Форум » Творчество Джейн Остин » Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 3 » Ответить
Дж.Остен, ее жизнь и ее окружение - 3
apropos: По материалам книги Клэр Томалин (Claire Tomalin) Jane Austen: A Life Главы на сайте click here
Бэла: Элайза пишет: Прощу прощения, что кусочек опять маленький Хм, мал золотник... (с) Двойка родственникам, которые вместо заказа портрета у художника пытаются рисовать словесные портреты, столь противоречивые. Каноны красоты так изменчивы! У меня по поводу Джейн О впечатление скорее как об Элизабет Беннет: глаза и светящийся в них ум - вот ее главные и несомненные достоинства, и бог с ними со скулами и кожей
apropos: Элайза Действительно, какие противоречия в описании Джейн (хотя такое встречаешь не в первый раз - помню, как меня поразили совершенно противоположные отзывы современников о Пушкине - от красавца до "обезьяны". Хм.). Ум в глазах - несомненно, живое лицо - так, примерно, представляю Джейн.
Хелга: Элайза Спасибо за очередной кусочек. Как можно представить Джейн после столь разнообразных описаний? Вероятно, она не считалась красавицей из-за живости эмоций?
Элайза: Хелга пишет: Вероятно, она не считалась красавицей из-за живости эмоций? Сейчас сложно судить, конечно - но тогдашние общепринятые каноны красоты действительно несколько отличались от нынешних. Мне представляется, у нее было достаточно обычное миловидное лицо, без каких-либо "особых примет", которые однозначно бросались бы в глаза, иначе их так или иначе все вспомнили бы - например, крючковатый нос или там родинка над верхней губой. Писаной красавицей она не была, но и явной дурнушкой тоже — обычная приятная наружность, необычным (и отпугивающим потенциальных ухажеров, должно быть, почище отсутствия приданого ) было лишь выражение живости, острого ума и проницательности в глазах. Не случайно же она придумала своего мистера Дарси, который в состоянии был по достоинству оценить "живой ум" в глазах женщины. Видимо, "в реале" ей таких мужчин встречалось крайне мало.
Цапля: Элайза спасибо! очень интересно. Что справедливо - лучше бы потратились на портрет, хотя - и здесь не добьешься фотографической точности, а описания современников - не удивительно, что столь противоречивы - ведь в жизни столько раз сталкивалась - описывают тебе человека как "ничего особенного" - сам видишь - красавец писаный, картину маслом рисуй, и наоборот. Но живой ум в глазах - это то, что у нашей Джейн не отнять никаким описателям
Элайза: Окончание 10-й главы ("Кукла и кочерга"): Она никогда не болела оспой, изуродовавшей столько лиц в ее поколении и столь часто используемой в качестве угрозы и предупреждения против опасностей суетного тщеславия. Но Джейн Остен пустым тщеславием не страдала. Она честно пыталась уделять внимание фасонам и дизайну одежды — хотя похоже, что Кассандру все это интересовало куда больше, поскольку из ответов Джейн становится ясно, что ее сестра регулярно поднимала эти темы в своих письмах. Что касается самой Джейн — то, как она пишет о нарядах и модах, свидетельствует скорее о том, что особенно живого интереса они для нее не представляли: «Я ненавижу описывать подобные вещи», — говорит она о заимствованной ультрамодной шляпке, в которой отправилась на бал, и еще: «Я пережила эту ужасную швейную эпопею гораздо лучше, чем ожидала». Этот голос явно не принадлежит женщине, которая посвящала своему внешнему виду и гардеробу слишком много времени и усилий. Фраза: «Я никак не могу решить, что мне делать с новым отрезом на платье; как бы я хотела, чтобы подобные вещи продавались уже готовыми», — подтверждает это нежелание. Много лет спустя, когда ее убедили сделать прическу по последней лондонской моде (1813-го года), она сочла, что та «выглядела отвратительно» и сожалела о том, что не надела шляпку, которая могла бы ее скрыть. В тот же период она пишет Кассандре, что украсила платье новой лентой: «С этим дополнением мое платье станет весьма практичным, в нем прекрасно можно будет показаться где угодно». Практичное платье, которое можно надеть куда угодно — это не совсем то, в чем заинтересованы модницы, пристально следящие за последними фасонами. В своих романах она также не уделяет особого внимания описаниям одежды; более того, в «Нортенгерском аббатстве» над недалекой миссис Аллен, одержимой нарядами, насмешливо подсмеиваются как автор, так и самый здравомыслящий