дом творчества кинематографистов, что в Матвеевском. Директором Дома был тогда... бывший начальник гулаговского лагеря строгого режима. Он глянул на мою путевку и меланхолически произнес: "На три недели? Это не срок..." Но те три недели, что я там "отсидел", были одними из счастливейших в моей жизни. Еще бы - меня посадили в столовой за один стол с Леонидом Утесовым! Компания собралась отменная. За этим же столом оказались и два моих старых друга-одессита - режиссер Марк Орлов (один из будущих постановщиков киносериала "Петербургские тайны") и Константин Славин - один из лучших сценаристов документального кино. Ежедневно мы трижды садились за стол, и это были три моноспектакля Утесова. Его слушали не только мы, но и все, кто находился в столовой. Даже приходили загодя, чтобы не упустить чего-нибудь. Он говорил: "Мне нужны уши". И "уши" были. "Моноспектакли" продолжались и после еды - в коридоре или холле, и нередко до того времени, когда надо было снова возвращаться в столовую. Я как-то спросил его: - У вас наверняка было много поклонниц? Жена не ревновала? - Нисколько, - ответил он. - Она даже помогала им. Учтите: таких жен не было, нет и не будет. Однажды я увлекся певицей - одной нашей солисткой и свободные вечера иногда проводил у нее. Время было зимнее, дом, где она жила, деревянный, холод собачий. Как-то смотрим - во двор въезжает телега с дровами. "Что это? - удивилась она. - Я не заказывала". - "Вам прислали в подарок..." Когда я вернулся от той певицы домой, жена спросила: "Ленечка, тебе сегодня было тепло?". http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200003230531001
Wega: Marusia ! Вряд ли я знаю больше тебя. Про дрова, конечно, слышала. И про знакомство в поезде тоже, и про портрет, хранящийся хотя и не тайно, но неприкосновенно. Кто может, утверждать, где правда, где вымысел! Время ушло, и нет, выражаясь юридическим языком, ни фигурантов, ни свидетелей! Да, и нужны ли они?! Утёсов был и остаётся легендарным человеком. Обаятельный, талантливый, успешный....! Могли ли женщины не обожать его?! Мой папа рассказывал, что в войну купил на рынке его пластинку (на рёбрах) с песней "С Одесского кичмана" за огромные тогда деньги и был безмерно счастлив! Да, и тогда "не хлебом единым" жил человек! Видимо, в трудные времена это приобретает особенную значимость! Думаю, что благодарная память потомков - лучшая награда!
Wega: Актер театра имени Горького Луспекаев не терялся в любой ситуации, и не только на сцене. Как-то на гастролях в Кисловодске актеры отправились на выездной спектакль в Пятигорск. Когда поезд подошел к перрону, стало ясно, что толпа с только что окончившихся скачек не даст актерам выйти. Тогда Луспекаев кинулся к дверям и завопил: "Стойте, стойте! Здесь сумасшедших везут! Дайте пройти!" Толпа оторопела и расступилась. А Луспекаев командовал: "Выводите! Осторожно выводите". И вывел... Милославский очень любил эффектные сцены и шикарные выходы. Любимой ролью была роль кардинала Ришелье. Была там сцена, где король и придворные долго ожидают кардинала, как вдруг докладывают: "Кардинал Ришелье"! Все замолкают, эффектная пауза - и торжественно появляется Ришелье. Роль слуги, который выкликает эти два слова, была поручена молодому актеру. Милославский его нещадно муштровал, заставляя без конца повторять реплику: "Кардинал Ришелье"! Бедняга-актер жутко волновался. И вот спектакль... Король и двор замолкают... Небольшая пауза... И слуга выпаливает: "Радикал Кишелье!" Милославский в бешенстве выскакивает на сцену и набрасывается на несчастного: "Ришелье! Ришелье! Ришелье! И не радикал, а кардинал! Кардинал, каналья!" Актер Милославский играл умирающего Моора в трагедии Шиллера "Разбойники" и говорил очень тихим, "умирающим" голосом. С галерки закричали: "Громче!" Ничуть не смутившись, Милославский пояснил в полный голос: "Моор умирает, громче говорить не может". Одна провинциальная примадонна отличалась чрезвычайно вздорным и скандальным характером. На репетиции "Тоски" Пуччини она умудрилась до того разозлить рабочих сцены, что они решили ей отомстить. Финальная сцена. Флория Тоска бросается со стены замка. Обычно за декорациями подкладывали мягкие маты, на которые и приземлялась примадонна. Но в этот раз рабочие вместо матов для "любимой" актрисы установили батут. И, к вящему изумлению публики, примадонна некоторое время болталась туда-сюда в воздухе, вместо того чтобы разбиться о камни. Екатерина Семенова надумала сыграть бенефис с оперной певицей Софьей Самойловой в комедии И. Крылова "Урок дочкам". Обе матери семейств в почтенных летах и телах. По окончании драматург сказал: "Что ж, обе как опытные актрисы сыграли очень хорошо. Только название комедии следовало бы поправить: это был урок не дочкам, а бочкам". Станиславский играл Аргана в "Мнимом больном" Мольера. На одном спектакле прямо на сцене у него отклеился нос. Он стал его прикреплять обратно на глазах у зрителей и приговаривать: "Вот беда, вот и нос заболел. Это, наверно, что-то нервное". В Александринском театре готовились к гастролям знаменитого М. Щепкина. Актер Боченков, который играл те же роли, что и Щепкин и очень опасался соперничества, мрачно шутил: "В Москве дров наломали, а к нам щепки летят". Некий провинциальный актер играл роль Чацкого, не выпуская из рук стакан с чаем. - Помилуйте, зачем же вы все время с чаем? - поинтересовались у него. - А помните у Грибоедова кто-то говорит про Чацкого: "Чай, пил не по летам", - ответил местный знаток. У эстрадного артиста Хенкина на спектакле в театре случился сердечный приступ. Когда "скорая" привезла его в больницу, врач поинтересовался у больного: "На что жалуетесь?" Больной приоткрыл один глаз и сказал: "На репертуар!..." Начало актерской карьеры Александра Панкратого-Черного нужно отсчитывать со съемок эпизода, где Панкратова-рабочего из огня спасает Михалков-экскаваторщик. На незадачливом рабочем были надеты валенки, которые от огня натурально закипели. Никита Михалков упавшую вышку, которой был придавлен бедолага, своим экскаватором сумел подцепить дубля с десятого (еще бы, он в кабине этой машины был в первый раз!), а Панкратов в это время орал и матерился совершено по-настоящему. Никто ничего не понял и решили, что это он так замечательно в роль вошел. Рассказывает Панкратов-Черный: «Как-то я снимался в Одессе (в фильме "Зимний вечер в Гаграх"). Я всегда думал, что там обитают очень веселые люди. Оказалось, наоборот - очень серьезные. Я там танцевал чечетку "по- панкратовски". Так одна бабушка с ведром в руках целый день наблюдала мои мучения и с жалостью спросила, сколько мне за это кидают денег. Ну я пошутил: мол, 27 копеек. Она же, приняв это всерьез, призвала одесситов раскошелиться и дать мне по 3 рубля. И стали подходить люди и предлагать деньги. Но я отказался, конечно». В картине «Десять лет без права переписки» Владимира Наумова Александр Панкратов-Черный очень натурально сыграл одноногого инвалида войны. Хорошо сработал и оператор фильма, снимая кадры, когда Панкратов-Черный отстегивает искусственную ногу, снимает деревянный протез — получилась полная иллюзия того, что герой и в самом деле инвалид. Потом, когда пленку проявили, к артисту подошли девушки из лаборатории со словами сочувствия: мол, мы теперь понимаем, почему вы после фильма «Зимний вечер в Гаграх», где так здорово отбивали чечетку, больше не танцуете. На одной ноге не очень-то поскачешь... Пришлось артисту задирать штанину, чтобы доказать, что он не одноногий. Знакомые Панкратова-Черного стали замечать его в компании известных банкиров и воротил фондовой биржи. — Да ты никак с миллионерами подружился? — спрашивали его в ресторане Дома кино — Одолжи, кстати, сотню зеленых... — С миллионерами очень выгодно дружить, — ответил Панкратов-Черный. — В отличие от вас они никогда не просят взаймы.
Hloya: Wega пишет: Малый театр. На сцене Ермолова. За кулисами выстрел - застрелился муж героини. На сцену вбегает актер А. Южин. Ермолова в страшном волнении: "Кто стрелял?" Южин, не переведя дыхания, вместо "Ваш муж!" выпаливает: "Вах мух!" Ермолова повторяет в ужасе: "Мох мух?" - и падает без чувств. Гениально!!!!
Надина: Wega Спасибо, я люблю смешные истории об актерах!
Mirani: Wega, спасибо! Очень интересно и забавно!
Wega: Евгений Весник рассказывает о себе: Есть актеры смешливые, есть несмешливые. Я отношусь к числу тех, которых трудно рассмешить. А я сам рассмешить умею. Мой лучший розыгрыш - в спектакле «Ревизор». Я играл Городничего. Это одна из самых сложных ролей в мировой драматургии. Я люблю импровизировать. У Гоголя есть такой текст: «Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины! Пришли, понюхали - и пошли прочь». А какой величины? У Гоголя не сказано, какой величины. И я воспользовался: каждый спектакль, а я сыграл шестьсот с чем-то спектаклей, я показывал то на тумбочку, то на стул, то на табуретку, то на свой живот, то на голову, то на полруки, то на плечо. Вдруг мне пришло в голову... Стоит Владиславский, народный артист СССР, потрясающий артист, и вдруг мне взбрендило: (показывает рукой, имея в виду Владиславского – прим. ред.) «...неестественной величины». Владиславский бедный (Весник мычит, давясь от смеха, – прим. ред.) и ушел, рассмеялся. Но самое смешное не это, а то, что когда доходило до этого текста, я уже зарекся показывать в его сторону что-либо. Я за спиной слышал, как он уже рефлекторно смеялся. Была масса розыгрышей. Были и хулиганские. Я за всю свою жизнь не рассказал ни одного анекдота. Все смешное, что я рассказываю – это жизнь. Это подсмотренное мною в жизни, переработано мною как актером. Хотя когда нужно соревноваться с кем-нибудь, то я рассказываю один анекдот и выигрываю состязание. О первом выходе на сцену: Я играл офицерика на балу в «Горе от ума». Сидят на заднем плане Яблочкина, Рыжова. Я должен выйти, повернуться спиной к зрительному залу щелкнуть каблуками и, пройдя метров шесть по сцене, замереть у колонны. Нам говорили, что офицеры щупали спиной, чтобы спина полностью прилипала к стене. Я так прилипал и стоял. Это до войны было. Я только начал перед самой войной. И вдруг ко мне идут артисты Сускин и Телегин. Подходят ко мне, у меня ноги трясутся - первый раз на сцене Малого театра. Тут Яблочкина, Царев впереди Чацкого играет. Сускин и Телегин подходят ко мне, становятся спиной к зрительному залу. Вы никогда не услышите, если негромко говорить. Они говорят мне: «Вы – Чацкий?». Я тоже, как Владиславский, (мычит, – прим. ред.) и ушел со сцены. Потом я подошел к ним в антракте: «Ребята, вы что? Я вас умоляю, я первый раз на сцене!». «Больше этого не будет», - они мне сказали. Через неделю опять спектакль. Идут, сволочи. Подходят и говорят: «Вы не знаете, где туалет в доме у Фамусовых?». Я опять: ха-ха-ха! и ухожу. Думал, что все, меня прогонят. Прибегает режиссер Алексеев Сергей Петрович говорит: «Молодец! Молодец! Так и надо! А то что, как пень стоять! Правильно! Постоял, посмотрел, посмеялся и ушел. Молодец! Победа творческая твоя». Вот мой первый выход. О начале карьеры: Я очень волновался. Во-первых, я поступал в Театр Вахтангова. Это очень смешная история. Там была такая Вера Константиновна Львова. Она сказала: «Вы профнепригодны. У Вас нет темперамента». Потом, через много лет, я подружился с Колей Гриценко – гениальный артист. Он говорит: «Да, что ты, дорогой! Когда я ей сдавал экзамен, то она тоже мне сказала: "Вас ждут заводы". А Этушу она сказала: "Понимаете, во-первых, национальность, а во-вторых, у Вас плохой "с"». А потом все трое мы стали народными артистами Советского Союза. Спасибо Вере Константиновне Львовой за то, что у нас появилась дополнительная энергия хоть что-то доказать. Когда я создаю роли, то у меня всегда есть прототип. Я иначе не работаю. Я очень завидую актерам, не буду называть имен, очень известным актерам, которые не создают никаких образов. Они меняют костюмы и играют сами себя. Один знает, что он симпатичен, другой артист знает, что он очень смешной. А ведь назначение профессии артиста не в этом. Ведь идеальный артист тот, кто никогда не повторится ни в одной роли. Ведь образы предлагает автор. Образ - человек определенной эпохи, определенного нрава, определенных взаимоотношений с людьми, с обществом, с государством и так далее. Так причем же моя индивидуальность? Надо создавать образ: по-другому жить, дышать, ходить, мыслить, в разных ритмах, темпах, с разной системой оценок, размышлений. Это очень сложная кухня, о которой не думают. Великие актеры потрясали всех тем, что их не узнавали. То, что делал Николай Черкасов, Степан Кузнецов в Малом театре, уму не постижимо! Я всегда остаюсь самим собой, но я считаю необходимым подчинить себя роли. Когда я играю Городничего, это не я, а я себе вообразил, что это Кутузов, на собрании с генералами. И сразу вырастает фигура. Двадцать два года я играл. С каждым спектаклем я все больше углубляюсь. Там бездонные возможности находить новые, все более глубокие вещи. Я не знаю, удастся ли мне, но я мечтаю сыграть, прочесть «Ревизора» так как там написано. Какие ремарки у Гоголя, какое описание действующих лиц! Я хочу все это донести на радио. Это люди, такие же люди, как все, но они живут в определенных социальных обстоятельствах. Уход из театра: Меня никто «не ушел» из театра. Я был ведущим актером. Я был ведущим режиссером. У меня семь постановок в Малом театре. Я играл главные роли. Меня не так просто «уйти». У меня есть звание народного артиста СССР, ордена. Я перед Родиной чист. С государством я дела не имею. Дело в том, что когда моя учительница Анна Дмитриевна Тютчева приучила нас ходить в хорошие театры, с седьмого класса, я полюбил Малый театр. Рыжова, Яблочкина, Турчанинова, актеры - Сашин-Никольский, Владиславский, Зубов, даже Царев и Ильинский - они создали для меня сказку о театре. Я хотел только в таком театре работать. Я был счастлив. Я был счастливым человеком, что я попал в этот соус, в этот коктейль. Я ходил, смотрел на них, как на иконы. Я вставал, когда они появлялись. Я жил этим. Я перед ними преклонялся. Это культура! Кто я? - Шпаненок, оставшийся без родителей. Я набирался ума, манеры поведения, отношения к театру, к искусству. И вдруг все это ушло. Я оказался вне моей мечты. Я оказался в окружении очень хороших актеров, но чувство ощущения превосходства старшего гениального товарища, породистых настоящих русаков, - незаменимо. И вдруг этого нет. И я, человек решительный, волевой, сказал «Все! Стоп», - и подал заявление. Содержание моего заявления таково: «В связи с тем, что я учился и работал в другом Малом театре, я прошу меня от работы в данном Малом театре освободить». Так что не надо говорить, что «меня ушли» из театра. Меня это обижает очень серьезно. Не на того товарища напали: «меня уйти» можно только тапочками вперед или в тюрьму.
