Форум » Наши переводы и публикации » "Magic for Marigold" - "Чудеса для Мэриголд" Люси М. Монтгомери » Ответить
"Magic for Marigold" - "Чудеса для Мэриголд" Люси М. Монтгомери
Хелга: Перевод Хелга
Хелга: apropos пишет: И даже не знаю, что лучше она описывает - людей или природу. Все чудесно, живое и ироничное. И очень авторское! apropos пишет: Мэриголд очаровательна во всех отношениях - и мудростью явно пошла в Старшую бабушку Лесли. У них особые отношения.
Юлия: Хелга Детка уже подросла на радость всем нам... Хелга пишет: Бог очень мудр и добр, сделав мысли недоступными для других. Как мудро и просто. Иногда меня удивляют крайние правдолюбцы, которые пытаются отобрать у людей этот замечательный дар Божий.
Хелга: Юлия пишет: Иногда меня удивляют крайние правдолюбцы, которые пытаются отобрать у людей этот замечательный дар Божий. Крайности всегда плохи.
Хелга: 2 Мэриголд прожила шесть лет, зная лишь бухту Хармони и Сосновое Облако. Все семейство любило и баловало ее, хотя некоторые иногда воспитывали, ради ее же собственной пользы. А Мэриголд любила их всех — даже тех, кого ненавидела, она любила, как часть своего клана. И она любила Сосновое Облако. Как же ей посчастливилось родиться именно здесь. В Сосновом Облаке она любила всё и всех. Казалось, сегодня мечты и радости, большие и маленькие, прошлые и настоящие, смешавшись, текли в ее сознании восхитительной рекой. Голубей кружащихся над старым яблочным амбаром, и сам амбар, такой старый с башней и эркерным окном, словно церковь, и компанию веселых маленьких елей позади него. «Посмотри на эти ели, — как-то сказал дядя Клон. — Разве они не похожи на команду старых дев-школьных учительниц, грозящих пальцем классу непослушных мальчишек». После этих слов Мэриголд всегда думала о них именно так и проходила мимо с настоящим почти восхитительным страхом. А что, если они вдруг погрозят своими пальцами ей? Тогда она бы умерла, это точно. Но было бы интресно. Ели были не единственными волшебными деревьями в Сосновом Облаке. Например, куст сирени за колодцем. Иногда он был просто кустом сирени. А иногда, особенно, в сумерках — склонившейся над вязанием старушкой. Таким он был. А сосна на берегу, которая в сумерках или в штормовые зимние дни казалась ведьмой, наклонившейся над берегом, ее волосы развевались за спиной. А некоторые деревья разговаривали, Мэриголд слышала их. «Идем, идем», — всегда звали сосны, растущие справа от сада. «Мы что-то расскажем тебе», — шептали клены у ворот. «Разве есть что-то лучше, чем любоваться нами?» — напевали белые березы вдоль дороги — их посадила Младшая бабушка, когда приехала в Сосновое Облако невестой. А тополя, что стояли на страже у старого дома. Ночью ветер шумел меж ними, слово скорбящий дух. Смех эльфов и прерывистые стоны звучали в их ветвях. Можете говорить, что угодно, но Мэриголд ни за что бы не поверила, что эти тополя были просто деревьями. Старый сад смотрел на светло-голубую гавань, с белой калиткой на полпути, где росли чудесные цветы и бегали котята, проживая свои короткие милые жизни, прежде чем обрести хозяев или таинственно исчезнуть. Он собрал всю красоту старых садов, в которых когда-то смеялись и плакали прелестные женщины. Каждый куст или тропинка хранили частицу истории старого клана, и Мэриголд уже знала большинство из них. Если о каких-то событиях ей не поведали Младшая бабушка и мама, о них рассказала Саломея, а то, что не рассказала Саломея, рассказал Лазарь. Дорога за воротами — одна из самых прекрасных красных дорог «Острова». Для Мэриголд это была длинная красная дорога, ведущая к тайне. Направо она стремится к устью гавани мимо ветренных берегов и заканчивается