"Magic for Marigold" - "Чудеса для Мэриголд" Люси М. Монтгомери 2

Форум » Наши переводы и публикации » "Magic for Marigold" - "Чудеса для Мэриголд" Люси М. Монтгомери 2 » Ответить

"Magic for Marigold" - "Чудеса для Мэриголд" Люси М. Монтгомери 2

Хелга: Перевод Хелга

Ответов - 121, стр: 1 2 3 4 5 6 7 All

Хелга: 3 Физически бабушка Фин едва ли была хоть на дюйм жива, поскольку не могла самостоятельно передвигаться из-за, как она объясняла, «паралича бедра». Но её умственные силы были несомненны. Она имела выразительную внешность: снежно-белые волосы, эльфийские локоны вокруг мертвенно-бледного лица и живые зеленовато-голубые глаза. У неё до сих пор сохранились все зубы, они лишь потеряли цвет и стали похожими на клыки. Когда она раскрывала губы в улыбке, то напоминала старую леди-волчицу. Она носила вдовий чепец с оборками, туго завязанный под подбородком, красную миткалевую ситцевую блузу, объёмную домотканую юбку в красно-чёрную клетку и предпочитала ходить босиком. Она любила сидеть на веранде, откуда могла выкрикивать проклятия и грозить длинной чёрной тростью любому человеку или предмету, которые вызвали её недовольство. Мэриголд слышала о бабушке Фин, но никак не ожидала познакомиться с нею. Смятение боролось в ней с любопытством, когда она шла по тропе за Травником. Какие же разные они бывают, думала Мэриголд, сравнивая Старшую бабушку и Бабушку с этой старухой. «Вот это сюрприз», – сказала бабушка Фин. «Теплый денёк, мистрис Фин», – сказал Травник. «Есть местечко и потеплее, не так ли, – ответила старушка. – Я буду сидеть на троне в небесах и смеяться над вами. Ты не позабыл тот последний раз, когда был здесь, и твой пёс укусил меня?» «Да, бедняга с тех пор болеет, – сухо ответил Травник. – Только недавно ему полегчало. Не вздумай позволить ему укусить тебя ещё раз». «Сам дьявол не померяется с тобой языком, – хихикнула старушка. – Ладно, заходите. Вам повезло, что у меня сегодня хорошее настроение. Развлекалась, наблюдая за похоронами старика Пока Рэмси. Десять лет назад, в этот же день, он сказал, что мне остался лишь год жизни. Представь-ка свою компанию». «Мисс Мэриголд Лесли из Соснового Облака, мисс Гвенни Лесли из Камышового Холма». «Народ из Соснового облака, надо же! В молодости я там работала. Старая леди была изуверкой. Ваша тётя Адела была там в то лето. Похожа на ангела, хотя судачили, что она отравила своего мужа». «Она не наша тётя Адела. Всего лишь троюродная сестра, – сказала Гвен. – И она не травила мужа». «Ладно, ладно, не берите в голову. Так или иначе, но половину мужей на свете стоило бы отравить. У меня их было четверо, так что я кое-что знаю об этой породе. Располагайтесь на веранде, садитесь на пол, вытягивайте ноги, пока обед будет готов. Думаю, вы ради него и приехали. Лили, Лили!» В ответ на крик старушки в дверях на миг показалась высокая, худая, неряшливо одетая женщина с угрюмым лицом. «Компания к обеду, славный народ из Соснового Облака. Постели скатерть и подай лягушачий пирог. И завари-ка трясущегося чаю. Да пришли Тиби поболтать с девчонками». «Сегодня Лили не в настроении, – усмехнулась старушка, когда Лили, не сказав ни слова, молча исчезла. – Утром я дала ей пощёчину за то, что она оставила мыло в воде». «Но её же уже больше шестидесяти. Подумай», – запротестовал Травник. «Я знаю. Не думаешь ли ты, что она могла бы набраться здравого смысла за шестьдесят лет, – сказала старушка, делая вид, что не поняла его. – Но некоторые так его и не приобретают. Вот ты – когда-то был молодым дураком, а теперь стал просто старым. Грустно. Тиби, иди сюда и позабавь юных леди». Тиби явился с весьма недовольным видом и сел на корточки рядом с Гвен. Это был лохматый мальчишка с озорными зелёными глазами, как у его бабушки. Мэриголд почти не обратила на него внимания. Её волновало ужасающее видение лягушечьего пирога. И что за трясущийся чай? Последнее звучало ещё хуже, чем пирог из лягушек, потому что у неё не было ни малейшего представления, что это такое. Но Гвен, у которой имелось чутьё на любых мальчишек, почувствовала себя как дома, перебрасываясь словечками с Тимоти Бенджамином Фином – коротко, Тиби. Он вскоре понял, что её нелегко одурачить, несмотря на то что она одна из этих «изуверских Лесли», и не стоит беспокоиться по поводу того, как он разговаривает. Когда простое «чёрт возьми» выскочило из его рта, Гвен только хихикнула. «О, Тиби, ты не боишься, что попадёшь в нехорошее место за такие слова?» «Ничего подобного, – презрительно. – Я не верю, что есть какой-то там рай или ад. Когда ты умираешь, это конец». «Разве тебе бы не хотелось продолжать жить?» «Нет, это невесело, – ответил юный мизантроп. – А рай скучное место, судя по тому, что я о нём слышал». «Ты никогда не был там, иначе ты бы не называл его скучным», – неожиданно для себя сказала Мэриголд. «А ты была там?» Мэриголд подумала о Таинственной земле, сосновом холме и Сильвии. «Да», – сказала она. Тиби посмотрел на неё. Эта девочка, Мэриголд, не была столь же симпатичной, как Гвен, в ней не было такого задора, но имелось нечто, заставившее его состорожничать, поэтому вместо слов, которые он сказал бы Гвен, он лишь вежливо заметил: «Ты врёшь». «Не забывай о манерах, – пальнула вдруг бабушка во внука, прямо из беседы с Травником. – Не вынуждай ловить тебя на обвинениях леди во лжи». «Не беспокойтесь», – ответил Тиби. «Никакого креветочного соуса, если тебе так нравится», – сказала бабушка. Тиби пожал плечами и повернулся к Гвен. «Она весь день достаёт тётю Лили за то, что та оставила мыло в тазу. Прежде она лупила её, но я прекратил это. Не позволю бабушке обижать тётю Лили». «Как ты прекратил?» – спросила Гвен. «В последний раз, когда она шлёпнула тётю Лили, я подошёл к бабушке и укусил её», – холодно заявил Тиби. «Нужно кусать её почаще, если это остановит её», – хихикнула Гвен. «А больше и нет ничего особенного, за что стоит бороться, – усмехнулся Тиби. – Бабушка такая жёсткая, что её трудно укусить. Я не трогаю её, да и она не пристаёт ко мне – в основном. На прошлой неделе она врезала мне в челюсть, когда я напился». «Яблочного сока. Врёшь», – усмехнулась Гвен. Оказалось, что Тиби проводил нечто вроде эксперимента. «Просто хотел выяснить, что это такое. Ужасное разочарование. Просто хотелось спать. Могу и так хотеть, не напиваясь. Думаю, повторять больше не стану. Ничего особенного в этом нет. В этом мире всё хуже, чем ожидаешь. Это тупая старая дырища». «Нет, – снова перебила его бабушка. – Это заманительный мир. Сильно заманительный». Мэриголд почувствовала, что есть, по крайней мере, одно, в чём они похожи с бабушкой Фин. То, что радовало саму Мэриголд. Взгляд в ту жизнь, о существовании которой она ничего не знала, но которая была заманительной, сильно заманительной, как сказала бабушка. Было очевидно, что бабушка и Травник наслаждались разговором, несмотря на случайные стычки. «Посещаешь баптистскую церковь? – рыкнула бабушка. – Ну ежели ты хочешь, чтобы твой пёс отправился на небеса, продолжай. Меня не подловить на посещении баптистов. Всегда была и буду в эпископальной, до конца света, аминь». «Не верю, чтобы ты хоть когда-либо в жизни заходила внутрь эпископальной церкви», – усмехнулся Травник. «Ущипну тебя за нос, если достану, – ответила бабушка. – Иди в свою баптистскую церковь, – иди в баптистскую церковь. Ты сын кролика с обезьяним лицом. А я буду сидеть тут и наблюдать, как вас поджаривают». Она вдруг повернулась к Мэриголд. «Если бы этот Травник был бы столь богат, как сейчас беден, он бы ездил на наших головах . Скажу тебе, что настоящая гордость этого человека смехотворна». «Обед готов», – раздался из дома недовольный голос тёти Лили. «Идёмте, поможете мне, – сказала бабушка, проворно дотягиваясь до своей чёрной трости. – До сих пор жива, потому что мало-мало, но ем». Прежде чем Травник сумел галантно прийти ей на помощь, сверкающая новая машина, полная разряженных людей, вдруг подкатила к воротам и остановилась напротив веранды. Водитель выглянул из машины, намереваясь что-то спросить, но бабушка, выгнувшись, словно старая тигрица, не дала ему сказать ни слова. Она схватила ближайшее орудие – то оказалась тарелка с подливкой и ломтями бекона, стоящая на скамье рядом с нею, и швырнула в него. Тарелка пролетела на волосок от его лица и приземлилась точно, и смачно на шёлковые колени модно одетой леди. Бабушка добавила к броску серию злобных воплей и ругательств, самым мягким из которых было «Чтоб вся ваша пища сгнила», «Чтоб вы вечно искали что-то и не находили» и наконец: «Чтоб вас всех поразила чесотка. Я буду молиться за это». Ошарашенный водитель сдал назад от ворот и на всей скорости рванул прочь по дороге. Гвен завизжала от восторга, Травник захихикал, а Мэриголд старалась справиться с потрясением. Бабушка же была в отличном расположении духа. «Это бодрит. Ещё могу справиться с таким делом. Взглянув на того парня, можно сказать, что его дед повесился в конюшне. Идёмте обедать. Ежели мы бы знали, что вы явитесь, то зарезали бы старого петуха. Он уже сделал в жизни всё, что мог. Но всегда же имеется лягушачий пирог, не так ли? Итак, к пирогу». К облегчению Мэриголд и разочарованию Гвен никакого лягушачьего пирога не оказалось. На самом деле, закусок было не очень много, но имелась жареная ветчина c картофелем и черничный джем, который вызвал у Мэриголд довольно мрачные воспоминания. На обеде было скучно, потому что тётя Лили всё ещё сердилась, бабушка с жадностью ела, а Травник молчал. Одной из его странностей была та, что он редко разговаривал внутри дома. «Не могу думать или говорить, когда вокруг меня стены, никогда не мог», – однажды признался он Саломее. После обеда Травник расплатился за угощение бутылкой мази от бабушкиного «паралича», и она дружелюбно распрощалась с гостями. «Жаль, что вы собираетесь уезжать, а не только что приехали», – галантно сказала она. Бабушка так крепко обняла Мэриголд, что та в ужасе подумала, что она собирается поцеловать её. Мэриголд подозревала, что случись такое, ей уже никогда не остаться той девочкой, какой она была. Но бабушка лишь прошептала: «Она симпатичней тебя, но ты мне нравишься больше – ты, словно маленькая весна». Комплимент лучше, чем можно было бы ожидать от бабушки Фин.

apropos: Хелга Неожиданно, но очень приятно! Соскучилась уже по Мэриголд и ее приключениям. Какая яркая личность, эта бабушка Фин. Еще и дерется. Прелесть, что такое!

Хелга: apropos пишет: Соскучилась уже по Мэриголд и ее приключениям. Да я и сама соскучилась. Всё-таки это такой позитив.

apropos: Хелга пишет: Всё-таки это такой позитив. Не то слово, какой позитив! Все такое чистое, искреннее, непосредственное и доброе. Несмотря на некоторые закидоны некоторых персонажей.

Хелга: 4 После полудня их путь пролёг вдоль извилистого берега речки, впадающей в бухту. Далеко впереди расстилалась голубая манящая гавань, солнечные дюны и залив в тумане. Травник горестно потряс хлыстом. «Поэзия ушла из бухты навсегда, – сказал он больше себе, чем девочкам. – Когда я был мальчиком, в похожий день залив был бы заполнен белыми парусами. Сейчас нет ничего, кроме бензиновых лодок, а они вовсе не вызывают желания произносить романтические речи. Романтика исчезла, романтики больше нет в нашем мире». Он мрачно покачал головой. Мэриголд же, глядя вокруг глазами юности, видела романтику повсюду. Что касается Гвенни, она не беспокоилась о романтике или её отсутствии, а лишь о своём желудке. «Эй, я хочу есть, – сказала она. – Я не наелась у Фин. Где мы можем поужинать?» «В моём местечке, – ответил Травник. – Мы едем туда. Тэбби найдет, чем нас накормить. После ужина я отвезу вас домой – если погода не подкачает. Не зря она так подмигивает – завтра как из ведра польёт кошками и собаками*». Мэриголд было озадачилась, как погода может подмигивать, но тут же забыла об этом, размышляя, что было бы забавно, если бы на самом деле полил дождь из кошек и собак. Повсюду полные вёдра шёлковоухих котят и груды милых мокрых щенят. «Местечко» Травника находилось в тупике лесной дороги, в дальнем конце красного берега гавани. Он не хотел жить поблизости от земных знакомых. Казалось, его выкрашенный в белый цвет домик тонул в объятиях кустов и цветов. Повсюду росли деревья – Травник никогда не срубал их. Четыре сероглазых котёнка, моргая, сидели рядком на подоконнике, словно вырезанные по трафарету из чёрного бархата. «Наследство из Соснового облака, – сказал Травник, заводя девочек в дом. – Ваша прабабушка подарила мне их прабабушку. Добро пожаловать в моё скромное жилище, леди. Тэбби, у нас гости к ужину. Принеси им по стакану воды». «Боже, неужели на ужин нам дадут одну только воду, – прошептала Гвен. Но Мэриголд кое-что знала о Тэбби из разговоров взрослых. Она была, как сказала Саломея, «не в своём уме». Говорили, что она, еретичка, поселилась у Абеля, потому что совсем не верила в Бога. Она много смеялась и редко выходила из дома. Дородная Тэбби носила платье в красно-белую клетку. Лицо у неё было круглое и бледное, но рыжие волосы – густые и красивые, а глаза – по-детски добрые и голубые, как у брата. Она приветливо улыбнулась девочкам, подавая воду. «Выпить всё до последней капли, – приказал Травник. – Каждый, кто приходит в мой дом, первым делом должен выпить полный стакан воды. Люди никогда не пьют достаточно воды. Если бы они это делали, им бы не пришлось оплачивать многочисленные счета докторов. Пейте, я сказал». Мэриголд не очень хотелось пить, она с трудом осилила до дна вторую половину большого стакана. Гвенни выпила половину своего. «Допивай», – сухо сказал Травник. «Вот тебе», – ответила Гвенни и выплеснула остаток воды Травнику в лицо. «О, Гвенни!» – с упреком воскликнула Мэриголд. Мисс Тэбби рассмеялась. Застывший на месте Травник был очень смешон, вода стекала с его усов. «Теперь мне не нужно умываться», – только и сказал он. «Как Гвенни делает такое и ей всё сходит с рук, – недоумевала Мэриголд. – Неужели потому, что она такая красивая?» Ей было стыдно за манеры Гвен. Вероятно, и Гвен было немного стыдно за себя – если такое вообще возможно, – потому что за столом она прекрасно вела себя, лишь на миг оторвавшись от еды, когда с любопытством спросила Тэбби, правда ли, что та не верит в Бога. «До тех пор, пока я смогу смеяться, я неплохо проживу без Бога, – таинственно заявила Тэбби. – А когда я не смогу, мне придётся поверить в Него». Ужин был хорош: булочки с яблоками и корицей, хлеб с изюмом и рассказы Травника. Но когда после ужина он вышел на улицу и, вернувшись, объявил, что близок дождь, поэтому девочки должны остаться до утра, стало не очень приятно. «Мы должны вернуться домой! – воскликнула Мэриголд – Мистер Деруша, пожалуйста, пожалуйста, отвезите нас домой!» «Я не могу отвезти вас домой, а потом обратно ехать в бурю четырнадцать миль. Я доволен своей долей, но я беден и не могу позволить себе заиметь кабриолет. А мой зонт весь дырявый. Вам будет здесь хорошо. Ваши родные знают, где вы и не станут беспокоиться. Они знают, что у нас чисто. Семь лет назад ваша бабушка останавливалась у нас во время дождя. Вы пойдёте прямо в кровать и заснёте, а утром я отвезу вас так же, как привёз. * Ситуация основана на английской идиоме «It rains cats and dogs», что соответствует русскому «Льёт как из ведра».

Юлия: Хелга Спасибо тебе, дорогая! Какая же прелесть - одно чистое удовольствие Бабушка Фин прекрасна во всех отношениях Хелга пишет: половину мужей на свете стоило бы отравить. У меня их было четверо, так что я кое-что знаю об этой породе... Если бы этот Травник был бы столь богат, как сейчас беден чудо да и только! Хелга пишет: «Ничего подобного, – презрительно. – Я не верю Здесь, наверное, пропущены слова?.. Хелга пишет: Как Гвенни делает такое и ей всё сходит с рук, – недоумевала Мэриголд Да уж... Удивительное дело. Хелга пишет: До тех пор, пока я смогу смеяться, я неплохо проживу без Бога, – таинственно заявила Тэбби. – А когда я не смогу, мне придётся поверить в Него Какие удивительные образы находит Монтгомери. Каждый из ее героев совершенно неповторим и прекрасен

apropos: Хелга Чудо, что за путешествие с Травником Хелга пишет: было бы забавно, если бы на самом деле полил дождь из кошек и собак Не то слово! Вот как представила... Юлия пишет: Какие удивительные образы находит Монтгомери. Каждый из ее героев совершенно неповторим и прекрасен Это удивительно даже - надо же так уметь! Причем во всех книгах у нее множество этих неповторимых, своеобразных и поразительно живых персонажей.

Хелга: Юлия apropos Спасибо, что читаете! Хоть и есть уже перевод, решила таки закончить свой. Да и такие занятия поддерживают. Юлия пишет: Здесь, наверное, пропущены слова?.. Перевела буквально, у автора тоже пропущены слова. Но, наверно, да, просится глагол. apropos пишет: Причем во всех книгах у нее множество этих неповторимых, своеобразных и поразительно живых персонажей. Это точно!

Хелга: 5 «Я знаю, что не сомкну глаз в этом ужасном месте», – проворчала Гвенни, презрительно осматривая крошечную спальню и видя только неровный некрашеный пол, покрытый круглым плетёным ковриком, дешёвое бюро с разбитым зеркалом, кувшин и вазу со сколами, пятнистый потрескавшийся потолок и старомодные вязаные кружева, украшающие наволочки на подушках. Мэриголд тоже видела всё это, но было здесь и другое – гавань за окошком, прекрасная в диком закате приближающегося шторма. Она устала и склонялась к мысли, что делать всё, что захочешь, не так уж весело, но под действием чарующего вида из окна оживало её чувство романтики и любви к приключениям. Почему Гвен не умеет видеть лучшее вокруг? Она ворчала ещё с ужина. Не такой уж славной она была. «Если ветер переменится, у тебя навсегда останется такое лицо». «О, не пытайся шутить, – огрызнулась Гвен. – Старик Абель должен отвезти нас домой. Он обещал. Я до смерти боюсь спать в одном доме с Тэбби Деруша. Видно, что она чокнутая. Она может прийти и задушить нас подушкой». Мэриголд сама побаивалась Тэбби – особенно сейчас, когда стемнело. Но она лишь сказала: «Я очень надеюсь, что Саломея не забыла накормить котят». «Я очень надеюсь, что здесь нет клопов, – сообщила Гвен, недовольно разглядывая кровать. – Похоже, что есть». «О, нет, уверена, что нет. Здесь всё чистое, – запротестовала Мэриголд. – Давай помолимся и ляжем спать». «Удивительно, что ты не боишься молиться после того, как соврала Тиби, что побывала в Раю», – заметила Гвен. Она устала, была не в духе и намеревалась отыграться на ком-нибудь. «Это не враньё, нет, ты не понимаешь! – воскликнула Мэриголд. – Это Сильвия…» Она замолчала. Она не рассказывала Гвен о Сильвии. У Гвен имелось подозрение, что у Мэриголд есть какая-то тайна, связанная с сосновым лесом, и она время от времени поддразнивала её, надеясь на признание. Гвен тотчас воспользовалась оговоркой Мэриголд. «Сильвия! У тебя есть секрет об этой Сильвии, кто бы она ни была. Гадко и подло не рассказать мне! Подруги всегда делятся своими секретами». «Никаких секретов. Я не стану рассказывать тебе о Сильвии. Можешь не упрашивать. Думаю, у меня есть право хранить свои тайны». Гвен швырнула ботинком в стену. «Ладно. Храни себе. Думаешь, я хочу знать твои дурацкие тайны? Хотя, я знаю одну из них. Ты ревнуешь к Клементине Лоуренс». Мэриголд стало жарко. Как об этом узнала Гвен? Она никогда не говорила ей о Клементине. «Ага-ага!» – злобно закричала Гвен. Ей нужно было заставить кого-то страдать, чтобы самой успокоиться, а Мэриголд как раз была под рукой. «Ты не подозревала, что я это знаю. Тебе ничего не скрыть от меня. Как ты здорово куксилась, когда я хвалила её фотографию. Забавно ревновать к мёртвой женщине, которую ты никогда не видела. Смешней не бывает». Мэриголд скорчилась от боли. Хуже всего, что это было правдой. Она ненавидела Клементину и с каждым днём всё больше. Ей очень хотелось перестать ненавидеть. Мучительно было думать о ней. И мучительно думать, что Гвенни разгадала её. «Конечно, – продолжила Гвен, – первая миссис Линдер была намного красивее, чем твоя мама. Конечно, твой папа больше любил её. Мама говорит, что вдовцы женятся во второй раз, чтобы заполучить домохозяйку. Я могла бы просто стоять и смотреть на это фото часами. А когда бы выросла, то сделала бы такую же, с лилией и такой же причёской. Я никогда не подстригу волосы. Это вульгарно». «У принцессы Варвары стрижка», – заметила Мэриголд. «Русские принцессы не в счёт». «Она внучатая племянница королевы Виктории». «Это она так говорит. Не стоит важничать, Мэриголд, если тебя посетила какая-то там принцесса. Я… э..э… демократ». «Нет. Только в Штатах есть Демократы». «Ладно, пусть будет что-то, которое против королей и королев. Не помню правильного слова. А что касается политики, я хочу стать Тори, между прочим. Сэр Джон Картер намного симпатичнее, чем этот наш Либерал». «Ты не сможешь стать То – они же консерваторы! – воскликнула Мэриголд, потрясённая столь беспорядочной идеей. – Ты же родилась Гритом*». «Вот увидишь, как я не смогу. Ладно…». Гвен разделась и влезла в одну из довольно маленьких хлопковых ночных рубашек, которые Тэбби где-то откопала для них. «А теперь – молитвы. Мне ужасно надоело читать эти старые молитвы. Хочу сама придумать новую». «Думаешь, это… не опасно?» – с сомнением спросила Мэриголд. Когда ты гость в незнакомом месте, не лучше ли воздержаться от выдумок и опытов с молитвами и политикой. «Почему бы и нет? Но я знаю, что сделаю. Я прочитаю твою молитву – ту, что тётя Мэриголд сочинила для тебя». «Ты не сделаешь этого! – вскричала Мэриголд. – Это моя собственная молитва!» «Жадная свинка», – сказала Гвенни. Мэриголд ничего не ответила. Возможно, она и была жадной. Ведь Гвен в любом случае сделала бы это, если бы захотела. Она знала свою Гвенни. И также знала, что её собственная любимая молитва была бы испорчена навсегда, если бы эта чертовка из Крутого Холма произнесла её. Гвенни опустилась на колени, поглядывая на Мэриголд. И в последний момент смягчилась. В конце концов, Гвен не была такой уж плохой. Но сообщив, что придумает новую молитву, она должна была сделать это. Она не собиралась сдаваться, но вдруг обнаружила, что придумать молитву совсем не просто. «Дорогой Бог, – медленно произнесла она, – пожалуйста, пожалуйста, о, пожалуйста, не дари мне таких веснушек, как у Тэбби Деруша. И не беспокойся о хлебе на каждый день – уверена, его всегда будет достаточно, – но пожалуйста, пусть у меня будет много пуддинга, пирожных и варенья. И, пожалуйста, благослови всех, кто этого заслуживает!» «Ну всё, сделано!» – провозгласила она, запрыгивая на кровать. «Уверена, Бог подумает, что это забавная молитва», – сказала Мэриголд. «Ну… думаю, Ему стоит иногда немного развлечься, – ответила Гвенни. – Во всяком случае, это моя собственная молитва. А не та, что кто-то для меня придумал. Эй, Мэриголд, а что, если в кровати мышиное гнездо? Здесь матрац из соломы». Какие только ужасы не придумает Гвенни. Они загасили лампу и стало совсем темно. Они находились в четырнадцати милях от дома. Дождевые капли застучали по оконцам. Правда ли, что Тэбби Деруша «не в своём уме»? «Абель послал вам яблоки». Гвенни завизжала, выкрикнув одно из своих выражений. Тэбби стояла возле кровати. Как она смогла так неслышно войти? Невероятно. Когда она вышла, девочки не осмелились есть яблоки, побоявшись, что в них живут червяки. «Что там пыхтит за дверью? – прошептала Гвен. – Тебе не кажется, что старик Абель Деруша превратился в волка?» «Это Баттонс», – усмехнулась Мэриголд. Как она была рада, когда внезапный храп сообщил, что Гвен уснула. Прежде чем заснула Мэриголд, Тэбби Деруша пришла ещё раз – тихо, как тень, и на этот раз со свечой в руке. Она склонилась над кроватью. Мэриголд, застыв от страха, не открывала глаз и затаила дыхание. Неужели их убьют? Задушат подушками? «Милые детки, – сказала Тэбби Деруша, нежно дотронувшись до локонов Гвен. – Волосы мягкие, как шёлк, милые личики, такие красотки». Затем она коснулась щеки Мэриголд – осторожно, словно лепестком розы. Тэбби смотрела на них несколько минут. Затем вышла так же бесшумно, как и вошла. Но Мэриголд больше не боялась. Она почувствовала себя уютно, как дома, словно спала в своей голубой комнатке в Сосновом Облаке. Всё-таки это был занимательный день. И Гвен совсем не плоха. Не стала красть её молитву. Мэриголд снова прочитала молитву про себя – прекрасную маленькую молитву, которую она так любила, потому что она была очень хороша, и потому что её придумала тётя Мэриголд, – и уснула. 6 «Я всю ночь не сомкнула глаз», – простонала Гвен. «Это неважно, сейчас уже новое утро», – сказала Мэриголд. Дождь стих. Дул юго-западный ветер, который Травник обещал капитану Симмонсу. Ветер гнал облака, внизу на берегу вода урчала голубой рябью. Небо на востоке окрасилось в розовое серебро. Над гаванью висел молочный туман. Затем восходящее солнце разорвало его пелену и соорудило радугу. Катер шёл по гавани, оставляя за собой сверкающую дорожку. Никогда, подумала Мэриголд, мир не был таким прекрасным. «Что ты делаешь?» – спросила Гвен, нетерпеливо сражаясь с платьем, сердясь, что Баттонс всё-таки проник в комнату и заснул на нём. «Я… я думаю… Я молюсь», – задумчиво произнесла Мэриголд. 7 Они ещё не закончили завтракать, как дядя Клон приехал на своей машине. «Они не сошли с ума, там, в Сосновом Облаке?» – спросила Гвен. Спросила довольно спокойно. Ей не нравился дядя Клон. Его всегда было слишком много. «Существует особое Провидение для детей и дураков, – мягко ответил дядя Клон. – Джим Донован забыл передать сообщение и вспомнил о нём лишь поздно вечером, и, узнав, куда вы подевались, все так облегчённо вздохнули, что столовая почти провалилась в подвал. Вам лучше не заглядывать в черничное вино, пока оно фиолетовое, мисс Гвен». «Хорошо, что мы уже не маленькие, и они не могут нас отшлёпать», – прошептала Гвен, увидев бабушкино лицо. «И я тебе верю», – подтвердил Люцифер. *Grit - a Liberal in Canadian politics – Либерал в Канадской политике

