Форум » Творчество Джейн Остин » Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 5 » Ответить
Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 5
apropos: По материалам книги Клэр Томалин (Claire Tomalin) Jane Austen: A Life Главы на сайте click here
Элайза: Ну вот, а в качестве компенсации за столь маленький отрывок, хочу предложить вашему вниманию несколько портретов членов семьи Остен (огромное спасибо deicu за предоставленный материал, а также моему супругу, который вытащил эти картинки из текста и преобразовал их в нужный формат, так как сама я с этой задачей ни за что не справилась бы по причине хронического компьютерного кретинизма ). Набросок, сделанный рукой Кассандры — единственный известный нам прижизненный портрет Джейн; судя по всему, не слишком удачный, так как сама Кассандра, пока была жива, была против его обнародования. Ну, как говорится, чем богаты... Профиль Кассандры и медальон с изображением Элайзы де Февилид, впоследствии Элайзы Остен. Портрет Эдварда Остена, владельца Годмершема.
Хелга: Элайза Спасибо за "кусочек" и иллюстрации! Элайза пишет: Интересно вам будет читать литературоведческий разбор или его можно пропустить? Некоторым было бы очень интересно прочитать, хотя это и увеличивает объем работы переводчика....
apropos: Элайза Спасибо за кусочек и портреты (и всем участникам процесса - ). Очень любопытные портреты. Элайза изображена в стиле того времени, потому по нему ее трудно представить Но даже с этими напудренными волосами, затянутая в корсет - чувствуется, что дама бойкая. Хелга пишет: Некоторым было бы очень интересно прочитать, хотя это и увеличивает объем работы переводчика... Присоединяюсь. Очень бы хотелось. Кстати, меня тоже всегда удивляло, как это Лиззи не любит (не умеет ездить) верховую езду. Более в ее характере, чем Джейн.
Элайза: apropos пишет: Присоединяюсь. Очень бы хотелось. Хорошо, нет проблем; просто мне вдруг показалось, что это может быть скучноватым отступлением в биографическом обзоре; но если интересно — сделаем, разумеется. apropos пишет: Но даже с этими напудренными волосами, затянутая в корсет - чувствуется, что дама бойкая. Ага, чего-то в ней есть, чертовщинка какая-то, хотя миниатюра сама по себе, чувствуется, тоже не слишком удачная, какая-то непропроциональная, что ли. apropos пишет: Кстати, меня тоже всегда удивляло, как это Лиззи не любит (не умеет ездить) верховую езду. Более в ее характере, чем Джейн. Ну да, вот Клэр Томалин предлагает такое объяснение, что мол, сокращая какие-то эпизоды и сцены, Джейн могла по недогляду "выплеснуть с водой и ребенка", т.е вычеркнуть заодно и какие-то содержавшиеся в тексте объяснения; ну, допустим, там в какой-нибудь фразе могло проскользнуть упоминание, что Лиззи, учась ездить верхом, как-то упала с лошади, или, допустим, лошадь ее лягнула и с тех пор она расхотела учиться; но у меня, честно говоря, эта "нестыковка" почему-то не вызывает внутреннего протеста. В конце концов, энергичные пешие прогулки тоже вполне в ее характере.
Tatiana: Элайза Думаю, что большинство выскажется "за", хотя мы и понимаем, что объем работы существенно возрастет. И спасибо за непропущенный понедельник. apropos пишет: Кстати, меня тоже всегда удивляло, как это Лиззи не любит (не умеет ездить) верховую езду. Более в ее характере, чем Джейн. Аналогично.
apropos: Элайза пишет: энергичные пешие прогулки тоже вполне в ее характере Соглашусь, но верховая езда - не менее энергичная прогулка (поскольку сама некогда увлекалась верховой ездой, то могу только удивляться, как пешие прогулки могут нравиться больше, чем верховые, потому как верховая езда - это тоже будь здоров какая физическая нагрузка, а удовольствие от такой прогулки - непередаваемое. Хм. ) Хотя сама по себе именно эта сцена не требует объяснения, на мой взгляд, тем более ее списывание на "нестыковки". Определенно, Остин нужно было, чтобы Лиззи пришла пешком в Незерфилд - повод для сестер Бингли осудить ее грязный подол и путешествие в одиночестве (верхом все выглядело бы куда респектабельнее). Вот и появилось как бы обоснование этого вояжа Лиззи. (Хотя простое упоминание, что более не было лошадей, также имело бы место быть - но не мне указывать на то Остин ) Может, она сама не любила верховую езду (или не имела возможности научиться, вот и ее героиня ходит пешком. Хм.)
Надина: Элайза Спасибо за перевод и картинки! Очень жаль, что не сохранились первоначальные варианты романов... А все-таки, почему романы Джейн Остин так долго не публиковались? Издатели рисковать не хотели?
Axel: Элайза Спасибо за перевод очередного кусочка и портреты. А меня факт , что Лиззи не ездит верхом не удивлял. Наверное, потому что я сама никогда этого не делала.
мариета: Элайза, Спасибо за понедельник! Элайза пишет: просто мне вдруг показалось, что это может быть скучноватым отступлением Кому скучно пусть подождет. По отрывке мне разбор показался очень даже интересным.
Mirani: Элайза, спасибо большое за новый отрывок! Очень интересно будет почитать литературоведческий разбор, ведь в этом отрывке были проведены параллели и с жизнью самой Джейн!
Элайза: Надина пишет: А все-таки, почему романы Джейн Остин так долго не публиковались? Издатели рисковать не хотели? Там об этом дальше будет сказано, так что я не буду пока забегать вперед. Хочу предупредить моих читателей, что завтра с утра я уезжаю на неделю, так что очень может быть, что ближайший понедельник мне придется пропустить. Это будет зависеть от того, будет ли у меня возможность выхода в интернет там, куда я еду, или нет. Если будет — тогда я, конечно, постараюсь успеть выложить очередную порцию в срок, но просто хочу заранее сказать, что это может и не получиться. Но к следующему понедельнику уже точно продолжение появится.
Надина: Элайза Будем ждать! Удачной поездки!
Юлия: Элайза Выпавши по независящим от меня обстоятельствам из темы на две недели, я получила непередаваемое удовольствие от чтения сразу двух кусочков твоего перевода. Спасибо огромное. Все чрезвычайно интересно. Заставляет задуматься о многом... Поддерживаю всех высказавшихся за литературоведческое отступление. Поклон твоему мужу и deicu за иллюстрации. Счастливо тебе съездить. Преданные читатели, мы с нетерпением ждем твоего возвращения.
Элайза: Юлия пишет: Преданные читатели, мы с нетерпением ждем твоего возвращения. Спасибо моим преданным читателям за проявляемый интерес, это очень стимулирует продолжать работу и по возможности соблюдать периодичность. Доказательством чему служит тот факт, что сегодня я все-таки пробилась в инет, чтобы ознакомить вас с рассуждениями Клэр Томалин о романе "Чувство и чувствительность", первом опубликованном произведении Джейн Остен. Главные героини романа “Чувство и чувствительность”, Элинор и Марианна, воплощают собой два типа поведения: Остен сравнивает здесь скрытность, вежливую ложь и тщательно охраняемую приватность одной сестры с полной открытостью, откровенностью и свободным проявлением эмоций, которые демострирует другая. Остен пытается проследить, до какой степени общество может быть терпимым к открытости, и какими могут быть ее последствия для личности. Эта тема широко обсуждалась на всем протяжении 1790-х годов в рамках более широкой политической дискуссии, где радикальные писатели, такие, как Уильям Годвин и Роберт Бейдж, ратовали за полную открытость и искренность, подобную той, что воплощает в себе Марианна, в то время как более консервативно настроенные умы настаивали на том, что сохранение пристойности в социуме в ряде случаев требует от индивидуума соблюдения сдержанности, секретности и даже лицемерия. Таким образом, эти вопросы были в то время достаточно серьезными и актуальными, и кажется чрезвычайно интересным, что в своем романе Остен поначалу вроде бы больше симпатизирует одной точке зрения, но по мере развития сюжета все сильнее сомневается в ее абсолютной правомерности и видит все больше плюсов в другой. Для меня эта двойственность делает “Чувство и чувствительность” одной из двух самых глубоких ее книг – второй мне представляется “Мэнсфилд Парк”, в котором чувствуются такие же сомнения и колебания, такая же неоднозначность авторского подхода. Художественная литература, в отличие от полемики, способна вполне органично вместить в себя подобную амбивалентность. В начале истории обе сестры Дэшвуд вовлечены в романтические отношения с ненадежными молодыми людьми. Остен представляет нам Элинор в качестве модели правильного поведения и, по всей видимости, отстаивает вместе с ней необходимость вести себя в обществе сдержанно и даже прибегать ко лжи, если нужно; к примеру, скрывая свои подлинные чувства. Элинор рассуждает о долге, который велит “говорить неправду, когда того требует вежливость”, и отказывается делиться своими собственными трудностями и горестями даже с горячо любимой сестрой. Марианна же, которая не может – просто не умеет – лгать, на первый взгляд выглядит глупенькой и восторженной, чересчур поглощенной собственными переживаниями и оттого слишком эгоистичной, ибо тем, что она драматизирует и выставляет напоказ свои эмоции, она осложняет жизнь не только себе, но и своим близким - скорбит ли она об умершем отце или открыто демонстрирует свою влюбленность в Уиллоуби. Следуя диктату и желаниям своего сердца, она ведет себя, не считаясь с условностями и даже рискованно, оправдываясь утверждением, что “мы всегда знаем, когда поступаем неправильно”. Как и Фанни Прайс в “Мэнсфилд Парке”, она следует внутреннему голосу, который подсказывает ей, что хорошо, а что плохо. Следует признать, что чувства, которые Марианна выражает столь честно и откровенно, вовсе не глупы. Вот, к примеру, как она реагирует на рассуждения соседа, грубовато-простодушного сорокалетнего сэра Джона Миддлтона, о девушках, которые “ловят в свои сети” мужчин: “— Этого выражения, — с горячностью возразила Марианна, — я особенно не терплю. Не выношу вульгарности и избитых фраз, которые почему‑то принимают за остроумие. А «ловить в сети» и «покорять» — самые из них невыносимые. Какой невзыскательный вкус, какая грубость чувств кроются в них. А если когда‑нибудь они и казались оригинальными, то время давно отняло у них и такое оправдание.” Эта разгневанная и совсем даже неглупая в своем гневе Марианна очевидно выражает здесь точку зрения самой Джейн Остен, даже если сама Остен никогда и не произносила подобных слов вслух в присутствии хэпмширских сквайров. Способность Марианны говорить разумно и страстно, ее решительный отказ от произнесения лжи, как и то, что она не боится выражать свои чувства и взгляды, показаны здесь как вполне привлекательные черты ее характера. И хотя сама Остен в отличие от своей героини не нарушала общепринятых норм поведения (к примеру, она заставляет Марианну тайно переписываться с молодым человеком, с которым она не была официально помолвлена), но все же она позволила всем окружающим увидеть свою увлеченность Томом Лефроем. В качестве рассказчика она, без сомнения, не одобряет неподобающего поведения Марианны; но по мере того, как развивается повествование, она проявляет все больше симпатии и сочувствия к этой своей героине: преувеличенные реакции Марианны могут быть абсурдными, а ее необузданное поведение с Уиллоуби может быть опасным для ее репутации и душевного спокойствия, но с тех пор как она оказывается в Лондоне, ее главными отличительными чертами становятся открытость и ранимость. Элинор прекрасно знает, как знает и ее соперница, хитрая Люси Стил, что скрытность, уклончивость и притворное равнодушие – практически незаменимые подпорки на социальной сцене. Одна из главных идей романа заключается в том, что выживание в обществе невозможно при наличии той степени открытости, которую демонстрирует Марианна; во всяком случае, для незащищенной женщины оно губительно. В свете этого социального факта поведение Марианны неправильно; Джейн Остен довольно быстро усвоила это на собственном опыте. А насколько оно неправильно по сути своей, безотносительно общественных условностей – это уже другой вопрос. Марианна проходит сквозь горнило предательства и унижения со стороны человека, которого она любит и которому доверяет, и раскаивается, что “вела себя неосторожно и предосудительно”; но читатель в то же время чувствует, что она вела себя скорее как невинная, наивная и чистая душа, и с той последовательностью, которая во многом оправдывает то, как она поступала. Это оправдание подтверждается и тем, что Уиллоуби продолжает ее любить даже после того, как бросает ее, чтобы заключить ханжеский брак по расчету; как и тем, что Элинор признается себе, что он мог бы стать подходящим мужем для ее сестры, невзирая на все его проступки. В конце концов мораль, исповедуемая Марианной, оказывается не так уж и плоха, несмотря на печальные последствия для ее собственной судьбы – и ответы Остен на вопросы, поставленные в начале романа, становятся все более неуверенными и неопределенными. Возможно, Остен изначально задумывала этот роман как простую оппозицию между сестрами – одна следует правильному пути, придерживаясь вежливой лжи и подавляя свои чувства, а другая отрицает этот путь – но в процессе его доработки и переделки ее симпатия по отношению к Марианне и воплощаемой ею позиции постепенно росла. Примерно так же, как Лев Толстой, задумавший свою Анну Каренину, чтобы продемонстрировать все зло адюльтера, в процессе работы над романом обнаружил, что очарован своим созданием, Остен, начав с довольно жесткого портрета шестнадцатилетней девицы, привыкшей потакать собственным желаниям, постепенно обнаруживала в себе все больше симпатии и сочувствия к этому образу, пока работала над ним и продумывала ее судьбу. Бал, на котором Марианна терпит унижение – одна из ключевых сцен романа. То, что она подана как настоящая трагедия, а не просто как неловкая социальная ситуация, делает эту сцену единственной в своем роде в романах Остен, и это еще одно свидетельство того, что в глазах писательницы Марианна не просто глупенькая девочка, не умеющая сдерживать свои эмоции – она сочла нужным придать ее характеру и переживаниям определенную глубину. И хотя Остен вскоре снова переводит историю в русло комического повествования, над Марианной по-прежнему витает трагическая тень. Так, читателю открываются другие потенциальные трагедии, которые могли бы с ней произойти: ее могла бы ожидать участь племянницы полковника Брендона, Элайзы Уильямс, которую Уиллоуби соблазнил и бросил беременной; либо она могла бы умереть от своей болезни, которую сама описывает как имеющую суицидальный импульс: “Умри я, это было бы самоубийством”, - говорит она Элинор. Опять же, есть соблазн погадать о том, что, возможно, в ранней версии романа Марианне и было позволено умереть. Но даже и в окончательной версии романа в финале Марианна наказана – и это наказание становится пожизненным, так как ей не позволено выйти замуж за Уиллоуби, которого она любит и который любит ее. И уверения Остен-рассказчицы, что со временем Марианна научилась любить полковника Брендона, не внушают читателю особого доверия; к тому же Остен не рискнула прописать для них в финале хотя бы один диалог – что для нее всегда показатель недостаточной авторской заинтересованности в том или ином повороте сюжета. Но зато она описывает удивительный момент, когда Элинор обнаруживает, что желает смерти жене Уиллоуби: “она на мгновение пожалела, что он не вдовец”. Для Элинор испытывать смертоносные желания настолько не свойственно, что многие читатели даже не замечают, что Остен наградила ее этими мыслями. В сцене, где Уиллоби разговаривает с Элинор, он уже женат, а Марианна лежит за дверью тяжело больная – и эта сцена удивительна тем, что в ней искусство словно бы отходит от предписанных ему законов и повествование вплотную приближается к правдивости человеческой природы. “Чувство и чувствительность” лежит между трагедией и комедией. Аккуратно подвязанные концовки любовных линий в финале едва ли меняют общее настроение книги, которое остается довольно мрачным и угрюмым. Миссис Дженнигс – благословенное создание, и мы со временем даже проникаемся к ней определенной симпатией, но по большей части в действии романа доминирует трио злых, расчетливых и душевно черствых женщин. Глупая и жестокая богачка миссис Феррарс третирует и запугивает своих сыновей, и в итоге сама становится жертвой обмана. Люси Стил вонзает свои когти в одну жертву и держится за нее, не гнушаясь ложью и подтасовками, пока не достигает того положения в обществе, которое она всегда стремилась завоевать, после чего меняет объект своих притязаний на еще более выгодный; а Фанни Дэшвуд, ходячее воплощение алчности и зависти, беззастенчиво присваивает себе наследство своих золовок. Как и оппозиция правдивости и социальной лжи, саморазрушительный импульс Марианны тоже вполне соответствует этическим дебатам 1790-х. Связь любви и самоубийства становится популярной и обсуждаемой темой в литературе с момента публикации “Страданий юного Вертера” Гете, романа, оказавшего огромное влияние на европейский литературный процесс. Перевод “Вертера” на английский появился в 1779 году и сразу же вызвал шквал подражаний. Одной из тех, кто испытал на себе влияние “Вертера”, была Мэри Уоллстоункрафт. Ее история в конце 1790-х была у всех на слуху, а у Остенов была еще и особая причина, чтобы слышать о ней, поскольку отец одного из их бывших учеников был ее благодетелем. Сэр Уильям Ист, чей сын Гилберт учился в школе Остенов, был также соседом и другом Ли-Перротов. Сэр Уильям проявил особую доброту к Мэри Уоллстоункрафт весной 1796 года, когда она приходила в себя после попытки самоубийства, вызванной плохим обращением ненадежного возлюбленного, во власти которого она оказалась из-за своего опрометчивого и необдуманного поведения. Уоллстоункрафт умерла в сентябре следующего года, за два месяца до того, как Джейн Остен начала переделывать первый вариант “Чувства и чувствительности”. Дружба покойной с сэром Уильямом упоминалась в мемуарах о Мэри Уоллстоункрафт, которые появились годом позже; точнее, о ней упоминалось в первом издании, а во втором этот факт был опущен. Я вовсе не утверждаю, что Остен списала свою Марианну с Мэри Уоллстоункрафт, просто хочу обратить внимание на то, что темы чувствительности, искренности, отказа от следования общепринятым социальным правилам и нормам, так же, как и предпринятая попытка самоуничтожения после неудавшейся любви в судьбах обеих героинь, реальной и вымышленной, параллельны. Марианна поправляется от своей самоспровоцированной болезни, будучи должным образом пристыженной, и винит себя за желание смерти. Она обещает отныне “жить только для моих близких.... а если я и стану появляться в обществе, то лишь для того, чтобы показать, что мое высокомерие укрощено, мое сердце стало лучше и я способна исполнять свой светский долг и соблюдать общепринятые правила поведения с кротостью и терпимостью.” Когда она продолжает свою речь уверениями, что память о бывшем возлюбленном “будет сдерживаться религией, доводами рассудка, постоянными занятиями”, это звучит почти как цитата из популярных морализаторских наставлений для юных леди, где их призывали “избегать страсти в любых ее проявлениях”. А когда она выходит замуж за полковника Брендона, читатель, понимающий, что этом браке с ее стороны никакой страсти не будет, не может отделаться от ощущения, что она заслуживает лучшего; так же, как и Элинор. Ибо Элинор тоже меняется: вознагражденная за свое благоразумие, самоотречение и стоицизм браком, на который она в глубине души так надеялась, она за время романного действия во многом расширяет и переосмысливает свои прежние взгляды. “Чувство и чувствительность” - книга, которая трогает до слез, несмотря на свой схематичный сюжет и опору на стандартные второстепенные линии: соблазненные и покинутые девушки, тиранический опекун и злая мать семейства, распоряжающаяся семейным капиталом, неподобающая помолвка на расчетливой кокетке, внезапная счастливая перемена планов означенной кокетки и т.д. И в то же время местами книга просто великолепна. Одну только главу 2, где Остен заставляет Фанни Дэшвуд за 13 реплик переубедить своего мужа в его изначальных намерениях, да еще так, что он и сам того не замечает, уже можно смело назвать шедевром драматического повествования: великолепно срежиссированная сцена манипуляции, мастерски прописанный диалог. И когда Мэри Лашель пишет о том, что этот роман “никогда не казался ни автору, ни членам ее семьи столь же удачным, как более поздние ее произведения”, невольно задаешься вопросом, а не был ли он просто слишком резким и откровенным для Остенов в своем сочувственном изображении настолько искренней и страстной героини.
