Форум » Наши переводы и публикации » "Magic for Marigold" - "Чудеса для Мэриголд" Люси М. Монтгомери 2 » Ответить
"Magic for Marigold" - "Чудеса для Мэриголд" Люси М. Монтгомери 2
Хелга: Перевод Хелга
Хелга: 3 Физически бабушка Фин едва ли была хоть на дюйм жива, поскольку не могла самостоятельно передвигаться из-за, как она объясняла, «паралича бедра». Но её умственные силы были несомненны. Она имела выразительную внешность: снежно-белые волосы, эльфийские локоны вокруг мертвенно-бледного лица и живые зеленовато-голубые глаза. У неё до сих пор сохранились все зубы, они лишь потеряли цвет и стали похожими на клыки. Когда она раскрывала губы в улыбке, то напоминала старую леди-волчицу. Она носила вдовий чепец с оборками, туго завязанный под подбородком, красную миткалевую ситцевую блузу, объёмную домотканую юбку в красно-чёрную клетку и предпочитала ходить босиком. Она любила сидеть на веранде, откуда могла выкрикивать проклятия и грозить длинной чёрной тростью любому человеку или предмету, которые вызвали её недовольство. Мэриголд слышала о бабушке Фин, но никак не ожидала познакомиться с нею. Смятение боролось в ней с любопытством, когда она шла по тропе за Травником. Какие же разные они бывают, думала Мэриголд, сравнивая Старшую бабушку и Бабушку с этой старухой. «Вот это сюрприз», – сказала бабушка Фин. «Теплый денёк, мистрис Фин», – сказал Травник. «Есть местечко и потеплее, не так ли, – ответила старушка. – Я буду сидеть на троне в небесах и смеяться над вами. Ты не позабыл тот последний раз, когда был здесь, и твой пёс укусил меня?» «Да, бедняга с тех пор болеет, – сухо ответил Травник. – Только недавно ему полегчало. Не вздумай позволить ему укусить тебя ещё раз». «Сам дьявол не померяется с тобой языком, – хихикнула старушка. – Ладно, заходите. Вам повезло, что у меня сегодня хорошее настроение. Развлекалась, наблюдая за похоронами старика Пока Рэмси. Десять лет назад, в этот же день, он сказал, что мне остался лишь год жизни. Представь-ка свою компанию». «Мисс Мэриголд Лесли из Соснового Облака, мисс Гвенни Лесли из Камышового Холма». «Народ из Соснового облака, надо же! В молодости я там работала. Старая леди была изуверкой. Ваша тётя Адела была там в то лето. Похожа на ангела, хотя судачили, что она отравила своего мужа». «Она не наша тётя Адела. Всего лишь троюродная сестра, – сказала Гвен. – И она не травила мужа». «Ладно, ладно, не берите в голову. Так или иначе, но половину мужей на свете стоило бы отравить. У меня их было четверо, так что я кое-что знаю об этой породе. Располагайтесь на веранде, садитесь на пол, вытягивайте ноги, пока обед будет готов. Думаю, вы ради него и приехали. Лили, Лили!» В ответ на крик старушки в дверях на миг показалась высокая, худая, неряшливо одетая женщина с угрюмым лицом. «Компания к обеду, славный народ из Соснового Облака. Постели скатерть и подай лягушачий пирог. И завари-ка трясущегося чаю. Да пришли Тиби поболтать с девчонками». «Сегодня Лили не в настроении, – усмехнулась старушка, когда Лили, не сказав ни слова, молча исчезла. – Утром я дала ей пощёчину за то, что она оставила мыло в воде». «Но её же уже больше шестидесяти. Подумай», – запротестовал Травник. «Я знаю. Не думаешь ли ты, что она могла бы набраться здравого смысла за шестьдесят лет, – сказала старушка, делая вид, что не поняла его. – Но некоторые так его и не приобретают. Вот ты – когда-то был молодым дураком, а теперь стал просто старым. Грустно. Тиби, иди сюда и позабавь юных леди». Тиби явился с весьма недовольным видом и сел на корточки рядом с Гвен. Это был лохматый мальчишка с озорными зелёными глазами, как у его бабушки. Мэриголд почти не обратила на него внимания. Её волновало ужасающее видение лягушечьего пирога. И что за трясущийся чай? Последнее звучало ещё хуже, чем пирог из лягушек, потому что у неё не было ни малейшего представления, что это такое. Но Гвен, у которой имелось чутьё на любых мальчишек, почувствовала себя как дома, перебрасываясь словечками с Тимоти Бенджамином Фином – коротко, Тиби. Он вскоре понял, что её нелегко одурачить, несмотря на то что она одна из этих «изуверских Лесли», и не стоит беспокоиться по поводу того, как он разговаривает. Когда простое «чёрт возьми» выскочило из его рта, Гвен только хихикнула. «О, Тиби, ты не боишься, что попадёшь в нехорошее место за такие слова?» «Ничего подобного, – презрительно. – Я не верю, что есть какой-то там рай или ад. Когда ты умираешь, это конец». «Разве тебе бы не хотелось продолжать жить?» «Нет, это невесело, – ответил юный мизантроп. – А рай скучное место, судя по тому, что я о нём слышал». «Ты никогда не был там, иначе ты бы не называл его скучным», – неожиданно для себя сказала Мэриголд. «А ты была там?» Мэриголд подумала о Таинственной земле, сосновом холме и Сильвии. «Да», – сказала она. Тиби посмотрел на неё. Эта девочка, Мэриголд, не была столь же симпатичной, как Гвен, в ней не было такого задора, но имелось нечто, заставившее его состорожничать, поэтому вместо слов, которые он сказал бы Гвен, он лишь вежливо заметил: «Ты врёшь». «Не забывай о манерах, – пальнула вдруг бабушка во внука, прямо из беседы с Травником. – Не вынуждай ловить тебя на обвинениях леди во лжи». «Не беспокойтесь», – ответил Тиби. «Никакого креветочного соуса, если тебе так нравится», – сказала бабушка. Тиби пожал плечами и повернулся к Гвен. «Она весь день достаёт тётю Лили за то, что та оставила мыло в тазу. Прежде она лупила её, но я прекратил это. Не позволю бабушке обижать тётю Лили». «Как ты прекратил?» – спросила Гвен. «В последний раз, когда она шлёпнула тётю Лили, я подошёл к бабушке и укусил её», – холодно заявил Тиби. «Нужно кусать её почаще, если это остановит её», – хихикнула Гвен. «А больше и нет ничего особенного, за что стоит бороться, – усмехнулся Тиби. – Бабушка такая жёсткая, что её трудно укусить. Я не трогаю её, да и она не пристаёт ко мне – в основном. На прошлой неделе она врезала мне в челюсть, когда я напился». «Яблочного сока. Врёшь», – усмехнулась Гвен. Оказалось, что Тиби проводил нечто вроде эксперимента. «Просто хотел выяснить, что это такое. Ужасное разочарование. Просто хотелось спать. Могу и так хотеть, не напиваясь. Думаю, повторять больше не стану. Ничего особенного в этом нет. В этом мире всё хуже, чем ожидаешь. Это тупая старая дырища». «Нет, – снова перебила его бабушка. – Это заманительный мир. Сильно заманительный». Мэриголд почувствовала, что есть, по крайней мере, одно, в чём они похожи с бабушкой Фин. То, что радовало саму Мэриголд. Взгляд в ту жизнь, о существовании которой она ничего не знала, но которая была заманительной, сильно заманительной, как сказала бабушка. Было очевидно, что бабушка и Травник наслаждались разговором, несмотря на случайные стычки. «Посещаешь баптистскую церковь? – рыкнула бабушка. – Ну ежели ты хочешь, чтобы твой пёс отправился на небеса, продолжай. Меня не подловить на посещении баптистов. Всегда была и буду в эпископальной, до конца света, аминь». «Не верю, чтобы ты хоть когда-либо в жизни заходила внутрь эпископальной церкви», – усмехнулся Травник. «Ущипну тебя за нос, если достану, – ответила бабушка. – Иди в свою баптистскую церковь, – иди в баптистскую церковь. Ты сын кролика с обезьяним лицом. А я буду сидеть тут и наблюдать, как вас поджаривают». Она вдруг повернулась к Мэриголд. «Если бы этот Травник был бы столь богат, как сейчас беден, он бы ездил на наших головах . Скажу тебе, что настоящая гордость этого человека смехотворна». «Обед готов», – раздался из дома недовольный голос тёти Лили. «Идёмте, поможете