Форум » Творчество Джейн Остин » Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 5 » Ответить
Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 5
apropos: По материалам книги Клэр Томалин (Claire Tomalin) Jane Austen: A Life Главы на сайте click here
Элайза: Э-э-э-э, нет-нет, какой-такой целая глава?.. Я имела в виду лишь окончание этой главы, 16-й, там три-четыре странички до конца осталось. Если успею сделать раньше понедельника - выложу пораньше, но пока боюсь обещать.
Tatiana: Элайза, значит, не прокатило.
Цапля: Элайза пишет: Я имела в виду лишь окончание этой главы, 16-й, там три-четыре странички до конца осталось. Если успею сделать раньше понедельника - выложу пораньше, но пока боюсь обещать. А мы так уже настроились на 17-ю, до кучи Элайза , да мы всякому объему будем рады. Мы ж такие, троглодиты... дай нам палец ... А если серьезно - ждем терпеливо и достойно
Элайза: Цапля пишет: А если серьезно - ждем терпеливо и достойно Спасибо, дорогие мои, я знаю, что у моего перевода самые терпеливые и достойные читатели в сети, и очень это ценю.
Afftalin: ох мне, ох!!!((( как же поздно я набрела на эту тему(((( столько "понедельников" пропустила( подвиньтесь, пожалуйтса, до следующего понедельника обещаю наверстать упущенное и присоединиться к вашей компании. Элайза, огромнейшее вам СПАСИБО! с вашей работой находить время и силы для нас всех, это подвиг. будьте уверены, его ценят по достоинству!
Afftalin: Наконец-то я прочитала, бедные мои глаза, но зато сколько удовольствия! Еще раз огромнейшее спасибо переводчику и редактору. Теперь на произведения Джейн буду смотреть совсем другими глазами.
Элайза: Ну вот, выкладываю, стало быть, как обещала, окончание 16-й главы. Еще раз спасибо всем читателям за долготерпение и приношу извинения за возможные стилистические огрехи — очень торопилась. Четыре письма, написанных за первые недели пребывания Джейн в Бате, оставляют ощущение, что их автор по мере сил пытается бороться с охватившим ее унынием. Сам Бат произвел на нее впечатление «тумана, тени, дыма и смятения». Дядя и тетка были к ним добры и гостеприимны, но когда начались встречи со старыми знакомыми, она сообщает об этом скомканно и дежурно-кратко — «мы были очень рады с ними повидаться и все такое»: это «и все такое» довольно красноречиво ставит под сомнение выраженную перед тем радость. Во время посещения Ассамблеи она развлекалась тем, что наблюдала за подвыпившей женой, которая разыскивала по всем залам своего подвыпившего мужа, и за некой скандально известной прелюбодейкой. В другом письме: «вчера вечером состоялся еще один глупый прием; возможно, будь они более людными, они могли бы стать менее невыносимыми». Но «я никак не могу продолжать находить людей приятными». Это вовсе не легкомысленная полушутливая ремарка, вроде той, что оборонила Элизабет Беннет («Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится»), но безрадостное, почти пугающее признание. Ее мнение о людях не могли улучшить ни встречи со «стариканами», которые приходили играть в вист с ее дядей, ни мисс Лэнгли, «ничем не примечательная коротышка с широким носом и огромным ртом, в модном платье с грудью нараспашку». У нее могла быть и дополнительная причина для горечи и сарказма, если она подозревала, что ее родители выбрали Бат как место, отлично подходящее не только для приятного отдыха на склоне лет, но и для охоты за мужьями. Ведь и родители миссис Остен в свое время, достигнув пенсионного возраста, точно также переехали в Бат, прихватив с собою двух незамужних дочерей, которым было тогда как раз по двадцать с лишним; и именно в Бате и Кассандра Ли сочеталась браком с Джорджем Остеном, и ее сестра, Джейн Ли, тоже нашла себе мужа. Так что младшая Джейн могла вполне отчетливо провести эту параллель и мучительно переживать чувство унижения от мысли, что их привезли, чтобы выставить на брачный рынок. Возможно, именно это подвигло ее принять приглашение на поездку в Кингсдаун Хилл в фаэтоне четверкой от мистера Эвелина – человека, которого никак нельзя было заподозрить в матримониальных намерениях, потому что он, во-первых, уже был женат, а во-вторых, его куда больше интересовали лошади, чем что-либо иное; в предыдущий их приезд в Бат именно он продал Эдварду пару рысаков для его экипажа. Когда Кэсс предупредила сестру, чтобы та была с ним поосторожнее и не позволяла ничего