персонаж в книге, Генри Тилни. «Но взгляните на эту странную даму. Что за платье! Таких не носят уже Бог знает с каких пор. Только посмотрите на ее спину!» — этим и ограничивается убогий уровень интереса миссис Ален к окружающим. И в знаменитом эпизоде из 10 главы, где молодая героиня, Кэтрин Морланд, беспокоится о том, что ей надеть на бал, авторский голос прерывает повествование следующим комментарием: «Женщина наряжается только для собственного удовольствия. Никакой мужчина благодаря этому не станет ею больше восхищаться, и никакая женщина не почувствует к ней большего расположения.» Это убежденный голос самой Джейн, независимо от того, были ли эти слова написаны в 1790-х или добавлены в 1803-м. В письмах она могла отпускать комментарии о том, что ей кажется странным стремление леди носить на шляпках фрукты, поскольку более естественным было бы видеть растущие из головы цветы, или же в точности описывать оттенок ткани, которую она просила купить себе на платье; но при всем этом нас не покидает ощущение, что если бы она жила двумя столетиями позже, то с удовольствием не вылезала бы из пары стареньких брюк, носила бы в церковь твидовую юбку и обходилась бы одним приличным выходным платьем на вечер. По поводу ее фигуры свидетельства очевидцев в целом совпадают: «стройная и изящная», «высокая и стройная, но не субтильная», «высокая тонкая худощавая особа» и даже «тонкий вертикальный брусок дерева или железа» рисуют, по сути, один и тот же облик. Это подвергает большему сомнению аутентичность известного силуэта, поскольку грудь там явно принадлежит фигуре не худощавой. Генри называл ее телосложение «образцом истинного изящества (elegance). Она никогда сильно не увеличивалась в размерах и была не выше среднего роста», — очень изящная, братская формулировка. Племянник, Джеймс-Эдвард, описывал ее фигуру как «достаточно высокую и худенькую; ее шаг был легким и уверенным, и весь ее внешний вид дышал живостью и здоровьем». Анна также вспоминает о «быстрой, решительной походке», которая была присуща ее тетушке. Итак, какой же образ вырисовывается из всего этого беспорядочного вороха свидетельств? Она была высокой и худенькой, с вьющимися волосами скорее темного, чем светлого оттенка. Один локон волос Джейн сохранился до наших дней; и хотя теперь он приобрел оттенок бронзы, срезанные волосы со временем выцветают и, кроме того, те кудряшки, которые выбиваются из-под ее чепца на наброске Кассандры, очевидно темного цвета. Ее глаза не были ни большими, ни голубыми — скорее всего, светло-карими, а может, и просто карими; они были яркими и блестящими, хотя у нее была склонность к глазным болезням, что по временам должно было сказываться и на их внешнем состоянии. Нос и рот по всей видимости маленькие. Круглые, как у куклы, щеки, которые, похоже, имели обыкновение румяниться от прогулок или под влиянием эмоций. Не красавица, но очень привлекательная в глазах тех, кто хорошо знал ее и ценил живость, энергию и ум, которые читались во всем ее облике. И, конечно, как и у всех людей, ее внешность менялась в зависимости от времени и обстоятельств. Когда она чувствовала себя спокойной и счастливой, находясь в кругу тех, кого любила, она искрилась радостью и живостью. Когда она откровенно скучала или была насторожена и недоверчива, ее лицо делалось замкнутым и жестким, и в такие моменты она, должно быть, становилась довольно неуютной и тревожащей фигурой — очевидно, именно такой она показалась недружелюбно настроенной свидетельнице, Мэри Митфорд, которая сравнила ее с кочергой — строгой, молчаливой и «перпендикулярной».
Цапля: Элайза спасибо! честно сказать, по описанию характера Джейн уже можно было предполагать ее равнодушие к предметам дамского гардероба.
apropos: Элайза Элайза пишет: Не красавица, но очень привлекательная Такой ее себе и представляю. Легкая, живая, остроумная...
deicu: Спасибо за Ваш труд, Элайза! Элайза пишет: нас не покидает ощущение, что если бы она жила двумя столетиями позже, то с удовольствием не вылезала бы из пары стареньких брюк Строго говоря, тут даже сослагательное наклонение не нужно. В 23 года (отнюдь не старая дева ни по каким меркам, и георгианским в том числе - женщины в семье самой Остен повыходили замуж в возрасте от 17 до 29 лет, а вторым браком и в 36, и в 63) она с громадным вздохом облегчения стала носить чепцы - вот полный аналог.