мне, – сказала бабушка, проворно дотягиваясь до своей чёрной трости. – До сих пор жива, потому что мало-мало, но ем». Прежде чем Травник сумел галантно прийти ей на помощь, сверкающая новая машина, полная разряженных людей, вдруг подкатила к воротам и остановилась напротив веранды. Водитель выглянул из машины, намереваясь что-то спросить, но бабушка, выгнувшись, словно старая тигрица, не дала ему сказать ни слова. Она схватила ближайшее орудие – то оказалась тарелка с подливкой и ломтями бекона, стоящая на скамье рядом с нею, и швырнула в него. Тарелка пролетела на волосок от его лица и приземлилась точно, и смачно на шёлковые колени модно одетой леди. Бабушка добавила к броску серию злобных воплей и ругательств, самым мягким из которых было «Чтоб вся ваша пища сгнила», «Чтоб вы вечно искали что-то и не находили» и наконец: «Чтоб вас всех поразила чесотка. Я буду молиться за это». Ошарашенный водитель сдал назад от ворот и на всей скорости рванул прочь по дороге. Гвен завизжала от восторга, Травник захихикал, а Мэриголд старалась справиться с потрясением. Бабушка же была в отличном расположении духа. «Это бодрит. Ещё могу справиться с таким делом. Взглянув на того парня, можно сказать, что его дед повесился в конюшне. Идёмте обедать. Ежели мы бы знали, что вы явитесь, то зарезали бы старого петуха. Он уже сделал в жизни всё, что мог. Но всегда же имеется лягушачий пирог, не так ли? Итак, к пирогу». К облегчению Мэриголд и разочарованию Гвен никакого лягушачьего пирога не оказалось. На самом деле, закусок было не очень много, но имелась жареная ветчина c картофелем и черничный джем, который вызвал у Мэриголд довольно мрачные воспоминания. На обеде было скучно, потому что тётя Лили всё ещё сердилась, бабушка с жадностью ела, а Травник молчал. Одной из его странностей была та, что он редко разговаривал внутри дома. «Не могу думать или говорить, когда вокруг меня стены, никогда не мог», – однажды признался он Саломее. После обеда Травник расплатился за угощение бутылкой мази от бабушкиного «паралича», и она дружелюбно распрощалась с гостями. «Жаль, что вы собираетесь уезжать, а не только что приехали», – галантно сказала она. Бабушка так крепко обняла Мэриголд, что та в ужасе подумала, что она собирается поцеловать её. Мэриголд подозревала, что случись такое, ей уже никогда не остаться той девочкой, какой она была. Но бабушка лишь прошептала: «Она симпатичней тебя, но ты мне нравишься больше – ты, словно маленькая весна». Комплимент лучше, чем можно было бы ожидать от бабушки Фин.
apropos: Хелга Неожиданно, но очень приятно! Соскучилась уже по Мэриголд и ее приключениям. Какая яркая личность, эта бабушка Фин. Еще и дерется. Прелесть, что такое!
Хелга: apropos пишет: Соскучилась уже по Мэриголд и ее приключениям. Да я и сама соскучилась. Всё-таки это такой позитив.
apropos: Хелга пишет: Всё-таки это такой позитив. Не то слово, какой позитив! Все такое чистое, искреннее, непосредственное и доброе. Несмотря на некоторые закидоны некоторых персонажей.
Хелга: 4 После полудня их путь пролёг вдоль извилистого берега речки, впадающей в бухту. Далеко впереди расстилалась голубая манящая гавань, солнечные дюны и залив в тумане. Травник горестно потряс хлыстом. «Поэзия ушла из бухты навсегда, – сказал он больше себе, чем девочкам. – Когда я был мальчиком, в похожий день залив был бы заполнен белыми парусами. Сейчас нет ничего, кроме бензиновых лодок, а они вовсе не вызывают желания произносить романтические речи. Романтика исчезла, романтики больше нет в нашем мире». Он мрачно покачал головой. Мэриголд же, глядя вокруг глазами юности, видела романтику повсюду. Что касается Гвенни, она не беспокоилась о романтике или её отсутствии, а лишь о своём желудке. «Эй, я хочу есть, – сказала она. – Я не наелась у Фин. Где мы можем поужинать?» «В моём местечке, – ответил Травник. – Мы едем туда. Тэбби найдет, чем нас накормить. После ужина я отвезу вас домой – если погода не подкачает. Не зря она так подмигивает – завтра как из ведра польёт кошками и собаками*». Мэриголд было озадачилась, как погода может подмигивать, но тут же забыла об этом, размышляя, что было бы забавно, если бы на самом деле полил дождь из кошек и собак. Повсюду полные вёдра шёлковоухих котят и груды милых мокрых щенят. «Местечко» Травника находилось в тупике лесной дороги, в дальнем конце красного берега гавани. Он не хотел жить поблизости от земных знакомых. Казалось, его выкрашенный в белый цвет домик тонул в объятиях кустов и цветов. Повсюду росли деревья – Травник никогда не срубал их. Четыре сероглазых котёнка, моргая, сидели рядком на подоконнике, словно вырезанные по трафарету из чёрного бархата. «Наследство из Соснового облака, – сказал Травник, заводя девочек в дом. – Ваша прабабушка подарила мне их прабабушку. Добро пожаловать в моё скромное жилище, леди. Тэбби, у нас гости к ужину. Принеси им по стакану воды». «Боже, неужели на ужин нам дадут одну только воду, – прошептала Гвен. Но Мэриголд кое-что знала о Тэбби из разговоров взрослых. Она была, как сказала Саломея, «не в своём уме». Говорили, что она, еретичка, поселилась у Абеля, потому что совсем не верила в Бога. Она много смеялась и редко выходила из дома. Дородная Тэбби носила платье в красно-белую клетку. Лицо у неё было круглое и бледное, но рыжие волосы – густые и красивые, а глаза – по-детски добрые и голубые, как у брата. Она приветливо улыбнулась девочкам, подавая воду. «Выпить всё до последней капли, – приказал Травник. – Каждый, кто приходит в мой дом, первым делом должен выпить полный стакан воды. Люди никогда не пьют достаточно воды. Если бы они это делали, им бы не пришлось оплачивать многочисленные счета докторов. Пейте, я сказал». Мэриголд не очень хотелось пить, она с трудом осилила до дна вторую половину большого стакана. Гвенни выпила половину своего. «Допивай», – сухо сказал Травник. «Вот тебе», – ответила Гвенни и выплеснула остаток воды Травнику в лицо. «О, Гвенни!» – с упреком воскликнула Мэриголд. Мисс Тэбби рассмеялась. Застывший на месте Травник был очень смешон, вода стекала с его усов. «Теперь мне не нужно умываться», – только и сказал он. «Как Гвенни делает такое и ей всё сходит с рук, – недоумевала Мэриголд. – Неужели потому, что она такая красивая?» Ей было стыдно за манеры Гвен. Вероятно, и Гвен было немного стыдно за себя – если такое вообще возможно, – потому что за столом она прекрасно вела себя, лишь на миг оторвавшись от еды, когда с любопытством спросила Тэбби, правда ли, что та не верит в Бога. «До тех пор, пока я смогу смеяться, я неплохо проживу без Бога, – таинственно заявила Тэбби. – А когда я не смогу, мне придётся поверить в Него». Ужин был хорош: булочки с яблоками и корицей, хлеб с изюмом и рассказы Травника. Но когда после ужина он вышел на улицу и, вернувшись, объявил, что близок дождь, поэтому девочки должны остаться до утра, стало не очень приятно. «Мы должны вернуться домой! – воскликнула Мэриголд – Мистер Деруша, пожалуйста, пожалуйста, отвезите нас домой!» «Я не могу отвезти вас домой, а потом обратно ехать в бурю четырнадцать миль. Я доволен своей долей, но я беден и не могу позволить себе заиметь кабриолет. А мой зонт весь дырявый. Вам будет здесь хорошо. Ваши родные знают, где вы и не станут беспокоиться. Они знают, что у нас чисто. Семь лет назад ваша бабушка останавливалась у нас во время дождя. Вы пойдёте прямо в кровать и заснёте, а утром я отвезу вас так же, как привёз. * Ситуация основана на английской идиоме «It rains cats and dogs», что соответствует русскому «Льёт как из ведра».
