Luide: Автор: Luide Название: "Аромагия" Жанр: роман - детектив, фентези. В романе использованы современные сведения об ароматерапии. Автор благодарит администрацию любимого форума "Арома-Вита" http://aroma-vita.com.ua/forum/index.php?act=idx, а также форума "Академия Чудес" http://forum.academy-miracles.ru/index.php за любезное разрешение использовать материалы об ароматерапии.
Luide: Дальше. Так что в «Уртехюс» я направилась весьма раздраженная и злая. Накапав себе масел чайного дерева и эвкалипта, чтобы взбодриться и избыть последние остатки простуды, я принялась подогревать масло для экстрактов, и вдруг услышала, как дверной колокольчик зашелся звоном. Оставив на водной бане будущую вытяжку, я вытерла руки и двинулась в приемную. На пороге опасливо мялась Уннер, теребя старенькую шаль и выставив перед собою, как щит, сложенный вдвое лист бумаги. - Вам письмо от инспектора! – выпалила она торопливо, глядя с опаской, будто я вот-вот ее укушу. Разумеется, мое настроение этим утром было далеко от безоблачного, но ведь не настолько же! Впрочем, послание господина Сольбранда куда интереснее причуд прислуги. - Спасибо, можешь идти, - произнесла я, торопливо расправляя лист и не глядя, присела на диван. За что тут же поплатилась – забытый кем-то футляр для шпилек жалобно хрупнул. Я досадливо извлекла из-под себя останки изящной вещицы, убедилась, что восстановлению она не подлежит, и упокоила безделушку в мусорном ведре. После этого наконец начала читать послание неподражаемого инспектора. «Голубушка, - гласило оно. - От имени сыскного агентства выражаю вам благодарность за содействие в поимке мошенников. Как Вы и предполагали, в Ингойе объявились обманщики, всучивающие несведущим фальшивый порошок мумий. Благодаря показаниям Вашей горничной они понесут самое строгое наказание (среди пострадавших очень именитые особы!). Как говорится, на каждого окуня найдется своя щука. Однако нет никаких сведений о причастности господина Гюннара. Трупы не бальзамировали, «лекарство» делалось из подручных средств. Так что в этом Вы попали пальцем в небо. Единственное, я телеграфировал в столицу. Никаких археологических экспедиций в Муспельхейм власти не отряжали, так что в этом господин Гюннар слукавил. Но не забывайте, подозрительность порождает призраки . Кстати, похитителя трубок сцапали. Им оказался сумасшедший коллекционер, который охотился за одной-единственной вещицей, а остальные безделицы взял для отвода глаз. С почтением, инспектор Сольбранд». Дважды перечитав, я сложила письмо и призадумалась. Складная версия рассыпалась, как карточный домик, и теперь в руках снова была всего лишь колода карт, из которых предстояло возвести ненадежную постройку догадок. Я предположила, что господин Гюннар имел отношение к шайке мошенников весьма высокого уровня. Вот уже много лет интерес к мумиям и в Хельхейме, и в соседнем Мидгарде не ослабевает. Из них готовят «волшебные» зелья для омоложения, которое пользуется немалым спросом у стареющих кокеток, порошком пользуют больных самыми разными хворями, к тому же муспельхеймская культура на пике популярности, и многие видные лица считают разумным устраивать в своих домах целые выставки археологических экспонатов. Но изыскатели добывают не так уж много трофеев, тем более в хорошем состоянии, поэтому цены на прекрасно сохранившиеся мумии исчисляются немалыми суммами. И если какой-нибудь недобросовестный археолог согласится сбывать поддельные мумии, прибыль вполне окупит и расходы, и возможную потерю репутации. Можно ведь обнаружить в гробнице единственного обитателя, а заявить о находке пяти и неплохо на этом нажиться. Надо думать, несложно найти тела бедняков для этой изуверской подделки. Полагаю, методики давно отработаны и не составит труда как изготовить мумию, так и искусственно ее состарить... Понятно, что странный заказ господина Гюннара заставил меня заподозрить участие этого занятного господина в подобной афере. По мнению инспектора, гипотеза оказалась неверна, к моей досаде. Я вполне доверяла господину Сольбранду, и если он не обнаружил никакой связи, то ее, скорее всего, действительно не существовало. И все же это дело странно пахло... Закончив с повседневными делами, я решила навестить господина Гюннара под выдуманным предлогом. Я хотела убедиться, что мне все это не привиделось, как намекал инспектор. По счастью, фотограф жил не так уж недалеко от «Уртехюс». Правда, у меня был только оставленный им адрес, где это конкретно, я понятия не имела. Ничего, найду как-нибудь. Выйдя на крыльцо, я поежилась - гулять под холодным осенним дождем – не лучшая идея, даже с зонтом. К тому же недавняя простуда грозила дать осложнения... Но любопытство оказалось сильнее. Смысла откладывать визит не было, погода в Ингойе давно вошла в поговорку: «Не жалуйся на ненастье, через час будет еще хуже». Давешний снег давно растаял, сменившись слякотью. Только за городом еще наверняка остался белый покров: импровизированный инеистый великан защищен заклятьем и превратится в воду только с приходом весны, на Бельтайн. Вскоре я поняла, что переоценила свою находчивость. Я бродила по переулкам и никак не могла найти дом фотографа, а спросить было не у кого. Парочка бродяг, устроившихся под навесом с кувшином чего-то явно горячительного, не вызывала доверия. Видимо, надо возвращаться на центральную улицу и начинать снова. Наклонив голову, чтобы защитить лицо от косых брызг дождя, я двигалась вперед с упорством барана, целеустремленно шлепая по лужам. Прохожих было немного, без крайней нужды в такую погоду из дому не выбирались, предпочитая сидеть у камелька и цедить чай или глинтвейн. Я ностальгически вздохнула, отвлекшись на мгновение, и тут же наткнулась на пешехода, едва избежав падения в лужу. - Ох, извините! – пробормотала я, пытаясь совладать с зонтиком, который из-за порыва ветра и столкновения выгнулся в обратную сторону. - Госпожа Мирра? – удивленно спросил знакомый голос. Я оставила в покое зонтик и обнаружила, что передо мной стоит ординарец моего мужа. - Искал. Вас. – Отрывисто продолжил Утер. – Обед. Господин полковник. - Ингольв не придет к обеду? – догадалась я. Он кивнул. Не понимаю, зачем гонять ординарца, если можно просто сообщить по телефону? Но мой муж невзлюбил телефонную связь, опасаясь, надо думать, подслушивания на параллельной линии или шпионок-телефонисток. - Думаю, я тоже... – ответила я, раздумывая. Наконец решилась: - Вы не могли бы меня проводить к фотографическому салону господина Гюннара? Тот лишь кивнул в ответ... Перед искомым домом мы расстались (кстати, до того я умудрилась минимум дважды миновать его), хотя Утер предлагал меня сопровождать. Я легкомысленно отказалась, сочтя, что ничего со мной не случится средь бела дня. К тому же я собиралась зайти всего на несколько минут, о чем и сообщила ординарцу. Фотографический салон располагался на первом этаже, а на втором, надо думать, обитал его хозяин. Открывшая дверь пожилая особа напоминала старую нянюшку: доброе лицо, сдобная пышная фигура и простое платье по моде прошлого века. Отчего-то служанка смотрела на меня боязливо. Да что последнее время меня все пугаются?! Постаравшись улыбнуться как можно дружелюбнее, я спросила господина Гюннара. Пояснив, что хозяин в данный момент занят, но скоро освободится, она проводила меня в кабинет и предложила обождать несколько минут. Я поблагодарила добрую женщину, и, оставшись одна, с интересом огляделась. В доме господина Гюннара витал аромат поздней осени и увядания, как будто прелые листья охапками разбросаны по углам. Что-то смутно знакомое чувствовалось в этом запахе, который не могло перебить даже лимонное масло, обильно разбрызганное по комнатам. Откровенно говоря, жилище господина Гюннара произвело на меня престранное впечатление. Вещи разложены строго по местам, плед на диване старательно разглажен, а книги чопорно собрались в шкафу – ни единой не осталось ни на столике у окна, ни в кресле. При этом пыль беспрепятственно оседала на камине и мебели! Комната была аккуратной, но впечатления жилой не производила. Я подошла к журнальному столику, провела рукой по его поверхности... На перчатке остался слой пыли. Внимание привлек букет цветов на письменном столе, источающий слабый цветочно-пыльный аромат. В простой стеклянной банке были собраны почти засохшие розы в обрамлении физалиса и полыни. Странный выбор... Признаюсь, я уступила недостойному любопытству и, выдвинув ящики, бегло просмотрела их содержимое. В первом ничего интересного не оказалось – какие-то безделушки: бусы, зеркальце, многочисленные заколки для волос, шляпные булавки... А также плитка шоколада – дорогого, не суррогата, в Ингойе такого не сыщешь. А вот во втором ящике обнаружилась целая стопка портретов. На них были сплошь молодые девушки, притом одни и те же особы представлены в разных антуражах. Как будто фотограф не мог определиться, какой ракурс и какой наряд лучше... Странно – фотографические изображения довольно дорогие, и делать десяток разных вариантов весьма накладно. К тому же что-то странное было в этих изображениях... Я нахмурилась: определенно, это что-то знакомое, но... Где-то хлопнула дверь и я, вздрогнув, быстро вернула на место «улики» и метнулась к книжной полке, сделав вид, что рассматриваю потертые тома. Сердце отчаянно колотилось. Верно говорил инспектор Сольбранд, любопытство рыбку сгубило. Фотограф вошел стремительным шагом. Распахнутая сильной рукой дверь ударилась об стену, но хозяин дома не обратил на это ни малейшего внимания. - Здравствуйте, - произнесла я осторожно, едва сдержав порыв попятиться. - Здравствуйте. Присаживайтесь, - господин Гюннар, одарив меня странным взглядом, указал рукой на кресло, и я послушно присела на краешек, чинно сложив руки на коленях. Под пронзительным взором фотографа, который, похоже, позабыл о своей роли рассеянного чудака, я постаралась улыбнуться как можно милее, но он не ответил на это проявление дружелюбия. Хозяин дома сидел молча, предоставив мне самой завести беседу. Не выдержав – слишком не по себе мне было от этого пристального внимания, я заговорила: - Мне рекомендовали вас как прекрасного фотографа, и я хотела бы заказать семейный портрет. - Портрет? – переспросил он, словно не понимая. Я кивнула, потом, спохватившись, уточнила: - Видите ли, мой сын приедет всего лишь на два дня, и мне хотелось бы, чтобы к его приезду уже было все готово... Господин Гюннар будто не слышал, пристально меня рассматривая. Чувствовать себя букашкой под увеличительным стеклом было неприятно. Сжав пальцы, я глубоко вздохнула и поднялась: - Простите, вижу, вас не заинтересовало мое предложение. – Голос мой звучал холодно и отчужденно. – Я дам вам знать, когда прибудет ваш заказ. Вдруг показалось, что в комнате пахло прогорклым маслом. Уже не слишком заботясь о приличиях, я повернулась и двинулась к двери, но едва успела сделать несколько шагов, как меня догнал повелительный окрик: - Распустите волосы! - Что?! – переспросила я, невольно поворачиваясь, завороженная таким беспримерным нахальством. Мои косы были убраны под шляпку - ходить с непокрытой головой для замужних женщин считалось неприличным. - Распустите волосы! – резко повторил фотограф, вскакивая. - Вы слишком многое себе позволяете! – бросила я, решительно взявшись за ручку двери. Теперь господин Гюннар был мне откровенно неприятен, и смутные подозрения превратились в твердую уверенность. К тому же я наконец вспомнила, почему портреты в ящике стола показались мне странными! Похожий был и у меня – изображение моей покойной малышки Фиалки. Привычная боль шевельнулась в сердце. Когда моя девочка умерла, не осталось даже фото - дагеротипия из-за длительной выдержки требовала долгого сидения в неподвижной позе, что для живого и активного ребёнка было практически нереальным испытанием. К тому же художественные портреты были весьма дороги, а в те времена мы жили небогато. Поэтому единственной памятью об усопшей стала ее посмертная фотография. Среди безутешных родственников были популярны такие съемки, когда мертвым придавали вид живых, чтобы сохранить образ дорогого человека... Но, если присмотреться, фальшь становилась очевидна. Откуда у фотографа столько разнообразных портретов умерших девушек?! Весьма подозрительно, нужно бы это обдумать... Отчего-то испугавшись, я торопилась прочь, но меня остановил сильный рывок сзади. «Зачем я пришла сюда одна?!» - кольнула запоздалая здравая мысль, и на меня обрушилось беспамятство...
