Форум » Авторы Клуба » О спящей принцессе замолвите слово » Ответить
О спящей принцессе замолвите слово
Юлия: Полтора года назад я решила переделать свою сказку "В поисках принца", но так увлеклась, что... от прежней осталась только первая фраза. Получилось нечто соврешенно новое и... почти в пять раз длинее. Потому мне бы очень хотелось представить новую сказку на суд форумчан - узнать ваше мнение о сем опусе, выслушать критические замечания и, может быть, советы и возражения.
apropos: Юлия Ужасно понравилось, как переплелись воспоминания Шаула и Элизы - неожиданно для читателя, и обыграно просто замечательно. Мудрый и харизматичный Траум очень впечатлил - и хочется надеяться, что его интерес к Селине не останется только в рамках интереса. Юлия пишет: Мысль была в том (...) Ага, это все понятно, просто я споткнулась на самой формулировке - "сильные мира сего", потому как понятие это не однозначное, а избранники могут - как ты справедливо заметила - происходить как из элитной социальной среды (сильных мира), так и любой другой. Т.е., м. быть с этой фразой как-то поиграться, уточнить смысл? Но на твое усмотрение, разумеется. Тапок тоже натащила - часть сейчас выложу, а хвост завтра, потому как много опять набирается. Шаул с опаской прислушался к своим настоящим ощущениям: несмотря на то, что волны продолжали играть с кораблем, ужасающей пляски его собственных внутренностей это уже не вызывало. Выделено "настоящим" - слово показалось лишним - понятно, что это сейчас с ним происходит. И показалось, что, м.быть, разбить это предложение на два - и немного перефразировать. Как вариант: Шаул с опаской прислушался к своим ощущениям. Несмотря на то, что волны продолжали играть с кораблем, качка уже не вызывала ужасающей пляски его собственных внутренностей. Надо было выбираться отсюда, осталось только отыскать дорогу в такой кромешной тьме на огромном корабле, где и при свете дня он передвигался с трудом, вечно путаясь и натыкаясь на леера и битенги? Вопросительный знак вызывает сомнения. – Ах ты, старый ворчун, – Шаул нагнулся и почесал кота за ухом, и как ни странно, издав какой-то неопределенный звук, Бруно промолчал, оставив, против обыкновения, последнее слово за Шаулом. Здесь тоже фраза показалась сложноватой, ее легко разбить на два предложения, к тому же она перегружена (как показалось) деепричастными оборотами - издав, оставив. Как вариант: (...) - Шаул нагнулся и почесал кота за ухом. Как ни странно, Бруно промолчал, лишь издал какой-то неопределенный звук, против обыкновения оставив Шаулу последнее слово. – Все спят, – и люди(,) и животные(,) – спят так, как их застал сон. Лишняя запятая, не хватает запятых, лишнее тире. Все спят - (кто? - люди и животные), спят так (они спят), как (...) Они оставили бедняжку снова одну в полном замешательстве, так и не сумев ничего толком объяснить ей. Ритм фразы сбивается, как мне показалось. А если так: Они снова оставили бедняжку одну и в полном замешательстве, (...) ей объяснить. (?) Откуда ты знаешь?! – вспылила она. – Может быть, вся эта путанница воспоминаний – его рук дело?! Лишнее "н". Да она и сама была не согласна с самой с собой. Да и она сама была не согласна сама с собой. Их взволнованные и непонятные речи, совсем не разъяснили ей, что собственно произошло. Не может быть, чтобы она не почувствовала, хоть слабого беспокойства, если бы ее путешествие грозило кому-нибудь бедой. Постояв немного, она бегом спустилась, и быстро преодолев небольшой остаток пути, очутилась перед городскими воротами. Лишние запятые. Здесь было многолюдно, толпились и горожане(,) и деревенские, возвращающиеся с рынка – торговля уже закончилась. Тут или запятую добавить, или первый союз "и" убрать, как представляется. Элиза вышла к каналу, вдоль которого с обеих сторон были высажены деревья, пересекла горбатый мостик, и прошла к рыночной площади – ее окружали высокие здания гильдий и городской ратуши, – вывернула на небольшую улицу, затем в узенький переулок. Лишние запятая и тире (уточнение относится к площади, а далее идет просто перечисление. И как-то многовато глаголов, начинающихся с "вы" - вышла, высажено, вывернула... Где-то можно и свернуть, обсадить и т.д. Элиза задохнулась от возмущения, и вдруг(,) не понимая, что делает, размахнулась и костяшками крепко сжатого кулака угодила в сопящий нос своего обидчика. Одна запятая лишняя, другая пропущена. – Дай посмотрю, – снова обратился к ней моряк, и начал осторожно ощупывать руки и ребра. Лишняя запятая. – Тебе бы умыться, – проговорил моряк. А если просто сказал (?) Это было занятно: вопреки утверждением поэтов такое случается крайне редко. Если есть в душе мощное стремление, во сне человек получит желаемое, сколь бы несбыточным оно не ему представлялось. ... оно ему ни представлялось. – Он мне все твердит, что я должен был заботиться о матери и двух сестрах! А сам просто не хочет делить капитал! – жаловался на своего опекуна Тео. "Мне" показалось лишним, и почему "был" - Тео же не только в прошлом должен был заботиться о семье, но и сейчас, нет? При всей своей предвзятости, Шаул сомневался в основательности этих обвинений, хотя любовь Тео к морю была так самозабвенна, что ему было искренне жаль, что семейный долг обязывал парнишку отказаться от своей мечты. Как-то перефразировать, а то смысл теряется. М.быть, разбить на два предложения? Сам же (он, Шаул) восторгов Тео не разделял. Не только матросы надрывались на тяжких работах, подгоняемые дудкой боцмана, изнуряющие вахты несли и офицеры. По фразе не совсем понятно, кого подгоняла дудка боцмана - матросов или офицеров. А если переставить местами - Не только матросы, подгоняемые дудкой боцмана, надрывались (...) Юлия пишет: Удивительно сколько мусора от предыдущей работы осталось незамеченным, хоть и перечитывала несколько раз... К сожалению, глаза, тем более авторские, просто перестают видеть. Сейчас поофтоплю. Вот сколько раз и я сама вычитывала Водоворот, и читатели - всем миром же мне помогали, а перед изданием вроде уже отлежавшийся текст мы с Хелгой - как нам представлялось - основательно вычистили, и все равно остались горы мусора. Книгу я читать так и не могу - вижу все ляпы, огрехи, лишние слова - хоть плачь. Кстати, по поводу лишнего. Сейчас из твоего текста приведу примеры: Как круги по воде от брошенного камня, последствия этого поступка еще не один раз всколыхнут судьбу Шаула Ворта. – Я помню, – тихо ответила Селина. – Но мы же бессильны помочь Элизе и Шаулу! Вот смотри, без выделенных зеленым слов вполне можно обойтись - и их, как учит меня горький опыт - надо безжалостно убирать, иначе потом на них начнешь спотыкаться, как я спотыкаюсь в Водовороте на бесконечное местоимения - их бесчисленное множество, они ужасно режут глаза, и главное - без половины (как минимум) этих местоимений легко было обойтись. Как и без множества явно лишних союзных, вводных слов, и прочих "вредных" словечек. P.S. Меня тут реал плотно прижал, эту неделю я только урывками могла читать и вычитывать, потому так затянула.
apropos: Еще немножко тапочек: Принцесса была вынуждена, скрючившись, втиснуться между грязными ящиками и бочками, и вдыхать омерзительный запах их содержимого, ее трясло и подбрасывало на каждой кочке, тошнота подкатывала к горлу, но малодушное желание сейчас же спрыгнуть с повозки, было отвергнуто гордой дочерью короля. Лишние запятые. Девочка с испугу сиганула вниз, упала, но(,) даже не почувствовав боли, вскочила и понеслась, что было духу за новой подругой, след которой уже затерялся в высокой траве. Не хватает запятой. Невидящим лунатиком он будет бродить, пугая других людей? В данном случае пишется слитно (если не ошибаюсь Повторюсь, но с удовольствием, что история разворачивается крайне занимательная, и ужасно интересно узнать, что будет дальше. Посему с нетерпением жду продолжения.
Юлия: apropos Дорогая, спасибо тебе огромное! apropos пишет: Меня тут реал плотно прижал, эту неделю я только урывками могла читать и вычитывать, потому так затянула. А ты такую работу проделала! Только орден, даже не медаль! apropos пишет: и их, как учит меня горький опыт - надо безжалостно убирать Ты совершенно права. Эта "авторская слепота" ужасно раздражает, в лучшем случае начинаешь "прозревать" только спустя довольно долгое время. apropos пишет: понравилось, как переплелись воспоминания Шаула и Элизы Как я рада! Мне было трудно оценить, как это все воспримется с читательского кресла. Сама-то я с изнанки - там все понятно, а вот как шов выглядит с лица - не понять. apropos пишет: Мудрый и харизматичный Траум очень впечатлил Ох, как я рада. Он появился как-то сразу - знай только описывай. Хотелось бы, чтобы и читатель увидел его. Хотя он же дух...
apropos: Юлия пишет: трудно оценить, как это все воспримется с читательского кресла. Прекрасно воспринимается, все понятно (т.е. в данном случае я не путалась в этих воспоминаниях - в отличие от начала второй главы с "прыжком" Шауля через годы) и очень интересно следить за ощущениями и переживаниями героев, оказавшихся в воспоминаниях на месте друг друга. Юлия пишет: Хотелось бы, чтобы и читатель увидел его. Хотя он же дух... Увидел и почувствовал! А почему дух? Феи же - люди, просто обладающие особым даром с сопутствующими волшебными свойствами (вроде бессмертия и т.д.). Воспринимаю Траума этаким обаятельным, умным, властным и всемогущим мужчиной. Но даже если дух... все равно же живой. Юлия пишет: "авторская слепота" ужасно раздражает Издержки производства.