Надина: Элайза Спасибо за статью, очень познавательно. Паралелль интересная проведена между романом и жизнью Джейн Остен Элайза пишет: И хотя сама Остен в отличие от своей героини не нарушала общепринятых норм поведения (к примеру, она заставляет Марианну тайно переписываться с молодым человеком, с которым она не была официально помолвлена), но все же она позволила всем окружающим увидеть свою увлеченность Томом Лефроем. Выстраданы строки, получается. Но берут за душу....Героини "Чувства и чувствительности", по сравнению, с другими героинями Остен вызывают у меня больше всего сочувствия.
apropos: Элайза Элайза пишет: все-таки пробилась в инет, чтобы ознакомить вас с рассуждениями Клэр Томалин о романе "Чувство и чувствительность" Чудесно, что ты пробилась, потому как крайне захватывающее чтение (ох, до чего люблю читать критические разборы произведений - иногда даже больше, чем читать сами произведения, но не в данном случае, конечно ) Очень интересные рассуждения о романе, как и экскурс в описание той эпохи. Спасибо! Теперь в нетерпении до следующего понедельника.
Хелга: Элайза Спасибо за очередную порцию! Интересно и захватывающе, не хуже романа! Противопоставление эмоциональности и сдержанности всегда интересная тема, а у Остин особенно. Признаться, Марианна вызывает болезненное чувство если не жалости, то неловкости за ее эмоциональность и искренность чувств, а Элинор принимается, как достойно ведущая себя леди, давящяя в себе эти самые чувства. Проблема искренности и сдержанности пропитала все общество и не только в 19 веке.
Tatiana: О, Элайза, спасибо тебе за чудесную традицию!
Axel: Элайза Спасибо! Очень интересные рассуждения. Мне кажется, тема "Разум или чувства" и сейчас очень актуальна.
Mirani: Элайза Очень понравилось читать именно разбор произведения, сразу становится видно, сколько всего ты сам упустил при прочтении, можно ещё раз переосмыслить прочитанное и увидеть в нём новые грани!
Юлия: Элайза Спасибо! Элинор и Марианна - Где же она, золотая середина? Элайза пишет: И уверения Остен-рассказчицы, что со временем Марианна научилась любить полковника Брендона, не внушают читателю особого доверия Я все-таки всегда воспринимала этот брак более оптимистично. То ли мне хотелось верить в это, то ли действительно есть в характерах Марианны и полковника потенциал быть счастливыми друг с другом, хоть и не в такой форме, как Марианне представлялся некогда брак с Уиллоби. А вот семейное счастье с последним мне представлялось всегда сомнительным.
deicu: Юлия пишет: то ли действительно есть в характерах Марианны и полковника потенциал быть счастливыми друг с другом Более чем. Такой романтический характер, как у полковника, еще искать и искать во всей литературе: все его поведение в истории с двумя Элизами, дуэли, да сам факт, как он влюбился с первого взгляда и против своей воли, спешит на помощь друзьям и музыку любит... У них с Марианной определенное родство душ, только ей - как и читателю, кстати - надо подрасти, чтобы научиться видеть, собственно, душу за фланелевым жилетом (ох, этот жилет!). То, как она обманывалась в Уиллоуби, ей и должно было помочь.
Юлия: Спасибо, deicu Вы ободрили меня. Признаться, я немного приуныла. По сентиментальности моей, мне было дорого сознание долгожданного счастья для полковника. Фраза, которую вложили в уста Элинор в экранизации романа о том, что полковник Брендон самый лучший из известных ей мужчин, кажется весьма справедливой, по крайней мере, для этого сюжета. И очень хочется, чтобы он был счастлив.
Mirani: Юлия, я с Вами тоже соглашусь. Всё-таки хочется верить, что Остен знала, что делает, и если уж в процессе работы над романом ей стала так дорога Марианна, то навряд ли она разрешила бы её судьбу наихудшим образом И вообще, вера в счастье спасает!
Элайза: Признаться, надеялась, что читательницы выскажутся именно таким образом . Мне тоже, конечно же, кажется, что Остен здесь проводит очевидную грань между "истинным романтизмом", если можно так выразиться, и романтизмом внешним, который сводится в основном к красивой и эффектной позе. И по авторской иронии тот, кого Марианна принимает за романтического героя, оказывается скорее романтическим злодеем, а тот, кого она считает скучным "стариком во фланелевом жилете" при ближайшем рассмотрении как раз и оказывается самым романтичнейшим героем, которого только можно себе представить. В ее возрасте, впрочем, такие ошибки простительны и даже где-то закономерны. Возможно, Остен и не слишком убедительно описала постепенное изменение чувств Марианны, но все же в тексте, на мой взгляд, содержится достаточно информации, чтобы читатель, надеющийся на лучшее (т.е. верящий в гармоничную и счастливую супружескую жизнь Марианны и полковника) нашел убедительное подтверждение своим надеждам. Ну вот, а теперь перехожу к оправданиям и извинениям за пропущенный понедельник. Причина на сей раз у меня чисто техническая - в отсканированном варианте книги, с которого я перевожу, оказался пропущенным один разворот, т.е. две страницы текста (анализ "Гордости и предубеждения"), а посему работа моя застопорилась. Собственно, книжку, с которой я сканировала, я брала в библиотеке, и ничего не мешает мне взять ее снова, что я и сделаю в ближайшее время, просто до библиотеки нужно еще доехать, а до праздников я этого сделать никак не успеваю, поэтому беру технический тайм-аут еще как минимум на неделю, с вашего позволения. Ну, или есть другой вариант - пропустить этот кусок и идти дальше - но поскольку тут были высказаны пожелания ничего не пропускать и переводить все подряд, включая литературные разборы г-жи Томалин, то я намереваюсь придерживаться этой традиции и дальше и еще раз приношу своим терпеливым читателям извинения за вынужденный простой.
apropos: Элайза Мы подождем (правда, с нетерпением, но тебя не торопим - как получится). Очень хочется узнать, что там автор пишет о ГиП.
Tatiana: Элайза пишет: в отсканированном варианте книги, с которого я перевожу, оказался пропущенным один разворот, т.е. две страницы текста (анализ "Гордости и предубеждения"), а посему работа моя застопорилась. *горестно вздыхаю* о-о-о-ох, какая жалость. Но такую вкуснятину лучше подождать. По моему скромному. Элайза читатели все понимают.
Юлия: Элайза *утирая слезы и громко сморкаясь в передник* Ждем мы туточки, никуды не уходим. НУ что понедельник без Джейн без Остен прошел, ну что ж? Прошел... Тfк и другой ведь наступит, дай-то Господь, а мы туточки подождем, как наступит, то мы тут как тут. А ты поди, добрый наш переводчик, норой там e себя в ученых книгах листья эти пропущёные, а мы туточки тебя и встретим. И всем будет хорошо... А мы и не торопим совсем, нет, так ждем себе тихонько
мариета: Элайза, Спасибо за последний отрывок. Анализы действительно оказались интересными! Элайза пишет: или есть другой вариант - пропустить этот кусок и идти дальше Ни в коем случае! Пропустить именно анализ "Гордости и предубеждения" - «библия» нашего форума - это же светотатство! Юлия, твои посты замечательные! Такие живописные, образные, как картинки! Мне всегда интересно писать после тебя.
Хелга: Элайза Благодарно и терпеливо сижу на лавке в компании ожидающих...
Элайза: Хелга Завтра, завтра я надеюсь наконец добраться до библиотеки и закажу книгу, послезавтра надеюсь ее получить, если она не на руках, и тогда к следующему понедельнику все будет. Вернее, не все, конечно, но продолжение и, возможно, окончание 15-й главы. мариета пишет: Юлия, твои посты замечательные! Такие живописные, образные, как картинки! Соглашусь 1000 раз. С такими замечательными читателями и захочешь, да не свернешь с начатого пути...
Хелга: Юлия пишет: И как не полюбить понедельники?! Очень полюбили, но вот ждем и ждем....
Элайза: Хелга пишет: Очень полюбили, но вот ждем и ждем.... К сожалению, вынуждена огорчить тех, кто ждет моих понедельников. У меня для вас две новости — плохая и... плохая. Первая плохая новость заключается в том, что книжку-то в библиотеке я взяла, но при этом выяснилось, что там, в библиотечном экземпляре этой книжки, данный разворот просто отсутствует в принципе - видимо, листочки оторвались (или были вырваны) еще до того, как я ее первый раз брала; то-то я удивлялась, как могла их пропустить, вроде сканировала все подряд, ничего не пропуская. А в этой библиотеке, к сожалению, только один экземпляр. Я даже специально доехала до другой библиотеки, ИНИОНовской, но там Томалин вообще нет, увы. Так что эти две странички мне в любом случае придется пропустить. Если захотите, я потом вам их компенсирую переводом какой-нибудь другой статьи по "Гордости и предубеждению", благо в них недостатка не наблюдается. Только вот когда именно это будет — боюсь говорить конкретно, т.к. это уже моя вторая плохая новость, которая состоит в том, что я сейчас вынуждена взять тайм-аут на некоторое время, т.к. на меня сейчас очень много всего свалилось и я просто физически не успеваю разгребать эти завалы. Так, вместо того, чтобы переводить самой, я сейчас вынуждена вычитывать и править многостраничные переводы своих студентов, не говоря уже о курсовых и дипломных работах и прочей сессии. Конец учебного года для меня всегда цейтнот (преподаватели меня поймут), плюс в этом году на меня свалилось еще много дополнительных обязательств, так что времени на хобби пока не остается совсем. Я надеюсь, что где-нибудь к середине июня расплескаюсь с основными делами и тогда обязательно вернусь к этой работе и к своим регулярным понедельничным порциям. Еще раз приношу свои извинения и очень надеюсь на ваше понимание и снисхождение.
apropos: Элайза Плохие новости - это всегда грустно, конечно, но, думаю, мы справимся. Будем стараться увидеть стакан не наполовину пустым, а наполовину полным. Жаль, что нет этих страниц, но зато есть остальные. А сессия - время не самое легкое, что для студентов, что для преподавателей. Но зато потом, надеюсь, все образуется и наладятся наши "понедельники". Ну и что ты к нам все равно будешь заглядывать, пусть и с пустыми руками, а там глядишь, что и поднесешь.
Хелга: Элайза Понятно, что ж делать. Тебе, главное, сил и здоровья на преподавательском поприще. Эх, эти студенты....
Юлия: Элайза Мы дождемся тебя (причем, будем рады "услышать" тебя в любом амплуа и в любой теме). Читатели твои не всегда, конечно, терпеливы, но преданы Силушек тебе поболе.
Tatiana: Юлия пишет: Читатели твои не всегда, конечно, терпеливы, но преданы Юлия, замечательно сказано!
Axel: Элайза Будем ждать.
Tatiana: Элайза Я так, просто зашла. Чтобы загорелся флажок. *стрательно заводя глаза к небу, чтобы не подумали, что намекаю* Вдруг у тебя окошко появилось.
Хелга: "шепотом" Элайза, все понимая и так далее, а продолжения очень ждем...
apropos: Упс.... А я прибежала - в надежде. Увы и ах... Хелга пишет: а продолжения очень ждем. Очень!
Tatiana: Дважды упс... Элайза, мы просто так пишем на всякий...
Элайза: Хелга, apropos, Tatiana Ох... Пристыдили, девочки. Каюсь, забросила совсем этот перевод (как и многое другое, к сожалению ), так как лето выдалось на редкость суматошное и проходило по большей части в отрыве от домашнего компьютера, где у меня хранятся все материалы. Но сейчас я уже снова дома и потихоньку вхожу в рабочий ритм, так что постараюсь в числе прочего возобновить и свои "остеновские понедельники" — вот прямо к следующему понедельнику и постараюсь уже что-нибудь выложить, хотя бы небольшую часть. Всем заинтересованным читателям этого перевода — огромное спасибо за понимание и долготерпение.
Цапля: Элайза пишет: постараюсь в числе прочего возобновить и свои "остеновские понедельники" А ведь чудная традиция! Присоединяюсь к хору терпеливо ожидающих. Сегодня вторник ))
Галина: Как я пропустила эту тему!!! Элайза пишет: вот прямо к следующему понедельнику Да, подождите, пожалуйста до следующего понедельника. Очень хочется наверстать упущенное.
Tatiana: Галина пишет: Да,подождите, пожалуйста до следующего понедельника *грозно* Семеро (а нас на лавочке гораздо больше) одного не ждут. Хотя тут все от Элайзы зависит.
Галина: Tatiana*смущенно и просительно* Не ругайтесь, я тоже хочу на вашу лавочку. А про следующий понедельник Элайза сама сказала. *про себя* Хоть бы подождали.
Галина: Tatiana пишет: *грозно* Семеро (а нас на лавочке гораздо больше) одного не ждут. А вот я вас и догнала. Подготовилась и жду, как хорошая девочка.
Tatiana: Галина *пододвигаясь на лавочке* Присоединяйтесь к ожидающим. *взглянув на календарь* Еще немного осталось.