Хелга: Luide Ох, ужас какой! Фотограф - маньяк?
Marusia: Триллер!!! Бум надеяться, что помощь подоспеет вовремя! Luide
Luide: Хелга Marusia поехали дальше, надо спасать героиню :) Придя в себя, я не сразу вспомнила, что со мной и где я нахожусь. Голова болела, как будто вновь вернулась простуда, а тело затекло от неудобной позы. Мешал упавший на лицо локон, терпеть не могу растрепанные волосы. Попытавшись убрать своевольную прядь, я обнаружила, что мои лодыжки и запястья надежно связаны. Похолодев, я вспомнила все и в панике принялась оглядываться вокруг. Фотограф оказался чуть поодаль, он преспокойно занимался своими делами. - Я сказала мужу, куда иду! – отчаянно храбрясь, заявила я громко. – И меня провожал его ординарец, он скоро вернется! Утер! В самом деле, он ведь знает, куда я отправилась! Вспыхнула и сгорела бенгальским огнем надежда: я ведь сама его отослала... - Вы врете, - равнодушно бросил он, продолжая возиться с непонятным оборудованием, – но это неважно. Я глубоко вздохнула, пытаясь сдержать малодушный всхлип. Разумеется, я не додумалась никого предупредить, и теперь должна пожинать плоды своей непредусмотрительности. Хотя меня оправдывало, что я не подозревала о том, насколько он опасен. В конце концов, я всего лишь заглянула в салон фотографии, пусть даже его хозяин казался несколько чудным. Я невольно усмехнулась: какой теперь смысл искать самооправдания? Нужно сосредоточиться и попытаться вырваться из лап господина Гюннара. Он не дал мне времени для размышлений, оставил непонятные приборы и подобрался поближе. Странно улыбаясь, господин Гюннар устроился на диване рядом со мной, обдав меня запахом цитронеллы. От мысли о собственной беспомощности что-то внутри сжалось, а от остро-свежего запаха даже затошнило. Боюсь, теперь я возненавижу это эфирное масло. - У вас чудесные волосы... – проговорил он мечтательно, перебирая пальцами мои распущенные рыжие локоны и щуря глаза. - Спасибо за комплимент! – едко ответила я, вздрагивая от случайного касания пальцев к шее и пытаясь хоть немного отодвинуться. - Они будут прекрасно смотреться... – продолжил господин Гюннар, играя с длинными прядями. Он силком приподнял мою голову и как будто пробовал на мне разные прически: собрал волосы вверх, потом перебросил через плечо, затем подогнул, как каре, не обращая внимания на мое возмущение и попытки вырваться. Впрочем, в его руках я чувствовала себя окуньком в пасти щуки, и сопротивлялась больше из отчаяния. Наигравшись, он отпустил меня, художественно взбив пальцами мои пряди для пущего объема. - Хорошо, что я наконец придумал, как раскрасить фотографию! – с довольным вздохом заметил он. Склонив набок голову, полюбовался на дело своих рук, слегка поправил локон у самого лица и пробормотал: – Это пламя погасло бы на обычном дагерротипе... Я не собирался вас трогать, но не удержался. Ваши волосы достойны моего таланта! Мужчина словно не замечал меня, должно быть, видя перед мысленным взором только воображаемую экспозицию. Когда мама принималась вышивать, у нее было точно такое же выражение лица: сосредоточенное и отстраненное, с мечтательной улыбкой. Она как будто уже видела на канве не несколько разноцветных стежков, а дивную картину. От вдохновенного взгляда господина Гюннара меня бросило в дрожь. - Я охотно вам буду позировать, только развяжите меня, пожалуйста. – Я говорила ласково, улыбаясь и стараясь глядеть с милым кокетством. - Нет, вы попытаетесь убежать, - непреклонно ответил он, не обращая внимания на мои ужимки. И добавил, заставляя меня похолодеть: - Вы все пытаетесь... Я сначала пробовал связывать, но все равно вырываются... - Кто – все? – спросила я, перестав изображать пустоголовую кокетку – все равно бесполезно! – и замирая от страшной догадки. Фотограф легко подтвердил: - Все модели. Пойдемте, я вам покажу! У меня есть для вас сюрприз. Так как развязать он меня даже не подумал, ему пришлось меня тащить. По правде говоря, мысли мои во время этой принудительной транспортировки были безрадостны. Совершенно очевидно, что господин Гюннар сошел с ума, но никто даже не подозревал о его болезни, а тем более о моем визите в логово безумца. Сумасшедшие бывают удивительно здравомыслящими на вид. Тем временем фотограф пронес меня по коридору, затем по лестнице вниз, в подвал. Отпер дверь, открывая небольшую комнатку, заставленную старой потертой мебелью. Видимо, это был чулан для ненужных вещей. Не останавливаясь, господин Гюннар пронес меня через кладовку, наконец поставил на ноги и отпер еще одну дверь, замаскированную выцветшим гобеленом. Жестом фокусника распахнул обе створки, открывая взгляду, надо думать, обещанный «сюрприз». Загорелся яркий электрический свет, заставив меня на мгновение зажмуриться. В нос ударил гнилостный душок, и я торопливо распахнула глаза, да так и замерла, придерживаемая за плечи господином Гюннаром. - Боги, милосердные мои боги... – прошептала я неверяще. Передо мною было некое подобие гостиной, оформленной с варварской роскошью. Среди звериных шкур и ярких подушек, задрапированные роскошными тканями, возлежали и восседали девушки, точнее, их тела – это было очевидно. Помертвевшая кожа, распахнутые глаза, глядящие в никуда, холодная неподвижность, волосы – светлые, темные, медовые – безжизненные, будто парики, и витающий в комнате запах. По стенам были развешаны фотографические портреты, в которых, будто в зеркале, отражались те же мертвые девушки. Я почувствовала тошноту, поняв, что заботливый изувер старался сохранить своих жертв в целости и сохранности, пробуя бальзамировать несчастных и раскрашивая мертвые лица. Видимо, из-за неумения и недостатка ингредиентов, теперь тела были на разной стадии разложения. Так вот зачем он тогда пришел ко мне! Такая же участь ожидала и меня, и это было хуже смерти. Представив, каково будет моему сыну увидеть однажды меня мертвой и раскрашенной, словно клоун, я с трудом удержалась от позорной истерики. Я не хочу лежать здесь сломанной куклой! Не хочу, не хочу! Страх туманил мысли, словно хлороформ. Говорят, утопающие не могут плыть, их ведет животный инстинкт, заставляющий силиться выпрыгнуть из воды вверх, а не плавно двигаться по ее поверхности. Вот и меня, как в воронку засасывал животный ужас... Отрезвила меня пощечина, потом еще одна и еще. Не сильные – видимо, он боялся, что останутся следы, которые испортят всю красоту. Я подумала, что надо разбить лицо – хотя бы об угол стола – как только останусь одна. Не знаю, смогу ли я наносить раны самой себе, но это была единственная возможность хоть как-то отплатить сумасшедшему и подпортить его триумф. В конце концов, терять мне нечего... Фотограф крепко держал меня и смотрел как-то странно, словно Ингольв, когда тот подарил мне дорогие духи из Муспельхейма, а я не смогла достоверно изобразить радость от приторно-душного, слишком сладкого аромата. И от этого дикого сравнения я моментально пришла в себя. Господин Гюннар тем временем усадил меня в ближайшее кресло и тщательно закрыл дверь в импровизированный саркофаг. Мне сразу стало легче дышать, хотя из-под двери все еще тянуло тлением. - А я думал, вы меня поймете... – с какой-то обидой проговорил он, останавливаясь передо мной. – Вы ведь знаете, что лилии лучше всего пахнут, когда умирают. Вы убиваете цветы, чтобы получить свои экстракты и масла... - Послушайте, но ведь это совсем разные вещи! – попыталась я достучаться до его дремлющего