Форум » Творчество Джейн Остин » Повседневная жизнь Джейн Остин -2 » Ответить
Повседневная жизнь Джейн Остин -2
Helmi Saari: Вот такая информация мне сегодня пришла по рассылке в числе прочего: Любимые супы Джейн Остин -- швейцарский миагр: суп-пюре из зелени с яичными желтками и карри: густой суп со специями, телятиной и рисом. За достоверность информации не поручусь, но не могла не поделиться :))
Элайза: Цапля пишет: то, мне кажется, тоже сыграло немалую роль в становлении писательницы Да, безусловно — как и в целом атмосфера в семье, как мы видим, вполне творческая: все они пописывали помаленьку, отец — проповеди, мать — стихи, братья тоже вот подвизались в литературных штудиях, некоторые почти профессионально; наверняка всячески культивировалось чтение вслух в семейном кругу, да и театральные постановки, опять же... То есть, среда, в которой она росла, была достаточно творческой, что, безусловно, не могло не сказаться на развитии ее таланта самым благотворным образом. Цапля пишет: Присоединяюсь к просьбам девочек переводить без купюр. Хорошо, девочки, как скажете — все для вашего удовольствия.
Хелга: Элайза , Romi, Спасибо за увлекательнейшее чтение! А потому, даже если сейчас тебе тяжко думать о страданиях Генри, он, надо надеяться, скоро умрет, муки его прекратятся, и тебе полегчает — мои же невзгоды продлятся гораздо дольше, ибо, как бы много я ни ела, меньше чем за две недели очистить кладовую мне все равно не удастся».** Да не иссякнет кладезь черного юмора... Джеймсу, конечно, было проще добиться чего-либо на писательском поприще, мужчина же....
deicu: Элайза пишет: «шарада» на слово ковер (car-pet), отсылающая к фаворитам Якова I, Кару (Сar) и Вилльерсу, герцогу Бэкингему: «Мой первый слог — тот, кто для короля Якова I служил моим слогом вторым***** ; а целое мы попираем ногами» Хмм... Насколько я помню текст, аллюзии на Джеймса Вилльерса там нет: My first is what my second was to King James the 1st, and you tread on my whole. That is, my first (Carr) was my second (pet) to the king. Вообще несколько странная шарада для юной девицы, Вы не находите? Учитывая, каковы были отношения между Яковом I и Робертом Карром (Robert Carr, Earl of Somerset), не говоря уж о Джеймсе Вилльерсе. Конечно, конец 18 века - это не викторианская эпоха, но все-таки... Насколько глубоко и далеко она могла знать ту давнюю историю? Одно отравление сэра Томаса Овербери достаточно скандально, чтобы вытравить Карра из учебников истории для юношества. Или, наоборот, достаточно сенсационно, чтобы за ним проскользнули незамеченными всякие там личные отношения.
apropos: Элайза Ужасно интересно! (И умоляю: ничего не пропускать!) Для нашей Джейн почва была хорошо подготовлена - атмосфера в семье и впрямь в немалой степени способствовала развитию ее таланта.
Юлия: Элайза Элайза пишет: Одна девица ломает ногу, которая попадает в стальную ловушку; затем соперница отравляет ее ядом, после чего соперницу вешают. Амбициозная девица подцепляет себе старого герцога, а жеманная уезжает из страны и становится фавориткой принца Могола. Просто Хармс какой-то! А я-то по глупости думала что этакий черный юмор абсурда свойствененн ХХ веку! Но все-таки для малолетней девицы это совершенно необычно! не удивительно, что Джейн уже в 12 лет заметно отличалась от сверстниц, и не удивительно, что не вызывала симпатий. Такой одаренный и самобытный человек должен был составлять сильный контраст с окружающим обществом, что, как правило, не нравится обыкновенным людям. Элайза! Большое спасибо! Увлекательнейшее чтение!