Элайза: Хм... А у вас тут весело, как я погляжу. Формально до понедельника еще целый час, но мне по техническим соображениям проще выложить очередную порцию сейчас, чем завтра утром. Если успею, завтра к вечеру выложу и окончание 15-й главы, благо там остался совсем небольшой кусочек про "Нортенгерское аббатство". Хочу напомнить, что я споткнулась на том прискорбном обстоятельстве, что в моем варианте текста пропущена страница. Поскольку я все-таки пытаюсь по мере возможности делать именно перевод и не пороть отсебятину, я не рискнула заполнить лакуну своими собственными измышлениями, и необходимые связующие пояснения, как я их вижу, взяла в квадратные скобки и выделила курсивом. Итак, мы остановились рассуждениях мадам Томалин о романе "Гордость и предубеждение": «Гордость и предубеждение» всегда считался самым популярным романом Джейн Остен — как в кругу семьи, так и за ее пределами. От этой книги с ее добродушным комизмом, солнечной героиней и сбывшейся в финале мечтой проще всего получить удовольствие. И в то же время он был начат в достаточно мрачное и трудное для сестер Остен время: 1797 год [был годом гибели жениха Кассандры, да и для Джейн наступил период разочарования и горечи от несбывшихся надежд после отъезда Тома Лефроя. <…> В начале данного отрывка, судя по всему, речь идет о различных видах супружеских отношений, которые показаны в романе, в частности, о взаимоотношениях супругов Коллинз:] Шарлотта поощряет раздельное времяпрепровождение, к примеру, работы в саду, и предусмотрительно предпочитает сидеть в комнатах с видом во двор, пока супруг находится в своем кабинете в передней части дома, чтобы не пересекаться с ним слишком часто. Возможно, во всем этом содержится и деликатный намек на то, что похожую отчуждающую тактику Шарлотта практикует и наверху, в спальных комнатах. Впрочем, чтобы спать в отдельной комнате от мужа, жена должна была проявить достаточную твердость; во всяком случае, никто из тех женатых братьев Остен, о чьих спальных предпочтениях нам хоть что-то известно, не согласился бы с таким образом жизни. Когда Эдвард уезжал из Годмершема, его жена брала с собой в спальню дочь Фанни, и из ее дневника нам известен случай, как однажды, когда ей было 12 лет, ее разбудили посреди ночи и заставили покинуть кровать, где она спала рядом с матерью, потому что неожиданно приехал отец и пожелал занять свое законное место на супружеском ложе. Элизабет Остен была, как мы знаем, беременна практически постоянно. С другой стороны, жесткая и упрямая вторая жена Джеймса Остена ухитрилась родить в браке только двух детей, с семилетним перерывом. Джейн считала, что она командует Джеймсом и является настоящей главой семьи; и возможно, так оно и было, и не в последнюю очередь это делалось с целью оградить себя от постоянных беременностей. Интересно, что Джеймс по своему социальному положению ближе всех к мистеру Коллинзу; сельский священник, регулярно обедающий в Вайне у Шютов после воскресной службы. Социальная неловкость, одна из постоянных тем у Джейн Остен, в «Гордости и предубеждении» служит источником целого ряда комических ситуаций и играет настолько важную роль в сюжете, что, скорее всего, она должна была присутствовать в тексте уже в самой ранней редакции. Основной причиной смущения и неловкости, которые испытывает Лиззи, является тот прискорбный факт, что ее мать — именно такая вульгарная, глупая и заслуживающая сожаления особа, какой ее считает мистер Дарси; и даже если Лиззи и питает хоть какие-то надежды на возможный союз с разумным и достойным мужчиной, с учетом не слишком выгодного социального положения ее семьи, то ее мать служит главным препятствием к их осуществлению. Насколько легче и свободнее чувствует себя героиня, когда встречается с мистером Дарси в Кенте или в Дербишире; дома же Лиззи, Джейн и их отец могут лишь досадливо или насмешливо морщиться при невоздержанных выходках миссис Беннет. И несмотря на то, что Лиззи любит отца, она не может не видеть, что необдуманное увлечение его молодости напрямую ответственно за ту неловкую ситуацию, в которой они все оказались. Она его любимица и «наименее любимая» дочь своей матери. И в то же время живость Лиззи — как и Лидии, кстати — унаследована ими именно от матери, которая вовсе не является, как ее часто представляют, сварливой и неряшливо одетой старухой: ей всего сорок с лишним, и она мечтает поехать в Брайтон, чтобы развлечься; а когда Лидия представляет себя там, «нежно флиртующей по меньшей мере с шестью офицерами одновременно», нам сообщают, что только мать могла бы понять и оценить эти ее мечтания, поскольку «возможно, и сама ощущала практически то же самое». Остен была знакома с сценами из «Эвелины» и «Сесилии» Фанни Берни, в которых вульгарные пожилые женщины произносили вещи, которые заставляли героинь морщиться и краснеть от неловкости; но это были не матери. У Ричардсона в «Сэре Чарльзе Грандисоне» имеется мать, чье поведение служит источником расстройства для дочери, но она потом перевоспитывается и становится вполне презентабельной. Оба писателя видят драматический эффект от таких ситуаций, но у них и близко нет ничего похожего на острую язвительность Джейн Остен. Миссис Беннет — первая «современная» мамаша. Лиззи слишком вежлива, чтобы признаться самой себе даже в глубине души в том, что ей иногда овладевает желание увидеть, как ее матушка падает замертво или проваливается сквозь землю — но, без сомнения, периодически нечто подобное она испытывает. При этом миссис Беннет доминирует в книге с самой первой сцены. Мы читаем открывающее роман предложение как исполненное неприкрытой иронии — «Всем известно, что молодой человек, обладающий приличным состоянием, должен подыскивать себе жену», — в то время как на самом деле это нечто вроде запева местного хора; это та точка зрения, которую миссис Беннет разделяет со всеми матерями в округе. И по мере развития сюжета мы убеждаемся в том, что миссис Беннет не раз и не два оказывается абсолютно права в своих прогнозах. Молодые люди действительно подыскивают себе жен. Ее глупые, казалось бы, предсказания, что мистер Бингли непременно влюбится и женится на одной из ее дочерей, в итоге оказываются верными. Ее раздражающие откровенные маневры, направленные на то, чтобы оставить Джейн наедине со своим воздыхателем, действительно увенчиваются предложением руки и сердца. Ее вера в то, что у Лидии с Уикхемом в конце концов все образуется наилучшим образом и закончится свадьбой, замечательным образом оправдывается. Ну и, безусловно, ее убеждение в том, что десять тысяч фунтов лучше, чем пять, пять лучше, чем одна, и вообще лучше хоть сколько-нибудь, чем ничего, тоже имеет под собой весьма разумное основание; в конце концов, этой же доктрины придерживались и все Остены. Деньги играли очень важную роль в браке, значительно облегчая женщине тяготы вынашивания и воспитания детей и освобождая ее от изнурительной повседневной домашней работы. Не то чтобы это грозило миссис Дарси, разумеется; невозможно себе представить, чтобы Дарси каждый год делал Лиззи по ребенку, как это делал Эдвард Остен со своей Элизабет. Ответственный землевладелец и хороший хозяин, добрый и поощряющий творческие наклонности брат, вдумчивый читатель и собиратель книг, озабоченный культурным просвещением своей сестры, человек, прекрасно отдающий себе отчет в той цивилизующей роли, которую играют женщины в обществе, разумеется, не станет уклоняться от своей ответственности за физическое здоровье своей супруги и не превратит ее в «бедное животное» после того, как они поженятся в конце книги. За пределами романа, в письме Кассандре, Джейн Остен определила отношение Дарси к жене как смесь «любви, гордости и деликатности». Без сомнения, в его прекрасной современной библиотеке были и романы. Художественная литература, которую так презирает мистер Коллинз (видимо, именно поэтому считающий, что одна женщина ничуть не отличается от другой, когда дело доходит до того, чтобы выбрать себе жену), являясь одним из высших интеллектуальных удовольствий, к тому же помогает лучше понять вклад женщины в цивилизацию. Несколько озадачивающая слабость романа проявляется в том, как Дарси, этот разборчивый и образованный человек, спокойно терпит постоянные откровенные намеки и маневры сестер Бингли, которые только и делают, что льстят ему и всячески злословят по поводу Беннетов. Он даже надеется выдать свою сестру за Бингли, хотя ему должно быть очевидно, что эти глупые, поверхностные и недобрые молодые женщины совсем неподходящая компания для Джорджианы Дарси. Трудно поверить, что он находит их поведение и их разговоры приемлемыми и считает их достойными компаньонками для своей сестры; их жуткие, почти карикатурные манеры словно перекочевали из остеновских «Ювенилий». Мое предположение заключается в том, что сестры Бингли в таком виде остались еще со времен ранней редакции и были перенесены в окончательный текст романа из структурообразующих соображений, поскольку те фразы, которые они произносят, открывают целый ряд возможностей для комического диалога и позволяют Остен изобразить растущее чувство Дарси к Лиззи в драматической форме, что выглядит, безусловно, тоньше и изящнее, чем если бы она просто описывала их. Причина эта кажется мне достаточно весомой, но, тем не менее, в этих местах сюжет кажется несколько натянутым и неправдоподобным. Что до Уикхема и его сослуживцев-офицеров, они принадлежат к той социальной группе, которую Остен хорошо знала по собственному опыту. Незадолго до того, как она приступила к работе над романом, в одном из писем она сардонически описывает ухаживания офицеров, расквартированных в Кентербери, за дочерью миссис Лефрой и ее подругой. В Бэзингстоке тоже имелись офицеры милиции (Элиза Шют давала для них обеды, и летом 1974 года упомянула о «шумном скандале», который они закатили); Том Шют служил в милицейском полку, да и у Генри наверняка имелась куча историй о своих приятелях из оксфордской милиции. Все это, видимо, и послужило материалом для изображения Уикхема, полковника Форстера, Денни, Пратта и Чемберлена, которого Лидия, Китти и миссис Форстер нарядили в женское платье. Уикхем в чем-то отдаленно напоминает и Генри Остена — к примеру, когда колеблется между возможными невестами и возможными карьерами, или когда оказывается на поверку скорее приятным в манерах, нежели надежным и ответственным. Генри, конечно, не был негодяем и подлецом; но ведь и история Уикхема в контексте романа во многом выглядит искусственной и чужеродной, словно перенесенной из совсем другого романного жанра; при этом, насколько мы можем наблюдать его в действии, он кажется скорее фривольным, чем расчетливо злобным. Он просто прикидывает, что может поиметь лично для себя в этом конкурирующем обществе, а не вынашивает с холодным сердцем некие далеко идущие злодейские планы. Особенно любопытным оказывается тот приз, который в итоге достается Уикхему. Лидия, представленная «плохой девочкой», избалована матерью, которая видит в ней воплощение себя в молодости. Безусловно, она эгоистична и глупа; но ее напористая энергия приводит ее к обладанию тем, что вызывало интерес и у Элизабет — то есть, Уикхемом; и Остен показывает, что Лиззи не может до конца простить Лидии ее успех. Мы чувствуем, что ее осуждение базируется не только на более высоких моральных принципах, но что в него подмешана и капелька зависти. Отчасти это и заставляет ее вести себя столь ханжески чопорно и холодно с Лидией, чья беззаботная живость и аморальность позволили ей заполучить мужчину, которого она желала. Лидия в этом смысле выступает как «Оно» по отношению к «Я» Элизабет. Более того, ей позволено наслаждаться своим счастьем. Это один самых характерных штрихов романа: Остен слишком честна, чтобы делать вид, будто истории, подобные истории Лидии, непременно заканчиваются в соответствии с мрачными прогнозами соседских кумушек — что каждая оступившаяся девушка обречена либо стать проституткой, либо удалиться от общества и жить в одиноком покаянии и бедности. Позднее, в «Мэнсфилд-парке», Остен сочтет необходимым наказать Марию Рашуот именно этим формальным наказанием, на котором настоял ее отец; но не здесь. Лидия продолжать жить как ни в чем не бывало, вполне довольная собой и своим положением, своим очаровательным, хотя и насильно склоненным к женитьбе супругом, и у нее достаточно если не денег, то богатеньких зятьев, готовых и впредь поддерживать ее комфортное и безбедное существование. Можно даже ощутить нечто вроде невольной симпатии к этой бесстыжей способности жить в полном согласии с собой и получать удовольствие от жизни. Ну, а самый замечательный прием во всей книге — это тот способ, которым Остен организует согласие Лиззи на брак с Дарси. Поскольку лучшие сцены с Лиззи, где она особенно хороша, это сцены ее отказов (сперва Коллинзу, затем Дарси), то было поистине гениальным ходом позволить ей выразить свое согласие также в форме отказа — на сей раз леди Кэтрин — и этим отказом фактически декларировать свое желание и готовность выйти наконец замуж за Дарси. Эта сцена не только сама по себе невероятно драматична, как хорошо известно каждому сценаристу, который когда-либо переносил ее на сцену или на экран; она также помогает сохранить читательское напряжение и восторг от развития событий вплоть до самого финала.
Хелга: Элайза Как замечательно, даже раньше назначенного срока! И глава на трепетную тему... Элайза пишет: Художественная литература, которую так презирает мистер Коллинз (видимо, именно поэтому считающий, что одна женщина ничуть не отличается от другой, когда дело доходит до того, чтобы выбрать себе жену), являясь одним из высших интеллектуальных удовольствий, к тому же помогает лучше понять вклад женщины в цивилизацию. Какая славная мысль, а ведь действительно и параллели проведены явные... Элайза пишет: Особенно любопытным оказывается тот приз, который в итоге достается Уикхему. Лидия, представленная «плохой девочкой», избалована матерью, которая видит в ней воплощение себя в молодости. Безусловно, она эгоистична и глупа; но ее напористая энергия приводит ее к обладанию тем, что вызывало интерес и у Элизабет — то есть, Уикхемом; и Остен показывает, что Лиззи не может до конца простить Лидии ее успех. Мы чувствуем, что ее осуждение базируется не только на более высоких моральных принципах, но что в него подмешана и капелька зависти. А действительно. И отчего Остен и хороша, что у нее нет отрицательных и положительных героев, а люди со своими достоинствами, недостатками, слабостями....
apropos: Элайза С невыразимым удовольствием прочитала долгожданное продолжение, к тому же посвященное любимому роману. Интересно, как, оказывается, все с точностью почти наоборот. Взбалмошная, вульгарная, неумная миссис Беннет оказывается во всем права, Лидия - позор семьи - способствует ее же торжеству и счастью своих сестер, леди Кэтрин против собственного желания устраивает брак племянника с мисс Элайзой Беннет. Кстати, я всегда удивлялась, почему Дарси не только терпит семейство Бингли, но практически с с ним не расстается. Неужели у Дарси не нашлось других приятелей - более ему подходящих хотя бы по уму, воспитанию, общности интересов, чем все же недалекий Бингли и этот жуткий мистер Херст - пусть он и не друг его, но им же все время приходилось общаться.
Галина: Я очень часто думаю, как такой человек, как м-р Беннет женился на такой женщине? Даже если она была очень хорошенькой, он не мог не видеть, что она глупа и вульгарна. Хотя, в молодости, видимо, все было несколько иначе. Трудно сказать. Да и кто этих мужчин поймет? Элайза пишет: И по мере развития сюжета мы убеждаемся в том, что миссис Беннет не раз и не два оказывается абсолютно права в своих прогнозах. С другой стороны, такие женщины (их до сих пор много в провинциальных городах средних и малых) при своей неделикатности, "простоте" обычно сильны, что назывется, "житейской мудростью". Они очень четко, прямолинейно видят ситуацию в целом и цепко держат все под контролем и по прямой (что, как известно, является кратчайшем расстоянием между двумя точками) упорно идут к своей цели. Они не просто стараются подтолкнуть ситуацию, а, извините, "прут буром". Элайза пишет: и Остен показывает, что Лиззи не может до конца простить Лидии ее успех. Мы чувствуем, что ее осуждение базируется не только на более высоких моральных принципах, но что в него подмешана и капелька зависти. Совсем я это не чувствую. И как говаривал Амвросий Амбруазович Выбегалло "решительно отметаем". Не могла Лиззи завидовать этому браку, зная цену Уикхему. Элайза пишет: он кажется скорее фривольным, чем расчетливо злобным. Даже если это так, это обстоятельство не могло оправдать Уикхема в глазах Лиззи. Естественно, это только мое мнение. Я так чувствую. Элайза пишет: Поскольку лучшие сцены с Лиззи, где она особенно хороша, это сцены ее отказов (сперва Коллинзу, затем Дарси), то было поистине гениальным ходом позволить ей выразить свое согласие также в форме отказа — на сей раз леди Кэтрин — и этим отказом фактически декларировать свое желание и готовность выйти наконец замуж за Дарси. Действительно, гениально! Мысли автора по поводу м-ра Коллинза и взаимоотношений м-ра Дарси с семьей Бингли я разделяю. Всегда как-то так приблизительно и думала. Элайза пишет: . Ответственный землевладелец и хороший хозяин, добрый и поощряющий творческие наклонности брат, вдумчивый читатель и собиратель книг, озабоченный культурным просвещением своей сестры, человек, прекрасно отдающий себе отчет в той цивилизующей роли, которую играют женщины в обществе, разумеется, не станет уклоняться от своей ответственности за физическое здоровье своей супруги и не превратит ее в «бедное животное» после того, как они поженятся в конце книги. Элайза пишет: Джейн Остен определила отношение Дарси к жене как смесь «любви, гордости и деликатности». Это особенно греет душу. Да и кто бы сомневался?! В целом - очень интересное и занимательное продолжение темы. Элайза , большое спасибо.
Tatiana: Элайза не прочитала - проглотила. Во-первых, долгожданное, во-вторых... нет, пожалуй, это все-таки пойдет на первое место - "Гордость и предубеждение". Тот роман, с которого у меня и началось знакомство с творчеством мисс Остен. И очень интересный разбор. Со многим я согласна (как то - житейская сметка миссис Беннет, пусть даже и в самом карикатурном виде, отношения Дарси и семейства Бингли), с чем-то не совсем - по поводу Уикхема. Я бы еще могла с этим согласиться, если бы Лиззи не была счастлива в браке с Дарси (по моему скромному). Но сам анализ великолепен. Спасибо тебе!
Axel: Элайза Не со всем согласна, но с такой точки зрения на героев ГиП я раньше не смотрела.