Mirani: Wega, спасибо! Как всегда очень познавательно и интересно! (а это, случайно, не из передачи, которую недавно по "Культуре" показывали? ) Так жалко, что такие личности уходят!
Wega: Mirani Очень может быть, что именно так и есть! Сама я эту передачу не видела, но на ТВ был цикл передач, в котором о рассказывал о своём творчестве, об актёрах и т.п. Некоторые из них мне удалось посмотреть. Но, мне очень повезло! Я была на встрече с ним в Доме актёра, где он не просто рассказывал, но и невероятно интересно и забавно показывал различных людей: мимику, походку.. Он, действительно, был прекрасный импровизатор.
Надина: Wega спасибо, очень интересно.
Wega: Е.Я.Весник рассказывает о себе. О родителях: Я не умею говорить дежурных слов, я не умею врать... Я могу не договорить, но врать я не могу. Это моя линия, и по этой линии я всегда общался с людьми. Я никогда не общался с людьми и чиновниками, которых я не принимаю. Моя жизнь сложилась удивительно разнообразно и интересно. Когда мне было два с половиной годика, то моего отца, который прошел всю гражданскую войну, в 26 лет дослужился до армейского комиссара первого ранга, а это четыре ромба, по-нынешнему – маршал, послали в Америку для приобретения технических вещей, машин для будущего Криворожья, для Магнитки, для Днепрогэса, для Запорожья. Так я очутился в Америке. Общался там с ребятишками. Стал лопотать по-английски не хуже, чем по-русски. И когда мы уезжали оттуда, мне было пять лет. Моя мать сказала, что когда мы садились на пароход по возвращении на родину: «По-моему в это мгновение зародился как артист. У тебя была температура, я тебя просила не ныть, взяла тебя на руки, и если дядя спросит, почему ты такой мрачный, просила ответить, что ты не хочешь покидать Америку». Когда мы дошли до контролера, он на английском мне говорит «А Вы, сэр, почему такой мрачный?». Я ответил, что мне жалко покидать Америку, у меня здесь хорошие друзья. Вдруг я спел шансонетку: «Я ковбой, я ковбой, я до тех пор ковбой, пока мне отдаются девочки». Пятилетний человек! Он засмеялся, этот дядя, и пропустил меня с улыбкой. Мало того, допел со мной последнюю фразу. После этого возвращения отца назначили послом Советского Союза в Германию. Я там провел четыре с половиной года. Жил я в пансионате для детей дипломатического корпуса, отца почти не видел. Иногда на каких-то праздниках, на елке, мы встречались, собирались все дети. Там я встречался с Ольгой Аросевой (ей было пять лет). Я участвовал в политической борьбе: мы, пацаны, ходили, срывали номера разных партий. У нас называют партии, а там были номера. Я уж не помню, какие. У коммунистов был такой-то номер, у фашистов, по-моему, был пятый номер. И мы ходили и срывали эти ненавистные номера. Это был 1932 год. Канун прихода Гитлера. После я попал в Кривой Рог. Отец был первым директором «Криворожстали». Это очень большое дело! Он сам руководил строительством. Я очень редко его видел. Яков Ильич был членом ЦК Украины, получал партмаксимум. Он был большим человеком и получал оклад ведущего рабочего. Он стеснялся надеть новый костюм и ездил на трамвае и грузовиках с рабочими. Он ходил на свадьбы рабочих, на новоселье. Я помню, как я вырезал ножницами занавески на окна из газет. Это был бессребреник абсолютный. Его в 1934 году наградили орденом Ленина. А с войны у отца было еще два ордена Красного Знамени. Моя мать получила орден за устройство быта рабочих. Называлась «Инициатор движения жен ИТР». И вот в 1937 году арестовывают моего отца. Мы приехали в Москву, и в ноябре после обыска сумасшедшего арестовали мою мать. Я остался один. В 14 лет уже многое понимаешь. Когда уводили маму, она сказала: «Женя, запомни на всю жизнь, твои родители – честные люди». Потом была война, я отвоевал, тоже заслужил много боевых наград, не стремился повышаться в званиях, потому что было бы труднее демобилизоваться. Я ушел на фронт со второго курса училища Щепкина при Малом театре. И только через год после разоблачения Сталина, когда начались реабилитации, мы узнали, что мой отец был расстрелян тогда же после ареста. Мама вернулась. Она считала, что все это ошибки. Линия моей жизни была прочерчена поведением моих отца и матери, и с этой линии я никогда не сходил. Я никогда никого не обманывал, я всегда говорил то, что я думаю, я всегда был честен, я ничего не украл, но я никогда не был ни комсомольцем, ни членом партии, потому что я не мог им быть. Если бы я даже захотел. Я не мог состоять в партии, которая расстреляла моего отца, и не могли сказать, где его могила. Я член партии хороших людей, член партии воевавших за Родину. Тем более, слово «партия» означает часть. Зачем же людей делить на части? (По материалам программы "Линия жизни")
Надина: Wega Спасибо за интересный отрывок! Много нового узнаю из твоих рассказов всегда
Wega: "Декабристка" Галантного века До 1742 года в жизни графини Екатерины Головкиной (урожденной княжны Ромодановской) все было прекрасно. Да по-другому и не должно было быть, род её отца восходил к Рюриковичам, а в родстве она была с обеими ветвями династии царей Романовых. Дочерям Иоанна V Екатерина приходилась двоюродной сестрой, а по мужу, Михаилу Головкину, была родственницей и Петру I. Но богатство, знатность и почет в одночасье ушли в прошлое, когда её супруга, обвиненного в государственной измене, Сенат приговорил к казни через отрубание головы. Спасибо еще, что взошедшая на престол Елизавета Петровна сжалилась над родственником, уже на эшафоте заменив казнь на вечную ссылку в Сибирь под строгий надзор. Графине же императрица велела передать, что опала на неё не распространяется, она сохраняет титул, поместья и даже остается статс-дамой императрицы. Принятого графиней решения императрица явно не ожидала, хотя и знала, что Екатерина не следует расцветшим в кругах российской знати куртуазным обычаям, а уже много лет, как юная девушка, влюблена в своего супруга. Графиня же не сомневалась и минуты: «На что мне почести и богатства, когда не могу разделять их с другом моим? Любила мужа в счастии, люблю его и в несчастии и одной милости прошу – быть с ним неразлучно». Это решение окончательно зачеркивало всю прежнюю жизнь, лишало Екатерину титула и имений, отходивших в казну. А ждал её теперь путь в неведомую Сибирь в качестве жены государственного преступника, жизнь под караулом и возможная смерть на берегах заснеженной Колымы. Дорога в Сибирь была тяжелой и долгой, растянувшись почти на два года. Пока лошаденки тащили телегу со ссыльными по разбитым сибирским дорогам, была возможность подумать и о предстоящей жизни, и вспомнить блестящее прошлое, оставшееся далеко позади. Екатерина родилась 22 ноября 1702 года в старинной боярской семье. Её дед Федор Юрьевич Ромодановский был ближайшим сподвижником Петра I, князем-кесарем, руководителем Преображенского приказа, ведавшего политическим дознанием и сыском. После смерти деда почетные титулы и должности унаследовал отец девушки, Иван Федорович. Царские нововведения не миновали патриархальной семьи Ромодановских, позволив Екатерине получить прекрасное по тем временам образование. Девушка знала несколько иностранных языков, играла на музыкальных инструментах, хорошо танцевала и умела поддерживать светскую беседу. Её знал и привечал Петр I, не раз танцевавший с ней на ассамблеях. А когда Катеньке пришло время выходить замуж, царь и в этом важном деле принял самое деятельное участие, предложив в женихи своего родственника, молодого талантливого дипломата графа Михаила Гавриловича Головкина. В 1722 году сыграли пышную свадьбу, и молодожены отправились за границу. Европейски образованный посол и его красавица жена достойно представляли Россию сначала в Берлине, а затем в Париже. Граф Михаил Гаврилович Головкин После смерти Петра Головкины вернулись в Петербург, где Михаил получил чин камергера. Расцвет его карьеры начался с вступлением на престол Анны Иоанновны, доводившейся его супруге двоюродной сестрой. На Головкина «посыпались» чины и награды, правда, серьезных и ответственных дел у него тоже прибавилось. К сожалению, хороший дипломат не всегда оказывается умелым политиком в своей стране. После смерти Анны Иоанновны Головкин поддержал молодую правительницу Анну Леопольдовну, которой пытался помочь стать императрицей. Он явно не разобрался в раскладе сил при дворе, так как трон в результате переворота получила дочь Петра I Елизавета. Естественно, что неудачливого политика обвинили в государственной измене. Суд был скор и жесток, перечеркнув все былые заслуги Михаила, а впереди его ждал небольшой острожек Ярмонга на Колыме (ныне Среднеколымск), где предстояло ему закончить свои дни за строгим караулом. Если бы не жена, Головкин до Ярмонги не доехал бы. В далекий путь его отправили совершенно больного. За два года пути Екатерина смогла выходить супруга и внушить ему уверенность, что все еще может измениться. Столь долгий путь был связан с тем, что пришлось поплутать по Сибири, так как сопровождавший ссыльных караул имел смутные представления о том, где находится Ярмонга (Германг, как острожек назван в официальных документах того времени). Интересно, что впоследствии даже декабристов не отправляли так далеко на север. Колыма встретила Екатерину и ее мужа неприветливо. Ни нормального жилья, ни денег, ни теплой одежды, способной защитить от 50-градусных морозов. Первое время было необычайно тяжело. Екатерина научилась готовить, дополняя скудный арестантский набор продуктов рыбой и разнообразными растениями. Даже хлеб стала печь сама, добавляя в муку растертые в порошок коренья и высушенную рыбу. Помощь пришла неожиданно. Приехали несколько крепостных Екатерины с женами, привезя запас продуктов, одежду, посуду и небольшую сумму денег. В далекий путь они отправились тайно, но с благословения управляющего имения, доставшегося Екатерине от отца. Оказалось, что имения графини конфисковали не все, вот управляющий и отправил на свой страх и риск нескольких «добровольцев» к барыне. Приехавшие смогли хоть как-то наладить быт ссыльных, подремонтировали домишко, а затем и срубили новые избы, стали промышлять охотой и рыбалкой, ведь самому Головкину отлучаться из острожка запрещалось. Периодически стали приходить с оказиями небольшие посылки, отправляемые верным управляющим. К тяжелым бытовым условиям добавлялось и постоянное моральное давление – в острожке осталась стража, привезшая ссыльных, а по праздникам в местной церквушке, которую Головкину разрешили посещать, священник объявлял ему анафему. Больше десяти лет прожили ссыльные в Ярмонге, надеясь на прощение. Но дождаться прощения Головкину было не суждено. В ноябре 1755 года он скончался. Пришлось Екатерине заняться решением скорбных проблем, ведь даже отпеть покойника было некому. По просьбе графини из Зашиверского острога прислали священника, предписав ему «погрести при святой церкви тело ево (Головкина) со отпеванием по церковному чиноположению». Хоронить мужа Екатерина не стала, отправив прошение в Петербург с просьбой о разрешении перевезти прах мужа в Москву, чтобы похоронить его в Георгиевском монастыре в родовой усыпальнице князей Ромодановских. Ждать разрешения пришлось несколько месяцев. Похоронив мужа, Екатерина поселилась в Москве, благо дом её отца сохранился в неприкосновенности. Для Москвы возвращение графини стало событием. Её необычный поступок, изрядно подзабывшийся к этому времени, снова стали обсуждать в обществе, а к ней потянулись гости. Всем хотелось из первых уст услышать о неведомом крае и жизни там, где зима составляет 9 месяцев в году. Графиня охотно принимала гостей, много занималась благотворительностью, помогая бедным и убогим, чем заслужила славу святой подвижницы. Кстати, москвичи стали называть её не графиней Головкиной, а княгиней Ромодановской. Власть, казалось, о ней забыла, но молва о добрых делах Екатерины дошла и до Петербурга. Когда в 1762 году в Москву на коронацию приехала Екатерина II, она посетила бывшую ссыльную, с удивлением выслушав её рассказ о жизни в краю вечной мерзлоты. Видя отношение к графине в Москве, императрица произвела её в статс-дамы, вернула и некоторые из конфискованных имений. Удивительная женщина Екатерина Ивановна Головкина, поражавшая современников силой духа, верностью в любви и истинным христианским милосердием, прожила долгую жизнь. Она никогда не раскаивалась в своем поступке, считая, что сопровождение мужа в сибирскую ссылку было главным и самым достойным делом её жизни. Скончалась она 20 мая 1791 года. Москвичи хоронили свою княгиню Ромодановскую скромно, но при необычном для первопрестольной стечении народа. К сожалению, её могила не сохранилась, неизвестно и точное место захоронения – это либо Георгиевский, либо Спасо-Андрониковский монастыри. Источник – статья В. Рогозы
Надина: Wega Спасибо, какая мужественная женщина!
Mirani: Wega, спасибо! Какой прекрасный пример великой женской любви, выдержки и терпения!
