Форум » Авторы Клуба » О спящей принцессе замолвите слово - 2 » Ответить
О спящей принцессе замолвите слово - 2
Юлия: Полтора года назад я решила переделать свою сказку "В поисках принца", но так увлеклась, что... от прежней осталась только первая фраза. Получилось нечто соврешенно новое и... почти в пять раз длинее. Потому мне бы очень хотелось представить новую сказку на суд форумчан - узнать ваше мнение о сем опусе, выслушать критические замечания и, может быть, советы и возражения.
Хелга: Юлия Шикарные размышления! Ведь действительно, Пушкин говорит о деятельной любви, любви, которая преодолевает препятствия. Вероятно, он и творец новых мифов о человеке, так и продолжатель образа сказочного героя, который проходит всяческие испытания, огонь, воду и медные трубы, чтобы вызволить свою невесту из плена. Юлия пишет: Он не целует невесту, он ударяется о ее гроб. Что это? Скорбь? Протест? Не знаю, но это не поцелуй. От его удара разбивается гроб, и царевна просыпается. Не могу не процитировать, поскольку перечитала сказку, которую в детстве помнила наизусть. И о гроб невесты милой Он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила. Глядит вокруг Изумленными глазами, И, качаясь над цепями, Привздохнув, произнесла: «Как же долго я спала!» И встает она из гроба... Ах!.. и зарыдали оба. В руки он ее берет И на свет из тьмы несет, И, беседуя приятно, В путь пускаются обратно, Да, здесь не до поцелуев. Причем, ветер называет место, где лежит царевна, пустым, и дальше Елисей приходит в "пустую страну", и идет он не с целью оживить свою суженую, а попрощаться, потому, видимо, бьется о гроб в горе и отчаянии, и в протесте против несправедливости жизни, но без надежды. Юлия пишет: Может быть, это миф о спасении, а может быть, о любви, которая сильнее смерти. Спасительной любви королевича и царевны противопоставляется неспасительная любовь царя. Царь теряет жену, отчаивается, жениться снова. Если плод его первого брака – кроткая царевна, то второго – завистливый дух, стремящийся погубить плод любви. Потеряв дочь, царь остается абсолютно пассивным – ни защищать, ни разыскивать потерявшуюся дочь он не способен. Миссия царя полностью нивелирована. И это повторяется. Царь Салтан, который, потеряв жену и сына, страдал, но не сдвинулся с места, пока его чуть ли не силой сдвинули. Всегда возмущала вот эта бездеятельность, хотя в Сказке о семи богатырях случай еще более запущенный. Неспасительная, пассивная любовь, прислушивающаяся только к себе, да, так и есть. Женская половина, причем, повсюду оказывается активней и деятельней, как светлая, так и темная.
Юлия: Хелга Хелга пишет: Не могу не процитировать, Я тоже благодаря тебе перечитала сказку, за что тебе безмерно благодарна. Какое наслаждение! Хелга пишет: ветер называет место, где лежит царевна, пустым, и дальше Елисей приходит в "пустую страну", и идет он не с целью оживить свою суженую, а попрощаться, потому, видимо, бьется о гроб в горе и отчаянии, и в протесте против несправедливости жизни, но без надежды. Да, да. Это упоминание пустоты в данном случае, безусловно, очень важно. Пустота – жизни нет. Потому и путь так непрост. И затем он выносит ее из тьмы на свет. Мне тоже чувствуется в этом ударе о гроб протест. Снова действие - пусть смерти не избежать, но зарывать голову в песок, смиряться с нею он не может в силу собственной сути спасителя, того, кто по определению стоит против смерти. Мне кажется, что в тексте очень много коннотаций, отсылающих нас к христианским понятиям. И Жених с невестой читаются наиболее очевидно и настойчиво ("се Жених грядет в полнощи...", Церковь - Невеста Христова). Но мне кажется, что Пушкин не обращается к этим понятиям напрямую, т.е. речь не идет о Христе и Церкви, а скорее - о богоуподоблении как цели человеческой жизни. Соответственно - к роли противостоящего смерти спасителя призван каждый человек. Хелга пишет: И это повторяется. Царь Салтан, Он меня тоже все время раздражал. С житейской точки зрения, он полный болван, совершенно незаслуженно любимый женой и сыном. Хелга пишет: хотя в Сказке о семи богатырях случай еще более запущенный. Салтан не женился второй раз. Возможно, здесь собака порылась? Интересно бы тоже разобраться с ним не с бытовой, а архетипической точки зрения. Хелга пишет: Женская половина, причем, повсюду оказывается активней и деятельней, как светлая, так и темная. Но она, заметь, всегда в подчиненной роли, и не оспаривает этого даже в злом проявлении. Возможно, что это отсылает нас к Матери-земле и прочему - к представлению о женском начале как о природном. Природа по сути творения в подчинении у человека, потому как человек - венец творения, призванный хранить и возделывать. Но в падшем состоянии она разбивается на светлую и темную свою сторону - рождение и хаос. И природа всегда активна. Как в своей сути родительницы, дарительницы жизни, так и в хаотичном состоянии разрушающей стихии.
Хелга: Юлия пишет: Я тоже благодаря тебе перечитала сказку, за что тебе безмерно благодарна. Какое наслаждение! Наоборот! Это благодаря тебе я перечитала сказки Пушкина! Юлия пишет: Но мне кажется, что Пушкин не обращается к этим понятиям напрямую, т.е. речь не идет о Христе и Церкви, а скорее - о богоуподоблении как цели человеческой жизни. Соответственно - к роли противостоящего смерти спасителя призван каждый человек. Да, мне тоже кажется, что напрямую к Божественным Пушкин не обращался, только косвенно, как к идее. Юлия пишет: Салтан не женился второй раз. Возможно, здесь собака порылась? Интересно бы тоже разобраться с ним не с бытовой, а архетипической точки зрения. То есть отдался унынию целиком и полностью. Пока его трижды не ткнули носом в очевидное, подчинялся низменной силе - ткачиха, повариха, сватья-баба Бабариха. Третья-очень загадочный персонаж. Хотя изначально выбирал ту, что обещала ему богатыря, а утратив ее по собственному безволию и глупости, потерял и себя. Юлия пишет: Возможно, что это отсылает нас к Матери-земле и прочему - к представлению о женском начале как о природном. И это каким-то образом связано с выбором и поступками царя Салтана в женском окружении.
apropos: Юлия Не верю, что Селина умерла. Наверняка, автор нам готовит какой-то неожиданный поворот. И верю в Траума! Парочка пинеток: Агата протерла лоб сестры, убирала прилипшие Протирала, видимо - ? (В прош.времени) Как ей хотелось бы взять на себя хотя бы часть ее страданий Первое "бы" легко убирается. Дамы, с наслаждением прочитала вашу дискуссию - ужасно интересно!
Юлия: apropos Хелга С новым годом, мои дорогие! Радости, вдохновения и творческой реализации и, конечно, счастья и благополучия вам и вашим близким! apropos пишет: И верю в Траума! Ну он хоть пока не помер... Спасибо за тапки . apropos пишет: Дамы, с наслаждением прочитала вашу дискуссию Присоединяйтесь Хелга пишет: Третья-очень загадочный персонаж. Очень. Этакий координатор, серый кардинал. Если ткачиха с поварихой стали жертвами вполне распространенного недуга – зависти, то мотивы этой бабарихи неясны. Хелга пишет: Хотя изначально выбирал ту, что обещала ему богатыря, а утратив ее по собственному безволию и глупости, потерял и себя. Может быть, чуть по мягче: потерял себя, потерялСЯ в самой сказке, царь из богатырей, а Салтан потерял власть. Не он правит природой, а природа им.
Юлия: *** Элиза, представив, что качается на качелях, слегка оттолкнулась ногой и качнулась вперед. Она нашла способ справляться с ужасающей пустотой своего убежища – силой воображения. Можно было бы еще мысленно воспроизвести свежий весенний воздух, наполненный ароматом цветов, обдающий лицо и играющий с волосами. Но Элиза задумалась о другом. Судя по всему, путешествие Шаула подходило к концу. И хотя решающего разговора еще не было, он, кажется, не сомневался в согласии принца. Элиза не могла не признать: правитель Адхельма выгодно отличался от наследника престола Эльтюда. Он был благороден, умен, красив, его суждения о королевской власти, несмотря на прежние опасения, оказались разумны и отчасти созвучны ее собственным представлениям. Он не манкировал своими обязанностями и не предавался пустым развлечениям. Его пренебрежение к условностям этикета хоть и смущало, но не возмущало Элизу. Его любовь к звездам и вовсе вызывала симпатию, потому что роднила принца с ее любимым отцом. Шаул зря беспокоился о том, что она не сможет смириться с особенностями характера Кристиана. И его небольшое княжество казалось ей уютным и вполне подходящим для приложения ее сил и умений. Что действительно вызывало у нее неприятие, так эта дружба принца и Шаула. Ее ревность – а это несомненно она – была столь глупа и неуместна, что Элиза не могла без жгучего стыда признаться в ней даже самой себе. Напрасно она старалась убедить себя, что дружба с принцем – прекрасная возможность не расставаться с Шаулом. Наблюдая общение двух молодых людей, которые казались неразлучными, она не могла отделаться от глухого, саднящего сердце раздражения. Может быть, всему виной колдовство? Элиза чувствовала, что чувства Шаула изменились. Его сердцем владели страсть, боль, отчаяние – чего только не было намешено там! – но не прежняя нежность. Даже ревность к принцу пародоксальным образом еще больше привязывала его к Кристиану. Из-за нее он стал более резким и воинственным. Если раньше он предпочел бы компромисс, сейчас он рвался в бой, пылко высказывая свое мнение. Но вместо досады дерзость Шаула будила в принце интерес. В этих горячих спорах они открывали иные горизонты, обретали новое понимание, отчего оба пребывали в небывалом воодушевлении. И Элиза не могла не замечать в Шауле, несмотря на одолевавшую его раздражительность, растущей симпатии к принцу. – Это все колдовство, – с досадой прошептала Элиза. Проклятое колдовство, обрекшее ее на заключение, теперь отбирало и любовь. Элиза прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. – Надо отправляться, – вздохнув, приказала она самой себе. – Я должна быть с ним, – убеждала она неведомые ей силы сонного мира, словно ее присутствие в воспоминаниях Шаула могло хоть на что-то повлиять. И все же это было единственное, что она могла сделать. Шаул и принц были опять вместе. Праздничный кортеж его высочества неспешно катился по дороге к шамбринскому монастырю, утопая в доносившемся издалека колокольном звоне. А двое всадников ехали чуть поодаль, пуская коней то рысью, то шагом, чтобы было удобней вести беседу. – Я не верю в эффективность выборной власти, – Кристиан попридержал коня, рвавшегося в галоп. – Возможно на местах, в управлении гильдиями, цехами, даже городами – она работает. Но чем выше уровень, тем больше соблазн свои интересы поставить выше общественных. Человек устроен… – Не лучшим образом, – кивнул Шаул. Он был не согласен с принцем, но защищать членов магистратов и их представителей в Генеральном собрании содружества не стал: люди облеченные выборной властью, слишком часто свой собственный карман предпочитают интересам соотечественников. – По крайней мере, не без недостатков, – улыбнулся Кристиан. – Но я тебе верну твой же аргумент, – кивнул Шаул. – Единовластный правитель, созданный тем же несовершенным способом, что и его выборные коллеги, при всех своих аристократических регалиях не защищен и от грехов тех несчастных. Но только его власть ничем не ограничена, а значит, не ограничены и губительные результаты действий его несовершенной натуры. Такой правитель может оказаться сущим наказанием для своих подданных. Но у них не будет иного способа избавиться от него, как только устроить бунт. В то время, как выборного правителя они попросту переизберут в положенный срок. – Если правитель столь скверный, согласен, – кивнул принц. – Но что делать, когда надо добиться результатов, которых не увидишь ни завтра, ни через год. Как ты, не обладая единоличной властью и неограниченным временем, произведешь все необходимые изменения? Ведь никто не любит перемен. Если спросить да вот хоть этого мужика, – принц указал на стоявшего у обочины крестьянина, почтительно снявшего шапку перед кортежем правителя Адхельма. – Он скажет все пошлины и налоги – долой, а вместо них выдавать каждый день на соборной площади пироги с говядиной и пряники. На остальные изменения он не согласен. А изменения нужны – от старого, отжившего, мешающего продвижению вперед надо избавляться. И деньги нужны для того, чтобы создавать новое. А что твой выборный правитель? Только задумает реформы, начнет их осуществлять, а недовольные сограждане, не понимая, зачем нужны жертвы, его прогонят. И конец всем благим начинаниям. Ничего нового, оглядываясь на каждого выборщика, не создашь. А без нового будущего нет. Элиза с интерсом слушала спор. Конечно, она безоговорочно была на стороне принца, и все же ей было интересно, как оставшиеся без короля граждане устроили свое Содружество. А Шаул как ни крути был одним из них. И, судя по тому, что ей удалось услышать, являся горячим приверженцем нового порядка. Элиза не без удовольствия отметила его сомнения по поводу честности выборных лиц, когда он высказал еще одну крамольную мысль в адрес выборщиков. – Не буду спорить, – кивнул Шаул. – Каждый конкретный человек, и совсем не только этот несчастный забитый нуждой крестьянин, на которого ты указал, думает прежде всего о собственном благе, и глупо было бы ожидать, что высокая идея о неком абстрактном общем счастье серьезно увлечет его, когда дело пойдет о его собственном кошельке. Но следует, мне кажется, не упускать из виду два, нет, скорее, три момента. Первое, довольно прозаичное – о практической справедливости. Согласись: тот, кто платит налоги, имеет право знать, куда они пойдут, и иметь хоть какие-то рычаги управления, и если не менять направление, то хотя бы корректировать его. Заметь, подобное право налагает и ответственность. А это уже не только пироги с пряниками при отсутствии пошлин. И здесь мы подходим к просвещению и человеческому гению, что не поддается жесткой оценке, но не учитывать этого нельзя. Чем просвещенный человек отличается от этого крестьянина, или зажиточного бюргера, или какого-нибудь проигравшего состояние аристократа? – Шаул протянул руку, ожидая ответа от собеседника. – Он знаком с законами природы, – предположил тот. – И общества, – кивнул Шаул. – Каждый, кто изучал историю и философию знает, что жизнеспособен лишь тот социум, где уравновешены два начала – усилия верховной власти и воли народа. Когда власть озабочена благом народа, а народ готов жертвовать определенную долю своего дохода и сил на поддержание порядка и защиту государства, государство будет жить. И сможет пройти серьезные испытания. Но если, власть обслуживает только саму себя, а народ требует пирогов и пряников, не желая ничего отдавать, государство разрушится при первой же неурядице. – Просвещение – это, конечно, хорошо. Кто ж спорит, – согласился Кристиан. – Но ведь и просвещенные люди видят многие вещи по-разному. И совсем не все они обладают стратегическим мышлением, умением предвидеть и смелостью рискнуть. – Далеко не все, – кивнул Шаул. – Но в этом и есть роль лидера. Он должен обладать харизмой – зажечь своей верой, повести за собой. Как полководец – увлечь в атаку, несмотря на отсутствие гарантий и элементарный человеческий страх. – Вот только у правителя совсем не войско под началом, – вздохнул принц. – Значит, ему еще труднее, – нахмурился Шаул. Элиза была довольна: спор заставил его взглянуть на ситуацию со стороны правителя, ему вспомнились слова отца До о людях, обличенных властью. Но тут разговор к ее досаде оборвался. – Пора догонять кортеж, – оставил спор Кристиан. – Мы не договорили. Запомни, на чем остановились. Ведь должно же быть решение, – убежденно проговорил принц и пустил лошадь галопом. Они подъезжали к монастырю. Ворота были распахнуты, воздух гудел приветственным колокольным звоном. День святого Эмерамма отмечала даже природа. Ударившие ночью заморозки одели землю в праздничный белоснежный наряд, искрящийся и переливающийся всевозможными оттенками на солнце, сияющем в высоком голубом небе. Монахи во главе с настоятелем встречали принца. Среди них возвышался важный отец Брамте. А отца До Шаул так и не увидел: то ли старик опоздал на церемонию, то ли и вовсе проигнорировал ее, предпочтя иные занятия. Разделяя с отцом До его нелюбовь к торжественны речам и ритуалам, Шаул рассеянно оглядывал широкий монастырский двор, очерченный прямоугольником монастырских зданий с изящным кружевом галерей. Посреди двора высился большой каменный колодец, украшенный фигурой ангела, а центральное, возвышающееся над остальными здание собора венчала колокольня. Шуал остановился, заглядевшись на удивительные башные часы. На циферблате, рассеченном золотыми дугами на несколько разноцветных участков, бегали стрелки и два светила – Луна, маленький серебряный шарик, и лучистое золотое Солнце. На ярком охристом секторе циферблата было написано "восход", на розовом – "заря", на оранжевом – "закат", на лиловом – "сумерки", на аквамариновом – "зенит", и только темно синий круг оставался безымянным. "Вот и не надо никаких сложных вычислений, чтобы узнать время восхода и заката, – подумал Шаул. – Амбросиусу достаточно было бы взглянуть на монастырские часы". Серебристый шарик луны медленно подкатывался к розовому сектору. – Шаул, – Сони дергал его за рукав. – Да очнись ты! Все уже в соборе. – Что ты хочешь? – недовольно спросил Шаул, нехотя оторвавшись от созерцания удивительного механизма, созданного прекрасным мастером. – Сегодня кто-то рылся в моих вещах, – озабоченно сообщил мальчик. – Сони, у тебя есть какие-то ценности, которые пропали? – удивленно воззрился на вчерашнего нищего Шаул. – Нет, – недовольно ответил мальчик и нетерпеливо разъяснил: – Если рылись в моих, могли рыться и в твоих! Шаул задумался: кто и что мог искать у него? Епископский золотой перстень висел у него на шее, небольшая сумма денег – на поясе в кошельке. Может быть, слуги переложили вещи, а недоверчивый мальчишка поднимает из-за этого тревогу? – Я не думаю, Сони, что есть какая-то опасность, – ответил Шаул и поспешил за остальными в собор. Бегом поднявшись по высоким ступенькам, Шаул чуть не налетел на молодого монаха, выбежавшего из величественных дверей собора. – Книга пропала! – воскликнул вместо извинений брат, видимо, посчитав это достаточным. – Книга? – переспросил Шаул, но монашек уже скрылся в одной из галерей. «Пропал тракт Бартоломеуса!» – дошел до Шаула смысл сказанного. Как он мог забыть?! Погряз в своих обидах и зависти. – Идиот! – горько обругал он себя и глянул на циферблат: серебряный шарик был уже на золотой границе. – Только не Кристиан, – взмолился Шаул и вбежал в собор. Там царили суета и замешательство. Бесцеремонно расталкивая монахов и дворян из свиты принца, он наконец пробился к Кристиану. – Ты знаешь кого-нибудь по имени Фело де Гро? – бесцеремонно обратился он к принцу, схватив его за локоть. – Конечно, – удивленно, воззрившись на Шаула, ответил тот. – Это мой егермейстер… – Прикажи найти его, он должен быть здесь, – скороговоркой тараторил Шаул, и нетерпеливо пояснил, видя растерянное лицо Кристиана: – Это он украл книгу! Быстрее! – Быстро найдите егермейстера де Гро! – громко скомандовал Кристиан маршалу, и гвардейцы отправились выполнять указ. – Он должен быть около часов, – пробормотал Шаул и бросился обратно во двор. И снова ему на ступенях у выхода попался молодой монашек. – Книга! – ошарашено воскликнул тот, держа в руках пропавший фолиант. – Где ты взял ее?! – накинулся на него Шаул. – Здесь на ступеньках, – оторопело проговорил монах. Шаул вырвал книгу из его рук и сбежал по ступенькам вниз. Он увидел, как, мелькнув в одной из галерей, неуклюжий пышно одетый толстяк выскочил на середину двора, и замер у колодца, заворожено уставившись на часы. – Господин егермейстер! – гвардейцы бежали к толстяку, но тот и не собирался удирать. Не сводя с циферблата взгляд, он все быстрее, причмокивая и плюясь, шевелил толстыми губами. Шаул вырвался вперед, опередив гвардейцев, и со всего маха ударил придворного по голове священной книгой. Послышался треск сломанной доски, и Фело де Гра грузно опустился на монастырский двор, из его руки выпал свиток и, подкатившись к ногам Шаула, рассыпался в прах. – Кристиан! – Шаул, распихивая людей, заполнивших монастырский двор кинулся к принцу, пробившись, схватил того за плечи и, пристально вглядываясь в глаза, спросил: – Это ты? – Я, – ответил принц, озабоченно глядя на друга. – Что с тобой, Шаул? – Как зовут моего брата? – Тим, – ошарашено ответил Кристиан. – Слава небесам, – выдохнул Шаул и улыбнулся, взглянув на циферблат часов: серебряный шарик медленно пересекал золотую границу, спеша к золотисто-охристому полю. Еще несколько мгновений и ночной страж проснется без помощи коварного егермейстера. Ноги не держали Шаула, дикая боль в плече разлилась по всему телу. – Что случилось, Шаул? Ты бледный, как приведение, – Кристиан усадил его на ступеньки и сам опустился рядом с ним. – И зачем ты оглушил де Гро? Шаул молчал. Вокруг беспорядочно суетились люди, а у него кружилась от этого голова, и дурнота накатывала от рвущей плечо пульсирующей боли. – У тебя кровотечение, – проговорил принц, глядя на свою окровавленную ладонь, которой только что обнимал Шаула, поддерживая, чтобы тот не упал. – Ваше высочество, – граф пробился к ним. – Пора, вы должны быть в соборе. – Иди, тебя ждут, – с трудом выговорил Шаул, – а я в надежных руках, – кивнул он на протискивающихся сквозь толпу Сони и отца До. – Помогите ему, отец, – обратился Кристиан к монаху, поднявшись. – А ты стереги его, – он по-дружески похлопал Сони по плечу и бегом поднялся по ступенькам собора. Элиза прикрыла глаза. Головокружение прошло, но в ушах еще слышался отдаленный звон, а плечо дергала слабеющая боль. Наконец все смолкло и затихло. Ее снова окутывал неизменный голубоватый сумрак ее убежища. Принцесса задумчиво поправила упавшую на лицо прядь. Как стремительно все произошло! Шаул победил колдовство – пергамент рассыпался, коварное заклятие исчезло. Он отринул его для себя и не позволил предателю воспользоваться им. Но разрушил заклятие не удар по голове. Заклятие разрушается иной силой. И этой силой была не любовь к ней, а дружба с Кристианом. Наверное, это было правильно, так все и должно происходить. Но Элиза оставалась в замешательстве. Слишком быстро развивались события, слишком порывисто действовал Шаул. Теперь и она, и принц Кристиан, оба будут обязаны Шаулу жизнью. Но это почему-то не радовало ее.
apropos: Юлия С Новым годом! Пошла вдумчиво читать продолжение!
apropos: Юлия Юлия пишет: Ведь должно же быть решение, – убежденно проговорил принц Конституционная монархия? Опять запуталась со свитком и колдовством. Насколько я поняла, свиток оказался у Шаула после гибели бастарда - Бруно его принес, а теперь этот свиток у Шаула украли (Сони заметил, что в вещах рылись). Вот как бы это поподробней описать, мне кажется. Ну и непонятно, каким образом Шаул догадался, что происходит, и что вообще сей ритуал со свитком значит. А также, каким образом он вычислил Фело де Гро (кстати, прежде его имя звучало как Фело де Грос - с "с" на конце) и понял, как его остановить. Видимо, об этом в дальнейшем будет рассказано? Чуток тапков: ревность к принцу пародоксальным образом парадоксальным. являся горячим приверженцем нового порядка Пропущена буква - являлся. нелюбовь к торжественны речам и ритуалам торжественным. Буква пропущена. широкий монастырский двор, очерченный прямоугольником монастырских зданий Монастырский - монастырский. Второе можно убрать, кмк. Шуал остановился, заглядевшись на удивительные башные часы. Шаул. «Пропал тракт Бартоломеуса!» Трактат - ?
Хелга: Юлия Как славно вписываются в сказку размышления о государственном устройстве и столкновении интересов общества! И так неожиданно разрешилось дело свитка! apropos пишет: Видимо, об этом в дальнейшем будет рассказано? Настроена на то, что все объяснится дальше. Чуть тапочков навскидку. Юлия пишет: Элиза с интерсом слушала спор. с интересом Юлия пишет: и только темно синий круг оставался безымянным. темно-синий.
Юлия: apropos, Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Насколько я поняла, свиток оказался у Шаула после гибели бастарда - Бруно его принес, а теперь этот свиток у Шаула украли (Сони заметил, что в вещах рылись). Вот как бы это поподробней описать, мне кажется. Ну и непонятно, каким образом Шаул догадался, что происходит, и что вообще сей ритуал со свитком значит. А также, каким образом он вычислил Фело де Гро (кстати, прежде его имя звучало как Фело де Грос - с "с" на конце) и понял, как его остановить. Хелга пишет: Настроена на то, что все объяснится дальше. Вы меня озадачили. Мне казалось, что все вполне понятно, и дополнительные пояснения излишни. Можно я подведу итог всего, что касается этого заклятия? 1. Сам текст: На брачном ложе вместо принцессы – нищенка. Судьбы обманчивое колесо поверни вспять. Низкий войдет в храмину высокого. Увраж о душе из Шамбре отыщи. В нощи, что монах уронил перо, ночного стража разбуди. Слово (200) покой (80) узнай (3) и имя Глаголь (4). 2. Шаул понял как это сделать по аналогии с предыдущим заклятием, которое он снял с изголовья Элизиной кровати. Кроме самого текста заклятия, мы имеем несколько упоминаний, по которым по моей идее у читателя должно было составиться мнение, что именно должно произойти (тот самый ритуал) Сначала отец Брамте рассказывает ему о легенде, связанной с книгой, которую они везут в монастырь Шамбре (о которой упоминает и свиток: " Увраж о душе из Шамбре"). Брат Бартоломеус умер, так и не успев дописать трактат. Говорят, ему открылось тайное знание о том, как душа может переселиться из одного тела в другое. Будто бы он не умер, а переселился в тело умирающего от душевной болезни брата, короля Ульрика. То есть речь идет о переселении душ. И Шаул догадывается о том, как это сделать: надо произнести слова из книги (Слово (200) покой (80) узнай (3) и имя глаголь), которые находятся на 4-ой строке 283 страницы. (Он же уже знает, что в заклятии и сами слова и их числовые значения играют роль) Заклятие предлагало по собственной воле повернуть колесо судьбы. Оно использовало тайные знания монаха о переселении души. И Шаул знал, как это сделать. Он догадался, как определить время и нужные слова, он знал номера нужных страниц и строки. Оставалось только найти выброшенную монахом книгу… – Я знаю, как расшифровать свиток, – забросил удочку Шаул. – Неужели? – равнодушно спросил монах. – Мне только надо знать, какие слова находятся на четвертой строке двухсотой восемьдесят третьей страницы. У одного из них есть шанс превратиться в принца… Сами слова Шаул (вместе с читателем) узнает, прочитав книгу. Шаул погрузился в увлекательное, как оказалось, чтение, и к вечеру одолел небольшой трактат, заканчивающийся на двухсот восемьдесят третьей странице, на которой и было-то всего четыре строки. "Душа моя, переселись в обители иные, куда стремишься ты, не ведая оков телесных, войди в храмину…" – были последними словами брата Бартоломеуса Мне казалось, что сами эти слова подразумевают ритуал (Слово узнай и имя глаголь): достаточно произнести их, закончив нужным именем (Например: Душа моя, переселись в обители иные, куда стремишься ты, не ведая оков телесных, войди в храмину Кристиана) Дату, когда подобное превращение возможно ("В нощи, что монах уронил перо, ночного стража разбуди") ему сообщает отец Брамте: – А в какой день преставился отец Бартоломеус? – задал Шаул вопрос, но никто не ответил. – Отец Брамте, вы знаете дату смерти Бартоломеуса Шамбрийского? – Шаул подошел к монаху и присел рядом с ним. – Зачем вам это? – тускло спросил тот, но ответил: – В день святого Эммерама. – Он отмечается осенью? – уточнил Шаул. – Через пять дней, – проговорил монах и, вздохнув, добавил: – Мы должны были быть в этот день в монастыре на праздничной службе в честь возвращения рукописи. И Шаул попадает в это самый день в монастырь. Видит часы, понимает, что узнать время восхода луны может узнать любой, кто видел эти часы. Он узнает, что книга украдена и предполагает, что это мог сделать тот, кто был связан с Амброзиусом. Амброзиус дважды упоминает Фело де Гро и один раз именно в связи с книгой и неким пьющим монахом. Я уже месяц ищу эту чертову книгу. Если бы не эта жирная свинья Фело со своим пропойцей… Скотина Ты, жирная свинья Фело де Гро и его придурочный монах, О пьющем монахе и нападении с целью похищения книги рассказывает и Бруно: вечером того дня, когда они расстались с Сони на постоялом дворе, мальчик, по обыкновению проводивший вечера за игрой в задних комнатах одного трактира, узнал о готовившемся нападении на курьерскую карету. Пьяный монах, расчувствовавшись от обилия выпитого, раскаялся, выбрав умеющего слушать мальчика своим наперсником. Монах не мог воспользоваться заклятием, потому как был далеко. Шаул пытается узнать, кто такой де Гро (извиняюсь за путаницу с именем – постоянная моя проблема), и попадает в точку – тот связан с принцем и должен быть в монастыре вместе с его свитой. Время восхода вот-вот наступит, он выбегает к часам во двор. Там видит человека перед часами что-то бормочущего и спешит помешать ему произнести имя Кристиана (по крайней мере он предполагает, что егермейстер тоже хочет стать принцем). Ударяя того по голове, Шаул не дает закончить, и заклятие не срабатывает. Есть еще ряд косвенных намеков, что и как предполагает заклятие: А если ваша душа вместо тела вашего брата, переселится в тело… – Шаулу не было дела до гнева разбушевавшегося разбойника, он должен был разобраться и оглянулся в поисках примера. – Ну хоть Фингала… или Боры? Вы и на это готовы? Амбросиус мог думать, что угодно, но именно ему, Шаулу, было под силу разгадать все загадки свитка. Знал ли коротышка, что разбудить ночного стража в день святого Эммерама невозможно ночью? А Шаул мог рассчитать точное время восхода луны. Но не могла же она полагать, что Шаул серьезно задумается о том, чтобы хладнокровно посягнуть на душу другого человека? Он хотел быть вами. Вы были воплощением всего, что он хотел иметь и не имел. Но он понимал, что даже отобрав у вас власть, он никогда не получит то, что вы получили по праву рождения и воле Провидения. Так что ему необходимо было превратиться в вас. Я все это так подробно расписала, чтобы можно было понять, достаточно ли текста или действительно надо что-то растолковывать дополнительно и что именно. Вы читаете с большими перерывами, и что-то могло просто забыться, и потому картинка не сложилась, а, может, и нет. Но сейчас перед вами вроде как все, что есть. Наглость, конечно, с моей стороны, но… вопрос остается открытым: Что именно неясно и требует уточнения? Может быть, следует напомнить читателю слова из книги перед случившимся. "Вот и не надо никаких сложных вычислений, чтобы узнать время восхода и заката, – подумал Шаул. – Амброзиусу достаточно было бы, взглянув на монастырские часы, произнести слова из трактата, закончив их именем Кристиана". В памяти всплыла поэтичная строка брата Бартоломеуса: "Душа моя, переселись в обители иные, куда стремишься ты, не ведая оков телесных, войди в храмину…" Нет, что ни говори, а старик До прав: для человеческой души существует лишь одна храмина - его собственное тело. Все остальное – подлейшее предательство и осквернение Истины. Серебристый шарик луны медленно подкатывался к розовому сектору".
apropos: Юлия пишет: Что именно неясно и требует уточнения? Попробую объяснить. Например, если мы возьмем какие-нибудь детективы - той же Агаты Кристи или Рекса Стаута. В текстах имеется множество подсказок для внимательного читателя - какие-то слова, события, жесты, улики, что в итоге позволяет сыщикам, следуя дедуктивному методу расследования, разоблачить преступника. Но, не полагаясь полностью на подобную же способность читателей к дедукции, авторы всегда в итоге предоставляют слово сыщикам, которые упоминают о зацепках, на которые они обратили внимание, связывают их в логическую цепь рассуждений и на этой основе делают выводы и разъясняют ход своего расследования. В итоге у читателей на многое раскрываются глаза, вспоминаются какие-то, казалось, незначащие события, обмолвки и т.д., и отдается дань гениальному уму сыщика, который смог выудить из множества разрозненных фактов - важные, позволившие разоблачить преступника. У тебя тоже по тексту - как я теперь вижу из твоего разъяснения - развешено много ружей и крючков, но ты делишься с читателями только выводами, исключая практически полностью те логические умозаключения героя, которые привели его к известным нам действиям. Читателю остается неизвестным (и непонятным), каким образом - и на чем основываясь - Шаул сделал свои заключения\пришел к своим догадкам, что они из себя представляют, и почему сделал то, что сделал. Поэтому, как мне кажется, стоит добавить ход его размышлений. Не обязательно все разжевывать, конечно, но объяснить что, зачем и почему. Юлия пишет: Вы читаете с большими перерывами, и что-то могло просто забыться, и потому картинка не сложилась, а, может, и нет. С перерывами, да, к сожалению. Но я, как мне представляется, читаю достаточно внимательно, стараясь держать в памяти основные моменты развития интриги, а что-то и освежить (перечитываю некоторые фрагменты). При этом линия со свитком то и дело прерывается другими событиями - то воспоминаниями принцессы, то описанием зарождающейся дружбы Шаула и принца, и т.д., а мелкие детали в любом случае не акцентируются вниманием. Юлия пишет: Шаул пытается узнать, кто такой де Гро Кстати, тоже непонятно - с чего вдруг Шаул решил, что де Гро - придворный принца. И почему, собственно, он не был арестован с другими разбойниками? И почему именно де Гро, а не кто другой? Да и предположение, что де Гро пытается "переселиться" именно в принца - тоже ничем не оправдано. Не говоря о том, каким образом он (де Гро) сумел расшифровать свиток и понять, что надо делать. Опять же со свитком (вот он мне дался). Почему бы не разъяснить читателям, что украден именно свиток? Это, кстати, даст возможность Шаулу встревожиться и построить на том очередное, логически мотивированное предположение о возможных последствиях сего происшествия - ? Да и то, что свиток находится именно у Шаула, стоит - кмк - все же уточнить более расширенно, иначе он просто пропадает из поля зрения читателей: был у Амбросиуса, потом вскользь упоминание о том, как Бруно его держит, - и все. Я, в общем, совсем случайно догадалась, что это он был украден у Шаула, и то более догадка, нежели уверенность. Т.е. подобные непонятные мелочи сбивают, отчего разрушается цельность событий и картинки. Юлия пишет: Может быть, следует напомнить читателю слова из книги перед случившимся. Ну вот примерно это я и имею в виду. И делать это (напоминание или разъяснение хода мыслей Шаула) не только в данном случае, но и по ходу предшествующих событий.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: не полагаясь полностью на подобную же способность читателей к дедукции, авторы всегда в итоге предоставляют слово сыщикам, которые упоминают о зацепках, на которые они обратили внимание, связывают их в логическую цепь рассуждений и на этой основе делают выводы и разъясняют ход своего расследования. Честно, говоря, у меня была такая идея, но я ее отбросила, побоявшись, что переборщу с объяснениями. Когда сам все придумываешь, кажется, все шито белыми нитками и больше заботишься, чтобы читатель сразу не увидел все уши. Но теперь я подведу итог в диалоге Кристиана и Шаула в следующем отрывке. apropos пишет: При этом линия со свитком то и дело прерывается другими событиями - то воспоминаниями принцессы, то описанием зарождающейся дружбы Шаула и принца, и т.д., а мелкие детали в любом случае не акцентируются вниманием. Конечно, ты права: трудно удерживать в памяти незначительные события. Я просто не смогла увидеть этого (само-то все знаю). apropos пишет: И делать это (напоминание или разъяснение хода мыслей Шаула) не только в данном случае, но и по ходу предшествующих событий. Добавила разъяснение о пропаже свитка, как ты писала. Уточнила, каким образом он у Шаула оказался (на самом деле его оставил ему Амброзиус для расшифровки, а потом случился побег). И напомнила о словах-цифрах. Надеюсь, эти добавки вместе с конечным объяснением помогут читателю разобраться в этом проклятом заклятии.
Юлия: *** Невыносимая боль пронзила сердце и жгучими иглами растеклась по сознанию. Все имеет свою цену, и каждый поступок чреват последствиями. Он полюбил, нарушая все мыслимые законы мироздания, и теперь наказан. Душа маленькой феи получила смертельный ожег. Его минутная слабость стоила ей жизни. Он не должен был, не имел права допустить ничего подобного. Призванный стоять на страже законов бытия, обладающий могуществом и властью противостоять хаосу, уничтожил жизнь! Отчаяние захлестнуло его, сдавив до хруста грудь, а потом обрушилось разрушительной бурей, разрывая и разметывая его сердце, уничтожая его самого. Ее больше нет! Все его необъятное могучее существо свернулось в яростном вихре, сжавшись в единую точку, где когда-то трепетала чистая душа маленькой феи, и, взорвавшись отчаянием, разлилась, забушевала, заклокотала раскаленной лавой. Без Селины все потеряло смысл. Душа его ревела и корчилась, изрыгая в муках проклятия. Как Провидение позволило любовь такому, как он?! Как ему, существу из воли и силы, не имеющему собственной судьбы, Провидение оставило шанс личного избрания? Или бесплотная служебная стихия самовольно посягнула на исключительное право, роднящее с Творцом? Откуда появилась единственная душа, сумевшая полюбить владыку снов? Как смогла маленькая фея изменить созданное для долга сердце, как смогла взрастить любовь на бесплодной почве? Служебный дух бессильный исполнять свой долг. Всей его силы едва хватало, чтобы удерживать разрушающий смерч, защищая вверенный ему мир от самого себя. Впервые Траум изнемогал. Силы были на исходе. Еще немного и разбушевавшийся хаос, разольется, затопляя и сокрушая весь строй, уничтожая, дробя и размалывая всех и вся в гигантском коловороте его страданий. Уже рвались с ужасающим звоном напряженные до предела фибры мира под напором обезумевшей стихии. В кровавом мареве разрывающей его боли Траум едва осознавал происходящее, когда легким дуновением вдруг пришло избавление. Словно прохладная рука легла на разгоряченный смертельной лихорадкой лоб. – Траум! Ты справишься, милый Траум… – сквозь дикий шум и оглушительный рев далеким колокольчиком звенел ее голос. – Я не оставлю тебя, любимый. Траум, Траум… Он бредит?! Перед его концом Провидение дарит ему прощение его чудовищного отступничества?! Легкой бабочкой нежный голос трепетал в его сердце, и стихия смирялась. Утешение прохладной волной заливало кипящий хаос. Силы, что подарила ему ее вера, возвращали его власть над миром. Как это могло произойти? Маленькая фея. Где же она?! – Все хорошо, ваше величество, – услышал он голос Рева. – Вы справились. Остались сущие пустяки. Теперь все будет хорошо. Траум открыл глаза. Рев, израненный, с опаленными бровями, ожогами и ссадинами на лице и руках, хлопотал около него. - Gratias ago tibi*, – обратился Траум к Провидению. Он вышел из подчинения, нарушил наказ, по своеволию чуть не разрушил вверенный ему мир и был прощен. – Rex tremendae majestatis, pie Judex** , – благодарно выдохнул Траум. – Но где же она? – Кто? – удивленно уставился на него Рев. – Селина, – прошептал Траум. – Все, что от нее осталось, в царстве Тода, – сокрушенно ответил помощник. – Я слышал ее. – Вы боролись с хаосом, – с сомнением проговорил Рев. – Она спасла меня. – Вас спасло Провидение, – с сожалением глядя на владыку, проговорил верный помощник. *** * Благодарю тебя **Царь потрясающего величия, судья милосердный Жду тапки со смирением.
apropos: Юлия Жуть просто, что происходит. Бедный Траум! *упрямо* Все равно не верю, что Селина умерла. Провидение (и Траум) должны ее спасти. Автор, ты это того... Прекращай измываться над героями и читателями! Юлия пишет: Надеюсь, эти добавки вместе с конечным объяснением помогут читателю разобраться в этом проклятом заклятии. Ага, разъяснения наверняка помогут, да и интересно было бы проследить ход мыслей Шаула. Юлия пишет: Жду тапки со смирением. Ой, я уж сама боюсь этих тапков. Но только один, малюсенький: Еще немного(,) и разбушевавшийся хаос, разольется, Одной запятой не хватает, одна - лишняя.
Юлия: apropos apropos пишет: Все равно не верю, что Селина умерла. Провидение (и Траум) должны ее спасти. Умерла она. Куда ж деваться? Закон есть закон. apropos пишет: Ой, я уж сама боюсь этих тапков. Что ты! Каждый тапок на вес золота!. Даже и не тапки, а хрустальные туфли. Я жду каждый этот туфель, как не знаю что! Обнимаю и целую - такие они обстоятельные, четкие и верные. Без них никуда. Как я увижу, что напортачила и где? Про смирение это я к тому, что кусок очень для меня проблематичный. Когда какие-нибудь страсти и страдания, ты ж знаешь, у меня одни восклицательные знаки. Остапа несет прямо-таки в открытое море. Потому я жду ваших трезвых разумных взглядов, чтобы привести эти бурные вопли в достойные, хоть и масштабные страдания.
apropos: Юлия пишет: Умерла она. Куда ж деваться? Закон есть закон. Не верю! (с) Юлия пишет: жду каждый этот туфель, как не знаю что! А я вечно рефлексирую, перед тем, как... Юлия пишет: кусок очень для меня проблематичный Ну, мне показалось, что все в рамках. Хелга еще, надеюсь, скажет свое веское слово. А где продолжение?! Жду! Хелга в отпуске, там что мы можем, думаю, потихоньку продвигаться, а она потом подтянется.
Юлия: apropos apropos пишет: Не верю! (с) Не знаю, не знаю, Константин ты наш Сергеич. apropos пишет: А я вечно рефлексирую Не думай даже. Серьезно, я так вам благодарна за такую огромную и очень для меня важную работу. Просто не могу выразить, не впадая в ужасный пафос, но благодарность от этого только растет. Спасибо вам обеим огромное.
Юлия: *** Пустое пространство вдруг наполнилось странным гулом в одночасье разразившимся оглушительным звоном, словно лопнула огромная стягивающая мир струна. Элиза сжалась от страха, но больше ничего не произошло. Обычная глухая тишина укутала ее, словно ватой. Страх не ушел, а лишь затаился внутри. Поднявшись на ноги, она огляделась. Но что здесь увидишь? Все та же густая синева. И вдруг она не увидела – нет, – почувствовала нечто, что раньше никогда не замечала: множество невидимых нитей, из которых было соткано пространство. Сейчас, подобно перетянутым струнам, они дрожали от напряжения, и Элиза чувствовала внутри себя эту напряженную вибрацию. Но вот снова послышался прежний гул, он нарастал постепенно, все плотнее заполняя прежнюю пустоту. Струны стали лопаться с пронзительным звоном одна за другой. Боль, страшная боль! Она разлилась и запульсировала вокруг. Это была не ее боль, но боль рвущейся плоти мира. Вынести этого было невозможно – страшные муки, ужас и отчаяние раздирали все сущее. – Отправь меня к Шаулу! – в панике закричала Элиза и оказалась в большом полупустом зале, где кроме двух фехтующих никого не было. Звонкие удары оружия наполняли его гулкое пространство. Оглушенная отчаянным воплем мира снов Элиза бессмысленно наблюдала за фехтующими, с трудом приходила в себя и не слышала Шаула. Наконец она узнала в фехтовальщике Кристиана, второй в простом сером дуплете был ей не знаком. Бой шел на тонких полуторных рейтшвертах. Принц был великолепен, легко двигаясь вокруг противника, он внезапно сокращал дистанцию и наносил точные, резкие удары. Полуторный меч с изящной кованой гардой в руке Кристиана казался невесомым. Ее чувства наконец обрели прежнюю восприимчивость, и восхищение Шаула другом отозвалось в груди горькой досадой. Кристиан улыбнулся Шаулу и продолжил занятие, обмениваясь с противником ударами и короткими репликами. Шаула вздохнул, и Элиза ощутила, как рядом с восхищением в его сердце притаилась зависть. Увлекаясь рыцарскими историями, он в свое время посещал фехтовальную школу и трактатов по различным теориям боя прочел немало, но его техника и вполовину не была так точна и красива, как у Кристиана. С памятного дня святого Эммерама прошло несколько дней. Благодаря заботам отца До и Сони Шаул шел на поправку. Снадобья монаха наконец победили инфламацию, мучавшую его со времени ранения, постоянный озноб отступил, резкая, пульсирующая боль в плече притихла и притупилась. Рассыпавшийся в прах свиток ознаменовал и освобождение Шаула от власти злого колдовства. Мрачная раздражительность, что мучила его все последнее время, сменилась тянущей сердце тоской. Элиза не могла не испытать глупого самолюбивого ликования, чувствуя, как мечется и рвется сердце Шаула от предстоящей разлуки с нею. Она наслаждалась нежностью, вернувшейся в его сердце, краснея и волнуясь, погружалась в бурлящие страстью любовные грезы о ней. Так же, как и он, Элиза не торопила решающего разговора с принцем о собственной персоне, не в силах отказаться от любви. Но горькое чувство неправоты их счастья саднило сердце, и она вместе с Шаулом, тоскуя, искала оправдания и отговорки, мешая радость с болью. Каждый вечер Шаул засыпал с обещанием поговорить с принцем, и каждое утро находил причину отложить разговор назавтра. Кристиан тоже не настаивал на обещанном разговоре. Случившееся на монастырском дворе гораздо больше занимало его. Потеря рассудка егермейстером, очнувшимся после удара Шаула, избавила принца от необходимости принятия сложного решения о судьбе де Гро. Втиснуть в узкие юридические рамки мистические коллизии покушения не представлялось возможным. Да и было ли оно? Практичный ум Кристиана не мог поверить в реальность силы колдовского заклятия. Авторитетное заявление отца Брамте он выслушал скептически, и только искреннее расположение к Шаулу не позволило ему усомниться в заверениях друга. – А теперь растолкуй мне, что было в этом чертовом свитке, который стоил бедняге де Гро рассудка, а тебя уложил в постель, лишив меня твоего общества на целый день, – попросил вечером того же дня принц, расположившись в кресле у кровати Шаула с бокалом вина. – Судя по всему, де Гро рассчитывал с его помощью оказаться не в лечебнице, а во дворце, – улыбнулся тот. – Нет-нет, не торопись. Я никогда не сталкивался ни с одним колдовским заклятием. Как оно звучало? – На брачном ложе вместо принцессы – нищенка, – начал Шаул, припоминая текст свитка. – Судьбы обманчивое колесо поверни вспять. Низкий войдет в храмину высокого. Увраж о душе из Шамбре отыщи. В нощи, что монах уронил перо, ночного стража разбуди. Слово узнай И имя глаголь. – Тарабарщина какая-то, – проговорил Кристиан. – Как ты понял, о чем в нем идет речь? – Я тебе говорил, что уже имел дело с другим колдовским заклятием, использующим тот же трюк. А до того, как я прочел этот, отец Брамте рассказал мне легенду об авторе книги, которую искал Амброзиус. Якобы брату Бартоломеусу открылась тайна переселения душ, и его собственная душа переместилась в тело его брата короля. Прочитав заклятие, нетрудно было понять, что колдовство использует именно эту легенду. Сам Амброзиус был уверен, что это заклятие написано для него и поможет стать тобою, чем тоже подтвердил мою догадку. Ну, а когда я прочел указанные в свитке слова самого трактата: «Душа моя, переселись в обители иные, куда стремишься ты, не ведая оков телесных, войди в храмину…», – сомнений не осталось. Заклятие обещало переселить низкого, каким почитал себя Амброзиус, в тело высокого, то есть твое тело – так, по крайней мере, предполагал твой брат. Для этого, следуя указаниям, ему необходимо было отыскать книгу монаха из Шамбре. Как он понял, о какой книге идет речь, я не знаю. Мне о ней рассказал сам Амброзиус. Далее – указание времени. Произнести заклинание необходимо в ночь, когда монах уронил перо. Отец Брамте упомянул, что согласно все той же легенде брат Бартоломеус умер в момент написания трактата о душе. Трактат и в самом деле не закончен. Значит, речь идет о дне смерти монаха, который приходится, по словам того же отца Брамте, на день святого Эммерама. Все остальное не сложнее детской головоломки. Время – «ночного стража разбуди» – момент восхода Луны. Слова двух последних строчек, кроме собственного, имеют еще и цифровое значение. Таким образом, стало понятно, какие строчки трактата необходимо произнести в момент восхода луны, назвав имя того, в кого тот самый низкий и хотел переселиться, повернув колесо судьбы вспять. – Хорошо, – кивнул Кристиан. – Но причем здесь де Гро? – Дважды Амброзиус называл его имя, упоминая вместе с неким пьющим монахом, в связи с книгой. И Сони рассказал, что узнал о нападении на курьерскую карету, перевозившую загадочную книгу, от напившегося монаха. Собственно, это была просто догадка. Ведь кто-то должен был растолковать Амброзиусу про книгу, а потом сообщить, что ее везут в монастырь. Среди его разбойников никого по имени де Гро не было, да и само имя указывало на то, что он не разбойник. Если один из сообщников Амброзиуса жив и на свободе, он вполне мог воспользоваться свитком, чтобы уже в свою пользу обернуть задуманное твоим братом. Не могу себе простить глупейшей оплошности – оставить свиток среди вещей без присмотра! Мне тогда казалось, что все закончилось со смертью Амброзиуса. К тому же, встретив тебя, я, к стыду своему, был озабочен совсем другими вещами и напрочь позабыл об этом проклятом свитке. Но в монастыре все сошлось одно к одному – украденный из твоего дворца свиток, – Шаул принялся загибать пальцы, – значит, у преступника есть доступ во дворец. Следующее – знатное имя мерзавца, он вполне мог быть среди твоих придворных. Затем – вновь пропавшая книга, сам день святого Эмерамма и наконец – время восхода Луны, которое приходилось не на ночь, как говорил свиток, а на середину дня. Я ни в чем не был уверен и действовал просто под влиянием минуты. Не было ни секунды на размышления – главное было остановить безумный план. Увидев, как, уставившись на циферблат часов, какой-то толстяк торопится что-то пробормотать, я желал только одного – не дать договорить ему до конца, когда он произнесет твое имя. Вот и все, – пожал здоровым плечом Шаул. – Я был уверен, что и он выберет тебя, хотя, возможно, в этом я ошибся. Может быть, когда-нибудь де Гро придет в себя и расскажет, что он задумал. Хорошо, что свитка больше нет. – Я рад, что все это произошло, – парадоксально заключил Кристиан, рассматривая вино в бокале на свет ярко пылающего камина. – Что именно радует тебя? – поморщился Шаул. – То, что подобная опасность вообще существовала, или что твой брат был готов пойти на это? – Меня радует, что все стало на свои места. Амбросиус покоится, надеюсь, с миром, в усыпальнице, де Гро – в приюте для душевнобольных, а только там и место, человеку, решившемуся на подобное безумие. А я не ошибся в тебе. Я рад, что обязан тебе жизнью, а, возможно, и душой. Доверие Кристиана вселяло в Шаула надежду, что тот не откажется разбудить принцессу, не покусившись на независимость его сограждан. Но совесть обличала, обвиняя в предательстве этого доверия. Не смея сознаваться Бруно, стесняясь Сони, Шаул поверял свои сомнения бумаге. «Я вынужден признать, – писал он в своем дневнике, – меня мучает страстное желание и нежность к той, что должна принадлежать Кристиану. Моя любовь к Элизе вовсе не походит на возвышенное рыцарское поклонение прекрасной даме. Как же я буду смотреть в глаза другу, предлагая ему руку принцессы, когда не престаю думать о его нареченной, как о своей возлюбленной, и, словно скаредный купец, перебираю в памяти ее черты и моменты желанной близости, что вижу в редких недозволительных снах? Стыжусь и жажду их. Как отказаться от этого? Да что еще у меня есть?! Но отдав ее Кристиану, я уже не посмею прикоснуться к ней даже в мыслях. Моя любовь должна будет уйти на дно, раствориться. Но как решиться на это?!» Ах, если бы он знал, какой нестерпимой мукой и счастьем наполняла сердце Элизы его признания! – Завидуешь или готовишься к разговору? – проскользнув в оставленную приоткрытой дверь зала, Бруно уселся у ног Шаула. Элиза почувствовала, как напрягся тот. Он уже давно ждал отповеди от въедливого кота, и удивлялся его странному молчанию. Но, видно, и необычному терпению Бруно пришел конец. – Сегодня вечером, – сухо ответил Шаул. – Сегодня вечером за ужином. – Почему не сейчас, после его тренировки, или за обедом, или во время ваших ежедневных прогулок? – Вечером, – отрезал Шаул и вышел из зала. «Я должен оставить себе воздуха на один вздох, – оправдал он свое решение перед самим собой. – Мне нужно время попрощаться с Элизой». Как объяснить ту сумятицу самых противоположных чувств, что испытывала она, наблюдая его отчаянную борьбу с самим собой – беспредельная нежность и безнадежная грусть разрывали ей сердце, не давая дышать. Она понимала, почему он не отваживается на разговор с глазу на глаз с Кристианом. Шаул был убежден, что предает их дружбу, скрывая свою страстную любовь к той, чью руку должен вручить принцу. Откладывая разговор на ужин, где присутствие графа и его супруги, помогут избежать ему предельной откровенности, на которую мог рассчитывать его друг, он выкраивал себе еще немного времени. "Только поможет ли это?" – горько вздохнула Элиза. После урока фехтования Кристиан решил показать Шаулу самые красивые земли своего княжества. – Это здесь неподалеку, – сказал он и, обернувшись к маршалу гвардейцев, пояснил: – Я хочу отвезти Шаула в Клаверден, нам не нужно сопровождение. Они выехали из города, миновали обступившие его села и, перебравшись через мост, оказались в поистине удивительном месте. Среди альмандиновых потемневших после первых заморозков холмов, несла свои шанжановые воды извивающаяся змеей река, изумрудная щеточка леса щекотала далекий горизонт, вспыхивая редкими огоньками багряных кустов. А на самом высоком холме на светлом фоне лазоревого неба красовался изящной грацией тонкий, словно вырезанный из темной бумаги, замок. – Это и есть мой Клаверден, – тихо проговорил Кристиан. – Я вырос в этом замке. Замок и земли вокруг него принадлежали покойной матери принца. Здесь его воспитывал и учил рыцарской премудрости старый мессир Адриан. Тогда он был по-настоящему счастлив. Но рассказывая о лучших годах своей жизни, Кристин не выглядел счастливым. Что-то прервало течение тех светлых дней, оставив счастье позади, нанесло тяжелый удар и до сих пор неизбывно саднило грудь. Словно камертон способный уловить звук другого такого же инструмента, сердце Шаула, безошибочно определив лад – потеря, – сжалось в ответ. – Что же случилось? – спросил он. Кристиан ответил долгим взглядом, и Элиза невольно отпрянула – столько горечи было в нем. – Среди моих детских товарищей у меня был друг, очень близкий, Гаррет, – наконец произнес он. – Мы жили здесь. Семь лет назад мой отец отослал его из Адхельма из-за меня, и он погиб. – Мне очень жаль, – сочувственно проговорил Шаул. – Ты был прав, называя нас самыми бесправными из своих подданных, – горько скривился Кристиан. Они не стали заезжать в замок – Кристиана ждали государственные заботы – и повернули обратно. Грустная история друга подхлестнула бесконечный ожесточенный и столь же бессмысленный спор Шаула с судьбой, он хандрил и отвечал невпопад на вопросы принца. Подъехав ко дворцу, они спешились, конюхи забрали у них лошадей. Кристиану бы оставить его и отправиться исполнять свои неотложные дела, но тот, озабоченный состоянием друга все не решался покинуть его. "Какая трогательная забота", - попыталась иронизировать Элиза, но стала неприятна самой себе. – Да что с тобой, Шаул? – допытывался Кристиан. – Ты сегодня сам не свой. Из-за чего? Это все из поручения его преосвященства? Кристиан решил, что разговор, о котором просил Шаул, касается дел духовных. Элиза пожала плечами, а мысли Шаула были заняты совсем другим. – Ты когда-нибудь влюблялся? – не выдержал он. Кристиан молча смотрел на него, и Элизе показалось, что в глазах принца промелькнуло замешательство. – Да, – наконец коротко ответил он. – Какая мука, – Шаул скривился от боли, что опять засела в грудине, он сделал глубокий вздох, чтобы унять ее, но она не проходила. – Никогда, никогда любовь не приносит счастья. Минутная радость – и тотчас неизбежная разлука. Зачем она вообще нужна? – Ваше высочество! – стуча каблуками по вымощенному двору княжеского дворца, к ним спешил граф. – Уже все собрались, ждут вас. – Иду, – не оборачиваясь, кинул ему принц. – Наверное, мы просто не можем иначе, – тихо ответил он Шаулу. – Так уж мы устроены. Весь день Шаул ходил сам не свой в ожидании вечернего разговора. Он хотел попрощаться с Элизой и не мог вызвать в памяти ее черты. "Я здесь, Шаул!" – хотелось крикнуть ей, но он все равно не услышал бы. Пытаясь забыть ее, он не мог отделаться от тоски, не дающей свободно вздохнуть. "Не забывай меня", - молила, с трудом сдерживая слезы, Элиза. Шаул срывался на Бруно и сердился на Сони. – Если хочешь, чтобы он женился на твоей принцессе, не говори ему, что любишь ее, – вдруг разразился советом Сони, делая перевязку. – Что?! – воззрился раздраженно на него Шаул. – О чем ты?! – Ни о чем, делай, как знаешь, – угрюмо буркнул Сони. – Не припомню, что я когда-то доверял тебе свои сердечные дела, – ядовито процедил он. Его взбесило, что Бруно с Сони судачат за его спиной. – Если бы этот осел Бруно не распускал свой длинный язык, было бы всем гораздо лучше! – со злостью проворчал Шаул и обернулся к кровати, где почивал кот, чтобы увидеть паршивца. – Не дергайся. Бруно кот, а не осел, – возразил Сони. – А о твоей любви и говорить не надо, она у тебя на лбу написана. – А на нем не написано, что по любопытствующим молокососам плачет плетка? – Постарайся избегать говорить о самой принцессе, изъясни только факты, – миролюбиво промурлыкал с кровати Бруно. – Куда деваться от советов?! – ядовито проговорил Шаул и дернул плечом, высвобождаясь из рук мальчика. Томительно тянулись часы до злосчастного ужина. Кристиан собрал какой-то совет, на который пригласил и Шаула. Но посидев некоторое время, тот извинился и ушел. Все равно он не мог ни вникнуть, о чем говорили собравшиеся, ни понять, с чем к нему обращаются. Его мысли крутились вокруг предстоящего разговора. Собственно и мыслей-то никаких не было, а только – отчаяние и злость. Он вконец запутался и измучил себя. Элиза притихла в немой тоске. Ей хотелось утешить Шаула, но утешения она не находила и для себя. Шаул стоял у окна, бездумно наблюдая, как на город спускаются осенние сумерки, словно таинственная прекрасная дама – под мягким плащом свинцовых туч, переливалось золотом и рубинами атласное платье закатного неба. – Прекрати маяться, – послышался голос кота. – Просто изложи проблему. А там – будь что будет. Шаул молчал и Бруно продолжил. – В конце концов, мы не знаем, что ответит принц. Сдается мне, что не все так просто, как ты себе представляешь. – Оставь, – наконец отозвался Шаул. Он больше не мог думать ни о чем, апатия навалилась на него. "Действительно, будь что будет". К вечеру дворец принца опустел. Гости разъехались, даже маршал был послан принцем по каким-то неотложным делам, и за ужином их было только четверо. Граф Айнар, легкий и разговорчивый человек, что-то многословно рассказывал, но Шаул не мог заставить себя слушать, лишь молча кивал, когда тот обращал к нему свою речь. – Ты хотел рассказать о своей миссии, Шаул, – прервал излияния графа принц. – Да, – просто ответил Шаул и, подняв на друга глаза, замолчал. Элиза замерла, боясь вздохнуть. – Ваша миссия связана с планами епископа Эльтюда? – услужливо постарался помочь добродушный граф. – У меня есть некоторая договоренность с епископом, – кивнул Шаул, отложив приборы, – которая действительно касается моей миссии, но она заключается в другом. Я надеюсь, что после историей со свитком, подтвержденной епископским курьером отцом Брамте, вы выслушаете меня без иронии. – Шаул сделал паузу и, поминая наказ Бруно, сообщил: – Все вы, конечно, слышали сказку о спящей принцессе. Должен сообщить вам, что это не легенда. Сто лет назад принцесса Оланда действительно заснула вместе с венценосными родителями и всем своим двором. И теперь их надо разбудить, а принца нет. – И ты ищешь для нее принца? – удивленно спросил Кристиан. – Совершенно верно, – обреченно кивнул Шаул. – Но зачем? Шаул рассказывал, как оказался виновником ужасающего состояния Элизы и скорой гибели, а она давилась слезами. Какая страшная ошибка – единственный, кому откликнулась ее душа не может разбудить ее! – Все обитатели замка погибнут, погребенные под руинами, если прекрасный принц не полюбит и не разбудит принцессу до указанного в свитке срока. Так уверяют феи, – закончил Шаул. – Феи? – переспросил принц. – Феи, – кивнул он. – Тебе придется поверить мне на слово. – И скольким принцам вы предложили руку спящей принцессы? – поинтересовался граф. – Пока ни одному, – ответил Шаул. – Принцу Эльтюда я не смог доверить правды о принцессе. Но ты, Кристиан, – обратился он к другу, – благороден, добр, умен, красив, наконец. Лучшего супруга для нее я не смог бы найти во всем мире. И ты – принц, ты сможешь разбудить ее. Кристиан не ответил, и в разговор вступила молчавшая доселе графиня. – А что принцесса? Какая она? – Элиза… Вопрос сбил Шаула. Назвав принцессу по имени, он запнулся и прикрыл глаза, стараясь справиться с волнением и болью, пронзившей грудь. "Прощай, любовь, моя", – он отчетливо вспомнил лицо любимой. – Она прекрасна, – наконец совладал он со своим голосом, боль утихла и он смог продолжить увереннее: – Она добра, умна, она… – Ты любишь ее? – Кристиан смотрел на Шаула так, словно тот на его глазах превращался в чудовище. Шаул замолчал не в силах признаться в собственном вероломстве. Карие глаза Кристина казались черными, принц, не отрываясь, смотрел на него, и он понял, что уничтожил дружбу, которой так дорожил. – Ты любишь ее, – наконец утвердительно произнес принц, и его лицо стало отстраненным и суровым. За столом повисло тягостное молчание. – Прости меня, Кристиан, – с трудом проговорил Шаул. – Было бы низко и недостойно твоей дружбы солгать тебе. Но, когда ты полюбишь ее, я надеюсь, ты поймешь и простишь меня. – Я не смогу разбудить ее, – поспешно и резко ответил принц. – Я уже связан обязательствами с принцессой Марией Луизой из Даннебурга. – Но… – начал было граф и осекся. – Ее портрет ты видел в… – нахмурился принц. – В портретной галерее, – упавшим голосом подсказала графиня. – В галерее, – кивнул принц. – Я женюсь на ней зимой, на праздники. А теперь прошу простить меня, – принц стремительно поднялся из-за стола и вышел. – Я обидел его? – потерянно глядя на графиню, спросил Шаул. Добрая женщина смущенно пожала плечами: – Он был очень привязан к вам…
apropos: Юлия Экая неожиданность вышла с принцем. Шаулу придется отправляться на поиски очередного принца, а бедолага Кристиан остается с разбитым сердцем. Описание случившегося со свитком и де Гро - очень хорошо разъяснило все непонятки. Теперь все уложилось. Ну и тапочек набралось по традиции. Пустое пространство вдруг наполнилось странным гулом(,) в одночасье разразившимся оглушительным звоном, Кажется, запятая здесь не помешает. где(,) кроме двух фехтующих(,) никого не было. Уточнение, по идее. Оглушенная отчаянным воплем мира снов Элиза бессмысленно наблюдала за фехтующими, с трудом приходила в себя и не слышала Шаула. Наконец она узнала в фехтовальщике Кристиана, второй в простом сером дуплете был ей не знаком. (...)Кристиан улыбнулся Шаулу Вот здесь непонятно: ранее говорится, что в зале только двое фехтующих, теперь - что Элиза не слышит Шаула (а как она должна его слышать? - имеется в виду ощущение его присутствия?), и вдруг принц улыбается Шаулу, которого вроде как нет в зале - или все же есть? Шаула вздохнул Опечатка. где присутствие графа и его супруги, помогут избежать Лишняя запятая. Среди альмандиновых(,) потемневших после первых заморозков холмов, несла свои шанжановые воды извивающаяся змеей река Пропущена запятая? Словно камертон(,) способный уловить звук другого такого же инструмента, сердце Шаула И здесь пропущена. Кристиану бы оставить его и отправиться исполнять свои неотложные дела, но тот, озабоченный состоянием друга Смущает меня употребление здесь местоимения "тот". А если чуть перефразировать - но, озабоченный состоянием друга, он\принц (...) - ?
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Экая неожиданность вышла с принцем. Шаулу придется отправляться на поиски очередного принца, а бедолага Кристиан остается с разбитым сердцем. Вот как-то так грустно вдруг обернулось. Зато можно двигаться вперед навстречу новым возможностям и принцам. apropos пишет: Описание случившегося со свитком и де Гро - очень хорошо разъяснило все непонятки. Теперь все уложилось. Тебе спасибо. apropos пишет: Вот здесь непонятно: ранее говорится, что в зале только двое фехтующих, теперь - что Элиза не слышит Шаула (а как она должна его слышать? - имеется в виду ощущение его присутствия?), и вдруг принц улыбается Шаулу, которого вроде как нет в зале - или все же есть Имелось-то в виду именно ощущение его присутствия. Ведь она попала в воспоминания Шаула (значит, видит его глазами, т.е присутствие его обязательно). Но так обалдела от случившегося в сонном царстве, что не может его почувствовать. Да-а, надо думать...
Юлия: А если так: – Отправь меня к Шаулу! – в панике закричала Элиза и оказалась в большом полупустом зале, где никого не увидела, кроме двух фехтующих. Звонкие удары оружия наполняли его гулкое пространство. Но Элиза, оглушенная отчаянным воплем мира снов, могла лишь бессмысленно наблюдать за поединком. Наконец она узнала в одном фехтовальщике Кристиана, второй в простом сером дуплете был ей не знаком. Бой шел на тонких полуторных рейтшвертах. Принц был великолепен, легко двигаясь вокруг противника, он внезапно сокращал дистанцию и наносил точные, резкие удары. Полуторный меч с изящной кованой гардой в руке Кристиана казался невесомым. Восхищение Шаула другом отозвалось в груди ревнивой досадой. Но стоило ему вздохнуть, и Элиза почувствовала, как вместе с восхищением его сердце уязвила зависть. Увлекаясь рыцарскими историями, он в свое время посещал фехтовальную школу и трактатов по различным теориям боя прочел немало, но его техника и вполовину не была так точна и красива, как у Кристиана. Принц улыбнулся Шаулу и продолжил занятие, обмениваясь с противником ударами и короткими репликами. ?