разума. – Одно дело – растения, и совсем другое – люди! - Все мы – создания богов, - равнодушно возразил он. – Я хочу показать людям красоту увядания, изящество разложения... В нервном трепетании его пальцев, в дрожании кадыка читалось почти экстатическое чувство. Я невольно фыркнула, на мгновение позабыв о своей прискорбной беспомощности. Терпеть не могу декаданс! Решительно не понимаю прелести тлена и угасания. Глупо, будто увещевания кухарки, что подгоревший пирог даже вкуснее. В жизни столько прекрасного, что стремиться к смерти просто нелепо! К тому же меня вовсе не прельщала перспектива стать жертвой искусства. - Вы все равно послужите искусству! – провозгласил господин Гюннар, и я вздрогнула, уставившись на него с ужасом. Это прозвучало так, будто он прочитал мои мысли. Он продолжил, рассматривая меня, будто безделушку в лавке: - Нужно попробовать на черном шелке, это будет символично. А потом... Алый бархат или лучше кровь на белом? Фотограф был увлечен собственными размышлениями, разговаривая сам с собой, как будто я была всего лишь частью интерьера. А ведь и вправду – предмет, пока живая кукла... От внезапно нахлынувшего ощущения страшной реальности я закричала, позабыв, что некому прийти мне на помощь: каменные стены не выпустят звук из своей утробы, а слуги наверняка закрывают глаза на манию хозяина. Бессмысленно, но я кричала и кричала, не в силах остановиться. С перекошенным от злости лицом господин Гюннар подскочил ко мне, сжимая в руке выхваченный откуда-то тесак. - Не смейте кричать, слышите! – велел он, хватая меня за горло и грозно занося нож. Истеричные нотки в его голосе явно означали, что я раздразнила зверя. Впрочем, какая разница, когда умереть? «Прости меня, Валериан...» - подумала я, жалея, что не успела попрощаться с сыном. Я смотрела в глаза своей смерти, и сознание корчилось от ужаса, видя дикий блеск этих глаз. Дурочка, какая же я самонадеянная дурочка! Боги, неужели все закончится вот так – нелепо и бесславно? Не оставьте меня, милосердные боги, сохраните мою нить, всемогущие норны! Будто отзыв на истовую молитву, неподалеку раздался грохот, как будто кто-то мчался по коридору, отшвыривая со своего пути мешающие предметы. Мгновение, и за спиной господина Гюннара распахнулась дверь. От неожиданности он повернулся, выпустив меня. Словно подкошенная, я упала в кресло, с отчаянной надеждой глядя на разъяренного Утера, который молча бросился на моего обидчика, пытаясь выбить нож из его рук. Сейчас ординарец походил на вулкан, пышущий гневом, и казалось, что даже сумасшедший не сможет ничего ему противопоставить. Я не сильна в описании драк (честно говоря, это первая, которую я видела собственными глазами), поэтому могу сказать только, что они боролись не так уж долго. На стороне господина Гюннара было оружие, зато Утер явно был более умелым... Забившись в кресло, я наблюдала за потасовкой, не отрываясь и забывая дышать. Ловкое движение фотографа, и из руки ординарца хлынула кровь. Я закусила губы, пытаясь удержать крик – боялась хоть на мгновение отвлечь своего спасителя. Надо думать, он решил, что меня слишком долго нет, что-то заподозрил и решил проверить... Несмотря на рану, Утер не собирался отступать. Он удвоил усилия и наконец выхватил из руки сумасшедшего оружие. - Мразь! – выдохнул Утер и с силой ударил его рукоятью в висок. Фотограф успел только тоненько взвизгнуть и осел на пол у его ног. Признаюсь, я заплакала. По щекам катились слезы, а дрожащие губы улыбались. Подозреваю, выглядела я в тот момент жалко, но мне было все равно. По обыкновению молча, ординарец разрезал стягивающие меня веревки и осторожно поставил на ноги. Рыдая, я прижалась к нему, ища утешения. Тело не слушалось, поэтому ему пришлось меня поддерживать. - Будет, будет, - приговаривал Утер, неловко гладя мои волосы. - Я хотела... а он... – сбивчиво бормотала я, захлебываясь слезами, пытаясь уцепиться за него, как утопающий хватается за спасательный круг. Он поморщился и осторожно отодвинул руку. Слезы тут же прекратились: - Ох, вы ведь ранены! Простите меня. Вам нужна помощь. Скорее, скорее... – бормотала я, ища взглядом, чем бы замотать руку своего спасителя и от волнения, как обычно, говоря сумбурно. - Не надо! – отстранился Утер, видимо, сомневаясь в моих целительских способностях. – Леденцы... - Ах, да, - спохватилась я. – Пойдем скорее. А он скоро очнется? Ординарец пожал плечами. Вдвоем мы кое-как связали сумасшедшего и, поддерживая друг друга, выбрались наружу. В доме уже сновали сыщики, предупрежденные Утером, и только увидев их, я окончательно поверила в чудесное спасение. Предусмотрительный ординарец на всякий случай отправил Уннер к инспектору Сольбранду с просьбой о содействии... Словом, опасного безумца ждала лечебница, убитых девушек – достойное погребение, Утера – доктор, инспектора – похвала начальства, а меня – вероятный нагоняй от драгоценного супруга и допрос в ИСА. Впрочем, последнее инспектор позволил отложить до завтра. Боюсь, я была не в том состоянии, чтобы внятно изъясняться. В полицейской двуколке меня наконец доставили домой. Не думала, что вид знакомой двери вызовет слезы умиления. Наверное, мне тоже стоит принять чего-нибудь успокоительного после всех треволнений сегодняшнего дня. Только не лаванды – как ни странно, это известное средство меня, напротив, бодрит. Пожалуй, нард подойдет... Дверь распахнулась и на пороге показалась Сольвейг, смерив подозрительным взглядом меня, осторожно поддерживаемую под локотки бравыми констеблями. Надо думать, было очевидно, что со мной что-то стряслось: простоволосая, растрепанная, с наверняка покрасневшим от слез лицом, да еще и в сопровождении полиции! - Явились! - буркнула она не очень-то приветливо и припечатала: - От дурной головы и ногам покоя нет! Я усмехнулась: неплохое напутствие. Хорошо хоть не эпитафия...
Axel: Luide Спасибо! Героиню, к счастью, спасли. Сообразительному ординарцу теперь полагается вознаграждение.
Luide: Axel пишет: Героиню, к счастью, спасли. На то она и главная героиня, чтобы не погибнуть в первой же истории. Axel пишет: Сообразительному ординарцу теперь полагается вознаграждение. Боюсь, в жизни все куда прозаичнее.
Axel: Luide пишет: Боюсь, в жизни все куда прозаичнее Даже на стаканчик пива не заработал? Или хотите сказать, что родня мужа так мечтает избавиться от героини, что её чудесному спасению не будут рады? Надеюсь ординарца не разжалуют в солдаты.
Luide: Axel все намного проще. Ранение не позволит ординарцу продолжать службу (там проблема с сухожилиями), хотя пенсию ему, разумеется, назначат. Так что геройство не всегда вознаграждается по заслугам... Но это уже спойлер ;)
Хелга: Luide Ох, как все закручено! Чувствую, что впереди ожидают не меньшие испытания, с таким-то характером героини!
Marusia: Luide Ординарцу - увольнение со службы, героине - нагоняй от мужа и "ласковое" слово от горничной, ну и свекор добавит. И где же справедливость!? Может, в следующей главе?
Luide: Хелга мне надоели тихие и сознательные, захотелось кого-нибудь циничнее Marusia а как вы догадались, что Мирру ждет нагоняй от мужа? А справедливость бывает только в книжках.
Хелга: Luide пишет: мне надоели тихие и сознательные, захотелось кого-нибудь циничнее Очень вас понимаю, хочется, чтобы в героях клокотала смесь разных качеств! Luide пишет: А справедливость бывает только в книжках. Ну... иногда случается и в жизни, редко, правда.