Wega: Георгий Бурков Когда Московский драматический театр имени К. С. Станиславского в 1964 году находился на гастролях где-то в провинции, к главному режиссеру Б. А. Львову-Анохину приехал показаться молодой неизвестный актер. Даже не такой уж молодой — ему как раз исполнилось тридцать два года. Это был Георгий Бурков. Приехал он из самой глубины Сибири — города Кемерова, где служил на сцене городского театра вот уже несколько лет. Там его заметил кто-то из столичных критиков, поведал о нем Львову-Анохину, а тот в свою очередь телеграммой пригласил молодое дарование для знакомства. Показывался Бурков художественному совету театра в роли Поприщина из гоголевских «Записок сумасшедшего». Провинциальный артист произвел хорошее впечатление. — Какое у вас театральное образование? — спросил Львов-Анохин. — Никакого, — ответил Бурков. — А разве по игре этого не видно? Члены художественного совета рассмеялись. Бурков был принят в труппу театра. Так недоучившийся юрист и артист-самоучка объявился в столице. Его поселили в общежитии, дали роль в новой постановке. А через несколько месяцев наступил день премьеры, первой премьеры Буркова на столичных подмостках. Утром этого дня неожиданно в общежитии объявился дружок, прибывший из Кемерова. Встреча, разумеется, была очень радостной. Не станем внимательно прослеживать все этапы этого злосчастного в биографии Буркова дня. Короче говоря, премьеру пришлось отменить. Директор театра метал громы и молнии, и его можно понять! Наутро за кулисами вывесили приказ, где сообщалось, что за срыв премьеры артист Г. Бурков уволен из театра. Его артистическая карьера в Москве кончилась, не успев начаться. Что произошло бы с Бурковым и как сложилась бы его дальнейшая жизнь, если б его не пригласил к себе в кабинет, прежде чем расстаться, Б. Львов-Анохин, неизвестно. Главному режиссеру театра было жаль терять талантливого артиста, и он предложил Буркову такой вариант: поработать несколько месяцев в труппе, не будучи зачисленным в штат, на общественных началах, что ли. Как бы пройти испытательный срок по линии поведения, доказать, что срыв премьеры был случайностью. А он, Львов-Анохин, договорится с директором театра, что, если Жора выдержит испытание, его снова вернут в труппу. Вид у Бориса Александровича Львова-Анохина был огорченный, расстроенный, Жора тоже после случившегося не выглядел бодрячком. — Спасибо большое, — сказал Бурков, поняв, что главным режиссером руководят добрые намерения. И вдруг спохватился. — А на что я буду жить? Мне же есть надо... Наступила пауза. Как решить эту проблему, было неясно. И тут Львов-Анохин принял решение, делающее ему честь. — Какая у тебя зарплата? — спросил он у артиста. — Сто рублей! — ответил артист святую правду. — Ладно, — вздохнул Борис Александрович. — В день зарплаты приходи ко мне, я тебе буду сам платить. — Из своей получки? — полюбопытствовал Бурков. — Не твое дело, — ответил Львов-Анохин. И Жора стал работать в театре на общественных началах. Прав у него не было никаких, у него были только обязанности. И вот наступил день получки, Бурков постучался в кабинет главного режиссера и стал в дверях с видом водопроводчика, ожидающего расплаты. Он впервые пришел за деньгами не в кассу, а к своему режиссеру. Львов-Анохин не понял, зачем тот явился, и посмотрел на мнущегося артиста с недоумением. Бурков молчал, всем своим видом пытаясь намекнуть о цели посещения. Но Борис Александрович, занятый текущими делами, не мог уразуметь, чего от него, собственно, хочет Бурков. — Пятое сегодня, — намекнул артист. — Ну и что? — спросил главный режиссер. — Как — что? — обескураженно сказал артист. — Не понимаю! — пожал плечами главный режиссер. — Зарплата сегодня! — печально промолвил артист. И тут до главного режиссера дошло, зачем пожаловал Бурков. Борис Александрович покраснел от мысли, что он мог забыть об этом договоре, засуетился, полез в карман за кошельком, где находилась его собственная зарплата, отсчитал деньги и, смущаясь, протянул их Жоре. Ведь это был его дебют в роли кассира. Бурков, глядя в пол, принял купюры. Почему-то обоим было неловко смотреть друг другу в глаза. Поблагодарив, Бурков протиснулся в дверь, завершив свой первый грабительский визит. В следующие разы эта процедура проходила не столь мучительно. Оба как-то освоились... Впоследствии Жора говорил, что это были лучшие месяцы в его жизни; ведь Львов-Анохин выдавал ему зарплату полным рублем, без вычетов и налогов... ПРИВЯЗЧИВЫЙ СТАРИК Однажды после какого-то банкета в ресторане Дома кино Георгий Бурков обнаружил в вестибюле старенького артиста из Перми, давнего своего знакомого Брындина Илью Федоровича. Когда-то Брындин здорово помог молодому Буркову, и между ними навсегда установились самые дружеские и теплые отношения. Илья Федорович был изрядно под хмельком, хотя держался молодцом. У него была своеобразная манера выражаться: он говорил о себе всегда в третьем лице. И вот на вопрос Буркова, как артист собирается добраться до дому, тот ответил: — Жора, я ведь в Пермь еду. Ты проводи старика до вокзала. Старик может там запутаться и не взять билет. Ну что же, взяли такси, поехали на вокзал. Бурков купил билет и стал прощаться, но Брындин взял его за руку: — Жора, проводи старика до Перми. Старик плохо видит и может сесть не в тот вагон. А то еще билет потеряет... — Но, Илья Федорович, как же можно? У меня три рубля в кармане, да и домашние ничего не знают, беспокоиться будут, куда это я пропал… — Жоре, старик оплатит тебе и суточные, и проездные, и гостиничные. Старик оплатит тебе даже пропивочные. В Перми с вокзала дашь телеграмму — мол, срочно уехал на гастрольные выступления. Что делать, поехали вместе. Однако в Перми Брындин опять просит: — Жора, проводи старика до Озерков, иначе старик может запутаться в траве... — Нет! — крикнул Бурков, понимая, что в конце концов старик попросит проводить его до самой могилы и лечь с ним в гроб. Обратно он ехал зайцем, а поскольку в ту пору еще не был знаменит и в лицо его проводницы не знали, пришлось выкручиваться, потому что старик не дал ему ни командировочных, ни проездных. СУХИМ ИЗ ВОДЫ Как-то в проливной дождь Георгий Бурков приехал к Шукшину. Ехал он до самого подъезда на такси, но, желая подчеркнуть свой подвиг, похвастался: — Цени друзей, Василий Макарович! Видишь, я пришел к тебе, невзирая на непогоду... — А что ж ты сухой? Как ты умудрился прийти пешком и не промокнуть? — удивился Шукшин. — А я верткий, — ответил Бурков. — Я между каплями проскользнул... ОХОТА на ОСУ Георгий Бурков зашел в гости к Василию Шукшину в то время, когда тот сосредоточенно что-то писал. — Погоди немного, не отвлекай меня, — попросил Шукшин. — Сейчас закончу, тогда поговорим... Бурков от нечего делать подошел к окну, стал смотреть на улицу и увидел, как по оконному стеклу ползет оса. Бурков скатал подвернувшийся под руку журнал и стал охотиться за насекомым. Ударил раз — мимо, еще раз — мимо, в третий раз ударил так неловко, что стекло со звоном разлетелось... — Ну что, убил? — не отрываясь от письма, спросил Шукшин. НАСЛЕДСТВЕННЫЕ ДЕЛА Один известный и заслуженный работник кино, находясь уже в престарелом возрасте, женился на молоденькой актрисе. Случай вовсе не редкий в артистической жизни, но, тем не менее, представляя свою молоденькую жену, заслуженный работник отшучивался: — Вот женился, но, как говорится, на появление наследников не надеюсь. На что Георгий Бурков заметил: — Надеяться, конечно, не нужно, но опасаться стоит! По материалам книг: "Неподведенные итоги" Эльдара Рязанова и "Жизнь замечательных людей. Актеры кино.."
Надина: Wega Большое спасибо
Tatiana: Wеgа, спасибо! *розочка*
chandni: Wega Большое спасибо за неутихающий ручеек позитива!
Wega: chandni ! Спасибо! Он постарается! Михаил Михайлович Яншин родился 20 октября (2 ноября) 1902 года в городе Юхнове Смоленской губернии. «Моя бабушка когда-то рассказывала, что в самый патетический момент моего появления на свет вдруг заиграл музыкальный будильник, — пишет в своих воспоминаниях Михаил Яншин. — Он исполнял популярную песню «По улице мостовой шла девица за водой». И под этот самый мотив я появился на свет. Вокруг роженицы было суматошно, волнительно, и вместо того, чтобы остановить будильник, бабка сунула его под подушку, и он продолжал там играть уже вместе с моим первым криком. Через шестьдесят с лишком лет я эту песню «По улице мостовой...» напевал на спектакле «Нахлебник», играя роль Кузовкина. Вот видите какая образовывается дуга от рождения до одной из последних моих ролей в театре. Родился я в Юхнове Смоленской губернии, но вырос, воспитывался и постоянно жил в Москве... Отец — Михаил Филиппович — был бухгалтер... Я всегда с гордостью вспоминаю свою мать — Александру Павловну, которая воспитала меня и сестру Евдокию. Родители, ни в коей мере не принадлежавшие к миру искусства, трепетно относились к музыке, театру, знали многих певцов и актеров. У них были постоянные абонементы в Художественный театр, в Оперный театр Зимина, где часто пел Федор Иванович Шаляпин. На некоторые спектакли родители брали меня с собой, и это всегда носило торжественный характер. В детстве, пожалуй, самое сильное впечатление произвел на меня Иван Михайлович Москвин в роли царя Федора. Меня поразила его мягкость, необыкновенная внутренняя чистота и прозрачность. Весь он был как иконописный... Когда я учился в школе, меня тянуло к театру, я участвовал в струнном оркестре и в драмкружке. Но будучи сравнительно небольшого роста, круглолицый и курносенький, я получал исключительно женские роли. Самые значительные среди них — Агафья Тихоновна в гоголевской «Женитьбе» и Мария Антоновна в «Ревизоре». Способностей актерских во мне никто не находил. Из школы я перешел в среднее техническое училище в Благовещенском переулке, а в 1919 году был уже студентом первого курса бывшего Императорского Высшего Технического училища (теперь — МВТУ имени Баумана). Готовился стать инженером, специалистом по двигателям внутреннего сгорания». Но когда в 1917 году произошла революция, Яншин с первого же курса института ушел в Красную Армию, в которой прослужил два года. Был рядовым, участвовал в подавлении антоновского восстания, был ранен. В армии он пристрастился к клубной работе, занимался чем угодно, но как актер на сцене не выступал. Армейской самодеятельностью тогда руководили будущие известные артисты Рубен Симонов и Андрей Лобанов. В самодеятельности Яншин писал афиши, рисовал декорации, стоял «на занавесе». «Должен сознаться, — вспоминает Михаил Михайлович, — что и «на занавесе» я не отличался способностями. Помню, шел спектакль «Революционная свадьба» С. Михаэлиса. Рубен Симонов играл главную роль — французского патриота, которого приговаривает к смертной казни австрийский герцог. Это происходило в первом акте. Стоя «на занавесе», я так увлекся сценой и игрой Симонова, что совсем забыл про свои обязанности. Приговор подписан — акт кончился, занавеса нет. Тогда после герцога приговор подписали один за другим австрийские офицеры — занавеса нет. Наконец, в полном отчаянии бумагу подписывает сам приговоренный... Нет занавеса! Здесь кто-то подбежал ко мне и закричал «Занавес давай!» Только тут я очнулся и закрыл занавес. Но на этом дело не кончилось. На аплодисменты я открыл занавес тогда, когда из суфлерской будки поднимался Осип Абдулов... В нашем спектакле он в тот вечер исполнял обязанности суфлера и выползал из своей будки, когда пошел занавес. Конечно, это вызвало неудержимый хохот у зрителей, а я был опозорен». Демобилизовался Яншин в 1921 году. В то время был у него товарищ — Владимир Баталов — младший брат известного актера Николая Баталова. Баталов был помощником режиссера во Второй студии МХАТа и одновременно выступал в ней как актер. Михаил Яншин однажды признался другу, что хочет тоже стать студийцем-актером. На это Баталов расхохотался «Помилуй, какие у тебя данные для того, чтобы стать актером» Эти слова Михаила очень огорчили. Но все же Яншин набрался смелости и в 1922 году, 19 лет от роду, пошел сдавать экзамен во Вторую студию. «Я мечтал быть трагическим актером, играть роли героического репертуара и соответственно выбрал для чтения на экзамене сильно драматическое стихотворение под названием «Человек», — вспоминает Михаил Михайлович. — Первые строки были такие «Пусть перл созданья ты, Могучий рыцарь творенья, Кто дал тебе Венец твой золотой..» Читал я самозабвенно, с пафосом необыкновенным... Комиссию возглавлял Василий Васильевич Лужский... Во время моего чтения среди экзаменаторов происходило, как мне казалось, что-то странное. Все негромко, но явно хихикали, особенно сам Лужский. Когда я кончил стихотворение, смешливый от природы Василий Васильевич снял пенсне, вытер платком глаза и весело сказал «Ох, голубчик, прочтите басню». Я был в отчаянии. Как Трагическое стихотворение, на которое я возлагал столько надежд, и вдруг все смеются!.. Каково же было мое изумление на другой день, когда я увидел в списке принятых свою фамилию». В 1924 году, после окончания учебы в студии, Михаил Яншин, вместе с другими однокурсниками — Н.П. Хмелевым, Б.Н. Ливановым, Н.М. Горчаковым... — поступил в труппу МХАТа, в котором он проработал всю свою жизнь. Дебютировал на сцене МХАТа Яншин в ролях Выборного — «Царь Федор Иоаннович, А.