Юлия: *** Феи долго что-то объясняли, торопливо и многословно. Элиза с трудом заставляла себя вслушиваться в их речи, но лишь еще больше запутывалась в неожиданных поворотах и очевидных противоречиях. Кажется, крестные и сами не очень-то понимали, как один человек может переживать то, что случилось с другим, да так, как будто это происходило с ним самим. Феи грозили ей страшными напастями, гневом сурового владыки сонного царства, не говоря уже о ее собственной смерти. Но их слова рассыпались горошинами, раздражая бессмысленным шумом, они не находили отклика в сердце. Когда крестные покинули ее темницу, принцесса облегченно вздохнула. Она должна была разобраться с тем, что произошло, а феи только мешали, отвлекая пустыми рассуждениями. Ее последнее путешествие в чужие воспоминания потрясло Элизу. Она так явственно чувствовала и страх, и отвращение, и ненависть к обидчикам, и боль от ударов, и даже вкус крови на разбитых губах… Что из всего этого было ее собственным, а что родилось в сердце незнакомого далекого мальчика? Когда гнев, который охватил ее в начале, страх и недоумение, что оглушили в конце, стихли, Элиза испытала странное чувство, нечто похожее на удовлетворение или вкус одержанной победы. Чем оно было вызвано? Остротой переживаний, прорвавшихся в безжизненное пространство ее узилища? Или обретением невероятной даже для фей со всей их магией способности постичь человеческое сердце? Отчего-то припомнился случай из детства – отчаянный побег из дворца с незнакомой сельской девочкой. Быть может, оттого, что и тогда, несмотря на пережитый страх и боль, она почувствовала: бой выигран – хотя бы часть правды открыта ей. О, как она ненавидела удушающую ложь, которой ее окружили! Родители упорно скрывали и приказали другим скрывать от нее правду. Что это – материнские амбиции, или отцовская забота – она не знала, да и не хотела знать. Достаточно того, что этим она обязана своему невыносимому нынешнему положению. Знай она, чего должна опасаться, то прожила бы самую обыкновенную, хотя и не такую долгую, как сейчас, жизнь. Да разве можно назвать это жизнью?! Впервые за это бесконечное столетие она почувствовала, что живет, когда отправилась по следам неизвестного горожанина. Нет, крестным не смутить ее своими многомудрыми теориями, не устрашить гневом всесильного владыки снов. Ей ли, за сотню лет забывшей о жизни, страшиться смерти?! Она слишком долго бездействовала. Никто не отберет у нее право снова почувствовать себя живой. Она отправится за Шаулом, вдохнет полной грудью хвойный аромат леса, окунется в суетливую толчею городских улиц, заглянет в лавки, торгующие всякой всячиной, ощутит пленительный запах свежего хлеба, разносящийся из открытых дверей пекарни. Морозный воздух клубился паром у разгоряченных морд лошадей, тянущих груженые сани. Элиза оглянулась: на грубой веревке легко скользили по заиндевевшей поверхности канала, ловко огибая тихоходные повозки и сходни, то и дело врезающиеся вглубь ледяного тракта, легкие санки. В прилаженной к ним большой корзине темнели бархатной поверхностью бруски торфа. Быстрые на льду санки упрямо заартачились на корявых мостках, ведущих на берег, и ни в какую не желали двинуться с места. Пришлось остановиться и подтолкнуть застрявшие полозья - как бы не оборвалась по дороге растрепавшаяся у ушка веревка. Но выбравшись на утоптанную белоснежную дорожку, санки вновь легко заскользили по утоптанному снегу. Осталось вырулить на Сапожную, затем свернуть в Кривой переулок – а там и школа. Учитель обметал от снега скамейку у входа. – Здравствуйте, господин Виллемс! – звонко прозвучал мальчишеский голос, и Элиза почтительно склонилась перед невысоким кругленьким господином. – Здравствуй, Шаул, – приветливо ответил тот. "Шаул", – повторила принцесса. Она снова была в детских воспоминаниях посланника фей. – Я привез торф, – мальчик подкатил санки к открытой двери школы. – Нет, нет, – остановил его учитель. – Завези, пожалуйста, во двор. А я пойду запишу. Господин Виллемс зашел в дом, а Шаул нырнул в боковую калитку. Во дворе у бочки с водой возилась жена учителя. – Добрый вечер, госпожа Виллемс, – поклонился мальчик. – Здравствуй, милый, – приветливо кивнула женщина. – Сложи-ка торф в ящик у забора. Вдыхая прелый запах торфа, Элиза вместе мальчиком принялась перекладывать с санок шершавые рыхлые бруски. А жена учителя, громыхнув тяжелой деревянной крышкой, вернулась на кухню. – Отдай отцу, Шаул, – подошедший учитель держал в руке сложенный листок. – Это расписка, что плата за твое обучение получена сполна, – пояснил господин Виллемс так же, как привык разъяснять урок. Отряхнув выпачканные торфом руки, мальчик обтер их о штаны и, взяв у учителя бумагу, засунул за пазуху. – На-ка угощайся, – протянула мальчику засахаренную грушу, выглянувшая из кухни учительша. – Большое спасибо, госпожа Виллемс, – поблагодарил Шаул. – Беги теперь, а то скоро совсем стемнеет, – женщина потрепала мальчика за плечо. Элиза почувствовала теплоту приязни к этим простым людям, словно знала их много лет. Даже крупная круглая родинка на щеке учительши казалась симпатичной, особенно когда та ласково улыбалась, глядя на нее, вернее, на мальчика. Тот вежливо поклонился чете Виллемсов и, прихватив пустые санки и брошенные у входа коньки, выбежал на улицу. Как и предупреждала добрая госпожа Виллемс, уже смеркалось, и Шаул спешил домой. Элизе подумалось, что дорога до дома небезопасна: сразу за каналом можно наткнуться на банду верзилы Лудо. Или это подумалось мальчику? "Проскочить бы незаметно", – вздохнул Шаул, усевшись на перевернутую, вмерзшую в снег лодку, чтобы приладить коньки к ботинкам. Он спустился к каналу и побежал, легко скользя по гладкому льду. На канале было многолюдно: несмотря на сгущающиеся сумерки, неторопливо катались взад-вперед парочки, ватага мальчишек, лавируя между вмерзших сходней и ощетинившихся палок камышей, азартно гоняла палками плоский камень, лошади тянули груженные товаром санки и легкие нарядные повозки зажиточных горожан. Добежав до опустевшей рыночной площади, Шаул, стараясь держаться в тени зданий, благополучно пересек ее, и оказался на Гончарной улице. Осталось только дойти до ее конца, свернуть на Овечий канал и задними дворами добраться до дома. Гончарная была пуста, пронзительный ветер и ранние зимние сумерки прогнали прохожих с улицы. Теперь все ее обитатели прятались за закрытыми дверями и ставнями у горящих очагов кухонь. Шаул перебегал на другую сторону, чтобы свернуть к Овечьему каналу, когда оттуда выскочила ошалевшая кошка, к хвосту ее была привязана оглушительная трещотка. Бедное животное обезумело от настигающего ее ужасающего грохота. Выпучив глаза, захлебываясь собственным диким воем, она неслась по улице стрелой. Эта кошка – мальчик узнал ее – принадлежала Эльке, младшей дочке сапожника Мааса. Шаул ринулся было поймать животное и освободить от страшной муки, но послышались крики, и тут же из переулка показалась ватага шалопаев во главе с Лудо. Они улюлюкали и гоготали. Страх сковал Шаула, он замер в тени лавки. Кошка пробежала прямо около его ног, но, вжавшись в простенок в тени навеса, он не мог шевельнуться. Через минуту мимо него пронеслась шумная гурьба, а за ними – плачущая Элька. Шаул, выпустив застрявший в грудине вздох, побежал домой. Он шел вдоль темных садов. Здесь было тихо. Ни вопли несчастной кошки, ни плачь девочки, ни крики мальчишек не долетали сюда. Страх прошел и его место стал заполнять стыд, тяжелый и вязкий, он затоплял внутренности и обволакивал сердце. Ах, как было гадко, гадко, гадко! Какой-то слабенький тонкий голосок еле слышно пищал о том, что еще можно вернуться, вмешаться. – Да как?! Как я найду их?! И чем я смогу помочь?! Их там целая дюжина! Они разделаются со мной быстрее, чем с кошкой! – оправдывался Шаул, а омерзительная жижа стыда подбиралась все выше и выше, затопляя грудь. Через сад он прошел прямо на кухню. – Шаул! Наконец! – встретила его мать, вытирая руки о передник. – Тина, заканчивай сама, – кинула она служанке, – а ты, сынок, отнеси Тиму молока, и не задерживайся с ним, скоро придет отец. Шаул поспешил исполнить поручение матери. Тим накануне свалился в прорубь, сильно простудился и теперь вынужден был проводить все время в постели. Это было совсем не по нему, и бедняга обрадовался появлению брата. – Хорошо, что ты пришел! Я уже замаялся лежать! Я хочу встать! – гнусавил Тим. – Да ты весь горишь! – возразил Шаул брату, щеки и распухший нос того были пунцового цвета. Он присел на край кровати больного. – На, – протянул он брату кружку, – мама велела тебе выпить молока. – Я не хочу молока! – поморщился Тим. – Лучше расскажи, кого ты встретил по дороге. – Людей, – недовольно буркнул Шаул и поднялся. Чуть отступивший было стыд снова вцепился в сердце. – Ну, посиди со мной! – попросил Тим, схватив его за рукав. – Отстань, – вырвавшись, грубо ответил Шаул. Он не мог ни рассказать, ни думать о том, что случилось. Он бросил на кровать брату подаренную учительшей грушу и, выскочив за дверь, бегом спустился вниз. – Кузнецу Паулю надо наконец взяться за сына, – доносился из прихожей раздраженный голос отца. – Что Лудо опять натворил? – спросила мама, принимая его плащ. Шаул замер в темном коридоре. – Гадкий низкий поступок! – презрительно проговорил господин Ворт. – Они замучили кошку Эльки на глазах у бедной девочки. – Бедняжка, – всплеснула руками мать, – она была так привязана к ней! Неужели у них нет ни капли жалости к бедной сиротке?! Элиза почувствовала, как жгучий стыд вместе с отчаянным запоздалым сожалением затопляют грудь, не давая вздохнуть. А ведь он мог вмешаться! Он мог бы, если бы не струсил… Мальчик закрыл глаза, прислонившись к стене, словно пытался спрятаться от страшного обвинения, которым беспощадно клеймила его собственная совесть. Он трус! Смерть этой несчастной кошки навсегда приковала его к позорному столбу. Как ему смотреть бедной Эльке в глаза?! Ему не быть рыцарем даже понарошку в их играх! А что стоило ему освободить от проклятой трещотки кошку, проскочившую в шаге от него, позорно сжавшегося в тени?! Теперь ему казалось, что сделать это было гораздо легче, чем теперь терпеть душераздирающие муки, которые не прекратятся никогда – ведь уже ничего не изменить…
Юлия: apropos пишет: Воспринимаю Траума этаким обаятельным, умным, властным и всемогущим мужчиной. Но даже если дух... все равно же живой. Не сдержать авторский восторг. Но все-таки он владыка нематериального (как бы это выразиться ) мира, значит, и сам не так что бы человек. Если говорить о человеке, как о воплощенном духе. apropos пишет: Феи же - люди, просто обладающие особым даром с сопутствующими волшебными свойствами (вроде бессмертия и т.д.) А феи - да. Они же в этом, человеческом, мире, значит, вполне воплощенные существа, хоть и со странностями.