apropos: Хелга Девчонки прогулялись от души, что называется. Хелга пишет: делать всё, что захочешь, не так уж весело Мудрая мысль, пришедшая с явным опозданием. Но хоть выводы какие сделает. Мэриголд, разумеется. С Гвен - все, как с гуся вода. Как всегда - море ироничных афоризмов, что прибавляет. Хелга пишет: «Ты не сможешь стать То – они же консерваторы! То - тори - ?

Юлия: Хелга Спасибо, дорогая! Хелга пишет: решила таки закончить свой Нам нравится твой, как мы без него?.. Удивительно, как Монтгомери умеет передавать чувства - читатель переживает волнение маленьких девочек, будто собственные, как бы ни были далеки от него причины тех волнений... А восторг от красоты мира?! - совершенно живое трепетной чувство... Спасибо тебе, дорогая, что умеешь уловить и подарить нам это чудо

Хелга: apropos, Юлия, спасибо! Солидарна относительно трепетного мира Монтгомери. apropos пишет: То - тори - ? Да, тори. Наверно, нужно в сноску добавить.

apropos: Хелга пишет: Наверно, нужно в сноску добавить. Да, пожалуй, можно и добавить, т.к. непонятно, то ли так сокращенно партия называется, то ли недописано. Хотя и так понятно, о чем речь. Юлия пишет: Удивительно, как Монтгомери умеет передавать чувства Всякий раз поражаюсь.

Хелга: Глава 13. Призрак уходит 1 Происшествие с черничным вином, разумеется, не прошло даром. В Сосновом Облаке начались секретные переговоры о том, чтобы отправить Гвенни домой. Но они так и закончились ничем, и Гвен даже не узнала, что они велись. Такого никогда бы не сделали, чтобы не обидеть Лютера и Энни – заключила бабушка, хотя и не понимала Джозефину. Настоящей же причиной было то, что несмотря на… а, возможно, и благодаря замашкам Гвенни, она всем нравилась. «Забавное сочетание детского озорства и взрослости», – сказал дядя Клон, который любил посмеяться. «Маленький шалунья», – говорил Лазарь, держась от Гвен подальше. «Дитя Вельзевула», – приговаривала Саломея, но её старая кухонная банка всегда была полна «закусок-на-бегу» для Гвенни. Гвен могла быть святой или грешницей, когда ей хотелось посмеяться, но она никогда не кичилась своей внешностью, и у неё было доброе независтливое сердце Энни Винсент и абсолютная неспособность таить зло Лютера Лесли. Что касается Мэриголд, у неё с Гвенни было несколько ужасных ссор, но они всегда так весело проводили время, что эти стычки мало что значили. Хотя у Гвенни был ядовитый язычок, когда она злилась и не сдерживала болезненные для Мэриголд слова, особенно о Клементине. Фотография Клементины так и висела в садовой комнате, в то время как большинство выцветших невест Старшей бабушки были упакованы и отправлены в забвение чердака. Она оставалась на стене в своем зелёном унынии с лицом цвета слоновой кости, гладким потоком заплетенных волос, красивыми белыми руками и глазами под длинными ресницами, вопросительно смотрящими на лилию. Мэриголд думала, что меньше бы ненавидела Клементину, если бы та смотрела прямо и чуть надменно, как другие невесты – если бы можно было встретиться с нею взглядом и проигнорировать его. Но этот ускользающий безразличный взгляд, будто ты ничего не значишь, будто всё, что ты думаешь или чувствуешь, не имеет никакого значения. О, для других Клементина Лесли, возможно, и была мертва, но для Мэриголд – мучительно жива, и она знала, что папа женился на маме только ради того, чтобы завести домохозяйку. Вся его любовь принадлежала этой презрительной леди Лилии. А Гвенни, догадавшись про тайную рану в душе Мэриголд, время от времени вонзала туда колючки, распевая похвалы образу Клементины. Слабым утешением для Мэриголд была надежда, что, если бы Клементина дожила до старости, то, может быть, сильно растолстела, как её мать из Гармони. Многие Лоуренсы жили там или в округе, и никто из них, как перешёптывались, не любил Лорейн, хотя они всегда были болезненно вежливы с нею. Мэриголд знала об этом, как и о многом другом, о чём взрослые и не подозревали, что она знает, и всегда, когда взгляд старой миссис Лоуренс останавливался на ней, Мэриголд чувствовала, что не имеет права существовать. Если бы она не сомневалась, что Клементина будет похожа на свою мать, когда постареет, она бы не ревновала к ней. Ведь старая миссис Лоуренс была просто смешной пожилой леди, а никто не ревнует к смешным людям. Миссис Лоуренс очень гордилась своим сходством с королевой Викторией и одевалась как она. У неё было три подбородка, грудь размером с овцу и безвредная, но раздражающая привычка терять шпильки повсюду, куда бы ни пришла. Любимым её словом было «христианский», и она терпеть не могла, когда ей напоминали, что она стара и толста. Она постоянно носила брошь с прядью волос Клементины внутри, а рассказывая о своей дочери – делала она это очень часто, – всегда шмыгала носом. Но несмотря на всё это, у миссис Лоуренс имелось много хороших качеств, и, как сказал дядя Клон, она была вполне достойной пожившей душой. Но Мэриголд видела только её недостатки и слабости, потому что хотела видеть лишь это в матери Клементины, и радовалась, когда дядя Клон посмеивался над трогательным обычаем миссис Лоуренс хранить обувь своих детей. Поговаривали, что у неё имеется комната, заставленная ими – каждый ботинок или туфля, которую кто-то из её четверых детей когда-либо носил с самого первого шага. Это никому не причиняло вреда и не должно было приносить Мэриголд такого злого удовольствия. Но разве ревность когда-то бывала разумной?

apropos: Хелга Гвен в итоге простили - что и не требовалось даже доказывать. С существованием некогда Клементины Мэриголд никак не может примириться, бедняжка. Хелга пишет: Но разве ревность когда-то бывала разумной? Увы. Шикарное описание: У неё было три подбородка, грудь размером с овцу и безвредная, но раздражающая привычка терять шпильки повсюду, куда бы ни пришла. Это же надо так - одной фразой создать яркий и незабываемый образ.

Хелга: apropos пишет: Это же надо так - одной фразой создать яркий и незабываемый образ. Да-да, сразу картинка перед глазами!

Хелга: 2 Сын дяди Питера Ройял женился и привёз невесту в Гармони. Говорили, что она необычайно хороша, даже тётя Джозефина сказала, что это самая прелестная невеста из всех, каких она видела. Состоялись обычные празднования клана в её честь, а теперь дядя Клон и тётя Мэриголд устраивали вечеринку для неё – маскарад, где вся молодёжь должна быть в масках. Для Мэриголд звучало весьма интересно, а для Гвенни – будоражаще, когда они слушали, как мама и бабушка обсуждают вечеринку за ужином. Обе очень хотели попасть на этот праздник, но обе знали, что придётся идти спать, как только мама и бабушка отправятся туда. «Будьте хорошими девочками», – ласково сказала бабушка. «Невесело быть хорошими девочками, – сказала Гвенни с недовольной гримасой. – Не понимаю, почему нам нельзя пойти на вечеринку». «Вы не приглашены», – заметила мама. «Вы недостаточно большие, чтобы ходить по вечеринкам», – сообщила бабушка. «Ваш день наступит», – успокоила Саломея. Дядя Клон приехал из Гармони на своей машине – уже в маскарадном костюме: в шикарном плаще из цветного бархата, принадлежавшем какому-то предку из-за моря, с настоящим мечом и в напудренном парике. С кружевными оборками на запястьях и груди. Мама и бабушка не нарядились в костюмы, но бабушка шикарно выглядела в бархате, а мама – очень мило в коричневой парче и жемчугах. Всё было так необычно, и Мэриголд хотелось подняться на холм и рассказать Сильвии. Она не виделась с Сильвией с тех пор, как приехала Гвенни, и временами ей страшно хотелось повидаться с нею. Но она ни разу не поднялась на холм. Гвенни не должна узнать о Сильвии. «Бегите, детки, в дом и по кроватям», – сказал дядя Клон, довольно гадко улыбаясь, поскольку знал, как они не хотят этого. «Не называйте меня деткой», – вспыхнула Гвен. Когда урчание мотора затихло в сумерках, она села на ступеньки веранды и долго молчала. Молчание редко посещало Гвен, а Мэриголд была довольна этим. Хорошо сидеть и мечтать в славных сумерках, когда среди цветочных клумб крадётся Люцифер, словно чёрный демон. Это не был Люцифер времён Старшей бабушки. Тот ушёл туда, куда уходят хорошие коты. Но существовал другой Люцифер, забравшийся в его четыре лапы, так похожий, что через некоторое время казалось, что это тот же самый старый Люцифер. Их была целая череда, Люциферов и Ведьм, в поколениях Соснового Облака, настолько похожих друг на друга, что Фидим и Лазарь думали, что все они были одним и тем же, и считали их дьяволятами старой Леди. Саломея ушла, подоив коров. «Я иду спать, – сказала она. – У меня болит голова. Вам тоже пора. В кладовой для вас лимонад и печенье». «Лимонад и печенье», – с презрением повторила Гвенни, когда Саломея скрылась в доме, оставив озорниц на просторе Соснового Облака. «Лимонад и печенье! А у них там, на вечеринке, всякие напитки, салаты и пирожные!» «Что толку думать об этом, – со вздохом сказала Мэриголд. – Сейчас девять. Мы тоже можем идти спать». «Спать! Я собираюсь на вечеринку». Мэриголд уставилась на Гвенни. «На вечеринку? Но ты не можешь…» «Может, и не могу, но пойду. Я всё обдумала. Мы просто пойдём. Всего какая-то миля – мы легко пройдём её пешком. Нужно нарядиться, чтобы подумали, что мы приглашены, если нас заметят. На чердаке в сундуке полно всяких вещей, а я сделаю маски. Не будем заходить в дом, просто заглянем в окна и увидим все костюмы и веселье». Общение с беспорядком так испортило хорошие манеры Мэриголд, что она даже не почувствовала никаких угрызений совести. Конечно, это было заманительно. Ей очень хотелось увидеть «прелестную» невесту и чудесные костюмы. Она слышала, что Пит дяди Питера нарядится дьяволом. Её лишь беспокоило сомнение, удастся ли осуществить этот план. «Что, если бабушка поймает нас?» – сказала она. «Наплевать на твою бабушку. Не поймает, а если поймает, что из того? Не станет же она нас убивать. Будь позубастей». У Мэриголд имелись «зубы», и через десять минут они были на чердаке, ступая на цыпочках, чтобы их не услышала Саломея в тишине своей комнатки. На чердаке было страшновато, особенно при свете свечи – Мэриголд никогда не бывала здесь после наступления темноты. Огромные связки сухих трав висели на гвоздях, забитых в брусья стропил, вместе с охапками гусиных крыльев, мотками пряжи и поношенными пальто. Большой бабушкин станок, на котором она до сих пор ткала домашние покрывала, стоял возле окна. В углу примостилось старое пианино – существовала легенда о призрачной леди, которая время от времени играла на нём. Под карнизом стоял сундук, заполненный шёлковыми платьями, в которых много лет назад танцевали юные леди. Мэриголд никогда не видела содержимого этого сундука, но Гвенни, казалось, всё знала о нём. Должно быть она рылась в этом сундуке, подумала Мэриголд. Так и было – в один дождливый день, когда никто не знал, где находится Гвенни. Она выяснила, что лежит в сундуке, но не подозревала, как и Мэриголд, что маленькое платье из дымчатого зелёного крепдешина, украшенного крошечными маргаритками, разбросанными по ткани, и атласный пояс с пряжкой из фальшивого бриллианта, которые лежали в коробке под самой крышкой, принадлежали Клементине. Мэриголд знала, что Клементину похоронили в её свадебном платье, и что миссис Лоуренс забрала все её вещи. Но, возможно, это платье она не заметила или не знала, что оно существует. У первой миссис Линдер могли быть собственные причины хранить его, и оно все эти годы так и оставалось в коробке, куда она его положила. «Это как раз для тебя, – сказала Гвенни. – А я наряжусь гадалкой – надену этот красный плащ с капюшоном и возьму колоду карт. Здесь всё это есть – кто-то, наверно, наряжался на маскарад». Мэриголд нежно потрогала изумрудный атлас пояса. Она обожала атлас. «Но как я надену это платье, – запротестовала она. – Оно мне велико». «Надевай, – скомандовала Гвенни – Я подгоню его под тебя. В этом деле я дока. Мама говорит, что я прирождённая портниха. Пошли в нашу комнату, а то Саломея услышит, если мы будем здесь шуметь». Мэриголд надела платье с маргаритками, красивыми короткими кружевными рукавами и низким круглым вырезом. О, оно было прекрасно, даже будучи старомодным и помятым. Для своего возраста Мэриголд была высокой, а Клементина – маленькой и изящной, но всё же платье оказалось слишком длинным и широким. Изобретательная Гвенни совершила чудо с помощью упаковки булавок. Она подвернула юбку по всей длине, а булавки спрятала под маргаритками. Гвен нашла старую шляпу, гармонирующую с маргаритками и платьем. «А теперь доставай свои новые туфли и розовые шёлковые чулки», – скомандовала она, щедро обрызгивая свой плащ и зелёное платье маминой фиалковой водой. «А я должна соорудить маски». Что она и сделала, безжалостно вырезав их из жёсткого чёрного крепа бабушкиного вдовьего покрывала. Надела красные чулки и соорудила «волшебную палочку» из ручки старого зонта с серебряным ёлочным шаром на конце и японской змеёй, овившейся вокруг. Никто не смог бы отрицать, что Гвен – магическая дама из прошлого. Мэриголд восхищалась её изобретательностью. Несколько минут спустя две фигуры с чёрными лицами, одна – в зелёном, другая – в красном, в тишине проскользнули из Соснового облака и растворились в темноте дороги на Гармони, пока Саломея видела сны в своей комнате, а Люцифер говорил Прорицательнице, что не пережил бы, если позволил бы этому дьяволёнку из Крутого Холма снова выгуливать его по двору на задних лапах.

apropos: Хелга Ну, следовало ожидать, что Гвен не усидит дома, и что Мэриголд соблазнит. И это было понятно с самого начала - когда их оставили дома. Девчонки сейчас на маскараде шороху наведут. Ставлю на Гвен.

Хелга: apropos пишет: Девчонки сейчас на маскараде шороху наведут. Ставлю на Гвен. Ставка принята! Вот не могу отнести эту вещь к книгам для детей, она настолько мудрая, философская, что взрослым читать тоже нужно!

