Форум » Творчество Джейн Остин » Повседневная жизнь Джейн Остин -2 » Ответить
Повседневная жизнь Джейн Остин -2
Helmi Saari: Вот такая информация мне сегодня пришла по рассылке в числе прочего: Любимые супы Джейн Остин -- швейцарский миагр: суп-пюре из зелени с яичными желтками и карри: густой суп со специями, телятиной и рисом. За достоверность информации не поручусь, но не могла не поделиться :))
Юлия: Элайза Как живо, как интересно! Просто представляю себе эту игру Элайзы с Генри, мечтающую юнную Джейн....
deicu: Элайза пишет: Робко, но настойчиво присоединяюсь к пожеланиям администрации... Ох... В Обществе Вудхауза меня же съедят без соли. Я и так со дня на день обмираю в ожидании, когда начнут намекать, что задерживаю том. Хотя и заманчиво тоже, конечно... И людям польза... Ну не знаю, милые дамы, боюсь обещать и в любом случае не прямо завтра.
Элайза: deicu пишет: в любом случае не прямо завтра. Разумеется, мы ж не торопим — сначала Вудхауз, потом Остен... Мы подождем, сколько нужно, просто очччень хотелось бы хотя бы в перспективе пополнить раздел Ювенилий на сайте, а сама я ни за что не дерзну, поскольку у меня уровень совсем уж дилетантсткий. Я вот никак не соберусь отсканировать "Замок Лесли" в переводе А. Ливерганта, тоже времени все не хватает.
Хелга: deicu пишет: Хотя и заманчиво тоже, конечно... И людям польза... "шепотом" Такая хорошая мысль....
Tatiana: Элайза Спасибо!!! Джейн Остен открылась с новой стороны.
Элайза: Tatiana пишет: Джейн Остен открылась с новой стороны. Меня еще очень позабавило ее постоянство в плане любимых мужских имен. БОльшую часть этих имен она затем презентует своим главным героям (Генри, Фитцуильям, Фредерик, Эдмунд...)
незнакомка: Элайза Элайза пишет: БОльшую часть этих имен она затем презентует своим главным героям Теперь мы знаем от куда имена героев пошли.
deicu: Элайза пишет: позабавило ее постоянство в плане любимых мужских имен. Хмм... Можно подумать, у нее женские имена каждый раз другие и с вывертами. Тот же подход - самые стандартные, часто встречающиеся, простые и чисто английские имена, вплоть до того, что два одинаковых имени у разных персонажей в одной книге, что говорить о разных романах.
apropos: Элайза Джейн - прелесть! (К сожалению, ее мечтам было не суждено сбыться - кроме как в ее книгах)
Элайза: deicu пишет: Можно подумать, у нее женские имена каждый раз другие и с вывертами. Да, все верно — простые английские имена, причем без особого разбору, любимого и не вычислишь; в одной книге Элизабет может оказаться самой приятной героиней, а, допустим, Энн — самой блеклой; а в другой, глядишь, и вовсе наоборот. Опять же, главная героиня из Сьюзен в первоначальной редакции может легко превратиться в Кэтрин в окончательной; словом, видно, что особой эмоциональной "привязки" к именам собственным у нее не было. Хотя нельзя не признать, что какие-то более вычурные имена — Изабелла, Августа, Пенелопа —как правило, достаются дамочкам малоприятным, таким, как мисс Торп, миссис Элтон или миссис Клэй. Еще небольшой и торопливый кусочек 7-й главы: Но как бы ни была погружена Джейн в свое воображение, книги и сочинение историй, из ребенка, наблюдающего за жизнью взрослых, она постепенно превращалась в молодую женщину, которая этой жизнью живет. Джейн не было и 14-ти, когда миссис Остен перевалило за 50 — большая возрастная разница между матерью и дочерью; и похоже, что вновь материнскую роль в плане помощи, советов и наставлений подрастающей Джейн взяла на себя Кассандра. Менструации у большинства девушек в XVIII столетии начинались довольно поздно, в 15 или 16 лет; девицам следовало научиться справляться с этим неловким и неприятным состоянием как раз в тот период, когда они, как им внушалось, вступали в самый важный и решающий этап своей жизни, когда ожидалось, что они должны привлекать поклонников и ухажеров и когда большинству из них, естественно, хотелось всегда выглядеть безупречно элегантными, спокойными и невозмутимыми. Представьте, каково им было при отсутствии проточной воды и водопровода, к примеру, скрывать факт стирки и сушки своих тканых прокладок в доме, где было полно мальчишек-подростков. Это еще одна сторона повседневной жизни тех