неподобающего, Джейн заверила ее, что мистер Эвелин «совершенно безобиден; никто тут его не боится». Некая мисс Чемберлен дала ей повод для еще одного язвительного комментария: «что касается ее приятности, она ничуть не уступает всем прочим», — это в ответ на предположение Кассандры, что мисс Чемберлен может стать ей подходящей подругой. Попытки Кассандры как-то вмешаться и повлиять на сестру в этом отношении выглядят особенно неудачными. Джейн уступила ее просьбам и ходила с мисс Чемберлен на прогулки, но — «прогулка была прекрасной, как неизменно подтверждала моя спутница каждый раз, стоило мне сделать это замечание – и на этом нашей дружбе приходит конец, поскольку Чемберлены через день-другой покидают Бат.» Она могла бы добавить, что похожим образом заканчивалось и большинство их знакомств, заведенных в Бате. «У нас тут нынче вечером устраивается маленький прием; ненавижу маленькие приемы – они требуют постоянного напряжения.» Затем она предупреждает Кэсс: «У тетушки нынче ужасный кашель; смотри, не забудь, что ты об этом уже наслышана, когда приедешь.» Всех этих утомительных подробностей вполне достаточно, чтобы довести человека, который хотел заниматься чем-то совершенно другим, до отчаяния; а уж перспектива отныне вести подобный образ жизни постоянно была, должно быть, и вовсе невыносима. Но Джейн была приучена «держать лицо», даже если внутри у нее все кричало от бессильного протеста. Затем письма прекращаются, и в течение последующих трех с половиной лет мы больше ничего от Джейн не слышим. Вынужденный отъезд из Стивентона доставил ей немало практических житейских неудобств; но, что еще важнее, он настолько расстроил ее и выбил из колеи, что она не смогла больше продолжать свое писательство. Нередко депрессия вызывается повторением негативного опыта, пережитого когда-либо раннее; и похоже, что здесь имело место нечто подобное. Сперва младенцем, а потом семилетним ребенком Джейн отсылали прочь из дома, и в обоих случаях это был для нее пугающий и неприятный опыт, обстоятельства, над которыми у нее не было контроля и после которых ей приходилось долго приходить в себя. Возможно, именно благодаря этим обстоятельствам и сформировалась та «жеманная и неестественная» девочка, о которой писала кузина Фила — осторожная с незнакомыми людьми, всегда готовая посмеяться над собой и над другими и стремящаяся как можно лучше защитить себя, как только дело доходило до проявления эмоций. То, что она была способна на глубокие и часто мучительные переживания, не подлежит никакому сомнению. Без этого она просто не смогла бы создавать такие романы; но из ее писем эмоции, как правило, исключаются, либо оставаясь за скобками, либо трансформируясь в шутки. Еще ребенком, приходя в себя после лет, проведенных в школе, она обнаружила в себе способность забавлять домашних своим творчеством. И в то же самое время в этом творчестве она развивала мир своего воображения, в котором могла контролировать все, что происходит. И она продолжала писать, создавая образы молодых женщин, немного похожих на нее саму, но чье восприятие и суждения принимались окружающими во внимание; женщин, которые могли существенным образом влиять на свою судьбу, могли даже давать дельные советы своим родителям. Ее восторг от возможности создания таких образов очевиден. Она писала не только для увеселения семьи, но и для собственного удовольствия, а перспектива быть прочитанной и более широкой аудиторией только пришпоривала ее писательский зуд и вдохновение. Вырвать ее из Стивентона означало нарушить то тонкое равновесие, в котором она чувствовала себя комфортно, принимая деятельное участие в жизни семьи и в то же время имея возможность для уединения и сосредоточенности, когда у нее возникала в этом необходимость. Она с удовольствием ездила и в Кент, и в Бат, и в Лондон, и в Ибторп; но даже и до 1801 года в ее письмах чувствуется, как она дорожит временем, проводимым именно дома — к примеру, когда летом 1799 года она призналась, что ей куда больше по душе идея провести лето в Стивентоне с Мартой, чем сопровождать матушку в ее путешествии по родственникам. Так что в отчаянном желании Джейн оставаться дома, скорее всего, сыграли свою роль как вполне рациональные основания, так и подсознательный осадок от пережитых в раннем детстве ужасов и связанный с ними страх изгнания, готовый вновь заявить о себе при