Форум
Сергей да Марья (повесть) Ирбис
Ирбис: Автор: Ирбис Название: Сергей да Марья (рабочее) Место действия: СССР, 1986 год, Сибирь. Редактор: Marusia От автора: Поначалу я не хотел опубликовывать эту повесть, писал больше для себя и друзей, чтобы не забыть дурную молодость свою, про тех, кто тогда был со мной рядом. Ведь в то время все мы были молодые, да и к тому же совсем другими…. Критику выслушаю.
Ответов - 55, стр:
1 2 3 All
Ирбис: Начало Прошло четверть века после тех событий, которые я описал в этой книге, – просто яркой картинкой всплыли воспоминания. Человеческая память слаба, и мне просто нестерпимо захотелось записать всё, пока время не сотрет это окончательно. Вспомнилось совершенно отчетливо, и писать было легко с любого места, так как выдумывать было практически нечего. Однажды в разгар трудового дня ко мне подошел мой начальник и торжественно объявил: «Завтра вы, Владимир, едете в совхоз!». Моему возмущению не было предела: «Опять я! Я уже ездил! И не один раз!». Он не стал слушать меня, просто развернулся и ушел, он никогда никого не слушал. Повернув огромный живот на сто восемьдесят градусов, бросил мне на прощанье: «Ты у нас самый молодой». Сборы прошли быстро, что там собираться: две пары обуви и одежды, простой и чуть получше, бутылка водки для дезинфекции желудка, сухой паек на два дня, и все. Да и что по тем временам, при талонной системе, можно было набрать? Раздосадованный решением нашего самодура, я лег спать. Я был в то время обыкновенным молодым человеком, очень живым и полностью определившим для себя жизненные цели и приоритеты. Правда, был еще слишком добрым и чересчур наивным, можно сказать, один из миллионов, о которых Александр Градский пел тогда в песне «Как молоды мы были». В совхозы ездить я не любил, и для меня такие поездки превращались в дни, вырванные из жизни. Но при социализме никого и никогда не спрашивали: хочешь или не хочешь; сказали надо - значит надо… Социалистическое сельское хозяйство в те времена было малоэффективно, страдало из-за слабой механизации и для уборки урожая требовалось много людей, которых и привлекали из города: рабочих и студенчество в виде стройотрядов. Зарплату при этом получали - часть от совхозов, часть от предприятий. Утром, попрощавшись с женой и пообещав ей, что буду себя хорошо вести и в пьянках участвовать не стану, я прибыл на одну из театральных площадей нашего славного города и увидел, можно сказать, целую демонстрацию трудящихся. Похоже, собрали всех трудоспособных со всех городских организаций. Бегал какой-то мужичок с мегафоном и орал в него громко, но малопонятно. К сожалению, духового оркестра не было. Человек, очутившийся на демонстрации, первым делом начинает искать знакомые лица. После изнурительного десятиминутного поиска в толпе, я понял: к сожалению никого нет. Но вдруг кто-то схватил меня за руку – это был наш Андрей Павлович, мой знакомый со старого места работы. Молодежь у нас звала его Дедом, а те, кто постарше - Палычем. Он был с Геннадием Петровичем, которого я немножко знал. Крепкий и чуть кругленький, Геннадий Петрович жил неподалеку, имел двух внучек-близняшек и красивый голубой «Москвич» Московского автозавода. Считался образцово-показательным дедушкой, и каждый год с завидной регулярностью выходил во двор зимой с деревянной лопаткой, ведя за собой таких же крепеньких и чуть кругленьких внучек, и начинал строить им горку. Сам Палыч был мне очень рад и спросил, куда я еду. Услышав название деревни «Борино», обрадовался еще больше и предложил держаться с ними. Палыч был мужичонка среднего роста, чуть плешив и вдобавок носил козлиную бороденку. Лет ему было под пятьдесят пять, но выглядел он еще на лет десять старше. Всю жизнь он прожил в общежитии, был холост и глубоко презирал женщин. Питался пищей из общаговского буфета, приобрел язву и очень дурной характер. Женатые мужики его особенно ненавидели и также глубоко презирали. Он со всеми конфликтовал, меня, правда, безмерно уважал: ведь я с ним никогда не ругался и к тому же раза два ремонтировал ему радиоприемник. Просто тогда я еще ни с кем особо-то и не воевал. - Держись за нас, - предложил Палыч. Но перспектива проводить время с людьми намного старше меня сильно омрачала. Я уже нехотя собирался дать утвердительный ответ, так как молодых практически не было, да и знакомые больше не попадались. Но в этот момент меня просто оторвали от них - рядом стоял наш улыбающийся сапожник Женька, который при виде меня уже весь светился. Женька слыл у нас самым услужливым сапожником, бегал быстро, ремонтировал тоже быстро, денег брал мало, был старше меня года на два. Всегда с улыбкой, принося обувь, он чуть наклонялся, держа руки с ботинками, прижатыми у плеч. Довольно приятный парень, но с какой-то детской мимикой на взрослом лице, хотя рассуждал он вполне адекватно и логично. У нас там, в «Доме Быта», много еще инвалидов работало, которых не могли послать в совхоз - это были либо глухонемые, либо на костылях. Хотя к Женьке это относилось с трудом, но всё же… - Я тебе ору, ору. А ты как глухой не слышишь меня, ты в Борино? - Да, - я уже был безмерно рад ему. Хоть какое-то знакомое лицо. Он тут же потащил меня через толпу, как прицеп, за собой. - Тебе Сергей тоже орал, а ты ничего не слышишь. - Какой Сергей? Он уже притащил меня на место, на краю цветочной клумбы сидели четверо. Двоих я уже видел. Эти двое, еще совсем маленькие худенькие, совсем как пацаны, хотя как потом узнал, что им было по двадцать лет, а третий, как я понял, был отец одного из них. Четвертый был нерусский, здоровый и почти квадратный, как и я, выше среднего роста, то ли парень, то ли мужик, раньше я его никогда не встречал. В первую секунду он мне не понравился, но когда он вскочил и снял с себя рюкзак и быстро протянул мне руку, и я услышал его, так сказать, высокий тенор, никак не согласующий с его фигурой, точка зрения моя поменялось. - Здравствуй, Вова! Сергей! - представился он. Темноволосый и черноглазый, но со светлой кожей; слегка выраженные монгольские черты, указывали явно на восточносибирское направление. Однако умный и добрый взгляд сразу вызвал сомнение, что он из той же спецшколы, откуда те «пацаны», и куда меня учителя хотели определить еще в первом классе. Я поздоровался с ним, он продолжал: - Ты в первый раз едешь? - Нет, я уже был в том совхозе, но давно, года три-четыре назад. - Ну и хорошо, значит опытный. - Я неопытный, где там за два месяца опыта наберешься? - Ладно, зато я опытный. Я из деревни, всю жизнь прожил там, мне в деревне легко будет. Давай вместе держаться? Думаю про себя: «Из деревни так из деревни, мой папа инженер, но тоже из деревни – какая разница». Я никогда не страдал снобизмом, и с людьми, страдающими этой болезнью, никогда не дружил. - Ну конечно, я согласен. Водку сильно пьешь? - улыбнулся я. - Да не очень, я ее не люблю, вино предпочитаю. В последствии я уже никогда не жалел, что присоединился именно к ним. Тут мегафон разорался не на шутку. Все зашевелились - начали подходить наши знаменитые Столыпинские вагоны Ликинского автозавода. В СССР тогда любили цифру «сто» как священную. Столетие Владимира Ильича (кстати, я родился с ним в один и тот же день, потому и назвали так), 100 % плана и самая большая купюра тоже сотней была. Говорили также: «Я туда даже за сто рублей не пойду», внутренне понимая, что все равно больше никто не даст. На каждом столыпинском вагоне, изготовленном для ста пассажиров, виднелась табличка с местом отбывки сибирской ссылки. Мегафон стал орать как ненормальный, и я подумал: «Хоть бы он сломался», так и случилось. Мегафон затрещал и отключился. «Вот так тебе!», - обрадовался. Но мужик оказался не дурак, он просто осуществил наш родной и исконно-русский ремонт - просто постучал им по асфальту и снова заорал в свой «матюгальник». Мы выбрали автобус посвободнее, сели сзади и, слава богу, никто не стремился приблизить загрузку к цифре указанной в его характеристиках. Отец того пацана, высокий, худой, в очках, посадил своего такого же худого, но очень маленького сына и сказал, обращаюсь к Сереге: «Последите, пожалуйста, за Максимом, я очень надеюсь на вас Сергей Иванович, я вас навещать буду, у меня мать в Ювале живет». Серега утвердительно помахал головой и клятвенно заверил, что с него глаз не спустит. Тут автобус тронулся, и народ зашевелился. Все стали доставать водку, я по собственному уже горькому опыту знал: сейчас не надо, а лучше просто поговорить. - Серег, я чего-то не видел тебя раньше? - Ты просто не замечал меня, а я каждый день тебя видел, ты раньше всех приходишь, сколько раз проходил мимо меня, ни разу не посмотрел. Деловой наверно слишком? - улыбнулся мне уже как старому знакомому. - Нет не деловой, наверное, голова чем-то забита была. А ты давно работаешь у нас? - Да года два, я служил здесь у вас, здесь и жену нашел, да и остался. - А почему в сапожники пошел? Такой мужик здоровый, руки-ноги, как говорится, есть. Я уж думал, ты такой же, как они, - показал напротив, где сидели Максим с Андреем. - А куда я пойду? В слесари? Не хочу… - Ну, допустим в строители. - Я только брусовые могу строить, я охотник, настоящий охотник-промысловик, у нас и звероферма там есть. Я шить зато умею, шапки, унты, шкуры могу выделывать и все такое прочее, обувь любую сделаю. Хочешь унты сошью, ни у кого таких не будет. - Нет Серег, унтов мне не надо. - Хм…глупый ты, в Сибири и без унтов? - хмыкнул язвительно. - А сколько тебе лет, Сергей? - Двадцать четыре. - Хм … мы ровесники. А я подумал, ты старше меня. - А ты как в мастерскую попал? Кончал что-нибудь? - Ничего я не кончал, в институте год проучился и бросил. Так получилось, что в десять лет друзья подарили радиоконструктор, я увлекся, потом сам дошел до всего. А до этого слесарем работал, два года подряд просился сюда, потом взяли. Вернее, я взял - измором… Между тем пьянка в автобусе разгоралась, народ уже орал все громче и громче. А мы, беседуя между собой, постепенно стали все больше друг другу нравиться. Мне нравилась его добродушность и серьезность, житейская рассудительность. И даже некоторая напускная грубоватость вызывала улыбку. Да и с первого общения уже стало ясно, что никто из нас не будет ставить себя выше другого. Скоро хорошая дорога кончилась, и начало довольно сильно потряхивать пассажиров - как «пуговиц банке». Автобус, не предназначенный для езды по проселочным дорогам, превратился в камеру пыток. Мужики матерились оттого, что много водки уходит мимо стаканов, а еще самое страшное - мимо их ртов, заливая нос, уши и щеки. - Серега! А ты знаешь, что в деревне сейчас сухой закон сделали на период уборки. - Нет, а что? - Да просто они сейчас все вылакают, а вечером всю деревню в поисках самогонки затерроризируют. Колонна автобусов постепенно редела, увозя каждую группу несчастных в свою «глубину сибирских руд». Через пару часов и наши четыре автобуса свернули налево, и тряска еще больше усилилась. Нас сзади подбрасывало вверх чуть ли не на метр. Наливать больше никто не мог. Но водка, похоже, тоже не хотела трястись в мужицких желудках, и у некоторых просто стала выливаться через форточки за борт автобуса. Опыт прошлых поездок доказал, что так и будет.