времен, о которой не сохранилось практически никаких письменных свидетельств, но наверняка в тогдашних условиях даже девушки из самых немногочисленных и практичных семей должны были временами чувствовать себя уязвимыми и испытывать дискомфорт. В подростковом возрасте важной составляющей жизни сделалась также дружба с другими девушками. В Стивентон регулярно приезжала кузина Джейн Купер, а в самом конце 80-х годов неподалеку поселились две семьи, в которых тоже были дочери. Весной 1789 года в округу приехали жить Марта и Мэри Ллойд. Их мать, миссис Ллойд, была вдовой священника и имела аристократические родственные связи, вроде тех, которыми гордилась и миссис Остен. Возможно поэтому она охотно начала общаться с ними, сочтя эту семью приятным добавлением к местному обществу. Они приходились кузинами Фаулам, сыновья которых учились в Стивентоне, и третья дочь Ллойдов вышла замуж за старшего сына Фаулов. Джеймс Остен был на свадьбе у своего друга, где и познакомился со всей семьей, а вскоре после этого миссис Ллойд арендовала у мистера Остена пасторат в Дине и поселилась там. Мэри Ллойд была любимицей миссис Остен. Хотя по возрасту она была ближе к Джейн, та никогда ее не любила. Джейн предпочитала Мэри ее сестру Марту, которая была почти на 10 лет старше, но зато обладала замечательным чувством юмора. Джейн посвящает Марте свои стихи и рассказы, и две девушки, бывало, оставаясь друг у друга в гостях, с удовольствием делили одну постель и не спали до самого утра, болтая и смеясь всю ночь напролет, как сообщает Джейн в одном из писем к Кассандре. Отныне Ллойды будут играть постоянную роль в жизни семьи Остен. И в том же году семейство Бигг, имеющее трех незамужних дочерей — Кэтрин, Элизабет и Алетею — унаследовало Мэнидаун, большую усадьбу в четырех милях от Дина. Мистер Бигг, или Бигг-Уизер, был зажиточным землевладельцем, и его дочерям тоже причиталось небольшое состояние, но это не помешало им завязать с сестрами Остен, не имеющими ни гроша за душой, настоящую крепкую дружбу. Девицы Бигг были умны и их вкусы во многом оказались схожими. Таким образом вокруг Джейн образовалось общество молодых женщин, с которыми она могла общаться, обсуждать прочитанные книги и обмениваться ими, сравнивать наряды, разучивать новые танцы и музыку, гулять, ездить в Бэзингсток за покупками и сплетничать о собственных семьях и соседях. Тем временем Джеймс покинул Оксфорд, так как получил должность викария в Овертоне, недалеко от дома. Он вращался в хорошем обществе и даже охотился в свите членов королевской семьи, наезжавшей в те края. Вскоре он познакомился с молодой женщиной, которая отвечала самым честолюбивым мечтам молодого викария. Энн Мэтью была дочерью генерала и внучкой герцога. У нее имелись хорошие финансовые перспективы, она была тоненькой брюнеткой с красивыми глазами, но поскольку ей уже исполнилось тридцать два, на ярмарке невест ее уже, можно сказать, «списали со счетов». Джеймс увидел свой шанс и воспользовался им. Он получил согласие Энн и был благосклонно принят в ее семействе несмотря на то, что был простым викарием. Отец обещал выделить ей денежное содержание в 100 фунтов в год, а это означало, что вкупе с доходами Джеймса они могли позволить себе обставить дом и обзавестись экипажем и сворой гончих. Пока совершались все эти приятные события, Элайза и ее мать переживали тяжелые времена. Миссис Хэнкок тяжело заболела: ее мучили сильные боли в груди, и Элайза отчаянно пыталась найти какое-нибудь средство, чтобы вылечить ее, хотя они обе понимали, что ситуация очень серьезна. Шарлатаны, готовые нажиться на отчаявшихся, предлагая чудесное излечение, существовали во все времена. Элайза и ее мать обратились к некоей «докторше», которая внушила им «самые радужные надежды на полное излечение». Но каким бы ни был ее метод, который, как она предупреждала, потребует много времени, он вряд ли был менее эффективен, чем прочие, существовавшие в то время способы лечения рака груди. Миссис Хэнкок уверяла, что в результате лечения боли уменьшились, и Элайза позволила себе надеяться на «невыразимое счастье увидеть, как к моей возлюбленной родительнице возвращается здоровье». Каждая из них пыталась утешить и ободрить