Форум
Невыдуманные истории из жизни. 3
Wega: Порою в нашей жизни вдруг происходит нечто совсем необычное: или событие, или встреча, которые либо сильно меняют течение нашей жизни, либо запоминаются и учат нас чему-то новому и неведомому прежде. Давайте поделимся историями, которые произошли с нами или с кем-то другим - ведь жизнь наша так богата на выдумку!
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
chandni: Wega Большое спасибо за неутихающий ручеек позитива!
Wega: chandni ! Спасибо! Он постарается! Михаил Михайлович Яншин родился 20 октября (2 ноября) 1902 года в городе Юхнове Смоленской губернии. «Моя бабушка когда-то рассказывала, что в самый патетический момент моего появления на свет вдруг заиграл музыкальный будильник, — пишет в своих воспоминаниях Михаил Яншин. — Он исполнял популярную песню «По улице мостовой шла девица за водой». И под этот самый мотив я появился на свет. Вокруг роженицы было суматошно, волнительно, и вместо того, чтобы остановить будильник, бабка сунула его под подушку, и он продолжал там играть уже вместе с моим первым криком. Через шестьдесят с лишком лет я эту песню «По улице мостовой...» напевал на спектакле «Нахлебник», играя роль Кузовкина. Вот видите какая образовывается дуга от рождения до одной из последних моих ролей в театре. Родился я в Юхнове Смоленской губернии, но вырос, воспитывался и постоянно жил в Москве... Отец — Михаил Филиппович — был бухгалтер... Я всегда с гордостью вспоминаю свою мать — Александру Павловну, которая воспитала меня и сестру Евдокию. Родители, ни в коей мере не принадлежавшие к миру искусства, трепетно относились к музыке, театру, знали многих певцов и актеров. У них были постоянные абонементы в Художественный театр, в Оперный театр Зимина, где часто пел Федор Иванович Шаляпин. На некоторые спектакли родители брали меня с собой, и это всегда носило торжественный характер. В детстве, пожалуй, самое сильное впечатление произвел на меня Иван Михайлович Москвин в роли царя Федора. Меня поразила его мягкость, необыкновенная внутренняя чистота и прозрачность. Весь он был как иконописный... Когда я учился в школе, меня тянуло к театру, я участвовал в струнном оркестре и в драмкружке. Но будучи сравнительно небольшого роста, круглолицый и курносенький, я получал исключительно женские роли. Самые значительные среди них — Агафья Тихоновна в гоголевской «Женитьбе» и Мария Антоновна в «Ревизоре». Способностей актерских во мне никто не находил. Из школы я перешел в среднее техническое училище в Благовещенском переулке, а в 1919 году был уже студентом первого курса бывшего Императорского Высшего Технического училища (теперь — МВТУ имени Баумана). Готовился стать инженером, специалистом по двигателям внутреннего сгорания». Но когда в 1917 году произошла революция, Яншин с первого же курса института ушел в Красную Армию, в которой прослужил два года. Был рядовым, участвовал в подавлении антоновского восстания, был ранен. В армии он пристрастился к клубной работе, занимался чем угодно, но как актер на сцене не выступал. Армейской самодеятельностью тогда руководили будущие известные артисты Рубен Симонов и Андрей Лобанов. В самодеятельности Яншин писал афиши, рисовал декорации, стоял «на занавесе». «Должен сознаться, — вспоминает Михаил Михайлович, — что и «на занавесе» я не отличался способностями. Помню, шел спектакль «Революционная свадьба» С. Михаэлиса. Рубен Симонов играл главную роль — французского патриота, которого приговаривает к смертной казни австрийский герцог. Это происходило в первом акте. Стоя «на занавесе», я так увлекся сценой и игрой Симонова, что совсем забыл про свои обязанности. Приговор подписан — акт кончился, занавеса нет. Тогда после герцога приговор подписали один за другим австрийские офицеры — занавеса нет. Наконец, в полном отчаянии бумагу подписывает сам приговоренный... Нет занавеса! Здесь кто-то подбежал ко мне и закричал «Занавес давай!» Только тут я очнулся и закрыл занавес. Но на этом дело не кончилось. На аплодисменты я открыл занавес тогда, когда из суфлерской будки поднимался Осип Абдулов... В нашем спектакле он в тот вечер исполнял обязанности суфлера и выползал из своей будки, когда пошел занавес. Конечно, это вызвало неудержимый хохот у зрителей, а я был опозорен». Демобилизовался Яншин в 1921 году. В то время был у него товарищ — Владимир Баталов — младший брат известного актера Николая Баталова. Баталов был помощником режиссера во Второй студии МХАТа и одновременно выступал в ней как актер. Михаил Яншин однажды признался другу, что хочет тоже стать студийцем-актером. На это Баталов расхохотался «Помилуй, какие у тебя данные для того, чтобы стать актером» Эти слова Михаила очень огорчили. Но все же Яншин набрался смелости и в 1922 году, 19 лет от роду, пошел сдавать экзамен во Вторую студию. «Я мечтал быть трагическим актером, играть роли героического репертуара и соответственно выбрал для чтения на экзамене сильно драматическое стихотворение под названием «Человек», — вспоминает Михаил Михайлович. — Первые строки были такие «Пусть перл созданья ты, Могучий рыцарь творенья, Кто дал тебе Венец твой золотой..» Читал я самозабвенно, с пафосом необыкновенным... Комиссию возглавлял Василий Васильевич Лужский... Во время моего чтения среди экзаменаторов происходило, как мне казалось, что-то странное. Все негромко, но явно хихикали, особенно сам Лужский. Когда я кончил стихотворение, смешливый от природы Василий Васильевич снял пенсне, вытер платком глаза и весело сказал «Ох, голубчик, прочтите басню». Я был в отчаянии. Как Трагическое стихотворение, на которое я возлагал столько надежд, и вдруг все смеются!.. Каково же было мое изумление на другой день, когда я увидел в списке принятых свою фамилию». В 1924 году, после окончания учебы в студии, Михаил Яншин, вместе с другими однокурсниками — Н.П. Хмелевым, Б.Н. Ливановым, Н.М. Горчаковым... — поступил в труппу МХАТа, в котором он проработал всю свою жизнь. Дебютировал на сцене МХАТа Яншин в ролях Выборного — «Царь Федор Иоаннович, А.К. Толстого и Петрушки — «Горе от ума». Но наибольший успех принесла молодому Яншину роль Лариосика в спектакле «Дни Турбиных» по М. Булгакову. С Булгаковым Яншин был в дружеских отношениях. Об этом он вспоминает «С роли Лариосика началась моя дружба с Булгаковым; я был среди тех, к кому Михаил Афанасьевич относился с большой теплотой и с доверием... Отчетливо вижу Михаила Афанасьевича в день моей свадьбы. Мы с Вероникой Полонской венчались в церкви. Народу было очень много. Мне тогда было 24 года. Естественно, что я очень волновался. Стоя перед священником, я оглянулся по сторонам и увидел среди моря голов взволнованное лицо Булгакова... Он пытался подглядеть, кто из нас первый станет на ковер — тот будет под каблуком держать другого, возьмет верх в совместной жизни... Дружба моя с Булгаковым прервалась по причине, для меня крайне драматичной. В пьесе «Мольер» («Кабала святош») я репетировал замечательную роль Бутона — слуги Мольера. Не буду говорить о всех трудностях, неполадках, которые сопровождали эту длительную работу над спектаклем, о мучительных порой репетициях самого Станиславского. Спектакль, как известно, прошел всего несколько раз и был снят. В связи с этим снятием ко мне приехал корреспондент и взял интервью. Я сказал, что в неудаче спектакля можно обвинять режиссуру, исполнителей отдельных ролей (в частности, я считал, что Мольера должен был играть такой актер, как Певцов), но только не автора. Точно не помню, что я тогда говорил, но знаю — Булгакова старался защитить. Каков же был мой ужас, когда я прочел в статье, что всю вину за искажение исторической правды в спектакле я взваливаю на Булгакова! Для меня, конечно, это была трагедия. Я понимал, что Михаил Афанасьевич, в последнее время дошедший до очень большой нервозности, стал подозрителен даже к хорошо знакомым, к друзьям. Я понимал, что был из тех людей в театре, которым он доверял. И вдруг такая статья! До сих пор не могу вспомнить об этой истории равнодушно. Она камнем лежит у меня на сердце, как будто случилась вчера. Отношения мои с Михаилом Афанасьевичем оборвались. Мы встречались с ним еще несколько раз, но я был для него, вероятно, таким же посторонним человеком, как многие другие». В кино Яншин стал сниматься с 1928 года, его кинодебютом стал фильм «Каторга» (1928), где он сыграл роль телеграфиста. Затем последовали фильмы «Простые сердца» (1929) — Петр, «Комета» (1929) — Савва Севрюжин. Яншин за свою жизнь снялся во множестве фильмов, в основном во второстепенных ролях, наиболее заметные из которых «Поручик Киже» (1934) — Павел I, «Глинка» (1946) — Вяземский, «Ревизор» (19 52) — Земляника, «Шведская спичка» (1954) — Евграф Кузьмич. Также Яншин озвучил огромное количество мультипликационных фильмов. Одновременно с работой во МХАТе Яншин согласился быть художественным руководителем цыганского театра «Ромэн» (1937-1941), где он как режиссер поставил спектакли «Кровавая свадьба», «Чудесная башмачница» Гарсиа Лорки, «За ваше счастье» и «Песня об Урсаре» Ром-Лебедева и другие. Яншин всегда очень любил поесть. Иногда бывало, что запасы в доме Яншина заканчивались. И тогда для Михаила Михайловича наступала настоящая трагедия. Евгений Весник вспоминает «Михаил Михайлович очень поздно пришел домой. Раздеваясь в передней, спросил у открывшей ему домработницы Нюши: — Есть что-нибудь поесть? Услышав, что ничего нет, уткнувшись в висевшее на вешалке пальто, заплакал, как обиженный, обделенный конфеткой мальчик. Однажды он сказал: — Я не понимаю четырех вещей 1. Зачем нужно было делать революцию 2. Как на радио вырезают буковку из слова 3. Как по воздуху летают цветы 4. Зачем Бог придумал гомосексуалистов — А что для вас самое непонятное, Михаил Михайлович? — Первое, зачем было делать революцию»? В 1955 году Михаилу Михайловичу Яншину было присвоено звание Народного артиста СССР. На сцене МХАТа наиболее значительные роли Яншина — это Сэр Питер в «Школе злословия» Р. Шеридана, Козовкин в «Нахлебнике» И. Тургенева, Франтишек Абель в «Соло для часов с боем» О. Заградника. 