Форум » Авторы Клуба » Моя любовь - мой друг - 3 » Ответить
Моя любовь - мой друг - 3
Ivetta: Название: Моя любовь - мой друг Автор: Ivetta Жанр: женская проза Комментарии: Действие происходит в Париже нашего времени - городе любви и греха, искусства и науки, революционеров и консерваторов. Неудивительно, что именно здесь, молодая художница Ева Мелиц, бунтарь, непонятый семьей и друзьями, встречает подающего надежды ученого Филиппа, закостенелого консерватора. Она стремится догнать время, похожее на "Танцующие часы" Дали, он - пишет диссертацию о применении нанотехнологий в медицине. Она мечтает посетить Испанию и Мертвое море, он - получить Нобелевскую премию. Она переживает кризис "тридцати", превращая свою жизнь в хаос, он - наслаждается своей зрелостью и твердо идет к намеченной цели. Она болезненно сюрреалистична, он - приторно прагматичен. Она живет воображением, он - разумом. Публикация романа на сайте - http://apropospage.ru/zabava/sof_iv/ml_1.html
Ivetta: - И ты понимаешь, что рассыпался, когда видишь ту самую женщину? - Нет, рассыпаюсь я, когда она меня бросает – он немного помедлил, но потом продолжил - Я точно знаю, что когда увижу женщину, которая составит смысл моей жизни, я скажу себе «Это мое. Мое с головы до пят». И сделаю все, чтобы она сказала мне то же самое. - Ну, это не любовь, это какой-то собственнический каприз – воскликнула я. Но потом поняла, что почувствовала то же, когда впервые увидела Филиппа. Он ничего не ответил, отпил немного вина и улыбнулся. - Как ты завоевываешь женщин? Тебе часто приходилось говорить «Это мое»? - Подкупаю лифтеров – рассмеялся он – Ева, «Это мое» по-настоящему можно сказать только раз в жизни. Не то, чтобы у меня не было достойной женщины. Все они были очаровательны и я бесконечно благодарена им за то, что они были в моей жизни. Но это были только гости. Своего человека можно даже не слышать, не видеть, можно не знать его голоса и привычек, но вдруг увидеть и бах, точно знать, что это он. Прямо как с твоей часовой теорией. В любом случае, мне пока не доводилось с этим столкнуться. Впрочем, я не теряю надежды. А что тебя может завоевать? - Остров в Антильском бассейне, ну, или на худой конец, яхта на Средиземном море. Я задумалась. Необыкновенное доверие к этому человеку возбуждало во мне желание рассказать ему о Филиппе, может быть поплакать, найти понимания и покоя. – Если честно, последнее время, мне самой приходится завоевывать. Во всяком случае, любовь уж точно. Хорошо, я победила. Моя история глупее твоей. Поэтому мне достается бутерброд с тунцом, а тебе с шоколадным маслом. Я бережно достала бутерброд и подала ему. Пьер аккуратно взял его, и с наслаждением стал уплетать. Маме бы понравился его аппетит. - Ты совершал какие-нибудь безрассудные поступки? – спросила я, прожевывая свой. - Я уже десять лет занимаюсь экстремальным дайвингом. Последний раз отхватил здоровый экземпляр плавника тигровой акулы в обмен на отличный костюм и кусок левого бедра. - Тебя укусила акула? – восторженно воскликнула я. Пьер рассмеялся, глядя на меня как на ребенка. - Не веришь? – он лукаво прищурил свои азиатские глаза. Я цокнула языком, в знак того, что мне его история кажется надуманной. Пьер поднялся с пола, и стал расстегивать брюки. Я с интересом наблюдала за ним. Наконец, он обнажил левое бедро и насмешливо посмотрел на меня. У него были красивые загорелые бедра, переливающие мышцами. Если быть совсем честной, я разглядывала не только их. В конце концов, я уже не помнила, что такое мужчина. На нем были темные синие «боксеры». А шрам был прекрасен. Большая зигзагообразная полоса разрезала почти все бедро. Я с восторгом оглядела его. Кроме шрама, там была изображена акулья пасть, словно кусающая его. Татуировка была настолько живой, что, казалось, это настоящая тигровая акула, с маленькими черными глазками и пятнышками на носу. - Какая красивая – не выдержала я. - Работа мастера. Это было на Гаваях, во время шторма. Пьер снова оделся и присел рядом. - Я не помню, больно это было или нет – предупредил он мой вопрос – В любом случае, оно того стоило. Это всего одна из татуировок. - А сколько их всего? – удивленно спросила я. - Семнадцать. Я разинула рот. Пьер приподнял рукав пуловера, на котором также среди шрамов была затеряна темная ящерица, а повыше, на бицепсе красовалось восходящее солнце. На другой руке был морской кортик, перевязанный лентой, на которой были непонятные мне буквы. На шее был яркий иероглиф, а на правой щиколотке какой-то гавайский символ. - Самая большая на спине. - Покажи! – взмолилась я, совершенно забыв о приличиях. Пьер снял пуловер и моему взору предстала совершенно необыкновенная красота. Знаете, часто показывают в фильмах разных размалеванных воинов с огнедышащими драконами. Но на его мускулистой спине красовался необычный дракон. Такого профессионализма я еще не видела нигде, а повидала я многое за все время работы в салоне. Это был старый стиль, который дается далеко не каждому мастеру. Необыкновенные краски, мне казалось, что таких цветов просто не существует в татуаже. - Это восхитительно – воскликнула я, проводя рукой по его спине – У меня тоже есть, но до твоих мне, конечно, далеко. - Можно взглянуть? – осторожно спросил Пьер. Я стянула пальто и приподняла свитер, повернувшись к нему спиной. На мгновение, я почувствовала его легкое касание. Он быстро убрал руку, но и этого было достаточно, чтобы по спине пробежал короткий электрический разряд. - Гексаграмма. У меня есть в несколько иной интерпретации. Он показал черно-белый круг, знак инь-янь, выполненный, очевидно, тем же мастером. - Тебе не хотелось сделать еще одну? – спросил он. - Вообще-то, у меня есть еще одна – я немного помедлила. А, собственно, чего стесняться, он то уже снял штаны при мне. Я стала лезть под юбку, чтобы стянуть колготы. Пьер от удивления распахнул глаза. Я скорчила презрительную ухмылку. Что-то вроде «Это не то, что ты думаешь, ай как не стыдно». Он виновато улыбнулся. Наконец, я оголила правую щиколотку и показала свой любимый рисунок. - Ласточкин