Хелга: Элайза Спасибо огромное! Элайза пишет: Круглые, как у куклы, щеки, которые, похоже, имели обыкновение румяниться от прогулок или под влиянием эмоций. И ее любимой героини тоже... Действительно, трудно представить Джейн, увлеченную нарядами. Либо то, либо другое.
Axel: Элайза Спасибо большое!
Tatiana: Элайза огромное спасибо! Элайза пишет: Это подвергает большему сомнению аутентичность известного силуэта, поскольку грудь там явно принадлежит фигуре не худощавой. Я все время представляла себе ее довольно пухленькой особой.
Элайза: Tatiana пишет: Я все время представляла себе ее особой довольно пухленькой. Это, видимо, тоже к вопросу об изменившихся канонах красоты. Тогда "худенькие", видимо, котировались меньше, чем "пухленькие", поэтому портретисты, стремясь польстить своим моделям, слегка добавляли им формы.
Tatiana: Элайза пишет: Тогда "худенькие", видимо, котировались меньше, чем "пухленькие", поэтому портретисты, стремясь польстить своим моделям, слегка добавляли им формы. хорошее было время.
Юлия: Элайза Большое спасибо! Как интересно! Я к стыду своему мало знаю о Джейн Остен, но как приятно, что ее образ, который сложился в большей степени по ее романам, обретает реальные черты, ни в чем не противореча прежнему интуитивному его восприятию. БОльшое тебе спасибо!
Элайза: Сегодня понедельник, стало быть, выкладываю начало следующей главы, сколько успела: Глава 11. Письмо. Самое раннее из дошедших до нас писем Джейн Остен адресовано Кассандре — в нем Джейн поздравляет ее с днем рождения. Джейн написала его, находясь дома, в отцовском пасторате, в субботу, 6 января 1796 года, и это письмо представляет собой весьма примечательный документ. В семье Остенов все отличались прекрасным эпистолярным слогом, и ее перо, должно быть, летало по бумаге легко и быстро, ведомое не только чувством долга по отношению к дорогой сестрице, но и искренним удовольствием от самого процесса писания. Поскольку это письмо явно не предназначалось ни для чьих посторонних глаз, кроме получательницы, оно требует небольшой расшифровки, после которой читается столь же увлекательно, как первая страница романа — уже знакомого нам варианта романа, в котором две молодые женщины обмениваются новостями о своих знакомствах и флирте, постепенно готовясь к главному, кульминационному моменту своей жизни, то есть к замужеству. Иными словами, ее письмо очень напоминает начало одного из романов Джейн Остен – факт, который, должно быть, изрядно повеселил бы ее, если бы она над ним задумалась. Рождество 1795 года Кассандра справляла в гостях у своих будущих свекров, Фаулов, в Беркшире. Она поехала поддержать и ободрить их, и получить от них в ответ поддержку и ободрение, поскольку Том уже находился в Фалмуте, ожидая отплытия в Вест-Индию. Когда молодые люди готовились пересечь полмира через океан, всегда возникали мысли об опасности; с другой стороны, многие члены семейства Остен проделывали такие путешествия вполне благополучно; к тому же, очевидно было, что Том по крайней мере не будет находиться вдали от родного дома так долго, как Фрэнсис. Поэтому в письме Джейн нет выражения сочувствия – только шутливое упоминание забавного названия корабля, на котором должен был отплыть Том — «Понсбом» — самом конце страницы. Упоминается также и брат Тома Фаула, Чарльз, который довольно смело пообещал купить для Джейн пару шелковых чулок; она пишет, что потратила слишком много на белые перчатки (для танцев) и розовый шелк (для нижней сорочки), так что у нее не осталось уже денег на чулки. Главная тема письма Джейн – описание бала в Мэнидауне, у Биггсов, на котором она была накануне вечером; но наряду с этим она намекает сестре и на нечто более важное и более личное. Второе предложение звучит так: «Вчера был день рождения м-ра Тома Лефроя, так что вы с ним родились практически одновременно». Еще один Том и, говоря по правде, скорее очень близкий по возрасту самой Джейн, так как им обоим только-только исполнилось двадцать. Этот волнующий незнакомец был родом из Ирландии