Хелга: Ирбис Спасибо! Сразу окунулась в ту атмосферу, описание которой вам так хорошо удается! Суровые будни....
Muelle: Ирбис Спасибо за экскурс в прошлое! Самой в совхозы и "на картошку" не посчастливилось поездить, но описание вами сего действа очень походит по ощущениям на то, о чем рассказывали родители. )))) Будем ждать дальнейшего "погружения в эпоху"! Классный авик!
мариета: Я пыталась понять - эти поездки, они были, чтобы помочь совхозов собрать реколту, да? Что-то в роде средношкольские или студенческие бригады, когда надо было летом на месяц отработать где-нибудь в сельском хозайстве? *прочитав пост Muelle* видимо то же самое имелось ввиду Ирбис пишет: кстати, я родился с ним в один и тот же день, потому и назвали такА у меня сын тоже тогда родился - 22.04.
Ирбис: мариета дала первый щелчок по носу Прилется добавить абзац, для объяснения этой поездки. Завтра перепишу. Хелга заменит. И милой представительнице болгарского народа будет уже понятно.
Ирбис: СОВХОЗ Показалась знакомая деревня, некоторые зашевелились, другие уже не могли и находились в невменяемом состоянии. Этот совхоз объединял три деревни, которые почти слились друг с другом, но до мегаполиса так и не доросли. Посередине деревни протекала вялотекущая речушка, которая впадала в пруды, находящиеся за ней. Пролетев по деревне, мы притормозили у общежития, в котором я уже бывал и раньше. Автобус фыркнул и остановился. В открытые двери выйти смогли не все, некоторых выносили и укладывали на траву. Оглядевшись, практически не заметил никаких изменений, только деревья стали больше. Тот же чистый, целебный воздух, та же целебная пыль с дороги, забивающая легкие, да и свиньи вроде такие же. - И куда теперь? Неужели в этом бараке жить будем? - обращаясь ко мне, спросил Серега как у «опытного». - Вон видишь дверь с той стороны, - показав на правление, - там и определять нас будут. А эти две общаги барачного типа самые большие, и мне бы туда не хотелось, хотя до столовой от них ближе всего. Несколько на той стороне, за речкой, есть дальние общежития, но для шоферов - там спокойней. А здесь местные постоянно лазят – просто раздражает. Серег, смотри. Вон в первом автобусе несколько женщин, среди них девушка красивая. Дай хоть маленько рассмотреть, успеешь еще поселиться... Но Серегу, равнодушно посмотревшего в их сторону, они не интересовали, и вижу, расстроился не на шутку, но что сделаешь - условий в ссылке не выбирают. Какой-то мужик стоял рядом и внимательно ко мне прислушивался, и я, толкнув Серегу, взглядом показал, что нам надо отойти. Бросив сумки, приказали Женьке и тем «пацанам» сидеть караулить. - Пошли, Серег, прогуляемся, - и двинулись по знакомым мне местам. - Я тебе другую общагу покажу - рядом с клубом, и посмотрим: есть там места или нет. Там общага почти новая и баня там новая. Заодно не будем торопиться, пусть эти сарайки заполнят. Пока шли, Серега все осматривался по сторонам, зачем-то здоровался со всеми местными. Пройдя полпути, я кое-что вспомнил. - Слушай! А ведь там на той стороне домики есть очень старые, раньше их тоже давали, но не знаю, сохранились они или нет. У нас кому места не хватило, жили там и, говорят, довольны были. Но состояние их ужасное. А заведовала всем этим делом Колотушкина Антонина Петровна, тетка очень грозная, и бывает так орет, что просто…. В кино такие как она обычно женщин-революционеров играют. В тот прошлый приезд ее все боялись. Правда, не знаю: осталась ли она при этой должности - начальник по быту. Я уговаривать женщин не умею, тем более таких, но учти: до столовой переться…. Услышав слово «домик», Сергей облизнул губы и, испытывая сильнейшее возбуждение, схватил за руку. - Пошли назад, я уговорю. - Успокойся, подождем часика два, пошли, покупаемся пока тепло. До пруда шли очень долго, он за километр от конца деревни находился. Купались почти час, пруд был очень теплый, хотя погода была уже прохладной. Когда вылезли, спросил, оглядываясь по сторонам. - Смотри, как красиво вокруг, правда? - Нет, некрасиво. У нас в Бурятии намного красивее, а ты на Байкале был? - Нет. - Тогда ты красоты не видел. Ну, все, пошли назад. - А ты что бурят? Хотя заметно, что ты откуда-то оттуда. - Да, почти бурят, у меня и имя настоящее - Батар. Но отец, правда, русский, и когда паспорт получал, заменили на «Сергей» - он так заставил. - А можно я тебя Батаром звать буду? - Можно, но не путай с Батыром, хоть это одно и тоже, но мне не нравится. Но впоследствии настоящее имя как бы и не прижилось. Нагулявшись, дошли до своих парней, Женька нервничал и явно устал ждать. - Где вы ходите? Уже почти все разошлись. Подъехал бортовой ЗИЛ, в него стали грузить лиц, пострадавших то ли от водки, то ли от «морской болезни», и закидывать их вещи. Похоже, повезут в то общежитие, что возле клуба. - Ну что, Вова, пошли к тетке… В комнате ее не было, только молодая женщина лет тридцати. Я уже подумал: «наверно ушла на другую работу, и может эта девушка добрее будет». - Здравствуйте, мы оформляться… - начал Серега. - Подождите, сейчас Антонина Петровна придет. Ну вот, а я надеялся…. Мы стали ждать, Серега сел на стул, мы просто размазались в коридоре по стенкам, Андрей навалился на косяк. И тут появилась она, нисколько не изменившись, только чуточку поправилась килограммов на пятнадцать. Все тот же не застегивающийся на груди синий пиджачок со значком «Ударник Коммунистического труда». Несмотря на большие размеры, женщина была довольно шустрая. Влетела в проем, оцарапав при этом бедному мальчишке полщеки. - Так, молодые люди, а вы где шляетесь?! - рявкнула грозная и боевая женщина, владелица всех этих фешенебельных бараков. - Мы слышали: у вас домики есть. Нам бы в домик, мы не хотели бы в общежитие, - жалобно заскулил Серега. - Нет у меня никаких домиков! Кто вам сказал?! Серега показал на меня. - Есть! Я знаю, я здесь уже был три года назад! - гордо утвердил я. Домовладелице было все равно на мое гордое заявление, с такими как я она расправлялась одним указательным пальцем, направленным в сторону двери. - Есть! Но не про вашу честь! Знаете такое слово, молодые люди? Пойдете в ту, что возле клуба - прекрасное помещение! Сергей пошел в атаку. - Хотите, я вам и всей вашей семье обувь отремонтирую, прошью - еще лет пять ходить будете. У меня и инструмент есть, и все что надо. Удар попал точно в цель, я даже удивленно посмотрел на Серегу, а почему мне не пришло в голову паяльник с собой захватить? - И такие сможешь? - недоверчиво спросила уже почти не грозная тетка, достав из-за сейфа видавшие виды сапоги, стоптанные до невозможности и вдобавок огромного размера. - А то мне трудно купить и подобрать. - Запросто, завтра готовы будут! – сперва оглядев, пообещал Серега. Лицо тетки сразу изменилось, и тут впервые увидел, что она может быть еще и доброй. - Ой, ты мой мальчик маленький, - подбежала к Андрею, достала платочек, поплевав на него, давай вытирать царапину, оставленную заслуженно полученной наградой. - Нина! Оформляй мальчиков, самый лучший дам! Правда, за рекой - далековато, но ничего: молодые - дойдете. - А мне тоже сапоги надо сделать, - заверещала Нина. Сергей уже был в таком счастливым духе, что пообещал и ей. Посмотрел на меня торжествующим взглядом: «Вот как надо, учись!». Потопали за быстроходной теткой, ели поспевали, шли наверно минут двадцать, да еще и через мост. Пока шли, начальник по быту переквалифицировалась в экскурсовода. - Вот столовая, вот ток, вон там МТС… Я, кстати, там рядом живу, уходя на работу, вам в окно стучать буду, чтоб не проспали. Да и заходить буду иногда. Только не спалите мне дом и с печью поосторожней. Подошли к низенькому домику. Самый лучший оказался обыкновенной деревенской развалюхой, но вполне пригодной для жилья. Две проходные комнаты, в маленькой - две кровати, в большой - четыре, печь на полдома. Даже водопровод, правда, вода грязная, но колодец рядом. Баня метров двадцать от дома, и обычный деревенский туалет тоже на улице. Когда наша начальница ушла, Серега начал прыгать, топать ногами, и от счастья стал похож на идиота. Мне стало смешно. - Чему ты радуешься? - спросил Женька, - до столовой вон сколько идти! Максим его поддержал, а Андрею было все равно, как оказалось потом - ему всегда было все равно. - Глупые вы, ничего не понимаете! А ты что скажешь, Вова? - Так это же моя идея. Я знаю в общагах одни пьянки, шум и драки. Местные такие же пьяницы, постоянно мешают. Вы знаете, что мне в прошлый раз здесь в шутку сказали: каждый третий у нас не сидел. И все по пьянке… - Ну и народ у вас здесь…, - оборвал Сергей - А у вас можно подумать не пьют?