Юлия: *** Агата выпрямила усталую спину и вдруг поняла, что до сих пор держит сестру за руку. Она вцепилась в нее, не давая душе разорвать последнюю нить с телом. Это было глупо – ей не удержать ее, Селина уже никогда не вернется. И все же Агата не могла разжать пальцев. – Подожди, не уходи, – хрипло попросила она. – Я не могу отпустить тебя. Пожалей меня, ты всегда всех жалела, не оставляй меня … Слезы сами текли по ее щекам, а она все сильнее сжимала пальцы. – Траум! – воскликнула она, словно нашла решение. – Он должен помочь, Селина, – уговаривала она сестру. – Если он любит тебя, он не смириться с твоей гибелью. Подожди, не уходи… – Простите, – услышала она у себя за спиной смущенный голос. – Что вы хотите, магистр оффиций? – не поворачиваясь, боясь оторвать от сестры взгляд, спросила Агата. – Меня прислал владыка, – коротко ответил он. – Он должен ее спасти! – ожесточенно выкрикнула Агата. – Он должен! – Он хочет ее спасти, – грустно проговорил Рев. – Он очень старается. Но вы должны дать ему время. Держите ее, сколько сможете. – Я одна не смогу, – растерянно призналась Агата. – Идите к зеркалу! Позовите Гизельду! Зовите же скорее! Магистр исчез из комнаты, а Агата, склонилась к сестре: – Вот видишь, милая, я же говорила тебе: Траум спасет тебя. Только ты должна подождать. Держись, родная, ему нужно время. Агата услышала за спиной шуршание юбок. Это Гизельда. – Давай, милая, я сменю тебя. У Агаты перехватило горло – так утешительно прозвучал голос старой доброй наставницы. Улыбнувшись ей, Гизельда обхватила голову Селину руками и присела в изголовье кровати. – Иди отдохни, – ободряюще кивнула старая фея. – Не беспокойся, я крепко держу ее. Агата с трудом разжала задеревеневшие пальцы, опустила руки на колени и в изнеможении прикрыла глаза. Она совсем расклеилась. "Надо взять себя в руки, – приказала она себе. – Надежда есть". Гизельда, Траум, она сама – они обязательно справятся. Агата сделала глубокий вздох и, открыв глаза, поднялась со стула. Но, сделав несколько шагов, упала бы, если бы ее не подхватил магистр Рев. – Вы измучены, сударыня, – поддерживая под локоть, он подвел к креслу у камина и усадил в него обессилившую фею. – Мне так жаль, – склонился он к ее руке. – Расскажите мне, – справившись с дурнотой, попросила Агата, – как обстоят дела, и что собирается предпринять Траум. – Не хочу вас напрасно обнадеживать, – покачал головой Рев. – Душа вашей сестры очень сильно пострадала. Не знаю, что удерживало ее здесь столько времени. Возможно, это ваша любовь или магия, – вздохнул он. – Но будем надеяться на лучшее – ведь только что мы все были на грани страшнейшей катастрофы, а сейчас – благодаренье Проведению – наши миры живы. – Причем тут миры? – не поняла Агата. – Вы не знаете?! – всплеснул руками Рев. – Ну, конечно, откуда вам знать. Силы владыки чуть не вышли из-под контроля. Вы не представляете, какая это мощь! Ничто в вашем мире не может сравниться с беспредельной силой владыки, сорвавшей в отчаянии путы. Его сердце разрывалось от боли, и сила, призванная удерживать мир в равновесии, стала разрушительной. Нет! – в отчаянии всплеснул руками Рев. – Мои слова бессильны передать масштаба катастрофы! Владыка умирал, как умирает звезда – взрываясь ослепительной мощнейшей вспышкой, он схлопывается в небытие. Такой взрыв потрясает основания вселенной. Но владыка преодолел, он остановил, сдержал и пустил вспять разрывающее его отчаяние. Это было невероятно! – Рев остановился, вздохнул, отгоняя страшное видение конца, и продолжил: – А сейчас он отправился в царство Тодда. Там он надеется найти вашу сестру. – И что же он будет делать? Как он собирается спасти ее? – допытывалась Агата. – Не представляю, – развел руками Рев. – Ничего подобного никогда не было. Признаться, сама идея мне кажется абсолютно несостоятельной. Кроме того, он ослаб. А Тодд силен. Да и что можно сделать?! Ведь это не просто телесная смерть. Ее души коснулось небытие. Не знаю, – горестно вздохнул Рев. – Скажите толком: что велел вам Траум? – нетерпеливо потребовала Агата. – Он был сам не свой. Может быть, это последствие переживания близости собственного конца… – Да не мучьте вы меня! – не выдержала Агата. – Что он сказал?! – Сказал: иди к сестре. Пусть держит маленькую фею из-за всех сил. Она еще здесь, я слышал ее, – процитировал слова владыки Рев. – Но это нонсенс! Он не мог слышать ее. Он боролся с хаосом. А вы знаете, что это такое? – Не знаю, – резко ответила Агата. – Но иллюзиям ваш владыка не подвержен. – Иллюзиям? – удивленно вытаращился на нее Рев и затряс головой: – Нет. Конечно, нет. – Ну, так положимся на его решение, – заключила Агата – Совершенно справедливо, – закивал магистр. – Ну, мне пора. Владыка оставил на мне все управление. Рев поднялся и, оправив свой темно синий камзол, поклонился феям: – Сударыни, я вынужден оставить вас. Вы можете обращаться ко мне в любую минуту, сударыня, – галантно склонился он руке Агаты и поклонился старой фее. – Госпожа Гизельда. Магистр оффиций исчез из комнаты, а измученная Агата погрузилась в бархатную темноту сна без сновидений. *** Шаул открыл глаза, его разбудил стук в дверь. Он лег вчера, не раздеваясь, так и заснул. Вскочив с кровати, он поспешил открыть дверь. На пороге стоял Кристиан. Шаул не ожидал его увидеть после вчерашнего разговора. Осунувшееся лицо, покрасневшие веки и темные круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи, которую провел принц. – Кристиан, – растерянно приветствовал он принца и сделал шаг в сторону, пропуская его в комнату. – Я хочу посвятить тебя в рыцари, – без предисловий начал Кристиан, он смотрел, нахмурившись, и говорил строго и быстро, словно отдавал приказы. – Ты спас мне жизнь, и долг обязывает меня отблагодарить тебя. Я не могу отплатить тебе тем же, но твой поступок должен быть оглашен и оценен по достоинству. Надеюсь, это поможет тебе в твоей миссии. Он замолчал. Неожиданное решение принца застало Шаул врасплох. Он еще не до конца проснулся и никак не мог найтись с ответом, только молча смотрел на своего визави. – Да, – принц смутился своего пристального взгляда и отвел глаза, – еще одно. Согласно правилам в рыцари может быть возведен только дворянин. Поэтому я дарю тебе землю и титул, – он протянул свиток. Шаул развернул и прочел грамоту: "Я, Кристиан, князь Адхельма, жалую Шаулу сыну Бартоломеуса Ворта родом из свободного города Бонка, спасшего меня от смерти, землю в двадцать плугов, под названием Клаверден, со всеми примыкающими к ней полями, лесами, лугами, выгонами, болотами и водами и со всеми налогами, которые уплачивались с этой земли. Навечно жалую с тем, чтобы ты имел власть во всех отношениях свободно пользоваться и владеть ею, либо передавать и продавать кому только пожелаешь. Отныне и навсегда ты можешь именовать себя графом Клаверденом, а также твои сыновья и потомки могут носить имя и титул правителя этих земель. Во избежание того, чтобы теперешнее дарение наше в будущие времена кто-либо осмелился оспаривать и сделать невозможной всякую двусмысленность, угодно было мне изготовить эту грамоту и передать тебе... " Кристиан дарил ему свой любимый замок и землю. Зачем?! – Я не могу принять этого, – Шаул протянул грамоту обратно. Кристиан не взял свиток, а отвернулся и подошел к окну. – Ты считаешь меня не вправе называть себя рыцарем? – глухо спросил он после долгого молчания. – Брось, Кристиан, – нахмурился Шаул, понимая на что намекает принц. – Если кто и может называться рыцарем, так это ты. Но я?! Какой из меня граф? Это смешно. К тому же это твой замок, ты любишь его… – После того, как я получил известие о смерти Гаррета, я не бывал в замке, – перебил его Кристиан, так и не повернувшись, тихо добавил: – Я хочу, чтобы он принадлежал тебе. – Я простой человек. Все в моем роду до десятого колена были либо простые горожане, либо крестьяне. – А как наши предки получали титулы и земли? – развернулся наконец к нему Кристиан. – За подвиги, за верность и честь. Что из этого списка тебе не подходит? – Какие подвиги, Криситан? Все мои подвиги я совершил десять лет назад, играя в рыцаря. – Ты спас меня, – напомнил принц. – Ударив книгой беззащитного толстяка по голове! Это ты называешь подвигом? – Ты мог бы воспользоваться заклинанием сам, но ты этого не сделал и не позволил другому. – Стать принцем и самому разбудить Элизу? У меня были такие мысли, – честно признался Шаул. – Я был бы не против, если бы это был ты, – горько усмехнулся принц и, подняв ладонь, продолжил: – Все равно, неважно, чем ты нанес удар злу. Ты победил его дважды: остановив де Гро и самого себя. Так и заслуживают благородные звания. Не в моей власти сделать тебя принцем, но не пренебрегай моими дарами. – Кристиан, они слишком велики для меня. – Ты давно вырос, Шаул Ворт из Бонка, они тебе как раз впору. Завтра утром в часовне ты будешь посвящен. Кристиан вышел из комнаты, а Шаул так и остался с княжеской грамотой в руке. – Ерунда какая, – вздохнул он и сел на кровать. – Ничего не поделаешь, – потягиваясь и зевая, проговорил Бруно. – Влез ты, милый мой, в такие дебри… – Дворянство и рыцарство мне как корове седло. – Кто знает? – вздохнул Бруно. – Возможно, он прав, и без этого тебе не справиться. Да и врываться с дикими предложениями к принцам и королям гораздо легче, будучи графом. – Ерунда! – убежденно ответил Шаул, понимая, что отвергать Кристиана второй раз у него просто не хватит духа.
apropos: Юлия Вот была уверена, что Селина не может нас просто так покинуть! (Пока прочитала только начало - не удержалась, волнуясь за судьбу маленькой феи. Побежала читать дальше!) Заметила еще опечатку в предыдущем фрагменте:– Хорошо, – кивнул Кристиан. – Но причем здесь де Гро? Раздельно - при чем здесь (...) То, что ты поправила: Восхищение Шаула другом отозвалось в груди ревнивой досадой. Но стоило ему вздохнуть, и Элиза почувствовала, как вместе с восхищением его сердце уязвила зависть. Увлекаясь рыцарскими историями, он в свое время посещал фехтовальную школу и трактатов по различным теориям боя прочел немало, но его техника и вполовину не была так точна и красива, как у Кристиана. Принц улыбнулся Шаулу Ага, вот так лучше с Элизой, да. Но как-то все же обозначить\уточнить присутствие в зале Шаула надо, мне кажется. Ну что-то вроде: Он был здесь. Элиза не сразу заметила его (допустим), сидящего в нише стены - или что-то в таком роде. И еще пара опечаток уже из нового фрагмента: как умирает звезда – взрываясь ослепительной мощнейшей вспышкой, она схлопывается в небытие. Пропущена буква. Мои слова бессильны передать масштаба катастрофы! Кмк, здесь не склоняется.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Вот была уверена, что Селина не может нас просто так покинуть Даже Рев не верит в возможность изменить ситуацию apropos пишет: не удержалась, волнуясь за судьбу маленькой феи Бальзам на душу автора. apropos пишет: Но как-то все же обозначить\уточнить присутствие в зале Шаула надо, мне кажется. Ну что-то вроде: Он был здесь. Элиза не сразу заметила его (допустим), сидящего в нише стены - или что-то в таком роде. Вероятно, необходимо обозначить присутствие Шаула для читателя для полноты картинки, но как-то более нейтрально. Ведь если Элиза здесь появилась, то только потому, что здесь был Шаул и запомнил все это. Она же видит его воспоминания. И если заявить, что она видит его со стороны, то нарушается сам принцип этого "процесса".
Хелга: О, сколько событий произошло! Побежала читать.
Юлия: Хелга Какая радость! С возвращением! Надеюсь, отпуск порадовал тебя. С нетепением жду его плодов - ты всегда привозишь с собой мешок замечательных впечатлений. apropos пишет: Но как-то все же обозначить\уточнить присутствие в зале Шаула надо А вот так? Звонкие удары оружия наполняли его гулкое пространство. Но Элиза, оглушенная отчаянным воплем мира снов, могла лишь бессмысленно наблюдать за поединком. Шаул стоял у самого входа у приоткрытой двери. То ли из-за расстояния, что отделяло его от фехтующих, то ли из-за потрясения, только что пережитого ею, Элиза не сразу узнала в одном из них Кристиана, второй в простом сером дуплете был ей и вовсе не знаком. Бой шел на тонких полуторных рейтшвертах. Принц был великолепен, легко двигаясь вокруг противника, он внезапно сокращал дистанцию и наносил точные, резкие удары. Полуторный меч с изящной кованой гардой в руке Кристиана казался невесомым.
Хелга: Юлия Очень неожиданный поворот с Кристианом, хотя и ждала какого-то подвоха, уж слишком принц был хорош. Теперь, если Шаул примет рыцарство, он уже сам на путь к тому, чтобы стать принцем. Как читатель, с трудом ловящий ружья и намеки в тексте, очень поддерживаю вариант с разъяснениями, как Шаул расшифровал и реализовал суть заклинания. Болею за Селину, Траума и Агату. Тапочки на вскидку: Юлия пишет: Если он любит тебя, он не смириться с твоей гибелью. не смирится Юлия пишет: благодаренье Проведению Провидению Юлия пишет: Рев поднялся и, оправив свой темно синий камзол, поклонился феям: темно-синий Юлия пишет: Я, Кристиан, князь Адхельма, жалую Шаулу сыну Бартоломеуса Ворта родом Зпт после Шаула и после Ворта. Юлия пишет: – Какие подвиги, Криситан? Очепятка Юлия, спасибо! Поездка была чисто семейной, потому впечатления только философические.
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Очень неожиданный поворот с Кристианом, хотя и ждала какого-то подвоха, уж слишком принц был хорош. Честно сказать, для меня самой в свое время это оказалось неожиданным. Задумка была более прозаическая. А на деле шаг за шагом - я и так и эдак, - а он, знай, гнет свое... Но, несмотря на упрямство, я его люблю. Хелга пишет: он уже сам на путь к тому, чтобы стать принцем Ну уж так и принцем?! Хелга пишет: Болею за Селину, Траума и Агату. Ой спасибо. Эти тоже своевольные ребята, любят покуролесить. Хелга пишет: Как читатель, с трудом ловящий ружья и намеки в тексте, очень поддерживаю вариант с разъяснениями Я сама в чужом тексте послушно жду разъяснений. Трудно оценить сложность своей же загадки. Хелга пишет: впечатления только философические J. Значит, плоды будут хоть и не так скоро, но зато более объемные. Жду с нетерпением.
Юлия: *** Темные своды высокого потолка, массивные колонны, расписанные душераздирающими картинами посмертных мучений, и даже дрожащий, будящий тревогу свет факелов, едва рассеивающих мрак тронного зала, – все было призвано запугать и подавить любого, кто оказывался здесь. Владыка Тодд любил произвести впечатление. Но Траума это не заботило. Он торопился забрать у того душу маленькой феи, пока не стало слишком поздно. Владыка темного царства, наверняка наслышанный о недавней буре, сотрясшей соседний мир, понимал, что лишь крайняя нужда могла заставить брата так запросто явиться к нему. Небрежно развалившись на троне, он предвкушал свой триумф. Вечное соперничество братьев! Его, кажется, не избежать никому. – Мне нужна твоя помощь, владыка Тодд, – обратился к нему Траум. – Что ж так официально, братец? – усмехнулся тот. Траум не терпел фамильярности, но понимал, что брат не упустит случая поупражняться в остроумии за его счет. – Мне нужна твоя помощь, Тодд, – еще раз повторил он. – И я был бы благодарен, если бы ты выслушал меня. – Разумеется, ты был бы благодарен. Только мне это зачем? Траум был измучен и изранен. Боль, стянувшая тугим комком сердце, пульсировала, разгоняя болезненные волны по всему существу. У него не было ни сил, ни терпения на пустые препирания с братом. – Не думаю, что вражда со мной пойдет тебе на пользу, – угрожающе произнес Траум. – Вражды между нами не может быть, милейший братец, – усмехнулся Тодд. – Или ты решил потягаться силами с Провидением? – И без вражды с Провидением я могу устроить тебе невеселую жизнь, – он сделал шаг к трону и остановился, оперевшись о колонну спиной, – боль делала его еще слабее. – Может быть… Да тебе поди не до этого сейчас, – криво усмехнулся Тодд. – Это ж надо! Великий Траум. Надежда и опора Провидения. Блюститель порядка и закона. Чуть не пустил в тартары весь свой мир! – Тодд, отдай мне душу феи, – перешел к делу Траум, не желая выслушивать ерничанье брата. – Душу феи?! Милый ты мой! Да что на тебя нашло? Что ко мне попало, обратно не возвращается. Это мое право. – Это не твое право, а воля Поведения. Отдай мне душу феи. С Провидением я буду иметь дело сам. – Ах вот как? Ладно бы ты покушался на мое право, я бы тебя по-братски простил. Но, сам посуди, воля Провидения – это уж слишком. Или нет, братец? Припоминаю, что-то подобное уже случалось. Да кончилось, кажется, не лучшим образом для противленца, – Тодд глумливо подмигнул. Траум скривился от боли. Времени на их препирательства у маленькой феи не было. Превозмогая слабость, он подошел вплотную к брату. Тодд слегка подобрался, но с трона не поднялся. Он знал, что в его владениях брат не имел права пользоваться своей силой. Траум наклонился и, взяв владыку темного царства за плечо, тихо проговорил: – Ты отдашь мне фею сейчас же. Без всяких условий. Ты уже слышал, что я чуть не уничтожил свой мир. Так что мне мешает уничтожить твой? Ты достаточно знаешь меня, я умею достигать своей цели. – Оставь, Траум, – высвобождая плечо, дернулся от него брат. Глумливое выражение сошло с его лица, и он смотрел с опасливой неприязнью. Он не знал, что сил у владыки сонного царства уже не было. – Сейчас, Тодд! – повысил голос Траум. – У меня нет времени и желания ждать. – Ты хочешь погубить себя? – не поверил тот. – Я не останавливаюсь на полпути, – глядя брату в глаза, медленно проговорил Траум. – Ты сошел с ума, – отводя взгляд, скривился Тодд. – Бросить вызов Провидению?! Зачем тебе это? Траум молчал. – Зачем?! – воскликнул Тодд. – Что стряслось с тобой, безупречный служитель закона?! Тебе надоело довольствоваться своим миром? – Мне нужна душа маленькой феи, Тодд, – напомнил брату Траум. – Да брось! Заем тебе этот мусор?! Ты видел, что от нее осталось? Пыль! Да и если бы это было не так, зачем тебе ее душа? Что в ней особенного? – Душа маленькой феи, Тодд! Если она погибнет, твой мир ненадолго переживет ее. – Хватит меня пугать, Траум! – визгливо воскликнул брат. – Хорошо. Я отдам тебе ее, но ты мне скажешь, что задумал. – Отдавай, – приказал Траум. – Я скажу тебе, когда она будет у меня. Тодд с недоверием взглянул на брата. Но через мгновение душа маленькой феи – израненная, покрытая страшными ожогами, в ней едва теплилась жизнь – легла к ногам Траума. Дыхание перехватило. Что же он наделал?! Его любовь, любовь великого владыки, способного подвигать миры! Но он не позволит ей бесследно исчезнуть в небытии. По крайней мере, он сделает все, чтобы этому помешать. Траум вынул нефритовый плащ, которым кода-то укрыл ее от собственной любви. Но сейчас все изменилось – чтобы дотронуться до нее, не лишив единственного шанса на жизнь, он отказался от своей силы. Плащ и сейчас призван был охранять ее, но уже не от Траума. Он поднял душу маленькой феи, словно младенца – она была легкой, как перышко, – и прижал к груди. Ресницы Селины дрогнули, едва заметно шевельнулись губы – она узнала его. Тодд нетерпеливо следил, как возится брат с покалеченной душой феи. – Что ты делаешь? Тебе достаточно было отголоска мысли, чтобы отправить ее к себе… – Прощай, Тодд, – поднялся Траум, с бесценной ношей на руках. – Ты обещал. Что ты собрался сделать с ней?! – не отставал от него Тодд. – Воскресить, – просто ответил Траум и покинул сумрачные владения брата. *** Церемония посвящения, к которой накануне Шаула готовил маршал, состоялась на рассвете в небольшой часовне Адхельмского дворца. Сквозь высокие витражи лился холодный утренний свет. Гулкая тишина нарушалась только звуком шагов. Маршал ввел Шаула в часовню, где уже собрались все участники: принц, граф Бенедикт Айнар, отец Брамте, незнакомый Шаулу пожилой рыцарь с суровым лицом и Сони. Маршал подвел новика к принцу, и Кристиан надел на него мантию, на которой красовался герб новоиспеченного графа. Правитель Адхельма пожаловал ему свой герб: серебро с червленым крестом, символом чести и пролитой крови его славных предков. Так же гарцевали по бокам два единорога, символ силы и смирения, только на графском гербе в центре сияла серебряная звезда, и девиз у него был собственный: "Истина укажет путь". Отец Брамте, огласив короткую молитву, которой отдал новика на волю Провидения, смиряющего сильных и дарующего силу слабым, подошел к аналою и начал читать книгу рыцарских законов: – Да не обидит рыцарь никого и никогда, да не оскорбит он злословием дружбу, непорочность, отсутствующих и скорбящих. Да будет он всегда и везде вдохновляем истиной и честью. Да не положит оружия, пока не кончит предпринятого по обету дела, каково бы оно ни было, да следует ему денно и нощно. Щит его да будет прибежищем слабого и угнетенного. Меч его да не будет обагрен местью… Рыцарские законы были знакомы Шаулу с детства, но сейчас слова, возносящиеся звучным голосом отца Брамте к высоким сводам часовни, обретали новый и глубокий смысл, наполняя обряд таинственной торжественностью посвящения Истине. Весь его юношеский скептицизм и вся желчная сатира современных романистов рассыпались в прах перед величием бескорыстного служения ей. Монах закончил чтение, и Шаул преклонил колено перед принцем. – Во славу и во имя Всемогущего жалую тебя рыцарем. Помни долг твой. Будь верен Господу, государю и подруге. Будь медлен на месть и наказание и быстр в пощаде и помощи вдовам и сирым. Будь милосерден в истине и честен в любви, – осенял его глубокий голос Кристиана. "Он завсегда милосердо молящего милует мужа, – отозвалось в голове Шаула. – А ведь мудрецы и отважные войны древности не посчитали бы его любовь зазорной». – Обещаю и клянусь в присутствии Всевышнего, моего государя и братьев моих быть верным законам и блюсти наше славное рыцарство, – с волнением произнес Шаул заученную формулу. Принц вынул свой меч и трижды ударил новика по плечу. Лучи восходящего солнца, пронзив цветные витражи, наполнили часовню переливчатым торжественным сиянием, отразившись от стали рыцарского клинка, зажгли пространство яркими всполохами. Рыцари по очереди облачали новика в доспехи, произнося благословенные формулы: – Шпоры – да будешь ты неутомим в предприятиях. – Щит с гербом – да будут доблести твои подобно рекам, расширяющимся в течении. – Шлем – деяния твои да будут справедливы, смелы, славны и высоки. – Меч твой да будет орудием правосудия. – Панцирь – да будет рыцарское сердце твое недоступно порокам. – Перчатки да оградят дела твои от всякой скверны. Так нежданно и торжественно исполнилась заветная мечта его детства. *** – Что вы сделали! Владыка! Это невозможно! Вы сняли с себя свое величие! Вы лишились власти! Этого нельзя делать! Вы не сможете вернуть это себе! Только Провидение… Рев, схватив Траума за рукав робы, кричал не в силах поверить в произошедшее. Траум снял с себя венец повелителя сонного царства и в одночасье лишился своего могущества, превратившись в обыкновенный служебный дух, наподобие самого Рева и множества других духовных существ, наполняющих пространство миров и ежедневно трудящихся на самых разных работах. У бывшего владыки царства снов осталось только имя – как нежно звучало оно когда-то в устах маленькой феи. Траум стоял перед ошеломленным помощником, облаченный в раскаяние и скорбь, – грубое вретище, подпоясанное веревкой, вместо роскошного платья правителя. – Замолчи, Рев, и послушай. Я ухожу. Мир будет жить оставленной мною силой, пока Провидение не пришлет другого владыку. А до этого от тебя потребуется неустанная забота и неукоснительное исполнение законов. – И это говорите мне вы! – сокрушенно всплеснул руками совершенно расстроенный Рев. – Я тоже буду исполнять закон, – остановил его Траум. – Душа за душу – это древнее установление. – Но ваша душа и душа маленькой феи! Они разные… – Слишком разные, – вздохнул Траум. – Но иного выхода у меня нет. Решать Провидению. – А как же мы? – упавшим голосом спросил Рев. – Мне жаль, Рев. Мне, действительно, жаль покидать вас. Но ты лучше других поймешь, что, убив маленькую фею, уничтожив даже ее надежду на вечность, я все равно не был бы прежним. Вернуть уже ничего невозможно. – Это я виноват, – захлебнулся в рыданиях Рев. – Я ее убедил. Не предостерег. Не сказал вам! – Успокойся, – Траум подошел к помощнику и положил руку ему на плечо. – Сокрушаться поздно. Ему было жаль беднягу. Жаль, что раньше был слишком строг к нему. Жаль, что, будучи владыкой, не мог позволить себе дружбы с сердечным помощником, а сейчас для нее было слишком поздно. Искренний потомок человека рыдал, как ребенок. – Послушай, Рев, мне надо торопиться, а есть еще одно дело, которое я могу поручить только тебе. Рев поднял на него заплаканное покрасневшее лицо. – Принцесса, подопечная маленькой феи, – ответил Траум на вопросительный взгляд помощника. – Позаботься о ней. Новый владыка может посчитать рвение фей неуместным. Ты должен защитить ее. Если понадобится, воспользуйся этим указом, – Траум протянул Реву свиток. – Это последний мой указ, он подействует даже вопреки его воле. Если он решит отправить принцессу к Тодду, отошлешь ее обратно в мир фей. Может быть, там они смогут помочь ей. Рев молча кивнул, не в силах справиться с волнением и вновь подступавшими рыданиям. Траум вздохнул. Этот указ не мог помочь осуществлению плана фей. Всех, кого они спрятали в его царстве, спасти оставленным приказанием он не мог. Феи были сами виноваты: они слишком запутали все, не зная законов его царства, и многие связи, предусмотренные их хитроумным планом, канули в лету или совсем не случились. Но принцессу можно было попытаться спасти. Такое выдворение с задворков его царства, проделанное впопыхах и без должного мастерства, могло серьезно повредить ее рассудок. Здесь оставалось надеяться только на мастерство и выдержку Рева. Но это был единственный шанс защитить принцессу от законного негодования нового владыки и не оставить тщетными все усилия и жертвы маленькой феи. Если у него ничего не выйдет, и Провидение не согласится воскресить ее, спасение ее крестницы стало бы памятью о существовании прекрасной и любящей души Селины. А сердца людей способны творить чудеса. Да и встреча в его владениях двух душ, принцессы и юноши, отправившийся на поиски спасителя для нее, – он не хотел, чтобы все это потеряло смысл, превратившись в пепел. – Прощай Рев, ты был хорошим и верным помощником, – проговорил Траум. Ему надо было отправляться. Время Селины, несмотря на все ухищрения лекарей сонного царства, было на исходе. Рев упал на грудь Трауму и, не выдержав, зарыдал: – Простите меня, мой добрый владыка. Я так виноват перед вами. – Оставь, Рев. Мне надо торопиться, ты знаешь это не хуже моего. Возьми себя в руки и сделай, что сможешь. Рев поднял лицо и отпустил намокшую холщевину робы Траума. – Простите меня, – всхлипывая и вытирая глаза, проговорил он. – Идите с легким сердцем. Я все исполню, как вы просили. И позабочусь о нашем мире и о принцессе. Идите, сделайте то, на что решились. Я так горд, что был вашим помощником. Да будет Провидение милосердно к вам. – Прощай, Рев, – кивнул Траум. Он нагнулся к ложу, где лежала укутанная в плащ душа маленькой феи и, подняв невесомую ношу, покинул свой мир.
apropos: Юлия Траум великолепен! Пожертвовал властью, силой, положением, наконец, - и все ради спасения Селины. Настоящий мужчина. И теперь у него с маленькой феей появилась возможность соединиться - как равным. Очень хорош разговор Траума с братом - прямо чувствуешь эту его (Траума) уверенность в себе и силу, хотя ведь блефовал. И оч. понравился ритуал посвящения в рыцари - законы, клятва и напутствия. Хелга пишет: если Шаул примет рыцарство, он уже сам на путь к тому, чтобы стать принцем. Дык все к тому явно и идет, поднимается по сословным ступенькам. И действительно: чем искать принца, лучше самому им стать. Юлия пишет: если заявить, что она видит его со стороны, то нарушается сам принцип этого "процесса". Ну это я, да, не сообразила. Юлия пишет: Шаул стоял у самого входа у приоткрытой двери. Ага, вот отлично, именно это я и имела в виду. Из тапочков - сначала к предыдущему фрагменту: поклонился феям: – Сударыни, я вынужден оставить вас. Вы можете обращаться ко мне в любую минуту, сударыня, – галантно склонился он руке Агаты и поклонился старой фее. – Госпожа Гизельда. Первый поклон кажется лишним. жалую Шаулу(,) сыну Бартоломеуса Ворта(,) родом из свободного города Бонка, спасшего меня от смерти, землю в двадцать плугов, под названием Клаверден, со всеми примыкающими к ней полями, лесами, лугами, выгонами, болотами и водами и со всеми налогами, которые уплачивались с этой земли. Навечно жалую с тем, чтобы ты имел власть во всех отношениях свободно пользоваться и владеть ею, либо передавать и продавать кому только пожелаешь. Отныне и навсегда ты можешь Пропущены запятые - уточнение. Во втором случае - (земля, под названием **,), наоборот, не уверена, что нужны запятые. Мы же не говорим - город, под названием Париж. Ну и выделила "ты" - Кристиан же зачитывает официальный документ, в документе должно быть третье лицо - Отныне и навсегда он может (...). А если ты делаешь это, как частное обращение Кристиана к Шаулу, то кавычки надо убрать. По последнему фрагменту: Владыка темного царства, наверняка наслышанный о недавней буре, сотрясшей соседний мир, понимал, что лишь крайняя нужда могла заставить брата так запросто явиться к нему. Небрежно развалившись на троне, он предвкушал свой триумф. Вечное соперничество братьев! Наверняка наслышанный - предположение, но брат явно уже все знает, раз понимает и предвкушает. Т.е. как-то подправить надо, мне кажется. (Владыка, уже наслышанный о недавней буре... ) Церемония посвящения, к которой накануне Шаула готовил маршал ... к которой маршал накануне подготовил Шаула - ? красовался герб новоиспеченного графа. Правитель Адхельма пожаловал ему свой герб: серебро с червленым крестом, символом чести и пролитой крови его славных предков. Так же гарцевали по бокам два единорога, символ силы и смирения, только на графском гербе в центре сияла серебряная звезда, и девиз у него был собственный: "Истина укажет путь". А если: красовался герб новоиспеченного графа, точь в точь такой же, как у принца: серебряный, с червленым крестом, символом чести и пролитой крови славных предков правителя Адхельма, и гарцующими единорогами по бокам - воплощающих силу и смирение. Разве что в центр была добавлена еще серебряная звезда, а новый девиз гласил: (...). (Как вариант) "Он завсегда милосердо молящего милует мужа М.быть - милует милосердо (специально без "н" - ?) молящего мужа - ? трижды ударил новика по плечу Рыцари по очереди облачали новика в доспехи НовиЧка - ? И еще заметила: многовато упоминаний о боли (и потери силы) в сценах Траума. Частично можно убрать, как мне думается. Или заменить на синонимы. Хотя там все, в общем, и так понятно. Если Траум изнурен, то явно и обессилен. Ну и смущает, если честно, упоминания о том, что Шаул спас Кристиана - ведь это скорее предположение (что де Гро якобы метил на место принца). А если, допустим, Шаул, подбегая к де Гро, услышал что-то более конкретное - например, как тот восклицает: Да предстать мне принцем Адхельмским, душой его и телом! Вот тогда и у Шаула, и у Кристиана появятся куда более веские основания считать, что гибель второго была почти неизбежна, а первый - его действительно спас.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Цитата дня! Это точно. apropos пишет: Траум великолепен! Хелга пишет: Траум, обожаю его! Ох, бальзам, бальзам на сердце... apropos пишет: И теперь у него с маленькой феей появилась возможность соединиться - как равным. Так он же идет, по сути, умирать?! apropos пишет: Ну и выделила "ты" - Кристиан же зачитывает официальный документ, в документе должно быть третье лицо - Отныне и навсегда он может (...). А если ты делаешь это, как частное обращение Кристиана к Шаулу, то кавычки надо убрать. На самом деле, я не сама сочинила этот текст. Я долго копалась и накопала перевод грамоты. Конечно, я не слизала ее один к одному, но вот эти переходы и обороты в сокращенном виде употребила. Но ты, наверное, права - одно дело исторический документ, а здесь нужно поаккуратней. apropos пишет: М.быть - милует милосердо (специально без "н" - ?) молящего мужа - ? Это (пропущенная "н" - это, конечно, ошибка) цитата из Илиады - аллюзия к учености Шаула и нравам древних греков. apropos пишет: НовиЧка - ? Новика я наскребла в книге по истории рыцарства, термин, обозначающий новопосвященного. apropos пишет: И еще заметила: многовато упоминаний о боли (и потери силы) в сценах Траума. Частично можно убрать, как мне думается. Или заменить на синонимы. Хотя там все, в общем, и так понятно. Если Траум изнурен, то явно и обессилен. Вот-вот. Именно об этом я и говорила. Несет Остапа... Уж лопата в руке - пошла чистить. apropos пишет: Ну и смущает, если честно, упоминания о том, что Шаул спас Кристиана - ведь это скорее предположение (что де Гро якобы метил на место принца). Это предположение, но довольно веское. На кого еще мог метить придворный? Скорее всего на принца. Но мне казалось, что это не главное. Главное - что Шаул преодолел зло и разрушил колдовство. Кого конкретно он при этом спас, даже не так важно. Подвиг же не в том кого ты спас, а что спас вообще. Хелга пишет: Провидения? Ужос! Ну никак мне с этим Провидением не попасть в цель.
Юлия: Часть третья Глава ** Дождь, не перестававший всю ночь, к утру стих. Посветлевшее облачное покрывало, безжалостно растрепанное ветром, тут и там пестрело голубыми прорехами. Южная осень бранилась шумными речными потоками, размахивала ветряными крыльями, не пуская холодную родственницу на порог. И когда вдруг выглядывало низкое южное солнце, то вообще не верилось, что зима хоть когда-нибудь заглянет в эти места. И все же часы отсчитывали дни и недели, ни на минуту не замедляя бег. И каковы бы ни были погодные условия, за зимой начнется весна, которая оборвет счет времени для Элизы и ее близких. Шаул удрученно вздохнул. Почти месяц прошел, как они покинули Адхельм, но их поиски так и не увенчались удачей. Они проехали небольшие королевства и княжества, лежащие к югу от Адхельма, но ни в одном из них не было ни одного принца, способного разбудить принцессу. Надо было признать, что, несмотря на его смущение и нежелание принимать титул, пожалованный ему Кристианом, действительно чрезвычайно облегчал его задачу. Двери дворцов и ворота замков легко раскрывались перед рыцарем, носящим титул. Да и опасное сухопутное путешествие на подаренных принцем лошадях было значительно легче для вооруженного человека. Проезжая по перелескам Шаул сражался с деревьями и кустами, стараясь улучшить свое владение мечом, вспоминая, как легко и мастерски сражался им Кристиан. К счастью несколько стычек с горячими головами, которые наполняли почти все придорожные гостиницы, пока обходились лишь демонстрацией оружия. Но толи еще будет… Сейчас путь их лежал в королевство, раскинувшееся на берегу Южного моря. Наследником королевства со звучным названием Аустеррия был молодой принц Дамон. Что он представлял из себя Шаул не знал, и ничто не вселяло в него надежды. Он вынужден был признать, что сомнения в успехе собственной миссии все чаще посещали его. Познакомившись с десятком представителей правящих семей небольших государств, в которых ему довелось побывать, он был порядком разочарован. Не то, чтобы они были из рук вон плохи. Нет. Но и ничего выдающегося и притягательного в них не было. Люди, как люди, со слабостями и недостатками – симпатичные и отталкивающие, грубые и галантные, умные и глупые. Ну, хоть кол на голове теши – не понимал он, какое качество делает их обладателями права разбудить принцессу. О чем думали феи, какими руководствовались соображениями составляя свою магическую формулу? Элиза окончательно воцарилась в его сердце. После того, как Кристиан отказался от принцессы, Шаул уже не в силах был соблюдать даже ту незначительную дистанцию, разделяющую его с любимой, что пытался выстраивать раньше. Не только сны его были полны нежной страсти к принцессе, но и наяву их сердечная близость не отпускала его. Он видел по ночам ее последние дни перед столетним сном. Элиза взрослела, постигая не политическую премудрость, а сложную науку человеческих чувств. Ее сердце становилось мудрее, мягче и бесстрашней. Все ближе она становилась к образу собственной души, который увидел при встрече с ней Шаул. Как?! Как можно было вырвать все это из собственного сердца?! Как доверить другому, который и сотой доли того никогда не узнает и не оценит?! – Ты опять хандришь, – Сони участливо заглянул в лицо Шаулу. – Жаль, что Кристиан оказался таким. И чем ему дамы не угодили? Шаул придержал коня. – Сони, никогда и ни с кем не обсуждай принца Адхельма. Я не могу тебе приказывать, но если тебе хоть сколько-нибудь дорога наша дружба, я очень прошу тебя. – Я обсуждаю это с тобой, а не с кем-нибудь, – запротестовал Сони. – Давай и между собой не обсуждать это, – нахмурился Шаул. Он до сих пор чувствовал свою вину перед Кристианом за то, что заставил того признаться. Вот только он никогда не говорил об этом Сони. Мальчик уже не первый раз ставил Шаула в тупик. – А ты откуда знаешь? – не выдержал он. Тот удивленно воззрился: – Я же все время был рядом и видел вас вместе. Сони был странным мальчиком. Конечно, можно предположить, что наблюдательность и умение делать выводы – необходимые свойства для нищего мальчишки, позволяющие ему не только найти пропитание, но и остаться в живых. Но были у Сони навыки, идущие в разрез с его положением. Например, умение держаться в седле. Шаул с удовольствием наблюдал, как легко справлялся Сони с молодой норовистой кобылой, подаренной ему принцем. Была какая-то загадка в мальчишке. Когда Кристиан предложил посвятить Сони в оруженосцы Шаула, тот наотрез отказался. Зато сам не раз распекал Шаула за недовольство принятым титулом. – Не понимаю, почему ты возмущаешься? – деловито рассуждал Сони. – Всю свою жизнь я исповедовал убеждение в том, что важен не титул, а человек. – А разве теперь ты думаешь иначе? – пожал плечами Сони. – Что за дичь, – поморщился Шаул. – Не обо мне речь. Этот титул будет бежать впереди меня. Люди будут воспринимать меня, как графа, имеющего соответствующие семью, положение… – Знаешь, тебе надо поменьше волноваться о том, что о тебе подумают другие, – веско изрек Сони с высоты своего богатого опыта. – От их мнений ни ты сам, ни твоя семья не изменитесь. Так что же переживать? – Да какой смысл тогда в этой глупой вывеске? – Как так? – удивился Сони. – Как же людям понять, кто есть кто? – По делам, – буркнул Шаул. – Ну так тебя же по делам и судили! – Так что же ты сам отказался стать оруженосцем? – Я другое дело, – ничуть не смущаясь, возразил Сони. – Мне просто это не подходит. – А мне подходит?! – Тебе – да. – И отчего же? – Потому что ты всю свою жизнь рыцарствуешь, а кто рыцарствует, того называют рыцарем. Тебя так и назвали. Те, кто поступает благородно и честно, называют благородными, тебя назвали графом. – Между прочим, не раз высказывалось утверждение, – высунул морду из кобуры, прикрепленной к луке Шаулова седла, Бруно, – что в более отдаленные времена это слово означало просто образованного человека, – Вот видишь! – торжествующе воскликнул Сони. – Ты же образованный человек. А из меня какой оруженосец? Я никогда оружие не носил и не собираюсь, у меня другие методы. Вот и пойми его. Мальчик был весь соткан из противоречий. Гордость уживалась в нем с полнейшим равнодушием к собственному положению. Не гнушаясь выполнять самую грязную работу, он настаивал на отдельной комнате в гостиницах и во дворцах. Мльчик с предельной откровенностью высказывался по любому вопросу, и при этом ничего не рассказывал о себе. Сони не удосужился сообщить, почему остался с ними, а Шаул не стал расспрашивать, побоявшись, что тот замкнется и исчезнет, как тогда в Эльтюде. А этого ему не хотелось. Сони был и лекарь, и хороший помощник, и верный товарищ. Шаул очень привязался к мальчику, и разлука с ним была бы тяжелой потерей. В конце концов, не все ли равно какие у Сони тайны, и почему он решил стать их спутником? И Бруно был согласен с Шаулом, мальчик приглянулся ему, как выразился кот, нетривиальным умом и благородным сердцем, а кроме того, никто лучше Сони не чесал его за ухом. *** Поздний рассвет нехотя вползал в комнату, наполняя ее тоскливым серым светом. Поблекшая, растерявшая прежнюю красу осень в ожидании конца зябко куталась в темный вдовий платок и лила безнадежные слезы. Агата устало повертела затекшей шеей, не отрывая пальцев от руки Селина. Спина ныла от долгого сидения, сосредоточиться становилось все труднее. Шелковистая нить, связующая душу Селины с ее телом, натягивалась и вырывалась из уставших пальцев. Ничего, скоро Гизельда придет сменить ее. Они по очереди дежурили у постели Селины. Агата была безмерно благодарна старой наставнице за ее самоотверженную помощь и ласковую поддержку. Вся хваленная сила Агаты позорно бежала с места кровавой драмы ее сестры. Стрелка часов медленно ползла по циферблату, надолго зависая на одном месте. Агата вздохнула и перевела взгляд на сестру. Селина была тиха и спокойна, ее нежная красота приобрела строгую и печальную ноту, она словно стала старше. – Потерпи еще немного, – шепотом уговаривала Агата сестру. – Ты оказалась права, милая. Траум действительно полюбил тебя. Невероятно. Только ты могла совершить это. Как с тем гадким мальчишкой Лудо. Никто не верил, что в сердце маленького негодяя осталось хоть малая неиспорченная частица, только ты. Не сказать, что сейчас он образец благочестия, но все-таки жестокость уступает место и другим чувствам. А твой милый бакалавр! Ведь ты поверила в него с первого взгляда, когда он был еще совсем мальчишкой. Магистр старается держаться, но иногда все-таки у него вырывается что-нибудь, и так я узнаю о Шауле и Бруно. Путешествие их весьма опасно, но он выдерживает испытания, Селина. Ты оказалась гораздо более мудрой феей, чем я, – вздохнула Агата. Дверь приоткрылась и в комнату вошла Гизельда. Добрая старушка выглядела заспанной. – Прости, родная, что задержалась. Когда легла, сон все не шел, а под утро задремала, так что проспала свою смену. Она привычно устроилась в изголовье кровати, обхватив голову Селины ладонями. – Иди, милая отдыхай, – кивнула она Агате и, поцеловав в лоб, поприветствовала младшую сестру: – Доброе утро, красавица! Агата поднялась, с трудом расправляя спину и плечи. – Спасибо, Гизельда, чтобы я без тебя делала, – она поцеловала ее в седую макушку, пригладила волосы Селины и пошла к себе. У себя Агата решила принять ванну – она прекрасно утолит боль в спине и снимет усталость. Появившаяся деревянная кадушка, полная воды, наполнила комнату паром и благоуханием настоянных трав. Агата медленно погружалась в горячую воду. Тепло ласкало и смягчало затекшие мускулы, боль отступала, наполняя блаженным покоем. Агата откинула голову на простыни, устилающие деревянную поверхность, и прикрыла глаза. Мысли снова вернулись к вчерашнему визиту магистра Рева. Тот едва сдерживал слезы, говоря о своем владыке. Такая нежная преданность! Но и сама Агата была поражена решением Таума. Невероятно. Ее сестра милая веселая хохотушка смогла разбудить любовь в каменной глыбе. Рев многословно и прочувственно распинался о прекрасном сердце Траума, но Агата знала одно – служебные силы, как бы велики и могущественны они ни были, никого не в состоянии полюбить. И поверить в такое – все равно, что представить влюбленный ураган или любящее извержение вулкана. Однако, что бы не утверждал здравый смысл, Агате оставалось принять тот факт, что тот самый вулкан под именем Траум добровольно отдал власть, лишился могущества, спустившись с высоты иерархической лестницы, и теперь отправился на суд Провидения в надежде за свою душу вернуть душу Селины. – У него уже было прощение! Он победил хаос. Он удержал наш мир. Он мог продолжать жить и властвовать! Но... – Рев махнул рукой, стараясь справиться с подступившими его рыданиями, и прошептал: – Хоть бы жертва не была напрасной. – Неужели Провидение так сурово, и накажет его самоотверженность? – пожала плечами Агата. – Вы не понимаете, – сокрушенно вздохнул Рев. – Провидение так носится только с людьми, потакая их свободе! Оно дарует им практически беспредельное прощение – человеку достаточно совершить поступок, свидетельствующий о покаянии, а иногда достаточно и одной решимости. Но с духами все иначе. У нас есть больше знаний, порой больше возможностей для совершения своей задачи, но о свободе речь не идет. Мы должны служить в строгом соответствии с волей вышестоящего духа, – Рев замолчал и часто заморгал, прогоняя слезы. – И мой пример, – ему наконец удалось справиться с голосом, – тому подтверждение. Я постоянно перечил владыке, пытаясь все устроить по своему разумению. И вот вам результат! – его голос снова сорвался, и он замолчал, прикрыв глаза рукой. Агата ополоснула водой лицо. "Бедный Рев", – подумала она. Его искренняя почти человеческая привязанность к Трауму, отчасти примиряла Агату с бывшим владыкой снов. В его рассказах и Траум казался более человечным и способным на простые добрые чувства. И его поступок, конечно, вызывал уважение и вселял надежду. Траум, один из самых могущественных духов, пожертвовал собой ради спасения глупой влюбленной дурочки Селины, опаливший об его силу свою душу. Разве может Провидение остаться равнодушным к такой любви? Неужели не простит? Не спасет душу Селины? – Ах, Селина, Селина, – горько вздохнула Агата, тоска по сестре стянула сердце. – Как мне не хватает тебя, дурочка моя родная! И зачем была эта безрассудная любовь? Кому она принесла счастье? Ты погибла. И если Провидение не примет жертву Траума, даже в вечности я не смогу встретиться с тобой. А твой Траум! Я так боюсь, что спасение принесет тебе только горечь. Глаза наполнились слезами, но сил плакать уже не было. Агата выбралась из ванны, закутавшись в широкую шерстяную каппу. В хорошо протопленной комнате было тепло, уютно потрескивали поленья в камине, а за окном в белом холодном свете утра кружили легким пухом первые снежинки. В Оланд пришла зима.
Хелга: Юлия Выбрала две цитаты дня: Юлия пишет: Элиза взрослела, постигая не политическую премудрость, а сложную науку человеческих чувств. Юлия пишет: Потому что ты всю свою жизнь рыцарствуешь, а кто рыцарствует, того называют рыцарем. Очень интересными, объемными получаются герои, и главные и второго плана. Со своими тайнами и заморочками. Юлия пишет: Так он же идет, по сути, умирать?! Очень надеюсь, что их спасет Любовь? И тапочки. Юлия пишет: Надо было признать, что, несмотря на его смущение и нежелание принимать титул, пожалованный ему Кристианом, действительно чрезвычайно облегчал его задачу. Что-то не то в предложении. Может, так как-то: Надо было признать, что титул, который он так не хотел принимать, очень облегчал его задачу. Юлия пишет: Проезжая по перелескам Шаул сражался с деревьями и кустами, стараясь улучшить свое владение мечом, вспоминая, как легко и мастерски сражался им Кристиан. Зпт после перелесков. Юлия пишет: Но толи еще будет… то ли Юлия пишет: Что он представлял из себя Шаул не знал, и ничто не вселяло в него надежды. Зпт после из себя. Юлия пишет: Люди, как люди, Кажется, не нужно зпт? Юлия пишет: О чем думали феи, какими руководствовались соображениями составляя свою магическую формулу? Зпт после соображений. Юлия пишет: Агата устало повертела затекшей шеей, не отрывая пальцев от руки Селина Селины Юлия пишет: Вся хваленная сила Агаты позорно бежала с места кровавой драмы ее сестры. Хваленая? И как-то смутила кровавая драма. Она же не кровавая, а сердечно-душевная? Юлия пишет: – Иди, милая отдыхай, – кивнула она Агате Зпт после милой. Юлия пишет: Ее сестра милая веселая хохотушка смогла разбудить любовь в каменной глыбе. Милая веселая хохотушка выделяется зпт? Юлия пишет: Агате оставалось принять тот факт, что тот самый вулкан Два тот.
apropos: Юлия Теперь гадай, что за Сони такой. Посланец провидения? В Траума я верю - и точка. И в торжество справедливости. Юлия пишет: Новика я наскребла в книге по истории рыцарства, термин, обозначающий новопосвященного. Ну тогда надо это как-то разъяснить - сноской или в тексте, чтобы не возникало ощущение опечатки, кмк. одно дело исторический документ, а здесь нужно поаккуратней. Не, ну я не знаю, как можно еще аккуратнее с историческим документом. Просто вписать в контекст - или обращение, или зачитка официального документа. Юлия пишет: Это предположение, но довольно веское. На кого еще мог метить придворный? Скорее всего на принца. Но мне казалось, что это не главное. Главное - что Шаул преодолел зло и разрушил колдовство. Кого конкретно он при этом спас, даже не так важно. Подвиг же не в том кого ты спас, а что спас вообще. Вот выделила болдом - это же опять предположение. Может, у него тоже брат есть более удачливый и тыды. А если дело в подвиге, то, кмк, тогда надо развивать мысль с подвигом, а не со спасением Кристиана. Чуток тапочков: Все ближе она становилась к образу собственной души, который увидел при встрече с ней Шаул. Как?! Как можно было вырвать все это из собственного сердца?! Как доверить другому, который и сотой доли того никогда не узнает и не оценит?! Вот это - Как?! - мне кажется, лучше пойдет в конце, уже после расшифровки самих вопросов. Ну и по правилам - "который" относится к ближайшему существительному, т.е. к душе. Т.о. "...души, которую". Те(х), кто поступает благородно и честно, называют благородными, тебя назвали графом. Пропущена буква. высунул морду из кобуры, прикрепленной к луке Шаулова седла, Бруно, Смутила кобура. Может, сумка - ? М(а)льчик с предельной откровенностьюПропущена буква. – Спасибо, Гизельда, чтобы я без тебя делала, Что бы - раздельно. Однако, что бы не утверждал здравый смысл, Ни утверждал. – Неужели Провидение так сурово, и накажет его самоотверженность? – пожала плечами Агата. Смутило это пожатие плеч - жест выглядит равнодушным, словно Агате все равно. человеку достаточно совершить поступок, свидетельствующий о покаянии, а иногда достаточно и одной решимости. Два "достаточно". А если последнее, например, заменить на - довольно - ? И его поступок, конечно, вызывал уважение и вселял надежду. Траум, один из самых могущественных духов, пожертвовал собой ради спасения глупой влюбленной дурочки Селины, опаливший об его силу свою душу. Разве может Провидение остаться равнодушным к такой любви? Неужели не простит? Не спасет душу Селины? Вот этот весь абзац - хорош, ничего не скажешь , но практически повторяет то, что уже было описано до него. Может, как-то объединить и убрать лишнее? А это не тапок, просто реплика по поводу:: И зачем была эта безрассудная любовь? Словно любовь кого спрашивает - пришла, и все. Как выскакивает убийца в переулке.(с)
Юлия: Хелга, apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Выбрала две цитаты дня apropos пишет: В Траума я верю - и точка. И в торжество справедливости. Так по справедливости - это же по правилам, а правила нарушены, значит - наказание. Хелга пишет: Очень надеюсь, что их спасет Любовь? Всех? Пока же только о Селине речь apropos пишет: Теперь гадай, что за Сони такой. Посланец провидения? Нищий мальчик. apropos пишет: А если дело в подвиге, то, кмк, тогда надо развивать мысль с подвигом, а не со спасением Кристиана. Объективно - да. Но я склоняюсь к некоторой субъективной неоднозначности, мне кажется, так очевидней природа выбора. Ведь человек преодолевает зло не только благодаря тому, что различает добро и зло как таковые, конкретные чувства к конкретным людям дают и силы и импульсы к быстрым, вдохновенным и решительным действиям. Безусловно, победить колдовство Шаулу помогли дружеские чувства к Кристиану. Без этого он скорее всего просто не сообразил бы, не смог оперативно решить проблему. С другой стороны, Кристиан тоже хочет поступить правильно и отметить именно подвиг – победу над злом – Шаула. Но и здесь - никуда не деться от живых чувств.
Юлия: *** Легкая зыбь пробежала по синеватому пространству, и едва уловимый звон, как дрожание тысячи струн, наполнил воздух неуверенностью и тоской. Все с недавнего времени изменилось в сонном царстве, как будто сломалось главная ось этого мира. Движение еще продолжалось, но сбивчиво, со скрежетом и неожиданными остановками. Элиза зябко повела плечами, припоминая, как нечто подобное случилось с башенными часами в королевском замке, когда умер смотритель часов. Нарушился ровный и точный ход часового механизма, стрелки то отставали, то бежали вперед, часы звонили невпопад, путая четверти с получасом и издавая скрипучий тоскливый звук, а потом и вовсе остановились. Феи не появлялись и поэтому ни спросить, ни поделиться опасениями Элизе было не с кем. Единственное, что спасало от отчаянного ужаса ожидания неизвестности, – путешествия в воспоминания Шаула. Там, в глубине царства, сбои и толчки почти не ощущались, так же как не слышались скрежещущие звуки. Но все проходы будто разом обветшали, а где-то и вовсе обвалились, нарушая привычную картину мира. Теперь легко было запутаться в лабиринтах ходов и полуразрушенных туннелей. Если раньше она легко и незаметно проскальзывала, словно по желобу вода, в воспоминания Шаула, теперь, она добралась туда долго и медленно, пробираясь, через завалы полуразрушенных проходов, по заросшим щетинистым кустарником ущельям и теряющимся в траве узким тропам. Элиза не могла не понимать – выбираясь из своего убежища, она всякий раз рисковала заблудиться в царстве снов и иллюзий. Но чем это ей грозит, она не знала. Элиза поднималась по разбитой каменной лестнице, размышляя об опасности своего пути, когда один из камней качнулся под ее ногой и покатился вниз. Принцесса упала вперед, ободрала ладошки и ударила колено. Замерев от страха, она испуганно ухватилась за выступ следующей ступени, слыша гулкое эхо, которым отдавался в пространстве звук падающего камня, словно он скатывался в глубочайший колодец, никак не достигая дна. Элиза поднялась, но вынуждена была вновь опуститься на ступеньку: накрывший ее ужас сделал ноги ватными. А если бы она сорвалась вслед за камнем? Что было бы, если она погибла здесь в этом мире? От сменяющихся одной за другой картин ее безумия и гибели в этом и земном мирах ее закружила паническая лихорадка. Элиза зарыла лицо руками, не в силах справиться с нервной дрожью и разрывающих сердце, словно свора диких псов, страхами. – Спокойно! – скомандовала она сама себе дрожащим голосом. – Я жива, – медленно проговорила она, преодолевая предательскую дрожь. Она расправила плечи и, заставив себя открыть глаза, оглядела ощетинившееся опасностями пространство. "Ты должна смотреть на них, как повелительница, со властью, и тогда они подчинятся тебе," – вспомнись ей слова матери. – Я жива, – заявила она, вполне овладев своим голосом. – Я жива, – повторила она спокойно и властно. Она не отводила взгляда от сложившейся из клочьев тумана ощерившийся звериной морды, а в голове, словно огромный колокол, звенели слова: "Я жива. Я жива. Я. Жива". И пространство подчинилось. Морда исчезла, седой туман рассеялся, открывая мощенную широкую площадку, по краю которой шло ажурное каменное ограждение. Элиза поднялась и подошла к парапету. Внизу во всю ширь, охватываемую глазом, расстилался пестрый ковер полей, лесов и невысоких холмов. Она находилась на вершине скалы, где расположилась уютная терраса с резными каменными скамейками и цветущими кустами роз, высаженных в больших деревянных кадушках. Элиза повернула голову, уже зная, что там увидит – в мире снов воображение имеет силу воплощения. Это она создала в другом конце террасы широкую каменная лестницу, спускающуюся к небольшому саду, где высадила разноцветные кустарники, подстриженные шарами и пирамидками, и цветы, расстилающиеся разноцветным узорчатым ковром. Через сад посыпанная гравием дорожка вела к красивому зданию правильных пропорций. Стрельчатые окна каждого этажа разделялись нарядными фризами, щедро украшенными каменой резьбой. На остроконечной крыше, как гнезда птиц, кудрявились каменным кружевом мансардные окна. Элиза задумалась, и из тонких столбиков печных труб в небо поднялся дымок. Ветер закручивал его в затейливые фигуры и играл суетливыми флюгерами, сидящих на острых верхушках небольших башенок. Любуясь созданными ею дворцом и садом, Элиза улыбнулась. Провела ладонью по шершавой теплой поверхности камня, и он передал ее свою спокойную уверенность. Мир разрушается, если ослабляется управляющая им власть. Эту истину Элиза впитала с младенчества. Но сейчас она поняла: верховная власть – не единственный и не всемогущий источник. Он иссякнет, если воля тех, кто стоит ниже, не вплетется в общий тугой узел, связывающий мир воедино. Все время, проведенное в мире снов, она или сопротивлялась ему, или безучастно взирала, забывая, что он – ее убежище от смерти. А теперь ее пристанище отчего-то разрушалось. Может быть, от глубокой печали, пропитавшей каждую частицу этого мира. Эта сиротливая тоска пробиралась и в ее душу. – Так не должно быть, – качнула головой Элиза. Ее воля, как бы незначительна и чужда миру снов она ни была, отныне будет направлена на его утверждение. *** Раскаленная каменистая почва немилосердно жгла ступни через тонкую подошву сандалий. Ослепляющее раскаленное солнце словно растворилось во всем окружающем пространстве – выжженная выбеленная земля и белесое выцветшее небо. Все было пропитано жаром, даже ветер. Внезапно налетал он резкими горячими порывами, обжигая лицо и высушивая губы. Дорога петляла по крутым склонам и терялась в усеянных камнями ущельях. Чем выше, тем нестерпимей и безжалостней жгло солнце. Безмолвная каменистая пустыня, не стыдясь, предъявляла свои трофеи – сломанные кости, высушенный и искореженный солнечным жаром сандаль, зацепившийся за острый край скалы обрывок женского платка с едва угадываемым рисунком, помятый запыленный медный кувшин. Кто были их хозяевами? И какова их судьба? Произошла ли долгожданная и желанная встреча с Всевышним? Или они навеки сгинули здесь, разделив участь позабытых и разрушаемых ветром и солнцем предметов? Траум смахнул тыльной стороной ладони пот со лба и удобнее перехватил свою ношу. Он потерял счет времени. Да и было ли здесь время? Безжалостное солнце, срезав под корень спасительную тень, забралось на самую высокую точку и застряло там. Покрытая щебнем тропинка петляла между валунами и крупными каменными глыбами. Ветер, словно завзятый архитектор, вытачивал из громоздящиеся друг за другом безжизненных голых скал причудливые скульптуры, исполинские дворцы с гигантскими колоннами, украшенные тонкой каменной резьбой святилища неведомым богам. Траум присел под каменный гриб – подточив основание красноватой скалы, ветер почти не тронул ее округлую вершину. Прислонившись к горячей ножке гриба, он постарался укрыться в небольшом пятачке тени. Осторожно опустил Селину. Натруженные руки и спина ныли. Расслабив мышцы, Траум, опустил веки и откинул голову, ощутив через мешковину капюшона острый выступ на скале. Он вздохнул и открыл глаза. Непослушными пальцами развернул запыленный, превратившийся из нефритового в алебастровый плащ, приоткрыв лицо маленькой феи. Бледная почти прозрачная душа ее была покрыта темными обгоревшими пятнами. "Бедняжка", –схватила сердце тянущая неизбывная боль. – Как ты, милая моя? – обветренными губами прошептал он. Поправил ставшую жесткой ткань вокруг ее лица, сдунул прилипшие ко лбу песчинки. Она медленно приоткрыла глаза и улыбнулась: – Жива, благодаря тебе. Он наклонился и легко коснулся бледных губ Селины. Сейчас, потеряв все, что у него было, на пороге небытия, он смог наконец разрешить себе любить, без страха, без снисхождения, без оглядки. Его сердце наполняло не отчаяние, а нежность. Он отыскал в складках ткани ее руку – хрупкая кисть с тонкими нежными пальцами – и уткнулся лицом в ее ладонь, прохладную, шелковистую. Сквозь стойкий горький запах гари пробивался тонкий аромат маленькой феи. Без нежности жизнь превратится в ад, сказала ему когда-то Селина. Тогда он не придал значения ее словам, а сейчас удивлялся, как безжизненный ад превращался их нежностью в райский сад. Пусть у них остались часы, пусть даже всего несколько мгновений. Здесь они были вместе. Сняв с пояса кожаную флягу, он слегка смочил лицо феи и осторожно влил в рот несколько живительных капель, глотнув сам, отправил флягу обратно, стараясь не потревожить Селину. В бессилии она снова прикрыла веки, но сквозь ресницы продолжала смотреть на него. – Какой ты красивый, – прошептала она, едва шевеля губами. – Покаянное вретище – прекрасное украшение, – улыбнулся он. – И в покаянии, и в славе, ты всегда был настоящий. Я была обречена полюбить тебя, как только увидела. Длинная фраза измотала ее, и она замолчала. Если его дерзкая просьба останется неисполненной, они уйдут в небытие одновременно. Пусть это не соединит их, как они оба хотели бы, но их жизни останутся сплетенными вместе, хотя бы только в памяти тех, кто их знал… – И как же тебе это удалось, хитрая маленькая фея? – усмехнулся он. Последняя фраза Селины вновь возбудила его любопытство: как получилось, что она тогда увидела его? – Ты знаешь все о бесконечных мирах, но совсем не знаешь собственного сердца, – не открывая глаз, прошептала Селина. – Общение с Ревом не пошло тебе на пользу. – Рев оказался намного мудрее тебя, – она замолчала, набралась сил и продолжила: – Он сразу понял, что твое сердце было готово к любви. Потому я и смогла увидеть тебя. Селина по-своему изложила его собственную догадку: он сам позволил ей увидеть себя. Но что заставило его это сделать? Его не удовлетворяла фраза в стиле Рева – "сердце готово к любви", – что это может означать на самом деле? Из задумчивости его вывело прикосновение Селины: она нежно провела прохладными пальцами по его лбу, разглаживая нахмуренную складку. – Тебя мучает незнание. Ты совсем, как человек, – она говорила с трудом – медленно, делая большие паузы между словами, переводила сбивающееся дыхание. – Как тебя только угораздило родиться духом? – Человека ты бы не полюбила, – улыбнулся он. – Я полюбила бы только тебя. И не важно, кто ты – дух или человек. Ты мой, Траум. Селина прижалась к нему теснее и, чуть повернув голову, поцеловала в плечо. Сквозь ветхое сукно робы он почувствовал прикосновение ее губ. По телу пробежала пьянящая волна, и он закрыл глаза, наслаждаясь чудным ощущением счастья. Сон – блаженный покой – накрыл уставших путников. Скрытые от палящего солнца узкой полоской тени, они так и спали – привалившийся спиной к каменной глыбе Траум и у него на руках укутанная в плащ Селина. Траум открыл глаза и огляделся. Сколько он проспал? Безжизненная раскаленная каменная пустыня ничуть не изменилась. Лишь тень чуть сдвинулась вправо, открыв солнцу его бедро. Траум заботливо укутал Селину и поднялся. Обхватив ее, прижал к плечу, словно маленького ребенка. Надо было продолжать путь. И снова раскаленная, избившая в кровь ноги дорога. Он был создан для того, чтобы исполнять волю Провидения, неукоснительно и безупречно. Он и сейчас оставался таким же. Его задача была ему ясна, и он строго следовал плану. Его не смущало, что окончание этого плана означало и его собственный конец, – смерть выходила за рамки его задачи. Так он был устроен. Служебный дух. Несмотря на все его былое могущество – оно не было его сутью, а всего лишь необходимым средством для выполнения поставленной задачи, – он оставался только подсобником. И все же возможно Селина и была права: он был обречен выйти из повиновения. Его страсть к познанию оказалась его ахиллесовой пятой. Область знаний служебных духов обширна, но по-знание им почти недоступно. Познание – процесс обретения единства с доселе неизведанным. Он невозможен без желания единения, а значит – без любви. Тропа, становясь все уже, карабкалась вверх. Удерживать равновесие, с занятыми руками становилось труднее, и Траум подбросил Селину повыше на плечо, освободив правую руку, удерживая свою драгоценную ношу левой рукой и головой. Он ощущал сквозь складки плаща ее хрупкую душу и, прижавшись к ней щекой, на мгновенье прикрыл глаза, переживая этот момент единения. – Я люблю тебя, милая, – выдохнул он слова, которые она когда-то так тщетно ждала от него. Налетевший порыв раскаленного ветра взметнулся маленьким смерчем, бросив в лицо горсть песка и пыли, захлестнул дыхание. Траум чертыхнулся, сплюнув забивший рот песок. Дальше узкая тропинка тянулась над отвесной скалой, уходящей вертикально вниз. Обхватив Селину двумя руками, он глянул – в глубоком ущелье только каменные глыбы и валуны. Опершись спиной на склон горы, Траум осторожно перебирал ногами, продвигаясь по коварной тропе небольшими шажками. Под сандалем предательски дрогнули камни, чуть присев, он удержал равновесие и продолжил путь. – Вперед, всегда вперед, Селина. У нас нет другого выбора, – уголки его губы дрогнули, когда он вспомнил ее бесстрашную попытку спасти сестру. Сердце затеплилось радостью: как доверчиво и безоглядно, держа его за руку, шагала она над бездной. Он чуть шевельнул пальцами, словно и сейчас ощутил пожатие ее маленькой ручки. "Селина, моя маленькая мудрая фея, умеющая сердцем прозревать недоступные глубины". Ее никогда не обманывало и не смущало его величие. А сам он когда-то считал себя уникальным и непогрешимым. Теперь он посрамлен. Чем была его уникальность, его стремление к познанию – ошибкой при его создании, или тестом на его пригодность к обширным задачам? В любом случае – он провалился, не удержался на доверенной высоте. И все же он не считал себя проигравшим. Полюбив, он изменился. И уже ничто не могло бы вернуть его в прежнее состояние. Даже неизбежная смерть Селины – трагический результат их любви. Он принял и это. Ничего другого и не могло быть – винить некого. Плата за его неповиновение. Они оба заплатят высокую цену, но они уже узнали друг друга, и никто у них этого не отнимет. Нет, у него не было ни малейшего сомнения в правильности выбранного решения. И это наполняло каждое доставшееся им на двоих с Селиной мгновение счастьем.
apropos: Юлия Юлия пишет: победить колдовство Шаулу помогли дружеские чувства к Кристиану. Без этого он скорее всего просто не сообразил бы, не смог оперативно решить проблему. С другой стороны, Кристиан тоже хочет поступить правильно и отметить именно подвиг – победу над злом – Шаула. Ну вот так бы это все и в тексте показать, как мне кажется. Чтобы было понятнее, что к чему. Очень хороша сценка с Элизой - и описание разрушающегося мира снов, и выстроенный ею замок, и принятое решение. Может быть, еще и с ее помощью он устоит? Траум, как всегда, великолепен. Чарующий образ. Верю в мудрость Провидения. Из тапочков: Феи не появлялись(,) и поэтому ни спросить Пропущена запятая. теперь, она добралась туда долго и медленно Лишняя запятая. открывая мощенную широкую площадку Одно "н". Раскаленная каменистая почва немилосердно жгла ступни через тонкую подошву сандалий. Ослепляющее раскаленное солнце Посторяются прилагательные. Вообще в этом фрагменте - с Траумом - показалось многовато упоминаний раскаленного солнца и каменистой пустыни (в разных вариантах). Где-то, может, частично убрать, где-то - заменить на синонимы - ? Кто были их хозяевами? Кто были их хозяева - ? Траум, опустил веки и откинул голову, Лишняя запятая. Ты совсем, как человек, Запятая лишняя. по-знание им почти недоступно Черточка - случайно? Удерживать равновесие, с занятыми руками становилось труднее, и Траум подбросил Селину повыше на плечо, освободив правую руку, удерживая свою драгоценную ношу левой рукой и головой Лишняя запятая и повторы.
Хелга: Юлия Юлия пишет: "Ты должна смотреть на них, как повелительница, со властью, и тогда они подчинятся тебе," – вспомнись ей слова матери. Все-таки на пользу пошло Элизе материнское воспитание. (очепятка - вспомнились) Слова наложились на силу духа. Продолжаю переживать за Траума и Селину. Траум нравится все больше и больше. Чуть тапочков. Юлия пишет: Если раньше она легко и незаметно проскальзывала, словно по желобу вода, в воспоминания Шаула, теперь, она добралась туда долго и медленно, пробираясь, через завалы полуразрушенных проходов, по заросшим щетинистым кустарником ущельям и теряющимся в траве узким тропам. Как вариант: Если раньше она легко и незаметно проскальзывала, словно по желобу вода, в воспоминания Шаула, то теперь добиралась туда долго и медленно через завалы полуразрушенных проходов, по заросшим щетинистым кустарником ущельям и теряющимся в траве узким тропам. Юлия пишет: Принцесса упала вперед, ободрала ладошки и ударила колено. ударилась коленом? Хотя, не уверена. Юлия пишет: Осторожно опустил Селину. Натруженные руки и спина ныли. Расслабив мышцы, Траум, опустил веки и откинул голову, ощутив через мешковину капюшона острый выступ на скале. Он вздохнул и открыл глаза Может, смежил веки? Ну, чтобы не было два подряд "опустил". Юлия пишет: уголки его губы дрогнули, когда он вспомнил ее бесстрашную попытку спасти сестру. губ Спасибо за продолжение!
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие! apropos пишет: Ну вот так бы это все и в тексте показать, как мне кажется. Буду думать, как это делать. Я-то надеялась, что в тексте это читается, когда складывается общая картина. Дальше будет еще одна отсылка к этим событиям. Может быть, когда доберемся, и соберется все вместе, вернемся к этому? Хелга пишет: Все-таки на пользу пошло Элизе материнское воспитание. "Мамы всякие нужны, мамы всякие важны" apropos пишет: Траум, как всегда, великолепен Хелга пишет: Траум нравится все больше и больше Вдохновлялась Рейфом Файнсом apropos пишет: Верю в мудрость Провидения. А как же иначе?
