Форум
Невыдуманные истории из жизни. 3
Wega: Порою в нашей жизни вдруг происходит нечто совсем необычное: или событие, или встреча, которые либо сильно меняют течение нашей жизни, либо запоминаются и учат нас чему-то новому и неведомому прежде. Давайте поделимся историями, которые произошли с нами или с кем-то другим - ведь жизнь наша так богата на выдумку!
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
chandni: Wega Спасибо за очередную замечательную подборку! Смеялась от души.
Mirani: Wega Спасибо, что чередуете серьёзные истории с такими лёгкими и смешными!!!
Marusia: Wega пишет: Елена умела прощать его платонические увлечения женщинами. 49 лет он был верен жене Спорное утверждение. Тем более что достаточно известна история с телегой дров (я её знаю в нескольких интерпретациях). Из воспоминаний кинодраматурга Льва Аркадьева ТРЕТИЙ - НЕ ЛИШНИЙ С Леонидом Осиповичем Утесовым я познакомился в моей родной Одессе. Встречаю в гостинице "Красная" своего земляка, композитора Модеста Табачникова, прилетевшего из Москвы, как и я, на празднование 20-летия освобождения Одессы. "Поехали! - говорит. - Выступим втроем. Дядя Ледя уже в машине". Берет меня решительно за руку и - в машину. Сидящий рядом с шофером пассажир обернулся, улыбнулся, и я ахнул: а "дядя Ледя"-то - сам Утесов! "Вы из Николаева?" - почему-то спросил он. "Не-ет..." - промямлил я. "Понимаете, - сказал он, и в глазах его запрыгали веселые чертики, - однажды двое поспорили: один говорит: "Назови мне хотя бы трех приличных людей в Одессе". Второй отвечает: "Пожалуйста! Сколько угодно... Гершкович - раз, Файнштейн - два... А третьего из Николаева можно?" Мы смеемся - Табачников нашел-таки "третьего" в Одессе... Нас привезли в Дом офицеров на Пироговской. Зал полон. Сегодня "Устный журнал". Наша страница - "Москвичи в гостях у одесситов". Первым выступил я, рассказал о съемках фильма "Одесские каникулы", о подвиге подростков в обороне города, в которой участвовал и я. Табачников, как бы продолжая, сел за рояль и заиграл что-то из своего репертуара. Утесов сначала тихо подпевал, а потом - во весь голос и с такой болью: "Одессу покидает последний батальон..." Ах, Леонид Осипович, дядя Ледя! Какое же надо иметь сердце, чтобы так петь!.. После нашего выступления хозяева угощали нас вкуснейшими блюдами, а Утесов всех нас - уморительными байками. Главное - знаменитая утесовская интонация. И глаза, в которых то озорство, то вдруг слезы, то снова "подначка". А мы хохочем, чуть со стульев не сползаем... Трудно вспомнить все - он ведь был неиссякаем, да и давно это было. Но кое-что все-таки запомнилось. ...Одна дама-одесситка обратилась к нему с просьбой проверить сына, получится ли из него музыкант. "Нет, - заявил Утесов. - У вашего сына нет слуха". - "А зачем ему слух? - удивилась она. - Он же будет играть..." ...Ночью он увидел на дороге "голосующую" женщину с ребенком. Остановил машину: "Садитесь". Она узнала его и шепчет мальчику: "Смотри внимательно! Это Утесов. Когда он умрет, ты всем будешь рассказывать, что ехал с ним в одной машине". ...Запомнились и утесовские анекдоты. Например, вот этот: Лилипут попросил продавщицу: "Мне колбасы, двадцать граммов". "Не обожрешься?" - огрызнулась она. "Не хамите, - предупредил лилипут, - а то заставлю нарезать..." Вечер, посвященный юбилею освобождения Одессы, проходил в оперном театре. Все в городе знали, что в театре будет Утесов, и попасть туда в тот вечер было невероятно трудно. Перед началом ко мне подошел озабоченный вице-адмирал Илья Ильич Азаров, бывший член Военного совета Одесского оборонительного района, и мрачно сообщил, что секретарь обкома не хочет давать слова Леониду Осиповичу. Это же, говорит, праздник освобождения Одессы - при чем тут Утесов! "Но вы же сами его пригласили из Москвы на юбилей!" - возмутился вице-адмирал. "Ошибочка вышла", - парировал партийный босс. Азаров был человек прямой и сказал, что народ пришел не на встречу с секретарем обкома, а чтобы увидеть и услышать Леонида Утесова. И предупредил, что иначе он сам немедленно уйдет отсюда. Сошлись на том, что Утесов выступит последним. Торжественная говорильня длилась до полуночи, люди изнывали от жары, духоты и скуки. Но ни один человек не ушел - все ждали встречи с Утесовым - многие своего великого земляка никогда "живьем" не видели. В тот вечер зал в едином порыве вставал два раза - когда исполнялся "Интернационал" и когда на сцену вышел Утесов. Прошли годы. Кто в Одессе помнит фамилию того обкомовского секретаря? Зато в Одессе есть улицы - имени Утесова (бывш. Треугольный переулок) и имени Азарова. ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ И была еще одна встреча - через двадцать лет. Я приехал в Дом творчества кинематографистов, что в Матвеевском. Директором Дома был тогда... бывший начальник гулаговского лагеря строгого режима. Он глянул на мою путевку и меланхолически произнес: "На три недели? Это не срок..." Но те три недели, что я там "отсидел", были одними из счастливейших в моей жизни. Еще бы - меня посадили в столовой за один стол с Леонидом Утесовым! Компания собралась отменная. За этим же столом оказались и два моих старых друга-одессита - режиссер Марк Орлов (один из будущих постановщиков киносериала "Петербургские тайны") и Константин Славин - один из лучших сценаристов документального кино. Ежедневно мы трижды садились за стол, и это были три моноспектакля Утесова. Его слушали не только мы, но и все, кто находился в столовой. Даже приходили загодя, чтобы не упустить чего-нибудь. Он говорил: "Мне нужны уши". И "уши" были. "Моноспектакли" продолжались и после еды - в коридоре или холле, и нередко до того времени, когда надо было снова возвращаться в столовую. Я как-то спросил его: - У вас наверняка было много поклонниц? Жена не ревновала? - Нисколько, - ответил он. - Она даже помогала им. Учтите: таких жен не было, нет и не будет. Однажды я увлекся певицей - одной нашей солисткой и свободные вечера иногда проводил у нее. Время было зимнее, дом, где она жила, деревянный, холод собачий. Как-то смотрим - во двор въезжает телега с дровами. "Что это? - удивилась она. - Я не заказывала". - "Вам прислали в подарок..." Когда я вернулся от той певицы домой, жена спросила: "Ленечка, тебе сегодня было тепло?". http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200003230531001
Wega: Marusia ! Вряд ли я знаю больше тебя. Про дрова, конечно, слышала. И про знакомство в поезде тоже, и про портрет, хранящийся хотя и не тайно, но неприкосновенно. Кто может, утверждать, где правда, где вымысел! Время ушло, и нет, выражаясь юридическим языком, ни фигурантов, ни свидетелей! Да, и нужны ли они?! Утёсов был и остаётся легендарным человеком. Обаятельный, талантливый, успешный....! Могли ли женщины не обожать его?! Мой папа рассказывал, что в войну купил на рынке его пластинку (на рёбрах) с песней "С Одесского кичмана" за огромные тогда деньги и был безмерно счастлив! Да, и тогда "не хлебом единым" жил человек! Видимо, в трудные времена это приобретает особенную значимость! Думаю, что благодарная память потомков - лучшая награда!
Wega: Актер театра имени Горького Луспекаев не терялся в любой ситуации, и не только на сцене. Как-то на гастролях в Кисловодске актеры отправились на выездной спектакль в Пятигорск. Когда поезд подошел к перрону, стало ясно, что толпа с только что окончившихся скачек не даст актерам выйти. Тогда Луспекаев кинулся к дверям и завопил: "Стойте, стойте! Здесь сумасшедших везут! Дайте пройти!" Толпа оторопела и расступилась. А Луспекаев командовал: "Выводите! Осторожно выводите". И вывел... Милославский очень любил эффектные сцены и шикарные выходы. Любимой ролью была роль кардинала Ришелье. Была там сцена, где король и придворные долго ожидают кардинала, как вдруг докладывают: "Кардинал Ришелье"! Все замолкают, эффектная пауза - и торжественно появляется Ришелье. Роль слуги, который выкликает эти два слова, была поручена молодому актеру. Милославский его нещадно муштровал, заставляя без конца повторять реплику: "Кардинал Ришелье"! Бедняга-актер жутко волновался. И вот спектакль... Король и двор замолкают... Небольшая пауза... И слуга выпаливает: "Радикал Кишелье!" Милославский в бешенстве выскакивает на сцену и набрасывается на несчастного: "Ришелье! Ришелье! Ришелье! И не радикал, а кардинал! Кардинал, каналья!" Актер Милославский играл умирающего Моора в трагедии Шиллера "Разбойники" и говорил очень тихим, "умирающим" голосом. С галерки закричали: "Громче!" Ничуть не смутившись, Милославский пояснил в полный голос: "Моор умирает, громче говорить не может". Одна провинциальная примадонна отличалась чрезвычайно вздорным и скандальным характером. На репетиции "Тоски" Пуччини она умудрилась до того разозлить рабочих сцены, что они решили ей отомстить. Финальная сцена. Флория Тоска бросается со стены замка. Обычно за декорациями подкладывали мягкие маты, на которые и приземлялась примадонна. Но в этот раз рабочие вместо матов для "любимой" актрисы установили батут. И, к вящему изумлению публики, примадонна некоторое время болталась туда-сюда в воздухе, вместо того чтобы разбиться о камни. Екатерина Семенова надумала сыграть бенефис с оперной певицей Софьей Самойловой в комедии И. Крылова "Урок дочкам". Обе матери семейств в почтенных летах и телах. По окончании драматург сказал: "Что ж, обе как опытные актрисы сыграли очень хорошо. Только название комедии следовало бы поправить: это был урок не дочкам, а бочкам". Станиславский играл Аргана в "Мнимом больном" Мольера. На одном спектакле прямо на сцене у него отклеился нос. Он стал его прикреплять обратно на глазах у зрителей и приговаривать: "Вот беда, вот и нос заболел. Это, наверно, что-то нервное". В Александринском театре готовились к гастролям знаменитого М. Щепкина. Актер Боченков, который играл те же роли, что и Щепкин