Юлия: Хелга Спасибо тебе, дорогая! Какая же прелесть - одно чистое удовольствие Бабушка Фин прекрасна во всех отношениях Хелга пишет: половину мужей на свете стоило бы отравить. У меня их было четверо, так что я кое-что знаю об этой породе... Если бы этот Травник был бы столь богат, как сейчас беден чудо да и только! Хелга пишет: «Ничего подобного, – презрительно. – Я не верю Здесь, наверное, пропущены слова?.. Хелга пишет: Как Гвенни делает такое и ей всё сходит с рук, – недоумевала Мэриголд Да уж... Удивительное дело. Хелга пишет: До тех пор, пока я смогу смеяться, я неплохо проживу без Бога, – таинственно заявила Тэбби. – А когда я не смогу, мне придётся поверить в Него Какие удивительные образы находит Монтгомери. Каждый из ее героев совершенно неповторим и прекрасен
apropos: Хелга Чудо, что за путешествие с Травником Хелга пишет: было бы забавно, если бы на самом деле полил дождь из кошек и собак Не то слово! Вот как представила... Юлия пишет: Какие удивительные образы находит Монтгомери. Каждый из ее героев совершенно неповторим и прекрасен Это удивительно даже - надо же так уметь! Причем во всех книгах у нее множество этих неповторимых, своеобразных и поразительно живых персонажей.
Хелга: Юлия apropos Спасибо, что читаете! Хоть и есть уже перевод, решила таки закончить свой. Да и такие занятия поддерживают. Юлия пишет: Здесь, наверное, пропущены слова?.. Перевела буквально, у автора тоже пропущены слова. Но, наверно, да, просится глагол. apropos пишет: Причем во всех книгах у нее множество этих неповторимых, своеобразных и поразительно живых персонажей. Это точно!
Хелга: 5 «Я знаю, что не сомкну глаз в этом ужасном месте», – проворчала Гвенни, презрительно осматривая крошечную спальню и видя только неровный некрашеный пол, покрытый круглым плетёным ковриком, дешёвое бюро с разбитым зеркалом, кувшин и вазу со сколами, пятнистый потрескавшийся потолок и старомодные вязаные кружева, украшающие наволочки на подушках. Мэриголд тоже видела всё это, но было здесь и другое – гавань за окошком, прекрасная в диком закате приближающегося шторма. Она устала и склонялась к мысли, что делать всё, что захочешь, не так уж весело, но под действием чарующего вида из окна оживало её чувство романтики и любви к приключениям. Почему Гвен не умеет видеть лучшее вокруг? Она ворчала ещё с ужина. Не такой уж славной она была. «Если ветер переменится, у тебя навсегда останется такое лицо». «О, не пытайся шутить, – огрызнулась Гвен. – Старик Абель должен отвезти нас домой. Он обещал. Я до смерти боюсь спать в одном доме с Тэбби Деруша. Видно, что она чокнутая. Она может прийти и задушить нас подушкой». Мэриголд сама побаивалась Тэбби – особенно сейчас, когда стемнело. Но она лишь сказала: «Я очень надеюсь, что Саломея не забыла накормить котят». «Я очень надеюсь, что здесь нет клопов, – сообщила Гвен, недовольно разглядывая кровать. – Похоже, что есть». «О, нет, уверена, что нет. Здесь всё чистое, – запротестовала Мэриголд. – Давай помолимся и ляжем спать». «Удивительно, что ты не боишься молиться после того, как соврала Тиби, что побывала в Раю», – заметила Гвен. Она устала, была не в духе и намеревалась отыграться на ком-нибудь. «Это не враньё, нет, ты не понимаешь! – воскликнула Мэриголд. – Это Сильвия…» Она замолчала. Она не рассказывала Гвен о Сильвии. У Гвен имелось подозрение, что у Мэриголд есть какая-то тайна, связанная с сосновым лесом, и она время от времени поддразнивала её, надеясь на признание. Гвен тотчас воспользовалась оговоркой Мэриголд. «Сильвия! У тебя есть секрет об этой Сильвии, кто бы она ни была. Гадко и подло не рассказать мне! Подруги всегда делятся своими секретами». «Никаких секретов. Я не стану рассказывать тебе о Сильвии. Можешь не упрашивать. Думаю, у меня есть право хранить свои тайны». Гвен швырнула ботинком в стену. «Ладно. Храни себе. Думаешь, я хочу знать твои дурацкие тайны? Хотя, я знаю одну из них. Ты ревнуешь к Клементине Лоуренс». Мэриголд стало жарко. Как об этом узнала Гвен? Она никогда не говорила ей о Клементине. «Ага-ага!» – злобно закричала Гвен. Ей нужно было заставить кого-то страдать, чтобы самой успокоиться, а Мэриголд как раз была под рукой. «Ты не подозревала, что я это знаю. Тебе ничего не скрыть от меня. Как ты здорово куксилась, когда я хвалила её фотографию. Забавно ревновать к мёртвой женщине, которую ты никогда не видела. Смешней не бывает». Мэриголд скорчилась от боли. Хуже всего, что это было правдой. Она ненавидела Клементину и с каждым днём всё больше. Ей очень хотелось перестать ненавидеть. Мучительно было думать о ней. И мучительно думать, что Гвенни разгадала её. «Конечно, – продолжила Гвен, – первая миссис Линдер была намного красивее, чем твоя мама. Конечно, твой папа больше любил её. Мама говорит, что вдовцы женятся во второй раз, чтобы заполучить домохозяйку. Я могла бы просто стоять и смотреть на это фото часами. А когда бы выросла, то сделала бы такую же, с лилией и такой же причёской. Я никогда не подстригу волосы. Это вульгарно». «У принцессы Варвары стрижка», – заметила Мэриголд. «Русские принцессы не в счёт». «Она внучатая племянница королевы Виктории». «Это она так говорит. Не стоит важничать, Мэриголд, если тебя посетила какая-то там принцесса. Я… э..