Форум » Творчество Джейн Остин » Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 5 » Ответить
Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 5
apropos: По материалам книги Клэр Томалин (Claire Tomalin) Jane Austen: A Life Главы на сайте click here
Элайза: apropos пишет: Но при том наш любимый полковник утверждал, что Дарси - в кругу "своих" - вовсе не такой замкнутый и молчаливый, каким предстал перед жителями Хартфордшира. Фицуильям даже где-то удивлялся, слушая отзыв о манерах Дарси, нет? Не-а. Это было в сценарии Дэвиса и, соответственно, в сериале, а в тексте Остен этих слов полковника нет. Там в сцене первого знакомства с Фитцуильямом вообще диалога и прямой речи нет, если не считать вопроса Лиззи относительно Джейн. А когда они сидят в Розингсе у фортепьяно и Лиззи грозится рассказать об истинном характере Дарси, Фитцуильям восклицает: "Должен же я знать, как он ведет себя за пределами родного дома!" Из чего следует, что Фитцуильям толком и не знает, как ведет себя Дарси вне родственного круга, то есть, общих друзей-мужчин и общей мужской компании у них, по всей видимости, нет. Хелга пишет: Но нравился ли ему Бингли? Или Дарси, привыкнув покровительствовать, других отношений в дружбе не потерпел бы? Интересный вопрос. Думаю, в характере Дарси много от "патрона" (не случайно же он в некотором смысле литературный наследник достославного сэра Чарльза Грандисона), поэтому для него в дружбе очень важна вот эта "авторитарная" составляющая, то есть то, что он ведущий, а Бингли — ведомый. Кстати, доводилось наблюдать и в жизни немало таких образчиков мужской дружбы, так что ничего неествественного или странного в данном случае не вижу. Хелга пишет: Но эту досаду можно и за зависть принять, ведь они рядом ходят: вот эта бестолковая девица устроила свою жизнь, а я, умная, не могу.. Ну, если очень хочется, то можно, наверное. (Хотя Лиззи уже дважды в романе явно продемонстрировала, что вовсе не считает замужество своей главной целью в жизни, но допустим). Но что эта зависть имеет хоть какое-то оношение к предмету обладания, т.е. к Уикхему — нет, не верю. Вернее, не вижу этого ни в тексте, ни в характере Лиззи.
Бэла: Элайза ох-х-х! Ну наконец-то! Да еще и такой отрывок на тему, по которой было столько говорено-переговорено. Сколь бездонен и разнообразен этот роман, в котором каждый раз можно найти нечто новое и удивительное и ахнуть: как же я этого не увидела раньше?!
Marusia: Элайза Спасибо за перевод и комментарии Томалин - умница: заставляет взглянуть на некоторые вещи по иному; задуматься о том, на что раньше не обращала внимание. Хотя, безусловно, далеко не все ее высказывания бесспорны.
мариета: Элайза Я очень рада, что не пропустили этот анализ из-за потеряной страничке. Было бы так жалко - он очень забавный. Чего только не читали об этом романе все поклонницы романа( в том числе и я), но вот точно такое, уверена, не встречали
Элайза: Сегодня успела сделать только маленький кусочек — окончание 15-й главы. В следующий понедельник начнем читать 16-ю, которая называется "25". «Нортенгерское аббатство» также было начато вскоре после семейной трагедии — на сей раз гибели их 27-летней кузины Джейн Купер, в замужестве Уильямс, в августе 1798 года. И опять мы не найдем в этом романе практически никаких личных аллюзий, хотя он был написан для развлечения домашних в гораздо большей степени, нежели остальные ее романы — об этом говорит и детальное описание Бата, хорошо знакомого всем Остенам, и прямые отсылки к тем книгам, которые читались и наверняка активно обсуждались в Стивентоне. Одна из главных ироничных шуток романа заключается в том, что героиня не отвечает статусу героини по всем стандартным правилам романного жанра: она не умна, не слишком хороша собой, у нее нет каких-то необыкновенных способностей, нет восхищенных поклонников — это самая обычная девушка, одна из десятерых детей ничем не примечательного сельского священника. Когда скучные, но добросердечные друзья берут ее с собой в Бат, она влюбляется в первого же молодого человека, который приглашает ее на танец; и хотя ему импонируют простота и прямодушие этой девушки, он не думает о ней как о потенциальной жене до тех пор, пока не осознает, что она влюблена в него, и не замечает, что она с открытыми ртом и горящими глазами внимает каждому его слову: «находя его неотразимым, она сама сделалась