Элайза: deicu пишет: Хмм... Насколько я помню текст, аллюзии на Джеймса Вилльерса там нет: Да, верно, в самой шараде упоминания о Бэкингеме нет, она его чуть дальше в тексте поминает, наверное, поэтому Томалин решила приплести его и сюда — ну и я вслед за ней не удержалась , хотя, строго говоря, он тут только под ногами путается и сбивает с толку. Наверное, в окончательной редакции все же выкину, да простит меня Клэр. deicu пишет: Насколько глубоко и далеко она могла знать ту давнюю историю? Вопрос, конечно, интересный... С одной стороны, помимо неограниченного доступа к отцовской библиотеке у нее имелись и старшие братья, которые, теоретически, могли быть для сестер источником всяческой "эдакой" информации, в том числе и довольно рискованного толка; впрочем, судить об этом с определенностью нам сейчас трудно. Ну а с другой стороны, она, мне кажется, вполне могла ничего "такого" не знать и не предполагать, и ее шутка могла носить совершенно невинный характер. Помнится, когда я примерно в этом же возрасте читала в "Графине де Монсоро" про отношения Генриха III Валуа со своими фаворитами-"миньонами", то я совершенно не подозревала о том, какого рода были эти отношения; мне даже в голову не приходило, что они имели какую-то сексуальную окраску, хотя Дюма в паре мест явно на это намекает; для меня тогда слово "фаворит" означало просто "любимчик, избранный близкий друг", и не более того. Времена, правда, были советские, вполне сопоставимые с викторианскими по ханжеству — думаю, что современные дети уже далеко не так наивны и гораздо лучше подкованы в этих вопросах. Но я это к тому, что меня вовсе не удивило бы, если бы и юная Джейн воспринимала слово 'pet' в совершенно невинном, платоническом смысле. Как, впрочем, не удивило бы и обратное. apropos пишет: И умоляю: ничего не пропускать! At your service, ma'am; в смысле, слушаюсь и повинуюсь.
Элайза: Окончание 6-й главы: Очевидно, что отец предоставлял ей неограниченный доступ к своей библиотеке. Тот факт, что еще ребенком ей разрешили прочесть «Сэра Чарльза Грандисона», роман С. Ричардсона, в котором в деталях говорится и об алкоголизме матери, и об отцовской связи на стороне и дается пример того, как следует относиться к любовнице отца и незаконным сводным братьям, свидетельствует о том, что мистер Остен не слишком строго ограничивал круг ее чтения. В этом отношении, как и в спокойной реакции на ее смелые истории, он был исключительным отцом своей исключительной дочери. По свидетельству Генри, Джейн начала читать очень рано, поэтому трудно назвать возраст, «в котором достоинства и недостатки лучших эссе и романов, написанных на английском языке, не были бы ей хорошо знакомы». Это почтительное упоминание, конечно, не подразумевает, что она уже в пять лет читала Ричардсона и доктора Джонсона, но все-таки благодаря этому воспоминанию Генри у нас перед глазами ясно встает образ не по годам развитой маленькой девочки, увлеченно склонившейся над книжкой. Она была, как добавляет Генри, одарена на зависть «отличной памятью». Очевидно, что книжные полки в библиотеке отца имели немаловажное значение для развития ее таланта. Возможно, восторг и удовольствие от чтения чужих историй послужили первым импульсом к написанию собственных. Составить полный список книг, входивших в круг ее раннего чтения, сейчас крайне сложно. Начать с того, что 500 томов из библиотеки мистера Остена были распроданы; к тому же необходимо учитывать, что в 1817 году Генри старался в первую очередь подчеркнуть благочестие и респектабельность своей покойной сестры, поэтому не особо распространялся об эклектичности ее вкусов. В своей биографической заметке он упоминает, что ее любимыми «моралистами» были Джонсон и Каупер и что она предпочитала Ричардсона Филдингу. «Ей претило все грубое», — добавляет он. Возможно, претило, но все же сначала она это прочитывала, и даже не без некоторого удовольствия. Она никогда не была чопорной и чрезмерно строгой, и мы знаем, что Филдинг ей тоже нравился, и, как это явствует из ее писем, не только его фарс «Трагическая история Мальчика-с-пальчик», но и «История Тома Джонса, найденыша». Она была знакома с романами Лоренса Стерна — и с «Жизнью и мнениями Тристрама