и приехал в Хэпмшир погостить; это был не один из тех партнеров по танцам, которых Джейн и Кассандра знали всю свою жизнь, с детства, но некто совершенно новый. Он был светловолос и хорош собой, умен и очарователен; он только что получил степень в Дублине и собирался в Лондон, готовиться к экзамену на барристера, а пока приехал погостить на несколько недель рождественских каникул к дяде и тетке Лефрой, в их пасторат в Эше. После этого первого упоминания имя Тома Лефроя то и дело мелькает в письме Джейн – похоже, она никак не может выбросить его из головы и, обмакивая свое остро отточенное перо в чернильницу, продолжает торопливо и жизнерадостно делиться с сестрой впечатлениями об этом «воспитанном, симпатичном, очень приятном молодом человеке». То, что Джейн только что достигла возраста, в котором Кассандра обручилась со своим Томом, обе сестры прекрасно понимали; молодые женщины всегда подмечают подобные совпадения. Письмо Джейн далее пускается в описание бала, состоявшегося предыдущим вечером: кто там был, и что там происходило, и какие планируются дальнейшие увеселения и празднества. Кассандре надлежало передать множество местных сплетен, и список гостей на балу столь знаком им обеим, что никаких дополнительных объяснений не требуется. Соседи, друзья и родственники соседей, кузены, бывшие ученики их отца и их сестры, оксфордские приятели Джеймса и Генри… Оба этих брата также присутствовали на балу, хотя среди танцующих она упоминает только Джеймса. В письме нет никакого упоминания о недавно перенесенной им утрате супруги, только о том, что «с недавних пор он стал танцевать гораздо лучше». Возможно, сестры всячески поощряли Джеймса к тому, чтобы он научился получше танцевать, в надежде, что это поможет ему побыстрее обзавестись новой женой. Среди танцующих мужчин явно преобладали лица духовного звания — такое впечатление, что Хэмпшир чуть ли не специализировался на выращивании служителей церкви; но все же среди них попадались и местные землевладельцы и даже один баронет. Приехала на бал и вдова другого баронета — бывшего к тому же и пребендарием Винчестерского собора — и привезла с собой в карете трех дочерей и сына. Балы, с их весельем, движением и маленькими драмами скрашивали монотонное течение провинциальной сельской жизни и давали возможность расширить привычный круг знакомств. Джейн сообщает в качестве «плохой новости» о присутствии на балу сына бэзинстокского врача, Джона Лифорда, и с облегчением констатирует, что ей удалось избежать его в качестве партнера по танцам; ей был больше по душе Джон Портал, чей красавец-кузен Бенджамин навестил их в Стивентоне за день до бала. Сестры Бигг, возможно, поощряемые энтузиазмом младшего брата, пятнадцатилетнего Харриса, упросили отца устроить красивую иллюминацию оранжереи Мэнидауна, чтобы бал выглядел еще более богатым и нарядным. Кассандре будет приятно узнать, что Джеймс Остен танцевал с Алетеей Бигг; а еще больше ее позабавит рассказ о поведении Элизабет Бигг, которая находилась в интереснейшей стадии отказа одному поклоннику с одновременным поощрением другого. Она открыла бал с преподобным Уильямом Хиткотом — очень привлекательным, оживленным, преуспевающим молодым священником, большим любителем охоты на лис; и уже к концу вечера всем стало ясно, что он окончательно потеснил в ее сердце Джона Харвуда, сына небогатого землевладельца, который отчаянно хотел жениться на Элизабет. Харвуды давали бал неделей ранее, но всей привлекательности Дин Хауса оказалось недостаточно, чтобы смягчить сердце Элизабет по отношению к их сыну. Джейн пишет: «Мистер Х. [Хиткот] открыл бал с Элизабет, и после снова с ней танцевал; но они и понятия не имеют, как вести себя по-особенному. Льщу себя надеждой, тем не менее, что им пойдут на пользу те три урока, которые я им преподала в этом отношении». Она имеет в виду свое общение с Томом Лефроем. Она называет его «мой ирландский друг» и поддразнивает Кассандру, которая уже выбранила ее в письме за легкомысленное поведение, предлагая ей