К. Толстого и Петрушки — «Горе от ума». Но наибольший успех принесла молодому Яншину роль Лариосика в спектакле «Дни Турбиных» по М. Булгакову. С Булгаковым Яншин был в дружеских отношениях. Об этом он вспоминает «С роли Лариосика началась моя дружба с Булгаковым; я был среди тех, к кому Михаил Афанасьевич относился с большой теплотой и с доверием... Отчетливо вижу Михаила Афанасьевича в день моей свадьбы. Мы с Вероникой Полонской венчались в церкви. Народу было очень много. Мне тогда было 24 года. Естественно, что я очень волновался. Стоя перед священником, я оглянулся по сторонам и увидел среди моря голов взволнованное лицо Булгакова... Он пытался подглядеть, кто из нас первый станет на ковер — тот будет под каблуком держать другого, возьмет верх в совместной жизни... Дружба моя с Булгаковым прервалась по причине, для меня крайне драматичной. В пьесе «Мольер» («Кабала святош») я репетировал замечательную роль Бутона — слуги Мольера. Не буду говорить о всех трудностях, неполадках, которые сопровождали эту длительную работу над спектаклем, о мучительных порой репетициях самого Станиславского. Спектакль, как известно, прошел всего несколько раз и был снят. В связи с этим снятием ко мне приехал корреспондент и взял интервью. Я сказал, что в неудаче спектакля можно обвинять режиссуру, исполнителей отдельных ролей (в частности, я считал, что Мольера должен был играть такой актер, как Певцов), но только не автора. Точно не помню, что я тогда говорил, но знаю — Булгакова старался защитить. Каков же был мой ужас, когда я прочел в статье, что всю вину за искажение исторической правды в спектакле я взваливаю на Булгакова! Для меня, конечно, это была трагедия. Я понимал, что Михаил Афанасьевич, в последнее время дошедший до очень большой нервозности, стал подозрителен даже к хорошо знакомым, к друзьям. Я понимал, что был из тех людей в театре, которым он доверял. И вдруг такая статья! До сих пор не могу вспомнить об этой истории равнодушно. Она камнем лежит у меня на сердце, как будто случилась вчера. Отношения мои с Михаилом Афанасьевичем оборвались. Мы встречались с ним еще несколько раз, но я был для него, вероятно, таким же посторонним человеком, как многие другие». В кино Яншин стал сниматься с 1928 года, его кинодебютом стал фильм «Каторга» (1928), где он сыграл роль телеграфиста. Затем последовали фильмы «Простые сердца» (1929) — Петр, «Комета» (1929) — Савва Севрюжин. Яншин за свою жизнь снялся во множестве фильмов, в основном во второстепенных ролях, наиболее заметные из которых «Поручик Киже» (1934) — Павел I, «Глинка» (1946) — Вяземский, «Ревизор» (19 52) — Земляника, «Шведская спичка» (1954) — Евграф Кузьмич. Также Яншин озвучил огромное количество мультипликационных фильмов. Одновременно с работой во МХАТе Яншин согласился быть художественным руководителем цыганского театра «Ромэн» (1937-1941), где он как режиссер поставил спектакли «Кровавая свадьба», «Чудесная башмачница» Гарсиа Лорки, «За ваше счастье» и «Песня об Урсаре» Ром-Лебедева и другие. Яншин всегда очень любил поесть. Иногда бывало, что запасы в доме Яншина заканчивались. И тогда для Михаила Михайловича наступала настоящая трагедия. Евгений Весник вспоминает «Михаил Михайлович очень поздно пришел домой. Раздеваясь в передней, спросил у открывшей ему домработницы Нюши: — Есть что-нибудь поесть? Услышав, что ничего нет, уткнувшись в висевшее на вешалке пальто, заплакал, как обиженный, обделенный конфеткой мальчик. Однажды он сказал: — Я не понимаю четырех вещей 1. Зачем нужно было делать революцию 2. Как на радио вырезают буковку из слова 3. Как по воздуху летают цветы 4. Зачем Бог придумал гомосексуалистов — А что для вас самое непонятное, Михаил Михайлович? — Первое, зачем было делать революцию»? В 1955 году Михаилу Михайловичу Яншину было присвоено звание Народного артиста СССР. На сцене МХАТа наиболее значительные роли Яншина — это Сэр Питер в «Школе злословия» Р. Шеридана, Козовкин в «Нахлебнике» И. Тургенева, Франтишек Абель в «Соло для часов с боем» О. Заградника. 7 ноября 1975 года Яншин получил Государственную премию за исполнение ролей Мамаева и Франтишека Абеля в спектакле «Соло для часов с боем». 19 февраля 1976 года Яншин в последний раз вышел на сцену МХАТа в роли Чебутыкина. Вскоре он тяжело заболел и 16 июля 1976 года в Москве скончался. ОГУРЧИК Народный артист Михаил Михайлович Яншин чрезвычайно ответственно относился ко всякой, даже к самой маленькой, роли. Он много работал на озвучании художественных, а также мультипликационных фильмов. Однажды, когда ему пришлось озвучивать огурец в мультфильме, он очень долго выяснял у создателей мультика, что это за огурец. В ответ на удивленные вопросы, зачем это нужно, ответил, что одно дело, когда говорит огурчик, греющийся на грядке, и совсем иное - когда он должен быть закатан хозяйкой в банку. При этом Яншин так выразительно изобразил эти два различных состояния, что художники были вынуждены внести кое-какие поправки в нарисованный ими образ. Впоследствии, если было известно, что озвучивать рисованного героя будет Михаил Яншин, художники невольно придавали персонажу черты артиста. ЕДОКИ ШАШЛЫКОВ Евгений Весник рассказывает, как Михаил Яншин пригласил его в ресторан с уговором, что платит тот, кто съест меньше. Пришли в ресторан, сделали заказ - по бутылке вина и по шашлыку, не считая салатов и закусок. Соревнование началось, причем заказ то и дело повторялся. На четвертом шашлыке Весник сдался и расплатился. Отправились домой, но минут через сорок Яншин останавливается и приглашает Весника в другой ресторан перекусить. Позднее выяснилось, что соревнование в ресторане Яншин устроил нарочно, потому что никто не мог "переесть" его и что четыре шашлыка для него - это всего лишь легкая закуска. СТРАННЫЙ ЗАИМОДАВЕЦ Рассказывают, что некий театральный администратор Яков Моисеевич Гитман, как это ни удивительно, очень любил давать деньги в долг. Еще более удивительно то, что давал он в долг денег ровно в два раза больше, чем у него просили. К примеру, попросят сотню - он немедленно выдает две, попросят двести - он вытаскивает четыреста и т.д. Михаил Яншин попробовал однажды провести эксперимент. Он подошел к Гитману и попросил сумму совершенно абсурдную по тем временам: - Яков Моисеевич, не могли бы вы ссудить мне двадцать тысяч рублей? - Разумеется, - невозмутимо ответил Гитман. - Приходите вечерком... И вечером вместо двадцати тысяч, к удивлению всех участников эксперимента, были принесены сорок тысяч. Яншин, вежливо поблагодарив, от такой огромной суммы отказался. Но попросил Якова Моисеевича объяснить, наконец, всем присутствовавшим, почему он всегда дает взаймы ровно в два раза больше, чем у него просят. - Видите ли, - сказал Яков Моисеевич, - если даешь столько, сколько просят, то иногда человек забывает возвратить долг. Когда же даешь в два раза больше, человек невольно запоминает столь необычный и непонятный поступок, немножко пугается этой необычности, а потому старается поскорее рассчитаться с долгом. Через несколько дней Яншину представилась возможность отблагодарить Якова Моисеевича добром за добро - администратору понадобилась десятка, для того чтобы купить какую-то мелочь в буфете Дома кино, и случайно оказавшийся поблизости Яншин со словами: "Учителю от ученика!" - вручил тому два червонца. СМЕХ В ЗАЛЕ Михаил Яншин часто ездил по стране и успешно выступал с концертами, но с сольными программами не выступал никогда. Дело в том, что его первое сольное выступление перед зрителями произошло при весьма комических обстоятельствах. Когда объявили его номер и он вышел на сцену Колонного зала - а дебют состоялся именно на этой, самой престижной в Москве сцене, - в зале вдруг раздались смешки. Артист оглядел себя с головы до ног, но ничего смешного не обнаружил. Но едва он начал выступление и произнес первую фразу, снова послышались смешки, на этот раз более громкие. Яншин запнулся, сделал небольшую паузу и попробовал продолжить чтение. Теперь смеялись уже совсем громко, и Яншин, сбитый с толку такой странной реакцией зрительного зала, решил, что все-таки у него не в порядке костюм, кое-как дочитал свой совсем не смешной рассказ и, красный от смущения, убежал со сцены. А произошло вот что. В Колонный зал был принят на работу новый пожарный инспектор, которому до этого в театре служить не приходилось. Он и вышел осматривать объект. Обойдя все коридоры и помещения, он в конце концов оказался на сцене, за спиной у Михаила Яншина - в пожарной форме, при медном шлеме - и расхаживал как ни в чем не бывало. По материалам "Биографии" и ЖЗЛ "Актёры кино"
Хелга: Wega Спасибо за замечательные истории. Вызываешь ностальгические воспоминания о временах, когда эти актеры блистали...
Wega: ЗНАКОМЫЕ КАМНИ Когда Евгений Лебедев стал знаменитым актером, к нему приставали различные общественные деятели: "Евгений Алексеевич, вы должны заниматься общественной работой! Почему вы не занимаетесь общественной работой?! Вы должны быть в активе профсоюзов. Евгений Лебедев, у которого во время сталинских репрессий забили до смерти отца-священослужителя, отвечал: "Я согласен, если вы мне объясните, что значит "Здесь каждый камень Ленина знает". Как камень может знать Ленина? Я не понимаю! Камень - и Ленин! Как это?" После этого Лебедева уже не стали звать в общественную жизнь. ФРУНЗЕ Рассказывает в книгах воспоминаний ("Вблизи и вдали", "След в океане") Александр Городницкий: ...С самого момента своего появления авторская песня постоянно запрещалась и многократно предавалась анафеме с высоких трибун и в печати. Я вспоминаю одно из первых выступлений Булата Окуджавы в моем родном Ленинграде, после которого он был подвергнут травле в доносительской статье некоего Н.Лисочкина, опубликованной в комсомольской газете "Смена". На выступлении, проходившем в Доме работников искусств на Невском, присутствовало довольно много ленинградских композиторов, которые не стеснялись топать ногами, освистывать автора, выкрикивать: "Пошлость!" и всячески выражать свое возмущение. После концерта, уже в гардеробе, к Окуджаве подскочил именитый в те поры и обласканный властями композитор Иван Дзержинский, автор популярной в сталинские годы оперы "Тихий Дон". Багровый от негодования, брызжа слюной, он размахивал руками перед самым носом Булата Окуджавы и кричал: - Я не дозволю подобного безобразия в нашем доме. Я - Дзержинский! Я - Дзержинский! Обстановку неожиданно разрядил стоявший за разбушевавшимся композитором известный актер БДТ Евгений Лебедев, который хлопнул его по плечу и заявил: - А я - Фрунзе! ПОВЕРИЛА Евгений Лебедев вместе с Михаилом Ульяновым снимался в двухсерийном фильме "Сам я - вятский уроженец" по повести Владимира Крупина "Живая вода". Герой Лебедева, умирающий и несчастный по сценарию, пьет живую воду и чувствует, что исцеляется. В первом дубле он делал глоток и бодро встряхивался: "Эх, сейчас бы с какой-нибудь вдовушкой под руку пройтись!" Во втором и третьем дублях Евгений Алексеевич, как человек творческий, оживал еще более: "Эх, сейчас бы красавицу доярочку!" В следующем дубле кричал, молодцевато озираясь, как петух среди двора: "Ух, сейчас бы, ух, я сейчас бы!.." Снимали в красивом русском селе Сидоровка на Волге. Зрителей, особенно зрительниц, было много. Одна из зрительниц, вдовушка, да еще и красавица, да еще и доярка, полюбила Лебедева. Она и раньше его любила. Как артиста. А сейчас полюбила как мужчину: полон сил, тоскует, на съемках без охраны, то есть без жены. После того как эпизод был отснят и готовились к следующей сцене, актеры отдыхали. Тут и подошла к Лебедеву красавица. Стесняясь и краснея, она пригласила артиста к себе домой: "Что ж вы все всухомятку, я еду приготовлю. У меня... у меня и ночевать можно. Я... я одна". Лебедев тяжко вздохнул: "Да, твоя перина - не гостиничный тюфяк. Только... только я-то ведь тюфяк". "Ну уж, - не поверила женщина. - Вон вы какой орел, как глаза сверкают, вы же кричите: "Вдовушку бы!" "Это в кино, - сказал артист. - А ты зовешь в жизнь. Я могу силу сыграть, но в жизни у меня ее нет. Вот тебе и вся разница между жизнью и искусством". Правда, Лебедев не был бы Лебедевым, если бы не разыграл Ульянова. Он сказал вдовушке: "К нему иди, вот он может не только играть". Но как там было со вдовушкой у Ульянова - не известно. ЧЕСТЬ И ДОСТОИНСТВО В 1996 году Евгению Лебедеву позвонил Михаил Александрович Ульянов и сообщил, что Союз театральных деятелей и все жюри "Золотой маски" решили вручить Евгению Алексеевичу Лебедеву высший приз в номинации "За честь и достоинство". Единственное условие - номинант обязательно должен присутствовать на вручении приза. - Какого же числа состоится церемония? - спросил Лебедев. - Тридцать первого марта, - ответил Ульянов, - приезжайте, мы ждем вас. - К сожалению, не смогу, - подумав, отказался Лебедев, - в этот день я выступаю в благотворительном концерте, посвященном памяти Стржельчика. Я указан в афише. В этой афише было много ярких имен. Выступал Спиваков со своим знаменитым оркестром. Выступали звезды Мариинского театра. В принципе, этот концерт вполне мог состояться без Лебедева. Но это был благотворительный концерт. Он был посвящен памяти товарища. Люди покупали билеты, а деньги шли на памятник Стржельчику. Евгений Лебедев (Биография, фильмография)
Надина: Wega
Wega: Иван Александрович Пырьев (1901-68) - российский кинорежиссер, народный артист СССР (1948). Фильмы: «Партийный билет» (1936), Идиот» (1958), «Братья Карамазовы» (1969); музыкальные комедии «Трактористы» (1939), «Свинарка и пастух» (1941), «Кубанские казаки» (1950) и др. Государственная премия СССР (1941, 1942, 1943, 1946, 1948, 1951). Иван Пырьев родился 4 (17) ноября 1901 года, село Камень Алтайского края, умер 7 февраля 1968, в Москве. В 1916-20 Иван Пырьев служил в действующей армии. В 1923 окончил актерское и режиссерское отделение Государственной экспериментальной театральной мастерской. Был актером 1-го Рабочего театра Пролеткульта и театра им. Мейерхольда. С 1925 — сценарист, ассистент режиссера, затем режиссер ряда киностудий. С 1939 и до конца жизни работал на «Мосфильме». Как режиссер-постановщик И. Пырьев начинал с сатирических комедий, однако резкая критика одной из них — «Государственный чиновник» (1930) — навсегда оттолкнула его от этого жанра. О его фильме «Конвейер смерти» (1933) — драме из жизни германских рабочих, венгерский теоретик кино Б. Балаж писал: «Скучным нельзя назвать ни один кадр». В начале 1930-х гг. Иван Пырьев напряженно ищет свою тему, мечтает экранизировать «Мертвые души» Н. В. Гоголя, но обстоятельства вынуждают его выбрать путь политически лояльного режиссера. Тем не менее, даже в политически ангажированном «Партийном билете» (1936) — фильме о враге советской власти, прикинувшемся партийным активистом, он достигает подлинного драматизма и детективной напряженности интриги. «Богатая невеста» (1937) — лирическая музыкальная комедия о колхозной жизни, встреченная зрителями с большим энтузиазмом, определила для Ивана Пырьева выбор жанра и темы на годы вперед. Режиссер ставит музыкальные комедии «Трактористы» (1938), «Свинарка и пастух» (1941) о битвах за урожай, о веселых и неутомимых передовиках. Эти феерии, не имевшие ничего общего с реальной жизнью, тем не менее, полюбились рядовому зрителю. В годы войны Иван Пырьев снял фильм «Секретарь райкома» (1942), в котором остался верным жанровому кино, показав партизанскую войну в духе приключения с элементами детектива. Затем режиссер снял музыкальную мелодраму «В шесть часов вечера после войны» (1944, Государственная премия СССР, 1946), полную предчувствия грядущей Победы. «Сказание о земле Сибирской» (1948, Государственная премия СССР, премия международного кинофестиваля в Марианске-Лазне) представляет любопытное смешение жанров — мюзикла, мелодрамы и оратории. «Кубанские казаки» (1950, премия международного кинофестиваля в Карловых Варах, 1950, Государственная премия СССР, 1951) стали вершинным достижением режиссера Ивана Пырьева на поприще музыкальной кинокомедии. Лирически-водевильный сюжет, замечательные песни И. О. Дунаевского, которые сразу запела вся страна, счастливая колхозная жизнь хотя бы на экране — все это снискало картине всенародную любовь зрителей, уставших от ужасов пережитой войны и послевоенного лихолетья. В 1954 снял фильм «Испытание верности» в ключе сентиментальной семейной драмы. В 1950-60-х гг. Иван Пырьев руководил «Мосфильмом», затем его II объединением, где поддерживал многих молодых режиссеров, позднее ставших знаменитыми. В эти же годы Пырьев — обращается к творчеству Достоевского, экранизирует его романы «Идиот» (1958), прочитанный режиссером увлеченно и страстно, хотя и несколько односторонне, «Белые ночи» (1960), наименее удачная работа режиссера, «Братья Карамазовы» (1968, трехсерийный, специальный