Юлия: *** Горная гряда величественно возвышалась над покрытым хвойными лесами предгорьем, путаясь белоснежными вершинами в косматых серых тучах. Пожухлую осеннюю траву широких лугов, застилающих подножье гор, сменила каменистая порода, с редкой растительностью, пучками ощетинившейся в складках ущелий и каменных развалов. Белая сетка ледников, словно сеть кровеносных сосудов покрывающее серую бугристую кожу каменных исполинов становилась все гуще и спускалась все ниже к перевалу. Если не поспеть до снежных бурь, то можно застрять в долине до весны. Шаул, Сони и Бенито, их проводник, двигались по горной тропе все выше и выше к перевалу. С одной стороны тропы склон горы, покрытый низким кустарником, поднимался, с другой – круто сбегал вниз, где у его подножия бурлили ледяные воды горной реки. Всадники ехали медленно и осторожно, мелко секущий дождь размывал дорогу, а налетающие порывы ветра пытались сбросить их с кручи. – И зачем вам так спешить? – в который раз уже сокрушался разговорчивый проводник. – В такую погоду неровен час сорвемся вниз. Бенито передвигался на маленьком ослике впереди, за ним Сони на своей присмиревшей кобыле, замыкал шествие Шаул. Бруно беззаботно посапывал в сумке, прикрепленной к передней луке Шаулова седла. – У нас есть важное дело, Бенито, и оно не ждет до весны, – терпеливо объяснял Сони. – Дела, господин Сони, всегда ждут, а вот жизнь – нет, – философски изрек проводник. – А если наше дело и есть жизнь? – увлекшись полемикой, возразил Сони. – Эх, молодежь, – сокрушенно покачал головой Бенито, пожилой коренастый мужичок, в широкополой войлочной шляпе и крестьянской овечьей безрукавке. Его загорелое и обветренное лицо с кустистыми бровями домиком и обвисшими усами, всегда имело скорбное, сокрушенное выражение. Постоянные причитания и сетования на Шаула и Сони, отправившихся в такой опасный путь, шли в разрез с его собственным решением помочь им. Плату, которую он запросил за свои услуги, не была чрезвычайной. Что подвигло мрачно настроенного Бенито поступить столь беспечно, оставалось загадкой. Но Сони утверждал, что тот просто так смотрит на мир, и увещевал бы их точно так же, отправься они в путь и в погожие летние дни. Но жаловаться на старика не приходилось: Бенито был умелым проводником, все у него было припасено и предусмотрено и для переправы и для ночевок. Продвигаясь по узкой горной тропе, он, казалось, составлял со своим осликом одно целое, так слажено и легко двигались они, словно ехали по широкой прямой дороге. Шаул внимательно следил за тропой, но мысли его были заняты другим. Он несколько недель не бывал в воспоминаниях Элизы. Ночью он видел самые обычные сны, и если Элиза и являлась ему, то лишь в его собственных мыслях и чувствах. Живого ощутимого присутствия любимой, как было в ее воспоминаниях, он не испытывал. Он соскучился и томился, призывая их, но когда наконец его страстное желание исполнилось, оно не принесло ему облегчения, лишь пуще прежнего разбередило его сердце. Это случилось вчера. Утомленные тяжелым подъемом, они остановились на ночлег в низеньком, словно прилепившимся, к горному склону домике – пустовавшем в это время года пастушьем становище. Они наскоро поужинали зачерствевшим хлебом и овечьим сыром, и Шаул отправил Сони с Бруно спать на узкую устланную соломой антресоль под самым потолком. Бенито устроился внизу и уже похрапывал на соломенном тюке около потрескивающего отсыревшими поленьями очага. Шаул уселся здесь же, у огня, – сторожить спящих товарищей ему выпало первым. И чтобы не заснуть, принялся за свои дневниковые записи. Отведя значительную часть своих заметок суровой и величественной природе горного края, он коротко посетовал на трудности пути и непогоду, грозившую перекрыть перевал раньше срока. Сердечная тоска отвлекала от описания скудных событий дня, словно ночной зверь, в густившихся сумерках она нападала и ранила особенно сильно. Шаул вздохнул и, обмакнув перо в небольшую походную чернильницу, записал: "Любимая моя, я так давно не видел тебя, не чувствовал напряжение твоей мысли, биения твоего сердца, не удивлялся смелости твоего характера, не разделял твоих переживаний. Страшно предположить, что стало причиной этой долгой разлуки. Невыносима мысль, что мои теперешние усилия могут оказаться тщетными, а мое глупое своеволие и праздность ума – роковыми для тебя. Потому так томителен этот медленный переход. Опасаясь за твою жизнь, подхлестываю коня и тороплю своих спутников, чтобы наконец заручиться согласием принца. Молю небеса, чтобы твой спаситель оказался хоть отчасти достоин тебя и своей миссии. Раздражаюсь на задержки в пути и благословляю их за возможность растянуть минуты, пока еще могу обращаться к тебе, не таясь, звать тебя по имени, вызывая в памяти твои нежные черты, лелеять воспоминания о нашей встрече. Не нахожу слов, чтобы выразить, как страшусь того момента, когда потеряю не только недействительное на земле право нашей любви, но и саму возможность участия в твоей жизни, недостижимая любовь моя". Он отложил перо и откинулся на тюк соломы, лежавший за его спиной. Излив на бумагу переполнявшие его чувства и мысли, он почувствовал облегчение. Пусть ненадолго, это все же вернуло ему покой, вытеснив тоску разлуки. Мысли и чувства облеченные в слова – это уже не тот неуемный и бестолковый рой, что жужжит в голове, надсадно разрывая душу и не принося плода. Чернила и бумага делают мысли материальными и весомыми – от них не отмахнуться, – как бусины, нанизанные на нитку, они требуют красоты последовательности. Четкость и логичность изложения заставляют двигаться вперед, делать выводы и подниматься на новые ступени познания. Рядом на соломе заворочался Бенито. Старик, кряхтя, поднялся и присел на корточки у очага. – Укладывайтесь спасть, господин граф, теперь моя очередь охранять ваш сон, – со свойственной ему скорбной обреченностью проговорил Бенито. – Спасибо, Бенито, – кивнул ему Шаул. Убрав ящичек для письма, он завернулся в плащ и улегся на импровизированную кровать на тюках соломы, устроив сумку под головой. Он провалился в воспоминания Элизы, едва прикрыл глаза. Она снова стояла перед зеркалом, позади нее в комнате суетились фрейлины и служанки. Шаул затаив дыхание, боясь спугнуть милый образ, вглядывался в ее лицо и был так поглощен этим, что не замечал, как взволнована Элиза. Лишь увидев сдвинутые брови и упрямо сжатые губы, он обратил внимание на бурю, поднимающуюся в душе принцессы: королева опять обманула ее! Несмотря на все ее усилия и просьбы, мать осталась глуха к здравому смыслу и продолжала бессмысленную и унизительную слежку за отцом. Даже в ее день рожденья, в безумной суете, что королева заварила не только во дворце, но и во всем замке, она не оставляла своей затеи. Не постеснявшись присутствия дочери, она, не таясь, отослала свою шпионку за отцом. Элиза просто задохнулась от возмущения и, потребовав от матери разговора с глазу на глаз, уже не могла сдержать гнева: – Вы обещали, ваше величество. Что же стоит ваше слово? – Что вы позволяете себе, ваше высочество?! – вскипела мать. – Вы втаптываете наше имя в грязь, – Элиза уже не могла остановиться. – Неужели вы не понимаете, ваши методы неприемлемы?! Если вы не прекратите вашу слежку сейчас же, я сорву ваш праздник! – вдруг, сама не ожидая от себя, разразилась она ультиматумом. – Ты забываешься, – задохнувшись от возмущения, выпалила королева. – Воля ваша, – отрезала Элиза. – Или слежка, или праздник. – Хорошо! – гневно выкрикнула королева и презрительно выговорила ей: – Как ты глупа, Элиза! Ты не сможешь быть полновластной королевой с этим напыщенным чистоплюйством. – Вызовите вашу фрейлину и запретите ей шпионить, – холодно проговорила Элиза, игнорируя обвинения матери. – Сейчас, при мне. – Что ты себе позволяешь?! – снова взвилась королева. – Сейчас, ваше величество, – невозмутимо повторила Элиза. Королева позвонила в колокольчик, и в комнате тут же появился лакей. – Пригласи ко мне графиню Кулемброк. Лакей поклонился и исчез за дверью. В покоях королевы повисло тяжелое молчание. – Когда ты столкнешься с реальной жизнью, – прервала наконец затянувшуюся паузу королева, устроившись в кресле, – ты поймешь, что жизнь – это не веселая карусель сменяющих друг друга удач. Ты должна научиться действовать жестко и наносить удар, до того, как противник поразит тебя. Это азбука. Ты сейчас злишься на меня, и считаешь, что я мелочна и бесчестна. Но всю свою жизнь я стояла на страже твоих интересов и смогла выиграть, только потому что была готова к удару. Если ты предпочтешь благодушие и безмятежность, ты проиграешь. Раздался стук, и Элиза не успела ответить хлесткой фразой, которая готова была уже сорваться с языка. – Ваше величество, – лакей поклонился, – графиню Кулемброк нигде не могут найти. – Найдите ее сейчас же! – прогремела королева, выливая на слугу накопившееся раздражение. Дверь закрылась, и она продолжила, сделав Элизе знак рукою молчать: – Пока я отвечаю за тебя, я не сдамся. Ты можешь угрожать мне и ставить палки в колеса. Проиграешь от этого только ты. – Вы отмените сейчас слежку, – упрямо проговорила Элиза, не желая, ввязываться в спор, в котором королева несомненно с легкостью доказала бы, что черное – это лишь оттенок белого. – Твой праздник важнее, – пожала плечами королева. – Свои проблемы я решу сама, когда тебя здесь не будет. – Что значит: не будет? – опешила Элиза. – Я надеюсь, что это праздник станет ответом на все мои старания. Но это мой сюрприз тебе ко дню рождения. – О, мама! – воскликнула пораженная принцесса. Шаул знал, что Элиза называла королеву матерью, только в самые отчаянные моменты: на этот раз бедняжку устрашила судьба, скроенная по лекалам матери. – Не надо сюрпризов, – пролепетала она. – Ты поблагодаришь меня после, – кивнула королева, и в это момент в комнате появилась ее доверенная фрейлина. – Заходите, графиня, – королева махнула кистью, подзывая ее. – Принцесса настаивает на прекращении нашего дела. Так оставим его. Не будем ссориться в такой прекрасный день. А теперь всем нам пора переодеваться к празднику. Иди, дитя мое, – милостиво улыбнулась она Элизе. – Сегодня все твои желания – закон. Но покинув покои королевы, Элиза уже не была уверена в своей победе. Уже не в первый раз королева смеялась над ней, ни в грош не ставя данные обещания. Принцесса была полна решимости положить конец слежке. Но говорить она будет не с королевой, а с ее фрейлиной. И сделает это сейчас же. Камеристка аккуратно сняла с нее высокий воротник. – Подожди, – остановила принцесса ее руку, потянувшуюся к манжету, и стремительно покинула свои покои, не ничего не объяснив удивлено взиравшим на нее камеристкам. Отложив таким образом облачение в церемониальное платье, она отправилась на поиски графини. Но не нашла ее ни в свите королевы, ни среди других придворных, она проходила по западной галерее, когда в окне увидела графиню, спешащую с очередным поручением королевы. Что понадобилось ей сегодня за пределами дворца? Элиза не намерена была отступать. Легко сбежав со ступенек, она пересекла сад, выбравшись в узкий проулок за конюшней и хозяйственными постройками, и потеряла графиню из виду. Но не беда – пройти здесь можно было только одним путем. Нырнув в небольшую калитку, она оказалась на узкой зажатой высокими каменными стенами улочке. Вверх она вела к воротам дворца, туда графиня не могла пойти, значит – вниз. Элиза поспешила за ней к кузнице, но и там не нагнала графиню – она затерялась в разношерстной толпе, наполнявшей замок перед праздником. Забравшись на небольшой горбатый мосток, перекинутый через ручей, Элиза с его высоты пыталась увидеть графиню в сутолоке площади. Ей повезло: скоро она заметила мелькнувшее богатое платье среди простых нарядов. Графиня была далеко – не окликнешь, опасливо оглянувшись, фрейлина нырнула в увитую вьющимся розовым кустом калитку в небольшом переулке. Принцесса поспешила за ней. Она спустилась к моста к площади, где закружившая ее многоголосная шумная толпа уже начала праздновать совершеннолетие принцессы. Элиза растерялась, потеряла направление и, влекомая толпой, плутала, пока ее не вытолкнули в тенистый переулок, где она увидела уже знакомую калитку. Элиза толкнула ее и оказалась в тихом садике у крепостной стены. Графини видно не было, и принцесса, пройдя через сад по тропинке, тронула железное кольцо на невысокой деревянной двери, ведущей в башню. Дверь, скрипнув, приоткрылась, и Элиза заглянула внутрь. Из сумрака небольшой прихожей раздался женский голос: "Это ты, Марта? Входи же!" Принцесса вошла, повинуясь приглашению, данному совсем другой особе. "Кто эта женщина?" – мысль вязла в тягучем подозрении: неужели и отец обманул ее? – Ну где же ты? – услышала она снова нетерпеливый женский голос. Он раздавался сверху. Безвольно повинуясь неотвратимой силе любопытства, Элиза поднялась по лестнице на небольшую площадку. Из открытой двери лился солнечный свет, она вошла в комнату. На стуле с высокой спинкой очень прямо сидела совершенно седая женщина. Молодой голос, который она только что слышала, совсем не вязался с благородными, но постаревшими чертами незнакомки. – Кто здесь? – спросила она с тревогой, уставившись широко раскрытыми глазами на Элизу. "Она не знает меня. Или не видит", – догадалась Элиза, заметив как женщина, пытаясь подняться, протянула вперед руку. – Кто здесь? Где вы? – испуганно переспросила она, и принцесса уверилась в своей догадке. – Простите, я, верно, обозналась, – извинилась Элиза. – Мне показалось, что к вам заходила графиня Кулемброк, я ищу ее. – Графиня? – чуть нахмурилась женщина. – Может быть, она и графиня. Заносчивая особа с резким высоким голосом? – Так она была здесь? Элизе не доводилось сталкиваться с заносчивостью фрейлины, но тембр ее голоса, даже смягченный лестью, был неприятен. – Была, а как же! – горестно кивнула женщина, и потянулась рукой к странному устройству, стоявшему перед ней. На невысоком, длинном, словно скамья, столике на резных ножках, слева от женщины было установлено большое колесо. Она положила руку на его обод, и колесо, легко поддавшись, завертелось, смешивая спицы в единый круг. Справа от женщины на высокой палке была надета мягкая шапка волокна, под ней крутилась на острых рогульках, благодаря колесу, катушка. Женщина тянула волокно и, скручивая его пальцами, наматывала на катушку. "Что это?" – заинтересовалась никогда не встречавшая ничего подобного принцесса. Она считала себя большим знатоком в рукоделии, но подобного устройства ей никогда не приходилось видеть. "Элиза! Прялка! – сжалось сердце Шаула. – Уходи, уходи оттуда!" – мысленно заклинал он любимую, зная, на что она обречена. – Что она хотела от вас? – обратилась к старушке Элиза, сделав шаг навстречу заинтересовавшему ее устройству. – Прогнать меня, – вздохнула женщина. – Прогнать?! – удивилась Элиза. – Королева не хочет, чтобы я жила в замке, – сокрушенно покачала головой слепая. – Быть не может! Я уверена, здесь какая-то путаница. Я поговорю с королем… – Нет, нет! Не надо, – перебив принцессу, вскликнула та. – Мой бедный мальчик, он так измучен! – Ваш мальчик?! – опешила Элиза. – Мой мальчик, – с нежной улыбкой проговорила женщина. – Я держала его на руках, когда он был вот такой крохой, – она оторвала руки от вертевшегося колеса и нити и показала размеры ребенка. Все стало понятно: болезненная ревность королевы приняла кормилицу за любовницу! Отец всегда с нежностью говорил об этой женщине. Почему же Элиза была уверена, что та давно умерла? Женщина вернулась к своему занятию. И снова с мягким шорохом завертелись колесо и катушка. Элиза подошла еще ближе, рассматривая устройство. – "Элиза! Нет!" – Провела рукой по гладкой отполированной поверхности дерева. Поднесла руку к снующей из стороны в сторону, наматывающейся на веретено, нити и… Она не успела почувствовать укола, когда нестерпимая тяжесть накрыла ее, увлекая в темную бездну… Шаул вскочил, ошарашено оглядываясь вокруг. В дрожащем красноватом свете огня он увидел небольшую каморку пастушьего домика. – Привиделось что ль чего? – заботливо привстал к нему Бенито. – Повернись на другой бок и спи, рано еще.
apropos: Юлия Ага, вот и веретено появилось. И уже не любопытство до добра не довело, а желание избавить отца от последствий ревности матери. И все в итоге сложилось самой судьбой. Из тапков: сменила каменистая порода, с редкой растительностью, пучками ощетинившейся в складках ущелий и каменных развалов. Белая сетка ледников, словно сеть кровеносных сосудов(,) покрывающее серую бугристую кожу каменных исполинов становилась все гуще и спускалась все ниже к перевалу. Одна запятая лишняя, другой не хватает, ну и сеть, покрывающая (...) С одной стороны тропы склон горы, покрытый низким кустарником, поднимался, с другой А если чуть изменить порядок слов: С одной стороны тропы понимался (вверх) склон горы, покрытый (...), с другой - (...) Бенито передвигался на маленьком ослике впереди, Передвигался, кмк, не очень подходит, м.быть - ехал -? шли в разрез с его собственным решением Слитно. Плату, которую он запросил за свои услуги, не была чрезвычайной. Опечатка: плата, которую он запросил (...)предусмотрено и для переправы(,) и для ночевок. Не хватает запятой. Продвигаясь по узкой горной тропе, он, казалось, составлял со своим осликом одно целое, так слажено и легко двигались они, словно ехали по широкой прямой дороге. Не поняла смысл этой фразы, если честно. Хороший всадник всегда составляет с лошадью (в даном случае - с ослом) одно целое, вне зависимости от качества дороги. на ночлег в низеньком, словно прилепившимся, к горному склону домике Лишняя запятая. спать на узкую(,) устланную соломой антресоль под самым потолком. Не хватает запятой. И(,) чтобы не заснуть, принялся за свои дневниковые записи. Пропущена запятая. Мысли и чувства(,) облеченные в слова(,) – это Кмк, оборот надо выделить запятыми. и наносить удар, до того, как Лишняя запятая. я стояла на страже твоих интересов и смогла выиграть, только потому(,) что была готова Одна запятая лишняя, другой не хватает. – Привиделось(,) что ль(,) чего? Запятых не хватает.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: И уже не любопытство до добра не довело Без любопытства тоже не обошлось apropos пишет: Хороший всадник всегда составляет с лошадью (в данном случае - с ослом) одно целое Именно это я и пыталась сказать Но, если у знающего человека, фраза вызывает вопросы, в печь ее.
Хелга: Юлия Юлия пишет: – А если наше дело и есть жизнь? – увлекшись полемикой, возразил Сони. Сони - философ! apropos пишет: И уже не любопытство до добра не довело, а желание избавить отца от последствий ревности матери. Чуток любопытства тоже нельзя сбрасывать со счета. Но веретено да, явилось! Тапочки. Юлия пишет: не чувствовал напряжение твоей мысли, биения твоего сердца, Вот здесь не знаю, или напряжения и биения или напряжение и биение. Юлия пишет: упрямо проговорила Элиза, не желая, ввязываться в спор Лишняя зпт Юлия пишет: Шаул знал, что Элиза называла королеву матерью, только в самые отчаянные моменты Лишняя зпт Юлия пишет: Но покинув покои королевы, Элиза уже не была уверена в своей победе. Уже не в первый раз королева смеялась над ней, ни в грош не ставя данные обещания. Мне кажется, одно "уже" можно убрать. Юлия пишет: – Подожди, – остановила принцесса ее руку, потянувшуюся к манжету, и стремительно покинула свои покои, не ничего не объяснив удивлено взиравшим на нее камеристкам. – Подожди, – остановила принцесса ее руку, потянувшуюся к манжету, и стремительно покинула покои, ничего не объяснив удивленно взиравшим на нее камеристкам. Юлия пишет: Но не нашла ее ни в свите королевы, ни среди других придворных, она проходила по западной галерее, когда в окне увидела графиню, спешащую с очередным поручением королевы. Юлия пишет: Но не беда – пройти здесь можно было только одним путем. Нырнув в небольшую калитку, она оказалась на узкой зажатой высокими каменными стенами улочке. Вверх она вела к воротам дворца, туда графиня не могла пойти, значит – вниз. Элиза поспешила за ней к кузнице, но и там не нагнала графиню – она затерялась в разношерстной толпе, наполнявшей замок перед праздником. Юлия пишет: Забравшись на небольшой горбатый мосток, перекинутый через ручей, Элиза с его высоты пыталась увидеть графиню в сутолоке площади. Ей повезло: скоро она заметила мелькнувшее богатое платье среди простых нарядов. Графиня была далеко – не окликнешь, опасливо оглянувшись, фрейлина нырнула в увитую вьющимся розовым кустом калитку в небольшом переулке. Принцесса поспешила за ней. Немножко запутанная погоня, нет? Осмелюсь предложить сделать ее как-то точнее. Юлия пишет: "Элиза! Прялка! – сжалось сердце Шаула. – Уходи, уходи оттуда!" – мысленно заклинал он любимую, зная, на что она обречена. Вот еще подумалось, что у Шаула это очень эмоциональное общение с Элизой, и, кажется, что в начала отрывка это стоит как-то сильнее подчеркнуть.
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Немножко запутанная погоня Ох уж эти погони. Никак у меня не выходит каменный цветок Хелга пишет: сделать ее как-то точнее Ты имеешь в виду топографически? Чтобы читателю стал более очевиден плана замка, по которому мечется Элиза?
Юлия: *** Только что стоявшее в зените солнце неожиданно слетело со своего насеста, растянув похолодевшие аметистовые тени. Белесые выцветшие горы засветились золотистой охрой, постепенно наливаясь багрянцем, и под конец облеклись в строгий молитвенный турмалин с глубокими вайдовыми складками теней. Нежный перламутр неба играл цветами, переливался оттенками, густел, являя стремительную перемену превращений. Но вот солнце свалилось за горизонт и, словно разлитые чернила, пустыню затопила холодная синева. На бархатное иссиня-черное небо с прорехами мерцающих звезд выкатилась полная белая луна. Посеребрив обращенные к ней склоны, она превратила их в величественные дворцы, выточенные ветром валуны – в изысканные скульптуры из драгоценного мрамора или в искрящиеся алмазными каплями фонтаны, россыпи камней на равнинах – таинственные блики на водах дышаших свежестью каналов. Пустынный мир преобразился в убранный к празднику великолепный город. Тишина безмолвного пространства наполнилась звоном небесных сфер. Траум остановился. Он понял: это последняя остановка на их пути. Завтра утром с восходом солнца они предстанут перед Высшим Судией. – Мы прибыли в наш город, Селина. Ты слышишь праздничные фанфары? Нас привествуют, – залюбовался он раскинувшейся перед ними величественной красотой. Они забрались на вершину скалы, плоская площадка которой с округлыми изгибами складок и выступов походила на широкое роскошное ложе со множеством подушек. Нагретые солнцем камни отдавали накопленное тепло, а легкий ветерок нес прохладу и умиротворение. – Располагайся, любимая, – улыбнулся он, укладывая Селину на каменную кровать. – Наше с тобой брачное ложе. Он скинул обветшавшую прохудившуюся робу – его покаянный путь закончен, – подставив разгоряченное тело прохладе ночного ветра. – Посмотри, милая, какая дивная краса. Небеса поют нам песнь любви. Весь сотворенный мир лежит у наших ног. На одну ночь. Селина слабо улыбалась – у нее совсем не осталось сил, но он знал, что она легко угадывает его чувства. Он благодарил за каждое мгновение, что Провидение отвело им – некогда могучему служебному духу и женщине, увидевшей в нем больше, чем он был, и заставившей его стать сложнее, чем он был задуман. Расправив плащ, он устроился рядом и подложил под ее головку свое плечо. Селина прижалась к нему, положив прохладную ладонь на грудь. Бескрайний купол звездного неба над ними был таким ясным и глубоким, словно только что сотворенный, а они подобно первым обитателям были одни в торжествующем свое рождение мире на самой его вершине. – Я счастлива, – выдохнула Селина ему в шею. Он взял ее маленькую ручку в свою, нежно поглаживая пальцами, поднес к губам и поцеловал. – Пообещай мне, Селина, запомнить эту ночь. Пообещай. Тогда на твоей памяти останется узелок, как люди завязывают на платках. И я буду с тобой, пока ты помнишь. Он повернулся к ней и, обняв обеими руками, притянул к себе. По коже пробежала волна блаженства. – Обещаю тебе, мы будем вместе, – выдохнула Селина и, найдя его губы своими, поцеловала. Рассвет застал их спящими. Первый солнечный луч, выглянувший из-за горной гряды, плеснул светом в лицо. Траум открыл глаза и тут же зажмурился, не вытерпев ослепительного света. Время пришло – он понял это сразу и однозначно. Приподнявшись на локте, Траум поцеловал Селину. Она была смертельно бледна, но жива – на своих губах он уловил ее дыхание, а под рукой угадывалось слабое биение сердца. Они успели. Теперь высшая воля решит их судьбу. Траум осторожно снял голову Селины со своего плеча и поднялся во весь рост, заслонив ее от обжигающих лучей. Солнце – огромный сияющий шар – медленно, но неотвратимо выкатывалось, заполняя собой весь мир. Яркий, пронзительный свет разливался, затопляя и небо, и землю. Свет поглотил пройденную ими горную долину, лежащую у подножия горы, на которую они забрались, саму гору, поднялся к каменному ложу. Сделав шаг навстречу, Траум склонился в почтительном поклоне: – Fac, Domine, de morte transire ad vitam*. Его слова и он сам канули в ослепительном свете. * Позволь, Господи, от смерти перейти к жизни
Хелга: Юлия пишет: Его слова и он сам канули в ослепительном свете. Ох... что будет? Очень красиво, чувственно и паряще написано. Юлия пишет: Ты имеешь в виду топографически? Чтобы читателю стал более очевиден плана замка, по которому мечется Элиза? Наверно, да. Всегда непросто описать движение в определенном пространстве. Но это субъективно, конечно.
Юлия: Хелга Хелга пишет: Ох... что будет? Что-то будет... Изменила описание погони. Да все думаю: не запутала ли еще больше? "Отложив таким образом облачение в церемониальное платье, она отправилась на поиски графини. Сердце Шаула стиснуло предчувствие надвигающейся беды. Элиза не нашла Кулемброк ни в свите королевы, ни среди других придворных. Она проходила по западной галерее, когда в окно увидела графиню, покидающую дворец. Что могло понадобиться той – или все же королеве – сегодня за пределами дворца? Элиза не намерена была отступать. Проследив глазами за фрейлиной, она поспешила за ней. Графиня не последовала к главным воротам, а, свернув к дворцовому саду, пропала за хозяйственными постройками. Легко сбежав со ступенек, Элиза быстро пересекла сад, выбравшись в узкий проулок за конюшней, но графини там не увидела. - Здесь появлялась графиня Куленброк? – спросила она выскочившего ей навстречу мальчишку-конюха. – Она брала карету или, может быть, велела оседлать лошадь? - Не-а, - покачал он головой. - Куда она направилась? - Туда, - махнул он в сторону боковой калитки конюшенного двора. Элиза вышла за калитку и оказалась на узкой, зажатой высокими каменными стенами улочке. Графине и здесь не оказалось. Но догадаться о ее дальнейшем маршруте было несложно: вверх улица поднималась обратно к сторожке садовника на окраине дворцового сада – не стоило делать крюк к конюшне, чтобы попасть туда из дворца, значит, графиня отправилась вниз. Элиза последовала за ней, свернув направо к кузнице, и столкнулась с внучкой садовника. - Мина, ты видела графиню Куленброк? – остановила она ее. - О да, - присела та в почтительном поклоне, - мы столкнулись с ней на мостике у мельницы, она поспешила на площадь, а я сюда. Дедушка просил помочь со срезанными цветами. - Спасибо, милая, - улыбнулась Элиза и поспешила в указанном девочкой направлении. Не доходя до кузнецы, она свернула к каменным казармам. От них через площадь с колодцем к мосту через внутренний ров. За рвом от башен свернула вдоль стены к мельнице. Мельница осталась справа, а она направилась к горбатому каменному мостику, перекинутому через ручей. Площадь заполняла разношерстная праздничная толпа. С высоты мостика Элиза попыталась отыскать среди этого многолюдья графиню. Ей показалось, или это действительно мелькнуло богатое платье графини среди простых нарядов? Фрейлина нырнула в увитую вьющимся розовым кустом калитку в небольшом переулке. Принцесса поспешила за ней. Но едва она оказалась на площади, ее закружила ее многоголосная толпа. Увлеченная шумным праздничным весельем, Элиза потеряла направление. Ей казалось, что она сделала не один круг по площади пока наконец не выскочила в тенистый переулок, где увидела уже знакомую калитку с вьющимися розами. Элиза толкнула ее и оказалась в тихом садике у крепостной стены. Графини видно не было, и принцесса, пройдя через сад по тропинке, тронула железное кольцо на невысокой деревянной двери, ведущей в башню. Дверь, скрипнув, приоткрылась, и Элиза заглянула внутрь. Из сумрака небольшой прихожей раздался женский голос: "Это ты, Марта? Входи же!"
Юлия: *** Элиза оглядела свое творение – проход от ее убежища к воспоминаниям Шаула. Она все здесь устроила по своему вкусу – песчаные садовые дорожки, тенистые аллеи, горбатые мостики, живописные горные тропы, усыпанные душистой хвоей и аппетитно хрустящими под ногами шишками просеки. Приступая к работе, Элиза и не подозревала, какой это кропотливый труд. Она столкнулась со множеством препятствий и трудностей – ничего удивительного, она ничего не знала о закономерностях и правилах существования этого мира. Постепенно она научилась прислушиваться к нему, чувствовать его ритм, улавливать направление движения и интуитивно угадывать возможности. Это было нелегко, но увлекательно. Она с упоением окунулась в эту деятельность и была вполне довольна результатами. На строительство у нее ушло не мало времени, она поняла это не по часам – время в царстве снов двигалось совсем иначе и, как догадывалась Элиза, даже не по прямой. Она лишь однажды отвлеклась от своего дела: внезапная навалившаяся тоска обессилила ее и потушила вдохновение. Элиза потерянно застыла, а через миг уже была воспоминаниях Шаула. Она застала его совсем измученным и разуверившимся. Он давно не видел ее воспоминаний. – Милый мой, – шептала Элиза и лила горькие слезы над письмом, что в отчаянии написал ей возлюбленный. Как трогательно, как нежно и самоотверженно он любил ее! – Недостижимая любовь моя, – прочитала последние слова Элиза, и залилась слезами пуще прежнего. И теперь, когда она закончила свое строительство, оглядев его придирчивым взглядом создателя, Элиза отправилась по нему в воспоминания Шаула. Она нашла путешественников в придорожном трактире у южного подножия перевала. Перевал. Силы небесные! Она и не представляла, каким опасностям подвергается Шаул и его спутники. Поначалу все было не так страшно, если конечно не считать переправы по веревочному мосту через глубокое ущелье. У Элизы оборвалось сердце, когда под ногой лошади, которую Шаул вел под уздцы, треснула одна из дощатых перекладин. Животное испуганно дернулась, раскачав хлипкий мост. Если бы не выдержка Шаула, сумевшего удержаться и успокоить лошадь, он мог быть уже на дне ущелья. Слава небесам – все обошлось. Путники поднимались по тропе все выше. Их окутывал серый густой туман, мороча и скрывая узкие тропы. Но надежный проводник со своим маленьким мудрым осликом умело угадывали дорогу и скоро вывели путешественников из мглистого облака. Туман остался внизу, словно сказочное молочное море, а они поднялись к леднику. Элиза залюбовалась изумительной красоты картиной – в нежно лазоревое с позолотой небо врезались белоснежные пики гор, отбрасывающие пронзительно-синие тени. Эта красота до боли слепила глаза. Идти по леднику было опасно и трудно. Специальные приспособления с шипами, наподобие зимних лошадиных подков, надетые на сапоги, помогали передвигаться по скользкому льду. Но оказалось, что это еще не все: скрытые под тонким слоем льда и снега трещины, лавины, внезапно обрушивающиеся с солнечной стороны отрогов, коварные снежные карнизы – все это предстояло преодолеть и не погибнуть. Элиза любовалась изящной грацией Бруно, с которой он преодолевал все препятствия. Покинув сумку, и облегчив тем самым участь лошади Шаула, Бруно легко взбирался по леднику, не нуждаясь в помощи проводника. Чего нельзя было сказать об остальных. Обманчивая красота горной тропы, требовала не только физических сил и сноровки, но и опыта. Проводник то и дело бранил и подгонял их, пугая снежной бурей. Голубизна неба в подтверждение слов опытного проводника быстро сворачивалось свитком, являя свою сумрачную сторону. Путники достигли середины перевала, когда налетела обещанная буря. Ворчливый старичок-проводник не зря горько сетовал и сердился, поторапливая их: они успели добраться до пещеры, где смогли укрыться от непогоды не только люди, но и животные. А буря бушевала несколько дней. Запасы еды уменьшались, несмотря на урезанные порции. И никто не знал, когда закончиться снежный буран. Закутанные в меховые плащи и платки, они изнывали от холода, даже чернила в чернильнице Шаула замерзли. Элиза чувствовала тоску и страх Шаула. Обняв закоченевшего Сони, он молился о спасении, или хотя бы о встрече с любимой. Провидение выбрало первое. Через три дня буря стала стихать, а на четвертый, перебравшись через перевал, они смогли спуститься к небольшому высокогорному селению. Уставшие, замерзшие и голодные они вошли в придорожный трактир. У открытой двери клубился теплый воздух, пьяня аппетитными ароматами. Попав из холодной темноты в уютное тепло, они совсем сомлели. Постояльцев в эту пору было немного – только несколько застрявших здесь путников, не решившихся преодолевать перевал в это время года, – и им быстро удалось получить комнаты, устроить лошадей и насладиться горячим ужином. – Вот когда начинаешь по настоящему ценить простые радости – тепло, сытную еду, мягкую постель, – разглагольствовал Бруно, когда они с Шаулом укладывались спать. – Неужели у тебя есть силы еще на подобные излияния? – зевая, удивился тот, устало откинувшись на подушки. – Мыслительный процесс, мой друг, прекращается в разумном существе только вместе со смертью, и то не телесной, насколько я понимаю. – Чтобы не оказаться во власти телесной, я, пожалуй, засну, – заплетающимся голосом проговорил Шаул и провалился в сон. Ночью деревушку накрыла снежная буря, такая же, как застала их на перевале. Снегом завалены были все дороги, и Шаул с Сони оказались запертыми в трактире. Элизу нисколько не огорчила задержка: им всем – и людям и животным – были необходимы хотя бы несколько дней отдыха, чтобы восстановить силы. Переход утомил их сверх меры, а хрупкий Сони и вовсе превратился в собственную тень. Элиза вполне разделяла опасения Шаула, что мальчик может заболеть от тяжелой дороги. Шаул коротал дни за своими дневниковыми записями и письмами к Элизе. После того, как он увидел ее последний день перед столетним сном, он был сильно встревожен. Увиденное казалось ему указанием на возможную беду, которая в скором времени могла произойти с ней. Он томился неизвестностью и собственными страхами, проклинал зарядившую непогоду, боясь исполнения проклятия. И единственное, что приносило ему утешение это письма к Элизе. Как жаль, что он не знал, что все они доходят до адресата. И как жестоко, что она не могла ответить ему ни единым словом. В то время как Шаул проводил дни наверху в своей комнате, Сони болтался внизу. Он был общительным и веселым пареньком. И постояльцы, и местные завсегдатаи любили поболтать с ним и покидать кости. В такую погоду ни у деревенских, ни у немногих постояльцев не было большого разнообразия в развлечениях, поэтому на игру собиралось довольно много народа. Играл Сони отлично – кроме острого ума, хорошей памяти и ловких рук, у мальчика было прекрасное чутье на игроков. Элизе нравилось наблюдать за игрой Сони. Шаул же смотрел на занятия мальчика с неодобрением, увлечение Сони, кроме досады, у него ничего не вызывало. В его родном Бонке игра считалась занятием не только праздным, но и опасным. "Предрассудки, – возразила пуританским взглядам Шаула, Элиза. – Игра прекрасная тренировка для ума и возможность скоротать время". Правда, она никогда не играла в трактирах, и манера общения игроков между собой ее изрядно смущали. Но Сони, казалось, не замечал этого. В чем Элиза была согласна с Шаулом, так это в его неприязни к двум постояльцам, постоянным участникам игры, – один огненно-рыжий, а другой черный, как смоль. Взгляды у обоих были одинаковыми – настороженные и в то же время нахальные. Держались оба дружелюбно и по очереди угощали сидящих за столом выпивкой. Одеты они были хорошо, даже щегольски, но судя по речи, они не принадлежали ни к благородному – "Совершенно исключено!" – ни к ученому сословиям. На купцов они и вовсе не походили, не были и наемниками. Шаул чувствовал в них угрозу и, спускаясь из своей комнаты, никогда не забывал надевать меч. "Ты великолепно выглядишь", – любовалась им Элиза. А Шаул хоть и досадовал на неудобства, но не раз замечал, что само наличие оружия подчас останавливает разгоряченных спорщиков и забияк. Шаул кинул неодобрительный взгляд на сидящего за игровым столом Сони и обратился к Бенито: – Теперь вам придется провести здесь всю зиму, – и добавил спасшему их от смерти старику сверх оплаты еще несколько монет. – Спасибо, добрый господин, – по-крестьянски в пояс поклонился Бенито. – Да вот бури улягутся, и через месяц-другой, можно будет ворочаться. Да, поди, найдется хоть один сорви-голова, ваш с господином Сони подобник. – Как Бенито?! Ты отправишься зимой через перевал? – не мог поверить своим ушам Шаул. – Ты всю дорогу отговаривал нас от нашего решения, а теперь ждешь еще более отчаянных людей? Почему ты не запросил более высокую цену, чтобы спокойно перезимовать тут? – Денег на зимовку мне хватает. Но мое дело – переход. Если погода дозволяет, я должен исполнять. Вам-то тоже не сидится на месте. Шаул открыл было рот, чтобы возразить, но его отвлекли громкие крики за игровым столом. Он обернулся и увидел, как чернявый постоялец, выхватив кинжал, бросился через стол к Сони. Мальчик ловко отскочил, и Шаул, едва успев подскочить, выбил из рук не ожидающего нападения игрока кинжал и прижал того к стене – его длинный рейтшверт уткнулся в шею нападавшего. – Дьявол! – прохрипел тот, боясь пошевелиться – одно движение и без всяких усилий сталь сама войдет в мягкие ткани под нижней скулой. "О, Шаул!" – выдохнула Элиза, обмерев от внезапности и опасности стычки. – Прошу прощения, господа, – обратился Шаул к оторопевшим и притихшим игрокам. – Но это мальчик под моей защитой. – Ваш малец – шулер, – прохрипел нападавший. – Вранье, – упрямо возразил Сони и, в мгновения ока оказавшись рядом, вытащил из-за манжеты боявшегося шелохнуться обидчика два костяных кубика с закругленными углами. "Дерзкий мальчишка доведет Шаула до беды!" Элиза чувствовала, как от страха набатом в висках пульсирует кровь. – Он подменил кости, – мальчик протянул раскрытую ладонь остальным игрокам. И тут Рыжий чуть заметным движением двинулся в сторону, быстро подхватил упавший кинжал и подскочи к Сони. – Брось! – прозвучал приказ, и боковым взглядом Элиза увидела, как острие короткого одноручного меча коснулось левой стороны спины рыжего шулера, тот послушно отпустил руку и бросил нож. Сидевший за соседним столом господин и некоторое время безучастно наблюдавший за развитием событий, пришел на выручку вовремя. Если бы негодяй схватил Сони, Шаулу бы оказался в весьма затруднительном положении. Незнакомец коротким кивком приветствовал Шаула. – Игра закончена, господа, – проговорил Шаул, ответив на приветствие. – Выигрыши аннулируются. Оставшихся за столом игроки – похожий на купца постоялец и двое местных крестьян – стали быстро разбирать проигранные монеты, стоявшие стопочками около каждого из шулеров. – Никто не в обиде, господа? – спросил шулеров Шаул. – Не в обиде, – прохрипел за обоих рыжий. Шаул и незнакомец вложили мечи в ножны. Злобные взгляды, брошенные им вслед, заставили Элизу порадоваться, что завтра с рассветом они покинут это место. – Благодарю вас, – протянул руку Шаул незнакомцу. – Я рад быть вам полезным, – проговорил незнакомец, отвечая рукопожатием и, вглядываясь в лицо Шаула, спросил: – Вы не узнаете меня, господин барон? – Боюсь, вы обознались, – удивленно протянул тот. – Перед вами граф Клаверден, – влез Сони. – Прошу простить великодушно, обознался. Сентре, негоциант, к вашим услугам, господин граф, – поклонился он и, покачав головой, продолжил: – Я был уверен, что вы это он – тот же рост, фигура, цвет волос, а голос! Но сейчас я вижу: черты лица другие, – он кивнул, – и вы моложе. И все же – очень, очень похожи! Может быть, вы родственники? Барон Маллой? – Не имею чести быть знакомым с бароном, и, уверен, мы не состоим в родстве, – пожал плечами Шаул. – Признаюсь, если бы ни спутал вас, вряд ли ввязался, – в голосе Сентре почувствовалось напряжение, – стараюсь избегать неприятностей по мере возможности. Но господин барон спас мне жизнь и состояние. Я в большом долгу у него. Они устроились за одним из столов, хозяин услужливо поднес пива, и Сентре рассказал о том, что ему обязательно до весны надо переправиться через перевал. "Прав был Бенито: вот и первая отчаянная голова", – усмехнулась вместе с Шаулом Элиза. – Если вы решитесь на столь опасное предприятие, лучше Бенито вам не найти проводника, – заверил Шаул Сентре. – Он немного ворчливый, но дело свое знает прекрасно. – Интересно, что это за барон такой? – любопытствовал Сони, когда они поднялись к себе в комнаты. – Да мало ли, – пожал плечом Шаул. – Но он же похож на тебя, как две капли воды, – возразил мальчик. – Не преувеличивай. – Барон Маллой… Интересно было бы на него взглянуть, – пробормотал мальчик и, обернувшись к Шаулу, попросил: – Пойдем к тебе, я хочу рассказать кое-что. Мальчик, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату и, плюхнувшись на кровать, стал ласкать Бруно. Кот мягко заурчал. – Ты видел, Бруно, как великолепен был Шаул в стычке с двумя шулерами? – Помолчи, – отчитал его Шаул. – Знал же ведь, что эти два прохвоста опасны. Зачем связывался с ними?! – Дело совсем не во мне, – огрызнулся мальчишка. – Меня такими трюками не проведешь. Но старичье жалко. Особенно купца. Они же его выпотрошат – нечего делать. Он тут застрял из-за непогоды, а там у него жена, дети, он мне рассказывал… А ты рыцарь, – пожал плечами Сони. – Прекрати! Если бы не Сентре, неизвестно чем все кончилось. – Не прибедняйся. Ты бы себя видел! Будь я принцессой, я б влюбилась в тебя с первого взгляда! – подняв бровь, усмехнулся мальчишка, и тут же назидательно добавил: – А кончилось все так, как должно было закончиться. Рыцарь победил негодяев и спас невинных людей. Теперь никто не станет с ними играть. Все будут знать, что у них не только кости фальшивые, но и кинжалы есть. – С тобой невозможно разговаривать, – с досадой махнул на него рукой Шаул. – Демагог. – Ерунда, – бросил Сони. Сони был непростым мальчишкой. И хотя Элиза была согласна – его стило отчитать за опасные игры, – но рассуждения мальчика вовсе не были демагогией. Несмотря ни на что, Элиза склонна была поддержать его. А за слова о влюбившейся принцессе – так и вовсе расцеловать. Сама Элиза не могла рассказать ему о своей любви, так пусть хоть Сони сделает это за нее. А Шаул был, действительно, великолепен. – Сони, в чем-то прав, Шаул, – вступил в разговор молчавший до селе Бруно. – Рыцарство тебя обязывает, и надо отметить, ты справился. И если уж говорить о женских сердцах, то здесь мальчик тоже прав. Но я сейчас не о том. Тебе следует привыкать. Рыцарство – вещь весьма неудобная в дороге, но тебе никуда не деться от него. Коль скоро так случилось, значит, и рыцарство – часть твоей миссии. Привыкай, мыслить и действовать в соответствии со своим званием. – Что ты хотел мне сказать, – игнорируя речь мудрого Бруно, Шаул строго обратился к Сони. Элиза чувствовала: не то чтобы Шаул был не согласен с котом, но его раздражало, что тот всегда берет сторону Сони, хотя мальчишку надо было отчитать. – Эти жулики только что пришли из какого-то портового города в Аустеррии. Они сказали, что султан разбил королевский флот. А купец говорит, что хоть о потери флота ему ничего неизвестно, но в трактирах он часто страдал от шумных задир-наемников. Рассказал, что встретил в столице своего земляка, он был мастеровым, да разорился, и сейчас подвизается вастадором. Это были плохие новости. Даже если, сведения шулеров неточны или ошибочны, то встреча купца с вастадором, чей удел рыть подкопы, подрывать и строить укрепления, говорил о том, что правитель Аустеррии набирает сухопутную армию. Война не входила в планы Шаула – никакой принц не отправиться спасать принцессу накануне войны. – Проклятье, – выругался Шаул. Искать принца в воющей стране было бессмысленно, а находиться в ней опасно. А они потратили столько сил и время, чтобы добраться сюда! Географически Аустеррия представляла собой весьма узкий вытянутый полуостров, отделенный от материка горной цепью, которую они только что пересекли. – Пока закрыт перевал, покинуть Аустеррию мы сможем только морским путем, – медленно проговорил Шаул. – Но если флот принца разбит, и на море владычествует султан, наши шансы добраться живыми, не попав при этом в рабство, невелики. – Перспектива не из радужных, – вздохнул Бруно. Среди немногих вещей, которые Шаул приобрел в пути, был прекрасный атлас, содержащий подробные карты. Сони достал его и уселся изучать. – Ты прав, – наконец резюмировал он. – Иначе из Аустеррии не выбраться. Так может быть стоит все-таки заглянуть к принцу, мало ли что? Сони никто не ответил. В комнате воцарилось унылое молчание. Элиза тоже упала духом. – Сони не так уж и не прав, – наконец заговорил Бруно. – Если с умом разыграть карту: в обмен на поддержку Содружества в войне, он вполне может разбудить принцессу. – Может быть, он уже воюет. Сомнительно, чтобы военачальник отправился с поля боя заключать политический договор без всяких на то гарантий. А если Содружество откажется? – А если не воюет? Тогда ему будет весьма выгодно заручиться богатым союзником, к тому же имеющим собственный большой флот и возможность восстановить потерянную флотилию принца, – резонно возразил Бруно. – Весьма вероятно, – пришлось согласиться Шаулу. – А сможет ли политический интерес в этом случае заменить чистоту помыслов и любовь? – Их совсем не всегда необходимо противопоставлять. Если бы принцесса Оланда, о которой мне приходилось слышать, как о даме весьма образованной и сведущей в политических проблемах, была бы здесь, она, несомненно, подтвердила бы мою мысль. Да и где ты найдешь принца без политических интересов? Элиза, если могла, конечно, подтвердила бы слова Бруно. Хотя не испытывала никакой радости от предстоящего союза. И зачем феи так все запутали с этими принцами?! – Я не уверен, что будет легко разыграть эту политическую карту, – с сомнением произнес Шаул, ему тоже не нравилась эта интрига. – Принцу придется шантажировать Содружество, а он для этого слишком слабый игрок. Чем он может угрожать им? Флотом, которого у него нет? Армией, которую до содружества нужно еще довести? Очень слабая позиция. – Согласен, позиция не сильна. Но у него козырь – претензии пробудившегося королевского дома, а кроме того хороший дипломат сможет соблазнить твоих купцов подзаработать на выгодных контрактах, став союзниками воюющего принца. – Вероятно, – без энтузиазма согласился Шаул. Элиза вернулась к себе расстроенная и утомленная переживаниями, страхами и сомнениями. Единственным утешением было письмо Шаула, которое огорченный и взволнованный юноша написал своей возлюбленной. Она запомнила его слова и повторяла их про себя, словно заклинание, способное отвести от них опасность. И это приносило ей утешение и надежду. "Элиза, любимая моя! Тоска по тебе острым осколком засела внутри, саднит и терзает всякий раз, как я упираюсь в условие фей. Как я ненавижу его! Оно требует за твое спасение отдать тебя другому. Пытаюсь найти объяснение, чтобы смириться, и не нахожу. Убеждаю себя, что сам обрек себя на это, вмешавшись и нарушив естественный ход вещей. Но не верю. Я наказан? Но разве может быть такая любовь наказанием?! Нет, Элиза. Нет, любимая, мы не наказаны! Не за преступления или заслуги, но по неисповедимой высшей воле мы обрели ту единственную драгоценную жемчужину, ради которой надо продать все остальное имущество. Не знаю, смогу ли я выдюжить – дар слишком велик. И все же благословляю эту боль и тоску по тебе, любовь моя, ибо они убеждают меня, что я все еще сжимаю в ладони драгоценную жемчужину нашей любви. Уговаривая Кристиана, я чуть было не пообещал, что перестану любить тебя. Нет, не перестану. Я буду любить тебя еще сильнее, потому что с твоей жизнью и жизнью близких твоих наша встреча там, на границе миров, станет явью и этого мира. Наша любовь с тобой – наша драгоценная жемчужина – станет нашей по праву, потому что мы заплатили за нее все, что у нас было".
apropos: Юлия Пока по предыдущему фрагменту. Траум настолько хорош, силен и смел , что Провидение не может не отдать ему должное и пойти навстречу. Сцена величественная и красивая, м.быть чуть излишне пафосная, но - с другой стороны - решается не просто их судьба, но сама жизнь. Трепетный момент. Юлия пишет: не запутала ли еще больше? Вот даже не знаю... А если убрать лишние подробности и ориентиры - вроде сторожки садовника на краю парка и т.д. - ? Они - эти подробности - как бы заставляют акцентировать на себе внимание, а из-за того запутывается общая картина. Ну, как очень грубая схема: выскочила - спросила - побежала в ту сторону, за углом мелькнул подол платья графини - метнулась, уточнила, заметила, застряла в толпе, но выбралась и оказалась у калитки... Побежала читать продолжение!
Хелга: Юлия Спасибо за продолжение! apropos пишет: Сцена величественная и красивая, м.быть чуть излишне пафосная, но - с другой стороны - решается не просто их судьба, но сама жизнь. Пафос, мне кажется, очень здесь уместен, момент торжественный и драматичный. apropos пишет: А если убрать лишние подробности и ориентиры - вроде сторожки садовника на краю парка и т.д. - ? Они - эти подробности - как бы заставляют акцентировать на себе внимание, а из-за того запутывается общая картина. Наверное много подробностей, в которых теряется путь, да.
apropos: Юлия Интересное совпадение во внешности, что даже перепутали Шаула с неким бароном. Явно не случайное упоминание. Тапков чет набралось многовато. у нее ушло не мало времени Слитно.прочитала последние слова Элиза, и залилась слезами Лишняя запятая: прочитала и залилась. если(,) конечно(,) не считать переправы по веревочному мосту через глубокое ущелье. У Элизы оборвалось сердце, когда под ногой лошади, которую Шаул вел под уздцы, треснула одна из дощатых перекладин. Животное испуганно дернулась, Запятые и - животное дернулось. Но надежный проводник со своим маленьким мудрым осликом умело угадывали дорогу и скоро вывели Проводник - угадывал, в ед.числе. Но если множественное, то тогда проводник и его ослик (а не с "с"). Покинув сумку, и облегчив тем самым участь лошади Шаула Лишняя запятая. Обманчивая красота горной тропы, требовала не только физических сил и сноровки, но и опыта. Лишняя запятая. Голубизна неба в подтверждение слов опытного проводника быстро сворачивалось свитком, являя свою сумрачную сторону. Сворачивалась. И никто не знал, когда закончиться снежный буран. Не нужен мягкий знак. он молился о спасении, или хотя бы о встрече с любимой Лишняя запятая. Уставшие, замерзшие и голодные они (путешественники) вошли в придорожный трактир Там до и после употребляются местоимения - лучше уточнить, ну и тогда запятая не нужна после "голодные", иначе надо бы поставить - как уточнение (Голодные, они вошли - голодные путешественники). Снегом завалены были все дороги, и Шаул с Сони оказались запертыми в трактире. М.быть, чуть по-другому: Снег завалил все дороги, и Шаул (...) - ? и людям(,) и животным Запятая. возразила пуританским взглядам Шаула, Элиза. Лишняя запятая. манера общения игроков между собой ее изрядно смущали. Манера смущала. угощали сидящих за столом выпивкой. Одеты они были хорошо, даже щегольски, но(,) судя по речи, они не принадлежали ни к благородному – "Совершенно исключено!"(,) – ни к ученому сословиям. Добавить запятые и убрать тире. через месяц-другой, можно будет ворочаться. Да, поди, найдется хоть один сорви-голова Лишняя запятая, сорвиголова - слитно. Но это(т) мальчик под моей защитой. Пропущена буква. и, в мгновения ока В мгновение. быстро подхватил упавший кинжал и подскочи(л) к Сони. Пропущена буква. Шаулу бы оказался в весьма затруднительном положении. Лишняя буква. Шаул и незнакомец вложили мечи в ножны. Злобные взгляды, брошенные им вслед, заставили Элизу порадоваться, что завтра с рассветом они покинут это место. Почему вслед - они же не ушли? И откуда Элиза знает, что именно завтра, в тексте о том, вроде бы, не упоминается. если бы ни спутал вас, Не спутал. как великолепен был Шаул в стычке с двумя шулерами? С одним - второго взял на себя незнакомец. Сони был непростым мальчишкой. Об этом говорилось в предыдущих фрагментах, лишний повтор, как мне кажется. Будь я принцессой, я б влюбиласьВлюбился - мужской род должен быть.Рыцарство тебя обязывает, и(,) надо отметить, ты справился. Запятая, ну и смущает: если бы Шаул не стал рыцарем, то не заступился бы за Сони (или кого другого)? Привыкай, мыслить и действовать в соответствии со своим званием. Лишняя запятая. – Что ты хотел мне сказать,(?) – игнорируя речь мудрого Бруно, Шаул строго обратился к Сони. Вопросительный знак - это же вопрос. встреча купца с вастадором, чей удел рыть подкопы, подрывать и строить укрепления, говорил о том, Лишняя запятая. Удел - говорил. А если уточнение выделить тире: чей удел - рыть подкопы (...) - говорил о том (...) - ? никакой принц не отправиться спасать принцессу накануне войны. Мягкий знак не нужен: принц что сделает? - отправится. они потратили столько сил и время(ени), чтобы добраться сюда! с сомнением произнес Шаул, ему тоже не нравилась эта интрига. Кому еще не нравится эта интрига, если Шаулу тоже - ? мы заплатили за нее все, что у нас было" Заплатили всем - ? Увиденное казалось ему указанием на возможную беду, которая в скором времени могла произойти с ней. Честно говоря, смущают некоторые моменты. Много места, как мне показалось, уделено путешествию через перевал и описанию мошенников. Странно, что черный (это был он, как я поняла) зачем-то бросился на мальчика с кинжалом, тем более в присутствии вооруженного Шаула. Если Сони уличил мошенника в шулерстве, то, по идее, с него и должна была начаться ссора. Ну и с рыцарством - я выше уже подняла этот вопрос: получается, что Шаул заступился за Сони только потому, что стал рыцарем. Хотя он уже не тот испуганный подросток и давно переломил в себе страх. И шаткой предстает интрига с вовлечением Содружества в войну, если честно. Аргументы Бруно выглядят неубедительными, на мой взгляд. Может, стоит еще подумать, как это можно обосновать?
Хелга: Юлия Радует, что Элиза сумела устроить пути-дорожки к Шаулу. Бедняга Шаул должен решать очередную задачу с очередным принцем. Крепнет и мужает с каждым шагом, но как же все это нелегко. Тапочки. Прошу прощения, если повторяюсь. Покинув сумку, и облегчив тем самым участь лошади Шаула, Бруно легко взбирался по леднику, не нуждаясь в помощи проводника. Оставив сумку и облегчив? Мальчик ловко отскочил, и Шаул, едва успев подскочить, Два подскочить. Сидевший за соседним столом господин и некоторое время безучастно наблюдавший за развитием событий, пришел на выручку вовремя. Как-то смущает фраза. Может, Сидевший за соседним столом и некоторое время безучастно наблюдавший за развитием событий господин пришел на выручку вовремя? его стило отчитать за опасные игры стоило Привыкай, мыслить и действовать в соответствии со своим званием. Лишняя зпт А купец говорит, что хоть о потери флота ему ничего неизвестно, О потере Даже если, сведения шулеров Лишняя зпт? Война не входила в планы Шаула – никакой принц не отправиться спасать принцессу накануне войны. Не отправится станет нашей по праву, потому что мы заплатили за нее все, что у нас было". Заплатили всем? Принцу придется шантажировать Содружество, а он для этого слишком слабый игрок. Чем он может угрожать им? Флотом, которого у него нет? Армией, которую до содружества нужно еще довести? Очень слабая позиция. Не совсем поняла, почему шантажировать? Если предполагается, что принц заключит, как я поняла, договор о военной помощи, то почему через шантаж? Или я что-то упускаю?
apropos: Хелга пишет: почему через шантаж? Ну да, непонятно. Принц может отказаться - или, если Содружество не пойдет ему навстречу, потребовать земли Оланда, входящие в приданое принцессы. Но что входит в приданое, тоже неизвестно. Ведь не все королевство - папа-король еще жив (если проснется, конечно). Т.е. это может быть какая-то часть земель, видимо, ну и что-то из движимого имущества. В основном - если королевство оживет - претензии в любом случае будут у папы-короля, чьи земли оказались под властью Содружества, и принц тут никаким боком, в общем. Торговля с княжеством (королевством) принца сейчас не представляет никаких выгод Содружеству, кроме лишних неприятностей, т.к. их корабли могут оказаться так же беззащитны перед флотом султана, а через перевал слишком сложно перебираться.
Хелга: apropos пишет: Принц может отказаться - или, если Содружество не пойдет ему навстречу, потребовать земли Оланда, входящие в приданое принцессы. Так ведь еще и неизвестно, что и как будет с теми землями. Да и принц последний так далеко, да еще и за горами - попробуй-как реши территориальные проблемы.
Юлия: Хелга ,apropos Спасибо, дорогие. Все очень обстоятельно и по делу. apropos пишет: выскочила - спросила - побежала в ту сторону, за углом мелькнул подол платья графини - метнулась, уточнила, заметила, застряла в толпе, но выбралась и оказалась у калитки. Как у тебя славно, а вот у меня никак не выходит. Так я пыталась сделать в первом варианте, но он вышел непонятный. Уточнила географию - вышло слишком громоздко. Беда... apropos пишет: Много места, как мне показалось, уделено путешествию через перевал и описанию мошенников. Мошенников можно сократить. А вот с перевалом затрудняюсь. Не потеряется ли ощущение пути. Конечно, путь как таковой - не самоцель, но без него не будет ли слишком все схематично? apropos пишет: зачем-то бросился на мальчика с кинжалом, тем более в присутствии вооруженного Шаула. Если Сони уличил мошенника в шулерстве, то, по идее, с него и должна была начаться ссора. С ссоры все и началось - крики же и привлекли внимание Шаула. Зачем бросился с ножом? - хотел припугнуть мальца и закончить на этом. А если Шаул только появится в зале к моменту ссоры? apropos пишет: Ну и с рыцарством - я выше уже подняла этот вопрос: получается, что Шаул заступился за Сони только потому, что стал рыцарем. Странно, что ситуация увиделась под таким углом. Вообще-то имелось в виду, что Шаул не просто защищает Сони, а всех играющих. Он, конечно, собирался только спасти Сони, но когда тот разоблачил шулеров, обнаружив кости, ему пришлось принудить их расстаться с выигрышем. А рыцарство в данном случае состоит в том, чтобы защищать не только себя и своих близких (Сони), но и незнакомцев, попавших в беду. Эту идею озвучивает Сони, и Бруно его поддерживает именно в этом. Шаул недоволен, что Сони нарывается, потому что не чувствует себя уверенным с мечом. А Сони объясняет, что провоцирует конфликт для того, чтобы Шаул выступил рыцарем, защитником всех обиженных. Может быть, это надо уточнить? apropos пишет: шаткой предстает интрига с вовлечением Содружества в войну, если честно. Аргументы Бруно выглядят неубедительными Хелга пишет: Если предполагается, что принц заключит, как я поняла, договор о военной помощи, то почему через шантаж apropos пишет: Торговля с княжеством (королевством) принца сейчас не представляет никаких выгод Содружеству, кроме лишних неприятностей, т.к. их корабли могут оказаться так же беззащитны перед флотом султана apropos пишет: Принц может отказаться - или, если Содружество не пойдет ему навстречу, потребовать земли Оланда, входящие в приданое принцессы. Но что входит в приданое, тоже неизвестно. Ведь не все королевство - папа-король еще жив (если проснется, конечно). Т.е. это может быть какая-то часть земель, видимо, ну и что-то из движимого имущества. Хелга пишет: Так ведь еще и неизвестно, что и как будет с теми землями. Да и принц последний так далеко, да еще и за горами - попробуй-ка реши территориальные проблемы. Предполагалось, что доводы и не должны быть весомые, скорее просто шанс - вдруг сыграет? Они ведь оказались запертыми в этой Аустерии. Что им остается? Искать из нее исход, даже не предложив принцу решить задачу? Вот они и думают, с чем они могут обратиться к принцу. Бруно говорит не о военной помощи как о таковой, а предоставление кораблей, флота, денежных ссуд - это может быть выгодно Содружеству. Шаул же отвечает, что принцу нечем заинтересовать Содружество. Принцу остается только шантажировать их тем, что разбудит принцессу и устроит им неприятности, поддерживая претензии короля. Но и здесь, говорит Шаул, ему нечем угрожать Содружеству, покуда сам ведет или собирается вести войну: то, что он сможет предоставить королю, например, войско весьма маловероятно. Бруно на это предполагает, что принц может не угрожать, а предложить купцам выгодные контракты. И если купцы захотят подзаработать на войне, они могут согласиться. Не факт что все это сработает. И принц может отказаться, и Содружество его послать. Но что им еще остается делать - лезть обратно через перевал?
apropos: Юлия пишет: вот у меня никак не выходит Все у тебя выходит, просто выкинь лишние уточнения, чтобы путь принцессы выглядел более четким. Юлия пишет: Не потеряется ли ощущение пути. Не думаю, что потеряется. Ведь буквально несколькими фразами можно описать дорогу через перевал - путь по льду был труден, внезапно настигшая метель заставила их провести несколько дней в пещере, и когда оне - озябшие, голодные и усталые - наконец спустились в долину, то задержались на какое-то время в трактире, дабы отдохнуть. И все трудности дороги перед глазами, и причина, по которой оне оказались в трактире. Просто из-за множества подробностей и описаний (на мой взгляд) начинает вязнуть динамика самого повествования. Путь начинает казаться бесконечным, а цель его размывается. При этом я очень хорошо тебя понимаю, когда много мыслей и образов, и хочется все описать, затронуть, но ради сохранения цельности основного сюжета, как я не раз убеждалась и на собственном опыте, приходится чем-то жертвовать. (Гвоздь в итоге мы сократили на треть, но начало все равно осталось рыхлым, а Водоворот - где-то на четверть, и до сих пор ужасно сожалею, что не успела убрать лишние размышления и всякие сцены-боковушки.) Юлия пишет: А если Шаул только появится в зале к моменту ссоры? Так будет логичнее, думаю. Юлия пишет: имелось в виду, что Шаул не просто защищает Сони, а всех играющих Но он того не знает, это выясняется уже постфактум и является не причиной, а следствием, случайным совпадением. И в любом случае, благородство=рыцарство присуще Шаулу само по себе, вне зависимости от того, есть у него рыцарское звание или нет. Если ты на каком-то примере хочешь показать, что внутреннее содержание (душевное благородство), так сказать, совпадает с внешним (титулом), то - как мне кажется - может стоит смоделировать ситуацию не со спасением Сони, а без него, чтобы это не выглядело личным - ? Допустим, какие-то типы пытаются ограбить\обидеть хозяина трактира или (...). И, если честно, я бы вообще убрала те похвальбы, что Сони высказывает в адрес Шаула. Дела его должны говорить это сами за себя. Ну вот такое мнение. Юлия пишет: шантажировать их тем, что разбудит принцессу и устроит им неприятности А если они согласятся его поддержать, в их интересах не станет будить принцессу? Ну а если вообще отбросить всю эту политику - и просто поговорить с принцем по-человечески (если он будет к тому располагать, разумеется) - ? Все равно раз уж они перелезли через этот перевал - так стоит рискнуть. А все эти рассуждения о том, как принудить или заинтересовать Содружество... ну выглядят не очень серьезно, на мой взгляд. Выгод никаких, а у Шаула нет никаких полномочий.
Хелга: Автор, дорогая, можно еще пять копеек насчет политики? Политические задумки Шаула изначально смущали. Было бы натуральней, если бы он действовал, как посланник фей, кем он и является по сути. Он ратует за статус проснувшегося королевства, как ответственный и серьезный юноша? А ведь для него главное - найти достойного принца для Элизы. Это чисто мои аполитичные ощущения.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Ведь буквально несколькими фразами можно описать дорогу через перевал - Уговорила Мне хотелось не только передать сам путь, но и "соучастие" Элизы. Постараюсь перетрусить текст. apropos пишет: Если ты на каком-то примере хочешь показать, что внутреннее содержание (душевное благородство), так сказать, совпадает с внешним (титулом), то - как мне кажется - может стоит смоделировать ситуацию не со спасением Сони, а без него, чтобы это не выглядело личным - ? Я обязательно еще пересмотрю эту сцену. Но я не просто хотела показать, что Шаул таки благородный. То, что он благородный мы уже знаем. И хоть бесшабашным его не назовешь, но вступился же за Сони на рынке без всякого оружия против целой толпы. Но теперь он получил оружие. Рыцарь – это не просто благородный человек, это - человек с ружьем оружием. Это другое качество и уровень ответственности. Одним прыжком тем более с характером Шаула этот путь не преодолеть. Ему надо сделать шаг от благородного человека без оружия к благородному человеку с оружием. Шаул только обрел свой меч. Он не привык решать проблемы с его помощью. И потому ему нужен толчок. Таким толчком служит реальная угроза жизни Сони (в данном случае не так важно Сони или нет). До этого он носит его просто для острастки. И ему нужно осознать себя в другом качестве, принять ответственность за оружие, которое он должен теперь носить не просто для вида, а чтобы использовать его. И он справляется – за что подбадривают его Сони и Бруно и хвалят. Потому не так важно, как это начинается, важно, что, получив толчок, он поступает согласно своему призванию (когда Шаул видит, что пострадали и другие (до этого он об этом просто не знает) он защищает их. apropos пишет: Ну а если вообще отбросить всю эту политику - и просто поговорить с принцем по-человечески О чем и сокрушается Шаул: не приходится надеяться на то, что накануне войны принц отправиться совершать отвлеченные подвиги. Потому они и чешут репу, как связать войну с пробуждением принцессы. apropos пишет: А если они согласятся его поддержать, в их интересах не станет будить принцессу? Действительно, гарантий никаких нет. Но на них никто, собственно, и не рассчитывает. Пытаются придумать какие-то резоны, понимая, что они могут быть приняты сторонами, а могут быть и отвергнуты. Иногда удачные, иногда не очень. Но это все, что у них есть. Агата предупреждала об этом еще до того, как Шаул отправился в путь. Хелга пишет: Политические задумки Шаула изначально смущали. :( Хелга пишет: Было бы натуральней, если бы он действовал, как посланник фей, кем он и является по сути. Он ратует за статус проснувшегося королевства, как ответственный и серьезный юноша? А ведь для него главное - найти достойного принца для Элизы. Об этом ему все время толкует Бруно. Еще когда он раздумывал перед походом к первому принцу, Бруно велел ему оставить проблемы Содружества самому Содружеству. Но Шаул такой уж вышел - есть у него чувство долга перед соотечественниками. Он гордится независимостью и самостоятельностью Содружества, для него это не пустой звук. Он считает, что сограждане уже заплатили за это, и сейчас, пробуждая короля, он подкладывает им свинью. Не может он слить эту проблему и носится с ней с ней, путаясь между своей любовью и долгом перед соотечественниками.