apropos: Юлия Стыд за собственную трусость и пережитые муки совести - хороший, хоть и жестокий урок на будущее. Интересно происходит становление рыцаря - через собственные ошибки и воспитание характера. Постыдный эпизод, о котором, наверняка, хотелось бы забыть и уж точно никому не рассказывать, но не забывается. А тут еще и Элиза становится тому свидетелем. Юлия пишет: он владыка нематериального (как бы это выразиться ) мира, значит, и сам не так что бы человек. Если говорить о человеке, как о воплощенном духе. А это, кстати, все в руках автора - каким его представить. Он вполне может быть, допустим, магом в человеческом обличье и своим духом править в царстве снов. Вообще все эти условности материального и нематериального... Кто знает, может сны - это параллельная реальность - и в них все также материально, просто в другом измерении. Нематериальны - опять же условно говоря - душа, мысли, чувства, а сны... Это может быть под вопросом. Кстати, о загробном царстве тоже разные представления. Тапков не набралось - все чистенько. Ну разве что: Добежав до опустевшей рыночной площади, Шаул, стараясь держаться в тени зданий, благополучно пересек ее, и оказался на Гончарной улице. ...пересек и оказался. И еще коньки - надеть-то он их надел, а когда снял? По улицам явно не в коньках бегал.
Юлия: apropos apropos пишет: Интересно происходит становление рыцаря - через собственные ошибки и воспитание характера. В самую точку. И еще: знать чужие тайны - тоже испытание. Как его пройдет благородная принцесса? Становление одного человека, испытание другого и все вместе… это я уже забегаю вперед. apropos пишет: Вообще все эти условности материального и нематериального... Это да. Сейчас опять не хочу забегать вперед с объяснением своей задумки. Единственно, что хотелось бы отметить. С одной стороны: нематериальное не означает нереальное. А с другой: духовное (бестелесное, нематериальное) человек может воспринять только с точки зрения своей телесности, в этих категориях мы мыслим. Потому и духовный мир предстает перед нами таким, каким мы его воспринимаем. Что же касается самого владыки… Дальше будет развиваться некоторая интрига, потому хотелось бы нашу дискуссию отложить до того, как она (интрига) определиться. Не могу быть уверена, что она сыграет, потому мне очень важно знать, какое впечатление она произведет, или не произведет... apropos пишет: Кстати, о загробном царстве тоже разные представления. Это тоже впереди... apropos пишет: И еще коньки - надеть-то он их надел, а когда снял? Да, была у меня идея их снять, но подумала: не перегружу ли техническими подробностями. Все-таки надо их снять...
Юлия: *** Траум сидел в кресле, уставившись взглядом на прожилку в мраморной плите пола. Рев что-то монотонно бубнил о последних событиях, а Траум не мог заставить себя вслушиваться. Сегодня выдался ужасный день. Все было бессмысленно и безвкусно. Строго говоря, владыка сонного царства вообще не мог похвастаться избытком чувств и желаний. Но в такие дни, как сегодняшний, это вызывало в нем тоску и злость. Не прерывая Рева, Траум поднялся и прошел в галерею. Сегодня его не порадовал даже красочный вид, открывающийся из его дворца. Только в человеческих книгах его владения описывались как сумрачное царство теней, лишенное цветов и звуков. Это обычное человеческое заблуждение. Во владениях Траума были все краски, которые только способно создать людское воображение. И природа, и города, и селения здесь были настолько же богаты и причудливы, насколько же пустынны и просты – все, что может представить себе человек. И что особенно примечательно в этом пейзаже – он никогда не остается неизменным и всякий раз создается человеческим сознанием заново. Конечно, не везде царит такое оживление и удивительные метаморфозы. Есть довольно унылые и темные места, глухие уголки и глубокие пещеры. Таково обиталище страха. Его нора глубока, мрачна и зловеща. Оттуда он нападает на людей, пытаясь овладеть их сердцами, туда же прячется, когда бывает побежден ими. В его логове никогда ничего не меняется: все его уловки – лишь внешний маскарад, которым он морочит людей, оставаясь внутри всегда одним и тем же – иррациональным и кровожадным. Есть места, где и вовсе зияет пустота. Такие участки на самой границе с темным царством весельчака Тода, собственно и границы-то как таковой там нет. Этим и воспользовались феи, спрятав в одном из таких уголков принцессу. Траум усмехнулся, вспомнив уловку двух сестер. Он взглянул в сторону убежища принцессы, но ее там не оказалось: девица снова отправилась в долину воспоминаний. Но Траум не последовал за ней взглядом – с принцессой и посланником фей и так все было ясно. Вместо этого он обратился к долине ночных снов. Словно миражи, они возникали и таяли, и их места занимали другие. Траум напряг зрение и едва различил еле уловимый, тающий абрис сна младшей феи. Ничего значительного или интересного. Каким же образом маленькая фея смогла увидеть владыку сонного царства? Что помогло ей? Не магия – это уж точно. Малышка была несильна в ремесле и в человеческом мире, куда уж ей тягаться с Траумом здесь. Конечно, было бы абсурдом заявлять, что в каждом сне намерение души открывается со всей очевидностью. Но наметанный глаз всегда распознает его по тем или иным деталям. Ничего подобного он не заметил во сне феи. Возможно потому, что сон почти растаял, когда он взглянул на него… Траум вернулся в комнату. Рев, сидя на скамье, с озабоченной миной просматривал свитки, удерживая целый ворох у себя на коленях. Это были государственные бумаги, требующие подписи владыки. Увидев повелителя, Рев вскочил, и свернутые бумаги, скатившись с колен, рассыпались по полу. – Ох, простите, ваше величество! Я так неловок! – засуетился он, собирая свитки. Но собрав, не спешил положить их на стол. Траум догадывался, в чем дело: Ревом овладела очередная идея повлиять на решение владыки. Мягкосердечный помощник в который раз был уязвлен суровыми законами царства. – В чем дело, Рев? – вскинул бровь Траум. – Положи бумаги. – Я только хотел обратить ваше внимание, не сердитесь, – робко начал тот, пустив свитки на стол. – Я знаю, как вы не любите, когда я вмешиваюсь. Но ваше доброе сердце, уверен, простит мою бесцеремонность, как только узнает в чем дело. Вот, – Рев вынул из вороха свитков один и протянул его Трауму. – Мать, потерявшая ребенка. Ах, как она безутешна, бедняжка! Возможно, вы найдете необходимым, ей послать утешительный сон? – Ты уже не раз это делал. Мгновенно угадав – Рев не преминул использовать все доступные ему средства прежде, чем отважился беспокоить владыку, – Траум поднял испытывающий взгляд на помощника, и тот, виновато кивнув, поспешил оправдаться: – Ничего недозволенного! Все в рамках установленных вами норм. – Так ты имел возможность убедиться в бессмысленности твоих усилий, - проговорил Траум, устраиваясь на кресле у стола. – Именно! – пылко воскликнул Рев. – Но вы же можете приоткрыть завесу! Траум ничего не ответил, обратившись к бумагам. Не было смысла в тысячный раз объяснять Реву, что нарушение порядка не спасает, а губит. – Ваше величество, взгляните на это с человеческой стороны: если бы она только знала, что мальчик благополучен… – Ей стоит волноваться о благополучии оставшихся девяти детей, – недовольно ответил Траум. – Но, ваша милость, – просительно протянул неугомонный помощник. – Человеческое сердце… – Человеческое сердце, – перебил его Траум, – способно выдержать и большие нагрузки, на то оно и рассчитано. Не зная конечной цели, своим вмешательством ты можешь только навредить ему. Траум замолчал, не желая вдаваться в разъяснения общеизвестных истин. Конечно, можно было прогнать надоедливого помощника, но Траум для того и взял Рева, чтобы тот скрашивал ему монотонные деловые часы. Рев не был чистокровным духом, его бабушка была обыкновенной женщиной, и внук унаследовал от нее свойственную людям эмоциональность. Он спорил, сердился или радовался, разбирая самые рутинные дела, чем весьма забавлял владыку. – Ступай, – снова приказал он Реву. – Но ведь иногда вы… – не отставал тот. – По воле Провидения. Это его забота, – бросил Траум, предупредив новый довод своего помощника, и продолжил просматривать последние отчеты. – Почему купец Тейн еще здесь?! – владыка поднял взгляд, под которым помощник сжался. Это было недопустимым нарушением: время впавшего в беспамятство Тейна истекло неделю назад. Траум резким росчерком пера мгновенно рассек удерживающие несчастного путы. – Но его жена! – испуганно воскликнул Рев. – Она все время молится и плачет! Нельзя так! Бедняжка еще не готова отпустить его! – Чтобы Соммей сейчас же отправил его к Тоду. Доложишь мне об этом. Ты понял? – Понял, – обреченно кивнул Рев, но, помолчав с минуту, не удержался: – Быть может, бедняжка еще получит ответ на свои молитвы! Соммею не сладить с ней. – Ты хочешь сказать, что Соммей не справляется со своими обязанностями? – холодно поинтересовался Траум. – Нет, – заволновался Рев еще больше. – Соммей просто жалеет женщину. – Передай Соммею, что ему пора жалеть себя. Я… – Нет, нет, нет! – замахал руками Рев. – Соммей не виноват, это я попросил его, я думал, что смогу уговорить вас. Я надеялся на ответ Провидения, – тараторил помощник, испуганно моргая ресницами. – То есть Соммей просто манкирует своими обязанностями, – кивнул Траум. – В таком случае, Соммей на сто лет отправляется убирать нечистоты в долину Ложных оправданий. – О, ваша воля! Ну зачем так! – всплеснул