хвост? – удивился Пьер. - Ты его знаешь? – еще больше удивилась я. - Конечно. Это ведь последняя работа Дали? Я кивнула. Действительно. Это была последняя работа великого мастера, и, пожалуй, самая нежная и трогательная из всех. Тонкие очертания правильных линий, скорее походили на музыку, чем на рисунок. Хотя, Филипп его назвал бы подвластным математическим законам, разглядев в нем параболы и интегралы. Секрет Дали в том, что каждый в нем видит что-то свое, и это свое ни у кого не повторяется. Мне было интересно, что же видит Пьер, но он тем временем, внимательно изучал рисунок и технику мастера, аккуратно сжимая мою щиколотку в своих руках. Мне стало неловко, но отдернуть ногу тоже не хотелось. Было в этом прикосновении что-то близкое. Когда исследование было закончено, он нехотя отпустил мою ногу, и я поспешно оделась, плюхнувшись на пол. - Скажи – начала я – для чего ты делаешь тату? Многие считают, что это нелепое разрисовывание тела, связанное с неудовлетворенность своей внешностью. -Неужели? – усмехнулся он – Я вполне доволен своим телом. А татуировки, своего рода память о некоторых важных событиях моей жизни или значимых мне людях. Вот эта, гавайская, была сделана вождем одного племени. Эту я получил в Нигерии после первой охоты, а эту в Колумбии. Солнце – моя мать. А «инь- янь» я сделал сам, для своей жены. - Ты женат? - Нет, но когда я ее встречу, это будет моя вторая половина. Мое дополнение. Так же, как в твоей гексаграмме. - Да, «твое». Что еще тебя увлекает кроме приключений и татуировок? - Дайка подумать, я занимаюсь восточными единоборствами, серфингом и хожу на кружок по вязанию крючком, это ведь считается? А так, пожалуй, ничего особенного. Я считаю, что само человеческое существование уже является верхом безрассудства, поэтому дополнять его еще чем-либо кажется лишним. Ты я вижу специалист по экстриму. - Родиться евреем, вот что действительно экстремально – усмехнулась я. Пьер снова рассмеялся. – Однажды мы с Филиппом, это мой лучший друг, гуляли после какого-то фуршета. Это было кажется весной, часа в два ночи, и на глаза попался этот злополучный плакат с рекламой «Салют», ну видел, на которых Адольф Гитлер с опасным лезвием? В общем, я не сдержалась и отодрала его с щита. Правда, пришлось разбить витрину. У магазина «Cote a Cote» на Елисейских нас и повязали. Эжен, это моя старшая сестра, она адвокат, сначала разозлилась за то, что я позорю доброе имя отца, но когда узнала в чем дело, так припугнула полицию, что те чуть ли не с эскортом были готовы отвезти нас домой. Кстати, Эжен потом подала в суд на рекламную компанию. Это дело подняло много шума. В пятом часу утра нам досталась в подарок полицейская дубинка, которую спер Филипп, и бездомная такса. Правда она оказалась очень старенькой. Видимо, поэтому ее и выбросили на улицу. Вот ведь люди, правда? Мефагрим (пр. Уроды) – возмущалась я, а Пьер все смотрел и смотрел. Похоже, он любовался моей мимикой. Он оттянул горлышко пуловера, словно оно его душит. Все его тело противилось человеческой одежде, будто жаждало накинуть на себя свежий попутный ветер и соленый воздух. Я продолжила рассказ, все еще изучая его шею, с проложенной тропинкой вены и черным иероглифом. - Это в было сделано в тюрьме. В Малазии – угадал он мой взгляд. Я искренне удивилась. Это уже не могло быть совпадением. Это действительно судьба. - Да, нас приняли за пиратов, так как неподалеку от порта было ограблено торговое судно. Пришлось сидеть двадцать суток. - А что он означает? – спросила я, дотронувшись до его шеи. Пьер съежился, мне показалось, что мое прикосновение ему неприятно. Я отдернула руку и уставилась в пол. - Свободу. Оно означает свободу – тихо сказал Пьер – Так за что ты еще сидела, разбойница? – Как-то мы попали в полицию. Кстати, эти эскизы оттуда – я попыталась придать голосу безразличный тон - Нас арестовали за нарушение общественного порядка. Вот тогда пришлось посидеть всю ночь. Когда Эжен увидела мою довольную физиономию за решеткой, то отказалась вытаскивать, долго ругалась, заставила отречься от своей кровной принадлежности ей, но родителям так и не сказала. Я потом уже узнала, что она договорилась с шефом полиции, продержать меня всю ночь в воспитательных целях и даже штраф за меня уплатила. Филипп сидел в соседней камере, мы перезнакомились со всеми проститутками и передавали друг другу записки с анекдотами и карикатурами. Знаешь, я даже день рождения умудрилась встретить в участке. - Это законно? - Нет, конечно, но я могу договориться для тебя. У меня есть связи. Вообще-то, мы повздорили с Филиппом, я от злости объелась свинины и полезла на мост. Было очень страшно. Я боюсь высоты, но слезть означало бы признать свою слабость. - Быть слабым это не так страшно, поверь. - Только не для меня. Ты не боишься быть слабым? Пьеру нравились мои дурацки рассказы, мое счастливое лицо. Я понимала это по тому, как он наблюдал за мной. - Нет, не стоит бояться того, что совершенно естественно. Надо захватить тебя как-нибудь в шторм. А от чего повздорили? - Глупость. Абсолютная глупость. Филипп, он очень сильный и правильный. Он такой рассудительный, что я чувствую себя перед ним глупым ребенком. Если честно, мне, наверное, просто нужно было тогда поругаться. Ведь он сам никогда не ругается. Сердится часто, но чтобы ругаться. Видимо, я искала порог его чувствительности. - Это тот человек, к которому ты сегодня так торопилась? – спросил он после минутного молчания – он счастливейший из мужчин. - Да это моя любовь – мой друг. Понимаешь, мы очень близки, это какая-то жизненная необходимость. Как воздух или вода, как твое море. Если его нет, я начинаю задыхаться. Я знаю, он чувствует то же самое, но, наверное, это немного сложнее, чем просто любовь. Нам хорошо вместе, мы доверяем друг другу. Отдаем тепло, ничего не требуя взамен, можем говорить часами обо всем и ни о чем конкретно. Понимаем друг друга с полуслова, полу вздоха, полу взгляда. Мы даже болеем одновременно. Наверное, в этом есть что-то пацанское… – я почувствовала, как расплываются мои губы.