и очень опасался соперничества, мрачно шутил: "В Москве дров наломали, а к нам щепки летят". Некий провинциальный актер играл роль Чацкого, не выпуская из рук стакан с чаем. - Помилуйте, зачем же вы все время с чаем? - поинтересовались у него. - А помните у Грибоедова кто-то говорит про Чацкого: "Чай, пил не по летам", - ответил местный знаток. У эстрадного артиста Хенкина на спектакле в театре случился сердечный приступ. Когда "скорая" привезла его в больницу, врач поинтересовался у больного: "На что жалуетесь?" Больной приоткрыл один глаз и сказал: "На репертуар!..." Начало актерской карьеры Александра Панкратого-Черного нужно отсчитывать со съемок эпизода, где Панкратова-рабочего из огня спасает Михалков-экскаваторщик. На незадачливом рабочем были надеты валенки, которые от огня натурально закипели. Никита Михалков упавшую вышку, которой был придавлен бедолага, своим экскаватором сумел подцепить дубля с десятого (еще бы, он в кабине этой машины был в первый раз!), а Панкратов в это время орал и матерился совершено по-настоящему. Никто ничего не понял и решили, что это он так замечательно в роль вошел. Рассказывает Панкратов-Черный: «Как-то я снимался в Одессе (в фильме "Зимний вечер в Гаграх"). Я всегда думал, что там обитают очень веселые люди. Оказалось, наоборот - очень серьезные. Я там танцевал чечетку "по- панкратовски". Так одна бабушка с ведром в руках целый день наблюдала мои мучения и с жалостью спросила, сколько мне за это кидают денег. Ну я пошутил: мол, 27 копеек. Она же, приняв это всерьез, призвала одесситов раскошелиться и дать мне по 3 рубля. И стали подходить люди и предлагать деньги. Но я отказался, конечно». В картине «Десять лет без права переписки» Владимира Наумова Александр Панкратов-Черный очень натурально сыграл одноногого инвалида войны. Хорошо сработал и оператор фильма, снимая кадры, когда Панкратов-Черный отстегивает искусственную ногу, снимает деревянный протез — получилась полная иллюзия того, что герой и в самом деле инвалид. Потом, когда пленку проявили, к артисту подошли девушки из лаборатории со словами сочувствия: мол, мы теперь понимаем, почему вы после фильма «Зимний вечер в Гаграх», где так здорово отбивали чечетку, больше не танцуете. На одной ноге не очень-то поскачешь... Пришлось артисту задирать штанину, чтобы доказать, что он не одноногий. Знакомые Панкратова-Черного стали замечать его в компании известных банкиров и воротил фондовой биржи. — Да ты никак с миллионерами подружился? — спрашивали его в ресторане Дома кино — Одолжи, кстати, сотню зеленых... — С миллионерами очень выгодно дружить, — ответил Панкратов-Черный. — В отличие от вас они никогда не просят взаймы.
Hloya: Wega пишет: Малый театр. На сцене Ермолова. За кулисами выстрел - застрелился муж героини. На сцену вбегает актер А. Южин. Ермолова в страшном волнении: "Кто стрелял?" Южин, не переведя дыхания, вместо "Ваш муж!" выпаливает: "Вах мух!" Ермолова повторяет в ужасе: "Мох мух?" - и падает без чувств. Гениально!!!!
Надина: Wega Спасибо, я люблю смешные истории об актерах!
Mirani: Wega, спасибо! Очень интересно и забавно!
Wega: Евгений Весник рассказывает о себе: Есть актеры смешливые, есть несмешливые. Я отношусь к числу тех, которых трудно рассмешить. А я сам рассмешить умею. Мой лучший розыгрыш - в спектакле «Ревизор». Я играл Городничего. Это одна из самых сложных ролей в мировой драматургии. Я люблю импровизировать. У Гоголя есть такой текст: «Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины! Пришли, понюхали - и пошли прочь». А какой величины? У Гоголя не сказано, какой величины. И я воспользовался: каждый спектакль, а я сыграл шестьсот с чем-то спектаклей, я показывал то на тумбочку, то на стул, то на табуретку, то на свой живот, то на голову, то на полруки, то на плечо. Вдруг мне пришло в голову... Стоит Владиславский, народный артист СССР, потрясающий артист, и вдруг мне взбрендило: (показывает рукой, имея в виду Владиславского – прим. ред.) «...неестественной величины». Владиславский бедный (Весник мычит, давясь от смеха, – прим. ред.) и ушел, рассмеялся. Но самое смешное не это, а то, что когда доходило до этого текста, я уже зарекся показывать в его сторону что-либо. Я за спиной слышал, как он уже рефлекторно смеялся. Была масса розыгрышей. Были и хулиганские. Я за всю свою жизнь не рассказал ни одного анекдота. Все смешное, что я рассказываю – это жизнь. Это подсмотренное мною в жизни, переработано мною как актером. Хотя когда нужно соревноваться с кем-нибудь, то я рассказываю один анекдот и выигрываю состязание. О первом выходе на сцену: Я играл офицерика на балу в «Горе от ума». Сидят на заднем плане Яблочкина, Рыжова. Я должен выйти, повернуться спиной к зрительному залу щелкнуть каблуками и, пройдя метров шесть по сцене, замереть у колонны. Нам говорили, что офицеры щупали спиной, чтобы спина полностью прилипала к стене. Я так прилипал и стоял. Это до войны