э… демократ». «Нет. Только в Штатах есть Демократы». «Ладно, пусть будет что-то, которое против королей и королев. Не помню правильного слова. А что касается политики, я хочу стать Тори, между прочим. Сэр Джон Картер намного симпатичнее, чем этот наш Либерал». «Ты не сможешь стать То – они же консерваторы! – воскликнула Мэриголд, потрясённая столь беспорядочной идеей. – Ты же родилась Гритом*». «Вот увидишь, как я не смогу. Ладно…». Гвен разделась и влезла в одну из довольно маленьких хлопковых ночных рубашек, которые Тэбби где-то откопала для них. «А теперь – молитвы. Мне ужасно надоело читать эти старые молитвы. Хочу сама придумать новую». «Думаешь, это… не опасно?» – с сомнением спросила Мэриголд. Когда ты гость в незнакомом месте, не лучше ли воздержаться от выдумок и опытов с молитвами и политикой. «Почему бы и нет? Но я знаю, что сделаю. Я прочитаю твою молитву – ту, что тётя Мэриголд сочинила для тебя». «Ты не сделаешь этого! – вскричала Мэриголд. – Это моя собственная молитва!» «Жадная свинка», – сказала Гвенни. Мэриголд ничего не ответила. Возможно, она и была жадной. Ведь Гвен в любом случае сделала бы это, если бы захотела. Она знала свою Гвенни. И также знала, что её собственная любимая молитва была бы испорчена навсегда, если бы эта чертовка из Крутого Холма произнесла её. Гвенни опустилась на колени, поглядывая на Мэриголд. И в последний момент смягчилась. В конце концов, Гвен не была такой уж плохой. Но сообщив, что придумает новую молитву, она должна была сделать это. Она не собиралась сдаваться, но вдруг обнаружила, что придумать молитву совсем не просто. «Дорогой Бог, – медленно произнесла она, – пожалуйста, пожалуйста, о, пожалуйста, не дари мне таких веснушек, как у Тэбби Деруша. И не беспокойся о хлебе на каждый день – уверена, его всегда будет достаточно, – но пожалуйста, пусть у меня будет много пуддинга, пирожных и варенья. И, пожалуйста, благослови всех, кто этого заслуживает!» «Ну всё, сделано!» – провозгласила она, запрыгивая на кровать. «Уверена, Бог подумает, что это забавная молитва», – сказала Мэриголд. «Ну… думаю, Ему стоит иногда немного развлечься, – ответила Гвенни. – Во всяком случае, это моя собственная молитва. А не та, что кто-то для меня придумал. Эй, Мэриголд, а что, если в кровати мышиное гнездо? Здесь матрац из соломы». Какие только ужасы не придумает Гвенни. Они загасили лампу и стало совсем темно. Они находились в четырнадцати милях от дома. Дождевые капли застучали по оконцам. Правда ли, что Тэбби Деруша «не в своём уме»? «Абель послал вам яблоки». Гвенни завизжала, выкрикнув одно из своих выражений. Тэбби стояла возле кровати. Как она смогла так неслышно войти? Невероятно. Когда она вышла, девочки не осмелились есть яблоки, побоявшись, что в них живут червяки. «Что там пыхтит за дверью? – прошептала Гвен. – Тебе не кажется, что старик Абель Деруша превратился в волка?» «Это Баттонс», – усмехнулась Мэриголд. Как она была рада, когда внезапный храп сообщил, что Гвен уснула. Прежде чем заснула Мэриголд, Тэбби Деруша пришла ещё раз – тихо, как тень, и на этот раз со свечой в руке. Она склонилась над кроватью. Мэриголд, застыв от страха, не открывала глаз и затаила дыхание. Неужели их убьют? Задушат подушками? «Милые детки, – сказала Тэбби Деруша, нежно дотронувшись до локонов Гвен. – Волосы мягкие, как шёлк, милые личики, такие красотки». Затем она коснулась щеки Мэриголд – осторожно, словно лепестком розы. Тэбби смотрела на них несколько минут. Затем вышла так же бесшумно, как и вошла. Но Мэриголд больше не боялась. Она почувствовала себя уютно, как дома, словно спала в своей голубой комнатке в Сосновом Облаке. Всё-таки это был занимательный день. И Гвен совсем не плоха. Не стала красть её молитву. Мэриголд снова прочитала молитву про себя – прекрасную маленькую молитву, которую она так любила, потому что она была очень хороша, и потому что её придумала тётя Мэриголд, – и уснула. 6 «Я всю ночь не сомкнула глаз», – простонала Гвен. «Это неважно, сейчас уже новое утро», – сказала Мэриголд. Дождь стих. Дул юго-западный ветер, который Травник обещал капитану Симмонсу. Ветер гнал облака, внизу на берегу вода урчала голубой рябью. Небо на востоке окрасилось в розовое серебро. Над гаванью висел молочный туман. Затем восходящее солнце разорвало его пелену и соорудило радугу. Катер шёл по гавани, оставляя за собой сверкающую дорожку. Никогда, подумала Мэриголд, мир не был таким прекрасным. «Что ты делаешь?» – спросила Гвен, нетерпеливо сражаясь с платьем, сердясь, что Баттонс всё-таки проник в комнату и заснул на нём. «Я… я думаю… Я молюсь», – задумчиво произнесла Мэриголд. 7 Они ещё не закончили завтракать, как дядя Клон приехал на своей машине. «Они не сошли с ума, там, в Сосновом Облаке?» – спросила Гвен. Спросила довольно спокойно. Ей не нравился дядя Клон. Его всегда было слишком много. «Существует особое Провидение для детей и дураков, – мягко ответил дядя Клон. – Джим Донован забыл передать сообщение и вспомнил о нём лишь поздно вечером, и, узнав, куда вы подевались, все так облегчённо вздохнули, что столовая почти провалилась в подвал. Вам лучше не заглядывать в черничное вино, пока оно фиолетовое, мисс Гвен». «Хорошо, что мы уже не маленькие, и они не могут нас отшлёпать», – прошептала Гвен, увидев бабушкино лицо. «И я тебе верю», – подтвердил Люцифер. *Grit - a Liberal in Canadian politics – Либерал в Канадской политике
apropos: Хелга Девчонки прогулялись от души, что называется. Хелга пишет: делать всё, что захочешь, не так уж весело Мудрая мысль, пришедшая с явным опозданием. Но хоть выводы какие сделает. Мэриголд, разумеется. С Гвен - все, как с гуся вода. Как всегда - море ироничных афоризмов, что прибавляет. Хелга пишет: «Ты не сможешь стать То – они же консерваторы! То - тори - ?
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая! Хелга пишет: решила таки закончить свой Нам нравится твой, как мы без него?.. Удивительно, как Монтгомери умеет передавать чувства - читатель переживает волнение маленьких девочек, будто собственные, как бы ни были далеки от него причины тех волнений... А восторг от красоты мира?! - совершенно живое трепетной чувство... Спасибо тебе, дорогая, что умеешь уловить и подарить нам это чудо
Хелга: apropos, Юлия, спасибо! Солидарна относительно трепетного мира Монтгомери. apropos пишет: То - тори - ? Да, тори. Наверно, нужно в сноску добавить.
apropos: Хелга пишет: Наверно, нужно в сноску добавить. Да, пожалуй, можно и добавить, т.к. непонятно, то ли так сокращенно партия называется, то ли недописано. Хотя и так понятно, о чем речь. Юлия пишет: Удивительно, как Монтгомери умеет передавать чувства Всякий раз поражаюсь.