Ivetta: - Он тебя тоже так же сильно любит? – такого каверзного вопроса я не ожидала. - Да, может быть не так сильно, но, как говорит моя подруга Надин - «всем сердцем». - Это любовь. - Скорее, очень крепкая дружба. Не то, чтобы я не пыталась. Я попробовала, но не получилось. Так бывает у мужчин? - Не знаю. Для меня это удивительно. Любить женщину всем сердцем и дружить. Если честно, я не верю в дружбу полов. - В моей жизни только так и бывает - я засмеялась сама себе - Но она есть. Как оказалось, она есть. До него, до Филиппа, был один человек, которого я очень любила, но и для него, я оказалась другом, не более. Правда, это не помешало ему залезть мне под юбку, но, как он сказал, с совершенно дружескими чувствами. Пьер неприятно поморщился. Голубые глаза стали темно синими. - Этот тоже? - Нет, что ты. Филипп совсем другой. Для него дружба это святое. Именно поэтому он не хотел попробовать что-то изменить, боялся, что причинит боль. - Но он знал, что ты его любишь? - Да. Я сказала ему об этом, когда стало совсем невыносимо. Я не умею скрывать чувства. Они начинают меня есть изнутри. Но он не ответил на них. Мы тогда расстались надолго. От этого и мне и ему стало еще хуже. Если бы это был кто-то другой, я бы, не раздумывая, вычеркнула его из своей жизни. Но Филипп, его я не могла потерять. Через месяц разлуки, я совсем зачахла. Как наркоман, которого заперли в диспансере. Однажды, заметила, как Матильда жмется к дверям. Вышла и увидела Филиппа. Он сидел на лестницах. Даже не постучал в двери. Просто тихо сидел у них. Я спустилась и села рядом. Взяла его за руку, и мы просидели так около получаса, так и не сказав ни слова, и не глядя друг на друга. Больше не возвращались к этой теме. Но знаешь, я счастлива тому, что уже имею. Что могу держать его за руку и смотреть в глаза, могу дышать в унисон, могу радоваться его радости и разделять с ним печаль. Могу сердить его своими глупыми выходками и выслушивать его нравоучения. - Но ждешь, что все это станет немного проще, как любовь – его голос стал немного сосредоточенным, отстраненным. Мне показалось, что пространство лифта стало сужаться, вытесняя нас. - Проблема в том, что я верю в особенную встречу. В идеальную встречу с идеальным человеком. Я понимаю, что в моем возрасте это попахивает, по меньшей мере, шизофренией, но вот такая я фантазерка. Я прокручивала сто тысяч раз сто тысяч ситуаций, людей, моментов, минут, свиданий. Может быть, такое бывает только в фильмах. Но ведь, слишком скучно жить, зная, что ничего особенного в твоей жизни нет, и не произойдет. Что ты просто встретил, просто полюбил, просто женился, просто родил и так сорок лет. Вот ты, ты ведь пускаешься в плавание в поисках приключений, открытия нового мира, и не думаешь о том, что он таит в себе опасность. Для меня любовь то же самое. Новый мир, опасность, невероятное приключение, взрыв. Моя идеальная встреча должна была быть особенной. Я знаю, что не спутала бы ее с тысячей других. Филипп, он был именно таким, понимаешь? Это было приключение, неожиданное, случайное, страстное, и плевать доставляло оно мне боль или нет. Я не жалею ни о том, что оно было, ни о том, что оно может в любой момент закончиться. Я уставилась в потолок. Пьер мял пачку сигарет и чиркал зажигалкой. От нее шли маленькие искорки и терпкий запах кремния. – Знаешь, Ева, ты себе даже не представляешь, как в этой жизни все просто. Все настоящее – просто, от того ты его и не замечаешь, путаешься, сбиваешься. А оно вот, лежит перед глазами. Нет ничего сложнее чем «просто». Понимаешь? Он вздохнул. - Ева, ведь ты не из породы Мам Терез, может быть, это жестоко звучит, но чуть сложнее, чем любовь для тебя слишком просто. Твое приключение стало обыденным, ненужным никому кроме тебя. Или ты считаешь, что это довольно интересно путешествовать с человеком, который не разделяет с тобой твоего… – он запнулся. Я не знала что сказать, опустила голову и ощутила предательский комок в горле. Он посмотрел на часы и протянул мне бутылку. - Знаешь, я знаю тебя всего два часа, но это единственно верный вывод, который я смог извлечь. Ты необыкновенная, понимаешь? И я бы очень хотел представить этого мужчину, который так участливо смотрит в эти преданные влюбленные глаза и целует в лоб – он поднял меня и повернул к зеркальной стороне лифта – посмотри на себя Ева. Посмотри внимательно. На меня пялилось собственное отражение. Растрепанные завитушки огненно рыжих волос, искусанные пухлые губы, горбатый еврейский профиль, болотного цвета глаза, с рыжими