было. Я только начал перед самой войной. И вдруг ко мне идут артисты Сускин и Телегин. Подходят ко мне, у меня ноги трясутся - первый раз на сцене Малого театра. Тут Яблочкина, Царев впереди Чацкого играет. Сускин и Телегин подходят ко мне, становятся спиной к зрительному залу. Вы никогда не услышите, если негромко говорить. Они говорят мне: «Вы – Чацкий?». Я тоже, как Владиславский, (мычит, – прим. ред.) и ушел со сцены. Потом я подошел к ним в антракте: «Ребята, вы что? Я вас умоляю, я первый раз на сцене!». «Больше этого не будет», - они мне сказали. Через неделю опять спектакль. Идут, сволочи. Подходят и говорят: «Вы не знаете, где туалет в доме у Фамусовых?». Я опять: ха-ха-ха! и ухожу. Думал, что все, меня прогонят. Прибегает режиссер Алексеев Сергей Петрович говорит: «Молодец! Молодец! Так и надо! А то что, как пень стоять! Правильно! Постоял, посмотрел, посмеялся и ушел. Молодец! Победа творческая твоя». Вот мой первый выход. О начале карьеры: Я очень волновался. Во-первых, я поступал в Театр Вахтангова. Это очень смешная история. Там была такая Вера Константиновна Львова. Она сказала: «Вы профнепригодны. У Вас нет темперамента». Потом, через много лет, я подружился с Колей Гриценко – гениальный артист. Он говорит: «Да, что ты, дорогой! Когда я ей сдавал экзамен, то она тоже мне сказала: "Вас ждут заводы". А Этушу она сказала: "Понимаете, во-первых, национальность, а во-вторых, у Вас плохой "с"». А потом все трое мы стали народными артистами Советского Союза. Спасибо Вере Константиновне Львовой за то, что у нас появилась дополнительная энергия хоть что-то доказать. Когда я создаю роли, то у меня всегда есть прототип. Я иначе не работаю. Я очень завидую актерам, не буду называть имен, очень известным актерам, которые не создают никаких образов. Они меняют костюмы и играют сами себя. Один знает, что он симпатичен, другой артист знает, что он очень смешной. А ведь назначение профессии артиста не в этом. Ведь идеальный артист тот, кто никогда не повторится ни в одной роли. Ведь образы предлагает автор. Образ - человек определенной эпохи, определенного нрава, определенных взаимоотношений с людьми, с обществом, с государством и так далее. Так причем же моя индивидуальность? Надо создавать образ: по-другому жить, дышать, ходить, мыслить, в разных ритмах, темпах, с разной системой оценок, размышлений. Это очень сложная кухня, о которой не думают. Великие актеры потрясали всех тем, что их не узнавали. То, что делал Николай Черкасов, Степан Кузнецов в Малом театре, уму не постижимо! Я всегда остаюсь самим собой, но я считаю необходимым подчинить себя роли. Когда я играю Городничего, это не я, а я себе вообразил, что это Кутузов, на собрании с генералами. И сразу вырастает фигура. Двадцать два года я играл. С каждым спектаклем я все больше углубляюсь. Там бездонные возможности находить новые, все более глубокие вещи. Я не знаю, удастся ли мне, но я мечтаю сыграть, прочесть «Ревизора» так как там написано. Какие ремарки у Гоголя, какое описание действующих лиц! Я хочу все это донести на радио. Это люди, такие же люди, как все, но они живут в определенных социальных обстоятельствах. Уход из театра: Меня никто «не ушел» из театра. Я был ведущим актером. Я был ведущим режиссером. У меня семь постановок в Малом театре. Я играл главные роли. Меня не так просто «уйти». У меня есть звание народного артиста СССР, ордена. Я перед Родиной чист. С государством я дела не имею. Дело в том, что когда моя учительница Анна Дмитриевна Тютчева приучила нас ходить в хорошие театры, с седьмого класса, я полюбил Малый театр. Рыжова, Яблочкина, Турчанинова, актеры - Сашин-Никольский, Владиславский, Зубов, даже Царев и Ильинский - они создали для меня сказку о театре. Я хотел только в таком театре работать. Я был счастлив. Я был счастливым человеком, что я попал в этот соус, в этот коктейль. Я ходил, смотрел на них, как на иконы. Я вставал, когда они появлялись. Я жил этим. Я перед ними преклонялся. Это культура! Кто я? - Шпаненок, оставшийся без родителей. Я набирался ума, манеры поведения, отношения к театру, к искусству. И вдруг все это ушло. Я оказался вне моей мечты. Я оказался в окружении очень хороших актеров, но чувство ощущения превосходства старшего гениального товарища, породистых настоящих русаков, - незаменимо. И вдруг этого нет. И я, человек решительный, волевой, сказал «Все! Стоп», - и подал заявление. Содержание моего заявления таково: «В связи с тем, что я учился и работал в другом Малом театре, я прошу меня от работы в данном Малом театре освободить». Так что не надо говорить, что «меня ушли» из театра. Меня это обижает очень серьезно. Не на того товарища напали: «меня уйти» можно только тапочками вперед или в тюрьму.
Mirani: Wega, спасибо! Как всегда очень познавательно и интересно! (а это, случайно, не из передачи, которую недавно по "Культуре" показывали? ) Так жалко, что такие личности уходят!