приз международного кинофестиваля в Москве, 1969), одна из любопытнейших попыток экранного осмысления Достоевского. Третья серия фильма была закончена К. Ю. Лавровым и М. А. Ульяновым. Наибольшее отражение в фильме нашла сюжетно-драматическая сторона романа, но Пырьеву по-своему, интересно и противоречиво удалось передать сложный психологический мир героев Достоевского. (В. Э. Горелова) ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ, ПОЛНОМЕТРАЖНЫЙ В 1942 году, в труднейший период войны, когда Красная армия еще отступала, Сталин вызвал в ставку председателя Госкино. — Стране нужен фильм о партизанах. Срок исполнения — три месяца. Председатель, надеясь, что ослышался, ибо невозможно поставить фильм за такой короткий срок, переспросил: — Фильм документальный, товарищ Сталин? — Художественный, — отрубил Сталин. — Полнометражный, с актерами. Дайте поручение Пырьеву. Выполняйте. Были созваны специалисты, просидели всю ночь, прикидывали, экономили время буквально на всем. Сценарий, который обычно пишется несколько месяцев, решено было написать за неделю. Сценарист Александр Прут, который присутствовал на совещании, через сутки предложил сюжет. Нужно было быстро его записать. Поставили два ряда столов с машинистками, и сценарист, проходя из конца в конец, диктовал им сцены, которые затем тут же состыковывались и доделывались. После завершения работы сценарист свалился в обморок. Фильм снимался неподалеку от Алма-Аты, работала над ним та же съемочная группа, которая сделала фильмы «Свинарка и пастух», «Трактористы». Через три месяца фильм вышел на экраны. Это был знаменитый «Секретарь райкома», в котором снялись великие актеры М. Жаров, М. Ладынина, В. Ванин, М. Астангов... ОТРЕЗ МАТЕРИИ Однажды Пырьева премировали отрезом синего бостона из кремлевских складов. Пырьев отправился в ателье и заказал себе новый костюм. Спустя какое-то, время он был приглашен на торжественный прием в Кремль. Конечно, он первым делом переоделся в синий бостоновый праздничный костюм. Почему-то он опоздал, банкет уже подходил к концу, и Пырьев тихонько пристроился в уголке стола, налил себе рюмку и собирался уже было выпить, как вдруг кто-то властно взял его за плечо и строго спросил: — Куда ты сел, балда? Нашим накрыт отдельный стол в подсобке, ступай туда... Пырьев обернулся и увидел за своей спиной человека в синем бостоновом костюме. У дверей, у стен тоже стояли люди в синих бостоновых костюмах. Все они были охранниками, и, вероятно, их тоже наградили материей с того же кремлевского склада. ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ Однажды Пырьев был в гостях на даче у Г. Александрова — отмечали очередную правительственную награду режиссера. Собралась исключительно мужская компания, без жен. Далеко заполночь все гости разъехались по домам. Но Пырьев, по рассеянности, почему-то решил, что все происходит у него дома и что это не он, а Александров приехал к нему. Подобные вещи случаются в жизни, редко, но случаются... И вот оба ждут, когда лее гость начнет прощаться, обоим хочется спать. Александров, видя, что Пырьев не торопится уезжать, приглашает того на кухню попить кофейку... Как человек воспитанный, он не может прямо сказать гостю, что пора и честь знать. Пырьев со своей стороны тоже воспитанный человек и тоже молчит. Наконец Пырьев не выдерживает и прямо говорит: — Время уже позднее, если хотите, я могу предложить машину. Доедете до дому с полным комфортом... Тут только все выясняется, и оба смеются от души над рассеянностью Пырьева. ДВЕ ТЫСЯЧИ БЕЛЫХ ГОЛУБЕЙ Иван Пырьев снимал музыкальный фильм «Мелодии Дунаевского» и задумал снять его с невиданным размахом, для чего велел администратору киностудии доставить на Красную площадь две тысячи белых голубей. Под музыку Дунаевского голуби эти должны были взмыть над башнями Кремля, покружиться над мавзолеем, символизируя мир и счастье советского государства. Администратор подсчитал примерную стоимость проекта и, как всякий хозяйственник, решил сэкономить — слишком дорого стоили эти две тысячи белоснежных голубей. В общем, на Красную площадь привезено было в клетках не больше тысячи «символов мира», половина из которых к тому же оказались серыми. — Сколько? — спросил Пырьев, глядя на клетки с птицами. — Ровно две, — не моргнув глазом, отвечал завхоз. — Даже чуть больше... — Не верю! — сказал Пырьев, знавший скупость своего администратора. — Можете посчитать, — предложил тот, зная тоже, что режиссер не будет терять драгоценное съемочное утро. — Ну, гляди мне! — погрозил Пырьев завхозу. — Теперь главное, чтобы они полетели как надо, а не ушли куда-нибудь в сторону... Голуби на радость всем взлетели как надо, описали нужный круг, засверкали на утреннем солнце крыльями на вираже, пролетели над мавзолеем... Дубль получился на славу. НУЖНАЯ ПОДПИСЬ Дело происходило в начале шестидесятых годов. Задумано было создать Союз кинематографистов, и многие выдающиеся и известные деятели кино подготовили письмо в правительство и ЦК КПСС с просьбой о создании такого творческого союза. Стали собирать подписи, и тут возникла неожиданная закавыка — режиссер Ф. М. Эрмлер наотрез отказался подписывать. Бились-бились с ним, уговаривали и так и эдак — Эрмлер уперся, а без его подписи письмо направлять в ЦК бессмысленно. В свое время Эрмлер работал в ЧК. И тогда Пырьев и Марк Донской, учитывая то, что Эрмлер был чекистом, а потому психология у него должна быть особенная, решили действовать соответственно этой психологии. Чего больше всего боится опытный чекист? Конечно, ночного ареста! В три часа ночи Пырьев и Донской позвонили в квартиру Эрмлера. Тот открыл дверь, и при этом уже был в полной экипировке для тюрьмы, с сидором в руках. — Подписывай, гад! — крикнул Донской и сунул в руки Эрмлеру авторучку. Тот безропотно подписал. По материалам книги ЖЗЛ "Актеры кино".
Wega: В.П.Катаев "Алмазный мой венец" Сейчас я вам, синьоры, расскажу, каким образом появился на свет этот роман. Прочитав где‑то сплетню, что автор «Трех мушкетеров» писал свои многочисленные романы не один, а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем‑то вроде Дюма‑пеpa и командовать кучкой литературных наемников. Благо в это время мое воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура. Сюжет не бог весь какой, так как в литературе уже имелось «Шесть Наполеонов» Конан‑Дойля, а также уморительно смешная повесть молодого, рано умершего советского писателя‑петроградца Льва Лунца, написавшего о том, как некое буржуазное семейство бежит от советской власти за границу, спрятав свои бриллианты в платяную щетку. Маленький, худенький, с прелестным личиком обреченного на раннюю смерть, Лев Лунц, приведенный Кавериным в Мыльников переулок, с такой серьезностью читал свою повесть, что мы буквально катались по полу от смеха. Ну и еще кое‑что в этом роде я слышал в ту пору. Тогда я носился со своей теорией движущегося героя, без которого не может обойтись ни один увлекательный роман: он дает возможность переноситься в пространстве и включать в себя множество происшествий, что так любят читатели. Теперь‑то я знаю, что теория моя ошибочна. Сейчас у меня совсем противоположное мнение: в хорошем романе (хотя я и не признаю деление прозы на жанры) герой должен быть неподвижен, а обращаться вокруг него должен весь физический мир, что и составит если не галактику, то, во всяком случае, солнечную систему художественного произведения. Ну а тогда, увлекаясь гоголевским Чичиковым, я считал, что сила «Мертвых душ» заключается в том, что Гоголю удалось найти движущегося героя. В силу своей страсти к обогащению Чичиков принужден все время быть в движении – покупать у разных людей мертвые души. Именно это позволило автору создать целую галерею человеческих типов и характеров, что составляет содержание его разоблачительной поэмы. Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране, давали, по моим соображениям, возможность нарисовать сатирическую галерею современных типов времени нэпа. Все это я изложил моему другу и моему брату, которых решил превратить по примеру Дюма‑пера в своих литературных негров: я предлагаю тему, пружину, они эту тему разрабатывают, облекают в плоть и кровь сатирического романа. Я прохожусь по их писанию рукой мастера. И получается забавный плутовской роман, в отличие от Дюма‑пера выходящий под нашими тремя именами. А гонорар делится поровну. Почему я выбрал своими неграми именно их – моего друга и моего брата? На это трудно ответить. Тут, вероятно, сыграла известную роль моя интуиция, собачий нюх на таланты, даже еще не проявившиеся в полную силу. Я представил себе их обоих – таких разных и таких ярких – и понял, что они созданы для того, чтобы дополнять Друг Друга. Мое воображение нарисовало некоего двуединого гения, вполне подходящего для роли моего негра. До этого дня они оба были, в общем, мало знакомы друг с другом. Они вращались в разных литературных сферах. Я предложил им соединиться. Они не без любопытства осмотрели друг друга с ног до головы. Между ними проскочила, как говорится в старых романах, электрическая искра. Они приветливо улыбнулись друг другу и согласились на мое предложение. Возможно, их прельстила возможность крупно заработать; чем черт не шутит! Не знаю. Но они согласились. Я же уехал на Зеленый мыс под Батумом сочинять водевиль для Художественного театра, оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа. Несколько раз они присылали отчаянные телеграммы, прося указаний по разным вопросам, возникающим во время сочинения романа. Сначала я отвечал им коротко: «Думайте сами». А потом и совсем перестал отвечать, погруженный в райскую жизнь в субтропиках, среди бамбуков, бананов, мандаринов, висящих на деревьях как меленькие зелено‑желтые фонарики, деля время между купаньем, дольче фар ньенте и писанием «Квадратуры круга». Брат и друг обиделись на мое молчание и перестали тревожить меня телеграммами с мольбами о помощи. Иногда я совершал набег на Батум с бамбуковыми галереями его гостиниц, с бархатной мебелью духанов, где подавалось ни с чем не сравнимое кипиани в толстых бутылках с красно‑золотыми этикетками, нанимал ялик, выезжал на батумский рейд и, сбрасывая с себя одежду, бросался в темную, уже почти ночную воду акватории, покрытую павлиньими перьями нефти. Вскоре, закончив водевиль, я покинул райскую страну, где рядом с крекинг‑заводом сидели в болоте черные, как черти, буйволы, выставив круторогие головы, где местные наркомы в башлыках, навороченных на голову, ездили цугом в фаэтонах с зажженными фонарями по сторонам козел, направляясь в загородные духаны пировать, и их сопровождал особый фаэтон, в котором ехал шарманщик, крутивший ручку своей старинной шарманки, издававшей щемящие звуки австрийских вальсов и чешских полек, где старуха‑аджарка в чувяках продавала тыквенные семечки, сидя под лохматым, как бы порванным банановым листом, служившим навесом от солнца… Едва я появился в холодной, дождливой Москве, как передо мною предстали мои соавторы. С достоинством, несколько даже суховато они сообщили мне, что уже написали более шести печатных листов. Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой стал читать ее вслух. Уже через десять минут мне стало ясно, что мои рабы выполнили все заданные им бесхитростные сюжетные ходы и отлично изобразили подсказанный мною портрет Воробьянинова, но, кроме того, ввели совершенно новый, ими изобретенный великолепный персонаж – Остапа Бендера, имя которого ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. Теперь именно Остап Бендер, как они его назвали – великий комбинатор, стал главным действующим лицом романа, самой сильной его пружиной. Я получил громадное удовольствие и сказал им приблизительно следующее: – Вот что, братцы. Отныне вы оба единственный автор будущего романа. Я устраняюсь. Ваш Остап Бендер меня доконал. – Позвольте, Дюма‑пер, мы очень надеялись, что вы пройдетесь по нашей жалкой прозе рукой мастера, – сказал мой друг с тем свойственным ему выражением странного, вогнутого лица, когда трудно понять, серьезно ли он говорит или издевается. – Я больше не считаю себя вашим мэтром. Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас бог. Завтра же я еду в издательство и перепишу договор с нас троих на вас двоих. Соавторы переглянулись. Я понял, что именно этого они от меня и ожидали. – Однако не очень радуйтесь, – сказал я, – все‑таки сюжет и план мои, так что вам придется за них заплатить. Я не собираюсь отдавать даром плоды своих усилий и размышлений… – В часы одинокие ночи, – дополнил мою мысль братец не без ехидства, и оба соавтора улыбнулись одинаковой улыбкой, из чего я сделал заключение, что за время совместной работы они настолько сблизились, что уже стали как бы одним человеком, вернее одним писателем. Значит, мой выбор оказался совершенно точен. – Чего же вы от нас требуете? – спросил мой друг. – Я требую от вас следующего: пункт «а» – вы обязуетесь посвятить роман мне и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни было. – Ну, это пожалуйста! – с облегчением воскликнули соавторы. – Тем более что мы не вполне уверены, будет ли даже одно издание – русское. – Молодые люди, – сказал я строго, подражая дидактической манере синеглазого, – напрасно вы так легко согласились на мое первое требование. Знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава? Соавторы скромно потупили глаза, однако мне не поверили. Они еще тогда не подозревали, что я обладаю пророческим даром. – Ну хорошо, допустим, – сказал друг, – с пунктом «а» покончено. А пункт «б»? – Пункт «б» обойдется вам не так дешево. При получении первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой портсигар. Соавторы вздрогнули. – Нам надо посоветоваться, – сказал рассудительный друг. Они отошли к окну, выходящему на извозчичий двор, и некоторое время шептались, после чего вернулись ко мне и, несколько побледнев, сказали: – Мы согласны. – Смотрите же, братцы, не надуйте. – Вы, кажется, сомневаетесь в нашей порядочности? – голосом дуэлянта произнес друг, для которого вопросы чести всегда и во всем стояли на первом месте. Я поклялся, что не сомневаюсь, на чем наша беседа и закончилась. Долго ли, коротко ли, но после разных цензурных осложнений роман наконец был напечатан в журнале и потом вышел отдельной книгой, и на титульном листе я не без тайного тщеславия прочел напечатанное мне посвящение. Пункт «а» был свято выполнен. – Ну а пункт «б»? – спросило меня несколько голосов в одном из английских университетов. – Леди и гамильтоны, – торжественно сказал я словами известного нашего вратаря, который, будучи на приеме в Англии, обратился к собравшимся со спичем и вместо традиционного «леди и джентльмены» начал его «восклицанием «леди и гамильтоны», будучи введен в заблуждение нашумевшей кинокартиной «Леди Гамильтон». …– Ну а что касается пункта «б», то с его выполнением мне пришлось немного подождать. Однако я и виду не подавал, что жду. Молчал я. Молчали и соавторы. Но вот в один прекрасный день мое ожидание было вознаграждено. Раздался телефонный звонок, и я услышал голос одного из соавторов: – Старик Саббакин, нам необходимо с вами повидаться. Когда вы можете нас принять? – Да валяйте хоть сейчас! – воскликнул я, желая несколько разрядить официальный тон, впрочем смягченный обращением ко мне «старик Саббакин». («Старик Саббакин» был одним из моих псевдонимов в юмористических журналах.) Соавторы появились хорошо одетые, подтянутые, строгие. – Мы хотим выполнить свое обязательство перед вами по пункту «б». С этими словами один из соавторов протянул мне небольшой, но тяжелый пакетик, перевязанный розовой ленточкой. Я развернул папиросную бумагу, и в глаза мне блеснуло золото. Это был небольшой портсигар с бирюзовой кнопочкой в замке, но не мужской, а дамский, то есть раза в два меньше. Эти жмоты поскупились на мужской. – Мы не договаривались о том, какой должен быть портсигар – мужской или дамский, – заметил мой друг, для того чтобы сразу же пресечь всяческие словопрения. Мой же братишка на правах близкого родственника не без юмора процитировал из чеховской «Жалобной книги»: – Лопай, что дают. На чем наши деловые отношения закончились, и мы отправились обмыть дамский портсигарчик в «Метрополь». Роман «Двенадцать стульев», надеюсь, все из вас читали, и я не буду, леди и гамильтоны, его подробно разбирать. Замечу лишь, что все без исключения его персонажи написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: «Мусик, дай мне гусик» – или что‑то подобное. Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое. Прототипом Остапа Бендера был старший брат одного замечательного молодого поэта, друга птицелова, эскесса и всей поэтической элиты. Он был первым футуристом, с которым я познакомился и подружился. Он издал к тому времени на свой счет маленькую книжечку крайне непонятных стихов, в обложке из зеленой обойной бумаги, с загадочным названием «Зеленые агаты». Там были такие строки: «Зеленые агаты! Зелено‑черный вздох вам посылаю тихо, когда закат издох». И прочий вздор вроде «…гордо‑стройный виконт в манто из лягушечьих лапок, а в руке – красный зонт» – или нечто подобное, теперь уже не помню. Это была поэтическая корь, которая у него скоро прошла, и он стал писать прелестные стихи сначала в духе Михаила Кузьмина, а потом уже и совсем самостоятельные. К сожалению, в памяти сохранились лишь осколки его лирики. «Не архангельские трубы – деревянные фаготы пели мне о жизни грубой, о печалях и заботах… Не таясь и не тоскуя, слышу я как голос милой золотое Аллилуйя над высокою могилой». Он писал: «Есть нежное преданье на Ниппоне о маленькой лошадке вроде пони», которая забралась на рисовое поле и лакомилась зелеными ростками. За ней погнался разгневанный крестьянин, но ее спас художник, вставив в свою картину. Или: «Как много самообладания у лошадей простого звания, не обращающих внимания на трудности существования». Он изобразил осенние груши на лотке; у них от тумана слезились носики и тому подобное. У него было вечно ироническое выражение добродушного, несколько вытянутого лица, черные волосы, гладко причесанные на прямой пробор, озорной носик сатирикончика, студенческая тужурка, диагоналевые брюки… Как все поэты, он был пророк и напророчил себе золотое Аллилуйя над высокой могилой. Смерть его была ужасна, нелепа и вполне в духе того времени – короткого отрезка гетманского владычества на Украине. Полная чепуха. Какие‑то синие жупаны, державная варта, безобразный национализм под покровительством немецких оккупационных войск, захвативших по Брестскому миру почти весь юг России. Брат футуриста был Остап, внешность которого соавторы сохранили в своем романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом, принявшим угрожающие размеры. Он был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить. Но по ошибке, введенные в заблуждение фамилией, выстрелили в печень футуристу, который только что женился и как раз в это время покупал в мебельном магазине двуспальный полосатый матрац. Я не был на его похоронах, но ключик рассказывал мне, как молодая жена убитого поэта и сама поэтесса, красавица, еще так недавно стоявшая на эстраде нашей «Зеленой лампы» как царица с двумя золотыми обручами на голове, причесанной директуар, и читавшая нараспев свои последние стихи: «…Радикальное средство от. скуки – ваш изящный моторландоле. Я люблю ваши смуглые руки на эмалевом белом руле…» …теперь, распростершись, лежала на высоком сыром могильном холме и, задыхаясь от рыданий, с постаревшим, искаженным лицом хватала и запихивала в рот могильную землю, как будто именно это могло воскресить молодого поэта, еще так недавно слышавшего небесные звуки деревянных фаготов, певших ему о жизни грубой, о печалях, о заботах и о вечной любви к прекрасной поэтессе с двумя золотыми обручами на голове. Но что же в это время делал брат убитого поэта Остап? То, что он сделал, было невероятно. Он узнал, где скрываются убийцы, и один, в своем широком пиджаке, матросской тельняшке и капитанке на голове, страшный и могучий, вошел в подвал, где скрывались бандиты, в так называемую хавиру, и, войдя, положил на стол свое служебное оружие – пистолет‑маузер с деревянной ручкой. Это был знак того, что он хочет говорить, а не стрелять. Бандиты ответили вежливостью на вежливость и, в свою очередь, положили на стол револьверы, обрезы и финки. – Кто из вас, подлецов, убил моего брата? – спросил он. – Я его пришил по ошибке вместо вас, я здесь новый, и меня спутала фамилия, – ответил один из бандитов. Легенда гласит, что Остап, никогда в жизни не проливший ни одной слезы, вынул из наружного бокового кармана декоративный платочек и вытер глаза. – Лучше бы ты, подонок, прострелил мне печень. Ты знаешь, кого ты убил? – Тогда не знал. А теперь уже имею сведения: известного поэта, друга птицелова. И я прошу меня извинить. А если не можете простить, то бери свою пушку, вот тебе моя грудь – и будем квиты. Всю ночь Остап провел в хавире в гостях у бандитов. При свете огарков они пили чистый ректификат, не разбавляя его водой, читали стихи убитого поэта, его друга птицелова и других поэтов, плакали. Это были поминки, короткое перемирие, закончившееся с первыми лучами солнца, вышедшего из моря. Остап спрятал под пиджак свой маузер и беспрепятственно выбрался из подвала, с тем чтобы снова начать борьбу не на жизнь, а на смерть с бандитами. Он продолжал появляться на наших поэтических вечерах, всегда в своей компании, ироничный, громадный, широкоплечий, иногда отпуская с места юмористические замечания на том новороссийско‑черноморском диалекте, которым прославился наш город, хотя этот диалект свойствен и Севастополю, и Балаклаве, и Новороссийску, и в особенности Ростову‑на‑Дону – вечному сопернику Одессы. Остапа тянуло к поэтам, хотя он за всю свою жизнь не написал ни одной стихотворной строчки. Но в душе он, конечно, был поэт, самый своеобразный из всех нас. Вот таков был прототип Остапа Бендера. – Это все очень любопытно, то, что вы нам рассказываете, синьор профессоре, но мы интересуемся золотым портсигаром. Не можете ли вы нам его показать? Я был готов к этому вопросу. Его задавали решительно всюду – и в Европе и за океаном. В нем заключался важный философский смысл: золото дороже искусства. Всем хотелось знать, где золото. – Увы, синьоры, мистеры, медам и месье, леди и гамильтоны, я его продал, когда мне понадобились деньги.
Wega: Хочется рассказать вам о судьбе актрисы, которая создала в фильме “Зимняя вишня” самый колоритный образ энергичной, самостоятельной и устойчивой к различным жизненным коллизиям женщины. Сегодня мы познакомим вас с Ниной Руслановой. В ее актерском списке более 100 ярких ролей. Вы наверняка помните ее по фильмам “Цыган”, “Афоня”, “Завтра была война”, “Собачье сердце”, “Небеса обетованные”… Пожалуй, про таких женщин сказал Некрасов: “Коня на скаку остановит…”, есть и менее поэтичное высказывание, как раз в духе нашего времени: “Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик”. Ну, что ж, женщинам, которые сами решают судьбу, вечно навешивают разные, не всегда лицеприятные ярлыки. Как призналась в одном из интервью Нина Ивановна, самая большая ее награда в жизни – ее дочь Олеся, это единственный и самый надежный друг, только дочь доставляет актрисе наибольшую радость. Олеся снималась с мамой во многих фильмах, и довольно успешно справлялась со своей задачей, но актрисой становиться не собирается, несмотря на то, что обладает привлекательной внешностью и врожденным талантом. Нина Ивановна очень жалеет, что у нее только одна дочка: “Была бы другая жизнь, не такая суетная, я бы нарожала детишек еще и еще. Теперь приходится рассчитывать только на Олеську – может быть одарит меня внуками, порадует маму”. Вероятно, желание иметь большую семью у Нины Руслановой связано с тем, что сама она выросла в детском доме. Родилась будущая актриса в декабре победного 45-го года на Украине и сразу же попала в круговорот послевоенной разрухи – двухмесячной малышкой-найденышем попала в детдом. Имя и день рождения выбрала сама. На этом не закончились ее испытания. Однажды “добренькая” воспитательница, глядя на золотистые кудри Нины произнесла роковую для девочки фразу: “Детонька, ты такая светленькая потому, что родилась от немца”. С тех пор Нина стала в детдоме изгоем, ее дразнили “фашисткой” и били по ночам. Однажды Нина Русланова призналась, что ее так затравили сверстники, что она стала писаться в постель… “Выбраться из этой непроглядной тьмы мне помогло настоящее чудо. Добрые люди посоветовали сходить в церковь. И я пошла. Стою посреди храма, а что делать не знаю, понимала только своим детским умом, что надо как-то выкинуть из себя все болезни и несчастья. И чисто по девичьи поступила - громко закричала: “Здравствуйте, люди!” На следующее утро я сунула под себя руку и обнаружила, что постель сухая. Я была такая счастливая! С этого дня, я почувствовала, что хозяйка своей судьбы я, а не обстоятельства”. Детский дом – это серьезное испытание для маленькой девочки. Тем более что Нина Русланова поменяла их аж шесть штук, и в каждом у нее были друзья, враги… Вот только домашнего тепла не было нигде. После 8-го класса Русланова попала в училище, стала осваивать специальность штукатура-маляра – детдомовцам ведь не задают вопросов: “Кем ты хочешь стать?”. Куда Родина пошлет, туда и отправляйся, и желательно без лишних вопросов. А вопросов было много. Например, где взять пальто, хотя бы одно на двоих с подругой, чтобы зимой по очереди бегать в вечернюю школу. Или: почему взрослым на стройке платят одну зарплату, а им – малолеткам совсем другую: какие-то жалкие 18 рублей, и при этом заставляют разгружать многотонные машины? В конце концов, не отыскав правды, девочки уходят с работы, и тут же “вылетают” из общежития. Слава Богу, сердобольная кухарка позволяет ночевать на кухне, да еще и кипятком угощает, ну а на хлеб приходится зарабатывать, собирая по помойкам бутылки… Светлое пролетарское будущее так и не дождалось Нину Русланову, или просто она не захотела к нему идти по таким непроходимым завалам бюрократизма и несправедливости. “Однажды я поняла, что так жить больше не могу… и поступила в Харьковский театральный институт. Проучилась там я два года. А потом вдруг узнала, что в Москве недобор мальчиков в Щуку и поехала поступать…”. Представляете изумление приемной комиссии, когда в училище пришла провинциальная девушка и заявила: “Прослушайте меня, как мальчика, я согласна играть мужские роли”. Ее прослушали и приняли… как девушку. Долго еще холодная и циничная Москва не принимала бедную дикую, провинциальную девушку с ужасным украинским акцентом. Педагоги предрекали ей работу в каком-нибудь захолустном театре, но удача и на этот раз улыбнулась Нине Руслановой – сразу по окончании театрального училища, ее пригласили в Театр Вахтангова. На этом, казалось бы должна закончиться история о “превращении гадкого утенка в прекрасного лебедя”, только вот судьба Нине Руслановой попалась не сговорчивая, с трудным и взбалмошным характером. То она награждает свою хозяйку почетными титулами и званиями Заслуженная артистка РСФСР, лауреат Государственной премии имени братьев Васильевых, то заставляет принимать опрометчивые и нелогичные решения: после долгих лет работы в театре имени Евгения Вахтангова, Русланова уходит буквально в никуда, остается без денег, без друзей, без работы. Когда Нина Ивановна покидала стены родного театра, коллеги предрекали, мол сопьешься, помрешь под забором… Ан, нет, Русланова продолжает сниматься в кино, работает в театре Рубена Симонова и с благодарностью вспоминает хорошую Вахтанговскую школу. Между прочим, квартиру, в которой живет Нина Ивановна с дочерью Олесей, дал ей Театр Вахтангова. Расположена она как раз над “Щукинским” училищем и имеет свою зловещую историю. Раньше в ней проживала известная актриса Татьяна Блажина, которая выбросилась с балкона. Теперь в этой квартире балкона нет, то есть фактически он существует, но вместо двери – глухая стена, которую возвела новая хозяйка вопреки всевозможным запретам администрации. Это единственное, что удалось исправить в несчастливой карме жилища, но бесконечные катастрофы в виде постоянных затопов, обвалов штукатурки, отслоений обоев по-прежнему сопровождают обитателей дома. Но были и веселые истории в жизни популярной актрисы, правда веселым это происшествие может назвать только такая невозмутимая и оптимистичная женщина, как Нина Русланова. Дело было в Евпатории, во время съемок фильма “Это было у моря”. Нина Ивановна там играла роль воспитательницы. Произошла настоящая катастрофа – день рождения одного из членов съемочной группы. Почему катастрофа? Да потому, что происходило сие событие в “сухие” времена Горбачевских экспериментов. Что такое день рождения без выпивки – трудно представить, а как достать эту самую выпивку в городе, где она тебе не положена, предположить еще сложнее. Коллектив посовещался и направил на “охоту за горючим” самое узнаваемое лицо – Нину Русланову. Привезли ее, бедолагу, к единственному в городе магазину и высадили в самом конце длинной очереди. В магазин актриса все-таки проникла – лицо помогло. Стоит она около прилавка и загружает объемные сумки вином, водкой… Только откуда ни возьмись – милиционер: “Так, гражданочка, пройдемте, поясните нам почему вы отовариваетесь свыше нормы?”. Один из многочисленной очереди решил проявить “гражданскую бдительность” и завопил: “Вот, вот, посадите ее, а то она сейчас наберет спиртного, а ночью торговать пойдет, я ее знаю, сам видел”. Когда в отделении милиции, куда доставили “злостную спекулянтку”, более просвещенный в области кино милиционер увидел Нину Русланову, он даже присвистнул: “Откуда же вы на мою голову свалились?” “Да вот, - ответила актриса, - приехала в ваш город водкой поторговать”. Над этим случаем очень долго смеялась вся съемочная группа, предлагая коллеге сменить профессию на более прибыльную – торговлю. В жизни Нины Руслановой случился один момент, когда она была готова бросить актерскую профессию. Это произошло, когда она ушла из театра Вахтангова. Пожалуй это был один из самых сложных, переломных периодов ее жизни. Она думала: “Все. Конец. Больше я не могу быть актрисой, надо опять менять судьбу”. Но в этот момент режиссер Игорь Масленников предложил ей роль в “Зимней вишне”. Нельзя сказать, что Русланова было в восторге от сценария, но эта работа вернула ее к жизни. Нина Ивановна с особым теплом вспоминает сложившийся на съемках коллектив: “Мы втроем здорово дополняли друг друга, потому что были очень разные. По традиции в первый съемочный день разбивается тарелка на счастье. Меня в первый день на площадке не было, и я, конечно, переживала, как же так, не начала съемки вместе со всеми. А вдруг, не выполнив актерских традиций, не смогу влиться в коллектив. Но работа пошла гладко, как по маслу. И на удивление тепло картину приняли зрители, так тепло, что пришлось снимать продолжение, а потом еще одно. Критики, конечно, разнесли ленту в пух и прах, обвиняя в неправдоподобности сюжета. Особенно осыпали нелестными эпититами последний фильм, где все мы стали такими крутыми и благополучными. Сказка. Но сказки тоже нужны, чтобы радоваться”. В “Зимней вишне 3” героиня Нины Руслановой лихо разъезжает на автомобиле. Забавно то, что сама актриса машину водить не умеет совершенно. Для того, чтобы сымитировать виртуозную езду, приходилось автомобиль героини таскать на буксире. На что не пойдешь ради удачной сцены! Самое сложное в актерской профессии, как считает Нина Русланова, оставаться собой, кого бы не приходилось играть. Наверное, поэтому, все героини Нины Ивановны, такие же прямолинейные и бесхитростные, как она сама. Иногда они резкие, чаще справедливые, может быть немного скандальные, но, безусловно, порядочные. На вопрос, к кому вы обращаетесь за помощью в трудную минуту, Русланова ответила коротко: “К Богу, только верю я в него не публично, а внутри себя”. Екатерина Романенкова, Татьяна Алексеева TopList