Хелга: 3 Мэриголд не боялась темноты, если кто-то был рядом с нею, и наслаждалась прогулкой до деревни. Был сказочный вечер, из папоротников доносились жутковатые эльфийские голоса. Куда так спешили облака, мчащиеся по лунному небу? На какое волшебное небесное свидание торопились? Время от времени через лунную дорожку прыгали кролики. Мэриголд стало даже немного жаль, когда они добрались до деревни. К счастью, дом дяди Клона стоял на окраине, поэтому им не пришлось странствовать по улицам. Они проскользнули по переулку, пробрались через брешь в изгороди, смело пересекли лужайку и оказались у окна большой комнаты, где танцевали гости. Окно было открыто, шторы подняты, и они могли видеть всё, что происходило. Мэриголд задохнулась от восторга. О, это была волшебная страна! Она словно заглянула в другой мир. Второй раз в жизни она подумала, что, возможно, совсем неплохо быть взрослой. Она помнила свой первый раз. Давно, когда ей было только шесть, свернувшись клубочком на кушетке в гостевой комнате, она наблюдала, как восемнадцатилетняя кузина наряжается на танцы. Когда же она станет такой? Через целых двенадцать лет. Она громко застонала. «Что случилось, сладкий пирожок? Что-то болит?» «Нет. Просто так долго ждать, пока вырастешь», – вздохнула Мэриголд. «Не так долго, как тебе кажется», – сообщила бабушка, проходя мимо. И теперь, на миг, Мэриголд подумала, как долго ей расти. Зал, полный танцоров в чудеснейших костюмах, сиял в розовом свете огромных, забавных китайских ламп, висящих под потолком. Царило веселье, смех слышался отовсюду, растекаясь по лужайке перед домом и в саду позади него. В конуре душераздирающе выла под музыку собака тёти Мэриголд. Ах, какие цветы, огни, музыка, наряды! Большинство молодых гостей были в масках; пожилые, в основном, не скрывались под ними, и Мэриголд с удовольствием разглядывала их, потому что знала всех. Здесь была тётя Энни в сером кружеве поверх янтарного шёлка – никогда прежде Мэриголд не видела её такой великолепной! Кузина Джен с бриллиантовым венком в волосах, и кузина Барбара, у которой вечно спускались петли на чулках, и кузина Мардж, что лучше всех танцевала в клане Лесли. Её туфельки словно сами выделывали па весь вечер. Тётя Эмма, которая до сих пор носила прическу «помпадур», и старый дядя Перси, чья жена сделала стрижку за три месяца до того, как он это заметил. Старый дядя Натаниэль с густыми седыми волосами, спускающимися до плеч, похожий, как говорил дядя Клон, на льва, который съел христианина, несогласного с ним. А в углу под пальмой рядом с тётей Мэриголд сидело создание без маски в платье из бледно-розового шифона, расшитого серебром, с волосами, уложенными золотым капюшоном, столь прекрасное, что Мэриголд сразу поняла: это и есть «прелестная невеста». Прелестная, именно так. Мэриголд не могла оторвать от неё глаз. Дело стоило того, чтобы увидеть её. Мама танцевала – на самом деле танцевала, бабушка сидела у стены с таким видом, словно её не волновали все эти фокстроты и танго. Рядом с нею восседала степенная пожилая дама в лиловом платье с причёской а-ля Виктория и брошью-камеей с локоном Клементины внутри. Зрелище миссис Лоуренс подпортило радость Мэриголд. Она уже была готова уйти, когда Гвен сказала: «Мы увидели отсюда всё, что смогли. Давай прокрадёмся до столовой и посмотрим на ужин». Но оказалось, что жалюзи в столовой опущены, и они не смогли ничего увидеть. «Пойдем прямо в дом и посмотрим», – сказала Гвен. «Думаешь, это не опасно?» «Конечно, нет. Рассмотрим всё. Нас не заметят. Увижу всё, что смогу, не веришь? Они зашли в дом. Как и предполагала Гвен, никто не обратил на них внимание. Стол, накрытый к ужину, был похож на осуществленную мечту, и они застыли перед ним, не дыша. Никогда в жизни Мэриголд не видела таких прекрасных блюд, таких изысканных тортов и пирожных, таких чудесных полосатых сэндвичей, такой красивой посуды. В Сосновом Облаке могли устроить солидный банкет, но эта соблазнительная изысканность была совсем другой. Гвен кисло заметила, что нет никакого шанса стащить что-нибудь – вокруг было слишком много официанток, так что, насмотревшись на стол, она сварливо потащила Мэриголд прочь. «Давай снова заглянем в зал и пойдём». До поры до времени всё шло хорошо. Им безумно везло. Они отважно прошли по коридору и смело остановились в проёме дверей зала. Здесь уже не было так людно. Августовский вечер выдался тёплым, и многие вышли на лужайку, освещённую луной. Пожилые гости сидели вдоль стен. Миссис Лоуренс, ставшая ещё больше похожа на королеву Викторию, обмахивалась огромным страусиным веером в стиле девяностых. Старый дядя Перси звонил по телефону в конце коридора и, как обычно, кричал во весь голос. Мэриголд вспомнила историю о нём, которую рассказывали в клане, и захихикала. «Что за шум?» – спросил однажды посетитель, пришедший в контору дяди Перси. «О, просто мистер Лесли звонит в Монтегю, своей жене», – ответил его младший помощник. «Зачем же он звонит по телефону, если может всё прокричать через остров?» – заметил посетитель. Гвен обернулась посмотреть, почему Мэриголд трясётся от смеха. Затем настал конец света. Гвен наступила на какой-то шарик, что случайно оказался под краем портьеры, влетела в зал и упала, издав короткий вопль. Пытаясь остановиться, она вцепилась в Мэриголд, увлекая её за собой. Мэриголд не упала, но, проскользив по гладкому полу через весь зал, села прямо у ног миссис Лоуренс, которая только что начала рассказывать бабушке сколько раз у неё была инфлюэнца. В следующий миг миссис Лоуренс забилась в истерике, а в зал ринулись люди. Мэриголд встала и ошеломлённо замерла, а Гвен всё ещё лежала, растянувшись на полу. Дядя Клон поднял её и снял маску с лица. «Догадался, что это ты». Он поставил Гвен рядом с Мэриголд, которая уже тоже была без маски. «О, Мэриголд!» – в ужасе воскликнула мама. Но в центре внимания всё же находилась миссис Лоуренс. Никто не мог уделить время девочкам, пока она не пришла в себя и не успокоилась. «Платье Клементины – платье Клементины… – визжала и рыдала миссис Лоуренс. – Платье… оно было на ней… когда она пришла… сказать мне… что пообещала… выйти замуж за Линдера Лесли… Я не думала… что ты позволишь своей дочери… так унизить меня, Лорейн…» «Я ничего не знала об этом, правда, не знала», – чуть не плакала мама. «Когда Клементина умерла, моё сердце было разбито… а теперь так воспитала… – было слышно меж рыданиями, – о, мне не следовало приходить сюда… у меня было предчувствие, один из моих тёмных предвестников беды пришёл ко мне!» «Успокойтесь, миссис Лоуренс, выпейте воды», – сказала тётя Мэриголд. «Успокоиться! Этого хватит, чтобы убить меня! Мы все умрём… внезапно, неожиданно… О, Лорейн…. Лорейн, ты заняла её место… но твоя дочь в её платье…в её священном платье…» «Я не знала!» – воскликнула Мэриголд. Она хотела заплакать, но не могла перед всеми этими людьми. Разве Старшая бабушка не говорила, что Лесли никогда не плачут перед всем миром? Как ужасно, что она вовлекла маму в такой позор. Ощущение тайны и романтики схлынуло, осталось лишь понимание, что они с Гвенни просто-напросто постыдно попавшиеся непослушные глупые девчонки. Миссис Лоуренс вопила громче, чем прежде. «Отвести бы её наверх, – сказала тётя Мэриголд. – У неё слабое сердце, я боюсь…» «О, Клементина, Клементина… – стонала миссис Лоуренс. – Подумать только… платье…которое ты носила… здесь. Этот ужасный ребёнок… Лорейн… как ты могла…» Гвен, которая до сих пор ошеломлённо молчала, отрезвлённая внезапностью катастрофы, вывернула плечо из-под сдерживающей руки дяди Клона и шагнула вперёд. «Заткнитесь, старая сипуха, – зло сказала она. – Вам же объяснили, что тётя Лорейн не при чём. Как и Мэриголд. Это я нашла это старое паршивое платье и заставила Мэриголд надеть его. Поймите это своей глупой старой башкой и хватит устраивать суматоху на пустом месте. Вы только посмотрите! Вам бы хотелось сварить меня в масле и перемолоть мои кости, но мне всё равно, вы, старая толстая корова!» И Гвен щёлкнула пальцами под возмущённым носом королевы Виктории. Миссис Лоуренс, обнаружив, что кто-то сумел перекричать её, замолчала. Она поднялась, роняя водопад шпилек на пол, демонстрируя с характерным для семейства Карберри видом каждый изгиб и излом своей мощной фигуры, и с помощью тёти Мэриголд и дяди Перси медленно пошла к лестнице. «Нужно делать… скидку… на то, что творят дети, – всхлипывала она. – Я рада, что это не твоя вина, Лорейн. Я не думала, что заслужила такое… от тебя». «Дорогая миссис Лоуренс, не сердитесь», – умоляла Лорейн. «Сержусь… о, нет. Я не сержусь, у меня просто разбито сердце. Если Бог…» «Может, вы оставите Бога в покое», – сказала Гвен. «Гвен, замолчи», – сердито оборвал её дядя Клон. После чего Гвенни запрокинула голову и завыла длинно и громко. Все гости собрались в зале, в коридоре или стояли у окон снаружи. Мэриголд казалось, что весь мир уставился на неё. «Можешь отвезти нас домой, Гораций? – утомленно спросила бабушка – Я устала, а всё это доконало меня. Хочешь остаться на ужин, Лорейн?» «О, нет, нет», – сказала мама, борясь со слезами. На заднем сиденье машины Мэриголд заплакала от горя, а Гвен завыла от досады. Но дядя Клон хохотал так громко, что бабушка нервно заметила: «Гораций, лучше следи за своим вождением. Не понимаю, как ты можешь смеяться. Ужасно. Если бы был кто-то другой, а не миссис Лоуренс». «Это полезно для неё, – ответил дядя Клон. – Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь говорил её правду о ней самой. Это стоило того». Гвен перестала подвывать и навострила уши. Дядя Клон, оказывается, был не так уж плох. «Должно быть, для неё стало шоком увидеть платье Клементины, внезапно появившееся перед нею», – сказала бабушка. Что такое с её голосом? Не могла же она смеяться – нет, не могла. Но разве она не старалась не смеяться? «Знаешь, Гораций, она ведь и правда боготворила Клементину». «Клементина была отличным маленьким скаутом, – сказал дядя Клон. – Она всегда мне нравилась. К её чести, даже старая глупая мать, не испортила её». «Она была прелестной девочкой, – согласилась бабушка. – Я помню её в этом платье. Все восторгались её кожей и руками». «У Клем действительно были красивые руки, – сказал дядя Клон. – Жаль, что такие большие ноги». «Она же не виновата в этом», – упрекнула бабушка. «Конечно, нет. Но они были огромными, – засмеялся дядя Клон. – Не удивительно, что старая леди хранит все её башмаки – не терять же столько хорошей кожи. У Клем случилась одна единственная ссора в жизни, которую не она и устроила. Ссора с Эмми Карберри. Эмми собиралась выйти замуж за человека, которого не одобряли ни Карберри, ни Лоуренсы. «Я бы никогда на свете не оказалась в твоих туфлях»* , – важно сказала Клем. «Не беспокойся, дорогая, – ответила Эмми, поставив ногу, обутую в туфельку номер два, рядом с башмаком бедняжки Клем, – тебе их просто и не надеть». Разумеется, Клем не простила её. И в это мгновение что-то произошло с несчастной, подавленной, всхлипывающей Мэриголд, сидящей на заднем сиденье. Дух ревности покинул её навсегда, по крайней мере, касательно Клементины. У Клементины были большие ноги. А у мамы такие, что даже дядя Клон считал их совершенными. О, – Мэриголд в темноте улыбнулась сквозь слёзы – теперь она могла позволить себе пожалеть Клементину. «Назови мне одну причину, по которой мне не следует спустить с тебя шкуру», – сказал дядя Клон, выпуская Гвен из машины. «Я веселю вас», – кокетливо ответила Гвен. «Ты бессовестная, дерзкая, маленькая нахалка», – сказал дядя Клон. Бабушка промолчала. Что проку говорить с Гвен. Бесполезно пытаться утопить рыбу. Завтра вечером она уедет домой. Кроме того, в глубине души бабушка была довольна, что Кэролайн Лоуренс получила наконец-то своё «возмездие». «Итак, среда закончилась, уже четверг. Нас могли бы покормить, – ворчала Гвен, забираясь в постель. – Я бы стащила ту тарелочку с полосатыми сэндвичами. Нет, ты видела что-нибудь смешнее, чем эта старая воющая драконша? Разве я не заткнула её? Надеюсь, дьявол улетел вместе с нею до утра. Я рада, что завтра еду домой. Ты мне понравилась больше, чем я думала, Мэриголд, после всех тех тошнотных похвал тёти Джо. Но твоя бабушка достала меня». «Ты собираешься помолиться?» – напомнила Мэриголд. «Какой смысл будить Бога в такой час среди ночи», – сонно пробормотала Гвен. Когда Мэриголд закончила свою молитву, Гвен уже спала, как ягнёнок. Мэриголд была очень, очень благодарна, так она и сказала Богу. Конечно, не за то, что у Клементины были большие ноги, а за то, что скверное чувство ненависти и ревности совсем ушло из её сердечка. Как же это было хорошо! Утром мама слегка побранила Мэриголд. «Миссис Лоуренс могла умереть от сердечного приступа. Подумай, что бы ты сейчас чувствовала. Она проплакала всю ночь – очень сильно плакала», – добавила мама, боясь, что дочь недостаточно осознала, что наделала. «Не беспокойся, – сказала Саломея. – Это пойдет на пользу старой Мадам. Для неё и её старых башмаков. Думает, она похожа на королеву Викторию. Но всё же я рада, что чертёнок сегодня вечером уедет домой. Я мечтаю о нескольких минутах покоя. Мне кажется, что эти три недели меня каждый день пропускали через мясорубку. Помогите клану небеса, когда она вырастет». «Аминь», – решительно сказал Люцифер, помахивая хвостом. Вечером Гвен уехала домой. «Теперь мы можем вернуться к своим душам», – сказала Саломея. Но не слишком радостно. И не стала возражать, когда Лазарь скорбно заметил: «Боже милостивый, кажись, будто в доме кто-то умер». Потерянная безмятежность Соснового Облака вернулась, лишь слегка покрывшись рябью, когда на следующий день принесли открытку от Гвен, адресованную бабушке. «Я позабыла сказать вам, что позавчера уронила одну из ваших лучших серебряных ложек в щель в полу яблочного амбара. Думаю, вы легко достанете её, если залезете под амбар». Мэриголд сильно скучала по Гвен два дня и поменьше на третий. Но в конце концов как приятно было снова побыть с Сильвией. Смех и проказы – хорошее дело, но не хочется постоянно смеяться и проказничать. Она словно вкусила красоту покоя после дней шумного, задорного ветра. Её ждали в сумерках бархатные личики фиалок, а братству любимых деревьев давно не хватало Мэриголд. Закрывая за собой зелёную калитку, она попала в другой мир, где можно проводить часы в тишине и быть счастливой. Она смотрела на старый дом, увитый диким виноградом, и гавань за ним. Огромный мир лежал в покое, лишь ветер напевал свою песню, да мягкие росистые тени прятались в уголках зелёных лугов фермы мистера Донкина. «Если бы я могла выбирать место, где родиться, я бы выбрала Сосновое Облако, – прошептала Мэриголд, протягивая руки, словно хотела обнять дом, – старое прекрасное место, которое создавали многие руки и любили многие сердца. А призрак Клементины исчез навсегда. Когда она в следующий раз пошла на кладбище, то сорвала маленький цветок и положила его на могилу Клементины – бедной прекрасной Клементины. Она больше не хотела утащить её с папиной стороны. Теперь она знала, что папа женился на маме не потому, что ему была нужна домохозяйка. Она всё рассказала маме, и та немного посмеялась, и немного поплакала. «Я никогда не ревновала его к Клементине. Они были детьми. Он очень любил её. Но мне он подарил любовь своей мужской зрелости. Я знаю». Поэтому Мэриголд больше не обижалась на фотографию Клементины. Она могла спокойно смотреть на неё и согласилась, что она очень красивая. Лишь один раз она угодила себе, заметив: «Хорошо, что твои ноги не видны». *Be in one's shoes - идиома, буквально, носить чью-то обувь, в переносном смысле – быть на чьем-то месте.

Юлия: Хелга Замечательное приключение. Спасибо тебе, дорогая, за чудесный сказочный мир Монтгомери.

Юлия: Хелга пишет: взрослым читать тоже нужно Просто необходимо. Особенно сейчас...

apropos: Хелга Бесподобный маскарад! Гвен - прелесть! Наконец и я по достоинству ее оценила. Этот ее спич всем надолго запомнится. И дядя Клон - душка. Вообще очень неожиданный, но очень логичный поворот сюжета с изумительным завершением сей интриги с Клементиной. Хелга пишет: Вот не могу отнести эту вещь к книгам для детей, она настолько мудрая, философская, что взрослым читать тоже нужно! Ни разу не детская. Ребенок, увы, и половины текста не поймет, пока не повзрослеет.

Хелга: Юлия пишет: Просто необходимо. Особенно сейчас... apropos пишет: Ни разу не детская. Ребенок, увы, и половины текста не поймет, пока не повзрослеет. Или читать в детстве и позже, чтобы в каждом возрасте найти свое.

Хелга: Глава 14. Горечь души 1 «Вот и новое утро», – произнесла Мэриголд, радостная как сам день. Почему-то в это осеннее утро по дороге в школу, она была необычно счастлива. В такие дни она словно обретала крылья. Она любила октябрь – его первую багряную пышность, когда подмерзшие листья висят, словно языки пламени; астры вдоль дороги поют свои сиреневые песни, а еще больше – поздний покой осенних коричневых полей и тенистые переплетения холмов над гаванью, его вечера, наполненные вкусным запахом жжёных листьев в кострах Лазаря, и яблоки, собранные и уложенные в яблочный амбар до той поры, когда станет совсем холодно и их придётся перенести в бочки на чердаке. Девочки, собравшиеся в стайку, смотрели на Мэриголд, когда она шла мимо на школьную площадку. Она не слишком озадачилась этим. По правде говоря, в школе она была довольно одинока. Она особо не дружила ни с кем из девочек, а за новыми одноместными партами не было прежних шансов для откровений. Ни с одной из них она не возвращалась домой. Она не ссорилась с ними, играла в обеденные часы и перемены, но по какой-то таинственной причине не состояла в их компании, да и они не слишком переживали из-за этого. Они называли её «гордячкой», хотя Мэриголд вовсе не была такой. Когда она стала старше, чувство раскола углубилось, вместо того чтобы исчезнуть. Иногда Мэриголд печально размышляла, что было бы неплохо иметь настоящую подружку, такую, о каких пишут в книгах – не как Варвара или Гвенни, что появлялись лишь на время, внося разноцветные вихри в её жизнь, а затем исчезая, словно их и не было. Но она не могла найти такую в школе Гармони. По натуре Мэриголд была существом, которое не может идти на компромисс, соглашаясь на хорошее, если недоступно лучшее, поэтому у неё не было даже приятельниц. У неё была Сильвия, хоть и не вполне настоящая, как Мэриголд когда-то казалось. Прежнее волшебство ещё работало, но уже не было вполне волшебным. В это утро Мэриголд почувствовала что-то новое в школьной атмосфере. Не она придумала, что девочки шепчутся и смотрят на неё с большим любопытством, и даже немного злобно. Это чувствовалось до полудня и на перерыве, но никто не сказал её ничего особенного. Затем, когда класс устроился в кружок за школьным зданием, на берегу ручья среди папоротников и сосновых пеньков, молчание было нарушено. «Тебе нравится мистер Томпсон, Мэриголд?» – спросила, хихикнув, Эм Стентон. Мэриголд озадачилась, с какой стати вдруг возникло имя мистера Томпсона. Он был новым пастором, приехавшим в Гармони этой весной. Мэриголд вовсе не интересовалась новыми священниками. По этому поводу весьма волновалось старшее поколение. Непросто было найти священника на место мистера Генри, который поднимался на церковную кафедру в Гармони без малого тридцать лет и был «святым, если таковой когда-либо существовал». «Он заставлял меня плакать по шесть раз каждое воскресенье, – вздыхала мисс Амелия Мартин. – Надеюсь, мой час придёт раньше, чем его. Я всегда ощущала, что он именно тот прекрасный человек, который предназначен похоронить меня». «О, Боже, – молилась тётя Китти Стендиш на первом собрании после его ухода. – Боже, пошли нам такого же хорошего священника, как мистер Генри… хотя, о, Господь, ты не сможешь сделать этого». Никто не считал, что мистер Томпсон столь же хорош, но он казался лучшим из всех кандидатов. «Он хороший священник, – сказала Саломея, – но жаль, что вдовец. Он женится в общине, и это испортит его». Добавив, однако, успокаивающую мысль: «Но я рада, что прислали именно его. Мне нравится, когда пастор хорош собой». У мистера Томпсона была дочь, ровесница Мэриголд – круглая розовая маленькая Джейн Томпсон, которая ходила в деревенскую школу и церковь. Дом пастора находился там же, поэтому Мэриголд видела её лишь в воскресной школе, где они были в одном классе. Джейн всегда в совершенстве знала свой отрывок из Писания, цитаты и вопросы по катехизису, что и ожидалось от дочери священника. Но это не делало её интересной, считала Мэриголд. Что касается мистера Томпсона, он нравился ей, когда она думала о нём в общем, что случалось, по правде говоря, лишь когда он заезжал в Сосновое Облако. Особенно ей нравился весёлый, не пасторский огонёк в его глазах. Но почему Эм Стентон вдруг заинтересовалась её отношением к мистеру Томпсону? Неприятное предчувствие коснулось Мэриголд, словно лёгкий, но резкий ветер дунул в тайник её души. «Мне очень нравится мистер Томпсон», – сухо ответила она. Эм снова неприятно хихикнула и обменялась взглядом с подругами. «Это хорошо», – торжественно произнесла она. Они ожидали, что Мэриголд спросит, что же тут хорошего, но она не спросила. Она откусила от булочки ешь-и-иди и задумчиво разжевала. «А понравился бы он тебе как отчим?» – с хитрым выражением поинтересовалась Вельма Чёрч. Такой необычный пирожок ешь-и-иди Мэриголд никогда ещё не пробовала. Она положила его в коробку для ланча и уставилась на Вельму. «Неужели ты не знала?» «Знала что?» – спросила Мэриголд побелевшими губами. «Что твоя мама собирается за него замуж». Мэриголд не понимала, что происходит вокруг или повсюду. Кто-то ударил её по лицу? Солнце пропало с небес? «Я… не верю», – беспомощно пробормотала она. «Все так говорят, – триумфально заявила Эм. – Конечно, мы думали, ты знаешь. Забавно, что твоя мама ничего тебе не сказала. Он же половину своего времени проводит в Сосновом Облаке». Это, разумеется, было преувеличением. Но Мэриголд вдруг вспомнила, что не так давно мистер Томпсон заезжал довольно часто. Конечно, у бабушки случился небольшой бронхит, но Мэриголд с ужасом отметила, что мистер Генри никогда так часто не бывал, даже когда у Саломеи была пневмония. Она с тоской посмотрела на Эм. «Я слышала, что они обвенчаются до весны, – сказала Фанни Коллинз. – Твоя мама на днях была в Саммерсайде и помогала ему выбрать обои для дома. Тётя Линди видела их». «Не расстраивайся», – сказала Сэлли Маклин. «После свадьбы тебе придётся стать Мэриголд Томпсон», – сказала Лула Нельсон. «Они отправят тебя в интернат, вот увидишь», – сказала Дот Чёрч. Ни один из этих ударов не достиг Мэриголд. Она сидела, застыв. О, если бы она была в одиночестве – далеко, далеко отсюда, от этих ненавистных девчонок, – чтобы понять, что происходит! «Ма говорит, что твоя мать вовсе не подходит для жены пастора», – сказала Вельма. «Слишком нарядная и экстравагантная», – добавила Эм. «Тётя Бет говорит, что его первая жена была самой милой женщиной на свете», – сказала Пэт Диксон. «Удивительно, что твоя мама выходит замуж за церковника», – заметила Джанет Ирвинг. «Наверно, она устала жить со старой леди», – предположила Пэт. «Ма говорит, миссис Линдер воспряла духом в эту осень», – сказала Лула. Прозвенел школьный звонок, и кольцо противных лиц растаяло. Мэриголд медленно пошла в школу вслед за ними. Ноги словно налились свинцом, а дух, что утром «летел на крыльях», значительно потяжелел. Все вокруг словно потемнело. Могло ли это быть правдой? Не могло… Мэриголд вдруг настигло другое ужасное воспоминание. «Миссис Лесли занята», – сказала Саломея на прошлой неделе, закрывая дверь перед очень настойчивым страховщиком. О, да, должно быть, это правда. «Саломея, – спросила Мэриголд в тот же вечер, – думаешь, Бог делает что-то со злости?» «Вы только послушайте её, – возмутилась Саломея. – Ты не должна задавать такие скверные вопросы. Это так же плохо, как то, что говорила Гвен Лесли». «Прости меня, – с некоторой настойчивостью сказала Мэриголд. – Но делает ли Он так?» «Конечно, нет. На это есть старый злобный Джентльмен. Что с тобой? Ты сама не своя. Ты не заболела?». Мэриголд чувствовала, что заболела. Ей было холодно и её тошнило до глубины души. В один миг её маленькая жизнь была порвана на части. Но она не сказала маме ни слова об этом.

apropos: Хелга Да, внесли сумятицу в жизнь Мэриголд. Дети бывают ужасно жестоки - не по врожденной жестокости, а по глупости. Для Мэриголд это похоже на катастрофу - ведь мама принадлежала ей. Черт, понимаю - с одной стороны - как это ударило по ребенку, с другой - радуюсь за маму. Если это, конечно, правда, а не домыслы завистливых кумушек. Хелга пишет: Мэриголд вдруг настигло другое ужасное воспоминание. «Миссис Лесли занята», – сказала Саломея на прошлой неделе, закрывая дверь перед очень настойчивым страховщиком. О, да, должно быть, это правда. Чет туплю. Как это связано?

Хелга: apropos apropos пишет: Чет туплю. Как это связано? Там такая игра слов, что я сама туплю. Саломея говорит: Mrs Lesley is engaged. Слово engaged имеет массу смыслов, в том числе и "помолвлена" или "обручена". Не могу подобрать подходящего слова, чтобы смысл был двоякий, нет такого в русском. Или заменить целым выражением с двояким смыслом. В общем, пока в раздумьях.

apropos: Да, у них игра, а у нас... Хелга пишет: Или заменить целым выражением с двояким смыслом. Может, и заменить, если обыграть не получится. Иначе непонятно как-то.

Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Волшебно... Хелга пишет: Я всегда ощущала, что он именно тот прекрасный человек, который предназначен похоронить меня Хелга пишет: Или заменить целым выражением с двояким смыслом. Тяжела она, шапка переводчика. Как вариант... может: Мrs Лесли теперь занята?.. теперь как сейчас, но с продолжительным значением...

Хелга: apropos пишет: Может, и заменить, если обыграть не получится. Иначе непонятно как-то. Юлия пишет: Как вариант... может: Мrs Лесли теперь занята?.. теперь как сейчас, но с продолжительным значением... Еще подумала, что, может, оставить Миссис Лесли обручена, потому что Мэриголд слышит фразу и придает это значение, а что Саломея имеет в виду - обручена или занята, или вступила, пока неизвестно.

apropos: Хелга пишет: может, оставить Миссис Лесли обручена, потому что Мэриголд слышит фразу и придает это значение Но не будет ли это слишком однозначно? Там игра слов - понимай, как знаешь. А тут - без вариантов.

Хелга: apropos пишет: Но не будет ли это слишком однозначно? Там игра слов - понимай, как знаешь. А тут - без вариантов. Так вот и застряла, пока ничего хорошего не придумалось.