представить «все самое непристойное и шокирующее, что только могут заключать в себе танцы на балу и сидение рядышком». Она сообщает об этом с беззастенчивым восторгом, но затем добавляет: «Я смогу выставить себя на всеобщее осуждение еще только один раз», поскольку Том Лефрой вскоре после следующего бала покинет их края. У молодых людей было всего три бала для того, чтобы познакомиться поближе, и его уже «поднимают на смех из-за меня» его дядя и тетка, Лефрои, настолько, что он «стыдится появляться в Стивентоне» и «убежал», когда Джейн в последний раз была с визитом в Эше. Но следующий бал состоится как раз в Эше, в ректорате Лефроев, в следующую пятницу, 15 января. Здесь письмо прерывается. Она возвращается к нему чуть позже новым упоминанием о своем ирландском друге, который только что приходил ее навестить. Это была принятая у джентльменов дань вежливости — наносить визиты леди, с которыми они накануне танцевали на балу, так что ничего необычного в этом посещении не было, тем более, что Том приходил не один, а в сопровождении своего 13-летнего кузена Джорджа. «Последний нынче ведет себя очень воспитанно; что до первого [т.е. Тома], у него есть один-единственный недостаток, который я надеюсь, вполне исправится со временем: его утренний сюртук слишком светел. Он большой поклонник «Тома Джонса» и, видимо, поэтому носит одежду того же цвета, что была на нем, когда того ранили». Упоминание о «Томе Джонсе» — еще одна красноречивая и провокационная деталь. Джейн дает понять, что свободно беседовала с молодым человеком о романе, в котором весьма откровенно и иронично повествуется о сексуальном влечении, внебрачных связях, незаконнорожденных детях и лицемерии священников, а также открыто утверждается, что грехи плоти извинительны гораздо более, нежели душевная черствость и злоба, которую подчас таят в себе люди на вид скромные, благочестивые и благоразумные. Сообщая Кассандре, что она и Том Лефрой обсуждали эту книгу, Джейн тем самым дает сестре понять, насколько свободным и даже смелым был их разговор. Она фактически проводит параллель между собой и главным героем — повесой, который тоже подчас ведет себя достаточно «непристойно и шокирующе» — и противостоит «правильным» и осмотрительным характерам, которые в книге являются его врагами, и вполне могут стать врагами Джейн в мире внешнем; во всяком случае, многие остались бы крайне недовольны, узнав, что дочь священника с удовольствием читает такую откровенную и "непристойную" книгу. На этой веселой и жизнеутверждающей ноте она откладывает перо в сторону, а письмо — до следующего дня.
Tatiana: Элайза! Благодаря тебе я полюбила понедельники *смеющийся смайлик*. Ужжжжжасно интересно. Тем более, что есть намеки на дела сердечные. *подмигивающий смайлик* Вообще-то, хоть фильм "Становясь Джейн" (я не уверена, что это правильный перевод, но по-английски самостоятельно, а не копируя, написать не смогу) коньюктурен, но все равно я с удовольствием его посмотрела *сильно краснеющий смайлик*. Поэтому сейчас "все так близко и знакомо" )))) Еще раз благодарю *букет роз*
Цапля: Элайза спасибо! Вот и Том Лефрой, собственной персоной, несостоявшийся мистер Дарси Интересно читать о нем то, что написала сама Джейн - с юмором, но явно заинтересованно Ждем продолжения письма!
apropos: Элайза Как интересно - о балах и молодых джентльменах. Так естественно для девушки - думать о развлечениях и молодых людях, увлекаться и надеяться...
Элайза: Tatiana пишет: Благодаря тебе я полюбила понедельники *смеющийся смайлик*. Хм... Ну должно же и в понедельниках быть хоть что-нибудь хорошее. Постараюсь и дальше выдерживать этот режим, если получится. Цапля пишет: Вот и Том Лефрой, собственной персоной, несостоявшийся мистер Дарси У меня он скорее с мистером Бингли ассоциируется; ну, или, на худой конец, с полковником Фитцуильямом, который не мог позволить себе жениться на бесприданнице. Давайте, что ли, и его портретик присовокупим, а то давно у нас что-то картинок не было. Том Лефрой
полная версия страницы