новой схожей угрозе. И то, что это новое изгнание из дома было инициировано теми же людьми, что и ранее – ее родителями — только усугубляло сложность ее положения: против них она не могла ни восставать, ни жаловаться. Ее брат Джеймс разделял это чувство глубокой эмоциональной привязанности к их родным местам. В одном из своих стихотворений он говорит о своей убежденности в том, что непременно заболеет, если ему когда-либо придется навсегда покинуть Хэмпшир. Когда он уезжал из дома, то остро скучал по привычному пейзажу и каждый раз испытывал чувство огромного облегчения при возвращении в родные стены. Он выразил и эту мысль в стихах, хоть и немного неуклюже и официально: It is a feeling to the human heart Congenial, and most potent in effect, To long, when absent, for the welcome sight Of the dear precincts of our native home. Есть чувство некое в людских сердцах, Врожденное, что с глубочайшей силой В чужбинных заставляет нас краях С тоскою помнить вид отчизны милой. У него есть и другое, более раннее стихотворение, в котором он представляет, как будет лежать на стивентонском кладбище рядом со своей женой после их смерти; и чувствуется, что для него образ такого будущего служит источником комфорта и утешения, настолько сильно он ощущает себя неотъемлемой частью этих мест. Это звучит скорее в духе Бронте, чем в духе Остен — но поэзия Джеймса всегда была глубоко и прочувствованно личной, он никогда и не пытался как-то скрывать или подавлять свои эмоции в творчестве. Он позволял себе быть романтиком, а Джейн – нет; но это вовсе не означает, что она ощущала свою укорененность в Стивентоне в меньшей степени, чем он. Ему не довелось испытать изгнание из дома в школьные годы, в то время как ее детский опыт мог только добавить негатива к этому врожденному нежеланию «перемены мест» и внушить ей еще больше недоверия к новому непривычному окружению. Знакомый вид из знакомых окон; привычный распорядок дня; ежедневные прогулки по знакомому маршруту – по саду или вдоль деревни до церкви; знакомые звуки и знакомая тишина – вся эта привычная «знакомость» являлась для нее тем необходимым условием, при котором ее воображение могло работать. Джейн никогда не писала о своей депрессии так, как это делал доктор Джонсон, упоминавший о ней как о своей «черной собаке»; или как Босуэлл со своим упадком духа и страхом смерти. Ее депрессия принимала другие формы. Она не позволяла себе ничего, что могла бы определить, как жалость к самой себе; и она никогда не переживала депрессию в форме физического недомогания, как Каупер, который горько сокрушался о своей греховности и боялся, что Господь оставил его в своем милосердии. Каупер умер в 1800-м; Джейн любила его поэзию, и ее Фанни Прайс цитирует строки Каупера в «Мэнсфилд-парке». Описание постоянной подавленности и уныния, в котором пребывает Фанни, так же, как и совершенно другое по тональности описание в «Чувстве и чувствительности» поведения Марианны, неспособной бороться со своим горем и фактически доведшей себя до серьезной болезни на нервной почве, подсказывает нам, как хорошо Остен понимала, что такое депрессия. И как бы мужественно Джейн ни боролась со своей собственной депрессией, как бы она ее ни контролировала, депрессия поразила самую сердцевину ее существа: она напрямую сказалась на ее способности к творчеству. Бурный всплеск вдохновения, благодаря которому ей так легко и много писалось в конце 1790-х, попросту иссяк.
apropos: Элайза Да, не самое приятное время для Джейн, увы. Грустно читать ее письма, конечно, хотя, к счастью, она не утеряла присущего ей остроумия. Но как это ужасно - остаться без дома и не иметь возможности - и даже не жить надеждой - вернуться в родные края.(((
Цапля: Элайза спасибо за продолжение. Представляю, как мучительно трудно было Джейн переживать свою зависимость и невозможность что-то поменять в жизни. Тяжелое окончание главы, очень печальное.
Tatiana: Элайза, солнце ты наше!!! От радости сначала высказалась, а потом побежала читать. Напишу впечатления в этом же посте. Через некоторое время. Элайза пишет: «держать лицо», даже если внутри у нее все кричало от бессильного протестаОх... Хотела написать "какая фраза", но потом поняла, что это не передает того, что возникло после прочтения. Просто... Просто знакомо, не так ли, дамы? Элайза, давно уж хочу написать. Мне безумно нравится твоя автоподпись.