Хелга: 2 Мэриголд думала, что навсегда избавилась от ревности, когда узнала правду о ногах Клементины. А сейчас она находилась во власти ревности в десять раз сильнее. То была лишь призрачная досада души. Эта же – горящее страдание сердца. Никогда Мэриголд не была так горестно несчастлива в своей жизни, чем в эти два месяца после разговора у ручья. Все вокруг подкармливало её подозрения и ревность. Она наполнилась ненавистью. Ничто не радовало её, потому что она слишком ненавидела мистера Томпсона. И бедную, ни в чём неповинную маленькую Джейн Томпсон. Станет ли Джейн называть маму "мамой"? Пусть только посмеет! Пришёл ноябрь с его тёмными печальными сумерками, которые вызывали в Мэриголд чувство, что она взрослая и старая, с его скорбными ветрами, что шелестели сухими листьями в холодные пустые безлунные ночи, с его зимней песней седых полей и печальными серыми призраками золотарника в углах изгородей. И огнями авто мистера Томпсона, слишком часто весело горящими у ворот в эти холодные вечера. Мэриголд мечтала, чтобы этот ноябрь остался навсегда. Раньше «завтра» было для неё волшебным словом. Теперь «завтра» звучало ужаснее, чем «сегодня». Но ненависть к мистеру Томпсону стала для неё и мучительным утешением. Она была уверена, что будет всегда ненавидеть его. Люцифер невзлюбил его, а коты знают всё. Невозможно обмануть Люцифера. Ничто больше не радовало Мэриголд. Она помнила, как Лазарь однажды что-то сказал о французе, который сделал нечто, бросающее тень на его нацию. «Но ты же не хочешь, чтобы его повесили», – запротестовала Саломея. «Нет-нет-нет, конечно, нам не хоца видеть его повешенным, – ответил Лазарь, – нам хоца видеть его побитым». Это с точностью отражало чувства Мэриголд по отношению к мистеру Томпсону. Она не хотела видеть его повешенным, но ей было бы приятно видеть его «побитым». Ради пусть и эфемерного, но мщения она назвала большой высохший чертополох за яблочным амбаром «Преподобным мистером Томпсоном», срезала его и сожгла. Она наблюдала, как он пьёт чай и желала, чтобы в чашке был яд. Не столько, чтобы убить его – о, нет, – но достаточно, чтобы его стошнило и отвратило от мысли жениться на ком-либо. Однажды, когда он рассердился на кого-то в церкви и стукнул по столу, Мэриголд про себя сказала маме: «Посмотри, какого мужа ты получишь!» Она бы хотела не ходить в церковь, но не могла, поэтому сидела там, скверно ругая его. Когда он приходил в их дом, она являла собой само воплощение презрения. А он не замечал этого! Быть презираемым и не замечать этого невыносимо для презирающего. Он не мог даже запомнить её имя и называл Нарциссой. Однажды он попытался по-отечески погладить её по голове. «Я не кошка», – грубо ответила Мэриголд, отскочив. Потом ей пришлось извиняться. В Сосновом Облаке не могли понять, почему Мэриголд испытывает такое отвращение к пастору. «Он так красиво проповедует, – с упреком сказала Саломея. – Я не могу сдержать слёз». «То же самое умеет лук», – отрезала Мэриголд. И всё же, когда Эм Стентон заявила, что её отец отозвался о мистере Томпсоне, как о поверхностном человеке, Мэриголд пылко запротестовала. Такого нельзя допустить. Если мама на самом деле выходит за него замуж, его нужно защитить. «Да ладно, – сказала Эм, уходя. – Я и не знала, что он тебе нравится. Не думала, что кому-то может понравиться синеносый*». «Он не синеносый», – сказала Мэриголд, не имея представления, что это значит. «Именно такой. Твой дядя Клон сам сказал в тот день, когда подвозил меня на своей машине. Мы встретили пастора, он ехал навстречу, и твой дядя сказал: «Синеносым всегда разрешается превышать скорость». А я спросила: «Разве мистер Томпсон синеносый?», а он ответил: «Самый, что ни на есть». Вот так-то!» «Но что это значит, синеносый?» – спросила Мэриголд. Она должна знать худшее. «Ну, я не уверена, но думаю, что это наркоман, – осторожно начала Эм. – Я спрашивала Веру Чёрч, и она сказала, что так думает. Это очень скверно. Им повсюду мерещатся страшные лица. Для них чем хуже, тем лучше. Они очень хитрые. Сначала никто не подозревает, пока они не становятся такими, что не могут это скрыть. Затем их нужно упрятать». Упрятать! Что значит, «упрятать»? Но Мэриголд больше не стала задавать Эм вопросы. Казалось, от каждого ответа всё становилось хуже и хуже. Но если мистер Томпсон должен быть куда-то «упрятан», она хотела, чтобы это произошло раньше, чем он женится на маме. Постоянно происходили мучительные события. Мистер Томпсон всё чаще приезжал в Сосновое Облако. Они снова ездили с мамой в Саммерсайд, чтобы выбирать обои, а однажды вечером он явился и сказал маме: «Хочу проконсультироваться с вами об аденоидах Джейн». Мама отвела его в садовую комнату и закрыла дверь. Мэриголд проскользнула через наружный коридор, как маленький призрак. Что там происходит, за закрытой дверью? У неё болело горло, но мама не беспокоилась об этом? Совсем нет. Она занята аденоидами Джейн – какими бы они там ни были. Когда ничего мучительного не происходило, она терзала себя сама. Придётся ли ей покинуть Сосновое Облако, когда мама выйдет замуж за мистера Томпсона? Или, возможно, мама оставит её здесь одну, с бабушкой, как это сделала мама Милли Грэхем? И больше никто не встретит её из школы, никто не будет стоять в сумерках у двери, приглашая в убежище дома из вечерней темноты, или сидеть у её кровати и разговаривать, пока она не уснёт. Хотя уже теперь вечерние разговоры с мамой стали не такими, какими были прежде. Какая-то вуаль недоверия повисла между ними. Лорейн боялась, что дочь вырастает, уходя в трудный возраст подростковой изоляции, словно в заповедник. Она не могла спросить Мэриголд, что произошло, что вызвало такие изменения. Когда тётя Энн попросила Лорейн отпустить дочь к ней в гости и она согласилась, Мэриголд отказалась почти со слезами – хотя когда-то очень хотела. Что, если мама выйдет замуж, пока её не будет? Что, если именно поэтому она хочет отправить её к тёте Энн? И у них даже будут разные имена! Как ужасно услышать, когда скажут: «Это Мэриголд Лесли, дочь миссис Томпсон, знаете ли». Они даже могут назвать её Мэриголд Томпсон! Мэриголд чувствовала, что не перенесёт этого. Она нигде не нужна. О, могло ли что-нибудь или кто-нибудь остановить все это? «Интересно, поможет ли молитва?» – устало думала она и заключила, что не поможет. Бесполезно молиться против священника. Гвен говорила, что она бы прыгала и вопила, пока не получила бы то, что хочет. Но Мэриголд не вполне представляла себя в такой роли. Даже не могла предположить, что должно было бы произойти. Невесты на чердаке поспешили бы вниз, Клементина наконец-то оторвала бы свой взгляд от лилии, Старшая бабушка выпрыгнула бы из рамки в садовой комнате. Но мама все равно вышла бы замуж за мистера Томпсона. Мама, которая так похорошела, так расцвела в эту осень. До того, как Мэриголд узнала ужасную новость, ей было приятно, когда говорили: «Как хорошо выглядит Лорейн». Теперь это звучало оскорбительно. Приближалось Рождество, а в Сосновом Облаке обитало привидение с печальным личиком Мэриголд. «Как ты похудела, дорогая», – тревожно сказала мама. «Джейн Томпсон достаточно толстая», – с обидой ответила Мэриголд. Мама улыбнулась. Она думала, что Мэриголд немного завидует розовощёкой Джейн. Возможно, кто-то перехвалил её в стиле Джозефины. Мама думала, что понимает, и Мэриголд думала, что мама понимает. А пропасть непонимания между ними становилась всё шире и глубже. Станет ли это Рождество последним, проведённым с мамой? За день до Рождества они, как обычно, пошли на кладбище. Мэриголд с диким торжеством водрузила на папину могилу венок из остролиста. Она не забудет его, если забудет мама. «Я никогда не назову его папой, – всхлипнула она. – Даже если они убьют меня». * Bluenose – синеносый – человек, который выступает за строгий моральный кодекс. Предположительное происхождение слова от Blue Law – Синий Закон – закон, запрещающий развлечения, дела в воскресенье или любой из строгих пуританских законов в колониальной Новой Англии

apropos: Хелга Бедный ребенок! Надо же, так себя накрутить и предствлять, что ее бросят. Нет достойных примеров перед глазами, похоже. Но защищать его, потому что он как бы уже "свой", она таки бросается. Хелга пишет: Быть презираемым и не замечать этого невыносимо для презирающего. Не в бровь, а в глаз, как говорится. Хелга пишет: Так вот и застряла, пока ничего хорошего не придумалось. Дык сложно, понятное дело. А синонимы к помолвке если попробовать обыграть? Соглашение, обязательства - ?

Хелга: apropos пишет: Надо же, так себя накрутить и предствлять, что ее бросят. Нет достойных примеров перед глазами, похоже. Но защищать его, потому что он как бы уже "свой", она таки бросается. И потрясающе верно! Свой-чужой, потому что мамин - именно так.

Юлия: Хелга Удивительно - вроде ничего не происходит, никакого действия, а как захватывающи все эти переживания... Удивительно тонко переданные и нисколько не наскучивающие читателю - напротив, переживаются как самое интригующее действие. Спасибо, дорогая. Ты волшебница - открываешь нам чудесный мир Монтгомери.

apropos: Юлия пишет: Удивительно - вроде ничего не происходит, никакого действия, а как захватывающи все эти переживания... Загадка Монтгомери. Волшебство?

Хелга: Юлия пишет: Удивительно - вроде ничего не происходит, никакого действия, а как захватывающи все эти переживания... Удивительно тонко переданные и нисколько не наскучивающие читателю - напротив, переживаются как самое интригующее действие. Захватывающие и совершенно логичные... apropos пишет: Загадка Монтгомери. Волшебство? Именно так!

Хелга: 3 В этом году семейное рождественское собрание должно было состояться у тёти Марии, но бабушка не смогла поехать из-за сильного бронхита, и мама осталась с нею. Мэриголд была рада этому. Ей совсем не хотелось праздновать Рождество. Днём Саломея попросила Лазаря запрячь повозку, чтобы поехать в деревню навестить старых знакомых. Она взяла с собой Мэриголд, и та бродила по улице, пока Саломея сплетничала. День выдался тёплым и тихим. Ветер спал в сосновых лесах за Южным Гармони, большие красивые снежинки медленно стекали с неба. Какой-то порыв, которому она не могла противиться, повёл её к особняку мистера Томпсона. Неужели мама скоро будет жить здесь? В таком уродливом квадратном доме без единого дерева вокруг. Без сада. Лишь с крошечным огородом, где рылась старая свинья. Мэриголд вдруг поняла, что свинья роется на грядке с пастернаком мистера Томпсона. Ну и что с того? Она не собиралась сообщать об этом хозяину. Он мог бы сам присмотреть за своим пастернаком. Она развернулась и с вызывающим видом зашагала прочь. Затем вернулась с таким же видом. Если мама будет жить в этом доме, весной у неё должен быть пастернак. Мама очень его любит. Мэриголд решительно прошла по дорожке, поднялась по ступенькам и толкнула дверь. На несколько мгновений она замерла, словно окаменев. Дверь не была заперта. И следующая дверь в комнату после прихожей оказалась открытой. Пустая комната, замусоренная обрезками обоев, но с красивыми стенами в фиолетовых цветах. А в комнате находились мистер Томпсон и двоюродная кузина Эллис Лесли из Саммерсайда. Мэриголд хорошо знала «тётю» Эллис. Приятная женщина, которая никогда не считала калории и укладывала волосы гладкими блестящими локонами, словно следы волн на песке. Тётя Эллис не была красавицей, но старый мистер Макалистер сказал, что она «полезная бабёнка – оченно полезная». Состоятельная женщина в красивой шляпе и дорогом плисовом пальто с большой красной розой, приколотой к воротнику. А мистер Томпсон целовал её! Мэриголд повернулась и тихо вышла, успев услышать, как мистер Томпсон говорит: «Конфетка», а тётя Эллис отвечает: «Медовый мальчик». Свинья всё ещё рылась в пастернаке. Пусть роется, пока пастор целуется с женщинами, с которыми не должен целоваться, лица которых похожи на сальные свечи, а лодыжки – на сардельки и глазами такими плоскими, словно их приклеили к лицу. И называет их «Конфетками»! Мэриголд преисполнилась такого негодования из-за мамы, что не стала ждать Саломею. Она кинулась домой в Сосновое Облако сквозь белые снежные хлопья и нашла маму, в задумчивости сидящую возле весело пылающего камина в садовой комнате. «Мама! – воскликнула Мэриголд, задыхаясь от злости, – мистер Томпсон целуется с тётей Эллис… в своем доме… он целует её!» «Но почему бы ему не целовать её?» – изумленно спросила мама. «Тебя это… не волнует?» «Меня? Почему это должно меня волновать? Он женится на тёте Эллис через две недели». Мэриголд уставилась на маму. Словно жизнь покинула тело и вся сосредоточилась во взгляде. «Я… думала… что ты… выходишь за него замуж, мама». «Я! Мэриголд, милая, как такая глупая мысль могла прийти тебе в голову?» Мэриголд не отрывала взгляда от мамы. Огромные слёзы медленно наполнили глаза и потекли по щекам. «Мэриголд! Мэриголд!» Мама обняла её и усадила к себе на колени. «Почему ты расстроена, что я не выхожу замуж за мистера Томпсона?» Расстроена! «Я счастлива, так счастлива, мама, – всхлипнула Мэриголд. – Я очень боялась, что это так». «Так вот почему ты была такой смешной с ним. Почему ты не спросила меня?» «Я не могла этого перенести. Я боялась, ты скажешь, что это правда». Лорейн Лесли крепко обняла своё дитя. Она всё поняла и не стала смеяться над страданиями, которые перенесла маленькая душа. «Милая моя, тот, кто любил твоего отца, не может полюбить кого-либо другого. У меня была любовь, а теперь у меня есть память и ты. Этого мне достаточно». «Мама, – прошептала Мэриголд, – ты была разочарована, что я не мальчик?» «Никогда. Ни минуты. Я хотела девочку. И твой папа тоже. В Сосновом Облаке давно не было маленькой девочки, сказал он». Мэриголд тихо прижалась щекой к щеке матери. Она знала, что это одно из мгновений, которые длятся вечно. 4 Мистер Томпсон оказался очень приятным человеком. Приятным, весёлым, дружелюбным. Мэриголд надеялась, что свинья не съела весь его пастернак. Ей было страшно жаль его, потому что он не собирался жениться на маме, но тётя Эллис – именно то, что надо. Очень полезная. Жена пастора должна быть полезной. И Джейн оказалась милой. Как же хорошо больше не ненавидеть никого. Она снова подружилась с жизнью. Снегопад закончился. Большая серебряная луна плыла над заснеженным холмом. Пруд на поле мистера Донкина, синеющий там летом, превратился в круглую белую ямку, словно какая-то великанша оставила отпечаток своего пальца. В саду на снегу толпились тонкие нежные тени. Мир был прекрасен, и жизнь хороша. В газетах сообщили, что в этот день в Европе родился сын у короля, а в Монреале – у миллионера. Более интересным событием, о котором не написали газеты, стало то, что Эндорская Прорицательница родила в яблочном амбаре трёх милых котят. А завтра Мэриголд поднимется на холм, чтобы встретиться с Сильвией.

Юлия: Хелга Ненависть ненавистью, а пастернаку весной - быть! Хорошо, что все наконец разрешилось Пришел конец мученьям, Невеста и жених Достойны восхищенья, Любовь, спрягай ты их!

apropos: Хелга Мэриголд с облечением вздохнула и мир раскрасился красками. А мне маму стало жалко, Осталась одна, без "приятного, веселого, дружелюбного" мистера Томпсона. Может, автор таки устроит мамино счастье? (Риторический вопрос). Хотелось бы.

Хелга: apropos пишет: А синонимы к помолвке если попробовать обыграть? Соглашение, обязательства - ? Да, что-то в этом роде, наверно. Юлия пишет: Ненависть ненавистью, а пастернаку весной - быть! Мама же любит пастернак... apropos пишет: А мне маму стало жалко, Осталась одна, без "приятного, веселого, дружелюбного" мистера Томпсона. Так она же не собиралась за него замуж, кумушки накрутили-напутали.

apropos: Хелга пишет: Да, что-то в этом роде, наверно. Ну да - у нее уже есть обязательства. Или что в таком роде. Хелга пишет: Так она же не собиралась за него замуж, кумушки накрутили-напутали. Это понятно, просто я уже за маму как бы обрадовалась, а тут, оказывается, совсем другая дама увела мистера Томпсона.

Хелга: Глава 15. Светлый призыв 1 Боюсь, что, если бы в тот вечер, когда мама предложила идти в церковь на собрание миссионеров, Мэриголд могла описать своё настроение, она бы сообщила, что это ей совсем неинтересно. Для девочки, три троюродных кузины которой были заняты на миссионерской работе за океаном, такое безразличие к миссионерству должно быть признано постыдным. Она хотела провести вечер с Сильвией и не вовсе не желала менять её чудесную компанию на скучное, глупое, убогое собрание стариков-миссионеров. Упомянутые эпитеты принадлежат Мэриголд, а не рассказчику, и, если вы готовы упрекнуть её за это, подумайте, много ли девочек одиннадцати лет, вне их будущих мемуаров, имеет хоть какое-то представление о слепоте язычников. Для Мэриголд заокеанские миссии представлялись какими-то делами, которыми занимаются взрослые и священники, слишком далёкими от её мыслей и занятий. Поэтому она не понимала, зачем ей тащиться в церковь, чтобы слушать речи заморских миссионеров. Однажды она уже выслушала одну вместе с Гвенни – её произносил странный загорелый очкастый человек, безмерно серьёзный и невыносимо скучный. Мэриголд считала, что этого ей достаточно. Но бабушка не могла выйти из дома из-за ревматизма, у Саломеи воспалилась ступня, а мама собралась идти по какой-то непонятной причине. Оказалось, что в этот вечер выступала некая леди, её школьная подруга. Мама хотела, чтобы Мэриголд составила ей компанию. Ради мамы Мэриголд сделала бы и пошла бы куда угодно, даже на собрание миссионеров. Поэтому она покорно трусила по славной, освещённой звёздами дорожке и думала о новом платье из абрикосового жоржета, которое мама, несмотря на поджатые губы бабушки, обещала ей к именинной вечеринке Уиллы Роджерс. Первым потрясением для Мэриголд был тот миг, когда леди поднялась на кафедру. Разве столь прекрасное создание может быть миссионером? Мэриголд никогда в жизни не видела такой ослепительной красавицы. Какие у неё удивительно глубокие, тёмные влекущие глаза! Что за щёки кремового оттенка, несмотря на солнце Индии! Какая корона блестящих красно-золотистых волос! Её прелестные руки, казалось, магнетически притягивали к себе в объятия! Какой особенный голос, полный пафоса и незабываемого очарования! Как прелестно белое платье с бледно-небесно-голубым поясом, свисающим к подолу! Доктор Вайолет Мериуитер не выступала и десяти минут, когда Мэриголд всей душой возжелала стать заморским миссионером в самых дальних концах земли, следуя за нею. Единственное, что удивляло её – отсутствие видимого нимба вокруг головы доктора Вайолет. Какая захватывающая речь! Прежде, чем быть сметённой потоком красноречия в мир, где она никогда не бывала, в мир, где в нечто неописуемо привлекательное смешались самопожертвование, дети-вдовы и коралловые берега Индии, Мэриголд успела на мгновение удивиться, как могла предполагать, что миссионерство – убогое занятие. Нет, оно не просто привлекательное – влекущее. Прежде чем доктор Вайолет произнесла половину своей речи, Мэриголд Лесли, сидящая на старой семейной скамье, посвятила свою жизнь заморскому миссионерству. Преображение произошло внезапно, но очень явственно. Мэриголд сразу почувствовала, что навсегда отрезана от прежней жизни, от прежних подруг, прежних мечтаний. Она больше не была глупой шаловливой девчонкой, что час назад не по своей воле пришла на миссионерское собрание, думая об абрикосовом платье и сказочной подруге на холме. С этим покончено. Теперь она посвящённая. Отделённая. Всю оставшуюся жизнь идущая по светящейся, ведущей к небесам дороге служения, которую показала доктор Вайолет Мериуитер. Когда-нибудь она, возможно, тоже станет доктором Мэриголд Лесли. Думать об этом. Прежде она гадала, на кого бы хотела походить, когда вырастет. На маму? Но мама была «безответной». Все управляли ею. Теперь у Мэриголд больше не было сомнений. Она хотела быть точно такой же, как доктор Вайолет Мериуитер. Она злилась на Эм Чёрч, хихикающую за спиной. Она с презрением смотрела на четырёх взрослых дочерей Элдера Маклода. Почему они не отправляются в иностранную миссию? Она чуть не умерла от стыда, чихнув три раза подряд, когда доктор Вайолет произносила самое страстное обращение к юным девушкам. Найдется ли сейчас здесь в церкви хоть один человек, который бы не сказал: «Я готов», услышав этот светлый призыв? А Мэриголд, жаждущая вскочить на ноги, чтобы произнести эти слова, могла лишь чихать – великий момент прошёл, и доктор Мериуитер спустилась с кафедры. Мистер Томпсон тоже сказал несколько слов. Ему очень не хватало очарования доктора Мериуитер, но одна из его фраз добавила огня в душу Мэриголд. «Миссионер, – сказал он, – должен быть спокойным, безмятежным, терпеливым, тактичным, надёжным, находчивым и глубоко верующим». Мэриголд запомнила каждое из этих слов. Список был большим, но вдохновлённая Мэриголд не сомневалась, что сможет его выполнить. Она сразу начала готовиться к своей жизненной миссии. Тотчас. Она села на своё место, словно ступила на воздух. О, как непослушна и глупа была она до этого чудесного вечера! Но теперь её лицо обращено в высоту – как сказала доктор Мериуитер, – далёкую сияющую высоту служения и самопожертвования. Мэриголд дрожала от волнения. В ряду перед ней сидел Томми Блэр. Мэриголд терпеть его не могла с того дня, как он написал на обложке её учебника своим размашистым почерком: «Эта книга – одно, мой кулак – другое. Если украдёте одно, то получите другое». Но она должна простить его – миссионер прощает всех. Она так лучезарно улыбнулась ему, что Томми Блэр, выйдя из церкви, сказал своим приятелям, что Мэриголд Лесли «запала» на него.

apropos: Хелга Хелга пишет: выложила начало 16-й главы, пропустив 15-ю. Поэтому забываем по 16-ю на время и читаем 15-ю. Упс... Бывает. Дык удали тогда тот пост, чтобы не вводить в заблуждение. Потом перечтем с удовольствием. Хелга пишет: Мэриголд Лесли, сидящая на старой семейной скамье, посвятила свою жизнь заморскому миссионерству. Волшебная сила слова и красивой внешности. Надеюсь, она передумает в итоге. Хелга пишет: он написал на обложке её учебника своим размашистым почерком: «Эта книга – одно, мой кулак – другое. Если украдёте одно, то получите другое». Т.е. считает ее книгу - своей? Ну, нахал. Вместо, чтобы дернуть за косичку?

Хелга: apropos пишет: Волшебная сила слова и красивой внешности. Надеюсь, она передумает в итоге. Там очень трепетное и жутковатое событие произойдет.... apropos пишет: Вместо, чтобы дернуть за косичку? Он вообще, пакостный мальчишка.

apropos: Хелга пишет: Там очень трепетное и жутковатое событие произойдет. Жду с нетерпением. Ну, догадываюсь, что Мэриголд передумает становиться миссионером.

Хелга: apropos пишет: Ну, догадываюсь, что Мэриголд передумает становиться миссионером. Зато получит опыт...

Юлия: Хелга Хелга пишет: Единственное, что удивляло её – отсутствие видимого нимба вокруг головы доктора Вайолет. Какая прелесть! Это так замечательно написано - восторг, ничего не понимающий и не знающий, просто влюбленный.

Хелга: Юлия пишет: восторг, ничего не понимающий и не знающий, просто влюбленный. Точно!