Wega: Mirani Очень может быть, что именно так и есть! Сама я эту передачу не видела, но на ТВ был цикл передач, в котором о рассказывал о своём творчестве, об актёрах и т.п. Некоторые из них мне удалось посмотреть. Но, мне очень повезло! Я была на встрече с ним в Доме актёра, где он не просто рассказывал, но и невероятно интересно и забавно показывал различных людей: мимику, походку.. Он, действительно, был прекрасный импровизатор.
Надина: Wega спасибо, очень интересно.
Wega: Е.Я.Весник рассказывает о себе. О родителях: Я не умею говорить дежурных слов, я не умею врать... Я могу не договорить, но врать я не могу. Это моя линия, и по этой линии я всегда общался с людьми. Я никогда не общался с людьми и чиновниками, которых я не принимаю. Моя жизнь сложилась удивительно разнообразно и интересно. Когда мне было два с половиной годика, то моего отца, который прошел всю гражданскую войну, в 26 лет дослужился до армейского комиссара первого ранга, а это четыре ромба, по-нынешнему – маршал, послали в Америку для приобретения технических вещей, машин для будущего Криворожья, для Магнитки, для Днепрогэса, для Запорожья. Так я очутился в Америке. Общался там с ребятишками. Стал лопотать по-английски не хуже, чем по-русски. И когда мы уезжали оттуда, мне было пять лет. Моя мать сказала, что когда мы садились на пароход по возвращении на родину: «По-моему в это мгновение зародился как артист. У тебя была температура, я тебя просила не ныть, взяла тебя на руки, и если дядя спросит, почему ты такой мрачный, просила ответить, что ты не хочешь покидать Америку». Когда мы дошли до контролера, он на английском мне говорит «А Вы, сэр, почему такой мрачный?». Я ответил, что мне жалко покидать Америку, у меня здесь хорошие друзья. Вдруг я спел шансонетку: «Я ковбой, я ковбой, я до тех пор ковбой, пока мне отдаются девочки». Пятилетний человек! Он засмеялся, этот дядя, и пропустил меня с улыбкой. Мало того, допел со мной последнюю фразу. После этого возвращения отца назначили послом Советского Союза в Германию. Я там провел четыре с половиной года. Жил я в пансионате для детей дипломатического корпуса, отца почти не видел. Иногда на каких-то праздниках, на елке, мы встречались, собирались все дети. Там я встречался с Ольгой Аросевой (ей было пять лет). Я участвовал в политической борьбе: мы, пацаны, ходили, срывали номера разных партий. У нас называют партии, а там были номера. Я уж не помню, какие. У коммунистов был такой-то номер, у фашистов, по-моему, был пятый номер. И мы ходили и срывали эти ненавистные номера. Это был 1932 год. Канун прихода Гитлера. После я попал в Кривой Рог. Отец был первым директором «Криворожстали». Это очень большое дело! Он сам руководил строительством. Я очень редко его видел. Яков Ильич был членом ЦК Украины, получал партмаксимум. Он был большим человеком и получал оклад ведущего рабочего. Он стеснялся надеть новый костюм и ездил на трамвае и грузовиках с рабочими. Он ходил на свадьбы рабочих, на новоселье. Я помню, как я вырезал ножницами занавески на окна из газет. Это был бессребреник абсолютный. Его в 1934 году наградили орденом Ленина. А с войны у отца было еще два ордена Красного Знамени. Моя мать получила орден за устройство быта рабочих. Называлась «Инициатор движения жен ИТР». И вот в 1937 году арестовывают моего отца. Мы приехали в Москву, и в ноябре после обыска сумасшедшего арестовали мою мать. Я остался один. В 14 лет уже многое понимаешь. Когда уводили маму, она сказала: «Женя, запомни на всю жизнь, твои родители – честные люди». Потом была война, я отвоевал, тоже заслужил много боевых наград, не стремился повышаться в званиях, потому что было бы труднее демобилизоваться. Я ушел на фронт со второго курса училища Щепкина при Малом театре. И только через год после разоблачения Сталина, когда начались реабилитации, мы узнали, что мой отец был расстрелян тогда же после ареста. Мама вернулась. Она считала, что все это ошибки. Линия моей жизни была прочерчена поведением моих отца и матери, и с этой линии я никогда не сходил. Я никогда никого не обманывал, я всегда говорил то, что я думаю, я всегда был честен, я ничего не украл, но я никогда не был ни комсомольцем, ни членом партии, потому что я не мог им быть. Если бы я даже захотел. Я не мог состоять в партии, которая расстреляла моего отца, и не могли сказать, где его могила. Я член партии хороших людей, член партии воевавших за Родину. Тем более, слово «партия» означает часть. Зачем же людей делить на части? (По материалам программы "Линия жизни")
Надина: Wega Спасибо за интересный отрывок! Много нового узнаю из твоих рассказов всегда