другую. По мере того как проходило лето, Элайза полностью забросила все свои поездки и развлечения и затворилась на Орчард-стрит, безотлучно находясь при матери и пытаясь отвлечь ее от мыслей о болезни и отогнать собственную «мучительную тревогу». Она была настолько занята и несчастна, что даже не известила Остенов о состоянии матери до июня месяца, когда ее навестил Эдвард. Он собирался в поездку по Озерному краю, и Элайза даже нашла в себе силы по старой памяти поддразнить его по поводу его готовности отправиться в путешествие одному, без своей нареченной. «Я спросила его, как же он сможет это вынести, на каковой вопрос он ответил той улыбкой спокойной покорности судьбе, с которой представители его пола обычно переносят обстоятельства подобного рода». На сей раз она ни словом не упоминает о Генри. Миссис Хэнкок не смогла выбраться в Стивентон. Весь август ее мучили острые боли. Как пишет Элайза, «…несмотря на все мои старания, процесс улучшения идет очень медленно. Я иногда падаю духом и содрогаюсь от одной мысли, что наши усилия могут не принести результата… Как ужасно испытывать даже тень неуверенности, когда речь идет о тех, кого мы любим!» «Докторша» продолжала кормить их обещаниями выздоровления, но теперь Элайза обращается еще и к хирургу мистеру Рупсу. К октябрю миссис Хэнкок была уже прикована к постели и не видела никого, кроме дочери и доктора Рупса. В конце месяца у нее случился «ужасный приступ», и Элайза вызвала врача, который выписал лауданум. Элайза к тому времени находилась уже в расстройстве, «граничащем с помрачением рассудка» и не способна была толком уразуметь, каково было действительное мнение мистера Рупса по поводу исхода болезни. Надежда сменялась отчаяньем и наоборот; так продолжалось долгие месяцы. «Никогда год 1791 не изгладится из моей памяти: с самого первого месяца, как он начался... мои чувства постоянно подвергались все новым и новым испытаниям», — писала Элайза. К Рождеству миссис Хэнкок страдала от сильнейшего кашля, отсутствия аппетита, расстроенного желудка и жестоких болей, а опухоль и не думала уменьшаться. Однако она самоотверженно уверяла дочь, что «в ее изначальном заболевании, как ей кажется, наблюдается улучшение». «Но, к моей невыразимой скорби, я не могу тешить себя тою же верою». Слабый проблеск прежней Элайзы мелькает в строках, где она сообщает Филе о приглашениях на два элегантных бала, но у нее не возникло ни малейшего желания появиться ни на одном из них. Лицемерная кузина Фила ханжески сокрушается в письме своему брату, что «веселая и беззаботная жизнь» бедной Элайзы теперь приносит свои справедливые плоды, и предрекает, что в итоге та останется «в одиночестве и без друзей». Заботиться о пятилетнем Гастингсе становится сложнее теперь, когда «вторая мама» не может более принимать участие в его воспитании, но Элайза по-прежнему не теряет надежд на излечение сына. Она сменяет его детские платьица на штанишки и жакеты, надеясь, что в них ему легче станет ходить, хотя он даже не может толком держать спину прямо. Из Франции тоже приходили только плохие вести. В сентябре в Марэ граф подвергся нападению разъяренной толпы крестьян. Ему удалось спастись, но новый дом был целиком разграблен и работы по строительству дренажной системы остановились. Он перебрался в Париж. У него не было денег, не говоря уж о том, что он задолжал теще 6,500 фунтов. Миссис Хэнкок скончалась в феврале 1792 года в Хэмпстеде, куда за несколько недель до этого Элайза перевезла ее в надежде, что на свежем воздухе ей будет легче дышать. За 60 лет своей жизни Филадельфия достигла многого и многое пережила. Надпись на могильном камне сообщает о «Филадельфии, супруге Тайсо Соула Хэнкока» как о той, «чьи моральные совершенства соединялись с жизнью, исполненной всех христианских добродетелей» и с благочестивым смирением, с которым она переносила «тяжелейшие испытания, вызванные длительным и тяжким недугом». Жану Капо де Февилиду удалось выбраться в Англию, чтобы утешить жену и сына, и они все вместе предприняли довольно унылую поездку в Бат. Но вскоре он узнал, что если дольше останется за границей, то будет объявлен «эмигрэ», а его владения конфискуют, и поспешил вернуться в Париж.