Хелга: Глава 13. Призрак уходит 1 Происшествие с черничным вином, разумеется, не прошло даром. В Сосновом Облаке начались секретные переговоры о том, чтобы отправить Гвенни домой. Но они так и закончились ничем, и Гвен даже не узнала, что они велись. Такого никогда бы не сделали, чтобы не обидеть Лютера и Энни – заключила бабушка, хотя и не понимала Джозефину. Настоящей же причиной было то, что несмотря на… а, возможно, и благодаря замашкам Гвенни, она всем нравилась. «Забавное сочетание детского озорства и взрослости», – сказал дядя Клон, который любил посмеяться. «Маленький шалунья», – говорил Лазарь, держась от Гвен подальше. «Дитя Вельзевула», – приговаривала Саломея, но её старая кухонная банка всегда была полна «закусок-на-бегу» для Гвенни. Гвен могла быть святой или грешницей, когда ей хотелось посмеяться, но она никогда не кичилась своей внешностью, и у неё было доброе независтливое сердце Энни Винсент и абсолютная неспособность таить зло Лютера Лесли. Что касается Мэриголд, у неё с Гвенни было несколько ужасных ссор, но они всегда так весело проводили время, что эти стычки мало что значили. Хотя у Гвенни был ядовитый язычок, когда она злилась и не сдерживала болезненные для Мэриголд слова, особенно о Клементине. Фотография Клементины так и висела в садовой комнате, в то время как большинство выцветших невест Старшей бабушки были упакованы и отправлены в забвение чердака. Она оставалась на стене в своем зелёном унынии с лицом цвета слоновой кости, гладким потоком заплетенных волос, красивыми белыми руками и глазами под длинными ресницами, вопросительно смотрящими на лилию. Мэриголд думала, что меньше бы ненавидела Клементину, если бы та смотрела прямо и чуть надменно, как другие невесты – если бы можно было встретиться с нею взглядом и проигнорировать его. Но этот ускользающий безразличный взгляд, будто ты ничего не значишь, будто всё, что ты думаешь или чувствуешь, не имеет никакого значения. О, для других Клементина Лесли, возможно, и была мертва, но для Мэриголд – мучительно жива, и она знала, что папа женился на маме только ради того, чтобы завести домохозяйку. Вся его любовь принадлежала этой презрительной леди Лилии. А Гвенни, догадавшись про тайную рану в душе Мэриголд, время от времени вонзала туда колючки, распевая похвалы образу Клементины. Слабым утешением для Мэриголд была надежда, что, если бы Клементина дожила до старости, то, может быть, сильно растолстела, как её мать из Гармони. Многие Лоуренсы жили там или в округе, и никто из них, как перешёптывались, не любил Лорейн, хотя они всегда были болезненно вежливы с нею. Мэриголд знала об этом, как и о многом другом, о чём взрослые и не подозревали, что она знает, и всегда, когда взгляд старой миссис Лоуренс останавливался на ней, Мэриголд чувствовала, что не имеет права существовать. Если бы она не сомневалась, что Клементина будет похожа на свою мать, когда постареет, она бы не ревновала к ней. Ведь старая миссис Лоуренс была просто смешной пожилой леди, а никто не ревнует к смешным людям. Миссис Лоуренс очень гордилась своим сходством с королевой Викторией и одевалась как она. У неё было три подбородка, грудь размером с овцу и безвредная, но раздражающая привычка терять шпильки повсюду, куда бы ни пришла. Любимым её словом было «христианский», и она терпеть не могла, когда ей напоминали, что она стара и толста. Она постоянно носила брошь с прядью волос Клементины внутри, а рассказывая о своей дочери – делала она это очень часто, – всегда шмыгала носом. Но несмотря на всё это, у миссис Лоуренс имелось много хороших качеств, и, как сказал дядя Клон, она была вполне достойной пожившей душой. Но Мэриголд видела только её недостатки и слабости, потому что хотела видеть лишь это в матери Клементины, и радовалась, когда дядя Клон посмеивался над трогательным обычаем миссис Лоуренс хранить обувь своих детей. Поговаривали, что у неё имеется комната, заставленная ими – каждый ботинок или туфля, которую кто-то из её четверых детей когда-либо носил с самого первого шага. Это никому не причиняло вреда и не должно было приносить Мэриголд такого злого удовольствия. Но разве ревность когда-то бывала разумной?
apropos: Хелга Гвен в итоге простили - что и не требовалось даже доказывать. С существованием некогда Клементины Мэриголд никак не может примириться, бедняжка. Хелга пишет: Но разве ревность когда-то бывала разумной? Увы. Шикарное описание: У неё было три подбородка, грудь размером с овцу и безвредная, но раздражающая привычка терять шпильки повсюду, куда бы ни пришла. Это же надо так - одной фразой создать яркий и незабываемый образ.
Хелга: apropos пишет: Это же надо так - одной фразой создать яркий и незабываемый образ. Да-да, сразу картинка перед глазами!
Хелга: 2 Сын дяди Питера Ройял женился и привёз невесту в Гармони. Говорили, что она необычайно хороша, даже тётя Джозефина сказала, что это самая прелестная невеста из всех, каких она видела. Состоялись обычные празднования клана в её честь, а теперь дядя Клон и тётя Мэриголд устраивали вечеринку для неё – маскарад, где вся молодёжь должна быть в масках. Для Мэриголд звучало весьма интересно, а для Гвенни – будоражаще, когда они слушали, как мама и бабушка обсуждают вечеринку за ужином. Обе очень хотели попасть на этот праздник, но обе знали, что придётся идти спать, как только мама и бабушка отправятся туда. «Будьте хорошими девочками», – ласково сказала бабушка. «Невесело быть хорошими девочками, – сказала Гвенни с недовольной гримасой. – Не понимаю, почему нам нельзя пойти на вечеринку». «Вы не приглашены», – заметила мама. «Вы недостаточно большие, чтобы ходить по вечеринкам», – сообщила бабушка. «Ваш день наступит», – успокоила Саломея. Дядя Клон приехал из Гармони на своей машине – уже в маскарадном костюме: в шикарном плаще из цветного бархата, принадлежавшем какому-то предку из-за моря, с настоящим мечом и в напудренном парике. С кружевными оборками на запястьях и груди. Мама и бабушка не нарядились в костюмы, но бабушка шикарно выглядела в бархате, а мама – очень мило в коричневой парче и жемчугах. Всё было так необычно, и Мэриголд хотелось подняться на холм и рассказать Сильвии. Она не виделась с Сильвией с тех пор, как приехала Гвенни, и временами ей страшно хотелось повидаться с нею. Но