руками Рев. – Чтобы у тех, кто в следующий раз подумает из-за твоей жалости нарушать правила, поубавилось прыти. – Но ведь он ничего страшного не сделал! Практика допускает задержку на несколько дней! – Практика допускает, а я нет, – отрезал Траум. Что толку объяснять в сотый раз, что только Провидение устанавливает сроки, только Ему одному ведомы вечные судьбы. А самовольно нарушать правила, видя лишь крошечный отрезок пути, не только опасно, но и преступно. – Но, ваша милость! Стоит ли расстраиваться из-за пустяка, ваше добросердечие?! Рев был в отчаянии, и потому придумывал идиотские обращения, почему-то полагая, что это должно смягчить повелителя. Траум усмехнулся. – Ступай прочь, ты утомил меня, – махнул он рукой надоевшему помощнику. – Тогда я отправлюсь в долину Ложных оправданий вместо Соммея! – вскипел Рев. – Оставь эти представления для рыночных балаганов! – брезгливо поморщился Траум. – И не забывай: я решаю, когда и куда кому отправляться. Ты хотел быть добрым – пожалуйста. В следующий, подумай, за чей счет. Рев был взбешен, это было видно по перекошенному пылающему лицу и блестящим глазам. Но он знал, что бессилен перед Траумом, и потому молчал, но недолго. – Власть у вас, но и вам нужна теплота, – тихо проговорил Рев. – Теплота? – Траум недоуменно уставился на своего помощника. На этот раз тот превзошел сам себя. – Вы заморозили себя, владыка, – гордо вскинул подбородок Рев, считая, что его слова достигли цели. – И сами не замечаете, как страдаете от этого холода. А вы страдаете! Траум ничего не ответил и продолжил подписывать указы, не обращая внимания на насупившегося помощника. Закончив, он поднялся из-за стола и подошел к камину. Уютно потрескивая сосновыми поленьями, огонь обдал его теплой душистой волной. – Ведь надо самую малость! – услышал он у себя за спиной, ворчание помощника. – Но вы не хотите уступить. Рев посыпал бумаги песком, краем глаза поглядывая на повелителя. По крайне мере он оставил свои пророческие потуги. Траум качнул головой, усмехнувшись про себя. – Что с ночными снами? – переменил он тему, вороша угли. – Все в полном порядке, как всегда, – проговорил Рев с видом оскорбленного достоинства. – Принеси мне книгу снов, – Траум повесил кочергу на крюк и оглядел руки. – Какую именно изволите – королей или простых смертных? – Фей, – бросил он, обтирая пальцы белоснежным платком. – Э… – вдруг замялся помощник. – Что такое?! – Траум вскинул нетерпеливый взгляд на своего помощника, на сегодня самодеятельности Рева ему было достаточно. – Насколько я могу судить, ничего, – с достоинством ответствовал тот. – Но присущая им путаница магии и воображения… Вы только расстроитесь, видя весь это хаос. – Как трогательно, – не удержался от усмешки Тарум. – А я уж подумал, что ты поставил своей целью вывести меня из себя. – Я ваш преданный слуга, владыка. И, чтобы вы не говорили, я знаю, что вы не сомневаетесь в моей верности и искренней глубокой привязанности к вам, – серьезно проговорил помощник. – Книга, Рев, – строго приказал Траум, чтобы остановить чувственные излияния, уже готовые сорваться с губ несчастного. – Как пожелаете, – поклонился тот и отправился за книгой. Траум остался один и, уставившись на огонь, задумался: "А ведь он, действительно, привязан ко мне". И всю эту чепуху он плел, считая, что заботится о своем владыке. Траум, усмехнулся, но где-то в глубине, его задела эта забота: Рев при всей своей недалекости, иногда чувствовал гораздо больше, чем мог понять. Так что он почувствовал? И стоит ли волноваться из-за этого самому владыке снов? – Чепуха, – нахмурился Траум. – Я слишком распустил его. Давно стоило приструнить впечатлительного помощника, а он развлекался его болтовней, позволяя тому нарушать порядок. – Ну вот и книга фей, повелитель, – прервал его размышления появившийся в комнате Рев. Неутомимый помощник установил тяжелый фолиант на подставку для чтения и встал рядом, готовый к очередной тираде. – Мы закончили, Рев, – предупредил новое излияние Траум. – Позвольте, только одно слово, владыка. Думаете, я не замечаю? Вас точит тревога. Вы беспокоитесь. А почему? Сердце, владыка! – Что за дичь ты несешь?! Причем тут сердце? – подивился Труам нелепости выводов своего помощника. – Верный Соммей в изгнании, безутешная вдова и несчастная мать истаивают в страданиях. – Рев поднялся и протянул к нему руку в театральном жесте. – Не лукавьте, вам не все равно! – Ты глупей, чем я предполагал, – махнул на помощника рукой Траум. – Оставь меня. – Но… – Нет. Рев нехотя повиновался. И Траум раскрыл книгу и принялся медленно перелистывать тяжелые страницы. Если бы его кто-нибудь спросил, почему его взволновал взгляд феи, он не смог бы ответить. То, что она смогла увидеть его – никоим образом не могло коснуться самого владыки снов, он не только несоизмеримо сильнее ее, но и находятся они в разных мирах. И все что происходит в его мире – определяет он, Траум, и никто иной. Почему он все время возвращается мыслями к этой фее? – Скука – всему виной, – тихо проговорил Траум, отвечая сам себе. Повелитель лениво листал книгу, останавливался на забавных или страшных снах, словно и не искал сны Селины. Но его глаза сразу выхватывали из общей массы то, что ему было нужно. Рев был прав, феи и колдуньи все время занимались магией и настолько пропитывались ей, что понять, где настоящее, а где созданное магией было довольно сложно. Но не для Траума. Читать сны – это вообще искусство. Его забавляли бессмысленные попытки людей понять значение увиденных ими снов. Чего только не придумывали горе-толкователи! Увидеть птицу – к счастью, а экскременты – к деньгам! Потрясающая чушь! Рев злится на людей за это. Но это, потому что он сам не многим отличается от людского рода. Читать сны – это искусство, которое людям недоступно. Даже когда они угадывают какую-нибудь деталь, они не способны постичь целого. Так же как муха, ползающая по картине, не может понять замысла художника. Траум с легкостью читал любые сны, все в них было ему открыто. Ему достаточно было бегло просмотреть сны феи, чтобы узнать о ней все. Селина была простодушна, не обладала ни острым умом, ни большими способностями к магии, к тому же ей явно не хватало усидчивости и трудолюбия, и она терпеть не могла рутины. Нравились ей розыгрыши и домашние представления. Пунктуальность тоже не была сильной стороной феи, но она не требовала ее и от других, потакая чужой безалаберности. Она не могла устоять перед сладостями, ценила красивые вещи, тепло и уют, была немного капризной, но умела быть нежной, ласковой и сострадательной. Вот и все. Траум закрыл книгу. Ответа на свой вопрос он так и не нашел. Заложив руки за спину, он ходил по комнате, не зная чем себя занять. Ему не сиделось на месте. "Ну, надо же, какой болван! – усмехнулся он, вспомнив патетическую речь Рева. – Есть сердце и у владыки снов!" Он принял решение быстро. Бегом спустившись вниз, прошелся по галерее огибающей сад, и покинул дворец. Траум поежился: было свежо, а он не надел плаща. Холодный ветер гнал облака по небу, срывал с деревьев последние листья и поднимал в воздух стаи крикливых ворон. Чтобы попасть в любую точку пространства, Трауму не надо было покидать собственных покоев, достаточно было проделать этот путь мысленно. Но сейчас ему хотелось пройтись. Он чувствовал, что засиделся. Последние несколько сот лет он, войдя в пору зрелости, вообще перестал путешествовать. Все и так было открыто его мысленному взору – так что ж зря стаптывать сапоги? А по молодости он объездил весь свет. Наведывался он и в мир людей. Странный мир, жесткий и жестокий, там все скрыто под плотной завесой, ничего не выдает своей сути, прячась за внешнюю оболочку, как за стальные латы. С галереи его дворца мир людей казался почти прозрачным, и Траум мог не только наблюдать, но и распознавать суть происходящих там событий, обозревая оба мира одновременно. Но когда попадаешь туда – все меняется. Тяжесть мира наваливается на плечи, зрение притупляется, натыкаясь на внешность, настолько обманчивую, что распознать суть порой совершенно невозможно. Но в молодости Трауму нравилась эта игра, игра весьма опасная, потому что в мире людей все смертны, даже он, владыка царства снов. Траум шел, уставившись на дорогу невидящим взглядом. Он размышлял. Приятно было ощутить напряжение и усталость. Он, действительно, засиделся. Так можно и вовсе превратиться в бестелесное сознание. Когда-то давно в молодости, путешествуя по миру людей, он чуть не впал в обратную крайность. Обретая плотную телесную оболочку, он и сам становился другим. Человеческие мысли и чувства, известные ему по миру снов и воспоминаний, становились естественнее, он и сам мог испытывать нечто подобное, даже их страсти: стремление к обладанию, страх одиночества, их безудержная жажда любви и сжигающая сердца ненависть. Только обладая плотяным телом, можно понять стремление человека переделать и даже преодолеть его, выскочить из ограничивающей их материи. Только в отличие от людей он мог это сделать, оставаясь самим собой. Души и тела людей – словно оттиски друг друга, и даже после смерти тела человеческая душа остается все тем же слепком, никогда не разрывая до конца связи с ним. Человек этого не понимает – не хочет понять, что без этой связи он просто не существует. Не просто материя, не абстрактная телесность! Нет, именно твое тело, с кривыми ногами и щуплой грудью, именно оно накрепко связанно с твоей душой, и каждый изгиб ее до мелочей повторяет изгиб