Хелга: 2 Мэриголд не могла рассказать маме о своём великом решении. Мама стала бы переживать. Будь жив папа, было бы по-другому. Но она – всё, что есть у мамы. Это стало частью самопожертвования. О том, чтобы рассказать бабушке, Мэриголд даже не задумывалась. Но она, не откладывая, изо всех сил погрузилась в подготовку к будущей жизни. Бабушка и мама заподозрили – что-то витает в воздухе, но не могли даже представить что. Не могу сказать, считали ли они Мэриголд спокойной, безмятежной, терпеливой, тактичной и так далее, но точно знаю, что они находили её забавной. «Что бы то ни было, оно пройдет», – покорно сказала бабушка, исходя из своего опыта. Но мама в тайне немного забеспокоилась. Не просто так Мэриголд вдруг заявила, что не хочет новое абрикосовое платье – старое вполне сойдет. Она даже отказывалась идти на вечеринку Уиллы и согласилась лишь по настоянию бабушки, потому что Роджерсы обидятся. Протестующая Мэриголд пришла, снисходительно глядя на девочек, жалея, что им предстоит скучная, обыденная жизнь. Сочувствуя Элджи Роджерсу. Все знали, что его мать поклялась, что он должен стать священником, в то время как он мечтал быть столяром. Как всё это далеко от избранного ею пути. «По-моему, Мэриголд Лесли слишком важничает», – сказала Уилла Роджерс. Мэриголд спрятала тонкое колечко с бриллиантом, которое тётя Мэриголд подарила ей на день рождения. Посвященным не следует носить такие вещи. Дядя Клон хотел подарить ей шёлковый полосатый зонтик, о котором она мечтала, но Мэриголд твёрдо и безмятежно поблагодарила его и попросила вместо этого подарить ей симфонию*. Дядя Клон хмыкнул и подарил. Он не знал, какое очередное волшебство творит Мэриголд, но она знала, что получает от этого огромное удовлетворение. Да, именно так. Какой радостью было отказаться от новой шляпки с лентами и надеть старую на венчание кузины Нэлли. Прежде Мэриголд интересовалась венчаниями. Кто знает… когда она станет взрослой… Но это осталось в прошлом. Она даже думать не должна о замужестве. Мэриголд стала очень старательной. Она должна во всём достигать совершенства. Она мыла посуду, чистила яйца и полола свой садик с восторгом, как святая. Она перестала читать всё, кроме миссионерской литературы. Она сосредоточенно изучала книги из библиотеки воскресной школы – особенно одну, захватывающую, толстую в коричневом переплете – биографию миссионерши, которая «готовила себя» с шести лет. Мэриголд горевала, что потеряно столько ценного времени. Но она сделает всё, чтобы наверстать упущенное. Она просыпалась в пять утра – читать Библию и молиться. Это будет хорошо звучать в мемуарах. Упомянутая миссионерша с шести лет вставала каждое утро в пять часов. Но у неё не было бабушки. В этом имелась существенная разница. Единственное, что сильно мучало Мэриголд, – расставание с Сильвией. Сначала она чувствовала, что не может… не может сделать этого. Но должна. Жертва не будет настоящей, если не нанесет рану. Так сказала доктор Вайолет. Мэриголд со слезами объяснила это Сильвии. Была ли то фантазия или язвительный эльфийский смех следовал за нею через весь сад от соснового леса? Казалось, Сильвия не поняла, что она имела в виду. Мэриголд пыталась заполнить образовавшуюся без Сильвии пустоту, представляя себя едущей на спине слона или с риском для жизни спасающей вдов от сожжения. По правде говоря, доктор Вайолет ничего не говорила о езде на слонах – она даже упомянула прозаичные автомобили, а мистер Томпсон сообщил, что вдов больше не сжигают. Но с ними без сомнения делают что-то скверное. Мэриголд укротила желание видеться с Сильвией ради дюжин спасённых вдов. О, полагаю, дядя Клон был прав. Иногда Мэриголд тяжко сомневалась, сможет ли когда-нибудь молиться публично. Она пыталась начать, бездыханно произнося «Аминь», когда мистер Томпсон изрекал что-то привлекательное в своих молитвах. Также нелегко было решить, куда она отправится с миссией. Она разрывалась между японскими землетрясениями и индийскими змеями. Пока не наткнулась на книгу о прокаженных в Индии. Прокаженные одержали победу. Их нужно навещать, змеи там или не змеи. Она станет миссионером в лепрозории. Тем временем бабушка рассердилась, что Мэриголд забывает поливать герани. Она не могла объяснить бабушке, что позабыла, потому что помогала индийской деревне пережить голод. Но слушая упрёки бабушки, она была спокойна и безмятежна. Очень. * Симфония - книга или документ, представляющий собой алфавитный список слов, использованных в книге или произведении писателя, с информацией о том, где слова можно найти и в каких предложениях.

apropos: Хелга О такой "идеальной" Мэриголд страшно читать. Человек не должен быть идеальным, это так... неестественно... И ужасно скучно. Хелга пишет: Это будет хорошо звучать в мемуарах. И автор не удерживается от сарказма. Наш человек.

Хелга: apropos пишет: О такой "идеальной" Мэриголд страшно читать. Человек не должен быть идеальным, это так... неестественно... И ужасно скучно. Сарказм в каждой строке. Значит, не удалось передать в переводе. Жаль. Буду думать.

apropos: Хелга пишет: Сарказм в каждой строке. Значит, не удалось передать в переводе. Жаль. Буду думать. Придираешься! (Не хватает угрожающего смайла - вот такого: ) Я же не могу цитировать весь отрывок целиком, вот и обошлась одной, очень характерной фразой, как показалось. Сарказм прет из всех щелей, перевод явно удался.

Хелга: apropos пишет: Я же не могу цитировать весь отрывок целиком, вот и обошлась одной, очень характерной фразой, как показалось. Дык "страшно читать".

Хелга: 3 Две из трёх недель прошли очень хорошо и вдохновенно. Затем Мэриголд затосковала о том, что Александр Великий назвал бы захватом новых земель, а доктор Вайолет Мериуитер, вероятно, определила бы, как расширение поля деятельности. Героиня мемуаров всегда посещала тех, кто был болен или терпел невзгоды, творя чудеса утешения. Мэриголд решила, что ей следует заняться тем же самым. Но кого навестить? Вблизи от Соснового Облака не было никого болеющего или находящегося в невзгодах, о ком бы она знала. Разве что, возможно, миссис Делагард. Мысль о ней пришла Мэриголд, словно вдохновение. Миссис Делагард в чёрных одеяниях и грустным… грустным лицом. Она никогда не выходила из своего большого сада в Южном Гармони, бродя по нему целыми днями. Мэриголд слышала, как кто-то сказал, что миссис Делагард «немного не в себе». Она не знала, что это в точности означает, но догадывалась, что человек с таким скорбным лицом нуждается в утешении. Она пойдет к ней и… и… что? Почитает ей Библию, как делала леди из мемуаров? Мэриголд не видела себя в этой роли. Она просто пойдет к ней и, возможно, найдётся какое-нибудь дело. В мемуарах оно всегда находилось. Перед походом Мэриголд проскользнула в свою комнату и произнесла небольшую молитву. Очень серьёзную, искреннюю короткую молитву, несмотря на то что в мемуарах она была значительно длиннее. Затем Мэриголд выскользнула из дома в ароматы вечера. Оказавшись во дворе напротив мрачного дома миссис Делагард, чёрного на фоне заката, Мэриголд на какой-то миг запаниковала. Но миссионеры должны быть уверены в себе. И не должны поддаваться панике. С галантной улыбкой Мэриголд прошагала вдоль рядов нарциссов, туда, где в тени стояла миссис Делагард, окружённая бледным золотом лимонных лилий, на фоне янтарного неба и тёмных холмов, невидяще глядя на неё агатово-серыми глазами. Она поразила Мэриголд. Её печальное лицо засветилось сиянием радости. Она шагнула и протянула руки. Наверно, эти длинные бледные руки, протянутые в мольбе, неделями преследовали Мэриголд. «Дилайт, Дилайт… ты вернулась ко мне», – сказала миссис Делагард. Мэриголд позволила ей взять себя за руки, обнять и поцеловать в лоб. Ощущение странности и опасности охватило её. Что-то происходило с миссис Делагард… она повела Мэриголд в дом. О чём говорила она так быстро, странно, страстно… голосом, не похожим ни на какой другой из знакомых Мэриголд? «Я часто видела, как ты идёшь впереди, не оглядываясь. Ты никогда не ждала меня. А теперь ты вернулась, Дилайт. Ты должна простить меня. Ты простила меня, Дилайт?» «О, да, да», – Мэриголд отвечала «да» на все вопросы. Она не знала, что сказать. Она была не храброй миссионеркой, не амбициозной кандидаткой для мемуаров, а просто перепуганной маленькой девочкой, застрявшей в странном доме со странной … очень странной женщиной. И вновь чудесная вспышка радости осветила лицо миссис Делагард. «Проходи в свою комнату, Дилайт. Там всё готово для тебя. Я храню всё. Я знала, что ты когда-нибудь вернёшься ко мне… когда я буду достаточно наказана. Поэтому я всё сохранила». Настойчивой рукой она повела Мэриголд наверх, через коридор, в комнату. Большую полутёмную комнату с четырьмя большими окнами. Посреди стояла огромная белая кровать с чем-то, лежащим на ней. Мэриголд почувствовала, что волосы встают дыбом. Это было… это было...? «Это твоя большая кукла, Дилайт, – сказала миссис Делагард, диковато рассмеявшись. – Видишь, я сохранила её для тебя. Возьми и поиграй. Я хочу видеть, как ты играешь, Дилайт. Как давно я не видела, как ты играешь. А все твои платья в шкафу, для тебя. Посмотри». Она открыла шкаф, и Мэриголд увидела их – ряды изысканных платьев, висящих там, похожих на жён Синей Бороды из книжки, которую она читала. Мэриголд услышала свой голос, испуганный панический голос. «Пожалуйста, можно я пойду домой, – выдохнула она. – Я думаю, мама ждёт меня. Уже поздно». Тревога мелькнула на бледном лице миссис Делагард, сменившись хитринкой. «Но ты дома, Дилайт. Ты моё дитя, хоть и покидала меня так надолго. О, как это жестко – так надолго покинуть меня! Но я не браню тебя – никогда не стану больше бранить. Теперь ты вернулась. Ты не должна уходить. Никогда. Я разыщу твоего отца и сообщу ему, что ты вернулась. Я ни разу не разговаривала с ним с тех пор, как ты ушла, но теперь поговорю. О, Дилайт, Дилайт!» Мэриголд выскользнула из протянутых рук. «Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня, – в отчаянии умоляла она. – Я не ваша маленькая Дилайт… правда…нет… меня зовут Мэриголд Лесли. Пожалуйста, дорогая миссис Делагард, позвольте мне идти домой». «Ты всё ещё сердишься на меня, – скорбно произнесла миссис Делагард, – вот почему ты так говоришь. Конечно, ты Дилайт. Неужели ты думаешь, что я не узнала твои золотые волосы? Ты сердишься на меня за то, что я ударила тебя в тот день, когда ты ушла. Я никогда больше так не поступлю, Дилайт. Тебе не нужно бояться меня, милая. Скажи мне, что ты прощаешь меня… скажи, что прощаешь…». «О, да, да». Только бы она отпустила её! Но миссис Делагард с мольбой опустилась на колени перед нею. «Мы будем так счастливы теперь, когда ты вернулась, Дилайт. Поцелуй меня… поцелуй меня. Ты так долго отворачивалась от меня, моя золотоволосая Дилайт». Её голос был таким манящим, что Мэриголд не могла отказать, несмотря на весь свой страх. Она наклонилась и поцеловала миссис Делагард – и оказалась в крепком объятии, мокрой от жадных поцелуев. Мэриголд вырвалась из сжимавших её рук и кинулась к двери. Но миссис Делагард поймала её, оттолкнула со странным смешком и вышла из комнаты. Мэриголд услышала, как в замке повернулся ключ. Она оказалась узницей в доме сумасшедшей женщины. Она поняла, что означало, когда про миссис Делагард говорили, что она «не в себе». Что же делать? Никто не знает, где она. Одна в ужасной, огромной, полутёмной комнате с закрытыми окнами. С этими жуткими платьями мёртвой Дилайт, висящими в шкафу. С этой страшной куклой на кровати. С большой чёрной муфтой из медвежьего меха, лежащей на тумбочке. Однажды Лазарь рассказал жуткую историю про старомодные муфты, из которой явствовало, что на самом деле то были ведьмы, оживающие в лунные ночи, чтобы танцевать под снегопадом. Сегодня как раз был такой вечер – лёгкое лунное сияние проникало в комнату. Возможно, муфта начнёт танцевать здесь, в комнате, перед нею! Мэриголд сдержала чуть было не вырвавшийся крик. Миссис Делагард могла бы вернуться, услышав его. Ничто другое так не пугало её, даже заколдованные медвежьи муфты. Она боялась шевельнуться, но на цыпочках двинулась от окна к окну. Все они были заколочены – каждое из них. Более того, все выходили на пустую крутую стену. Через одно она увидела домашний свет в Сосновом Облаке. Потеряли ли её? Ищут ли? Но никто не догадается, что она здесь. Она села у окна в старое, обитое кретоном кресло с подголовником – как можно дальше от кровати и муфты. Так она и просидела всю холодную, невероятно бесконечную ночь. Никто не пришёл. Сначала всё словно замерло в жуткой неподвижности. Казалось, во всём мире не осталось ни одного звука. Поднялся ветер, ушёл лунный свет, непрерывно стучали ставни окон. И она была уверена, что муфта двигалась. А платья в шкафу шуршали. Дважды слышались шаги в коридоре. Пришло утро – облачное утро с кроваво-красным восходом. Окна смотрели на широкие зелёные поля. Не было никакого способа привлечь чьё-то внимание. Не было пути к побегу. Она умрёт здесь от голода, и мама не узнает, что произошло с нею. Снова и снова она слышала шаги в коридоре – снова и снова задерживала дыхание от страха, когда они замирали у двери. Ей очень хотелось пить, но она не чувствовала голода. Она сидела в странном покорном оцепенении. Наверно, она очень скоро умрёт, но это не пугало её. Единственное, что казалось ей страшным – возможное возвращение миссис Делагард. Снова вечер, снова лунный свет, снова ветер, рычащий сварливый ветер, гнущий лозу за окном, рисующий жуткие тени, плывущие по комнате к медвежьей муфте. Кажется, она шевельнулась… да, шевельнулась. Мэриголд больше не могла сдерживаться. Она дико закричала, побежала, лихорадочно рванула закрытую дверь. Дверь распахнулась так внезапно, что Мэриголд чуть не упала на спину. Она не остановилась подумать, что дверь могла быть и вовсе не заперта, несмотря на повернувшийся ключ – она подумает об этом позже. Она промчалась по коридору – вниз по лестнице – наружу – наружу – на свободу. Она бежала без остановки, пока не ворвалась в холл Соснового Облака, полный встревоженных возбужденных людей, среди которых увидела бледное страдальческое мамино лицо, прежде чем – впервые в жизни – потеряла сознание. «Боже мой! – сказал дядя Клон. – Вот и она!»

Хелга: 4 На следующий день Мэриголд лежала в постели, мама сидела рядом, а бабушка входила и выходила, стараясь показывать неодобрение, но слишком успокоенная и довольная, чтобы это у неё получалось. Было рассказано всё и даже больше. Теперь Мэриголд знала о миссис Делагард – бедной миссис Делагард, которая год назад потеряла единственного ребёнка и с тех пор была не совсем в себе. Просидев часами у постели своей маленькой девочки, умоляя её сказать хоть слово – просто одно слово. Помня, как отшлёпала Дилайт за день до её внезапной болезни. Не простив мужа, который был в отъезде, когда Дилайт заболела, и не нашлось никого, кто мог бы поехать за врачом в разыгравшуюся бурю. «Бедную несчастную мать нужно пожалеть, – сказала мама, – но, милая моя, какие жуткие часы ты провела там». «Некоторым из нас тоже пришлось не сладко, – мрачно заметила бабушка. – Мистер Донкин был уверен, что вечером видел тебя в автомобиле с двумя подозрительными мужчинами. Пропала лодка Тоффа Леклерка, и мы подумали, что ты уплыла на ней по заливу. Ради тебя прочесали всю страну, мисс». «Боюсь, что я не подхожу на роль миссионера, мама, – всхлипнула Мэриголд, когда бабушка вышла. – Я не храбрая, не находчивая, не безмятежная… никакая». Мама обняла её, горячо, нежно, понимающе. «Это очень хорошая, прекрасная цель стать миссионером, дорогая, и, если, когда ты вырастешь, почувствуешь призыв к такому особому делу, никто не станет мешать тебе. Но лучший способ подготовиться к этому – просто научиться всему, что сможешь, получить хорошее образование и жить так счастливо и весело, как может жить маленькая девочка. Доктор Мериуитер была весёлым сорванцом, когда мы были подружками – сплошное баловство и сумасбродство». Тётя Мэриголд продержала тёзку в постели целую неделю. В тот день, когда Мэриголд разрешили встать, мама пришла, улыбаясь, и сказала: «В итоге твоя миссионерская попытка, кажется, удалась. Врач миссис Делагард говорит, что ей намного лучше. Она перестала твердить о Дилайт и простила мужа. Доктор Райан считает, что во многом она вполне разумна, и, если ей уехать для полной смены обстановки, она полностью излечится. Она сказала ему, что «прощена», и это убеждение, возможно, излечит больное место в её душе». «Хм», – усмехнулась бабушка, впрочем, довольно мягко. «Разве не странно, что она больше не зашла в комнату», – сказала Мэриголд. «Вероятно, она забыла о тебе в тот же миг, как перестала тебя видеть». «Я так боялась, что она придёт. Мне казалось, я всё время слышу её шаги снаружи. Поэтому я боялась подходить к двери. А она не была заперта, хоть я слышала, как поворачивался ключ». «Наверно, он не повернулся полностью. Ключи иногда застревают». «Как глупо было думать, что я заперта, когда могла убежать прямо сразу. Я была такой дурочкой… Но…». Мэриголд вздохнула. После трёхнедельного состояния посвященности и отстранённости было как-то плоско и безвкусно возвращаться к обычной, не мемуарной жизни. Но образ нового абрикосового платья замаячил перед нею. А Сильвия ждала на холме – всепрощающая Сильвия, для которой не имело значения её короткое дезертирство.

Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Какой драматический поворот. Невероятно волнующий. Читала затаив дыхание - в полном согласии с ужасом Мэриголд. И какое облегчение - все счастливо разрешилось Даже для бедной миссис Делагард. Все было не зря А ирония в предыдущем отрывке читается в каждой фразе. Не зная оригинала, не возьмусь судить, но то, что представлено тобой выглядит совершенно адекватным - добродушное подтрунивание на детской наивной увлеченностью - и вызывает не едкую усмешку, а веселую улыбку. Это, и впрямь, смешно и очень мило. Хелга пишет: Симфония - книга или документ, представляющий собой алфавитный список слов чисто техническое предложение: скорее всего, речь не о симфонии к Шекспиру, а о библейской симфонии к книгам священного писания. Ее еще иногда называют конкорданцией, но это придает термину католический флер, латинские термины для протестантской среды не характерны, и потому, наверное, в данном случае такое название не релевантно. Но возможно стоит упомянуть в примечании, что эта симфония к текстам священного писания (по сути, это алфавитный указатель к библейским текстам)?

Хелга: apropos пишет: Сарказм прет из всех щелей, Юлия пишет: А ирония в предыдущем отрывке читается в каждой фразе. Надеюсь, что так. Юлия пишет: чисто техническое предложение: скорее всего, речь не о симфонии к Шекспиру, а о библейской симфонии к книгам священного писания. Ее еще иногда называют конкорданцией, но это придает термину католический флер Да-да, спасибо, добавлю в ссылку. В книге симфония - concordance.

apropos: Хелга Ага, излечилась девочка от своих миссионерских идей - и то хорошо. Но способ излечения - никому не пожелаешь. Юлия пишет: Все было не зря Похоже на то.

Хелга: apropos пишет: Но способ излечения - никому не пожелаешь. Это да, жуткое событие для ребенка. Мне кажется, Монтгомери очень напоминает Остин по иронии, и доброй, и достаточно злой иногда. Хотелось бы найти какие-то её связи с великой англичанкой, но пока ничего не попалось.

apropos: Хелга пишет: Мне кажется, Монтгомери очень напоминает Остин по иронии, и доброй, и достаточно злой иногда. А мне чет не напоминает. Ирония - да, и у этой, и у той, но они кажутся такими разными, в смысле - их произведения. Хелга пишет: Хотелось бы найти какие-то её связи с великой англичанкой А какие связи могут быть? Что зачитывалась романами Остин? Даже если так, это ни о чем, в общем, не говорит. Мало ли кто кем\чем зачитывался. Получила от Остин вдохновение? Чет не думаю.

Хелга: apropos пишет: Ирония - да, и у этой, и у той, но они кажутся такими разными, в смысле - их произведения. Разные, конечно, их разделяет и время, и расстояния, и стиль, конечно. Но описание характеров людей и отношений заставляет вспоминать одну в связи с другой, у меня такие ощущения. apropos пишет: Что зачитывалась романами Остин? Даже если так, это ни о чем, в общем, не говорит. Мало ли кто кем\чем зачитывался. Получила от Остин вдохновение? Чет не думаю. Не знаю, всегда интересно сталкиваться со связями. С удовольствием ловлю отсылки повсюду. И почему бы Монт не получила вдохновения? Вполне могла.

apropos: Хелга пишет: у меня такие ощущения С ощущениями не поспоришь. Хелга пишет: С удовольствием ловлю отсылки повсюду. В смысле - в тексте? Или какие упоминания самой Монт - в письмах там, или где еще. Задумалась, а вообще могла ли быть известна Остин в Канаде в то времемя...

Хелга: apropos пишет: В смысле - в тексте? Или какие упоминания самой Монт - в письмах там, или где еще. Задумалась, а вообще могла ли быть известна Остин в Канаде в то времемя... Имела в виду любые упоминания об Остин и ее книгах - у других авторов, в фильмах и т.д. А почему бы ей быть неизвестной в Канаде в то время?