Luide: Глава 2. Любовное зелье. В тот вечер я возилась с травами в «Уртехюс». Конечно, лучше бы провести время, как полагается, с семьей, но Ингольв все еще злился. Разумеется, я сама виновата в происшествии с фотографом, и если бы не мое легкомыслие, ничего бы не случилось... Примерно в таком духе он меня отчитывал, узнав об этой истории. В памяти всплыло перекошенное лицо Ингольва, резкие и злые слова. «Ты что, совсем ничего не соображаешь?! Какого... тебя понесло в его дом? Ты хоть понимаешь, что скажут люди?» Тогда господин Гюннар продолжил бы убивать девушек, а не оказался бы за решеткой! Ингольву достало и молчаливого несогласия, чтобы прийти в ярость. Последовала долгая тирада о том, что в глазах знакомых такое поведение выглядело вульгарной манерой совать нос не в свое дело и компрометировало образ уважаемого полковника. Это несколько иная реакция, чем жена ожидает от мужа, узнавшего, что она подвергалась смертельной опасности. Каюсь, я слишком устала и переволновалась, чтобы спокойно выслушивать подобные нотации, поэтому вспылила и наговорила лишнего, хотя самого главного упрека не произнесла. Когда мы поженились, Ингольв был в звании лейтенанта, и без меня ему никогда не видать бы нынешнего звания и положения. Так что не стоило упрекать меня в поведении, не подобающем супруге полковника! По молчаливому согласию мы никогда не затрагивали эту тему, но в такие минуты она всегда стояла между нами... Словом, неделю назад мы поссорились. Как обычно, я давно остыла и успокоилась, но Ингольв намеревался преподать мне урок, поэтому со мною даже не заговаривал. Странно, некрасивые подробности не шли из головы: перекошенный рот мужа, его обидные и злые слова, собственная запальчивость. Если бы память о приятных моментах была столь же крепкой! Но невесомое благоухание яблоневых лепестков испаряется из мыслей так же скоро, как увядают цветы, а вот горькие плоды болезненных воспоминаний хранятся годами... Позабыв о греющихся на плите ингредиентах, я сидела, подперев голову рукой, и глядела в окно. На стеклянной поверхности дрожали и танцевали тени, и, как в зеркале, проступали какие-то образы, которые тут же смывал ливень. Так одиноко... Если закрыть глаза, то можно представить, что это не дождь шумит, а почтальон принес долгожданное письмо и нетерпеливо колотит, требуя его впустить. Глупо, ведь Ингольв не позволял мне вести переписку. Словно вновь слышался резкий голос моего новоиспеченного мужа: «Запомни, теперь твое место рядом со мной! В Хельхейме другие правила и я не хочу, чтобы родственники тебя настропаляли против меня! Так что не смей им писать, я запрещаю». И свой собственный, растерянный и оттого по-девчоночьи тонкий голосок: «Любимый, но ведь это моя семья!» «Теперь твоя семья – я», - отрезал тогда Ингольв... В такие ненастные вечера кажется, что я одна во всем мире, и горло стискивает безысходность. Тоска пахнет пылью, прибитой дождем... Все вроде бы хорошо: дом, сын, муж, любимая работа... Но чего-то, важного и необыкновенного, уже никогда не случится. Жизнь так и будет катиться по наезженной колее, оставив далеко позади упущенные возможности и заброшенные мечты. И ничего не изменить. Меня давно поглотила трясина. Как волк, который давным-давно попал в капкан и, чтобы выбраться, отгрыз себе лапу. А теперь уныло ковылял, перебиваясь остатками от чужих пиршеств, потому что уже не в силах догнать и поймать ловкую добычу. Он продолжал жить, но иногда, лежа под укрытием еловых лап, тоскливо глядя в небо и чувствуя, как бурчит голодный желудок, сожалел о том, что тогда не смирился и не издох. «Охотники натирают капканы травами, чтобы заглушить настораживающий запах железа», - вспомнилось вдруг. Вот и я попалась в такую ловушку с ароматом трав. В капкан любви... К чему эти глупые мысли? В Хельхейме разводы чрезвычайно редки, поскольку для этого требуется, чтобы у супругов не было детей. Наш сын родился спустя семь месяцев после свадьбы, так что рассчитывать на развод не приходилось. Разве что следом за Фиалкой умрет и Валериан, но даже думать не хотелось о такой страшной цене свободы! Я давно смирилась со своей судьбой, сроднилась с клеткой, прутьями которой стали долг, приличия, ответственность перед сыном. Глупо сетовать на последствия собственного выбора... Дождь – это время сожалений и одиночества, но он не в силах ничего изменить, только поплакать. А плакать без толку... Впрочем, сидеть в сумерках, смотреть в окно и предаваться бесплодной тоске еще глупее и совсем не в моем характере! Это просто осень, дождь и противный холод. Заставив себя отвлечься от бесплодных размышлений, я обнаружила, что вода на бане почти выкипела, и кинулась к плите, радуясь про себя возможности занять руки и голову. Следовало приготовить несколько экстрактов, которые пригодятся для самых различных снадобий. С древнейших времен для лечения болезней использовались растения и животные компоненты. В религии и медицине, парфюмерии и косметике, даже в кулинарии широко применялись лекарственные травы и плоды, эфирные масла и настойки. Непосредственно из зелени, цветков, плодов или корней растений получают экстракты: масляные, водные, спиртовые, а также эфирные масла. Это квинтэссенция растения, его ”жизненная сила”. К сожалению, многие сведения о травах утрачены, чему немало поспособствовал Рагнарёк. До сих пор удалось восстановить не более трети знаний предков о свойствах растений. По счастью, мне не требовались старинные рецепты и научные знания, довольно обоняния. Аромаг интуитивно ощущал дисгармонию в окружающих ароматах и умел его устранять. Каждое живое существо, словно ореолом, окружено запахом, на котором сказываются глубокие чувства и мимолетные эмоции, телесное нездоровье и болезни души. Но все недостатки можно исправить: добавить капельку гиацинта, немножко кардамона – и вот уже аромат изменился, стал гармоничным... Вкупе с традиционной ароматерапией это дает поразительные результаты! Надо думать, моя работа напоминает настройку музыкального инструмента. Когда фальшь неуловима для обычного слуха, но ты ощущаешь ее так остро и явно, и знаешь, какой колок подкрутить, чтобы устранить неправильность. И стискиваешь зубы, когда нет никакой возможности это сделать. Ощущение, будто кто-то водит по стеклу ножом... Я тщательно вымыла руки, помолилась Фрейю и Фрейе – богам плодородия, нарисовала на запястье руну «Беркана» - символ природы... Привычный ритуал, превращающий простые действия в настоящую магию. Дождь ли навеял грустные мысли, или просто осенняя хандра, но даже приготовление растительных вытяжек не занимало меня. Я измельчала валериану для экстракта, при этом невольно вспоминая сына. По давней семейной традиции все дети в нашей семье носят «растительные» имена. К примеру, бабушке Розе это царственно-неприступное имя очень подходило. Сына я собиралась назвать Миртом, но в итоге он получил совсем другое имя. Всю беременность настроение у меня скакало, как бешеный тюлень, а я опасалась применять что-нибудь более сильнодействующее, чем безобидная настойка валерианы. Вот и получился Валериан. Наверное, лучше бы я назвала его как-нибудь пожестче - Лемонграссом или Миртом - чтобы умел жалить, а не только сносить насмешки отца с молчаливым непробиваемым спокойствием. Как он там, совсем один среди чужих людей и непривычных порядков? Ингольв говорил, что кадетам не позволено писать домой первые полгода, якобы с целью скорейшего привыкания к режиму. На мой взгляд, изуверское требование, но поделать с ним я решительно ничего не могла. К несчастью, Валериан унаследовал мои способности – большая редкость для мальчика. Множество поколений его предков по отцовской линии были военными, так что Ингольв даже слышать не хотел об иной карьере для сына... Только ведь чувствительный и ранимый мальчик в армии сродни неженке-розе среди чертополоха. Разумеется, я беспокоилась, хотя Ингольв и господин Бранд высмеивали мои страхи и Валериана заодно... Постепенно сгущались сумерки. Я механически измельчала травы, заливала их подогретым маслом или разбавленным спиртом, ставила банки со смесями на водную баню... Прогрев хорошенько, сняла и, подписав, поместила в теплое темное место, где им предстояло настаиваться долгие недели...
Хелга: Luide Спасибо за продолжение! Luide пишет: «Охотники натирают капканы травами, чтобы заглушить настораживающий запах железа», - вспомнилось вдруг. Вот и я попалась в такую ловушку с ароматом трав. В капкан любви... Здорово сказано! Замечательно проникновенны осенние размышления о судьбе, любви, детях, муже. При всех его недостатках почему-то испытываю к Ингольву симпатию с первых страниц. Может, потому что он получается у вас очень живым и настоящим? Luide пишет: По счастью, мне не требовались старинные рецепты и научные знания, довольно обоняния. Аромаг интуитивно ощущал дисгармонию в окружающих ароматах и умел его устранять. Спорно, конечно, но, может быть, здесь лучше прозвучит настоящее время?