она ни разу не поднялась на холм. Гвенни не должна узнать о Сильвии. «Бегите, детки, в дом и по кроватям», – сказал дядя Клон, довольно гадко улыбаясь, поскольку знал, как они не хотят этого. «Не называйте меня деткой», – вспыхнула Гвен. Когда урчание мотора затихло в сумерках, она села на ступеньки веранды и долго молчала. Молчание редко посещало Гвен, а Мэриголд была довольна этим. Хорошо сидеть и мечтать в славных сумерках, когда среди цветочных клумб крадётся Люцифер, словно чёрный демон. Это не был Люцифер времён Старшей бабушки. Тот ушёл туда, куда уходят хорошие коты. Но существовал другой Люцифер, забравшийся в его четыре лапы, так похожий, что через некоторое время казалось, что это тот же самый старый Люцифер. Их была целая череда, Люциферов и Ведьм, в поколениях Соснового Облака, настолько похожих друг на друга, что Фидим и Лазарь думали, что все они были одним и тем же, и считали их дьяволятами старой Леди. Саломея ушла, подоив коров. «Я иду спать, – сказала она. – У меня болит голова. Вам тоже пора. В кладовой для вас лимонад и печенье». «Лимонад и печенье», – с презрением повторила Гвенни, когда Саломея скрылась в доме, оставив озорниц на просторе Соснового Облака. «Лимонад и печенье! А у них там, на вечеринке, всякие напитки, салаты и пирожные!» «Что толку думать об этом, – со вздохом сказала Мэриголд. – Сейчас девять. Мы тоже можем идти спать». «Спать! Я собираюсь на вечеринку». Мэриголд уставилась на Гвенни. «На вечеринку? Но ты не можешь…» «Может, и не могу, но пойду. Я всё обдумала. Мы просто пойдём. Всего какая-то миля – мы легко пройдём её пешком. Нужно нарядиться, чтобы подумали, что мы приглашены, если нас заметят. На чердаке в сундуке полно всяких вещей, а я сделаю маски. Не будем заходить в дом, просто заглянем в окна и увидим все костюмы и веселье». Общение с беспорядком так испортило хорошие манеры Мэриголд, что она даже не почувствовала никаких угрызений совести. Конечно, это было заманительно. Ей очень хотелось увидеть «прелестную» невесту и чудесные костюмы. Она слышала, что Пит дяди Питера нарядится дьяволом. Её лишь беспокоило сомнение, удастся ли осуществить этот план. «Что, если бабушка поймает нас?» – сказала она. «Наплевать на твою бабушку. Не поймает, а если поймает, что из того? Не станет же она нас убивать. Будь позубастей». У Мэриголд имелись «зубы», и через десять минут они были на чердаке, ступая на цыпочках, чтобы их не услышала Саломея в тишине своей комнатки. На чердаке было страшновато, особенно при свете свечи – Мэриголд никогда не бывала здесь после наступления темноты. Огромные связки сухих трав висели на гвоздях, забитых в брусья стропил, вместе с охапками гусиных крыльев, мотками пряжи и поношенными пальто. Большой бабушкин станок, на котором она до сих пор ткала домашние покрывала, стоял возле окна. В углу примостилось старое пианино – существовала легенда о призрачной леди, которая время от времени играла на нём. Под карнизом стоял сундук, заполненный шёлковыми платьями, в которых много лет назад танцевали юные леди. Мэриголд никогда не видела содержимого этого сундука, но Гвенни, казалось, всё знала о нём. Должно быть она рылась в этом сундуке, подумала Мэриголд. Так и было – в один дождливый день, когда никто не знал, где находится Гвенни. Она выяснила, что лежит в сундуке, но не подозревала, как и Мэриголд, что маленькое платье из дымчатого зелёного крепдешина, украшенного крошечными маргаритками, разбросанными по ткани, и атласный пояс с пряжкой из фальшивого бриллианта, которые лежали в коробке под самой крышкой, принадлежали Клементине. Мэриголд знала, что Клементину похоронили в её свадебном платье, и что миссис Лоуренс забрала все её вещи. Но, возможно, это платье она не заметила или не знала, что оно существует. У первой миссис Линдер могли быть собственные причины хранить его, и оно все эти годы так и оставалось в коробке, куда она его положила. «Это как раз для тебя, – сказала Гвенни. – А я наряжусь гадалкой – надену этот красный плащ с капюшоном и возьму колоду карт. Здесь всё это есть – кто-то, наверно, наряжался на маскарад». Мэриголд нежно потрогала изумрудный атлас пояса. Она обожала атлас. «Но как я надену это платье, – запротестовала она. – Оно мне велико». «Надевай, – скомандовала Гвенни – Я подгоню его под тебя. В этом деле я дока. Мама говорит, что я прирождённая портниха. Пошли в нашу комнату, а то Саломея услышит, если мы будем здесь шуметь». Мэриголд надела платье с маргаритками, красивыми короткими кружевными рукавами и низким круглым вырезом. О, оно было прекрасно, даже будучи старомодным и помятым. Для своего возраста Мэриголд была высокой, а Клементина – маленькой и изящной, но всё же платье оказалось слишком длинным и широким. Изобретательная Гвенни совершила чудо с помощью упаковки булавок. Она подвернула юбку по всей длине, а булавки спрятала под маргаритками. Гвен нашла старую шляпу, гармонирующую с маргаритками и платьем. «А теперь доставай свои новые туфли и розовые шёлковые чулки», – скомандовала она, щедро обрызгивая свой плащ и зелёное платье маминой фиалковой водой. «А я должна соорудить маски». Что она и сделала, безжалостно вырезав их из жёсткого чёрного крепа бабушкиного вдовьего покрывала. Надела красные чулки и соорудила «волшебную палочку» из ручки старого зонта с серебряным ёлочным шаром на конце и японской змеёй, овившейся вокруг. Никто не смог бы отрицать, что Гвен – магическая дама из прошлого. Мэриголд восхищалась её изобретательностью. Несколько минут спустя две фигуры с чёрными лицами, одна – в зелёном, другая – в красном, в тишине проскользнули из Соснового облака и растворились в темноте дороги на Гармони, пока Саломея видела сны в своей комнате, а Люцифер говорил Прорицательнице, что не пережил бы, если позволил бы этому дьяволёнку из Крутого Холма снова выгуливать его по двору на задних лапах.
apropos: Хелга Ну, следовало ожидать, что Гвен не усидит дома, и что Мэриголд соблазнит. И это было понятно с самого начала - когда их оставили дома. Девчонки сейчас на маскараде шороху наведут. Ставлю на Гвен.
Хелга: apropos пишет: Девчонки сейчас на маскараде шороху наведут. Ставлю на Гвен. Ставка принята! Вот не могу отнести эту вещь к книгам для детей, она настолько мудрая, философская, что взрослым читать тоже нужно!