Юлия: *** В темноте за окном завывала вьюга. Этот тоскливый протяжный вой, напоминал поминальный плач. Словно стервятник, ждущий своей добычи, она кружила и билась в стекло. А, может быть, это слуги могильщика Тодда пытаются добраться до ее сестры, умирающей, или уже умершей – Агата не знала. Она уже не чувствовала в заиндевевших, сведенных судорогой пальцах нити, той невидимой тончайшей связи тела Селины и ее души, что в исступлении удерживала в течение долгих дней и ночей. То ли она потеряла чувствительность, то ли ее магия оказалась бессильна перед неотвратимой смертью. Но Агата не разжимала пальцев. – Нет, если бы все кончилось, Рев обязательно бы появился здесь, – успокаивала саднившую сердце тревогу Агата. – Просто я устала. Да и кто бы не устал? Даже Гизельда, мудрейшая и сильнейшая из фей, и та сдала. Постоянные бдения у постели Селины совсем измотали старую наставницу. Агата видела, как осунулась и постарела она. Гизельда держалась мужественно и не позволяла ее жалеть, но Агате все труднее было принимать помощь старой феи. – Феи не уходят на покой, Агата, – бодро возражала Гизельда. – Мы всегда в строю. И сейчас мы с тобой солдаты на передовой. К оружию! – сверкнула стеклами очков старая фея, отправляясь на очередное дежурство. Но изо дня в день неизменно повторяющиеся томительные часы беспрерывного волшебства требовали слишком большого напряжения, и Агата опасалась, что тончайшая шелковистая нить в конце концов выскользнет из рук измученной старушки. Да и сама Агата была уже слишком слаба. – Ну что ж ты, Траум. Поторопись. Не справимся, не удержим мы Селину, – всхлипнула она. А вьюга все набирала силу. Под ее напором стонал и скрипел дом, испугано дребезжали стекла. И одно из них не выдержало – раздался резкий скрежещущий звук треснувшего стекла, сменившийся звоном осколков, и в комнату влетел порыв холодного ветра, задул свечу у кровати и рассыпал снежинки. Агата с ужасом смотрела на уносимый порывом ветра дымок от погашенного фитиля. Как в тот раз. – Нет! – вскричала Агата. – Нет, Тодд! Она не твоя! Убирайтесь вон, стервятники! Я не отдам ее вам! Ее отчаянный крик никого не испугал. Ветер с тем же неистовством дул в разбитое окно, запорошив снегом подоконник и пол. Ухало в камине пламя, сражаясь с ледяными порывами непрошеного гостя. Вслед за ветром в комнату проник серый рассвет, наполнив ее унылым белесым светом. Агата боялась взглянуть в лицо сестры. Она не в силах была встретиться с ее смертью – она столько сил отдала для того, чтобы этого избежать! Но на что она надеялась? Поступок Траума если и мог спасти, то только душу Селины. Здесь же им придется утешиться будущей встречей, а истерзанное болезнью тело… – Я не смогу, – прошептала Агата и уткнулась лбом в руку Селины, продолжая удерживать ее в своих ладонях. – Я не смогу… Агата плакала, изливая свое отчаяние, свою боль, свою напрасную надежду. Сколько дней она боролась? Сколько ночей лелеяла в душе упование? А взлелеяла пустую иллюзию! – Селина, – прошептала она, срывающимся от рыданий голосом, – отзовись… И тотчас почувствовала легкое пожатие пальцев. Агата встрепенулась. Что это было? Ей почудилось? И снова пожатие – прохладные пальчики Селины согнулись, чуть сжимая пальцы сестры. Агата затаив дыхание смотрела на их руки, боясь шевельнуться, чтоб не спугнуть видение. – Что произошло здесь? – в комнату вошла Гизельда. Строго оглядев беспорядок, она устранила его в мгновение ока. Шикнув, выпроводила ветер, словно нашкодившего пса, ворвавшегося во внутренние покои. Снежинки, унеслись за ним, рассыпанные осколки вернулись целым стеклом в оконную раму, наметенные сугробики снега растаяли и испарились, не оставив следа. – Мне показалось, я услышала твой крик, Агата, – закончив наводить порядок, Гизельда подошла к замершей фее и положила руку на ее ссутулившиеся плечи. – Ты совсем озябла, милая. – Она жива, – просипела Агата. – Кто? – опешила Гизельда. – Селина. – Жива? Но, Агата… – она с болью посмотрела на свою бывшую ученицу, и в глазах у нее промелькнул сомнение. – Этого просто не может быть. – Она пожала мне только что руку, – не меняя позы, не переводя взгляда, тихо возразила Агата. – Так бывает, милая, – с сожалением посетовала старушка. – Просто ты очень устала. – Она жива, – упрямо повторила Агата и попросила: – Подойди, проверь. Гизельда молча подошла к изголовью кровати. И Агата решилась перевести взгляд на лицо сестры. Селина была так же бледна, как и прежде, и все же что-то изменилось в выражении ее лица, она уже не было таким отстраненным, глаза не казались запавшими – словно за закрытыми веками они устремлены в иной мир, – как у умерших. – Она холодная, – неуверенно проговорила Гизельда, дотронувшись до щеки Селины. – Она замерзла из-за разбившегося стекла, – возразила Агата и тихо позвала сестру: – Селина! Селина медленно приоткрыла глаза. – Ты жива, – захлебнулась слезами Агата и, уткнувшись в сплетение их рук, зарыдала. – Чудеса… – ошеломленно прошептала Гизельда и, схватившись за сердце, счастливо всхлипнула. – Девочка ты наша! Чудо-то какое! Ты здесь с нами! – С вами, – едва шевеля губами, выдохнула Селина. – Ну-ну, Агата, – попыталась упокоить она старшую сестру, но, махнув рукой, шепнула с улыбкой Селине: – Пусть выплачется. Она так измучилась. – С возвращением, дорогая фея Селина, – в комнате неожиданно появился магистр оффиций. Агата подняла заплаканное лицо и судорожно вздохнула, пытаясь справиться с рыданиями. Рев сможет все объяснить. – Я так счастлив, дорогие мои! Это такое чудо, такая беспримерная милость Провидения! – восторженно воскликнул магистр оффиций, и чуть с меньшим пылом, но с не меньшим чувством добавил: – Жертва владыки была ненапрасной. Как был бы он счастлив видеть это! – Она спасена? Она будет жить? – перебила излияния магистра, спешившая удостовериться в счастливом исходе, Агата. – Фея Селина спасена и почти здорова, даже физически, – поспешил успокоить ее Рев. – Несколько дней в постели, и она будет весела и бодра, как прежде. Вам больше не о чем беспокоиться. Отправляйтесь-ка спать, милые дамы. Он подошел к Агате и подал ей руку, помогая подняться, но, привстав, она снова повернулась к сестре. – Селина, как ты себя чувствуешь? У тебя болит что-нибудь? Ей нужен настой из трав! – Она поспешила было за ним, но затекшие от долгого сидения ноги подогнулись, и она упала в объятия подхватившего ее Рева. – Сударыня, вы совсем измученны, поддерживая ее, проговорил Рев. – Не беспокойтесь, – предупредил он движение поддавшейся к ним Гизельды. – Я провожу нашу милую фею Агату в ее комнату. А вы позаботьтесь о младшей сестре и тоже укладывайтесь отдыхать. Гизельда слегка кивнула, сверкнув стеклами очков: она не привыкла, что бы кто-нибудь указывал ей, но спорить не стала и уже подавала Селине внезапно появившейся у нее в руке опаловый стаканчик с каким-то настоем. Придерживая за талию и локоть, Рев вывел Агату из комнаты, уговаривая, как маленького ребенка: – Все ваши тревоги уже позади. С феей Селиной уже ничего дурного не произойдет. А вот вам просто необходим хороший сон. Сон – лучшее лекарство, не уставала повторять моя матушка. О вашем сне я позабочусь. У вас будет самый здоровый долгий целительный сон. А о фее Селине уже побеспокоились. Вам не следует волноваться. Агата едва могла передвигать ногами, силы совсем оставили ее. Рев, почувствовав это, подхватил ее крепче за талию и уложил голову себе на плечо. – Вы обе завоевали мое сердце своей нежной и самоотверженной верностью друг другу, – тихо доверительно говорил он, и его дыхание легко ворошило ее волосы. – Вы тяжело поработали, милая, и сейчас вы должны позаботиться о себе. А мой владыка уже позаботился о вашей сестре. Душу за душу – древнее установление… Вы представляете, какова цена? Нет, это невозможно представить! Даже мы, духи, только предчувствуем, только догадываемся какая мощь и какое величие были отданы за жизнь феи Селины. Рев взволнованно замолчал, погрузившись в свои собственные переживания, но чуть погодя, встрепенувшись, обратился к Агате: – А теперь, голубушка, вы должны отдохнуть. Они вошли в комнату, и он уложил ее на кровать, заботливо накрыв, висевшей на вешалке теплой каппой. Присел на краешек кровати и, положив ладонь на ее голову, приговаривал: – И пусть ваш сон восстановит ваши силы, обновит добрые мысли, омоет чувства. Спите, милая моя. Спите, голубушка… Его голос обволакивал и наполнял покоем. Агата послушно закрыла глаза и, найдя его вторую, лежащую на колене руку, прикрыла своей ладонью. – Спасибо вам, милый господин Рев, – прошептала она, погружаясь в сон. – Вы были так добры к нам, друг мой… ***
Хелга: Юлия Верила, что с Селиной все будет хорошо. Хотя, как хорошо, если она, придя в себя, будет переживать и корить себя за Траума. Очень волнуюсь о нем. Неужели тот свет был фатальным? И с облегчением вздохнула, что феи могут отдохнуть. Чуть тапочков. Этот тоскливый протяжный вой, напоминал поминальный плач. Лишняя зпт Она уже не чувствовала в заиндевевших, сведенных судорогой пальцах нити, той невидимой тончайшей связи тела Селины и ее души, что в исступлении удерживала в течение долгих дней и ночей. Здесь, может так: Она уже не чувствовала в заиндевевших, сведенных судорогой пальцах нити - той невидимой тончайшей связи тела Селины и ее души, что в исступлении удерживала в течение долгих дней и ночей. – Ну-ну, Агата, – попыталась упокоить она старшую сестру, Буковка выпала. Успокоить перебила излияния магистра, спешившая удостовериться в счастливом исходе, Агата. А здесь нужны зпт, нет? – Сударыня, вы совсем измученны, поддерживая ее, проговорил Рев. – Сударыня, вы совсем измучены, – поддерживая ее, проговорил Рев. но спорить не стала и уже подавала Селине внезапно появившейся у нее в руке опаловый стаканчик с каким-то настоем. Может, но спорить не стала и подала Селине внезапно появившийся у нее в руке опаловый стаканчик с каким-то настоем. тихо доверительно говорил он, и его дыхание легко ворошило ее волосы. Здесь, может, зпт между тихо, доверительно? заботливо накрыв, висевшей на вешалке теплой каппой. Лишняя зпт
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Хотя, как хорошо, если она, придя в себя, будет переживать и корить себя за Траума Все-таки хорошо. Ведь никто не обещал, что она останется жить, а она жива-здорова. Эта упрямица, как очнется, так всем еще заморочит голову. Хелга пишет: Неужели тот свет был фатальным Это тот Свет, что просвещает всех. Он не фатальный, он творит все новое. Хелга пишет: И с облегчением вздохнула, что феи могут отдохнуть. Это ты зря надеешься Наисправляла я предыдущие отрывки, покромсавши то и это, но уж не решаюсь вам морочить голову, выкладывая их в который раз.
Хелга: Юлия пишет: Наисправляла я предыдущие отрывки, покромсавши то и это, но уж не решаюсь вам морочить голову, выкладывая их в который раз. Пожалуйста, морочь! Как же не почитать, что получилось!
Юлия: Хелга пишет: Пожалуйста, морочь Спасибо. Морочу Постылая погоня за Кулемброк: Элиза не нашла Кулемброк ни в свите королевы, ни среди других придворных. Она проходила по западной галерее, когда в окно увидела покидающую дворец графиню. Что могло понадобиться той сегодня за его пределами? Элиза не намерена была отступать. Проследив глазами за фрейлиной, она поспешила следом. Графиня не прошла к главным воротам, а, свернув к дворцовому саду, пропала за хозяйственными постройками. Легко сбежав со ступенек, Элиза быстро пересекла сад, выбравшись в узкий проулок за конюшней, но графини там не увидела. - Здесь появлялась графиня Куленброк? – спросила она выскочившего ей навстречу мальчишку-конюха. – Она брала карету или, может быть, велела оседлать лошадь? - Не-а, - покачал он головой. - Она пешком пошла, - махнул он в сторону боковой калитки конюшенного двора. Элиза вышла за калитку и оказалась на узкой, зажатой высокими каменными стенами улочке. Графини здесь не оказалось, но в одну сторону улица поднималась обратно к дворцовому саду, значит, Кулемброк должна была отправиться в противоположную. Спустившись по улочке к кузнице, принцесса столкнулась там с внучкой садовника, и девочка направила ее к мостику у мельницы. Горбатый каменный мостик, перекинутый через ручей, вывел Элизу прямиком к площади. С его высоты она попыталась отыскать среди праздничного многолюдья, заполнившего площадь, Куленброк. Вот и богатое платье графини – фрейлина нырнула в увитую вьющимся розовым кустом калитку в небольшом переулке. И принцесса устремилась за ней. Но едва она спустилась на площадь, ее закружила многоголосная толпа. Увлеченная шумным праздничным весельем, Элиза потеряла направление. Ей казалось, что она сделала не один круг по площади пока наконец не выскочила в тенистый переулок, где увидела уже знакомую калитку с вьющимися розами. Элиза толкнула ее и оказалась в тихом садике у крепостной стены. Хелга пишет: у Шаула это очень эмоциональное общение с Элизой, и, кажется, что в начала отрывка это стоит как-то сильнее подчеркнуть. Я там еще по тексту всего отрывка кое-где добавила реакцию Шаула, чтобы не получалось, что он только в конце очнулся. Если я тебя правильно поняла… Ну и отрывок про рыцарство. Описание игроков и разговор с Бенито выкинула совсем. Попыталась собрать воедино все мнения, и вот что за солянка вышла: Шаул спускался в зал, чтобы расплатиться с Бенито, когда услышал громкие крики за игровым столом. Соскочив с последних ступеней, он увидел, как один из игроков выхватил кинжал и бросился через стол. Едва успев, он выбил из рук не ожидающего нападения игрока кинжал и прижал того к стене – его длинный рейтшверт уткнулся в шею нападавшему. – Дьявол! – прохрипел тот, боясь пошевелиться – одно движение и без всяких усилий сталь сама войдет в мягкие ткани под нижней скулой. "О, Шаул!" – выдохнула Элиза, обмерев от внезапности и опасности стычки. – Прошу прощения, господа, – обратился Шаул к оторопевшим и притихшим игрокам. – Мне казалось, что ваша игра не подразумевает оружия. – Ваш малец – шулер, – прохрипел нападавший. – Вранье, – упрямо возразил Сони и, в мгновенье ока оказавшись рядом, вытащил из-за манжеты боявшегося шелохнуться обидчика два костяных кубика с закругленными углами. – Он подменил кости, – Сони протянул раскрытую ладонь остальным игрокам. И тут один из них, огненно рыжий, чуть заметным движением двинулся в сторону, быстро подхватил упавший кинжал и подскочи к Сони. - Если ты навредишь, мальчику, - начал Шаул, и Элиза почувствовала, как набатом в висках пульсирует кровь, – я разделаюсь сначала с твоим дружком, а потом возьмусь за тебя. Как думаешь, у кого из нас больше шансов? Глаза рыжего беспокойно забегали, но руку с кинжалом от шеи Сони он не убрал. – Брось! – прозвучал приказ, и боковым взглядом Элиза увидела, как острие короткого одноручного меча коснулось спины рыжего, и тот послушно отпустил руку, бросив клинок. Сидевший за соседним столом и некоторое время безучастно наблюдавший за развитием событий господин пришел на выручку вовремя. Если бы негодяй схватил Сони, Шаул бы оказался в весьма затруднительном положении. Незнакомец коротким кивком приветствовал Шаула. – Игра закончена, господа, – проговорил тот, ответив на приветствие. – Выигрыши аннулируются. Оставшихся за столом игроки – похожий на купца постоялец и двое местных крестьян – стали быстро разбирать проигранные монеты, стоявшие стопочками около каждого из шулеров. – Никто не в обиде, господа? – спросил Шаул. – Не в обиде, – прохрипел за обоих рыжий. Шаул и незнакомец вложили мечи в ножны. – Благодарю вас, – протянул руку Шаул незнакомцу. – Я рад быть вам полезным, – проговорил тот, отвечая рукопожатием и, вглядываясь в лицо Шаула, спросил: – Вы не узнаете меня, господин барон? – Боюсь, вы обознались, – удивленно протянул Шаул. – Перед вами граф Клаверден, – влез Сони. – Прошу простить великодушно, обознался. Сентре, негоциант, к вашим услугам, господин граф, – поклонился он и, покачав головой, продолжил: – Я был уверен, что вы это он – тот же рост, фигура, цвет волос, а голос! Но сейчас я вижу: черты лица другие, – он кивнул, – и вы моложе. И все же – очень, очень похожи! Может быть, вы родственники? Барон Маллой? – Не имею чести быть знакомым с бароном, и, уверен, мы не состоим в родстве, – пожал плечами Шаул. – Признаюсь, если бы ни спутал вас, вряд ли ввязался, – в голосе Сентре почувствовалось напряжение, – стараюсь избегать неприятностей по мере возможности. Но господин барон спас мне жизнь и состояние. Я в большом долгу у него. – Интересно, что это за барон Маллой такой? – полюбопытствовал Сони, когда они поднимались к себе в комнаты. – Да мало ли, – пожал плечом Шаул. – Я хочу рассказать тебе кое-что, - сообщил Сони. Не дожидаясь приглашения, мальчик вошел к Шаулу и плюхнулся на кровать рядом с Бруно. – Жаль, что ты не видел сейчас Шаула, - посетовал он, почесывая кота за ухом. - Будь я принцессой, я б влюбился в него с первого взгляда. – Помолчи, – отчитал его Шаул. – Знал же ведь, что эти два прохвоста опасны. Зачем связывался с ними? – Я не связывался, – огрызнулся мальчишка. – Меня такими трюками не проведешь. Но старичье жалко. Особенно купца. Они же его выпотрошат – нечего делать. Он тут застрял из-за непогоды, а там у него жена, дети, он мне рассказывал… А ты рыцарь, как раз работа по тебе, – пожал плечами Сони. – Прекрати! Если бы не Сентре, неизвестно, чем все кончилось. – Сони, в чем-то прав, Шаул, – вступил в разговор молчавший до селе Бруно. – Рыцарство тебя обязывает. И если уж говорить о женских сердцах, то здесь мальчик тоже прав. Но я сейчас не о том. Тебе следует привыкать. Рыцарство – вещь весьма неудобная в дороге, но тебе никуда не деться от него. Ты не привык действовать силой, учись – если у тебя есть меч, ты должен пользоваться им. Привыкай мыслить, как человек, в руке которого стальной клинок. Шаул не хуже кота понимал, что должен из обычного школяра в одночасье превратиться в рыцаря. Еще вчера ему бы и в голову не пришло поднять на человека настоящий, а не деревянный меч, угрожая расправиться силой, а сегодня этот настоящий меч был у него в руках. Что случилось бы сегодня, не вмешайся Сентре? Ему бы пришлось ранить, а, возможно, и убить человека. Шаул был не готов к этому. – Что ты хотел мне сказать? – не отвечая Бруно, спросил он Сони. Ну и постылая политика. Я ее сократила, но не убрала. Если уж речь идет о принцах и войнах, совсем игнорировать ее просто невозможно, вопросы, которые возникают волей не волей, повисают в воздухе, и рушится контекст. – Ты прав, – наконец резюмировал он. – Иначе из Аустеррии не выбраться. Так, может быть, стоит все-таки заглянуть к принцу, мало ли что? Сони никто не ответил. В комнате воцарилось унылое молчание. Элиза тоже упала духом. – Сони прав, – наконец заговорил Бруно. – Если дорога привела тебя к принцу, используй шанс. – Ни один принц не отправится с поля боя спасать принцессу, - недовольно возразил Шаул. – А если он еще не воюет? Тогда богатый союзник, способный восстановить потерянную флотилию принца будет весьма кстати, – резонно возразил Бруно. – Только как ему заполучить этого союзника? – не согласился Шаул. – Содружеству нет смысла ввязываться в войну с султаном, даже если речь идет только о финансовой помощи. А если так, принцу придется шантажировать Содружество поддержкой амбиций проснувшегося короля. Но он для этого слишком слабый игрок. Чем он может угрожать им? Флотом, которого у него нет? Армией, которую надо провести через территории нескольких королевств? – Согласен, позиция несильна, - согласился кот, прищурив глаза. - Но хороший дипломат сможет соблазнить твоих купцов подзаработать на выгодных контрактах, став союзниками воюющего принца. – Ты предлагаешь мне заявиться во дворец и озвучить все эти сомнительные предположения? – недовольно скривился Шаул. – Отнюдь. Во дворце без тебя хватает способных делать сомнительные предположения. Твоя задача сообщить принцу о принцессе. И предоставь его высочеству решать самому. Все наши рассуждения – не более чем рекомендации тебе для поддержания разговора. Поверь, если принцу суждено разбудить принцессу, он найдет резоны сам, – заявил Бруно и принялся сосредоточенно вылизывать лапу.
apropos: Юлия Ужасно рада за Селину! Теперь бы еще с Траумом определиться, ну, чтобы все у них сложилось нам на радость. А господин Рев как-то к Агате проникся, не? Малюсенькая пинеточка:Снежинки, унеслись за ним Лишняя зпт. Изменения в тексте, на мой взгляд, пошли ему на пользу - сценки стали четче и динамичнее. Юлия пишет: вопросы, которые возникают волей не волей, повисают в воздухе, и рушится контекст. Ну, если вот так, как стало, - с более выраженными сомнениями - очень даже неплохо. Вообще твои разъяснения (ответы на тапки) сами по себе очень хороши - и, кстати, почему бы их иногда не вставлять в мысли Шаула - ? А если чуть подправить: Соскочив с последних ступеней, он увидел, как один из игроков выхватил кинжал и бросился через стол (на Сони - ?). Едва успев, он (Шаул - ?) выбил из рук не ожидающего нападения игрока кинжал и прижал того (его) к стене
Юлия: apropos apropos пишет: А господин Рев как-то к Агате проникся, нет? К кому он только не проникся? Такой любвеобильный и чувствительный господин. apropos пишет: Изменения в тексте, на мой взгляд, пошли ему на пользу Уф *смахивая со лба пот* apropos пишет: Вообще твои разъяснения (ответы на тапки) сами по себе очень хороши - и, кстати, почему бы их иногда не вставлять в мысли Шаула С вашей помощью, дорогие мои. Вот потому-то так и ценны ваши тапки, они позволяют не просто исправить ошибки, но и выловить из авторского бульона самую суть, придать ей форму и отточить, где надо. Обсуждение со всеми возражениями, спорами, разными точками и углами зрения – это же на вес золота! Спасибо вам, дорогие мои!
Хелга: Юлия пишет: Я там еще по тексту всего отрывка кое-где добавила реакцию Шаула, чтобы не получалось, что он только в конце очнулся. Если я тебя правильно поняла… Да, это и имела в виду. И мне кажется, исправленные варианты лучше, и погоня за графиней, и рыцарство, и политика. Более четко и емко.
Юлия: Хелга Хелга пишет: мне кажется, исправленные варианты лучше Вашими стараниями Встретимся со следующим принцем? *** Аустеррия поразила Шаула мягким климатом, лишь изредка омрачаемым проливными дождями. Как только дожди, напитав мягкую черную землю, прекращались, улыбчивое южное солнце расцвечивало яркими красками дивный пейзаж, где зелень склонов холмов, соперничала с разноцветьем не облетевшей листвы и белизной деревенских строений. Аккуратно побеленные домики с темной соломенной крышей, словно грибы, лепились друг к другу на пологих холмах. Крепости и замки из серого камня радовали глаз черепичными терракотовыми крышами. Таковы же были и жители Аустеррии: радушные, веселые, одетые в яркие наряды. Они были счастливы и беспечны. Из таверн и дворов лились песни. На площадях, улочках и в тавернах под незатейливую игру музыкантов танцевали люди. Тут и там встречались влюбленные парочки, без стеснения демонстрирующие свою нежность. А между тем приметы войны были повсюду. Гвардейцы короля, королевская пехота, аркебузиры, пикинеры, отряды вастадоров, лучники заполонили столицу. В гавани строились дополнительные укрепления на случай нападения. В порту стояли на приколе немногочисленные уцелевшие, но сильно поврежденные корабли военного королевского флота. То и дело слышались рассказы о нападениях кораблей султана на торговые суда и пленение в рабство. Великолепный дворец властителя Аустеррии из розового мрамора стоял на берегу бухты залива, который образовывала свернувшаяся улиткой суша южной оконечности полуострова, отражаясь в голубых водах. Соседствующий с дворцом собор соперничал с ним великолепием каменной резьбы и лепнины. Но внимание Шаула привлекло другое, куда менее пышное здание. "Публичная Библиотека" – гласила надпись на нем. Чуть ниже были помещены слова ее основателя, одного из правителей Аустеррии Убальдо Второго: "Я воздвиг это здание и собрал мудрость древних для просвещения моего народа". Возможно ли более достойная цель? Шаул не мог остаться равнодушным и тотчас устремился внутрь. Просторный вытянутый зал библиотеки был прекрасно освящен благодаря двум рядам высоких окон. До самого потолка высились стеллажи и шкафы со свитками. Между стеллажами под окнами стояли массивные деревянные пульты, на которых лежали драгоценные древние рукописные фолианты, прикрепленные к ним крепкими цепями. В центре зала стоял огромный глобус. В зале было несколько человек, и его торжественную тишину нарушал лишь шелест переворачиваемых страниц. Пока Сони рассматривал глобус, Шаул подошел к одному из таких пультов. "Полития", – прочел Шаул. Ему никогда не приходилось держать в руках древний трактат об идеальном государственном устройстве, но отрывки из него широко цитируемые другими авторами, были известны каждому студенту. – Уму непостижимо, – заворожено проговорил Шаул, благоговейно перелистывая рукописные страницы древней мудрости. – "Государство создается не для того, чтобы жить вообще, а чтобы жить счастливо", – прочел Шаул изречение древнего мудреца, и улыбнулся: похоже, жители Аустеррии буквально восприняли эту мудрость. – Правители часто забывают об этом, – услышал он у себя за спиной тихий голос. Шаул обернулся. Немолодой господин в маленькой квадратной шапочке и черной сутане, препоясанной малиновым широким поясом, внимательно смотрел на него, чуть склонив голову к правому плечу. – Ваше святейшество? – Шаул почтительно поклонился. – Хранитель библиотеки монсеньер Аббатини, – не меняя птичьего наклона головы кивнул тот. – Для меня большая честь, – снова поклонился Шаул и представился: – Шаул Ворт из Бонка к вашим услугам. – Не знал, что в ваших краях до сих пор в почете рыцарство, – удивленно проговорил монсеньор Аббатини, поглаживая небольшую с сединой бороду. – Это долгая история, – улыбнулся Шаул. – Без сомнения, – качнул головой библиотекарь. – Интересуетесь политикой? – он кивнул в сторону древнего фолианта. – Скорее отдаю должное редкостному экземпляру рукописи великого мудреца. – В таком случае вас может заинтересовать другой его трактат. "Божественная сущность" – не только самый древний из известных списков, но и, на мой взгляд, самый интересный. – У вас прекрасная библиотека. А есть ли у вас трактат "О душе"? Я читал его только в пересказе монаха из Лидье. Человек – вот что вызывает мой живейший интерес. – О, да, – скептически улыбнувшись, кивнул Аббатини. – Познание твари без познания Творца. Не умоляет ли это объект вашего исследования? – Но как познать Творца, пренебрегая познанием его образа и подобия? Аббатини покачал головой, словно соглашался с какими-то своими мыслями и после, глянув на Шаула, спросил: – Вас ведь никогда не удовлетворит тайна? – Тайна – это приглашение к познанию, а не запрет. – Тайна – это покров на том, что человек еще не в состоянии вместить и за что не готов взять ответственность. – Запретив познание, вы откроете ему черный ход. И тогда, действительно, не обойтись без водружения твари на пьедестал Творца. Монсеньор Аббатини, вновь склонив к правому плечу голову, смотрел на Шаула. В его бороде где-то пряталась улыбка, которую выдавали веселые лучики морщин у близоруких глаз. Он вытащил из глубокого кармана сутаны очки и, водрузив их на нос, проговорил: – Моя должность никак не позволяет мне выступать в той роли, которую вы мне отвели. Более того, я вполне разделяю вашу убежденность, что стремление к познанию – это сущностное свойство человеческой души. И запрет его так же бесполезен, как и опасен. Скажите, мой ученый друг Шаул Ворт из Бонка… – Перед вами граф Клаверден, ваше святейшество, – почтительно склонившись, перебил его, внезапно вынырнувший из-за спины Шаула мальчишка. – Помолчи, Сони, – сердито одернул его Шаул. – Ах, вот как? – приподняв бровь, протянул монсеньор библиотекарь, рассматривая ничуть не смутившегося мальчика. – Премного благодарен, сын мой. А ты кто же будешь? – Для него, – он кивнул в сторону Шаула, – друг и помощник. Для вас, монсеньор, смиренный послушник Сони. – Сони? – Совершенно верно, монсеньор, Сони, – с достоинством склонил он голову. Казалось, вздорного мальчишку невозможно было ничем смутить. – Сони, подожди меня, – попросил Шаул. Сони, гордо вскинув подбородок, недовольно скривил бровь, но отошел, снова вернувшись к большому глобусу в центре зала. – Занятный у вас друг, граф, – проговорил библиотекарь, смотря вслед мальчику, веселые лучики снова появились у его глаз. Шаул смущенно кашлянул, но промолчал – он никак не мог привыкнуть к титулу. – Так если не секрет, с чем вы пожаловали в наши края? Да еще в такое тревожное время? Неужели тяга к знаниям завела вас так далеко от дома? Впервые Шаул услышал от жителя Аустеррии серьезное опасение о будущем. – Не совсем. Хотя и ее можно считать одной из причин моего путешествия. Шаул тянул с ответом, прикидывая в уме, насколько он может быть откровенным с монсеньором Аббатини. К расположению, которое он испытывал к библиотекарю, следовало прибавить его высокое духовное звание и службу в прямом соседстве с правителем Аустеррии. – У меня послание к принцу Дамону, – решился Шаул. – К принцу Дамону? – брови библиотекаря удивленно поползли вверх. – И какого же рода сие послание, позвольте полюбопытствовать? – Отчасти политического, отчасти – нет. – А говорили, что не интересуетесь политикой, – разочарованно протянул монсеньор Аббатини. – Не интересуюсь, – кивнул Шаул. – Но странным образом, стоит только озаботиться судьбой более чем десятка человек, как ты тотчас сталкиваешься с политикой. Библиотекарь снова с интересом смотрел на Шаула. – Только вот принц Дамон довольно молод для политики, – снимая очки, проговорил монсеньор. – Да может ли наследник престола быть слишком молод для политики? И, насколько мне известно, его высочество на днях отметил свое семнадцатилетие, – пожал плечами Шаул. – Я не имел в виду возраст, – тихо возразил монсеньор Аббатини. – Вы хотите сказать, что разум принца не... – Шаул в нерешительности замялся, и еще тише закончил: – не соответствует его возрасту? – О, нет, – поспешно возразил библиотекарь. – Разумом его высочество не обделен ни в коей мере, как раз наоборот. Я говорил о другой зрелости – зрелости чувств, быть может. А так он весьма умен и образован. Кстати, тоже любит философствовать о призвании человека. Вы найдете в нем интересного собеседника, – и прибавил: – К тому же он очень хорош собой. Шаула вполне удовлетворила эта характеристика. – Вас уже представили ко двору? – Нет, мы только вчера прибыли в город. Не будет ли с моей стороны дерзостью просить вас поспособствовать этому? – Отчего же? При дворе королевы Изабеллы вам будут рады. Вы не слагаете сентиментальных баллад? Или, может быть, вы проявили себя в каком-нибудь ином виде искусств? – Никоим образом, – усмехнулся Шаул, не смея свои юношеские стихи выдавать за достойный похвалы образчик поэзии. – Ну что ж, философия тоже подойдет. Благодаря протекции монсеньора Аббатини Шаул попал ко двору ее величества Изабеллы в тот же вечер. Как и говорил библиотекарь, при дворе собиралась не только придворная аристократия, но и люди искусства, которым покровительствовала королева – молодые музыканты и художники находили теплый прием при дворе ее величества. Королева Изабелла напомнила Шаулу Аделину задорным благодушием, утонченностью восприятия и острым языком. Королева могла заинтересованно слушать рассуждение скульптора о текстуре мрамора и несколькими точными замечаниями отметить достоинство произведений, которые ей представляли. Кроме того, ее величество Изабелла была необыкновенно хороша. Не холодной северной красотой, а яркой неправильной красотой южного края. Высокая, полная, она в свои годы сохраняла матовую белизну плеч и гладкость кожи. Зеленые глаза сияли юношеским огнем, небольшой нос с горбинкой и сильно вырезанными ноздрями мог бы придавать королеве несколько хищный вид, если бы не нежные полные губы и мягкий овал пополневшего лица. Золотистые с легкой рыжиной вьющиеся волосы, блестели светлой медью через крупную сетку бальцо, в узлах которой блестели изумрудные бусины. – Я рада вас приветствовать, граф, – улыбнулась Шаулу королева. – Мой сын, его величество принц Дамон тоже весьма увлечен философией. Последнее, чем он поразил нас, – "Дифирамбы невежеству", ответ вашему северному мудрецу! – похвасталась королева сыном. – Мама, вы так добры ко мне, – склонился к ее руке, молодой человек. – На самом деле это безделица, написанием которой я скоротал пару дождливых дней. Наконец Шаулу представился случай разглядеть принца Дамона. Принц был очень похож на мать: те же волнистые густые волосы, только светлее, без рыжины, те же широко расставленные зленные глаза, тот же нос с горбинкой, только губы у него были тонкими и постоянно кривились в насмешливой улыбке. Он был высок и строен. Его бледно-голубой кафтан, надетый на жемчужно-серый камзол, в тон цвета панталон являл собой превосходный образчик изысканной простоты. Тонкое кружево манжет и воротника было превосходным и в то же время без излишней пышности. Белоснежные шелковые чулки обхватывали стройные сильные икры, на мягких светло серых туфлях играли бликами серебряные пряжки весьма тонкой работы. Сдержанное изящество сквозило в каждой складке его платья. Рядом с ним темный простой наряд Шаула, который накануне вычищал Сони, прилаживая чистый воротник и манжеты, казался грубым монашеским одеянием. – Так вы граф, тоже не чужды философским занятиям? – подняв бровь, обратился к нему принц. – Боюсь, не с таким блеском, как вы, ваше высочество, – чуть поклонился Шаул принцу, – но я хотел бы посвятить этому занятию свою жизнь. – Как я вам завидую, граф! – воскликнул принц. – Мне никогда не выпадет столь счастливая участь. Дела государственные, – картинно воздел он руки к небу. – Мудрый правитель, милый, – мать нежно коснулась рукава сына, – философ не меньший, чем кабинетный ученный. Я права, граф? – обратилась она с улыбкой к Шаулу. – И даже более того, ваше величество, – галантно поклонился тот королеве. – Если философ испытывает своей мудростью бумагу, то монархи имеют дело с гораздо более ценным и чувствиельным материалом. Книги монарха – это жизнь его народа. – О, как вы прекрасно сформулировали, – милостиво улыбнулась королева Изабелла. – Философия – это гармония мыслей. Я же предпочитаю гармонию чувств. Искусство ближе мне. Но вы должны рассказать мне о своей философии. – Мадам, я не посмею тревожить ваш слух столь мало поэтичной материей. Тем более что, как я слышал, вас сейчас гораздо более интересует военное искусство, нежели искусство мыслей, - решился Шаул повернуть разговор в иное русло. – О, – выдохнула королева. – Мой супруг, его величество Дерелье, занимается всей этой грубой силой. Но скажите, разве искусство, вдохновляющее людей на смелые и возвышенные чувства, на подвиг, на самопожертвование, менее важно, чем создание фортификационных сооружений или формирование армии из жестоких, но равнодушных к нашей земле наемников?! – Не смею спорить, ваше величество. Да и возможно ли возразить столь пламенной защите человеческого духа. Сердце Шаула колотилось, как барабан, бухая в грудную клетку. – Согласились ли бы вы выслушать историю о прекрасной принцессе, которая в это самое время ожидает спасения от прекрасного принца? Напряженные взгляды королевы и принца, буквально впились в него, но ни насмешки, ни возмущения в них не было. – Что это значит, Клаверден? – прервал принц затянувшуюся паузу. – Именно то, что я сказал, ваше высочество. – Вы полагаете, что благородство может быть вознаграждено? – поднял бровь принц. – Благородство так или иначе всегда вознаграждается, – ответил Шаул. – Завтра утром, граф, – обратилась к нему королева, подавая руку, – мы ждем вас.
Хелга: Юлия пишет: Встретимся со следующим принцем? Спасибо! Пошла читать.
Хелга: Юлия Нравится Аустеррия, только бы воевать не принялась. Следующий принц утончен и ироничен. Что-то имел в виду библиотекарь, удивляясь, когда Шаул заговорил о принце? Матушка-королева, вроде, обнадеживает, хотя от этих женщин в политике чего угодно можно ожидать. Юлия пишет: – Завтра утром, граф, – обратилась к нему королева, подавая руку, – мы ждем вас. Что-то будет? Тапочки попозже.
Юлия: Хелга Хелга пишет: Что-то имел в виду библиотекарь, удивляясь, когда Шаул заговорил о принце? Привередливый дедуля. Что ему еще надо: умен, красив да еще с хорошим вкусом? Посмотрим, стреляет ли это ружье Хелга пишет: Матушка-королева, вроде, обнадеживает В каком аспекте? Хелга пишет: Что-то будет? Обязательно
Хелга: Юлия пишет: В каком аспекте? Умная и не надменная? Ну так показалось. Тапочки... где зелень склонов холмов, соперничала с разноцветьем Лишняя зпт Аккуратно побеленные домики с темной соломенной крышей, словно грибы, лепились друг к другу на пологих холмах. Крышами? И вот думаю, может, не нужно «словно грибы» выделять зпт? Хотя, не уверена. То и дело слышались рассказы о нападениях кораблей султана на торговые суда и пленение в рабство. Пленениях Просторный вытянутый зал библиотеки был прекрасно освящен благодаря двум рядам высоких окон. Освещен В центре зала стоял огромный глобус. Может, возвышался? Чтобы не повторять «стоял». не меняя птичьего наклона головы кивнул тот. Зпт после головы? – Отчасти политического, отчасти – нет. После первого отчасти тоже тире? те же широко расставленные зленные глаза, Очепятка – зеленые
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Тапки уволокла. Хелга пишет: Умная и не надменная И красивая...
apropos: Юлия Маман такая активная, сынок у ней, похоже, под пятой. Опять же странные намеки библиотекаря... Ну не знаю, как-то ненадежно это все выглядит. Впрочем, мы же и не предполагаем, что очередной принц нам подойдет? Выращиваем своего в собственных рядах, так сказать.
Юлия: apropos apropos пишет: ненадежно это все Да уж какая надежность? apropos пишет: мы же и не предполагаем, что очередной принц нам подойдет? А кто ж спасать-то принцессу будет?! apropos пишет: Выращиваем своего в собственных рядах Самосад? Так дичок-с выйдет без всякой примеси королевской крови.
Юлия: *** Молодой месяц, сияя от любопытства, заглядывал в окно, наполняя комнату серебристым светом. – Как во сне, – прошептала Селина, проведя рукой по шелковистой поверхности одеяла. Которую ночь ей снился один и тот же сон: залитая лунным светом гористая пустыня. Сияющий волшебный свет, звенящий дивным колокольным звоном. Как таяла, сливаясь с этим светом, как ширилась, воспаряя в высь с перезвоном ее душа! Память Селины не запечатлела ни единого события с тех пор как она погрузилась смертельный сон до ее чудесного пробуждения. У нее не осталось ничего от мгновений проведенных с любимым в неведомых простраствах бытия – только краткий дивный сон, возвращающийся к ней каждую ночь. Селина была уверена, что это не сон, не совсем сон, а обрывки воспоминаний о их с Траумом любви. – Любимый, – прошептала Селина, и глаза ее наполнились слезами. – Мой Траум, где ты? Селина была уверена, что он не погиб. – Если я жива, значит, жив и он, – заявила она накануне Агате и гостившей у них Гизельде. – Селина, – нахмурилась сестра, – тебе придется смириться с его смертью. Если ты жива, значит, его уже нет. Душа за душу – древнее установление. – Если бы речь шла только о моей душе – я бы с тобой согласилась. Но Провидение не только душу воскресило, Оно вернуло меня. – Оставь, Селина, не мучь ни себя, ни нас! – в сердцах воскликнула Агата. – Будь благодарна Трауму и, если тебе угодно, храни свою любовь. Но не выдумывай того, чего не может быть. – Девочка, – рукой остановив старшую сестру, мягко начла Гизельда, но Селина уже знала, что и старая фея не согласна с ней. – Чудо твоего воскресения – это тайна. Тайна, которая, возможно, со временем откроется тебе хотя бы частично. Но чтобы это случилось, в твоем сердце должна быть абсолютная тишина, не потревоженная ни шумом твоих страстных желаний, ни звоном несбыточных надежд – только готовность принять волю Провидения. Тогда ты сможешь услышать Его голос. И только так ты сможешь обрести мир и покой. – Но я уверена, что наша любовь с Траумом и есть воля Провидения! – не могла смириться Селина. – Не решай за Провидение, а слушай Его, – наставительно проговорила Гизельда. – Ну почему, почему мы были столько времени вместе, а я ничего не помню?! – в отчаянии схватилась Селина за голову. – Вот и подумай почему, – мягко посоветовала Гизельда, вновь подав знак Агате попридержать язык. – Не для того ли, чтобы ты не цеплялась за прошлое? Не упрямься, девочка, оборотись к настоящему. Селина молчала. Что толку ломать копья? А в сердце такая неизбывная боль, с которой не сравниться и боль ожога, полученного от прикосновения Траума. Тогда боль была знаком их единения, сейчас – разлуки. – В царстве снов теперь новый владыка Шлаф, – сообщила Агата. – Магистр Рев заходил утром. Селина, – окликнула она погрузившуюся в невеселые думы сестру. – Я слышу, – угрюмо ответила та. – Новый владыка может отнестись к нашей идеей с Элизой не столь благосклонно, как Траум. Элиза в опасности. – Ах, так теперь ты уверена, в том, что Траум был благосклонен к нашей идее? Что он помогал нам? Что он не был коварным злодеем? – не смогла сдержать раздражения Селина. – Да, теперь я уверена. Потому что он спас тебя, пожертвовав собой. Но я надеюсь, ты не думаешь, что следующий владыка снов подобно Трауму будет сейчас же сражен твоими прелестями? – Может быть, он пленится твоими? – Прекратите! – Гизельда стукнула ладонью по ручке кресла. Перебранка умолкла, но напряжение все также звенело в воздухе. – Удивительно! Вы обе готовы были пожертвовать друг за друга жизнью, а сейчас ссоритесь, как две глупые девчонки, – пристыдила сестер Гизельда. – Вы обе едва не потеряли друг друга. Будьте благоразумны. Научитесь радоваться тому, что имеете. Помните: то, что вас соединяет, не соразмерно больше того, что разделяет. Старая фея помолчала и продолжила. – Никто не знал каков он, великий владыка Траум. И нам всем посчастливилось узнать, что он был действительно великим. Я думаю, что твое воскресение, Селина, – это признание самим Провидением величия сердца владыки снов. И нет смысла говорить о том, как мы ему благодарны, и как высоко ценим его. Наша любовь и память о нем, не должна омрачаться нашими ссорами о том, кто знал его лучше. Действительно, владыка снов, как оказалось, был добр к вам и помогал в вашей затее. Так не дайте вашим глупым раздорам обратить свидетельства его сердечности в прах. Спасение Элизы – это тоже память о великом сердце Траума. Займитесь этим. А это – вам ли не знать! – непростая задача. Действуйте, как прежде, вместе и сообща, доверяя и помогая друг другу. Тогда у вас все получится. Селина понимала, Гизельда права – ей надо заняться делами. Она оправилась и чувствовала себя вполне здоровой. А слабость, которая порой накрывала ее тяжелым покрывалом, была не от болезни, а от тоски. Разлука была невыносима. Отчаяние подкрадывалось, опутывая волю темной паутиной, и присасывалось к сердцу, словно вампир, по капли цедящий кровь. – Как мне жить без тебя? – прошептала Селина. Только чудные сны приносили ей покой. – Я не помню событий, произошедших с нами, но я помню счастье нашей любви, Траум. В посветлевшем небе, видимое через незашторенное окно, медленно гасли звезды, таял тонкий серебряный серп молодого месяца. – Разве этого мало?– пристыдила саму себя Селина. – Траум, я люблю тебя, где бы ты сейчас ни находиться…
Хелга: Юлия Эх, готова даже смириться с "уходом" Траума. Воспарением или не знаю, как лучше назвать. Готова, но не хочется. Да еще и его преемник личность смутная, и неизвестно, как он отнесется к Элизе. Да, нити судьбы и событий... Юлия пишет: Так дичок-с выйдет без всякой примеси королевской крови. Свежая кровь необходима королевской династии. Чуть тапочков: Память Селины не запечатлела ни единого события с тех пор как она погрузилась смертельный сон до ее чудесного пробуждения. Зпт перед "с тех пор как"? И, может, "до своего чудесного пробуждения"? Юлия пишет: – В царстве снов теперь новый владыка Шлаф, – сообщила Агата. – Магистр Рев заходил утром. Селина, – окликнула она погрузившуюся в невеселые думы сестру. Может, как-то так? – Магистр Рев заходил утром и сказал, что в царстве снов теперь новый владыка, Шлаф, – сообщила Агата. - Селина! – окликнула она погрузившуюся в невеселые думы сестру. Юлия пишет: и присасывалось к сердцу, словно вампир, по капли цедящий кровь. по капле
apropos: Юлия Хелга пишет: Эх, готова даже смириться с "уходом" Траума. Вот совсем не готова! Он должен появиться - без него никак, и он еще не сыграл свою основную роль в этой пиесе (с). Тапков чуток поднабралось. как ширилась, воспаряя в высь с перезвоном(,) ее душа! Ввысь - вместе, ну и запятая там по интонации и контексту - или после выси, или после перезвона. как она погрузилась (в) смертельный сон Предлог пропущен. ничего от мгновений(,) проведенных с любимым в неведомых простра(н)ствах бытия Запятая, и буква пропущена. обрывки воспоминаний о(б) их с Траумом любви. Перед гласной добавляется "б" - об их. мягко нач(а)ла Гизельда Буква пропущена. Но(,) чтобы это случилось, Запятая. – Вот и подумай(,) почему, Запятая нужна, кмк. к нашей идеей с Элизой К нашей идее. что следующий владыка снов(,) подобно Трауму(,) будет сейчас же сражен Кажется, запятые все же нужны. напряжение все также звенело в воздухе. Здесь раздельно, нет? то, что вас соединяет, не соразмерно больше того, что разделяет. Слитно - ? – Никто не знал(,) каков он, великий владыка Траум. Запятая. Наша любовь и память о нем, не должна омрачаться Лишняя запятая. В посветлевшем небе, видимое через незашторенное окно, Небе, видимом (...) где бы ты сейчас ни находиться… ни находился (...)
Хелга: apropos пишет: Он должен появиться - без него никак, и он еще не сыграл свою основную роль в этой пиесе (с). А, может, сыграл? Благодаря ему возникла такая параллельная история, повторяющая отношения главных героев, но с драматичным финалом. Да еще и преемник у него в результате оказался. Автор, прости, если получились у меня инсинуации.
apropos: Хелга пишет: А, может, сыграл? Благодаря ему возникла такая параллельная история, повторяющая отношения главных героев, но с драматичным финалом. Вот поспорю (тоже прошу прощения у автора за инсинуации, но не могу молчать! ) Это не просто параллельная история любви каких-то второстепенных персонажей. Селина и Траум - в том числе - непосредственные участники и в определенной степени вершители судьбы главных героев. И, на мой взгляд, то, как сложится их жизнь, это повлияет - и уже влияет - и на развитие событий основной интриги. Их история не может быть простой случайностью, как и не может вдруг закончиться, едва начавшись.
Юлия: Хелга , apropos Спасибо, дорогие, и за тапки, и за чудную дискуссию. apropos пишет: прошу прощения у автора за инсинуации Инсинуации невозможны - текст уже написан. А ваши мнения как всегда мне очень дороги. Но не знаю уж, угодит ли история Селины и Траума моим драгоценным читателям. Можно вернуться к обсуждению позже, когда Селина наконец перестанет мутить воду, и конец истории обозначится более четко.
Юлия: Снова политика... *** – Эта черт знает какая ерунда! – прогремел король Дерелье, услышав о предложении Шаула из уст своей супруги. – Мальчишка должен сражаться, а не жениться! Хватит держать его у своей юбки! Ему уже семнадцать. В его возрасте я уже не раз участвовал в битвах. Королева Изабелла, изогнув бровь, молча взирала на разбушевавшегося супруга. – Вы не устаете твердить об отсутствии патриотизма у моих солдат, – не унимался король. – Но ваши хваленные возвышенные искусства, как видно, не родили патриотизма даже в сердце вашего собственного сына! Король и королева не испытывали приязни друг ко другу и не старались скрыть этого. Шаул будучи свидетелем этой громкой ссоры чувствовал себя отвратительно. Тем более что именно его предложение послужило причиной для гневной вспышки короля. Королева же с принцем, приняв его утром, были на удивление весьма благосклонны. Романтическую историю о спящей принцессе, бывшей наследнице Оланда, тонко чувствующие поэтику мать и сын выслушали, не усомнившись в ее подлинности. И, конечно, у них не было никакого сомнения в том, что Дамон с избытком обладал всем превосходными качествами души, чтобы разбудить принцессу. Принц сразу же начал строить планы, уверенный, что сумеет заручиться помощью городов в войне против султана. Однако здесь мнения матери и сына разошлись. Королева, как показалось Шаулу, была не прочь отправить сына подальше от султана и военных планов мужа, но не верила в успех переговоров. А принц же оказался горячим сторонником блефа. – Мама, это – игра. Мне только надо взять с собой хорошего дипломата, например Блуффо, он с легкостью сможет сторговаться с купцами. – Но как, дорогой мой? – подняла высокие брови королева, изящно поведя белоснежными плечами. – Предложить нам нечего, а угрожать глупо. – Дело не в том, какие карты ты держишь на руках, мама, – возражал принц. – Главное – что ты сможешь внушить другому игроку. Поверь мне, я смогу. Игра стоит свеч. У них есть огромный флот, мама, а мы без флота задохнемся. Султан нас раздавит как мошку. Достаточно одного сражения, чтобы наемники, которых набрал отец, были разбиты. Если я приду вместе с флотом, то даже не поспев к началу военных действий, я смогу ударить султану в тыл. И мы сможем прогнать его в тартарары! – А как ты попадешь в Оланд? – На одном из кораблей, что сейчас патрулируют берег, доберусь до острова Рыцарей. А там уже до Оланда рукой подать. За месяц-два будем на месте. «По крайней мере решительности принцу не занимать», – без особого восторга отметил Шаул. Он отчего-то не испытал радости по поводу своего успеха. Возможно, из-за того, что спонтанно родившийся план принца мог оказаться нереальным для практического осуществления. А, может быть, из-за сомнений принятия этого плана королем. – Вы считаете это возможным, граф? – обратила к нему взволнованный взор королева. – Мне трудно судить, не зная деталей, ваше величество, – ответил Шаул. – Но если положение Аустеррии столь отчаянно, как говорит принц, то не стоит ли рискнуть? – Это так опасно, милый, – грустно проговорила королева, обращаясь к сыну. – Не опасней, чем участвовать в отцовских сражениях, – парировал юноша. Глаза королевы наполнились слезами. – О, мама! – воскликнул принц и бросился к матери, опустившись перед ней, он взял ее руку бессильно упавшую на колени, и покрыл поцелуями. – Мама, не разрывайте мне сердца. Королева наклонилась к золотистой макушке сына и прижалась к ней щекой. – Прости меня, милый, – сквозь слезы прошептала она. – Ты уже вырос, а я все никак не привыкну. Король отреагировал иначе. – Ты трусливый щенок, – набросился на него тот, – если вздумал бежать и прятаться под юбку какой-то принцессы! Мужчина встречает врага мечом, а не спущенными штанами. Манеры короля не многим отличались от манер его солдат. – Ну причем тут это? – досадливо поморщился принц Дамон. – У нас появилась прекрасная возможность восстановить флот. Не мне вам говорить, как он важен для нас. На острове нет, кроме портовой крепости, ни одного фортификационного сооружения. Султан пройдет по нашей земле, как по вымощенной дороге, не преткнувшись. – Преткнется! – прогремел король. – Армия, которую я возглавлю, станет неприступной крепостью для султана. И ты должен быть рядом со мной. – А если султан высадится не в порту, где вы его ждете, а по всей береговой линии? Людей у него хватает. Сколько мы продержимся, запертые с одной стороны непроходимым перевалом, а с другой – флотом султана? Чтобы выжить, нам необходимо море. Король в бешенстве уставился на сына, не находя быстрого ответа. – Отец, нам нужен флот! – воспользовался тот возникшей паузой и, сменив тон, заговорил скороговоркой: – Вы сами всегда утверждали, что флот для нашего королевства – основное средство защиты и нападения. Мы побьем султана на море, прогоним его с близлежащих островов и запрем его самого на южном побережье, вернув себе власть в акватории. Смелые планы принца, казалось, поколебали уверенность короля. И действительно, его величество, не преставая хмуриться, все же созвал своих министров и советников, чтобы обсудить появившуюся возможность. Они собрались в роскошно убранном зале. Роспись богато украшенного позолотой потолка, на которой красовались пышнотелые аллегории мудрости, справедливости и прочих добродетелей благого правления, была призвана, вероятно, вдохновить на благие деяния собравшихся под ним государственных мужей. Советники во главе с королем и принцем по правую его руку расположились вокруг длинного стола красного дерева. За их спинами на стульях у стен сидели начальник дворцовой стражи, дипломат, о котором упоминал принц, у противоположной стены Шаул увидел своего знакомого, монсеньора Аббатини, рядом с ним Шаул, любезно приглашенный на совет, и присел. Еще в доверительной беседе с королевой принц Дамон предложил о колдовстве и столетнем сне не упоминать ни скептически настроенному королю, ни его советникам, ограничившись сообщением о наследнице Оланда, брак с которой позволит принцу претендовать на земли Содружества независимых городов. И сейчас, на совете, речь об Элизе совсем не шла. Кому интересна далекая принцесса, обладающая лишь правом, но не действительной властью? К Шаулу почти не обращались. Обсуждали военную угрозу со стороны султаната в свете открывшейся возможности обретения нового союзника. Мнения советников короля разделились на сторонников и противников вступления в переговоры Содружеством, и они битый час ломали копья, опровергая противоположную точку зрения. Поначалу Шаул слушал их, пытаясь разобраться в настоящем положении дел, но аргументы спорящих, казалось, диктовались их политическими амбициями, а не пользой королевства, и, потеряв интерес, Шаул углубился в размышления. Тяжкие сомнения не давали ему покоя. Не поспешил ли он доверить принцу Элизу? Какое будущее он готовит бедняжке? И что сам принц представляет собой? Шаул не симпатизировал принцу. Впрочем, он не был уверен, что неприязненные чувства не рождены его ревностью. И план принца вызывал у него тревогу. Шаул не был посвящен в частные подробности, а сроки, заявленные принцем, были излишне оптимистическими. На его возражения принц недовольно ответил: – Оставьте, Клаверден. Если признаю, что речь идет о полугоде или даже более того, отец меня не отпустит. В конце концов, вы сами уверяли меня, что время принцессы истекает через пару месяцев. Если вы хотите, чтобы я отправился за вашей принцессой, прикусите язык. – Если быть точным, ваше высочество, я заинтересован в том, чтобы вы спасли принцессу, а не просто выбрались из Аустеррии, – едва сдерживая раздражение, ответил Шаул. – Меня волнует реальность исполнения вашего плана. Хорошо ли продуманы его детали. И каковы запасные варианты, на случай если что-то сорвется. – Запасные варианты есть, не беспокойтесь, – усмехнулся принц. – Но вам придется положиться на меня. Подробности я вам не намерен сообщать. Вы все равно не сможете помочь, а осторожность лишней не бывает. И, кстати, перестаньте морочить голову моей матушке. – Что вы имеете в виду, ваше высочество? – вскинулся Шаул, чувствуя, как краска разливается у него по ушам. – Не стройте из себя святую невинность, Клаверден. Моя матушка слишком добра к вам. Это было правдой. Всего день Шаул провел во дворце, а королева Изабелла была с ним доверчива и мила, словно с давним другом. - Если бы не вы, я бы ни за что не дала своего согласия на поездку Дамона. Но вам я верю. Если спящая принцесса существует на самом деле, то известие о ней мог привезти только рыцарь Ланселот, – заглянула королева ему в глаза, смутив Шаула проникновенным взглядом и двусмысленностью сравнения. Вместе с искренней признательностью он не мог не испытывать замешательства от знаков внимая прекрасной королевы. Заливаясь краской, Шаул разглядывал собственные пальцы, на которых до сих пор ощущал доверительное пожатие ее величества, когда получил толчок под локоть от монсеньора Аббатини. Подняв глаза, он увидел, что на него пристально смотрит начальник дворцовой стражи. Он стоял около своего стула, с противоположной стороны стола прямо напротив Шаула. – Мы почти уверены, ваше величество, что столица наполнена шпионами султана, – медленно произнес он, переведя взгляд на короля. – Так как же мы можем вверять судьбу принца и всего королевства никому не известному человеку? – он поднял руку, указывая на Шаула. – И предложение морского пути – не свидетельствует ли о возможном сговоре с флотом султана? Все взоры обратились к Шаулу. Он поднялся. – Я понимаю и, более того, вполне разделяю вашу осторожность, – осторожно начал Шаул. – Как свидетельство о своей персоне у меня имеется рыцарская грамота, полученная от герольда принца Кристиана властителя Адхельма, действующего от его имени, а также перстень епископа Эльтюда, которые я уже имел честь показывать их величествам и его высочеству. Честью моего суверена и духовного князя заверены и мои честные намерения, – он слегка поклонился королю и всем присутствующим и продолжил: – Что же касается способа передвижения, он выбран не мною, а самим его высочеством принцем Дамоном, и у меня нет оснований ставить под сомнение резонность его доводов в пользу морского путешествия. С другой стороны, моя миссия ни в коей мере не зависит ни от вида транспорта, ни от способа передвижения его высочества в Оланд, и у меня нет никаких пожеланий, кроме безопасности и по возможности скорейшего возвращения на родину. – Не будет ли дерзостью с моей стороны, ваше величество, – начальник стражи почтительно склонился в сторону короля, – посоветовать вам оказать гостеприимство графу Клавердену и оставить его в вашем дворце до отъезда принца, если таковой будет разрешен вами. – Действительно, – кивнул головой король. – Так будет спокойней. Милости просим, Клаверден, – повернулся он к Шаулу без тени радушия. Шаул понял, что угодил под арест, но спорить не стал, а лишь почтительно склонился в коротком поклоне. – Почту за честь, ваше величество, – произнес он и опустился на свое место.
Хелга: Юлия Политика - политикой, но именно в политике стал проявляться, словно фотография, характер принца. И куда девался тонкий ценитель искусств? Чуть тапочков: Но ваши хваленные возвышенные искусства, как видно, не родили патриотизма даже в сердце вашего собственного сына! Хваленые Шаул будучи свидетелем этой громкой ссоры чувствовал себя отвратительно. Здесь, наверное, зпт. Шаул, будучи свидетелем этой громкой ссоры, чувствовал себя отвратительно. И действительно, его величество, не преставая хмуриться, Переставая? Мнения советников короля разделились на сторонников и противников вступления в переговоры Содружеством, с Содружеством.
apropos: Юлия Странноватая семейка - принц мутный и глуповатый (мягко говоря), мамаша - нимфоманка, папаша - солдафон. Вдруг спохватились и арестовали Шаула, после того, как пригласили на совещание и все ему рассказали. Ну, дело, похоже, не выгорит (да и не должно). Из тапков: Король отреагировал иначе. – Ты трусливый щенок, – набросился на него тот, – если вздумал бежать и прятаться под юбку какой-то принцессы! А если чуть изменить (?): – Трусливый щенок! – набросился на принца король. – Вздумал бежать и прятаться под юбку какой-то принцессы?!
Юлия: Хелга , apropos Спасибо, дорогие. Все тапки уволокла. apropos пишет: мамаша - нимфоманка, папаша - солдафон Папаша - да, грубый, недалекий. Уступает под давлением сына, потому что и сам не уверен в успехе его собственного плана. Говорит сыну: Армия, которую я возглавлю, станет неприступной крепостью для султана. И ты должен быть рядом со мной. Ситуация последнего боя: сделаем все, что сможем, и погибнем. И в этом последнем бою сын, конечно же, должен быть рядом. А мамаша предполагается более расширенной версии, чем просто озабоченная сексом дама средних лет. Ее увлеченность Шаулом, с одной стороны, объясняется впечатлительной натурой любительницы искусств, не оставшейся равнодушной к романтической истории спящей принцессы и ее герольда. С другой стороны, именно эта романтическая увлеченность помогает ей согласиться с самой идеей, весьма, как уже обсуждалось, спорной. Хелга пишет: в политике стал проявляться, словно фотография, характер принца Вот только каков он? Тонкий ценитель наверняка отступил на второй план. Этот образ скорее для утешения нежной матушки. apropos пишет: принц мутный и глуповатый (мягко говоря) Это автор подкачал. Принц чрезмерно самоуверенный, надменный - он считает себя гораздо умнее всех, непревзойденным стратегом. Ни мать, к которой искренне привязан, ни тем более отца, которого наверняка презирает, не принимает всерьез. У него есть собственный план спасения королевства, и он уверен, что успешный. Он не боится рисковать, не боится неудачи, легко соглашается на дополнительные опции (такие как попутное спасение принцессы), и на все это у него есть запасной план. Но он не должен был показаться глупым Что же поправить? Может быть, не хватает намека, что принца есть свой план, а план Шаула - это лишь дополнительный вариант? Это открывается позже, но… apropos пишет: Вдруг спохватились и арестовали Шаула, после того, как пригласили на совещание и все ему рассказали. Вообще-то ему ничего неизвестно, кроме того, что его предложение может быть принято. А арестовали они его, чтобы он не сообщил, если вдруг у него есть сообщники, и это. Шаул не знает, каким образом и когда будет осуществлен побег принца из-под носа султана, кроме того, что произойдет это морем. Но других вариантов все равно и не могло быть.
Хелга: Юлия пишет: Может быть, не хватает намека, что принца есть свой план, а план Шаула - это лишь дополнительный вариант? Это открывается позже, но… Если позже открывается, то, наверное, намек и не нужен. Просто показалось резковатым изменение характеров и поведения. С другой стороны, в каждой ситуации человек проявляется по-разному.
Юлия: Хелга пишет: резковатым изменение характеров и поведения Разве? Ведь до этого он их впервые увидел и заметил, что королева весьма хорошо чувствует себя в артистической среде, мила, незаносчива, благоволит к сыну. Сын красив, как и было обещано, элегантен, готов к неожиданным поворотам. И считает уместным вопрос: – Вы полагаете, что благородство может быть вознаграждено? Мне казалось, королева вполне могла оказаться увлекающейся натурой. А ее сын, наоборот, холодным типом, авантюристом или макиавеллевским правителем... Я немного конкретизировала реакцию Шаула. Может быть, так будет лучше? «По крайней мере решительности принцу не занимать», – без особого восторга отметил Шаул. Он не испытал радости по поводу своего успеха. Возможно, из-за того, что спонтанно родившийся план принца мог оказаться нереальным для практического осуществления. А может быть, его смутила уверенность принца в успехе переговоров с Содружеством, походившая на пустое бахвальство. Хотя Дамон не выглядел глупцом и, будучи правителем Аустеррии, где сословие купцов было очень влиятельно, весьма вероятно, не только знал, с чем ему придется столкнуться, но и имел ключ к решению этой задачи. В любом случае оставался вопрос о принятии этого плана королем. – Вы считаете это возможным, граф? И еще в другом месте: Тяжкие сомнения не давали ему покоя. Не поспешил ли он доверить принцу Элизу? Какое будущее он готовит бедняжке? И что сам принц представляет собой? Шаул не симпатизировал принцу. Впрочем, он не был уверен, что неприязненные чувства не рождены его ревностью. А если отбросить сантименты, Шаул опасался, что план принца обернется чудовищной авантюрой. В частные подробности плана он не был посвящен, но сроки, заявленные Дамоном, были невероятными. На его возражения принц недовольно ответил: – Оставьте, Клаверден. Если признаю, что речь идет о полугоде или даже более того, отец меня не отпустит. В конце концов, вы сами уверяли меня, что время принцессы истекает через пару месяцев. Если вы хотите, чтобы я отправился за вашей принцессой, прикусите язык. – Если быть точным, ваше высочество, я заинтересован в том, чтобы вы спасли принцессу, а не просто выбрались из Аустеррии, – едва сдерживая раздражение, ответил Шаул. – Меня волнует реальность исполнения вашего плана. Хорошо ли продуманы его детали. И каковы запасные варианты, на случай если что-то сорвется. – Запасные варианты есть, не беспокойтесь
Хелга: Юлия пишет: королева вполне могла оказаться увлекающейся натурой. А ее сын, наоборот, холодным типом, авантюристом или макиавеллевским правителем... Вполне могли. Возможно, впечатление было от чтения по частям. Юлия пишет: Я немного конкретизировала реакцию Шаула. Может быть, так будет лучше? Наверное, да, больше ощущений и мыслей Шаула.
apropos: Юлия А можно еще раз выложить последний фрагмент - уже с новыми правками? Хотелось бы его целиком перечитать и более обстоятельно вникнуть, так сказать.
Юлия: Хелга apropos apropos пишет: А можно еще раз выложить последний фрагмент Не читатели, а ангелы... *** – Эта черт знает какая ерунда! – прогремел король Дерелье, услышав о предложении Шаула из уст своей супруги. – Мальчишка должен сражаться, а не жениться! Хватит держать его у своей юбки! Ему уже семнадцать! В его возрасте я уже не раз участвовал в битвах! Королева Изабелла, изогнув бровь, молча взирала на разбушевавшегося супруга. – Вы не устаете твердить об отсутствии патриотизма у моих солдат, – не унимался король. – Но ваши хваленые возвышенные искусства, как видно, не родили патриотизма даже в сердце вашего собственного сына! Король и королева не испытывали приязни друг ко другу и не старались скрыть этого. Шаул, будучи свидетелем этой громкой ссоры, чувствовал себя отвратительно. Тем более что именно его предложение послужило причиной для гневной вспышки короля. Королева же с принцем, приняв его утром, были на удивление весьма благосклонны. Романтическую историю о спящей принцессе, бывшей наследнице Оланда, тонко чувствующие поэтику мать и сын выслушали, не усомнившись в ее подлинности. И, конечно, у них не было никакого сомнения в том, что Дамон с избытком обладал всеми превосходными качествами души, чтобы разбудить принцессу. Принц, воодушевившись, тут же начал строить планы, уверенный, что сумеет заручиться помощью городов в войне против султана. Однако здесь мнения матери и сына разошлись. Королева, как показалось Шаулу, была не прочь отправить сына подальше от султана и военных планов мужа, но не верила в успех переговоров. А принц же оказался горячим сторонником блефа. – Мама, это – игра. Мне только надо взять с собой хорошего дипломата, например Блуффо, он с легкостью сможет сторговаться с купцами. – Но как, дорогой мой? – подняла высокие брови королева, изящно поведя белоснежными плечами. – Предложить нам нечего, а угрожать им глупо. – Дело не в том, какие карты ты держишь на руках, мама, – возражал принц. – Главное – что ты сможешь внушить другому игроку. Поверь мне, я смогу. Игра стоит свеч. У них есть огромный флот, мама, а мы без флота задохнемся. Султан нас раздавит как мошку. Достаточно одного сражения, чтобы наемники, которых набрал отец, были разбиты. Если я приду вместе с флотом, то даже не поспев к началу военных действий, я смогу ударить султану в тыл. И мы прогоним его в тартарары! – А как ты попадешь в Оланд? – На одном из кораблей, что сейчас патрулируют берег, доберусь до острова Рыцарей. А там уже до Оланда рукой подать. За месяц-два будем на месте. «По крайней мере решительности принцу не занимать», – без особого восторга отметил Шаул. Он не испытал радости по поводу своей удачи. Возможно, из-за того, что спонтанно родившийся план принца мог оказаться нереальным для практического осуществления. А, может быть, его смутила уверенность принца в успехе переговоров с Содружеством, походившая на пустое бахвальство. Хотя Дамон не выглядел глупцом и, будучи правителем Аустеррии, где сословие купцов было очень влиятельно, весьма вероятно, не только знал, с чем ему придется столкнуться, но и имел ключ к решению этой задачи. В любом случае оставался вопрос о принятии этого плана королем. – Вы считаете это возможным, граф? – обратила к нему взволнованный взор королева. – Мне трудно судить, не зная деталей, ваше величество, – ответил Шаул. – Но если положение Аустеррии столь отчаянно, как говорит принц, то не стоит ли рискнуть? – Это так опасно, милый, – грустно проговорила королева, обращаясь к сыну. – Не опасней, чем участвовать в отцовских сражениях, – парировал юноша. Глаза королевы наполнились слезами. – О, мама! – воскликнул принц и бросился к матери, опустившись перед ней, он взял ее руку бессильно упавшую на колени, и покрыл поцелуями. – Мама, не разрывайте мне сердца. Королева наклонилась к золотистой макушке сына и прижалась к ней щекой. – Прости меня, милый, – сквозь слезы прошептала она. – Ты уже вырос, а я все никак не привыкну. Король отреагировал иначе. – Трусливый щенок! – набросился на него тот. – Вздумал бежать и прятаться под юбку какой-то принцессы?! Мужчина встречает врага мечом, а не спущенными штанами. Манеры короля не многим отличались от манер его солдат. – Ну причем тут это? – досадливо поморщился принц Дамон. – У нас появилась прекрасная возможность восстановить флот. Не мне вам говорить, как он важен для нас. На острове нет, кроме портовой крепости, ни одного фортификационного сооружения. Султан пройдет по нашей земле, как по вымощенной дороге, не преткнувшись. – Преткнется! – прогремел король. – Армия, которую я возглавлю, станет неприступной крепостью для султана. И ты должен быть рядом со мной. – А если султан высадится не в порту, где вы его ждете, а по всей береговой линии? Людей у него хватает. Сколько мы продержимся, запертые с одной стороны непроходимым перевалом, а с другой – флотом султана? Чтобы выжить, нам необходимо море. Король в бешенстве уставился на сына, не находя быстрого ответа. – Отец, нам нужен флот! – воспользовался тот возникшей паузой и, сменив тон, заговорил скороговоркой: – Вы сами всегда утверждали, что флот для нашего королевства – основное средство защиты и нападения. Мы побьем султана на море, прогоним его с близлежащих островов и запрем его самого на южном побережье, вернув себе власть в акватории. Смелые планы принца, несмотря на их кажущуюся феерическую эфемерность, все-таки поколебали уверенность короля. И его величество, не переставая хмуриться, созвал своих министров и советников, чтобы обсудить появившуюся возможность. Они собрались в роскошно убранном зале. Роспись богато украшенного позолотой потолка, на которой красовались пышнотелые аллегории мудрости, справедливости и прочих добродетелей благого правления, была призвана, вероятно, вдохновить на благие деяния собравшихся под ним государственных мужей. Советники во главе с королем и принцем по правую его руку расположились вокруг длинного стола красного дерева. За их спинами на стульях у стен сидели начальник дворцовой стражи, дипломат, о котором упоминал принц, у противоположной стены Шаул увидел своего знакомого, монсеньора Аббатини, рядом с ним Шаул, любезно приглашенный на совет, и присел. Еще в доверительной беседе с королевой принц Дамон предложил о колдовстве и столетнем сне не упоминать ни скептически настроенному королю, ни его советникам, ограничившись сообщением о наследнице Оланда, брак с которой позволит принцу претендовать на земли Содружества независимых городов. И сейчас, на совете, речь об Элизе совсем не шла. Кому интересна далекая принцесса, обладающая лишь правом, но не действительной властью? К Шаулу почти не обращались. Обсуждали военную угрозу со стороны султаната в свете открывшейся возможности обретения нового союзника. Мнения советников короля разделились на сторонников и противников вступления в переговоры с Содружеством, и они битый час ломали копья, опровергая противоположную точку зрения. Поначалу Шаул слушал их, пытаясь разобраться в настоящем положении дел, но аргументы спорящих, казалось, диктовались их политическими амбициями, а не пользой королевства, и, потеряв интерес, Шаул углубился в размышления. Тяжкие сомнения не давали ему покоя. Не поспешил ли он доверить принцу Элизу? Какое будущее он готовит бедняжке? Он не разделял убежденности принца в успехе военной кампании против султана даже с обретением нового флота. Да и что этот Дамон представляет собой? Самого Шаула принц раздражал. Впрочем, он не был уверен, что неприязненные чувства не рождены ревностью. А если отбросить сантименты, гораздо более Шаул опасался, что путешествие в Оланд обернется чудовищной авантюрой. В частные подробности плана принца он не был посвящен, но сроки, заявленные Дамоном, были невероятными. На его возражения тот недовольно ответил: – Оставьте, Клаверден. Если признаю, что речь идет о полугоде и даже более того, отец меня не отпустит. В конце концов, вы сами уверяли меня, что время принцессы истекает через пару месяцев. Если вы хотите, чтобы я отправился за вашей принцессой, прикусите язык. – Если быть точным, ваше высочество, я заинтересован в том, чтобы вы спасли принцессу, а не просто выбрались из Аустеррии, – едва сдерживая раздражение, ответил Шаул. – Меня волнует реальность исполнения вашего плана. Хорошо ли продуманы его детали. И каковы запасные варианты, на случай если что-то сорвется. – Запасные варианты есть, не беспокойтесь, – усмехнулся принц. – Но вам придется положиться на меня. Подробности я вам не намерен сообщать. Вы все равно не сможете помочь, а осторожность лишней не бывает. И, кстати, перестаньте морочить голову моей матушке. – Что вы имеете в виду, ваше высочество? – вскинулся Шаул, чувствуя, как краска разливается у него по ушам. – Не стройте из себя святую невинность, Клаверден. Моя матушка слишком добра к вам. Это было правдой. Всего день Шаул провел во дворце, а королева Изабелла была с ним доверчива и мила, словно с давним другом. «Если бы не вы, я бы ни за что не дала своего согласия на поездку Дамона. Но вам я верю. Если спящая принцесса существует на самом деле, то известие о ней мог привезти только рыцарь Ланселот», – заглянула королева ему в глаза, смутив Шаула проникновенным взглядом и двусмысленностью сравнения. Вместе с искренней признательностью он не мог не испытывать замешательства от знаков внимая прекрасной королевы. Заливаясь краской, Шаул разглядывал собственные пальцы, на которых до сих пор ощущал доверительное пожатие ее величества, когда получил толчок под локоть от монсеньора Аббатини. Подняв глаза, он увидел, что на него пристально смотрит начальник дворцовой стражи. Он стоял около своего стула, с противоположной стороны стола прямо напротив Шаула. – Мы почти уверены, ваше величество, что столица наполнена шпионами султана, – медленно произнес он, переведя взгляд на короля. – Так как же мы можем вверять судьбу принца и всего королевства никому не известному человеку? – он поднял руку, указывая на Шаула. – И предложение морского пути – не свидетельствует ли о возможном сговоре с флотом султана? Все взоры обратились к Шаулу. Он поднялся. – Я понимаю и, более того, вполне разделяю вашу осторожность, – осторожно начал Шаул. – Как свидетельство о своей персоне у меня имеется рыцарская грамота, полученная от герольда принца Кристиана властителя Адхельма, действующего от его имени, а также перстень епископа Эльтюда, которые я уже имел честь показывать их величествам и его высочеству. Честью моего суверена и духовного князя заверены и мои честные намерения, – он слегка поклонился королю и всем присутствующим и продолжил: – Что же касается способа передвижения, он выбран не мною, а самим его высочеством принцем Дамоном, и у меня нет оснований ставить под сомнение резонность его доводов в пользу морского путешествия. С другой стороны, моя миссия ни в коей мере не зависит ни от вида транспорта, ни от способа передвижения его высочества в Оланд, и у меня нет никаких пожеланий, кроме безопасности и по возможности скорейшего возвращения на родину. – Не будет ли дерзостью с моей стороны, ваше величество, – начальник стражи почтительно склонился в сторону короля, – посоветовать вам оказать гостеприимство графу Клавердену и оставить его в вашем дворце до отъезда принца, если таковой будет разрешен вами. – Действительно, – кивнул головой король. – Так будет спокойней. Милости просим, Клаверден, – повернулся он к Шаулу без тени радушия. Шаул понял, что угодил под арест, но спорить не стал, а лишь почтительно склонился в коротком поклоне. – Почту за честь, ваше величество, – произнес он и опустился на свое место.