там, словно, как думала Мэриголд, море откусило ее. Налево тянется вдоль папоротниковой долины к тенистому гребню крутого склона, по которому бегут нетерпеливые сосенки, словно пытаясь догнать большие, растущие наверху. И дальше в новый мир, где есть церковь, и школа, и деревня Хармони. Мэриголд любила эту дорогу на холм, потому что там было полным-полно кроликов. Невозможно пройти по ней, не встретившись с парой-тройкой этих симпатяг. В сердце Мэриголд имелось местечко для кроликов всего мира. Ее терзали ужасные подозрения, что Люцифер ловит их и ест. Лазарь случайно выдал эту тайну, бушуя в огороде над испорченными кочанами капусты. «Проклять кролик, — возмущался он, — пусть Люцифер съесть их все». Мэриголд уже не могла по-прежнему относиться к Люциферу после этого, хотя, конечно же, продолжала его любить. Мэриголд никогда не переставала любить или ненавидеть, однажды начав. «В ней так много Лесли», — говорил дядя Клон. Гавань с ее молчаливыми таинственными кораблями, которые приходили и уходили; Мэриголд любила ее больше всего в том наружном мире, даже больше, чем прекрасное зеленое сосновое облако на восточном склоне холма, которое дало название ее дому. Мэриголд любила гавань, когда она покрывалась мелкой танцующей рябью, словно песенками. Она любила ее, когда вода становилась гладкой, словно голубой шелк. Она любила, когда летние ливни спускали свои сияющие дождевые нити с облаков на западе; любила, когда расцветали огни в летних голубых сумерках, и колокол англиканской церкви звенел над заливом тихо и сладко. Она любила гавань, когда туманный мираж превращал ее в загадочное заколдованное пристанище «далеких волшебных земель»; любила, когда под осенним закатом гавань покрывалась багряной рябью; когда серебряные паруса таяли в таинственном белом чуде рассвета, но больше всего она любила ее в тихие дни ближе к вечеру, когда гавань лежала словно большое мерцающее зеркало, ее краски медленно бледнели, словно мир тонул в мыльной пене. Как чудесно и страшно стоять на краю причала и видеть перевернутые деревья и огромное голубое небо под ногами. А что если не удержаться и упасть в это небо? Пролетишь ли сквозь него?
Klo: Хелга Какой восхитительный и манящий кусочек!
Хелга: Klo Спасибо!
Хелга: А еще она любила холмы с лиловыми макушками, они баюкали гавань, эти длинные темные холмы, улыбались и манили, но никогда не раскрывали свои секреты. «Что там за холмами, мама?» — однажды спросила Мэриголд. «Много всего, замечательного и потрясающего», — со вздохом отвечала мать. «Однажды я пойду и все узнаю», — решительно заявила Мэриголд. А мама снова вздохнула. Но другой берег бухты, «тот берег», продолжал оставаться для Мэриголд соблазнительным. Она была уверена, что там все другое. Даже люди, которые там жили, назывались удивительным словом « с-того-берега-бухты», которое Мэриголд, когда была совсем маленькой, понимала как «перекапухты». Мэриголд однажды побывала на том берегу мечты с дядей Клоном и тетей Мэриголд. Они бродили по песчаному берегу до самых сумерек, пока тонущее солнце не выпило весь розовый свет из огромной голубой чаши небес и не рухнуло в белую сумятицу бурунов. Прилив был высок, ветер силен, и море громыхало величественным победным маршем. Мэриголд было бы очень страшно, не держись она за худощавую загорелую руку дяди Клона. Но справляться с дрожью ужаса, стоя рядом с ним, было совершенным восторгом. Вторым после гавани Мэриголд любила большой сосновый лес на холме, хотя побывала там всего лишь два раза. С тех пор как она помнила себя, этот сосновый холм обладал для нее неотразимым очарованием. Она могла сидеть на ступеньках в комнату Старшей бабушки и