веснушками и худая, почти прозрачная фигура в темно зеленой водолазке и коричневой юбке. Мне было не понятно, что особенного он увидел в этом нелепом отражении. - Я не знаю этого парня, мне вообще наплевать на него, но я благодарен Богу, что он сотворил его таким слепым дураком, который не понимает того, что ему подарено. Потому, что я собираюсь лишить его этого недостойного дара. Видно было как Пьер волнуется, он совсем изменился, стал беспокойным, глаза пылали, он так крепко меня сжимал, будто боялся, что я телепортируюсь из лифта. – Ева, ты женщина, в которую можно влюбиться с первого взгляда, ты жизненная необходимость, ты воздух, понимаешь? Ты вода! Я чувствовала, как у меня катятся слезы, и я не могу их остановить. Лифт, вдруг, стал сжиматься, вытесняя из моих легких остатки воздуха. Пьер повернул меня к себе и осторожно поцеловал. У меня подкосились ноги, все вокруг поплыло, закружилось каким-то невидимым вихрем. Его губы пахли морем и были нежными как волны. - Ты «мое» – прошептал он, целуя соленые от слез глаза – разве это не достаточное приключение, оказаться запертыми в лифте? Конечно, было бы интересней, если бы я спас тебя от анаконды но…Я, ведь нашел тебя - он улыбнулся, но я отстранила его и вцепилась взглядом в его лицо. Пьер его выдержал, а значит, он не лукавил. Глаза были полны надежды и какой-то тоски. Странно было видеть этот беззащитный взгляд, который умеет бороться с бурями и может выдержать даже сверлящие угольки касатки. - Это теперь новый вид гуманитарной помощи? – усмехнулась я – спасибо за участие. Но меня не надо жалеть. Я счастливый человек – я оттолкнула его и начала метаться, ища выход. - Глупая – он снова попытался привлечь меня к себе, но я почти прижалась к зеркалу. Он остановился в шаге от меня, не сводя взгляда. Я мечтала о том, чтобы трос сейчас оборвало, и это мучение закончилось. - Пьер, не надо. Ты прав. Я жду. Жду каждый вечер. Каждый вечер я наливаю бокал вина и разговариваю со своей таксой, ожидая, что раздастся звонок в дверь, и он будет стоять на пороге. И я не знаю, когда я смогу избавиться от этого ожидания, и избавлюсь ли вообще. Потому, что я точно знаю, что если я перестану ждать, он придет. Свет в лифте начал мигать и совсем погас. Пьер не сказал больше ни слова. Его присутствие выдавало только спокойное дыхание и горький запах сигаретного дыма. Сердце бешено колотилось. Щеки пылали. Я крепко сжала пальцы, чтобы хоть как-то унять их дрожь. Это длилось всего несколько секунд. Но они мне показались настоящей вечностью. Затем послышались голоса где-то извне. Свет снова включился, и двери лифта отворились. Снаружи стояли техники в оранжевых комбинезонах, забрызганных портвейном. Увидев нас, они умолкли и переглянулись. Действительно зрелище было впечатляющее. Три пустые бутылки вина катаются по полу вперемежку с коробкой конфет и пакетом с остатками бутербродов, здоровенный мужчина сидит на полу, облокотившись о колени и, опустив голову, курит, а в другом углу, словно прилипшая, стоит рыжая худющая девушка с красным лицом, опухшим носом и размазанной косметикой. Как только двери открылись, я выбежала из лифта и, не оглядываясь, выскочила на улицу. Дурная привычка убегать от своего счастья у меня уже выработана годами. Пока я бежала, в виски било, словно молотком «Ева, ты мое. Ты мое. Ты мое». Это завораживающий голос, нежные и крепкие объятия, жесткая щетина, страстные губы. Когда я вбежала в ресторан, было уже одиннадцать. Филипп сидел в углу за маленьким столиком со скучающим видом. Тепло стало растекаться по телу. Вот оно мое родное. Я подбежала и обняла его крепко-крепко, будто кто-то хочет утащить меня от него. Он как обычно поцеловал меня в лоб.
Ivetta: Спасибо девушки!!! Осталось совсем немного) Хелга пишет: Ловлю себя на мысли, что не важны события, главное, какие эмоции и мысли они вызывают. Вы правы! Поначалу, кажется что главной является любовная история. Но на самом деле, важно то, что происходит с Евой.
Marusia: Ivetta пишет: на самом деле, важно то, что происходит с Евой. Замечательная история о Еве получается
гость: Ivetta, вот наконец то!! Вчера раз десять проверяла, что там на "перекрёстке". Какая счастливая история с таким ярким букетом чувств. Хорошо, что Вы назвали всё это не любовным романом, а "женской прозой". Хотя и это определение тесно для того, что Вы пишете. Одна опечатка: Все они были очаровательны и я бесконечно благодарена им за то, что они были в моей жизни. мариета Я слишком редко пишу, только если очень вещь задела, чтоб вступать в ряды)).