Шенди», и с «Сентиментальным путешествием по Франции и Италии» — книгами, о которых Генри также предпочел не упоминать. Он ни словом не обмолвился и о женщинах-драматургах и романистках, таких как Шарлотта Смит, Фанни Берни, Шарлотта Леннокс, Мария Эджуорт и Ханна Коули, которые, безусловно, оказали на нее определенное влияние. Ну и, наконец, в кругу семьи читались, обсуждались и даже ставились пьесы, но и об этом Генри, возможно, счел не совсем уместным вспоминать. Он ни слова не говорит о Шекспире, хотя, по словам Генри Крофорда («Мэнсфилд-парк»), «для англичанина он — неотъемлемая часть души». Эдмунд Бертрам соглашается с ним в этом: «Все мы, без сомнения, в какой-то мере знакомы с Шекспиром с малых лет… все мы говорим его словами, повторяем его сравнения, пользуемся его описаниями». Не будет преувеличением предположить, что Эдмунд здесь выражает и точку зрения семейства Остен не в меньшей степени, чем семейства Бертрам; Кэтрин Морланд воспитывалась на Шекспире, а Дэшвуды читают «Гамлета» вместе с Уиллоуби. Хотя верно и то, что в письмах Джейн сохранилось лишь три беглых упоминания о произведениях Шекспира. В случае с Джонсоном проследить прямое влияние куда проще. Мы знаем, что Джейн читала его философскую повесть «Расселас, принц абиссинский», как и его очерки и эссе в журналах «Праздношатающийся» (Rambler) и «Лентяй» (Idler). Позднее в своих письмах она называла его «мой дорогой доктор Джонсон». Джейн была знакома с его биографией, написанной Джеймсом Босуэллом. В ее прозе в равной степени отчетливо проступают и характерный строй джонсоновской фразы, и многие высказываемые им взгляды и идеи. Вполне в джонсоновском стиле, серьезном и в то же время остроумно-насмешливом, звучит, к примеру, знаменитое предложение, открывающее «Гордость и предубеждение». Зачином «Это общеизвестная истина, что…» вполне мог бы начинаться один из очерков в «Праздношатающемся». И все же, заглядывая через плечо юной Джейн Остен в те книги, которые, как нам точно известно, она читала, мы не можем не признать, что она с самого начала была оригинальной. Она брала у других то, что ей нравилось, то, что считала полезным для себя, но в то же время ее собственный голос и воображение оставались свободными от чужого влияния. Нет ни одного раннего произведения Остен, которое было бы написано в подражание Ричардсону, или же Фанни Берни, или Шарлотте Смит, с героинями, отличавшимися непоколебимой святостью, и героями, умудрявшимися проявлять нерешительность на протяжении пяти томов. В подростковом возрасте она с увлечением зачитывалась Шарлоттой Смит, этой Дафной Дюморье 80—90-х годов XVIII века, вполне читабельной и по сей день, с ее волнующими воображение героями, живописными ландшафтами (действие ее романов разворачивается то на фоне валлийских предгорий, то в Швейцарии, то в Америке, то на юге Франции) и рыхлым, многословным повествованием: «Эммелина», «Этелинда» и «Старинная усадьба» занимают по пять томов каждое. Остен несколько раз упоминает героев Шарлотты Смит в своих ювенилиях. Ее внимание привлекает страстный и необузданный Фредерик Деламер, о котором она вспоминает в «Истории Англии». Деламер влеком исключительно чувствами; он импульсивен в поступках, а когда встречает сопротивление, им овладевает почти безумие. Он красив мрачной красотой, аристократичен, горд и несчастен; он может вести себя возмутительно, но при этом никогда — бесчестно: похитив Эммелину и собираясь увезти ее в Шотландию, Деламер раскаивается, не доехав до Барнета. Эммелина не любит его, но ее влечет к нему и она явно им восхищается — так же, как и юная Джейн Остен. Героини Смит, слезливые невинные девицы, имеющие склонность падать то в обморок, то с лошади, неизменно подвергаемые дурному обращению и пренебрежению со стороны тех, кто стоит выше их на социальной лестнице, не имеют ничего общего с героинями Остен (если не считать Фанни Прайс, их весьма отдаленной родственницы). Но любовные романы Смит все же написаны достаточно живо и хорошо; в них чувствуются искренность и талант, и можно понять, почему они нравились Остен и почему она оправдывала их многословие, замечая: «Если книга написана хорошо, я всегда нахожу ее слишком короткой». «Слишком