7 ноября 1975 года Яншин получил Государственную премию за исполнение ролей Мамаева и Франтишека Абеля в спектакле «Соло для часов с боем». 19 февраля 1976 года Яншин в последний раз вышел на сцену МХАТа в роли Чебутыкина. Вскоре он тяжело заболел и 16 июля 1976 года в Москве скончался. ОГУРЧИК Народный артист Михаил Михайлович Яншин чрезвычайно ответственно относился ко всякой, даже к самой маленькой, роли. Он много работал на озвучании художественных, а также мультипликационных фильмов. Однажды, когда ему пришлось озвучивать огурец в мультфильме, он очень долго выяснял у создателей мультика, что это за огурец. В ответ на удивленные вопросы, зачем это нужно, ответил, что одно дело, когда говорит огурчик, греющийся на грядке, и совсем иное - когда он должен быть закатан хозяйкой в банку. При этом Яншин так выразительно изобразил эти два различных состояния, что художники были вынуждены внести кое-какие поправки в нарисованный ими образ. Впоследствии, если было известно, что озвучивать рисованного героя будет Михаил Яншин, художники невольно придавали персонажу черты артиста. ЕДОКИ ШАШЛЫКОВ Евгений Весник рассказывает, как Михаил Яншин пригласил его в ресторан с уговором, что платит тот, кто съест меньше. Пришли в ресторан, сделали заказ - по бутылке вина и по шашлыку, не считая салатов и закусок. Соревнование началось, причем заказ то и дело повторялся. На четвертом шашлыке Весник сдался и расплатился. Отправились домой, но минут через сорок Яншин останавливается и приглашает Весника в другой ресторан перекусить. Позднее выяснилось, что соревнование в ресторане Яншин устроил нарочно, потому что никто не мог "переесть" его и что четыре шашлыка для него - это всего лишь легкая закуска. СТРАННЫЙ ЗАИМОДАВЕЦ Рассказывают, что некий театральный администратор Яков Моисеевич Гитман, как это ни удивительно, очень любил давать деньги в долг. Еще более удивительно то, что давал он в долг денег ровно в два раза больше, чем у него просили. К примеру, попросят сотню - он немедленно выдает две, попросят двести - он вытаскивает четыреста и т.д. Михаил Яншин попробовал однажды провести эксперимент. Он подошел к Гитману и попросил сумму совершенно абсурдную по тем временам: - Яков Моисеевич, не могли бы вы ссудить мне двадцать тысяч рублей? - Разумеется, - невозмутимо ответил Гитман. - Приходите вечерком... И вечером вместо двадцати тысяч, к удивлению всех участников эксперимента, были принесены сорок тысяч. Яншин, вежливо поблагодарив, от такой огромной суммы отказался. Но попросил Якова Моисеевича объяснить, наконец, всем присутствовавшим, почему он всегда дает взаймы ровно в два раза больше, чем у него просят. - Видите ли, - сказал Яков Моисеевич, - если даешь столько, сколько просят, то иногда человек забывает возвратить долг. Когда же даешь в два раза больше, человек невольно запоминает столь необычный и непонятный поступок, немножко пугается этой необычности, а потому старается поскорее рассчитаться с долгом. Через несколько дней Яншину представилась возможность отблагодарить Якова Моисеевича добром за добро - администратору понадобилась десятка, для того чтобы купить какую-то мелочь в буфете Дома кино, и случайно оказавшийся поблизости Яншин со словами: "Учителю от ученика!" - вручил тому два червонца. СМЕХ В ЗАЛЕ Михаил Яншин часто ездил по стране и успешно выступал с концертами, но с сольными программами не выступал никогда. Дело в том, что его первое сольное выступление перед зрителями произошло при весьма комических обстоятельствах. Когда объявили его номер и он вышел на сцену Колонного зала - а дебют состоялся именно на этой, самой престижной в Москве сцене, - в зале вдруг раздались смешки. Артист оглядел себя с головы до ног, но ничего смешного не обнаружил. Но едва он начал выступление и произнес первую фразу, снова послышались смешки, на этот раз более громкие. Яншин запнулся, сделал небольшую паузу и попробовал продолжить чтение. Теперь смеялись уже совсем громко, и Яншин, сбитый с толку такой странной реакцией зрительного зала, решил, что все-таки у него не в порядке костюм, кое-как дочитал свой совсем не смешной рассказ и, красный от смущения, убежал со сцены. А произошло вот что. В Колонный зал был принят на работу новый пожарный инспектор, которому до этого в театре служить не приходилось. Он и вышел осматривать объект. Обойдя все коридоры и помещения, он в конце концов оказался на сцене, за спиной у Михаила Яншина - в пожарной форме, при медном шлеме - и расхаживал как ни в чем не бывало. По материалам "Биографии" и ЖЗЛ "Актёры кино"
Хелга: Wega Спасибо за замечательные истории. Вызываешь ностальгические воспоминания о временах, когда эти актеры блистали...
Wega: ЗНАКОМЫЕ КАМНИ Когда Евгений Лебедев стал знаменитым актером, к нему приставали различные общественные деятели: "Евгений Алексеевич, вы должны заниматься общественной работой! Почему вы не занимаетесь общественной работой?! Вы должны быть в активе профсоюзов. Евгений Лебедев, у которого во время сталинских репрессий забили до смерти отца-священослужителя, отвечал: "Я согласен, если вы мне объясните, что значит "Здесь каждый камень Ленина знает". Как камень может знать Ленина? Я не понимаю! Камень - и Ленин! Как это?" После этого Лебедева уже не стали звать в общественную жизнь. ФРУНЗЕ Рассказывает в книгах воспоминаний ("Вблизи и вдали", "След в океане") Александр Городницкий: ...С самого момента своего появления авторская песня постоянно запрещалась и многократно предавалась анафеме с высоких трибун и в печати. Я вспоминаю одно из первых выступлений Булата Окуджавы в моем родном Ленинграде, после которого он был подвергнут травле в доносительской статье некоего Н.Лисочкина, опубликованной в комсомольской газете "Смена". На выступлении, проходившем в Доме работников искусств на Невском, присутствовало довольно много ленинградских композиторов, которые не стеснялись топать ногами, освистывать автора, выкрикивать: "Пошлость!" и всячески выражать свое возмущение. После концерта, уже в гардеробе, к Окуджаве подскочил именитый в те поры и обласканный властями композитор Иван Дзержинский, автор популярной в сталинские годы оперы "Тихий Дон". Багровый от негодования, брызжа слюной, он размахивал руками перед самым носом Булата Окуджавы и кричал: - Я не дозволю подобного безобразия в нашем доме. Я - Дзержинский! Я - Дзержинский! Обстановку неожиданно разрядил стоявший за разбушевавшимся композитором известный актер БДТ Евгений Лебедев, который хлопнул его по плечу и заявил: - А я - Фрунзе! ПОВЕРИЛА Евгений Лебедев вместе с Михаилом Ульяновым снимался в двухсерийном фильме "Сам я - вятский уроженец" по повести Владимира Крупина "Живая вода". Герой Лебедева, умирающий и несчастный по сценарию, пьет живую воду и чувствует, что исцеляется. В первом дубле он делал глоток и бодро встряхивался: "Эх, сейчас бы с какой-нибудь вдовушкой под руку пройтись!" Во втором и третьем дублях Евгений Алексеевич, как человек творческий, оживал еще более: "Эх, сейчас бы красавицу доярочку!" В следующем дубле кричал, молодцевато озираясь, как петух среди двора: "Ух, сейчас бы, ух, я сейчас бы!.." Снимали в красивом русском селе Сидоровка на Волге. Зрителей, особенно зрительниц, было много. Одна из зрительниц, вдовушка, да еще и красавица, да еще и доярка, полюбила Лебедева. Она и раньше его любила. Как артиста. А сейчас полюбила как мужчину: полон сил, тоскует, на съемках без охраны, то есть без жены. После того как эпизод был отснят и готовились к следующей сцене, актеры отдыхали. Тут и подошла к Лебедеву красавица. Стесняясь и краснея, она пригласила артиста к себе домой: "Что ж вы все всухомятку, я еду приготовлю. У меня... у меня и ночевать можно. Я... я одна". Лебедев тяжко вздохнул: "Да, твоя перина - не гостиничный тюфяк. Только... только я-то ведь тюфяк". "Ну уж, - не поверила женщина. - Вон вы какой орел, как глаза сверкают, вы же кричите: "Вдовушку бы!" "Это в кино, - сказал артист. - А ты зовешь в жизнь. Я могу силу сыграть, но в жизни у меня ее нет. Вот тебе и вся разница между жизнью и искусством". Правда, Лебедев не был бы Лебедевым, если бы не разыграл Ульянова. Он сказал вдовушке: "К нему иди, вот он может не только играть". Но как там было со вдовушкой у Ульянова - не известно. ЧЕСТЬ И ДОСТОИНСТВО В 1996 году Евгению Лебедеву позвонил Михаил Александрович Ульянов и сообщил, что Союз театральных деятелей и все жюри "Золотой маски" решили вручить Евгению Алексеевичу Лебедеву высший приз в номинации "За честь и достоинство". Единственное условие - номинант обязательно должен присутствовать на вручении приза. - Какого же числа состоится церемония? - спросил Лебедев. - Тридцать первого марта, - ответил Ульянов, - приезжайте, мы ждем вас. - К сожалению, не смогу, - подумав, отказался Лебедев, - в этот день я выступаю в благотворительном концерте, посвященном памяти Стржельчика. Я указан в афише. В этой афише было много ярких имен. Выступал Спиваков со своим знаменитым оркестром. Выступали звезды Мариинского театра. В принципе, этот концерт вполне мог состояться без Лебедева. Но это был благотворительный концерт. Он был посвящен памяти товарища. Люди покупали билеты, а деньги шли на памятник Стржельчику. Евгений Лебедев (Биография, фильмография)