- съязвил я. - Да пьют… еще как пьют, что говорить. Ну что мы валяемся, тут же баня есть, давайте дров наколем. Я буду у печки спать, ты, Вов, напротив меня на деревянную ложись, Женя иди на ту койку. Женька он добрый, спорить не стал. Так мы и заселились, как единая команда. Правда, одна койка осталась свободна, но как потом оказалось ненадолго. Потом Сергей, ни на секунду не переставая сиять от радости, заявил: - Что делают люди, когда заселяются? - …? - пожали мы плечами. - Балбесы вы, с соседями знакомятся! Я пойду, разведаю, что там за люди. Найду, может бабку какую-нибудь, может, чем помогу ей, она нам картошки, молоком или еще чем-то поможет. Я сам из деревни, и знаю, как жить здесь. Я обещаю вам: как у Христа за пазухой вы со мной жить будете! Главное - дом, и свой, мне больше и ничего не надо, - закончив речь, треснул ладонью по плечу меня так, что я улетел на кровать. - Осторожней, убьешь ведь. Как медведь… - поморщился я. - А я и есть медведь. Настоящий, забайкальский - меня так жена называет. Идите дрова рубить, ну что вы валяетесь, - и умчался. Носился по окрестностям наверно час, если не больше. За время его отсутствия мы с Женей нарубили немного, ну совсем немного. Но зато чуть не поотрубали друг другу руки, ноги и головы. Потом он появился, подошел к нам и удивленно спросил: - Это что, все? Опустив глаза в землю, мы просто скромно переминались с ноги на ногу. - Давайте топор, учитесь как надо, - и начал рубить, а мы еле поспевали оттаскивать. - А бабки тут есть и не одна, так что если все хорошо будет, жизнь будет сносная. Завтра пойду, навес бабуле подремонтирую, может и молока даст. Вечером помывшись, сели за стол, достали продукты - водка оказалась только у меня, да и у Сереги. Консервы, кильки, да «Завтрак туриста» - у всех кроме меня, никогда их не любившего. «Шпана», как потом мы в шутку между собой с Серегой и Женькой называли Максима с Андреем, от спиртного сразу отказалась, Женька тоже почти не пил, все время прикладывал палец на стол возле стакана – мол, всё. Так что, выражение «пьет как сапожник» не всегда уместно. Хотя матерился Серега точно как они… Тут и выяснилось, что наш богатырь пьянеет махом, даже не знаю почему. Через полчаса он уже нес всякую чепуху, без конца хвастался. - Серый, - я у него спрашиваю, - а чего ты так быстро косеешь? - Да вроде все нормально со мной, а что тебе не нравится? - Я тут как-то читал, что буряты и монголы - это одно и тоже. - Чего ты сказал? Да монголы… - они глупые! Не надо меня даже с ними сравнивать! - Да…?! - ошарашено и уважительно посмотрел на гордого бурята. - Да…! Приезжали тут к нам как-то двое монголов, мы их провели как дурачков. Не надо меня с ними сравнивать, а то, что почти на одном языке говорим, еще ничего не значит, - доказывал пьяный Сергей. Потом, он начал нам показывать свой красивый охотничий нож. - Дедовский! Он, может, фрицев на войне им резал! - Серега, не гони! - меня уже разбирал хохот. - Я говорю - может…, зато шаманами заговоренный… смотри! С этими словами он стал кидать нож то с ручки, то с лезвия, и нож всегда втыкался в деревянную дверь. - Ничего себе… - согласились мы. - А ты, что шаманам веришь? Вот темнота! - смеялся я тогда в то время, будучи воинствующим безбожником. - Верю! Еще как верю! А ты не знаешь их - лучше молчи, - злился на меня бурят. Так и состоялось первое знакомство, из которого про Андрея я, например, ничего и не узнал. Он молчал почти все время. Зато Серега рассказал про себя всё: из какой байкальской деревни, сколько у него там родственников, как туда к нему добираться. И что у него здесь дочь родилась, а он хотел бы сына. Женьку я и так знал. У Максима не было матери, не знаю почему, и все это время им занимался отец. И все годы на каникулах он проводил у бабушки. Обувь ремонтировать умели только Женька и Серега, а те ходили в вечных учениках да подмастерьях. - Серега, а у тебя, что отец из ссыльных каторжников? - шутя, спросил у него, - раз ты наполовину русский. Шуток он тогда моих еще не понимал. Сразу обиделся. - Почему из ссыльных? Он просто из русской деревни. Он всю жизнь хотел, чтобы я в город перебрался. А мать и бабка всегда против были. - Не обижайся, я шучу, просто мы сами здесь как в ссылке. На следующий день всей толпой пошли в столовую и заодно получать себе работу. Столовая обычная, ресторанного типа: без подносов, салфеток и вилок, на самообслуживании, как и в каждом совхозе. Своим меню друг от друга не отличались: суп «Полевой», да слипшаяся лапша с котлетой. А нет, забыл: компот еще - национальный советский напиток. Пришли, а народа в первый день уже так много – половина даже на улице стоит. Пришлось стоять и болтать между собой. - Ели когда-нибудь в таких? - поинтересовался я. - Нет, но скорей не лучше чем в армии, - сказал Серега, повернувшись ко мне небритым лицом. Вчера он всем заявил, что побреется только дома, когда уже все закончится. Ну а ссылка обещала быть долгой, и борода, по моему мнению, уже должна быть потом внушительной. - Серег, смотри, - показал ему головой в сторону двери. Вошли: очень миловидная женщина - чуть старше тридцати, немного выше среднего роста, и девушка - на вид лет двадцать, почти маленькая. Я ее уже видел вчера издалека, а тут совсем близко. Сердце сразу ёкнуло, и пришлось вспоминать жену, которую оставил дома, и для того чтоб больше не ёкало. Но жена никак в голову не лезла, потому что, глядя на нее, почувствовал, что она мне нравится, и я не переставал ее разглядывать. Мне нравилось в ней все: и ее красная импортная куртка с черно-красно-желтыми полосами на рукавах, и ее прямые почти черные волосы, бесподобно красивые черные глаза, в которых даже зрачков почти не видно, смотревшие на всех из-под черных бровей. Даже чуть крупноватый нос (по мнению Сереги!) ее нисколько не портил, просто в нем угадывалось влияние южных цивилизаций. Да и по ее движениям можно понять, что человек она достаточно эмоциональный. Вторая была тоже не менее красивая, с серыми глазами и со светлыми волосами. Одета в яркую голубую куртку, тоже импортную. Сразу было видно: не в магазине они их покупали. Хотя времена были уже не такие как в «Стилягах», все равно красивых и ярких вещей в магазинах еще не было. Но она была гораздо выше другой, и в ней чувствовалась какая-то уверенность, как у женщин, не обделенных мужским вниманием. Что и сразу подтвердилось - мужики до этого не пропускавших женщин вперед, сразу расступились и предложили им пройти к раздаче. Им дарили комплименты, на что высокая отвечала улыбкой, вторая начинала смеяться и кокетничать. Я как всегда съел за минуту, и все рассматривал их, чем вызвал неодобрение Сергея. - Вова, нехорошо. Я перевел взгляд на Серегу, кое-как собрался с мыслями. - Серега, если на силосную яму пошлют, я застрелюсь, нет лучше ты меня зарежь своим охотничьим. - А что, там так плохо? Тяжело слишком? - Не столько тяжело, как надоело, я уже три раза ездил и все время на ямах, не хочу… У нас в прошлом году помощниками комбайнеров трое мужиков пошли, так потом хорошие бабки привезли, правда, они приходили домой в десять и уходили полшестого. Отзавтракав, пришли в совхозное правление, народ шумит, все куда-то носятся. Зашли к Антонине Петровне, тетка сегодня была почему-то очень нервная и грубовато послала нас, правда, к агроному. Отыскали главного агронома. Агроном, молодой мужик интеллигентного вида, странного для такой деревни, в очках, сразу произвел приятное впечатление, полистал разнарядки, зачитал наши фамилии - мою, Серегину, Женькину и еще четвертую. А, посмотрев на маленьких ростом Андрея и Максима, отправил их к какой-то женщине собиравшей другую группу. - Пойдете на силосную яму, - прозвучало для меня как выстрел. - Блин! - сорвался я, правда, тихонько. Серега с Женькой покатились со смеху. - Что такое молодой человек? - удивился агроном. Серега ему все объяснил, на что интеллигентный агроном улыбнулся. Мне почему-то от его улыбки стало совсем тоскливо - сплошная невезуха. - Ну, опыт есть, ничего страшного, еще поработаете, заодно и их научите. А где четвертый? К вам вчера в домик отправили, мест просто больше не было. Он отстал от автобуса приехал вчера под вечер. - Мы его вообще не знаем, и никто не приходил. - Странно… показывать я вам не буду. Владимир, я думаю, раз уже здесь был, помнит куда идти. Можете идти работать. Андрея и Макса отправили на зерновой ток. И я видел, как они с группой, в составе которой были те красавицы, направились на работу. - Везучие, - вздохнул я. - Ты про что?