Luide: Хелга спасибо Да, думаю, вы правы. Настоящее время уместнее. А теперь немного юмора Отвлекая меня от тяжелых раздумий, в приемной зашелся звоном колокольчик. Слишком поздно для визитов! С досадой крикнув: «Войдите!», я сняла перчатки и направилась к двери. Сначала в «Уртехюс» вплыла шляпа. Именно так – широкополый головной убор, обильно украшенный разноцветными перьями, будто двигался впереди, совершенно затмевая хозяйку. Обладательница этого великолепия попросту терялась в тени вишневого бархата с розовой, серой, серебристой отделкой. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы различить ее лицо (к слову, довольно миловидное). Никогда не понимала бездумную погоню за модой. Подобные «прелестные» вещицы вызывают зависть женщин и полнейшее недоумение представителей сильного пола. Разве так сложно понять, что любой наряд должен подчеркивать достоинства, а не соответствовать последним тенденциям? - Здравствуйте, - улыбнулась я, разглядывая посетительницу. Пахло от нее замечательно, леденцами - маслом лиметта. – К сожалению, время приема уже закончилось... - Меня зовут госпожа Мундиса. У меня... деликатный вопрос... – смущенным шепотом поведала она - эдакий воробышек в павлиньих перьях. – Простите за поздний визит. Не хотелось, чтобы муж знал, да и люди станут спрашивать. И не знаю, стоит ли... Интересное у нее имя - «лунный лед» или «лунная судьба» (я не сильна в хельском). - Со мной вы можете быть совершенно откровенны! – заверила я. - Вы не понимаете! – клиентка покачала головой, отчего многочисленные перья на шляпе пришли в движение. Свет упал на ее лицо, и сразу стали заметны глубокие тени под красивыми голубыми глазами. - Так объясните! – боюсь, это прозвучало нетерпеливо. Я демонстративно взглянула на часы, и госпожа Мундиса тут же заторопилась. Она наконец преодолела свое смущение и выпалила: - Понимаете, меня очень любит муж! После чего ожидающе посмотрела на меня. - Хм... – глубокомысленно заметила я, пытаясь сообразить, в чем же заключалась проблема. Так и не найдя приемлемого объяснения, произнесла осторожно: - Понимаю. И нахожу это чудесным. - Чудесным?! – взвизгнула госпожа Мундиса, от которой резко повеяло кислым – не прохладно-кисловатой нотой лимона, а прокисшим супом. Похоже, она на грани истерики. – Вы ничего не поняли! Он чересчур, – последнее слово прозвучало с явным нажимом, - чересчур меня любит! Я машинально потянулась к пузырьку с мятой – от ее отчаяния стало нечем дышать, оно чувствовалось на языке противным привкусом. Подхватив женщину под локоток, я усадила ее на софу, присев рядом. Теперь накапать на камешек несколько капель масла (к слову, это самый простой способ использования эфиров). К слову, мята хороша для снятия излишнего волнения, учащенного сердцебиения и спазмов, а также освежения мыслей. - Вот, возьмите и подышите! - велела я, протягивая клиентке тот самый кусочек пемзы. Она странно взглянула, но взяла. С минуту мы молчали: гостья – напряженно, дыша, будто выброшенный на берег кит, а я – тихонько ее изучая. Судя по наряду и манерам, госпожа Мундиса принадлежала к приличной семье среднего достатка. Платье модного в этом сезоне оттенка «пыльной розы», шляпка, обильно украшенная продукцией птицефермы, - определенно, обладательница этого наряда не жаловалась на бедность. Уже несколько лет поговаривали о введении паспортов для всех жителей Хельхейма, чтобы всегда знать, кто есть кто. На мой взгляд, с этой ролью вполне справлялась одежда. Обладая толикой здравого смысла и наблюдательностью, можно многое сказать о незнакомце по покрою, отделке, обуви и прочим деталям. Бумаги подделать проще... Спустя некоторое время, убедившись, что мята возымела действие, и женщина успокоилась, я велела: - А теперь рассказывайте все! - Все?! – недоверчиво переспросила она, округлив глаза. - Все! – сурово кивнула я и раздраженно заправила за ухо выбившуюся из прически рыжую прядь. Вьющиеся волосы не удержать никакими шпильками! Клиентка тут же успокоилась. С такими дамами нужно быть построже, иначе слезы и невнятные жалобы займут, по меньшей мере, полдня. - Так что случилось с вашим мужем? – задала наводящий вопрос я и добавила: - Пожалуйста, будьте откровенны, иначе я не смогу вам помочь! - Он... он... – пролепетала госпожа Мундиса и наконец выпалила: - Он слишком злоупотребляет супружескими правами! - В каком смысле? – не поняла я. Под данной обтекаемой формулировкой могло скрываться все, что угодно – от запрета на покупку новой шляпки до рукоприкладства. Посетительница залилась краской, сжимая кулаки и скользя взглядом по обстановке. От нее пахло миртом, чуть смолянисто и свежо. - В прямом смысле! - и шепотом объяснила: - Мы с Холлдором только три месяца женаты и он... он слишком часто выполняет супружеский долг! - Слишком часто – это сколько раз? – заинтересовалась я. В понимании некоторых слишком добродетельных дам и одного раза в месяц много. Разумеется, порядочной женщине не полагалось не только говорить об этом, но даже думать, но аромагу дозволено многое. Бабушка наставительно говорила, что леди в любой ситуации остается леди и о столь низменных потребностях не должна даже упоминать! На что дедушка смеялся и рассказывал некоторые истории из ее собственной практики (презабавные и весьма фривольные, должна заметить!). - Обычно четыре-пять... – призналась она чуть слышно. - Ну... – начала я осторожно, припомнив собственный медовый месяц, - четыре-пять раз в неделю у молодых супругов бывает. Возможно, со временем... - В неделю?! – перебила она невежливо, – В какую еще неделю? В день! Прошу вас, сделайте что-нибудь, я больше так не могу! Так вот откуда у нее синяки под глазами и несколько скованная походка! - Хорошо, – согласилась я рассеянно, раздумывая над возможным курсом. Я уже и думать забыла о недавней тоске. По правде говоря, в моей практике встречались скорее противоположные жалобы, но тем интереснее... Быть может, мазь? Примерно так, как детям мажут пальцы горькой гадостью, чтобы отучить от дурной привычки грызть ногти... Воображение услужливо предложило скипидар, но данную подсказку я, поразмыслив, отвергла как негуманную и нецелесообразную. Тогда уж лучше что-то вроде обезболивающего, чтобы уменьшить чувствительность... Клиентка сидела рядом и взирала на меня глазами, полными надежды, и, казалось, боялась даже дышать. Представляю, как она, высунув от усердия кончик языка, будет умасливать мужа охлаждающим составом! - А может быть, лучше прописать вам, скажем так, стимулирующее средство? – осторожно предложила я, отчаянно пытаясь удержаться в рамках приличий. Госпожа Мундиса отпрянула, инстинктивно закрывшись руками, и протестующе замотала головой. От нее опять остро пахло миртом – символом невинности и чистоты – острым и свежим, напоминающим эвкалипт. - Подумайте хорошо, - увещевала я мягко, - вы не сможете постоянно избегать... хм, внимания мужа... Без толку – та самая мужская мощь, которой, надо думать, он весьма гордился, до смерти перепугала его молоденькую жену. Теперь она была готова на все, чтобы спастись от нежных поползновений. «Все хорошо в меру», - вспомнилось высказывание классика. - Хорошо, не волнуйтесь. Все будет, как вы скажете, - заверила я, отворачиваясь, чтобы спрятать улыбку. Перебрав и отвергнув с десяток всевозможных рецептов, я остановилась на несложном составе. Чай из мяты и чабреца, масло витекса - его пряный вкус легко замаскировать в десертах или напитках. Также годился майоран... Я тут же сделала смеси и объяснила, как их применять, особенно упирая на точность дозировки. Клиентка краснела, бледнела, но послушно внимала. Воспользовавшись этим, я прочла ей небольшую лекцию о взаимопонимании между супругами в столь интимных вопросах (чувствуя себя матерью, наставляющей юную дочь). Также настоятельно советовала безвредное стимулирующее средство, чтобы внимание мужа было ей не в тягость. Или хотя бы съедать побольше шоколада – с той же целью... Чем только не приходится заниматься аромагу! Уклончиво пообещав подумать, она выскользнула из «Уртехюс», бережно прижимая к груди пакет с драгоценными снадобьями. Проводив ее взглядом, я с сомнением покачала головой. Боюсь, она едва ли прислушается к последней части моих советов. Зато визит госпожи Мундисы заставил меня позабыть грусть и вспомнить, что в любой противной гусенице нужно видеть почти бабочку. На сегодня хватит. Выйдя из «Уртехюс», я передернулась и зябко закуталась в теплую шерстяную шаль. Не сказать, чтобы на улице так уж холодно, скорее промозгло: пронизывающий ветер и сырость. Зато пахло замечательно! Обожаю свежий, озоновый аромат дождя, когда в воздухе дрожат мелкие капельки воды, отдающие на языке мятным настоем. Так чудесно открыть настежь окна и подставить лицо теплым каплям, с восторгом наблюдая за буйством стихии! Есть что-то завораживающее в неистовстве грозы, огненном исступлении пожара, резких порывах ветра, - во всем, перед чем люди ощущают себя беспомощными букашками. За веком век мы пытались обуздать эти дикие силы, но вновь и вновь терпели поражение... Тихий семейный вечер. Отец и сын устроились в креслах у камина, негромко беседуя и неспешно потягивая что-то явно алкогольное. На столике – газета с кроссвордом, в руках у мужа спицы, а свекор орудует крючком. В Хельхейме вяжут все, от мала до велика – кроме меня. Терпеть не могу это рукоделие! Хотя чем еще заниматься долгими зимними вечерами (то есть с октября по май)? От идиллической сценки веяло чем-то привычным и родным, словно бабушкин вишневый пирог. В камине ярко пылал огонь. Пламя ярилось, отчаянно рвалось на свободу, плевалось искрами и злобно гудело в трубе, но оказалось бессильно перед человеческой изобретательностью. От него исходил густой смолисто-коричный аромат, в вазе на столе радостно благоухали апельсины, а от мужчин попахивало коньяком. Я тихонько вздохнула: снова! Как будто Ингольв задался целью делать все назло. - Добрый вечер, - улыбнулась я, привычно устраиваясь чуть поодаль, хотя рядом с Ингольвом пустовало кресло. Но оно аккурат между мужчинами, а встревать между ними небезопасно. - Милый, очистить тебе апельсин? – предложила я, предвкушая, как брызнет из надрезанного плода солнечный аромат. От одной этой мысли стало теплее. Огонь в камине прыгал, как котенок, будто предлагая его погладить, и тогда острые оранжевые искорки, как коготки, вопьются в ладони. Я невольно потерла озябшие руки, и это, разумеется, не ускользнуло от внимания нашего домашнего тирана. - Замерзла? Сама виновата! - позлорадствовал свекор, искоса взглянув на сына, и завел обычную волынку: – В мое время порядочная женщина ни за что не стала бы работать! Тем более когда муж один сидит дома! Стыд! Казалось, Ингольв вообще меня не замечал. Он беззвучно шевелил губами, подсчитывая петли, и с залихватским видом позванивал спицами, будто рапирой. В проворных пальцах рождалось сложное плетение узора (кажется, это будет свитер). Самое забавное, что муж в самом деле любил это занятие, полагая, что оно успокаивало нервы. Лучше бы он принял пару капель нарда, но предлагать подобное «шарлатанство» не стоило. Кстати, Ингольв остается дома всего два-три вечера в неделю, остальное время проводит невесть где, отговариваясь делами. Я давно перестала спрашивать, почему им нельзя уделить внимание днем. Какой смысл задавать вопросы, ответы на которые заранее известны? Я очистила и разобрала на дольки три спелых фрукта, два из которых преподнесла благоверному и его ворчливому батюшке. Господин Бранд не упустил случая пробурчать, что апельсины следует чистить совсем не так... От продолжительной лекции меня спасла реплика Ингольва: - Ты помнишь, что завтра мы приглашены к мэру? Он тоже определенно не был расположен к уроку домоводства, поэтому соизволил заговорить, ухватившись за первую попавшуюся тему. - Конечно, дорогой, - подтвердила я покладисто, с наслаждением пробуя сочную мякоть. - Оденься понаряднее! – потребовал он тут же. - Разумеется, милый, как скажешь! - Само послушание, кроткая и милая. - Зачем это? Нечего перед чужими свои... достоинства выставлять! – тут же вмешался «тактичный» свекор. Ингольв на него только зыркнул, и тот капитулировал, изобразив приступ кашля. Тут муж вспомнил, что мы все еще в ссоре, и снова замкнулся в молчании. Не выдержав напряженной тишины, нарушаемой только позвякиванием спиц, треском огня и покашливаниями свекра, я сбежала в спальню. Разумеется, ночью муж ко мне не пришел, хоть обычно в подпитии являлся обязательно. Видимо, это задумывалось как наказание...