мариета: Ivetta Говорила же я, что Пьер - не наш! Нам только Филипп нужен Ivetta пишет: Осталось совсем немного) Я очень надеюсь, что после нужной редакции администрация поставит роман на сайте. Кажется, он вполне заслуживает этого гость пишет: Я слишком редко пишу, только если очень вещь задела, чтоб вступать в ряды)) Я тоже так начала Потом "заболела" форумной болезни
Хелга: гость пишет: Хорошо, что Вы назвали всё это не любовным романом, а "женской прозой". Я бы сказала, человеческая проза.
гость: мариета Пьер - не наш! Нам только Филипп нужен Ну это кому как. Мне Пьер роднее. И вообще, как ни крути, теперь не будет счастливого исхода для всех(((. Ivetta, мне одна фраза показалась не совсем "русской". Он был невысокого роста и стройного телосложения, немного бледный, в тонкой серенькой шапочке поверх на лысо бритой головы. Может так и задумывалось? Очень не хочется канючить и выпрашивать, но Вы, пожалуйста, не затягивайте с продолжением. Читать произведение кусочками хорошо только тогда, когда промежутки короткие, чтоб не выпасть из настроения. А если проходит пара дней, то жизнь уводит на свои круги и трудно снова погрузиться. Жаль терять тонкий мир Евы.
Marusia: Ivetta пишет: Потому, что я точно знаю, что если я перестану ждать, он придет. Так было задумано? Или все же: не придет?
Marusia: гость пишет: Мне Пьер роднее Не могу сказать, что Пьер мне ближе, но Филипп последнее время стал несколько раздражать. Не мешало бы ему почувствовать, что он реально может потерять Еву. Жаль, если Пьер не пойдет за Евой. гость пишет: как ни крути, теперь не будет счастливого исхода для всех Главное, чтобы счастливый исход был для Евы.
гость: Если верить песенке "Моя любовь - мой друг ", то героиня оставит Филиппа. Но это уже спекуляции. Marusia Главное, чтобы счастливый исход был для Евы Я, как у Стругацких, хочу счастья всем и чтоб никто не ушёл обиженный. И Пьер уже ранен любовью, настоящей. Мои симпатии ему. Но автор точно сам знает, кто что завоюет.
Marusia: Ну если пойдет за Евой, то он мне тоже будет симпатичен
гость: Я точно знаю, что когда увижу женщину, которая составит смысл моей жизни, я скажу себе «Это мое. Мое с головы до пят». И сделаю все, чтобы она сказала мне то же самое. Должен пойти )))
redis: Ivetta, спасибо . Действительно, уже не важно с кем останется Ева с Филиппом, Пьером или с таксой. Главное, чтобы не разучилась дышать полной грудью.
Ivetta: Милые мои. Большое вам спасибо за то сочувствие, соучастие и сопереживание к моей героине. Очень хочется ответить каждой. Попробую объеденить все. Да, Ева все ждет, что Филипп придет. Придет по-настоящему.Marusia пишет: Потому, что я точно знаю, что если я перестану ждать, он придет. Это как с автобусом, который ждешь на остановке полчаса. И как только устаешь ждать и решаешься идти пешком, он тут же появляется на горизонте. В Еве сидит этот страх. Страх, что Филипп передумает, а она уже будет с кем-то. На мой взгляд, финал именно тот, какой и должен быть. Не буду забегать вперед. Лучше выложу остаток 11 главы. А по поводу финала расскажу после того, как вы его прочтете. Еще раз, огромное спасибо всем вам!!!
Ivetta: - Ева, что с тобой, что-то случилось? – испугался Филипп, увидев заплаканные глаза - я уже начал беспокоиться. - Все в порядке дорогой, небольшая поломка в офисе – я села за столик и заказала чаю. Только теперь увидела его светящиеся глаза. Он нетерпеливо ерзал на стуле, желая что-то сказать, но ждал, пока я успокоюсь и выпью первую чашку. Наконец, он взял меня за руки и воскликнул: - Ева. Я должен сказать тебе кое-что очень важное. Он торжественно помолчал несколько секунд и изучающе смотрел на меня. Я недоверчиво покосилась на него. В «Дениз» было полно людей. - Я понял, что влюблен. Наконец-то. Это случилось, как ты рассказывала про своего отца. Что-то щелкнуло в голове. Я даже про себя вспомнил его слова про Синай. Каким же я был дураком все это время, Ева! Я удивленно посмотрела на него. Пыталась понять шутит он или попросту издевается. Но на его лице было написано только мальчишеское счастье, искреннее и беззаветное. Я нетерпеливо сглотнула. - Я влюбился. Влюбился как мальчишка, как если бы мне было двадцать лет. Ей девятнадцать и зовут ее Элен, она высокая брюнетка, со сногсшибательной фигурой, длинными волосами, изящными ножками, а какие у нее губы. Мы познакомились у Стива, ну помнишь, он еще чинил машину Зээва, после того, как ты сожгла на ней сцепление. Ну, мой товарищ Стив, американец. Ева, она тебе понравится. Ты обязательно должна ее увидеть. Давайте сходим вместе куда-нибудь. Я почувствовала, как падаю, бесконечно долго, превратившись в пушинку. Я даже не чувствовала своего тела, будто только что нарушила все законы гравитации. Потом плюхнулась в воду, оставляя узкую линию пузырьков. В глазах сначала официант превратился в моллюска и уплыл, потом Филипп стал вдруг мутным, как за кривым зеркалом, а потом и весь зал. Он что-то оживленно и восхищенно говорил, размахивал руками. Никогда я не видела его таким увлеченным и счастливым. - Ева, ты меня слышишь? - Да, да, конечно. Элен. Я рада за тебя, очень – я выдавила из себя улыбку. - Ева, ну не начинай. Ведь все прошло? Мы же все решили? – он сжал мои пальцы. - Конечно. Пф – махнула я – Филипп, как ты думаешь, это «твое»? Она - это «твое»? - В смысле? Нет, погоди, я пока не собираюсь жениться. Да вообще, какая разница, Ева, я не знаю, что будет завтра, я люблю ее сейчас. Сию минуту. Понимаешь? Я хотел, чтобы ты знала. Ты мой самый близкий человечек. - Понимаю. Ани оэвет отха. Оэвет мэод. (пр. Я люблю тебя. Очень люблю) Я поцеловала его ладонь, но внутри, словно что-то оборвалось. Что-то треснуло беззвучно и как ни странно, безболезненно. Такое ощущение бывает, когда у вас что-то сильно болит и мучает несколько часов, а потом вдруг неожиданно перестает, и ты уже ничего не чувствуешь. Похоже, Святой Валентин был либо большим шутником, либо антисемитом. Иначе как можно