- но, посмотрев направление моей головы, сразу понял. - Ах, вон ты… про этих бабенок что ли? - Ну да. - Вов, а ты жене изменяешь? - Ни разу еще, и не собираюсь. - Ну, так выбрось из головы. Показывай куда идти. Чем мне нравилось в этой деревне, так это что от любого места работы в столовую добираться можно довольно быстро. В другом месте, где когда-то был, обед нам привозили на машине, и часто бывало так, что могли остаться без обеда. Когда пришли, стало видно, что на этом месте ничего не изменилось. Даже пожилой тракторист дядя Ваня, прекрасный и порядочный мужик, и тот на месте; второго - как оказалось, звали Пашей - я, правда, не знал. Паше было на вид лет тридцать пять - сорок, веселый мужик с тремя детьми и уже готовился стать отцом четвертого. - Здравствуйте, дядя Ваня. Удивительно, но он меня узнал. Похоже, я не изменился - до двадцати двух лет водку по паспорту покупал. - О! Владимир к нам опять пожаловал, проходите гостями будете. Работать? - Да вот приехали, сами-то справиться не можете. Для непосвященных: приезжает машина, нагруженная перемолотой зеленой кукурузой. Из машины торчит трос, который цепляют трактору. Двое заскакивают на кабину грузовика. Трактор начинает тащить трос, деревянная волокуша под кукурузой приходит в движение, и вся масса начинает двигаться. Двое спрыгивают и плечами поддерживают, чтоб не свалилась назад, и доводят до края борта. Масса падает из машины, трактор вытягивает волокушу из массы, и двое других приносят и кладут эту чертову тяжелую дрыну в машину. Те, кто наверху, ставят ее на место, спрыгивают - и так каждый день. Если много машин, можно порядочно умаяться. Женька утомился сразу, я и Серега – ничего, справились. Хотя четвертый напарник нужен позарез. В серой и скучной совхозной жизни многие находят утешение в пьянке. Мы с Серегой не знали раньше друг друга, нам поболтать гораздо интересней, чем пить. Захлопнув борт последней машины, отправились на ужин, Женька чуть живой плелся сзади чуть не километр от нас, и мы не торопились. С тока, находящегося по правой стороне, тоже шли наш Макс с Андреем, а на некотором отдалении - группа деревенских и наших женщин, и опять те. У меня ни с того ни с чего немного ускорился шаг, и я чуть оторвался от товарища. - Вов, а ты куда побежал? - Я есть хочу. - Не ври, я-то вижу. Пришлось сбавить ход. В столовой меня ожидала удача: Женька еще не подошел, а мы взяли тарелки и сидели вдвоем. Тут стулья с другой стороны стола отодвинулись - это красная и голубая куртка сели напротив, испуганно покосившись на небритого здоровяка, на меня они даже при этом не глянули. На фоне медведя я не смотрелся. «Разбойничья рожа!» - подумали наверно, косясь на своего соседа по столу. Я уже поел и ждал, когда же Сергей закончит. Захотелось дамам сделать какой-нибудь комплимент, но в голове вертелись одни восточные глупости, наподобие: «Ты прекрасна как свет утренней зари»; вторая мысль крутилась чуть умнее - мне почему-то захотелось пригласить их в гости. Но так и просидел, глядя в тарелку, краем глаза все посматривая на темненькую… Когда вышли на улицу Серега, посмотрев на меня, улыбнулся, но ничего не сказал. А может, мысли мои прочитал.
мариета: Ирбис Бога ради, пишите как вам пишется! «Милая представительница болгарского народа» сумеет понять вас! Мне почему-то кажется, что столовая имеет в вашем рассказе очень существенное место. Вот еще одна характерная черта мужского стиля - если автор была женщина, она никак бы не подумала заботиться о том где находится столовая
Muelle: мариета пишет: если автор была женщина, она никак бы не подумала заботиться о том где находится столовая мариета! И да, просинхроню с предыдущим оратором ))): мариета пишет: Бога ради, пишите как вам пишется! Ирбис , Вы узнаваемы, неповторимы и непохожи ни на кого (хоть в рассказах, хоть в повестях)! И это здорово! Одни ваши темы для сюжетов многого стоят, чесслово! Надеюсь только, повесть закончится благополучно?! Для всех героев?!
Ирбис: мариета не служила в армии .Хотя я тоже.Но свежий воздух , тяжелая физическая работа, возможность с кем-то пообщаться, замкнутое пространство... путь к сердцу мужчины(лишнее)... просто отдых. Столовая собирала на некоторое время людей разношерстных, разновозрастных... а потом опять, тяжелый труд. для Muelle Для героев закончится благополучно? - Вам решать после последней буквы Неужели в Болгарии в то время был рай? Сказали-бы давно бы эмигрировал... и женился бы на вас
Леона: Ирбис а я вот хорошо помню эти совхозные обязаловки! Эх, неужели это было так давно? И неужели в Болгарии такого не было? Спасибо!
мариета: Ирбис пишет: Неужели в Болгарии в то время был рай? Нет, просто у нас размеры на все (включая и совхозы) были куда меньше, что значительно упрощало нашу жизнь. Например комбайн два раза прогуляет по поле и хлеб уже собран. Но по вашим моделом у нас тоже было что-то такое. Называлось "бригада" - летняя и осенняя. С 9 класса и потом в институте все мы должны были отработать по месяц в сельском хозяйстве или в консервенных комбинатах. Только зачастую там просто не было столько работы, и нам с трудом находили что-то делать, чтобы мы могли выполнить комсомольское поручение
Ирбис: Томская область 319 тысяч кв.км , Болгария -111. что сравнивать Как такая маленькая страна всю Россию "Варной" споила?
Леона: Ирбис пишет: Как такая маленькая страна всю Россию "Варной" споила? "Слънчев бряг" ещё был.
Хелга: Леона пишет: "Слънчев бряг" ещё был. А «Алиготе»? «Медвежья кровь»?
мариета: Не будем отвлекаться! Ждем что будет с Сергея и... Марьи
Ирбис: Толик Когда мы уже пришли домой, нас ожидал довольно неприятный сюрприз. На кровати в маленькой комнате, уже натоптанной грязными ногами, спал здоровый мужик в вымаранном уличной грязью комбинезоне. Ясно, что он был пьян. - Вот он какой - шестой жилец, - удивился Женя, потом подняв с полу фляжку и понюхав содержимое. - Химия какая-то. Андрей уже переоделся и лег напротив, на свою койку, слава богу этот пьяница хоть правильно свою кровать нашел. Андрею, видать, опять было все равно. Да… похоже в ссылках и соссыльников тоже не выбирают. Пьяный, видно, уже проспался, сел на кровать, мы от него немного отошли. Он мутными немигающими глазами смотрел и ничего не понимал. - Привет, мужик! - крикнул я, чтобы привести его в чувство. Мужик наморщил лоб, вроде начал соображать. - О, ребята! Выпить есть чего? Глядя на Серегу, вижу, ему похоже хочется сделать ему немножко больно, но причины найти пока не может. - Ты бы сходил да помылся, там в бане вода теплая есть. - Ребята сходите, принесите чего-нить, я помираю. - Да пошел ты… не сдохнешь - начал злиться Сергей и пошел ремонтировать сапоги нашей начальнице. Но мужик, который как потом уже нам представился Толиком, не собирался ни мыться, ни бриться. Так и лег дальше спать. Проснувшись утром, Толик все-таки сходил в баню и стал собираться на работу, взгляд его значительно улучшился. После бани он повеселел, и я думал, что просто хмель вышел, а от него просто пахло Женькиным лосьоном после бритья. Женька ему это простил - добряк он у нас. Постучала Антонина Петровна, сказала «спасибо» Сергею за отремонтированные сапоги, а на меня почему-то покосилась недобрым взглядом. Зная ее довольно давно, чувствовал: тут что-то не так. Женщины-революционеры всегда жестоки и беспощадны, для них только одно подозрение - уже доказательство преступления, требующего незамедлительного расстрела. Серега, глядя неприязненным взглядом на Толика, спросил ее: - Откуда он здесь взялся? Мы же договаривались. - Извини, Сергей, ни одного места не осталось. Нина его сюда направила, но сейчас все исправим. Мужчина, давайте я вас за реку переведу. - Нет, мне и здесь хорошо! Никуда я не пойду, - заявил любитель отечественной химии. Работать вчетвером и, правда, было легче, заодно узнали тайну появления нового жильца. На автобус он опоздал, так как накануне пил по-черному, и ему пришлось добираться через автовокзалы и автостопом. А вечером он просто напился в общаге у «корешей», где-то «вырубился», спал в кустах и потому появился только на следующий день. Мне даже в первый день на яме показалось, что мужик-то он в принципе неплохой. Однако, протрезвев на работе, с него не спадала озабоченность, как с пользой провести вечер. Он никогда не ужинал и после работы уезжал на последней машине в деревню, чтобы найти, что-нибудь такое, чтобы ввергло его в привычное состояние. А состояние всегда изо дня в день одно и тоже: где-то часов в десять-одиннадцать распахивалась дверь, затем грузно вваливался Толик, держа руки чуть-чуть вперед, при этом, высоко подбрасывая колени и мельтеша ногами, пролетал до стоящей напротив двери кровати с Женькой. -…, осторожно! - ругался никогда не матерящийся добрый Женька. Затем, оттолкнувшись, Толик бился плечом об косяк, и его отбрасывало на койку, где лежал Андрей. - Ой, больно, - пищал никогда не говорящий Андрюха. Ночью, включив свет, шумно сосал из чайника, потом падал обратно, забыв его выключить. Да и мог просто ночью нагадить в комнате, что уж совсем приводило в ярость Серегу. И так почти каждый день. Я еще терпимо к нему относился, но не Серега. - Вова, пусть они с Толяном вперед идут, а мы минут на пять позже пойдем, ну не хочу я с ним за одним столом сидеть. Я вздохнул, но согласился. Серега моего вздоха не понял или не обратил внимания. А, приходя в столовую, видел, что обладательницы красивых курток и такой же внешности уже были вдалеке, по пути на работу. Придется привыкать к Серегиному капризу… Пьяница он пьяницей, да и бог с ним. На третий день произошел довольно курьезный случай. Сергей принес первый тимуровский трофей - пятилитровую банку молока. Меня все время удивляло: ну как после тяжелой работы, даже пусть и не каждый день, он может еще куда-то идти? После тяжеленных волокуш до койки бы добраться. Молоко выдули сразу. Когда легли спать, я вдруг ощутил в животе странное ощущение. Похоже, все это почувствовали. Первым вылетел за дверь Андрей, потом Женька, а потом все остальные кроме Сереги и спящего Толика. Серега начал потешаться. - Что это с вами? Смешного тут мало, да и что смешного, когда очередной болид на огромной скорости распахивал дверь, шурша бурьяном, уходил в темноту красивой августовской ночи и, закатив глаза, чтобы полюбоваться бесподобными звездами, присаживался в кустах для исполнения мучительного обряда жертвоприношения. Время шло, но болиды летали все чаще и чаще. Серега уже просто рыдал, лежа на кровати. - Серега, гад, ну хватит ржать, помоги нам, придумай что-нибудь! Иди хоть ромашки нарви! - в конце концов, разорался я. Серега поставил чайник на электроплитку, взял