короткий» — определение, которое при всем желании нельзя применить к романам Сэмюэля Ричардсона. «Его совершенно невозможно читать… эта книга просто невыносима», — эту характеристику «Сэра Чарльза Грандисона» Джейн Остен в «Нортенгерском аббатстве» вкладывает в уста Изабеллы Торп, тем самым дистанцируясь от нее, поскольку у самой Джейн этот роман был в числе любимых. «Она знала произведения Ричардсона так хорошо, как не многие», — пишет ее племянник в своих «Мемуарах», отмечая, что Джейн прекрасно помнила все изложенные там события и повороты сюжета и каждый персонаж был ей знаком как близкий друг. Книга, настолько важная для Джейн Остен и настолько мало известная сейчас, стоит того, чтобы уделить ей некоторое внимание. Сюжет в ней строится вокруг двух «образцовых» героев — сэра Чарльза и красавицы Харриет Байрон. Она влюбляется в него в первом томе, после того как он героически спасает ее от похищения, в перспективе грозящего ей неминуемой потерей чести, и продолжает любить на протяжении последующих семи томов длиною в 800 000 слов, в то время как он разрывается между своим чувством к ней и обязательствами перед некоей итальянской леди, с которой связан словом и половиной своего сердца. От обязательств он в итоге освобождается, сохранив свою честь и достоинство, но с черепашьей скоростью. Этот темп предоставляет читателю возможность детально погрузиться в истории семей и друзей главных героев; они подчас столь занимательны, что можно понять, почему Джейн Остен находила удовольствие в том, чтобы «жить» в этом романе, словно в большом доме с множеством комнат, коридоров и лестниц, и снова и снова исследовать его вдоль и поперек. Особенно удалось Ричардсону описание сестер Грандисона, которые становятся подругами Харриет. Младшая из них — остроумная, живая и энергичная Шарлотта — наиболее интересный и ярко выписанный характер в книге. Шарлотта не считает нужным безропотно сносить общество глупцов и не выражает особого желания выходить замуж. Она рассуждает о «западне супружества» и, когда наконец неохотно соглашается принять этот статус, отвратительно ведет себя на собственной свадьбе: во время службы бормочет что-то невнятное, а после церемонии венчания не позволяет жениху сесть рядом с собой в экипаж. Шарлотта ссорится с мужем, упрекая его в том, что он нарушает ее личное пространство, и ее шуточки и поддразнивание доводят мужчину до такой ярости, что он кулаками разбивает ее клавесин. Но, тем не менее, муж горячо любит ее и, вскоре успокоившись, выражает надежду, что она никогда не утратит своего задорного нрава и впредь не перестанет его дразнить. Главная причина необузданного и озорного нрава Шарлотты кроется в поведении ее отца, сэра Томаса Грандисона. Скверное поведение родителей и то, каким образом оно влияет на молодое поколение, — одна из центральных тем книги. После смерти леди Грандисон, когда дочери были еще подростками, отец пригласил вдову своего старого друга, некую миссис Олдхэм, им в гувернантки. Когда она становится его любовницей, девочки отказываются общаться с ней, и отец перевозит ее в другой дом, в соседнее графство (главное поместье Грандисонов располагалось в Хэмпшире, что, должно быть, забавляло Остенов). В это время Шарлотта, оставшаяся без внимания отца, заключает помолвку с армейским офицером, охотником за приданым. Миссис Олтхэм рожает сэру Грандисону двоих сыновей, но в результате он так и не женится на ней и никак не упоминает ни ее саму, ни этих детей в завещании, поэтому заботиться об этой женщине и о своих сводных братьях приходится законному сыну и наследнику Грандисона сэру Чарльзу. Он проявляет по отношению к ним доброту и благородство: любовнице отца назначает пожизненную пенсию, которая обеспечивает ей достойное существование, а братьям помогает начать самостоятельную жизнь. Параллельно развиваются похожие истории, в которых участвуют его дядя и мать наследницы, опекуном которой он является. Каждому из участников этих запутанных взаимоотношений сэр Грандисон-младший помогает стать на правильный путь, действуя с неизменной добротой, благоразумием и щедростью. «Сэр Чарльз Грандисон» пестрит рассуждениями о месте и положении женщины в обществе, о любви, браке и эротизме. Среди персонажей