Надина: Wega
Wega: Иван Александрович Пырьев (1901-68) - российский кинорежиссер, народный артист СССР (1948). Фильмы: «Партийный билет» (1936), Идиот» (1958), «Братья Карамазовы» (1969); музыкальные комедии «Трактористы» (1939), «Свинарка и пастух» (1941), «Кубанские казаки» (1950) и др. Государственная премия СССР (1941, 1942, 1943, 1946, 1948, 1951). Иван Пырьев родился 4 (17) ноября 1901 года, село Камень Алтайского края, умер 7 февраля 1968, в Москве. В 1916-20 Иван Пырьев служил в действующей армии. В 1923 окончил актерское и режиссерское отделение Государственной экспериментальной театральной мастерской. Был актером 1-го Рабочего театра Пролеткульта и театра им. Мейерхольда. С 1925 — сценарист, ассистент режиссера, затем режиссер ряда киностудий. С 1939 и до конца жизни работал на «Мосфильме». Как режиссер-постановщик И. Пырьев начинал с сатирических комедий, однако резкая критика одной из них — «Государственный чиновник» (1930) — навсегда оттолкнула его от этого жанра. О его фильме «Конвейер смерти» (1933) — драме из жизни германских рабочих, венгерский теоретик кино Б. Балаж писал: «Скучным нельзя назвать ни один кадр». В начале 1930-х гг. Иван Пырьев напряженно ищет свою тему, мечтает экранизировать «Мертвые души» Н. В. Гоголя, но обстоятельства вынуждают его выбрать путь политически лояльного режиссера. Тем не менее, даже в политически ангажированном «Партийном билете» (1936) — фильме о враге советской власти, прикинувшемся партийным активистом, он достигает подлинного драматизма и детективной напряженности интриги. «Богатая невеста» (1937) — лирическая музыкальная комедия о колхозной жизни, встреченная зрителями с большим энтузиазмом, определила для Ивана Пырьева выбор жанра и темы на годы вперед. Режиссер ставит музыкальные комедии «Трактористы» (1938), «Свинарка и пастух» (1941) о битвах за урожай, о веселых и неутомимых передовиках. Эти феерии, не имевшие ничего общего с реальной жизнью, тем не менее, полюбились рядовому зрителю. В годы войны Иван Пырьев снял фильм «Секретарь райкома» (1942), в котором остался верным жанровому кино, показав партизанскую войну в духе приключения с элементами детектива. Затем режиссер снял музыкальную мелодраму «В шесть часов вечера после войны» (1944, Государственная премия СССР, 1946), полную предчувствия грядущей Победы. «Сказание о земле Сибирской» (1948, Государственная премия СССР, премия международного кинофестиваля в Марианске-Лазне) представляет любопытное смешение жанров — мюзикла, мелодрамы и оратории. «Кубанские казаки» (1950, премия международного кинофестиваля в Карловых Варах, 1950, Государственная премия СССР, 1951) стали вершинным достижением режиссера Ивана Пырьева на поприще музыкальной кинокомедии. Лирически-водевильный сюжет, замечательные песни И. О. Дунаевского, которые сразу запела вся страна, счастливая колхозная жизнь хотя бы на экране — все это снискало картине всенародную любовь зрителей, уставших от ужасов пережитой войны и послевоенного лихолетья. В 1954 снял фильм «Испытание верности» в ключе сентиментальной семейной драмы. В 1950-60-х гг. Иван Пырьев руководил «Мосфильмом», затем его II объединением, где поддерживал многих молодых режиссеров, позднее ставших знаменитыми. В эти же годы Пырьев — обращается к творчеству Достоевского, экранизирует его романы «Идиот» (1958), прочитанный режиссером увлеченно и страстно, хотя и несколько односторонне, «Белые ночи» (1960), наименее удачная работа режиссера, «Братья Карамазовы» (1968, трехсерийный, специальный приз международного кинофестиваля в Москве, 1969), одна из любопытнейших попыток экранного осмысления Достоевского. Третья серия фильма была закончена К. Ю. Лавровым и М. А. Ульяновым. Наибольшее отражение в фильме нашла сюжетно-драматическая сторона романа, но Пырьеву по-своему, интересно и противоречиво удалось передать сложный психологический мир героев Достоевского. (В. Э. Горелова) ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ, ПОЛНОМЕТРАЖНЫЙ В 1942 году, в труднейший период войны, когда Красная армия еще отступала, Сталин вызвал в ставку председателя Госкино. — Стране нужен фильм о партизанах. Срок исполнения — три месяца. Председатель, надеясь, что ослышался, ибо невозможно поставить фильм за такой короткий срок, переспросил: — Фильм документальный, товарищ Сталин? — Художественный, — отрубил Сталин. — Полнометражный, с актерами. Дайте поручение Пырьеву. Выполняйте. Были созваны специалисты, просидели всю ночь, прикидывали, экономили время буквально на всем. Сценарий, который обычно пишется несколько месяцев, решено было написать за неделю. Сценарист Александр Прут, который присутствовал на совещании, через сутки предложил сюжет. Нужно было быстро его записать. Поставили два ряда столов с машинистками, и сценарист, проходя из конца в конец, диктовал им сцены, которые затем тут же состыковывались и доделывались. После завершения работы сценарист свалился в обморок. Фильм снимался неподалеку от Алма-Аты, работала над ним та же съемочная группа, которая сделала фильмы «Свинарка и пастух», «Трактористы». Через три месяца фильм вышел на экраны. Это был знаменитый «Секретарь райкома», в котором снялись великие актеры М. Жаров, М. Ладынина, В. Ванин, М. Астангов... ОТРЕЗ МАТЕРИИ Однажды Пырьева премировали отрезом синего бостона из кремлевских складов. Пырьев отправился в ателье и заказал себе новый костюм. Спустя какое-то, время он был приглашен на торжественный прием в Кремль. Конечно, он первым делом переоделся в синий бостоновый праздничный костюм. Почему-то он опоздал, банкет уже подходил к концу, и Пырьев тихонько пристроился в уголке стола, налил себе рюмку и собирался уже было выпить, как вдруг кто-то властно взял его за плечо и строго спросил: — Куда ты сел, балда? Нашим накрыт отдельный стол в подсобке, ступай туда... Пырьев обернулся и увидел за своей спиной человека в синем бостоновом костюме. У дверей, у стен тоже стояли люди в синих бостоновых костюмах. Все они были охранниками, и, вероятно, их тоже наградили материей с того же кремлевского склада. ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ Однажды Пырьев был в гостях на даче у Г. Александрова — отмечали очередную правительственную награду режиссера. Собралась исключительно мужская компания, без жен. Далеко заполночь все гости разъехались по домам. Но Пырьев, по рассеянности, почему-то решил, что все происходит у него дома и что это не он, а Александров приехал к нему. Подобные вещи случаются в жизни, редко, но случаются... И вот оба ждут, когда лее гость начнет прощаться, обоим хочется спать. Александров, видя, что Пырьев не торопится уезжать, приглашает того на кухню попить кофейку... Как человек воспитанный, он не может прямо сказать гостю, что пора и честь знать. Пырьев со своей стороны тоже воспитанный человек и тоже молчит. Наконец Пырьев не выдерживает и прямо говорит: — Время уже позднее, если хотите, я могу предложить машину. Доедете до дому с полным комфортом... Тут только все выясняется, и оба смеются от души над рассеянностью Пырьева. ДВЕ ТЫСЯЧИ БЕЛЫХ ГОЛУБЕЙ Иван Пырьев снимал музыкальный фильм «Мелодии Дунаевского» и задумал снять его с невиданным размахом, для чего велел администратору киностудии доставить на Красную площадь две тысячи белых голубей. Под музыку Дунаевского голуби эти должны были взмыть над башнями Кремля, покружиться над мавзолеем, символизируя мир и счастье советского государства. Администратор подсчитал примерную стоимость проекта и, как всякий хозяйственник, решил сэкономить — слишком дорого стоили эти две тысячи белоснежных голубей. В общем, на Красную площадь привезено было в клетках не больше тысячи «символов мира», половина из которых к тому же оказались серыми. — Сколько? — спросил Пырьев, глядя на клетки с птицами. — Ровно две, — не моргнув глазом, отвечал завхоз. — Даже чуть больше... — Не верю! — сказал Пырьев, знавший скупость своего администратора. — Можете посчитать, — предложил тот, зная тоже, что режиссер не будет терять драгоценное съемочное утро. — Ну, гляди мне! — погрозил Пырьев завхозу. — Теперь главное, чтобы они полетели как надо, а не ушли куда-нибудь в сторону... Голуби на радость всем взлетели как надо, описали нужный круг, засверкали на утреннем солнце крыльями на вираже, пролетели над мавзолеем... Дубль получился на славу. НУЖНАЯ ПОДПИСЬ Дело происходило в начале шестидесятых годов. Задумано было создать Союз кинематографистов, и многие выдающиеся и известные деятели кино подготовили письмо в правительство и ЦК КПСС с просьбой о создании такого творческого союза. Стали собирать подписи, и тут возникла неожиданная закавыка — режиссер Ф. М. Эрмлер наотрез отказался подписывать. Бились-бились с ним, уговаривали и так и эдак — Эрмлер уперся, а без его подписи письмо направлять в ЦК бессмысленно. В свое время Эрмлер работал в ЧК. И тогда Пырьев и Марк Донской, учитывая то, что Эрмлер был чекистом, а потому психология у него должна быть особенная, решили действовать соответственно этой психологии. Чего больше всего боится опытный чекист? Конечно, ночного ареста! В три часа ночи Пырьев и Донской позвонили в квартиру Эрмлера. Тот открыл дверь, и при этом уже был в полной экипировке для тюрьмы, с сидором в руках. — Подписывай, гад! — крикнул Донской и сунул в руки Эрмлеру авторучку. Тот безропотно подписал. По материалам книги ЖЗЛ "Актеры кино".