Юлия: Следующий отрывок - оценка событий Элизой. Там тоже о Дамоне...
Хелга: Юлия Замечательно, что повторила отрывок! Пошла читать.
Хелга: Юлия Собранный вариант, как мне кажется, точнее и понятнее. Юный принц загорелся идеей показать свои возможности и показать на что способен своему родителю. Но там, где играют в политику, нет места простым нормальным чувствам. Юлия пишет: Тем более что именно его предложение послужило причиной для гневной вспышки короля. Зпт после тем более?
apropos: Юлия Соглашусь с Хелгой, что уточнения к месту, принц вырисовывается более четко. Юлия пишет: А мамаша предполагается более расширенной версии, чем просто озабоченная сексом дама средних лет. Более расширенной, соглашусь, но ручки она жмет и намеки делает, что, собственно и вызывает определенное впечатление: смутив Шаула проникновенным взглядом и двусмысленностью сравнения. Вместе с искренней признательностью он не мог не испытывать замешательства от знаков внимая прекрасной королевы. Сие смущает вместе с Шаулом. О сроках. Честно говоря, я уже тоже запуталась, сколько времени (речь ведь идет о месяцах) путешествует Шаул - и сколько осталось до пробуждения\непробуждения принцессы. Юлия пишет: Если признаю, что речь идет о полугоде и даже более того, отец меня не отпустит. В конце концов, вы сами уверяли меня, что время принцессы истекает через пару месяцев. Т.е. здесь вот непонятно: если принц тотчас же отправится к принцессе, успеет ли ее разбудить, - ведь ему предстоит длительное путешествие. И сколько на самом деле времени осталось Элизе - полгода или пара месяцев? Как бы в тексте это уточнить (?). И совсем непонятна ситуация с войной, если честно. У нас есть султан, который напал на Аустеррию, и, как я понимаю, довольно слабое войско короля. А если султан не будет ждать возвращения принца и нападет сегодня к вечеру - или завтра с утра? Или через месяц? Аустеррия окажется под властью султана, король погибнет или попадет в плен, то же с королевой и т.д. Если принц, предполагая это, хочет "слинять" подальше и обзавестись хоть какими землями (из приданого принцессы), - то, может, есть смысл намекнуть о том в мыслях Шаула, например (или сие будет видно из дальнейшего повествования - ?) В любом случае, в свете уже имеющейся ситуации с войной, все выглядят как-то слишком беззаботно, как представляется, даже король. Принц, кстати, прав насчет флота, но какое дело до того Шаулу - имею в виду, его опасения по поводу несбыточности планов принца и сроков, о которых тот говорит отцу. Переговоры будут вести (и принимать решение) представители правящей верхушки Содружества, захотят они ввязываться в войну или нет, останется к тому времени еще Аустеррия или окажется порабощенной султаном - все это Шаула, по большому счету, не касается, для него главное, чтобы принц успел разбудить Элизу, нет? Тапочек:Шаул увидел своего знакомого, монсеньора Аббатини, рядом с ним Шаул, любезно приглашенный на совет, и присел. А если чуть переделать: Шаул, любезно приглашенный на совет, увидел своего знакомого, монсеньера Аббатини, и присел возле него\рядом с ним. А, и еще по поводу обращения принца к матери. Чет смутило "мама" при посторонних, обычно (у Дюма, например ) короли\принцы обращались к матерям\женам - мадам или ваше величество.
Хелга: apropos пишет: Переговоры будут вести (и принимать решение) представители правящей верхушки Содружества, захотят они ввязываться в войну или нет, останется к тому времени еще Аустеррия или окажется порабощенной султаном - все это Шаула, по большому счету, не касается, для него главное, чтобы принц успел разбудить Элизу, нет? Шаул такой получается излишне ответственный. Из тех, кто болеет за судьбы мира и все такое. Ему бы за Элизу больше побеспокоиться, а он все о Содружестве радеет.
Юлия: Хелга apropos Спасибо, мои дорогие. Хелга пишет: Шаул такой получается излишне ответственный. Из тех, кто болеет за судьбы мира и все такое. Ему бы за Элизу больше побеспокоиться, а он все о Содружестве радеет. Хелга пишет: Принц, кстати, прав насчет флота, но какое дело до того Шаулу - имею в виду, его опасения по поводу несбыточности планов принца и сроков, о которых тот говорит отцу. Это была попытка явить мужскую логику оценки соперника. Высказывание Шаула о переговорах с Содружеством является его первой реакцией на положительный ответ на его предложение о принцессе. И сам факт этого положительного ответа его не устраивает эмоционально. Понятно почему. Налицо когнитивный диссонанс. И как всякий среднестатистический мужчина (как он мнится автору), Шаул свое негативное восприятие (которое, конечно, ассоциируется с принцем) объясняет логическими причинами. Не то, что он переживает за судьбу переговоров, он винит принца в бахвальстве. Потом пытается быть объективным (он справедливый юноша), приводя контраргумент (ну это и для читателя, чтобы он не думал, что принц абсолютный болван). Когда Шаул уже сидит на совете, то беспокоится об Элизе. Его переживания о способе, которым они с принцем попадут в заколдованный замок объясняется тем же – если они не попадут в Замок во время, Элиза погибнет. План принца, о котором ему толком ничего неизвестно, вызывает у него сомнения, тем более то, что ему известно - сроки надуманы. Значит, и все остальное может оказаться блефом. И это не может его не волновать. apropos пишет: если принц тотчас же отправится к принцессе, успеет ли ее разбудить, - ведь ему предстоит длительное путешествие. И сколько на самом деле времени осталось Элизе - полгода или пара месяцев? Шаул отправился в свое путешествие осенью. В Аустеррию они прибыли к началу зимы (успели перейти перевал). А разбудить принцессу принц должен весной. Если до Замка они будут добираться 2-3 месяца. То принцу, чтобы разбудить принцессу (да еще договориться с Содружеством) и вернуться домой, понадобиться 4-6 месяцев. Мне казалось, что это понятно. Какой именно момент надо уточнить в тексте? apropos пишет: И совсем непонятна ситуация с войной, если честно. У нас есть султан, который напал на Аустеррию, и, как я понимаю, довольно слабое войско короля. А если султан не будет ждать возвращения принца и нападет сегодня к вечеру - или завтра с утра? Султан-то есть. Но войны нет. Султан серьезно потрепал флот Аустеррии и теперь на море он хозяин. Для Аустеррии это проблема, потому что он нападает на их торговые суда. Сухопутное войско у короля наемное и нет фортификационных сооружений, а на море контроль утерян (хотя какая-то часть военного флота еще в наличии). Речь шла и о шпионах султана в столице. Вероятно, у них тоже есть свои шпионы. Потому они ждут, что султан не ограничится морем и нападет на них. Они хотят восстановить флот, чтобы сместить противостояние с суши на море. Когда решит султан напасть, наверное, никто точно не знает. Но без флота их шансы ничтожны, потому даже король склоняется к решению рискнуть и привести себе флот. apropos пишет: Более расширенной, соглашусь, но ручки она жмет и намеки делает... Сие смущает вместе с Шаулом. Такая уж она впечатлительная - разбередила ей сердце романтическая история. Зато не спустила Шаула с лестницы и отпустила сына за принцессой... apropos пишет: Аустеррия окажется под властью султана, король погибнет или попадет в плен, то же с королевой и т.д. Все это принц предполагает, но утверждает, что с помощью флота сможет его выбить из Аустеррии. Но вот про маму… О ней он не может не волноваться, но мы ничего не знаем об этом... Ты считаешь, это надо оговорить? Дело в том, что история с планами принца еще не разрешилась, и трудно сейчас понять чего действительно недостает, что надо уточнить, а что найдет свое объяснение в конце. apropos пишет: А, и еще по поводу обращения принца к матери. Чет смутило "мама" при посторонних, обычно Там только Шаул. Хотелось подчеркнуть неформальные отношения сына и матери. Но, пожалуй, следует, немного разбавить эту неформальность формальностью.
apropos: Юлия Дык вот по поводу ревности Шаула, желания найти слабины у "соперника" и т.д. - вот это все бы в тексте не помешало, на мой взгляд. Т.е. привнести побольше личностного отношения Шаула в его мыслях, когда он спорит с принцем, сомневается в нем, подчеркнуть, что именно им движет и почему. И сроки с принцессой - туда же, повторить лишний раз не помешает, дабы читатель в очередной раз это себе уяснил. Юлия пишет: Но войны нет. (...) Потому они ждут, что султан не ограничится морем и нападет на них. И это тоже (вот так, как ты сейчас сделала) более четко описать. Иначе складывается впечатление, что уже идет война, а не только опасения в ее возможном начале. Юлия пишет: Но вот про маму… О ней он не может не волноваться, но мы ничего не знаем об этом... Ты считаешь, это надо оговорить? Ну, вряд ли принц о том будет говорить матери, тем более в присутствии постороннего. Но Шаул, например, может подумать, с каким сердцем принц оставлять мать - кстати, еще один повод усомниться в моральных качествах избранника для принцессы. С другой стороны - если что-то прояснится потом, то, вероятно, можно оставить пока так, как есть, - для развития воображения читателей. Хотя, если война как таковая еще под большим вопросом, и опасности для королевы нет, тогда нет смысла о том и говорить. Юлия пишет: история с планами принца еще не разрешилась, и трудно сейчас понять чего действительно недостает, что надо уточнить, а что найдет свое объяснение в конце. Это я понимаю, поэтому просто высказала - на данный момент - возникающие вопросы, ответы на часть которых можно, вероятно, дать уже сейчас. Впрочем, автору, как всегда, виднее. Юлия пишет: Хотелось подчеркнуть неформальные отношения сына и матери. Не, ну смотри, теплые отношения можно подчеркнуть там теплыми, понимающими взглядами, нежностью, с которой сын с ней обращается. Допустим, разок он, забывшись, может воскликнуть "матушка" (как вариант), что создаст необходимую атмосферу, но венценосные особы на то и венценосные, что, как правило, всегда строго следуют этикету, как мне кажется.
Хелга: Добавлю свои пять коп. apropos пишет: Иначе складывается впечатление, что уже идет война, а не только опасения в ее возможном начале. Вот и у меня тоже. Объяснения авторы понятны , но в тексте как-то не совсем ясно с войной и султаном.
Юлия: apropos Хелга Спасибо огромное. apropos пишет: Не, ну смотри, теплые отношения можно подчеркнуть там теплыми, понимающими взглядами, нежностью... но венценосные особы на то и венценосные, что, как правило, всегда строго следуют этикету, как мне кажется. Видишь ли, они как-то выпрыгивают из этих правил то и дело. И я не могу их туда втиснуть. Все-таки они неформалы по сути своей, потому так и поступают во всем прочем. На все остальные возражение отвечу терзающим смиренных читателей очередным исправленным повторением отрывка ( ) и его продолжением.
Юлия: Повторение сокращу насколько возможно, чтобы понятны были изменения, но без излишнего мучения читателей. *** (...) «По крайней мере решительности принцу не занимать», – без особого восторга отметил Шаул. Он не испытал радости по поводу своей удачи, скорее наоборот. Сердце обожгли неожиданное разочарование и боль. Он пытался найти этому причину и не находил. Возможно, его неудовольствие вызвало опасение, что спонтанно родившийся план принца мог оказаться нереальным для практического осуществления. А, может быть, его смутила уверенность принца в успехе переговоров с Содружеством, походившая на пустое бахвальство. Хотя Дамон не выглядел глупцом и, будучи правителем Аустеррии, где сословие купцов было очень влиятельно, весьма вероятно, не только знал, с чем ему придется столкнуться, но и имел ключ к решению этой задачи. В любом случае оставался вопрос о принятии этого плана королем. – Вы считаете это возможным, граф? – обратила к нему взволнованный взор королева. – Мне трудно судить, не зная деталей, ваше величество, – ответил Шаул. – Но если положение Аустеррии столь отчаянно, как говорит принц, то не стоит ли рискнуть? – Это так опасно, милый, – грустно проговорила королева, обращаясь к сыну. – Не опасней, чем участвовать в отцовских сражениях, – парировал юноша. Глаза королевы наполнились слезами. – О, мама! – воскликнул принц и бросился к матери, опустившись перед ней, он взял ее руку бессильно упавшую на колени, и покрыл поцелуями. – Не разрывайте мне сердца. Королева наклонилась к золотистой макушке сына и прижалась к ней щекой. – Прости меня, милый, – сквозь слезы прошептала она. – Ты уже вырос, а я все никак не привыкну. Король отреагировал иначе. – Трусливый щенок! – набросился на него тот. – Вздумал бежать и прятаться под юбку какой-то принцессы?! Мужчина встречает врага мечом, а не спущенными штанами. Манеры короля не многим отличались от манер его солдат. – Ну причем тут это? – досадливо поморщился принц Дамон. – У нас появилась прекрасная возможность восстановить флот. Не мне вам говорить, как он важен для нас. На острове нет, кроме портовой крепости, ни одного фортификационного сооружения. Султан пройдет по нашей земле, как по вымощенной дороге, не преткнувшись. – Преткнется! – прогремел король. – Армия, которую я возглавлю, станет неприступной крепостью для султана. И ты должен быть рядом со мной. – А если султан высадится не в порту, где вы его ждете, а по всей береговой линии? Людей у него хватает. Сколько мы продержимся, запертые с одной стороны непроходимым перевалом, а с другой – флотом султана? Чтобы выжить, нам необходимо море. Король в бешенстве уставился на сына, не находя быстрого ответа. – Отец, нам нужен флот! – воспользовался тот возникшей паузой и, сменив тон, заговорил скороговоркой: – Вы сами всегда утверждали, что флот для нашего королевства – основное средство защиты и нападения. Мы побьем султана на море, прогоним его с близлежащих островов и запрем его самого на южном побережье, вернув себе власть в акватории. Смелые планы принца, несмотря на их кажущуюся феерическую эфемерность, все-таки поколебали уверенность короля. И его величество, не переставая хмуриться, созвал своих министров и советников, чтобы обсудить появившуюся возможность. Они собрались в роскошно убранном зале. Роспись богато украшенного позолотой потолка, на которой красовались пышнотелые аллегории мудрости, справедливости и прочих добродетелей благого правления, была призвана, вероятно, вдохновить на благие деяния собравшихся под ним государственных мужей. Советники во главе с королем и принцем по правую его руку расположились вокруг длинного стола красного дерева. За их спинами на стульях у стен сидели начальник дворцовой стражи, дипломат, о котором упоминал принц, у противоположной стены Шаул увидел своего знакомого, монсеньора Аббатини, рядом с ним Шаул, любезно приглашенный на совет, и присел. Еще в доверительной беседе с королевой принц Дамон предложил о колдовстве и столетнем сне не упоминать ни скептически настроенному королю, ни его советникам, ограничившись сообщением о наследнице Оланда, брак с которой позволит принцу претендовать на земли Содружества независимых городов. И сейчас, на совете, речь об Элизе совсем не шла. Кому интересна далекая принцесса, обладающая лишь правом, но не действительной властью? И потому к Шаулу почти не обращались. Несмотря на тревожные ожидания, противостояние Аустеррии с султанатом пока еще не обрело форм настоящей войны, по крайней мере на суше. Посол султана находился в столице Аустеррии, как и посланник короля Дерелье не покидал султаната, и отпускные грамоты до сих пор не были посланы ни тому, ни другому. Правда, как понял Шаул, с обеих сторон это было уловкой, позволяющей выведывать тайны друг за друга, увеличивая армии шпионов. Две державы продолжали соперничать на море, где флибустьеры, ходившее под обоими флагами, грабили торговые суда, а отдельные эскадры нередко сталкивались в жестоких боях. Но недавно чаша весов в этом неустойчивом равновесии стала склоняться в пользу султаната. Захватив несколько островов, султан приблизил свои границы к территории королевства. Пиратские нападения султановских галер на корабли короля Дерелье стали происходить все чаще. И теперь значительная часть боевых кораблей некогда сильнейшего флота во всем Южном море была потоплена или приведена в негодность. Султан смог практически запереть флот Аустеррии в ее акватории. В оценках дальнейших стратегических планов султана мнения королевских советников разделились. Одни из них утверждали, что султан не упустит шанс напасть на Аустеррию этой же зимой, не дожидаясь, когда открывшийся перевал позволит тем послать за помощью. Другие же возражали, ссылаясь на донесения шпионов о том, что потери султана при завоевании островных государств были весьма велики, и на восстановление сил и средств ему понадобится не меньше года. И сейчас, обсуждая возможность обретения выгодного союзника, советники снова разделились на сторонников и противников поездки принца. Они уже битый час ломали копья, опровергая противоположные точки зрения, и Шаул, поначалу внимательно слушавший их, потеряв интерес, углубился в собственные переживания. Тягостные сомнения не давали ему покоя. Не поспешил ли он доверить принцу Элизу? Какое будущее он готовит бедняжке? Он не разделял убежденности принца в успехе военной кампании против султана даже с обретением нового флота. Да и что сам Дамон представляет собой? Шаула принц раздражал. Его жгла ревность. С трудом стараясь сохранить хоть какую-то объективность, он то и дело соскальзывал от придирчивого недоверия к острой неприязни. А если отбросить сантименты, Шаул опасался, что путешествие в Оланд обернется чудовищной авантюрой, и они не смогут к весне добраться до Заколдованного замка. И для подобных сомнений у него были все основания. Хотя в частные подробности плана принца он не был посвящен, но сроки, заявленные Дамоном, были совершенно невероятными. Как полагал Шаул, при самых благоприятных условиях на их путешествие до земель Содружества понадобится не меньше двух месяцев, а то и больше. Принц же заявил, что на дорогу туда и обратно потратит не больше трех и на возражения Шаула недовольно ответил: – Оставьте, Клаверден. Если признаю, что речь идет о полугоде, отец меня не отпустит. В конце концов, вы сами уверяли меня, что время принцессы истекает через пару месяцев. Если вы хотите, чтобы я отправился за вашей принцессой, прикусите язык. – Если быть точным, ваше высочество, я заинтересован в том, чтобы вы спасли принцессу, а не просто выбрались из Аустеррии, – едва сдерживая раздражение, ответил Шаул. – Меня волнует реальность исполнения вашего плана. Хорошо ли продуманы его детали. И каковы запасные варианты, на случай если что-то сорвется. – Запасные варианты есть, не беспокойтесь, – усмехнулся принц. – Но вам придется положиться на меня. Подробности я вам не намерен сообщать. Вы все равно не сможете помочь, а осторожность лишней не бывает. И, кстати, перестаньте морочить голову моей матушке. – Что вы имеете в виду, ваше высочество? – вскинулся Шаул, чувствуя, как краска разливается у него по ушам. – Не стройте из себя святую невинность, Клаверден. Моя матушка слишком добра к вам. (...) *** Мир снов встрепенулся, сменив изнуряющую тоску на звенящую напряженность. Он подтянулся и встал по стойке смирно, словно королевская гвардия при появлении государя. Все связи и невидимые нити, разорванные или расслабленные еще накануне, были воссозданы и натянуты, подобно тетиве готового к выстрелу лука. В этом напряженном ожидании чувствовалось что-то совсем новое, непривычное, и потому пугало. Элиза тревожно оглянулась и повела плечами. Она сидела на невысокой сложенной из плоских камней стене на задворках чьего-то сна. Краски почти покинули его, скоро он растает, и на его месте возникнет другой. Элиза застряла где-то на границе снов и воспоминаний. Какая-то сила не пускала ее обратно в ее пустынное убежище. И она вынуждена была бродить из одного сна в другой в ожидании открытия неведомых и невидимых ворот в воспоминания Шаула. И тогда она ненадолго могла оказаться вместе с ним, но затем, словно в сказке – с двенадцатым ударом часов вынуждена была расстаться с любимым и возвратиться к постылой мачехе, – в очередное чужое сновидение. Она поднялась с тающего вместе со всем остальным сном камня, и не успела сделать и нескольких шагов, как из сизой дымки появился новый сон, разгоравшийся багровым закатом. "Таким же жгучим, как ревность Шаула", - подумалось ей. "Как глупо было полагать, что я смогу отказаться от тебя, отдав твою руку принцу, – обращаясь к ней, писал в своем дневнике Шаул. – Элиза, страшная ревность разрывает мне сердце, дикое желание снедает меня изнутри. Благородство рыцаря, в почтительном отдалении бесстрастно взирающего на прекрасную даму, и не ночевало в сердце горожанина. Я не могу смириться с тем, что он – а не я! – будет держать тебя в объятиях, он – а не я! – будет целовать тебя". Шаул ревновал ее к принцу Дамону, а сам едва справлялся с волнением, которое вызывали в нем знаки внимания чувственной королевы. Изабелла Аустеррийская, то ли в пику нелюбимому мужу, то ли по собственному легкомыслию, кокетничала с молодым человеком, самым любезным образом посвящая свое время посаженному под арест гостю. – Кто бы мог подумать, что я буду когда-нибудь благодарна недоверчивой натуре короля? – восклицала королева. – Вы мой пленник, милый граф, и я приказываю вам сейчас же изложить свою философию. Повинуйтесь, – она шутливо указала ему веером место у ее ног. – Боюсь, в таком случае, ваше величество, мы поменяемся ролями, – улыбнувшись, поклонился Шаул. Королева засмеялась нежным переливчатым смехом: – О, я не верею, не может быть все так ужасно! – Уверяю вас, даже видавшие виды профессора университета теряют терпение, выслушивая многословные объяснения своих коллег по цеху. – Разве я похожа на профессора? – кокетливо вскинула тонкие брови королева, легким движением длинных пальцев коснувшись пышной белой груди, открытой глубоким декольте. – О нет, мадам. Такой блистательной красоты не найдешь в университетских стенах, – смутился Шаул. – Профессора университетов – старые бобыли, зануды, склонные к обильному потреблению вина, – заявил внезапно возникший в покоях королевы принц. – Дамон! – удивленно воскликнула та. – Ты меня разыгрываешь. – Боже упаси, ваше величество, - улыбнулся принц, целуя протянутую руку. - Да спросите хоть графа. Вы же учились в университете, Клаверден? – Я закончил артистический факультет, – скромно ответствовал Шаул. – Так разве я не прав? – Целибат действительно является обязательным для преподавателей университетов, но что касается их характеров… – Они отвратительны, – со смехом прервал его принц. – Мужи, лишенные женского общества, заперты друг с другом в поиске истины. Кто может их винить за несносный характер? – Нонсенс! – воскликнула королева. – Мужчина не может найти истину без женщины. – Полностью согласен с вами, мадам, – поклонился принц матери и непринужденно устроился у ее ног. – А вы, граф? – она капризно подняла бровь. – Может быть, вы считаете женщин исчадьями ада, виновными в погибели мужчин? – Разве не за подобные утверждения человек был выдворен из Эдема? – улыбнулся Шаул. – Браво, Клаверден! – хлопнул в ладоши принц. Королева звонко засмеялась, демонстрируя прекрасный жемчуг мелких зубов. – Какой вы милый, – нежно проворковала она. – Так что же вы думаете о женщинах? – Мадам, вы смущаете графа. В вашем обществе невозможно думать о других дамах. – Неужели? – удивленно проговорила королева, заглядывая в глаза горе-кавалеру. Такой откровенный пассаж совершенно смутил Шаула, и, покраснев как рак, тот просипел: – Не смею спорить, ваше величество. Что же касается антропологии, – свернув на безопасную тему, он совладал с голосом. – Мужчина и женщина – два противоположных полюса, но эти полюсы принадлежат единому целому. И рассуждать о сути наших различий можно только в контексте нашего единства. – Изумительно сказано! – воскликнула королева и, завладев его кистью, мягко пожала ее. Шаул снова залился краской, и Элиза почувствовала, как заколотилось его сердце, выбивая из головы мысли. – Какая метафизика, Клаверден, – усмехнулся принц. – Где вы видели это единство? Уж не в браке ли? – В любви, мой милый, – поддержала Шаула королева, нежно потрепав макушку сына. – Наше единство – это исходная точка творения и потенция, заложенная в человеке, – серьезно ответил принцу Шаул. – Оно уже есть, потому что каждый из нас – лишь часть целого, но полноту человек призван осуществить в своей жизни. В том числе в любви и браке. – Нет, мадам, оставьте его! – картинно взмахнул рукой принц. – Клаверден – рыцарь поневоле. В конце концов он станет бобылем-профессором в каком-нибудь университете. Дамон подтрунивал над Шаулом, выводя того из себя, но Элиза была благодарна принцу, который таким образом ни разу не позволил чувственному тет-а-тет перерасти в нечто более серьезное. Принц был очень привязан к матери. Это чувствовалось в той нежной доверительности их обращения друг с другом, в котором они не придерживались даже обычной приличной случаю чинности. Хотя и в общении с королевой у принца то и дело проскальзывал ироничный или снисходительный тон. Элиза сожалела, что ей ни разу не пришлось увидеть Дамона в обществе других дам – королева не отпускала Шаула от себя, – а она была уверена, что так смогла бы лучше понять натуру принца. Элиза отчего-то была уверена: красавец принц, умело пользуясь своим обаянием, разбил не одно сердце, но его собственное оставалось нетронутым. Но во всем остальном, кажется, Дамон не мог вызвать нареканий. Он был умен, присущая ему властность уравновешивалась остроумием и отсутствием напыщенности. Принц обещал стать успешным правителем. Несмотря на скептические оценки Шаула, Элизе чувствовалось за самоуверенностью принца нечто большее, чем банальная незрелость. Уже сейчас Дамон хорошо понимал людскую природу и создавал впечатление человека, способного составить искусную стратегию достижения поставленной цели. Ко всему прочему и решимости принцу было не занимать. Такой не остановится на полпути, пока не заберется на самую вершину. – Дамон, Дамон, – пробормотала Элиза, разворошив носком туфли листву, под которой спрятался выросший в чьем-то сне гриб. А неприязнь Шаула к принцу все росла. Ничего и близкого своей симпатии к Кристиану к Дамону он не испытывал. Но даже Шаулу нечего было поставить в вину принцу, кроме изрядной доли цинизма. И этот цинизм выводил его из себя. – Откуда у вас этот мальчик, Клаверден? – спросил однажды принц Шаула, указывая на Сони. – Мы встретились с ним в Эльтюде, – уклончиво ответил тот. – Как вы его назвали? Сони? Что за странное имя? Элиза заметила, как насторожился мальчик и потихоньку двинулся к выходу. – Кто твои родители, Сони? – остановил его принц. – Я сирота, ваше высочество. – Печально. Но кто они были и из каких мест? – не отставал тот. – Не смущайте мальчика, ваше высочество, – холодно попросил Шаул. – Да бросьте, Клаверден, чем же я его смущаю? Вопросом о его родных местах? – Вы буравите его взглядом весь вечер. – О, прошу прощения, – усмехнулся принц. – Но он весьма занятный, ваш Сони. И что же за имя у него? Сони, скажи мне. Сделай милость, я чувствую, здесь какая-то тайна. Никогда не слышал такого имени. Тебя не могли наречь таким прозвищем. Ну же, Сони! – Я бы сказал, ваше высочество, да сирота я – спросить не с кого, – развел руками мальчик и снова попытался ретироваться. – Ну да, – качнул головой принц, но огонек в его глазах не потух. – Кто же тебя вырастил? – Ваше высочество, оставьте мальчика, – попросил Шаул. – Он для вас не опасен. К султану он не имеет никакого отношения. – Помилуйте, Клаверден, да кто ж говорит о султане? Но вы же тоже ничего о нем не знаете, неужели вас это устраивает? – Сони спас мне жизнь и много раз выручал меня, ваше высочество. Мне этого достаточно. – Не сомневаюсь, что у вас были основания посчитать его достойным вашего доверия. Но неужели вы можете удовлетворяться его недомолвками? – Человек – не бочонок с пивом, который надо вскрыть для услаждения собственных желаний. – Нет-нет, Клаверден, он не бочонок с пивом, – усмехнулся принц. – Он тайник с диковинным замком. И к нему надо подобрать ключ. – Не проще ли предоставить человеку самому решать открывать свои тайны или оставить их при себе? – Вы предлагаете мне соблазнить его? Если бы он был дамой… А так – нет, Клаверден, увольте. Это не по моей части, – насмешливо скривился Дамон. – Трудно представить, ваше высочество, что вас могут смутить такие нюансы, – фыркнул Шаул, отвечая ему той же монетой. – Вам никогда не приходило в голову, что доверие завоевывается доверием? – Нет, Клаверден. Это опасно, но не интересно. – Тогда оставьте мальчика в покое, – раздраженно посоветовал Шаул. – Клаверден, вы скучный тип, – поморщился Дамон. Цинизм принца не вписывался в понятие Шаула о чести. Но Элиза сомневалась, что можно вырасти в королевском дворце, не заразившись этим недугом.
Хелга: Юлия Теперь все понятно стало с султаном и Аустеррией, не висит вопросом, отчего нужен флот, и почему ожидается война. Принц, вероятно, совсем неплох, если бы не являлся в свете ревности Шаула, что вполне закономерно. Сони сразу стал загадкой, такое ружьецо, что готово в любой момент бабахнуть. Чуть тапочков на вскидку. Юлия пишет: В этом напряженном ожидании чувствовалось что-то совсем новое, непривычное, и потому пугало. Что-то хочется изменить в этой фразе. В этом напряженном ожидании чувствовалось что-то совсем новое, непривычное, и оттого пугающее. ? Это напряженное ожидание стало совсем новым, непривычным и потому пугало. ? Юлия пишет: – О, я не верею, не может быть все так ужасно! Очепятка. Юлия пишет: Такой откровенный пассаж совершенно смутил Шаула, и, покраснев как рак, тот просипел: Мне кажется, здесь "тот" не совсем к месту, лучше "он". Юлия пишет: Это опасно, но не интересно. неинтересно?
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Теперь все понятно стало с султаном и Аустеррией Вот ведь, как важен взгляд со стороны. Я все опасаюсь завязнуть в излишнем разжевывании и не улавливаю, когда необходимо отдельные факты, разбросанные по тексту и подсознанию автора, суммировать в одном месте. Хелга пишет: Принц, вероятно, совсем неплох Он сомнителен (с)... Хелга пишет: Сони сразу стал загадкой, такое ружьецо
Хелга: Юлия пишет: Я все опасаюсь завязнуть в излишнем разжевывании и не улавливаю, когда необходимо отдельные факты, разбросанные по тексту и подсознанию автора, суммировать в одном месте. Это, мне кажется, проблема многих пишущих - опасения слишком много раскрыть читателю и уверенность в его проницательности. Вполне справедливые, но часто ошибочные. Юлия пишет: Он сомнителен (с) Я бы ему не доверял (с)
apropos: Юлия Отстала - бегу наверстывать!
apropos: Юлия С войной теперь, да, намного понятнее (что ее еще нет), хотя захваченные территории - это серьезно, и намерения султана выглядят достаточно устрашающе (а посла отозвать ведь можно в любой момент, в общем, на то времени много не требуется). А если - как вариант - оставить только пиратские разборки? Только из-за них у короля уже есть веские основания позаботиться об укреплении береговой охраны и усилении армии, а дополнительный флот будет весьма кстати, дабы отбить охоту у султанских кораблей нападать на моряков Аустеррии. Как мне кажется. Хелга пишет: Принц, вероятно, совсем неплох Авантюрист прямо какой-то. И хитрец. А его отношения с матерью и его ревность к ней тоже как-то заставляют задуматься, нет ли тут комплекса Эдипа. Юлия пишет: разворошив носком туфли листву, под которой спрятался выросший в чьем-то сне гриб. Очаровательная картинка! Из тапков только один - и тот условный. Повинуйтесь, – она шутливо указала ему веером место у ее ног. У своих ног - ? Жду продолжения! Очень интересно, что там принц замышляет. Кстати, еще подумалось (и забеспокоило): ведь это, получается, последний шанс Шаула (и Элизы). Больше принцев нет - или чего их искать, если Дамон, вроде как, уже собирается в путь. С другой стороны, Шаулу надо было бы подстраховаться и подыскать еще парочку принцев, готовых разбудить принцессу. Ведь если Дамон по каким-то причинам не сможет выполнить свою миссию (не доберется вовремя или не полюбит ее, а последнее вообще представляется сомнительным, исходя из характера Дамона), то другие рядом не помешали бы, так сказать. Как запасной вариант.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: хотя захваченные территории - это серьезно, и намерения султана выглядят достаточно устрашающе Имелось в виду, что эти острова не принадлежали Аустеррии. Я пока уточнила так: "Но недавно чаша весов в этом неустойчивом равновесии стала склоняться в пользу султаната. Захватив несколько островных королевств, султан весьма опасно приблизился к границам Аустеррии. Пиратские нападения султановских галер на корабли короля Дерелье стали происходить все чаще. И теперь значительная часть боевых кораблей некогда сильнейшего флота во всем Южном море была потоплена или приведена в негодность. Султан смог практически запереть флот Аустеррии в ее акватории". А после следующего отрывка с принцем можно будет вернуться к этому моменту, если все-таки не уравновесятся резоны. apropos пишет: Авантюрист прямо какой-то. И хитрец. А его отношения с матерью и его ревность к ней тоже как-то заставляют задуматься, нет ли тут комплекса Эдипа. apropos пишет: Больше принцев нет - или чего их искать, если Дамон, вроде как, уже собирается в путь. Так Шаул вроде и не ищет, хоть и недоволен приобретением. apropos пишет: Шаулу надо было бы подстраховаться и подыскать еще парочку принцев А потом бросать жребий. Или всех забрать в гарем
Юлия: *** Короткий зимний день клонился к вечеру, заливая все синевой. Агата щелкнула пальцами и в подсвечниках затеплились свечи, тяжелые шторы на окнах сомкнулись, отгораживая комнату от неприютной зимней ночи. Но озабоченность не сошла с ее лица, и брови еще больше сошлись к переносице. – Не стоит так терзаться, милая фея Агата, – мягко попенял магистр оффиций. Он сидел напротив в таком же кресле у камина. И яркий огонь делал его румяное лицо еще румяней. – Агата переживает от бездействия, – объяснила Реву Селина. – Она не привыкла сидеть сложа руки. А вы утверждаете, что сейчас мы ничем не можем помочь Элизе. – Уверен, что у вас и в этом мире достаточно забот, – сочувственно проговорил Рев. – Владыка Шлаф пока не обратил внимания на нашу принцессу. В противном случае у меня есть распоряжение владыки Траума. Вот тогда ваша помощь и понадобиться. А сейчас нет смысла волноваться понапрасну. – Вы считаете возможным, что владыка Шлаф не знает об Элизе? – удивилась Селина. – Нет, нет, – возразил Рев. – В нашем мире это исключено. Просто ему не до нее. Сейчас владыка наводит порядок на границах царства – там произошли тяжелые разрушения. Но все таки я отправил вашу крестницу погостить в долину снов. Там она никого не побеспокоит. Бедняжка немного растеряна, но прекрасно справляется. Не переживайте о ней, – ободряюще улыбнулся и поднялся. – А теперь, милые дамы, я вынужден покинуть вас. Владыка Шлаф чрезвычайно пунктуален и не потерпит долгих отлучек. Он поднялся, и Агата подала ему руку. – Не забывайте нас, господин Рев, – улыбнулась она ему. – Я провожу вас, – поспешила Селина за гостем. – Скажите, магистр, вы ничего не слышали о Трауме? – заглядывая в глаза Реву, прошептала Селина, когда они оказались в холле. Тот недоуменно уставился на нее. – Но позвольте, милая, ведь он отдал за вас свою жизнь. Что еще я могу услышать о владыке? – Поверьте мне, – убежденно проговорила Селина, – он жив. – Вам бы очень этого хотелось, – вздохнув, кивнул Рев. – Вы не представляете, как я сам желал бы того же. Но, моя милая фея Селина, его больше нет. Правитель мира снов теперь – владыка Шлаф, и, уверяю вас, это не наш дорогой Траум. – Конечно, нет, – нахмурилась Селина. – Я и не думала, что он снова станет правителем мира снов. – Вы просто не понимаете, моя дорогая, как все обстоит у нас, – Рев ласково дотронулся до ее плеча. – Когда владыка Траум снял с себя венец, он отказался от самого себя. У него осталось только имя. – Как так?! – растерялась Селина. – Вы сами говорили о величии его жертвы, а теперь утверждаете, что от него осталось только имя? – Нет, нет, - поспешил ответить магистр. - Я просто вынужден был упростить, моя дорогая, чтобы вы поняли. Мы, фея Селина, неотделимы от своего призвания. Нельзя быть духом без назначения. Каждый из нас появляется на свет для решения конкретной задачи. Нет задачи – нет и духа. Сняв с себя венец, владыка Траум отказался от своего призвания, оставил свою миссию и взял на себя совершенно не свойственное духам назначение – спасение человеческой души, то есть вас, моя дорогая. А значит, он уже тогда, строго говоря, перестал быть духом. Нет, милая фея Селина, владыки Траума нет не только в царстве снов. Его вообще нет среди духов. – Нет? – оторопело переспросила Селина, не веря в приговор Рева. – Нет, – сокрушенно покачав головой, твердо ответил магистр. – Значит, он стал человеком, – едва справляясь с рыданиями, дрожащими губами проговорила Селина. – Человеком?! – всплеснул руками Траум. – Но, милая моя, это невозможно! Мы скроены совсем по иным лекалам. Здесь, в вашем мире, я могу казаться таким же, как вы, но не обольщайтесь, это – только видимость. На самом же деле… – Рев безнадежно махнул рукой и, нахмурившись, попросил: – Не мучьте ни себя, ни меня, фея Селина. Мы оба с вами любили его, и теперь нам остается только смириться перед его волей и волей Провидения. Прощайте. Магистр поднял руку, словно защищаясь от нее, и исчез. Селина устало сжала ладонями виски. Слезы накатились на ресницы и тяжелыми каплями побежали по щекам. Слова магистра не убедили ее. Чтобы он ни говорил, Селина знала: Траум жив. Но как ей без Рева отыскать его?! – Зачем ты мучаешь магистра? – раздался из гостиной сердитый голос сестры. Селина сжалась: ей хотелось избежать ссоры. Ничего не ответив, она стала тихо подниматься по лестнице, чтобы запереться у себя в комнате. – В твоем распоряжении есть зеркало. Селина замерла на ступеньках, не в силах поверить услышанному. – Я уже пыталась, – сокрушенно призналась она. – Но я не знаю, кто он теперь, а без этого ничего не получается… – Если бы ты дала себе труд изучать магию, ты бы не говорила таких глупостей, – проворчала Агата. – Когда между волшебником и другим человеком образовывается тесная связь, зеркало может использовать ее. И если не найдет, то хотя бы укажет направление к потерянному. – Направление? – неуверенно переспросила Селина и поспешила обратно в гостиную. – Зеркало способно показать связь между двумя существами – это и будет направлением, – объяснила Агата, словно нерадивому ученику давно пройденный урок. – Если ты права, он жив, значит, зеркало может указать путь к нему. – Но как заставить его работать? – воззрилась она на нее. – Задача непростая, – кивнула Агата. – Но не думаю, что у нее совсем нет решения. В ее глазах зажегся знакомый Селине огонек – сестра обожала решать головоломки. – Надо покопаться в книгах, но думаю, что принцип все тот же – зеркалу нужны факты. Что ты помнишь из вашего путешествия? – Ничего, – сокрушенно проговорила Селина. – Совсем ничего? Ты поражаешь меня, – раздраженно проговорила Агата. – Если ты ничего не помнишь, зачем ты всем морочишь голову тем, что он жив?! – Я знаю это! – отчаянно воскликнула Селина. – Так потрудись припомнить что-нибудь конкретное, – наставительно порекомендовала сестра и, поднявшись с кресла, направилась в библиотеку. Селина осталась одна. Опустившись на покинутое Агатой кресло, она уставилась на пламя камина. "Почему говорят "огонь любви"?" – вздохнула она. В ее представлении любовь – это нежная прохлада и бархатная бесконечность звездного неба. *** По прошествии полутора недель заключение Шаула и Сони в королевском дворце подошло к концу. Под покровом ночи в строжайшем секрете они вместе с немногочисленнойя свитой принца взошли на корабль. Это была, как успел заметить Шаул, маленькая трехмачтовая шебека, маневренная и быстроходная. Пассажиры вынуждены были находиться в крохотных каютах до восхода, когда судно снялось с якоря и вышло в очередной каботажный рейд, как один из тех кораблей, что охраняли берега Аустеррии, и так же, как и те, направилось к ее северо-западной границе. Все это было проделано в страшной тайне, чтобы ни шпионы султана, ни его корсары, бороздящие воды Южного моря, не помешали исполнению задуманного плана. Весь последующий день путешественники провели взаперти, и лишь когда, стремительно изменив курс, корабль вышел в открытое море, они смогли покинуть свои каюты. Им предстояло в течение недели пересечь залив, омывающий западный берег полуострова - да так, чтобы не встретиться с кораблями султана, - направляясь к островам Рыцарей, где те уже не чувствовали себя в безопасности. А оттуда они, не опасаясь нападения, смогут добраться до материка и высадиться в ближайшем порту. Едва рассвело, но пассажиры шебеки были уже на ногах, сильная качка не дала ночью сомкнуть никому глаз. Усталость усиливала напряжение. Шаул поспешно покинул каюту и поднялся на палубу, чтобы хоть немного остыть. Он только что схватился с Бруно. Было глупо и несправедливо обвинять кота в собственных злоключениях, но благоразумие всезнайки выводило из себя. Сони поднялся вслед за Шаулом и молча встал рядом, облокотившись на фальшборт. Волны, только что игравшие шебекой, словно ореховой скорлупкой, как будто услышали сердитый окрик и стихли, расстелившись перед шебекой спокойной гладью. Стрельнувшее ярким лучом из-за укутавших горизонт облаков солнце зажгло алую дорожку на поверхности присмиревшего моря и наполнило воздух розовым сиянием. – Знаешь, а у меня такое чувство, – склонившись головой к плечу Шаула, проговорил Сони, – что нас ожидает какая-то опасная заварушка. И Элиза не достанется Дамону. – Тогда она умрет, – хмуро возразил он. – Ты не позволишь этому произойти. Тоска о любимой стиснула грудь, и острая боль, пронзив сердце, выстрелила в висок. Сони, сочувственно глядя на него, взял за пальцы и нежно пожал их. – Не спится, Клаверден? – услышали они голос Дамона. Шаул с трудом развернулся, и снова получил удар невидимого клинка. Нырнув под леер, к ним подходил принц. Сони нахмурился и, чуть склонившись в поклоне, поспешил отойти. Принц проводил его долгим взглядом. – Он не тот за кого себя выдает, да? – развернувшись к Шаулу, вдруг насмешливо спросил Дамон. – Простите, ваше высочество? – с трудом переводя дух, переспросил его Шаул. – Ваш слуга, Клаверден, – пояснил Дамон. – Он не тот, за кого себя выдает? – Он никогда и не выдавал себя за моего слугу, – холодно ответил тот. – Он мой друг. Чуть склонив голову на бок, принц недоверчиво всматривался в его лицо, словно пытаясь отгадать, о чем тот умалчивает. Шаул, справляясь с накатившей после отступившей боли слабостью, оперся о фальшборт, но взгляда не отвел. – Так вы любовники! – воскликнул принц, стукнув себя пол лбу. – А я не пойму, что вы скрываете. То-то вы прыгали от матушки, как ужаленный, – рассмеялся принц. – А она, бедняжка, была в недоумении. Шаул онемел от подобной откровенности. – Не разделяю ваших пристрастий, Клаверден, но мальчишка хорош, – снова повернувшись к Сони, проговорил принц. – Есть в нем какая-то изюмина. Жаль, что он – не девица. Была бы моей, – усмехнулся Дамон. – Да что вы, Клаверден?! Не заберу я у вас пассию. И не скажу вашим духовным патронам, – заговорщицки добавил он. – Вам не хватает собственных тайн, принц? Вы выдумываете чужие? – холодно поинтересовался Шаул. – Выдумываю? – насмешливо поднял бровь принц. – Нет, я не выдумываю, я подмечаю, и запоминаю. Чужие тайны – это прекрасное оружие, которым в совершенстве должен владеть правитель. После этой нелепой выходки принца Шаул еще больше ополчился против Дамона и всячески избегал его. И когда после недельного плавания они наконец миновали самый опасный участок пути вблизи острова Илиас, Шаул совсем приуныл, близость спасительных вод западной части Южного моря только подхлестывала его ревнивое отчаяние. – У этого человека нет чести. И он, не скрывая, признается в этом, - в который раз обрушился он на принца. – Брось, Шаул. Пусть тешится нашей тайной, – подшучивал над ним Сони. – По крайней мере отстанет от нас. – Мне не до смеха, Сони, – досадливо поморщился он. – Шаул, успокойся и перестань метаться, – выговорил ему Бруно. – Ангелов с крыльями ты не найдешь на земле. Власть – тяжкое бремя, и никто не сможет нести его, не замарав рук, тем более в такие трудные времена ситуации, какие выпали сейчас правителям Аустеррии. – Бруно, причем тут трудности? Он открыто признался, что считает шантаж приемлемым средством! – Хорошо. Что ты предлагаешь? – скептически сощурился Бруно. – Не знаю, – безнадежно проговорил Шаул, проведя рукой по волосам. Он гонится за призраком: никакого прекрасного принца не существует. «Да кто же, ради всего святого, должен разбудить Элизу? Облеченный властью или рожденный на королевском ложе?» – Да сможет ли этот шантажист Дамон разрушить колдовские чары? – Принц должен полюбить принцессу, насколько мне известно, – протянул Бруно. – А любовь совсем не связана с какими-то высочайшими достоинствами, любят и негодяи, и преступники, и лжецы. – Любовь не зависит от достоинств, – кивнул Шаул. – Так почему она должна зависеть от крови? – Ну это уж не ко мне вопрос, – вздохнул Бруно. – Феи романтичны, как все женщины. Возможно всему виной романтика… – Мы ищем того, кого и быть не может, – с досадой прервал его Шаул. Раздавшийся грохот поглотил его последние слова. – Что это? – испугано воскликнул Сони. Они услышали топот ног по верхней палубе, зычный свист боцманской трубки и крик вахтенного офицера. – Надо узнать, что случилось, – прислушиваясь, проговорил Сони и выскользнул из каюты. Шаул поспешил за ним. На палубе царило возбуждение. Матросы суетились у парусов, меняя направление хода шебеки. Шаул слышал, как внизу хлопают, открываясь, крышки оружейных портов, и грохочут по батарейной палубе, выкатываясь, тяжелые пушки. На баке и полуюте возле орудий возились бомбардиры. – По левому борту корабль султана, – подбежал к Шаулу Сони. – Я знал, что что-нибудь случится! Вглядываясь вдаль, Шаул заметил большую трехмачтовую галеру с зеленым флагом. Она неслась с поднятыми веслами на всех парусах им наперерез. Шебека легла на левый глас, круто меняя курс. Быстрое маневренное судно принца имело все шансы уйти от тяжелой галеры. Но тут прозвучал резкий хлопок, у правого борта вражеской галеры появился дым, и через мгновенье дикий свист и грохот раздался над их головами. Шаула и Сони окатило деревянными щепами и водой. – Вниз, Сони, – присев от неожиданного удара, Шаул схватил за рукав остолбеневшего мальчика и потащил к тамбуру. Прежде чем спуститься он оглянулся: пролетевшее над их головами ядро задело бизань-мачту и разорвало нижнюю шкаторину паруса и несколько шпрюйтов. Морской бой между судном принца и настигающим его кораблем султана длился недолго. Противный ветер мешал легким бортовым пушкам шебеки наносить сколько-нибудь серьезный ущерб вражескому судну. В то время как ядра, выпускаемые из тяжелых пушек батареи полубака галеры, поддерживаемые тем же зюйд-остом, снесли грот-мачту шебеки, привели в негодность снасти, пробили борт. Ход судна был замедлен. Галера догоняла шебеку, не переставая обстреливать ее. Но не все еще было потеряно, подпустив вражеское судно ближе, шебека могла дать залп из своих двендцати-фунтовых пушек с кормы. Но когда корабль противника оказался под ударом, принц приказал поднять белый флаг. – Почему он сделал это?! – вытаращив на Шаула глаза, воскликнул Сони. – Откуда я знаю! – огрызнулся тот, недобрые предчувствия завязали внутренности тугим узлом. Взяв шебеку на абордаж, янычары султана, словно саранча, в мгновение ока заполонили ее. Принц приказал не оказывать сопротивления. И команда вместе с пассажирами с недоумением взирали на диковинных солдат, бесшумно заполняющих палубу. Издавая короткие гортанные звуки, один из них, по-видимому, старший, отдавал приказания. Их яркая одежда, войлочные белые шапки с длинными хвостами и перьями на макушке, смешной каркающий говор – все это выглядело карнавальным представлением, пока заартачившийся молодой моряк не отказался выполнять приказ опуститься на колени, и тут же острая кривая сабля янычара скользнула по его шее. Матрос упал, захлебываясь собственной кровью. – Ох! – вырвался стон у пораженного Сони, и мальчик уткнулся в плечо Шаула, словно тот мог защитить его от этого кошмара. Глава янычар что-то опять крикнул и погибшего тут же выкинули за борт. Больше никто не спорил с иноземцами. И уже за четверть часа корабль был в полной власти этих людей. Матросы были связаны и усажены на баке. Офицеры с капитаном – разоружены и оставались на шканцах. Шаул и Сони вместе со свитой принца, окруженные шестью янычарами, – на небольшом свободном пространстве у сломанной грот-мачты. Никого из них не тронули. – Зачем вы это сделали? – оказавшись около принца, не удержался Шаул. – Не все сразу, Клаверден, – не глядя на него, сухо ответил Дамон, ухмылка сошла с его лица, он был бледен, но спокоен. Над палубой снова раздался зычный гортанный вскрик командира янычар, и воинственные иноземцы склонились в земном поклоне. По деревянным мосткам, выложенным между кораблями, на борт шебеки поднялся какой-то господин. Перед ним шествовал слуга, в руках которого была странного вида булава, украшенная выкрашенными в синий цвет копной конских волос. Движения сановника были неспешными и плавными, сообразно пышному наряду. Широкие шелковые шаровары, собранные у щиколотки тяжелыми складками, закрывали голенища сапог из тонкой кожи, делающим шаги его совсем тихими. Богато расшитый серебряной нитью селадоновый кафтан с покрытыми лазурью пуговицами препоясывался широким пурпурным кушаком, свободные концы которого, украшенные кистями, почти касались сапог. Поверх кафтана на нем было надета длинная сапфировая кашемировая долма, подбитая серебристым мехом, с длинными распахнутыми крыльями рукавов. На голове возвышался белоснежной горой шелковый тюрбан, украшенный золотой брошью с изумрудами. Тонкие пальцы сулатновского визиря, как окрестил его про себя Шаул, были унизаны перстнями. Сановник приблизился к принцу, стоявшему впереди своей свиты, и оказался даже несмотря на свой тюрбан, не многим выше. "Агырмадагэ", – прошептал на ухо Шаула Сони, коверкая непонятную речь иноземцев. Но вопреки ожиданиям, султанов сановник заговорил совершенно ясно и четко на понятном пленникам языке: – Я рад приветствовать вас, принц Дамон, – слегка качнул он чалмой. – Юсуф-паша, – с обычной своей улыбкой ответил принц. – Как мило с вашей стороны встретить меня. Шаул не мог поверить своим ушам: принц Дамон был в сговоре с султаном, врагом Аустеррии?! Они перекинулись еще несколькими фразами, и сановник пригласил принца и его свиту к себе на галеру. Огромная двухпалубная галера была словно плавучий дворец. На верхушке грот-мачты полоскался зеленый с золотыми звездами флаг султана. Белоснежные паруса были затканы серебряным полумесяцем в хороводе звезд. Позолота, яркий затейливый орнамент росписей, мягкие ковры, атласные подушки, переливающиеся муаром драпировки шелковых портьер... Богатство убранства галеры не шло ни в какое сравнение с военной простотой шебеки. Но Шаула не волновало искусство восточных мастеров, он был подавлен безвыходностью их отчаянного положения. Все раздражало его: и незнакомая гортанная речь, и холодные презрительные взгляды янычар, и бьющая в глаза роскошь, и высокомерная вежливость Юсуф-паши. Дамон с треском провалил его план, оказавшись в сговоре с султаном. Шаула лихорадило. И злость, и страх, и отчаяние мешались в горячечный коктейль, отравляли кровь и не позволяли трезво осмыслить положение. Наконец пленников оставили в покое, разместив в каютах. Сони и Шаулу досталась небольшое помещение, застланное коврами и подушками. Один низенький широкий столик – был единственным предметом мебели. Их дорожные сумки были свалены здесь же в углу среди подушек. Бруно нигде не было видно. – Где наш кот? – спросил Сони сопровождавшего их янычара. Но тот, ответив равнодушным пустым взглядом, развернулся и покинул каюту, скрывшись за тяжелой занавеской, заменяющей дверь. – Они рылись в наших вещах! – возмущенно воскликнул Сони, раскрыв сумки. – Стоит ли удивляться? Мы их пленники, – раздраженно ответил Шаул. Его перебило тихое короткое мяуканье, и среди подушек показалась серая плюшевая морда. – Бруно, какой ты молодец! – воскликнул Сони и подхватил невесть откуда появившегося кота на руки. – Как ты нас нашел? Ты понимаешь, что говорят эти злодеи в перьях? – К сожалению, мне не знакомо их наречие, – мурлыкнул Бруно, растаяв от нежных поглаживаний Сони. – Стоило попасть в плен к янычарам султана, чтобы услышать от тебя признание в собственном невежестве, – по привычке поддел кота Шаул. – Что будем делать? – Непростой вопрос, – проговорил тот, игнорируя неуместную остроту. – Яснее ясного – принц в сговоре с людьми султана, – зло процедил Шаул. – Интересно, какую роль отвели нам в этом милом спектакле? – Ничего хорошего от них не дождешься, – брезгливо проговорил мальчик, спустив с колен Бруно. – По горлу саблей – и в море! – Ты слишком впечатлителен, мой молодой друг, – мурлыкнул Бруно, подставляя голову под ладонь Сони. – Бруно, мы в плену, и стремительно удаляемся от нашей цели! – раздраженно возразил Шаул. – Ты не предполагаешь, что это только видимость? – Бруно! – взревел Шаул. – Сейчас не до твоих экивоков. – В той земле, в которую мы направляемся, тоже есть принцы, – терпеливо объяснил Бруно. – Ты хочешь отдать принцессу султану? – уставился на кота Сони. – Принцу, - ответил Бруно – Ты невыносим! – набросился на него Шаул. – Тише! – шикнул на них Сони. – Нас подслушивают… Быстро обернувшись, Шаул заметил, как качнулась занавеска, отделяющая вход в их каюту. Он выскочил следом, но никого не увидел, и вышел на палубу. Там деловито сновали матросы, подбирая рифы. Галера изменила курс и теперь при встречном ветре шла на юг, надо полагать, к северным рубежам султаната. Слажено работали гребцы на нижней палубе, синхронно взмахивая и опуская весла. На баке у батареи сидели янычары, греясь на солнце. На полуюте под балдахином он увидел Юсуф-пашу и заметил мелькнувший острый заинтересованный взгляд, как будто бы обращенный на него. Шаула обернулся – у грот-мачты стоял Дамон. – Клаверден! – окликнул его принц. – Чудесная погода, не правда ли? Нам стоит пройтись. Боюсь, наша свобода передвижений будет слегка ограничена в ближайшее время. Так что не будем упускать возможность, пока она существует. Принц взял его под руку и повел в сторону бака. Шаул не противился, ему необходимо было поговорить с принцем, хотя один вид того вызывал у него раздражение и злость. – Подумать только, – не удержался он, – мне всегда казалось, что обладание собственным судном значительно расширяет свободу передвижений. Или прогулка по палубе вражеского корабля вполне удовлетворяет границам вашего понимания свободы? Шаул оглянулся на плененную шебеку принца, шедшую в фарватере корабля султана. – На сегодняшний момент, – невесело усмехнувшись, ответил Дамон. Не доходя до бака, они развернулись и пошли в обратную сторону. Оторвав взгляд от расположившегося на полуюте Юсуф-паши, принц насмешливо взглянул на Шаула. – Клаверден, сотрите чистоплюйское выражение со своего лица. Оно не идет вам. – Мне жаль расстраивать ваше высочество своим видом, но, боюсь, мое преображение потребует некоторых объяснений. Шаул ждал ответа, но принц, словно забыв о нем, был увлечен разыгравшейся на полуюте сценой: перед Юсуф-пашой размахивая руками упал на колени, а затем простерся ниц один из его слуг. Достаточно было одного ленивого взмаха руки вельможи, и участь бедолаги была решена. Шаул с отвращением развернулся, чтобы не вдеть отвратительной расправы. Чуть задержавшись, принц последовал за ним и снова взял его под руку. – Советую не устраивать в каюте любовных утех с вашим маленьким другом, – едва различил Шаул в шуме ветра и плеске воды тихий голос принца. – За такие пристрастия в султанате запросто можно лишиться головы. Шаул молчал, и принц продолжил: – Как вы догадались, Клаверден, у меня была договоренность с султаном. Конечно, я бы предпочел ваш план, но, к сожалению, в последний момент оказалось, что времени на его осуществления у меня скорее не будет. Хотя, если бы нам удалось разминуться с галерой Юсуф паши, я бы все-таки рискнул, но от судьбы не уйдешь… – Разве не вы приказали сдаться вашей команде? – Не будьте наивным, Клаверден. У нас не было шансов уйти живыми. А гибель не входила в мои планы. Так же, как полагаю, и в ваши. – Представьте себе, ваше высочество, в них не входил и плен, – огрызнулся Шаул. – Плен – это шанс, – убежденно возразил принц. – Неужели вы думаете, что мертвый вы справились бы лучше? – И каков ж результат вашего тактического хода? – ответил вопросом на вопрос Шаул, не желая вступать в бесплодный спор. – Сейчас я союзник султана, хоть и против собственного отца, – беспечно пожал плечами Дамон. – Прекрасная фабула для трагедии, – обозлился Шаул, убедившись, что принц не задумываясь отказался от своего обещания спасти Элизу ради достижения собственных целей. – Без сомнения ваша матушка по достоинству оценит ее. Принц резко остановился и взбешенный уставился на Шаула. – Заткнитесь, Клаверден! – прохрипел он, но, быстро овладев собой, снова взял его под руку и продолжил: – Заткнитесь и слушайте. Я не обязан откровенничать с вами и делаю это просто из любезности. План отца совершенно провальный. Когда султан нападет на Аустеррию – а это вопрос нескольких недель – оборона не устоит, королевство будет разграблено и уничтожено в течение нескольких дней. Но если я встану во главе войска султана, как его будущий наместник, то смогу ограничить количество этих кровожадных головорезов, убедив султана и его советников в доскональном знании оборонительных мер. И тем самым предотвращу насилие и грабеж. А став наместником, я разгромлю его с помощью флота, который, уверен, подоспеет к следующему году. – У вас есть флот? – удивленно воззрился на него Шаул. – Я отправил несколько человек через перевал с щедрыми предложениями на север. Так или иначе, но у меня будет флот с новыми кораблями и новыми пушками. Я заключу союз с рыцарским флотом и флотами других прибрежных королевств. Все вместе мы сможем противостать султану. Я выкину его из Аустеррии и соседних островов. – Смелый план. Жаль его исполнение зависит от слишком многих неизвестных, - скептически усмехнулся Шаул. – Вы считаете султана настолько наивным, чтобы тот предоставил своему наместнику описанную вами свободу действий? Я бы на вашем месте серьезно призадумался о том, сдержит ли вообще султан свое слово назначить вас тем самым наместником, когда Аустеррия вашими стараниями будет лежать у его ног. – Вы правы, они хитры и лживы, но у меня тоже есть шпионы, и я знаю слабые места султана. И мой Блуффо знает толк в их восточной хитрости. К тому же вы поможете мне, взяв на себя наследного принца. – Каким это образом? – неприязненно поинтересовался Шаул, не желающий участвовать в аферах принца. – Вы отвлечете мнительного Фаруха своей историей о спящей принцессе. – Вы с ума сошли?! – не мог поверить Шаул собственным ушам. – Отнюдь, Клаверден, – покачал головой, улыбнувшись Дамон. – Фарух чертовски подозрителен, фанатично религиозен и настроен против всяческого сотрудничества. Он желает превратить нас всех рабов. И может смешать мне карты. Но вам он подходит. Фарух – самый настоящий принц. Он старший сын султана. Я уже рассказал Юсуфу о вашей принцессе. – О, небеса, – простонал Шаул. – Зачем?! – Затем, чтобы у вас появился шанс выполнить то, что ждут от вас ваши патроны. Юсуф – главный советник принца Фаруха. Не скажу, что пожелал бы такого мужа своей сестре. К тому же, насколько я знаю, принц уже имеет немалый гарем. Но он не ограничен в количестве жен, и может разбудить еще десяток принцесс. Вам решать, как воспользоваться этим шансом. Шаул потерял дар речи. Похоже Дамон и сам не понимал, куда завел его собственный цинизм. Но стоило ли удивляться его плану в отношении далекой принцессы, когда тот не моргнув глазом предал собственного отца? – Вы чрезвычайно дальновидны, ваше высочество, – наконец процедил Шаул. – Но не кажется ли вам, что ваш отказ спасти принцессу, никоим образом не предоставляет вам полномочий решать ее судьбу, тем паче распоряжаться независимостью Содружества! – Не будьте идиотом, Клаверден. Принцу нечем угрожать вашему Содружеству. Я оказал вам любезность, представив вас как посланника с чрезвычайно выгодным предложением. К тому же вам не из чего выбирать. Для достижения поставленной цели надо использовать те средства, которые у вас есть. – Вы, ваше высочество, по всему, большой мастер в этом, – зло процедил Шаул. – Да, – ничуть не смутившись подобным выпадом, улыбаясь, ответил Дамон. – И я добьюсь своей цели. – Желаю удачи, – стиснув зубы в бессильной злости, поклонился Шаул. – Чтобы вы обо мне не думали, Клаверден, я тоже желаю вам удачи. И хочу предостеречь вас. Вы наивный романтик, сиятельный граф. А это свидетельствует либо о глупости, либо о нежелании видеть очевидное, что сродни все той же глупости. Очнитесь и взгляните жизни в лицо. Она не прекрасная благородная дама, а хитрая, жадная куртизанка. Заплатите ей и вы получите все ее прелести. – Боюсь, ваше высочество, мне не по карману такая расточительность, – холодно проговорил Шаул.
Хелга: Юлия Вот так поворот с принцем! Ожидала от него какой-либо пакости, но такой... Мерзавец! Куда же уведет беднягу романтика Шаула это путешествие? Грустное такое зрелище - эти принцы, куда не кинь - всюду клин. И чем этому Дамону Сони не угодил? Угнетает направленность мыслей принца. Но ужасно нравится мысль Селины о том, что Траум мог стать человеком. А действительно - куда может уйти дух? В плоть и кровь грешные.
Юлия: Хелга Какой сюрприз! Я думала, ты еще отдыхаешь вдали от ужасов цивилизации Хелга пишет: Вот так поворот с принцем! Надеюсь, он (поворот) выглядит органично (с точки зрения характера принца) и не слишком легковесно (в смысле самой идеи предательства ради спасения). Хелга пишет: Куда же уведет беднягу романтика Шаула это путешествие? Грустное такое зрелище - эти принцы Следующий принц особенно хорош в описании Дамона Хелга пишет: И чем этому Дамону Сони не угодил? Наоборот, он ему симпатизирует в каком-то смысле. Хотя Сони его занимает в самой малой степени - у него своих забот хватает. Но когда тот попадается ему на глаза, то его цепляет непонимание. Этот отрок явно не на своем месте, а чем это обусловлено, Дамон понять не может – он-то привык контролировать и моделировать ситуации, и какие-то тайны его не устраивают, как принцип. И свобода (не называть себя и хранить свои тайны), которую Сони предоставил Шаул, для него просто - слабость и глупость, да и не очень-то он и верит в эту свободу. И когда он видит, как Сони с нежностью пожимает руку Шаулу, он наконец находит объяснение всему их поведению. Хелга пишет: Угнетает направленность мыслей принца Какое именно? Хелга пишет: А действительно - куда может уйти дух? В плоть и кровь грешные. В смысле если уж Провидение наказует, то так, что мало никому не покажется?
Хелга: Юлия пишет: Следующий принц особенно хорош в описании Дамона Да уж... так хорош, что дух захватывает. Бедная Элиза. Юлия пишет: И когда он видит, как Сони с нежностью пожимает руку Шаулу, он наконец находит объяснение всему их поведению. Юлия пишет: Какое именно? Так вот это именно и угнетает - найденное прекрасным Дамоном объяснение. Юлия пишет: Надеюсь, он (поворот) выглядит органично (с точки зрения характера принца) и не слишком легковесно (в смысле самой идеи предательства ради спасения). Поскольку мы знакомы с принцем поверхностно плюс его уже проявившаяся непомерная самоуверенность, то действия его не слишком меня удивили - ждала от него пакости. Юлия пишет: В смысле если уж Провидение наказует, то так, что мало никому не покажется? Как-то так. Юлия пишет: Я думала, ты еще отдыхаешь вдали от ужасов цивилизации Вернулась. Хотя отдыхала в ужасах цивилизации, но с ограниченным доступом в ужасы всемирной сети.
apropos: Юлия Понятное дело, что Траум не может просто так исчезнуть - слишком яркая личность, Провидение не будет такими разбрасываться. А Селина должна его найти, если он сам этого не сделает. С принцем сложнее - как бы он сам себя не перехитрил. Юлия пишет: Надеюсь, он (поворот) выглядит органично (с точки зрения характера принца) и не слишком легковесно (в смысле самой идеи предательства ради спасения). Вот даже не знаю, если честно. С одной стороны - от Дамона не ждешь ничего хорошего, и этот поворот\предательство вполне вписывается в его характер. С другой - как-то он наивен для своего цинизма. У него же нет никаких гарантий, что султан сдержит слово, и полагаться на обещания - верх легкомыслия, на мой взгляд. Хотя в силу собственной юности и неопытности, он, конечно, может думать, что всех хитрее и умнее, но, боюсь, сам в эту ловушку и попадет. Насчет Сони и Шаула - принц вполне мог так подумать, в принципе. Единственное что немного смутило, что Сони "нежно" пожимает руку Шаула. По идее, с нежностью мужчины могут относиться к женщинам, к детям, ну там еще к лошадям, допустим. Друг к другу же - ну, скорее, с пониманием, с поддержкой, ободрением. Другое дело, что Дамон мог принять подобный жест за нежность особых отношений. Гм. Юлия пишет: Имелось в виду, что эти острова не принадлежали Аустеррии. Я пока уточнила так: Ага, вот, мне кажется, так лучше всего. Тем будут более оправданны мотивы отъезда Дамона, а история с его предательством предстанет совсем неожиданно. Из тапков, что заметила: Он желает превратить нас всех (в) рабов Предлог пропущен. когда тот не моргнув глазом предал собственного отца? Он - ? Чтобы вы обо мне не думали, Клаверден Что бы - раздельно, ни думали ("и"). времени на его осуществления у меня скорее не будет Времени на осуществление плана (ед.число).
Юлия: Хелга apropos Спасибо, дорогие. apropos пишет: Хотя в силу собственной юности и неопытности, он, конечно, может думать, что всех хитрее и умнее, но, боюсь, сам в эту ловушку и попадет. Хелга пишет: действия его не слишком меня удивили Вот и славно. Теперь мы с ним расстаемся, и как там у него сложится - Бог его знает. Обожжется, конечно, но, может быть, пойдет ему на пользу. Хелга пишет: Так вот это именно и угнетает - найденное прекрасным Дамоном объяснение. apropos пишет: немного смутило, что Сони "нежно" пожимает руку Шаула. По идее, с нежностью мужчины могут относиться к женщинам, к детям, ну там еще к лошадям, допустим Сони же - еще не мужчина, и не брутальный подросток. Тихий, понимающий, нежный - все время Бруно ласкает. А друг-то в страданьях, что ж его не пожалеть? apropos пишет: Селина должна его найти Она настроена решительно. А Рев-то лучше знает, все-таки дух, как ни как.