Хелга: Luide С таким удовольствием читаю и вдыхаю ароматы! Чудная сцена с "несчастной" дамой. Luide пишет: Обладая толикой здравого смысла и наблюдательностью, можно многое сказать о незнакомце по покрою, отделке, обуви и прочим деталям. Бумаги подделать проще... Очень верно замечено! Luide пишет: Казалось, Ингольв вообще меня не замечал. Он беззвучно шевелил губами, подсчитывая петли, и с залихватским видом позванивал спицами, будто рапирой. В проворных пальцах рождалось сложное плетение узора ( Представила картину...
Luide: Хелга Не зря ведь "Аромагия" - приходится соответствовать Хелга пишет: Представила картину... Ага, мне тоже картинка нравится. Благодаря этому я превосходно выспалась, так что к вечеру не требовалось особых ухищрений, чтобы хорошо выглядеть. Эффектный туалет, немного масла розы на кожу, медовый бальзам на губы и волосы, уложенные локонами у лица – вот и все. Всеобщая мода на короткие стрижки меня не затронула, грех расставаться с одним из главных своих украшений. Ингольв оценил эти старания: несколько минут он не мог отвести взгляда, а потом даже выдавил что-то одобрительное. Приятно, поскольку иногда я чувствую себя женщиной из бородатого анекдота, надевшей на голову ведро, пытаясь привлечь внимание мужа. Разумеется, последний и этого не заметил... Рука об руку мы сели в автомобиль, которым на этот раз управлял сам Ингольв (Утер все еще не оправился от ранения). Водитель, по правде говоря, из мужа аховый, поэтому не было пределов моей радости, когда машина остановилась у особняка мэра. Нас любезно приветствовали хозяева: господин Фритрик и его жена Гюльвейг, похожая на гладиолус – высокая, величественная, в изысканной шляпке и простом платье с затейливыми украшениями на рукавах и у шеи. Помнится, весь остров недоумевал, как мэра угораздило на склоне лет жениться на молоденькой вдове, но он никого не слушал и, кажется, был совершенно счастлив. Мужчины принялись обсуждать новейшие политические веяния, а мы с хозяйкой дома обменялись традиционными любезностями. - О, моя дорогая Мирочка, вы здоровеете не по дням, а по часам! Такой румянец, и щечки округлились – вы поправились на домашней стряпне или...? – фамильярно проворковала Гюльвейг, норовя коснуться моей щеки накрашенными губами. Я мило улыбнулась и уклонилась, так что губы гостеприимной хозяйки клюнули воздух в нескольких сантиметрах от моей кожи. Терпеть не могу, когда меня называют так сюсюкающе и нелепо! Для того и говорилось: Гюльвейг вставляла в любой разговор. Говорят, бывает отравленный мед - собранный с болотного вереска, аконита, азалии, рододендрона, багульника. Именно на такой пьянящий сладкий яд она и походила. - А вы, моя дорогая Гюль, вижу, наконец нашли достойного парикмахера? – парировала я в той же манере, пропуская мимо ушей «комплимент». Любовь к вкусной пище - обратная сторона чувствительности к запахам. Ведь известно, что обоняние и вкус весьма тесно связаны, и когда, к примеру, заложен нос, кушанья теряют львиную долю своей притягательности. Впрочем, несмотря на «чревоугодие» и двое родов, я все еще могла похвастаться приятными формами. Хозяйка дома поморщилась и ответила кислой улыбкой. Пожалуй, самым слабым звеном в ее почти безупречной внешности действительно были волосы: тусклая и редкая шевелюра доставляла ей немало огорчений. Гюльвейг отчаянно пыталась скрыть недостаток с помощью шляп, накладных локонов и прочих ухищрений. Явная взаимная неприязнь нисколько не мешала ей обращаться ко мне за омолаживающими масками, мылом, составами для ванн. Вот и сейчас она прощебетала: - Непременно к вам загляну, завтра же! Мне нужен крем для лица и еще... - Вечная тема... – хохотнул мэр. – Госпожа Мирра, господин Ингольв, простите, нам с женой нужно идти к гостям. - Конечно, - ответил за нас двоих муж. – Мирра будет рада видеть вас, госпожа Гюльвейг. Они отбыли, а вскоре мне пришлось успокаивать подругу, которую тоже не обошла вниманием хозяйка дома. Гуда походила на огонек свечи - быть может, не такая яркая, как слепящий электрический свет, но ласковая, теплая и уютная. - Зачем она так? – тихонько спросила Гуда, сжимая мою ладонь и пытаясь удержать слезы. – Прозрачно намекнула, что Торольд женился на мне ради денег! - Это от безделья, не обращай внимания, - посоветовала я, - Торольд тебя любит, и никакая Гюльвейг этого не изменит. - Мне так одиноко без него, - пожаловалась она со вздохом.– Он ведь все время в море! - Но он всегда возвращается, так что утри слезы и перестань думать о глупостях! Гуда робко улыбнулась, к явной досаде хозяйки дома... Этот вечер походил на множество других: чинные разговоры; колкости, замаскированные под любезности; перемены блюд и похвалы хозяйке дома. Не прием, всего лишь небольшой званый ужин. Когда мужчины выкурили свои сигары и выпили по бокалу коньяку, а дамы вдосталь насплетничались, гости вновь собрались в гостиной. Дождавшись, пока немного уляжется шум, дородный и степенный господин Фритрик потребовал всеобщего внимания и с гордостью провозгласил: - Дорогие мои, а сейчас сюрприз! - Он обвел взглядом присутствующих, словно фокусник, упивающийся успехом нового трюка. - Для вас споют Ратори и Петша, так что вы, дорогие мои, можете потанцевать всласть! Он сделал жест, будто достал кролика из шляпы, и в комнату буквально ворвалась пара. В Хельхейме живут лишь хель, люди и ледяные драконы, так что рома - южных гостей – приветствовали с восторгом. Она, уже весьма потрепанная жизнью, но по-прежнему завораживающе яркая, и он, молоденький мальчик в пестрых тряпках, с удивительно наивным взглядом. Музыкантыказались единым целым: гитара в его руках плакала и смеялась, и эти звуки будто обнимали глубокий голос женщины, заставляя сердце колотиться в груди, а глаза невольно влажнеть... Прослушав несколько романсов, все возжаждали танцев, и мрачноватые жгучие песни – красно-черные, огненные, жгучие, как перцовая настойка – сменились нежными медленными мелодиями. Осенними листьями закружились пары, повинуясь ветру нот – то взмывая ввысь, то опадая на землю... Ингольв обнимал меня, и я послушно скользила в его объятиях по драгоценному дубовому паркету. Пол был скользким от мастики, и предательская опора так и норовила уйти из-под ног, заставляя цепляться за мужа. Впрочем, тот был отнюдь не против, горделиво посматривая вокруг. А я вдруг вспомнила, как девчонкой танцевала с ним на таком же гладком полу. От запаха воска и лимонного масла кружилась голова, а руки и губы любимого так близко... Как же мы были тогда счастливы! «Нужно помириться», - решила я и слегка погладила плечо мужа. Раньше он непременно отозвался бы даже такое легкое прикосновение, но теперь он играл на публику, старательно изображая примерного супруга, и это моментально меня отрезвило. Не стоило позволять себе вспоминать. Прошлого не вернуть, но помириться необходимо: как бы то ни было, он мой муж. Следовало только придумать подходящий предлог для примирения. Я отнюдь не рассчитывала на извинения: Ингольв не попросит прощения, даже осознавая в глубине души свою неправоту. Нежные улыбки, несколько танцев и чуть-чуть шампанского... Я полагала, что примирение состоится в супружеской спальне. Однако, стоило нам войти в дом, как Ингольва перехватил мой драгоценный свекор и принялся втолковывать ему что-то о политике. Понаблюдав немного за мужем, я с досадой увидела, как в его глазах мечтательный блеск сменился совсем иным чувством, и почувствовала, что исходящий от него дурманящий запах мускуса сменился мятой и лимоном. - Милый, я совсем устала и пойду к себе... – заявила я, вставая и расправляя складки платья. Подойдя к мужу, запечатлела на его щеке поцелуй. Ингольв слегка дернулся – надо думать, рассчитывал он вовсе не на эту почти сестринскую ласку. Господин Бранд скептически хмыкнул: - Мириться надумала? Разумеется, Ингольв тут же принял неприступный вид! Благоухая лавром - торжеством - свекор послал мне за его спиной победную улыбку. Оставалось только улыбнуться, проворковать «спокойной ночи» и отбыть к себе. Могу поклясться, что муж остался не слишком доволен таким исходом... Добравшись до спальни, я вызвала горничную и принялась приводить себя в порядок. Протереть розовой водой усталую кожу; распустить и расчесать рыжие волосы; надеть тончайшую рубашку, которая соблазнительно обрисовала линии тела; нанести пару капель духов на точки пульса... Масла розы, сандала и ванили обволакивали меня чарующим ароматом, заставляя учащенно дышать... Оставалось подготовить мизансцену. Уннер выполнила необычное поручение и тихонько выскользнула из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Она сообщила, что Ингольв уже собрался наверх. Услышав шаги мужа (чеканит шаг, как на плацу!), я глубоко вздохнула и завизжала. Тут очень кстати пришелся опыт игр в