Wega: "Декабристка" Галантного века До 1742 года в жизни графини Екатерины Головкиной (урожденной княжны Ромодановской) все было прекрасно. Да по-другому и не должно было быть, род её отца восходил к Рюриковичам, а в родстве она была с обеими ветвями династии царей Романовых. Дочерям Иоанна V Екатерина приходилась двоюродной сестрой, а по мужу, Михаилу Головкину, была родственницей и Петру I. Но богатство, знатность и почет в одночасье ушли в прошлое, когда её супруга, обвиненного в государственной измене, Сенат приговорил к казни через отрубание головы. Спасибо еще, что взошедшая на престол Елизавета Петровна сжалилась над родственником, уже на эшафоте заменив казнь на вечную ссылку в Сибирь под строгий надзор. Графине же императрица велела передать, что опала на неё не распространяется, она сохраняет титул, поместья и даже остается статс-дамой императрицы. Принятого графиней решения императрица явно не ожидала, хотя и знала, что Екатерина не следует расцветшим в кругах российской знати куртуазным обычаям, а уже много лет, как юная девушка, влюблена в своего супруга. Графиня же не сомневалась и минуты: «На что мне почести и богатства, когда не могу разделять их с другом моим? Любила мужа в счастии, люблю его и в несчастии и одной милости прошу – быть с ним неразлучно». Это решение окончательно зачеркивало всю прежнюю жизнь, лишало Екатерину титула и имений, отходивших в казну. А ждал её теперь путь в неведомую Сибирь в качестве жены государственного преступника, жизнь под караулом и возможная смерть на берегах заснеженной Колымы. Дорога в Сибирь была тяжелой и долгой, растянувшись почти на два года. Пока лошаденки тащили телегу со ссыльными по разбитым сибирским дорогам, была возможность подумать и о предстоящей жизни, и вспомнить блестящее прошлое, оставшееся далеко позади. Екатерина родилась 22 ноября 1702 года в старинной боярской семье. Её дед Федор Юрьевич Ромодановский был ближайшим сподвижником Петра I, князем-кесарем, руководителем Преображенского приказа, ведавшего политическим дознанием и сыском. После смерти деда почетные титулы и должности унаследовал отец девушки, Иван Федорович. Царские нововведения не миновали патриархальной семьи Ромодановских, позволив Екатерине получить прекрасное по тем временам образование. Девушка знала несколько иностранных языков, играла на музыкальных инструментах, хорошо танцевала и умела поддерживать светскую беседу. Её знал и привечал Петр I, не раз танцевавший с ней на ассамблеях. А когда Катеньке пришло время выходить замуж, царь и в этом важном деле принял самое деятельное участие, предложив в женихи своего родственника, молодого талантливого дипломата графа Михаила Гавриловича Головкина. В 1722 году сыграли пышную свадьбу, и молодожены отправились за границу. Европейски образованный посол и его красавица жена достойно представляли Россию сначала в Берлине, а затем в Париже. Граф Михаил Гаврилович Головкин После смерти Петра Головкины вернулись в Петербург, где Михаил получил чин камергера. Расцвет его карьеры начался с вступлением на престол Анны Иоанновны, доводившейся его супруге двоюродной сестрой. На Головкина «посыпались» чины и награды, правда, серьезных и ответственных дел у него тоже прибавилось. К сожалению, хороший дипломат не всегда оказывается умелым политиком в своей стране. После смерти Анны Иоанновны Головкин поддержал молодую правительницу Анну Леопольдовну, которой пытался помочь стать императрицей. Он явно не разобрался в раскладе сил при дворе, так как трон в результате переворота получила дочь Петра I Елизавета. Естественно, что неудачливого политика обвинили в государственной измене. Суд был скор и жесток, перечеркнув все былые заслуги Михаила, а впереди его ждал небольшой острожек Ярмонга на Колыме (ныне Среднеколымск), где предстояло ему закончить свои дни за строгим караулом. Если бы не жена, Головкин до Ярмонги не доехал бы. В далекий путь его отправили совершенно больного. За два года пути Екатерина смогла выходить супруга и внушить ему уверенность, что все еще может измениться. Столь долгий путь был связан с тем, что пришлось поплутать по Сибири, так как сопровождавший ссыльных караул имел смутные представления о том, где находится Ярмонга (Германг, как острожек назван в официальных документах того времени). Интересно, что впоследствии даже декабристов не отправляли так далеко на север. Колыма встретила Екатерину и ее мужа неприветливо. Ни нормального жилья, ни денег, ни теплой одежды, способной защитить от 50-градусных морозов. Первое время было необычайно тяжело. Екатерина научилась готовить, дополняя скудный арестантский набор продуктов рыбой и разнообразными растениями. Даже хлеб стала печь сама, добавляя в муку растертые в порошок коренья и высушенную рыбу. Помощь пришла неожиданно. Приехали несколько крепостных Екатерины с женами, привезя запас продуктов, одежду, посуду и небольшую сумму денег. В далекий путь они отправились тайно, но с благословения управляющего имения, доставшегося Екатерине от отца. Оказалось, что имения графини конфисковали не все, вот управляющий и отправил на свой страх и риск нескольких «добровольцев» к барыне. Приехавшие смогли хоть как-то наладить быт ссыльных, подремонтировали домишко, а затем и срубили новые избы, стали промышлять охотой и рыбалкой, ведь самому Головкину отлучаться из острожка запрещалось. Периодически стали приходить с оказиями небольшие посылки, отправляемые верным управляющим. К тяжелым бытовым условиям добавлялось и постоянное моральное давление – в острожке осталась стража, привезшая