неотразимой для него». Повествователь по интонации здесь больше всего напоминает добродушную и веселую старшую сестру, которая время от времени прерывает историю, комментируя ее в духе филдинговского «Тома Джонса»: «Здесь я могу покинуть мою героиню простертой на подобающем истинной героине бессонном ложе с головой на терниях облитой слезами подушки. И да будет она считать себя счастливой, если ей доведется хотя бы один раз вкусить полноценный ночной отдых на протяжении трех предстоящих месяцев!» Подобно Филдингу, повествователь время от времени изрекает афоризмы: «Обладать хорошей осведомленностью — значит ущемлять тщеславие окружающих, чего разумный человек всегда должен избегать, в особенности женщина, имеющая несчастье быть сколько нибудь образованной и вынужденная поелику возможно скрывать этот недостаток.» И, конечно же, самое знаменитое изречение — касательно романов: ««Что вы читаете, мисс?» — «Ах, это всего лишь роман!» — отвечает молодая девица, откладывая книгу в сторону с подчеркнутым пренебрежением или мгновенно смутившись. … коротко говоря, всего лишь произведение, в котором выражены сильнейшие стороны человеческого ума, в котором проникновеннейшее знание человеческой природы, удачнейшая зарисовка ее образцов и живейшие проявления веселости и остроумия преподнесены миру наиболее отточенным языком.» Вторым источником комического здесь служит пародирование сюжетных штампов готического романа: таинственные старинные здания, тайники, внезапно гаснущий свет, ночные кошмары, послания, оставшиеся нерасшифрованными, слухи о подозрительных смертях, властные и злокозненные мужчины… Этот жанр дожил и до наших дней, так что современный читатель в состоянии уловить пародию и шутку даже не читая романы миссис Радклифф и ее подражателей; и эта ирония настолько точна и филигранна, что роман и сегодня читается так же весело и смешно, как и тогда, когда был написан. Джейн Остен использовала миссис Радклифф так же, как Стелла Гиббонс использовала Мэри Уэбб и Д. Х. Лоуренса — находя их наиболее слабые места и через них расшатывая все основание их поэтики. Это, безусловно, несправедливое, но чрезвычайно забавное упражнение.
Axel: Элайза Спасибо за очередную порцию!
Надина: Элайза Благодарю! Мне всегда нравились образные выражения Остин, особенно в НА.
Бэла: Элайза вот так подарок с утра! А я было запамятовала про "Встречи понедельника". Опять с удовольствием перенеслась в Мир Остен, а уж высказывание о романе - люблю его, как и все Аббатство. Остен с ее живым ироничным умом, наверное, здорово веселилась, создавая свои романы.
apropos: Элайза Очень люблю Аббатство - очаровательная книга! Развлечение - да, но какое восхитительное. Легкий, изящный, пародийный роман, написанный будто на одном дыхании. И чем менее Кэтрин похожа на героиню "настоящего" романа, тем очаровательнее она выглядит. Возвращаясь к предыдущей дискуссии Элайза пишет: Не-а. Это было в сценарии Дэвиса и, соответственно, в сериале, а в тексте Остен этих слов полковника нет. (...) Из чего следует, что Фитцуильям толком и не знает, как ведет себя Дарси вне родственного круга, то есть, общих друзей-мужчин и общей мужской компании у них, по всей видимости, нет. Хотя мы порой и путаемся между романом и экранизацией, но у Остин тоже есть о том упоминание (я помню, т.к. когда писала Тень, чуть не до дыр изучала книгу). Вот: «Поскольку полковник Фицуильям время от времени подтрунивал по поводу его рассеянного вида, можно было предположить, что обычно он ведет себя по-другому.»
мариета: Элайза, спасибо, что не забыла! Бэла пишет: люблю его, как и все Аббатство apropos пишет: Очень люблю Аббатство - очаровательная книга Сейчас меня наверное убьете, однако если честно, я его не очень люблю. То есть, люблю, конечно, как все Остеновые романы, только не так, чтобы его читать «до дыр». Он мне меньше всех понравился. Может, из-за готических элементов, хоть и пародированных -это не мое чтиво (так же не понравился и "Сендитон"). Но не могу не признать великолепное чувство юмора.
Хелга: Элайза Спасибо! Элайза пишет: и эта ирония настолько точна и филигранна, что роман и сегодня читается так же весело и смешно, как и тогда, когда был написан Действительно, роман на века!
Бэла: мариета пишет: Сейчас меня наверное убьете, ага, счас! И лишиться такой форумчанки? Ну нет, дорогая, высказывай свою точку зрения, она ведь именно твоя!