Хелга: 3 Мэриголд не боялась темноты, если кто-то был рядом с нею, и наслаждалась прогулкой до деревни. Был сказочный вечер, из папоротников доносились жутковатые эльфийские голоса. Куда так спешили облака, мчащиеся по лунному небу? На какое волшебное небесное свидание торопились? Время от времени через лунную дорожку прыгали кролики. Мэриголд стало даже немного жаль, когда они добрались до деревни. К счастью, дом дяди Клона стоял на окраине, поэтому им не пришлось странствовать по улицам. Они проскользнули по переулку, пробрались через брешь в изгороди, смело пересекли лужайку и оказались у окна большой комнаты, где танцевали гости. Окно было открыто, шторы подняты, и они могли видеть всё, что происходило. Мэриголд задохнулась от восторга. О, это была волшебная страна! Она словно заглянула в другой мир. Второй раз в жизни она подумала, что, возможно, совсем неплохо быть взрослой. Она помнила свой первый раз. Давно, когда ей было только шесть, свернувшись клубочком на кушетке в гостевой комнате, она наблюдала, как восемнадцатилетняя кузина наряжается на танцы. Когда же она станет такой? Через целых двенадцать лет. Она громко застонала. «Что случилось, сладкий пирожок? Что-то болит?» «Нет. Просто так долго ждать, пока вырастешь», – вздохнула Мэриголд. «Не так долго, как тебе кажется», – сообщила бабушка, проходя мимо. И теперь, на миг, Мэриголд подумала, как долго ей расти. Зал, полный танцоров в чудеснейших костюмах, сиял в розовом свете огромных, забавных китайских ламп, висящих под потолком. Царило веселье, смех слышался отовсюду, растекаясь по лужайке перед домом и в саду позади него. В конуре душераздирающе выла под музыку собака тёти Мэриголд. Ах, какие цветы, огни, музыка, наряды! Большинство молодых гостей были в масках; пожилые, в основном, не скрывались под ними, и Мэриголд с удовольствием разглядывала их, потому что знала всех. Здесь была тётя Энни в сером кружеве поверх янтарного шёлка – никогда прежде Мэриголд не видела её такой великолепной! Кузина Джен с бриллиантовым венком в волосах, и кузина Барбара, у которой вечно спускались петли на чулках, и кузина Мардж, что лучше всех танцевала в клане Лесли. Её туфельки словно сами выделывали па весь вечер. Тётя Эмма, которая до сих пор носила прическу «помпадур», и старый дядя Перси, чья жена сделала стрижку за три месяца до того, как он это заметил. Старый дядя Натаниэль с густыми седыми волосами, спускающимися до плеч, похожий, как говорил дядя Клон, на льва, который съел христианина, несогласного с ним. А в углу под пальмой рядом с тётей Мэриголд сидело создание без маски в платье из бледно-розового шифона, расшитого серебром, с волосами, уложенными золотым капюшоном, столь прекрасное, что Мэриголд сразу поняла: это и есть «прелестная невеста». Прелестная, именно так. Мэриголд не могла оторвать от неё глаз. Дело стоило того, чтобы увидеть её. Мама танцевала – на самом деле танцевала, бабушка сидела у стены с таким видом, словно её не волновали все эти фокстроты и танго. Рядом с нею восседала степенная пожилая дама в лиловом платье с причёской а-ля Виктория и брошью-камеей с локоном Клементины внутри. Зрелище миссис Лоуренс подпортило радость Мэриголд. Она уже была готова уйти, когда Гвен сказала: «Мы увидели отсюда всё, что смогли. Давай прокрадёмся до столовой и посмотрим на ужин». Но оказалось, что жалюзи в столовой опущены, и они не смогли ничего увидеть. «Пойдем прямо в дом и посмотрим», – сказала Гвен. «Думаешь, это не опасно?» «Конечно, нет. Рассмотрим всё. Нас не заметят. Увижу всё, что смогу, не веришь? Они зашли в дом. Как и предполагала Гвен, никто не обратил на них внимание. Стол, накрытый к ужину, был похож на осуществленную мечту, и они застыли перед ним, не дыша. Никогда в жизни Мэриголд не видела таких прекрасных блюд, таких изысканных тортов и пирожных, таких чудесных полосатых сэндвичей, такой красивой посуды. В Сосновом Облаке могли устроить солидный банкет, но эта соблазнительная изысканность была совсем другой. Гвен кисло заметила, что нет никакого шанса стащить что-нибудь – вокруг было слишком много официанток, так что, насмотревшись на стол, она сварливо потащила Мэриголд прочь. «Давай снова заглянем в зал и пойдём». До поры до времени всё шло хорошо. Им безумно везло. Они отважно прошли по коридору и смело остановились в проёме дверей зала. Здесь уже не было так людно. Августовский вечер выдался тёплым, и многие вышли на лужайку, освещённую луной. Пожилые гости сидели вдоль стен. Миссис Лоуренс, ставшая ещё больше похожа на королеву Викторию, обмахивалась огромным страусиным веером в стиле девяностых. Старый дядя Перси звонил по телефону в конце коридора и, как обычно, кричал во весь голос. Мэриголд вспомнила историю о нём, которую рассказывали в клане, и захихикала. «Что за шум?» – спросил однажды посетитель, пришедший в контору дяди Перси. «О, просто мистер Лесли звонит в Монтегю, своей жене», – ответил его младший помощник. «Зачем же он звонит по телефону, если может всё прокричать через остров?» – заметил посетитель. Гвен обернулась посмотреть, почему Мэриголд трясётся от смеха. Затем настал конец света. Гвен наступила на какой-то шарик, что случайно оказался под краем портьеры, влетела в зал и упала, издав короткий вопль. Пытаясь остановиться, она вцепилась в Мэриголд, увлекая её за собой. Мэриголд не упала, но, проскользив по гладкому полу через весь зал, села прямо у ног миссис Лоуренс, которая только что начала рассказывать бабушке сколько раз у неё была инфлюэнца. В следующий миг миссис Лоуренс забилась в истерике, а в зал ринулись люди. Мэриголд встала и ошеломлённо замерла, а Гвен всё ещё лежала, растянувшись на полу. Дядя Клон поднял её и снял маску с лица. «Догадался, что это ты». Он поставил Гвен рядом с Мэриголд, которая уже тоже была без маски. «О, Мэриголд!» – в ужасе воскликнула мама. Но в центре внимания всё же находилась миссис Лоуренс. Никто не мог уделить время девочкам, пока она не пришла в себя и не успокоилась. «Платье Клементины – платье Клементины… – визжала и рыдала миссис Лоуренс. – Платье… оно было на ней… когда она пришла… сказать мне… что пообещала… выйти замуж за Линдера Лесли… Я не думала… что ты позволишь своей дочери… так унизить меня, Лорейн…» «Я ничего не знала об этом, правда, не знала», – чуть не плакала мама. «Когда Клементина умерла, моё сердце было разбито… а теперь так воспитала… – было слышно меж рыданиями, – о, мне не следовало приходить сюда… у меня было предчувствие, один из моих тёмных предвестников беды пришёл ко мне!» «Успокойтесь, миссис Лоуренс, выпейте воды», – сказала тётя Мэриголд. «Успокоиться! Этого хватит, чтобы убить меня! Мы все умрём… внезапно, неожиданно… О, Лорейн…. Лорейн, ты заняла её место… но твоя дочь в её платье…в её священном платье…» «Я не знала!» – воскликнула Мэриголд. Она хотела заплакать, но не могла перед всеми этими людьми. Разве Старшая бабушка не говорила, что Лесли никогда не плачут перед всем миром? Как ужасно, что она вовлекла маму в такой позор. Ощущение тайны и романтики схлынуло, осталось лишь понимание, что они с Гвенни просто-напросто постыдно попавшиеся непослушные глупые девчонки. Миссис Лоуренс вопила громче, чем прежде. «Отвести бы её наверх, – сказала тётя Мэриголд. – У неё слабое сердце, я боюсь…» «О, Клементина, Клементина… – стонала миссис Лоуренс. – Подумать только… платье…которое ты носила… здесь. Этот ужасный ребёнок… Лорейн… как ты могла…» Гвен, которая до сих пор ошеломлённо молчала, отрезвлённая внезапностью катастрофы, вывернула плечо из-под сдерживающей руки дяди Клона и шагнула вперёд. «Заткнитесь, старая сипуха, – зло сказала она. – Вам же объяснили, что тётя Лорейн не при чём. Как и Мэриголд. Это я нашла это старое паршивое платье и заставила Мэриголд надеть его. Поймите это своей глупой старой башкой и хватит