тела. Но смысла им не угадать, не распознать красоты его – люди обречены взирать на телесную оболочку, не имея возможности проникнуть за нее. Траум ускорил шаг, и кивнул, наслаждаясь взбодрившей его прогулкой. Когда живешь в телесном мире и привыкаешь к тяжелой одежде плоти, начинаешь и понимать и чувствовать по-другому. Не то чтобы тело давало что-то, что не может предоставить сознание. Даже людям известно, что чувства и мысли – это не прерогатива плоти, что даже телесные чувства они переживают благодаря сознанию. А сознание, способное проникать через миры и века, может испытать абсолютно любое чувство, обрести любое знание в полноте. Ничего не ограничивает его. И все же в теле, чувства получают другое звучание и вкус, они словно сами приобретают телесность. В этом есть тяжеловесность, но в этом же есть и особое звучание сфер. Человек ограничен в познании, но он свободен в поступках. Дух, как бы велик и могущественен он ни был, действует в рамках своей задачи. Человек творит новую реальность. Путешествия Траума в человеческий мир обогатили его знание и обострили его чувства. Знание сделало его сильнее, а чувства…Он не хотел называть это слабостью, он просто обуздал их, затем ограничил, а потом и вовсе свел на нет. Нет, не чувства, их власть над ним. Траум прекрасно осознавал, что избавиться от чувств не может никто. И ни одно разумное существо этого делать не будет. Чувства – это один из способов познания. Просто им надо уметь пользоваться. И Траум умел. Теперь чувства не владели им, он был их полновластным хозяином. А иначе на его месте нельзя. Владычествовать над снами, иллюзиями, страхом – можно только свободным разумом, полным сознанием, не омраченным никакими чувствами. Это только Рев может своим скудным умом считать, что владыка царства снов может быть чувствительным.
apropos: Юлия Чудный, чудный Траум! И вполне себе материальный. Крайне интересны рассуждения о снах, о связи телесного и духовного, о чувствах, которыми живет человек, - извечная притягательная тайна и загадка. Очень здорово сказано по поводу сонников и прочих сомнительных толкований - разделяю целиком и полностью. И таки продолжает он думать о Селине, ее снами интересуется, тоскует и злится... Неспроста это все. Ну и бюрократия и в царстве снов в полном объеме - указы, директивы, свитки, гроссбухи с записями и прочие удовольствия. Юлия пишет: хотелось бы нашу дискуссию отложить Молчу, молчу! (Просто чет понесло от желания пообсуждать такие интересные материи). Для тапок ничего не встретилось, разве что в этом кусочке повторы (выделила зеленым): Обретая плотную телесную оболочку, он и сам становился другим. Человеческие мысли и чувства, известные ему по миру снов и воспоминаний, становились естественнее, он и сам мог испытывать нечто подобное, даже их страсти: стремление к обладанию, страх одиночества, их безудержная жажда любви и сжигающая сердца ненависть. Только обладая плотяным телом, можно понять стремление человека переделать и даже преодолеть его, выскочить из ограничивающей их материи. Только в отличие от людей он мог это сделать, оставаясь самим собой.
Юлия: apropos apropos пишет: Чудный, чудный Траум!... И таки продолжает он думать о Селине, ее снами интересуется, тоскует и злится... Не все во власти великого владыки... apropos пишет: Ну и бюрократия и в царстве снов в полном объеме - указы, директивы, свитки, гроссбухи с записями и прочие удовольствия. Ну а как же без порядка-то? apropos пишет: понесло от желания пообсуждать такие интересные материи Это я с великим удовольствием. Надеюсь, твой интерес не иссякнет до момента развития сюжета.
Юлия: *** Селина открыла глаза. Было уже совсем светло, но вставать не хотелось. После вчерашнего изматывающего путешествия в царство снов, она чувствовала себя разбитой даже после ночного отдыха. Ее разбудил шум, доносившийся из соседних комнат – стук, скрип передвигаемой мебели, плеск воды. Агата опять затеяла уборку. Она всегда так делала, когда нервничала. Теперь по всему дому носятся щетки, метлы и ведра воды. Селина вздохнула. Она вообще не понимала эту странную идею убираться с помощью магии. Для того чтобы мысленно управлять щеткой или тряпкой, добиваясь того, чтобы та мыла, чистила или натирала до блеска то, что надо и как надо, приходится тратить сил не меньше, чем, проделывая это с помощью рук, как делают все нормальные люди. А если, как в случае с Агатой, управлять десятком метел, тряпок и щеток, то можно вообще лишиться чувств. Селина на это была совершенно не способна. Но Агата совсем другая: она не только искуснейшая фея, но и очень сильная натура, чрезвычайно требовательная к себе. И иногда она бывает слишком сурова. Селина вылезла из-под одеяла и зябко повела плечами. Осень принесла прохладу, и утром уже совсем не хотелось вылезать из теплой постели. Фея накинула подбитую мехом накидку и, вздохнув, поднялась с кровати. Пробормотав под нос несложное заклинание, развела в камине огонь – она была мерзлячка и неженка. Когда комната наполнилась теплом, Селина оделась, прибегая все к тем же незатейливым заклинаниям. Одеваться и укладывать волосы Селина предпочитала с помощью магии, тогда нет опасности лишиться пряди волос или потерять покой из-за плохо выполненной шнуровки. Подойдя к окну, она приоткрыла его, впустив в комнату сладковатый с горечью запах пожухлой листвы. А в саду все кипело: грабли убирали дорожки, лопаты подкапывали деревья, резаки подстригали кусты. Сегодня Агата превзошла саму себя. «Это она наказывает себя за то, что происходит с Элизой и Шаулом, – догадалась Селина. – Надо сейчас же прекратить это, такая взыскательность просто неразумна!» Она нашла сестру в гостиной. Агата сидела посреди комнаты на своем кресле с высокой резной спинкой. Взгляд ее был неподвижен, на бледном лице под глазами темнели голубоватые тени, плотно сжатые губы приобрели какой-то сероватый оттенок. Мокрый в мыльной пене пол натирали десяток щеток, метелки обметали пыль с потолочных балок, полдюжины тряпок натирали воском мебель. – Агата, прекрати. Ты уморишь себя! – воскликнула Селина, подбегая к сестре. Но щетки не переставали драить пол, а тряпки – мебель. – Если ты навредишь себе, то не сможешь помочь детям, и они останутся вообще без защиты. Но и этот довод не возымел действия. – Я не сказала тебе вчера… Я видела Траума. Агата перевела взгляд на сестру. Щетки и тряпки замерли, а с потолка посыпались метелки. – Этого не может быть. Когда ты увидела его? – наконец очнулась Агата. – Убери все это, и я расскажу тебе, – схитрила Селина, уклоняясь от очередной падающей метелки. Когда с уборкой было покончено, и весь инвентарь водружен в кладовку, Селина настояла, чтобы они позавтракали. И только после того, как сестра подкрепила свои силы, рассказала, что произошло накануне. – Ты уверена, что это был именно Траум? – недоверчиво протянула Агата. – Уверена, – кивнула Селина. – Не то чтобы я его видела так, как сейчас тебя … Его лицо появилось из темноты, оставаясь, словно в тумане. Только его взгляд был ясным. – И что же его взгляд? – нахмурилась сестра. – Трудно сказать, – Селина пожала плечами. – Если бы это был человек, то я с уверенностью сказала, что он глубоко несчастен. Но Траум… Тот, кто живет среди страстей, боли да еще и на грани смерти, счастлив быть и не может. – Да… – вздохнула Агата. – Мы почти ничего о нем не знаем. Да и то, что знаем, по большей части выдумки и лишенные оснований предположения. – Вот и мне так показалось! Я не увидела в нем ни надменности, ни жестокости, о которых твердят постоянно… – Ну знаешь! – нетерпеливо перебила ее Агата и поднялась из-за стола. – Стоит тебе увидеть боль, ты уже не замечаешь никаких пороков. Для тебя каждый несчастный хорош! Сестры помолчали, оставаясь каждая при своем мнении. – Хорошо бы понять, почему ты его увидела и что за этим стоит, – проговорила задумчиво Агата. Оставив уборку, Агата теперь так же рьяно принялась за книги. Она заперлась в библиотеке и дни и ночи напролет читала магические фолианты, пыталась найти способ обезопасить Элизу и Шаула от злой власти владыки снов. Селина не помогала ей в этом. Не только потому что была не сильна в сложных магических формулах, она была абсолютно уверена, что владыка снов не представляет никакой опасности ни для них самих, ни для их подопечных. Трауму прекрасно известно о предприятии сестер по спасению их крестницы в его владениях. И с чего бы такой могущественный властитель, снисходительно взирающий на них сотню лет, сейчас вдруг начнет вставлять им палки в колеса, словно мелочная колдунья средней руки?! Этот довод был очевиден даже для Агаты. – Я вовсе не утверждаю, что месть или желание взять реванш являются его целями! – запальчиво заявила та. – Скорее всего, мы приблизились, а возможно и уже преступили черту, за пределами которой он не намерен терпеть наше присутствие в своем мире. Своим невероятным появлением, он, возможно, хотел испугать нас, и тем самым остановить. Должно быть, у Селины не хватало здравомыслия: ничего подобного она не заметила. – Но, Агата! – воскликнула она. – В его взгляде не было ничего пугающего или зловещего. Он был задумчивым и не более того. Ведь он мог случайно взглянуть на меня. Сейчас мне кажется, что в нем мелькнуло даже что-то похожее на недоумение. Конечно, я не могу с уверенностью… – Селина, что ты говоришь?! – перебила ее сестра. – Величайший из духов поднебесья при взгляде на тебя испытал недоумение?! Вот уж действительно, ему было чему удивляться! Он привык