Надина: Wega Спасибо! Какая тяжелая судьба выпала актрисе! Врагу не пожелаешь
Wega: Надина РАБОЧАЯ ЧЕСТЬ В фильме «Укрощение огня» Кирилл Лав-ров играет Сергея Павловича Королева. В на-чале работы над ролью артист расспрашивал людей, близко знавших конструктора, и один старый рабочий рассказал ему такую историю. Однажды готовился очередной ответственный пуск ракеты. И этот рабочий, бывший в то вре-мя монтажником, находился внутри корабля, совершая последние положенные операции. Вот все готово, ракета на старте, все люки задрае-ны. И вдруг монтажник хватился своей отверт-ки. Все обшарил — нигде нет. Закралось подо-зрение, что он оставил ее на корабле. Сейчас ракета стартует в космос вместе с забытой от-верткой, и кто его знает, что может произойти. Но отложить старт — тоже ЧП. Делать нечего, побежал к Королеву, кинулся в ноги: — Хоть казни, Сергей Павлович, не могу найти отвертку. Вдруг на корабле... Старт отложили. Люки открыли и нашли от-вертку. Рабочий в ожидании наказания выку-рил две пачки «Беломора». Наконец появился на доске объявлений приказ, подписанный Ко-ролевым: «За проявленную честность и прин-ципиальность рабочий такой-то награждается денежной премией и почетной грамотой...» ПРОСТОЙ ОТВЕТ НА СЛОЖНЫЙ ВОПРОС Во время обсуждения современного состоя-ния кинематографа, в котором участвовал и Ки-рилл Лавров, речь шла о последних фильмах, о творчестве нынешнего поколения режиссеров. Стали высказываться о двух деятелях кино, о которых в ту пору постоянно писали газеты. — Как вы полагаете, — спросили у Кирилла Лаврова, — кто из этих режиссеров лучше и перспективнее ? Кирилл Лавров — всегда исключительно де-ликатный и доброжелательный по отношению к коллегам — все-таки на этот раз не выдержал и язвительно сказал: — Право, мне затруднительно определить, кто из них лучше. Вот если бы вы спросили, кто из них хуже, я, пожалуй, ответил бы, не заду-мываясь! Шла премьера одного конъюнктурного спек-такля на рабочую тему, которые в изобилии клепались режиссерами в семидесятые годы. Публика на спектакли эти шла неохотно, залы были полупустые, несмотря на хвалебные отзы-вы критиков. После премьеры кто-то из близ-ких поинтересовался у Кирилла Лаврова: — Ну, как принимала публика? Как сыг-рали? — Вничью! — ответил Кирилл Лавров. Когда режиссер Геннадий Полока снимал на “Ленфильме” кинокартину про летчиков, он опасался, не обгонят ли главного героя, роль которого играл Кирилл Лавров, парни, которые моложе мэтра отечественного кинематографа раза в три. Но не тут-то было! 200 метров до вертолета Кирилл Юрьевич пробежал быстрее всех. Дубль не потребовался. Надо заметить, что актер страстный поклонник футбола, и до сих пор Кирилл Лавров не упускает случая выйти на футбольное поле и никогда не промахивается, когда бьет пенальти. В телесериале «Бандитский Петербург», поставленном по книге Андрея Константинова, Кирилл Юрьевич Лавров исполнил роль вора-«законника» по кличке Барон. Прототипом Барона был реальный человек по кличке Горбатый. Он действительно умер в тюремной больнице от рака. Интересно, что Кирилл Лавров был знаком со своим прототипом. Однажды Горбатый подошел к актеру на улице, вручил свою визитку, на которой значилось: «главный эксперт по антиквариату», и посоветовал обращаться в случае затруднительных ситуаций. Леонид Куравлев ПРИРОДНЫЙ НЕДОСТАТОК Во время съемок картины "Живет такой парень" Василий Шукшин попросил Куравлева, чтобы его колоритный герой - Пашка Колокольников - немного заикался. Тот так и сыграл. Как-то через полгода встречает Леонид Шукшина на студии: "Как дела, Вась?" - "Да сегодня сдавал картину в Госкино,- отвечает Шукшин. - Одни ругали, другие, наоборот, хвалили, а один чиновник сказал: "Обратите внимание, товарищи, как мастерски режиссер использовал природный недостаток артиста Куравлева - его заикание!" КРАСНАЯ ЦЕНА Однажды Леонид Куравлев поднимался в лифте с одним чиновником кино, которого многие недолюбливали. А поскольку чиновник этот был неглуп, то понимал это прекрасно, а потому был подозрителен и всегда старался вызнать, что думают о нем окружающие. Что-то в тот день не ладилось у Куравлева, поэтому он был мрачен и сосредоточен, думая о своих проблемах. Чиновник же пытливо смотрел на него, а потом не выдержал и сказал: - Леонид, я бы дал десять рублей, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь... — Уверяю тебя, то, о чем я думаю, денег этих не стоит, - ответил Куравлев. - Ну, все-таки, о чем? - О тебе я думал! - сказал Куравлев и вышел из лифта на нужном этаже. ПАРАДОКС Леонид Куравлев родился в обычной московской семье, но все почему-то привыкли считать его деревенским парнем, наверное, из-за сыгранных ролей Паши Колокольникова, Шуры Балаганова, Афони. Однажды Владимир Меньшов спросил у Куравлева: "Леня, а у тебя машина есть?" Тот отвечает, что уж лет десять, как есть. "Странно. Куравлев и машина?!" - вслух удивляется Меньшов. "Вот и чувствуешь себя эдаким Иванушкой-дурачком," - обижается актер. ГОРЬКИЙ ОПЫТ В одной артистической компании зашел разговор о семейной жизни, в частности о том, как часто теперь разводятся, особенно люди искусства. Когда пришел черед высказаться Леониду Куравлеву, он сказал: - Женщина, когда выходит замуж, всегда мечтает о том, чтобы мужа постепенно изменить. Но это у нее редко получается. Мужчина же, когда женится, мечтает о том, чтобы женщина осталась такой же на многие годы. И здесь он тоже ошибается, а потому происходит взаимное разочарование... По материалам книги ЖЗЛ. Актеры кино. ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ История первая... Князь Зубов, оказавший услугу Александру I при его воцарении, попросил нового монарха исполнить одно его желание. Какое именно, не уточнил. Александр согласился и услышал просьбу - восстановить в чинах и должности отставного генерал-майора Арсеньева. Надо сказать, сей офицер не был жертвой павловского самодурства. Его изгнали из армии за трусость. Разумеется, Александр не хотел видеть этого человека в своей армии, но слово есть слово. Поморщившись, он подписал бумагу, заблаговременно составленную Зубовым. Однако через несколько минут подозвал князя и в свою очередь попросил его об одолжении, также не уточняя характер оного. Зубов, согласился и... услышал: "Разорви указ, который я только что подписал". История вторая... 4 апреля 1866 года в Петербурге на Александра было совершено покушение. Официальная версия гласила, что злодейскую руку террориста Каракозова отвел человек из народа Комиссаров. Сей костромской мещанин был срочно возведен во дворянство и обласкан двором; образ героя запечатлели в медали, на страницах прессы. Когда же на высочайшем приеме царь спросил, чего желает его спаситель, тот смутился, не зная, что ответить. - Проси камер-юнкера (низшее придворное звание), - подсказывали из свиты. То ли Комиссаров не расслышал, то ли не знал, что такое камер-юнкер, так или иначе, он брякнул: - Хочу в юнкера. Разумеется, царь изумился такой просьбе. Но отказать спасителю счел недостойным и сказал: - Быть посему. Ничего путного из юнкерства Комиссарова, конечно, не получилось. К тому же он пристрастился к застольям (с непременными тостами "за здоровье его императорского величества"), что и свело царского спасителя в могилу. История третья... Во время царствования Александра в петербургских салонах обсуждалась последняя дворцовая новость: - Великий князь Николай Николаевич своими поступками показывал потерю рассудка. Его младший брат Михаил решительно отвергал это: - Никакой человек не может потерять того, что он не имеет. Можно догадаться, какие отношения существовали между августейшими братьями. История четвертая... Император Александр II был великий охотник до "клубнички" (до сексуальных похождений). Объекты своих вожделений он, случалось, "кадрил" прямо на улицах, но старался при этом сохранять инкогнито, то есть принимал меры, дабы оставаться неузнанным. Однажды на Невском случай помог ему познакомиться с очень приятной дамой, которая не устояла перед обаянием некого полковника. Было назначено свидание в доме дамы с непременным условием - ход со двора через черную лестницу. "Полковник" ликовал, ведь родственников или просто знакомых тайно (через черный ход) не принимают. Однако в назначенное время произошло нечто неожиданное и страшно досадное. На черной лестнице "полковник" увидел дворничиху, моющую ступени. Неизвестному офицеру она предложила немедленно удалиться, ибо к хозяйке с минуты на минуту прибудет сам царь. "Сами посудите, охота ли ему с вами здесь встречаться". Только тогда Александр понял, чего стоит его "конспирация". Осознал он и кое-что не только конфузное, но и опасное. Одним словом, любовный пыл угас, и августейший ловелас покинул дом, проклиная женскую болтливость. История следующая... Саксонский король Фридрих Август проявлял большую заботу о своей фарфоровой фабрике. Однако его деятельность на ниве фарфорового производства вызвала критику у некого фон Чирнхауса (очевидно специалиста в этом деле), и критика эта дошла до ушей саксонского короля. - Фон Чирнхаус, ты я вижу много знаешь, - сердито сказал он при встрече. - Это вам показалось, ваше величество, - последовал ответ. - А все потому, что сами-то вы слишком мало знаете. История следующая... На заседании Президиума Академии Наук СССР академик Александров объявил: - Сегодня нам предстоит решить беспрецедентный вопрос о выводе Сахарова из членов академии. - Почему беспрецедентный, - не согласился академик Капица, - в свое время Гитлер лишил звания академика Эйнштейна. - Переходим к следующему вопросу, - сказал Александров. История следующая... С кем только не сравнивали поэта Байрона англичане французы, итальянцы, испанцы и немцы: с Руссо, Гете, Юнгом, с алебастровой вазой внутри освещенною с сатаной, с Шекспиром, Наполеоном, Эсхилом, Софоклом, Еврипидом, с Арлекином, Пьерро, с фантасмагорией, с Генрихом VIII, с Шенье, Мирабо, Микеланджело, Рафаэлем, со щеголем, Диогеном, с Чайльд Гарольдом и т. д. Раздраженный этим Байрон однажды возразил заявил: <Руссо был великим человеком, и ежели б сравнение это было верно, то мне бы следовало им гордиться, но я не люблю утешать себя никакою ложною мыслью>. Граф Бенкендорф сделал выговор барону Дельвигу за публикацию в "Литературной газете" либеральной статьи. Дельвиг отвечал, что цензуру статья прошла и по закону к нему нельзя предъявлять претензии. В ответ он услышал: - Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства, и вы не имеете права на них ссылаться в разговоре со мной! Фельдмаршал Врангель запретил русским офицерам носить неформенные сапоги. Увидев офицера-нарушителя, он приказал ему отправляться под арест. Однако последний заметил, что на фельдмаршале точно такие же (неформенные) сапоги. Фельдмаршал вынужден был признать этот факт, но выводы сделал "оригинальные" (по его мнению, остроумные): - Вам лейтенант все равно сидеть. Вот и отсидите за себя и за меня. Шеф русских жандармов (начальник Третьего отделения собственной его величества канцелярии) граф А.Х. Бенкендорф о судьбах державы Российской высказывался весьма категорически и оптимистично: "Прошлое России удивительно, ее настоящее более чем великолепно. Что же касается ее будущего, оно выше всего, что может представить себе самое пылкое воображение". Очень пылкое воображение графа ни проигранных войн, ни убийства царей, ни революций в России представить себе не могло. Предстояло принятие великого композитора Людвига ван Бетховена в действительные члены Академии искусств в Париже. Председательствующий объявил: "Мы собрались сегодня для того, чтобы принять в члены нашей академии великого Бетховена". И тут же добавил, что, к сожалению, ни одного вакантного места в академии нет, тем, как бы, предрешив исход дела. В зале воцарилось молчание. Но, - продолжал председатель... и налил из стоящего на столе графина полный стакан воды, так что ни одной капли добавить нельзя было; затем оторвал из стоящего тут же букета один лепесток розы и осторожно опустил его на водную поверхность. Лепесток не переполнил стакана, и вода не пролилась. Тогда Председатель, не сказав ни слова, обратил свой взор к собравшимся. В ответ последовал взрыв аплодисментов. На этом и закончилось заседание, единогласно избравшее Бетховена действительным членом Академии искусств. Отец крупнейшего онколога страны академика Блохина был земским врачом. Однажды во дворе он подошел к своему тестю и вырвал у него несколько волос из бороды. Потом разъяснил свой поступок. На прием к отцу пришла женщина, которая страдала от того, что у нее "в горле растут волосы". Земский врач решил провести психологический опыт. Попросив пациентку подождать, пока он подготовится к лечебной манипуляции, выскочил во двор. Потом посадил посетительницу в темной комнате, и пинцетом осторожно стал щипать у нее в горле. Затем резко выдернул пинцет и подал спрятанные в другой руке волосы. - Вот что вам мешало. Много лет она писала благодарственные письма, где все время вспоминала, как неоднократно обращалась к крупным специалистам Москвы и Петрограда и те говорили ей, что она ненормальная, однако никто помочь так и не взялся.