смотреть на холм так долго и так внимательно, что Младшая бабушка однажды встревоженно спросила, все ли в порядке с ребенком. В семействе Уинтропов два поколения назад имелся слабоумный. Холм был очень высок. Когда-то давно она считала, что если добраться до его вершины, то можно дотронуться до неба. Даже сейчас она думала, что если бы оказалась там на вершине и слегка подпрыгнула, то, возможно, приземлилась бы прямо на небо. Там никто не жил, кроме кроликов и белок, и еще, может быть, «маленкий зеленый народец», о котором ей рассказывал Лазарь. Но дальше, да-да, дальше, скрывалась Таинственная Земля. Мэриголд казалось, что она всегда называла ее так, всегда знала о ней. Красивая удивительная Таинственная Земля. Ах, вот бы увидеть ее, забраться на самую вершину холма и взглянуть оттуда. Но когда мама однажды спросила, хочет ли она прогуляться на холм, Мэриголд отпрянула и воскликнула: «Ах, мама, холм такой высокий. Если бы мы забрались наверх, то оказались бы выше всего. Лучше я останусь здесь, внизу, рядом со всем». Мама засмеялась и согласилась. Но однажды вечером, два месяца спустя, Мэриголд отважно совершила это сама. Соблазн вдруг оказался сильнее страха. Никого не было рядом, чтобы запретить или позвать вернуться. Она смело поднималась по длинной заросшей травой лестнице из плоских известняковых ступеней, которая шла прямо к центру сада. Мэриголд задержалась на первой ступеньке, чтобы поцеловать на ночь только что распустившийся нарцисс, потому что повсюду в саду цвели нарциссы. Далеко впереди чудесные, покрашенные в розовый облака повисли над соснами. Они отражали закат, но Мэриголд думала, что они так светятся, потому что смотрят на Таинственную Землю, которую она увидит через мгновение, если ее не покинет мужество. Она могла быть вполне храброй при свете дня. Нужно подняться на холм и спуститься, пока не стемнело. Хрупкая маленькая фигурка побежала по ступенькам к поросшему мхом забору и покосившейся зеленой калитке, где росли семь стройных маков. Но она не открыла ее. Отчего-то она не смогла пойти прямо в сосновый лес. Лазарь однажды рассказал ей историю про этот или какой-то другой сосновый лес. Старый Фидель-конопатчик рубил там дерево, его топор затупился, и он выругался. «Черт меня побери, — сказал он, — если я не бросать эт чертоф топор в пруд». «И черт его взял». Лазарь был ужасно серьезен. «Кто-нибудь видел это?» — спросила Мэриголд, округлив глаза. «Нет, но они видеть следы, — убежденно ответил Лазарь, — и яма в земле около дерево. Ты послушать... куда ушел Фидель, если черт не брать его? Никто не видел его с тех пора». Поэтому никакого соснового леса для Мэриголд. Днем она никогда не верила в черта, который забрал Фиделя, но кто может оставаться не верящим, после того как сядет солнце. А Мэриголд не очень-то хотелось встретить черта, хотя про себя она думала, что это было бы интресно. Она побежала вдоль забора до угла сада, туда, где заканчивались сосны. Какой прохладной и бархатистой была молодая трава. Она ощущала ее зелень. Но в Таинственной Земле она, наверное, намного зеленее, «живая зеленая», как вещал один из гимнов Саломеи. Она пролезла через удобную дыру в заборе, взбежала на пшеничное жнивье мистера Донкина, и жадно и решительно огляделась в поисках Таинственной Земли. И в то же мгновение глаза ее наполнились слезами, губы задрожали, она чуть не зарыдала в голос от горечи. Там не было никакой Таинственной Земли! Ничего, кроме полей и ферм, амбаров и рощиц, всего того же самого, что можно увидеть вдоль дороги на Хармони. Никакой замечательной секретной земли ее мечтаний. Мэриголд отвернулась, нужно бежать домой, найти маму и