вызывать страх и трепет. Почитай, что пишут о нем те, кто видел его. А ты умильно взирала на него, словно он один из твоих несмышленых крестников, нуждающихся в ласковом наставлении. И, я умоляю тебя, не суди о духах, тем более таком, что поддерживает своей силой целый мир, по себе. Это ты можешь сделать что-либо наобум, забыть или перепутать по своему обыкновению, но не Траум же! Он ничего не делает случайно, иначе его мир уже давно перестал бы существовать. Селине было трудно тягаться с сестрой по части ее учености. Возможно, все, что та говорит и верно. Но это не могло поколебать ее уверенности – она видела то, что видела, и чувствовала то, что чувствовала. – Я не хочу спорить с тобой, Агата, – упрямо проговорила она. – Но поверь мне, никакой угрозы или враждебности во взгляде Траума не было. – Не обольщайся, – строго прервала ее сестра. – Ты ничего не знаешь о нем! Вернее, ты знаешь о нем только то, что он сам внушил тебе. Селина промолчала в ответ. Агата была права: она не прочла и малой части тех книг ни о нем, ни о его царстве, что осилила ее сестра. Ее собственное представление о владыке снов сложилось из того короткого нечаянного взгляда, который она встретила, находясь в убежище Элизы. Но если владыка и хотел вызвать в Селине страх, то он просчитался – не страх, а интерес овладел ею. Ее мысли то и дело убегали в мир снов и воспоминаний: какой он, великий Траум, – могущественный из всех духов или несчастнейший из всех владык?
apropos: Юлия Генеральная уборка дома и сада произвела неизгладимое впечатление, впрочем, как и расчесывание и одевание с помощью магии. Очаровательно! И опять душка-Траум! Я не увидела в нем ни надменности, ни жестокости, Ха, еще бы! И этот взгляд, и вздох глубокий... (с) Ниточки-веревочки уже завязались, очень хочется надеяться, что оне и завьются нам на радость. Понятное дело, Агата остерегается Траума, но она же не знает того, что он уже запал на ее сестру. Селина, в свою очередь, подсознательно чувствует, что Траум ей - и потому и им всем - не опасен. Словом, линия Траум-Селина становится весьма притягательной, даже чувственной - по воле автора или вопреки, не знаю, - и начинает жить своей жизнью и страшно интриговать читателя в моем лице. Юлия пишет: Надеюсь, твой интерес не иссякнет Можешь даже не сомневаться, всегда с удовольствием пообсуждаю. Только свистни! Тапков чуток набралось. Ее разбудил шум, доносившийся из соседних комнат(,) – стук, скрип передвигаемой мебели, плеск воды. Пропущена запятая. Мокрый в мыльной пене пол натирали десяток щеток, метелки обметали пыль с потолочных балок, полдюжины тряпок натирали воском мебель. Повторяется "натирали". В первом случае можно заменить на "мыли" или еще какой-ниб. синоним. Когда с уборкой было покончено, и весь инвентарь водружен в кладовку, А вот здесь запятая мне кажется лишней - предложения объединены словом "когда" (последовательность действий). Тот, кто живет среди страстей, боли(,) да еще и на грани смерти, счастлив быть и не может. Пропущена запятая.Своим невероятным появлением, он, возможно, хотел испугать нас, и тем самым остановить. Лишние запятые.
Юлия: apropos apropos пишет: Генеральная уборка дома и сада произвела неизгладимое впечатление Кто не мечтал с помощь волшебной палочки справиться с этой напастью? Ан нет, и это требует сил apropos пишет: линия Траум-Селина становится весьма притягательной, даже чувственной - по воле автора или вопреки, не знаю Не виноватая я!.. (с) Это все они сами... Я даже и не предполагала, что все так зацепится одно за другое. А чем все обернется? Спасибо, дорогая! Тапки все уволокла, исправляю безобразия.
Юлия: *** Элиза выскользнула из видения в синеватую пустоту своей темницы. Она была абсолютно раздавлена чувством стыда и неизгладимой вины, которые испытывал незнакомый ей городской мальчик несколько лет тому назад. С трудом приходила она в себя, избавляясь от наваждения. Голоса, запахи, звуки – постепенно таяли. Наконец Элиза оказалась одна в абсолютной тишине. Видение исчезло, но тягостное чувство, так и осталось. Стоило только подумать о том, что произошло на Гончарной улице, и обжигающая волна стыда накрывала ее с головой. Это было неприятно и непонятно – она страдала от чужого проступка так, словно совершила его сама. Это все проклятая магия ужасной темницы морочит ее! – Ничего подобного со мной никогда бы не произошло! – гневно воскликнула Элиза, стараясь обуздать терзающее ее чувства. И дело не в том, что ее положение просто не подразумевает отвратительной эскапады хулиганской шпаны. – Честь не позволит мне отступить перед опасностью, – отчеканила она, словно могла приказом победить взбесившуюся совесть. Но вспоминания об опьяненной жестокостью банды окаянного Лудо – все еще слишком живые и яркие – заставили сердце сжаться от омерзения и ужаса. Кажется, ее честь осталась нема, когда она вместе с городским мальчишкой в страхе замерла, укрывшись в тени узкой пустынной улочки. – Чепуха! – строго одернула себя Элиза. В конце концов не ее задача обуздывать разгулявшуюся чернь. А жертвовать собой ради кошки принцесса попросту не имеет права. Постепенно ей удалось заговорить свою совесть, хоть и не до конца: неясные тени сомнения все еще вдруг да и наплывали на сердце неприятным холодком. – Пожалуй, – задумчиво произнесла наконец принцесса, – мальчик слишком чувствителен для простого горожанина. Элиза вздохнула: жаль, что она невольно подсмотрела неблаговидный поступок посланника фей. Конечно, если бы она могла выбирать, в каких воспоминаниях оказаться, она бы выбрала благородного Райнальда или благочестивую королеву Хродехильду. Но ей достались воспоминания безвестного мальчишки из маленького городка. И как ни бесцветны или грубы эти воспоминания, они – единственное, что спасает ее от пустоты. Благодаря им впервые за сотню лет она вдохнула аппетитный запах рыбной похлебки, услышала скрип калитки и плеск воды канала, ощутила капли дождя на лице, упругую твердость дороги, скользящую округлость камней вымощенных улиц. Глоток настоящей жизни, вздох полной грудью. Хоть на минуту, хоть на час – но вырваться из удушающей пустоты ее темницы! Элизе было досадно оказаться свидетельницей того, что вызывало краску на щеках мальчика. Она не сомневалась, что этот Шаул Ворт с радостью пригласил бы ее высочество в свои воспоминания, если бы знал, как ужасны и бессмысленно пусты ее дни. Но не хотелось бы злоупотребляет его доверием. Словно кого-то пригласили в дом, а он пробрался без ведома хозяев в личные покои… – О! – внезапная мысль поразила принцессу. Крестные говорили что-то о путанице – что это значит? Этот мальчик, вернее уже не мальчик, Шаул Ворт, он тоже видит ее воспоминания?! Брезгливая волна отвращения всколыхнула сердце. Вся жизнь Элизы прошла на виду. Любопытство, которое простые смертные испытывают ко всем персонам королевской крови, – неизменный спутник всей жизни последних. Если ты принцесса, наследница трона, ты привыкаешь к этому с пеленок. Но так близко никто никогда не приближался к ней. Никто не посягал на самое сокровенное – на ее мысли и чувства. Элиза поморщилась, почувствовав недопустимую близость вещей недостойных. Ее благосклонный интерес, которого искали и добивались представители самых благородных семей королевства, ничего общего не имел с вульгарным любопытством простолюдина. Интерес снисходящий – бескорыстный, дарящий расположение и исключительное внимание. Любопытство толпы, словно вылезающие из сточных канав полчища крыс, – алчное, бесстыдное, старающееся стащить и вывалять в грязи все недоступное ей. Оно всегда оставалось за пределами дворца, ниже королевского помоста. Никогда никто рядом с ней не мог оскорбить ее ничем подобным. А теперь ее воспоминания открыты простому горожанину, простолюдину, черной кости! Элиза задохнулась от омерзения и замерла. Казалось, стоит ей только двинуться, вздохнуть, допустить хоть самую малую мысль и зловонная жижа сточных вод вновь коснется ее. Элиза вся сжалась, зажмурив глаза, не смела шевельнуться, и все же непослушные неугомонные мысли тихим шелестом пробивались сквозь ее добровольное заточение. Кого она так испугалась? Мальчика отчаянно сражающегося со злобной бандой? Или горящего в аду стыда за минутную слабость? Нет, не было в Шауле Ворте – уж кому как ни ей не знать этого?! – ничего алчного и бесстыдного, способного замарать ее. – Нет, – согласно прошептала Элиза, качнув головой. Но дело было не в мальчике. Просто она была не готова делиться с кем бы то ни было – будь то хоть самый величайший из смертных! – тем, что хранила в сердце. – Лучше не думать о том, в чем и сами феи не уверены до конца, попусту беспокоя свое воображение, – попыталась успокоить себя Элиза. А что же Шаул Ворт? Крестные доверились ему, а значит, он славный, скромный благовоспитанный горожанин. Как же иначе?! – И добрый, – кивнула она, вспомнив несчастную кошку. Простые люди бывают очень сердечны. Отсутствие аристократической чести в них с лихвой компенсируется простосердечием и добротой. Конюх Сел, или старушка Гретта – как тепла и безыскусна была их любовь! Элиза, успокоившись, с нежностью вспоминала доброту Села, заботившегося о ее пони, и пирожки матушки Гретты, которые она малышкой ела в маленькой опрятной кухоньке молочницы. Они были вкуснее всех изысканных блюд королевского двора. Шаул Ворт – избранник крестных, а они не выбрали бы первого попавшегося недотепу. О, Агата точно ничего подобного не допустила бы! Он, наверняка, смышленый и находчивый. У