Wega: В.П.Катаев "Алмазный мой венец" Сейчас я вам, синьоры, расскажу, каким образом появился на свет этот роман. Прочитав где‑то сплетню, что автор «Трех мушкетеров» писал свои многочисленные романы не один, а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем‑то вроде Дюма‑пеpa и командовать кучкой литературных наемников. Благо в это время мое воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура. Сюжет не бог весь какой, так как в литературе уже имелось «Шесть Наполеонов» Конан‑Дойля, а также уморительно смешная повесть молодого, рано умершего советского писателя‑петроградца Льва Лунца, написавшего о том, как некое буржуазное семейство бежит от советской власти за границу, спрятав свои бриллианты в платяную щетку. Маленький, худенький, с прелестным личиком обреченного на раннюю смерть, Лев Лунц, приведенный Кавериным в Мыльников переулок, с такой серьезностью читал свою повесть, что мы буквально катались по полу от смеха. Ну и еще кое‑что в этом роде я слышал в ту пору. Тогда я носился со своей теорией движущегося героя, без которого не может обойтись ни один увлекательный роман: он дает возможность переноситься в пространстве и включать в себя множество происшествий, что так любят читатели. Теперь‑то я знаю, что теория моя ошибочна. Сейчас у меня совсем противоположное мнение: в хорошем романе (хотя я и не признаю деление прозы на жанры) герой должен быть неподвижен, а обращаться вокруг него должен весь физический мир, что и составит если не галактику, то, во всяком случае, солнечную систему художественного произведения. Ну а тогда, увлекаясь гоголевским Чичиковым, я считал, что сила «Мертвых душ» заключается в том, что Гоголю удалось найти движущегося героя. В силу своей страсти к обогащению Чичиков принужден все время быть в движении – покупать у разных людей мертвые души. Именно это позволило автору создать целую галерею человеческих типов и характеров, что составляет содержание его разоблачительной поэмы. Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране, давали, по моим соображениям, возможность нарисовать сатирическую галерею современных типов времени нэпа. Все это я изложил моему другу и моему брату, которых решил превратить по примеру Дюма‑пера в своих литературных негров: я предлагаю тему, пружину, они эту тему разрабатывают, облекают в плоть и кровь сатирического романа. Я прохожусь по их писанию рукой мастера. И получается забавный плутовской роман, в отличие от Дюма‑пера выходящий под нашими тремя именами. А гонорар делится поровну. Почему я выбрал своими неграми именно их – моего друга и моего брата? На это трудно ответить. Тут, вероятно, сыграла известную роль моя интуиция, собачий нюх на таланты, даже еще не проявившиеся в полную силу. Я представил себе их обоих – таких разных и таких ярких – и понял, что они созданы для того, чтобы дополнять Друг Друга. Мое воображение нарисовало некоего двуединого гения, вполне подходящего для роли моего негра. До этого дня они оба были, в общем, мало знакомы друг с другом. Они вращались в разных литературных сферах. Я предложил им соединиться. Они не без любопытства осмотрели друг друга с ног до головы. Между ними проскочила, как говорится в старых романах, электрическая искра. Они приветливо улыбнулись друг другу и согласились на мое предложение. Возможно, их прельстила возможность крупно заработать; чем черт не шутит! Не знаю. Но они согласились. Я же уехал на Зеленый мыс под Батумом сочинять водевиль для Художественного театра, оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа. Несколько раз они присылали отчаянные телеграммы, прося указаний по разным вопросам, возникающим во время сочинения романа. Сначала я отвечал им коротко: «Думайте сами». А потом и совсем перестал отвечать, погруженный в райскую жизнь в субтропиках, среди бамбуков, бананов, мандаринов, висящих на деревьях как меленькие зелено‑желтые фонарики, деля время между купаньем, дольче фар ньенте и писанием «Квадратуры круга». Брат и друг обиделись на мое молчание и перестали тревожить меня телеграммами с мольбами о помощи. Иногда я совершал набег на Батум с бамбуковыми галереями его гостиниц, с бархатной мебелью духанов, где подавалось ни с чем не сравнимое кипиани в толстых бутылках с красно‑золотыми этикетками, нанимал ялик, выезжал на батумский рейд и, сбрасывая с себя одежду, бросался в темную, уже почти ночную воду акватории, покрытую павлиньими перьями нефти. Вскоре, закончив водевиль, я покинул райскую страну, где рядом с крекинг‑заводом сидели в болоте черные, как черти, буйволы, выставив круторогие головы, где местные наркомы в башлыках, навороченных на голову, ездили цугом в фаэтонах с зажженными фонарями по сторонам козел, направляясь в загородные духаны пировать, и их сопровождал особый фаэтон, в котором ехал шарманщик, крутивший ручку своей старинной шарманки, издававшей щемящие звуки австрийских вальсов и чешских полек, где старуха‑аджарка в чувяках продавала тыквенные семечки, сидя под лохматым, как бы порванным банановым листом, служившим навесом от солнца… Едва я появился в холодной, дождливой Москве, как передо мною предстали мои соавторы. С достоинством, несколько даже суховато они сообщили мне, что уже написали более шести печатных листов. Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой стал читать ее вслух. Уже через десять минут мне стало ясно, что мои рабы выполнили все заданные им бесхитростные сюжетные ходы и отлично изобразили подсказанный мною портрет Воробьянинова, но, кроме того, ввели совершенно новый, ими изобретенный великолепный персонаж – Остапа Бендера, имя которого ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. Теперь именно Остап Бендер, как они его назвали – великий комбинатор, стал главным действующим лицом романа, самой сильной его пружиной. Я получил громадное удовольствие и сказал им приблизительно следующее: – Вот что, братцы. Отныне вы оба единственный автор будущего романа. Я устраняюсь. Ваш Остап Бендер меня доконал. – Позвольте, Дюма‑пер, мы очень надеялись, что вы пройдетесь по нашей жалкой прозе рукой мастера, – сказал мой друг с тем свойственным ему выражением странного, вогнутого лица, когда трудно понять, серьезно ли он говорит или издевается. – Я больше не считаю себя вашим мэтром. Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас бог. Завтра же я еду в издательство и перепишу договор с нас троих на вас двоих. Соавторы переглянулись. Я понял, что именно этого они от меня и ожидали. – Однако не очень радуйтесь, – сказал я, – все‑таки сюжет и план мои, так что вам придется за них заплатить. Я не собираюсь отдавать даром плоды своих усилий и размышлений… – В часы одинокие ночи, – дополнил мою мысль братец не без ехидства, и оба соавтора улыбнулись одинаковой улыбкой, из чего я сделал заключение, что за время совместной работы они настолько сблизились, что уже стали как бы одним человеком, вернее одним писателем. Значит, мой выбор оказался совершенно точен. – Чего же вы от нас требуете? – спросил мой друг. – Я требую от вас следующего: пункт «а» – вы обязуетесь посвятить роман мне и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни было. – Ну, это пожалуйста! – с облегчением воскликнули соавторы. – Тем более что мы не вполне уверены, будет ли даже одно издание – русское. – Молодые люди, – сказал я строго, подражая дидактической манере синеглазого, – напрасно вы так легко согласились на мое первое требование. Знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава? Соавторы скромно потупили глаза, однако мне не поверили. Они еще тогда не подозревали, что я обладаю пророческим даром. – Ну хорошо, допустим, – сказал друг, – с пунктом «а» покончено. А пункт «б»? – Пункт «б» обойдется вам не так дешево. При получении первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой портсигар. Соавторы вздрогнули. – Нам надо посоветоваться, – сказал рассудительный друг. Они отошли к окну, выходящему на извозчичий двор, и некоторое время шептались, после чего вернулись ко мне и, несколько побледнев, сказали: – Мы согласны. – Смотрите же, братцы, не надуйте. – Вы, кажется, сомневаетесь в нашей порядочности? – голосом дуэлянта произнес друг, для которого вопросы чести всегда и во всем стояли на первом месте. Я поклялся, что не сомневаюсь, на чем наша беседа и закончилась. Долго ли, коротко ли, но после разных цензурных осложнений роман наконец был напечатан в журнале и потом вышел отдельной книгой, и на титульном листе я не без тайного тщеславия прочел напечатанное мне посвящение. Пункт «а» был свято выполнен. – Ну а пункт «б»? – спросило меня несколько голосов в одном из английских университетов. – Леди и гамильтоны, – торжественно сказал я словами известного нашего вратаря, который, будучи на приеме в Англии, обратился к собравшимся со спичем и вместо традиционного «леди и джентльмены» начал его «восклицанием «леди и гамильтоны», будучи введен в заблуждение нашумевшей кинокартиной «Леди Гамильтон». …– Ну а что касается пункта «б», то с его выполнением мне пришлось немного подождать. Однако я и виду не подавал, что жду. Молчал я. Молчали и соавторы. Но вот в один прекрасный день мое ожидание было вознаграждено. Раздался телефонный звонок, и я услышал голос одного из соавторов: – Старик Саббакин, нам необходимо с вами повидаться. Когда вы можете нас принять? – Да валяйте хоть сейчас! – воскликнул я, желая несколько разрядить официальный тон, впрочем смягченный обращением ко мне «старик Саббакин». («Старик Саббакин» был одним из моих псевдонимов в юмористических журналах.) Соавторы появились хорошо одетые, подтянутые, строгие. – Мы хотим выполнить свое обязательство перед вами по пункту «б». С этими словами один из соавторов протянул мне небольшой, но тяжелый пакетик, перевязанный розовой ленточкой. Я развернул папиросную бумагу, и в глаза мне блеснуло золото. Это был небольшой портсигар с бирюзовой кнопочкой в замке, но не мужской, а дамский, то есть раза в два меньше. Эти жмоты поскупились на мужской. – Мы не договаривались о том, какой должен быть портсигар – мужской или дамский, – заметил мой друг, для того чтобы сразу же пресечь всяческие словопрения. Мой же братишка на правах близкого родственника не без юмора процитировал из чеховской «Жалобной книги»: – Лопай, что дают. На чем наши деловые отношения закончились, и мы отправились обмыть дамский портсигарчик в «Метрополь». Роман «Двенадцать стульев», надеюсь, все из вас читали, и я не буду, леди и гамильтоны, его подробно разбирать. Замечу лишь, что все без исключения его персонажи написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: «Мусик, дай мне гусик» – или что‑то подобное. Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое. Прототипом Остапа Бендера был старший брат одного замечательного молодого поэта, друга птицелова, эскесса и всей поэтической элиты. Он был первым футуристом, с которым я познакомился и подружился. Он издал к тому времени на свой счет маленькую книжечку крайне непонятных стихов, в обложке из зеленой обойной бумаги, с загадочным названием «Зеленые агаты». Там были такие строки: «Зеленые агаты! Зелено‑черный вздох вам посылаю тихо, когда закат издох». И прочий вздор вроде «…гордо‑стройный виконт в манто из лягушечьих лапок, а в руке – красный зонт» – или нечто подобное, теперь уже не помню. Это была поэтическая корь, которая у него скоро прошла, и он стал писать прелестные стихи сначала в духе Михаила Кузьмина, а потом уже и совсем самостоятельные. К сожалению, в памяти сохранились лишь осколки его лирики. «Не архангельские трубы – деревянные фаготы пели мне о жизни грубой, о печалях и заботах… Не таясь и не тоскуя, слышу я как голос милой золотое Аллилуйя над высокою могилой». Он писал: «Есть нежное преданье на Ниппоне о маленькой лошадке вроде пони», которая забралась на рисовое поле и лакомилась зелеными ростками. За ней погнался разгневанный крестьянин, но ее спас художник, вставив в свою картину. Или: «Как много самообладания у лошадей простого звания, не обращающих внимания на трудности существования». Он изобразил осенние груши на лотке; у них от тумана слезились носики и тому подобное. У него было вечно ироническое выражение добродушного, несколько вытянутого лица, черные волосы, гладко причесанные на прямой пробор, озорной носик сатирикончика, студенческая тужурка, диагоналевые брюки… Как все поэты, он был пророк и напророчил себе золотое Аллилуйя над высокой могилой. Смерть его была ужасна, нелепа и вполне в духе того времени – короткого отрезка гетманского владычества на Украине. Полная чепуха. Какие‑то синие жупаны, державная варта, безобразный национализм под покровительством немецких оккупационных войск, захвативших по Брестскому миру почти весь юг России. Брат футуриста был Остап, внешность которого соавторы сохранили в своем романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом, принявшим угрожающие размеры. Он был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить. Но по ошибке, введенные в заблуждение фамилией, выстрелили в печень футуристу, который только что женился и как раз в это время покупал в мебельном магазине двуспальный полосатый матрац. Я не был на его похоронах, но ключик рассказывал мне, как молодая жена убитого поэта и сама поэтесса, красавица, еще так недавно стоявшая на эстраде нашей «Зеленой лампы» как царица с двумя золотыми обручами на голове, причесанной директуар, и читавшая нараспев свои последние стихи: «…Радикальное средство от. скуки – ваш изящный моторландоле. Я люблю ваши смуглые руки на эмалевом белом руле…» …теперь, распростершись, лежала на высоком сыром могильном холме и, задыхаясь от рыданий, с постаревшим, искаженным лицом хватала и запихивала в рот могильную землю, как будто именно это могло воскресить молодого поэта, еще так недавно слышавшего небесные звуки деревянных фаготов, певших ему о жизни грубой, о печалях, о заботах и о вечной любви к прекрасной поэтессе с двумя золотыми обручами на голове. Но что же в это время делал брат убитого поэта Остап? То, что он сделал, было невероятно. Он узнал, где скрываются убийцы, и один, в своем широком пиджаке, матросской тельняшке и капитанке на голове, страшный и могучий, вошел в подвал, где скрывались бандиты, в так называемую хавиру, и, войдя, положил на стол свое служебное оружие – пистолет‑маузер с деревянной ручкой. Это был знак того, что он хочет говорить, а не стрелять. Бандиты ответили вежливостью на вежливость и, в свою очередь, положили на стол револьверы, обрезы и финки. – Кто из вас, подлецов, убил моего брата? – спросил он. – Я его пришил по ошибке вместо вас, я здесь новый, и меня спутала фамилия, – ответил один из бандитов. Легенда гласит, что Остап, никогда в жизни не проливший ни одной слезы, вынул из наружного бокового кармана декоративный платочек и вытер глаза. – Лучше бы ты, подонок, прострелил мне печень. Ты знаешь, кого ты убил? – Тогда не знал. А теперь уже имею сведения: известного поэта, друга птицелова. И я прошу меня извинить. А если не можете простить, то бери свою пушку, вот тебе моя грудь – и будем квиты. Всю ночь Остап провел в хавире в гостях у бандитов. При свете огарков они пили чистый ректификат, не разбавляя его водой, читали стихи убитого поэта, его друга птицелова и других поэтов, плакали. Это были поминки, короткое перемирие, закончившееся с первыми лучами солнца, вышедшего из моря. Остап спрятал под пиджак свой маузер и беспрепятственно выбрался из подвала, с тем чтобы снова начать борьбу не на жизнь, а на смерть с бандитами. Он продолжал появляться на наших поэтических вечерах, всегда в своей компании, ироничный, громадный, широкоплечий, иногда отпуская с места юмористические замечания на том новороссийско‑черноморском диалекте, которым прославился наш город, хотя этот диалект свойствен и Севастополю, и Балаклаве, и Новороссийску, и в особенности Ростову‑на‑Дону – вечному сопернику Одессы. Остапа тянуло к поэтам, хотя он за всю свою жизнь не написал ни одной стихотворной строчки. Но в душе он, конечно, был поэт, самый своеобразный из всех нас. Вот таков был прототип Остапа Бендера. – Это все очень любопытно, то, что вы нам рассказываете, синьор профессоре, но мы интересуемся золотым портсигаром. Не можете ли вы нам его показать? Я был готов к этому вопросу. Его задавали решительно всюду – и в Европе и за океаном. В нем заключался важный философский смысл: золото дороже искусства. Всем хотелось знать, где золото. – Увы, синьоры, мистеры, медам и месье, леди и гамильтоны, я его продал, когда мне понадобились деньги.
Wega: Хочется рассказать вам о судьбе актрисы, которая создала в фильме “Зимняя вишня” самый колоритный образ энергичной, самостоятельной и устойчивой к различным жизненным коллизиям женщины. Сегодня мы познакомим вас с Ниной Руслановой. В ее актерском списке более 100 ярких ролей. Вы наверняка помните ее по фильмам “Цыган”, “Афоня”, “Завтра была война”, “Собачье сердце”, “Небеса обетованные”… Пожалуй, про таких женщин сказал Некрасов: “Коня на скаку остановит…”, есть и менее поэтичное высказывание, как раз в духе нашего времени: “Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик”. Ну, что ж, женщинам, которые сами решают судьбу, вечно навешивают разные, не всегда лицеприятные ярлыки. Как призналась в одном из интервью Нина Ивановна, самая большая ее награда в жизни – ее дочь Олеся, это единственный и самый надежный друг, только дочь доставляет актрисе наибольшую радость. Олеся снималась с мамой во многих фильмах, и довольно успешно справлялась со своей задачей, но актрисой становиться не собирается, несмотря на то, что обладает привлекательной внешностью и врожденным талантом. Нина Ивановна очень жалеет, что у нее только одна дочка: “Была бы другая жизнь, не такая суетная, я бы нарожала детишек еще и еще. Теперь приходится рассчитывать только на Олеську – может быть одарит меня внуками, порадует маму”. Вероятно, желание иметь большую семью у Нины Руслановой связано с тем, что сама она выросла в детском доме. Родилась будущая актриса в декабре победного 45-го года на Украине и сразу же попала в круговорот послевоенной разрухи – двухмесячной малышкой-найденышем попала в детдом. Имя и день рождения выбрала сама. На этом не закончились ее испытания. Однажды “добренькая” воспитательница, глядя на золотистые кудри Нины произнесла роковую для девочки фразу: “Детонька, ты такая светленькая потому, что родилась от немца”. С тех пор Нина стала в детдоме изгоем, ее дразнили “фашисткой” и били по ночам. Однажды Нина Русланова призналась, что ее так затравили сверстники, что она стала писаться в постель… “Выбраться из этой непроглядной тьмы мне помогло настоящее чудо. Добрые люди посоветовали сходить в церковь. И я пошла. Стою посреди храма, а что делать не знаю, понимала только своим детским умом, что надо как-то выкинуть из себя все болезни и несчастья. И чисто по девичьи поступила - громко закричала: “Здравствуйте, люди!” На следующее утро я сунула под себя руку и обнаружила, что постель сухая. Я была такая счастливая! С этого дня, я почувствовала, что хозяйка своей судьбы я, а не обстоятельства”. Детский дом – это серьезное испытание для маленькой девочки. Тем более что Нина Русланова поменяла их аж шесть штук, и в каждом у нее были друзья, враги… Вот только домашнего тепла не было нигде. После 8-го класса Русланова попала в училище, стала осваивать специальность штукатура-маляра – детдомовцам ведь не задают вопросов: “Кем ты хочешь стать?”