Юлия: *** Агата протерла утомленные глаза, поднялась из-за стола, и подошла к окну. На белоснежном поле выпавшего ночью снега виднелись четкие следы – Селина кормила птиц. Чуть позже она увидела ее саму, он подходила к дому со стороны деревни и, заметив в окне сестру, приветливо махнула ей рукой - не иначе возвращалась от своих маленьких подопечных. Жизнь Селины постепенно входило в прежнее русло. Она снова хлопотала, опекая своих крестников, которых набирала без разбору – всех, кто требовал сочувствия, нежности, утешения в бедах, даже если это была разбитая коленка или пустячная обида на старшего брата. Сама Агата не очень-то привечала учеников и выбирала подопечных с особым тщанием. Ей абсолютно чужда была теория Селины, что любой достоин участия. Пусть любому любые и помогают, а помощь феи особенная, она налагает обязательства не только на саму фею, но и на ее крестника. В духовной жизни расчет не меньше, чем за банковской стойкой – каждый вложенный грош, должен принести прибыль. Иначе благословение обернется проклятием. И в первую очередь для самого одаренного. Но сейчас Агата и не подумала бы обвинять сестру в благодушии и наивности. Сочувствие и забота о маленьких шалопаях отвлекали Селину от грустных мыслей и бесконечных слез по Трауму. – Траум, Траум, – прошептала Агата, возвращаясь к своим книгам. Агата не верила в то, что бывший владыка мира снов жив. Рев довольно убедительно доказал ей, что этого не может быть. Но Селина зациклилась на своей идее найти Траума, и Агата была намерена избавить ее от этого наваждения. Пусть в своих поисках сестра сама убедится в смерти владыки. Это было горькое лекарство, но иначе Селину не вытянуть из болота, в котором та добровольно погрязла. Чтобы найти с помощью зеркала связанное с Траумом событие, которое произошло не так давно или может произойти в будущем, Агата должна заставить Селину вспомнить хоть что-нибудь из их путешествия. Все книги сходились на том, что поиск не может быть абстрактным. Зеркалу необходимо предъявить некий факт, а лучше несколько. Выстроив по прядку свершившиеся события, оно сможет устремить их луч в будущее. Этот луч укажет, что уже произошло или, возможно, ожидается. Это была сложная магия, требующая от волшебника точности расчетов и ясности изложения. Агата не сомневалась, что ей удастся сделать верные рассчеты и помочь Селине выловить из ее сумбурных чувств хоть что-то из ушедших на дно воспоминаний. Гораздо больше ее волновало само зеркало, что-то случилось с ним несколько лет назад, когда двое неугомонных мальчишек ворвались в Заколдованный замок. Как не старалась Агата, ей так и не удалось избавиться от проклятых искр, которые покрывали зеркальную поверхность, при любой попытке отыскать Шаула. Селина считала, что это проявление воли Провидения, отчего-то не желавшего вмешательства фей в судьбу юноши. Эту же теорию поддерживал и Рев. Но Агату не могли удовлетворить столь умозрительные доводы. Она была уверена, что это влияние колдовства. В первый же свой приход Шаул разбудил его, прочитав свиток. Во второй – он, вообще, попытался отделаться от него – пепел сгоревшего свитка до сих пор лежал в камине спальни Элизы. Магические предметы имеют свойство впитывать магию, они чувствительны как светлому волшебству, так и к темной магии, противоположные потоки схлестываются и образуют вихри, изменяющие свойства и закономерности магии самого предмета. Нечто подобное скорее всего случилось и в старом зеркале, впитавшим магию не одного поколения сменивших друг друга фей и колдуний. Если злая магия Кольфинны, враждовавшей с обеими сестрами, каким-то образом плеснулась в зеркало, она может помешать Селине найти ее любимого Траума. – И угораздило же ее, – пробормотала Агата и, обернувшись, увидела сестру на пороге комнаты. – Это ты про мою любовь, – недовольно поджала та губы. – Про нее самую, – вздохнула Агата. – Я могу заставить зеркало искать Траума, но ты должна предложить ему что-то большее, чем "я знаю, что он жив". – Но я действительно знаю, что он жив, – вскинула бровь Селина, но смягчившись добавила. – Боюсь, кроме этого я ничего не помню. – Ерунда, – махнула рукой Агата и приказала, указывая на одно из кресел у камина: – Зайди и сядь. Сама она осталась стоять. – Теперь я расскажу тебе, что мне известно от Рева, а ты попытаешься нанизать на это свои воспоминания, – начала Агата и принялась расхаживать по комнате. – Итак, когда ты умерла, Траум, обратился к своему брату Тодду и никому из нас неизвестным образом смог убедить его отдать твою душу. Душа твоя была поражена настолько, что искусство лекарей царства снов не могло тебя исцелить. Тебя отпаивали каким-то настоем, что-то там такое связанное с силой Траума, которая еще поддерживала мир снов. Когда ты едва пришла в себя, Траум завернул тебя в шелковый нефритовый плащ… – Нефритовый плащ! – воскликнула Селина. – Я помню, он укутал меня в него, когда я была в одной рубашке… – Боюсь, когда он укутывал тебя, ты была и вовсе без рубашки, – скривилась Агата. Щеки Селины залил румянец. – Этого я не помню, – прошептала она. – Но то было раньше, когда юный Сламбер пытался признаться мне в любви… – Еще и Сламбер! Неуемная энергия, – не удержалась она от сарказма. – Так, может быть, Сламбером и ограничишься? Его-то мы без труда найдем. – Прекрати паясничать, Агата, – нахмурилась Селина, поднимаясь с кресла. – Мне надоели твои выходки. – Не обижайся, – примирительно сказала она и взяла сестру за руки, возвращая ее в кресло. – Итак, Траум отправился на суд Провидения, чтобы в замен твоей души предложить свою. С тобой на руках он покинул мир снов, когда Рев видел его в последний раз. Ты что-нибудь вспомнила? Селина отрицательно покачав головой, горестно вздохнула. – Не время отчаиваться, – нетерпеливо отчитала ее Агата. – Закрой глаза и вспоминай. Это без сомнения был очень трудный, невыносимо тяжелый путь. Но Селина, послушно прикрывшая веки, из-под которых выкатились две крупные слезы, снова покачала головой. – Каким ты видела его? Сестра открыла глаза и непонимающе уставилась на нее. – Опиши мне его, – попросила Агата. – Какой он был? Высокий, низкий, брюнет или блондин, толстый… – О, нет, – выдохнула Селина, наконец обретя дар речи. – Он был очень высокий – я едва ли доходила ему до подбородка, – широкоплечий… – О, да, кто бы сомневался, – проворчала себе под нос Агата. – Кисти рук, – Селина посмотрела на свои, – у него широкие, но сухощавые с длинными пальцами. Она снова прикрыла глаза и повела рукой так, словно дотрагивалась сейчас до его лица, как делают слепые. – Волосы… волосы скорее русые, всегда убраны назад, но одна непослушная прядь то и дело падает на высокий лоб. Он так часто хмурится… Прямые мягкие брови и под ними… – Селина отрыла глаза и срывающимся голосом выпалила: – Он любит меня! – О, небеса, – проворчала Агата. – Продолжай, – приказала она сестре, и та, зарыв глаза, покорно продолжила описывать своего возлюбленного. – Прозрачные, как талая вода… – Все ясно, – вздохнула Агата и мысленно направила к рукам Селины сгусток магии. Под чуткими пальцами феи появлялся портрет великого Траума. Он был, действительно, хорош, но черты его лица были уж слишком суровы. Из-под прямых бровей пристально и строго глядели глубоко посаженные с чуть удлиненным разрезом глаза. Массивный прямой нос спускался к четкой горизонтали узких губ, огибающие их носогубные складки переходили в округлую линию подбородка, лишь слегка смягчающую резкие диагонали скул. Его взгляд был тверд и непреклонен, но из самой глубины – вот чем он пленил сентиментальную Селину! – сквозила такая печаль, что можно было задохнуться. – Достаточно, милая, – проговорила Агата. Селина открыла глаза и испуганно воскликнула: – О! Прижимая руки к груди, она пыталась прийти в себя. – Ты наколдовала его портрет, – прошептала она и, с мольбой подняв на сестру взгляд, попросила: – Я заберу его к себе, ладно? Агата нехотя кивнула. – Теперь постарайся вспомнить все из вашего путешествия. Любая мелочь подойдет – звук, запах… – Ничего, – протянула Селина. – Кроме звездного неба. Я вижу его во сне… – Звездного неба? – удивленно переспросила Агата, но продолжила: – Когда смотришь на него, запрокинув голову, всегда затекает шея… – Нет, – решительно перебила ее сестра и замолчала. Агата не стала прерывать молчание, видя напряженную работу мысли, отразившуюся в отрешенном взгляде Селины. Наконец та подняла глаза и с несвойственной ей твердостью произнесла: – Звездное небо смотрит мне прямо в лицо, смотрит многими тысячами своих блестящих глаз. Я… Мы были под этим сводом вместе. Мы были вместе! – торжествуя, словно сама только что поняла значение своих слов, воскликнула Селина, бросаясь к сестре. – Мы единое целое! Агата почувствовала, как краска заливает ее лицо. Ее младшая сестра бесстыдно во всеуслышание заявляет о своем падении! – Прекрати! – строго приказала она, всхлипывающей счастливыми слезами Селине. – О, Агата! Я так счастлива, – стремительно прильнула к ней сестра. – Оставь, – воскликнула Агата, высвобождаясь из ее объятий. – Как ты могла пред лицом Провидения попрать Его благословение?! Разорвать свои обеты, пренебречь своим предназначением?! Какой позор! Как вы могли?! Вы шли туда в покаянии принести жертву, а сами осквернили жертвенный алтарь своей похотью?! Ты бредишь! Этого не может быть! Она замолчала, пытливо вглядываясь в лицо сестры, пытаясь отыскать там хоть тень сомнения в совершенном злодеянии. – Но Агата, – растерянно прошептала Селина, – что еще, кроме своей любви, мы могли принести Провидению?! – О небеса, – простонала Агата. – Ты действительно не понимаешь, что сделала?! – Это любовь, Агата, – спокойно ответила Селина. – Соединение душ пред лицом Провидения – это любовь, и ничто не может осквернить ее. Ни мои обеты, ни твое представление о должном. Агата задохнулась от отвращения - это бесстыжее лицемерие, прикрывающее похоть высокими словами, было совершенно невыносимо. Звон взорвавшегося мелкими осколками магического портрета великого распутника стал ее ответом забывшей о чести сестре. ***
apropos: Юлия Спасибо за продолжение - ох, Агата, Селина и Траум где-то рядом. Побежала читать.
Хелга: Юлия Ой, да про Селину и Агату, тоже бегу.
apropos: Юлия Тапки еще собираю, пока просто прочитала - портрет хорош... Но Агата как-то слишком сурова - то ж не просто похоть, любовь, именно что святое чувство. Интересно, а у самой Агаты было что-то похожее в жизни, или она так чтит свои обеты, что никогда не поддавалась никаким соблазнам и ни в кого не влюблялась? (Хотя что за обеты у фей, интересно. И что вообще им разрешено, а что нет - в личной жизни. Или просто они не могут ее иметь? Никогда раньше как-то не задумывалась... )
Юлия: apropos Хелга apropos пишет: Агата как-то слишком сурова Агата сурова. Во-первых, она изначально была против любовной истории Селины. И старательно доказывала, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Она смирилась лишь перед лицом смерти Селины и то, в полной уверенности, что связи-то этой конец. И вдруг оказалось, что все-таки любовь между Траумом и Селиной возможна. И не какая-то отвлеченно-непонятная (потому что и сравнить-то их между собой нельзя, не то что соединить), а вполне-таки реальная, хоть и не в предметном мире, но обретшая вполне конкретные формы. Во-вторых, она действительно весьма серьезно относится к призванию. Феи - значит феи, и никаких тебе глупостей. Она сама очень ученная и могущественная фея. Селина, конечно, с ней не сравнится. И она это знает. Но они сестры и действуют заодно. И если Селина попрала призвание подобной выходкой, то это не может не задать ее. В-третьих, обычное высокомерие воздержания, которое всегда собственную холодность превозносит как праведность и ставит себе в заслугу, а чувственную сторону любви трактует как распущенность и потворство низменной похоти. В основе же всего лежит обыкновенная ревность. Глубоко запрятанная за всеми этими рассуждениями, но это все-таки она. Селина, любимая и дорогая сестра, всегда была второй скрипкой, и вдруг она переметнулась в другой оркестр играть соло! Это просто черт знает что такое. apropos пишет: Хотя что за обеты у фей, интересно. И что вообще им разрешено, а что нет - в личной жизни. Или просто они не могут ее иметь? Я уж сама забыла, что там будет дальше. Но если Альцгеймер меня не сломил окончательно, кажется, нас еще ждут рассуждения о сути обетов. Как, наверное, уже понятно, ни одна, ни другая сестра не смирятся с толкованием другой стороны.
Хелга: Юлия пишет: Агата проявилась очень сильно, в смысле, все ярче ее характер, ее суть. Суровая фея, ничего не скажешь. Юлия пишет: нас еще ждут рассуждения о сути обетов. Как, наверное, уже понятно, ни одна, ни другая сестра не смирятся с толкованием другой стороны. С волнением жду дискуссий между сестрами. Немного тапочек Чуть позже она увидела ее саму, он подходила к дому со стороны деревни и, заметив в окне сестру, приветливо махнула ей рукой - не иначе возвращалась от своих маленьких подопечных. она Юлия пишет: каждый вложенный грош, должен принести прибыль. Лишняя зпт Юлия пишет: которые покрывали зеркальную поверхность, при любой попытке отыскать Шаула. Лишняя зпт. Юлия пишет: Во второй – он, вообще, попытался отделаться от него Кажется, обе зпт вокруг вообще не нужны? Юлия пишет: вскинула бровь Селина, но смягчившись добавила. смягчившись в зпт? Юлия пишет: чтобы в замен твоей души предложить свою. взамен Юлия пишет: приказала она сестре, и та, зарыв глаза, закрыв
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Суровая фея Она не то чтобы суровая... Она категоричная. Ну, а здесь задели за живое. Селина на самом деле дорога ей, и она не может так просто отпустить ее с орбиты. В своей любви Селина слишком очевидно, поправ всякую условность, выходит за рамки не просто допустимого, а возможного для Агаты. А это ранит, потому и вызывает ответную жестокость.
Юлия: Двинемся дальше? *** Через несколько дней галера Юсуф-паши и следующая за ней шебека принца Дамона пристали в шумном порту острова Исола. Захватив его минувшей осенью, султан, как оказалось, именно отсюда планировал начать свою кампанию по завоеванию Аустеррии. Здесь сейчас находился его военный штаб, куда и направился Дамон со своей свитой. С принцем Шаул распрощался без взаимных упреков. Шаул искренне пожелал ему удачи – как ни крути, а распространение султаната на север было весьма неприглядной перспективой для любого северянина. Да и что толку спорить и рассуждать на галере султана о допустимости и надежности средств спасения? Что же касается его собственной задачи, то и тут пенять на принца было бесполезно. Он сам рискнул обратиться к Дамону, и риск не оправдался. Теперь надо было искать новое решение, а не сожалеть о провале прежнего. Простояв в порту Исолы неделю, галера наконец снялась с якоря и вышла в море. Юсуф-паша возвращался в Каразерум к своему патрону принцу Фаруху, вынужденному покинуть ставку из-за набега на западные границы султаната воинственных кочевников. Шаул мучительно размышлял о неведомом ему восточном принце: возможен ли хоть один шанс из тысячи, что тот может оказаться тем самым, кто разбудит Элизу? Но многоженство, практикуемое в султанате, ставило в его понимании крест на кандидатуре Фаруха, даже при самых благоприятных иных обстоятельствах. – Почему ты так относишься к гарему? – недоумевал приверженец полигамии Бруно. – Я понимаю: традиции, поклонение прекрасной даме – это все прекрасно. Но согласись: сколько мужей – хотя бы в вашем славном городе Бонке – оставались верны супружескому долгу? – То, что люди нарушают клятвы, не делает клятвопреступление достойным поступком, – парировал Шаул. – Клятвопреступление – грех, – согласно кивнул Бруно. – Но неужели принуждение кого-либо клясться в том, что он не в состоянии выполнить, – благовидное деяние? – Никого насильно не принуждают давать брачные обеты, – пожал плечами Шаул. – Но по сути это именно принуждение: плотская любовь вне брака осуждается как грех и порицается обществом, многоженство является преступным деянием. Так что же остается несчастному? – Брачный союз, Бруно, – это не способ удовлетворения плотских желаний, – назидательно ответил Шаул. – Так где же их прикажешь удовлетворять? – Я имел в виду, – смутился Шаул, – что человеческий союз не ограничивается этим. – Конечно, еще он включает финансовые и имущественные договоренности, обязательства по воспитанию детей. Согласен: пусть бедный имеет одну жену. Но почему богатый должен страдать? – Я понимаю, что твоей природе не свойственны моногамные отношения, но людям… – Не видел ни одного моногамного человека, – прервав его, безаппеляционно заявил Бруно. – И ты не исключение. То, что ты влюбился сейчас в принцессу, совсем не отменяет твоего горячего желания, которое вызывала или вызовет в недалеком будущем еще не одна красотка. Шаул залился краской, вспомнив горячие поцелуи Аделины и чувственную красоту королевы Изабеллы. – Тебе не понять, Бруно, – резко ответил он. – Дело не в желании, а в единении душ. – А единение душ не предусматривает желания? – Отстань! – рявкнул на кота Шаул. Он не собирался сейчас разъяснять въедливому коту сложную концепцию брака как наследующего вечность союза. – Достаточно того, что Элиза не согласится быть в гареме. – И почему ты так решил? – скептически повел ушами Бруно. – Ты думаешь женщины гарема против? – Меня не интересуют женщины гарема! – вскипел Шаул. – Я уверен, что ни одна женщина с севера не согласится на такое унижение. – Ты так претенциозен. Почему унижение? – Довольно! – Хотел бы я послушать, как ты распинаешься о гареме перед своими феям, Бруно, – поддел кота Сони. – Не иначе, как отправят они тебя туда евнухом. Шаул не смог сдержать смеха. – И ты туда же? – кисло скривился кот. – Не знаю как у вас, у котов, Бруно, – Сони принялся нежно поглаживать и почесывать обиженного кота. – Но люди, несмотря на то, что они часто влюбляются, каждый раз, когда это происходит, становятся друг для друга единственными. И ничего и никого другого они не хотят. Пусть это теряется со временем, но каждый человек знает, что именно то чувство единения с единственным и есть истина. Просто мы не умеем удержать ее в своем сердце. Вот и влюбляемся то в одного, то в другого… Шаул с удивлением слушал мальчика. – Сони, ты никогда не перестанешь поражать меня. И как же ты успел набраться подобной премудрости в столь юном возрасте?! – Не городи ерунды, Шаул, – недовольно нахмурился мальчик. – Это известно всем простым людям. Просто твоя ученость заставляет тебя все усложнять. Шаул не стал больше донимать строптивца, переменив тему. – Но если Фарух не подходит, нам надо найти способ бежать. – Не очень-то легко это сделать посреди моря, – вздохнул Сони. – Не знаю, не знаю, – промурлыкал Бруно. – Спором дело не решить, но поверьте мудрому коту: не может быть принц Фарух случайным принцем на нашем пути. – Позволь полюбопытствовать, что ты имеешь в виду, – недовольно скривился Шаул. – Если ты не заметил, пока все принцы на нашем пути, как ты выражаешься, случайные – ни один из них не отправился будить Элизу. – Ее высочество принцессу Оланда! – вскипел кот. – Она не твоя возлюбленная, хоть ты и мечтаешь о ней по ночам. – Не нападай на него, Бруно, – вступился за Шаула Сони. – Он же не специально. – Влюбился не специально, а ведет себя, как будто имеет право на принцессу, вполне осознанно! Шаул зло скривился – что толку спорить?! – и, махнув рукой, поднялся на палубу. "Отдать Элизу в гарем, конечно же, лучше, чем любить ее. Провались ты со своей высокой моралью!" - мысленно проклинал он зарвавшегося кота, когда к нему подошел один из слуг Юсуф-паши и жестом пригласил следовать за ним. Шаул вздохнул, справляясь с раздражением, и послушно пошел за слугой. Юсуф-паша уже приглашал Шаула на беседы. Но ни разу не обмолвился ни о принцессе, ни о возможных переговорах с принцем Фарухом, ни о предуготованной пленникам судьбе. Словно путники, дороги которых пересеклись волей случая, они вели отвлеченные разговоры то о достижениях медицины, то о морали и праве. Слуга провел Шаула через несколько богато убранных душных комнат и остановился перед закрытой дверью, почтительно стукнул в нее и бесшумно исчез. Дверь перед Шаулом распахнул другой слуга и пригласил юношу к вельможе. "И как только паша их разбирает?" – мелькнула у Шаула мысль, безмолвные слуги казались ему совершенно одинаковыми. В этих покоях он оказался впервые. Как ни странно, ни в пример другим комната была убрана без кричащей роскоши, и больше походила на библиотеку в доме какого-нибудь аристократа в родных местах Шаула. Множество книг на стеллажах, прекрасной работы стол с великолепными письменными принадлежностями. Два удобных кресла с высокими спинками и инкрустированный перламутром ореховый столик, сервированный расписным фарфоровым кувшином, двумя бокалами цветного стекла и латунной вазой с фруктами. Тяжелые бархатные портьеры за креслами скрывали вход в еще одно помещение, откуда минуту спустя появился Юсуф-паша. – Я рад вас видеть, граф, – приветствовал он Шаула. Паша сделал едва заметный знак рукой и слуга, поклонившись, исчез. Шаул с трудом узнал сановника. Тот был сегодня без своего обычного тюрбана. Коротко остриженные темные с проседью волосы плотно покрывали его голову, открывая высокий с глубокими залысинами лоб. Вместо широких восточных шароваров на нем были надеты узкие штаны изысканного перлового цвета, заправленные в мягкие высокие сапоги, из открытого ворота приталенного доходящего до середины бедра верхнего платья из камки цвета голубого берилла виднелась белоснежная шелковая рубашка. Вместо многочисленных перстней только один сапфир украшал тонкие пальцы паши. В таком наряде вельможа выглядел изысканно, но без былого величия. Шаул ответил на приветствие поклоном. – Это был кабинет бывшего хозяина галеры, – улыбнулся паша Шаулу, заметив интерес, с которым тот рассматривал помещение. – Я не стал ничего переделывать здесь. Почти. Присаживайтесь, граф, – указал он на одно из обтянутых изумрудной парчой кресел. Юсуф-паша налил в бокалы какой-то темной жидкости из кувшина и опустился на другое кресло. – Попробуйте, это отличное вино, – протянул он бокал Шаулу. – Вино? – удивленно переспросил тот. – Я считал, что ваша религия не позволяет притрагиваться к алкоголю. – Ну вам-то религия этого не возбраняет, – усмехнулся паша и с удовольствием пригубил вино. Шаул качнул головой и выпил. Терпкий густой сладковатый напиток приятно разлился по нёбу. – Вино прекрасно, – кивнул Шаул. – Хотя я не большой знаток. – О, это очень просто. Главное – не торопиться. Вино не терпит поспешности. Небольшой глоток надо задержать во рту, отрешившись от всех посторонних мыслей и чувств, сосредоточиться на его вкусе, и тогда вино раскроет вам все свои секреты, одарит разноцветьем своего букета. Если оно у него есть… Паша еще раз пригубил вино и блаженно прикрыл глаза, смакуя пресловутый букет. – Скажите, граф, – обратился он к Шаулу, поставив бокал с вином на стол, – мне не раз приходилось слышать, как ваш мальчик называет вас Шаулем, – смягчил последний звук в его имени паша. – И в вашей рыцарской грамоте вы названы так же. Шаул вздохнул – паша не скрывал, что его люди внимательно осмотрели его багаж. – Так меня нарекли, – коротко ответил он. – Именно Шаулем? – Шаулом, – кивнул он. – Это крайне интересно, – проговорил паша. – Ведь это древнее имя в ваших краях звучит совсем иначе. – Совершенно верно. Но отец, нарекая меня, имел в виду не древних героев. – Вот как? А кого же, позвольте полюбопытствовать. – Одного ученого, который поплатился свей научной карьерой, а затем и жизнью, отстаивая свои убеждения. Его книга была сожжена, а имя исторгнуто из университетских анналов. – Подумать только, – покачал головой паша. – И как же звали этого бунтаря? – Шаул Бардаат, – ответил он. Паша задумчиво вертел в руках бокал, просматривая искрящуюся гранатовую жидкость на свет. – И что же ваш батюшка считал его бунтарство похвальным? – наконец спросил он, не отрывая взгляда от бокала. – Отец был его другом, – пожал плечами Шаул, и добавил: – Наука без таких людей погибла бы. Оставаясь во власти авторитетов, истину не открыть. – Так он открыл истину? – скептически подняв бровь, поинтересовался паша. – Он искал ее. И был искренним в своих поисках. Дело не в том, что такие, как вы выразились, бунтари в науке никогда не ошибаются, а в том, что они отваживаются прорваться за пределы изведанного. Их ум раскован, даже дерзок, они не бояться прокладывать новые пути, не страшатся противоречий и тайн. Их видение не тривиально, не предвзято. И так они открывают новую грань в познании мирозданья. А если Творец – источник истины, как утверждают мудрецы университетов, то никто из смертных не может считать себя обладателем всей суммы знаний, и ни у кого нет права запрещать познавать ее. Тем более карать смелого исследователя. – Вы пламенный апологет этого… Бардаата, – улыбнулся паша. – Я не знал его. Он умер до моего рождения в забвении и нищете. От труда всей его жизни осталась лишь монография моего отца. И хотя ее не сожгли, но помесили в список неблагожелательных для чтения студентов книг, потому ее можно найти только в нескольких библиотеках и то на самых дальних полках. – И ваш батюшка решил назвать своего первенца в честь неудачника-философа, скончавшегося в какой-то дыре, не достигнув какой бы то ни было зрелости?! Шаул с удивлением посмотрел на пашу: к чему этот странный разговор? – Для отца он был героем, – тихо ответил он. Только сейчас он вдруг понял, что отказ отца от занятий философией, как и его запрет изучать ее Шаулу, был тем же протестом, восстанием против насилия над разумом, продолжением все той же солидарности с погибшим другом. – И ваша матушка не воспротивилась этому эксцентричному шагу? – удивленно развел руками паша. – Но она должна была хотя бы возражать против иноземного звучания имени. – Нет, – улыбнулся Шаул. – Возражал я. Когда в очередной раз меня обозвали вонючим инородцем, я, вернувшись домой, упрекнул ее в том, что она пошла на поводу у отца. Мама ответила, что носить имя оклеветанного и униженного – значит не только утверждать память о нем и напоминать о совершенном зле, но и противостоять этому злу. Нести тяжесть этого противостояния придется мне, сказала она, но когда вырасту, я приму это как благо. – Примите как благо, пощечины и плевки, предназначенные другому?! – брови паши взлетели вверх. – Приму как благо участие в добре, если хотите – в противостоянии злу. – И что же? Приняли? – Тогда я не очень-то поверил ей. А потом, признаться, почти забыл об этом. Я вырос и привык к этому имени. Боюсь, что я не оправдал возложенных на меня надежд, – Шаул помолчал, вспомнив слова матери сегодня, он подивился, насколько парадоксальны были ее максимы – верный признак истины. Он улыбнулся, процитировав ее любимое изречение: – Но мы не можем рассчитывать на то, что все у нас получится с первого раза… – Вы хотите снова оказаться отверженным за этого несчастного? – изумился Юсуф-паша. – Ну, не так прямолинейно, – возразил Шаул и пояснил: – Если уж я ношу его имя, мне бы не хотелось, чтобы он пожалел об этом. – Так вы из-за этого решили отправиться на поиски подвигов?! Бедный ваш батюшка должно быть сокрушается, чтобы вы не пошли по его стопам… – Вы ошибаетесь, все с точностью до наоборот. – Так это он отправил вас с университетской скамьи спасть принцессу, сражаться, потребовал от вас стать рыцарем? – О, нет, – покачал головой Шаул. – В этом его не упрекнуть. Паша впервые коснулся спасения принцессы, и Шаул решился в лоб спросить пашу о его намерениях. Конечно, рассчитывать на откровенность хитрого восточного вельможи было бы глупостью, но и терпеть полную неизвестность невыносимо. Шаул чуть помолчал и решился: – Скажите, господин паша, что вы думаете о спасении принцессы Оланда? – Но почему, скажите на милость, я должен думать о спасении принцессы Оланда? Мне казалась это ваша забота. – Вы правы, простите. Но принц Дамон рассказал вам о моей миссии, и теперь на вашем судне мы следуем в Каразерум. Не означает ли это, что вы хотите предложить принцу Фаруху разбудить принцессу? – Принц Дамон отказал вам в своем патронате, значит, вы не могли оставаться в его свите. Что же прикажете с вами делать? – развел руками хитрый паша. – Почему бы просто не отпустить нас? – Куда? В море? – На Исоле вы не позволили нам сойти на берег, - напомнил вельможе Шаул. – Вы бы предпочли вступить в армию султана? – Отнюдь. – Так что вы собирались там делать? – Покинуть остров при первой же возможности. – Покинуть это остров можно только в двух направлениях – с армией султана в Аустеррию или в рабской галере в султанат. – Так вы везете нас в рабство? – Вашего мальчика могут принять в школу янычар. Их как раз набирают из иноземных детей. А что бы вы предпочли? – Свободу. Как для себя, так и для Сони. – Свободу, – кивнул паша. – Свобода дорого стоит. В любом случае, принц Фарух аль-Рашид уже знает о вас, или узнает в ближайшем будущем – коль скоро о вас поведал принц Дамон. И решать вашу судьбу будет его высочество. – И какие же варианты его решений возможны? – Бесконечное множество, принц Фарух обладает воображением. Но для вас в подавляющем большинстве случаев это означает смерть, более или менее скорую. И, конечно, о свободе придется забыть. – Вы оптимист, Юсуф-паша, – скривился Шаул. – Я реалист, друг мой. Вы должны понимать, что его высочество Фарух аль-Ршид – не принц Дамон, и султанат – не Аустеррия. – И что же нет ни одного способа остаться в живых и в ближайшем будущем покинуть вашу страну? – Принц очень осторожен. И скорее всего вашу историю он поднимет на смех. Но если у вас есть шанс остаться жить и вернуться домой, так только – убедить его высочество разбудить вашу принцессу и заключить политический союз с Содружеством или с тем, кого представляют ваши патроны. – То есть шансов нет. – Отчего же? Вы хотите разбудить эту принцессу? – Не таким способом… – Тогда шансы равны нулю. Другого способа в Каразеруме вам не предложат. – Но у меня есть патроны, как вы изволили выразиться. Неужели султанат не заинтересован в переговорах с духовными князьями. Эта сила имеет влияние во всех странах северного побережья. – Неплохая попытка, – кивнул паша. – Это тоже вариант. Но, пожалуй, он самый неудачный. Его высочество Фарух аль-Рашид чрезвычайно набожен и крайне нетерпим к любым межрелигиозным контактам. Результат, по моему мнению, будет неудовлетворительным. В лучшем случае это означает вашу казнь, в худшем – пытки, публичное отречение и снова казнь. Шаул молчал. – Послушайте моего совета, друг мой. Ваша задача найти принца для принцессы. Вот и выполняйте ее. Все равно ничто другое от вас не зависит. – Стоит ли просыпаться, если проснешься в гареме? – вздохнул Шаул. – О! Вы уверены, что ваша принцесса не скажет иначе: не все ли равно где проснуться, лишь бы проснуться? – Нет, – убежденно ответил Шаул. – Не она. – Вы слишком романтичны, – улыбнулся паша. – Вы всерьез полагаете, что в ваших краях, благодаря единобрачию, она не будет делить своего принца с другими дамами? Не будет оспаривать чужого влияния на него? Разве там ее положение не будет зависеть от рождения наследника? Умная женщина и из гарема может влиять на мужа. – Если ее не выкинут в мешке в море, – кивнул Шаул. Паша усмехнулся: – Умную не выкинут. Да и с глупыми это случается довольно редко. – Пример Шаула Бардаата говорит о том, что умных выкидывают гораздо чаще, чем глупых, – уныло возразил Шаул. – Один из ваших коллег философов утверждал, что страх застит наш мысленный взор, лишая нас возможности увидеть шанс на спасение. Шаул с удивлением воззрился на своего визави, цитирующего философскую формулу, звучание которой показалось ему знакомым.
Хелга: Юлия пишет: Двинемся дальше? Ага, прибыли в султанат?
Хелга: Ничего себе переплет! Вот это Шаул попал, из огня да в полымя. Нетерпимость, гарем для Элизы, ох. Но меня все больше и больше завораживает Сони - вот ведь загадочная фигура, юный философ. Что же с ним не так? Тапочки попозже соберу.
apropos: Юлия Да уж, Шаул попал, как говорится. Но я верю в автора, который каким-то образом эту проблему разрешит. 80d514dce8.gif[/img] Бруно смешно рассуждает о гареме. По такой логике, и у женщин должны быть свои гаремы для мужчин, которые имели счастье\несчастье им понравиться. Словом, да здравствует свободный брак и развод, и никого в неволе держать не надо, да и кормить заодно. Пара тапочков:ни в пример другим комната была убрана без кричащей роскоши, и больше походила на библиотеку Не в пример, ну и запятая лишняя. Примите как благо, пощечины и плевки, предназначенные другому?! И здесь лишняя запятая. Ну и форма глагола - Примите (через "и") - это если в дар, например: примите от меня... Здесь это: вы примете? (через "е") \принимаете? (по аналогии).
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Бруно смешно рассуждает о гареме. Хоть и кот, а все равно мужчина apropos пишет: верю в автора, который каким-то образом эту проблему разрешит Тогда пойдем разрешать?..
Юлия: *** Элиза медленно брела по краю сжатого поля. Жесткие остатки срезанных стеблей возмущенно шуршали под ее стопами, цепляясь за подол, и исподтишка кололи через тонкий сафьян туфель. Над тусклым охристым золотом поля низко нависло амиантовое небо, словно плохо выстиранная простыня. Элиза не могла понять: сон ли, в который она попала, был наполненной безысходной грустью, или она сама выплеснула свою тоску в чье-то сновидение. На противоположном конце поля показались люди, и Элиза поспешила скрыться в густом кустарнике у его края. Не стоило врываться в чужое сознание и нарушать естественный ход событий. Принцесса с трудом пробралась сквозь колючие ветки, спустилась к небольшому пролеску и оказалась на опушке. Лес обдал ее теплой сыростью с острым запахом хвои. Сумрачная тишина и покой рощи навевали какие-то далекие детские воспоминания. Элиза вошла под мирную сень, спрятавшись от холодного ветра. Ей стоило собраться и перестать в мрачной меланхолии растрачивать силы. Но размышления об увиденном в воспоминаниях Шаула вновь и вновь разбивали ее решимость в прах. – Ох, Дамон! – с негодованием вздохнула Элиза. Она была жестоко разочарованна в принце. Его безжалостный цинизм отвратителен – Элиза была для него лишь средством для достижения целей. И не сумев использовать ее в одном тактическом плане, он тут же воспользовался ею в другом. Яснее ясного, что он рассказал Юсуф-паше про миссию Шаула только затем, чтобы избавиться от внимания принца Фаруха, которого опасался. С какой легкостью он обрек ее на жизнь в гареме! Ее, принцессу, словно рабыню, отправить за многие тысячи лиг от дома для утех восточного деспота?! Да это и есть рабство! Шаул был прав – она предпочла бы не просыпаться вовсе. Но ее никто не спросит. У нее нет ни малейшей возможности отвергнуть злополучный план. И даже Шаул не сможет защитить ее. Зачем, зачем ей все эти принцы с гаремами и без, обманщики без чести и совести, когда у нее есть Шаул?! – О, крестные, крестные! – раздраженно топнула ногой Элиза, и туфель увяз в мягком хвойном ковре. – Этот подлец Дамон и Шаула подставил под удар, - вздохнула она, вытряхивая из туфли побуревшую хвою. Визирь принца без обиняков заявил, что миссия Шаула чревата жестокой расправой безумного принца. Элиза горько покачала головой и опустилась на землю, прислонившись к могучему стволу. Прикрыв глаза, она вызывала в памяти строки письма, обращенные к ней Шаулом. "Твоя участь, любовь моя, представляется с каждым разом все более страшной. Отказав принцу Эльтюда, я лишил тебя трона и защиты могущественного королевства. Потерпев поражение в попытке устроить тебя в тихой обители небольшого княжества, я рискнул вручить твою судьбу отчаянному игроку, наследнику воющего королевства, не имея ни малейшей уверенности в том, что в самом скором времени оно не падет под натиском орд султана. А сейчас я стою перед еще более отчаянным выбором – твоя смерть или гарем восточного принца. Никто не убедит меня, что ты предпочтешь второе. Но как мне защитить тебя? Отчаяние мое не выразить словами. Отправляясь в путь на поиски принца, я считал, что каждый, в чьем сердце есть хоть капля благородства, почтет за великую честь принять право разбудить тебя. Но сейчас я вижу, что в руках моих не свиток герольда, воспевающий подвиг, а договор о сделке самого низкого толка. Твое спасение, твоя жизнь – разменная монета их политических амбиций. И все же, милая, сегодняшний разговор с Юсуф-пашой принес мне облегчение. Под конец он процитировал кого-то из философов (не пример ли это восточной мудрости?): страх застит наш мысленный взор, лишая нас возможности увидеть шанс на спасение. Как это верно, любовь моя! Страх парализует и волю и разум. В страхе за тебя, за Сони (бедный мальчик – в какую смертельную авантюру я втянул его!) не дает мне спокойно рассуждать, постоянно подбрасывая ужасные картинки вашей несчастной участи. Я должен сделать шаг вперед – в конце концов, что бы ни случилось, ничего страшнее смерти нас не ждет, – тогда я смогу увидеть и воспринять трезвым разумом открывшуюся перед нами реальность. Если следующий шаг существует, то он там. Рано отчаиваться, любовь моя. В нашей жизни уже было то, ради чего стоило жить и не жалко умереть. Я люблю тебя все больше. Уверен, что чувствую силу, исходящую из твоего сердца, хоть и не видел тебя уже больше вечности. Провидение, подарившее нам встречу на краю бытия, разрушит и темницы, в которых мы пребываем, какими бы несокрущимыми они нам сейчас не казались". *** Наследный принц Фарух-аль-Рашид был бейлербеем самой западной области султаната беспокойного Мадиса. Сухопутные границы края то и дело осаждались племенами воинственных темнокожих кочевников якубов, а морским – угрожали корабли рыцарей с острова Форцца. Да и само разношерстное население белербейства было подвержено всевозможным волнениям. Все это Шаул узнал от Юсуф-паши. Впрочем, под конец путешествия сановник потерял интерес к пленнику. Шаул не знал, чем объяснить внезапное охлаждение, теряясь в догадках всевозможных предположений, хотя вынужден был признать, что само по себе дружеское расположение восточного вельможи было слишком необычным и малообъяснимым. Теперь он стыдился того, что по наивности принял симпатию Юсуф-паши за чистую монету. Визирь принца в свое время убеждал его плыть по течению, не сопротивляясь и не пытаясь предотвратить неизбежное. И если Шаул прежде хоть изредка мог допустить такой вариант развития событий – конечно, о пребывании Элизы в гареме при этом не могло быть и речи! – то теперь он напрочь отмел его, приняв решение противиться любой попытке принца Фаруха посягнуть на принцессу и земли Оланда. – Твоя любовь ослепляет тебя, – недовольно ворчал Бруно. – Ты понимаешь, что принц и без тебя узнает о принцессе? Представляя ее интересы, у тебя есть небольшой шанс – будем уповать на милость Провидения – хоть каким-то образом обратить ситуацию в ее пользу. Но если ты откажешься, ты лишишься и этого призрачного шанса. В любом случае ты должен позаботиться о Сони, а не разыгрывать из себя оскорбленное достоинство. В конце концов ты даже не видел этого принца. – Действительно, Шаул, – вторил коту Сони, – не стоит отчаиваться. Вдруг принц окажется хорошим. Вот Юсуф-паша мне почему-то нравится. – Давно никого здесь не выбрасывали за борт, предварительно перерезав горло, – раздраженно ответил Шаул. – Ну не знаю, – с сомнением протянул Сони. – Все-таки глаза у Юсуф-паши не такие, как у аги янычар. Вот тот совсем бешенный. Ему ничего не стоит убить человека, кажется даже, что он только того и ждет, как бы кого-нибудь прибить. А Юсуф-паша не такой. – Да, сам он не марает рук, – кивнул Шаул. – Рассуждает, философствует. Но это по его приказам действует ага. А Дамон говорил, что принц подозрительный и опасный. – Дамон сам подозрительный и опасный, – махнул рукой Сони. – Почему ты веришь Дамону больше, чем паше? По мне так Юсуф симпатичней. – Причем тут твои симпатии Сони! – вспылил Шаул. – Ты представляешь себе судьбу Элизы? Либо смерть, либо гарем! – Но почему обязательно гарем? – пожал плечами мальчик. – Пусть принц разбудит ее. А она сама уж решит идти ей в гарем или нет. Если феи правы, и принцесса полюбит его всем сердцем, может быть, все обернется иначе, ведь он тоже будет очень сильно любить ее. Шаул молчал не в силах справиться с обрушившейся на него очевидностью слов Сони. Каким-то образом это незначительная деталь выпала из его внимания – взаимная любовь принца и принцессы должна разрушить чары. По мановению волшебной палочки – или что там у фей? – принц и принцесса полюбят друг друга, навсегда уничтожив вместе с проклятьем любовь Элизы к Шаулу. Не будет ее любви. И ему надо смириться с этим. – Шаул, – Сони сочувственно коснулся его руки. Но он не мог вынести сейчас даже участия. Предостерегающе подняв ладонь, он вышел из каюты. Наткнувшись на одного из янычар, Шаул отшатнулся от него и выскочил на палубу. Как он посмел! Как забылся настолько, что решил себя вправе распоряжаться судьбой Элизы?! Шаул ожесточенно ударил кулаком о дерево мачты – боль обожгла кисть и стрельнула в предплечье, едва ли смягчив душевные муки. – Ты только посланник, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Ей… Им всем решать самим. Ты должен только передать. Холодные брызги от ритмично вздымающихся весел окатили его фонтаном. По лицу скатывались соленые капли, смешиваясь с ожесточенными злыми слезами. Шаул вытер лицо рукавом. Невыносимо тяжело было принимать правоту Бруно и Сони. Но приходилось признать, они гораздо лучше разобрались в ситуации. И не мудрено – они не были ослеплены любовью, не обманулись особой близостью к принцессе, не прельстились правом распоряжаться чужой судьбой. В то время как он чуть было не лишил шанса на жизнь сотни людей вместе с той, которой называл своей любимой. И Бруно прав: он должен позаботиться о Сони. С высоты мачты раздался гортанный крик, по палубе за спиной Шаула затопало множество ног – из туманной опаловой дымки на горизонте медленно и величественно проступала земля Мадиса. Галера Юсуф-паши вошла в гавань порта, ловко выруливая между другими судами к причалу, где суетились словно трудолюбивые муравьи грузчики, одетые в жилетки прямо на голое тело, короткие шаровары, открывающие загорелые сухие щиколотки, и небольшие шапочки, чудом удерживаемые на их макушках. За причалом высились мощные крепостные стены города с широкими приземистыми башнями. Шаул рассматривал корабли, стоявшие в гавани, – это были мощные трехмачтовые галеасы, двухмачтовые галеры, небольшие карабы с косыми парусами да рыбацкие лодки, – может быть, среди них и затерялось несколько судов, прибывших с севера, но определить этого он не смог. Шаул и Сони с Бруно на руках впервые за долгое путешествие спустились с борта галеры паши. Привыкшие к качке ноги не сразу обрели твердость на земле. И Шаулу пришлось поддержать оступившегося Сони. Прямо на пристани их ожидало несколько крытых носилок. Шаул оглянулся: убежать сейчас, несмотря на царящую в порту суету, было невозможно – пятеро янычар окружили их с Сони плотным кольцом, в то время как остальные разгоняли толпу вокруг носилок. Пока свита паши рассаживалась, Шаул осматривался кругом. Чуть в стороне от причала он заметил людей, руки и ноги их были закованных в тяжелые кандалы, – женщины, дети, мужчины, оборванные, грязные, светловолосые и темнокожие, со всех концов мира. То был знаменитый невольничий рынок в Мадисе. Он часто слышал о нем в Аустеррии. Прервав наблюдения Шаула, янычар подтолкнул его к носилкам, тот послушно сел, и за ним нырнул Сони, двое янычар уселись с ними, зажав их между собой. Под крики и свист плеток, разгоняющих портовую толпу, они двинулись в путь. Напрасно Шаул пытался увидеть, что-нибудь в небольшое окошко носилок – за кольцом янычар, окруживших кортеж, были видны лишь не складывающиеся в единую картину фрагменты. Закатное солнце одело портовый город в яркий восточный наряд. Перед глазами мелькали его сочные краски – индиго, фиолетовый, лиловый оттенялись терракотой, золотыми и алыми всполохами. Наконец кортеж остановился. Из окошка была видна только высокая стена. Когда они, повернули и въехали в воротную арку, то оказались во внутреннем дворе какого-то дома. Посреди возвышалось прямоугольное строение со стрельчатой арочной нишей, из отверстия которой в небольшой бассейн струилась вода, наполняя воздух тихим переливчатым журчанием. Со всех сторон за кронами деревьев в вечернем сумраке угадывалась галерея. Ни самого Юсуф-паши, ни кого-либо из его слуг во дворе не было. Над ухом Шаула прозвучал неприятный гортанный звук, нарушивший мирную тишину, и янычар довольно бесцеремонно подтолкнул его ко входу. Сони последовал за ним. Их провели в одну из комнат и оставили одних. За их спинами щелкнул засов. Ни багажа, ни тем более оружия им не вернули. Шаул подошел к окну. Ставни были раскрыты. В свете взошедшей луны, с трудом пробивающемся через кроны деревьев, он увидел кованные частые решетки из витых прутов, перехваченных в пересечениях кольцами. В ромбовидные просветы решетки едва могла протиснуться детская ладонь. Их положение пленников стало еще очевиднее, чем на корабле. Сони спустил Бруно с рук и, оглядевшись, проговорил: – По крайней мере они оставили нам еду и воду. Умывшись и подкрепились высушенными фруктами с хлебными лепешками, они улеглись спать, устроившись прямо на покрытом ковром полу. Сони придвинулся к Шаулу и шепнул на ухо: – Мне страшно. Сердце Шаула сжалось. Пора было посвятить Сони в часть его плана. Он отстегнул от пояса кошелек. – Сони, спрячь его где-нибудь на себе подальше. Мальчик послушно зашуршал в темноте, засовывая кошелек. – Я хочу попросить тебя, Сони, об одолжении, – прошептал Шаул на самое ухо мальчику, когда тот перестал возиться. Сони молча кивнул, щекотнув Шаула волосами. – Юсуф-паша упоминал о неком Эзре Аромитянине из Каразерума, главаре контрабандистов, что досаждают принцу. Я не знаю, как сложатся обстоятельства, но ты должен при первой же возможности, используя все свои навыки, бежать и найти этого Эзру, заплатить ему и попросить его вывезти тебя из страны, на остров Рыцарей. Будь с ним осторожен. О нем мне рассказал паша, а он не из тех, кто болтает попусту. Если он, действительно, как тебе показалось, не желает нам зла, то это подсказка, если же наоборот – ловушка. Но выхода у нас нет. – Я тебя не брошу, – повернув голову к самому уху Шаула, прошептал мальчик. – Ерунда, – возразил тот. – Я должен увидеть принца, ты сам говорил. Но тебе рисковать своей жизнь для встречи с ним не стоит. Ты подождешь меня у Эзры. Если принц примет предложение разбудить Элизу, я найду тебя. Нет – постараюсь бежать вслед за тобой. – А Бруно? – прошептал мальчик. – Бруно будет с тобой. Думаю, ему это будет несложно. Если я задержусь, не ждите меня. Ты должен будешь найти принца для Элизы. – Нет, Шаул! – Да, Сони, – погладил Шаул мальчика по плечу. – Только тебе я могу доверить ее. Он помолчал. Сони прижался к его плечу и всхлипнул. Шаул обнял мальчика. – Полно, Сони, будь мужчиной, – прошептал он ему на ухо. Шаул прикрыл глаза. Было тревожно и муторно, на его плече всхлипывал, засыпая, Сони. Ему хотелось утешиться, вспомнив черты Элизы, но они ускользали. Он давно не был в ее прошлом, а о ее настоящем, хоть оно и тревожило его гораздо больше, ему было ничего неизвестно. Бедняжка заперта на границе небытия – что может быть страшнее? Как переносит она свое беремя? Чем наполняет пустоту, что окружает ее? Что ждет она, к чему стремиться ее измученная душа? Ничего из этого он не знал. Не знал и о том, сохранилось ли в ее сердце воспоминание об их встрече… Шаул вздохнул. Сони был прав: он должен предоставить Элизе возможность решать самой. Что бы ни напридумывали феи, человеческое сердце сильнее всех магических приемов – только ему нужна свобода. И Элиза наконец получит ее. Он обратится к принцу Фаруху – как бы тот ни был опасен, он один из тех, кто может разбудить ее. Шаул пожалел, что вместе с вещами его лишили и возможности вести свои записи. Поверяя каждый вечер свои мысли и чувства бумаге, он не только упорядочивал первые, но и находил утешение для вторых. Его письма к Элизе – Бруно был бы в бешенстве, если бы узнал о них – помогали ему переживать разлуку и избавляться от жалких самолюбивых претензий. Элиза никогда не прочтет их, но он был уверен, что пишет не в пустоту. "Любовь моя, – мысленно начал Шаул очередное послание. – Бесценное сокровище души моей, я обращаюсь к тебе, и сердце мое наполняется радостью узнавания. Нет не глухая стена передо мной, а бесконечная тайна духа. Сколько еще откровений подарит мне любовь к тебе? Как я был слеп. Как наивен был в поисках для тебя лучшей жизни. Не благоденствия ты была лишена, а свободы. Отказав тебе в правде о собственной участи, тебя обрекли на ужасающую неволю. И потому твоей судьбой распорядилась злая колдунья. Не в счастье ты нуждаешься сейчас, а в освобождении. Не в любовной неге – а в праве решать". Но как ему убедить принца? Юсуф-паша утверждал, что принц скорее всего не поверит в историю о спящей принцессе. Но мог ли Шаул доверять самому визирю? – Я могу быть с вами откровенным? – как-то в пылу беседы спросил он Юсуф-пашу. – О, нет, – покачал головой тот. – Друг мой, никогда не позволяйте себе такую роскошь. Откровенность слишком дорого обходится. Так чем же была откровенность визиря? В их философских беседах паша, любитель софистики, циник, безусловно, выступал со стороны скептиков. Он утверждал, что человеком управляет исключительно эгоизм, не верил в геройство и подтрунивал над рыцарством своего собеседника. – Человек эгоистичен по своей природе, – утверждал паша. – И если он совершает подвиг, как вы утверждаете, то делает это только потому, что сам того желает. Причин тому может быть множество: от неуемного тщеславия до болезненного желания принести себя в жертву. И заметьте, я не исключаю всего множества разумных вариантов, лежащих между этими двумя крайностями. – То есть вы не допускаете наличия в человеческой душе таких чувств как стремление к справедливости или желание избавить ближнего от беды или смерти? – Это тщеславие. Нет никакой справедливости, и человеческая жизнь – не абсолютная ценность, ее определяют цена и качество. Если человек считает, что может идти против природы, утверждающей это, он просто непомерно тщеславен, – неприязненно морщился паша. – Иными словами, увидев тонущего человека, вы спокойно прошли бы мимо? – Все зависит от того, какова цена спасения. И, не скрою, хотелось бы знать, что за человек тонет, – не помешаю ли я своим вмешательством торжеству так почитаемой вами справедливости. Вам не приходило в голову, что совершая добрые поступки, вы берете ответственность за их последствия? В своем безудержном желании спасти кого бы то ни было, вы можете спасти убийцу, предателя, жестокого тирана… – Я согласен, что само по себе добро, теряет смысл без Высшего источника добра. Но в противном случае у человека появляется мерило его собственного понимания, и возможность, творя добро, осуществлять волю Творца и участвовать в Его благом попечении о мире, что, безусловно, превышает человеческое разумение и рамки его жизни. Тогда, в случае допущенной человеком ошибки, есть Тот, Кто ее исправит. – О нет, – покачал головой Юсуф-паша. – Я, знаете ли, придерживаюсь гораздо более близких горизонтов и ограничиваюсь узким, исключительно практическим кругом задач. Я стремлюсь лишь к личному счастью. – И потому вы стали визирем принца? – усмехнулся Шаул. – Вы попали в самую точку, друг мой. Мое занятие наиболее соответствует моему характеру и потому позволяет мне наилучшим образом достигать счастливого состояния. – Вы говорили, что принц неуравновешенный, подозрительный и жестокий человек. Вы ходите по острию ножа. – Во-первых, я так не говорил. Во-вторых, чем выше человек стоит, тем меньше над ним жестоких людей, от которых зависит его жизнь. В-третьих, мое положение позволяет мне не только защищать себя, но и моих близких, а в-четвертых, мы все ходим по острию ножа. Жизнь – игра, без риска не выигрывает никто. Но способный игрок постарается выстроить ходы так, чтобы цена его проигрыша была не более, чем смерть. Ну, а ее-то не избежит и самый удачливый из нас. Юсуф-паша был игроком, политиком, он делал высокие ставки, при этом всегда помня о цене. – Не более чем смерть, – со вздохом повторил слова визиря Шаул. Но не смерть Сони. Он должен вывести мальчика из этой игры. Жизнь Сони не может ограничиться прозябанием в трущобах Эльтюда и коротким путешествием на восток. Надо во что бы то ни стало устроить его побег из-под стражи.
Хелга: Юлия пишет: Ну почему не так? Половая зрелость ведь не является обязательной для влюбленности. Многие люди начинают влюбляться с весьма нежного возраста. Помнятся и мне нешуточные бури страстей детского сада... Не, с этим все очень хорошо. Я к тому, что Сони подозрительно мудр и рассудителен для своего юного возраста и подозреваю, что здесь какая-то тайна. Спасибо за продолжение! Чем сердце успокоится...
Юлия: Хелга Хелга пишет: Сони подозрительно мудр и рассудителен для своего юного возраста И этот сомнителен Хелга пишет: Чем сердце успокоится До успокоения пока далековато... Чудище сочинение обло, озорно, огромно - разве что не лаяй...
apropos: Юлия Надеюсь, Сони удастся бежать, и Шаулу тоже. Немного запуталась в переживаниях Шаула: если для пробуждения принцессы имеется условие, что не только принц должен полюбить ее, но и она - его, то властитель гарема в любом случае такого испытания не выдержит (ни со своей, ни с ее стороны). Так что в этой ситуации Шаулу скорее надо беспокоиться о том, как выбраться из переделки целым, невредимым и желательно живым. Чуток тапков набралось:сон ли, в который она попала, был наполненной безысходной грустью Сон - наполнен. Она была жестоко разочарованна в принце. Одно "н" - ? Галера Юсуф-паши вошла в гавань порта, ловко выруливая между другими судами к причалу, где суетились(,) словно трудолюбивые муравьи(,) грузчики, одетые в жилетки прямо на голое тело, короткие шаровары, открывающие загорелые сухие щиколотки, и небольшие шапочки, чудом удерживаемые на их макушках. Как мне кажется, запятые здесь не помешают, ну и - шапочки (чудом) удерживаемые как-то смутили. М.быть - шапочки, (чудом) удерживающиеся - ? Напрасно Шаул пытался увидеть, что-нибудь в небольшое окошко носилок Лишняя запятая. Когда они, повернули и въехали в воротную арку, Лишняя запятая. кованные частые решетки из витых прутов С одним "н" кованые здесь, нет? Умывшись и подкрепились высушенными фруктами с хлебными лепешками, они улеглись спать, устроившись прямо на покрытом ковром полу. Как-то сложновато выстроено предложение. М.быть - Они умылись и подкрепились (...), а затем улеглись спать (...). Но тебе рисковать своей жизнь(ю) для встречи с ним не стоит. Буква пропущена. Что ждет она, к чему стремиться ее измученная душа? Лишний мягкий знак.
Хелга: Философствуют, однако! Вечная проблема добра и зла. Визирь определенно нравится, умник такой циничный. Немного тапочков: Юлия пишет: Визирь принца без обиняков заявил, что миссия Шаула чревата жестокой расправой безумного принца. Что-то смущает в этом предложении. Или нет? Юлия пишет: Прикрыв глаза, она вызывала в памяти строки письма, обращенные к ней Шаулом. Может, строки письма Шаула, обращенные к ней? Юлия пишет: Шаул не знал, чем объяснить внезапное охлаждение, теряясь в догадках всевозможных предположений, Не знаю, что-то засомневалась - догадки и предположения не одно и то же? Теряясь во всевозможных догадках? Юлия пишет: Вот тот совсем бешенный. бешеный Юлия пишет: Как забылся настолько, что решил себя вправе распоряжаться судьбой Элизы?! решил, что вправе распоряжаться Юлия пишет: В то время как он чуть было не лишил шанса на жизнь сотни людей вместе с той, которой называл своей любимой. которую Юлия пишет: Напрасно Шаул пытался увидеть, что-нибудь в небольшое окошко носилок Лишняя зпт Юлия пишет: Когда они, повернули и въехали в воротную арку Лишняя зпт Юлия пишет: Умывшись и подкрепились высушенными фруктами с хлебными лепешками, и подкрепившись Юлия пишет: Но тебе рисковать своей жизнь для встречи с ним Но тебе рисковать жизнью ради встречи с ним Юлия, а если выкладывать отрывки поменьше объемом? Я к тому, что читать будем быстрее и тапки легче собрать, ежели что.
apropos: Хелга пишет: а если выкладывать отрывки поменьше объемом? Я к тому, что читать будем быстрее и тапки легче собрать, ежели что. Вот обеими руками поддерживаю и просто умоляю автора, на коленях... (В идеале - примерно (ну там плюс-минус) 2 страницы Ворда если выкладывать - то, действительно, будет проще их и читать, и тапки собирать. )
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Немного запуталась в переживаниях Шаула: Я думаю, Шаул и сам запутался. apropos пишет: властитель гарема в любом случае такого испытания не выдержит В смысле - откажется от гарема? Не думаю, что у него возникнет когнитивный диссонанс. Гарем и любовь - для него совершенно не взаимоисключающие вещи. И история Роксоланы не дает надежд в этом смысле. Хелга пишет: Визирь определенно нравится, Еще один сомнительный Хелга пишет: если выкладывать отрывки поменьше объемом Это я погорячилась. Элизин кусок совсем маленький показался, вот я и сунула еще один кусок. Обещаю держать себя в руках.
Юлия: *** Агата с трудом пробиралась на лыжах по высоким сугробам Заколдованной рощи. Зима, укрывшая все своим белоснежным покровом, еще щетинилась морозом и пугала снежными бурями, но календарь не обманешь, и даже сквозь густые кроны сосен, в рощу пробивались солнечные лучи, совсем не по-зимнему весело играющие на снежном насте, в предчувствии весенней капели. Скоро зиме придет конец, а вместе с наступившей весной придет и конец отмеренного Элизе срока. Чем ближе к Заколдованному замку, тем тяжелее было пробираться сквозь густую чащу. Агата нахмурилась и, слегка махнув рукой, освободила себе дорогу. Доставив себе небольшое удовольствие, он лихо съехала с пригорка между расступившимися соснами. Она не была любительницей зимних развлечений, но сейчас отдавалась незатейливой забаве, стараясь отвлечься от тяжелых и безутешных мыслей. Агата сегодня сбежала из дома. Сбежала от пугающей молчанием отчужденности, от безысходной тоски. Они с Селиной не разговаривали с того памятного разговора перед зеркалом, когда она опрометчиво помогла ей вспомнить ее позор. Агата не желала смиряться с этим и не могла простить предательства сестры. А Селина и не пыталась оправдаться или смягчить свою вину, она укуталась в свою похотливую страсть, как в королевскую мантию, и размахивала своим падением, словно рыцарским знаменем! Агата замкнулась. Она не хотела ни с кем обсуждать позорный «духовный брак», как называла свое падение Селина, даже с Гизельдой. Да и что могла ей сказать старая фея? Такое не раз случалось? Агата тяжело вздохнула и уставилась невидящим взглядом на темный корявый ствол сосны. Дар к магии не передается по наследству, и будущий волшебник может родиться в любой семье. Но всем известно, что в роду всех нынешних фей и волшебников были и бабки, и деды с подобным призванием. Конечно, совсем не всегда их появление в семьях было связано с освещенным браком, хотя случалось и такое, особенно в тех краях, где доброе знание и мастерство карались также жестоко, как и черная магия. Ведя обычную для окружающих жизнь, давшие обеты феи и волшебники вступали в браки, рожали детей, сохраняя в кругу семьи свою тайну, и тем самым избегая опасности. Но Селине-то ничего не угрожало! Они были маленькими девочками, когда потеряли родителей, и Гизельда взяла их на воспитание. Тогда они поклялись быть вместе и никогда не расставаться, а подрастая, обучаясь магии, дали обеты, в том числе целомудрия и чистоты, чтобы полностью без остатка отдаться своему служению. Но Селина из-за своего гадкого упрямства решила доказать, что любовь к великом Трауму возможна. Она доказала это, уничтожив самого Траума, а теперь и их клятву. Как могло произойти это чудовищное нелепое единение?! Агата горько покачала головой, и на глаза накатились слезы. – Ты не можешь проклинать то, что позволило Провидение! – бросила ей в лицо Селина. – Не Провидение творит преступления, а вы! – в бешенстве ответила ей Агата. С тех пор она больше не могла общаться с сестрой. В доме воцарилась, затопляя каждый угол своей тягучей тусклой гущей, молчаливая обида. Придумав необходимость попасть в Заколдованный замок, Агата просто оправдала перед собой побег из дома. Как посмел этот проклятый Траум вместо покаяния принести Провидению собственную похоть?! И почему Провидение выполнило его просьбу? Ведь не только душа, но и тело Селины было спасено. Эта непостижимая загадка бросала вызов всем ее знаниям и представлениям о добре и зле. Ах, как бы ей хотелось найти доказательства посрамления бесстыдной уверенности влюбленных! Если действия Провидения оставались для нее тайной, то замысел Траума был ей очевиден – благородного Траума не устраивала собственная смерть. Соединившись с Селиной, он останется жить в ней. Даже если его самого уже не будет, Селина уже никогда не будет прежней. Даже если его существо уничтожено вечным небытием, на душе глупой феи навсегда останется оттиск духа владыки снов. Она развенчала миф о его безграничной жертвенности ради любви. – Он просто хотел жить, – неприязненно процедила она, словно это было непростительным грехом. Агата остановилась, она наконец добралась до замка королей Оланда. Раздвинув кусты, она прошла по заснеженному мосту. Сквозь скрип снега под ногами она услышала потрескивание подгнившего дерева. В самом замке зимы не было. Там навек застрял теплый весенний день. Но следы разрушений и тлена были заметны и там – проросшая между камней трава, трещины, отвалившиеся, разбитые кирпичи, почерневшее дерево. Обитатели замка уже не были застывшими в смешных позах храпунами, они в беспамятстве лежали на тех местах, где застал их столетний сон, с посеревшими и осунувшимися, словно в предсмертный час, лицами. Часы на башне замка отстукивали их последние месяцы. И в королевских покоях все было столь же удручающим – паутина, пыль, разбитые стекла, покосившиеся двери. Люди и животные, забывшиеся предсмертным сном. Только Элиза казалось живой. Ее пунцовые щеки горели, словно она была в горячке, и едва уловимый стон вырывался время от времени из плотно сжатых губ. Агата поднесла руку к взмокшему лбу принцессы, и оправила прилипшие к нему волосы. У принцессы и вправду был жар. Что с ней творилось? Что видится ей в ее страшном сне? Или это отражение ужасных событий, происходящих с Шаулом? Как долго он в пути… Агата прикрыла глаза, и устало провела по лбу ладонью. Стоило ли надеяться на благополучный исход? С самого начала все пошло наперекосяк. А теперь еще эта история с Траумом. Неужели любовь Селины и спасение Элизы – звенья одной цепи? Агата нахмурилась, отгоняя неудобную и неприятную мысль, и занялась крестницей. Поправила подушки, положила на лоб влажный компресс, смочила виски уксусом, а губы водой. Ее заботами стоны затихли, но жар не спадал. Она бессильна была помочь бедняжке. Причина болезни была скрыта от нее. Агата присела на край кровати и взяла Элизу за руку. Несмотря на жар, пальцы девушки были холодными. Агата заварила всю эту кашу, стараясь наилучшим образом исполнить волю Провидения. И что же из ее стараний вышло? Она не могла помочь ни Шаулу, сгинувшему в далеких краях, ни метущейся в горячке Элизе. Единственный, кто из причастных к этой истории был сейчас доступен ее заботам, – потерявшийся Траум. Но она была слишком уязвлена их отвратительным, гадким поступком. Она знать ничего не хотела о их так называемом духовном браке. Она не переступит через себя. Не унизится до того, чтобы признать их отношения. А если они так уверены в собственной правоте, так пусть выпутываются сами. Селина утверждает, что Траум жив – так почему же ее распрекрасный духовный супруг не ищет ее? Забыл, растерялся, увлекся другой, превратился в жабу? Так пусть пожинают плоды своих поступков. А ее пусть не втягивают в свои недостойные авантюры. Ничто и никто не заставит ее изменить своим принципам! Агата погладила измученную лихорадкой Элизу по голове, слегка облегчив заклинанием ее страдания, и покинула Заколдованный замок. Путь назад не был так долгим – Агата приняла решение и не собиралась отступать от него. Она останется верна себе. Пусть Траум и помогал им. Пусть он действительно любил Селину. Но если они поступили так, как считали нужным, то и у нее остается такое же право. В конце концов они с Селиной – не маленькие девочки. Пришло время расстаться. Конечно, Агата не собиралась устраивать трагедий и выставлять сестру из дома или уходить самой. Они прекрасно уживаются под одной крышей. Просто теперь они не будут ничего затевать вместе. Они обе самостоятельные и взрослые феи. Каждая со своим даром. Пусть они и неравнозначны, но такова действительность и ничего с этим не поделаешь. Довольно она возилась с легкомысленной Селиной. Теперь она займется серьезной магией. У каждой из них своя дорога. Селина намерена направить свою магию на удовлетворение своих прихотей – пускай, она не будет препятствовать сестре. Их последнее совместное предприятие только лишний раз доказывает несостоятельность их совместных усилий. К тому же их участие давно свелось к нулю. Значит, пора оглядеться в поисках следующей задачи. Она готова была перевернуть страницу, начинать с чистого листа. Агата застала Селину на пороге. Рядом с ней стоял большой дорожный сундук. – Я не хотела уходить, пока ты не вернулась, – начала она. – Куда ты собралась? – нахмурилась Агата, оглядывая укутанную в меховой плащ сестру. – Пока я погощу у Гизельды. А потом решу, как мне устроиться… – Ты с ума сошла, – процедила Агата. – Мы поклялись быть вместе, потому что не собирались расставаться и не мыслили жизни друг без друга. Но глупо оставаться вместе, когда мы обе не хотим этого. – Что значит, мы обе не хотим?! Это ты нарушила нашу клятву, ты предала меня, соединившись со своим Траумом! – Я полюбила, Агата, и не собираюсь оправдываться в этом. Не моя любовь предает нашу с тобой привязанность, а твое непробиваемое упрямство. Это ты оттолкнула меня! Ты своей ревностью, своим нежеланием делить меня ни с кем! Если ты потратила столько сил, спасая меня, ты решила, что имеешь право надеть на меня короткий поводок?! Ты была уверена, что его уже никогда не будет между нами? Так вот и знай – он всегда будет со мной, даже если я его не найду. Но я найду его! Я не так сильна в магии, как ты, но я смогу благодаря своей любви и вере. Я буду искать его, пока не найду! Она исчезла, а в ушах Агаты стоял грохот захлопнувшейся двери. Хотя Селина и не подумала воспользоваться ею.
apropos: Юлия Ну, Агата ревнует сестру, просто не отдает себе в этом отчета. Влюбиться ей надо, сразу и себе жизнь облегчит, и сестру поймет. Юлия пишет: В смысле - откажется от гарема? Не, не от гарема откажется (хотя и это тоже), а сможет полюбить. Чуток тапочек:сквозь густые кроны сосен, в рощу пробивались солнечные лучи Лишняя запятая. освободила себе дорогу. Доставив себе небольшое удовольствие, он(а) лихо съехала Себе-себе, ну и буква пропущена. доброе знание и мастерство карались также жестоко, как и черная магия. Здесь: так же - раздельно. Агата поднесла руку к(о) взмокшему лбу принцессы, и оправила прилипшие к нему волосы. Лишняя запятая. Путь назад не был так(им) долгим Окончание не дописано.
Хелга: Юлия пишет: Она исчезла, а в ушах Агаты стоял грохот захлопнувшейся двери. Хотя Селина и не подумала воспользоваться ею. Очень-очень! Можно понять и Агату и Селину, хотя непримиримость Агаты огорчает и приводит к тому, что произошло. Нетерпимость и несгибаемость - вредные вещи, на мой взгляд. Юлия пишет: Еще один сомнительный Угу... Юлия пишет: В конце концов они с Селиной – не маленькие девочки. Здесь в конце концов, кажется, выделяется зпт.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие мои. Хелга пишет: Можно понять и Агату и Селину, хотя непримиримость Агаты огорчает и приводит к тому, что произошло. Такая твердолобость свойственна сильным натурам, не привыкшим к неподчинению. apropos пишет: Влюбиться ей надо, сразу и себе жизнь облегчит, и сестру поймет. Разве она сейчас способна заметить хоть кого-то? Гнев застит ей глаза и сердце и с лихвой заменяет все чувства. apropos пишет: Не, не от гарема откажется (хотя и это тоже), а сможет полюбить Я думаю, что принц Фарух, даже полюбив, не откажется от гарема. И не потому, что злодей или недостаточно любит. А потому что таков его мир, и таковы ценности и представления о должном миропорядке. И никакая любовь не в состоянии мгновенно развернуть человека к совершенно чуждому и неизвестному западному миру. Этот процесс (воспринятия чужих ценностей), если и возможен, долог и труден. И для Шаула гарем - не просто недостаток любви и уважения. Это знак и выражение совершенно противоположного мировоззрения и самоидентификации человека (в онтологическом смысле). Гарем - это же закрепленное в социальном институте потребительское предметное (противоположно духовному) отношение к женщине, как существу низшего порядка по сравнению с мужчиной. Она - обезличенный источник наслаждения и продолжения рода. Я не утверждаю, что конкретный восточный мужчина всегда и абсолютно так относился к своим конкретным наложницам и женам. Конечно, личность женщины вмешивалась и нарушала, если не внешний порядок, то его суть. Но как идея. И в этом смысле – он (гарем) диаметрально противоположен западной идее отношения к женщине как к Прекрасной Даме и воплощению этой идеи в рыцарском служении и преклонении перед Прекрасной Дамой в конкретной женщине. Это, конечно, то же идея, а не ежедневная практика, но важно, что она является одним из столпов всего западного мировоззрения, представителем которой и является в данном случае Шаул.