Хелга: Глава 16. Одна из нас 1 «Завтра я собираюсь в путешествие, поэтому чувствую себя очень важной», – как-то вечером сказала Мэриголд Сильвии. До сих пор Мэриголд не слишком часто ездила в гости. Бабушка это не одобряла, а мама редко осмеливалась не соглашаться с бабушкой. Кроме того, сама Мэриголд не слишком стремилась ездить по гостям – особенно, если приходилось там ночевать. Прежде ей случалось делать это дважды – у дяди Пола и тёти Стейши, и ни один из «визитов» нельзя было назвать успешным. Мэриголд до сих пор сгорала от стыда и негодования, когда вспоминала об «ЭТОМ». Она поклялась, что никогда больше не поедет к тёте Стейше. Конечно, с тётей Энн всё было иначе, Мэриголд любила её больше всех других тётушек. Поэтому, когда однажды тётя Энн приехала в Сосновое Облако и сказала: «Хочу забрать Мэриголд на некоторое время», девочка была очень рада, что бабушка не стала возражать. Бабушка считала, что для ребёнка наступила пора знакомиться с миром. Её голова забита всякой ерундой, такой как дружба с Сильвией. Несмотря на завет доктора Адама Клоу, который больше не заезжал в Сосновое Облако, находясь в путешествии за пределами времени и пространства, бабушка считала, что эта дружба продолжается слишком долго. То, что допустимо в восемь, непростительно в одиннадцать. Энн и Чарльз разумные люди, хотя Энн бывает излишне снисходительной. Бабушка подозревала, что Мэриголд вернется домой с нарушенным на всю жизнь пищеварением. Но Мэриголд отправилась к тёте Энн лишь с радостными ожиданиями. У тёти Энн всегда сияли глаза, и она часто говорила: «Нужно пойти и посмотреть, нет ли чего-либо вкусненького в кладовой». Как можно не любить такую тётю? Возможно, что опасения бабушки были не лишены основания. Бабушка успокоила себя обещанием Энн, что Мэриголд будет есть овсяную кашу каждое утро – настоящую кашу из овса. Бабушка считала: после такого завтрака можно верить, что оставшийся день позаботится о себе. Итак, Мэриголд отправилась в Широкую Долину и полюбила это место с первого взгляда. Старый серый дом прямо на берегу моря – настоящего чудесного моря, а не тихой, окруженной сушей гавани. Построенный на склоне холма, спускающегося к озеру, с высокими елями на вершине и красивой рощей серебристых берёз вокруг дома. Со старой живой колючей изгородью, отростки которой привезены из Старого Света, той волшебной страны за океаном, где лежат корни клана Лесли. Сад, даже чудесней и привлекательней, чем домашний, потому что сад у моря имеет то, чего нет у сада на суше. Со старой каменной дамбой между домом и вершиной холма, с великолепными мальвами над ней. И милая маленькая шестиугольная комната в «башне», где можно лежать вечерами и смотреть на звёзды, сияющие меж еловыми верхушками. Всё это, вместе с дядей, который понимал шутки, и тётей, которая так мило оставляла в покое, делали Широкую Долину лучшим местом, чтобы провести каникулы. А самое главное – Мэтс. Мэтс жила на соседней ферме и была крещена Мартой. Но она загладила эту помеху. Маленькая, толстая, веселая душа с круглыми серыми глазами, печально известными веснушками, копной шикарных нестриженных каштановых волос, лицом для смеха и доброй мамой, пекущей чудесные пирожки. Целую неделю они с Мэтс «без конца развлекались», причинив не больше вреда, чем могли нанести две нормальные маленькие девочки без надзора бабушки. Душа Мэриголд сроднилась с душой Мэтс, и всё было согласно и весело, пока не появилась Пола. Появилась и тотчас заняла место в центре сцены, как это делают Полы.

Хелга: 2 Это произошло в воскресной школе. Все Лесли были, разумеется, пресвитерианцами, но пресвитерианская церковь находилась в трёх милях за гаванью, поэтому Мэриголд отправили в воскресную школу в маленькую белую баптистскую церковь, что стояла на другом берегу озера, окружённая соснами. Мэриголд нравилось там. Эта маленькая церковь была красива и уютна. Мэриголд надела новое зелёное платье с кружевным воротничком и прекрасную белую шляпку с зелёной лентой. И детские перчатки – новые детские перчатки – настоящие детские перчатки. Мэтс, которая не ведала зависти, раздувалась от гордости, что у неё есть подружка, которая носит настоящие детские перчатки. Все девочки в воскресной школе бросали завистливые взгляды на неё и Мэриголд. Все, кроме одной. Она сидела на скамье, в одиночестве, читая Библию. И когда Мэриголд и Мэтс сели рядом, встала и пересела подальше – не презрительно или гордо, но как сосредоточенная на чём-то душа невольно и неосознанно уходит от помех внешнего мира. «Ну вот, – сказала Мэтс. – Неужели мы недостаточно хороши, чтобы сидеть рядом с тобой, Пола Пенгелли?» Пола повернулась и взглянула на них – скорее, на Мэриголд, игнорируя Мэтс. Мэриголд зачарованно смотрела на неё. Она увидела девочку, может, на год старше себя, тонкую, как тростинка, с большими, яркими, светло-карими глазами и смугловатым личиком. С её плеч свисали длинные косы прямых, шелковистых, темных волос. У неё были высокие скулы и яркие тонкие губы. Она была без шляпки и небрежно одета, а Библия, которую она драматично сжимала, прижав к груди красивыми тонкими руками, выглядела довольно потрепанно. Она не отличалась красотой, но Что-то было в её лице. «Заманительное» едва ли было вполне подходящим словом, а Мэриголд пока не перешла на «чарующее». Она не могла оторвать взгляда от Полы. Нечто в её глазах заставляло думать, что она видит невидимое для других – то, что вы страстно желали бы увидеть. Взгляд, который заставил Мэриголд вспомнить картину над столом тёти – восторженного белого святого. «Нет, – сказала Пола так пылко и драматично, что Мэриголд затрепетала. – Недостаточно. Вы не христиане. Вы дети гнева». «Это не так!» – возмущенно воскликнула Мэтс. Но Мэриголд почувствовала, что, возможно, так и есть. Отчего-то она поняла смысл слов Полы. И не хотела быть дитём гнева. Она хотела быть такой как Пола. Она почти ощутила боль от этого желания. «Мы такие же хорошие, как ты», – продолжила Мэтс. «Добродетели недостаточно, несчастное дитя, – ответила Пола. – Помолчи». «О чём это она?» – прошептала Мэтс, когда Пола отвернулась. Прошептала довольно испуганно. Разве она несчастна? Она никогда так не думала, но Пола Пенгелли заставила подумать. «Она сказала, чтобы ты заткнулась, – ответила, проходя мимо, другая девочка. – У Полы есть «своя религия», разве ты не знаешь? Как у её отца». Что бы то ни значило, Мэриголд захотелось того же. Все время занятий она тосковала об этом, глядя на тонкий, святой профиль Полы под аккуратными прямыми волосами. Конечно, бабушка и мама христианки. Но они никогда не вызывали в ней подобного чувства. Когда-то Мэриголд считала, что Гвенни очень праведная. Но предполагаемая добродетель Гвенни лишь ухудшала её в глазах Мэриголд. С Полой было иначе. В этот день Мэриголд осталась в церкви на службу, потому что Мэтс была баптисткой. Пола сидела на скамье перед ними. Всё время до службы она читала Библию. Когда служба началась, она, не мигая, уставилась на верхушку одного из эркерных окон. О, именно так, думала со страстью Мэриголд, быть праведной и удивительной! Она почувствовала себя благоговейной и скорбной. Прекрасное чувство. Такого не бывало с нею, даже когда она слушала доктора Вайолет Мериуитер. Лишь раз Пола оторвала взгляд от окна и посмотрела прямо на неё – неотразимыми волшебными глазами. Они сказали: «Приди», и Мэриголд поняла, что должна идти на край света и дальше. Когда служба закончилась, Пола подошла к ней. «Хочешь ли ты пойти со мной по дороге к кресту?» – спросила она, торжественно и театрально. Пола умела делать театральной каждую сцену, в которой принимала участие, что было, вероятно, значительной частью её привлекательности. У неё имелся способ произносить слова так, словно она могла сказать больше, но не сказала. Все страдали от желания раскрыть тайну, которую она утаила. «Если да, то жди меня завтра под одинокой сосной в начале озера». «Можно Мэтс тоже придёт?» – спросила Мэриголд. Пола бросила на Мэтс снисходительный взгляд. «Ты хочешь пойти на Небеса?» «Да-а-а, но пока ненадолго», – пробормотала Мэтс. «Понятно, – Пола многозначительно взглянула на Мэриголд. – Она не Одна из Нас. А тебя я узнала, как только увидела». «Я тоже, – воскликнула Мэтс, которая терпеть не могла, когда её выгоняли откуда-либо. – Конечно, я хочу пойти на Небеса». «Тогда ты должна стать праведной, – Пола была неумолима. – Только праведные попадают на Небеса». «Но… разве вы не будете играть? – пробормотала Мэтс. «Играть! Мы будем спасать наши души. А ты бы предпочла веселиться и отправиться туда, о чём страшно говорить?» «Нет… нет». Мэтс по натуре была довольно покорной и готовой уступать, на время. «Тогда завтра в девять, под одинокой сосной», – сказала Пола. Весь тон её голоса, когда она изрекла «под одинокой сосной» был наполнен будоражащим ощущением тайны и посвящения. Мэриголд и Мэтс шли домой, первая – в предвкушении и волнении, вторая – в сомнениях. «У Полы вечно пчела в шляпе, – ворчала Мэтс. – Прошлым летом она прочитала книгу под названием Роб Рой и заставила всех девочек называться кланом, выбрать вождя и носить чертополох и тартаны. Конечно же, она стала вождём. Но это было весело! Не думаю, что игра в религию может быть весёлой». «Но это не игра», – потрясенно сказала Мэриголд. «Может, и нет. Но ты не знаешь Полу Пенгелли». Мэриголд чувствовала, что знает её лучше, чем Мэтс – лучше, чем кто-либо другой. Она с нетерпением ждала понедельника и одинокую сосну. «Её отец, старик Пенгелли, – сказала Мэтс, – когда-то был священником, но сделал что-то ужасное и его изгнали. Думаю, он пил. Он… – Мэтс выразительно хлопнула себя по лбу, словно увидела, что делали её предки, – он все ещё проповедует, хотя только в амбарах и всяких подобных местах. Я до смерти боюсь его, хотя говорят, что он хороший человек и плохо жил. Они живут в доме на той стороне озера. Домом занимается тётя Полы. Её мать давно умерла. Говорят, в ней текла индейская кровь. Ма говорит, она никогда не одевалась прилично – всё на булавках. Ты, правда, пойдешь завтра на край озера?» «Конечно». «Ладно, – вздохнула Мэтс. – Думаю, мне тоже придётся пойти. Боюсь, наши с тобой хорошие времена закончились».

Юлия: Хелга Мэриголд опять влюбилась в чудо. Она резонирует на все необычное, странное или загадочное... Хелга пишет: ты не знаешь Полу Пенгелли Что ж ей предстоит на этот раз?..

apropos: Хелга Как-то тревожит предложенный поход на "Небеса". Девочка Пола странноватая, мягко говоря. Не внушает доверия. Юлия пишет: Мэриголд опять влюбилась в чудо. Она резонирует на все необычное, странное или загадочное... В который раз, да. Слишком развитое воображение, похоже. Ну и любопытство.

Хелга: Юлия пишет: Она резонирует на все необычное, странное или загадочное... apropos пишет: В который раз, да. Слишком развитое воображение, похоже. Ну и любопытство. Но всегда остается собой в конечном итоге. Осталось пять глав, книга подходит к концу.

apropos: Хелга пишет: Осталось пять глав, книга подходит к концу. Жаль. Читала бы и читала.

Хелга: apropos пишет: Жаль. Читала бы и читала. Есть еще непереведенные рассказы, небольшая повесть, что-то автобиографическое. Надо внимательно просмотреть на предмет перевода, если соберусь.

Юлия: Хелга Хелга пишет: Надо внимательно просмотреть на предмет перевода, если соберусь О, это было бы просто замечательно!

apropos: Хелга пишет: Надо внимательно просмотреть на предмет перевода, если соберусь. Ага, славно!

Хелга: 3 Понедельник и одинокая сосна наступили, хотя Мэриголд казалось, что они никогда не придут. Она сообщила тёте Энн и дяде Чарли, куда собирается пойти, и дядя вопросительно взглянул на тётю и спросил, когда Мэриголд выходила из комнаты: «Во что это чертёнок в юбке играет теперь?» Мэриголд думала, что он имел в виду её саму, и задумалась, что такого она наделала, чтобы её называли чертёнком. Её поведение было вполне безупречным. Но она позабыла обо всех этих мелочах, когда они пришли к одинокой сосне. Пола ждала их там, такая же восторженная, такая же исступлённая. Она сообщила, что не сомкнула глаз в эту ночь. «Не могла, думая о людях, которые будут потеряны». Мэриголд тотчас почувствовала, как скверно было с её стороны спать так крепко. Они с Мэтс сели на траву, как было указано. Пола произнесла речь, в основном состоящую из отрывков теологии её отца. Но Мэриголд этого не знала и решила, что Пола ещё восхитительней, чем она думала. Мэтс было просто неуютно. Пола даже не предложила им сесть в тени. Хорошо белокожим Лесли или смуглым Пенгелли. Но если вы не такие! Жариться под самым солнцем! Боюсь, Мэтс более беспокоилась о своих веснушках, чем о душе. «А теперь, – заключила Пола с трагической серьёзностью, – задайте себе вопрос: Я дитя Бога или дьявола?» Мэтс подумала, что встать лицом к лицу с такой проблемой слишком ужасно. «Конечно, я не дитя дьявола», – с негодованием сказала она. Но Мэриголд растерялась. Очарованная красноречием Полы, она засомневалась в своём происхождении. «А что делать… будем делать, если мы…?» – тревожно спросила она. «Каяться. Каяться в своих грехах». «О, у меня нет грехов, в которых нужно каяться», – с облегчением сказала Мэтс. «Ты никогда не попадёшь на Небеса, если не согрешишь, потому что ты не сможешь покаяться в грехах и быть прощённой», – непреклонно заявила Пола. Этот новый вид теологии ошарашил Мэтс. Пока она боролась с этим, гипнотизирующий взгляд Полы замер на Мэриголд. «Что бы ты… назвала грехами?» – тихо спросила она. «Ты когда-нибудь читала неправдивые истории?» – потребовала Пола. «Да-а… и… – Мэриголд охватила болезненная радость признания, – и сочиняла их… тоже». «Ты хочешь сказать, что ты лгала?» «О, нет. Не лгала, не лгала, я хотела сказать…». «Наверно, они были лживыми, потому что в них неправда». «Ну… возможно. И я думаю о разном… когда дядя Чарли произносит семейную молитву». «О чём?» – безжалостно спросила Пола. «Я…я думала о двери на картине на стене… думала, как бы открыть её и войти… посмотреть, что там внутри… что за люди там живут». Пола махнула рукой. Что за дело, если Мэриголд думала о странных вещах, когда Чарли Маршалл читал молитву? Какое значение имеет его молитва? Пола была выше таких мелочей. «Ты ела когда-нибудь мясо?» «А что… да… это…». «Это ужасно – очень скверно. Приносить в жертву жизнь ради своего аппетита. Позорно!» И правда, позорно! Мэриголд страдала. Невыносимо, что Пола с таким упрёком смотрела на неё. Пола заметила, как ей стыдно и быстро смягчилась. «Неважно. Ты же не знала. Я тоже ела мясо, до прошлой весны. У меня была страшная сыпь. Я поняла, что это наказание за то, что я сделала что-то неправильное. Отец сказал, что это за поедание мяса. Он сказал, что Перст Божий коснулся меня. И я поклялась, что больше никогда не стану есть мясо. О, как терзала меня совесть. Как я страдала». В голосе Полы звучала настоящая боль. Она стояла, пламенная трепетная, под старой сосной – юная жрица, вдохновлённая, посвящённая. Мэриголд ощутила, что готова пойти за нею к позорному столбу. «Что же нам теперь делать?» – спросила отвратительно практичная Мэтс. «Мы создадим общество спасения наших душ и мира, – сказала Пола. – Я всё продумала. Мы назовём себя «Лампы света». Не правда ли, чудное название? Я возглавлю его, а вы должны делать всё, что я скажу. Мы заживём такой красивой жизнью, что все будут восхищаться нами и захотят присоединиться к нам. Мы каждый день будем такими же хорошими, какими бываем по воскресеньям – в этом месте Мэтс испустила чудовищно непонятный вздох, – но мы будем особыми. Никто не сможет присоединиться к нам, если не готов стать мучеником». «Но что мы должны делать?» – со вздохом спросила Мэтс. Она хотела следовать за Мэриголд, но её круглолицая натура не имела мученического наследия. Пола всё-таки позволила себе присесть. «Во-первых, мы не должны есть ничего больше абсолютно необходимого. Никакого мяса… пуддинга… пирожных». «О, мне придётся есть их, – скорбно воскликнула Мэриголд. – Тётушка подумает, что я заболела или что-то ещё, и отправит меня домой». «Ладно, тогда не должно быть добавок», – неумолимо сказала Пола. Они пообещали – Мэриголд виновато думала о вкусных клубничных пирожных, которая тётя Энн собиралась испечь к обеду. «Мы не должны читать или рассказывать то, что не является правдой. Никогда не выдумывать – Мэриголд вздохнула, но галантно справилась с собой, – никогда не носить драгоценности и не играть в глупые игры». «Мы совсем не сможем играть?» – взмолилась Мэтс. «Играть. В мире, где мы должны готовиться к вечности? Ты можешь играть, если хочешь, но я не буду». «Что же нам делать, если мы не можем играть?» – тихо спросила Мэриголд. «Работать. Мир полон дел, ждущих исполнения». «Я всегда помогаю тёте Энн во всём, что могу. Но когда всё сделано, чем мне можно заняться?» «Размышлять. Но мы найдем много, чем заняться. А теперь, Мэтс, если ты присоединяешься, то сделай это со всей душой. Ты должна жертвовать. Ты должна стать несчастной, иначе ты не сможешь стать добродетельной. Ты ни на миг не должна забывать, что ты грешница. Ты не можешь быть одновременно верующей и счастливой в этом мире греха и скорби. Мы должны быть достойны нашего названия. Каждый раз, когда наш свет гаснет, мы должны платить штраф». «Как?» – спросила Мэтс. «О, есть много способов. Вчера я воткнула себе в кожу репейник за то, что захотела за обедом добавку. И стояла коленями на горохе. И поститься. Я часто пощусь – и, знаете, девочки, когда я соблюдаю пост, я слышу голоса, зовущие меня по имени». Лицо Полы лучилось странным неземным светом, и это привело Мэриголд к полному подчинению. «И я знаю, что ангелы призывают меня к моим земным трудам – выбирая меня – отделяя от всех». У Мэтс мелькнула смутная мысль, как трудно, вероятно, жить рядом с Полой. Но она решила выяснить всё до конца. «Ты рассказала нам, что мы не должны делать. Теперь скажи, что должны». «Мы должны навещать больных людей…». «Ненавижу больных людей, – протестующе пробормотала Мэтс, пока Мэриголд с дрожью вспоминала о своём опыте с миссис Делагард. Она подумала, что Пола не испугалась бы миссис Делагард. «Читать Библию каждый день, молиться вечером и утром…». «Не вижу смысла молиться утром. Я не боюсь дня», – запротестовала Мэтс. Пола попыталась игнорировать её и обратилась к Мэриголд, инстинктивно чувствуя, что та верна в обещаниях. От Мэтс никогда ничего не добиться – всегда сплошная болтовня, словно у глупого попугайчика – но c этой новой девочкой у неё имелось много общего. «Мы должны раздавать брошюры – их много у моего отца – и спрашивать людей, христиане ли они. Ты можешь спросить работника твоего папы, Мэтс». «Он уйдет, если я спрошу, а папа убьёт меня», – недовольно сказала Мэтс. «Ладно, договорились, – подвела итог Пола. – Повторяйте за мной. Мы лампы света и будем лампами света до тех пор, пока растёт трава и течёт вода». «Ой», – хмыкнула Мэтс. Но она бойко повторила, успокоенная воспоминанием о прежних клятвах, столь же устремлённых в вечность, которая наяву оказывалась лишь временем, за которое Пола уставала от них. «А теперь, – заключила Пола, – я буду читать молитву». Что она и сделала так красиво и пылко, сжав бледные руки и глядя в небо, что душа Мэриголд воспарила, и даже Мэтс впечатлилась. «В этом, наверно, есть какое-то удовольствие, – сказала она. – Но я бы хотела, чтобы Пола раскаивалась зимой. Это лучшее время для раскаяния».

apropos: Хелга Ну, с Полой все ясно, а вот Мэтс мне нравится. Прелесть, девочка! Хелга пишет: её круглолицая натура не имела мученического наследия. И в этом ей повезло. Мэриголд все же ну очень ведомая. Не имеет собственного мнения и поддадается всем красноречивым проходимцам. В ее возрасте уже пора бы различать, где ей лапшу на уши вешают. Нет характера? Тогда это печально. Будет вечной добычей.

Хелга: apropos пишет: Мэриголд все же ну очень ведомая. Не имеет собственного мнения и поддается всем красноречивым проходимцам. В ее возрасте уже пора бы различать, где ей лапшу на уши вешают. Нет характера? Тогда это печально. Будет вечной добычей. Ну почему. Она не ведомая, а увлекающаяся, и очень быстро возвращается к себе, в свой мир. А кто из нас может, положа руку на сердце или голову, сказать уверенно, что никогда не поддавался?

apropos: Хелга пишет: Она не ведомая, а увлекающаяся, и очень быстро возвращается к себе, в свой мир. Ну, я надеюсь на то, что вернется. Но в последний раз вернулась после конкретного потрясения только. Хелга пишет: кто из нас может, положа руку на сердце или голову, сказать уверенно, что никогда не поддавался? Гы... Я вот пытаюсь вспомнить себя в эти годы. Не поддавалась, вроде как, хотя, возможно, не было каких ярких для того... лидеров, если можно так сказать. Обычно всегда имела свое мнение, пусть и неправильное. Но время другое, конечно, как и жизненные обстоятельства. В 11 лет я уже проглотила Дюма и Фенимора Купера, не говоря о массе других книг. У Мэриголд, похоже, нет ничего для чтения, кроме Библии.

Хелга: apropos пишет: У Мэриголд, похоже, нет ничего для чтения, кроме Библии. Да нет же, читает она. Даже в этой главе есть: «Ты когда-нибудь читала неправдивые истории?» – потребовала Пола. «Да-а… и… – Мэриголд охватила болезненная радость признания, – и сочиняла их… тоже». apropos пишет: Я вот пытаюсь вспомнить себя в эти годы. Не поддавалась, вроде как, хотя, возможно, не было каких ярких для того... лидеров, если можно так сказать А я вот поддавалась, но возвращалась.

apropos: Хелга пишет: Да нет же, читает она. Даже в этой главе есть: А, ну да, в Библии же не может быть не правдивых историй. Как это я...