даже мелькает мужеподобная мисс Барнвельт, которая признается Харриет Байрон в том, что «по меньшей мере раз двадцать, сидя с нею рядом, жалела, что не мужчина — ради нее; если бы я была мужчиною, то подхватила бы ее на руки, прижала бы к себе и убежала бы с нею вместе». Сэр Чарльз не признает любви с первого взгляда, ибо она основывается исключительно на сексуальном влечении. Такая любовь подобна «подожженному фитилю», «грубому пароксизму»; она опасна, особенно для женщин. Обсуждается также вопрос о «верности до гроба» безвозвратно утраченной любви, а «нимфы постоянства» подвергаются критике: «Должна ли женщина сидеть и бесконечно лить слезы, оставаясь до конца дней своих скорбной тенью, бесполезной для жизни и для всех родственных связей, если она, возможно, не прожила еще и трети отпущенного ей срока?». Другая дискуссия затрагивает проблемы «девушек со скудным приданым», которые находятся в «наиболее необеспеченном и беспомощном положении» по сравнению с мужчинами, «кои имеют возможность преуспеть в любой профессии, а если получится сделать состояние в торговле, могут и подняться над своей средой и достичь уважаемого положения в обществе». Все эти вопросы, похоже, очень интересовали и Остен: позже некоторые из них она поднимет в своих романах. В «Грандисоне» уважаемая пожилая леди замечает, что «женщины, обладающие большим и независимым состоянием и имеющие достаточно сердечности и ума, чтобы понимать, как им лучше всего распорядиться», могут позволить себе не выходить замуж, в то время как женщины бедные не обладают такой свободой выбора. Пожилые дамы на страницах романа Ричардсона в основном придерживаются той точки зрения, что молодым девушкам не стоит быть излишне романтичными в своих ожиданиях любви и достойного мужа. Харриет Байрон, которой в итоге удается обрести и то и другое, вопрошает: «Разве брак — не наивысшая степень дружбы, которую дано познать смертным?» Эту точку зрения будут разделять и все главные героини остеновских романов. Но, как бы ни были важны для нее все эти моменты, наиболее полезным для Остен, как нам представляется, оказался образ Шарлотты. Эта искренняя и откровенная молодая женщина довольно часто ошибается в своих суждениях и порой ведет себя не лучшим образом, но в то же время она бесконечно очаровательна и непосредственна. Эта героиня получилась очень живой и естественной, говорит она сама за себя или предстает перед читателем в оценке других персонажей. Шарлотту Грандисон с ее преданной сестринской любовью, с ее шуточками и поддразниванием, с ее остроумием и находчивостью, с «лукавством, которое заставляло одновременно и любить ее, и опасаться», безусловно, можно считать одной из ранних вдохновительниц образа Элизабет Беннет. В числе ее предшественниц можно назвать еще одну остроумную молодую женщину, леди Гонорию Пембертон, персонаж романа Фанни Берни «Сесилия». Она постоянно подтрунивает над Сесилией и ее начисто лишенным чувства юмора возлюбленным, причем делает это столь весело и беспощадно, что невольно жалеешь о том, что на страницах этого романа ее образу отводится так мало места. Чтение «Сесилии», объемом без малого тысячу страниц, наверняка скрашивало не один долгий зимний вечер у камина в Стивентоне, и, скорее всего, она тоже отчасти виновата в ухудшении зрения Джейн, глаза которой часто уставали и болели. Остен восхищалась комическими чудаками, созданными Берни, и ее диалогами, но большая часть уроков, которые она вынесла из этого чтения, были уроками «от противного»: видя недостатки прозы Берни, Джейн научилась быть лаконичной, заострять конфликты, разнообразить слог, избавляться от всего второстепенного и ненужного, а также предпочитать несовершенных и жизненных героинь героиням почти безупречным и ангелоподобным. Фанни Берни первым же своим романом — самым сжатым и лаконичным по сравнению с последующими — удалось убедительно продемонстрировать, что у читающей публики имеется большой интерес к социальной комедии нравов, увиденной острым и наблюдательным женским глазом. После «Эвелины» такой человек, как Джордж Остен, вполне мог счесть, что нет ровным счетом ничего неразумного и компрометирующего в том, что его дочь пытается писать художественную прозу.