Галина: Элайза , большое спасибо! Я, когда читала роман, несколько раз проверяла автора - а Остен ли это. Очень своеобразное, отличающееся от других книг повествование. Как будто ей очень хотелось повеселиться и пусть добродушно ( иногда и несколько снисходительно), но посмеяться над своими героями. Сейчас меня наверное убьете, Ага, хочешь легко отделаться??? А кто будет хранителем, смотрителем и пополнятелем (это слово я придумала сама ) нашей картинной супергалереи?
Элайза: apropos пишет: у Остин тоже есть о том упоминание (я помню, т.к. когда писала Тень, чуть не до дыр изучала книгу). Вот: «Поскольку полковник Фицуильям время от времени подтрунивал по поводу его рассеянного вида, можно было предположить, что обычно он ведет себя по-другому.» (*занудствуя*): Есть, но что оно доказывает, это упоминание, в контексте происходящего?.. Шарлотта пытается определить, не влюбился ли Дарси в Элизабет и наблюдает за ним; она видит, что он на редкость молчалив и задумчив, и по шуточкам полковника делает вывод, что обычно он бывает более оживлен. То есть, это всего лишь свидетельство того, что Дарси, влюбившийся по уши, несколько отличается по поведению от прежнего, невлюбленного Дарси. Но из этого же вовсе не следует автоматически, что обычно он бывает душой компании, легко сходится с людьми и без умолку болтает, очаровывая всех окружающих. Я в этом прочитала только то, что обычно среди "своих" он все же ведет себя несколько более естественно и хотя бы участвует в беседах, а не сидит, как безмолвный истукан с рассеянным и непроницаемым видом.
Элайза: Ну-с, нынче у нас понедельник, так что вашему вниманию предлагается начало следующей главы: Глава 16. Двадцать пять лет. Казалось бы, любой, кто достиг двадцатипятилетнего возраста, имея в своем багаже три выдающихся романа, должен находиться на верном пути к успеху и пребывать буквально в нескольких шагах от богатства, славы и счастья. Именно в таком положении оказалась Джейн Остен: к 25 годам в ее распоряжении имелись три великолепных законченных романа, которые были обязаны своим появлением исключительно своему умному, энергичному и изобретательному автору. Правда, Гэделл отказал в публикации одному из них, но она была уверена в поддержке отца и весело шутила по поводу своих рукописей, к примеру, обвиняя Марту Ллойд в попытке заучить «Первые впечатления» наизусть, чтобы потом записать по памяти и опубликовать под своим именем, или поддразнивая Кассандру упреками в том, что та не слишком часто их перечитывает. Это смех писателя, вполне уверенного в себе и в своих силах. Все, что ей оставалось сделать — это, возможно, уделить рукописям еще немного внимания в плане редактуры (что в любом случае уже проще, чем писать первоначальный текст), найти издателя, который понял бы всю их ценность, а затем с новыми силами приниматься за очередной роман. Но этого не случилось. Вместо этого она замолчала. В течение последующих десяти лет она не написала практически ничего, и только летом 1809 года, когда ей было уже почти 34, вновь вернулась к тому писательскому ритму, которого придерживалась в двадцать с небольшим. На первый взгляд этому нет никаких видимых причин — почему она не продолжила работать в том же темпе, что и раньше, в первое десятилетие XIX века? Ее семья не предоставила никаких объяснений этому молчанию. Племянник-биограф заметил лишь, что «стоило бы ожидать, что перемена окружения и новые знакомства только подхлестнут ее силы», но этого-де почему-то не произошло; и с этим он сбрасывает ее молчание со счетов. Правда же заключалась в том, что вдохновение Джейн Остен крайне мало зависело от перемены окружения и новых знакомств; вся работа над сюжетом совершалась у нее в голове, стоило ей увидеть возможность, заключенную в какой-либо ситуации или в ряде характеров; и в своих книгах она никогда не копировала то, что происходило вокруг нее. Если действительные биографические события и попадают на страницы ее романов, то всегда в некоем причудливом преломлении и косвенно: к примеру, янтарные крестики, которые Чарльз подарил ей и Кэсс, превратились в один топазовый, подаренный мичманом Уильямом Прайсом своей сестре в «Мэнсфилд-парке»; Кобб, стена на набережной в Лайм Реджис, послужила декорацией для весьма драматической сцены; служба Генри в милицейском полку, возможно, дала определенный материал для описания жизни Уикхема и его собратьев-офицеров — но при этом она никогда не списывала непосредственно с натуры и не рассказывала в своих романах