Надина: Элайза Огромное спасибо. Великолепный разбор! Про миссис Беннет тоже очень хорошо. Элайза пишет: Остен показывает, что Лиззи не может до конца простить Лидии ее успех. Мы чувствуем, что ее осуждение базируется не только на более высоких моральных принципах, но что в него подмешана и капелька зависти. Вот это неожиданно, никогда не замечала. Элайза пишет: Остен слишком честна, чтобы делать вид, будто истории, подобные истории Лидии, непременно заканчиваются в соответствии с мрачными прогнозами соседских кумушек — что каждая оступившаяся девушка обречена либо стать проституткой, либо удалиться от общества и жить в одиноком покаянии и бедности. Оптимизм автора в этом случае мне нравится
Элайза: Спасибо всем нашим (г-жи Томалин и моим ) читателям за проявленный интерес! Согласна, что взгляд на роман любопытный, хотя я тут тоже далеко не совсем согласна, конечно. apropos пишет: Кстати, я всегда удивлялась, почему Дарси не только терпит семейство Бингли, но практически с с ним не расстается. Неужели у Дарси не нашлось других приятелей - более ему подходящих хотя бы по уму, воспитанию, общности интересов, чем все же недалекий Бингли и этот жуткий мистер Херст А кстати, вполне могло и не найтись. Мистер Дарси и сам ведь признается, что не слишком-то легко сходится с людьми и скорее всего, это так и есть. Кроме того, в романе упоминается еще одно обстоятельство, которое, как мне кажется, многое объясняет в относительной изоляции Дарси от сверстников. В письме Лиззи он пишет, что его отец умер 5 лет назад — а это означает, что уже в 22-23 года на Дарси лег груз ответственности и за огромное поместье, и за младшую сестру — а, судя по его характеру, он не такой человек, чтобы отнестись к этой ответственности легкомысленно. Поэтому очень похоже, что в том возрасте, когда большинство его сверстников все еще беззаботно проводили время в шатании по балам и клубам, он уже со всей присущей ему серьезностью и основательностью погрузился в дела, так что у него было, по сути, очень мало общих тем и интересов даже с молодыми людьми его собственного круга. Добавьте к этому его природную замкнутость и молчаливость — и получается, ничего удивительного, что из всех его знакомых лишь такому общительному, дружелюбному и незлобивому человеку, как мистер Бингли, удалось завязать с ним более-менее близкие и доверительные отношения. К тому же, я сильно подозреваю (хотя Остен об этом ничего и не пишет, просто по логике), что он приехал с Бингли в Незерфилд не в последнюю очередь для того, чтобы помочь своему неопытному в этом плане другу вступить во владение пусть и арендованной, но все же собственностью, провести небольшой ликбез по управлению поместьем, если можно так выразиться . А что касается его планов выдать Джорджиану за Бингли... Мне думается, это тоже как раз вполне в его духе. Элизабет же не зря подшучивает над тем, какой замечательный друг мистер Бингли — полностью управляемый и внушаемый. Разумеется, Дарси понимал, какое влияние имеет на Бингли (и это, кстати, тоже одна из немаловажных причин, объясняющих их дружбу ), и поэтому мне лично кажется только логичным, что ему было бы гораздо спокойнее выдать сестру за человека, полностью "ручного" и управляемого, чем неизвестно за кого. Так он рассчитывал и дальше контролировать жизнь сестры и зятя, поскольку был бы в полной уверенности, что они всегда прислушаются к его советам и не сделают ничего без его одобрения. Какой отец (а он ведь Джорджиане почти как отец, в плане ответственности) не мечтал бы о таком зяте, который буквально смотрит ему в рот и шагу не ступит без его согласия?.. Думаю, он был уверен, что и общение своей сестры с сестрами Бингли смог бы в будущем благодаря своему влиянию свести к минимуму. Кстати, по поводу этих сестер — Остен ведь пишет, что они могли быть весьма красноречивы и любезны, когда хотели, и умели поддержать разговор, и манеры у них были самые утонченные и т.д. Так что внешний лоск у них имелся, а что до ума... Думаю, что Дарси было не впервой наблюдать недостаток ума у женщин своего круга (одна его тетушка чего стоит, гы ), так что он вполне мог не считать это таким уж вопиющим недостатком. Я думаю (и у Остен это прямым текстом написано, кстати), что самая "кака" из них полезла как раз после знакомства с Беннетами, точнее, после того, как у мисс Бингли появились подозрения относительно интереса Дарси к Элизабет — вот тут она и показала себя во всей своей красе, и сделалась совсем уж вульгарной и невыносимой, чем окончательно оттолкнула его. Так что вполне возможно, кстати, что именно эта причина в числе прочих и заставила Дарси постепенно отказаться от мысли породниться с Бингли. На момент встречи в Пемберли Остен уже пишет об этой мысли, как о "некогда имевшей место", то есть к тому времени Дарси уже не и строил таких планов. Галина пишет: Совсем я это не чувствую. И как говаривал Амвросий Амбруазович Выбегалло "решительно отметаем". Не могла Лиззи завидовать этому браку, зная цену Уикхему. Абсолютно согласна, тоже совершенно не вижу я там в тексте ни зависти, ни ревности со стороны Лиззи. Если бы это произошло еще в первой части книги, когда она сама была под обаянием Уикхема — тогда вполне возможно, но после всего, что она о нем узнала, у нее не осталось к нему никаких чувств, кроме брезгливости и презрения. Она это явно дает понять и в разговоре с Дарси сразу после получения письма, и позже, в разговоре с Гардинерами. Я скорее описала бы ее чувства по поводу брака Лидии как досаду. Досаду на то, что ей в итоге все так легко сошло с рук и она своим бесстыдством и наглостью достигла "заветной цели" — замужества, в то время как куда более достойные чувства и поведение ее любимой сестры, Джейн, не принесли ей на тот момент ничего, кроме одиночества и разочарования. Мне бы тоже было ужасно досадно и обидно за Джейн — здесь Остен, опять-таки, как в ЧиЧ, сталкивает две модели женского поведения (только еще более крайние их проявления, чем у Элинор и Марианны) и Элизабет, как воплощение "золотой середины", негодует от одной крайности и сочувствует другой. А если говорить о ревности и зависти — единственный род ревности, который я тут в состоянии уловить, относится скорее к родительскому потаканию. Как она с горечью мысленно восклицает после побега Лидии: "И этой девчонке было оказано доверие и позволено жить без необходимого присмотра! О, как болезненно отзывалась теперь эта мысль в ее душе!" Вот этот род ревности — точнее, обиды на то, что к ее словам и предупреждениям не прислушались и предпочли оказать Лидии доверие, которое она не оправдала — вот это чувство тут имеет место, безусловно. И то у умнички-Лиззи хватает такта его не озвучивать, когда отец признает, что она в итоге была права.
apropos: Элайза пишет: его природную замкнутость и молчаливость — и получается, ничего удивительного, что из всех его знакомых лишь такому общительному, дружелюбному и незлобивому человеку, как мистер Бингли, удалось завязать с ним более-менее близкие и доверительные отношения Но при том наш любимый полковник утверждал, что Дарси - в кругу "своих" - вовсе не такой замкнутый и молчаливый, каким предстал перед жителями Хартфордшира. Фицуильям даже где-то удивлялся, слушая отзыв о манерах Дарси, нет? Хотя идея с ведомым зятем - вполне в духе Дарси, должна признать.
Хелга: Элайза пишет: Разумеется, Дарси понимал, какое влияние имеет на Бингли (и это, кстати, тоже одна из немаловажных причин, объясняющих их дружбу ), и поэтому мне лично кажется только логичным, что ему было бы гораздо спокойнее выдать сестру за человека, полностью "ручного" и управляемого, чем неизвестно за кого. Так он рассчитывал и дальше контролировать жизнь сестры и зятя, поскольку был бы в полной уверенности, что они всегда прислушаются к его советам и не сделают ничего без его одобрения Дарси привык управлять и руководить, и еще, если следовать этой логике, то после случая с Уикхемом ему еще более бы хотелось управляемого зятя. Но нравился ли ему Бингли? Или Дарси, привыкнув покровительствовать, других отношений в дружбе не потерпел бы? Элайза пишет: Досаду на то, что ей в итоге все так легко сошло с рук и она своим бесстыдством и наглостью достигла "заветной цели" — замужества, в то время как куда более достойные чувства и поведение ее любимой сестры, Джейн, не принесли ей на тот момент ничего, кроме одиночества и разочарования Но эту досаду можно и за зависть принять, ведь они рядом ходят: вот эта бестолковая девица устроила свою жизнь, а я, умная, не могу...
Цапля: Элайза спасибо за раннепонедельниковую дозу удовольствия! И отдельное - за комментарии к оной ))
Элайза: apropos пишет: Но при том наш любимый полковник утверждал, что Дарси - в кругу "своих" - вовсе не такой замкнутый и молчаливый, каким предстал перед жителями Хартфордшира. Фицуильям даже где-то удивлялся, слушая отзыв о манерах Дарси, нет? Не-а. Это было в сценарии Дэвиса и, соответственно, в сериале, а в тексте Остен этих слов полковника нет. Там в сцене первого знакомства с Фитцуильямом вообще диалога и прямой речи нет, если не считать вопроса Лиззи относительно Джейн. А когда они сидят в Розингсе у фортепьяно и Лиззи грозится рассказать об истинном характере Дарси, Фитцуильям восклицает: "Должен же я знать, как он ведет себя за пределами родного дома!" Из чего следует, что Фитцуильям толком и не знает, как ведет себя Дарси вне родственного круга, то есть, общих друзей-мужчин и общей мужской компании у них, по всей видимости, нет. Хелга пишет: Но нравился ли ему Бингли? Или Дарси, привыкнув покровительствовать, других отношений в дружбе не потерпел бы? Интересный вопрос. Думаю, в характере Дарси много от "патрона" (не случайно же он в некотором смысле литературный наследник достославного сэра Чарльза Грандисона), поэтому для него в дружбе очень важна вот эта "авторитарная" составляющая, то есть то, что он ведущий, а Бингли — ведомый. Кстати, доводилось наблюдать и в жизни немало таких образчиков мужской дружбы, так что ничего неествественного или странного в данном случае не вижу. Хелга пишет: Но эту досаду можно и за зависть принять, ведь они рядом ходят: вот эта бестолковая девица устроила свою жизнь, а я, умная, не могу.. Ну, если очень хочется, то можно, наверное. (Хотя Лиззи уже дважды в романе явно продемонстрировала, что вовсе не считает замужество своей главной целью в жизни, но допустим). Но что эта зависть имеет хоть какое-то оношение к предмету обладания, т.е. к Уикхему — нет, не верю. Вернее, не вижу этого ни в тексте, ни в характере Лиззи.
Бэла: Элайза ох-х-х! Ну наконец-то! Да еще и такой отрывок на тему, по которой было столько говорено-переговорено. Сколь бездонен и разнообразен этот роман, в котором каждый раз можно найти нечто новое и удивительное и ахнуть: как же я этого не увидела раньше?!
Marusia: Элайза Спасибо за перевод и комментарии Томалин - умница: заставляет взглянуть на некоторые вещи по иному; задуматься о том, на что раньше не обращала внимание. Хотя, безусловно, далеко не все ее высказывания бесспорны.
мариета: Элайза Я очень рада, что не пропустили этот анализ из-за потеряной страничке. Было бы так жалко - он очень забавный. Чего только не читали об этом романе все поклонницы романа( в том числе и я), но вот точно такое, уверена, не встречали
Элайза: Сегодня успела сделать только маленький кусочек — окончание 15-й главы. В следующий понедельник начнем читать 16-ю, которая называется "25". «Нортенгерское аббатство» также было начато вскоре после семейной трагедии — на сей раз гибели их 27-летней кузины Джейн Купер, в замужестве Уильямс, в августе 1798 года. И опять мы не найдем в этом романе практически никаких личных аллюзий, хотя он был написан для развлечения домашних в гораздо большей степени, нежели остальные ее романы — об этом говорит и детальное описание Бата, хорошо знакомого всем Остенам, и прямые отсылки к тем книгам, которые читались и наверняка активно обсуждались в Стивентоне. Одна из главных ироничных шуток романа заключается в том, что героиня не отвечает статусу героини по всем стандартным правилам романного жанра: она не умна, не слишком хороша собой, у нее нет каких-то необыкновенных способностей, нет восхищенных поклонников — это самая обычная девушка, одна из десятерых детей ничем не примечательного сельского священника. Когда скучные, но добросердечные друзья берут ее с собой в Бат, она влюбляется в первого же молодого человека, который приглашает ее на танец; и хотя ему импонируют простота и прямодушие этой девушки, он не думает о ней как о потенциальной жене до тех пор, пока не осознает, что она влюблена в него, и не замечает, что она с открытыми ртом и горящими глазами внимает каждому его слову: «находя его неотразимым, она сама сделалась неотразимой для него». Повествователь по интонации здесь больше всего напоминает добродушную и веселую старшую сестру, которая время от времени прерывает историю, комментируя ее в духе филдинговского «Тома Джонса»: «Здесь я могу покинуть мою героиню простертой на подобающем истинной героине бессонном ложе с головой на терниях облитой слезами подушки. И да будет она считать себя счастливой, если ей доведется хотя бы один раз вкусить полноценный ночной отдых на протяжении трех предстоящих месяцев!» Подобно Филдингу, повествователь время от времени изрекает афоризмы: «Обладать хорошей осведомленностью — значит ущемлять тщеславие окружающих, чего разумный человек всегда должен избегать, в особенности женщина, имеющая несчастье быть сколько нибудь образованной и вынужденная поелику возможно скрывать этот недостаток.» И, конечно же, самое знаменитое изречение — касательно романов: ««Что вы читаете, мисс?» — «Ах, это всего лишь роман!» — отвечает молодая девица, откладывая книгу в сторону с подчеркнутым пренебрежением или мгновенно смутившись. … коротко говоря, всего лишь произведение, в котором выражены сильнейшие стороны человеческого ума, в котором проникновеннейшее знание человеческой природы, удачнейшая зарисовка ее образцов и живейшие проявления веселости и остроумия преподнесены миру наиболее отточенным языком.» Вторым источником комического здесь служит пародирование сюжетных штампов готического романа: таинственные старинные здания, тайники, внезапно гаснущий свет, ночные кошмары, послания, оставшиеся нерасшифрованными, слухи о подозрительных смертях, властные и злокозненные мужчины… Этот жанр дожил и до наших дней, так что современный читатель в состоянии уловить пародию и шутку даже не читая романы миссис Радклифф и ее подражателей; и эта ирония настолько точна и филигранна, что роман и сегодня читается так же весело и смешно, как и тогда, когда был написан. Джейн Остен использовала миссис Радклифф так же, как Стелла Гиббонс использовала Мэри Уэбб и Д. Х. Лоуренса — находя их наиболее слабые места и через них расшатывая все основание их поэтики. Это, безусловно, несправедливое, но чрезвычайно забавное упражнение.
Axel: Элайза Спасибо за очередную порцию!
Надина: Элайза Благодарю! Мне всегда нравились образные выражения Остин, особенно в НА.
Бэла: Элайза вот так подарок с утра! А я было запамятовала про "Встречи понедельника". Опять с удовольствием перенеслась в Мир Остен, а уж высказывание о романе - люблю его, как и все Аббатство. Остен с ее живым ироничным умом, наверное, здорово веселилась, создавая свои романы.
apropos: Элайза Очень люблю Аббатство - очаровательная книга! Развлечение - да, но какое восхитительное. Легкий, изящный, пародийный роман, написанный будто на одном дыхании. И чем менее Кэтрин похожа на героиню "настоящего" романа, тем очаровательнее она выглядит. Возвращаясь к предыдущей дискуссии Элайза пишет: Не-а. Это было в сценарии Дэвиса и, соответственно, в сериале, а в тексте Остен этих слов полковника нет. (...) Из чего следует, что Фитцуильям толком и не знает, как ведет себя Дарси вне родственного круга, то есть, общих друзей-мужчин и общей мужской компании у них, по всей видимости, нет. Хотя мы порой и путаемся между романом и экранизацией, но у Остин тоже есть о том упоминание (я помню, т.к. когда писала Тень, чуть не до дыр изучала книгу). Вот: «Поскольку полковник Фицуильям время от времени подтрунивал по поводу его рассеянного вида, можно было предположить, что обычно он ведет себя по-другому.»
мариета: Элайза, спасибо, что не забыла! Бэла пишет: люблю его, как и все Аббатство apropos пишет: Очень люблю Аббатство - очаровательная книга Сейчас меня наверное убьете, однако если честно, я его не очень люблю. То есть, люблю, конечно, как все Остеновые романы, только не так, чтобы его читать «до дыр». Он мне меньше всех понравился. Может, из-за готических элементов, хоть и пародированных -это не мое чтиво (так же не понравился и "Сендитон"). Но не могу не признать великолепное чувство юмора.
Хелга: Элайза Спасибо! Элайза пишет: и эта ирония настолько точна и филигранна, что роман и сегодня читается так же весело и смешно, как и тогда, когда был написан Действительно, роман на века!
Бэла: мариета пишет: Сейчас меня наверное убьете, ага, счас! И лишиться такой форумчанки? Ну нет, дорогая, высказывай свою точку зрения, она ведь именно твоя!
Галина: Элайза , большое спасибо! Я, когда читала роман, несколько раз проверяла автора - а Остен ли это. Очень своеобразное, отличающееся от других книг повествование. Как будто ей очень хотелось повеселиться и пусть добродушно ( иногда и несколько снисходительно), но посмеяться над своими героями. Сейчас меня наверное убьете, Ага, хочешь легко отделаться??? А кто будет хранителем, смотрителем и пополнятелем (это слово я придумала сама ) нашей картинной супергалереи?
Элайза: apropos пишет: у Остин тоже есть о том упоминание (я помню, т.к. когда писала Тень, чуть не до дыр изучала книгу). Вот: «Поскольку полковник Фицуильям время от времени подтрунивал по поводу его рассеянного вида, можно было предположить, что обычно он ведет себя по-другому.» (*занудствуя*): Есть, но что оно доказывает, это упоминание, в контексте происходящего?.. Шарлотта пытается определить, не влюбился ли Дарси в Элизабет и наблюдает за ним; она видит, что он на редкость молчалив и задумчив, и по шуточкам полковника делает вывод, что обычно он бывает более оживлен. То есть, это всего лишь свидетельство того, что Дарси, влюбившийся по уши, несколько отличается по поведению от прежнего, невлюбленного Дарси. Но из этого же вовсе не следует автоматически, что обычно он бывает душой компании, легко сходится с людьми и без умолку болтает, очаровывая всех окружающих. Я в этом прочитала только то, что обычно среди "своих" он все же ведет себя несколько более естественно и хотя бы участвует в беседах, а не сидит, как безмолвный истукан с рассеянным и непроницаемым видом.