Юлия: Элайза Элайза пишет: В этом отношении, как и в спокойной реакции на ее смелые истории, он был исключительным отцом своей исключительной дочери. Это действиетльно поразительно. Я уж не говорю о том, что книги сложные, взрослые, и она как видно умудрялась схватить не романтическую историю, а суть конфликта и сатиры. Элайза, большое спасибо! Твой труд открывает для меня Джейн Остен заново, как человека гораздо более глубокого, мощного в интеллектуальном плане и эмоциональном. Спасибо!
Цапля: Элайза спасибо за продолжение! Вспомнилось: Ей рано нравились романы; Они ей заменяли все; Она влюблялася в обманы И Ричардсона и Руссо. Отец ее был добрый малый, В прошедшем веке запоздалый; Но в книгах не видал вреда; Он, не читая никогда, Их почитал пустой игрушкой И не заботился о том, Какой у дочки тайный том Дремал до утра под подушкой. Жена ж его была сама От Ричардсона без ума.
Элайза: Юлия пишет: Я уж не говорю о том, что книги сложные, взрослые, и она как видно умудрялась схватить не романтическую историю, а суть конфликта и сатиры. Да, вот это меня тоже в ней поражает. Даже в самом нежном возрасте она уже четко видела ненатуральность, нежизненность в изображении характеров и чувств, и это уберегло ее от слепого подражания даже тем авторам, которые ей нравились. Врожденный безупречный вкус и безошибочное чутье на всяческую фальшь — возможно, в этом и кроется секрет ее оригинальности. Цапля пишет: Вспомнилось: Ага. А мне самым первым вспомнилось вот это: Но наш герой, кто б ни был он, Уж верно был не Грандисон.
Хелга: Элайза Спасибо! Когда читаю про отца Джейн Остин, сразу вспоминается мистер Беннет с его снисходительностью и любовью к чтению. Подумалось, каким круговоротом или лучше сказать рекой движется литература, перетекая из одного автора к другому.
незнакомка: Элайза Спасибо тебе!
deicu: Элайза пишет: Книга, настолько важная для Джейн Остен и настолько мало известная сейчас, стоит того, чтобы уделить ей некоторое внимание. Безусловно, протопсихологическое повествование Ричардсона много сделало для Джейн Остен, уж во всяком случае, проложило путь ее несравненному психологизму, если речь идет о подготовленности читателей. И тем не менее, несмотря на документально зафиксированную любовь к "Сэру Чарльзу Грандисону", юная Джейн прошлась по его главному герою в "Джеке и Алисе". Кончиком туфельки сравняла его с плинтусом лучше всякого парового катка, отныне и навеки отказавшись для себя изображать откровенно добродетельных и окруженных восхищением (мэрисьюшных? Сэмюэл, я Вас начинаю подозревать ) героев. Даже не хочется торопливо переводить, до чего чудная стилизация, но, в общем, там остеновский персонаж появляется на маскараде в костюме Солнца, и "лучи, исходящие из его глаз, были такие же, как и у великолепного светила, только несравненно превосходнее". Когда же другие участники, не в силах выдержать сияния, отходят в дальний конец комнаты и прищуриваются, обнаруживают, что "то был Чарльз Адамс в своем простом зеленом камзоле, без какой-либо маски". То, что Чарльз Адамс списан с сэра Чарльза Грандисона, достаточно очевидно и по сюжету, и по аллюзиям на роман. Так что как бы и кем бы из авторов она не восхищалась, она с юности (да что - с детства!) знала, что у нее своя дорога.
apropos: Элайза Жутко интересно! (Который раз пожалела, что не читала Ричардсона. Раньше он не переводился на русский язык, не знаю, как обстоит дело сейчас, но еще со времен чтения ЕО очень хотела ознакомиться, так сказать. Не уверена, что смогла бы прочитать все эти километры повествований, но хоть поучить представление. Так что спасибо еще и за то, что дала возможность хоть представить, что за роман такой. ) deicu пишет: не хочется торопливо переводить А если неторопливо? Соблазняете прямо - прямыми и косвенными упоминаниями.
Miss Jane: Присоединяюсь к apropos в желании хотя бы ознакомиться с Ричардсоном. Только где его найдешь в наше время-то?