. Куда Родина пошлет, туда и отправляйся, и желательно без лишних вопросов. А вопросов было много. Например, где взять пальто, хотя бы одно на двоих с подругой, чтобы зимой по очереди бегать в вечернюю школу. Или: почему взрослым на стройке платят одну зарплату, а им – малолеткам совсем другую: какие-то жалкие 18 рублей, и при этом заставляют разгружать многотонные машины? В конце концов, не отыскав правды, девочки уходят с работы, и тут же “вылетают” из общежития. Слава Богу, сердобольная кухарка позволяет ночевать на кухне, да еще и кипятком угощает, ну а на хлеб приходится зарабатывать, собирая по помойкам бутылки… Светлое пролетарское будущее так и не дождалось Нину Русланову, или просто она не захотела к нему идти по таким непроходимым завалам бюрократизма и несправедливости. “Однажды я поняла, что так жить больше не могу… и поступила в Харьковский театральный институт. Проучилась там я два года. А потом вдруг узнала, что в Москве недобор мальчиков в Щуку и поехала поступать…”. Представляете изумление приемной комиссии, когда в училище пришла провинциальная девушка и заявила: “Прослушайте меня, как мальчика, я согласна играть мужские роли”. Ее прослушали и приняли… как девушку. Долго еще холодная и циничная Москва не принимала бедную дикую, провинциальную девушку с ужасным украинским акцентом. Педагоги предрекали ей работу в каком-нибудь захолустном театре, но удача и на этот раз улыбнулась Нине Руслановой – сразу по окончании театрального училища, ее пригласили в Театр Вахтангова. На этом, казалось бы должна закончиться история о “превращении гадкого утенка в прекрасного лебедя”, только вот судьба Нине Руслановой попалась не сговорчивая, с трудным и взбалмошным характером. То она награждает свою хозяйку почетными титулами и званиями Заслуженная артистка РСФСР, лауреат Государственной премии имени братьев Васильевых, то заставляет принимать опрометчивые и нелогичные решения: после долгих лет работы в театре имени Евгения Вахтангова, Русланова уходит буквально в никуда, остается без денег, без друзей, без работы. Когда Нина Ивановна покидала стены родного театра, коллеги предрекали, мол сопьешься, помрешь под забором… Ан, нет, Русланова продолжает сниматься в кино, работает в театре Рубена Симонова и с благодарностью вспоминает хорошую Вахтанговскую школу. Между прочим, квартиру, в которой живет Нина Ивановна с дочерью Олесей, дал ей Театр Вахтангова. Расположена она как раз над “Щукинским” училищем и имеет свою зловещую историю. Раньше в ней проживала известная актриса Татьяна Блажина, которая выбросилась с балкона. Теперь в этой квартире балкона нет, то есть фактически он существует, но вместо двери – глухая стена, которую возвела новая хозяйка вопреки всевозможным запретам администрации. Это единственное, что удалось исправить в несчастливой карме жилища, но бесконечные катастрофы в виде постоянных затопов, обвалов штукатурки, отслоений обоев по-прежнему сопровождают обитателей дома. Но были и веселые истории в жизни популярной актрисы, правда веселым это происшествие может назвать только такая невозмутимая и оптимистичная женщина, как Нина Русланова. Дело было в Евпатории, во время съемок фильма “Это было у моря”. Нина Ивановна там играла роль воспитательницы. Произошла настоящая катастрофа – день рождения одного из членов съемочной группы. Почему катастрофа? Да потому, что происходило сие событие в “сухие” времена Горбачевских экспериментов. Что такое день рождения без выпивки – трудно представить, а как достать эту самую выпивку в городе, где она тебе не положена, предположить еще сложнее. Коллектив посовещался и направил на “охоту за горючим” самое узнаваемое лицо – Нину Русланову. Привезли ее, бедолагу, к единственному в городе магазину и высадили в самом конце длинной очереди. В магазин актриса все-таки проникла – лицо помогло. Стоит она около прилавка и загружает объемные сумки вином, водкой… Только откуда ни возьмись – милиционер: “Так, гражданочка, пройдемте, поясните нам почему вы отовариваетесь свыше нормы?”. Один из многочисленной очереди решил проявить “гражданскую бдительность” и завопил: “Вот, вот, посадите ее, а то она сейчас наберет спиртного, а ночью торговать пойдет, я ее знаю, сам видел”. Когда в отделении милиции, куда доставили “злостную спекулянтку”, более просвещенный в области кино милиционер увидел Нину Русланову, он даже присвистнул: “Откуда же вы на мою голову свалились?” “Да вот, - ответила актриса, - приехала в ваш город водкой поторговать”. Над этим случаем очень долго смеялась вся съемочная группа, предлагая коллеге сменить профессию на более прибыльную – торговлю. В жизни Нины Руслановой случился один момент, когда она была готова бросить актерскую профессию. Это произошло, когда она ушла из театра Вахтангова. Пожалуй это был один из самых сложных, переломных периодов ее жизни. Она думала: “Все. Конец. Больше я не могу быть актрисой, надо опять менять судьбу”. Но в этот момент режиссер Игорь Масленников предложил ей роль в “Зимней вишне”. Нельзя сказать, что Русланова было в восторге от сценария, но эта работа вернула ее к жизни. Нина Ивановна с особым теплом вспоминает сложившийся на съемках коллектив: “Мы втроем здорово дополняли друг друга, потому что были очень разные. По традиции в первый съемочный день разбивается тарелка на счастье. Меня в первый день на площадке не было, и я, конечно, переживала, как же так, не начала съемки вместе со всеми. А вдруг, не выполнив актерских традиций, не смогу влиться в коллектив. Но работа пошла гладко, как по маслу. И на удивление тепло картину приняли зрители, так тепло, что пришлось снимать продолжение, а потом еще одно. Критики, конечно, разнесли ленту в пух и прах, обвиняя в неправдоподобности сюжета. Особенно осыпали нелестными эпититами последний фильм, где все мы стали такими крутыми и благополучными. Сказка. Но сказки тоже нужны, чтобы радоваться”. В “Зимней вишне 3” героиня Нины Руслановой лихо разъезжает на автомобиле. Забавно то, что сама актриса машину водить не умеет совершенно. Для того, чтобы сымитировать виртуозную езду, приходилось автомобиль героини таскать на буксире. На что не пойдешь ради удачной сцены! Самое сложное в актерской профессии, как считает Нина Русланова, оставаться собой, кого бы не приходилось играть. Наверное, поэтому, все героини Нины Ивановны, такие же прямолинейные и бесхитростные, как она сама. Иногда они резкие, чаще справедливые, может быть немного скандальные, но, безусловно, порядочные. На вопрос, к кому вы обращаетесь за помощью в трудную минуту, Русланова ответила коротко: “К Богу, только верю я в него не публично, а внутри себя”. Екатерина Романенкова, Татьяна Алексеева TopList
Надина: Wega Спасибо! Какая тяжелая судьба выпала актрисе! Врагу не пожелаешь
Wega: Надина РАБОЧАЯ ЧЕСТЬ В фильме «Укрощение огня» Кирилл Лав-ров играет Сергея Павловича Королева. В на-чале работы над ролью артист расспрашивал людей, близко знавших конструктора, и один старый рабочий рассказал ему такую историю. Однажды готовился очередной ответственный пуск ракеты. И этот рабочий, бывший в то вре-мя монтажником, находился внутри корабля, совершая последние положенные операции. Вот все готово, ракета на старте, все люки задрае-ны. И вдруг монтажник хватился своей отверт-ки. Все обшарил — нигде нет. Закралось подо-зрение, что он оставил ее на корабле. Сейчас ракета стартует в космос вместе с забытой от-верткой, и кто его знает, что может произойти. Но отложить старт — тоже ЧП. Делать нечего, побежал к Королеву, кинулся в ноги: — Хоть казни, Сергей Павлович, не могу найти отвертку. Вдруг на корабле... Старт отложили. Люки открыли и нашли от-вертку. Рабочий в ожидании наказания выку-рил две пачки «Беломора». Наконец появился на доске объявлений приказ, подписанный Ко-ролевым: «За проявленную честность и прин-ципиальность рабочий такой-то награждается денежной премией и почетной грамотой...» ПРОСТОЙ ОТВЕТ НА СЛОЖНЫЙ ВОПРОС Во время обсуждения современного состоя-ния кинематографа, в котором участвовал и Ки-рилл Лавров, речь шла о последних фильмах, о творчестве нынешнего поколения режиссеров. Стали высказываться о двух деятелях кино, о которых в ту пору постоянно писали газеты. — Как вы полагаете, — спросили у Кирилла Лаврова, — кто из этих режиссеров лучше и перспективнее ? Кирилл Лавров — всегда исключительно де-ликатный и доброжелательный по отношению к коллегам — все-таки на этот раз не выдержал и язвительно сказал: — Право, мне затруднительно определить, кто из них лучше. Вот если бы вы спросили, кто из них хуже, я, пожалуй, ответил бы, не заду-мываясь! Шла премьера одного конъюнктурного спек-такля на рабочую тему, которые в изобилии клепались режиссерами в семидесятые годы. Публика на спектакли эти шла неохотно, залы были полупустые, несмотря на хвалебные отзы-вы критиков. После премьеры кто-то из близ-ких поинтересовался у Кирилла Лаврова: — Ну, как принимала публика? Как сыг-рали? — Вничью! — ответил Кирилл Лавров. Когда режиссер Геннадий Полока снимал на “Ленфильме” кинокартину про летчиков, он опасался, не обгонят ли главного героя, роль которого играл Кирилл Лавров, парни, которые моложе мэтра отечественного кинематографа раза в три. Но не тут-то было! 200 метров до вертолета Кирилл Юрьевич пробежал быстрее всех. Дубль не потребовался. Надо заметить, что актер страстный поклонник футбола, и до сих пор Кирилл Лавров не упускает случая выйти на футбольное поле и никогда не промахивается, когда бьет пенальти. В телесериале «Бандитский Петербург», поставленном по книге Андрея Константинова, Кирилл Юрьевич Лавров исполнил роль вора-«законника» по кличке Барон. Прототипом Барона был реальный человек по кличке Горбатый. Он действительно умер в тюремной больнице от рака. Интересно, что Кирилл Лавров был знаком со своим прототипом. Однажды Горбатый подошел к актеру на улице, вручил свою визитку, на которой значилось: «главный эксперт по антиквариату», и посоветовал обращаться в случае затруднительных ситуаций. Леонид Куравлев ПРИРОДНЫЙ НЕДОСТАТОК Во время съемок картины "Живет такой парень" Василий Шукшин попросил Куравлева, чтобы его колоритный герой - Пашка Колокольников - немного заикался. Тот так и сыграл. Как-то через полгода встречает Леонид Шукшина на студии: "Как дела, Вась?" - "Да сегодня