объяснить такое издевательство над бедной еврейской девушкой. Правда Эжен сказала бы, что я сама во всем виновата. Но кто будет слушать Эжен? Разве что, месье Сезар. На следующий день, войдя в лифт я ощутила дрожь во всем теле. Колени стали ватными. Тело изменило мне, готовое плюхнуться на пол. Я вспомнила Пьера, его теплый голос, искрящиеся раскосые глаза и жаркий поцелуй. Казалось, он все еще пахнет морем на моих губах. Не в силах устоять, я оперлась рукой о стену. Снова стало мутить. На этот раз я слегла надолго. Жюли и Надин старались приободрить меня. Они приходили каждый день, проверять не покрылась ли я плесенью, будто соскучились. Хотя я знаю, что они просто жутко боялись, что я что-нибудь сделаю с собой. Когда Надин убедилась, что не стану накладывать на себя руки, топиться в ванной или прыгать с крыши, то мудро дала мне отстрадать. Отстрадать – значит оставить наедине со своими мыслями, со своей болью. Жюли не приветствовала это решение, по всей видимости, не доверяя мне, и грозилась пустить в ход тяжелую артиллерию. То есть Артура. Все же, мне удалось убедить девочек в том, в чем я сама не была уверенна, каждый раз, сжимая пузырек с розовыми таблетками. С Филиппом мы попрощались перед самым его отъездом. Я была благодарна ему, за то, что он пришел один. Поскольку знакомство с Элен не вызвало во мне восторга. Чертовски красивая и необыкновенно пустая девушка, хотя, справедливости ради надо признать, что я нашла ее довольно милой и искренней. Они уехали через неделю во Фландрию, там ей предстояло учиться. Филипп обещал звонить каждый день и выглядел таким счастливым, что было бы слишком подло с моей стороны не радоваться искренне счастью друга. Правда, Элен оказалась ревнивой стервой и звонки Филиппа были не такими частыми, на какие я рассчитывала. Хотя, я ее понимаю. Я снова заперлась в своей коморке и писала, писала и пила. Больше всего я боялась, что Филипп позвонит и скажет о своей помолвке или свадьбе или ребенке. До тех пор, пока Элен мне казалась очередной девушкой, от которой он неизменно возвращался ко мне, во мне теплилась надежда. Я представляла, что рано утром по привычке услышу разрывающий стук в дверь и крики «Ева! Открой, это я» Или вечером перед открытым окном зазвучит знакомый свист, означающий, что пора спускаться. Но он никогда не говорил, что влюблен. Никогда. Пьера я тоже больше не видела. Но, как ни странно, много думала о нем после того рокового дня. Смешанные чувства разрывали мне голову. Мысли путались, перескакивая одна на другую. В голове все еще стучало «Ты мое…» Филипп никогда так не говорил. Он говорил «я люблю тебя», «ты нужна мне», «я не смогу без тебя», но никогда так. Может, Элен, будет той девушкой, которой он это скажет? Я надеялась, что не доживу до этого дня. Я все чаще вспоминала прошедший год. Год, проведенный с ним. Пьер был прав, мне ведь, действительно было мало того, что я имела. Вранье, что все хорошо, подходило лишь для Филиппа. Он верил, что все прошло. Закончилось. Словно любовь это простуда, которая проходит после приема антибиотиков. Не знаю. Может быть тогда, в этом чертовом сквере, если бы только я не убежала и позволила Филиппу сказать то, что он хотел, возможно, все было бы иначе. Ведь именно тогда, у него вспыхнула ко мне симпатия. Симпатия, переросшая в глубокую дружбу, а не в ветреную любовь. Хотя теперь, я бы предпочла последнее. Что касается Пьера, определенно я знала только одно, с ним тоже было все не просто. Не случайно. Может быть, это была судьба? Может быть, если бы рабочие пришли на час позже, мне не захотелось бы выскочить из лифта, и все было бы иначе. Я снова вспомнила его запах. Его глаза и голос. Тихий и твердый, с легким бархатом. Звонкий раскатистый смех, наполняющий светом маленькую кабинку лифта. «Нет ничего сложнее, чем «просто». Вспомнила я его слова. Может быть, в этом и была вся тайна? Тайна Дали? Тайна «Ласточкиного хвоста» - последней его работы. Самой простой работы человека, ненавидевшего простоту во всех ее формах. Она и для него оказалась, слишком сложной? Я посмотрела на свою ногу. Несколько тоненьких линий. Всего пара штрихов. Вот и все, что оставил он напоследок. И это был самый сложный рисунок, который я когда-либо видела. Так было ли с Пьером все сложно? Или это было то самое – невидимое глазу. Наверняка вы скажете «Да ты же не любила ни того ни другого». Возможно. Кто знает. Я знаю только одно - эти встречи были особенными в моей жизни. Я стала ходить как привидение. По улицам, офису, от дома к дому. От дня ко дню. Даже Морис, этот бесчувственный слон, забеспокоился, глянув на бледное лицо, и предложил отдохнуть несколько дней. Работа не могла отвлечь, хотя я старалась работать больше, чем обычно. Друзья стали сплошным напоминанием о нем. Только часы, маленькие часики я не снимала с кисти. Будто мне нравилось ковырять открытую рану острым лезвием. Как-то Джил обратил внимание на мой набросок. С тех пор, как он застал меня с горстью таблеток, не отходит ни на минуту. Даже попрятал ножи, но я убедила его, что вид крови меня смертельно пугает и взяла клятву, что он ничего не расскажет девочкам. Я показала ему небольшой портрет. Смеющиеся раскосые глаза, красивые полные губы, благородные изгибы профиля. - Это он? – спросил Джил. - Да. - Красив черт. - Да. Мы сидели на моем диване и пили белое вино. Была почти ночь. Джил шутил, что я вынужу его притащить в мой дом матрас, и его рейтинг окончательно упадет в «Приюте грёз». Джил сидел, облокотившись о рыжую подушку, а я лежала у него на груди, пождав колени. - Так как он сказал? - спросил он. - Джил, прекрати, я тебе уже сто раз рассказывала наш разговор. - Расскажи в сто первый. Мне нравится его слушать. - Ты – мое – прошептала я. - Ты – мое – задумчиво повторил Джил – Знаешь, мне так никогда не говорили. А если это был он, Ева? - Теперь я этого никогда не узнаю. - Это странно, знаешь – сказал Джил, перебирая мои волосы. - Что? - Почему он так быстро сдался.