Хелга: Элайза Спасибо огромное! Это о тонких материях, которые так легко порвать, и иногда невозможно восстановить. А кто задумывался из родных, что для молодой женщины могут быть важны и жизненно необходимы не приемы и балы, а возможность уединенности и крепость родного дома? Как жаль. И, наверное, Томалин права, делая свои выводы.
Надина: Элайза Спасибо! Да, безумно жаль Остин. Тяжело ей, должно быть, приходилось... А тут еще и подозрения, что ее вывезли в Бат, чтобы выдать замуж...
Axel: Элайза Джейн, конечно, безумно жаль, но я рискну выступить в защиту её родителей. Всё-таки они не хотели ничего плохого, а всего лишь мечтали выдать дочерей замуж.
Юлия: Элайза Грустно, грустно...
мариета: Элайза Axel пишет: Всё-таки они не хотели ничего плохого, а всего лишь мечтали выдать дочерей замуж. Приходит в голову такой вопрос - а если кто-нибудь из Хэмпшире именно в этом периоде сделал ей предложение, она бы согласилась? Приняла ли бы она каждого только для того, чтобы остаться в родном крае? (только не думайте, что я ... как это...инсуи...инси...короче - ищу под вола теленок )
Элайза: Axel пишет: я рискну выступить в защиту её родителей. Всё-таки они не хотели ничего плохого, а всего лишь мечтали выдать дочерей замуж. Разумеется, никто их и не обвиняет, и Томалин ведь тоже не ставит им их решение в вину. Конечно, они, как и любые любящие родители, хотели как лучше, хотели устроить будущее своих дочерей, и если бы у них это получилось, как знать, может, дочери даже и были бы в итоге им благодарны за эти усилия. Но получилось как получилось... мариета пишет: Приходит в голову такой вопрос - а если кто-нибудь из Хэмпшире именно в этом периоде сделал ей предложение, она бы согласилась? Приняла ли бы она каждого только для того, чтобы остаться в родном крае? (только не думайте, что я ... как это...инсуи...инси...короче - ищу под вола теленок ) Не инсину.. инсуи.. короче, не вот-именно-это-самое-слово раньше времени, моя дорогая. Ответ на этот вопрос мы узнаем в следующей главе.
Элайза: Пока только самое начало... Глава 17. Мэнидаун. В последующие четыре года Остены активно путешествовали, проводя в разъездах почти столько же времени, сколько и в самом Бате. Миссис Остен, возможно, вполне устроила бы и оседлая городская жизнь, но мистеру Остену на одном месте явно не сиделось. Он сделался одним из тех пенсионеров, которые на старости лет с удовольствием путешествуют по морскому побережью. В свои 70 лет он превратился в полного энтузиазма, неутомимого и жизнерадостного туриста, и его особенно интересовали небольшие курортные городки вдоль побережья Дорсета и Девона. Хотя в 1801 году ходили упорные слухи об очередной угрозе французского вторжения, и Нельсон активно бомбардировал Булонь, чтобы показать Наполеону, кто здесь главный, на западе Англии все по-прежнему было тихо и спокойно. В документах того времени скорее можно прочесть о том, как солдаты, расквартированные в прибрежной зоне, женятся на местных девушках, чем об их военных набегах. На самом деле небольшие рыбацкие деревушки и прибрежные городки в этот период достаточно бурно развивались, постепенно превращаясь в курорты, и активно конкурировали за посетителей по мере того, как мода на морские купания и виллы с видами на безбрежную водную гладь становилась все более явной. Климат на этом побережье достаточно мягкий, а виды действительно великолепны. Джейн Остен могла находить удовольствие в прогулках по морскому берегу и в купаниях, хотя похоже, что плавать она так и не научилась. Ей приходилось довольствоваться купальной кабинкой и помощью горничной при погружении в воду; но даже и в этом случае купание, как и танцы, было тем физическим удовольствием, в котором она могла смело себе не отказывать. В 1801 году Остены посетили Сидмаут, а в 1802 — Доулиш и Тинмаут и, возможно, в этом же году съездили и в Уэльс, в Тенби и Бармаут. Летом 1803 года они, скорее всего, провели в Чармауте, и совершенно точно, что в ноябре 1803 года они были в Лайм Реджисе — Лайм славится своими солнечными ноябрями. Если добавить к этому долгий осенний визит обеих сестер в Годмершем в 1802 году, и еще один годом позже, а также несколько недель, проведенных в Лайме летом 1804 года, на сей раз в компании Генри и Элайзы, то получается, что их дом в Бате был скорее временным пристанищем, нежели настоящим домом. Тем не менее, дом номер 