Хелга: 4 Дни шли, и Мэтс прищла к мрачному выводу, что всё это не так уж весело. Она была с ними, но далека от них. Как она и предполагала, общаться с Полой было нелегко. По крайней мере, для неё. Мэриголд, казалось, не замечала трудностей. Она ходила с таким сияющим взором, стала такой неестественно хорошей, что тётя Энн забеспокоилась. Хорошей снаружи, конечно. Мэриголд знала, что внутри полна грехов, потому что так сказала Пола. Мэриголд находилась полностью под властью этой бледной смуглой девочки и считала её самым чудесным святым существом, когда-либо жившим на свете. Она постоянно горевала, что не сумеет достичь её уровня. Пола часто постилась – её изнурённое восторженное лицо и фиолетовые круги вокруг глаз красноречиво подтверждали это. Мэриголд не могла поститься из-за несочувствующих родственников. Она могла лишь отказываться от добавок и «кусочков», и горестно терзалась, слушая, как надменно говорила Пола: «Я не дотронулась до еды со вчерашнего ужина». Мэриголд не могла раздавать в церкви пожелтевшие от времени брошюры, как это делала каждое воскресенье Пола, и что Мэтс категорически отказалась делать. «Ты можешь развлекаться, делая себя несчастной, если хочешь, – сказал дядя Чарли, – но я не позволю тебе приставать людям, как это делает надоедливая Пола Пенгелли». Пола надоедливая! Это жертвенное существо, девочка, готовая ходить в церковь в старом выцветшем платье; знающая наизусть целые главы Библии – не самые интересные, но эти… скучные, как Числа или Левитус; не играющая в игры, даже в камешки – хотя с ума сходила по ним, – потому что это неправильно. Проплакавшая всю ночь о своих грехах, в то время как она, Мэриголд, смогла выдавить лишь несколько слезинок, а затем позорно заснула. Никогда несмеющаяся – в вере нет этому места, даже из-за дяди Чарли, кто вечно говорит такие вещи, что со смеху можно умереть. Никогда не делающая то, что ей нравится, потому что, если вам что-то нравится, это знак, что оно неправильно. Мэриголд сердилась на дядю Чарли. «Здесь, у тёти Энн так хорошо, – вздыхала она, – но так трудно быть набожной. Поле проще, её отец не мешает ей». К этому времени Мэриголд познакомилась с отцом Полы. Она побывала у них на чаепитии и ночевала – большая привилегия, которую совсем не одобрила тётя Энн. Пола жила в сером домике на другом берегу озера. Старый, потрепанный временем дом, который, похоже, был на грани разрушения. Внутри – перекошенные карнизы, пыльная мебель. На ужин подали орехи, яблоки, чёрный хлеб и чёрствые сладкие крекеры. Но всё это не имело значения, потому что Мэриголд не могла ничего есть – она была охвачена страхом перед мистером Пенгелли – высоким стариком с длинными седыми волосами, красивой седой бородой, большим ястребиным носом и глазами, которые горели на морщинистом лице, как у кота в темноте. Он никому не сказал ни слова. Пола объяснила, что он принял обет молчания. «Иногда он молчит целую неделю, – гордо сказала она. – Он очень благодетельный человек. Однажды тётя Эм сделала пудинг на Рождественский ужин, совсем маленький пудинг. Он выгреб его из кастрюли и выкинул за дверь. Но даже он не так добродетелен, каким был дядя Джошуа. Он растил ногти, пока они не стали длинными, как птичьи когти, просто во славу Господа». Мэриголд не смогла удержаться от мысли, какое такое особенное удовольствие могли доставить Богу ногти дяди Джошуа, но откинула эту мысль, как греховную. Они спали в душной маленькой спальне с застиранными выцветшими розовыми шторами и треснутым оконным стеклом, освещенной лампой, которую, видимо, никогда не чистили. Глава забавной старой деревянной кровати находилась как раз под стучащим от ветра окном. «Зимой снег падает на мою подушку», – сказала Пола, костры мученицы горели в её глазах, когда она встала коленями на горох, чтобы произнести молитву. Дождь стучал по стеклу. Мэриголд почти мечтала оказаться в башенной комнатке в Широкой Долине. И это не была та ночь, когда Пола не спала, переживая о грехах. Она заснула, как бревно. Она храпела. Мэриголд не могла заснуть. Завтрак. Каша без соли. Пола сожгла тост. Грязная скатерть. У Мэриголд оказалась кружка с трещиной. Поэтому она жадно пила, используя такой хороший шанс наказать себя. Наказать за неправильные мысли, но не о Поле. Несмотря на храп, Пола всё ещё светилась среди этого беспорядка, словно звезда, далёкая от земной грязи и сырости – звезда для поклонения и почтения. Мэриголд поклонялась и почитала. Ей было удивительно хорошо во всех этих отречениях и отказах. Она отказалась бы от чего угодно, кроме презрительной улыбки Полы. Ей было наградой, когда Пола щедро, как жрица, снизошедшая до одобрения прислужницы, сказала: «Как только я увидела тебя, а поняла, что ты Одна из Нас». Тётя Энн и дядя Чарли не могли понять этого. «Эта маленькая Пенгелли, видимо, обладает способностью очаровывать девчонок, – ворчал дядя Чарли. – Мэриголд слишком увлечена ею и её делишками. Но если это продолжится после того, как она вернётся домой, старая мадам Лесли быстро прекратит это».

apropos: Хелга Вот да, вся надежда на старую мадам Лесли. Бабушка это безобразие должна прекратить. Хелга пишет: Мэриголд поклонялась и почитала. Ей было удивительно хорошо во всех этих отречениях и отказах. Очень трудно такое понять, если честно. Даже невозможно. Хелга пишет: Мэриголд не смогла удержаться от мысли, какое такое особенное удовольствие могли доставить Богу ногти дяди Джошуа, но откинула эту мысль, как греховную. Проблески здравого смысла, однако, присутствуют.

Юлия: Хелга Спасибо! Университеты Мэриголд apropos пишет: Очень трудно такое понять, если честно. Даже невозможно. Ну почему?.. Мэриголд - очень чувствительный инструмент, она, как камертон, улавливает все тонкие материи и резонирует. Несмотря на свое счастливое бытование, не замыкается в нем - чувствует, что есть и несчастье и боль... Она ищет смысл и суть жизни - своей жизни, понимает, что жизнь не может ограничиваться повседневным бытом, в ней должно быть что-то еще, что-то очень важное, очень искреннее, очень настоящее и очень нужное - не ей, но всем. Разобраться с этим трудно и взрослым... Мэриголд что-то улавливает сердцем, пробует, спотыкается... и так разбирается в самой себе, в других и в мире...

Хелга: apropos пишет: Очень трудно такое понять, если честно. Даже невозможно. Не знаю, я так очень ее понимаю. Мы, наверно, больше с нею похожи. Юлия пишет: Мэриголд - очень чувствительный инструмент, она, как камертон, улавливает все тонкие материи и резонирует. Да, как-то так, она воспринимает мир как интересное место, в котором много всего, что можно испытать.

apropos: Юлия пишет: Мэриголд что-то улавливает сердцем, пробует, спотыкается... и так разбирается в самой себе, в других и в мире... Так, да. Но все равно как-то легко ведется, на мой взгляд. Хелга пишет: Мы, наверно, больше с нею похожи. Возможно.

Юлия: apropos пишет: Но все равно как-то легко ведется Человек в поиске открыт... А благополучный ребенок не отягощен болезненным опытом - не боится и не подозревает.

Хелга: 5 Мэриголд провела немало времени, наказывая себя за разные небольшие проступки. Не всегда было просто придумать наказание, которое бы позволила тётя Энн. Никакого поста или коленей на горохе для тёти Энн. И даже, когда Пола, Мэриголд и Мэтс меж ними намеревались применить действенное наказание, Мэриголд обнаружила, что ей нравится это – оно было заманительно, а Пола говорила: «Если тебе понравится то, что ты делаешь, это уже не будет наказанием». Но одно «наказание» стало опытом, который навсегда остался в памяти Мэриголд. Сначала всё выглядело, как настоящее испытание. Она вдруг впала в немилость, вместе с Мэтс – если Мэтс когда-либо рассматривала понятие милости по стандартам Полы. Мэриголд пригласили на ужин к Мэтс, и она не могла отказаться. Мама Мэтс была замечательным кулинаром, она пекла четыре разных вида пирожных. И, увы, каждый из них был именно таким, какой Мэриголд особенно любила. Банановые со взбитыми сливками, клубничные, слоёные, желейные. Мэриголд съела по кусочку каждого и два кусочка клубничных. Она знала, что поступает неправильно – как с точки зрения мамы, так и Полы, но рядом была Мэтс, с жадностью уплетающая пирожные, и её мама, с упреком вздыхающая: «Ты ничего не ешь, деточка». И что было делать? А после ужина они с Мэтс взяли огромный модный каталог и выбирали платья, которые будут носить, когда вырастут, и заполнили до краёв свою чашу беззакония, когда начали «боксировать» кровать работника в кухонной комнатке. Он, вероятно, спал лучше, чем Мэриголд, которая потом страдала и видела ужасные сны. Что могло бы считаться достаточным наказанием. Но у Полы было иное мнение. Совесть Мэриголд не давала ей успокоиться, пока она не призналась во всём Поле. «Ты фарисей», – скорбно сказала Пола. «О, нет, – стенала Мэриголд. – Это просто…» И она замолчала. Нет, она не скажет: «Мэтс и её мама просто заставили меня есть». Это было неправдой. Она очень хотела пирожных и должна ответить за свой проступок. Но не потеряла ли она навсегда принадлежность к касте в глазах Полы? Неужели она больше не будет считаться «Одной из Нас»? «Ты поступила очень скверно, – сказала Пола. – Твоя лампа почти погасла, и ты должна понести особое наказание, чтобы искупить вину». Мэриголд с облегчением вздохнула. Она не изгнана из касты. Конечно, она понесёт наказание. Но какое – суровое и в то же время действенное. Пола подумала об этом. «Ты боишься находиться одна в темноте. Проведи ночь на крыше веранды. Это будет настоящим наказанием». Определённо. Мэриголд хорошо знала, насколько настоящим. Она действительно боялась быть одной в темноте. Она не боялась, если кто-то был рядом, но находиться одной было ужасно. Она очень стыдилась этого страха. Бабушка сурово говорила, что одиннадцатилетняя девочка не должна быть таким младенцем, и Мэриголд была уверена, что Старшая бабушка презирала бы её, как трусиху. Но она не могла справиться с этим страхом. Мысль о ночи на крыше веранды ужасала её. Тем не менее она согласилась. Сделать это было достаточно просто. В её башенной комнатке имелась дверь, ведущая на крышу веранды, где стояла небольшая железная кровать. Всё, что Мэриголд предстояло сделать – выбраться из постели, когда все уснут, вытащить бельё и матрац. Она сделала это – вся в холодном поту – и заползла на кровать, дрожа с головы до ног. «Я не буду бояться тебя», – вежливо прошептала она ночи. Но она боялась. Она чувствовала примитивный, необъяснимый страх, знакомый детству. Страх темноты и теней, дрожь от невидимой угрозы, скрывающейся во мраке. Казалось, ночь подползает сквозь еловый лес за домом, как живое, но не человеческое существо, чтобы наброситься на неё. Темнота вокруг, повсюду, внизу, наверху. А в темноте… что? Она хотела укрыться с головой, но не могла. Это было бы уклонением от наказания. Она лежала и смотрела в небо – жуткий океан звёзд, которые, как рассказывал дядя Клон, были миллионами солнц миллионы миллионов миллионов миль отсюда. Казалось, на всей земле не было ни звука. Ожидание… ожидание… чего? Возможно, все на свете умерли! Возможно, она осталась одна в этой страшной тишине! Затем – она не могла сказать, прошли ли часы или минуты – всё изменилось. В один миг. Страх прошёл. Она села и огляделась. Вокруг был мир бархата, теней и звёзд. Верхушки елей на фоне неба покачивались от ветерка. Вода залива серебрилась под растущей луной. В саду перешёптывались деревья, словно старые друзья. Ароматы тёплой летней ночи спускались с холма. «Значит, мне нравится темнота, – прошептала Мэриголд – Она красивая, добрая, дружелюбная. Никогда не думала, что она может быть такой прекрасной». Она распахнула руки навстречу темноте. Она казалась Живой, парящей, любящей, укутывающей. Мэриголд легла в её тень и полностью отдалась её очарованию, мыслями улетев далеко за Млечный путь. Ей не хотелось спать – но через некоторое время она уснула. А проснулась в бледном безветренном утре, как раз когда новый рассвет подбирался к Широкой Долине. Сонные дюны вдоль берега играли лиловыми, голубыми, золотыми оттенками. В вышине плыли облака, чуть тронутые восходом. Внизу в саду серебрились в бутонах роз капли росы. На выпасе у ручья в туманном свете утра овца дяди Чарли казалась удивительно жемчужно-белой и круглой. Мир был таким, каким Мэриголд никогда его не видела прежде – ожидающим, нетронутым, словно утро в Раю. Она вздохнула от удовольствия. Это волшебное счастье принадлежало ей. Пола пришла вскоре после завтрака, чтобы узнать, ночевала ли Мэриголд на крыше веранды всю ночь. «Ты слишком радостно говоришь об этом», – с упрёком сказала она. «Сначала это было наказанием, недолго, а потом мне стало очень хорошо», – честно призналась Мэриголд. «Тебе слишком много что нравится, – в отчаянии сказала Пола. – Наказание не наказание, если тебе хорошо». «Что же я могу поделать, если мне многое нравится, и я рада этому, – ответила Мэриголд во внезапном приступе здравого смысла. – Это делает жизнь намного заманительней».

apropos: Хелга Хелга пишет: «Что же я могу поделать, если мне многое нравится, и я рада этому, – ответила Мэриголд во внезапном приступе здравого смысла. – Это делает жизнь намного заманительней». Ну наконец-то, еще один всплеск здравого смысла. Как чудно Монт описывает погоду и природу... Волшебство просто! Юлия пишет: Человек в поиске открыт... А благополучный ребенок не отягощен болезненным опытом - не боится и не подозревает. Поиск, да, но такое удовольствие в подчинении какой-то недалекой девице... Если бы Мэриголд было лет 6-7 хотя бы, а ведь уже 11, почти подросток. Так искать она всю жизнь может.

Юлия: Хелга Замечательно! Спасибо, дорогая apropos пишет: в подчинении какой-то недалекой девице Это удовольствие не в подчинении недалекой девице, как мне кажется. И девица обладает своим очарованием, она точно также играет в свой выдуманный мир (среди грязи и убожества родного дома), как и Мэриголд. Играет во всю силу (особенностей и способностей) своей натуры, по-настоящему пытается создать его. Может быть, он не так волшебно прекрасен, как мир Мэриголд, но и жизнь Полы, вероятно, не так благополучна, как у нее... apropos пишет: Так искать она всю жизнь может. В каждом таком увлечении она обретает опыт и мудрость, познает мир и самое себя Поиск - не потеря времени, не пустота. Это и есть жизнь.

Хелга: 6 Мэриголд шла на почту отправить письмо тёти Энн. Был чудесный день. Никогда мир не казался таким красивым, несмотря на сотни миллионов грешников, живущих в нём. Она прошла мимо калитки Мэтс, которая играла в камешки сама с собой под большой яблоней. В последнее время Мэтс ушла в печальное отступничество и вернулась к игре в камешки, окончательно доказав, что она не Одна из Нас. Она позвала Мэриголд, но та покачала головой и прошла мимо. Немного дальше от этого места улица резко сворачивала на красную дорогу, а на углу стоял белый дом мисс Лулы Джекобс. Знаменитые дельфиниумы мисс Лулы подняли свои светящиеся белые факелы. Мэриголд остановилась, чтобы полюбоваться ими. Она бы зашла внутрь – они с мисс Лулой были хорошими знакомыми, но знала, что хозяйки нет дома – сейчас она беседовала с тётей Энн в Широкой Долине. Через стебли дельфиниумов было видно окно кладовой. Мэриголд заметила что-то ещё. Темноволосая голова мелькнула в окне и исчезла. В следующий миг Пола Пенгелли перемахнула через подоконник, спрыгнула на землю и прошла через ельник за домом мисс Лулы. В руках у неё был торт – целый торт, который она пожирала большими кусками. Ужасный миг разочарования заставил Мэриголд окаменеть на месте. Это был торт, который мисс Лула испекла на завтра для Женского общества помощи – особенный торт с орехами и изюмом, политый карамелью. Как раз перед уходом она слышала, как мисс Лула рассказывала об этом тёте Энн. А Пола украла его! Пола. Горящая Лампа, Пола посвящённая. Пола страстная поклонница поста и самопожертвования, Пола, слышащая потусторонние голоса. Пола украла торт и слопала его. Мэриголд зашла на почту, разрываемая между тоской разочарования и злостью от разочарования. Ничто больше не было таким, как прежде – не могло быть, мрачно думала она. Солнце не было ярким, небо – голубым, цветы – цветущими. Западный ветер, урчащий в траве и дикий весёлый танец листьев осины терзали её. Идеал рассыпался. Она так верила Поле. Она верила в её отречение и отрицания. Мэриголд с горечью вспомнила обо всех несъеденных добавках. На обратном пути она не увидела Мэтс, но, придя домой в Широкую Долину, стала играть в камешки сама с собой. И позволила себе целую оргию выдумок после всех недель, когда, поглощённая страстью пожертвования, не позволяла себе даже думать о своём мире чудес. А также с большим удовлетворением вспомнила, что тётя Энн испекла к ужину яблочный пирог. Пола пришла и с упреком уставилась на неё глазами с фиолетовыми ободками, которые, как презрительно отметила Мэриголд, определённо появились не от поста. Скорее всего от несварения. «И вот так ты, обладательница бессмертной души, тратишь своё драгоценное время?» – спросила Пола. «Не беспокойся о моей душе, – ответила Мэриголд, – лучше подумай о торте бедной мисс Лулы». Пола подпрыгнула, её бледное лицо порозовело. «Что ты хочешь сказать?» – воскликнула она. «Я видела тебя», – сказала Мэриголд. «Хочешь получить по носу?» – взвизгнула Пола. «Попробуй», – торжественно произнесла Мэриголд. Пола опустилась на серый камень и разрыдалась. «Не нужно устраивать… столько шума из-за такой мелочи», – всхлипывала она. «Мелочь. Ты украла его». «Я… я так хотела хотя бы кусочек. Я никогда не пробовала… отец не разрешает тёте Эм печь их. Ничего, кроме каши и орехов на завтрак, обед и ужин, день за днём. А этот торт такой чудесный. Ты бы сама не устояла. У мисс Лулы их полно. Она любит печь торты». Мэриголд смотрела на Полу, гнев и презрение покинули её. Маленькая, грешная, живая Пола, такая же, как она сама. Мэриголд больше не преклонялась перед нею, но вдруг полюбила её. «Неважно, – мягко сказала. – Думаю, я понимаю. Но я не могу быть больше Горящей Лампой, Пола». Пола смахнула слезу. «Ты не знаешь. Я ужасно устала быть набожной». «Я… я думаю, мы выбрали неправильный путь, – тихо сказала Мэриголд. – Тётя Мэриголд говорит, что религия – это просто любить Бога, людей и всё вокруг». «Может быть, – ответила Пола, опускаясь на колени, но не для того, чтобы молиться. – В любом случае я съела целый торт, какой хотела. Давай поиграем в камешки, пока не пришла Мэтс. Она всегда всё портит своей болтовнёй. Она совсем не Одна из Нас».

apropos: Хелга Как и следовало ожидать, Пола первая же нарушила все свои обеты. Хелга пишет: Пола пришла и с упреком уставилась на неё А если бы Мэриголд не увидела, та ни за что бы сама не призналась. Хороший урок обеим.

Хелга: apropos пишет: Как и следовало ожидать, Пола первая же нарушила все свои обеты. Вечно голодный ребенок, пытающийся превратить тяготы своей жизни в игру?

apropos: Хелга пишет: Вечно голодный ребенок, пытающийся превратить тяготы своей жизни в игру? С этой стороны, конечно, Полу жалко. Жизнь у нее, мягко говоря, незавидная. Одно смущает - что втягивает и пытается заставить других жить по таким правилам.

Юлия: Хелга apropos пишет: Пола первая же нарушила все свои обеты Пола не обеты нарушила, а закон. Пола совершила воровство - залезла тайком в чужой дом и украла чужую вещь. И это не спонтанный поступок голодного человека прельщенного вожделенным видом еды... Чтобы увидеть торт, надо было залезть в дом. Что само по себе преступление. Так что Пола совершила совершенно обдуманное преступное деяние, состоящее из двух эпизодов, прекрасно осознавая, что нарушает закон... И оправдание ее: у меня нет, а у мисс Лулы полно - обычное для преступников - указывает на то, что она не раскаивается в содеянном и не намерена нименять преступный образ мыслей, ни отказываться от такого же образа действий. apropos пишет: Одно смущает - что втягивает и пытается заставить других жить по таким правилам. Почему? Пола предлагает свою модель - не хочешь, не принимай. У Полы нет никакой власти над другими детьми, никаких рычагов принуждения - даже в социальном плане по принадлежности к влиятельной семье. Каждый волен сам выбирать - присоединяться или нет. Другое дело - преступное проникновение в чужое жилище и кража чужой собственности...

apropos: Юлия пишет: Пола совершила совершенно обдуманное преступное деяние Это по умолчанию, да. Юлия пишет: она не раскаивается в содеянном и не намерена ни менять преступный образ мыслей, ни отказываться от такого же образа действий. Кто знает? Ее уличили в проступке, возможно, это на нее подействует. Станет стыдно и пр.

Хелга: apropos пишет: Одно смущает - что втягивает и пытается заставить других жить по таким правилам. Она предлагает, другие могут выбирать. Юлия пишет: Так что Пола совершила совершенно обдуманное преступное деяние, состоящее из двух эпизодов, прекрасно осознавая, что нарушает закон... Вполне возможно, что не осознавая.

Юлия: Хелга пишет: возможно, что не осознавая Взрослая, воспитанная в протестантской этике девочка не сознавала?.. Это в каком состоянии сознания надо находиться? apropos пишет: Кто знает? Ее уличили в проступке, возможно, это на нее подействует. Станет стыдно и пр. Никто. Будем надеяться... Пока человек жив, у него есть шанс. Но на момент уличения, она не продемонстрировала никакого изменения мыслей. И ее оправдание - с одной стороны, о том свидетельствует, а с другой - препятствует нахождению верного ответа. Что печалит, досужего читателя:)

Хелга: Юлия пишет: Взрослая, воспитанная в протестантской этике девочка не сознавала?.. Это в каком состоянии сознания надо находиться? Насколько она взрослая? Одиннадцать лет. Воспитывал ее отец со своим подходом к этике. Чтобы каяться - сначала нужно согрешить, даже намеренно - я так поняла суть этой этики. Вот она и согрешила, чтобы отведать торта, а потом покаяться. Потому и не видит верный ответ, что печалит, конечно.

Юлия: Хелга пишет: Воспитывал ее отец со своим подходом к этике. Виноват, конечно, отец, здесь не приходится спорить. И одиннадцать лет - это еще не возраст ответственности. Но все же понимать она понимала, не могла не понимать. Потому и оправдывалась. Хелга пишет: Чтобы каяться - сначала нужно согрешить, даже намеренно - я так поняла суть этой этики. Это так излагается в тексте?.. Возможно, я не уловила такой своеобразной трактовки... Но и в той системе отношений, которые Пола выстроила для своего общества святых, этот принцип как будто не является рабочим. Там же предполагается, что есть избранные, они уже почти безгрешны, их чаяния и помыслы устремлены к совершенству, и они идут по пути совершенства, все более отказываясь от земных благ. А такие, как Мэтс - те, кто могли бы грешить и каяться, - вообще недостойны пути совершенных. Хелга пишет: Вот она и согрешила, чтобы отведать торта, а потом покаяться. Она не покаялась. Покаяться, не вдаваясь в подробности :), невозможно, не признав своей вины. А Пола себя оправдала - она признала, что сделала то, в чем ее уличили, но не признала, что была неправа, что совершила дурной, неправомерный поступок. А это большая разница. ПРошу прощение за занудство...

Хелга: Юлия пишет: Это так излагается в тексте?.. Возможно, я не уловила такой своеобразной трактовки... Но и в той системе отношений, которые Пола выстроила для своего общества святых, этот принцип как будто не является рабочим. Я, конечно, утрировала, но необходимость быть несчастной и не забывать о грехах Пола декларирует: Ты должна жертвовать. Ты должна стать несчастной, иначе ты не сможешь стать добродетельной. Ты ни на миг не должна забывать, что ты грешница. Ты не можешь быть одновременно верующей и счастливой в этом мире греха и скорби. Мы должны быть достойны нашего названия. Каждый раз, когда наш свет гаснет, мы должны платить штраф Юлия пишет: Она не покаялась. Покаяться, не вдаваясь в подробности :), невозможно, не признав своей вины. А Пола себя оправдала - она признала, что сделала то, в чем ее уличили, но не признала, что была неправа, что совершила дурной, неправомерный поступок. А это большая разница. Не поспорить, это так. Думаю, проблема в том, что она считает себя Особенной, Одной из... В общем, в голове у девчонки полная неразбериха.

apropos: Юлия пишет: А Пола себя оправдала - она признала, что сделала то, в чем ее уличили, но не признала, что была неправа, что совершила дурной, неправомерный поступок. Одно дело на словах, другое - что в душе. Не, я не намерена быть адвокатом Полы, мне ее жалко, потому что жизнь у нее несладкая, трудное детство, как говорится. И мне не нравятся вот эти ее "игры" в праведность и втягивание в них других детей, хотя она вряд ли понимает, насколько это ужасно. Но хочется надеяться на урок, ею полученный. Как и на то, что, хотя она не признала свой поступок дурным в разговоре с Мэриголд, внутри признает это и переживает. Такое вполне может быть. Гордость и упрямство могут мешать ей покаяться вслух и признать неправоту, преступность своего поступка. Очень трудно признавать свои ошибки даже про себя, а уж вслух... Очень мало кто на такое способен.