истории собственных знакомых и родственников. Мы уже убедились, что биографии ее тетушки Филадельфии или кузины Элайзы могли бы легко лечь в основу целой серии захватывающих и увлекательных романов; они, казалось бы, так и просились на страницы художественной прозы. Или, скажем, она могла бы перенести на страницы своих книг странности и преступления, которые происходили в доброй полудюжине соседских семейств, окружавших ее в родном Хэмпшире; но, как мы видим, ни в одном из ее романов действие не происходит в Хэмпшире, и никто из ее соседей, какими бы эксцентричными, колоритными, странными или просто забавными они ни были, не выведен на их страницах в сколько-нибудь очевидном и узнаваемом виде. Мир ее воображения существовал отдельно от того мира, в котором она вращалась, и она их не смешивала. А вот от чего она действительно сильно зависела, так это от особых условий и жизненного уклада, от того распорядка, который позволял ей абстрагироваться от ежедневной рутины, совершавшейся вокруг; и вот этих-то особых условий она как раз и лишилась вскоре после своего 25-го дня рождения. То, что заставило ее вдохновение умолкнуть, было еще одним событием огромной важности в ее «жизни, лишенной событий»: вынужденный отъезд из родного дома, очередное изгнание. Решение мистера и миссис Остен покинуть дом, в котором они прожили более тридцати лет, и забрать с собой дочерей, стало для нее полнейшей неожиданностью; фактически, это был своеобразный сюрприз ко дню ее рождения, ибо это решение было оглашено в декабре 1800 года. Похоже, никого из детей об этом заранее в известность не поставили. Чарльз проводил дома отпуск в ноябре – они вместе с Джейн ездили на бал к лорду Портсмуту – но когда в первых числах нового года он получил известие переезде семьи из Стивентона, для него это тоже стало полнейшим шоком. После его отъезда обе сестры покинули Стивентон – Джейн поехала погостить в Ибторп к Марте Ллойд, а Кассандра отправилась в Годмершем, где ожидали появления на свет шестого по счету младенца, и ее помощь поэтому была нелишней. Родители, таким образом, остались на время одни и, словно пара воодушевленных детей, оставленных без присмотра, с энтузиазмом принялись подбивать друг друга на перемены, представляя все возможности и удовольствия, что сулил им новый образ жизни, и в итоге решили кардинально изменить свои привычки и круг обязанностей, которого они придерживались в течение четырех десятилетий. Ни с кем более не посоветовавшись, они приняли твердое решение оставить Стивентон и переехать в Бат. Никто не может поставить супругам Остен в вину то, что они захотели на старости лет немного отдохнуть после долгих десятилетий неустанного труда. И хотя они могли бы донести это решение до дочерей несколько более тактично и деликатно, чем они это сделали, один такт тут, безусловно, ничего существенно не изменил бы. Но все же… Согласно нескольким свидетельствам, Джейн сообщили о том, что переезд состоится, буквально в ту же минуту, как она вошла домой, вернувшись из Ибторпа: «Ну что же, девочки, у нас уже все решено и готово; мы с вами покидаем Стивентон и через пару недель переезжаем в Бат» — таковая семейная версия объявления, сделанного миссис Остен ошеломленной Джейн. Джейн была буквально сражена этим известием, и оно ее сильнейшим образом расстроило. Так сообщает Мэри Остен, которая присутствовала при этой сцене; и хотя память немного подвела ее — Кассандры в тот момент в Стивентоне еще не было — у нас нет оснований сомневаться в правдивости ее свидетельства. У нее-то как раз были причины скорее преподнести это в радужном свете, чем подчеркивать то обстоятельство, что Джейн была глубоко несчастна, поскольку именно Мэри и Джеймс больше всех выигрывали от их отъезда. Им предстояло переехать в Стивентон и принять после мистера Остена приход. Дочь Джеймса, Анна, сообщает даже, что тетя Джейн при этом известии упала в обморок. Правда это или нет, но не подлежит сомнению тот факт, что решение родителей стало для Джейн настоящим шоком, и весьма болезненным. Похоже, что это решение стало неприятным шоком и для всех остальных детей Остенов. То, что, узнав об этом, все они, кто только смог вырваться в Стивентон — Эдвард, Генри, Фрэнк и Чарльз — поспешили приехать туда еще до отъезда родителей — «пока Стивентон еще наш», как горько заметила Джейн — заставляет предположить, насколько им было жаль закрывающихся отныне дверей в их детские годы и смены уклада жизни в родительском гнезде. Кассандра уничтожила несколько