apropos: Элайза Жизнь почище романов, как говорится. Так все драматично, и в то же время интригующе. И "болотовед" как-то некстати возвращается во Францию. Как много женщин, и у всех почти все не слава Богу. Хм.
Цапля: Элайза apropos пишет: Жизнь почище романов, как говорится. Вот уж и не скажешь вернее.
Хелга: Элайза Спасибо! Жизнь во всех ее проявлениях. Элайзу и Филадельфию очень жалко. Интересно, что упоминается о менструациях, обычно этот вопрос везде и всегда смущенно обходят стороной, а проблема ведь еще та...
Tatiana: Элайза Всегда с нетерпением жду появления новых глав. Огромное спасибо!!! ...Да, грустное наступило время...
Элайза: Тэк-с, у меня готов еще один кусочек 7-й главы. Как я ни старалась этого избежать, но все же по ходу повествования мне, я чувствую, придется переводить кое-какие отрывки из непереведенных сочинений и писем Джейн, за что заранее приношу свои извинения читателям и прошу их помнить о том, что переводчик-стилизатор из меня, прямо скажем, никакой, не говоря уж о том, что все опять, как всегда, очень наспех. Так что не судите строго. В декабре 1791 года состоялась свадьба Эдварда. Это было двойное венчание — одновременно с одной из сестер Элизабет. Джейн посвятила ему своих «Трех сестер», надо сказать, одну из своих наиболее жестких ранних историй, в которой к тому же речь идет о меркантильном сватовстве. Довольно двусмысленный подарок к свадьбе — даже самая добродушная невеста могла бы счесть его бестактным. В те времена венчания не подразумевали большого скопления родственников и знакомых, так что вряд ли Джейн присутствовала на свадьбе Эдварда. Она вполне могла быть в числе гостей на венчании Джеймса, которое состоялось в марте 1792 года не так далеко от дома, в Лаверстоке. Джеймс и Энн вскоре переехали еще ближе к Стивентону, обосновавшись в пасторате Дина, откуда съехали Ллойды. К их отъезду Джейн написала Марте стихотворение, а Мэри посвятила свой рассказ «Эвелина», полный поспешных браков и помолвок, переездов, забывчивости и похорон. Ллойды переехали за 18 миль, в Ибторп. Для ежедневных визитов было далековато, но Кассандру и Джейн вскоре пригласили туда погостить. В июне стычка толпы с конными гвардейцами в центре Лондона, на Маунт Стрит, напугала Элайзу. Она была далеко не единственной, кто задавался вопросом, не перекинется ли революционный дух через воды Ла-Манша. Наиболее заметные представители графства Хэмпшир специально собрались, чтобы выразить поддержку правительству Питта и заявить об отсутствии каких-либо симпатий к французскому Национальному конвенту и своем неодобрительном отношении к революционным организациям в Англии. Поскольку Хэмпшир преимущественно населяли сторонники тори, одно то, что они нашли нужным заговорить об английских и французских революционных организациях, демонстрирует их обеспокоенность. Позже тем летом Элайза с маленьким сыном появилась в Стивентоне, где Гастингс «стал игрушкой для всей семьи». В кругу близких она немного расслабилась, успокоилась, и даже позволила себе быть счастливой, глядя на мистера Остена, чье «сходство с моей любимой матушкой сейчас сделалось сильнее, чем когда-либо». Иногда это умиляло ее до слез: «Я всегда нежно любила дядю, но кажется, что сейчас он стал мне еще дороже, ведь он самый близкий и самый любимый родственник моей родительницы, о потере которой я никогда не перестану скорбеть». Джейн уже стала выше Элайзы и по-прежнему не чаяла души в своей кузине, для которой, в свой черед, оставалась любимицей. Элайза с похвалой отзывается об обеих сестрах, отмечая заметные улучшения в их внешности и манерах и отдавая должное их здравомыслию. А Генри… Генри теперь