пиратов с братьями, когда меня заставляли залазить на дерево и оттуда вопить, изображая впередсмотрящего... Никакого риска: едва ли на мой крик явится свекор, а уж тем более слуги – Сольвейг слишком меня не любит, Сигурд редко ночует один, а Уннер настрого велено не вмешиваться. Спустя минуту дверь распахнулась, и я бросилась мужу на шею, бессвязно бормоча: - Прости, прости, я не должна была кричать! Я просто перепугалась. Перепугалась... Ох, прости... Я некультурно ткнула дрожащим пальчиком в сторону постели, где восседал здоровенный паук, выловленный горничной в кладовой, и умоляла избавить меня от этого исчадия Локи. Боюсь, я переигрывала, но какой мужчина в силах думать о достоверности, когда к нему прижимается полуобнаженная женщина, а за ее спиной виднеется гостеприимная кровать? К тому же считается, что даже самая спокойная и отважная дама при виде мышки или паучка впадает в панику, как гимназистка. Зачем развеивать это удобное заблуждение? Разумеется, вскоре страшный враг был повергнут, слабая женщина в моем лице защищена и утешена, а примирение состоялось само собой... Следующие две недели не ознаменовались ничем примечательным. Разве что разговор с Утером заслуживал некоторого внимания. Он выбрал момент, когда Ингольва не было дома, и постучал в «Уртехюс». До сих пор мы встречались редко: он не то, чтобы меня избегал, скорее, держался на почтительном расстоянии. Вот и теперь он вытянулся по струнке, изображая недалекого вояку. - Здравствуйте. Присаживайтесь, - гостеприимно предложила я, с радостью отвлекаясь от подсчета склянок с ингредиентами. Он жестом отказался, и я вопросительно взглянула на него. - Здравствуйте. Доктор. Сухожилие. Отставка, - исчерпывающе объяснил Утер, кивая на раненую руку, все еще покоящуюся на повязке. - Как жаль! – я искренне расстроилась. Выходит, ему пришлось расплачиваться за мою глупость и самонадеянность в истории с господином Гюннаром. Теперь рука плохо слушалась бедолагу, поэтому он вынужден уйти в отставку. – Я уверена, Ингольв назначит вам хорошую пенсию. Он кивнул, видимо, нисколько в этом не сомневаясь. Чего у мужа не отнять, так это заботы о своих людях. В сердцах он может нагрубить или наорать, но никогда не оставит подчиненного без помощи. Беспокойство, легко читаемое в исходящем от Утера горьковатом аромате горчицы, видимо, имело совсем иную причину. - Сбережения. Пенсия. Хватит, - подтвердил Утер, и я вздохнула с облегчением. Он тем временем продолжил: - Сын. Вместо меня. - У вас есть сын?! Я даже не подозревала, что у него есть семья! - Трое. Младший. - Вы прочите вашего младшего сына на место ординарца Ингольва? – переварив его слова, уточнила я. Утер молча кивнул и принялся мять в руках фуражку. - Вы хотите, чтобы я уговорила мужа? Он снова кивнул, и от него повеяло нежным-нежным благоуханием весеннего сада. Так пахнет надежда – едва уловимый аромат распускающихся почек. - Разумеется, я поговорю с мужем! - заверила я... Слава Тюру, покровителю справедливости, муж не стал упрямиться, и осчастливленный ординарец убыл в родной поселок... Следующие дни в доме царили лад и взаимопонимание. Свекор затеял генеральную уборку, поэтому слуги прилежно трудились, а муж старался появляться как можно реже. Я же с самого утра сбегала в «Уртехюс», и обреталась этом личном убежище до самого вечера. Множество посетителей не давало скучать, заставляя бегать между лабораторией и приемной, как белка в колесе. Пожалуй, среди многочисленных гостей особо мне запомнились повторный визит госпожи Ундисы и некая дама, посетившая меня с весьма деликатной просьбой. Впрочем, обо всем по порядку. Я возилась с помадой, которая никак не желала принимать задуманный оттенок, когда на пороге под перезвон колокольчика появилась весьма расфуфыренная особа, в которой мне почудилось что-то смутно знакомое. Внешне она напоминала безе: вспушенные и высоко поднятые белесые волосы казались взбитыми белками, кружевное платье пенилось вокруг аппетитной пышной фигурки. Гостью окутывал аромат ванили, молока с медом и булочек с корицей, но сквозь эту благоуханную вуаль пробивалась противная нота подгнившего картофеля. Хотелось зажать нос (что при моем остром обонянии случается нередко). Люди ведь так слабо ощущают исходящие от них запахи, потому обливаются духами даже в жаркие дни. - Мне нужно, чтобы мужчина потерял голову! И чтобы он был неутомим! – громко заявила она прямо с порога, даже не поздоровавшись. Голос ее - колоратурное сопрано – звучал превосходно, а вот смысл сказанного и поведение... Несомненно, в ее знании правил приличия зиял большущий пробел. - Здравствуйте! – чужая невежливость мою не оправдывает! - Прощу прощения за нескромный вопрос, но вы замужем? Я выразительно взглянула на ее руку, отягощенную тремя массивными кольцами. Обручального среди них не наблюдалось. - А какое это имеет значение?! – презрительно вздернув подбородок, спросила она. – У вас есть товар, я хочу его купить. Вот и продавайте! - Значит, нет... Каюсь, эта вульгарная особа мне попросту не понравилась. Быть может, у аромага не должно быть симпатий и антипатий, но... Я сладко-сладко улыбнулась. - Боюсь, в таком случае я не смогу вам помочь, барышня, - я намеренно выделила последнее слово. Для незамужней девушки просить подобное средство – моветон! - Для этого потребуется согласие вашего... хм, возлюбленного и предписание врача. Откровенно говоря, закон не столь строг к подобным зельям, как я пыталась представить. Письменные заявления и кавалера, и дамы, требуются лишь для средств, откровенно опасных, вроде шпанских мушек. Однако это был удачный предлог для отказа. Она еще некоторое время тщетно меня уговаривала, все повышая цену, пока я не выдержала: - Извините, но я ничего не продаю из-под полы. Мое решение окончательное. Боюсь, вам уже пора. Всего доброго! Фразы выходили рубленые, потому что у меня разболелась голова от удушливой сладости духов, которыми пропахла вся комната. Она фыркнула и удалилась, заявив напоследок: - Ноги моей больше тут не будет! Оставалось только пожать плечами в ответ, но настроение мне эта бесцеремонная особа испортила напрочь. Пожалуй, нужно сделать подушечки от моли – мягкий успокаивающий аромат лаванды должен подействовать на меня благотворно... Ее привозят с юга Мидгарда, из тех самых мест, откуда я родом. Тонкое благоухание воскрешает в памяти просторный дом бабушки и деда, стоящий на холме посреди лавандовых полей. Помню, как бабушка учила меня аккуратно обламывать сухие стебельки и наполнять соцветиями мешочки, на которых заранее вышивала руну «Альгиз» - защита, а дедушка над ней подтрунивал и говорил, что лучше не морочить голову и взять нафталиновые шарики. Бабуля, конечно, негодовала: «Что еще ждать от аптекаря?», но улыбалась... Воспоминания как будто мягкой пуховой шалью окутывают душу. Вскоре я успокоилась и уже с улыбкой думала о том, что в последнее время разнообразные «любовные зелья» пользуются спросом... Следующий день выдался суетливым. С самого утра примчалась мамочка с малышом, которому она додумалась дать «взрослое» лекарство, а потом одумалась и перепугалась. Потом прыщавый юноша, которому требовалось не столько лекарство, сколько утешение. Затем гнусавая старая дева с просьбой как-нибудь успокоить ее обожаемую дымчатую кошку, которая, мол, «плакала и жаловалась от боли, бедняжка»... С нерадивой мамашей пришлось провести воспитательную беседу. Дети и старики очень восприимчивы, поэтому далеко не все эфирные масла годятся для малышей, к тому же следует брать минимальную дозировку. К счастью, ее чадо нисколько не пострадало, так как «лекарство» оказалось безобидной лавандовой водой. Юноша получил положенную порцию утешений и наставлений, а также мазь с оксидом цинка и маслом чайного дерева (подобные средства всегда пользуются спросом, поэтому я обязательно держу запас). Ну а даме я как можно мягче и деликатнее сообщила, что кошечка просто требовала внимания кота. Ее или нужно отпустить погулять, или успокоить настойкой валерианы, причем первое предпочтительнее. Владелица несчастного животного оскорбленно заявила, что: «Моя Асгердис не такая!» и высказала много нелестного, прежде чем, наконец, удалиться... Словом, к вечеру уже хотелось только тишины и покоя. Чтобы немного успокоить нервы, я принялась делать мазь. Такие занятия требуют внимания и всегда успокаивают... Немножко масла таману, настойка календулы, любисток... Совсем чуть-чуть, тут главное не переборщить... Я так сосредоточенно отмеряла сырье и заливала его эктрагентом, что не услыхала звона колокольчика, и вздрогнула от раздавшегося совсем рядом голоска госпожи Мундисы: - А что это вы делаете? Отвлекшись, я, разумеется, едва не плеснула масло в огонь. «Быстрым способом», то есть на водной бане, вытяжка будет томиться часа три, а