керосиновую лампу и пошел искать нам спасение. Принес он ромашку и еще что-то. Через час нам дал выпить по полстакана травяной бурды. Болиды стали летать гораздо реже. Нам даже удалось малость поспать. Утром он сходил к бабке, вернулся, без конца прыская от смеха, со стаканом крахмала и четырьмя таблетками. Разведенный крахмал выпили, закусили таблетками. На этом наши мучения прекратились навсегда. Утром у Женьки возникла идея: напоить Толика молоком. Но тот сказал, что подобную гадость он не употребляет, зато он знает способ, как превратить молоко в брагу. К молоку потом привыкли. Он часто приносил его, даже прокисало иной раз. Так и шла у нас жизнь совхозная - скучная и однообразная. Утром - работа, вечером - карты, шашки, да шахматы. Мне все время как-то хотелось снять с Максима да Андрея «потолковый» рефлекс. Это когда они приходили и укладывались на кровать и смотрели в потолок до самого сна. Книг и журналов, оставленных прошлыми жильцами, было великое множество, но заставить их хотя бы полистать оказалось просто невозможным. Если Максима еще как-то удавалось привлечь к игре в карты или в шашки, то Андрея - просто бесполезно. Правда, я им нашел дурацкое занятие - они наверно неделю этим развлекались. Для этого берется две консервных банки. В одну насыпаешь черных муравьев, в другую рыжих. Потом все это высыпаешь в одно место. Долго они потом веселились, глядя на гладиаторские бои. Да и чтобы они шибко не валялись, мы с Серегой частенько злобоупотребляли просьбами «принеси», «подай». Может, это было нехорошо, но все-таки мы были старшие… Серега, чтобы еще как-то развеяться, развлекался в стычках с Толиком. Но последний случай с Толиком Сергея просто добил. Была у Андрея странная привычка: он мог долго шариться в своей сумке, ничего оттуда не взяв. Через час история повторялась, и так без конца. Но сегодня Андрюха это делал с завидной регулярностью каждые пять минут, и я просто не выдержал. - Андрей! Что ты там ищешь?! - Мне деньги нужны. Мне конверт купить надо. Он регулярно ходил на почту, покупал конверт, потом писал письмо три-четыре предложения и уносил обратно, но пусть и так - мама его тогда хоть не беспокоилась. - Дай сюда сумку! Он послушно принес; в небольшой спортивной сумке было всякое барахло: мыло, носки, трусы, детская машинка, радиоприемник «Вега». Во внутреннем карманчике лежали таблетки, уложенные рукой заботливой мамы. Да еще, как назло, среди них именно те, которые нужны были для спасения нас во время событий той ужасной ночи. - Это что? Ты почему молчал, что у тебя таблетки есть? Я тяжело вздохнул, а он только плечами пожал, да и что с него взять. - Но денег нет там, ты же видишь, - развернул ему сумку так широко, что чуть не порвал ее. - Вчера были, - и начал перечислять достоинства пропавших купюр голосом автоответчика. - Вот гад! - вскочил Серега, все это время за нами наблюдавший. – Взял, у парня деньги вытащил! Но подождите, придет он в хоть каком состоянии, я ему влеплю так, что мало не покажется. Мы с Женькой - люди добрые - конечно испугались. Сама мысль - о переворачивающемся в воздухе Толика после Серегиного удара - показалась слишком уж страшной. - Сереж, не бей его, протрезвеет, поговорим с ним. Еле успокоили его. Когда Толик, наконец, пришел - довольно пьяный, но еще что-то соображал - все претензии отверг и клятвенно божился, что ничего не брал. Ну как еще с ним было говорить - не пойман не вор. А приемник поставили на окно и теперь всегда слушали новости. *** продолжение следует....
мариета: Ого! На почетной доске появился новый герой труда! И опять такой колоритный
Ирбис: А было уже поздно, суббота. Из всех завоеваний социализма в деревне остался один выходной - воскресенье, и потому завтра можно было выспаться. Хотя выходного тоже не полагалось, но воскресенье выпадало всегда. И виной не профсоюз или другие формы защиты трудящихся. Объяснялось все просто - все шоферские общаги дружно в этот день напивались, опустошая самогон со всех окрестных деревень. Они и в простые дни пили, но в воскресенье начинали с утра. Все бабы Нины, Веры и т.д., умеющие производить «огненную воду» в этот день имели невероятную прибыль. Местные производили его из чего только можно, особой ценностью пользовался самогон на пшенице, но местные прятали его для себя. Тут неожиданно к нам кто-то постучался. Зашел главный агроном, тот самый очень культурный мужик, как потом сказал Толик, «из кулаков». - Добрый вечер, господа, - улыбаясь, произнес он. - Здравствуйте, Аркадий Андреевич. - Аркадий Андреевич, - вода из под крана грязная идет, - начал ругаться Серега. - Ну, за воду я не отвечаю, у меня самого такая же дома идет. Ладно, успокойтесь, я не затем в поздний час. - Чай будете, товарищ главный агроном? - предложил наш охотник. - Ну не откажусь, заодно поговорим. - Женя! Человеку чаю быстро налей! - приказал Серега. Женька быстро кинулся обслуживать человека. Никогда не "просыхающий" Толик уставился на гостя соловыми глазами и грустно спросил: - А выпить ничего нет? - Будет выпить, но не сейчас, а завтра. - Завтра?! Завтра и приходи! - Ну да, завтра я предлагаю вам подработать. Мне к вам посоветовали обратиться. На сенокос поедем. Денег не дам, но накормлю и на стол вина поставлю. Будет и обед на поле, и ужин хороший у меня дома. Думаю, не обижу. У Толика и у Сереги вспотели руки, только по разным причинам. - Кто пойдет? Руки подняли четверо: я, Сергей, Женька, и Толик. А те остальные как всегда смотрели в одну точку, и перспектива работать им ну никак не улыбалась. Агроном, попрощавшись, ушел, а Толику показался оскорбительным сам визит. Уже и свет погасили, и спать легли, а он все бубнил, как старый дед: - Обнаглел народ, приходит без бутылки, а о таких вещах говорит. Развелось тут кулачьё. На этот раз Серега разозлился не на шутку: - Да ты всех достал уже, своим пьянством. Старый дебил, откуда ты взялся, без тебя было хорошо, пока ты не появился. Ты заходишь - тебя сразу в колодец головой опустить хочется. - Заткнись, урод нерусский, - огрызнулся Толян. Затем Серега встал, и я услышал пару крепких шлепков. После первого - недовольное мычание, после второго - полную тишину. Все-таки не стерпел наш медведь. - Серег, а ты чего разошелся? - поинтересовался я, но в ответ - тишина. Агроном прикатил с такого ранья, с какого я еще никогда и не вставал. Пьяного Толика еле разбудили, и то пришлось воду из чайника лить. На левой щеке начал проступать хороший, еще только зарождающийся синяк, похоже он ничего не помнил или его просто не замечал. Матерясь на весь белый свет, он кое-как оделся и пошел с нами. Совхозный «бобик» докатил быстро, я пытался еще поспать, но из-за тряски по ухабам, да когда голова вдобавок в нем бьется как язычок в колокольчике, пришлось от этой затеи отказаться. На сенокосе Сергей махал косой так, что вызывал восхищенные взгляды деревенских женщин. Но думаю: не в косе дело – только зарождающаяся борода, крепкий без следов жира торс, сильные руки и набросанные кругом кучи сена будоражили воображение женщин. Толику пришлось тяжело, вчерашнее похмелье никак не отпускало, он нервничал и осторожно узнавал у агронома, сколько же ему поставят. Мы с Женькой, как более слабый контингент, вместе с женщинами подгребали сено и грузили его на трактор. В обед перекусили: до этого никогда не ел настоящего деревенского масла и не мог остановиться, проглатывая кусок за куском. А Сергея просто затерроризировали вопросами: откуда он родом, сколько лет. Узнав, что женат, расстроились – все их мечты о том, что он отхватит какую-нибудь пышногрудую красотку из их деревни, сразу развеялись. На нас Женей никто так и не взглянул, и даже когда за обедом Серега сказал, что я много книжек прочитал, просто поглядели на меня с презрением, всем видом показывая: умники им здесь не нужны, а потом и вовсе посмотрели как на ненормального из-за брачного предложения по поводу Женьки. Деревенские тетки мне самому не понравились: простоватые, да и силой такую непросто взять. Это так у нас шутливо любят мужики говорить, намекая, зачем такая жена нужна, если потом с ней не справишься. После того как сенокос закончился, оправились к агроному домой, где он закатил настоящий деревенский банкет. Пили «Иверию», которую я чрезвычайно ненавидел. Мне даже кажется, что по истечении стольких лет, её противный вкус до сих пор стоит у меня во рту. Женька почти не пил, зато Сергей как всегда быстро охмелел. Его охотничьи истории сыпались как из рога изобилия, хотя, если честно говоря, в правдивости и достоверности многих историй я сильно сомневался. Особенно – в количестве добытых Серегой животных. Получалось по его словам: он уничтожил весь животный мир Забайкалья. Но это просто наверно профессиональная болезнь, которой страдают все охотники. Я тоже участвовал в разговорах, тем более время такое было: Михаил Сергеич у власти тогда был. Ну как о нем не поговорить? «Гласность» начиналась, газеты и телевидение совсем другие стали. Помню, жена агронома сказала: - Ой, что сейчас творится! Я слышала: в городах мужики с мужиками стали жить; не понимаю как так можно? А как им детей заводить-то? - Да как заводить… заводят. Обычная беременность потом возникает, только внематочная, - пошутил я. Тетка долго потом смотрела