плакать, плакать, плакать! Но она замерла, потрясенно глядя на закат над бухтой Хармони. Никогда прежде она не видела всю бухту целиком, да и такой закат был редкостью даже на этом острове чудесных закатов. Глаза Мэриголд утонули в озерах трепещущего золотого и божественного красного, небесного яблочно-зеленого, в потоках розового, в пурпурах далеких морей. В каком-то упоении она погрузилась в это очарование. Таинственная Земля, она была там, за этими светящимися холмами, за тем широким берегом, что разрезает лучезарное море в устье гавани, там, в том городе мечты, башен, шпилей и ворот из жемчуга. Таинственная Земля не была потеряна. Как глупо было считать, что эта земля просто за холмом. Конечно, ее не могло там быть, так близко от дома. Но теперь Мэриголд знала, где она. Ужасное разочарование и чувство горькой потери, которое было еще хуже разочарования, полностью исчезли в этот момент абсолютного восторга перед миром. Теперь она знала. Темнело. Она видела огни Соснового Облака, расцветающие внизу в закате. А ночь подползала к ней из сосен. Она робко взглянула туда и там, прямо в гуще папоротника на краю леса, маня ее из зарослей, стояла Маленькая Белая Девочка. Мэриголд махнула ей в ответ, прежде чем увидела, что это просто ветка дикой цветущей груши, качающаяся на ветру. Она побежала в сад и вниз по ступенькам, чтобы встретить маму около двери в комнату Старшей бабушки. «Ах, мама, как же хорошо вернуться домой и лечь спать», — прошептала она, сжимая дорогую теплую руку. «Где ты была, дитя?» — сурово спросила Младшая бабушка. «На холме». «Ты не должна ходить туда одна в такое время», — сказала Младшая бабушка. Но она там все же побывала. И видела Таинственную Землю. Этой весной она поднималась на холм вместе с мамой, всего несколько недель назад — искать земляничник. Они прекрасно провели время, нашли нетронутый родник, прячущийся в гуще папоротников — изысканное местечко в тени, полное очарования. Мэриголд раздвинула папоротники и заглянула в него, увидев отражение своего лица. Нет, не своего. Маленькой девочки, которая, конечно же, жила в роднике и выходила оттуда лунными ночами, чтобы потанцевать вокруг. Мэриголд не знала никаких греческих мифов или англо-саксонских легенд, но детское сердце дает собственные милые объяснения природным явлениям в любом возрасте и любой стране, а Мэриголд родилась, зная те секреты, что навсегда скрыты от разумных, рассудительных и скептичных. Они с мамой бродили по чудесным тропинкам среди шишковатых корней. Они нашли красивый гладкоствольный бук или даже два. Они гуляли по бархатистым зеленым покрывалам мха, достойным ножек королевы. Мама сказала ей, что позже, если поискать, здесь зацветут колокольчики, триллиумы, дикие орхидеи и венерины башмачки. А еще позже на расчищенных участках появится земляника. «Когда я стану большой, я буду приходить сюда каждый день», — сказала Мэриголд. Она думала о том вечере, таком давнем — целый год назад — когда на мгновение увидела Маленькую Белую Девочку. Это не могло быть веткой цветущей сливы. Возможно, однажды она снова увидит ее.
Малаша: Очень нравится эта история с маленькой Мэриголд. Описания бесподобные, словно сам там находишься, вместе с героиней. Девочка покоряет. Спасибо за перевод, читаю с наслаждением.
Хелга: Малаша Спасибо, что читаете! Монтгомери очень хороша в описаниях природы, хотя, приходится потрудиться, чтобы адекватно перевести.
apropos: Монт великолепна, да. Как и ея переводчик. Хелга Описания природы и девочки - сказочны и очень атмосферны. Девочка поразительная, такая чувствительная и пылкая душа. Вот вырастет кому-то на счастье. Прозаичная Младшая бабушка ее не понимает, конечно.