сдавал картину в Госкино,- отвечает Шукшин. - Одни ругали, другие, наоборот, хвалили, а один чиновник сказал: "Обратите внимание, товарищи, как мастерски режиссер использовал природный недостаток артиста Куравлева - его заикание!" КРАСНАЯ ЦЕНА Однажды Леонид Куравлев поднимался в лифте с одним чиновником кино, которого многие недолюбливали. А поскольку чиновник этот был неглуп, то понимал это прекрасно, а потому был подозрителен и всегда старался вызнать, что думают о нем окружающие. Что-то в тот день не ладилось у Куравлева, поэтому он был мрачен и сосредоточен, думая о своих проблемах. Чиновник же пытливо смотрел на него, а потом не выдержал и сказал: - Леонид, я бы дал десять рублей, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь... — Уверяю тебя, то, о чем я думаю, денег этих не стоит, - ответил Куравлев. - Ну, все-таки, о чем? - О тебе я думал! - сказал Куравлев и вышел из лифта на нужном этаже. ПАРАДОКС Леонид Куравлев родился в обычной московской семье, но все почему-то привыкли считать его деревенским парнем, наверное, из-за сыгранных ролей Паши Колокольникова, Шуры Балаганова, Афони. Однажды Владимир Меньшов спросил у Куравлева: "Леня, а у тебя машина есть?" Тот отвечает, что уж лет десять, как есть. "Странно. Куравлев и машина?!" - вслух удивляется Меньшов. "Вот и чувствуешь себя эдаким Иванушкой-дурачком," - обижается актер. ГОРЬКИЙ ОПЫТ В одной артистической компании зашел разговор о семейной жизни, в частности о том, как часто теперь разводятся, особенно люди искусства. Когда пришел черед высказаться Леониду Куравлеву, он сказал: - Женщина, когда выходит замуж, всегда мечтает о том, чтобы мужа постепенно изменить. Но это у нее редко получается. Мужчина же, когда женится, мечтает о том, чтобы женщина осталась такой же на многие годы. И здесь он тоже ошибается, а потому происходит взаимное разочарование... По материалам книги ЖЗЛ. Актеры кино. ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ История первая... Князь Зубов, оказавший услугу Александру I при его воцарении, попросил нового монарха исполнить одно его желание. Какое именно, не уточнил. Александр согласился и услышал просьбу - восстановить в чинах и должности отставного генерал-майора Арсеньева. Надо сказать, сей офицер не был жертвой павловского самодурства. Его изгнали из армии за трусость. Разумеется, Александр не хотел видеть этого человека в своей армии, но слово есть слово. Поморщившись, он подписал бумагу, заблаговременно составленную Зубовым. Однако через несколько минут подозвал князя и в свою очередь попросил его об одолжении, также не уточняя характер оного. Зубов, согласился и... услышал: "Разорви указ, который я только что подписал". История вторая... 4 апреля 1866 года в Петербурге на Александра было совершено покушение. Официальная версия гласила, что злодейскую руку террориста Каракозова отвел человек из народа Комиссаров. Сей костромской мещанин был срочно возведен во дворянство и обласкан двором; образ героя запечатлели в медали, на страницах прессы. Когда же на высочайшем приеме царь спросил, чего желает его спаситель, тот смутился, не зная, что ответить. - Проси камер-юнкера (низшее придворное звание), - подсказывали из свиты. То ли Комиссаров не расслышал, то ли не знал, что такое камер-юнкер, так или иначе, он брякнул: - Хочу в юнкера. Разумеется, царь изумился такой просьбе. Но отказать спасителю счел недостойным и сказал: - Быть посему. Ничего путного из юнкерства Комиссарова, конечно, не получилось. К тому же он пристрастился к застольям (с непременными тостами "за здоровье его императорского величества"), что и свело царского спасителя в могилу. История третья... Во время царствования Александра в петербургских салонах обсуждалась последняя дворцовая новость: - Великий князь Николай Николаевич своими поступками показывал потерю рассудка. Его младший брат Михаил решительно отвергал это: - Никакой человек не может потерять того, что он не имеет. Можно догадаться, какие отношения существовали между августейшими братьями. История четвертая... Император Александр II был великий охотник до "клубнички" (до сексуальных похождений). Объекты своих вожделений он, случалось, "кадрил" прямо на улицах, но старался при этом сохранять инкогнито, то есть принимал меры, дабы оставаться неузнанным. Однажды на Невском случай помог ему познакомиться с очень приятной дамой, которая не устояла перед обаянием некого полковника. Было назначено свидание в доме дамы с непременным условием - ход со двора через черную лестницу. "Полковник" ликовал, ведь родственников или просто знакомых тайно (через черный ход) не принимают. Однако в назначенное время произошло нечто неожиданное и страшно досадное. На черной лестнице "полковник" увидел дворничиху, моющую ступени. Неизвестному офицеру она предложила немедленно удалиться, ибо к хозяйке с минуты на минуту прибудет сам царь. "Сами посудите, охота ли ему с вами здесь встречаться". Только тогда Александр понял, чего стоит его "конспирация". Осознал он и кое-что не только конфузное, но и опасное. Одним словом, любовный пыл угас, и августейший ловелас покинул дом, проклиная женскую болтливость. История следующая... Саксонский король Фридрих Август проявлял большую заботу о своей фарфоровой фабрике. Однако его деятельность на ниве фарфорового производства вызвала критику у некого фон Чирнхауса (очевидно специалиста в этом деле), и критика эта дошла до ушей саксонского короля. - Фон Чирнхаус, ты я вижу много знаешь, - сердито сказал он при встрече. - Это вам показалось, ваше величество, - последовал ответ. - А все потому, что сами-то вы слишком мало знаете. История следующая... На заседании Президиума Академии Наук СССР академик Александров объявил: - Сегодня нам предстоит решить беспрецедентный вопрос о выводе Сахарова из членов академии. - Почему беспрецедентный, - не согласился академик Капица, - в свое время Гитлер лишил звания академика Эйнштейна. - Переходим к следующему вопросу, - сказал Александров. История следующая... С кем только не сравнивали поэта Байрона англичане французы, итальянцы, испанцы и немцы: с Руссо, Гете, Юнгом, с алебастровой вазой внутри освещенною с сатаной, с Шекспиром, Наполеоном, Эсхилом, Софоклом, Еврипидом, с Арлекином, Пьерро, с фантасмагорией, с Генрихом VIII, с Шенье, Мирабо, Микеланджело, Рафаэлем, со щеголем, Диогеном, с Чайльд Гарольдом и т. д. Раздраженный этим Байрон однажды возразил заявил: <Руссо был великим человеком, и ежели б сравнение это было верно, то мне бы следовало им гордиться, но я не люблю утешать себя никакою ложною мыслью>. Граф Бенкендорф сделал выговор барону Дельвигу за публикацию в "Литературной газете" либеральной статьи. Дельвиг отвечал, что цензуру статья прошла и по закону к нему нельзя предъявлять претензии. В ответ он услышал: - Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства, и вы не имеете права на них ссылаться в разговоре со мной! Фельдмаршал Врангель запретил русским офицерам носить неформенные сапоги. Увидев офицера-нарушителя, он приказал ему отправляться под арест. Однако последний заметил, что на фельдмаршале точно такие же (неформенные) сапоги. Фельдмаршал вынужден был признать этот факт, но выводы сделал "оригинальные" (по его мнению, остроумные): - Вам лейтенант все равно сидеть. Вот и отсидите за себя и за меня. Шеф русских жандармов (начальник Третьего отделения собственной его величества канцелярии) граф А.Х. Бенкендорф о судьбах державы Российской высказывался весьма категорически и оптимистично: "Прошлое России удивительно, ее настоящее более чем великолепно. Что же касается ее будущего, оно выше всего, что может представить себе самое пылкое воображение". Очень пылкое воображение графа ни проигранных войн, ни убийства царей, ни революций в России представить себе не могло. Предстояло принятие великого композитора Людвига ван Бетховена в действительные члены Академии искусств в Париже. Председательствующий объявил: "Мы собрались сегодня для того, чтобы принять в члены нашей академии великого Бетховена". И тут же добавил, что, к сожалению, ни одного вакантного места в академии нет, тем, как бы, предрешив исход дела. В зале воцарилось молчание. Но, - продолжал председатель... и налил из стоящего на столе графина полный стакан воды, так что ни одной капли добавить нельзя было; затем оторвал из стоящего тут же букета один лепесток розы и осторожно опустил его на водную поверхность. Лепесток не переполнил стакана, и вода не пролилась. Тогда Председатель, не сказав ни слова, обратил свой взор к собравшимся. В ответ последовал взрыв аплодисментов. На этом и закончилось заседание, единогласно избравшее Бетховена действительным членом Академии искусств. Отец крупнейшего онколога страны академика Блохина был земским врачом. Однажды во дворе он подошел к своему тестю и вырвал у него несколько волос из бороды. Потом разъяснил свой поступок. На прием к отцу пришла женщина, которая страдала от того, что у нее "в горле растут волосы". Земский врач решил провести психологический опыт. Попросив пациентку подождать, пока он подготовится к лечебной манипуляции, выскочил во двор. Потом посадил посетительницу в темной комнате, и пинцетом осторожно стал щипать у нее в горле. Затем резко выдернул пинцет и подал спрятанные в другой руке волосы. - Вот что вам мешало. Много лет она писала благодарственные письма, где все время вспоминала, как неоднократно обращалась к крупным специалистам Москвы и Петрограда и те говорили ей, что она ненормальная, однако никто помочь так и не взялся.
Mirani: Wega, спасибо! Сразу столько всего интересного!!! Некоторые истории очень забавные, например вот это высказывание: Wega пишет: — Ну, как принимала публика? Как сыг-рали? — Вничью! — ответил Кирилл Лавров. Другие истории красивые, как истроия про Бетховена; иные наталкивают на размышления! Спасибо, что делитесь с нами такой обширной и разнообразной информацией!