Mirani: Wega, спасибо! Сразу столько всего интересного!!! Некоторые истории очень забавные, например вот это высказывание: Wega пишет: — Ну, как принимала публика? Как сыг-рали? — Вничью! — ответил Кирилл Лавров. Другие истории красивые, как истроия про Бетховена; иные наталкивают на размышления! Спасибо, что делитесь с нами такой обширной и разнообразной информацией!
Wega: Mirani Юрий Яковлев: «Актерская профессия – страшная зараза!» Невозможно вообразить себе, чтобы глубинно-трагический князь Мышкин, привычно разведя колени и присев, проговорил: «Ку!» Еще менее вероятным представляется, что Стива Облонский способен скороговоркой прошепелявить: «Челове-ек! Официант! Почки один раз царице!» И уж совершенно не вяжется с «футлярностью» Каренина (в спектакле Романа Виктюка) классическое «Ну и гадость эта ваша заливная рыба». И тем не менее все эти метаморфозы возможны. Правда, с одним условием. Если эти фразы, лишь слегка поменяв грим, произносит без преувеличения гениальный актер... – Юрий Васильевич, я, честно говоря, в растерянности. Поздравлять с юбилеем заранее не принято, но на свое 80-летие вы же наверняка, как обычно, уедете из Москвы... – В общем, вы попали в точку. Я так мыслю себе: настоящие праздники – это Новый год, Рождество и Пасха. А к своему дню рождения в последние годы отношусь спокойно, стараюсь его вообще не выделять. Но все-таки я вам очень признателен за поздравление. Хорошее человеческое отношение всегда приятно. Вот, ну приятно же!.. И, если позволите, я предварю ваш следующий вопрос. Отвечу сразу же: тьфу, тьфу, – вроде бы все в порядке... – Тогда, если не возражаете, будем считать «официальную часть» нашей встречи законченной и перейдем к «неофициальной»? – Вы так это произнесли, что мне сразу вспомнились прежние времена и торжественные партсобрания. – А кстати, с каким чувством вы вспоминаете советские годы? – В Древнем Китае говорили: «Пусть не доведется тебе жить во времена перемен». Большая часть моей жизни прошла при режиме, который большинство из нас хотело изменить. Но даже если мои слова покажутся кому-то парадоксальными, не могу не сказать, что и в те годы я ощущал себя нормальным человеком. С удовольствием вспоминаю, как в детстве ходил на первомайские и ноябрьские демонстрации, играл в испанцев и в Чапаева. Позже судьба свела меня и в искусстве, и в жизни с замечательными людьми, вернее, с личностями. Правда, при этом я всегда старался придерживаться совета профессора Преображенского: «Не читайте газеты, особенно «Правду», – помните? – Быть не может, чтобы такая «аполитичность» никак не отразилась на вашей жизни! – К сожалению, вы абсолютно правы. Был случай, когда я узнал, что в райком из театра пришло письмо, где говорилось, что я недостоин звания народного артиста СССР по таким-то и таким-то причинам. Прежде всего потому, что я не был членом партии. И из-за этого мое выдвижение было очень надолго задержано. – Да кто ж написал такую дрянь?! – Письмо анонимное. Оно было подписано просто: «вахтанговцы». – И вы так никогда и не узнали имена этих «вахтанговцев»? – Отчего же! Узнал... И это стало для меня горьким откровением, потому что мне такое не могло прийти в голову. Эти люди со мной долгие годы здоровались, улыбались, шутили, даже выпивали. – Вы объяснились? – Простить предательство я по природе своей не могу. Даже при том, что всегда придерживаюсь правила: «Не суди – и не судим будешь». Но, видите ли, я не отличаюсь качествами борца. Я после той истории продолжал с ними здороваться и – проходил мимо. Для меня они уже больше не существовали. – Печальная история... Но вы упомянули библейскую заповедь, и у меня появился следующий вопрос: вы – верующий человек? – В жизни было несколько случаев, когда моя жизнь могла прерваться. И каждый раз будто кто-то хранил меня. Именно тогда я и понял, как надо благодарить Бога за оставленные мне дни. – Вы об автокатастрофе? – На самом деле их было две, причем обе, по странному стечению обстоятельств, по дороге из Москвы в Ленинград. А когда ты чудом вылетаешь из переворачивающейся машины и видишь, как из нее начинает валить дым, одним простым везением такой случай, согласитесь, не объяснишь... – Что-то мы с вами все о печальном беседуем, Юрий Васильевич! Вас ведь многие считают сугубо комическим актером... – Пусть считают, если им так больше нравится! У меня есть гораздо более интересные роли. – Но вы же сами отказываетесь говорить, к примеру, о князе Мышкине! – Да, это особенная, другая история. Но взять того же Стиву Облонского. Это одна из моих любимых ролей, а ее никто не знает, мимо нее просто проходят. Вспоминают только поручика Ржевского или Буншу. – Наверное, чаще всего все-таки – Ипполита? – Ипполит... Когда картина в первый раз прошла на Новый год, мне просто нельзя было дойти от дома до театра. На меня указывали пальцами: «Смотри, Ипполит идет!» Это было, конечно, приятно, чего уж там говорить. – Наверное, журналисты совсем вас замучили, когда этой зимой вышла «Ирония судьбы. Продолжение»? – Вы знаете, нет... Нашу картину, безусловно, все еще любят и помнят, но особого ажиотажа я не наблюдал... – Вам не было обидно? – Как вам сказать... Мне, конечно, чужда излишняя скромность. Я в своей жизни получил достаточно, стал любим зрителем и, если хотите, знаменит. Но знаковость все-таки существует. – Это вы о том, что у молодежи теперь другие интересы, взгляды на жизнь и, соответственно, другие кумиры? – Молодежь в любые времена стремилась каким-то образом, в той или иной форме себя выразить. Обязательно! Другое дело, что мне не нравится огромное количество появившихся у нас «звезд». Куда ни глянь, – всюду «великие» и «гениальные»! Молодой человек спел одну песню или сыграл роль в плохоньком сериале – и его немедленно возводят в «звезды»! – А вам самому приходилось играть в, как вы говорите, «плохоньких» картинах или спектаклях? – Грешен... и на старуху бывает проруха... Есть несколько работ, которые, как я считаю, не украшают мою актерскую биографию. Был такой фильм – «Бархатный сезон», который уже много лет, к счастью, не показывают. Я когда прочел сценарий, сразу сказал: «Это же неинтересно! Что мне там играть?» Но фильм должны были снимать в Швейцарии, и Григорий Горин, который лучше всех знал, насколько слаб его сценарий, сказал тогда: «А чего? Хоть за границу съездим!» В общем, никто из замечательных актеров – а играли в нем и Ирина Скобцева, и Иннокентий Смоктуновский, и Николай Крючков – не отказались. Я, конечно, тоже согласился... – Странно, но я ведь, хотя всегда старался посмотреть все киноновинки, не помню эту картину! О чем она? – Да я ведь тоже совершенно забыл сюжет. Помню только, что играл миллионера... – Вы сказали, что, посмотрев сценарий, сразу хотели от него отказаться. Значит, успех или неуспех ленты можно прогнозировать заранее? – Абсолютно невозможно! Зрительское восприятие непредсказуемо! Иногда кажется, совершенно проходная роль, а народу нравится, допустим, как ты стоишь в пальто под душем. А иногда думаешь: эта роль – на уровне Гамлета! А она проходит незамеченной... – Откровенно говоря – и это не комплимент, а констатация факта! – трудно представить, чтобы у вас были профессиональные неудачи. По крайней мере, я практически не видел в ваших работах вещей, к которым хотелось придраться. – Представить себе можно все! И у меня были просчеты, даже серьезные. В театре, пожалуй, меньше, чем в кино. Но я-то всегда видел, что именно сделано плохо. – А как вы относитесь к критике? – Каюсь, более чем негативно. Все зависит от того, кто критикует, а критика у нас сегодня – сами знаете... Другое дело – самокритика. Мало кто у нас способен без обожания глядеть на свое творчество. Мне это дано. Я, кстати, разговаривая с кем-то о своих ролях, рассуждаю о себе в третьем лице. Потому что давным-давно научился смотреть на себя со стороны. – Да как же этому можно научиться?! Мне кажется... – Простите, я вас перебью. В актерстве очень многое невозможно объяснить. Но если говорить обо мне, я всю жизнь стремился играть характеры, очень далекие от моей собственной природы. Людей, не похожих на меня самого. – Изо дня в день кардинально перевоплощаться, проживать новую жизнь? Сколько же на это нужно энергии? – Во-первых, любая роль базируется на интуиции и наблюдении за людьми. Актер ведь живет не на необитаемом острове, и все, что он видит вокруг, складывается в его копилку. Где она находится – в сердце или в голове, – я не знаю, но создавать образы без нее совершенно невозможно. А во-вторых, в нашей профессии всегда присутствует некий набор штампов. – Слово «штамп» принято считать едва ли не ругательным... – И совершенно напрасно! Я вам расскажу сейчас известную актерскую байку, которая все объясняет. Однажды старейшему мхатовцу, Михаилу Михайловичу Тарханову, задали вопрос: «Верно ли, что у каждого актера есть штампы?» И он ответил: «А как же! Сегодня на тебя сошло вдохновение, а завтра его нет. Но ты, выходя на сцену, все равно обязан делать то, что тебе положено». Тогда его спросили: «А сколько штампов у вас?» Он посмотрел на них и гордо сказал: «Четыреста!» Вот так вот. – Действительно четыреста? ! – Их у него было гораздо больше, да еще каких! – И все-таки, мне кажется, на одних штампах далеко не уедешь. Многие хотят стать актерами и даже учатся у прекрасных педагогов, но мало у кого получается сделаться по-настоящему значимыми, и уж совсем единицы получают эпитет «великий»... – В этой жизни ничто не происходит случайно. Я ведь вам сказал, что вдохновение, хотя и не каждый день, но все-таки сходит. Искусственно вызвать его, конечно, нельзя, в нем присутствует волшебная магия искусства. А вот почему оно приходит к одним и обходит стороной других?.. Это необъяснимая вещь! Мне кажется, боженька недаром дотрагивается рукой до одного, а к другому даже мизинчиком не прикасается. Наверное, он по каким-то одному ему известным признакам выбирает тех, кто ему интересен... Хотя – что это я говорю? Получается, будто я советую людям не думать о сцене... – А вы сами никогда не жалели, что пошли по этому пути? – Вы задали мне сейчас модный, очень распространенный у журналистов вопрос. Поэтому я отвечу так же, как отвечаю на него всегда: актерская профессия – страшная зараза. И если уж ты ее для себя выбрал, отступать некуда... Беседовал Владимир Ермолаев
полная версия страницы