писем, которые Джейн написала сразу же после того, как родители объявили ей о своем решении; возможно, ей было неуютно их читать и неловко оставлять — ибо в них, скорее всего, было слишком много боли, обиды и даже гнева. Джейн не могла утешить и та очевидная готовность, с которой оба ее родителя, а также старший брат и невестка принялись организовывать этот переезд, намереваясь совершить его в самое ближайшее время. В январе она пишет Кассандре, что была приглашена на вечер в честь годовщины свадьбы Джеймса и Мэри — вместе с Томом Шютом, сестрой Мэри Элизабет Фаул и ее супругом — но не пошла. Никакого объяснения, почему, она не дает (видимо, сестре оно и не требовалось): «Меня приглашали, но я отказалась». Она ясно дает понять, что Джеймс и его супруга выражают слишком явное желание побыстрее завладеть Стивентоном; так, она пишет Кассандре, что у одной из стивентонских лошадей — бурой кобылки, которая должна была перейти к Джеймсу только после их отъезда, — «не хватило терпения его дождаться, и поэтому она уже сейчас обустроилась в Дине…. все остальное, как я полагаю, будет постепенно захвачено тем же манером». А поскольку оба ее родителя ничего не имели против этого «захвата», Джейн была абсолютно беспомощна; ей оставалось лишь наблюдать. «Что же до наших картин… до всех этих стареньких, разномастных рукописных и гравированных полотен, развешанных по всему дому, они все перейдут к Джеймсу.» Ее грусть по поводу семейных картин, дорогих не своей красотой или ценностью, но тем, что они с детства привычны и знакомы, может понять каждый, кому доводилось жить среди похожей, случайно и бессистемно собранной коллекции, где каждая картина связана с тем или иным воспоминанием из жизни семьи. Она воспротивилась пожеланию своей матери (и Кассандры), предложивших ей расстаться с одним из немногих предметов, который принадлежал лично ей: «Поскольку я вовсе не отличаюсь той щедростью, которую мне приписывают, я не решусь подарить мою шкатулку для рукоделия Анне до тех пор, пока эта мысль не придет в голову в первую очередь мне самой.» В оставшееся до отъезда время Джейн и Марта принялись за работу, сортируя отцовскую библиотеку из 500 томов, которую тот намеревался продать, как и большую часть мебели, фортепьяно, на котором Джейн научилась играть и на котором практиковалась долгие годы, и «обширную коллекцию нот». Старым раскрашенным декорациям тоже не нашлось места в обновленном Стивентоне: Джеймс уже давно и окончательно утратил всякий интерес к театральным постановкам. Джейн надеялась упросить его купить отцовские книги по гинее за штуку; возможно, большую часть он и купил — за какую цену, неизвестно, но факт, что проданы в итоге были лишь 200. Джейн не терпелось узнать, сколько составила выручка от «моих книг» при продаже, и в ее письме свозит раздражение, что книги ее отца были оценены всего в 70 фунтов: «Весь мир заключил заговор, цель которого — обогатить одну часть нашей семьи за счет другой». Не имело смысла пояснять, кто именно обогатился, а кто обеднел.
Цапля: Элайза Спасибо за понедельниковое удовольствие! Мне искренне жаль Джейн - право, будучи состоявшимся, признанным автором, блестящей умницей - оставаться зависимой от родительских прихотей ( Гримасы истории начала позапрошлого века...
мариета: Элайза, пишет: Джейн была буквально сражена этим известием, и оно ее сильнейшим образом расстроило Будучи отьявленным домоседом, я ее очень хорошо понимаю. Если бы знали мистер и мисис Остен какой ущерб они нанесут мировой литературе этим своим решением, вряд ли бы исполнили его.
Хелга: Элайза Чтение, смягчающее тяжесть дня. Хотя, эта глава совсем грустная. Как это понятно, отчаяние, чувство безнадежности, когда Джейн была вынуждена покинуть место, где выросла и провела, наверое, лучшие годы жизни. Какое уж тут вдохновение... «закрывшиеся двери в детские годы». И зачем только Остины приняли такое решение! Охота к перемене мест обуяла? Или все же связано с материальным положением, мне кажется...
Axel: Элайза Цапля пишет: Мне искренне жаль Джейн - право, будучи состоявшимся, признанным автором, блестящей умницей - оставаться зависимой от родительских прихотей ( Да, это просто кошмар.
Tatiana: Элайза Действительно, грустно... Наверное, в наше время сложно понять, как можно до такой степени быть зависимой от родителей (и не в пятнадцать лет), но тогда было другое время. Женщины за редким, увы, исключением всегда от кого-нибудь, да были зависимы... Грустно, но это жизнь(
полная версия страницы