Хелга: apropos пишет: Прозаичная Младшая бабушка ее не понимает, конечно. Как антипод! Когда начала читать книгу, немного испугалась, что она о ребенке, но так увлеклась, что не оторваться.
apropos: Хелга пишет: немного испугалась, что она о ребенке Роман обо всем, как я понимаю. Ну как всегда у Монт - человеческие отношения, характеры, типажи, ощущения и восприятие окружающего мира со всеми вытекающими. Она в этом знает толк.
Хелга: apropos пишет: Роман обо всем, как я понимаю. Ну как всегда у Монт - человеческие отношения, характеры, типажи, ощущения и восприятие окружающего мира со всеми вытекающими. Она в этом знает толк. Да, именно так.
apropos: И умеет это описать и преподнести так, что дух захватывает.
Хелга: apropos пишет: И умеет это описать и преподнести так, что дух захватывает. И как философски-иронично умеет говорить и о жизни, и о смерти, о любви и о ненависти.
Юлия: Хелга Спасибо огромное. apropos пишет: Монт великолепна, да. Как и ея переводчик Не то слово... Обе прекрасны. Хелга пишет: И как философски-иронично умеет говорить и о жизни, и о смерти, о любви и о ненависти Без пафоса и навязчивого учительства затрагивает тонкие и глубокие материи... И вот что интересно - ведь, казалось бы, никакого особенного действа, смены событий, а не оторвешься...
Малаша: Хелга, спасибо! Юлия пишет: И вот что интересно - ведь, казалось бы, никакого особенного действа, смены событий, а не оторвешься... Да, хочется читать и читать. Затягивает и не отпускает.
Хелга: Юлия пишет: Без пафоса и навязчивого учительства затрагивает тонкие и глубокие материи... И вот что интересно - ведь, казалось бы, никакого особенного действа, смены событий, а не оторвешься... Малаша пишет: Да, хочется читать и читать. Затягивает и не отпускает. Вот-вот, именно так.
Хелга: 3 Люцифер шнырял по клумбе полосатого канареечника, время от времени зачем-то ныряя в него. Аэндорская Прорицательница творила черную магию на белом столбе ворот. Оба были старше Мэриголд, которой иногда казалось, что они зловеще стары. Лазарь как-то поделился с ней по секрету, что они живут столь же долго, как и Старая леди. «Они рассказать ей все, все-все, — сказал Лазарь. — Разве я не видеть их сидеть на ее постель, их хвосты висеть, и они говорить с ней как будто они христьян? А каждый раз поймать мышь, Прорицать нести ее Старая леди смотреть. Будь осторожная с эти кошка. Я бы не хотеть быть парень, который поранить их. Кто знать, что знать эти тварь». Мэриголд любила их, но боялась. Она обожала их всегда безупречное потомство. Маленькие пушистые существа дремали на нагретой солнцем траве или резвились во дворе и в саду. Черные шарики пуха. Хотя, не все черные, увы. Количество пятнистых и полосатых котят вызывало у дяди Клона серьезные сомнения по поводу моральных устоев Прорицательницы. Но из чувства приличия он хранил эти сомнения в тайне, а Мэриголд, которую не тревожила мысль о дурной наследственности, больше всего любила полосатых котят. Она твердо верила, что существа с такими милыми мордашками не могут иметь ничего общего с дьяволом, какими бы ни были их родители. Лазарь отложил скрипку и ушел домой, в свой маленький коттедж в «лощине», где жила его черноглазая жена и полдюжины черноглазых детей. Мэриголд видела, как он идет через поле, с каким-то узелком в загорелой руке, весело насвистывая, как он всегда делал, если не играл на скрипке; опустив голову и плечи, потому что постоянно так спешил, что они всегда оказывались в нескольких дюймах впереди его ног. Мэриголд очень любила Лазаря, который был поденщиком в Сосновом Облаке еще до того, как она родилась, и поэтому стал частью