Элайза: Ну-с, нынче у нас понедельник, так что вашему вниманию предлагается начало следующей главы: Глава 16. Двадцать пять лет. Казалось бы, любой, кто достиг двадцатипятилетнего возраста, имея в своем багаже три выдающихся романа, должен находиться на верном пути к успеху и пребывать буквально в нескольких шагах от богатства, славы и счастья. Именно в таком положении оказалась Джейн Остен: к 25 годам в ее распоряжении имелись три великолепных законченных романа, которые были обязаны своим появлением исключительно своему умному, энергичному и изобретательному автору. Правда, Гэделл отказал в публикации одному из них, но она была уверена в поддержке отца и весело шутила по поводу своих рукописей, к примеру, обвиняя Марту Ллойд в попытке заучить «Первые впечатления» наизусть, чтобы потом записать по памяти и опубликовать под своим именем, или поддразнивая Кассандру упреками в том, что та не слишком часто их перечитывает. Это смех писателя, вполне уверенного в себе и в своих силах. Все, что ей оставалось сделать — это, возможно, уделить рукописям еще немного внимания в плане редактуры (что в любом случае уже проще, чем писать первоначальный текст), найти издателя, который понял бы всю их ценность, а затем с новыми силами приниматься за очередной роман. Но этого не случилось. Вместо этого она замолчала. В течение последующих десяти лет она не написала практически ничего, и только летом 1809 года, когда ей было уже почти 34, вновь вернулась к тому писательскому ритму, которого придерживалась в двадцать с небольшим. На первый взгляд этому нет никаких видимых причин — почему она не продолжила работать в том же темпе, что и раньше, в первое десятилетие XIX века? Ее семья не предоставила никаких объяснений этому молчанию. Племянник-биограф заметил лишь, что «стоило бы ожидать, что перемена окружения и новые знакомства только подхлестнут ее силы», но этого-де почему-то не произошло; и с этим он сбрасывает ее молчание со счетов. Правда же заключалась в том, что вдохновение Джейн Остен крайне мало зависело от перемены окружения и новых знакомств; вся работа над сюжетом совершалась у нее в голове, стоило ей увидеть возможность, заключенную в какой-либо ситуации или в ряде характеров; и в своих книгах она никогда не копировала то, что происходило вокруг нее. Если действительные биографические события и попадают на страницы ее романов, то всегда в некоем причудливом преломлении и косвенно: к примеру, янтарные крестики, которые Чарльз подарил ей и Кэсс, превратились в один топазовый, подаренный мичманом Уильямом Прайсом своей сестре в «Мэнсфилд-парке»; Кобб, стена на набережной в Лайм Реджис, послужила декорацией для весьма драматической сцены; служба Генри в милицейском полку, возможно, дала определенный материал для описания жизни Уикхема и его собратьев-офицеров — но при этом она никогда не списывала непосредственно с натуры и не рассказывала в своих романах истории собственных знакомых и родственников. Мы уже убедились, что биографии ее тетушки Филадельфии или кузины Элайзы могли бы легко лечь в основу целой серии захватывающих и увлекательных романов; они, казалось бы, так и просились на страницы художественной прозы. Или, скажем, она могла бы перенести на страницы своих книг странности и преступления, которые происходили в доброй полудюжине соседских семейств, окружавших ее в родном Хэмпшире; но, как мы видим, ни в одном из ее романов действие не происходит в Хэмпшире, и никто из ее соседей, какими бы эксцентричными, колоритными, странными или просто забавными они ни были, не выведен на их страницах в сколько-нибудь очевидном и узнаваемом виде. Мир ее воображения существовал отдельно от того мира, в котором она вращалась, и она их не смешивала. А вот от чего она действительно сильно зависела, так это от особых условий и жизненного уклада, от того распорядка, который позволял ей абстрагироваться от ежедневной рутины, совершавшейся вокруг; и вот этих-то особых условий она как раз и лишилась вскоре после своего 25-го дня рождения. То, что заставило ее вдохновение умолкнуть, было еще одним событием огромной важности в ее «жизни, лишенной событий»: вынужденный отъезд из родного дома, очередное изгнание. Решение мистера и миссис Остен покинуть дом, в котором они прожили более тридцати лет, и забрать с собой дочерей, стало для нее полнейшей неожиданностью; фактически, это был своеобразный сюрприз ко дню ее рождения, ибо это решение было оглашено в декабре 1800 года. Похоже, никого из детей об этом заранее в известность не поставили. Чарльз проводил дома отпуск в ноябре – они вместе с Джейн ездили на бал к лорду Портсмуту – но когда в первых числах нового года он получил известие переезде семьи из Стивентона, для него это тоже стало полнейшим шоком. После его отъезда обе сестры покинули Стивентон – Джейн поехала погостить в Ибторп к Марте Ллойд, а Кассандра отправилась в Годмершем, где ожидали появления на свет шестого по счету младенца, и ее помощь поэтому была нелишней. Родители, таким образом, остались на время одни и, словно пара воодушевленных детей, оставленных без присмотра, с энтузиазмом принялись подбивать друг друга на перемены, представляя все возможности и удовольствия, что сулил им новый образ жизни, и в итоге решили кардинально изменить свои привычки и круг обязанностей, которого они придерживались в течение четырех десятилетий. Ни с кем более не посоветовавшись, они приняли твердое решение оставить Стивентон и переехать в Бат. Никто не может поставить супругам Остен в вину то, что они захотели на старости лет немного отдохнуть после долгих десятилетий неустанного труда. И хотя они могли бы донести это решение до дочерей несколько более тактично и деликатно, чем они это сделали, один такт тут, безусловно, ничего существенно не изменил бы. Но все же… Согласно нескольким свидетельствам, Джейн сообщили о том, что переезд состоится, буквально в ту же минуту, как она вошла домой, вернувшись из Ибторпа: «Ну что же, девочки, у нас уже все решено и готово; мы с вами покидаем Стивентон и через пару недель переезжаем в Бат» — таковая семейная версия объявления, сделанного миссис Остен ошеломленной Джейн. Джейн была буквально сражена этим известием, и оно ее сильнейшим образом расстроило. Так сообщает Мэри Остен, которая присутствовала при этой сцене; и хотя память немного подвела ее — Кассандры в тот момент в Стивентоне еще не было — у нас нет оснований сомневаться в правдивости ее свидетельства. У нее-то как раз были причины скорее преподнести это в радужном свете, чем подчеркивать то обстоятельство, что Джейн была глубоко несчастна, поскольку именно Мэри и Джеймс больше всех выигрывали от их отъезда. Им предстояло переехать в Стивентон и принять после мистера Остена приход. Дочь Джеймса, Анна, сообщает даже, что тетя Джейн при этом известии упала в обморок. Правда это или нет, но не подлежит сомнению тот факт, что решение родителей стало для Джейн настоящим шоком, и весьма болезненным. Похоже, что это решение стало неприятным шоком и для всех остальных детей Остенов. То, что, узнав об этом, все они, кто только смог вырваться в Стивентон — Эдвард, Генри, Фрэнк и Чарльз — поспешили приехать туда еще до отъезда родителей — «пока Стивентон еще наш», как горько заметила Джейн — заставляет предположить, насколько им было жаль закрывающихся отныне дверей в их детские годы и смены уклада жизни в родительском гнезде. Кассандра уничтожила несколько писем, которые Джейн написала сразу же после того, как родители объявили ей о своем решении; возможно, ей было неуютно их читать и неловко оставлять — ибо в них, скорее всего, было слишком много боли, обиды и даже гнева. Джейн не могла утешить и та очевидная готовность, с которой оба ее родителя, а также старший брат и невестка принялись организовывать этот переезд, намереваясь совершить его в самое ближайшее время. В январе она пишет Кассандре, что была приглашена на вечер в честь годовщины свадьбы Джеймса и Мэри — вместе с Томом Шютом, сестрой Мэри Элизабет Фаул и ее супругом — но не пошла. Никакого объяснения, почему, она не дает (видимо, сестре оно и не требовалось): «Меня приглашали, но я отказалась». Она ясно дает понять, что Джеймс и его супруга выражают слишком явное желание побыстрее завладеть Стивентоном; так, она пишет Кассандре, что у одной из стивентонских лошадей — бурой кобылки, которая должна была перейти к Джеймсу только после их отъезда, — «не хватило терпения его дождаться, и поэтому она уже сейчас обустроилась в Дине…. все остальное, как я полагаю, будет постепенно захвачено тем же манером». А поскольку оба ее родителя ничего не имели против этого «захвата», Джейн была абсолютно беспомощна; ей оставалось лишь наблюдать. «Что же до наших картин… до всех этих стареньких, разномастных рукописных и гравированных полотен, развешанных по всему дому, они все перейдут к Джеймсу.» Ее грусть по поводу семейных картин, дорогих не своей красотой или ценностью, но тем, что они с детства привычны и знакомы, может понять каждый, кому доводилось жить среди похожей, случайно и бессистемно собранной коллекции, где каждая картина связана с тем или иным воспоминанием из жизни семьи. Она воспротивилась пожеланию своей матери (и Кассандры), предложивших ей расстаться с одним из немногих предметов, который принадлежал лично ей: «Поскольку я вовсе не отличаюсь той щедростью, которую мне приписывают, я не решусь подарить мою шкатулку для рукоделия Анне до тех пор, пока эта мысль не придет в голову в первую очередь мне самой.» В оставшееся до отъезда время Джейн и Марта принялись за работу, сортируя отцовскую библиотеку из 500 томов, которую тот намеревался продать, как и большую часть мебели, фортепьяно, на котором Джейн научилась играть и на котором практиковалась долгие годы, и «обширную коллекцию нот». Старым раскрашенным декорациям тоже не нашлось места в обновленном Стивентоне: Джеймс уже давно и окончательно утратил всякий интерес к театральным постановкам. Джейн надеялась упросить его купить отцовские книги по гинее за штуку; возможно, большую часть он и купил — за какую цену, неизвестно, но факт, что проданы в итоге были лишь 200. Джейн не терпелось узнать, сколько составила выручка от «моих книг» при продаже, и в ее письме свозит раздражение, что книги ее отца были оценены всего в 70 фунтов: «Весь мир заключил заговор, цель которого — обогатить одну часть нашей семьи за счет другой». Не имело смысла пояснять, кто именно обогатился, а кто обеднел.
Цапля: Элайза Спасибо за понедельниковое удовольствие! Мне искренне жаль Джейн - право, будучи состоявшимся, признанным автором, блестящей умницей - оставаться зависимой от родительских прихотей ( Гримасы истории начала позапрошлого века...
мариета: Элайза, пишет: Джейн была буквально сражена этим известием, и оно ее сильнейшим образом расстроило Будучи отьявленным домоседом, я ее очень хорошо понимаю. Если бы знали мистер и мисис Остен какой ущерб они нанесут мировой литературе этим своим решением, вряд ли бы исполнили его.
Хелга: Элайза Чтение, смягчающее тяжесть дня. Хотя, эта глава совсем грустная. Как это понятно, отчаяние, чувство безнадежности, когда Джейн была вынуждена покинуть место, где выросла и провела, наверое, лучшие годы жизни. Какое уж тут вдохновение... «закрывшиеся двери в детские годы». И зачем только Остины приняли такое решение! Охота к перемене мест обуяла? Или все же связано с материальным положением, мне кажется...
Axel: Элайза Цапля пишет: Мне искренне жаль Джейн - право, будучи состоявшимся, признанным автором, блестящей умницей - оставаться зависимой от родительских прихотей ( Да, это просто кошмар.
Tatiana: Элайза Действительно, грустно... Наверное, в наше время сложно понять, как можно до такой степени быть зависимой от родителей (и не в пятнадцать лет), но тогда было другое время. Женщины за редким, увы, исключением всегда от кого-нибудь, да были зависимы... Грустно, но это жизнь(
Элайза: Цапля пишет: право, будучи состоявшимся, признанным автором, блестящей умницей - оставаться зависимой от родительских прихотей ( Ну, признанным автором она была пока всего лишь в кругу семьи, ибо до первой публикации оставалось еще добрых 10 лет — но это не так уж и важно, главное, что она сама наверняка знала себе цену и верила в свои силы. Увы, при этом у нее не было ни гроша за душой, ни права голоса в собственном доме, отсюда и полнейшая зависимость от чужих прихотей... мариета пишет: Будучи отьявленным домоседом, я ее очень хорошо понимаю. Я тоже домосед, и для меня тоже родные стены значат очень много, поэтому даже боюсь себе представить такую ситуацию, в которой оказалась Джейн. Может, это было бы и не столь уж тяжко и унизительно, если бы это было ее собственное, добровольное решение, а когда вот так... Как она саркастически пишет по поводу шкатулки — если бы эта мысль пришла в голову ей самой, это одно дело, а когда с твоим мнением и желаниями никто из родных и близких даже и не думает считаться, это, должно быть, вдвойне обидно. Хелга пишет: Охота к перемене мест обуяла? Или все же связано с материальным положением, мне кажется... Думаю, что и то и другое вместе взятое. Кроме того, они уже все-таки пожилые люди, им объективно трудно было управляться с таким хозяйством — и ферма, и птичник, и прихожане, и т.д. Заслужили "выход на пенсию", как ни крути. Потом, разумеется, они еще не оставили надежду выдать "девочек" замуж — а куда ж еще было везти молодых девиц для этой цели, как не в Бат?.. Видимо, они искренне хотели, как лучше — в том числе и для дочек — ну, а получилось, как всегда...
Tatiana: Элайза пишет: Видимо, они искренне хотели, как лучше — в том числе и для дочек — ну, а получилось, как всегда... Понятно, что они не хотели плохого. Но все равно, это ужасно, когда за тебя принимают решение.
apropos: Элайза Бедняжка Джейн... И как всегда, одни страдают, другие на том греют руки. Сцена "сдачи" и "захвата" Стивентона, мягко говоря, удручающа. Тут поневоле вспомнишь о бесправной и материальной зависимости женщин в то время.(((
Юлия: Элайза Как прекрасно снова вернуться в мир Остен! Спасибо тебе! Признаться , я как-то никогда не обращала внимание на периодичность романов, и для меня, к стыду моему, было полнейшим откровением ее десятилетнее (!) молчание. Какой, должно быть, обескровленной и уязвимой она чувствовала себя, если не писала ничего в течение такого огромного периода! Воистину, как вырванное с корнем растение!
Надина: Элайза Смена места жительства стоила Джейн Остин вдохновения на долгие годы... Кстати, в "Доводах рассудка" Энн тоже расстается со своим домом неподдельная грусть
Галина: Грусть, досада и какая-то безнадежность - этот осадок остался у меня после прочтения главы. Спасибо, Элайза .
Элайза: Сегодня отрывочек совсем маленький, прошу прощения (но у меня была уважительная причина. ). К следующему разу постараюсь закончить эту главу и пойдем дальше — а пока продолжение про переезд: Она старалась поддерживать в письмах Кассандре прежнюю легкую, «сплетничающую» нотку, но ее шутки часто кажутся вымученными и натянутыми. «Мы уже достаточно долго прожили в этой местности, да и балы Бэзингстока, несомненно, приходят в упадок… Тем не менее не следует предавать широкой огласке то, что я не очень многим жертвую, покидая эту округу, иначе я не смогу пробудить ни нежности, ни интереса в тех, кого мы здесь оставляем.» Похоже, она действительно полна энтузиазма по поводу «летних месяцев на море или в Уэльсе», и достаточно спокойно обсуждает некоторые надежды и планы своей матушки относительно Бата, впадая в установившийся в их переписке шутливо-иронический тон, как только речь заходит о миссис Остен. «Моя матушка уверена настолько, насколько ты можешь себе представить, что мы там будем держать двух служанок — отец единственный, кто пока не посвящен в эту тайну. – Мы планируем, что у нас будет постоянная кухарка и юная легкомысленная горничная, а также степенный мужчина средних лет, на чью долю выпадут двойные обязанности— быть супругом первой и дружком второй. – Детей, разумеется, ни одной из сторон иметь не дозволяется.» Здоровье миссис Остен все это время, разумеется, оставалось «весьма крепким», несмотря на все волнения, по вполне очевидной причине: «она не желает, чтобы какой-нибудь рецидив изменил ее планы и приготовления». Миссис Остен считала, что Бат пойдет на пользу ее расшатанному здоровью, да и здоровью мужа, которому уже исполнилось 70 лет. Еще одним важным плюсом в ее глазах была возможность поселиться неподалеку от брата, Ли-Перрота, богатого, дружелюбного и гостеприимного; помимо очевидных преимуществ, которые сулило соседство богатого родственника, это позволило бы ей и присмотреть за тем, чтобы он не передумал оставить Джеймсу наследство. Мистеру Остену было по душе, что из Бата они смогут легко добираться до Девона и Уэльса на каникулы, которые, как он надеялся, придутся по душе девочкам; и в этом он оказался прав. Это был, пожалуй, единственный аспект этого плана, который нравился Джейн; ее мать он интересовал гораздо меньше, и после переезда в Бат она настаивала на том, что ей лучше оставаться на одном месте, а не путешествовать; остальным членам семьи каждый раз приходилось ее уговаривать. В письмах Джейн этого периода чувствуются резвость и яркость, словно она изо всех сил пытается бодриться – но совсем не чувствуется энтузиазма. Она делает то, что должна делать, и пытается выжать самое лучшее из ситуации, над которой она не властна, наблюдая за тем, как рушится знакомый мир вокруг нее, и как все, что ей приходится оставлять, тут же с готовностью подбирается теми, кто остается; пытаясь соответствовать планам, в которых у нее нет права голоса; теряя дорогой ее сердцу уклад ради перспективы городской жизни в доме, который еще предстояло найти; не чувствуя ни определенности, ни покоя, и скорбя от утрате бесчисленного количества вещей, которые трудно перечислить и невозможно объяснить. Ей нравился Бат, когда она приезжала туда с визитами, и она использовала его как писательница, но у нее совершенно не было желания там жить. В феврале она покинула родителей, оставив их и дальше разбирать родной дом перед переездом, и уехала жить в Мэнидаун, к своим подругам Алетее и Кэтрин Бигг — там все было по-прежнему, там ничего не изменилось. Затем домой вернулась Кассандра, нанесли свой последний визит Эдвард и Элизабет, и Фрэнк специально взял отпуск и вернулся из вод Средиземного моря, чтобы навестить их; после этого он вместе с отцом отправился в Лондон, а оттуда в Годмершем, а три женщины в начале мая уехали в Ибторп. Кэсс предстояло еще несколько недель прожить у Ллойдов, а Джейн вместе с матерью направились в Бат, где их ожидали Ли-Перроты, готовые приютить их в своем доме на Парагоне, пока они не подыщут себе съемное жилье.
apropos: Элайза Джейн - умница. Нужно уметь видеть не полупустой стакан, а полуполный. Хотя вот эти скитания - по подругам, по родственникам, конечно, не способствовали вдохновению для ее творчества. Не получилось "башни из слоновой кости". Зато много новых впечатлений - возможно, они потом нашли отражение и в ее произведениях.