был ростом выше шести футов (т. е. 183 см) и тоже, по мнению Элайзы, сделался лучше; более того, он «одарен необычайными способностями». Охлаждение между ними прошло, ну или отчасти прошло, и теперь их связывали «вполне приличные родственные отношения. Ты же знаешь, что семья предназначает его для церкви». А Элайза царила на клубных балах в Бэзингстоке. Джейн уже исполнилось 16. Сам по себе достаточно некомфортный возраст, а уж от того, что, будучи младшим членом семьи, она вынуждена была наблюдать, как старшие братья и сестры завязывают романтические отношения, пока недоступные ей самой, было, должно быть, не легче. В декабре планировалась еще одна свадьба. Джейн Купер, у которой к тому времени умер и отец, уже какое-то время жила в Стивентоне и была помолвлена с морским офицером, капитаном Томасом Уильямсом. Они познакомились в июле того же года на острове Уайт, а уже менее чем через месяц он сделал ей предложение, на которое она ответила согласием. Они должны были сочетаться браком накануне Рождества. Это была самая романтичная свадьба в семье: молодому офицеру, которому только предстояло сделать себе состояние, удалось всерьез вскружить голову красавице Джейн и заглушить все голоса, предупреждавшие о неосмотрительности и преждевременности данного шага. Бракосочетание состоялось в стивентонской церкви; свидетельницами были Джейн и Кассандра Остен, а церемонию отслужил Том Фаул; у них с Кассандрой дело тоже шло к помолвке. Правда, в их случае столь стремительный брак был невозможен, поскольку у Тома Фаула не было почти никаких средств, если не считать очень бедного прихода в Уилтшире. Никаких ближайших перспектив перед ним не открывалось, а у Кассандры и подавно ничего не было. Они оба отличались благоразумием и развитым чувством долга, и без какого-либо давления со стороны обеих семей прекрасно понимали, что им придется ждать, возможно, годы, прежде чем они смогут позволить себе пожениться. Без денег не могло быть и речи о создании семьи. Тем временем и Энн, жена Джеймса, и Элизабет, супруга Эдварда, уже «увеличивались в размерах», как выразилась Элайза, или, используя менее деликатный оборот брата лорда Портсмута Коулсона, «влипли по полной!» Оттенок веселой угрозы, содержащийся в этой фразе, произвел определенное впечатление на Джейн, судя по тому, что позже в одном из писем она его процитировала: действительно, даже самая оберегаемая и обожаемая жена не в состоянии контролировать эту сторону своей судьбы. Вопрос о том, насколько женщина в состоянии распоряжаться собственной жизнью, должно быть, не раз приходил ей в голову в этот год, заполненный помолвками и свадьбами. Деньги, деньги и еще раз деньги. Для женщины, их не имеющей, никакой свободы не было, будь она замужем или нет. Элайза рассказала Джейн об опыте своей матери, о том, как тете Филадельфии пришлось молоденькой девушкой в одиночку предпринять путешествие в Индию и выйти там замуж за человека, которого она не знала и не любила, иными словами, совершить обычную сделку, предоставив свое тело и общество в обмен на деньги. Джейн так поразила эта история, что она в то же лето включила ее в свое новое произведение. В неоконченном романе «Катарина, или Беседка», подруге Катарины, сиротке мисс Винн, досталась судьба юной Филадельфии Остен: «Старшей дочери пришлось принять предложение одного из родственников, который снарядил ее для поездки в Ист-Индию; и хотя это бесконечно противоречило ее наклонностям, она принуждена была принять единственную возможность, ей предоставленную — оказаться на Содержании. Возможность эта была столь противна всем ее представлениям о Пристойности, столь претила ее