Элайза: deicu пишет: юная Джейн прошлась по его главному герою в "Джеке и Алисе". Кончиком туфельки сравняла его с плинтусом лучше всякого парового катка И тоже, небось, бормотала про себя, читая "Клариссу": "Мочи нет, какая скучная дура!" © apropos пишет: Раньше он не переводился на русский язык, не знаю, как обстоит дело сейчас А сейчас и подавно не переводится, насколько я знаю. Разве что отрывки какие-то. Его перевели на русский первый и последний раз еще в конце XVIII века, эти переводы сейчас можно найти в РГБ, во всяком случае, лет 15 назад их там еще выдавали. Ричардсону больше повезло в той же Франции; его перевел на французский небезызвестный аббат Прево и, хотя сам Прево тоже отличался редкостным многословием (ведь знаменитая "История кавалера де Грие и Манон Леско" — это всего лишь нечто вроде вставной новеллы в многотомную опупею, о которой сейчас вообще мало кто помнит, окромя специалистов), Ричардсона он, тем не менее, весьма удачно сократил, повыбрасывав оттуда длинноты и тягомотные рассусоливания (ну, чужое, как известно, не свое, так что рука не дрогнула ; да и сам Ричардсон тоже честно пытался сократить свои детища, но так и не смог оттуда ничего выкинуть, бедолага... ). Кстати, и сами англичане еще в середине XIX века выпустили сокращенные варианты романов Ричардсона, поскольку читать его "от корки до корки" уже тогда мало кому было под силу. "Кларисса" долгое время считалась самым длинным романом, написанным на английском языке, а может, и по сей день считается, если ее еще никто не переплюнул. Miss Jane пишет: Только где его найдешь в наше время-то? Кстати, есть довольно неплохой ВВС-шный телесериал, экранизация "Клариссы", с Шоном Бином в роли Ловласа; ее у нас пару раз по телевизору уже показывали - более или менее полное представление о содержании романа она дает, да и играют неплохо. apropos пишет: А если неторопливо? Робко, но настойчиво присоединяюсь к пожеланиям администрации... Это было бы так здорово! Она ведь и небольшая сравнительно. Поскольку речь зашла о мистере Остене, выложу-ка я его портрет. У меня есть миниатюра, на которой он изображен в молодости, только, к сожалению, несколько усеченная; и еще есть портрет уже в летах, для сравнения: У меня переведено еще самое начало следующей главы, "Свадьбы и похороны", правда, совсем небольшой кусочек. Выкладывать или подождать, пока кусочек станет побольше?..
Miss Jane: Элайза , спасибо за интересную и всегда достоверную информацию! Элайза пишет: Кстати, есть довольно неплохой ВВС-шный телесериал, экранизация "Клариссы", с Шоном Бином в роли Ловласа; ее у нас пару раз по телевизору уже показывали - более или менее полное представление о содержании романа она дает, да и играют неплохо. Не знаю, мне почему-то все же хочется почитать...
Хелга: Элайза пишет: Выкладывать или подождать, пока кусочек станет побольше?.. Конечно выкладывать... Что за вопрос?