Marusia: Элайза Юлия пишет: никогда не обращала внимание на периодичность романов, и для меня, к стыду моему, было полнейшим откровением ее десятилетнее (!) молчание. Сколько горечи в её ремарке о шкатулке, о выручке от книг
Бэла: Элайза спасибо за кусочек. Как человек переезжавший в жизни несчетное число раз, как же я сочуствую и понимаю ее. Разбор родного гнезда - тяжелое испытание, при котором присутствовать никому не пожелаешь.
Tatiana: Элайза Ты смогла, ты смогла! Спасибо! Бэла пишет: Разбор родного гнезда - тяжелое испытание, при котором присутствовать никому не пожелаешь. Да уж... а в то время - тем более.
Юлия: Элайза apropos пишет: Джейн - умница. Нужно уметь видеть не полупустой стакан, а полуполный. Судя по тому, что в течение 10-ти лет она ограничивалась лишь эпистолярным жанром, ей не очень-то удавалось видеть этот стакан полуполным. Возможно, были еще какие-то причины ее молчания, но представляется, что стакан оказался для нее почти пустым. Такой длительный перерыв в творчестве в самом расцвете сил – нечто очень странное, что трудно объяснить даже потерей родного гнезда (как бы тяжело это не было, человек ко всему привыкает, раны затягиваются за гораздо более короткий срок). К тому же творчество само по себе – весьма действенное восстанавливающее и созидающее средство. Конечно, если разрушения были не катастрофичны…
Цапля: Элайза спасибо за маленькое продолжение Да, письма Джейн очень показательны, а ее ирония - возможно, единственная защита от потери эмоциональных связей с родным гнездом ... В отношении к матери сквозит ирония большая, чем ироническая любовь взрослого дитяти )) Юлия пишет: Такой длительный перерыв в творчестве в самом расцвете сил – нечто очень странное, что трудно объяснить даже потерей родного гнезда Но пока мы не видим иных причин, хотя , возможно, дальнейшие главы что-то прояснят... )
Хелга: Элайза Грустно, грустно, грустно.... без "своей комнаты" это так понятно... apropos пишет: Нужно уметь видеть не полупустой стакан, а полуполный. И все равно стакан останется неполным, как не бейся над собой.
Элайза: Tatiana пишет: Ты смогла, ты смогла! Ну, как видишь, смогла немного... Цапля пишет: Но пока мы не видим иных причин, хотя , возможно, дальнейшие главы что-то прояснят... ) Кое-что прояснят, да. И писать она пыталась, на самом деле (неоконченный роман "Уотсоны"), но... впрочем, не буду забегать вперед, должна же быть хоть какая-то интрига.
Tatiana: Элайза пишет: должна же быть хоть какая-то интрига. Ох, теперь жди до понедельника.
Tatiana: *внимательно посмотрела на календарь* Разве сегодня не понедельник? *пробежавшись по теме* Не похоже(((
Элайза: Tatiana пишет: Разве сегодня не понедельник? *пробежавшись по теме* Не похоже((( Нижайше прошу прощения, у меня с выходных начались проблемы с инетом, так что в понедельник выйти на связь не получилось. Со временем тоже были проблемы, поэтому до конца главу я перевести так, увы, и не успела - а получившийся небольшой отрывок, пожалуй, постить пока не буду, чтобы очень уж сильно не дробить текст - лучше я тогда к следующему понедельнику эту главу все-таки закончу и тогда все вместе, единым законченным смысловым куском уж выложу, если не возражаете.
Цапля: Элайза пишет: учше я тогда к следующему понедельнику эту главу все-таки закончу и тогда все вместе, единым законченным смысловым куском уж выложу, если не возражаете. Элайза будем ждать и надеяться! На целую главу
apropos: Элайза Ты знаешь, какие мы терпеливые - в ожидании очередного кусочка, не говоря о целой главе.
Элайза: Э-э-э-э, нет-нет, какой-такой целая глава?.. Я имела в виду лишь окончание этой главы, 16-й, там три-четыре странички до конца осталось. Если успею сделать раньше понедельника - выложу пораньше, но пока боюсь обещать.
Tatiana: Элайза, значит, не прокатило.
Цапля: Элайза пишет: Я имела в виду лишь окончание этой главы, 16-й, там три-четыре странички до конца осталось. Если успею сделать раньше понедельника - выложу пораньше, но пока боюсь обещать. А мы так уже настроились на 17-ю, до кучи Элайза , да мы всякому объему будем рады. Мы ж такие, троглодиты... дай нам палец ... А если серьезно - ждем терпеливо и достойно
Элайза: Цапля пишет: А если серьезно - ждем терпеливо и достойно Спасибо, дорогие мои, я знаю, что у моего перевода самые терпеливые и достойные читатели в сети, и очень это ценю.
Afftalin: ох мне, ох!!!((( как же поздно я набрела на эту тему(((( столько "понедельников" пропустила( подвиньтесь, пожалуйтса, до следующего понедельника обещаю наверстать упущенное и присоединиться к вашей компании. Элайза, огромнейшее вам СПАСИБО! с вашей работой находить время и силы для нас всех, это подвиг. будьте уверены, его ценят по достоинству!
Afftalin: Наконец-то я прочитала, бедные мои глаза, но зато сколько удовольствия! Еще раз огромнейшее спасибо переводчику и редактору. Теперь на произведения Джейн буду смотреть совсем другими глазами.
Элайза: Ну вот, выкладываю, стало быть, как обещала, окончание 16-й главы. Еще раз спасибо всем читателям за долготерпение и приношу извинения за возможные стилистические огрехи — очень торопилась. Четыре письма, написанных за первые недели пребывания Джейн в Бате, оставляют ощущение, что их автор по мере сил пытается бороться с охватившим ее унынием. Сам Бат произвел на нее впечатление «тумана, тени, дыма и смятения». Дядя и тетка были к ним добры и гостеприимны, но когда начались встречи со старыми знакомыми, она сообщает об этом скомканно и дежурно-кратко — «мы были очень рады с ними повидаться и все такое»: это «и все такое» довольно красноречиво ставит под сомнение выраженную перед тем радость. Во время посещения Ассамблеи она развлекалась тем, что наблюдала за подвыпившей женой, которая разыскивала по всем залам своего подвыпившего мужа, и за некой скандально известной прелюбодейкой. В другом письме: «вчера вечером состоялся еще один глупый прием; возможно, будь они более людными, они могли бы стать менее невыносимыми». Но «я никак не могу продолжать находить людей приятными». Это вовсе не легкомысленная полушутливая ремарка, вроде той, что оборонила Элизабет Беннет («Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится»), но безрадостное, почти пугающее признание. Ее мнение о людях не могли улучшить ни встречи со «стариканами», которые приходили играть в вист с ее дядей, ни мисс Лэнгли, «ничем не примечательная коротышка с широким носом и огромным ртом, в модном платье с грудью нараспашку». У нее могла быть и дополнительная причина для горечи и сарказма, если она подозревала, что ее родители выбрали Бат как место, отлично подходящее не только для приятного отдыха на склоне лет, но и для охоты за мужьями. Ведь и родители миссис Остен в свое время, достигнув пенсионного возраста, точно также переехали в Бат, прихватив с собою двух незамужних дочерей, которым было тогда как раз по двадцать с лишним; и именно в Бате и Кассандра Ли сочеталась браком с Джорджем Остеном, и ее сестра, Джейн Ли, тоже нашла себе мужа. Так что младшая Джейн могла вполне отчетливо провести эту параллель и мучительно переживать чувство унижения от мысли, что их привезли, чтобы выставить на брачный рынок. Возможно, именно это подвигло ее принять приглашение на поездку в Кингсдаун Хилл в фаэтоне четверкой от мистера Эвелина – человека, которого никак нельзя было заподозрить в матримониальных намерениях, потому что он, во-первых, уже был женат, а во-вторых, его куда больше интересовали лошади, чем что-либо иное; в предыдущий их приезд в Бат именно он продал Эдварду пару рысаков для его экипажа. Когда Кэсс предупредила сестру, чтобы та была с ним поосторожнее и не позволяла ничего неподобающего, Джейн заверила ее, что мистер Эвелин «совершенно безобиден; никто тут его не боится». Некая мисс Чемберлен дала ей повод для еще одного язвительного комментария: «что касается ее приятности, она ничуть не уступает всем прочим», — это в ответ на предположение Кассандры, что мисс Чемберлен может стать ей подходящей подругой. Попытки Кассандры как-то вмешаться и повлиять на сестру в этом отношении выглядят особенно неудачными. Джейн уступила ее просьбам и ходила с мисс Чемберлен на прогулки, но — «прогулка была прекрасной, как неизменно подтверждала моя спутница каждый раз, стоило мне сделать это замечание – и на этом нашей дружбе приходит конец, поскольку Чемберлены через день-другой покидают Бат.» Она могла бы добавить, что похожим образом заканчивалось и большинство их знакомств, заведенных в Бате. «У нас тут нынче вечером устраивается маленький прием; ненавижу маленькие приемы – они требуют постоянного напряжения.» Затем она предупреждает Кэсс: «У тетушки нынче ужасный кашель; смотри, не забудь, что ты об этом уже наслышана, когда приедешь.» Всех этих утомительных подробностей вполне достаточно, чтобы довести человека, который хотел заниматься чем-то совершенно другим, до отчаяния; а уж перспектива отныне вести подобный образ жизни постоянно была, должно быть, и вовсе невыносима. Но Джейн была приучена «держать лицо», даже если внутри у нее все кричало от бессильного протеста. Затем письма прекращаются, и в течение последующих трех с половиной лет мы больше ничего от Джейн не слышим. Вынужденный отъезд из Стивентона доставил ей немало практических житейских неудобств; но, что еще важнее, он настолько расстроил ее и выбил из колеи, что она не смогла больше продолжать свое писательство. Нередко депрессия вызывается повторением негативного опыта, пережитого когда-либо раннее; и похоже, что здесь имело место нечто подобное. Сперва младенцем, а потом семилетним ребенком Джейн отсылали прочь из дома, и в обоих случаях это был для нее пугающий и неприятный опыт, обстоятельства, над которыми у нее не было контроля и после которых ей приходилось долго приходить в себя. Возможно, именно благодаря этим обстоятельствам и сформировалась та «жеманная и неестественная» девочка, о которой писала кузина Фила — осторожная с незнакомыми людьми, всегда готовая посмеяться над собой и над другими и стремящаяся как можно лучше защитить себя, как только дело доходило до проявления эмоций. То, что она была способна на глубокие и часто мучительные переживания, не подлежит никакому сомнению. Без этого она просто не смогла бы создавать такие романы; но из ее писем эмоции, как правило, исключаются, либо оставаясь за скобками, либо трансформируясь в шутки. Еще ребенком, приходя в себя после лет, проведенных в школе, она обнаружила в себе способность забавлять домашних своим творчеством. И в то же самое время в этом творчестве она развивала мир своего воображения, в котором могла контролировать все, что происходит. И она продолжала писать, создавая образы молодых женщин, немного похожих на нее саму, но чье восприятие и суждения принимались окружающими во внимание; женщин, которые могли существенным образом влиять на свою судьбу, могли даже давать дельные советы своим родителям. Ее восторг от возможности создания таких образов очевиден. Она писала не только для увеселения семьи, но и для собственного удовольствия, а перспектива быть прочитанной и более широкой аудиторией только пришпоривала ее писательский зуд и вдохновение. Вырвать ее из Стивентона означало нарушить то тонкое равновесие, в котором она чувствовала себя комфортно, принимая деятельное участие в жизни семьи и в то же время имея возможность для уединения и сосредоточенности, когда у нее возникала в этом необходимость. Она с удовольствием ездила и в Кент, и в Бат, и в Лондон, и в Ибторп; но даже и до 1801 года в ее письмах чувствуется, как она дорожит временем, проводимым именно дома — к примеру, когда летом 1799 года она призналась, что ей куда больше по душе идея провести лето в Стивентоне с Мартой, чем сопровождать матушку в ее путешествии по родственникам. Так что в отчаянном желании Джейн оставаться дома, скорее всего, сыграли свою роль как вполне рациональные основания, так и подсознательный осадок от пережитых в раннем детстве ужасов и связанный с ними страх изгнания, готовый вновь заявить о себе при новой схожей угрозе. И то, что это новое изгнание из дома было инициировано теми же людьми, что и ранее – ее родителями — только усугубляло сложность ее положения: против них она не могла ни восставать, ни жаловаться. Ее брат Джеймс разделял это чувство глубокой эмоциональной привязанности к их родным местам. В одном из своих стихотворений он говорит о своей убежденности в том, что непременно заболеет, если ему когда-либо придется навсегда покинуть Хэмпшир. Когда он уезжал из дома, то остро скучал по привычному пейзажу и каждый раз испытывал чувство огромного облегчения при возвращении в родные стены. Он выразил и эту мысль в стихах, хоть и немного неуклюже и официально: It is a feeling to the human heart Congenial, and most potent in effect, To long, when absent, for the welcome sight Of the dear precincts of our native home. Есть чувство некое в людских сердцах, Врожденное, что с глубочайшей силой В чужбинных заставляет нас краях С тоскою помнить вид отчизны милой. У него есть и другое, более раннее стихотворение, в котором он представляет, как будет лежать на стивентонском кладбище рядом со своей женой после их смерти; и чувствуется, что для него образ такого будущего служит источником комфорта и утешения, настолько сильно он ощущает себя неотъемлемой частью этих мест. Это звучит скорее в духе Бронте, чем в духе Остен — но поэзия Джеймса всегда была глубоко и прочувствованно личной, он никогда и не пытался как-то скрывать или подавлять свои эмоции в творчестве. Он позволял себе быть романтиком, а Джейн – нет; но это вовсе не означает, что она ощущала свою укорененность в Стивентоне в меньшей степени, чем он. Ему не довелось испытать изгнание из дома в школьные годы, в то время как ее детский опыт мог только добавить негатива к этому врожденному нежеланию «перемены мест» и внушить ей еще больше недоверия к новому непривычному окружению. Знакомый вид из знакомых окон; привычный распорядок дня; ежедневные прогулки по знакомому маршруту – по саду или вдоль деревни до церкви; знакомые звуки и знакомая тишина – вся эта привычная «знакомость» являлась для нее тем необходимым условием, при котором ее воображение могло работать. Джейн никогда не писала о своей депрессии так, как это делал доктор Джонсон, упоминавший о ней как о своей «черной собаке»; или как Босуэлл со своим упадком духа и страхом смерти. Ее депрессия принимала другие формы. Она не позволяла себе ничего, что могла бы определить, как жалость к самой себе; и она никогда не переживала депрессию в форме физического недомогания, как Каупер, который горько сокрушался о своей греховности и боялся, что Господь оставил его в своем милосердии. Каупер умер в 1800-м; Джейн любила его поэзию, и ее Фанни Прайс цитирует строки Каупера в «Мэнсфилд-парке». Описание постоянной подавленности и уныния, в котором пребывает Фанни, так же, как и совершенно другое по тональности описание в «Чувстве и чувствительности» поведения Марианны, неспособной бороться со своим горем и фактически доведшей себя до серьезной болезни на нервной почве, подсказывает нам, как хорошо Остен понимала, что такое депрессия. И как бы мужественно Джейн ни боролась со своей собственной депрессией, как бы она ее ни контролировала, депрессия поразила самую сердцевину ее существа: она напрямую сказалась на ее способности к творчеству. Бурный всплеск вдохновения, благодаря которому ей так легко и много писалось в конце 1790-х, попросту иссяк.
apropos: Элайза Да, не самое приятное время для Джейн, увы. Грустно читать ее письма, конечно, хотя, к счастью, она не утеряла присущего ей остроумия. Но как это ужасно - остаться без дома и не иметь возможности - и даже не жить надеждой - вернуться в родные края.(((
Цапля: Элайза спасибо за продолжение. Представляю, как мучительно трудно было Джейн переживать свою зависимость и невозможность что-то поменять в жизни. Тяжелое окончание главы, очень печальное.