Ivetta: Я пожала плечами. Мне было это неважно. Я поймала себя на мысли, что сейчас мне ничего не важно. В одно мгновение во мне стерлось все. Филипп, Пьер, Андре, Рене, вся моя прежняя жизнь. Словно кто-то постарался вычисть из моей памяти эти образы, лихо орудуя ластиком. Может быть Том все же применил свой волшебный гипноз, или розовые таблетки начали действовать? Поэтому, я не удивилась и никак не отреагировала на то, когда через несколько дней позвонил Джил и задыхающимся голосом орал в трубку, что видел его. - Кого? Филиппа? – удивилась я. - Он в Сингапуре. - Джил Филипп во Фландрии. - Да нет. Я говорю о Пьере. Он в Сингапуре. Сегодня показывали по «Дискавери». У них какая-то экспедиция по спасению стаи китов. Ева? - Я слышу не ори. Так далеко от меня еще никто не убегал – я истерично засмеялась. - Ты несносная упрямая дура – злобно орал Джил - Тебе что, хочется прожить всю жизнь со стареющим педиком и слепой таксой? - Почему бы и нет. Вы единственные мужчины, которые не убегают от меня. - Можешь считать, что я уже сделал тебе предложение. Только учти, распишемся мы только в доме для престарелых. - Джил, тебя я готова ждать сколько угодно – попыталась пошутить я. - Лаазазель – выругался Джил. За время проживания со мной он начал сносно говорить на иврите, схватывая на лету. Особенно ругательства. - Да, я тебя тоже люблю. Я положила трубку и оглядела свою комнату. В ней творился жалкий беспорядок. В раковине нагромождена грязная посуда, под мойкой стройный ряд бутылок, со счета которых я уже сбилась. Постель не застелена и скомкана. Простыни изрисованы углем и акварелью. К стенам прижались холсты, по полу беспорядочно разбросаны вещи и кисти. Лара Фабиан уже в восьмой раз пела «Я люблю тебя, я люблю тебя как волка, как короля. Как мужчину, которым я не являюсь... Ты видишь, как я люблю тебя…» Я прошла в ванну и посмотрела на себя в зеркало. Бледное осунувшееся лицо. Щеки впали. Одни глаза болезненно торчали на исхудавшем лице. Волосы растрепаны и неопрятно зачесаны на затылок. Руки измазаны краской и давно уже не ухожены. Я истерично рассмеялась. Матильда, испуганно пискнув, забилась под раковину. Ты об этом мечтала Ева. О любви, которая душит спазмами и изматывает жгучей болью, доводит до одурения? Ты хотела гореть в аду, так на что же ты жалуешься? У тебя есть все, о чем ты мечтала. Я снова посмотрела на незнакомую девушку в зеркале. Мне стало так жаль ее, так невыносимо жаль, что я села на холодный пол и смех перекатился в лихорадочный рев. Я плакала тихо, почти беззвучно, только плечами. Пока не иссякли все слезы. В эту ночь я выплакала все, до последней капли. Высушила. И отпустила. Я отпустила Филиппа. Отпустила Пьера. Отпустила боль. Ту самую, животную боль, не дающую мне покоя, съедающую меня изнутри. Я вспомнила бабушку Фриду «Дерево тянется к свету, Ева». Во мне проснулось желание, непреодолимое желание потянуться к свету, пробежаться босиком по траве, проснуться из оцепенения и снова сказать «Я до неприличия люблю жизнь». Я так давно не смеялась. Я так давно не радовалась. Я почувствовала себя белоснежным холстом, готовым к тому, чтобы стать настоящим шедевром. Необыкновенная легкость охватила меня, вызывая улыбку. Мама права. Пока я не захочу сама, я не впущу никого в свою жизнь. Но для начала, мне нужно впустить в нее саму себя. Себя…
Ivetta: 12 - Ты позаботишься о Франческе? - Конечно. Ведь теперь, я, наконец, открою свой салон. Обещаю. Франческа будет в нем управляющим. Я закажу у твоего отца синий клетчатый берет с помпоном для него, и такой же жилетик, а по выходным мы будем ходить в «Приют грёз» и найдем ему симпатичного кобеля. Мы стояли у табло регистрации аэропорта «Шарль Деголь» в первый весенний день нового года. Вокруг толпились люди. Пестрые рекламные плакаты, от которых резало глаза. Солнце играло на холодном сером полу, выглядывая из больших окон. На синих скамейках уже сидели провожатые, бережно разглядывая чемоданы. Наша очередь постепенно уменьшалась. Я бережно держала Джил под руку. - Скажи Жюли и Надин, что я люблю их – давала я последние распоряжения. - Хорошо. - И Артуру тоже. - Хорошо. - И Лео… - Ева, ты будешь поименно перечислять родственников? Я смутилась. Джил шлепнул меня по попе и поправил мою шляпу. Яркую красную шляпу, которую мы купили тогда, перед первой неудавшейся поездкой. - Ты не жалеешь? – виновато спросила я, закусив губу. - Что ты, давно пора было послать