ссыльных, а по праздникам в местной церквушке, которую Головкину разрешили посещать, священник объявлял ему анафему. Больше десяти лет прожили ссыльные в Ярмонге, надеясь на прощение. Но дождаться прощения Головкину было не суждено. В ноябре 1755 года он скончался. Пришлось Екатерине заняться решением скорбных проблем, ведь даже отпеть покойника было некому. По просьбе графини из Зашиверского острога прислали священника, предписав ему «погрести при святой церкви тело ево (Головкина) со отпеванием по церковному чиноположению». Хоронить мужа Екатерина не стала, отправив прошение в Петербург с просьбой о разрешении перевезти прах мужа в Москву, чтобы похоронить его в Георгиевском монастыре в родовой усыпальнице князей Ромодановских. Ждать разрешения пришлось несколько месяцев. Похоронив мужа, Екатерина поселилась в Москве, благо дом её отца сохранился в неприкосновенности. Для Москвы возвращение графини стало событием. Её необычный поступок, изрядно подзабывшийся к этому времени, снова стали обсуждать в обществе, а к ней потянулись гости. Всем хотелось из первых уст услышать о неведомом крае и жизни там, где зима составляет 9 месяцев в году. Графиня охотно принимала гостей, много занималась благотворительностью, помогая бедным и убогим, чем заслужила славу святой подвижницы. Кстати, москвичи стали называть её не графиней Головкиной, а княгиней Ромодановской. Власть, казалось, о ней забыла, но молва о добрых делах Екатерины дошла и до Петербурга. Когда в 1762 году в Москву на коронацию приехала Екатерина II, она посетила бывшую ссыльную, с удивлением выслушав её рассказ о жизни в краю вечной мерзлоты. Видя отношение к графине в Москве, императрица произвела её в статс-дамы, вернула и некоторые из конфискованных имений. Удивительная женщина Екатерина Ивановна Головкина, поражавшая современников силой духа, верностью в любви и истинным христианским милосердием, прожила долгую жизнь. Она никогда не раскаивалась в своем поступке, считая, что сопровождение мужа в сибирскую ссылку было главным и самым достойным делом её жизни. Скончалась она 20 мая 1791 года. Москвичи хоронили свою княгиню Ромодановскую скромно, но при необычном для первопрестольной стечении народа. К сожалению, её могила не сохранилась, неизвестно и точное место захоронения – это либо Георгиевский, либо Спасо-Андрониковский монастыри. Источник – статья В. Рогозы
Надина: Wega Спасибо, какая мужественная женщина!
Mirani: Wega, спасибо! Какой прекрасный пример великой женской любви, выдержки и терпения!
Wega: Георгий Бурков Когда Московский драматический театр имени К. С. Станиславского в 1964 году находился на гастролях где-то в провинции, к главному режиссеру Б. А. Львову-Анохину приехал показаться молодой неизвестный актер. Даже не такой уж молодой — ему как раз исполнилось тридцать два года. Это был Георгий Бурков. Приехал он из самой глубины Сибири — города Кемерова, где служил на сцене городского театра вот уже несколько лет. Там его заметил кто-то из столичных критиков, поведал о нем Львову-Анохину, а тот в свою очередь телеграммой пригласил молодое дарование для знакомства. Показывался Бурков художественному совету театра в роли Поприщина из гоголевских «Записок сумасшедшего». Провинциальный артист произвел хорошее впечатление. — Какое у вас театральное образование? — спросил Львов-Анохин. — Никакого, — ответил Бурков. — А разве по игре этого не видно? Члены художественного совета рассмеялись. Бурков был принят в труппу театра. Так недоучившийся юрист и артист-самоучка объявился в столице. Его поселили в общежитии, дали роль в новой постановке. А через несколько месяцев наступил день премьеры, первой премьеры Буркова на столичных подмостках. Утром этого дня неожиданно в общежитии объявился дружок, прибывший из Кемерова. Встреча, разумеется, была очень радостной. Не станем внимательно прослеживать все этапы этого злосчастного в биографии Буркова дня. Короче говоря, премьеру пришлось отменить. Директор театра метал громы и молнии, и его можно понять! Наутро за кулисами вывесили приказ, где сообщалось, что за срыв премьеры артист Г. Бурков уволен из театра. Его артистическая карьера в Москве кончилась, не успев начаться. Что произошло бы с Бурковым и как сложилась бы его дальнейшая жизнь, если б его не пригласил к себе в кабинет, прежде чем расстаться, Б. Львов-Анохин, неизвестно. Главному режиссеру театра было жаль терять талантливого артиста, и он предложил Буркову такой вариант: поработать несколько месяцев в труппе, не будучи зачисленным в штат, на общественных началах, что ли. Как бы пройти испытательный срок по линии поведения, доказать, что срыв премьеры был случайностью. А он, Львов-Анохин, договорится с директором театра, что, если Жора выдержит испытание, его снова вернут в труппу. Вид у Бориса Александровича Львова-Анохина был огорченный, расстроенный, Жора тоже после случившегося не выглядел бодрячком. — Спасибо большое, — сказал Бурков, поняв, что главным режиссером руководят добрые намерения. И вдруг спохватился. — А на что я буду жить? Мне же есть надо... Наступила пауза. Как решить эту