Желаниям, столь оскорбляла ее Чувства, что она почти готова была предпочесть ей Рабство, коли позволено ей было бы Выбирать. Благодаря своей Привлекательности она нашла себе мужа, как только приехала в Бенгалию, и теперь уже около года состояла в браке. В браке, хоть и роскошном, но несчастливом, соединенная с человеком вдвое старше ее, чей нрав был лишен любезности, а Манеры — приятности, хоть Характер его и был достоин уважения. После замужества подруги Китти всего дважды получала весточки от нее, и от этих Писем оставалось ощущение неудовлетворенности, словно она не могла открыто выражать свои чувства, хотя каждая строчка в них свидетельствовала о том, что она Несчастна». Этот безрадостный и откровенный отчет об опыте, пережитом ее покойной теткой, был написан через несколько месяцев после смерти миссис Хэнкок. Как отнеслись к этому пассажу мистер и миссис Остен, неизвестно; Джейн было 16, и она посвятила эту вещь Кассандре. В сюжете повести эпизод с фактической продажей девушки стоит несколько особняком от остального действия, которое в целом выглядит более жизнерадостным, являясь сатирико-комической зарисовкой жизни английской провинции, где уже слышится интонация, постепенно приближающаяся по тону к ее последующим, более поздним романам. Но интересно, что автор возвращается затем по ходу повествования к этому эпизоду еще несколько раз, словно не желая о нем забывать. Подружка Катарины Камилла Стэнли, дочь члена парламента, заявляет, что мисс Винн на самом деле очень повезло, что ее отправили в Индию и выдали замуж за «невероятно богатого человека». На что Катарина отвечает: «Ты называешь это везением — девушку, обладающую Талантами и Чувством, посылают на поиски мужа в Бенгалию, где ей приходится выйти за Мужчину, о Характере коего у ней не было возможности судить до тех пор, пока это Суждение могло принести ей хоть какую-то пользу, и который вполне мог оказаться Тираном либо Глупцом, либо и тем и другим... Ты это называешь везением?» Слова Камиллы — речи пустоголовой богатенькой девицы, с точки зрения которой это все просто «забавно». В Катарине же, у которой достаточно здравого смысла и воображения, эта история вызывает дрожь отвращения. Камилла небрежно отмахивается: «Она не первая и не последняя девушка, которая отправилась в Ист-Индию за мужем, и я заявляю, что если бы я была бедна, то решила бы, что это было бы весьма и весьма забавно». Здесь мы слышим отголоски действительных споров, спровоцированных прямым упоминанием об опыте, пережитом ее тетей Филой. В этом смысле это уникальный эпизод в творчестве Остен. Элайза с Гастингсом провели в пасторате и осень. Для них нашлось место даже с учетом начала учебного года, поскольку все сыновья Остенов уже покинули отчий кров: младший, Чарльз, по достижении 12 лет отправился вслед за Фрэнсисом в Портсмут, в военно-морскую школу, а Фрэнсис, дослужившийся до лейтенанта, по-прежнему плавал в Ист-Индии. Финансовое положение мистера Остена оставалось стабильным благодаря ученикам и небольшому наследству, доставшемуся от дяди Фрэнсиса, который умер в почтенном 92-летнем возрасте. Возможно, он не одобрил бы того, что племянник вложил часть отписанной ему суммы в государственные лотерейные билеты — риск не оправдался. Фанни, дочь Эдварда и Элизабет, родилась в Кенте в январе месяце, вскоре после того, как Джейн исполнилось 17; а Анна, дочь Джеймса и Энн, появилась на свет в апреле, когда, согласно семейному преданию, миссис Остен призвали в Дин прямо посреди ночи, и она отважно прошагала из одной деревни в другую с фонарем в руке по размытой и слякотной весенней дороге, чтобы помочь невестке произвести на свет