Мориса. Я рад, что ты это сделала. - Я тоже. - Да, жаль, что я не успел это снять на видео. Действительно, Мориса нужно было снять на пленку. Его щеки раздувались как меха, а глаза казалось, лопнут от напряжения. Он полчаса изучал два белых листка, с синими печатями. Мы с Джил стояли в его кабинете, взявшись за руки и самодовольно улыбались. В графе о причине увольнения было написано – в связи с тем, что шеф клинический идиот, бездарный скряга и похотливый лентяй. «Похотливый лентяй» был идеей Джил. Ему показалось, что это выведет Мориса из себя лучше всего. И оказался прав. Морис орал пока не сорвал голос. Весь офис сбежался поглазеть на это зрелище. Машина была запущена. Пора было что-то менять. Как тогда на мосту, пройти по кромке, ощущая, что если преодолеешь это, то преодолеешь всё. Пора было перестать бояться. Бросить никчемную работу, которая тянула на дно. Выкинуть пузырек с розовыми таблетками и все бутылки. Кстати, их оказалось в доме ровно двадцать девять. Я аккуратно упаковала все свои работы и прибрала квартиру. Решение пришло спонтанно, поэтому, я даже не успела попрощаться с ребятами. И если честно, мне не хотелось, чтобы меня провожали. Слишком долго я вызывала к себе жалость, вынуждая заботиться о непутевой подруге, которая так и норовит влезть в неприятности. Джил никогда не жалел меня, именно поэтому, я позвонила только ему. Он с радостью упаковал мои чемоданы и забрал к себе Матильду. Я взяла билет в один конец. Париж-Мадрид. Старая Ева – новая Ева. Я ехала одна в незнакомый город Кадакес, в чужую страну, в гости к своему сумасшедшему другу Дали. Я ехала к берегу моря, усыпанному слоновьими черепами в его больном воображении. - Ты мне привезешь зеленоглазого испанца? – прищурился Джил. - А как же еврей? - Привози обоих. - Я буду скучать Джил. Он крепко обнял меня. - Брось. Мертвое море и Дали ждут тебя. К чему эти сопли детка. Господи, как же ты любишь все усложнять – сказал Джил, закатив глаза. - Совершенно очевидно одно… - Я ненавижу простоту во всех ее формах – закончил Джил. Подошла моя очередь. Девушка в темно синем пиджаке мило улыбнулась мне. Я положила на стойку паспорт и билет. Она попросила приставить палец к маленькому приборчику, снимающему отпечаток пальцев. Наконец, процедура была закончена. Она вернула мне документы и поблагодарила за ожидание. Я направилась к входу на посадку. Джил схватил меня за плечи и прижал к себе. Потом, повернул и посмотрел в глаза, улыбаясь кривой шкодной улыбкой. Я чмокнула его в губы и вытерла блеск, который остался после моей помады. Он щелкнул меня по носу и выпустил из объятий. Когда я уже пересекла ограждение, за которым меня уже ждала таможня, Джил окликнул меня. Я повернулась. Он стоял в конце коридора, запустив руки в карманы, и грустно обнажал бусинки белоснежных зубов. - Что мне сказать, если тебя будут искать? - Что я уехала. - Куда? - Догонять время - прокричала я. Я прошла меж рядов пассажиров. Пол скользил под ногами как тающий циферблат из моих снов. В нескольких метрах виднелась взлетная полоса через огромное окно. В него заглядывал мой самолет. Боинг это тоже искусство. Он был огненно рыжий с резанным ласточкиным хвостом. Я глубоко вздохнула, позволяя растечься запаху аэропорта по легким. - «Ты моя любовь, мой друг. Когда я мечтаю, мечтаю о тебе. Моя любовь, мой друг…» - громко запел Джил. Я не обернулась, но знала, что он смотрит на меня. Я даже знала, что он сейчас все еще держит руки в карманах, сжимая пальцы. Голова наклонена немного вправо. Он улыбается и проходящие мимо девушки заворожено оглядываются. На губах заиграла улыбка. - «Когда я пою, я пою для тебя. Моя любовь, мой друг. Я не могу жить без тебя. Моя любовь, мой друг…и я не знаю почему» - продолжила я, весело шагая вперед, заставляя оборачиваться прохожих, улыбаясь им. Глаза щурились от солнечных лучей. На руке в такт пульсу тикали часы с бирюзовым перламутровым циферблатом, показывающие точное время. Вперед…теперь только вперед…до неприличия любить жизнь…
Ivetta: Все
гость: Да, мы очень ждем. Я пока снова сегодняшнее перечитала. Можно пару вопросов прод кат? Вышла и увидела Филиппа. Он сидел на лестницах. Не на "лестнице"? Так говорят? Он оттянул горлышко пуловера, словно оно его душит. Тут в одном предложении настоящее и прошедшее время. я собираюсь лишить его этого недостойного дара. Тут я как-то не поняла, он что, Еву недостойным даром называет?
полная версия страницы