него и имя необычное. – Не Лудо! Это уж точно, – усмехнулась она. Она узнала посланника фей, когда тот был ребенком, но не была знакома с тем, кого почтенные дамы выбрали для столь деликатной миссии. Теперь он вырос, возмужал и обрел качества, сделавшие его достойным их избрания. – Вот если бы я могла увидеть его взрослым… – пробормотала Элиза. Убедившись в надежности, здравомыслии и отсутствии досужего любопытства посланника крестных, она бы обрела покой. Ведь доверяла же она свою жизнь и даже ее не самые приглядные стороны, верным слугам. Только бы он не оказался завзятым сплетником. Ужасно, когда сокровенного касается злой или глупый язык. Ничего так не может оскорбить и вывалять в грязи, как злословие. – Он не такой, – уверено возразила самой себе Элиза. Тот мальчик, которого она знает, просто не мог вырасти таким гадким. – Я должна увидеть его, – топнула ножкой принцесса. – Где он сейчас? Селина говорила, что Шаул Ворт отправился в путь на корабле. Значит, сейчас он посреди моря. Морское путешествие – как она мечтала о нем! Корабль мчится, рассекая водную гладь моря. И его тугие белоснежные паруса, словно могучие крылья, несут его вперед навстречу мечте. Ветер, шум волн, соленые брызги в лицо… В вышине прокатился раскат грома, леденящий вихрь ударил в грудь, и она почувствовала на губах горьковато-соленый привкус морской воды. Ветер, словно вырвавшаяся на свободу огромная птица, кружил над парусником – то кидался вниз, с воем налетая на него, то взмывал ввысь, чтобы обрушиться с новой силой. Огромные волны, вздымались стеной и стремительно падали, разливаясь по палубе бурными потоками. Элиза вцепилась в леер побелевшими пальцами, не замечая, что замерзла и промокла до кости. Какая мощь! Небо и море сливались в дикой пляске вокруг беззащитного судна. А корабль упрямо прорывался сквозь бурю. Вспыхнувшая молния ослепила на мгновение, залив все ярким белым светом, и сгинула в небытие. Наступивший сумрак сотрясла оглушительная дробь тысячи небесных барабанов. Гром прокатился над морем, накрыл корабль и слился вдали с воем бури. Обрушился ливень, он сек сильно и резко, окружая корабль сплошной сизой стеной, за которой уже ничего было не разобрать. Страх, едва коснувшийся ледяным лезвием сердца вдруг сменился жарким лихорадочным возбуждением. Не смерть, а жизнь плясала здесь свою победную пляску! Страстное, неотвратимое стремление ворваться в самую сердцевину бури, слиться с ее мощью, с ее беспредельной властью овладело Элизой. Когда из сумрачной плены дождя над ней выросла волна, заполняя собой все пространство, нетерпение достигло высшей точки, и пронзившая ее горячая острая боль была исполнением снедающего безумного желания. Элиза разжала стиснувшие леер пальцы и шагнула навстречу влекущей ее силе. Где-то на задворках сознания билась нелепая чуждая мысль о спасении. "Чьем спасении? И от чего?" Волна накрыла и увлекла ее за собой.
Хелга: Юлия Пришла и говорю. Пока плыву с Шаулом на корабле, точнее, только что загрузилась. apropos пишет: От мальчика к юноше. Не знаю, может, ошибаюсь, тем более, похоже, у других читателей этот переход прошел нормально. Немножко есть, да, легкий такой встряс временной. Но с другой стороны, это же может быть авторским приемом: ввести читателя в легкое недоумение бывает полезно. Тапочки и пинетки, все стилевые - нагло-нахальные, прошу прощения. Юлия пишет: Многие их соотечественники, занимающиеся торговлей, прекрасно освоили его, и бесстрашно плавали не только по рекам и каналам до южных морей, но и вдоль морского побережья до самых северных оконечностей материка. Лишняя зпт после «освоили его». Итак, маршрут был составлен, вещи уложены, и он отправился в путь. Зпт пропущена после "уложены". – Унюхала Бруно, – догадался Шаул. – Простите, – обратился он к одному из моряков, прилаживающему деревянный ящики около грот-мачты. – Эта собака живет на корабле? Деревянные ящики или деревянный ящик? Может, здесь мысленную речь в кавычки? – Да, менеер, – кивнул тот и прикрикнул на бесновавшееся животное: – Заткнись, Перец! А ну я тебе!.. – топнул он, Перец отскочил в сторону и на мгновенье замолчал, но тут же снова зашелся в лае. – Ах, ты, дрянная тварюга! – он сделал шаг в направлении собаки, и та ретировалась. – Перец - хороший пес, менеер, – смущенно проговорил матрос, обернувшись к Шаулу. – Он ловит крыс лучше любого кота, а без этого на судне никак. Здесь как-то хочется разбить. Может быть, поставить точку после «топнул он ногой»? "Перец отскочил" с новой строки, а потом и прямая речь с новой строки? – Да, менеер, – кивнул тот и прикрикнул на бесновавшееся животное: – Заткнись, Перец! А ну я тебе!.. – топнул он. Перец отскочил в сторону и на мгновенье замолчал, но тут же снова зашелся в лае. – Ах, ты, дрянная тварюга! – матрос сделал шаг в направлении собаки, и та ретировалась. – Перец - хороший пес, менеер, – смущенно проговорил он, обернувшись к Шаулу. – Он ловит крыс лучше любого кота, а без этого на судне никак. Широкая палуба была грязной, заставленной деревянными ящиками, дурной запах бил в нос, несмотря на ветер с моря. Широкая, заставленная деревянными ящиками палуба была грязной, дурной запах бил в нос, несмотря на ветер с моря. Шаул обернулся, перед ним стоял молодой человек лет шестнадцати. Судя по его одежде, он не был моряком, скорее – сыном зажиточного купца из одного из городов содружества: платье юноши было добротное из темного крепкого шерстяного сукна, но без модных излишеств. Шаул обернулся: перед ним стоял молодой человек лет шестнадцати. Судя по добротному, без модных излишеств, темного крепкого шерстяного сукна платью, он не был моряком, скорее – сыном зажиточного купца из одного из городов содружества. Как вариант, не очень хороший. Шаул был уверен, что как минимум года на три, а то и больше старше нового приятеля, едва успевшего закончить школу. Шаул не сомневался, что новый приятель едва успел закончить школу и, как минимум, года на три, а то и больше моложе его самого. Не успел Шаул поблагодарить его, а он уже схватился за боковую ручку его сундука. Не успел Шаул поблагодарить, как тот уже схватился за боковую ручку его сундука. Тео уверенно лавировал между натянутыми поперек тут и там канатами, ящиками, открытыми люками и сновавшими с грузом матросами, они вправду прекрасно ориентировался здесь. Тео уверенно лавировал между натянутыми тут и там канатами, ящиками, открытыми люками и сновавшими с грузом матросами – он и вправду прекрасно ориентировался здесь. – Дядя! – крикнул кому-то вглубь помещения Тео.– Смотрите, кого я привел! Зпт после «смотрите»? И "в глубь"? Или вглубь? – Не ори! – послышался в ответ раздраженный голос, и через некоторое время глаза Шаула различили крупную фигуру купца. Зпт после «голос». В отличие от племянника одет дядя был весьма богато: отороченное мехом платье, было застегнуто на шее крупной золотой брошью, старомодный черный бархатный шаперон, длинный острый шлык которого спускался на плечо, был украшен шелковым жгутом бурреле, а на тисненом поясе висел богато расшитый кошелек. В отличие от племянника одет дядя был весьма богато: отороченное мехом платье застегнуто на шее крупной золотой брошью, старомодный черный бархатный шаперон, длинный острый шлык которого спускался на плечо, украшен шелковым жгутом бурреле, а на тисненом поясе висел богато расшитый кошелек. Не прыгай, как щенок, от радости, столкнувшись, с первым встречным! Не прыгай, как щенок от радости, столкнувшись с первым встречным! Я Шаул Ворт из Бонка, бакалавр свободных искусств, мой отец главный архивариус и библиотекарь Бонка Бартоломью Ворт писал вам, и, получив ваше согласие, оплатил мой проезд на вашем судне. Я – Шаул Ворт из Бонка, бакалавр свободных искусств. Мой отец, главный архивариус и библиотекарь Бонка Бартоломью Ворт, писал вам и, получив согласие, оплатил мой проезд на вашем судне. – Это и есть наша каюта, – сообщил Тео ему и уселся на нижнюю койку. – Это и есть наша каюта, – сообщил ему Тео и уселся на нижнюю койку. (чтобы не так много гласных сразу) Гневное замечание, которое Тео несколько минут отпустил по адресу своего дяди, было не уместным, по мнению Шаула, в присутствии случайного знакомого. Гневное замечание, которое Тео отпустил в адрес своего дяди, было, по мнению Шаула, неуместным в присутствии случайного знакомого. Законы разных стран сходились в одном – колдовство, к которому причислялось все, выходящее за рамки повседневной жизни, – жестоко каралось. Законы разных стран сходились в одном: колдовство, к которому причислялось все, выходящее за рамки повседневной жизни, жестоко каралось. Но выдумывать правдоподобные объяснения он был не мастак, и с волнением наблюдал реакцию Тео на свое неубедительное объяснение. Лишняя зпт после «мастак». Короткие кривые ноги не позволили ему сделать это, и неуемный Перец, продолжая оглушительно лаять, бросился искать более пологий подъем, с трудом протискиваясь межу человеческих ног в узких проходах, кружил по каюте. Короткие кривые ноги не позволили ему сделать это, и неуемный Перец, продолжая оглушительно лаять, бросился искать более пологий подъем, кружа по каюте, пытаясь протиснуться между человеческих ног. Смешной неуклюжий Перец, проявивший вместе с отвагой, благородную доброжелательность, обрел в сердце Шаула искренние симпатию и сочувствие – в конце концов, они оба пострадали он жестокого нрава Бруно. Лишняя зпт после «отвагой». Зпт после «в конце концов», как оборота? Прошу прощения, если повторяюсь.