ее мира, который всегда был и всегда будет. Ей нравились быстрые добрые огоньки в его черных глазах и сияние белых зубов на коричневом лице. Он совсем не похож на Фидима Готье, огромного кузнеца из Лощины с черными страшными усами, на которые, наверно, можно было бы повесить шляпу. Мэриголд ужасно боялась его. Про него рассказывали бездоказательную историю, что через день он съедает по ребенку. Но Лазарь был не таким. Он — добрый, мягкий и веселый. Она не сомневалась, что Лазарь не мог никого обидеть. Сомнительной была ужасная история о том, что он убивает свиней. Но Мэриголд не верила в это. Она знала, что Лазарь не мог убивать свиней, по крайней мере, не тех, с которыми он был знаком. Он умел вырезать чудесные корзиночки из сливовых косточек, делать сказочные дудки из бересты и всегда знал правильное лунное время, когда можно выполнять то или другое. Она любила беседовать с ним, хотя, если бы мама или бабушки узнали, о чем они иногда говорят, то строго-настрого запретили бы эти беседы. Потому что Лазарь, который твердо верил в существование фей, ведьм и привидений всех сортов, жил в каком-то своем романтическом мире, приводя Мэриголд в восхитительное содрогание своими небылицами. Она не верила в них, но приходится же верить в то, что произошло с самим Лазарем. Он видел свою бабушку в полночь, стоящей возле его кровати, в то время как она находилась в сорока милях отсюда. А на следующий день пришло известие, что пожилая леди «померла». Ночью Мэриголд рыдала от страха, когда мама забрала лампу из ее комнаты. «Ах, мамочка, не пускай сюда темноту… не пускай темноту. Ах, мамочка, я боюсь этой большой темноты!» Прежде она никогда не боялась спать в темноте, и мама и Младшая бабушка не могли понять, что произошло. В конце концов они пришли к компромиссу и оставили свет в маминой комнате, не закрыв дверь. Чтобы попасть в комнату Мэриголд, нужно было пройти через мамину комнату. Смутный, золотой полусвет был уютен. Если бы какие-то люди пришли и встали возле кровати в полночь — люди, что живут в сорока милях отсюда — можно было, по крайней мере, разглядеть их. Иногда лунными вечерами Лазарь играл на своей скрипке в саду, и Мэриголд танцевала под его музыку. Никто не умел играть на скрипке лучше Лазаря. Даже Саломея завистливо признавала это. «Словно ангел, мэм, именно так», — говорила она с торжественной неприязнью, слушая волшебные мелодии в исполнении невидимого музыканта в саду. «И только подумать, что этот безалаберный французишка умеет так играть. Мой хороший трудолюбивый брат всю жизнь учился играть на скрипке, да так и не научился. А Лазарь делает это без всяких усилий. Почему мне почти всегда хочется танцевать под его музыку?» «Должно быть, это чудо», — сказал дядя Клон. А Младшая бабушка попеняла, что Мэриголд слишком много времени проводит с Лазарем. «Но мне он очень нравится и я хочу видеть его в этом мире так много, сколько смогу», — объяснила Мэриголд. — Саломея говорит, что он не попадет на небеса, потому что он француз». «Саломея слишком злая и глупая, когда говорит такие вещи, — сурово сказала Младшая бабушка, — Конечно, французы попадают на небеса, если ведут себя хорошо». Однако, сама она была не слишком в этом уверена. Полосатый канареечник
apropos: Хелга Просто чудесно! Какой красивый, чарующий мир - с этими шикарными кошками (и их котятами), французом-скрипачом (прям цыган ), и с его завораживающими рассказами. Порой такими страшными. И блистательно остроумно, конечно. как всегда. Хелга пишет: Конечно, французы попадают на небеса, если ведут себя хорошо». Однако, сама она была не слишком в этом уверена.
полная версия страницы