проблему, было неясно. И тут Львов-Анохин принял решение, делающее ему честь. — Какая у тебя зарплата? — спросил он у артиста. — Сто рублей! — ответил артист святую правду. — Ладно, — вздохнул Борис Александрович. — В день зарплаты приходи ко мне, я тебе буду сам платить. — Из своей получки? — полюбопытствовал Бурков. — Не твое дело, — ответил Львов-Анохин. И Жора стал работать в театре на общественных началах. Прав у него не было никаких, у него были только обязанности. И вот наступил день получки, Бурков постучался в кабинет главного режиссера и стал в дверях с видом водопроводчика, ожидающего расплаты. Он впервые пришел за деньгами не в кассу, а к своему режиссеру. Львов-Анохин не понял, зачем тот явился, и посмотрел на мнущегося артиста с недоумением. Бурков молчал, всем своим видом пытаясь намекнуть о цели посещения. Но Борис Александрович, занятый текущими делами, не мог уразуметь, чего от него, собственно, хочет Бурков. — Пятое сегодня, — намекнул артист. — Ну и что? — спросил главный режиссер. — Как — что? — обескураженно сказал артист. — Не понимаю! — пожал плечами главный режиссер. — Зарплата сегодня! — печально промолвил артист. И тут до главного режиссера дошло, зачем пожаловал Бурков. Борис Александрович покраснел от мысли, что он мог забыть об этом договоре, засуетился, полез в карман за кошельком, где находилась его собственная зарплата, отсчитал деньги и, смущаясь, протянул их Жоре. Ведь это был его дебют в роли кассира. Бурков, глядя в пол, принял купюры. Почему-то обоим было неловко смотреть друг другу в глаза. Поблагодарив, Бурков протиснулся в дверь, завершив свой первый грабительский визит. В следующие разы эта процедура проходила не столь мучительно. Оба как-то освоились... Впоследствии Жора говорил, что это были лучшие месяцы в его жизни; ведь Львов-Анохин выдавал ему зарплату полным рублем, без вычетов и налогов... ПРИВЯЗЧИВЫЙ СТАРИК Однажды после какого-то банкета в ресторане Дома кино Георгий Бурков обнаружил в вестибюле старенького артиста из Перми, давнего своего знакомого Брындина Илью Федоровича. Когда-то Брындин здорово помог молодому Буркову, и между ними навсегда установились самые дружеские и теплые отношения. Илья Федорович был изрядно под хмельком, хотя держался молодцом. У него была своеобразная манера выражаться: он говорил о себе всегда в третьем лице. И вот на вопрос Буркова, как артист собирается добраться до дому, тот ответил: — Жора, я ведь в Пермь еду. Ты проводи старика до вокзала. Старик может там запутаться и не взять билет. Ну что же, взяли такси, поехали на вокзал. Бурков купил билет и стал прощаться, но Брындин взял его за руку: — Жора, проводи старика до Перми. Старик плохо видит и может сесть не в тот вагон. А то еще билет потеряет... — Но, Илья Федорович, как же можно? У меня три рубля в кармане, да и домашние ничего не знают, беспокоиться будут, куда это я пропал… — Жоре, старик оплатит тебе и суточные, и проездные, и гостиничные. Старик оплатит тебе даже пропивочные. В Перми с вокзала дашь телеграмму — мол, срочно уехал на гастрольные выступления. Что делать, поехали вместе. Однако в Перми Брындин опять просит: — Жора, проводи старика до Озерков, иначе старик может запутаться в траве... — Нет! — крикнул Бурков, понимая, что в конце концов старик попросит проводить его до самой могилы и лечь с ним в гроб. Обратно он ехал зайцем, а поскольку в ту пору еще не был знаменит и в лицо его проводницы не знали, пришлось выкручиваться, потому что старик не дал ему ни командировочных, ни проездных. СУХИМ ИЗ ВОДЫ Как-то в проливной дождь Георгий Бурков приехал к Шукшину. Ехал он до самого подъезда на такси, но, желая подчеркнуть свой подвиг, похвастался: — Цени друзей, Василий Макарович! Видишь, я пришел к тебе, невзирая на непогоду... — А что ж ты сухой? Как ты умудрился прийти пешком и не промокнуть? — удивился Шукшин. — А я верткий, — ответил Бурков. — Я между каплями проскользнул... ОХОТА на ОСУ Георгий Бурков зашел в гости к Василию Шукшину в то время, когда тот сосредоточенно что-то писал. — Погоди немного, не отвлекай меня, — попросил Шукшин. — Сейчас закончу, тогда поговорим... Бурков от нечего делать подошел к окну, стал смотреть на улицу и увидел, как по оконному стеклу ползет оса. Бурков скатал подвернувшийся под руку журнал и стал охотиться за насекомым. Ударил раз — мимо, еще раз — мимо, в третий раз ударил так неловко, что стекло со звоном разлетелось... — Ну что, убил? — не отрываясь от письма, спросил Шукшин. НАСЛЕДСТВЕННЫЕ ДЕЛА Один известный и заслуженный работник кино, находясь уже в престарелом возрасте, женился на молоденькой актрисе. Случай вовсе не редкий в артистической жизни, но, тем не менее, представляя свою молоденькую жену, заслуженный работник отшучивался: — Вот женился, но, как говорится, на появление наследников не надеюсь. На что Георгий Бурков заметил: — Надеяться, конечно, не нужно, но опасаться стоит! По материалам книг: "Неподведенные итоги" Эльдара Рязанова и "Жизнь замечательных людей. Актеры кино.."
Надина: Wega Большое спасибо
Tatiana: Wеgа, спасибо! *розочка*
полная версия страницы