Элайза: b]Miss Jane Ну, на английском-то он всяко должен быть в сети, если поискать. Мне где-то попадался в свое время весьма подробный синопсис с пространными цитатами из писем (ведь все три его романа эпистолярные); точной ссылки сейчас не найду, но можно погуглить при желании. Сюжеты "Памелы" и "Клариссы" также вполне укладываются в две-три фразы, но там усе дело, разумеется, не в фабуле, а во всем том, что ей сопутствует. Хелга пишет: Конечно выкладывать... Что за вопрос? Как скажете, мэм... Глава 7. Свадьбы и похороны.* В конце 1780-х годов, пока Джейн превращалась из подростка в молодую девушку, клан Остенов постепенно претерпевал изменения своего количественного и качественного состава и рассеивался, кое-где разрастаясь, а кое-где и уменьшаясь в размерах. И в то время как одни члены семейства безмятежно благоденствовали, на судьбы других уже начинали отбрасывать тень грозные политические события эпохи. Пока что миссис Хэнкок и Элайза не особенно беспокоились по поводу медленно, но неуклонно надвигающихся следствий Французской революции. Они прибыли в Англию с очередным визитом в 1790-м году. На том этапе развития событий никого пока не ограничивали в передвижениях и очень немногие чувствовали себя в опасности, оставаясь Париже. Часть лета 1790 года они провели в Стивентоне, и именно тогда Джейн посвятила Элайзе «Любовь и дружбу». На тот момент это было самое длинное ее произведение, и можно считать это посвящение доказательством привязанности к кузине. Но хотя Джейн и Элайза оставались близкими подругами, между Элайзой и Генри явно пробежала кошка. В их отношениях возникли холодок и отчуждение, вину за которые Элайза возлагала на Генри. Поскольку в течение последних нескольких лет они активно флиртовали друг с дружкой, и учитывая то, что Генри к тому моменту уже был не мальчиком-Керубино, а вполне взрослым молодым мужчиной 19 лет от роду, это отчуждение подозрительно похоже на противоборство. Как далеко мог зайти подобный флирт? Соломенная вдова, замужем за человеком, к которому она, по собственному признанию, не испытывала любви, обладающая явной жаждой жизни и всех ее удовольствий, имея темпераментного юного воздыхателя, могла играть с ним в игру «холодно-горячо», а затем выражать невинное удивление результатами своего поведения. А молодой человек вполне мог кипеть от ярости или протестовать, или пребывать в дурном настроении. Очевидно, между ними вспыхнула какая-то ссора. Генри вернулся в Оксфорд. Элайза же уехала в Париж (в сопровождении миссис Хэнкок и маленького Гастинса), но вскоре вернулась Англию, поскольку ее муж отправился на юг страны продолжать свою болотно-осушительную эпопею. Капо де Февилид был ярым роялистом, что неудивительно, учитывая, что он получил свои земли от короля. Элайза упоминает об этом в письмах от 1791 года, добавляя, что граф «в сердце своем уже присоединился к роялистскому клану в Пьемонте и Турине», где в это время находились в изгнании некоторые французские принцы. Революция тем временем катилась дальше, становясь все более жестокой, все более радикальной и кровавой. Англичане, так же как и представители других европейских держав, начали ощущать в своем пребывании во Франции определенную угрозу. Жизнь в Париже сделалась неуютной для той, которая предпочитала называться «мадам графиней», и в начале 1791 года она вновь привозит мать и сына в Англию, не планируя в ближайшем будущем возвращаться на континент. Проведя какое-то время в Маргейте ради морских процедур, рекомендованных для малыша Гастингса, они снова поселяются на Орчард-стрит в Лондоне, где миссис Хэнкок делает успехи в обучении внука чтению. А Остенов в это время занимает помолвка Эдварда. Он собирается жениться на Элизабет Бриджес, дочери баронета из Гуднестон-Парка в Кенте. Невесте было 18 — меньше, чем Кассандре, и всего на два года больше, чем Джейн; этот брак одобрили и Бриджесы, и Найты, и — хоть и на расстоянии — Остены, и свадьба была назначена на конец года. Все девушки Бриджес, хорошенькие и элегантные, обучались в лучших пансионах, располагавшихся на Квин Сквер в Лондоне; и две сестры Элизабет обручились практически одновременно с ней. Похоже, все вокруг стали подумывать о браке. Даже Джейн грезила о будущих мужьях. Она испещряет листок бумаги в отцовском приходском реестре именами своих вымышленных женихов: «Генри Фредерик Говард Фитцуильям, из Лондона», «Эдмунд Артур Уильям Мортимер, из Ливерпуля». В этих девических фантазиях нет ровным счетом ничего удивительного и примечательного, если не считать довольно неожиданной популистской нотки, вкравшейся в строчку в самом низу страницы: «Джек Смит женится на Джейн Смит, в девичестве Остен». Похоже, воображение дочери приходского священника-тори в какой-то момент увело ее в несколько необычном направлении; интересно было бы знать, о чем именно она тогда замечталась. _____ * Отредактированный вариант 7-й главы выложен 20.01.09. Редактура — Romi.
Хелга: Элайза Спасибо! Элайза пишет: Похоже, воображение дочери приходского священника-тори в какой-то момент завело ее в несколько необычном направлении; интересно было бы знать, о чем именно она тогда замечталась. Да, ужасно любопытно...
полная версия страницы