на меня недоверчиво, даже подозрительно, но спорить не стала. Странные они деревенские - не понимают наших шуток. Когда наелись, отвалились от стола как гусеницы от листа и пошли домой. Бурят идти не хотел. То порывался бороться с нами, то начинал орать бурятские песни, то переходил на русские, причем больше куплета не пел. Было уже очень темно. Ночь, огни где-то далеко, а он все куражился. Женька и я тащили его за руки и умоляли его: - Серега, пошли домой, поздно уже. А Толик все время удивлялся: - Там и пить-то нечего было. А он так напился, да еще и от вина. Я уже не знал, как упрашивать: - Батар пошли, тебе проспаться надо. Если ты не выйдешь завтра на работу, мы без тебя не справимся. - Выйду, я бы еще выпил, - орал он на всю улицу, сгребая нас в охапку, и кидал в траву. - Хватит тебе! – опять накидывались мы на него, как шавки, но без толку. А Толику мысль про выпивку очень понравилась. И он стал ругаться и возмущаться: - Мы им столько помогли, а они даже не напоили меня как следует, я пойду назад, пусть еще наливают... - Не ходи, совесть-то имей, - несмотря на то, что меня немного мутило от «Иверии», разум мой был чист. Алкаш Толик про такое понятие как совесть никогда не слышал, зачем ему такая роскошь в наше время. - Это у них совести нет, кулаки проклятые. Пойду и раскулачивать их буду. С этими словами он повернулся и ушел в темноту. Ну, думаю, и черт с ним, пусть идет. Решил попробовать последний прием для своего пьяного товарища. - Монгол проклятый, всю кровь нам уже выпил! - Это кто монгол? В ухо хочешь?! Я побежал в сторону дома, а он за мной. Бегал я быстро, но бурят оказался более выносливым, да и сигаретами я уже баловался. На конце моста он все-таки меня догнал. Повалил на доски, и вырваться из его медвежьих лап не удалось. - Отпусти… мне больно... - Проси прощения у сына бурятского народа! А то в воду сейчас сброшу! - сидя на мне, он стал мне выкручивать руку за спину. - Прошу прощения, я больше не буду… - Вот так. А то монголом меня обозвал… Подбежал Женька, и мы уже спокойно дошли домой, где попадали на койки и спали до утра. Наступило утро, бурят без конца пил воду – похмелье, похоже, переносил плохо. Тут стало слышно, что к нам кто-то идет. Подумали: Антонина Петровна будить на работу пришла. Скрипя, открывается дверь, и на пороге стоит… милиционер. Милиционера в деревне я видел наверно в первый и последний раз. А за ним в сенях агроном Аркадий Андреевич, мрачнее тучи. По лицу агронома было ясно, что-то случилось, и явно что-то ужасное… Милиционер представился и сказал сухим официальным голосом: - Ваши документы предъявите. Мы недоуменно смотрели на обоих, ждали когда, наконец, скажут что-то более существенное. Милиционер, присев за стол, открыл папочку, стал записывать наши данные. Первая мысль была, что косили не то сено и нам теперь грозит срок как подельникам. В голове возникли ехидные глаза моей жены: «Что, Вова, опять вляпался?». - Так… а теперь ответьте - где вы были вчера вечером? Агроном за его спиной стал показывать нам кулак, что еще больше ввергло в недоумение, и стало немного не по себе. - Дома сидели, - робко ответили мы, присев как птенцы на краешках кроватей. - А Анатолия П. когда последний раз видели? - Вчера. - Вы с ним выпивали? – спросил, подозрительно посмотрев на совсем узкие глаза Сергея. Агроном из-за его спины продолжал нам трясти кулаком, но уже с удвоенной силой, и выглядел он в этот момент не так интеллигентно. - Да нет, а что случилось? - Пройдемте со мной. Шли за милиционером, не проронив ни слова. По пути все оглядывались на агронома, его сердитое лицо ничего не объясняло, я уже терялся в догадках, что же все-таки произошло. Если из-за сена, то сколько нам за него придется платить? Тут мы уже подошли к мосту и увидели на той стороне речушки лежащего без движения Толика, лицом в воде. Под его ногами были следы, вероятно, в какой-то момент пытался еще вылезти. Рядом стояла милицейская машина, и возле трупа суетился эксперт. - Ничего себе! - удивился сын бурятского народа. Поблизости с Толиком лежала почти пустая бутылка, по виду самогон. Эксперт повернулся и говорит, обращаясь к милиционеру: - Похоже, был пьян, не дошел видать, выключился и упал в воду лицом. Просто захлебнулся. Следов насильственной смерти не обнаружено. Можно увозить. После короткого допроса милиционером, подошли к перепуганному агроному и спросили почти шепотом: - А ты чего нам кулак-то показывал? - Да он мне такую Варфоломеевскую ночь сегодня устроил…! Пришел, стал скандалить, окно разбил… дай ему еще выпить и все тут. У меня ничего не было, я пошел и у Даниловны, соседки, купил, да сунул ему две поллитры. Он одну при мне выпил, а вторую с собой забрал. Орал, мол, два пузыря мне давай, парням тоже надо. А вы знаете же, что мне да ей за это будет. Молчите и все. Всех детей он мне ночью перепугал. Его три часа назад нашли здесь, - тихонечко бормотал агроном. - Договорились, мы тебя понимаем, а самогон мы у него для себя не просили, живи спокойно, - пообещал за себя и за меня Серега. По дороге на яму жалостливый Женька грустно проговорил: - Только неделю как приехал - и погиб. - Мне его не жалко, - резко ответил Сергей, а я просто промолчал. - От него вином и г… постоянно воняет, я спать не могу. Даже под одеялом все равно сильно пахнет, - неожиданно за три дня Андрей что-то сказал, и так много. Несмотря на трагизм ситуации, стало немного смешно, и Сергей ласково обнял Андрея. - Ничего Андрюха, проветрим сегодня. После столовой идите без меня, я к Тоньке зайду и скажу, что бы к нам больше никого не селила. Я шел сзади них, все думал и представлял Толика идущего на «автопилоте». Мост. Ступеньки. Поручни. А в глазах такой туман и все двоится, он не может никак удержаться и слетает в воду… Человеческая жизнь так хрупка, и погибнуть так глупо… никому не хочется. Слух о гибели Толика быстро облетел всю деревню, в столовой к нам без конца подходили его бывшие собутыльники и высказывали нам соболезнования. У Сереги при этом были такие ноздри, что мне туда невыносимо хотелось плеснуть компоту. По дороге в столовую, когда уже шли на обед, нам навстречу попалась, та самая милицейская машина. Глядя на нее, я вспомнил одно событие из своей недавней молодости: - Серега, мне восемнадцать лет было, я вместе с собакой ночным сторожем устроился. Охранял возле магазина киоск и бочки с пивом, у меня ключ был от тамбура дверей магазина и стул там стоял. Похожу, покараулю и опять туда. Раз сижу, смотрю - собака напряглась; я выглядываю и вижу, кто-то под бочкой с пивом копошится. Тихонечко открыл дверь, собаке жестом приказал сидеть, подкрадываюсь к бочке и выдергиваю оттуда мужика. Он упал на задницу, и к моим ногам выкатилась… милицейская фуражка! - Мент, что ли?! - захохотали Серега с Женькой. - Ну да, он испугался, я еще и собаку к себе подозвал, он тут же фуражку надел, оправился и говорит: - Надо же, как сторожа оперативно работают. Слушай, налей в бидончик, а завтра деньги отдашь продавщице. Но я оказался непреклонен, пригрозил, что вызову милицию, и его туда заберут. Он забрал свой бидон и ушел. - Милиционера… в милицию забрать! - они уже развеселились, и никто не хотел вспоминать сегодняшнее утро. - Ты бы собаку спустил на него, да пока бы сигаретку покурил, а потом сказал, что ты не знал кто там. - Нет, ребята, нельзя собак на людей травить, вот однажды… Повернув голову, увидел ту темненькую. Она стояла на весовой и разговаривала с какой-то женщиной – рассказывать ничего больше не захотел. - Серег, давай подойдем, познакомимся, один я стесняюсь… - Зачем тебе? Что ты все о бабах думаешь? - Здесь в деревне скучно вечером, может, познакомимся, в гости пригласим… В прошлом году с нами женщины были, нормально общались, без всякой пошлости. - Делом надо заниматься, тогда скучно не будет. - Толку-то от твоих дел, Серега… - Как это толку-то, - возмутился Серега, - вы позавчера с Максимом целую банку сметаны стрескали, даже Андрею не оставили. Я тяжело вдохнул и с этой минуты понял: в Бурятии можно поменять банку сметаны на женщину… Работали уже втроем и отсутствие одного помощника почувствовали сразу. «Битвы за урожай» редко обходились без человеческих жертв, чаще всего к самой «битве» отношения совершенно не имевших и никто этому не удивлялся. Между прочим, шофер, передававший труп его жене, нам рассказал, что жена по нему не плакала, похоже нервы потрепал ей изрядно. Но когда его с нами в избушке не стало, мы почувствовали неимоверное облегчение, хотя наверно грех так говорить. Потихонечку щуплый Женька уже стал привыкать к такому труду. Как-то сидели на яме у костра, я спросил у Сереги: - Серый, слушай, а как ты думаешь, судьба есть? - Есть, и шаманы наши говорят, что есть, только изменить ее никак нельзя. А к чему ты спрашиваешь? - Да к тому, что ведь если бы Толька послушался Антонину Петровну, ничего бы случилось, и пил бы в той общаге себе спокойно… - Значит, и начертано ему так закончить. Слушай, не напоминай мне о нем, мне его вспоминать, ну ни капли не хочется. - Да я не только про него, но и про себя. Вот у меня все время так получается: куда бы я ни приехал или ни пришел – либо невезуха, либо приключения. Мать с отцом все время мне говорят: «Ну что ты на свою задницу приключений