Tatiana: Элайза, солнце ты наше!!! От радости сначала высказалась, а потом побежала читать. Напишу впечатления в этом же посте. Через некоторое время. Элайза пишет: «держать лицо», даже если внутри у нее все кричало от бессильного протестаОх... Хотела написать "какая фраза", но потом поняла, что это не передает того, что возникло после прочтения. Просто... Просто знакомо, не так ли, дамы? Элайза, давно уж хочу написать. Мне безумно нравится твоя автоподпись.
Хелга: Элайза Спасибо огромное! Это о тонких материях, которые так легко порвать, и иногда невозможно восстановить. А кто задумывался из родных, что для молодой женщины могут быть важны и жизненно необходимы не приемы и балы, а возможность уединенности и крепость родного дома? Как жаль. И, наверное, Томалин права, делая свои выводы.
Надина: Элайза Спасибо! Да, безумно жаль Остин. Тяжело ей, должно быть, приходилось... А тут еще и подозрения, что ее вывезли в Бат, чтобы выдать замуж...
Axel: Элайза Джейн, конечно, безумно жаль, но я рискну выступить в защиту её родителей. Всё-таки они не хотели ничего плохого, а всего лишь мечтали выдать дочерей замуж.
Юлия: Элайза Грустно, грустно...
мариета: Элайза Axel пишет: Всё-таки они не хотели ничего плохого, а всего лишь мечтали выдать дочерей замуж. Приходит в голову такой вопрос - а если кто-нибудь из Хэмпшире именно в этом периоде сделал ей предложение, она бы согласилась? Приняла ли бы она каждого только для того, чтобы остаться в родном крае? (только не думайте, что я ... как это...инсуи...инси...короче - ищу под вола теленок )
Элайза: Axel пишет: я рискну выступить в защиту её родителей. Всё-таки они не хотели ничего плохого, а всего лишь мечтали выдать дочерей замуж. Разумеется, никто их и не обвиняет, и Томалин ведь тоже не ставит им их решение в вину. Конечно, они, как и любые любящие родители, хотели как лучше, хотели устроить будущее своих дочерей, и если бы у них это получилось, как знать, может, дочери даже и были бы в итоге им благодарны за эти усилия. Но получилось как получилось... мариета пишет: Приходит в голову такой вопрос - а если кто-нибудь из Хэмпшире именно в этом периоде сделал ей предложение, она бы согласилась? Приняла ли бы она каждого только для того, чтобы остаться в родном крае? (только не думайте, что я ... как это...инсуи...инси...короче - ищу под вола теленок ) Не инсину.. инсуи.. короче, не вот-именно-это-самое-слово раньше времени, моя дорогая. Ответ на этот вопрос мы узнаем в следующей главе.
Элайза: Пока только самое начало... Глава 17. Мэнидаун. В последующие четыре года Остены активно путешествовали, проводя в разъездах почти столько же времени, сколько и в самом Бате. Миссис Остен, возможно, вполне устроила бы и оседлая городская жизнь, но мистеру Остену на одном месте явно не сиделось. Он сделался одним из тех пенсионеров, которые на старости лет с удовольствием путешествуют по морскому побережью. В свои 70 лет он превратился в полного энтузиазма, неутомимого и жизнерадостного туриста, и его особенно интересовали небольшие курортные городки вдоль побережья Дорсета и Девона. Хотя в 1801 году ходили упорные слухи об очередной угрозе французского вторжения, и Нельсон активно бомбардировал Булонь, чтобы показать Наполеону, кто здесь главный, на западе Англии все по-прежнему было тихо и спокойно. В документах того времени скорее можно прочесть о том, как солдаты, расквартированные в прибрежной зоне, женятся на местных девушках, чем об их военных набегах. На самом деле небольшие рыбацкие деревушки и прибрежные городки в этот период достаточно бурно развивались, постепенно превращаясь в курорты, и активно конкурировали за посетителей по мере того, как мода на морские купания и виллы с видами на безбрежную водную гладь становилась все более явной. Климат на этом побережье достаточно мягкий, а виды действительно великолепны. Джейн Остен могла находить удовольствие в прогулках по морскому берегу и в купаниях, хотя похоже, что плавать она так и не научилась. Ей приходилось довольствоваться купальной кабинкой и помощью горничной при погружении в воду; но даже и в этом случае купание, как и танцы, было тем физическим удовольствием, в котором она могла смело себе не отказывать. В 1801 году Остены посетили Сидмаут, а в 1802 — Доулиш и Тинмаут и, возможно, в этом же году съездили и в Уэльс, в Тенби и Бармаут. Летом 1803 года они, скорее всего, провели в Чармауте, и совершенно точно, что в ноябре 1803 года они были в Лайм Реджисе — Лайм славится своими солнечными ноябрями. Если добавить к этому долгий осенний визит обеих сестер в Годмершем в 1802 году, и еще один годом позже, а также несколько недель, проведенных в Лайме летом 1804 года, на сей раз в компании Генри и Элайзы, то получается, что их дом в Бате был скорее временным пристанищем, нежели настоящим домом. Тем не менее, дом номер 4 по Сидни Плейс был вполне добротным и комфортным, недавно отстроенным, с хорошими пропорциями и большой террасой. К тому же он был достаточно удобно расположен — не в самом центре, людном и шумном, но при этом на совсем небольшом пешеходном расстоянии от Пултни Бридж. Из высоких окон гостиной открывался вид на недавно разбитые и очень приятные глазу сады Сидни Гарденз, а позади дома был еще один, маленький садик. Здесь весной 1802 года их навестили Джеймс, Мэри и девятилетняя Анна. Позднее Анна очень трогательно напишет о бабушке с дедушкой: «это было что-то вроде каникул их семейной жизни»; она также вспоминает, что роскошные благообразные седины мистера Остена и его живые темные глаза восхищали всех, кто с ним встречался. Супруги Остен явно наслаждались переменой в своем образе жизни, покоем и отдыхом на фоне оживленных городских будней. Живя на Сидни Плейс, Остены также не упускали случая воспользоваться услугами превосходных Батских докторов. Однажды миссис Остен заболела, и на сей раз это была не ипохондрия, а действительно серьезное заболевание; какое-то время даже опасались за ее жизнь. Но в итоге она поправилась, благодаря умелой помощи хорошего врача, мистера Боуэна, и неустанной заботе хлопотавших вокруг нее дочерей. Стихи, которые она написала по выздоровлении, служат очередным свидетельством ее энергичного жизнелюбия и чувства юмора. Смело озаглавленные «Диалог между Смертью и миссис Остен», они звучат так: Says Death, 'I've been trying these three weeks or more To seize an old Madam here at Number Four, Yet I still try in vain, tho' she's turned of three score; To what is my ill-success owing?' 'I'll tell you, old Fellow, if you cannot guess, To what you're indebted for your ill success - To the prayers of my husband, whose love I possess, To the care of my daughters, whom heaven will bless, To the skill & attention of Bowen.' «Три недели я, Смерть, не жалела усилий, Что б мадам прихватить в доме номер четыре, Но как я ни старалась — она не в могиле. Почему же я не преуспела?..» «Что ж, скажу тебе, коль догадаться нет сил, Чему план твой обязан провалом своим: Тем молитвам, что любящий муж возносил, И дочерним заботам, Господь их спаси, И врачу, что свое знает дело.» В этих строчках сквозит и озорство, и спокойная безмятежность. Миссис Остен явно относилась к смерти философски — она готова была и принять ее, и подшутить над ней, избежав опасности. Ее подход заставляет предположить, у кого Джейн переняла эту невозмутимость в отношении смерти, которая никогда не была для нее поводом для сентиментальных излияний или печальных воспоминаний: разумеется, ее следовало избегать, но когда она все же случалась, ее необходимо было пережить как можно скорее, чтобы живущие могли продолжать жить дальше. Стихи миссис Остен также могут служить наглядной демонстрацией того, что несмотря на напряженность или внутренние противоречия, которые иногда разделяли членов этой семьи, они всегда действовали дружно и сплоченно, как только какому-либо из ее членов угрожала серьезная опасность.
Галина: Элайза, спасибо, здорово! Так замечательно и очень натуралистично описаны путешествия! Как-будто и я путешествовала с Остенами, дышала морским воздухом, любовалась пейзажами и своими глазами видела эти замечательные английские города. Элайза пишет: «это было что-то вроде каникул их семейной жизни»; Прекрасно сказано! Этот кусочек главы вообще очень мил, так и дышит умиротворением, лиризмом и благодушием. Элайза пишет: В свои 70 лет он превратился в полного энтузиазма, неутомимого и жизнерадостного туриста, Замечательно, что человек в таком возрасте сохранил не только бодрость духа, но и интерес к жизни. Мне очень понравилось. Еще раз спасибо.
Надина: Элайза Спасибо! Понедельник - точно в срок Элайза пишет: В последующие четыре года Остены активно путешествовали, проводя в разъездах почти столько же времени, сколько и в самом Бате. Надеюсь, путешествия пошли на пользу Джейн Остин и ее душевное состояние улучшилось
Юлия: Элайза Спасибо! Галина пишет: Этот кусочек главы вообще очень мил, так и дышит умиротворением, лиризмом и благодушием. Очень точно подмечено! Жаль только, Джейн не разделяла благодушное настроение родителей. А за них можно только порадоваться. Сохранить подобно им жизнелюбие и безмятежность на восьмом десятке дано далеко не всем.
Afftalin: Родители радовались, а Джейн все молчала. Элайза , спасибище.
Цапля: Элайза Спасибо за понедельниковое удовольствие, до которого добралась я только во вторник. Конечно, семейная идиллия, но похоже, что Джейн стала в этой идиллии кусочком мозаики , завершающей картинку счастливой семьи "на каникулах" , но самой ее не видно (( Так ли она была счастлива, как хотелось бы?
Галина: Кажется мне, что и для Джейн это был период отдыха, примирения, общения в кругу семьи достаточно приятного. По-крайней мере она могла наслаждаться морскими купаниями и набираться впечатлений осматривая достопримечательности городков, по которым они путешествовали.
apropos: Элайза На творчество просто не оставалось времени со всеми этими поездками. Копился материал на будущее?))
Хелга: Элайза Спасибо огромное! Как-то оптимистичнее все стало выглядеть, но Джейн не до творчества, хотя, путешествия вещь вдохновляющая. Видимо, много других было причин, главное, внутренних, наверное.
Marusia: Элайза Спасибо за продолжение! Оптимизм и жизнелюбие родителей, сплоченность всей семьи восхищает. Жду ответа на инсину.. инсуи.. короче, на эти самые Опечатка в начале 16 главы: В течение последующих десяти лет она не написала практически ничего, и только летом 1809 года, когда ей было уже почти 39, вновь вернулась к тому писательскому ритму, которого придерживалась в двадцать с небольшим. 34 года. Она ведь родилась в декабре 1775 г.
Элайза: Спасибо всем моим читателям! Да, думается, что все это в итоге шло "в копилку". И Бат, и Лайм Реджис, и курортная тема (см. "Сандитон")... Marusia пишет: Жду ответа на инсину.. инсуи.. короче, на эти самые Будет, все будет. Marusia пишет: 34 года. Она ведь родилась в декабре 1775 г. Да-да, там опечатка была, от торопливости. Я же, главное, ее заметила потом, и собиралась еще писать модераторам, чтобы исправили потихоньку, но что-то замоталась и в итоге забыла. Спасибо большое, что напомнила — глаз-алмаз!
Элайза: Продолжение 17-й главы. Единственное письмо, которое прерывает четырехлетнее «молчание» Джейн (между 1801 и 1805 годами) было написано в Лайме в сентябре 1804 года, и по нему видно, что за время, прошедшее с отъезда из Стивентона, для нее мало что изменилось — как внутренне, так и в отношениях с окружающими. Она пишет Кассандре, которая уехала в Веймут, куда более фешенебельный курорт на том же побережье, в компании Генри и Элизабет, посетившими их в Лайме; Кэсс держит путь в Ибторп, оставив Джейн с родителями. Это письмо — одно из тех, в которых Джейн вполне откровенна. Она с раздражением отзывается о письмах своей тетки Ли-Перрот, адресованных их матери, потому что из них ясно, что тетка совершенно не понимает разницы между шлюпом и фрегатом — разницы, которую она, сестра двух военных офицеров, разумеется, представляла себе очень хорошо. «Тетушка может делать со своими фрегатами все, что ей вздумается», — сердито ворчит Джейн. Далее она пишет, что ходила на прогулку вдоль Кобба с еще одной из тех молодых леди, которые могли бы стать потенциальными подругами — с некоей мисс Армстронг. У нее, как отмечает Джейн, «есть здравый смысл и некоторый вкус», а ее недостаток, который никак нельзя отнести к самой Джейн, заключается в том, что «люди слишком легко и быстро начинают ей нравиться». Джейн гораздо с большим интересом пишет о двух слугах, которых ее родители привезли с собой — их зовут Дженни и Джеймс. Она подбирает им для чтения книги и газеты и, как истинно просвещенная хозяйка, посылает их на долгую совместную пешую прогулку через горы к Чармуту. Джейн пишет, что ей нравится новая прическа, которую придумала ей Дженни; и что она с удовольствием протанцевала несколько танцев в Ассамблее Лайма – два шиллинга для подписчиков, четыре для не-подписчиков; в Ассамблее имелась комната для карточных игр, бильярдная и бальная зала с канделябрами и оркестром из двух скрипок и виолончели; танцы устраивались каждый четверг. Миссис Остен играла в карты с «шевалье» — возможно, это был старинный друг покойной миссис Хэнкок, сэр Джон Ламбер, который до сих пор поддерживал отношения с Элайзой и недавно вернулся из Франции в составе мирной делегации. Джейн танцевала с неким мистером Крофордом, и отказала некоему «мужчине странного вида», который некоторое время глазел на нее, а потом осведомился, не желает ли она еще потанцевать, и которого она заподозрила в том, что он ирландец, «судя по его развязной манере». «Мне подумалось, что он имеет какое-то отношение к Барнуоллам, — это сын ирландского виконта и его жена – нагловатые, подозрительного вида люди, годные как раз для того, чтобы считаться сливками общества в Лайме», — снобистски пишет она. Джейн заинтересованно рассуждает о том, кто достоин, а кто недостоин считаться сливками общества, и выражает опасение, что миссис Остен вполне может заняться штопкой чулок в присутствии гостей, как это недавно сделала мать мисс Армстронг – тот род неловкости, которую могут испытывать из-за родителей даже вполне взрослые дети. Теперь, когда Генри уехал, Джейн больше не с кем было ходить на долгие прогулки. Ее родители вряд ли могли преодолеть крутой подъем, отделяющий побережье Лайма от скалистой тропы до Чармута, да и заросшая дикой порослью тропа под гору к западу от города для них была, должно быть, тоже утомительна. Скорей всего, они и на Кобб вряд ли рискнули бы отправиться, с его знаменитым каменным молом, уходящим в море, словно изогнутый палец: у него была довольно скользкая поверхность и очень крутые опасные ступеньки, к которым не было ни поручней, ни перил. Так что все вместе Остены могли прогуливаться разве что по общественному променаду вдоль главной набережной или довольствоваться спокойной прогулкой вдоль русла речки Лайм, извилисто прокладывающей свой путь через город к морю. По воскресеньям семья отправлялась из своих апартаментов на Брод Стрит в приходскую церковь, представляющую собой причудливую смесь норманнского стиля и готики, с якобинской галерей и кафедрой; во всяком случае, тут было на что поглазеть, если проповедь оказывалась скучной. Джейн исправно играла роль послушной дочери и присматривала за порядком на съемной квартире, разбираясь с горничной и кухаркой. Годы спустя, когда Кассандра была уже старенькой, она как-то рассказала своей племяннице Кэролайн, что в этот период они с Джейн познакомились на одном из курортов Девона с неким молодым человеком, который явно проявлял признаки увлеченности Джейн — до такой степени, что даже спросил, не могли бы они снова встретиться здесь на следующее лето. Подобное ухаживание вряд ли можно считать пылкой влюбленностью — во всяком случае, не такой, как у мужа их покойной кузины Джейн Купер, который сделал ей предложение едва ли не сразу же после знакомства; но у Кассандры, тем не менее, возникло ощущение, что интерес у молодого человека был достаточно серьезный, и что Джейн его разделяла. Но следующее, что сестры услышали о молодом человеке, было известие о его смерти; так что на следующее лето встречи так и не произошло, и на том та история и закончилась. Если такая встреча и в самом деле имела место, и если Джейн действительно надеялась на большее, это событие только добавило печали в ее жизнь. Хотя в этом рассказе, записанном со слов Кассандры, не сохранилось ни имени молодого человека, ни точного места, ни точных дат. К тому времени, когда Кэролайн засела за собственные воспоминания, этот эпизод, пересказанный ею через сорок лет после того, как она его услышала, сделался таким же туманно-расплывчатым и романтическим, как дикое побережье Девона в пасмурную погоду. Но еще один эпизод, относящийся к этому же периоду, задокументирован гораздо лучше, и потому дает гораздо более четкое представление о том, что творилось в то время в голове у Джейн. Осенью 1802 года они с Кассандрой, как обычно, путешествовали по знакомым и родственникам, и провели две ночи в своем родном гнезде, в Стивентоне, у Джеймса и Мэри, прежде чем предпринять путешествие в Годмершем в компании Чарльза, который в тот период был не у дел из-за перемирия, заключенного той весной между англичанами и французами, в результате чего многие военные корабли временно распустили