Юлия: *** Холод тряс и тревожил, пробираясь все глубже. Наконец он коснулся сознания и разорвал ткань сна. Шаул открыл глаза. Был темный предрассветный час. Рядом сжался от холода спящий в обнимку с Бруно Сони. Шаул поднялся на ноги, выбивая зубами дробь, и закрыл ставни на окнах, спасаясь от врывающегося из-за отсутствия стекол холодного ветра. В комнате стало совсем темно. Наткнувшись на низенький столик, Шаул на ощупь стянул с него покрывавшую его скатерть и укрыл им спящих Сони и Бруно. Чтобы избавиться от сотрясающей его дрожи, он сделал несколько резких движений. Озноб стих, но Шаул продолжал делать гимнастические упражнения. От точных ритмичных движений мысли и чувства приходили в порядок после ночной сумятицы. Во сне он плутал по лабиринту узких улочек кого-то города в поисках то Сони, то Бруно и никак не мог собрать друзей, чтобы осуществить свой план побега. Шаул тряхнул головой, прогоняя тоскливый морок сна. "Страх парализует разум", – вспомнил он слова Юсуф-паши. – Если у нас есть шанс на спасение, то следует сосредоточиться на его поиске, – прогворил Шаул, обернувшись на шорох, раздавшийся у двери. В следующий момент щелкнул засов, и в проеме отворившейся двери появился вчерашний янычар. Шаул взглянул в его холодные голубые глаза, вспомнив слова Юсуф-паши. Где родился этот голубоглазый блондин? Как попал ребенком в плен, превратившись из милого мальчика северо-западного побережья в свирепого солдата восточного султана? "Во что бы то ни стало надо спасти Сони от подобной участи". Шаул подошел к спящим и разбудил мальчика. Рассвет едва осветил небо. Во дворе янычары суетились около лошадей, среди которых Шаул заметил своего Гнедого и Сонину Лиру. И никаких носилок! Кивнув голубоглазому янычару, велевшему им жестом сесть на коней, Шаул вскочил на своего Гнедого и забрал из рук Сони Бруно, запустив кота в седельную сумку. Ничего, кроме этой пустой сумки и фляги с водой, из их вещей не было. Зато они не были связаны или заперты в закрытых носилках или карете. Шаул взглядом встретился с Сони, и мальчик едва заметно кивнул в ответ. Теперь надо быть предельно внимательными – только бы не упустить шанс. Вскоре появился и Юсуф-паша собственной персоной. Одет паша был по-походному. Многослойные длиннополые одежды с висячими рукавами заменил короткий приталенный кафтан, широкие шелковые шаровары – узкие штаны, заправленные в мягкие невысокие сапоги желтой кожи, а роскошный тюрбан – белая войлочная шапка, обернутая бледно-лазоревым платком. Не удостоив пленников даже взглядом, паша легко вскочил на изумительного вороного с белой звездочкой на лбу, и вся кавалькада в сопровождении двух десятков янычар двинулась со двора. Они проехали по узким улицам просыпающегося города. Высокие тонкие башенки минаретов остриями крыш вспарывали посветлевшее утреннее небо. Укутанные сумрачной предрассветной дымкой дома прятали богатство портового города за невзрачными глиняными стенами и высокими заборами. Лишь редкие деревянные балкончики и галереи под широкими крышами чуть оживляли картину. Скрыться в узких коридорах улиц, образованных глухими стенами, не зная города, было почти невозможно, к тому же белобрысый янычар не спускал с них глаз и, словно приклеенный, ни на шаг не отставал от Сони. Шаул не сокрушался. Конечно, бежать из портового города было легче. Но для того, кто не знает языка и не имеет ни единой знакомой души, на которую мог бы положиться, и портовый город может оказаться ловушкой. Наконец кортеж паши выехал в южные ворота, покинув город. Миновав несколько небольших селений, жавшихся к крепостным стенам, они оказались в пустыне. Пыльная глиняная дорога вилась вдоль невысоких холмов и каменных скал. На всем охватываемом глазом пространстве не было видно ни одного дерева, лишь изредка из расщелин в камнях торчали безжизненные колючие кустики. Поднимающееся солнце стремительно сворачивало длинные лиловые тени, заливая все однотонной охрой. Сероватая, словно выцветшая, зелень кустов не оживляла пейзаж. Яркое кобальтовое небо в сиянии белого солнца слепило глаза. Шаул, вздохнув, опустил пониже поля шляпы. Шанс на побег в пустыне равнялся самоубийству, и о нем не стоило ломать голову. Через несколько часов солнце стало жарить немилосердно. В темном платье стало невыносимо жарко. Шаул ослабил шейный платок, смахнув с лица пот, глотнул из фляги – вода стала теплой и отдавала вкусом бараньего жира – и протянул ее Сони. Щеки мальчика заливал малиновый румянец. Разморенный жарой, он совсем сник. Шаула и самого разморило от жары, слабость одолевала не только тело, но и мысли. Как ни пытался он противостоять одуряющему действию солнца, безжалостное светило расплавляло его волю. Когда солнце неумолимо зависло в зените, кортеж Юсуф-паши подъехал к небольшому оазису. В легкой кружевной тени могучих тамарисков уже отдыхал караван. У длинной каменной поилки источника выстроились верблюды, лошади и серые ослики. Но увидев знатного вельможу в окружении отряда янычар, караванщики засуетились и, почтительно кланяясь, начали оттаскивать своих животных, освобождая места у колодца. Из-под навеса стоявшей под деревьями палатки к Юсуф-паше выскочил одетый в длинную полосатую рубаху господин и, склонившись в низком поклоне, почтительно залопотал. Он продолжал кланяться и улыбаться, протягивая руки в приглашающем жесте, пока Юсуф-паша, едва замечая его, не уселся в палатке, утопая во множестве подушек, которые услужливо подкладывал не отходивший от него хозяин. Засмотревшийся на высокомерного вельможу Шаул, получил тычок в бок – белобрысый янычар знаками велел им идти к той же палатке. Живительная тень манила, но надо было позаботиться о Бруно. Шаул вытащил из сумки кота. И тот, ловко лавируя между ног вьючных животных, пробрался к поилке, запрыгнул на угол каменного ограждения и, присев, начал лакать. Пившая рядом лошадь подняла морду и недовольно фыркнула, но кот не удостоил внимания подобный афронт и продолжал пить, как ни в чем не бывало. Взмахнув темными ресницами, красавица-лошадь повела ушами и меланхолично опустила морду в поилку. Радуясь возможности оказаться в тени, Шаул устало опустился на циновку. Хозяин палатки, поприветствовав их неразборчивой речью и суетливыми, но не слишком усердными поклонами, усадил у самого края и вернулся к Юсуф-паше. Измученный, растрепанный Сони привалился к Шаулу, прикрыв веки. Щеки его все так же горели, а под глазами синели тени. Наблюдая за людьми и животными, Шаул уныло думал о невозможности побега, когда Сони едва держится на ногах. Что же будет, когда они наконец прибудут в Каразерум? Внезапно возникший перед ним слуга протянул небольшие керамические мисочки – с янтарной поверхности наполнявшей их жидкости поднимался седоватый пар. – Щой, щой, – повторял тот, кивая, пока Шаул пытался взять неудобный сосуд без ручки. – Что это? – вяло спросил, поднимаясь, Сони. – Щой, щой, – снова затараторил слуга, вкладывая в руку мальчика мисочку. Шаул глотнул, терпкая золотая жидкость обожгла пищевод. – Чай, – ответил он Сони. Прежде ему всего лишь однажды пришлось пробовать экзотический напиток. Тогда он не произвел на него должного впечатления, но сейчас, когда он изнывал от жажды, терпкая горечь чая показалась приятной и освежающей. Легкий ветерок обдувал сырые волосы, принося долгожданную прохладу. Выпив несколько мисочек обжигающего напитка, Сони, примостившись на его плече, заснул. Шаул почувствовал, как и его одолевает дремота, и, прислонившись спиной к столбу, на котором была растянута палатка, устало прикрыл глаза. Ему казалось, что он лишь на минуту сомкнул веки, но очнувшись от гортанного крика, увидел, что тени заметно выросли. Голубоглазый янычар недовольно махнул ему рукой. Шаул оглянулся – Юсуф-паши в палатке уже не было. Зато Бруно был тут – кот спал на коленях у Сони. После внезапного пробуждения Шаул чувствовал себя разбитым и сонным, но постепенно мерная тряска в седле прогнала сонливость. Силы возвращались вместе с ясностью мысли и решимостью действовать. Шаул оглянулся на Сони – короткий отдых и ему пошел на пользу, – уверенно сидящий в седле, мальчик бодро улыбнулся ему.
Хелга: Юлия Вроде и в седле, а не убежать. Что-то будет? Очень живописная восточная картинка, даже жарко стало. Чуть тапочков: Юлия пишет: Засмотревшийся на высокомерного вельможу Шаул, получил тычок в бок Лишняя зпт Юлия пишет: уверенно сидящий в седле, мальчик бодро улыбнулся ему. Здесь тоже, кажется, зпт не нужна.
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Что-то будет? Будет, будет Хватило бы только терпения читателям.
apropos: Юлия А тут всюду клин - куда ни кинь. В пустыне не убежишь, и кони не помогут. Ну и в городе, из-под замка тоже шансов нет. Ну разве что чудо какое вкупе с авторской фантазией. Гарем - это менталитет, да.
Юлия: apropos apropos пишет: разве что чудо Чудо или не чудо, но что-то будет. Двинемся дальше?
Юлия: Холмы росли и теснее сходились к дороге, в конце концов превратив ее в ущелье, скрытое спасительной тенью от жгучего солнца. Шаул пытался припомнить карту, которую изучал на корабле, пока у них не забрали вещи. Согласно этой карте из его новейшего атласа, главный город провинции Мадис Каразерум лежал в долине, окруженный с трех сторон высокими горами, а с четвертой, западной, – бурной горной рекой. Город стоял на ее высоком берегу, а противоположный уходил вниз узкой покатой долиной. Стесненная с двух сторон горами, она заканчивалась перевалом. Сама природа создала Каразерум непреступной крепостью. Большая армия была обречена на неудачу, решив взять штурмом город. Но небольшие отряды воинственных кочевников, пробирающиеся через западную долину на привычных к горным тропам коням, все же отваживались беспокоить принца Фаруха дерзким вылазками. Через эту же долину пробирались из города и обратно и контрабандисты, о которых как-то раз вскользь упомянул Юсуф-паша. На них и их спасительные связи и надеялся Шаул. Эзра Аромитянин из Каразерума – похоже остался единственным шансом для них покинуть негостеприимный султанат. А пока отряд Юсуф-паши продвигался по узкому ущелью, где едва могли разъехаться две лошади – с такой дороги ни свернуть, ни убежать. Воздух свежел, наливаясь густой синевой вечерних сумерек. Они ехали в тишине, лишь топот лошадиных копыт эхом разносился по ущелью. Вдруг скалы расступились, и сумрак рассеялся золотом выросшей перед ними высокой крепостной стены. Над железными воротами грозно скалила пасть огромная голова льва. Освещенный закатным солнцем каменный барельеф пугающе нависал над утомленными дальней дорогой путниками. – Ох, – пораженно выдохнул Сони. – Какое чудище! Шаул тоже заворожено рассматривал грозно скалившего клыки хищника. Волнистые пряди его гривы, словно лучи, расходились во все стороны от львиной морды, напоминая о испепеляющем жаре полуденного солнца. Ощерившийся лев был сродни жестокой красе дикого безжалостного края. Ворота перед визирем принца отворились, и они въехали в город. Завидев кортеж паши, жители Каразерума жались к обочинам и приветствовали знатного вельможу земными поклонами. Столица Мадиса не многим отличалась от портовой крепости. Те же глухие глиняные фасады, скучные высокие заборы, и те же нависающие над грязными улицами деревянные балкончики верхних этажей. Запах свежевыпеченного хлеба мешался с гнилостной вонью отходов, чарующий аромат пряностей соседствовал с зловоньем нечистот. В противовес унылой застройке наряды жителей Мадиса создавали небывалое разноцветье и разнообразие форм. Головные уборы – платки и шали, высокие шляпы и маленькие изящные шапочки, всевозможных фасонов и размеров тюрбаны – были украшены яркими перьями, драгоценными брошами, золотыми цепочками и монистами. Длиннополые яркие платья и короткие курточки, длинные кафтаны и куцые безрукавки, шаровары – короткие и метущие пыль, узкие и широкие, из шелка и бархата, тафты и кисеи, канифаса и кашемира, парчи и бумазеи. Закутанные с головы до ног женщины и сверкающие бронзовой кожей тел босоногие юноши в одних коротких шароварах. Пестрая людская река, затопляющая улицы, расступалась перед кортежем, теснясь в уходящих в стороны кривых узких переулках и тупиках, и тут же смыкалась. И вдруг мерный гомон толпы взвился вверх – вопли, плач и стоны наполнили узкий лабиринт. Кортеж паши был остановлен и охвачен плотным кольцом людей. Они кричали и тянули руки к визирю, теснили и хватали солдат за сабли и плетки, не давая им двинуться. Ряды янычар смешались. Казалось, толпа вот-вот разорвет их голыми руками. Ужас перед взбесившейся ордой вдруг сменился ясной мыслью: "Вот он шанс!" – Сони! Время! – крикнул мальчику Шаул, напрягая глотку, чтобы перекричать толпу. Тот оглянулся с перекошенным от страха лицом, и все же кивнул, стараясь направить кобылу в сторону. – Слезай! – кричал Шаул, но Сони не слышал его и оставался на неповоротливом животном. Но толпа сама, мешаясь и теснясь, вытолкнула Сони к небольшому боковому проулку. Ему осталось лишь, поддавшись потоку, нырнуть в него. Он был уже у самого угла, когда белобрысый янычар заметил это. Подминая и настегивая толпу, тот прорывался к мальчику. Двигаться в беснующейся агрессивной массе было невозможно, но Шаулу было достаточно развернуть Гнедого. Он со всей силы ударил шенкелями и натянул повод. Жеребец заржал и встал на дыбы. Толпа с криком расступилась. Подавшись в перед, Шаул схватился за гриву и опустил коня на передние ноги прямо перед лошадью янычара. Кобыла белобрысого, испугавшись, дернула головой и рванула в сторону. Пока всадник справлялся с нею, Шаул оглянулся к проулку – ни Сони, ни его лошади там уже не было. Как удалось мальчику так быстро пробраться сквозь толпу, и куда он исчез? Наконец янычары сумели саблями и плетками пробить себе дорогу. Толпа схлынула со стоном и проклятиями, оттаскивая раненых. А кавалькада продолжила путь. Суета, поднятая тотчас белобрысым, оставила Шаула безучастным. Во-первых, он не понимал, что они говорят. Во-вторых, пережитое только что сильное волнение притупило все остальные чувства, и сейчас он равнодушно смотрел в их перекошенные злобой лица, словно сторонний наблюдатель. Главное, он добился того, чего хотел. Несмотря на все опасности, что подстерегают Сони на воле, он был уверен, что свобода для мальчика куда предпочтительнее плена. Жаль, что Бруно так и остался в седельной сумке Шаула, а выпускать кота в такой сутолоке было опасно.
Хелга: Юлия Надеюсь, что Сони удалось убежать, и это потянет за собой цепочку следующих событий. Матчасть, чувствуется, автором тщательно изучена, такие живописные картинки разных стран и народов. Пинеточки: Юлия пишет: беспокоить принца Фаруха дерзким вылазками. дерзкими Юлия пишет: Шаул тоже заворожено рассматривал завороженно? Юлия пишет: Толпа с криком расступилась. Подавшись в перед, Шаул схватился за гриву Тут, наверное, с криками. И вперед слитно.
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Надеюсь, что Сони удалось убежать Так не поймали же. Вопрос - куда Хелга пишет: Матчасть, чувствуется, автором тщательно изучена Не загромоздить бы...
apropos: Юлия Славная картинка восточного города. Итак, Сони сбежал - да еще с лошадью, в крайнем случае продать сможет. Хотя удрать - еще полдела. Выбраться, добраться и спастись - вот задача. Продолжаем верить в автора. Юлия пишет: А кавалькада продолжила путь. Суета, поднятая тотчас белобрысым, Вот здесь не очень понятно, как может кавалькада продолжить путь - и в то же время - подняться суета? Т.е. если всадники поехали, допустим, просто переругиваясь между собой, тогда это не суета, которая по определению - бестолковая беготня, торопливость в чем-нибудь (из словаря). А вот если закружили на месте, выискивая в толпе беглеца, поскакали во все стороны и т.д... Словом, как-то это дело уточнить, наверное.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Выбраться, добраться и спастись - вот задача. Непосильная? apropos пишет: Вот здесь не очень понятно Ты права. Исправила: Как удалось мальчику так быстро пробраться сквозь толпу, и куда он исчез? Наконец янычары сумели саблями и плетками пробить себе дорогу. Толпа схлынула со стоном и проклятиями, оттаскивая раненых. Белобрысый тотчас устремился к аге янычар. Но предпринятая тем попытка отыскать и вернуть беглеца была остановлена пашой. Визирь, недобро усмехнувшись, что-то спокойно ответил начальнику стражи, и кавалькада продолжила путь. Шаул благодарно вздохнул. Каковы бы ни были его мотивы, паша позволил Сони уйти, и это было главное. Теперь ни обрушившийся на Шаула град резких гортанных воплей аги, сулящих, судя по накалу злобы, скорую и жестокую расправу, ни шипящие проклятия белобрысого, ни яростные взгляды остальных янычар уже не трогали. Во-первых, Шаул не понимал ни слова. А во-вторых, пережитое только что сильное волнение притупило все остальные чувства. И теперь он, словно сторонний наблюдатель, равнодушно смотрел на их перекошенные злостью лица и размышлял о Сони – несмотря на все опасности, что подстерегают мальчика на воле, свобода для него куда предпочтительнее плена. Жаль, Бруно так и остался в седельной сумке Шаула, но выпускать кота в такой сутолоке было опасно.
Юлия: *** – Ты не можешь здесь находиться, – строго проговорила Гизельда, сердито блеснув стеклами очков. И Селина почувствовала себя весьма неловко в уютной гостиной старой феи. Хоть в камине потрескивал огонь, а на столике рядом стояли расписные кружки с душистым грогом и вазочка с ее любимым засахаренным миндалем. Старая наставница была не рада ее визиту. – Даже ты должна помнить о правилах, которые нельзя безнаказанно нарушать, – покачав головой, та продолжила отчитывать ее, словно маленькую девочку. – Магия фей напрямую связана с местом, где они были благословлены. И ты не можешь менять его по своей прихоти. – Я не задержусь у тебя, – обижено откликнулась Селина. Она предполагала, что наставница не одобрит ее решения, но ожидала хотя бы немного сочувствия. – И куда же ты подашься, позволь поинтересоваться? – Я могу стать странствующей феей, – пожала плечами Селина, эту мысль она уже не раз обдумывала, строя планы поиска Траума. – Святые праведники! – всплеснула руками Гизельда. – Это с твоей-то любовью к комфорту и богатым нарядам?! Ты серьезно вообразила, что смогла бы взять на себя бремя и бродить грязной нищенкой по городам и весям, предсказывая судьбу? – Конечно, это потребует от меня некоторых жертв, – благоразумно согласилась Селина. – Некоторых жертв?! – вскликнула Гизельда. – Ты должна будешь превратиться в другого человека! – Ты сомневаешься, что я смогу утешать детей? – Не обманывай себя, Селина. Ты не можешь быть странствующей феей. У тебя никогда не было никакой склонности к юродству. Ты будешь просить милостыню? Обличать пороки? Выдержишь побои и ночлег на голой земле? – Я же смогу это чуть приукрасить с помощью магии, – возразила Селина. – Ошибаешься, дорогая моя! Магия странствующих фей очень специфична и не позволяет им облегчать трудности пути. – Но я должна найти Траума! – в сердцах воскликнула она. – Я понимаю и принимаю, что это совсем не легкий путь. Так же, как не был легким и его путь к вершинам Высшего суда. Но я не могу отказаться от него. – Вы две упрямые и глупые девчонки! – рассердилась Гизельда. – Вы не хотите понять одного, каковы бы ни были ваши желания, вы должны действовать сообща. Таковы ваши дары. Изменив этому правилу, вы ничего не сможете достичь, а лишь поставите друг друга под удар. Бестолковые упрямицы! Неужели твоя смерть ничему не научила вас?! – Мы больше не можем быть вместе, Гизельда, – глухо возразила Селина. – Агата, наверное, не рассказывала тебе. Она очень сердита на меня из-за того, что мы с Траумом заключили духовный брак. Казалось, Гизельда потеряла дар речи – старая фея ошарашено уставилась на свою бывшую ученицу. – Знаешь, девочка, я не совсем понимаю, как такое могло произойти, – начала она после продолжительной паузы. – Но могу сказать определенно, нет никаких духовных браков, так же как и свободных или как там их еще именуют. Брак либо есть, либо его нет – и он должен включать в себя отнюдь не только дух. Есть своеволие – тогда это похоть, и есть благословение – тогда это брак. – О Гизельда, ты такая же, как Агата! – воскликнула чуть не плача Селина. – Какое благословение вам нужно?! Чтобы наши руки соединили престарелые родители? Или магистрат должен выдать нам разрешение на брак?! – Не форма важна, а суть ваших деяний, – устало объясняла старая фея. – Своеволие оставляет людей замкнутыми в скорлупах собственных эгоистических желаний, им никогда не стать единым целым. Благословение – это обретение сил свыше на совершение жертвоприношения. – Но ты же сама отговариваешь меня от того, чтобы я пожертвовала своим комфортом и отправилась на поиски мужа! – Не торопись, милая, – покачала головой Гизельда. – До твоего замужества, боюсь, еще очень далеко. Подумай, в чем может заключаться истинная жертва, прежде чем бросаться в омут. Поверь это очень тяжело - гораздо тяжелее, чем играть с чужими веригами. – Но я уже подумала, и мне ничего не приходит больше в голову! – сердито воскликнула Селина. – Довольно спорить, – покачала головой Гизельда. – Поверь, ты только начала думать и еще не нашла правильного ответа. Сегодня ты переночуешь у меня, а завтра утречком отправишься обратно к сестре. Вы должны найти этот путь вместе. Селина хотела возразить, но появившаяся служанка Гизельды, погладила ее по голове. – Пойдемте, барышня, негоже молодой леди в такой час разгуливать, – как бывало в детстве, увещевала Берта Селину. – Я вам уже приготовила вашу комнату. Поспите, а там и решение найдется – утро вечера мудренее. Селина поднялась и поцеловала Гизельду, погладив страушку по плечу: – Спокойной ночи, наставница. – Спокойной ночи, милая, – кивнула старая фея. И она послушно отправилась за служанкой вверх по скрипучей лестнице. В хорошо протопленной комнате было тепло и уютно. Сын Берты, молчун-Морис, приволок сюда сундук Селины, и на расстеленной кровати ее уже дожидалась рубашка. – Помочь вам раздеться? – спросила Берта. Служанка остановилась на пороге и, скрестив на животе руки и склонив голову к левому плечу, наблюдала за Селиной, оглядывающей свою девичью комнату. – Здесь ничто не изменилось, – обернулась она к служанке. – Спасибо, Берта, я привыкла справляться сама. – Тогда спокойной вам ночи, барышня. – Спокойной ночи, милая Берта, – ответила она и опустилась на кровать. Селине трудно было возражать Гизельде - мудрая старушка во многом была права. Даже ее жестокие слова о том, что Траум – еще не муж Селине. Как ни горько было осознавать, но это - правда. Они еще не супруги, может быть, нареченные, но не связанные окончательно. Селина чувствовала: то, что началось там, в неведомых обителях, должно получить свое воплощение здесь, в этом мире. Но для этого она должна найти Траума. А сидя дома с Агатой, она не найдет его. Гизельда не понимала, что она уже не прежняя Селина, и ее ссора с сестрой – не ребяческая размолвка. Она должна была найти Траума сама, только тогда она будет его достойна. Селина дождалась пока звуки в доме стихнут и, прихватив свечу со столика, на цыпочках вышла из комнаты. Пробормотав заклинание над скрипучей лестницей, она осторожно спустилась в библиотеку Гизельды, сплошь заставленную стеллажами с книгами. Она знала секрет. Полки перемещались и раздвигались по воле феи, пока наконец перед ней не оказалась книга "О призваниях и дарах волшебных" – как раз то, что нужно. Селина подхватила древний фолиант и вернулась в свою комнату. – "Глава о том, как принять на себя подвиг феи отшельницы", – прочла Селина. – Нет, не то. "Глава о том, как принять на себя обязательства странствующей феи". Именно то, что она искала. Селина уселась на кровати, поближе пододвинула подсвечник и начала читать. "Глупость того, кто осмелится без всякого на то основания принять на себя тяжесть сей ноши, обернется его наказанием", – предупреждала книга, а дальше шли подробные указания, как стать странствующей феей. Ничего сложного. Она легко справиться с простым последованием. – Я приму с благодушием все преткновения, обиды и напасти, останусь верной пути, любовью и милосердием буду врачевать больные души, посланные мне на нем, – произнесла последние слова заклинания Селина и оказалась в темноте. Порывистый ветер стегал, как плетью, колючей снежной крупой. Босые ноги немели от холода, проваливаясь в снег. Жестокий наст раздирал кожу. Ослепшие в темноте глаза с трудом различили в окруживших ее черных тенях деревья. – Где я? – Селина с ужасом вглядывалась в темноту ночи и, кутаясь в жалкие холщовые лохмотья, переступала сведенными ломящей болью ногами. ***
apropos: Юлия Юлия пишет: "Глупость того, кто осмелится без всякого на то основания принять на себя тяжесть сей ноши, обернется его наказанием" Тут, скорее, наивность - Селина решила, что справится, не представляя, с чем придется справляться. Хотя основания у нее были, вроде как. С другой стороны - мы же не знаем, какие основания нужны, чтобы стать странствующей феей и не поплатиться за это. Отчаяние и упрямство, конечно, не лучшее оправдание. Как и Селина, не поняла, что нужно для брака - по каким законам (человеческим или высшим). С помощью автора, надеюсь, разберемся.
Хелга: Юлия Народ, один за другим пускается в странствия, Шаул - на поиски принца для возлюбленной, Селина - на поиски самого возлюбленного. Упорно надеюсь, что где-то их пути пересекутся и две разошедшиеся линии как-то переплетутся. И что же все дамы так против любви Селины и Траума? Вот стоило бы им принять и понять, всем бы легче стало. Но и в сказках и в жизни непонимание так разрушительно. Тапусечки. Юлия пишет: Селина хотела возразить, но появившаяся служанка Гизельды, погладила ее по голове. Лишняя зпт. Юлия пишет: Селина поднялась и поцеловала Гизельду, погладив страушку по плечу: Старушку. Юлия пишет: Сын Берты, молчун-Морис, молчун Морис, наверное, без дефиса.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: мы же не знаем, какие основания нужны, чтобы стать странствующей феей и не поплатиться за это Призвание, а не своеволие Хелга пишет: И что же все дамы так против любви Селины и Траума? Гизельда не против. Но она понимает, что все не просто. И бросаться куда-то сломя голову не стоит. Тем более, что она убеждена, что сестры должны действовать сообща – она утверждает, что таковы их способности. И, следовательно, отправляться незнамо куда на поиски Траума одной Селине не стоит. Тем более в совершенно не подходящем ей амплуа странствующей феи. Она предлагает Селине не торопиться. apropos пишет: Как и Селина, не поняла, что нужно для брака - по каким законам (человеческим или высшим) С браком, конечно, вообще все очень сложно. Ясно одно - только духовную составляющую брак иметь не может, по крайней мере у людей, к коим, конечно же, относится и Селина. О чем тактично и говорит Гизельда. Второе, о чем она упоминает, это благословение. Селина возражает ей, понимая благословение просто как некое формальное действо. Но Гизельда говорит о сути совершения соединения - ради чего оно. Ради себя или ради свершения Любви как утверждения воли свыше. Или иначе - как жертвоприношения. Потому что брак в этом пласте бытие - это жертвоприношение. Гизельда говорит, конечно, не о социальном институте. Хелга пишет: стоило бы им принять и понять, всем бы легче стало Селина слишком решительно настроена и сама не расположена кого-то слушать
Юлия: *** Воды неизвестной реки тяжело катили свои налитые свинцом зимние воды. На заснеженном берегу поднимались ввысь исполинские сосны, поддерживая синеватыми верхушками рыхлое зимнее небо. Проваливаясь в снег, Элиза спешила к спасительной тени сосен, едва ли замечая промозглый холод пронизывающего ветра. Укрывшись в глухой тишине хвойного леса, она наконец смогла дать волю слезам. – О, небеса, – в отчаянии всхлипнула принцесса. Ее бил озноб, но не от холода. – Все кончено. Он погиб, – просипела она и залилась слезами. Безудержные рыдания сотрясали и выкручивали внутренности, сердце разрывалось от тоски и боли. Невыносимая тяжесть свершившегося несчастья беспросветной тьмой обрушилась на нее, в дребезги разбив надежду. Тревога овладела сердцем Элизы сразу, как только она увидела пустынные земли Мадиса. Казалось, безжалостное солнце выжигало не только землю, но и человеческие сердца, делая их черствыми и жестокими. Элиза сжалась от ужаса, чувствуя непримиримую враждебность янычар, в любой момент грозившую разразиться жестокой расправой. После побега Сони она смогла перевести дух только когда, вместо допроса и пыток, которых ожидала по прибытии во дворец паши, пленников заперли в подвале, оставив в покое на ночь. Узкие зарешеченные окна под самым потолком, соломенные циновки на земляном полу, вода в простом глиняном кувшине и черствая лепешка да медный горшок в углу – вот и все. Но Шаул быв жив и не замучен. – Жаль, что ты не смог убежать с Сони, – вздохнул он, делясь с котом скудным ужином. – С чего вдруг? – недовольно мяукнул Бруно, с трудом расправляясь с сухой коркой. – Мое дело – сопровождать тебя, а не Сони. – Мне было бы спокойнее за него, если ты был с ним, – ответил Шаул, помогая коту лакать воду. – Не могу успокоиться – где он, что с ним? Сможет ли найти этого Эзру, и станет ли тот помогать? Да не обречен ли этот план на неудачу? – Прекрати бессмысленно терзаться, – высокомерно промяукал, облизываясь, Бруно. – Сони практичен и не глуп. Уж если ему удалось скрыться, значит, он сможет воспользоваться этим. Его судьба – сейчас не твоя забота. Смею напомнить тебе, что твой долг состоит в использовании любой предложенной судьбой возможности разбудить принцессу. И результат зависит от сообразительности и не в последнюю очередь от решимости. Если ты опять заартачишься с этим гаремом, ты упустишь шанс спасти принцессу, даже не поняв, что он собой представляет, – назидательно отчитал Шаула кот. – Мы пленники, Бруно, - уныло ответил тот на назидательную тираду. - И, судя по всему, я могу вообще никогда не встретиться с принцем. Но он ошибся. Вернувшись на следующий день в его воспоминания, Элиза застала Шаула перед воротами дворца в сопровождении янычар. Задрав голову, тот, казалось, сосредоточенно рассматривал необычное строение, но на самом деле мысли его были сосредоточены на предстоящей беседе с принцем, и он едва замечал архитектурные особенности. Собственно, Шаулу было неизвестно, с какой целью его привезли во дворец – никто не сказал ему ни слова. Но после того, как его отвели в баню, умаслили тело благовониями, приготовили свежее белье и чистое платье, он мог надеяться на высочайшую встречу. Шаул старался продумать свои аргументы. Перед ним стояла сложная задача убедить принца, не имеющего никакого понятия о галантности и стремлении совершить подвиг ради Прекрасной дамы, отправиться в дальнее и небезопасное путешествие, чтобы разбудить спящую принцессу. Политические резоны в данном случае были единственным веским аргументом. Наконец ворота отворились, и Шаул с сопровождающими проследовал на дворцовый двор. Обильная позолота убранства плеснула ослепляющим всполохом отраженного света. Широкий двор был заполнен людьми, разных сословий. Самые бедные робко жались к стенам, ожидая под палящим солнцем. Купцы побогаче и надменные сипахи с кривыми саблями на боках расположились в тени раскидистых дубов, растущих с четырех сторон двора. Важные и богатые вельможи прохаживались по широкой опоясывающей дворец галерее, где в небольших мраморных нишах переливчато журчали, стекая хрустальными струями, фонтаны. Шаул остановился посреди двора. Перед глазами мелькали роскошные наряды иноземной знати – переливался шелк и лоснился бархат, сверкали самоцветы, искрилось золото пряжек, брошей и ножен, – а Шаул, встречая надменные и неприязненные взгляды, все больше уверялся в невозможности политического союза. Не сам по себе союз тревожил его, а предательство, заключенное в нем. Сотрудничество с Содружеством усилит султана, и его аппетиты не ограничатся Аустеррией. Кто будет следующим? Прибрежные королевства? А за ними? – Небольшие княжества и герцогства, не имеющие большой армии. Как скоро орды султана окажутся под стенами Адхельма? Капуджи, дворцовые стражники, сменившие сопровождавших Шаула янычар, смешно вскидывая ноги, обутые в яркие сафьяновые сапоги, под зловещее кивание цветных перьев на их войлочных шапках провели его ко входу в левом крыле дворца и оставили одного. От пестроты убранства комнаты, в которой оказался Шаул, зарябило в глазах. Яркий цветочный орнамент ковров на стенах переходил в затейливую мозаику пола. Низкие кушетки переливались многоцветной радугой парчовых подушек. Как утомительна эта аляповатая сверкающая роскошь… Шаул беспокойно прошелся по комнате. Север и юг – два противоположных полюса. И их различие не ограничивается внешними предпочтениями. Как бы ни были разрознены и алчны правители севера – все они говорили на одном языке, поклонялись одним богам. Человек, гражданин, как ни сопротивлялись этому некоторые властители, оставался основой и краеугольным камнем той системы ценностей, что исповедовал север. Юг же блистал золотой верхушкой, которой служила подножием вся остальная пирамида. Властитель здесь был единственным человеком имеющим ценность, и ценность эту определяла сама власть. Возможно ли сойтись этим двум антиподам? Да и нужно ли? Шаул тяжело вздохнул и остановился, медленно проводя рукой по шелковистому ворсу ковра с замысловатым рисунком. В сложных изгибах терракотового орнамента виделись согбенные фигуры на невольничьем рынке, а в изумрудных сердцевинах диковинных цветов – пустые глаза белобрысого янычара... – Я расскажу принцу всем известную сказку, – прошептал он. – И пусть Провидение решает нашу судьбу. Уединение Шаула нарушил тихо появившийся человек в длиннополом изумрудном кафтане. Он бесцеремонно окинул иноземца оценивающим взглядом и поклонился. Ярко-красная маковка войлочной шапочки укутанной бледно-зеленым платком мелькнула перед глазами Шаула. – Эфенди Калавереден, – произнес он высоким голосом, коверкая его имя. – Я толмач дивана Муса. Я буду переводить вашу речь. Толмач сделал паузу, сведя ладони вместе, и вдруг, в одночасье переменившись в лице – словно надел комическую маску, – восторженно и благоговейно на едином дыхании произнес: – Сын Лучезарного, блеск правдивости которого осветил мир, как утренняя заря, обладатель двух сияний, великолепнейший и мудрейший Фарух аль Рашид желает слушать вас. Шаул едва сдержал улыбку, наблюдая этот маленький спектакль. Толмач снова мгновенно сменив выражение лица, остался с непроницаемой миной и, слегка склонив голову, жестом пригласил Шаула следовать за ним. Они проходили по дворцу, и перед глазами мелькало богатое убранство покоев – позолота и эмаль, искусная резьба и чеканка, роспись и мозаика, муаровый блеск шелка и бархатный перелив ковров. Наконец они остановились перед высокой инкрустированной перламутром дверью. Два могучих капуджи, стоящих у входа, одновременно распахнули обе створки, и, сделав шаг, Шаул оказался в огромном красном зале.
apropos: Юлия Элиза как-то рановато оплакивает Шаула - с ним же пока ничего не случилось и - как мы все надеемся - не случится. А он опять за судьбу Содружества как-то слишком беспокоится - но ведь там не дураки сидят, наверное смогут просчитать все выгоды и невыгоды предполагаемого пока только самим Шаулом даже не союза - а возможных переговоров о нем. Он как в той сказке, где девица, готовясь ко встрече со сватами, зарыдала над сломанной ступенькой в погреб. Юлия пишет: брак в этом пласте бытие - это жертвоприношение. Вот как-то побаиваюсь я этих жертвоприношений, если честно. Жертвоприношение - на мой, разумеется, взгляд, - не лучшая основа для брака, который таким образом из простого союза любящих людей превращается в какой-то жертвенный алтарь со своими - не самыми приятными, мягко говоря - последствиями. Из тапочков: Ярко-красная маковка войлочной шапочки(,) укутанной бледно-зеленым платком(,) мелькнула перед глазами Шаула. – Эфенди Калавереден, – произнес он высоким голосом, коверкая его имя. Запятые, ну и некоторая путаница с местоимениями. Лучше уточнить, как вариант: произнес посланец\незнакомец, коверкая имя пленника. Толмач снова мгновенно сменив выражение лица, остался с непроницаемой миной и, слегка склонив голову, жестом пригласил Шаула следовать за ним. Показалась несколько сложноватой конструкция предложения. А если так: Толмач же, вновь придав лицу непроницаемое выражение, слегка наклонил голову и жестом пригласил Шаула следовать за ним.
Хелга: Юлия Переживаю, что Шаул готов (или не готов? ) отдать Элизу во власть восточного принца - север и юг не сойдутся. Как там у Киплинга: "О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут..." Юлия пишет: С браком, конечно, вообще все очень сложно. Ясно одно - только духовную составляющую брак иметь не может, по крайней мере у людей, к коим, конечно же, относится и Селина. О чем тактично и говорит Гизельда. Второе, о чем она упоминает, это благословение. Селина возражает ей, понимая благословение просто как некое формальное действо. Но Гизельда говорит о сути совершения соединения - ради чего оно. Ради себя или ради свершения Любви как утверждения воли свыше. Или иначе - как жертвоприношения. Потому что брак в этом пласте бытие - это жертвоприношение. Гизельда говорит, конечно, не о социальном институте. Задумалась... Любовь - это дар свыше, как единственное и главное, ради чего рожден или создан человек, и один из видов любви, если так можно сказать, - между мужчиной и женщиной, которые соединяются по высшему благословению. В идеале. Но разве уже не благословенна любовь, возникающая между мужчиной и женщиной? Понятно, Траум и Селина нарушили какие-то правила и законы своего мира, были за то наказаны, но обрели любовь, заключили духовный или плотский брак, так дайте же им найти друг друга и окончательно его узаконить! Это крик души. Автор, не ругайся. И тоже печалюсь по поводу жертвоприношения. Любящие хотят быть вместе и готовы погибнуть ради друг друга - разве жертвоприношение уже не было свершено? Это я сержусь на Агату и Гизельду, они сами не знают, чего хотят от бедной Селины, и не понимают, что она чувствует. В них мало любви, но много назидательности. И пара тапочков. Юлия пишет: в дребезги разбив надежду. вдребезги - слитно. Юлия пишет: Широкий двор был заполнен людьми, разных сословий. Лишняя зпт.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Элиза как-то рановато оплакивает Шаула - с ним же пока ничего не случилось Это я просто разбила большой отрывок на две части. Там в конце уже не все хорошо. apropos пишет: он опять за судьбу Содружества как-то слишком беспокоится - но ведь там не дураки сидят, наверное смогут просчитать все выгоды и невыгоды Вообще-то он уже не за судьбу Содружества переживает, а за судьбу Адхельма. Он как раз и боится, что выгоду-то посчитают и заключат союз с султаном. А союз султана усилит, его аппетиты увеличатся, и под ударом окажется весь север. Поэтому он и решает вообще не говорить ни о каком союзе. Рассказать сказку о спящей принцессе – и все на этом. Хелга пишет: Траум и Селина нарушили какие-то правила и законы своего мира, были за то наказаны, но обрели любовь, заключили духовный или плотский брак, так дайте же им найти друг друга и окончательно его узаконить! А как? И что они там заключили? – Никто не знает, включая Селину. С Агатой-то все ясно – ревность снедает ее. Но Гизельда переживает о том, что Селина принимает желаемое за действительное. Она хочет разобраться – что произошло-то? И что с этим делать. А Селина (оно и понятно, конечно) просто кричит "Подайте мне Траума!", никого особо не слушая. apropos пишет: Вот как-то побаиваюсь я этих жертвоприношений, если честно. Не могу с тобой не согласиться. Двумя руками за. Если в жизни люди строят свои отношения, провозглашая себя или другого, или еще что-то, что им придет в голову, жертвой, добра не жди. И тому, к сожалению, есть немало примеров. Боже упаси от такого "жертвователя", который ради всех чем-то жертвует, не спросив надо им это и нет, а потом ждет благодарности и признания своего подвига. Это ужасно. И более того, это переворачивает с ног на голову саму идею жертвоприношения. Имеется в виду онтологическая сторона вопроса. Изначальная идея брака - это соединение для обретения полноты, процесс познания - брак не цель, а способ бытия. И если из двух должно получиться одно, значит, эти двое должны пожертвовать своей самостью, своей независимостью, своей единственностью. В этом плане они приносят себя – одного-единственного – в жертву, чтобы обрести новое качество, новый уровень бытия – полноту. В нашем мире это всегда болезненно и очень сложно. Женщины, как правило, чувствуют в любви благо, гармонию, ее так сказать райское воплощение (тому свидетельство – вся "женская" литература). И это, по-моему, безусловный дар свыше. А вот некоторым особо одаренным мужчинам видится в любви смерть, ее выпавшее из рая воплощение. И это тоже правильно, для этого мира: "Любовь и смерть всегда вдвоем". Но - еще одна цитата - "Если пшеничное зерно, падши в землю не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода". Поэтому женщина всегда знает, что та смерть, которая из любви, ведет к жизни – и это единственно верный путь. А мужчин одолевает страх и комплекс первенца, желающего остаться в раю единственным ребенком. Но это уже другая тема.
Юлия: Кусок, в которм уже не все хорошо... Он получился очень большим, но я не смогла его разбить Красным было в зале все – выкрашенные кармином с золотым рисунком стены, алые потолочные своды, багряный ковер, устилающий мраморные полы. Кроваво-красный свет переливался и пламенел, зажженный солнечными лучами, тонкими снопами пробивающимися сквозь резные ставни окон. Шаул зажмурился на мгновение, спасаясь от охватившего глаза пожара. И только после этого, открыв глаза, смог разглядеть сидящего с подобранными ногами на позолоченном широком троне принца. Его высочество Фарух аль Рашид смотрел на Шаула равнодушным рассеянным взглядом из-под полуопущенных тяжелых век. Аккуратно подстриженная тонкая бородка открывала пухлые губы. Высокие черные дуги бровей придавали его лицу недоверчивый вид. По обе стороны от трона стояли две широких покрытых коврами тахты. На одной из них, поджав ноги, грузно осел толстый пожилой сановник. Вторая оставалась пустой. В зале было еще не меньше трех десятков людей, но все они стояли вдоль обеих стен, оставляя свободным проход к трону принца. Судя по всему, чем дальше от трона находился человек, тем меньшим было его влияние. За спиной у Шаула, у самого входа в зал стояли писари, слуги и гулямы, солдаты личной охраны принца. Вперед Шаула выступил толмач, склонился в земном поклоне и, поднявшись, все так же коверкая, объявил его имя. Шаул почтительно поклонился и замер, ожидая, когда принц обратится к нему. Но его высочество не подавал никаких признаков заинтересованности, продолжал равнодушно рассматривать своего визави. Неожиданно иноземная речь раздалась из-за левого плеча Шаула, повернувшись, он увидел Юсуф-пашу. Визирь принца смотрел на Шаула, выжидающе, подняв брови, и тогда в правое ухо зашипел Муса: – Юсуф-паша приказывает вам рассказать о своей просьбе. Шаул, чуть склонив в приветствии голову, проводил взглядом визиря, прошедшего вперед. Юсуф-паша, поклонившись принцу, остался стоять. Тот скосил глаза на своего визиря, но промолчал. – Ваше высочество принц Фарух аль-Рашид, – поклонился Шаул. – Я прибыл в ваши края, чтобы рассказать о принцессе Оланда. Он рассказывал всем известную сказку, а Муса поспешно переводил. – В ваших руках судьба прекрасной принцессы, ваше высочество, – закончил он. Принц усмехнулся и посмотрел на визиря, но тот слегка склонив голову, лишь отрицательно качнул ею. Тогда взгляд принца упал на толстого вельможу. Бедняга с трудом поднялся со своего седалища и, неуклюже склонившись в поклоне к принцу, заговорил. Его непонятная речь продолжалась довольно долго, но Муса оставался нем. – Что он говорит? – шепнул толмачу Шаул. Тот удивленно и чуть испуганно взглянул на него, но все-таки ответил: – Он не верит вам. Принц махнул на толстого рукой, и вельможа замолчал. Теперь очередь дошла до стоящих – его высочество сделал знак человеку справа, и тот, почтительно склонившись, заговорил. Муса был нем, но среди густых перекатывающихся в горле звуков, Шаул различил имя принца Дамона. – Что он говорит? – нетерпеливо толкнул он ленивого толмача. – Он говорит, что принц Дамон подослал вас, – мстительно прошипел Муса. Если его обвинят в сговоре с Дамоном, они погибнут оба. И Шаул решился. – Я должен обратиться к его высочеству! – воскликнул Шаул в возникшей паузе. – Простите мне мою дерзость, но я услышал имя принца Аустеррии, и хотел бы разрешить возникшее недоразумение. Муса, кинув на него затравленный взгляд, молчал, и лишь когда принц сделал знак, перевел его слова скороговоркой. – Я путешествую уже почти год, – продолжил Шаул. – Я ищу благородного принца, готового принять на себя славу и честь разбудить принцессу Оланда. И должен вам признаться, что достойных принцев найти нелегко. С этой же целью я посетил Аустеррию. Но принц Дамон предпочел союз с султаном. Я склонен полагать, что это весьма мудрое решение. Тем более что его отказ, открыл передо мной двери вашего дворца, ваше высочество, – Шаул почтительно поклонился. – Такой чести, уверен, не ожидала и сама принцесса Оланда. Принц ничего не ответил и сделал знак чиновнику слева. – Что он говорит? – снова пихнул под бок замечтавшегося толмача Шаул. – О союзе с северными землями, – недовольно пробубнил тот. Как только чиновник закончил, заговорил его сосед, а за ним еще несколько. И без толмача Шаул понял, что все они не возражали первому. Но тут поднял голос один из стоящих слева. Он вышел вперед и высоким резким голосом начал спор. Размахивая руками, он то и дело грозно тыкал в сторону Шаула пальцем. Его речь была горячей и без сомнения обвинительной. А принц Фарух впервые проявил свое отношение к высказываемому мнению, согласно кивнув головой. – Что он говорит? – нетерпеливо дернул за рукав толмача Шаул. – Он обещает кары небесные за союз с неверными, – прошептал тот и отодвинулся, словно боялся запачкаться религиозной нечистотой. Не только Муса побоялся прослыть слишком мягким к иноверцам. В защиту политического союза прозвучало лишь несколько робких голосов, в то время как сторонники религиозной чистоты, говорили бойко и яростно отстаивали свою точку зрения. Они распалялись все больше, и наконец Муса шепнул Шаулу: – Вам отрубят голову, эфенди. Это великая честь для неверного. Элиза ахнула, а Шаул с недоверием посмотрел на Мусу. Толмач покивал ему в доказательство своих слов. Она почувствовала, как отчаянно забилось, смутившееся жестоким приговором его сердце, метнувшись к единственной хоть и зыбкой надежде – Юсуф-паша, так благосклонно принявший его на галере, мог бы избавить его от топора. Взгляд Шаула впился в визиря, и тот, действительно, не остался безучастным – паша что-то говорил, склонившись к принцу. Его высочество согласно кивнул, и на высочайшем лице появилась заинтересованность, он поудобней устроился на своем троне, словно собирался получить удовольствие от того, что предстояло услышать. Визирь тем временем подошел к Шаулу и обратился на понятном ему языке. – Скажите, граф, куда и с какой целью вы отослали своего слугу? Сердце Элизы упало – никто не стал бы начинать с побега Сони, если хотел помочь. Муса кивнул и быстро заговорил, склонившись в сторону принца. – Помилуйте, – опешил Шаул. – Куда я мог его послать в вашей стране? Я не знаю здесь никого и ничего. – Ну, что-то вы все-таки знали, – пошуршав широкими одеждами, Юсуф-паша вытащил из кармана вырванную из его атласа карту Мадиса. – Это принадлежало вам, не так ли? – У меня действительно был атлас с картами, – кивнул Шаул. – Но там была не только эта карта, но и многих других стран мира. Ведь я… – Так куда вы отправили вашего слугу? – перебил его визирь. Элиза почувствовала, как сердце срывается в бездну. Сомнений не было – паша решил уничтожить Шаула. Звуки казались ей приглушенными и неясными, словно доносились сквозь ватную пелену. – Я никуда его не отправлял, поверьте! – все еще пытался объясниться Шаул. – Лошадь мальчика испугалась, его оттеснила толпа, и в незнакомом городе он потерялся. Я уверен, что не сегодня-завтра он объявится. – Возможно, – кивнул Юсуф-паша. – Скажите, граф, что за кулон у вас на шее? – Кулон? – не понял Шаул. – У вас на шее на шнуре висит кулон, – терпеливо подсказал визирь. – Это не кулон, – ответил Шаул, не зная как реагировать. – Это перстень. – Вы не покажите его нам? – Зачем? – Шаул впился взглядом в лицо визиря, пытаясь понять, чего тот добивается. Но Юсуф-паша оставался бесстрастен и непроницаем. – Вы отказываетесь? – поднял визирь брови. Шаул расстегнул ворот и выудил епископский перстень из-под одежды. Муса жадно впился в него взглядом и тут же скороговоркой стал что-то тараторить. Один из муфтиев, что стояли по левую сторону от трона, подошел ближе и, взглянув на перстень, неприязненно плюнул в сторону Шаула. – Благодарю вас, граф, – спокойно кивнул паша. – А теперь не будете вы так любезны объяснить нам это. Он кивнул кому-то за спиной Шаула, и, выйдя вперед, тот раскрыл перед присутствующими портрет принца Граллона. – Это портрет его высочества принца Эльтюда, – оторопело проговорил Шаул. – А что значат надпись и рисунок на обороте? – Ничего, – зло ответил он, визирь еще крепче приковал его к плахе. – Принц так развлекается. Потому я так и не предложил ему разбудить принцессу, – обратился он к принцу Фаруху со слабой надеждой объяснить. – Вы хотите сказать, что эти нечестивые колдовские знаки нарисовал на своем портрете сам принц Эльтюда?! – удивленно повысил голос паша, словно такое предположение было фантастичным. – Совершенно верно, – раздраженно кивнул Шаул. – И ничего колдовского… – А после того, как вы покинули его королевство, он упал бездыханным? – перебил его паша. – Бездыханным?! – поразился Шаул. – Я ничего не знал об этом. Элиза ахнула, едва понимая, о чем говорит визирь. – Но вы возили этот портрет с собой? – Да. – Зачем? – Принц передал его Содружеству. Юсуф-паша обернулся к принцу. Его высочество зашелся мелким высоким смехом, и остальное собрание захихикало эхом. – Вы путешествуете с котом, граф? – внезапно сменил тему визирь. – У меня есть кот, – ответил Шаул. – В наших краях есть обычай держать животных. – Конечно, – согласно кивнул Юсуф-паша. – Животных держат с какой-то определенной целью – лошадей для передвижения, собак и сколов для охоты, баранов для шерсти и мяса. С какой целью вы путешествуете с котом? – Иногда животных держат и для забавы, не так ли? – Для забавы, – кивнул Юсуф паша. – Безусловно. Тем более, что ваш кот умеет говорить. – Я иногда беседую с котом, ну кто этого не делает со своими любимыми животными? Мы обращаемся со словами и к лошадям, и к собакам! Неужели же вы никогда так не делали, Юсуф-паша? – О, разумеется, и не однократно, только от моего коня я ничего не могу добиться, кроме ржания. Снова послышались смешки. – И вы хотите, чтобы заржал и мой кот? – Отнюдь, – любезно улыбнулся Юсуф-паша. Он кивнул опять кому-то за спиной Шаула. Белобрысый янычар вышел вперед с большим мешком и вытащил из него Бруно. Кот визжал и извивался, пытаясь укусить и оцарапать держащую его руку. – Это ваш кот, граф? – Мой, – ответил Шаул. – Он прекрасно ловит крыс на кораблях, за что нам оказывают хороший прием. – Не сомневаюсь, – ответил визирь. – У нас ест свидетель, который неоднократно слышал, как кот отвечал вам. Все тот же янычар кивнул, с чем-то обращаясь к собранию. – Но позвольте! – взвился Шаул. – Не зная языка можно принять за него и мяукание кота. Я не удивлюсь, если кто-нибудь из моих земляков услышит в ржании вашего коня отголоски вашей речи, паша. – Увы, – развел руками визирь, – ваш довод не имеет силы. Этот янычар прекрасно знает ваш язык. Паша сделал знак янычару, и тот, повернувшись к Шаулу, выдохнул ему в лицо: – Ты отослал мальчишку, я слышал. – Чушь! – брезгливо отпрянул от него Шаул. – Вы можете опровергнуть свидетельство вашей клятвой, – обратился к нему Юсуф-паша. – Вы согласны поклясться жизнью вашей достопочтенной матушки, что этот кот не умеет говорить? – Моя религия запрещает мне клясться жизнью людей, – запальчиво ответил Шаул первое, что пришло ему в голову. – Так значит, ваша религия отличается от религии принца Дамона, – усмехнулся Юсуф-паша. – Вполне возможно, – зло ответил юноша. – И последнее – ваше имя, граф. Не правда ли вы носите принадлежащее другому народу имя? – Причем тут это?! – Ваши родители нарекли вас чужеземным именем, чтобы проклясть врагов, не так ли? – наступал на него паша. – Какая дичь! – взвился Шаул. – Вы извратили мои слова! Но Юсуф-паша, кажется, уже потерял интерес. Он вернулся на свое место, по дороге кивнув одному из стоящих муфтиев. – Это неправда! – отчаянно крикнул ему вслед Шаул. – Вы хотите поклясться по каждому пункту? – обернулся к нему визирь. Шаула ударила, как бичом, очевидность безнадежности его положения. Присутствующие с брезгливой неприязнью смотрели на него – для них он был виновен, что бы он ни пытался им объяснить. Тем временем один из стоявших слева, которому кивнул паша, сделав шаг вперед, церемонно поклонился и начал какую-то пространную речь. – Что он говорит? – опять спросил Шаул Мусу, но тот, лишь с опаской отодвинулся от него. Шаулу и Элизе и без перевода было яснее ясного, что он проиграл. Его казнят, по каким-то дурацким обвинениям, в преступлениях, которые он не совершал. Отчаяние обоих смешалось в непримиримом возмущении и вылилось в страшную злость на вероломного пашу. Как можно было вести с человеком задушевные беседы – ведь не мог же он не понимать, как нелепы эти обвинения – а потом так подло с чувством пригвоздить того к кресту?! Использовав против Шаула даже историю его наречения, о чем тот так по-дурацки разоткровенничался с проклятым визирем. Перерыли все вещи, подсматривали и подслушивали – чтобы сфабриковать глупое бессмысленное обвинение в колдовстве?! Какая отвратительная низость! И зачем ему это?! Захоти он расправиться с Шаулом – какая нелепость! – ему достаточно было просто промолчать, защитники истинной веры без всякой помощи с удовольствием отправили бы его на плаху. "Мои занятия наиболее соответствуют моей натуре, – мысленно передразнила Элиза пашу. – Так вот какие у вас занятия! Будьте вы прокляты со своей подлой, предательской натурой!" Шаул с ненавистью смотрел на холеное лицо паши, сжимая кулаки в бессильной злобе. Судебное разбирательство еще продолжалось, но Шаул оставался его безучастным свидетелем. В голове еще роились гневные и сумбурные мысли, но на сердце уже легла глухая апатия. "Лучше было тогда утонуть", – вяло подумал Шаул. И Элиза задохнулась от черной горечи, залившей грудь. – Вас казнят вместе с вашим котом за колдовство, – вдруг снизошел до него Муса. – Вас отправят в змеиную яму. – С котом? В змеиную яму? – удивленно протянул Шаул. – Какая дикость… Юсуф паша изменил его приговор с отсечения головы на долгую мучительную смерть от укуса ядовитых змей. Но кто знает, может быть, она и не так мучительна? Возможно, это даже милосердие… "Милосердие?! – взметнулось сердце Элизы. – Милосердие!" События завертелись с головокружительной быстротой. Шаула, связанным по рукам и ногам, вместе с мешком, куда запихнули бедного Бруно, провезли в грохочущей повозке по дорогам столицы Мадиса. Перед глазами мелькали дома и люди, но ни их крики, ни боль от комьев глины, которыми они старались забросать осужденных, не пробивались к сознанию через пелену отчаяния – все происходящее казалось кошмарным сном. "Невозможно! Этого не может быть!" – бессмысленно трезвонили пустые фразы в голове Элизы. – Любовь моя, – вдруг услышала она слова Шаула, обращенные к ней. – Ты единственная соломинка, за которую способен ухватиться мой разум, чтоб не сорваться в пучину безумия. Такой стремительный поворот! Я попал в передрягу со смертельным концом и утянул за собой Бруно. Какое безумие казнить животное! Пусть он и говорящий. Благословляю небеса, что Сони избавлен от такой участи. Только бы он спасся! Я поручил тебя мальчику в случае моей неудачи. Но мог ли я предполагать, что для меня все обернется так скоро? Прости меня, любимая, я подвел тебя. Мысли мешаются от страха и отчаяния – и ничего не приходит в голову: где я оступился, и что именно привело к такому концу? Мне горько думать сейчас, что виной тому могла быть моя непозволительная любовь к тебе. Я предаю твою судьбу воле Провидения – что я могу еще сделать?! – но не раскаиваюсь в своей любви. Я люблю тебя. Я люблю тебя и верю, что наша встреча еще состоится. Не может же быть все бессмысленным? Надо только зажмуриться и прорваться сквозь границу этого мира. Повозка прогрохотала по неровному настилу подъемного моста над бушующей рекой, обдавшей их ледяным фонтаном, и выкатила на каменное плато горной долины на западном берегу. Оттащив широкий деревянный настил, закрывающий яму, янычары выволокли связанного Шаула и бросили у самого края ямы. А один из них вернулся к телеге за мешком с притихшим котом. Перекатившись на живот, Шаул заглянул в глубокую яму. На дне шевелилась, перемешиваясь, ползущая и шипящая масса. ***
Хелга: Юлия Ох! Яма со змеями, ужас, бррр.... Бедный Шаул, бедный Бруно! И как все предыдущие странствия отзываются печально. Остались они одни с Элизой, совсем без помощи. Феи заняты своими делами, да и чем бы помогли, Траум невесть где... А, может, Траум появится? Ох, прости, автор, фантазирую. Юлия пишет: А Селина (оно и понятно, конечно) просто кричит "Подайте мне Траума!", никого особо не слушая. Так в том и суть. Будет Траум - будет и песня. Юлия пишет: И если из двух должно получиться одно, значит, эти двое должны пожертвовать своей самостью, своей независимостью, своей единственностью. В этом плане они приносят себя – одного-единственного – в жертву, чтобы обрести новое качество, новый уровень бытия – полноту. Вот не знаю, не могу согласиться, потому что все равно жертва получается. Поскольку речь так или иначе идет об идеале, то в идеале, в моем представлении брак или союз полноценен, когда оба могут оставаться самими собой и легко, без натуги принимать человека который рядом, таким, какой он есть. И тогда случится союз людей, которым хорошо жить вместе, как половинкам единого целого, при этом никто не жертвует своей единственностью ради другого. И будет исполнено высшее предназначение. На мой взгляд. Коряво изложила, но вот как-то так. Тапочки Юлия пишет: Тем более что его отказ, открыл передо мной двери вашего дворца, ваше высочество, Лишняя зпт после отказа. Юлия пишет: собак и сколов для охоты, соколов Юлия пишет: О, разумеется, и не однократно, только от моего коня я ничего не могу добиться, кроме ржания. Юлия пишет: У нас ест свидетель, который неоднократно слышал, как кот отвечал вам. есть Юлия пишет: Причем тут это?! – Ваши родители нарекли вас Кажется, при чем здесь раздельно. Юлия пишет: Тем временем один из стоявших слева, которому кивнул паша, сделав шаг вперед, церемонно поклонился и начал какую-то пространную речь. – Что он говорит? – опять спросил Шаул Мусу, но тот, лишь с опаской отодвинулся от него. Как вариант: Тем временем один из свиты по знаку паши сделал шаг вперед и... И лишняя зпт после "тот". Юлия пишет: Его казнят, по каким-то дурацким обвинениям, в преступлениях, которые он не совершал. Лишняя зпт после казнят. Юлия пишет: Шаула, связанным по рукам и ногам, вместе с мешком, куда запихнули бедного Бруно, провезли в грохочущей повозке по дорогам столицы Мадиса. Как вариант: Шаула связали по рукам и ногам, а Бруно запихнули в мешок, обоих погрузили в повозку и повезли по дорогам.. Юлия пишет: Оттащив широкий деревянный настил, закрывающий яму, янычары выволокли связанного Шаула и бросили у самого края ямы. Вторую яму можно выкинуть, думаю.
apropos: Юлия Юлия пишет: А мужчин одолевает страх и комплекс первенца, желающего остаться в раю единственным ребенком И поэтому у них столь сильна тяга к размножению (т.е. к сексу), причем в желании оплодотворить как можно большее число "сосудов"?! Кстати, не согласна и насчет зерна в земле - чего оно умирает, если, напротив, прорастает- т.е. живет само и дает жизнь новому? Вот ежели б оно там действительно умирало (т.е. чернело, скукоживалось, засыхало), то и не прорастало бы. М-да, яма со змеями звучит и выглядит зловеще. Но я чет не поняла, почему такую роль в приговоре сыграли портрет и перстень. Кстати, зря Шаул от портрета этого не избавился по дороге - он же не посол Содружества, чтобы доставлять руководству столь странные послания от каких-то принцев (мало ли принцев на свете). А вообще показалось, что Юсуф этот совсем не случайно подвел Шаула под яму со змеями, заместо рубления головы. Какую-то хитрость, похоже, замыслил, причем, очень вероятно, в нашу пользу. Хелга пишет: Кажется, при чем здесь раздельно. Точно раздельно.
Юлия: Хелга apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Траум невесть где... А, может, Траум появится А что он теперь может? Даже если не помер? Хелга пишет: Поскольку речь так или иначе идет об идеале, то в идеале, в моем представлении брак или союз полноценен, когда оба могут оставаться самими собой Я как раз не говорила об идеале. Идеал - это образ, имеющий определенные качества. Отсюда, из нашей жизни, мы можем сравнить реальность с идеалом. И с точки зрения идеала брака, соглашусь без малейших возражений, брак - союз двух полноценных личностей, дополняющих друг друга и побуждающих к развитию этого самого личностного начала. Но я говорила не об идеале воплощения идеи брака, а о ее сути. Суть брака - единение двух людей, единение означает не соприкосновение, а проникновение - "И будут двое плоть едина". Нельзя из двух разных стать одним без потери прежних качеств, скажем так. Это суть, а претворяться в реальности она может и должна в довольно разных формах. Вопрос о том, что когда мы говорим об идеале, то предполагается, что он достижим. И иногда кажется, что брак конкретных людей почти подходит к этому идеалу. Но уверена, было бы заблуждением считать, что жизнь реальная не сопряжена со многими видимыми и не видимыми жертвами. Совсем не всегда можно договориться, и никогда нельзя понять другого до конца. От физического до психического, от культурного до физиологического - мы каждый день сталкиваемся с тем, что не можем принять, что стоит колом, костью в горле, что не согласуется с нашими понятиями и чувствами. Столкновения эти происходят иногда по касательной, а часто - лоб в лоб. И чтобы назавтра не разбежаться в разные стороны, мы должны принять эту кость в горле, как собственную и привыкнуть к ней, хоть и испытываем и боль, и неудобство. И если кто-то скажет, что есть браки, где безмятежно разрешаются все вопросы - не поверю. Восприятие инородного тела, коим является для одного супруга другой, - процесс критический и чрезвычайно болезненный. apropos пишет: И поэтому у них столь сильна тяга к размножению (т.е. к сексу), причем в желании оплодотворить как можно большее число "сосудов"?! Я имела в виду не физиологическую сторону вопроса А поиски смысла жизни. apropos пишет: Кстати, не согласна и насчет зерна в земле - чего оно умирает, если, напротив, прорастает- т.е. живет само Имеется в виду, что зерно перестает быть зерном как таковым, теряет свое первоначальное качество и форму и перерождается в нечто большее. apropos пишет: Но я чет не поняла, почему такую роль в приговоре сыграли портрет и перстень. Видимо, это надо напомнить и уточнить. На обороте портрета принц нарисовал кукиш и написал "Так получай же!". Кукиш - это непристойность с богохульным оттенком, по крайней мере, на востоке. Ну и надпись может рассматриваться как прямая угроза. А на епископском перстне, надо полагать, религиозная символика, воспринятая иноверцами, как скверна - например изображение человека, что на востоке считается грехом идолопоклонства. apropos пишет: зря Шаул от портрета этого не избавился по дороге Ну что ж его в канаву что ли кидать? - портрет все таки. С другой стороны, кусок холста руки не тянет. Он же не мог предположить, что кто-то поставит ему портрет в вину. apropos пишет: А вообще показалось, что Юсуф этот совсем не случайно подвел Шаула под яму со змеями, заместо рубления головы. Какую-то хитрость, похоже, замыслил, причем, очень вероятно, в нашу пользу
Хелга: Юлия пишет: И чтобы назавтра не разбежаться в разные стороны, мы должны принять эту кость в горле, как собственную и привыкнуть к ней, хоть и испытываем и боль, и неудобство. И если кто-то скажет, что есть браки, где безмятежно разрешаются все вопросы - не поверю. С этим трудно поспорить, не бывает безмятежности в браке, да и вообще в любых отношениях близких людей. Но чтобы брак был единением двух по сути, а не просто формальным союзом, при всех костях в горле, конфликтах и необходимости поступиться собой ради единства, нужно, чтобы человек рядом был своим, тем, который тебя принимает. Ну в общем, повторяюсь, прости, автор. Юлия пишет: А что он теперь может? Даже если не помер? "возмущенно" Как это что? Он же мужчина...
Юлия: Хелга Хелга пишет: прости, автор Даже не проси - простить не могу, только благодарить. Мне очень дороги такие отступления в глубину сути. И я рада, когда у нас получается многосторонний разговор. Потому что разные точки зрения придают объем нашему пониманию. Ведь нет однозначного ответа ни на один вопрос о сути. Хелга пишет: необходимости поступиться собой ради единства, нужно, чтобы человек рядом был своим, тем, который тебя принимает Конечно, только вот об этом "принятии" у нас слишком разные представления, и не только внешние, вернее - не внешние главные. Ведь вся штука-то в том и заключается, что даже при самых благоприятных обстоятельствах - при взаимной любви, общности мировоззрений, интелектуальной и физической совместимости, при гармничном сочетании характеров - ничто не обеспечивает от кризисов, от наступления момента в браке, когда какое-то внешние событие вдруг становится той бабочкой, что грозит переломить хребет верблюда. Как-то пришло в голову. Как у Чехова (никогда не помню названий), но у него это есть не только в каком-то одном рассказе. Люди и хотят принять, и все у них для этого есть, даже взаимность, а не выходит. Да вот хоть последний диалог Лопахина с Варей. Варя (долго осматривает вещи). Странно, никак не найду... Лопахин. Что вы ищете? Варя. Сама уложила и не помню. Пауза. Лопахин. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна? Варя. Я? К Рагулиным... Договорилась к ним смотреть за хозяйством... в экономки, что ли. Лопахин. Это в Яшнево? Верст семьдесят будет. Пауза. Лопахин. Вот и кончилась жизнь в этом доме... Варя (оглядывая вещи). Где же это... Или, может, я в сундук уложила... Да, жизнь в этом доме кончилась... больше уже не будет... Лопахин. А я в Харьков уезжаю сейчас... вот с этим поездом. Дела много. А тут во дворе оставляю Епиходова... Я его нанял. Варя. Что ж! Лопахин. В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно... Градуса три мороза. Варя. Я не поглядела Пауза. Варя. Да и разбит у нас градусник... Пауза. Голос в дверь со двора: "Ермолай Алексеич!.." Лопахин (точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.) Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает. И в счастливом супружестве вначале принимать легко и радостно, но всегда наступает момент, когда это становится почти невыносимо, непреодолимо. И хотим мы обоюдно вернуть ту прежнюю легкость, но видим, и чувствуем, и воспринимаем все настолько по-разному, что не помогают никакие доверительные разговоры. Они даже, как правило, все ухудшают, потому что выволоченные из глубин и облеченные в слова переживания – это все совсем не то, и высказанные они лишь констатируют разверзавшуюся бездну и тем самым увеличивают разрыв и непонимание. Эту бездну можно преодолеть только каким-то чудесным образом. Ни логикой, ни психоанализом, ни разбором полетов - все бессмысленно, потому что действует и оперирует только во внешнем пласте - косметический ремонт, прикрытие провала ветошью. А там, в глубине, где человек-то и сам себя не понимает... Туда не проникает свет разума. А вот после того, как кто-то смог-таки преодолеть эту пропасть каким-то неведомым простому пониманию способом, отнюдь не логическим и не психологическим, а через общую трагедию, где каждый в итоге чем-то пожертвовал, тогда мы смотрим на этих людей и думаем: "Какие счастливые люди, как в них все гармонично, как они поддерживают, как принимают и понимают друг друга!" Не зная, какой ценой это было достигнуто. Вот как-то так мне это представляется из моего жизненного личного и не личного опыта. Хелга пишет: Он же мужчина... Да?