ищешь!». Так не хотел опять на яме работать, и опять - вот тебе «на». В магазине дефицит и тот всегда перед моим носом кончается, невезучий я… - А мне нравится здесь, и мужики хорошие, особенно тот - дядя Ваня, - перебил он меня. - А судьба тоже знаешь…У меня дед всю войну прошел, а погиб также по-дурацки. - А как так? - Они договорились перекупщикам шкуры продать, а это незаконно, сам понимаешь. Но хотели денег побольше заработать. Поехали на встречу вчетвером, шкуры им продали. Перекупщики были рады и предложили им спирта выпить, налили им, а спирт древесный подсунули - они все вчетвером при них и скончались в страшных муках. Так не стало ни шкур, ни денег, ни деда. Всю войну судьба берегла деда, а в мирное время погиб. Мне от него и нож достался… Через день опять пожаловала незабвенная Антонина Петровна. Все в том же пиджаке, неужели кожаный до сих пор не могла себе купить? И дурацкий зеленый платок на голове, ведь продают же красные? Поздоровавшись со всеми кроме меня, она резко оборачивается ко мне и как кувалдой бьет по голове: - Я тебя вспомнила! Ты как в прошлый раз приезжал, так у меня мак на огороде стал пропадать. И опять история повторяется: вчера ночью вышла, видела, как ты удрал. Я еще из окна приметила твою белобрысую голову. А мак у меня опять порезанный! Я растерялся, очень покраснел, таких обвинений я еще никогда в лицо не получал. В то время о наркомании знали больше понаслышке, тогда еще не было той эпидемии, которая потом захлестнула всю страну. Поэтому и обвинение прозвучало для меня как дикая нелепость. А Серега стал хохотать как ненормальный. - Наркоша! Наркоша есть у нас! Потом он перестал, серьезно посмотрел на грозного начальника по быту и твердо сказал: - Нет, это не он, я его хорошо знаю. Мне поверьте Антонина Петровна. Он все время со мной. Но убедить Антонину Петровну оказалось делом непростым; она ушла, косясь на меня как на исчадие ада, так никому не поверив. Пообещала на прощанье, что для меня это может окончиться плачевно. В столовой вечером Сергей показал на белобрысого парня стоящего в очереди. - Видишь вон того парня. Это он ворует у Тоньки мак, - тихонечко, чтобы никто не слышал, в ухо, сказал мне. - А откуда ты знаешь? - Я бабке забор ремонтировал и видел его два раза поздно вечером. Он все время через дальний мост ходит, и в темноте его запросто с тобой можно спутать. Что ему еще делать в нашем районе?
Ирбис: Эта глава большая, я ее не хотел бы для читателей разделять на разное время. И публикую на два поста. С этой главы повествование несколько меняется. Как события разделившую совхозную жизнь на две части: до и после. Местные
Ирбис: Так и прошло, наверно, дней десять, может чуть больше. Совхозная жизнь быстро наскучила. Вот и в этот вечер занять все равно себя нечем, валяться на кровати тоже надоело. Серега где-то опять работал, а с малоговорящими обувщиками мне было скучно. Лежа на кровати, подумал: «А не сходить ли мне на ту сторону, в общежитие, вроде говорили: еще кто-то приехал». Сейчас я уже думаю: судьба меня туда направила. Перешел через мост на улице, было так тепло в этот вечер, что шел в одной рубашке. Пришел в первое самое большое общежитие, жизнь там била ключом, почти все комнаты открыты: где музыка играла, кто-то резался в карты, кто в домино. Многие просто валялись на кроватях и читали. В некоторых комнатах народ культурно отдыхал, сидя за бутылочкой спиртного местного разлива. Обойдя несколько комнат, убедился, что знакомых не появилось – все были чужие, хотя вроде все с моего города. Зашел в одну из открытых комнат, где играли в карты. Посередине стоял круглый стол, обставленный вокруг кроватями. Вдоль комнаты чинно прохаживался мужик по прозвищу Ахмед, по виду похожий скорей на азербайджанца, а может и на цыгана. Он здоровый крепкий мужчина лет пятидесяти, правда, с большим пузом, страшно любил изображать из себя то ли вора в законе, то ли простого пахана. - О! Что это за незнакомец к нам пожаловал? Проходи, гостем будешь! Правда, почему без бутылки? - с наигранным гостеприимством спросил Ахмед. - И как зовут незнакомца? - Владимир меня зовут, я случайно зашел. Да и пить я не собирался, думал: может, кто из знакомых появился. - На сегодняшний день прощаю, завтра не пущу, а сейчас присаживайся, - заявил дутый авторитет. Делать все равно было нечего, и я присел к мужикам играть в карты. Все еще и курили так, что дым коромыслом. Заигрался, не заметил, как свечерело. Пока играли, пришли местные парни человек пять. Двое вошли и встали возле стола – смотрели, как игра идет, трое – стояли на крыльце и курили. Понял из разговоров, что одного – совсем мелкого, лет двадцати – звали, вроде как, Гриша; второй – высокий, моего возраста – был Васькой, и если бы он был худой, то их вид напоминал бы картинку из книжки «Дон Кихот». Но видно было по их пьяным глазам: явно не за этим пришли. Васька спросил у Ахмеда: «Они на месте?», на что тот утвердительно махнул головой. Они отошли от стола и, повернув от двери направо по коридору, куда-то вышли. Малёк на прощанье сказал Ахмеду: «Мы прогуляемся с ними». Ахмед ничего не сказал и продолжал смотреть на карточную игру. А я просто в этот момент не обратил внимание на эти слова, даже не понимая про кого они там говорят. Через какое-то время в конце коридора послышался громкий женский крик, затем второй. Я глянул на Ахмеда - его лицо ничего не выражало, да и игроки вдруг стали говорить громче и играть сосредоточенней, а у меня в душе появилось какое-то необъяснимое беспокойство. Хотя мне все еще казалось, что какие-то дамы просто перепили. Соскочив с кровати, запрыгнул в ботинки, но сидящий рядом какой-то заика схватил за руку и произнес: «Н-н-е х-х-о-ди ту-т-да, о-н-ни уб-б-ь-ю-т т-тебя». Но крик усиливался, и я ни как не мог понять странного поведения обитателей этой общаги. Я вырвал руку и выскочил в коридор, а там эти местные парни в одной из дверей пытались вытащить кого-то из комнаты. Несмотря на то, что многие двери в этом общежитии барачного типа были открыты, оттуда никто не выходил. Я растерялся и повернулся к Ахмеду: - Ахмед, а что вы сидите?! - Это не наше дело, и ты лучше не связывайся, - довольно грубо ответил мне и даже не повернулся. Игроки тоже голов не повернули, продолжая шлепать картами. Мне на секунду даже показалось, что они к этому давно привыкли. Но если кто-то кричит, значит ему нужна помощь, ну а как иначе? Если кому-то больно, то боль эту надо остановить. «Да что ты так боишься, прогуляемся и всё», – услышал я, когда подбежал к той комнате. Видно было, как Гриша вытащил обладательницу красной куртки, виденную мною не раз в столовой, за дверь. Вторая – Лариса – пыталась вырвать ее, но бесполезно, так как длинный пихал ее обратно в комнату. Хотя поддатые лица у местных выражали не явную страсть к прогулкам. Я кинулся, вырвал заплаканную девчонку из рук мелкаша, и тот вцепился мне в ворот рубахи. «Тебе что здесь надо!», - заорал плюгавый. Но я не слушал его, выдернул ворот из его руки, просто протолкнул девчонку назад за Ваську, при этом он попытался пнуть меня, чтобы освободить проход, но мимо. Я крикнул женщинам: «Бегите!». Те сразу бросились в свою комнату и заперлись там. Гриша с размаху влепил мне в скулу: «Ты кто такой, мы тебя здесь никогда не видели, что тебе здесь надо?». Второй схватил меня за ворот с другой стороны и прижал к стене, дыхнув в лицо перегаром: « А ты что? За б… заступаешься?». Из комнаты вышел Ахмед и хмуро произнес: - В коридоре мне драк не устраивайте, хотите драться - идите на улицу. Местные хулиганы потащили меня на улицу. Стоящие на улице остальные трое крайне удивились, когда вместо особи женского пола вытащили мужского. Им явно показалось, что те что-то перепутали. - Не понял? - произнес один из них. - Этот п… за б... заступается! – орал, как недорезанный, Гриша. - А ты кто такой? Смелый, что ли? - спросил еще один. - Да нет. Зачем женщин обижать? Тут они заржали: - Где он тут «женщин» нашел? Городские – одни шлюхи да б…! Тебе просто по роже дать, или драться будешь? Отвечать за свои поступки надо как-то!? Или как? - Один на один? - с тихой надеждой в голосе спросил я, при этом Ахмед тоже вышел и стоял рядом. В этот момент мне уже стало страшновато. - Конечно! - засмеялись они. - Гриня, иди развлекись! - и толкнули на открытую освещенную прожектором площадку перед домом. Гриня, он же Гриша, выскочил на середину и с криками «Ки-ай», которые слышал наверно в фильмах про Брюса Ли, стал носиться вокруг меня, при этом прыгая и высоко задирая ноги, изображая нечто похожее на каратэ. Но у меня руки были намного длиннее, и он так и ни разу в меня не попал. В конце концов, я его просто толкнул и он упал. Поднявшись, он отряхнул штаны и отошел. Да и как его бить – такого маленького? С удивлением посмотрел на деревенских, и показалось, что они мне устраивают какой-то балаган. Я опустил руки, ничего не понимая, казалось, что балаган этим и закончится, но я глубоко ошибался. А из общаги на шум начали выходить зрители, полагая увидеть настоящее цирковое представление с потешными клоунами. Но цирк заканчивается с того момента, когда я повернулся лицом к благодарным зрителям. Ко мне резко подскакивает тот самый Васька и бьет прямым ударом по лицу. Он был выше