Wega: Mirani Юрий Яковлев: «Актерская профессия – страшная зараза!» Невозможно вообразить себе, чтобы глубинно-трагический князь Мышкин, привычно разведя колени и присев, проговорил: «Ку!» Еще менее вероятным представляется, что Стива Облонский способен скороговоркой прошепелявить: «Челове-ек! Официант! Почки один раз царице!» И уж совершенно не вяжется с «футлярностью» Каренина (в спектакле Романа Виктюка) классическое «Ну и гадость эта ваша заливная рыба». И тем не менее все эти метаморфозы возможны. Правда, с одним условием. Если эти фразы, лишь слегка поменяв грим, произносит без преувеличения гениальный актер... – Юрий Васильевич, я, честно говоря, в растерянности. Поздравлять с юбилеем заранее не принято, но на свое 80-летие вы же наверняка, как обычно, уедете из Москвы... – В общем, вы попали в точку. Я так мыслю себе: настоящие праздники – это Новый год, Рождество и Пасха. А к своему дню рождения в последние годы отношусь спокойно, стараюсь его вообще не выделять. Но все-таки я вам очень признателен за поздравление. Хорошее человеческое отношение всегда приятно. Вот, ну приятно же!.. И, если позволите, я предварю ваш следующий вопрос. Отвечу сразу же: тьфу, тьфу, – вроде бы все в порядке... – Тогда, если не возражаете, будем считать «официальную часть» нашей встречи законченной и перейдем к «неофициальной»? – Вы так это произнесли, что мне сразу вспомнились прежние времена и торжественные партсобрания. – А кстати, с каким чувством вы вспоминаете советские годы? – В Древнем Китае говорили: «Пусть не доведется тебе жить во времена перемен». Большая часть моей жизни прошла при режиме, который большинство из нас хотело изменить. Но даже если мои слова покажутся кому-то парадоксальными, не могу не сказать, что и в те годы я ощущал себя нормальным человеком. С удовольствием вспоминаю, как в детстве ходил на первомайские и ноябрьские демонстрации, играл в испанцев и в Чапаева. Позже судьба свела меня и в искусстве, и в жизни с замечательными людьми, вернее, с личностями. Правда, при этом я всегда старался придерживаться совета профессора Преображенского: «Не читайте газеты, особенно «Правду», – помните? – Быть не может, чтобы такая «аполитичность» никак не отразилась на вашей жизни! – К сожалению, вы абсолютно правы. Был случай, когда я узнал, что в райком из театра пришло письмо, где говорилось, что я недостоин звания народного артиста СССР по таким-то и таким-то причинам. Прежде всего потому, что я не был членом партии. И из-за этого мое выдвижение было очень надолго задержано. – Да кто ж написал такую дрянь?! – Письмо анонимное. Оно было подписано просто: «вахтанговцы». – И вы так никогда и не узнали имена этих «вахтанговцев»? – Отчего же! Узнал... И это стало для меня горьким откровением, потому что мне такое не могло прийти в голову. Эти люди со мной долгие годы здоровались, улыбались, шутили, даже выпивали. – Вы объяснились? – Простить предательство я по природе своей не могу. Даже при том, что всегда придерживаюсь правила: «Не суди – и не судим будешь». Но, видите ли, я не отличаюсь качествами борца. Я после той истории продолжал с ними здороваться и – проходил мимо. Для меня они уже больше не существовали. – Печальная история... Но вы упомянули библейскую заповедь, и у меня появился следующий вопрос: вы – верующий человек? – В жизни было несколько случаев, когда моя жизнь могла прерваться. И каждый раз будто кто-то хранил меня. Именно тогда я и понял, как надо благодарить Бога за оставленные мне дни. – Вы об автокатастрофе? – На самом деле их было две, причем обе, по странному стечению обстоятельств, по дороге из Москвы в Ленинград. А когда ты чудом вылетаешь из переворачивающейся машины и видишь, как из нее начинает валить дым, одним простым везением такой случай, согласитесь, не объяснишь... – Что-то мы с вами все о печальном беседуем, Юрий Васильевич! Вас ведь многие считают сугубо комическим актером... – Пусть считают, если им так больше нравится! У меня есть гораздо более интересные роли. – Но вы же сами отказываетесь говорить, к примеру, о князе Мышкине! – Да, это особенная, другая история. Но взять того же Стиву Облонского. Это одна из моих любимых ролей, а ее никто не знает, мимо нее просто проходят. Вспоминают только поручика Ржевского или Буншу. – Наверное, чаще всего все-таки – Ипполита? – Ипполит... Когда картина в первый раз прошла на Новый год, мне просто нельзя было дойти от дома до театра. На меня указывали пальцами: «Смотри, Ипполит идет!» Это было, конечно, приятно, чего уж там говорить. – Наверное, журналисты совсем вас замучили, когда этой зимой вышла «Ирония судьбы. Продолжение»? – Вы знаете, нет... Нашу картину, безусловно, все еще любят и помнят, но особого ажиотажа я не наблюдал... – Вам не было обидно? – Как вам сказать... Мне, конечно, чужда излишняя скромность. Я в своей жизни получил достаточно, стал любим зрителем и, если хотите, знаменит. Но знаковость все-таки существует. – Это вы о том, что у молодежи теперь другие интересы, взгляды на жизнь и, соответственно, другие кумиры? – Молодежь в любые времена стремилась каким-то образом, в той или иной форме себя выразить. Обязательно! Другое дело, что мне не нравится огромное количество появившихся у нас «звезд». Куда ни глянь, – всюду «великие» и «гениальные»! Молодой человек спел одну песню или сыграл роль в плохоньком сериале – и его немедленно возводят в «звезды»! – А вам самому приходилось играть в, как вы говорите, «плохоньких» картинах или спектаклях? – Грешен... и на старуху бывает проруха... Есть несколько работ, которые, как я считаю, не украшают мою актерскую биографию. Был такой фильм – «Бархатный сезон», который уже много лет, к счастью, не показывают. Я когда прочел сценарий, сразу сказал: «Это же неинтересно! Что мне там играть?» Но фильм должны были снимать в Швейцарии, и Григорий Горин, который лучше всех знал, насколько слаб его сценарий, сказал тогда: «А чего? Хоть за границу съездим!» В общем, никто из замечательных актеров – а играли в нем и Ирина Скобцева, и Иннокентий Смоктуновский, и Николай Крючков – не отказались. Я, конечно, тоже согласился... – Странно, но я ведь, хотя всегда старался посмотреть все киноновинки, не помню эту картину! О чем она? – Да я ведь тоже совершенно забыл сюжет. Помню только, что играл миллионера... – Вы сказали, что, посмотрев сценарий, сразу хотели от него отказаться. Значит, успех или неуспех ленты можно прогнозировать заранее? – Абсолютно невозможно! Зрительское восприятие непредсказуемо! Иногда кажется, совершенно проходная роль, а народу нравится, допустим, как ты стоишь в пальто под душем. А иногда думаешь: эта роль – на уровне Гамлета! А она проходит незамеченной... – Откровенно говоря – и это не комплимент, а констатация факта! – трудно представить, чтобы у вас были профессиональные неудачи. По крайней мере, я практически не видел в ваших работах вещей, к которым хотелось придраться. – Представить себе можно все! И у меня были просчеты, даже серьезные. В театре, пожалуй, меньше, чем в кино. Но я-то всегда видел, что именно сделано плохо. – А как вы относитесь к критике? – Каюсь, более чем негативно. Все зависит от того, кто критикует, а критика у нас сегодня – сами знаете... Другое дело – самокритика. Мало кто у нас способен без обожания глядеть на свое творчество. Мне это дано. Я, кстати, разговаривая с кем-то о своих ролях, рассуждаю о себе в третьем лице. Потому что давным-давно научился смотреть на себя со стороны. – Да как же этому можно научиться?! Мне кажется... – Простите, я вас перебью. В актерстве очень многое невозможно объяснить. Но если говорить обо мне, я всю жизнь стремился играть характеры, очень далекие от моей собственной природы. Людей, не похожих на меня самого. – Изо дня в день кардинально перевоплощаться, проживать новую жизнь? Сколько же на это нужно энергии? – Во-первых, любая роль базируется на интуиции и наблюдении за людьми. Актер ведь живет не на необитаемом острове, и все, что он видит вокруг, складывается в его копилку. Где она находится – в сердце или в голове, – я не знаю, но создавать образы без нее совершенно невозможно. А во-вторых, в нашей профессии всегда присутствует некий набор штампов. – Слово «штамп» принято считать едва ли не ругательным... – И совершенно напрасно! Я вам расскажу сейчас известную актерскую байку, которая все объясняет. Однажды старейшему мхатовцу, Михаилу Михайловичу Тарханову, задали вопрос: «Верно ли, что у каждого актера есть штампы?» И он ответил: «А как же! Сегодня на тебя сошло вдохновение, а завтра его нет. Но ты, выходя на сцену, все равно обязан делать то, что тебе положено». Тогда его спросили: «А сколько штампов у вас?» Он посмотрел на них и гордо сказал: «Четыреста!» Вот так вот. – Действительно четыреста? ! – Их у него было гораздо больше, да еще каких! – И все-таки, мне кажется, на одних штампах далеко не уедешь. Многие хотят стать актерами и даже учатся у прекрасных педагогов, но мало у кого получается сделаться по-настоящему значимыми, и уж совсем единицы получают эпитет «великий»... – В этой жизни ничто не происходит случайно. Я ведь вам сказал, что вдохновение, хотя и не каждый день, но все-таки сходит. Искусственно вызвать его, конечно, нельзя, в нем присутствует волшебная магия искусства. А вот почему оно приходит к одним и обходит стороной других?.. Это необъяснимая вещь! Мне кажется, боженька недаром дотрагивается рукой до одного, а к другому даже мизинчиком не прикасается. Наверное, он по каким-то одному ему известным признакам выбирает тех, кто ему интересен... Хотя – что это я говорю? Получается, будто я советую людям не думать о сцене... – А вы сами никогда не жалели, что пошли по этому пути? – Вы задали мне сейчас модный, очень распространенный у журналистов вопрос. Поэтому я отвечу так же, как отвечаю на него всегда: актерская профессия – страшная зараза. И если уж ты ее для себя выбрал, отступать некуда... Беседовал Владимир Ермолаев
полная версия страницы