4 по Сидни Плейс был вполне добротным и комфортным, недавно отстроенным, с хорошими пропорциями и большой террасой. К тому же он был достаточно удобно расположен — не в самом центре, людном и шумном, но при этом на совсем небольшом пешеходном расстоянии от Пултни Бридж. Из высоких окон гостиной открывался вид на недавно разбитые и очень приятные глазу сады Сидни Гарденз, а позади дома был еще один, маленький садик. Здесь весной 1802 года их навестили Джеймс, Мэри и девятилетняя Анна. Позднее Анна очень трогательно напишет о бабушке с дедушкой: «это было что-то вроде каникул их семейной жизни»; она также вспоминает, что роскошные благообразные седины мистера Остена и его живые темные глаза восхищали всех, кто с ним встречался. Супруги Остен явно наслаждались переменой в своем образе жизни, покоем и отдыхом на фоне оживленных городских будней. Живя на Сидни Плейс, Остены также не упускали случая воспользоваться услугами превосходных Батских докторов. Однажды миссис Остен заболела, и на сей раз это была не ипохондрия, а действительно серьезное заболевание; какое-то время даже опасались за ее жизнь. Но в итоге она поправилась, благодаря умелой помощи хорошего врача, мистера Боуэна, и неустанной заботе хлопотавших вокруг нее дочерей. Стихи, которые она написала по выздоровлении, служат очередным свидетельством ее энергичного жизнелюбия и чувства юмора. Смело озаглавленные «Диалог между Смертью и миссис Остен», они звучат так: Says Death, 'I've been trying these three weeks or more To seize an old Madam here at Number Four, Yet I still try in vain, tho' she's turned of three score; To what is my ill-success owing?' 'I'll tell you, old Fellow, if you cannot guess, To what you're indebted for your ill success - To the prayers of my husband, whose love I possess, To the care of my daughters, whom heaven will bless, To the skill & attention of Bowen.' «Три недели я, Смерть, не жалела усилий, Что б мадам прихватить в доме номер четыре, Но как я ни старалась — она не в могиле. Почему же я не преуспела?..» «Что ж, скажу тебе, коль догадаться нет сил, Чему план твой обязан провалом своим: Тем молитвам, что любящий муж возносил, И дочерним заботам, Господь их спаси, И врачу, что свое знает дело.» В этих строчках сквозит и озорство, и спокойная безмятежность. Миссис Остен явно относилась к смерти философски — она готова была и принять ее, и подшутить над ней, избежав опасности. Ее подход заставляет предположить, у кого Джейн переняла эту невозмутимость в отношении смерти, которая никогда не была для нее поводом для сентиментальных излияний или печальных воспоминаний: разумеется, ее следовало избегать, но когда она все же случалась, ее необходимо было пережить как можно скорее, чтобы живущие могли продолжать жить дальше. Стихи миссис Остен также могут служить наглядной демонстрацией того, что несмотря на напряженность или внутренние противоречия, которые иногда разделяли членов этой семьи, они всегда действовали дружно и сплоченно, как только какому-либо из ее членов угрожала серьезная опасность.
Галина: Элайза, спасибо, здорово! Так замечательно и очень натуралистично описаны путешествия! Как-будто и я путешествовала с Остенами, дышала морским воздухом, любовалась пейзажами и своими глазами видела эти замечательные английские города. Элайза пишет: «это было что-то вроде каникул их семейной жизни»; Прекрасно сказано! Этот кусочек главы вообще очень мил, так и дышит умиротворением, лиризмом и благодушием. Элайза пишет: В свои 70 лет он превратился в полного энтузиазма, неутомимого и жизнерадостного туриста, Замечательно, что человек в таком возрасте сохранил не только бодрость духа, но и интерес к жизни. Мне очень понравилось. Еще раз спасибо.
Надина: Элайза Спасибо! Понедельник - точно в срок Элайза пишет: В последующие четыре года Остены активно путешествовали, проводя в разъездах почти столько же времени, сколько и в самом Бате. Надеюсь, путешествия пошли на пользу Джейн Остин и ее душевное состояние улучшилось
Юлия: Элайза Спасибо! Галина пишет: Этот кусочек главы вообще очень мил, так и дышит умиротворением, лиризмом и благодушием. Очень точно подмечено! Жаль только, Джейн не разделяла благодушное настроение родителей. А за них можно только порадоваться. Сохранить подобно им жизнелюбие и безмятежность на восьмом десятке дано далеко не всем.
полная версия страницы