Юлия: То же не в качестве спора. Едва ли Пола заслуживает столь пристального внимания. Просто мне интересно, как мы по-разному толкуем ситуацию... Хелга пишет: Я, конечно, утрировала, но необходимость быть несчастной и не забывать о грехах Пола декларирует: Ну это же не в смысле - не согрешишь, не покаешься. Это скорее - "христос терпел, и нам велел" народной интерпретации слов писания: многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие. Сооружение собственных узких врат в царство небесное. Грех имеется в виду первородный, тот, что заставляет человека любить не бога, а удовольствия мира сего. apropos пишет: Одно дело на словах, другое - что в душе. "от избытка сердца говорят уста..." apropos пишет: Очень трудно признавать свои ошибки даже про себя, а уж вслух... Очень мало кто на такое способен. Трудно. И даже признание самому себе в своих нехороших поступках не является покаянием. (Опять же теоретическое рассуждение.) Покаяние - что называется по-гречески метанойя - это изменение ума, которое способно повлечь за собой изменение мотивации поступков и, соответственно, самих поступков. То, что известно как первый шаг в программе анонимных алкоголиков - Я Вася Петров, и я алкоголик. Пока человек не сказал это, он не сможет изменить свою жизнь. Это, конечно, не гарантирует, что он не споткнется и не упадет в дальнейшем, но чтобы начать, надо признать и признаться. apropos пишет: И мне не нравятся вот эти ее "игры" в праведность А мне представляется, что мессианство Полы как раз совершенно пустое. У нее и до Мэриголд ничего не выходило и с ней ничего не вышло. Просто Пола пытается использовать те ресурсы, которые у нее есть, для обретения желаемого социального статуса. А вот то, что она, как говорится, нечиста на руку - не различает добро и зло - мне представляется гораздо хуже. Дело даже не в воровстве как таковом - просто оправдать воровство гораздо труднее, чем, например, предательство доверия, подлость, подлог и прочее... Если Пола легко прощает себе воровство, то как же со всем остальным?..

apropos: Юлия пишет: Едва ли Пола заслуживает столь пристального внимания. Просто мне интересно, как мы по-разному толкуем ситуацию... Пола не заслуживает, просто интересный момент. И не думаю, что по-разному толкуем. На одной волне, как мне представляется - однозначно осуждаем подобное поведение и проступки. Если и расходимся, то в незначительных нюансах, хотя мне кажется, что и в этом тоже сходимся. Юлия пишет: Дело даже не в воровстве как таковом - просто оправдать воровство гораздо труднее, чем, например, предательство доверия, подлость, подлог и прочее... Если Пола легко прощает себе воровство, то как же со всем остальным?.. Подпишусь. Вот потому и хочется надеяться, что какие-то выводы она таки для себя сделает, что это послужит ей уроком. Хотя, к сожалению, крайне редко такое бывает, и мало кто способен усвоить подобный урок и что-то понять. И поменяться.

Хелга: Юлия пишет: А мне представляется, что мессианство Полы как раз совершенно пустое. У нее и до Мэриголд ничего не выходило и с ней ничего не вышло. Просто Пола пытается использовать те ресурсы, которые у нее есть, для обретения желаемого социального статуса. Да, мне тоже так кажется. Это для нее игра и попытка стать особенной, даже если она не осознает это. Юлия пишет: Дело даже не в воровстве как таковом - просто оправдать воровство гораздо труднее, чем, например, предательство доверия, подлость, подлог и прочее... Если Пола легко прощает себе воровство, то как же со всем остальным?.. Это однозначно. Вопрос в том, что ее волнует - сам факт, что она украла или то, что об этом узнали.

Юлия: apropos пишет: На одной волне, как мне представляется - однозначно осуждаем подобное поведение и проступки Точно. Это я неправильно выразилась, я хотела сказать, что мы рассматриваем этот кубик с разных сторон - есть такая сторона и другая, есть еще третья и тд. Это интересно и в итоге представляет объемное изображение, а не двумерную черно-белую картинку "хорошо-плохо". Хелга пишет: Вопрос в том, что ее волнует - сам факт, что она украла или то, что об этом узнали. Мне представляется по первому моменту, который мы наблюдаем в сюжете - однозначно второе. Но как справедливо отмечает apropos - это не значит, что на том следует ставить точку. Хочется надеяться, что, оправившись от испуга, благодаря такой доброй реакции Мэриголд, что-то закопошится в ней, и она вырулит к различению добра и зла. Не в исполнении ее папаши, или в ее собственной конструкции святости, а в живом и искреннем представлении о том Мэриголд.

apropos: Юлия пишет: Хочется надеяться, что, оправившись от испуга, благодаря такой доброй реакции Мэриголд, что-то закопошится в ней, и она вырулит к различению добра и зла. Вот-вот! Всегда хочется верить в лучшее. Интересно, Монт уделит тому внимания, или Пола пройдет очередным эпизодом в жизни Мэриголд и вскоре из нее исчезнет, и все останется за кадром.

Хелга: apropos пишет: Интересно, Монт уделит тому внимания, или Пола пройдет очередным эпизодом в жизни Мэриголд и вскоре из нее исчезнет, и все останется за кадром. Останется за кадром, но Мэриголд не потеряет связи с нею. О чем упоминается в следующей главе.

Хелга: Глава 17. Не хлебом единым 1 Саломея уехала на день в Шарлоттаун – по необходимости, потому что ей приснился страшный сон о четырнадцати гостях, приехавших на ужин, когда в доме не было никакой еды, кроме холодного варёного картофеля. «В этом больше истины, чем поэзии, мэм, – сказала она, – потому что в доме не было ничего печеного, кроме хлеба с изюмом. Уверяю вас, мне не снятся впустую такие сны. А Аэндорская Ведьма намывает свою мордашку в яблочном амбаре». В Еловом Облаке существовала неизбывная традиция, что в кладовой всегда должен быть пирог, свежий безупречный пирог на случай, если к чаю неожиданно явятся гости. Никто не уезжал из Елового Облака, не отведав пирога. Бабушка и мама, обе умерли бы на месте от ужаса, если бы такое случилось. Королевства Европы могли подниматься и падать, голод опустошать Индию, революции охватывать Китай, либералы и консерваторы, республиканцы и демократы терпеть поражение, но в Галааде* было всё спокойно, пока коробка для пирога и кувшин для печенья были полны. Но эта немыслимая вещь произошла на самом деле. Прошлым вечером из Саммерсайда прибыло три машины, полные гостей, нашли пирог в кладовой, но не оставили ни кусочка. Неудивительно, что Саломея была расстроена. «До сих пор пироги пекла я», – не без сарказма заметила бабушка. Время от времени Саломею приходилось отчитывать. «И миссис Линдер тоже». Когда бабушка называла Лорейн миссис Линдер при Саломее, последняя знала, что ее отчитывают. «Я хорошо знаю, – сказала она с кроткой величественностью, – что я не единственная повариха в Еловом Облаке. Я просто подумала, мэм, что моя обязанность держать кладовую хорошо заполненной. Я не должна пренебрегать этим ради своего спокойствия. Я не такая, как моя золовка Роуз Джон, мэм. У неё совсем нет стыда. Когда на чай являются неожиданные гости, она занимает пирог у соседки. Что Джон нашёл в ней, когда женился, я никак не могу понять». «Поезжай и порадуйся выходному, Саломея», – тепло сказала Лорейн, подозревая, что, если Саломея приступит к перечислению прегрешений Роуз Джонс, трудно сказать, когда она остановится. «Ты заслужила это. Мы с бабушкой заполним кладовую». Увы! Едва мама достала свою миску для замешивания теста, прибыл Джим от дяди Джека … «с кровавой шпорой, красный от спешки» … или что-то в этом роде. Двоюродный прадед Уильям Лесли из Устья Залива собрался умереть или решил, что умирает. Он хотел увидеть бабушку и жену Линдера. Они должны, не теряя времени, ехать, пока он жив. Это была трагедия. «Никогда не уезжала, – тоскливо сказала бабушка, завязывая шляпку, – не оставив в доме пирог». «Думаю, никто сегодня не приедет», – простонала мама, столь же печально. Действительно, дядя выбрал не слишком удобное время, чтобы умирать. «Не забудь покормить кошек, – сказала бабушка Мэриголд. – И, надеюсь, ты не пойдешь гулять на пастбище мистера Донкина на холме. Он выпустил туда своего быка». «Это не его бык, – возразила Мэриголд. – Это его старый рыжий бугай». Бабушка скорее бы умерла, чем произнесла вслух слово «бугай». Она ехала с Джимом дяди Джека, печально гадая, куда катится молодое поколение. Это беспокоило её больше, чем то, что Мэриголд осталась одна. Девочке было одиннадцать лет, и она была высокой для своего возраста. В один год она была ростом с розовый куст, на следующий – с куст колокольчиков. В этом году она доросла до флоксов. Мэриголд нравилось иногда бывать одной дома. Она важничала, управляя Еловым Облаком. Она подмела кухню, приготовила обед для себя и Лазаря, накормила кошек, вымыла посуду и написала письмо Поле. Затем наступил конец света. У ворот остановился автомобиль, из него выгрузилось семь человек, которые зашагали друг за другом мимо взвода мальв с видом людей, намеренных погостить. Мэриголд узнала их, взглянув в окно. Она видела их всех две недели назад на похоронах клана, где бабушка радушно пригласила их в Еловое Облако. Двоюродный кузен Маркус Картер из Лос-Анжелеса, его жена, сын и дочь, двоюродная кузина Оливия Пик из Ванкувера и троюродный кузен доктор Палмер из Нокс-колледж, Торонто со своей женой. А в Еловом Облаке нет пирога! Мэриголд обдумала ситуацию. В один момент она решила, что будет делать. Со всей любезностью, какую могла бы выразить мама, она встретила гостей у входа. «Тёти Мэриан и Лорейн нет дома? Тогда мы, пожалуй, поедем», – провозгласила кузина Марселла Картер, у которой было длинное лицо, длинный тонкий нос и длинный тонкий рот. «Без сомнения, вы должны остаться на ужин», – решительно заявила Мэриголд. «Ты можешь предложить, что поесть?» – с усмешкой спросил кузен Маркус. У него было квадратное лицо, острые усы и седые щетинистые брови. Мэриголд решила, что он ей не нравится и порадовалась, что не должна называть его «дядей». «Я знаю, что кухня Елового Облака всегда полна» – сказала, улыбаясь, миссис Доктор Палмер. В гладком сером шёлковом платье она была похожа на красивую гладкую серую кошку, как подумала Мэриголд. «Хорошо, подай нам что-нибудь, чтобы мы наелись досыта, – заявил кузен Маркус. – Мы обедали в одном месте – не скажу, где, – там было до жути стильно и очень неуютно». «Маркус», – с упреком сказала кузина Марселла. «Это факт. А, теперь, Мэриголд, я подарю тебе квотер** за поцелуй». Кузен Маркус был довольно добродушным человеком. Эта шутка должна была показать, по его мысли, что он добрый и дружелюбный. Но Мэриголд не знала этого и вознегодовала. Вскинув голову, как это делала Варвара, она холодно ответила: «Я не торгую поцелуями». Гости рассмеялись. Джек Картер сказал: «Она хранит свои поцелуи для меня, папа». Снова смех. Мэриголд зло взглянула на Джека. Ей не нравились мальчики – любые мальчики. И она тотчас возненавидела Джека. Ему было около тринадцати лет, у него было толстое, как луна лицо, прямые светлые волосы с пробором посередине, выпученные голубые глаза и очки. В обычных обстоятельствах Мэриголд легко и с удовольствием уничтожила бы его. Она четыре года не препиралась с Томми Блэром, не реагируя на его гадкие шутки. Но хозяйка Елового Облака не должна демонстрировать невежливость по отношению к каждому гостю. «В любом случае, у неё прелестный ротик для поцелуев», – сказал кузен Маркус более добродушно, чем когда-либо. * – гористая область, расположенная к востоку от р. Иордан между реками Арнон и Ярмук. Галаад славился своими пастбищами и благовониями. ** монета в 25 центов

apropos: Хелга Интересно, чем она их накормит. Надеюсь, не последует примеру Полы. Хелга пишет: Мэриголд зло взглянула на Джека. Ей не нравились мальчики – любые мальчики. И она тотчас возненавидела Джека. Не, ну такого противного не грех возненавидеть. О любых мальчиках, думаю, мнение свое она скоро переменит. Хелга пишет: Останется за кадром, но Мэриголд не потеряет связи с нею. Ну, посмотрим, что там дальше будет с Полой.

Юлия: Хелга Какая интрига! ИСполнение рокового сна Саломеи! apropos пишет: Надеюсь, не последует примеру Полы Прочитает им проповедь о греховности услаждения плоти едой?

Хелга: apropos пишет: Интересно, чем она их накормит. Надеюсь, не последует примеру Полы. Она же Лесли! Это обязывает... Юлия пишет: Прочитает им проповедь о греховности услаждения плоти едой?

Хелга: 2 Мэриголд оставила гостей в садовой комнате и пошла в кладовую. Она задыхалась от волнения, но точно знала, что нужно сделать. Со вчерашнего дня осталось много холодной вареной курятины и ветчины, а кувшины Елового Облака были, как всегда, полны. Достаточно сливок для взбивания. Но свежее печенье – должно быть свежее печенье и пирог! Если бы Мэриголд спросили, умеет ли она готовить, она бы ответила, как хитрый прадед Малькольм, когда его спросили, умеет ли он играть на скрипке. «Не могу сказать, никогда не пробовал». Мэриголд никогда не пробовала. Она могла отварить картофель, пожарить яичницу, но далее этого её кулинарные познания не простирались. Но сейчас она собиралась попробовать. У нее была кулинарная книга Елового Облака, и она не раз помогала Саломее и маме, с нетерпением ожидая то время, когда ей позволять готовить самой. Она сжала в мучных руках чашу для теста. «О, милый Боже, думаю, что смогу справиться с печеньем, но ты должен помочь мне с пирогом». Затем принялась смешивать, отмерять, взбивать. Как назло, явился Джек. Он не был счастлив, если не дразнил кого-нибудь. И он принялся дразнить Мэриголд, не подозревая, каким это было опасным занятием, даже под защитой традиций Елового Облака. «Я ужасный парень, – заявил он. – Я бросаю в колодцы дохлых кошек. Думаешь, не брошу твоих?» «Я позову Лазаря, и он натравит на тебя нашу новую свинью», – презрительно ответила Мэриголд и изо всей силы разбила яйцо. Джек уставился на нее. Что это за девочка? «У меня только что была корь, – сказал он. – Черная корь. Ты болела корью?» «Нет». «А свинкой?» «Нет». «У меня была свинка и лающий кашель, и скарлатина, и ветряная оспа, и пневмония. Я крутой на такие дела. Ты болела чем-нибудь из этих?» «Нет». «Ты когда-нибудь болела?» Джек явно презирал её. «Да, – сказала Мэриголд, вдруг вспомнив один из диагнозов тёти Мэриголд. – У меня была крапивница». Джек снова уставился на неё. На этот раз более уважительно. «Чёрт побери. Это плохо?» «Неизлечимо, – соврала Мэриголд. – От этого никогда не избавиться». Джек отодвинулся. «Это заразно?» «Ты не заразишься». Было что-то в тоне Мэриголд, что не понравилось Джеку. Неужели эта писклявая девчонка думает, что у неё есть что-то, чего не может быть у него? «Посмотри сюда, – сердито сказал он. – Ты важничаешь тем, что тебе не принадлежит. А у тебя кривой нос. Смотри!» Мэриголд покраснела до кончика обиженного носа. Но сохранила традицию и жизнь Джека. «Но если я встречу тебя за воротами Елового Облака, то спрошу, кто надел тебе такие уши», – подумала она, отмеряя пекарский порошок. «О чем ты думаешь?» – спросил Джек, возмущённый её молчанием. «Представляю, как ты будешь выглядеть в гробу», – тихо сказала Мэриголд. Это заставило Джека задуматься. Безопасно ли находиться наедине с девчонкой, которая может такое представить? Но уйти означало признать своё поражение. «Через пять минут по этим часам я поцелую тебя», – сказал он со злой усмешкой. Мэриголд содрогнулась и зажмурилась. «Если ты это сделаешь, я расскажу за ужином, какой ты сладкий мальчик». Это пробрало Джека до костей. Лучше держаться подальше от кухни и этой несносной девчонки. Он перешел на новую линию атаки. «Мне жаль того человека, который женится на тебе». Мэриголд послала традицию по ветру. «Неважно, – сказала она. – Твоя жена сможет посочувствовать ему». «Не сотрясай воздух», – протянул Джек. «Это мой воздух». «Думаешь, ты умная, да?» «Я не думаю, я знаю», – ответила Мэриголд, лупя тесто изо всех сил. «В конце концов, ты всего лишь баба», – нагло заявил Джек. «Я слышала, ты однажды приколол скатерть к пиджаку пастора», – сказала Мэриголд и тотчас поняла, что совершила ошибку. Он гордился этим. «Что здесь делают эти два чертёнка? – спросил кузен Маркус, заглядывая в кладовую. – Смотрю, тебе нравятся мальчики, Мэриголд. Пошли, Джек. Лазарь покажет нам яблоневый сад». Джек, столь же довольный, что избавился от Мэриголд, как и она от него, исчез за дверью. Мэриголд благодарно вздохнула. Получится ли у неё хороший пирог? Как ей надоел этот скверный мальчишка. Положила ли она в тесто пекарский порошок? Пирог оказался великолепно успешным. Мэриголд носила имя Лесли и, кроме того, вмешалось Провидение и… Удача. У нее получилась вкусная пышная стряпня со взбитыми сливками и золотисто-апельсиновой нотой вкуса – тот особый пирог Елового Облака. Печенье ей тоже удалось. Она накрыла стол вышитой мережкой скатертью и поставила бабушкин фарфор Коулпорт*, выполнив все домашние ритуалы Елового Облака. Ветчина была порезана тонкими розовыми ломтиками, куски курятины обложены листьями петрушки, пирог подан в специальной белой корзинке с китайскими розами, вода в бокалах была ледяной. *Коулпорт – Coalport - Коулпорт, Шропшир, Англия, был центром производства фарфора и керамики с 1795 года по 1926 год, при этом марка фарфора Coalport продолжает использоваться до настоящего времени.

apropos: Хелга Ничего себе - не умея печь пироги, таки испекла его. Но молодец! Мальчишка до чего противный и наглый. Правда, это он еще подросток, они все противные (ну, или почти все ) в таком возрасте. Потом, может, исправится. Мэриголд стойко держала удары.

Хелга: apropos пишет: Ничего себе - не умея печь пироги, таки испекла его. Часто принимала участие в выпечке пирога. apropos пишет: Правда, это он еще подросток, они все противные (ну, или почти все ) в таком возрасте. Потом, может, исправится. Да, оне такие, вредные и противные.

Юлия: Хелга Какая дуэль! Блеск! apropos пишет: не умея печь пироги, таки испекла его Волшебство... И удача первого раза - такое бывает.

Хелга: Юлия пишет: Волшебство... И удача первого раза - такое бывает. Да-да, именно удача первого раза.

Хелга: 3 Мэриголд сидела перед чайными чашками, следя за порядком, гостеприимная и улыбающаяся хозяйка. До самых кончиков пальцев она чувствовала, как бьётся сердце. Если бы у неё не дрожали руки. Она напрягла ноги, закрутив их вокруг ножки стула. Кузен Маркус приложил все усилия, заклиная не наполнять чашки чаем доверху – как это всегда делала жадная тётя Харриет, – чтобы оставалось место для сливок, а Доктор Палмер так щедро поедал курятину, что Мэриголд бросило в холодный пот от мысли, хватит ли закусок. Миссис Доктор Палмер пила чай со сливками, но без сахара, а Доктор Палмер – наоборот, кузина Марсела не добавляла ничего, а кузен Маркус и то, и другое. Кузина Оливия пила батистовый чай*. Нелегко было все это запомнить, но Мэриголд от души развлеклась, спросив Джека, какой чай он пьёт. Так она сразу же поставила его на место. В конце концов все получили желаемый чай, и курятины хватило всем. Какое-то время Джек молчал, полностью занятый едой. Но как только Мэриголд поняла, что ужин почти закончен, и всё получилось, он сказал: «А ты, Мэриголд, умеешь готовить. Если пообещаешь, что мои тапочки всегда будут тёплыми, когда я прихожу домой, я вернусь и женюсь на тебе, когда вырасту». «Я не пойду за тебя». «О, ладно, ладно, моя уточка, – с раздражающим смешком сказал Джек, – жди, когда тебе предложат». «Итак, вы уже сговорились на кухне», – хихикнул кузен Маркус. Джек заулыбался, как Чеширский кот. «Мэриголд так мило обнимается, папа». На самом деле он не хотел этого говорить, но внезапно решил, что получится очень умно. Мэриголд покрылась мурашками. «Это не так… я имею в виду, ты не можешь этого знать…» «Ты становишься девушкой», – торжественно провозгласил кузен Маркус, делая вид, что не одобряет поступки современной молодёжи. На Мэриголд нахлынул приступ дьявольского вдохновения. «Джонси рассказывает о своих мечтах», – холодно сказала она. Это «Джонси» было тем, что Джек назвал бы ударом исподтишка. Он больше не осмелился открыть рот за столом и не восстановил свою дерзость до самого отъезда. «Не правда ли красивая луна?» – мягко сказала Мэриголд, больше себе, чем кому-либо, когда стояла возле машины. «Видела бы ты луну у нас в Лос-Анжелесе», – похвастался Джек. «Что ты о нём думаешь?» – прошептал кузен Маркус, пихая Мэриголд в бок. Мэриголд вдруг вспомнила, как Саломея однажды сказала, как Роуз Джон однажды сказала, что, если на свете есть какая-то вещь, которая добавляет жизни остроты – это издёвка над мужчинами. «Я думаю, на самом деле Джонси наполовину не такой дурак, каким выглядит», – снисходительно ответила она. Кузен Маркус расхохотался. «Вкусно сказано!» – воскликнул он. Джек покраснел от злости. Автомобиль уехал, а Мэриголд всё стояла у ворот, победительницей. «Не понимаю, почему некоторым девочкам нравятся мальчики», – сказала она. 4 Когда бабушка с мамой вернулись домой – несколько раздражённые (хоть и не признались бы в этом даже сами себе), потому что двоюродный прадед Уильям Лесли оказался настолько опрометчив, что не умер, устроив такую суматоху, а неожиданно для всех выздоровел, – они уже знали последние новости, встретив по пути машину кузена Маркуса. «Мэриголд, ты испекла пирог? Кузина Марсела сказала, что хочет записать рецепт нашего пирога». «Да», – ответила Мэриголд. Бабушка вздохнула с облегчением. «Слава Богу. Когда я услышала, что на столе был пирог, то подумала, что ты заняла его у миссис Донкин – как Роуз Джонс. Ты не забыла подать соленья?». «Нет. Я подала и соленья, и закуски». «А ты не… ты уверена, что не пролила чай в блюдца». «Уверена». В голубой комнатке наверху мама обняла Мэриголд. «Дорогая моя, ты молодчина! Мы с бабушкой были в ужасе, пока не узнали, что на столе был пирог». * батистовый чай - горячий напиток из воды, сливок и сахара с малым добавлением чая.

apropos: Хелга Ага, вот уже по-взрослому ведет себя и ощущает. Может ведь, когда хочет. Девочка выросла. Пирог испекла, Джонси умыла. И соленья не забыла. Как их много в один автомобиль набилось.

Хелга: apropos пишет: Как их много в один автомобиль набилось. Тогда, видимо, еще не было правил по количеству пассажиров.

Юлия: Хелга ПОлный триумф! И признание от самой строгой судии. Мэриголд сдала экзамен на истинную Лесли Хелга пишет: Мэриголд вдруг вспомнила, как Саломея однажды сказала, как Роуз Джон однажды сказала, что, если на свете есть какая-то вещь, которая добавляет жизни остроты – это издёвка над мужчинами. «Я думаю, на самом деле Джонси наполовину не такой дурак, каким выглядит», – снисходительно ответила она. В качестве праздничного фейерверка

Хелга: Юлия пишет: В качестве праздничного фейерверка    Истинная Мэриголд!

полная версия страницы