свои команды. В конце октября, проведя восемь недель в Кенте, сестры вместе с Чарльзом вернулись в Стивентон, намереваясь увидеться со старыми друзьями, ну и с парой-тройкой недругов заодно. К примеру, из дневника Элизы Шют мы знаем, что в ноябре она ужинала с Остенами в Оукли Холл, у семейства Брамстонов. Две недели спустя Джейн и Кэсс были приглашены сестрами Бигг погостить несколько недель у них в Мэнидауне, где они когда-то с таким удовольствием проводили время. Алетея и Кэтрин Бигг так до сих пор и не вышли замуж, а их сестра Элизабет Хиткот вернулась в отцовский дом вместе со своим младенцем-сыном Уильямом после трагической ранней смерти своего мужа, которая случилась той же весной. Пяти молодым женщинам было о чем поговорить и что рассказать друг другу, и они планировали долгие и уютные совместные вечера у камина; у сестер Бигг, к тому же, было на уме и еще кое-что. Их отец тоже был дома, крепкий 60-летний здоровяк; дома был и их младший брат, Харрис, который в мае этого года достиг совершеннолетия. Он заканчивал свое образование в одном из оксфордских колледжей, так что Джейн и Кассандра не видели его довольно долгое время, за которое стеснительный заикающийся подросток успел превратиться в высокого, широкоплечего и гораздо более уверенного в себе молодого человека, хотя его манеры так и оставались несколько неуклюжими. К тому же, он был наследником весьма приличного поместья и состояния. Вечером 2 декабря Харрис попросил Джейн стать его женой. Похоже, что его сестры сговорились с Кассандрой, чтобы оставить пару наедине в библиотеке – или, возможно, в одной из маленьких гостиных. Так же очень вероятно, что именно сестры уговорили Харриса сделать это предложение; он был младшим братом и, возможно, им казалось, что он нуждается в их помощи в выборе жены. Из-за сильного заикания Харрис все детство проучился на дому, а когда отправился в Оксфорд, заикание сохранялось, что означало, что общение и социальная жизнь там давались ему с большим трудом, и иногда он, по отзывам, становился несколько агрессивным. Так что, вполне возможно, что его любящие старшие сестры, которые были для него авторитетом, убедили его, что если он женится на девушке, с которой хорошо знаком и приятельствует с детских лет, это поможет ему решить проблемы с общением и сделает его в итоге счастливым человеком. Что до самого Харриса, неизвестно, решил ли он, что и в самом деле любит Джейн, или просто рассудил, что она может стать ему подходящей женой; но так или иначе, предложение он сделал. Без сомнения, Джейн с большой симпатией относилась к младшему брату своих подруг, с которым она, бывало, танцевала, еще когда он был совсем ребенком; и она ответила на предложение согласием. Разница в их возрасте была всего пять лет и казалась совсем несущественной: в конце концов, Элайза была старше Генри аж на 10 лет, и ничего. Все обитатели Мэнидауна встретили это известие с восторгом. Вечер прошел в поздравлениях, и все отправились спать в превосходном расположении духа. Теперь Джейн предстояло стать будущей хозяйкой огромного хэмпширского дома и поместья, причем всего в нескольких милях от ее любимого родного гнезда, по соседству со старшим братом Джеймсом. Ей предстояло стать почти столь же богатой и значительной дамой, как ее невестка Элизабет Остен из Годмершема. Она могла бы теперь обеспечить благосостояние своих родителей до конца их дней, дать постоянный приют Кассандре. Ее новое положение могло позволить ей как-то посодействовать и карьере своих братьев. Она могла бы стать доброй хозяйкой работникам поместья и крестьянам. У нее могли родиться дети. Все эти мысли, должно быть, вихрем пронеслись в ее голове, и каждая казалась чудом, мечтой, на которую она почти уже перестала надеяться. К тому же, она приобретала вполне приличного молодого человека в качестве мужа... Здесь она, должно быть, сделала паузу. Семью годами ранее именно тут, в Мэнидауне, она танцевала с Томом Лефроем, охваченная пылом первой любви; она сидела с ним рядышком, шутила, кокетничала и смеялась, словом, вела себя неподобающе и даже вызывающе, уверенная, что небезразлична ему так же, как он небезразличен ей. Она допустила, чтобы это увидели все вокруг, поскольку в тот момент ее совершенно не заботило, что о ней будут думать и говорить. Вполне возможно, кстати, что Харрис с детства хранил в памяти именно этот образ Джейн, такой, какой она была в тот вечер, когда танцевала так счастливо и беззаботно. Ей оставалось только сравнить те чувства, которые переполняли ее тем давним вечером, с теми, что она испытала сейчас, чтобы осознать ту пропасть, которая разделяет настоящее счастье от обманчивой мечты. Джейн провела всю ночь без сна, словно героиня романа, которая не может уснуть из-за эмоций, которые ее переполняют: «бессонная постель — удел истинной героини … подушка, словно набитая колючками и вся мокрая от слез», — как она насмешливо писала сама. Она все думала и думала; а рано утром собрала свои вещи, решительно оделась и попросила кого-то — должно быть, Алетею, — найти Харриса. И снова они остались наедине в библиотеке или в маленькой гостиной, и на этот раз Джейн объяснила, со всей деликатностью, на которую была способна, что совершила ошибку и поняла, что не может принять его предложение. Да, она его очень ценит и уважает, и своим предложением он оказал ей большую честь; но по размышлении она пришла к выводу, что одного уважения и дружеского расположения недостаточно, и что с ее стороны будет неправильно и несправедливо по отношению к нему принять его руку и сердце. После этого мучительного, ужасного объяснения они с Кассандрой, конечно, не могли больше оставаться в Мэнидауне, как планировали. Алетея и Кэтрин приказали подать экипаж и проводили сестер до Стивентона, где их встретила изумленная Мэри, на глазах у которой сестры Остен и Бигг, заливаясь слезами, обняли друг дружку на прощание. Затем Джейн решительно настояла на том, чтобы Джеймс на следующий же день увез их в Бат; единственный раз она позволила себе быть категоричной и непреклонной, и когда брат с невесткой просили объяснить, что происходит, наотрез отказалась. Когда позже Мэри узнала причину, то, разумеется, очень сожалела об отказе Джейн с точки зрения выгоды и светских приличий; но она также заметила, что понимает, почему Джейн так поступила. Если продолжить эту историю с точки зрения Харриса, то он явно переживал отказ не слишком долго. Через два года он встретил молодую женщину с острова Уайт, которая вполне могла полюбить его, и полюбила. Они поженились, и она родила ему десятерых детей. Старший сын Бигг-Уизеров стал священником, вигом и поэтом; он перевел на английский стихами всю «Илиаду»; а еще он очень активно поддерживал Механический институт в Бэзингстоке и всячески содействовал созданию целевых вкладов для сельскохозяйственных работников. Разумеется, мы предпочли бы «Мэнсфилд-парк» и «Эмму» любому ребенку от Бигг-Уизера, которого Джейн Остен могла бы подарить миру, и который наверняка отвлек бы ее от написания каких-либо романов в будущем. Но, во всяком случае, приятно, что сын Харриса в результате вырос таким замечательным, достойным и уважаемым человеком — человеком, которого Джейн Остен наверняка одобрила бы. В целом, последствия этого эпизода оказались и для Джейн не более драматичными, чем для Харриса; дружба между сестрами Остен и Бигг в результате этого инцидента не пострадала. Харрис в скором времени переехал в собственный дом, так что у Джейн оставалась возможность гостить в Мэнидауне, как и прежде. Но по большому счету этот эпизод подвел черту под еще одним достаточно болезненным периодом ее жизни; это была последняя серьезная мысль о замужестве, о возможности иметь детей. Отныне она вслед за Кассандрой безоговорочно устремилась в средний возраст и стародевичество. Устремление в этот возраст было сопряжено с необходимостью признать тот факт, что перспектива эта сулила им жизнь достаточно нелегкую и безрадостную. Оглядываясь вокруг, она видела, к примеру, свою подругу Марту Ллойд, которая была на 10 лет старше и жила вместе со старенькой и больной вдовой матерью и подругой матери, миссис Стент. «Бедная миссис Стент! У нее, должно быть, судьба такая — вечно путаться под ногами; но мы должны быть к ней сострадательны и милосердны, ведь возможно, со временем мы и сами сделаемся такими же миссис Стент, ни к чему ни годными и никем не любимыми», — писала она, когда ей самой не исполнилось еще и тридцати лет. Мысли такого рода и страх перед будущим, несомненно, беспокоили Джейн; и не без веских оснований, учитывая преклонный возраст ее родителей и неясные перспективы того, как, где и на что им с Кассандрой придется жить, когда они останутся одни.
apropos: Элайза Ох, как все грустно.((( С одной стороны, можно понять отказ Джейн, с другой... Кто знает, как сложилась ее жизнь, не разорви она эту краткую помолвку... Стерпится - слюбится, и привычка свыше нам дана (с), а замужние женщины тоже становились писательницами - и примеры такие перед нашими глазами. Но... это ее право, ее выбор, нелегкий, но такой... Отсюда и Шарлотта, принимающая руку Коллинза, чтобы заиметь дом и семью, и Лиззи, желающая выйти замуж только по любви. Хм.
Элайза: apropos пишет: Стерпится - слюбится, и привычка свыше нам дана (с), а замужние женщины тоже становились писательницами - и примеры такие перед нашими глазами. Но... это ее право, ее выбор, нелегкий, но такой... Мне почему-то кажется, что Джейн, как женщина разумная и вполне практичная, прекрасно отдавала себе отчет в том, что "пылкость чувств" вовсе не обязательна для замужества, и "уважения и дружеского расположение" — в принципе, вполне достаточное основание для брака; наверное, все же, было что-то еще, что заставило ее провести бессонную ночь и передумать; я склонна думать, что это мог быть род физической антипатии. Все-таки будущий муж должен быть хотя бы не "противен", т.е. мысль о физической близости с ним не должна отталкивать; возможно, Харрис внушал ей именно тот род физического неприятия, который перевесил все выгоды, которые несомненно сулил ей этот брак. Но это только мои домыслы, разумеется, ничем не подтвержденные. "Мне так кааца". ©
Axel: Элайза Джейн можно только восхищаться. Отклонить выгодное предложение, когда и родственники не против, и претендент не вызывает отвращения, очень не просто. Надо иметь много мужества. Даже сейчас не всегда и не все на это способны. Ставить любовь превыше всего.
Хелга: Элайза Спасибо за столь увесистый отрывок! Разумеется, мы предпочли бы «Мэнсфилд-парк» и «Эмму» любому ребенку от Бигг-Уизера, которого Джейн Остен могла бы подарить миру, и который наверняка отвлек бы ее от написания каких-либо романов в будущем. Дилемма просто, но рассуждать об этом нет смысла, все сложилось так, как сложилось. Правда, неизвестно, верно ли поступила Джейн, когда отказала Харрису, кто знает... Материальное благосостояние и все такое... а чувства могли и прийти позже.
Элайза: Цапля пишет: А вот эта авторская сентенция меня развеселила: Ага, Томалин иногда завернет так завернет... Хелга На здоровье! Хорошо, что я вовремя спохватилась, что сегодня понедельник...
Tatiana: Элайза Спасибо за понедельничное чтение. Эх, дамы, как нам сложно из нашего века осознать, что такое постылый брак. И разве тут узнаешь, что лучше - участь старой девы или... Эх!
Галина: Элайза , большое спасибо. Ой-ой-ой, как все печально сложилось.
Бэла: Элайза спасибо за очередное пиршество. Хотя и с горчинкой. По моему мнению все случившееся закономерно (и позабавившая Цаплю сентенция о том же): за все надо платить. Ей посылались испытания - многие и многие. И она преодолевала их именно так, как ей представлялось правильным. Ни о чем не надо жалеть... Эх, не получается. И мне ее жаль.
Надина: Элайза Спасибо. Думаю, что если Джейн Остин и отказала, значит, у нее были на то причины. Может, не хотела менять свой уклад жизни...
Элайза: Tatiana пишет: Эх, дамы, как нам сложно из нашего века осознать, что такое постылый брак. Нам вообще сейчас, из нашего века, сложно осознать, что такое "нерасторжимый брак". Мы можем позволить себе и роскошь "пробного брака", и "гражданского", и даже самого что ни на есть законного, при этом отдавая себе отчет в том, что если в итоге "не сложится — не слюбится", то можно на худой конец и разбежаться, и попытать счастья с кем-то другим или просто вернуться к прежнему образу жизни. А тогда решение о замужестве принималось с четким осознанием его необратимости, с пониманием того, что это — уже навсегда, и избавить от этого союза может разве что смерть супруга (а учитывая, что Харрис был моложе, такая вероятность была ничтожно мала), ибо развод в любом случае означал нечто крайне экстраординарное, не говоря уж о том, что сложное, долгое, дорогостоящее и неизбежно скандальное. При таких "вводных" принимать положительное решение о браке с нелюбимым человеком под силу только "шарлоттам", а Джейн явно к этому типу женщин не относилась.
Калина: Элайза Спасибо за кусочек. Признаться, читая твой перевод, все ждала, когда же будет рассказ о том предложении, которое Джейн приняла ровно на одну ночь. Хотя, признаться, теперь я понимаю ее еще меньше. Элайза пишет: А тогда решение о замужестве принималось с четким осознанием его необратимости, с пониманием того, что это — уже навсегда, и избавить от этого союза может разве что смерть супруга (а учитывая, что Харрис был моложе, такая вероятность была ничтожно мала) А учитывая условия, в которых женщины рожали детей, подобное "освобождение" было гораздо доступнее для мужчины, чем для женщины.
Хелга: Элайза пишет: А тогда решение о замужестве принималось с четким осознанием его необратимости, с пониманием того, что это — уже навсегда, Никак не могу оценить ситуацию с точки зрения женщины того времени, сбиваюсь на текущее положение дел. Представила: бывает, что принимаешь какое-то решение, а потом чувствуешь свое внутренне несогласие с этим, начинаешь мучительно размышлять и момент, когда осмеливаешься отказаться от вроде бы решенного, становится освобождением, облегчением.
Элайза: Калина пишет: А учитывая условия, в которых женщины рожали детей, подобное "освобождение" было гораздо доступнее для мужчины, чем для женщины. Это точно. Тем более, что в ближайшем окружении Джейн смертей женщин в родах или сразу после оных как раз хватало... Хелга пишет: момент, когда осмеливаешься отказаться от вроде бы решенного, становится освобождением, облегчением. Ага, бывает такое.
мариета: Элайза Ситуация исключительно интересна с нашей точки зрения. Я например приспособимый и непретенциозный человек, и наверное приняла бы (с учетом того времени) брака с, скажем так, весьма поносимого человека... может быть... А не сохранился ли портрет Харриса? Ведь они были довольно богатыми, наверное могли себе позволить семейный «альбом»?
Элайза: мариета пишет: А не сохранился ли портрет Харриса? Ведь они были довольно богатыми, наверное могли себе позволить семейный «альбом»? Сохранился, а как же. Причем именно в молодом возрасте есть. Там, правда, особо не разберешь, чего он из себя представлял...
мариета: А что, неплохо выглядит... хотя...Мне почему-то напоминает Оскара Уайльда Том Лефрой больше понравился.
Элайза: маориета пишет: Том Лефрой больше понравился. Вот и Джейн он тоже больше понравился...
Хелга: Кажется, вполне симпатичный молчел... Хотя, разве в этом дело?
Tatiana: мариета пишет: Том Лефрой больше понравился. Хотя тоже ничего. Только немного... рафинированный.
Калина: мариета пишет: А что, неплохо выглядит... хотя...Мне почему-то напоминает Оскара Уайльда А мне показалось, что есть в его лице что-то от избалованного капризного ребенка
Tatiana: Калина пишет: А мне показалось, что есть в его лице что-то от избалованного капризного ребенка Я думаю, что это в некотором роде принятая тогда манера письма. На многих портретах того времени мужчины выглядели... хм... не очень-то мужественно.
Калина: Tatiana пишет: Я думаю, что это в некотором роде принятая тогда манера письма. На многих портретах того времени мужчины выглядели... хм... не очень-то мужественно. И странное представление о мужской внешности. В конце 18 века, например, считалось, что у мужчин должны быть узкие плечи ( ) и большой живот. Да... каждое поколение извращается, как может... Хотя ... это еще и с образом жизни связано, который ведет за собой формирование фигуры, а за ней и эталон. Сейчас, когда мужское население повально сидит за рулем, живот становится все более постоянным мужским атрибутом
Tatiana: Калина пишет: Сейчас, когда мужское население повально сидит за рулем, живот становится все более постоянным мужским атрибутом и, словно минералку, хлещет пиво.
Contessa: Элайза, спасибо. Ваш перевод очень интересно читать. Интересно почитать биографию одной из любимых писательниц. Прочитала пока только самое начало и последнюю главу и задумалась, что заставило ее поменять решение. Тогда ведь далеко не все выходили замуж по большой любви. А еще как бы я поступила на ее месте. Сложно представить себя в той эпохе. Многие вещи все-таки воспринимались по-другому. P.S. Переведено уже столько глав... Предвкушаю занимательное чтение...
Бэла: Хм. Граблищами прилетело - аж искры из глаз...Какой сегодня день? Какой-какой? *вздыхает* поди коллоквиумы у хозяйки темы, эххх, почти квартальный отчет.
полная версия страницы