устраивать суматоху на пустом месте. Вы только посмотрите! Вам бы хотелось сварить меня в масле и перемолоть мои кости, но мне всё равно, вы, старая толстая корова!» И Гвен щёлкнула пальцами под возмущённым носом королевы Виктории. Миссис Лоуренс, обнаружив, что кто-то сумел перекричать её, замолчала. Она поднялась, роняя водопад шпилек на пол, демонстрируя с характерным для семейства Карберри видом каждый изгиб и излом своей мощной фигуры, и с помощью тёти Мэриголд и дяди Перси медленно пошла к лестнице. «Нужно делать… скидку… на то, что творят дети, – всхлипывала она. – Я рада, что это не твоя вина, Лорейн. Я не думала, что заслужила такое… от тебя». «Дорогая миссис Лоуренс, не сердитесь», – умоляла Лорейн. «Сержусь… о, нет. Я не сержусь, у меня просто разбито сердце. Если Бог…» «Может, вы оставите Бога в покое», – сказала Гвен. «Гвен, замолчи», – сердито оборвал её дядя Клон. После чего Гвенни запрокинула голову и завыла длинно и громко. Все гости собрались в зале, в коридоре или стояли у окон снаружи. Мэриголд казалось, что весь мир уставился на неё. «Можешь отвезти нас домой, Гораций? – утомленно спросила бабушка – Я устала, а всё это доконало меня. Хочешь остаться на ужин, Лорейн?» «О, нет, нет», – сказала мама, борясь со слезами. На заднем сиденье машины Мэриголд заплакала от горя, а Гвен завыла от досады. Но дядя Клон хохотал так громко, что бабушка нервно заметила: «Гораций, лучше следи за своим вождением. Не понимаю, как ты можешь смеяться. Ужасно. Если бы был кто-то другой, а не миссис Лоуренс». «Это полезно для неё, – ответил дядя Клон. – Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь говорил её правду о ней самой. Это стоило того». Гвен перестала подвывать и навострила уши. Дядя Клон, оказывается, был не так уж плох. «Должно быть, для неё стало шоком увидеть платье Клементины, внезапно появившееся перед нею», – сказала бабушка. Что такое с её голосом? Не могла же она смеяться – нет, не могла. Но разве она не старалась не смеяться? «Знаешь, Гораций, она ведь и правда боготворила Клементину». «Клементина была отличным маленьким скаутом, – сказал дядя Клон. – Она всегда мне нравилась. К её чести, даже старая глупая мать, не испортила её». «Она была прелестной девочкой, – согласилась бабушка. – Я помню её в этом платье. Все восторгались её кожей и руками». «У Клем действительно были красивые руки, – сказал дядя Клон. – Жаль, что такие большие ноги». «Она же не виновата в этом», – упрекнула бабушка. «Конечно, нет. Но они были огромными, – засмеялся дядя Клон. – Не удивительно, что старая леди хранит все её башмаки – не терять же столько хорошей кожи. У Клем случилась одна единственная ссора в жизни, которую не она и устроила. Ссора с Эмми Карберри. Эмми собиралась выйти замуж за человека, которого не одобряли ни Карберри, ни Лоуренсы. «Я бы никогда на свете не оказалась в твоих туфлях»* , – важно сказала Клем. «Не беспокойся, дорогая, – ответила Эмми, поставив ногу, обутую в туфельку номер два, рядом с башмаком бедняжки Клем, – тебе их просто и не надеть». Разумеется, Клем не простила её. И в это мгновение что-то произошло с несчастной, подавленной, всхлипывающей Мэриголд, сидящей на заднем сиденье. Дух ревности покинул её навсегда, по крайней мере, касательно Клементины. У Клементины были большие ноги. А у мамы такие, что даже дядя Клон считал их совершенными. О, – Мэриголд в темноте улыбнулась сквозь слёзы – теперь она могла позволить себе пожалеть Клементину. «Назови мне одну причину, по которой мне не следует спустить с тебя шкуру», – сказал дядя Клон, выпуская Гвен из машины. «Я веселю вас», – кокетливо ответила Гвен. «Ты бессовестная, дерзкая, маленькая нахалка», – сказал дядя Клон. Бабушка промолчала. Что проку говорить с Гвен. Бесполезно пытаться утопить рыбу. Завтра вечером она уедет домой. Кроме того, в глубине души бабушка была довольна, что Кэролайн Лоуренс получила наконец-то своё «возмездие». «Итак, среда закончилась, уже четверг. Нас могли бы покормить, – ворчала Гвен, забираясь в постель. – Я бы стащила ту тарелочку с полосатыми сэндвичами. Нет, ты видела что-нибудь смешнее, чем эта старая воющая драконша? Разве я не заткнула её? Надеюсь, дьявол улетел вместе с нею до утра. Я рада, что завтра еду домой. Ты мне понравилась больше, чем я думала, Мэриголд, после всех тех тошнотных похвал тёти Джо. Но твоя бабушка достала меня». «Ты собираешься помолиться?» – напомнила Мэриголд. «Какой смысл будить Бога в такой час среди ночи», – сонно пробормотала Гвен. Когда Мэриголд закончила свою молитву, Гвен уже спала, как ягнёнок. Мэриголд была очень, очень благодарна, так она и сказала Богу. Конечно, не за то, что у Клементины были большие ноги, а за то, что скверное чувство ненависти и ревности совсем ушло из её сердечка. Как же это было хорошо! Утром мама слегка побранила Мэриголд. «Миссис Лоуренс могла умереть от сердечного приступа. Подумай, что бы ты сейчас чувствовала. Она проплакала всю ночь – очень сильно плакала», – добавила мама, боясь, что дочь недостаточно осознала, что наделала. «Не беспокойся, – сказала Саломея. – Это пойдет на пользу старой Мадам. Для неё и её старых башмаков. Думает, она похожа на королеву Викторию. Но всё же я рада, что чертёнок сегодня вечером уедет домой. Я мечтаю о нескольких минутах покоя. Мне кажется, что эти три недели меня каждый день пропускали через мясорубку. Помогите клану небеса, когда она вырастет». «Аминь», – решительно сказал Люцифер, помахивая хвостом. Вечером Гвен уехала домой. «Теперь мы можем вернуться к своим душам», – сказала Саломея. Но не слишком радостно. И не стала возражать, когда Лазарь скорбно заметил: «Боже милостивый, кажись, будто в доме кто-то умер». Потерянная безмятежность Соснового Облака вернулась, лишь слегка покрывшись рябью, когда на следующий день принесли открытку от Гвен, адресованную бабушке. «Я позабыла сказать вам, что позавчера уронила одну из ваших лучших серебряных ложек в щель в полу яблочного амбара. Думаю, вы легко достанете её, если залезете под амбар». Мэриголд сильно скучала по Гвен два дня и поменьше на третий. Но в конце концов как приятно было снова побыть с Сильвией. Смех и проказы – хорошее дело, но не хочется постоянно смеяться и проказничать. Она словно вкусила красоту покоя после дней шумного, задорного ветра. Её ждали в сумерках бархатные личики фиалок, а братству любимых деревьев давно не хватало Мэриголд. Закрывая за собой зелёную калитку, она попала в другой мир, где можно проводить часы в тишине и быть счастливой. Она смотрела на старый дом, увитый диким виноградом, и гавань за ним. Огромный мир лежал в покое, лишь ветер напевал свою песню, да мягкие росистые тени прятались в уголках зелёных лугов фермы мистера Донкина. «Если бы я могла выбирать место, где родиться, я бы выбрала Сосновое Облако, – прошептала Мэриголд, протягивая руки, словно хотела обнять дом, – старое прекрасное место, которое создавали многие руки и любили многие сердца. А призрак Клементины исчез навсегда. Когда она в следующий раз пошла на кладбище, то сорвала маленький цветок и положила его на могилу Клементины – бедной прекрасной Клементины. Она больше не хотела утащить её с папиной стороны. Теперь она знала, что папа женился на маме не потому, что ему была нужна домохозяйка. Она всё рассказала маме, и та немного посмеялась, и немного поплакала. «Я никогда не ревновала его к Клементине. Они были детьми. Он очень любил её. Но мне он подарил любовь своей мужской зрелости. Я знаю». Поэтому Мэриголд больше не обижалась на фотографию Клементины. Она могла спокойно смотреть на неё и согласилась, что она очень красивая. Лишь один раз она угодила себе, заметив: «Хорошо, что твои ноги не видны». *Be in one's shoes - идиома, буквально, носить чью-то обувь, в переносном смысле – быть на чьем-то месте.
полная версия страницы