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая! Как я рада тебя видеть! Все твои замечания в тему, впрочем, как всегда. Излишество местоимений мы уже оплакивали с apropos. Вычищать их и вычищать. Как и не в меру закрученные предложения. Про знаки препинания и не говорю. Все советы забираю с радостью охапкой. Хелга пишет: Немножко есть, да, легкий такой встряс временной. Но с другой стороны, это же может быть авторским приемом: ввести читателя в легкое недоумение бывает полезно. Была у меня признаться такая задумка. Небольшая ледяная горка: вжих - и, не успевши опомниться, читатель въезжает в глубину самого повествования. Первая глава, она как бы преамбула, или пролог к основному действу. Так мне казалось. Но, видно, не очень-то это вышло. Я пока что-то подвисла с этим.
Хелга: Юлия пишет: Первая глава, она как бы преамбула, или пролог к основному действу. Так мне казалось. Так и получилось, как мне кажется. Может быть, нужна какая-то особенная фраза в начале главного действа?
Хелга: Юлия Догнала, ура! Вот когда хороша и нужна сказка и магия, и другие миры - когда они дают возможность автору и читателям анализировать и пытаться понять свои собственные ощущения и поступки. Когда человеческое сливается с духовным, хотя, нет, не так, они же неразрывны, плотское и духовное, две стороны одной медали, два лица, две сути мира. Нравится все - и невольное (или вольное?) слияние душ и воспоминаний Элизы и Шаула, и смутные терзания шикарного Траума, и человечность фей, и мужская сдержанность Кота и мальчишеская запальчивость юного друга Шаула. Спасибо тебе, дорогой автор, за это чудо!
Хелга: И мелкие тапочки. Это нисколько не повредило колдовству, зато самому бакалавру это еще аукнется. Второе «это», наверно, лишнее. «Доротея» в очередной раз ухнула с волны, Шаула бросило на фальшборт, и он отдал морю, остатки завтрака. Лишняя зпт после «морю». От намека Бруно на способ морского захоронения, Шаула передернуло: оказаться в холодных бурлящих водах ему не хотелось даже в совершенно бесчувственном состоянии. Лишняя зпт после «захоронения». И как вариант: От намека Бруно на способ морского захоронения Шаула передернуло: оказаться в холодных бурлящих водах ему не хотелось даже будучи в совершенно бесчувственном состоянии. Возможно, что в других духовных мирах, есть нечто способное помочь Элизе и Шаулу, но магия фей бессильна. Лишняя зпт после «мирах». Помню, матушку! Как она учила меня приветствовать людей из окна кареты! Лишняя зпт после матушки. – Как тать в нощи, – вздохнула Агата. В ночи? Ты что забыла почему, сто лет назад мы, спасая принцессу в его царстве, попытались избежать всякой встречи с ним?! Лишняя зпт после «почему». И наверно, нужна после Ты что, Не может быть, чтобы она не почувствовала, хоть слабого беспокойства, если бы ее путешествие грозило кому-нибудь бедой. Лишняя зпт после «почувствовала». Если не память этого юноши, способная создавать настоящую реальность в этом мире, она просто сойдет с ума! Как вариант. Если бы не память этого юноши, способного создавать настоящую реальность в этом мире, она просто сошла бы с ума. Но вместо желанной твердой уверенности, в носу предательски заперчили слезы. Лишняя зпт после «уверенности». И смущают слезы в носу. В носу предательски защипало предверием слез? Вздохнув полной грудью пьянящий аромат хвои, Элиза улыбнулась: как она соскучилась по всему этому! Вдохнув? Ближе к центру, такие навесы вдоль улицы встречались все реже, здесь здания были богаче с большими ставнями на окнах, покрытых разноцветным лаком. Лишняя зпт после «центру». Только сейчас Элиза увидела за крупной фигуры моряка мальчишку лет восьми. фигурой Если есть в душе мощное стремление, во сне человек получит желаемое, сколь бы несбыточным оно не ему представлялось. Оно ему не представлялось Слушая рассказы моряков, он был полон всевозможных морских баек, которые с удовольствием пересказывал Шаулу, представляя себя их непосредственным участником. Как вариант: Наслушавшись рассказов моряков… Первое время он получал удовольствие, при попутном ветре забираясь на бак, – судно несется вперед, разрезая носом волны, в каждой натянутой, словно нерв, снасти, ощущается напряжение, и завораживает мощь судна, пьянит его стремительный полет, – но на третьей неделе плавания приедается даже это. Лишняя зпт после «снасти». Вздохнув о далекой Аделине, он воспользовался пером и бумагой, пытаясь описать словами, то, чем восхищался его взор. Лишняя зпт после «словами». Когда они оказались у околицы деревни, деревенская девочка легко перемахнула через невысокую изгородь, оставив принцессу по другую сторону. – Поди отсюдова! Нечего тебе здесь! – замахала высокая девчонка на Шаула. – Принцессу вашу прокляли, а нам не охота с вами подыхать! Неохота? Элиза оглянулась: на грубой веревке легко скользили по заиндевевшей поверхности канала, ловко огибая тихоходные повозки и сходни, то и дело врезающиеся вглубь ледяного тракта, легкие санки. Как вариант: Элиза оглянулась: позади по заиндевевшей поверхности канала, ловко огибая тихоходные повозки и сходни, то и дело разрезающие лед тракта, скользили легкие санки. Пришлось остановиться и подтолкнуть застрявшие полозья - как бы не оборвалась по дороге растрепавшаяся у ушка веревка. У ушка, две у. – Да ты весь горишь! – возразил Шаул брату, щеки и распухший нос того были пунцового цвета. – Да ты весь горишь! – возразил Шаул брату, чьи щеки и распухший нос были пунцового цвета. Мать, потерявшая ребенка. Ах, как она безутешна, бедняжка! Возможно, вы найдете необходимым, ей послать утешительный сон? Лишняя зпт после «необходимым». Человеческие мысли и чувства, известные ему по миру снов и воспоминаний, становились естественнее, он и сам мог испытывать нечто подобное, даже их страсти: стремление к обладанию, страх одиночества, их безудержная жажда любви и сжигающая сердца ненависть. Безудержную жажду любви и сжигающую сердца ненависть. И все же в теле, чувства получают другое звучание и вкус, они словно сами приобретают телесность. Лишняя зпт после тела. Селина на это была совершенно не способна. Неспособна? Селине было трудно тягаться с сестрой по части ее учености. Возможно, все, что та говорит и верно. Зпт после «говорит» Видение исчезло, но тягостное чувство, так и осталось. Стоило только подумать о том, что произошло на Гончарной улице, и обжигающая волна стыда накрывала ее с головой. Лишняя зпт после «чувство». Но вспоминания об опьяненной жестокостью банды окаянного Лудо – все еще слишком живые и яркие – заставили сердце сжаться от омерзения и ужаса. банде Конечно, если бы она могла выбирать, в каких воспоминаниях оказаться, она бы выбрала благородного Райнальда или благочестивую королеву Хродехильду. «Выбирать» дважды. Страх, едва коснувшийся ледяным лезвием сердца вдруг сменился жарким лихорадочным возбуждением. Зпт после сердца. Юлия, удобны ли тапки так, вперемешку? В смысле находить их места в тексте? И присоединюсь к просьбе Apropos выкладывать по одному отрывку, чтобы можно было с чувством, толком расстановкой прочитать и перечитать. Удовольствие же, но и хочется не торопясь, хоть и хочется узнать, что дальше.
полная версия страницы