внучку, которая станет ее любимицей. Джейн должным образом отметила свое вступление в статус тетки, написав абсурдно забавные подарочки для своих новорожденных племянниц: «Мнения и Предостережения о поведении юных девиц» для Фанни и «Всякую всячину» для Анны. Отдаленные громы из Франции за эти три года становились все более угрожающими, и наконец в феврале 1793 года между Францией и Англией разразилась война. На семействе Остен это событие отразилось тем, что Генри оставил свои планы принять священнический сан и ученые занятия и записался в оксфордский милицейский полк, а затем отправился с ним Саутгемптон. В течение последующих семи лет он служил офицером, и хотя ему пришлось на время взять отпуск, чтобы получить степень, он поднимался по военной службе и пользовался большой популярностью среди своих сослуживцев-офицеров. Его полк квартировал в самых разных городах — и в Брайтоне, и в Ипсвиче, и в Дублине. Служба отрыла перед ним мир новых возможностей и впечатлений, и такая жизнь пришлась ему очень по вкусу. Что касается Элайзы, то на ее судьбе революция и война сказались самым непосредственным образом. В феврале 1794 года ее мужа арестовали. Будучи в Париже, он попытался помочь одному пожилому маркизу, которого заключили в тюрьму по подозрению в заговоре против Республики. Демонстрируя больше благородства, нежели реального понимания того, во что он ввязывается, граф попытался подкупить одного из секретарей Комитета общественной безопасности. Тот обманул его и дал против него показания. Другими свидетелями выступили его экономка и женщина, которая, по слухам, когда-то была его любовницей. Его служанка, цветная девушка Роуз Кларисс, не умела ни читать, ни писать, поэтому ее не позвали. 22 февраля Жан Капо де Февилид был приговорен к смерти и гильотинирован спустя несколько часов после вынесения приговора. Элайза пробыла замужем за ним 12 лет.
apropos: Элайза Жуть - я подозревала, что во Франции дело добром не закончится. Ужасно жалко этого борца с болотами - каким бы он ни был. Да и положение женщин в те времена - хотя мы и знаем об этом - в очередной раз предстали во всей неприглядности. Джейн - с ее умом - понимала это, как никто другой.И ощутила на себе самой. (Девушки, кто ругет феминисток - будьте им благодарны за то, что мы теперь имеем)
Элайза: apropos пишет: Ужасно жалко этого борца с болотами - каким бы он ни был. Да, жаль. Тем более, что, судя по всему, он был довольно неплохим малым — особым умом разве что не отличался, раз не понял вовремя, куда ветер дует (и последний эпизод его жизни это только доказывает), но, опять же, из добрых ведь побуждений... Да и жену он любил, судя по всему, не обижал и позволял ей жить так, как ей хотелось. Другой бы запер ее с ребенком в этих своих болотах и усё... Но история самой Элайзы на этом еще далеко не закончена, как понимаешь. apropos пишет: Джейн - с ее умом - понимала это, как никто другой.И ощутила на себе самой. Да уж, это точно.
Цапля: Элайза Спасибо, очень интересно и напряжено! apropos пишет: я подозревала, что во Франции дело добром не закончится. У меня были те же нехорошие подозрения... А глава любопытная - юная Джейн, будучи и без того очень острой на язык и наблюдательной девочкой, имела возможность , судя по всему, рано понять, что брак - всего лишь сделка в современном ей обществе.
Хелга: Элайза Все увлекательней и интересней! Надо же, какая судьба у Элайзы. А де Февилид представляется таким альтруистом-идеалистом, за что и поплатился жизнью, видимо.
Элайза: Хелга пишет: за что и поплатился жизнью, видимо. Ну да, и Алого Первоцвета, как назло, под рукой не оказалось...
полная версия страницы