пока надо составить рецепт. Что бы еще добавить? - Работаю! Должно быть, это прозвучало довольно невежливо, и молодая женщина залилась краской. - Извините... – пискнула она. - А можно я посмотрю? А что это? И зачем? - Любисток для мази от псориаза, - ответила я и направилась к шкафу за настойкой чистотела и маслом нима. - Ой, а правда, что он гарантирует вечную любовь? - Вполне может быть, - отозвалась я рассеянно, отвинчивая крышку на бутылочке масла. Брр, ну и гадость этот ним – «благоухает» гнилым луком - но исключительно полезная гадость. - Не зря ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок... Наконец все нужные пузырьки выстроились в ряд, на плите тихонько забулькала кастрюлька с водой, а по комнате распространился сильный запах прополиса и воска. - Простите, что не смогла уделить вам должного внимания, - высокопарно извинилась я, - слушаю вас. Давайте присядем, выпьем чаю. Заинтересованность и внимание, которые читались на миловидном личике госпожи Мундисы при виде таинства приготовления крема, стекли, как вешняя вода. - Холлдор мне изменяет, - убито сообщила она, безвольно опускаясь на диван. Сразу вспомнилась строчка из учебника: «При ревности используются иланг-иланг, ромашка, жасмин, валерьяна, герань». Любопытно, а сами авторы подобных пособий пытались следовать своим советам? Разумеется, эфиры помогают преодолеть навязчивые состояния, но, к сожалению, не способны изменить вызвавшую их ситуацию. К тому же не всегда уместно их использовать. К примеру, едва ли мой драгоценный супруг согласился бы нюхать «какую-то вонючую гадость» по его собственному выражению, вместо того, чтобы немедленно получить отчет, где я «прохлаждалась» и с кем. Представляю его лицо после такого предложения! Я осторожно взяла ее под руку, провела к самому уютному диванчику и усадила. Госпожа Мундиса совсем по-детски обняла подушку и молчала, закусив губу. - Послушайте, но ведь может быть, это именно то, что нужно? Если внимание вашего супруга, так сказать, разделить между двумя дамами, оно станет менее утомительным... – тщательно подбирая слова, промолвила я, чтобы проверить ее реакцию. Не так давно она желала любой ценой избежать нежного внимания мужа, а теперь, надо думать, спохватилась... И верно, она сочла меня монстром: отшатнулась, взглянула с ужасом и оскорбленно выкрикнула: - Да вы! Как вы смеете такое предлагать?! Я пожала плечами и козырнула одним из любимых высказываний инспектора Сольбранда: - Не сумел срубить дерево – хотя бы натруси с него плодов! Право, лучше иметь дело с карманниками и убийцами, чем с истеричными дамами! Она отчаянно замотала головой. - Ни за что! Я... я не смогу смириться. Не смогу... Он больше меня не любит! Тут госпожа Мундиса вполне предсказуемо разрыдалась, и пришлось ее утешать. От нее пахло луковым соком - болью и слезами – остро и горько, резко до отчаяния. - Ш-ш, не хнычьте, иначе муж заметит ваши заплаканные глазки, - гладя по руке, уговаривала я ее, как ребенка. - Пусть! – всхлипнула она. – Пусть он все видит, пусть! Действительно, совсем как дитя. Взрослая женщина не будет рассчитывать на жалость, это вовсе не то чувство, которое ей хотелось бы читать в глазах мужа. - Не говорите глупостей! – велела я строго. - Я... я думаю, она его приворожила! – вдруг выпалила она с ненавистью. Ненависть воняет дегтем – густым, темным, липким, - и так же легко пачкает... – Он от нее совсем потерял голову... Что я могла ответить? Боюсь, мужчины чаще сходят с ума без всяких приворотов. - Под каким-нибудь предлогом пригласите меня в ваш дом, - предложила я, доверительно положив руку на плечо всхлипывающей молодой женщины и заглядывая в несчастные заплаканные глаза. – Думаю, я замечу, если что-то не так. И не вздумайте закатывать сцены и выяснять отношения: любой мужчина тут же сбежит от сварливой жены к нежной любовнице. - Хорошо, я вам напишу, - покорно согласилась она. - И возьмите вот это, - я протянула ей бутылочку с наспех смешанными эфирными маслами. Она открыла бутылочку, и по комнате разлился запах. Свежую фруктово-леденцовую ноту горького апельсина оттеняли искрящийся мандарин и прохлада мяты, а самом сердце таилось чуть-чуть цветочной сладости иланг-иланга. Бледные щечки госпожи Мундисы даже слегка порозовели, стоило ей ощутить этот аромат. Людям больше всего нравятся «вкусные» запахи, а также радостные цитрусовые и бодрящие хвойные, - они подходят практически всем и при этом универсальны. Вот и сейчас, от благоухания несложной смеси будто поблек мрачный запах горя, а сквозь темные тучи обиды и ревности пробился солнечный луч. - Накапайте на носовой платок и вдыхайте почаще, - давала наставления я. – Можно смешать пять капель со стаканом сливок и влить в ванну. Это поможет. И, прошу вас, не закатывайте скандалов! Она неуверенно кивнула, слабо улыбнувшись. Пожалуй, ей подойдет жасмин: медово-цветочный, густой аромат не только усмиряет ревность, но и поднимает настроение, усиливает чувственность. Да, это то, что нужно. Я достала с полки флакончик духов и вручила растерянной клиентке, заверив, что это средство ей непременно поможет. К этому времени она уже, должно быть, числила меня среди ближайших друзей, раз уж обсуждает столь щекотливые темы и прибегает плакаться. Впрочем, доверие – одно из важнейших составляющих лечения. - Вы что-нибудь знаете о... – я поколебалась, подбирая слово, и закончила: - об этой особе? - Да! – судорожно вздохнув, она выложила немногие сведения, которыми обладала: - Ее зовут Асия, она сестра господина аптекаря. Приехала в Ингойю месяц назад. Ей двадцать семь, не особенно красивая... Что он в ней нашел?! Боюсь, на этот вопль души женщин всех времен и народов едва ли сможет внятно ответить даже сам господин Холлдор. Возлюбленная – не кусок мяса, чтобы можно было с уверенностью судить о качестве. - Не припомню, чтобы господину Фросту помогал в аптеке кто-то кроме его ученика... – я поспешила перевести разговор на другую тему. - Она не помогает брату, - презрительно фыркнула госпожа Мундиса, сморщив курносый носик, - только за женихами гоняется. И до сих пор безуспешно, бедняжка! В последнем слове было столько яду, что хватило бы отравить все семейство аптекаря. - Ох, как поздно! – спохватилась она, бросив взгляд на часы на камине. – Мне давно пора, Холлдор будет ругаться! По-моему, ей отчаянно хотелось, чтобы он заметил ее отсутствие, разволновался, даже отчитал. Только бы не смотрел мимо! Так дети намеренно шалят, когда родители почему-то не обращают на них внимания. - Жду письма, - настойчиво напомнила я. - Конечно, - кивнула светловолосой головкой Мундиса. На этот раз на ней была шляпка попроще, бархатная, с тремя помпонами. Взяла зонтик, устремилась к двери, и только на пороге спохватилась. Помялась, потом выпалила: - Госпожа Мирра, скажите, а ваше лекарство – то, которое вы давали для Холлдора - не может вызывать болей или недомогания? - Он заболел? – встревожилась я, откладывая в сторону плед, в который уже собралась укутаться. Проклятые хельхеймские холод и сырость пробирали до костей, хотя последние несколько лет выдались на удивление теплыми. - Да, немного, - сообщила она. – Так может? - Возможно, - признала я. Действительно, эфирные масла и травяные сборы все равно остаются лекарствами, потому возможны побочные эффекты и даже индивидуальная непереносимость, а у меня не было возможности принюхаться к господину Холлдору. – Постарайтесь, чтобы я смогла взглянуть на него как можно скорее. И, разумеется, больше не давайте мужу тот состав, что я прописала. – Конечно! Может быть, завтра... А теперь извините, мне пора! С этими словами она стремительно выбежала за дверь. Послышался фыркающий звук мотора, звонкий голос госпожи Мундисы, чей-то бас... Определенно, в разведку бы ее не взяли! Додумалась тоже – явиться ко мне на мужнином автомобиле, вместо того, чтобы взять кэб!
Хелга: Luide Все интересней и интересней! Мирра использует надежные и проверенные средства воздействия на мужчин. А женщинам все неймется: то слишком любит, то не слишком, то изменяет. Ингольв глубоко симпатичен! Немного тапочков. Luide пишет: Гуда робко улыбнулась, к явной досаде хозяйки дома... Этот вечер походил на множество других: чинные разговоры; колкости, замаскированные под любезности; перемены блюд и похвалы хозяйке дома. Luide пишет: Музыкантыказались Luide пишет: Раньше он непременно отозвался бы даже на такое легкое прикосновение
Luide: Хелга спасибо Интересная реакция на Ингольва, вы первая, кому он понравился А Мирра у меня дама опытная и довольно циничная За тапки отдельное спасибо, впопыхах ошибок наделала.
Хелга: Luide пишет: Интересная реакция на Ингольва, вы первая, кому он понравился Он симпатичен мне своей естественностью, вот такой, какой есть, без затей (а, может, с затеями?)