меня ростом, да и покрепче – типичный представитель отвязных деревенских отморозков. По тому, как он держал руки, сразу понял: с ним на кулаках я не справлюсь; и первый пропущенный удар подтвердил это. Дрался я из рук вон плохо и потому пошел на то, чему меня обучали еще тогда, когда ходил в борьбу. Резко пригнувшись, я поймал его ниже талии, обхватил и также резко оторвал от земли. Васькины ноги, потеряв опору, беспомощно болтались в воздухе, и я тут же со всего размаху рухнул прямо на него. Матов как в спортивном зале здесь не было, и от удара спиной об землю ему наверно было очень больно, и он заорал: «С-с-ука! Я убью тебя!». Он пыхтел, матерился, пытаясь выбраться из захвата. Но я так обхватил его руками и ногами, что не давал ни одного малейшего шанса вырваться. К сожалению, у меня не было опыта дальнейших действий в этой ситуации и, держа его мертвой хваткой, просто не знал, что же надо делать дальше. В секции нам про это не говорили. А шеи сворачивать я так не научился до сих пор. Вдобавок по детской наивности рассчитывал на некое благородство деревенских парней. Но поражений на их земле быть не должно. Никогда. Так всегда было и будет. Дальше было то, что не забудется и по сей день. Сильнейший удар ногой в лицо просто отрывает меня от Васьки. Это вступились за Ваську остальные. Васька, почувствовав свободу, вскакивает и также с размаху начинает бить меня ногами, даже не видя куда. В этот момент я увидел, что на крыльце стоит уже много зрителей, может человек тридцать, и тот пятый, самый старший из местных, стоит рядом с Ахмедом и что-то говорит ему, а тот по-прежнему с мрачным видом, молча, его слушает. О чем он ему тогда говорил – я так никогда и не узнал. Я даже не узнал никогда, что испытывали те стоящие рядом люди, когда четверо буквально месили одного. Может какой-то восторг? Или может жалость? Если жалость, то впредь они никогда не будут на это смотреть, потому что здесь уже далеко не кино – но никто не проронил ни слова. Все-таки они, наверно, верили, что это цирк, и притом бесплатный. Тем временем все четверо, не переставая ни на секунду, продолжали готовить для себя отбивную. Я вертелся, отбивался руками и ногами как мог, все стараясь хоть как-то закрыться, хотя левый глаз уже почти ничего не видел. Мне даже удалось раз вырваться, но вовремя поставленная подножка перечеркнула эту попытку, и бить от этого стали только сильней. Понимал, что единственный шанс остаться в живых - только побег, но до спасительного плетня было всего два метра, а шансов выбраться из адского котла оставалось все меньше и меньше. Хотя и говорить, что я что-то понимал – не стоит, скорей уже – инстинкт самосохранения. Больше всего усердствовал маленький Гриня: ему казалось, что из-за маленького роста его удары не причиняют мне никакого вреда, и когда они очередной раз сбивали меня с ног, он остервенением начинал прыгать на мне, старясь втоптать мою грешную голову в землю. Я не был тогда еще верующим и не просил Бога мне помочь, я еще надеялся, что хоть что-то их остановит. Или кто-то из благодарных зрителей захлопает в ладоши и крикнет: «Хватит!». Или это все неожиданно закончится как мучительный поход к стоматологу. Я видел, как в кино убивают людей - теперь я знал, как это делается. Потом какой-то сильнейший удар, наверно в висок, и для меня, похоже, все закончилось. Я увидел в голове багровый закат, сил уже не было, и я уже почти ничего не чувствовал. Да и незачем было чувствовать – все же ведь закончилось. Мне даже было наплевать на голос Женьки, которой с трудом попал в мой мозг: - Вы что делаете, разве так можно?! Как потом мне Женька сам рассказывал: он подбежал и оттолкнул одного из них, но тут же испугался, отбежал и стал петлять как заяц. Трое бросились за ним и безуспешно пытались его поймать. Но в этот момент багровый закат начал темнеть, и мне было уже все равно. Закат просто превратился в черное теплое одеяло. Но тут кто-то в замутненном мозгу буквально крикнул: «Вова, вставай!!!». Вспоминая этот момент, иногда мерещится, что это был голос моей матери – тот самый голос, который с утра поднимал меня в школу. Этот голос не дал мне силы – он дал мне ярость… дикую ярость. Я уже в этот момент не был человеком. Это состояние я пережил два раза в жизни: сейчас и гораздо позже, через несколько лет. Закат пропал, и я почувствовал: кто-то на мне стоит. Это был Гриня, уже порядочно уставший прыгать, - просто стоял на мне и ждал, когда поймают Женьку. Я поднялся, собрав все оставшиеся силы, и шпендик просто взлетел в воздух и рухнул рядом. Он заорал как раненый заяц и сразу вцепился мне в ногу, и я упал рядом с ним. На этот раз я не стал с ним церемониться, он увидел в моих глазах нечто такое, что сразу сообразил, что сейчас с ним будет…. Не помню, сколько раз я его ударил, помню только его крик ужаса, от которого казалось, что можно оглохнуть, и бегущих ко мне его друзей… Не дожидаясь, когда подбегут дружки, я вскочил и сделал, наконец, эти спасительные два шага к забору. Перевалившись через высокий плетень, раздирая себе живот, упал, так как одна палка зацепилась за меня, потом оторвалась и увлекла меня за собой. Одним глазом видел, как они все бегут к забору. Я не видел кто из них кто, лица были как белые пятна. Схватил палку и хотел ударить по первому, кто перелезал. Но он не удержался на качающемся плетне и, матерясь, упал, рвя при этом рубаху, которая зацепилась за плетень. Другие уже пытались перелезть в другом месте, и я с палкой в руках рванул в темноту. Я бежал через грядки, не разбирая дороги, и боялся: лишь бы не споткнуться. Бежал, ничего не видя перед собой. Но они уже перелезли и мчались, пытаясь в темноте разглядеть меня. И тут на пути какой-то сарай. Я с ходу взлетаю на низкий чердачок, падаю на пол и полностью выключаюсь. И ничего не знаю, что же там дальше происходит. Похоже, они пробежали мимо – ведь темнота была кромешная. Я даже не знаю, как долго я лежал без сознания: может час, может три. И когда очнулся, то долго не мог понять, где же я все-таки нахожусь. Сначала вернулся слух: я услышал какой-то шум внизу и, повернув голову, понял, что лежу над чьим-то коровником; потом начала болеть голова. Через какое-то время начало выворачивать наизнанку, вытирая губы соломой, долго не мог никак остановиться. После этого, когда отпустило, сел и увидел птицу – я даже не знаю, как она называется – с таким ярким и оранжевым брюшком. Она сидела и, казалось, пела, но я только видел, что она поет. Кроме кукушек, я никогда не слышал пения птиц. Видел, как они открывают рот… но никогда не слышал…. Потом увидел лежащую со мной рядом палку, и события вчерашней ночи постепенно стали возвращаться в мою разбитую голову. Я обернулся, прислушивался, но вокруг, кроме топчущей под низом коровы, ничего не было слышно, и уже начинало подниматься солнце. Наверно было уже часа четыре. Я слез, все тело болело, потрогал нос – нос болел, но вроде не сломан. Идти вокруг через мост не было сил, и я перебрался через речушку, забыл в ней даже умыть лицо. Перебираясь через реку, неожиданно вспомнил: «А как же Женька, откуда он там взялся? А если они что-то с ним сделали?». Они меня ждали.… Да конечно не те, а свои. Сидели на лавке и все глядели в сторону моста, но я пришел с другой стороны… Напуганный Женька жался к Сергею. Увидев его, я сразу успокоился. Потом я уже узнал: когда они бросились за мной, он догадался смыться. Слава богу, что моему спасителю ничего не досталось. Говорят, господь является человеку три раза в жизни, я уже даже думал, что он и прислал Женьку ко мне на помощь, хотя оказалось куда прозаичнее… Я осторожно присел на лавку. Меня штормило, и похоже, на первый взгляд, им даже показалось, что я пьян. Увидев меня мокрого, грязного, да еще с таким лицом, вздрогнули, выпучили глаза, мой вид их шокировал: - Это что они с тобой сделали?! - А что не видно? Сергей стал материться. - Вот уроды! А ты-то, зачем туда поперся?! Ну они тебя и уделали… зубы целые? - Да вроде. Тошнит сильно. - Сотрясение, значит. Здорово они тебе по чайнику настучали. А ты своё лицо видел? - притащил зеркало и поднес к моему лицу. Лицо было как сплошной синяк, абсолютно грязное и все в крови. - Пошли в дом… Потом Серега гонял парней то за водой из колодца, то за лопухами, то за подорожниками. Они сами были сильно напуганы. Затем всю растительную массу растер в мокром холодном полотенце, уложил мне на горящее лицо и без конца поливал холодной водой, когда полотенце нагревалось. Все сокрушался: - Ну что ты туда поперся?! - Скучно было. А ты сам-то, где был? - Я корову бабке ходил поднимать – подыхала. - А откуда Женька там взялся? - Да вот, я у бабки картошки взял, нажарил и послал его за тобой на ужин. А ты болтался где-то…Я уже туда два раза ходил…но там мертвая тишина, все окна темные. Я даже не понял, что там произошло. Женька сам испугался, два часа в кустах прятался. Значит, не господь его прислал… Серега ухаживал за мной как за ребенком и все ждал, когда я расскажу, но сил рассказывать не было, и я уснул. Да и не мог я ничего рассказывать. Уже почти засыпая, услышал: - Меня в армии на первом году тоже хорошо избили, но не по лицу. Хорошо, что на них сапог не было… - На ком? - не понял я и заснул...
полная версия страницы