Юлия: *** Над небольшим пятачком каменистого плато, окруженного с одной стороны горной рекой, а с другой острозубыми скалами, степенно выводил круги, раскинув мощные крылья, орлан белохвост. Раскрыв желтый клюв, птица прокричала, издав резкий протяжный звук, и начала снижаться. Карминовый поток бушевал, плюясь тягучими раскаленными всплесками, закручивался могучим вихрем, утягивая в сердцевину коловорота, в самое пекло раздирающей сознание боли. Жаркая пульсация сотрясала и дробила кости в мельчайшую пыль, смешивая с пылающей лавой воспаленной крови. Тысячи молотов гулко набивали наковальню, наполняя все гудящим, набирающим силу звоном. Поднимаясь все выше, звон превратился в пронзительный писк натянутой до предела струны, наконец сорвался оглушительным лязгом, отозвавшимся в вышине протяжным птичьим кликом, и все смолкло. Потухшая лава густела, залепив веки тяжелой черной массой, она залила конечности холодеющим свинцом и окаменела. Слабенькая, еле заметная волна потревожила застывшую поверхность сознания, пробежав легкой рябью, ушла в глубину, но вновь вынырнула и едва заметно забилась, разгоняя круги по вязкой поверхности. На подъеме: это еще жизнь, или уже смерть? И на спуске: это уже жизнь, или еще смерть? Шаул с трудом разлепил глаза. – Ну, слава небесам, – выдохнул кто-то у его лица. Он почувствовал влажное дыхание на коже, но кожа была чужая. И не только кожа, все тело – он чувствовал его налившуюся свинцом и болью тяжесть, но оно не повиновалось ему. – Шаул! Ну, давай, шевели извилинами. Над ним нависло темное пятно с двумя светящими глазами. – Умяу-у! – нетерпеливо завопило пятно. "Бруно?" – попытался спросить Шалу, но губы не слушались его. Зато он почувствовал ползущий холодок от виска, холодок спустился к шее и, скользнув через горло, исчез. – Что это? – прошептал Шаул. – Что ты мычишь, говори яснее, – недовольно взвизгнул Бруно. "Казнь!" – вдруг встрепенулось сознание. Душное, сумеречное, зловонное пространство было наполнено неясным звуком. – Чистилище? – Да ты здорово треснулся башкой, друг мой. Если не можешь отличить змеиной ямы от чистилища, – усмехнулся Бруно. – Мы еще живы? – разочаровано протянул Шаул. – Не расстраивайся, возможно, это ненадолго, – ощерился кот. – Все-таки долгая мучительная смерть, – заплетающимся языком пробормотал он. Шаул попытался подняться, и голову рассекла дикая боль. Он попытался удержать вместе распадающиеся части. Резкая боль сменилась тупой болезненной тяжестью и, отняв руки от головы, он увидел на пальцах темные пятна. – Когда ты падал, ударился головой о камни, – поморщившись, объяснил Бруно. – Я же был связан, – Шаул с удивлением пошевелил кистями. – Что же я не справлюсь с такими простейшими узлами? – обижено повел ушами кот. – А твой мешок? – Они выкинули меня из него, словно мусор! – возмущенно насупился Бруно. – А что же змеи? Они не стали жалить нас? – Шаул обвел глазами яму. Весь пол был усеян неподвижными, словно сваленные в кучу канаты, змеиными телами, по которым медленно ползали более активные особи. – Вот в этом загадка. Насколько я могу судить, ядовитые змеи, издохли, а живые – всего лишь песчаные удавы. – Эпидемия, поразившая только ядовитых змей? – Ерунда, - презрительно зажмурился Бруно. – Кто бы стал бросать в змеиную яму безобидных ужей? – Сони? – Весьма сомнительно, – возразил кот. – Во-первых, он не мог знать о нашей печальной участи, во-вторых, у него просто не было возможности провернуть такое дело. – Не знаю, – поморщился от боли Шаул. – Возможно ли, что в этом кроется причина, почему Юсуф-паша так яро пытался обвинить нас в колдовстве? – Боюсь надеяться. Но даже если предположить невозможное: что достопочтенный визирь, перетравив собственноручно ядовитых змей, подкинул нам для компании песчаных удавов, – почему же он не позаботился о способе, которым мы могли бы выбраться из глубокой сужающейся кверху ямы, закрытой к тому же тяжелым деревянным настилом? – Тебе все сразу подавай, – усмехнулся Шаул, скривившись от боли. – Обойдешься ужами. Эти издохшие змеи смердят ужасно, – поморщился он. Шаул приподнялся и, расчистив ногой место от околевших змей, переместился на свободное пространство. Он оперся спиной на стену ямы, устроив голову на выступающем камне. – Но больше всего в этом, – продолжил рассуждать Бруно, усевшись рядом с Шаулом, – меня смущает вопрос: зачем достопочтенному визирю марать свои руки, спасая осужденных за колдовство иноземцев? Кто будет так рисковать ради случайного встречного?! – Ты прав, это не вписывается в… в его идею личного счастья, – Шаул с трудом довел фразу до конца, прикрыв глаза, он остановил плавное покачивания каменных стен и, собравшись силами закончил: – Но и Сони это проделать было бы не под силу. – Наша судьба опять неопределенна, – философски мурлыкнул Бруно. – В любом случае без воды мы долго не протянем… Шаула качнуло, остатки завтрака выскочили наружу. – О! – отскочил от него Бруно. – Ты бы лучше прилёг. Шаул вытер рот платком и с отвращением отполз подальше. "Хотя какая разница, где лежать – у собственной рвоты или в разлагающихся от жары телах змей". Он лег на спину. В ушах гудел какой-то слабый звон. Мысли сонно ворочались в голове, путаясь одна с другой и не находя собственных концов. Предстоящая смерть не пугала его, он был просто не в состоянии обдумать ее. Мучила жажда. В затылке густым комом билась боль. В глазах стоял туман, и он никак не мог разглядеть, что за темное пятно справа от него – то ли тень, то ли кобра раскрыла свой капюшон. Но ему было все равно, он прикрыл глаза. "Уж лучше кобра", – лениво подумал он, проваливаясь в болезненную дрему. Шаул просыпался и снова забывался – его сон и бодрствование мало чем отличались друг от друга. Пульсирующая в затылке боль и жажда, переплетались с мыслями о Элизе и родителях. Ему было жаль мать. Она так любила его. А он не оправдал ее надежд. Мать желала видеть сына счастливым, а в ее понимании это - жизнь, наполненная благотворным служением по призванию и любовью. Но Шаул не мог выбрать занятие себе по душе, как и не мог назвать своею ту, которую любил. Да и жизни у него осталось всего десяток, другой часов. Ну что ж – Элиза по крайней мере не попадет в гарем. Ему трудно было примириться с ее смертью, хотя уже сотню лет, она по сути была лишена жизни. Но вся ее прописанная заранее судьба от рожедния до укола веретеном показалась ему сейчас и вовсе ненастоящей, как будто и вправду сложенная кем-то сказка. И лишь теперь, нечаянно очнувшись в неведомом мире, Элиза выпала из заведенного порядка и переживала мучительное испытание. Но этому испытанию не суждено обернуться счастливым концом, возвращением к новой настоящей жизни. Судьба Элизы так и останется лишь бледным отблеском, выдуманной легендой. Шаулу отчаянно захотелось дотронуться до нее, прижать к своей груди, как будто в этом могло быть избавление. – Ты меня задушишь! – взвизгнул Бруно. Шаул очнулся и чуть ослабил хватку – в его объятиях оказалась не Элиза, а кот. С возвращением в реальность вернулась и боль, засевшая в голове тугим пульсирующим клубком, она, словно спрут, обвила своими щупальцами и все его тело. Шаул открыл глаза. Беспросветная тьма неприятно ударила по глазам полной слепотой, и он зажмурился, стараясь избавиться от гадкого ощущения. – Ты что-нибудь видишь, Бруно? – Что ты собственно хочешь увидеть? – ворчливо спросил кот. – Уверяю тебя, здесь мало что изменилось со вчерашнего дня. Шаул облизнул пересохшие губы и поморщился – желудок свело голодом. – Жаль, что кто-то перетравил ядовитых змей, – мрачно проговорил он. – Теперь мы будем мучиться гораздо дольше, с каждым часом теряя человеческий облик… – Ну не всем есть, что терять… – философски мурлыкнул кот. – Бруно, – усмехнулся Шаул, – кто же ты, если не человек? Разве только ростом не вышел и с растительностью переборщил. Но ведь не в этом же человеческий облик. - Я кот, - гордо ответствовал тот. - Ерунда, - безапелляционно бросил Шаул. - Оказавшись говорящим, ты перестал быть котом. – Какая дичь! – возмущенно зашипел Бруно. – К твоему сведению, совершенно неспособных к речи животных не существует, – наставительно объяснял Бруно. – Конечно, развитие у каждого животного свое. А кроме того - условия жизни. Некоторые из нас настолько задавлены тяжкими заботами и голодной, полной опасностей и унижений жизнью, что практически не восприимчивы к познанию. Точно также, как и у людей. Ведь ты не требуешь от затравленного забитого нищего мальчишки, который с младых ногтей знал только одну школу – кулак пьяного папаши, того же уровня вербального общения, что от ученого мужа, посвятившего свою жизнь поиску истины. Но некоторые из нас сознательно отвергают сотрудничество с людьми, утверждая, что в людях – корень зла, и общение с ними опасно и противоестественно. Таково большинство диких животных. И нельзя сказать, что их убеждения не имеют под собой почву. Действительно – погибель и страдания животных от людей. Но они забывают, что спасение – от них же. Говоря о погибели и спасении, я имею в виду не фактические реалии падшего мира, а сотериологическую перспективу. Так называемые домашние животные, конечно, придерживаются иной парадигмы. Они вполне осознают, что наши судьбы теснейшим образом связаны, хотя животные могут лишь опосредованно влиять на их благополучный исход – они приняли и подчинились воле Провидения, отведшего им столь тяжелую и бесславную роль, надеясь на награду в вечности. Домашние животные, безусловно, прекрасно владеют человеческой речью. Даже люди замечают это, обращаясь подчас к животным не с короткими командами, а с пространными речами: жалобами, оправданиями – да что только не приходиться нам выслушивать от вас! Ну и только малая толика из нашей братии не только умеют говорить, но и обнаруживают это перед людьми, позволяя установить тесные отношения не только на эмоциональной, но и на вербальной основе. – Ваша лекция, профессор, чрезвычайно обогатила мои знания, – усмехнулся Шаул, удивляясь увлеченности Бруно столь отвлеченными материями пред лицом скорой смерти в зловонной яме. – А что же эти змеи, тоже умеют говорить? – Они дикие, они не любят и бояться людей. Если бы ядовитые собратья удавов были бы живы, то наверняка попалась бы несколько разъярившихся, объятых страхом особ, которые вонзили бы свои клыки в тебя, да и в меня. Страх парализует мысль и делает невозможным взаимопонимание. Да и у людей так же! Укажи на кого-нибудь пальцем с криком: "Злой колдун!" – и, испугавшись, люди не будут слушать никаких оправданий, они потребуют самой быстрой и жестокой расправы над ним. Чему мы и были свидетелями накануне. – Весьма поучительно, а главное – оптимистично. – Кажется, взошло солнце, – потянулся Бруно. Действительно, постепенно мрак рассеивался, являя отвратительную картину. Ночная прохлада сменилась удушливым жаром, в котором зловонье курилось над разлагающимися клубками змей. Наступил второй день их мучений. Жажда и голод, мешаясь вместе с дурнотой и болью, вытесняли не только мысли, но и все остальные чувства.
Хелга: Юлия Какой кошмар - эта яма. И чей это умысел? Все загадочней и загадочней. Бруно превзошел самого себя, нарисовав столь логичную картину, отчего животные с нами не желают общаться. Кто, знает, может быть, он и прав, ведь эта загадка неразрешима. Чуть тапочков: Юлия пишет: судьба от рожедния до укола Очепятка Юлия пишет: – Какая дичь! – возмущенно зашипел Бруно. – К твоему сведению, совершенно неспособных к речи животных не существует, – наставительно объяснял Бруно. Кажется, вторые слова автора лишние либо как-то перестроить? Юлия пишет: что практически не восприимчивы к познанию. невосприимчивы - слитно? И еще смутило: если в яме темно, то как Шаул увидел змей, живых и неживых?
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Какой кошмар - эта яма Должна же она произвести впечатление. Хелга пишет: Все загадочней и загадочней. А мне кажется, что все шито белыми нитками... Хелга пишет: Бруно превзошел самого себя Ученый же кот Хелга пишет: смутило: если в яме темно, то как Шаул увидел змей, живых и неживых? Там сказано, что яма закрыта деревянным настилом. Подразумевалось, что через щели пробивается какой-никакой свет. Темнота настала с наступлением ночи. Но я уточню про щели.
Хелга: Юлия пишет: А мне кажется, что все шито белыми нитками... Вот не скажи. Для меня так загадки шагают впереди отгадок.
Юлия: Хелга apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Для меня так загадки шагают впереди отгадок apropos пишет: Честно говоря, у меня пошли было мысли Мысли всегда приветствуются - кому же нужна бестолковая сказка? Чудеса тоже должны быть обусловлены внутренней логикой. Надеюсь, разгадка не разочарует - все обошлось без вдохновенного волшебства.
Юлия: Действительно, вскоре сквозь щели деревянного настила пробился солнечный свет, осветив неприглядную картину вокруг них. Ночная прохлада постепенно сменилась душным зноем, в котором зловонье курилось над разлагающимися клубками змей. Наступил второй день их мучений. Жажда и голод, мешаясь вместе с дурнотой и болью, вытесняли не только мысли, но и все остальные чувства. Бруно затих, раскинувшись рядом с Шаулом. Они оба изнывали от одурманивающей жары без глотка воды и воздуха. Говорить не было сил, да и шевелить распухшим пересохшим языком было мучительно. Шаул, прикрыв глаза, пытался сосредоточиться на элементарных арифметических вычислениях, чтобы отвлечься и не сойти с ума. Он забылся бредовым сном, когда его разбудил завозившийся у самого лица Бруно. Шаул глянул сквозь ресницы – кот подобрался, сел и, прислушиваясь, медленно водил ушами. – Наверху что-то происходит, – тихо проговорил он. – Я слышу голоса... Шаул приподнялся на локте. Уловленный чуткими ушами Бруно едва слышный звук быстро перерос в громкую свару – непонятные крики стороживших их селатов перемежалась чьим-то отчаянным визгом. Вскоре настил со скрежетом сдвинулся в сторону, обдав их с Бруно фонтаном из песка и мелкой гальки, и в отворившуюся щель вместе с ослепившим их яркими солнечным светом полетел вниз человек. – О-у, – послышался после удара жалобный стон, перекрытый грохотом задвигающегося настила. В густившейся полутьме, ослепленный Шаул не мог ничего разглядеть, но Бурно был уже около упавшего. – Сони?! – Сони? – выдохнул Шаул, с трудом отлепив язык от пересохшего неба. Значит, его план спасти мальчика провалился, и теперь он разделит их проклятую судьбу в змеиной яме! – Ты разбился? – перебрался он ближе. Мягкие тела змей, хоть и смягчили удар, но при глубине ямы в несколько рут всякое падение было опасно, если вы, конечно, не были способны приземляться на четыре лапы. – Бок болит, – жалобно пожаловался Сони, скривившись от боли. – Ну у тебя и рожа, – несмотря на боль, хмыкнул он. Шаул и сам чувствовал, что левая сторона лица у него затекла, и голова была словно свинцовый шар. – Тоже ударился, когда падал, – нехотя пробормотал он. – Давай, посмотрю, что у тебя там. – Нет, – поспешно остановил его Сони. – Ты только хуже сделаешь. Видишь, я руками и ногами двигаю, и крови нет – значит, все в порядке. Просто надо отлежаться. – Как хочешь, – согласился Шаул и прикрыл глаза, справляясь с дурнотой головокружения. – Почему ты здесь? Тебе не удалось найти Эзру? – Я принес вам воду, – вместо ответа сообщил мальчик и, завозившись в ворохе одежд, выудил из их недр два небольших бурдюка. – Как здесь воняет! Только сейчас, удивленно воззрившись на Сони, Шаул заметил, что тот одет в восточную одежду – шаровары, рубаха, а поверх – длинный, подвязанный кушаком плащ, называемый машмах. Но близость воды оттеснила все удивление и вопросы. Сделав несколько жадных глотков сам, Шаул налил в ладонь воды для Бруно. Восторженная эйфория удовлетворенной жажды блаженной волной пробежала по телу. «Как мало человеку надо для счастья», – саркастически отозвался очнувшийся разум. И все же Шаул не смог сдержать улыбки – лакая, кот щекотал его ладонь. – Не выпевайте все! – строго осадил их Сони. – Неизвестно, когда они смогут прийти за нами. Шаулу обернулся к мальчику: – Давай-ка выкладывай, что с тобой стряслось. Начни с того момента, как мы расстались. – Когда ты мне крикнул бежать, – послушно начал Сони, – во всем этом чаду и гомоне, меня кто-то стянул с седла и поволок. Я даже не понял, что со мной. Все так быстро случилось, что я опомнился, только когда крики стихли, в каком-то глухом тупике. Признаться, я струхнул – что за люди, и куда меня тащат? Я встал как вкопанный и заявил, что никуда не пойду. И вдруг один из них совершенно внятно произнес: "Пойдем, тебя Эзра зовет". Это было очень странно, но ты мне все равно велел искать какого-то Эзру – так чем один хуже другого? Ладно, думаю, пойду. Привели меня в богатый дом, с тенистым садом, беседками. И выходит ко мне не какой-то страшный, заросший черной бородой, сверкающий глазами контрабандист, а красивый молодой парень и, улыбаясь, говорит мне, словно знает меня с пеленок: поешь, попей, а потом поговорим. Только, говорит, мы за еду не садимся не помывшись. Чудные! – улыбнулся Сони. – И представь, мне и рассказывать ничего не пришлось – Эзра о нас все знал. Откуда, не скажу – сразу я не стал лезть с вопросами, а потом и вовсе не до того было. Эзра меня огорошил вашей ямой со змеями, а потом сообщил о своем плане, как вас из этой ямы вызволить. Все выходило довольно просто – перетравить змей, а потом позвать якубов, чтобы те ночью вытащили вас из ямы и переправили нас через перевал, туда, где мы сможем сесть на корабль с острова Рыцарей. – И что ж пошло нет так, что ты оказался в яме? – спросил Шаул замолчавшего мальчика. – Ничего, – прокряхтел Сони, пытаясь устроиться поудобней. – Эзра все продумал и просчитал до минуты. Мы успели и змей перетравить, и ужей подкинуть, чтобы те ползали, и селаты ничего не заподозрили. И ночью Эзра уже отправился договариваться с якубами. Он должен поспеть к послезавтрашнему дню. Позже никак нельзя – головы осужденных выставят на всеобщее обозрение у городских ворот на третий день после казни. – Так почему же ты здесь? – не выдержал Шаул. – Без воды вам и с удавами не дождаться якубов, – скривился Сони, потирая ушибленный бок. – А если он опоздает?! Сони, какого черта, ты полез в эту яму?! – раздраженно воскликнул Шаул. – Твоя голова будет рядом с нашими на воротах Мадиса! – Помолчи, Шаул, – сердито одернул его Бруно. – Рано еще всех хоронить. Ты не спрашивал, Сони, почему Эзра все это делает? – Спрашивал, – вздохнул мальчик. – Он ответил, что чем меньше я об этом знаю, тем успешней он справиться со своей задачей. – И ты доверяешь ему? – прищурился Бруно. – Эзре-то? – улыбнулся Сони. – Доверяю. Он славный. – Это он велел тебе принести нам воду таким способом? – недовольно поинтересовался Шаул. Почти сразу, как он увидел Сони, Шаула охватило непонятное глухое раздражение. Возможно, причиной тому был провал его собственного плана освобождения мальчика, который он полагал залогом спасения Элизы. Но теперь это раздражение довольно глупо обернулось против отважного человека, рискующего собственной жизнью ради него самого. – Эзра мне ничего не велел, – с вызовом ответил Сони, почувствовав настроение Шаула. – Он сказал, что в яме очень жарко и без воды вы и двух дней не выдержите, и предложил, чтобы воду отнес Шай, его младший брат. Но это ж глупо! Я не хуже Шая смог вынудить селатов бросить меня к вам в яму. И теперь все гораздо проще. А иначе, что делать с Шаем, когда якубы вас вытащат? Да и мне где ждать вас? Яснее ясного, что я должен был отнести вам воду. Эзре ничего не оставалось, как только согласиться с моим планом. Теперь якубам просто надо вытащить нас и отправить восвояси. – Если мы не отправимся к праотцам до того, как они решат явиться за нами, – проворчал Шаул. – Эзра сказал, что сможет убедить их поторопиться. – Вам не кажется диковинными масштабы, которые приобретает наше спасение? – прервал спорщиков Бруно. – Кто мог затеять всю эту кутерьму, и на какие средства? – Юсуф-паша, – тихо ответил Шаул, откидываясь на спину. – Больше некому. Все нити вели к визирю – это он сообщил Шаулу об Эзре и позже добился обвинения в колдовстве, отправив их с плахи в змеиную яму. Но вот только причина его рискованных благодеяний оставалась совершенно непонятной. – Чем же ты смог так заинтересовать вельможу? – с сомнением протянул Бруно. – Возможно, если мы останемся живы, у нас появится шанс узнать об этом, - ответил Шаул, стирая с лица липкую испарину. ***
Хелга: Юлия Если это проделки Юсуф-паши, то не слишком ли сложный путь он выбрал? Загадочно... Топусик: Юлия пишет: – Не выпевайте все! – строго осадил их Сони. Выпивайте
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Если это проделки Юсуф-паши, то не слишком ли сложный путь он выбрал Давай доберемся до конца этой истории и еще раз вернемся к этому вопросу. Я выкинула кое-что о кочевниках якубах, а после твоего вопроса задумалась: не напрасно ли?
apropos: Юлия Ну я ожидала чего-то подобного, признаться - имею в виду спасение. Юлия пишет: Давай доберемся до конца этой истории и еще раз вернемся к этому вопросу. Я выкинула кое-что о кочевниках якубах, а после твоего вопроса задумалась: не напрасно ли? Вот да, наверное нужно добраться до конца, а потом обсудить. Хотя у меня уже куча вопросов накопилась... Признаюсь, не успела вычитать, поэтому пара тапочек только по содержанию. У тебя сначала Сони говорит об ужах, потом об удавах. Ужи - не удавы. Ну и по поводу воды. По идее, наши ребята и дня не могли выжить в этой яме - на жаре и без воды. Двух небольших бурдючков - не хватит совершенно точно. Говорю - даже утверждаю это - основываясь на личном опыте. У меня было обезвоживание, едва выжила, можно сказать. И не сидела без воды - пила, но, видимо, недостаточно. И речь шла всего о нескольких часах. Вдруг резко стало плохо, страшная слабость, ощущение, что умираешь. Выпила, как сейчас помню, по наитию (не понимала, что случилось) - пару стаканов воды, не помогло. Откачали капельницами за несколько (!) часов. Так что не проживут они два дня в яме, и даже сказка не может помочь, боюсь.
Хелга: Юлия пишет: Я выкинула кое-что о кочевниках якубах, а после твоего вопроса задумалась: не напрасно ли? В смысле, какие-то особенности их менталитета? И очень хочется узнать, дорогой автор, что же дальше с Шаулом и компанией? Как там Элиза? Волнуюсь.
apropos: Хелга пишет: И очень хочется узнать, дорогой автор, что же дальше Автора!!!
Юлия: Хелга apropos Спасибо, дорогие. Я нежданно-негаданно вынуждена была покинуть строй. Но теперь я снова на посту. Хелга пишет: В смысле, какие-то особенности их менталитета? В смысле, обычаи и особенности. apropos пишет: Сони говорит об ужах, потом об удавах. Ужи - не удавы. Вероятно, он не очень хорошо разбирается в змеях Речь идет о песчаных удавах, но они водятся только на юге. Сони, конечно, о них не знал, покуда не встретил. Мне кажется, было бы странно, прояви он глубокие познания в этом вопросе. Часто же неядовитых змей называют ужами. Тем более, что Сони и житель-то городской, насколько нам известно. Но я все еще раз проверю, чтобы это было понятно. apropos пишет: По идее, наши ребята и дня не могли выжить в этой яме - на жаре и без воды. Двух небольших бурдючков - не хватит совершенно точно. Я это вопрос изучала специально. Ты конечно, совершенно права, заполучить обезвоживание в жару на юге - два раза плюнуть (тоже знаю не понаслышке). Но дело в том, что последствия обезвоживания проявляются в зависимости от нескольких факторов – температуры воздуха, в тени или на солнце человек, а также двигается он или находится в покое. Медицинская энциклопедия весьма лаконична: ОБЕЗВОЖИВАНИЕ ОРГАНИЗМА (ехsiccosis; син.: дегидратация, эксикоз) - патологическое состояние, обусловленное уменьшением содержания воды в организме. Потеря воды, соответствующая снижению массы тела на 10-20%, опасна для жизни; лишение воды исходно здорового взрослого человека приводит к смерти через 7-10 дней, а в условиях жаркой сухой атмосферы - через 3-5 дней. И боее подробно: Исследования, проведенные американским физиологом Е. Ф. Адольфом, показали, что максимальная продолжительность пребывания человека без воды в значительной мере зависит от температуры окружающего воздуха и режима двигательной активности. Так, например, находясь в состоянии покоя в тени, при температуре 16 - 23°С, человек может не пить в течение 10 дней. При температуре воздуха 26°С этот срок сокращается до 9 дней, при 29°С - до 7, при 33°С - до 5, при 36°С - до 3 дней. Наконец при температуре воздуха 39°С в покое человек может не пить не более 2 дней. Хотя в последней ссылке немецкого физиолога зачем-то назвали американским. Но все же это сообщение похоже на правду, судя по тому, что я читала (разные исследования о дегидратации спортсменов). Таким образом, если наши ребята лежали в закрытом помещении они могли без воды провести 1 день, не потеряв сознания. На второй день Сони уже принес воды. Объем бурдюков бывал разный (и 40 литров), но, конечно, Сони не мог пронести под одеждой огромные бурдюки, но небольшие - по нескольку литров - мог. Выходит, что у них, вероятнее всего должно было быть обезвоживание, но тем не менее выжить они могли.
Юлия: *** Агата потеряно бродила по комнатам и наконец, остановившись у окна, уставилась на неприютную картину – уставший быть белым снег сковывал в судорожных объятья заиндевевшую землю, и та в безнадежном молении тянула к сумрачному равнодушному небу почерневшие многопалые руки деревьев и кустов. Пронзительный ветер трепал кроны и завывал волком в трубах, изгоняя всякое напоминание о весне. Где-то в такой же вьюге бредет по серому насту, скользя и падая, ее изнеженная хохотушка сестра. – Ах, Селина, Селина, – вздохнула Агата. Гизельда обвинила Агату в побеге Селины, вытащив ее из постели среди ночи. Но Агата и не собиралась отрицать свою вину. Звук захлопнувшейся двери до сих пор стоял у нее в ушах. Только, что она теперь могла сделать? С самого детства старая наставница твердила об общности их даров. Но Агата никогда не принимала ее слов всерьез, а, повзрослев, и вовсе считала их не более чем благодушным увещеванием. Серьезная Агата корпела над книгами, изучая различные системы магического искусства, досконально оттачивала свое мастерство, ни на минуту не переставая углублять полученное знание. Ленивая же к учебе Селина скользила по поверхности и успевала только там, где требовалась интуиция и знание человеческой натуры. Агата с удовольствием покровительствовала сестре, снисходительно оставляя ей устроение всевозможных сюрпризов и праздников. Селина была дружна с музами и умело подпитывала вдохновение. Но чтобы глубокая книжная магия могла зависеть от легковесного цветочного сиропа волшебства сестры?! Однако сейчас, когда Селина, покинув ее, отказалась от их общего дела, приняв обет странствующей феи, Агата поняла, что Гизельда вовсе не благодушествовала. Ее магические знания лежали мертвым грузом. Агата едва справлялась с примитивными заклинаниями, позволяющими ей обходиться без прислуги. Все, на что она была способна – монотонно вколачивать своим ученикам премудрости магической науки. Но даже с ними она не могла быть на высоте, потеряв способность к серьезной и сложной практической магии. Ее словно парализовало – остались лишь воспоминания о былой силе. И она часами сидела, уставившись в зеркало, в поисках сестры. Селина была наказана за свою глупую самоуверенность не меньше, чем она сама. Агата отошла от окна и вернулась к зеркалу. – Какая ты дура, Селина! – горько вздохнула она, наблюдая за мытарствами сестры. – Даже если ты найдешь своего Траума, он в ужасе отшатнется от нищенки в лохмотьях со спутанными волосами и обветренной покрасневшей кожей! Он просто не узнает в этом пугале, хорошенькую нарядную фею, которой ты всегда была. Отказавшись от общего дара, они обе остались ни с чем. Их даже феями теперь можно было бы назвать с большой натяжкой. Никакой серьезной практики теперь не будет, – в лучшем случае они смогут не умереть с голоду. Неделю назад это свело бы Агату с ума – потерять смысл своего существования, свести свою жизнь к обывательскому выживанию, отказаться от собственного призвания! Еще недавно она распекала Селину за нарушение одного из обетов. И что же сегодня? – Ей было все равно. Словно отказавшись от их с Селиной общности, она отказалась от самой себя. Не все ли равно теперь как жить, если жить по сути некому? Новая страница, которую она так спешила перевернуть, оказалась совершенно пустой, и заполнить ее некому. Вновь Гизельда появилась в ее пустом доме. – Возьми себе Вильму, – обратилась она к равнодушно взиравшей на нее Агате. – Она была служанкой старой Гретты. Та уж сошла с лица земли, а Вильма еще молодая и крепкая. Ей все равно не сидится спокойно, а ты здесь одна с ума сойдешь. Агата не возражала. Какая разница? Надо было как-то управляться с домашними делами в большом доме – так пусть этим займется оставшаяся не у дел служанка ушедшей феи. Гизельда исчезла, но Агата к зеркалу не вернулась – смотреть на страдания сестры, которой она не в силах помочь, было невмоготу. "Может быть, если Селина найдет Траума и вернется, мы бы смогли что-нибудь исправить? – вдруг пришла наивная мысль. – Или…" Агата хмыкнула, злясь на свою глупость, но вырвавшийся из груди воздух превратился в хрип и перешел в отчаянный плач. Она закрыла лицо руками и упала бы от сотрясавших ее рыданий, если бы сильные руки не подхватили ее, прижав голову к мягкой груди. – Вот и правильно, госпожа – поплакать надо. А то так и в уме рехнуться не долго. Вот так, милая, все так. Выплачешь слезы, с ними старое и уйдет… "Вильма", – обливая слезами пахнувшую чистотой лямку хрустящего крахмалом передника, догадалась Агата. ***
Хелга: Юлия пишет: Но теперь я снова на посту. Ура-ура!
apropos: Юлия Дождались! Пошла читать.
apropos: Юлия Вот и Агата оказалась наказана - не только лишилась сестры, но и силы своего дара. И Элизе без них придется совсем несладко. Пара пинеток: Агата никогда не принимала ее слов(а) всерьез Мне кажется, нужно добавить окончание. Агата поняла, что Гизельда вовсе не благодушествовала. Ее магические знания лежали мертвым грузом. Агата едва справлялась с примитивными заклинаниями Выделенное "ее" можно отнести и к Гризельде. А если чуть переделать эти фразы: (...) стало понятно, что Гризельда вовсе не благодушествовала. Магические знания Агаты теперь лежали мертвым грузом, и она едва справлялась (...) Юлия пишет: если наши ребята лежали в закрытом помещении они могли без воды провести 1 день, не потеряв сознания Честно говоря, сомневаюсь. Одно дело теория, на практике это выглядит (и случается) совсем по-другому. Впрочем, автору, как всегда, виднее.
Хелга: Юлия Так и хочется сказать про Агату: вот куда приводит непомерная гордыня. Но жаль ее, она же хотела как лучше, а получилось...
Юлия: Хелга apropos Спасибо, дорогие! apropos пишет: Вот и Агата оказалась наказана Хелга пишет: вот куда приводит непомерная гордыня Все к тому и шло. Безоглядная уверенность в собственной правоте, может обернуться провалом. apropos пишет: И Элизе без них придется совсем несладко. Вот он критерий правоты - забыли сестры о крестнице. apropos пишет: на практике это выглядит (и случается) совсем по-другому Я и на сайте судебной медицины смотрела
Юлия: *** Шаул влил последние капли воды в рот Сони. Мальчик совсем ослаб. Шаул бесильно опустился рядом. Головокружение, тошнота и неизбывная головная боль не оставляли и его самого. Чувство голода как ни странно притупилосоь, но жажда, хоть и облегченная благодаря Сони, не проходила, высушивая гортань и губы, она изводила сознание бредовым мороком. Сгустившиеся сумерки ознаменовали начало их последней ночи в яме. «По крайне мере нас вытащат из этого ада», – отчаявшись, вздохнул Шаул. И даже если после они отправятся в еще худший, перед смертью они вдохнут свежего воздуха – уже одно это можно было бы посчитать благом. Их спасение, зависящее от воли диких кочевников, представлялось все более иллюзорным. Воинственное племя якубов небольшими отрядами время от времени совершало набеги на окраины Каразерума, грабя и разоряя лавки и угоняя скот и людей. За что принц Фарух пленных якубов сажал на кол за рекой – откуда те и приходили,– на том же самом плато недалеко от змеиной ямы, в назидание оставшимся в живых кочевникам. Краем глаза, до того как отправиться вниз, Шаул заметил жуткий частокол из страшных, потерявших форму фигур несчастных. Иногда, как рассказывал Сони Эзра, кочевники под поковом ночи снимали и уносили тела. На это и был расчет. Появившись на плато, якубы так или иначе расправятся с селатами, а значит, не откажутся за мзду вытащить пленников и провести их через перевал к морю. Но якубы приходили не за всеми казненными, опасной ночной вылазке удостаивался только посаженный на кол знатный член племени. Были ли, по мнению якубов, достойные погребения среди тех, кого заметил Шаул? Если нет, и кочевники откажутся или попросту задержатся, не появившись до зари, уже утром головы самого Шаула и Сони будут красоваться на пиках у городских ворот. Однажды Шаулу уже пришлось оказаться на грани земного круга, и там он встретил Элизу. Посчастливится ли ему вновь увидеть ее, если смерти не избежать? Было ли это плодом его помутившегося сознания, или он действиетльно был готов притерпеть жуткую экзекуцию, но дрема навевала почти осязаемый образ любимой и близость к ней наполняла сердце щемящей тоской неодолимого желания единения. Рядом завозился Сони, его тихий стон пробудил Шаула, и едкая досада полоснула сердце: "Но ему-то зачем умирать?!" – Какого черта ты ввязался в это, – зло просипел Шаул. – Оставь его! – неожиданно взвился Бруно. – Можно хоть толику благодарности проявить! Не его вина, если кочевники откажутся нас спасать. Наверное, кот был прав, но его отповедь Шаула взбесила. Он не считал себя неблагодарным, и бессмысленность жертвы Сони от его слов не уменьшалась. – Твой чертов язык – единственное справедливое обвинение, за которое мы здесь сидим! – Если мы погибнем, то только из-за тебя, – не замедлил парировать кот. – Недоросль, имеющий наглость влезать в колдовские заклятия, берется выполнить миссию, на которую по скудости ума он совершенно не способен! Заруби себе на носу: наша гибель – свидетельство твоей несостоятельности. Впрочем, о ней мне было известно с самого начала. – Ну хватит вам, – встрепенулся Сони. – Вы с ума сошли так ругаться? Мы не погибнем, – весьма уверенно заявил он. – Кроме поиска принца для твоей принцессы, Шаул, у меня есть и своя задача. И мне кровь из носу надо ее выполнить. – Какая задача? – вопрос у недавних спорщиков прозвучал в унисон. – Не то важно, - отмахнулся мальчик. - Мы здесь не умрем. – Уму непостижимо, – усмехнулся Шаул, уставившись на бледное пятно, которое на самом деле было лицом Сони, но в темноте не разглядеть больше. – Смотрите, я показываю это вам только для того, чтобы вы воспаряли духом и перестали ругаться. Шаул слышал, как возится мальчик в ворохе своих одежек, но распознать, что тот достал не смог. – Этот медальон принадлежит тебе? – спросил способный видеть в темноте кот. – Это знак того, что мы не умрем, – тихо, но убежденно проговорил Сони. – На лазури восстающая серебряная лань, золотой меч и корона, – сухо бланзонировал Бруно. – Герб твоей семьи? Вот тебе и нищий мальчик. Может быть, ты еще и принц? Шаул оторопел от догадки Бруно. – Совсем с ума посходили со своими принцами, – ворчливо ответил Сони. – А жаль, – усмехнулся Шаул, откинувшись на спину – все равно ничего не разглядеть. Конечно, корона совсем не обязательно означает принадлежность к королевской фамилии, и у простых рыцарей можно встретить венцы на гербах. Но, должно быть, на гербе Сони не простой венец, если Бруно предположил его королевское достоинство. Это было занятно, при их первой встрече Сони трудно было заподозрить в благородном происхождении. Но сейчас Шаул этому почти не удивился. – Только никому ни слова. Это страшная тайна! Обещаете? – Не волнуйся, – вздохнул Шаул, – мы никому ничего не скажем. Да и вряд ли у нас появится такая возможность. – Но я же показал! Шаул, ты должен верить мне, – с горячностью воскликнул осипший Сони. Мальчик нашел его руку и стиснул. – Ты должен мне верить, – прошептал он. – Я верю тебе, Сони, – ответил Шаул, закрывая глаза, чтобы избавиться от омерзительной ночной слепоты. – Жаль, что ты не видел Эзру, – заворочался Сони. – Он найдет способ вытащить нас. Вот увидишь. – Хватит болтать, – раздражено шикнул на них Бруно. Они замолчали, но, как ни старался, Шаул не мог распознать в тишине ночи, что уловили чуткие уши кота. – Боюсь вас обнадеживать, но, кажется, у нас больше нет стерегущих, – через некоторое время прошептал кот. Затем раздался хохот филина и снова все стихло. – А теперь я слышу топот лошадиных копыт, – еще через минуту прошептал Бруно. Вскоре топот стал различим довольно ясно. – Я же говорил вам, – прошептал Сони и, не справляясь со своими чувствами, всхлипнул. Шаул потрепал мальчика по голове, прислушиваясь к шуму наверху. Скрежет сдвигающегося настила, песок во рту, в таращащихся глазах и наконец – прекрасная музыка человеческой речи: – Живые есть? – Есть! Есть! – звонко воскликнул Сони и закашлялся со стоном. На фоне освещенного луной неба вырисовывался темный силуэт незнакомца. Но судя по речи, черноликим якубом он не был. – Если я вам кину веревку, сможете выбраться? – спросил он. – У нас здесь раненый, он не поднимется сам, – ответил Шаул. – Понятно. Голова исчезла и через минуту появилась снова: – Вот плащ и веревки. Постарайся, использовать их, больше все равно ничего нет. Подняв скинутый ворох, Шаул принялся сооружать подъемник. Лунный свет хоть и облегчал задачу, но мешали волнение и спешка. Наконец, он перенес на привязанный с двух сторон плащ притихшего Сони. – Готово. Можно поднимать! – крикнул он наверх и добавил: – Только осторожней. – Постараюсь. Веревки натянулись и зашуршали по шершавой поверхности камня. Люлька медленно поползла вверх. Было слышно, как тяжело дышит мальчик, сдерживая стоны. – Потерпи, Сони, – пробормотал Шаул себе под нос. Кулек вместе с Сони исчез. Наверху раздались приглушенные голоса. Наконец их спаситель снова заглянул в яму и крикнул: – Следующий. Шаул поймал веревку, обвязав ею грудь, взял на руки Бруно. – Держись сам, мне не до тебя, – сказал он вцепившемуся в него мертвой хваткой коту и, ухватившись двумя руками, крикнул: – Готов. Веревка натянулась, и Шаул, перебирая ногами по стене ямы, полез вверх. – Вот и славно, – помогая ему выбраться, проговорил их спаситель. – Что это?! Бруно мяукнул. – Кот? Святые небеса, – усмехнулся тот, и его суровое лицо осветила неожиданно мягкая улыбка. Судя по одежде, их спаситель был одним из рыцарей с острова Форцца. – Мессир, – приветствовал его Шаул и с трудом удержался на ногах. Тот кивнул в ответ и протянул флягу: – Попей и оставь себе. Легко подняв Сони на руки, рыцарь качнул головой в сторону перевала. – Наши лошади там. Надо торопиться. Вытерев рот, Шаул наклонился к коту. «Неужели мы все-таки спасены?» – ликующе трепетало сердце под мелодичное лакание Бруно. «Хотя, – вынужден был признать, поднимаясь Шаул, – в собственную смерть трудно поверить даже на дне змеиной ямы». ***
apropos: Юлия Бегу читать.
Хелга: Юлия Ох, наконец-то выбрались из этой ужасной ямы. А Сони, Сони! Вот чувствовала, что он не прост, потому что он и был не прост. И рыцарь еще появился. Неужели, это... Чуть тапочков: Юлия пишет: Шаул бесильно опустился рядом. бессильно Юлия пишет: Чувство голода как ни странно притупилосоь Очепятка Юлия пишет: По крайне мере нас вытащат из этого ада Юлия пишет: И даже если после они отправятся в еще худший, перед смертью они вдохнут свежего воздуха Наверно, второе "они" можно убрать. Юлия пишет: но распознать, что тот достал не смог. Зпт после достал.
apropos: Юлия Ага, ну спаслись, наконец. Очень рада за ребят. И пошли загадка за загадкой - Сони с гербом и короной, рыцарь какой-то... Молодой и красивый? Из тапок только вот это: Чувство голода(,) как ни странно(,) притупилосоь, - про опечатку Хелга уже написала, а мне кажется, еще и запятые нужны - вводное сочетание, не?
Юлия: Хелга apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: А Сони, Сони! Ох уж этот Сони. apropos пишет: Сони с гербом и короной Имеют ли эти гербы и короны к нему отношение? Хелга пишет: И рыцарь еще появился. Неужели, это... Уже в следующем отрывке раскроются почти все тайны.
Юлия: *** Рынок гудел, словно рой неутомимых пчел. Торговцы расхваливали товар, покупатели отчаянно торговались, зазывалы звонкими голосами перекрикивали балаганных актеров – крики песни, смех, брань сливались в единый отрадный гомон. Прилавки ломились от всевозможной снеди, кружа голову аппетитными запахами – благоухание свежевыпеченного хлеба, острый аромат солений, аппетитные запахи копченостей и румяных пирогов. Царившая веселая кутерьма казалась Элизе проявлением полноты жизни. Ни один дворцовый праздник, организованный с великим тщанием и великим же затратами, не обладал и в половину тем заразительным бесшабашным весельем. Ей, привыкшей видеть средоточие жизни во дворцовых покоях, вдруг открылась несостоятельность подобного взгляда. Сколь малой и слабой была кучка обитателей дворца, словно узкая песчаная прибрежная полоса, по сравнению с необъятным народным морем, под мерным качанием волн которого скрывалась непомерная и неизведанная мощь. Удерживающие море берега в одночасье затопятся бурной стихией во время шторма. Проталкиваясь сквозь толпу, слушая простые шутки и грубые окрики, она чувствовала эту неизбывную жизненную народную силу. Теперь ей было понятно, почему Кристиан, сбегая из дворца, бродил среди простых людей, вдохновляясь и наполняясь этой силой. Если Элиза способна была это почувствовать в чужом сне, то насколько явственнее это проявлялось в реальной жизни! Жизнь – какая непостижимая тайна! Иногда ее жестокость иссушает сердце и доводит до отчаяния, но как прекрасно вновь почувствовать ее дыхание! Подумать только – ведь еще вчера она была готова принять смерть Шаула, лишь бы избавиться от страданий, а сегодня празднует избавление! "Провидение, подарившее нам встречу на краю бытия, разрушит и темницы, в которых мы пребываем, какими бы неприступными они нам сейчас не казались", – улыбнулась она, вспомнив слова Шаула. Как верно. Именно это и произошло – вопреки человеческому разумению – Провидение обернуло реальность, соединив некогда разорванные концы, и отвело неотвратимую, казалось бы, смерть. Как удивительно переплелись судьбы людей, события настоящего и давно ушедшего прошлого… Рассвет едва осветил горную страну, когда небольшой отряд перебрался через перевал и спускался к широкой долине. Отряд их спасителей оказалось совсем немногочисленным. Когда они выбрались с узких горных троп на более пологий участок дороги, Шаул насчитал всего восемь всадников. Пятеро из них определенно принадлежали рыцарскому ордену, а одним из троих, одетых в восточные белых бурнусы с накинутыми на головы капюшонами, должен быть тот самый Эзра. А вот темнокожих великанов якубов среди них Шаул не заметил. Могучим сложением и высоким ростом выделялся только вытащивший их из ямы рыцарь – весь их долгий и небезопасный путь тот вез Сони. Несмотря на свои восточные одежды, мальчик казался совсем хрупким в могучих объятиях рыцаря. Шаул с тревогой посматривал на бледного бессильно дремавшего на плече своего спасителя Сони, когда один из всадников окликнул по имени Эзру. Тот обернулся и, быстрым движением смахнув с головы капюшон, встретился взглядом с Шаулом. "Он не старше Тима!" – удивился тот. «Не удивительно, что он расположил Сони к себе», – подумала Элиза, заметив бесшабашную улыбку молодого контрабандиста. Перекинувшись с окликнувшим его всадником парой фраз, Эзра чуть придержал коня и поравнялся с Шулом. – У вас не важный вид, – сочувственно кивнул юноша. Светлые глаза орехового цвета ярко выделялись на смуглом лице и играли веселыми искрами. – Зато я жив, – улыбнулся в ответ Шаул. – Не знаю, как благодарить вас за наше спасение. Но где же загадочные якубы? – У них еще не закончилось празднование мокетэ. До конца этой луны им нельзя дотрагиваться до всего нечистого. Шаул лишь качнул головой в ответ. Стоило ли спорить о чистоте бледнолицых узников змеиной ямы с эбонитовыми великанами якубами? – Хорошо, Йосеф надоумил меня отправиться к Воловьей долине, – продолжил Эзра. – Там рыцари – те, что возвращаются домой, – частенько разбивают лагеря. – Йосеф? – переспросил Шаул. Йосеф, Юсуф… Одно и то же имя. – Все-таки Юсуф-паша? – пытливо уставился он на Эзру. Тот неопределенно кивнул: – Он сказал, что вы догадаетесь. – Но почему?! – нетерпеливо воскликнул Шаул. – Шауль Бардаат – наш дядя, – словно о само собой разумеющемся, сообщил юноша, пожав плечом. Шаул ошарашено смотрел на него, с трудом увязывая воедино открывшиеся ему факты. – Дядя? Значит, скончавшийся двадцать лет назад в далеком Дарте философ, и могущественный визирь восточного принца, и молодой сорвиголова контрабандист – все они были членами одной семьи?! Уже одна родственная связь, растянувшаяся на миллионы лиг с севера на юг, была достойна удивления. Но поступок декларирующего идею личного счастья визиря, пожертвующего немалые средства, рискнувшего не только своим высоким положением, но и жизнями, своей и доверявших ему людей, ради едва знакомого человека, поражал еще более. – Вы рискнули собственными головами, устроив наш побег, только потому, что мой отец знал вашего несчастного дядю?! – Незадолго до своей смерти дядя написал отцу письмо, – пояснил Эзра. – В нем он рассказывал о вашем отце. Господин Ворт был не просто знакомым. Когда дядю изгнали из Бовильского университета, ваш отец в знак протеста оставил университет и последовал вместе с дядей в Дарт. А когда дядя заболел и уже не мог ни преподавать, ни писать, ваш отец оплачивал его счета, дежурил у его постели… – Эзра задумчиво замолчал, словно и сам был свидетелем последних дней Шаула Бардаата. – Йосеф не мог допустить, чтобы ваш благородный отец в награду за все совершенное им добро лишился старшего сына. – Но одно с другим совсем не связано, – растерянно пожал плечами Шаул. – Все связано, – веско изрек племянник философа. – К тому же вы понравились Йосефу. А вот и лагерь принца. – Принца? – удивлено переспросил Шаул. – Его высочество Марк Саттенский из Лагерфельда, – кивнул он в сторону спасшего их рыцаря. – Вот кого надо благодарить. Он со своими людьми возвращается из похода домой, и вас с собой возьмет. Я уже договорился. Провидение не переставало удивлять Элизу, вместе Шаулом она перевела взгляд на ехавшего впереди принца, припомнив грубоватые черты его лица – ничего подобного утонченной красоте Дамона или даже Кристиана. Но, задохнувшись от рассекшей и выстреливший в висок боли, она забыла о внешности принца. Шаул с трудом перевел дух, пережив приступ, и замкнулся ожесточенный несправедливостью: он остался жить, значит, должен отдать Элизу принцу. Смерть обладала единственным и неоспоримым плюсом – она стирала все преграды, разделяющие их в мире живых. "Любимая моя, – обращался к Элизе из ямы Шаул, – по крайней мере в вечности между нами не будет стоять ни один из твоих принцев, и я не споткнусь об иерархическую лестницу, когда захочу обнять тебя". Эта мысль была столь утешительной и желанной, что возвращение к прежним реалиям оказалось для него ударом. Элиза горько вздохнула, она и сама не ожидала такого стремительного поворота, но суета по приезде в лагерь отвлекла ее от печальных мыслей, хоть и не изменила встревоженного настроения. Чуть ниже перед ними открылась долина – палатки, лошади, потухшие костры и сонные часовые на посту – в мягком коралловом свете раннего утра. Принц, по непонятной прихоти взявший на себя заботу о раненном Сони, и не передоверивший мальчика никому во все время многочасового пути, по прибытии тотчас распорядился позвать доктора. Шаул был рад услышать о лекаре. Сони совсем ослаб, и его смертельная бледность пугала. Появившийся через несколько минут в палатке невысокий плотный человек, окинув их строгим взглядом, выпроводил нетерпящим возражения тоном толпившихся у одра Сони, включая самого принца. Шаул в нерешительности остановился рядом с палаткой. Солнце, поднявшееся из-за вершин, начинало припекать. Он с удовольствием остался бы внутри и не только из-за тревоги за друга. Эйфория освобождения сменилась упадком сил, болью и предательским головокружением. Шаул огляделся вокруг в поисках тени – яркое солнце слепило глаза, а громкий голос отдающего распоряжения принца отдавался в голове набатом. Лагерь уже проснулся – жизнь в нем закипела. Эзра куда-то исчез. Шаул досадливо поморщился: он хотел побольше расспросить того о Юсуф-паше. Жаль, что с самим визирем они уже не встретятся. Интерес Шаула к паше только усилился, его жизненная философия теперь раскрывалась в совсем ином свете. И Шаулу было стыдно за свое недоверие и проклятия, которыми он осыпал достойного человека после суда. – Все не так плохо, – обратился к нему вынырнувший из палатки доктор. – Что с Сони? Шаул шагнул навстречу доктору, черные круги поплыли перед глазами, голова отяжелела, земля заплясала под ногами, и он непременно бы упал, если бы сильная рука оказавшегося по близости принца не поддержала его. – Благодарю вас, ваше высочество, – смутившись, пробормотал он. Принц кивнул. – Оправится, – сухо ответствовал доктор. – Повреждены ребра, но опасности нет. Ей нужен покой. – Ей? – переспросил Шаул, из-за гула в ушах решив, что ослышался. – Именно, – нетерпеливо подтвердил доктор и, глянув внимательным взглядом, добавил: – И вам тоже. – Сони, он… мальчик, – оторопело проговорил Шаул, с трудом соображая. – Может быть, за время пути у него слишком отросли волосы... – Вы полагаете, что пол человека я определяю по длине волос? – в свою очередь воззрился на него доктор, но раздражение сменилось профессиональным интересом: – Гематонкус? Это его последствия. – Сони – девушка? – допытывался Шаул у доктора, не понимая странной шутки. Лекарь нахмурился. – Я, кажется, понимаю, в чем дело, Манс, – усмехнулся принц. – Девушка скрывала от графа свой пол и, думается мне, не только. Насмешка принца резанула Шаула по сердцу, и тут же трепетный орган обожгла внезапная обида на Сони. – Вы чрезвычайно прозорливы, ваше высочество, я действительно не посвящен в его… ее тайны, – заносчиво ответил он, слегка склонившись в поклоне. – Да не кипятитесь, Клаверден, – досадуя, махнул рукой принц. – Шаул Ворт, к вашим услугам, – холодно поклонился тот. – Ворт, так Ворт, – кивнул принц и обратился к стоявшему чуть поодаль рыцарю: – Барт, определи куда-нибудь сира Шауля Ворта, не к даме же его селить. Шаул стоял совершенно потерянный. Весть о превращении его маленького верного друга в незнакомую да еще, возможно, как оказалось накануне, знатную даму совсем смутила и так порядком помутившееся сознание. Он бессилен был привести беспорядочные мысли в порядок, и они бессмысленно роились в больной голове. – Вот же жена будет кому-нибудь! – вывел его из оцепенения восторженный возглас Эзры. – Жена?! – недоуменно переспросили в один голос принц и Шаул. – Красивая и отважная, – восхищенно проговорил юноша. Элиза не разделяла восторгов Эзры, но и в растерянности Шаула тоже не видела особого смысла. Сони с самого начала скрывал, вернее – скрывала о себе абсолютно все. И почему тот, спокойно мирившийся с ее тайнами всю дорогу, был так ошеломлен, когда открылась лишь одна из них? Наверное, доктор прав – это последствия его травмы. Но постепенно откровения эскулапа растревожили и саму Элизу. В памяти всплывали назойливые картины: то Сони спит на плече у Шаула, то держит за руку, то низко склоняется к его лицу, то плачет у него на груди. Если Сони девушка, что значат эти знаки доверия, что она так часто оказывала ему? Догадка неприятно холодила сердце. "Отважная и красивая жена", – вспомнились ей слова Эзры. Юноша был прав – черты Сони были тонки, фигурка изящной. Если девушку причесать в соответствии с модой и одеть в приличествующее знатной молодой даме платье, она будет просто красавицей. А ее задорная улыбка, острый язычок, верное и отважное сердце довершат портрет, сделав его совершенным. Теперь Шаул не сможет не взглянуть на девушку совсем иным взглядом. Он так был привязан к Сони-мальчику, что до любви к Сони-девушке ему осталось каких-то полшага. А ее сердце уже принадлежит ему – в этом Элиза не сомневалась. ***
Хелга: Юлия Пошла читать! Спасибо.
apropos: Юлия Вот и ларчик начал открываться. Неожиданное "превращение" Сони, дядя, еще один принц... Чего только в жизни сказке не бывает! А этот очередной принц - очень впечатляет, признаться. Есть в нем что-то интригующе-завлекательное, в том числе грубоватые (ох, суровые...) черты лица. Из тапок: Не совсем понятно, как Шаул мог видеть бледное лицо Сони на руках у рыцаря, если тот ехал впереди. И вот у тебя с "тот" опять путаница. Могучим сложением и высоким ростом выделялся только вытащивший их из ямы рыцарь – весь их долгий и небезопасный путь тот вез Сони. Он."Он не старше Тима!" – удивился тот.Кто? Если Шаул - то он или юноша (как вариант). И почему тот, спокойно мирившийся с ее тайнами всю дорогу, Он.
Хелга: Юлия Головокружение. От Сони, конечно, ожидался подвох, и вариант, что это девушка, я, признаться, рассматривала. Но вот наличие родственных связей - это совсем неожиданно. И новый суровый принц обозначился. Отчего же, все-таки Юсуф или Йосеф (если это действительно, он) выбрал столь опасный путь спасения Шаула? Ведь все могло закончиться очень плохо. Юлия пишет: Сколь малой и слабой была кучка обитателей дворца, словно узкая песчаная прибрежная полоса, по сравнению с необъятным народным морем, под мерным качанием волн которого скрывалась непомерная и неизведанная мощь. Удерживающие море берега в одночасье затопятся бурной стихией во время шторма. Мир хижинам, война дворцам? Тапочки: крики песни, смех, брань сливались Зпт потерялась Юлия пишет: Отряд их спасителей оказалось совсем немногочисленным. оказался Юлия пишет: Но поступок декларирующего идею личного счастья визиря, пожертвующего немалые средства, рискнувшего не только своим высоким положением, но и жизнями, своей и доверявших ему людей, ради едва знакомого человека, поражал еще более. пожертвовашего? И смущает в этом предложении множество причастий, громоздко, нет? Юлия пишет: вместе Шаулом она перевела взгляд на ехавшего впереди принца, с Шаулом Юлия пишет: Принц, по непонятной прихоти взявший на себя заботу о раненном Сони, раненом Юлия пишет: бы сильная рука оказавшегося по близости принца не поддержала его. поблизости слитно?
Юлия: apropos Хелга Спасибо, мои дорогие. Все утащила. apropos пишет: Не совсем понятно, как Шаул мог видеть бледное лицо Сони на руках у рыцаря, если тот ехал впереди. Мне так представлялось, что они периодически меняются в строе. То один выедет вперед, то другой задержится. Сначала принц с Шаулом ехали рядом, а потом Шаул с Эзрой в разговоре чуть отстали. Как-то так. apropos пишет: Есть в нем что-то интригующе-завлекательное Я рада. Хелга пишет: Отчего же, все-таки Юсуф или Йосеф (если это действительно, он) выбрал столь опасный путь спасения Шаула? Ведь все могло закончиться очень плохо Он-он. Закончиться плохо могло для Шаула и Сони, но так они и так были под ударом. Ну а как еще их спасти? Дамон, рассказав о Шауле, передал его принцу Фаруху. Отпустить его Йосеф не мог, да и некуда. Он просто воспользовался системой, зная, как она работает. Понимая, что Шаул не смирится и может попытаться бежать, он на всякий случай, рассчитывая на его сообразительность, сообщает ему имя человека, к которому тот сможет обратиться. Главное - правильная организация и четкое исполнение. Организатором Йосеф был, как видно, неплохой. Так мне это представлялось. Хелга пишет: Мир хижинам, война дворцам? Должна же Элиза воспользоваться шансом и рассмотреть жизнь глазами и других людей, а не только собственной матери. Азарт королевы Аманды слишком рискован. Хелга пишет: От Сони, конечно, ожидался подвох, и вариант, что это девушка, я, признаться, рассматривала. Один бедный Шаул не подозревал ничего. Хелга пишет: Но вот наличие родственных связей - это совсем неожиданно. Были некоторые намеки. Довольно прозрачные, но все-таки: имя самого Шаула, Юсуф-паша пил вино и цитировал сочинение дяди.
Юлия: *** Бескрайнее лазоревое небо отражалось в незабудковом поле, сливаясь с ним в лавандовой дымке горизонта. Легкие, белые, словно снежинки, бабочки кружили в наполненном медовыми ароматами, разогретом летним солнцем воздухе. Тепло убаюкивало и навевало сон. – Погоди спать-то! – грубый голос в одночасье разрушил прекрасную картину беззаботного летнего дня, стремительно унося Селину в мрачную зимнюю стужу. Селина приоткрыла веки. Темная убогая комнатушка с обгорелыми и местами обвалившимися потолочными балками и обугленными стенами освещалась разожженным в растрескавшемся почерневшем очаге огнем. – Экие нам достались хоромы! – повернулась к ней от котелка, подвешенного в очаге, грязная нищенка, улыбаясь щербатым ртом. – Прошлой зимой пожар был – да не все сгорело. А мы теперь, как королевы. Вон снегопад – опять зарядил, – старуха кивнула на витающие тут и там снежинки. – А здесь хоть и худая, а все крыша. Она прихватила ручку котелка сучковатой палкой и ловко сняла его с крюка. – Ну вот, с пылу с жару, – проговорила она, ставя на пол перед Селиной котелок. – Поднимайся, чай не царица Савская-то возлегши пировать. Селина медленно поднялась и скривилась – острая боль пронзила виски и отхлынула к затылку, свернувшись там болезненной тяжестью. Глаз заплыл и почти не открывался. – Ну, ничего-ничего, поешь и снова ляжешь, – вздохнула жалостливо нищенка. – Уж сколько мне доставалось – не перечесть. И ничего – жива еще. А ты за свои тумаки похлебку заслужила. – Неужели ты так и будешь до самой смерти ходить по миру? Ты же фея! – с тоской посмотрела на старуху Селина. – А ты не любишь путешествовать? – подняла бровь та. – Путешествовать? Ты так это называешь? – горько усмехнулась Селина, потирая ушибленный локоть и осторожно устраивая разбитую коленку. – Ну а как еще? – пожала та плечами. – Я никогда не могла понять, как можно всю жизнь просидеть на одном месте, словно пришитой. Старуха достала из грязной переметной сумы краюху хлеба и две деревянные ложки. – На-ка, – она протянула Селине половину корки и одну из ложек. – Благодарю, – тихо кивнула та. Старуха покачав глоовой посмотрела на нее, но промолчала и принялась есть. Она зачерпывала из котла горячую похлебку, несла ложку осторожно над хлебом и, поднеся ко рту, прикрывала глаза и блаженно втягивала в себя густую жижу. Селина пригубила и обожглась, дернувшись, пролила похлебку. – О, простите! – смутилась она собственной неловкости. – Ешь, – грубовато ответила ей старуха, все так же с сомнением посматривая на смешавшуюся Селину. Старую странствующую фею звали Магда. Утром Магда спасла ее от взбесившейся толпы деревенских жителей. После того, как Селина попыталась защитить от жестоких побоев худенькую сироту, ее саму сбили с ног и в растерявшуюся вжавшую голову в плечи фею полетели камни, тумаки и проклятия: – Грязная нищенка! – Мерзкая тварь! – Рыжая ведьма! – Прочь из нашей деревни! – Получай за свою брехню! Закрывая голову руками, Селина пыталась подняться на ноги, но старания ее были тщетны. Боль, страх, обида – все смешалось в одно отчаянное желание, чтобы все это поскорее закончилось. – Ах вы, свора диких псов! – вдруг разрезал гвалт яростный вопль. – Я превращу вас всех в жалких скулящих сук! Тут же удары прекратились, и в расступившейся толпе, потрясая огромной корявой узловатой палкой, появилась старуха. Ее седые космы развевал ветер, а она, воинственно нацелив посох на притихших крестьян, кричала: – Я превращу тебя, полудурье Жан, в борова! А тебя кретин Роб – в тощую овцу! Я знаю всех вас! – она обернулась вокруг, обведя всех посохом. – Вы гадкие злобные проныры! Обманщики и лентяи! Вы посмели поднять свои грязные подлые лапы на изрекающую волю Провидения?! За то пожнете на своих полях злобу вместо овса, ненависть – вместо ржи! Вместо молока ваши коровы дадут вам желчь! Плата работников, которую вы украли, превратится в прах! А тумаки, которыми вы наградили невинных, упадут камнями на ваши головы! Бойтесь, бегите, змеиные отродья! Собирайте горящие уголья на ваши головы! – кричала она в след растворившейся толпе. – Не серчай, матушка, – робко поклонилась в пояс ей какая-то женщина, не решаясь подойти близко. – Вот возьми хлебушка да прости дураков, не насылай, сердешная, проклятия нам на голову! Она еще раз поклонилась и протянула старухе большой узелок. Та ловко подцепила его клюкой и, кивнув на сидевшую в грязи Селину, приказала: – Подними ее! Женщина с опаской и отвращением двинулась к Селине. – Нет-нет, что вы, я сама, – предупредила ее движение фея, и неловко, скользя и увязая в смешанном с глиной снегу, поднялась на ноги. Боль от ударов тяжело наливалась по всему телу. Голова гудела, но она вполне могла передвигаться. Старуха оценивающе осмотрела ее и сказала: – Отряхнем прах с ног наших! Пойдем отсюда, – она сунула Селине узелок и поковыляла впереди нее. Дойдя в молчании до околицы, старуха развернулась и, отодвинув налетевшую на нее Селину, спросила: – За что тебя? – За девочку-сироту, – просто ответила та. Подняв посох, старуха прокричала: – Бойтесь, псы злобные! Страшитесь, ехидны двудушные! Слезы сиротские серным дождем прольются на вас! Они покинули деревню и, к вечеру добравшись до города, укрылись на ночь в пустующей, разрушенной пожаром лачуге на его окраине. Старуха облизнула ложку и сунула ее обратно в суму, из которой вытащила простую курительную трубку с длинным прямым мундштуком. Порывшись в своих лохмотьях, она достала кожаный кисет и не спеша принялась набивать трубку. – Магда, – решилась обратиться к старухе Селина. – Ты сказала в деревне, что всех знаешь. Это правда? Старуха, наклонившись к огню, запалила лучину, поднесла ее к трубке, раскурила ее и бросила лучину в огонь. – Я хорошо знаю эти места. И многих твоих обидчиков знаю по именам. Магда пыхтела трубкой, наполняя воздух терпким табачным дымом, и с интересом смотрела из-под полуопущенных век на Селину. – А не встречался ли тебе здесь или где-нибудь еще в твоих странствиях кто-нибудь по имени Траум. – Траум? – переспросила старуха, не вынимая изо рта трубки. Селина кивнула. – И кого ж ты ищешь? Человека, гнома, оборотня или духа? Вопрос поставил Селину в тупик. Траум был могущественнейшим духом. Какой вид он мог бы принять в этом мире, она не имела никакого понятия. "Во всяком случае – не гном и не оборотень", – она была уверена. – Нет, не встречала никого с таким именем, – покачала головой Магда. – Такое имя вряд ли забудешь, правда? – старуха подмигнула нахмурившейся Селине. Она промолчала, и ей показалось, что старуха задремала с трубкой во рту. – Так ты из-за этого Траума отправилась в путь? – вдруг спросила, не открывая глаз, Магда. – Я должна найти его, – кивнула Селина. – Это вряд ли, – выпустила облако дыма старуха. – Не говори так, – прогоняя рукой от лица дым, попросила она. – Не мы выбираем путь и не нам решать, кого мы встретим на дороге, – наставительно проговорила Магда, и чуть погодя добавила: – Походи пока со мной, ты слишком молода и неопытна. – Так ты же сказала, что мы не должны выбирать, что делать, – сонно возразила Селина. – Что делать, мы решим сами, а Провидение направит нас в нужную сторону. Селина прикрыла глаза. Она была благодарна Магде. Теперь, по крайней мере, она не будет совсем одна на дороге. Сколько раз уж Селина с тоской вспоминала слова предостережения: ее беспечная поспешность, ее глупость, обернулась для нее наказанием. Она не послушалась Гизельду и бросила Агату. А выбранный путь представлялся ей одним сплошным кошмаром. Она потеряла собственную магию, получив взамен пророческую, которой владели все странствующие феи. Такие феи многое знают и видят. Прошлое, настоящее, отчасти будущее их подопечных открыты им, но самая простая практическая магия – наколдовать похлебку или разжечь огонь без дров и огнива – им была не доступна. То, что прежней Селине могло привидеться только в самом страшном сне, теперь было обыкновением ее каждого дня. Вечный холод, грязь, разбитые в кровь, окоченевшие до невыносимой боли ноги. Скудная грубая еда – была редкой наградой. Селина совсем не могла просить милостыню, а добрых людей, что накормили бы нищую бродяжку просто из милосердия, слишком мало. Сейчас она горько усмехалась собственной прошлой наивности: люди вовсе не были большей частью милыми и лишь иногда испуганными или несведущими, они оказались грубыми, озлобленными, жестокими и равнодушными. Если и теплилась в них огонек сердечности, отсюда, из самой глубокой канавы, где теперь она находилась, он был почти не виден. – О любви их не беспокойся, мы не взываем у них никаких добрых чувств, – наставляла ее Магда. – Наша задача их напугать, отогнать от края бездны, куда они рвутся по своей глупости и слепоте. Из-за этого странствующих фей чаще обзывают ведьмами, чем настоящих колдуний, а бояться их гораздо больше. И Магда мастерски владела этим искусством. Ее голос, громкий, густой, – его нельзя было не слушать и не почувствовать трепета, порой переходящего в ужас. Ее пугающие слова были понятны каждому, и в тоже время таили в себе некую неведомую и страшную тайну. Селина была уверена, что набросившиеся на нее сегодня утром крестьяне поостерегутся давать волю своей жадности и гневу по крайней мере некоторое время после посещений их деревни Магдой. У Селины же все было не так. Ее не боялись, а презирали. Она всегда благоволила к детям и сейчас ее задачей чаще всего были именно они. Но если прежде слова красивой, могущественной и уважаемой в селении феи имели силу, теперь предостережения грязной нищенки вызывали безудержный гнев и ярость. Люди ненавидели ее за правду и презирали за бессилие. А Селина так привыкла к любви и почтению! Она не могла жить в давящем кольце всеобщей ненависти и презрения. Она потеряла счет оскорблениям и оплеухам. И если в начале пути она пыталась утешить себя рассуждениями о необходимой в поисках Траума жертве, то теперь ей все реже удавалось убедить себя в этом. Сколько раз по дороге ей казалось, что она видит Траума. Селина бросалась к нему со всех ног, но всякий раз обманывалась. Люди, походившие на ее любимого, грубо отталкивали ее, окатывали грязью и бранью. А вдруг и сам Траум не узнает ее и брезгливо отшатнется от нее? Иногда в самые черные отчаянные минуты ей казалось, что дорога не приближает, а уводит ее от любимого. Селина хотела бы вернуться к Агате, в их милый уютный и теплый дом, к своим прежним занятиям. Какими глупыми теперь казались ей ее напыщенная гордость и обида на сестру. Как ей хотелось бы обнять родную, прижаться к сильной Агате, и рассказать ей о том, что она поняла в разлуке с ней: всех их разногласия – пустяки по сравнению с тем, что их объединяет. Но это было не в ее власти – босые, исколотые, стертые в кровь ноги вели ее прочь от дома. ***
Хелга: Юлия Спасибо за продолжение!
apropos: Юлия Теперь и Селина, наконец, осознала, какую сделала глупость. К сожалению, никто не учится на чужих ошибках, только на своих. С другой стороны - ну почему путь к звездам непременно должен лежать через тернии? (Риторический вопрос) А оборотная стороны жизни неприглядна, увы. Юлия пишет: пожнете на своих полях злобу вместо овса, ненависть – вместо ржи! Вместо молока ваши коровы дадут вам желчь! Плата работников, которую вы украли, превратится в прах! А тумаки, которыми вы наградили невинных, упадут камнями на ваши головы! Очень впечатляющие проклятия во всех смыслах, в т.ч. литературном. Юлия пишет: Ну а как еще их спасти? Дамон, рассказав о Шауле, передал его принцу Фаруху. Отпустить его Йосеф не мог, да и некуда. Он просто воспользовался системой, зная, как она работает. Ну, мог устроить им побег - с корабля или по дороге в город, в самом городе. А так выглядит как-то слишком сложновато, так скажем. И рискованно. Юлия пишет: имя самого Шаула, Юсуф-паша пил вино и цитировал сочинение дяди. Он образован и начитан, так что это не показалось нарочитым. То же относится и к вину, в общем. Немного тапков:Старуха(,) покачав глоовой(,) посмотрела на нее, Опечатка и запятые. растерявшуюся(,) вжавшую голову в плечи Запятая? кричала она в след растворившейся толпе. Слитно. мы не взываем у них никаких добрых чувств Вызываем? а бояться их гораздо больше. Лишний мягкий знак. прижаться к сильной Агате, и рассказать ей о том, что она поняла в разлуке с ней: всех их разногласия Лишняя запятая и буква.
Хелга: Юлия За гордыню наказаны обе, и Агата и Селина. Все понятно, вопрос в том, как поступить верно, переступив через себя? Ведь и в этом случае гармонии не достичь, потому что тот, кто осуждает, мучился бы от того, что задавил свою песню, а тот, кто действует - из-за того, что не сделал то, что хотел. Юлия пишет: Из-за этого странствующих фей чаще обзывают ведьмами, чем настоящих колдуний, а бояться их гораздо больше. И Магда мастерски владела этим искусством. Ее голос, громкий, густой, – его нельзя было не слушать и не почувствовать трепета, порой переходящего в ужас. Ее пугающие слова были понятны каждому, и в тоже время таили в себе некую неведомую и страшную тайну. Селина была уверена, что набросившиеся на нее сегодня утром крестьяне поостерегутся давать волю своей жадности и гневу, по крайней мере, некоторое время после посещений их деревни Магдой. Интересная мысль - послать проклятие, чтобы остановить порок. Ведьма, как буфер между хорошим и плохим. (по крайней мере - выделяется зпт?)
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие мои. apropos пишет: ну почему путь к звездам непременно должен лежать через тернии? Смотри пункт первый: apropos пишет: К сожалению, никто не учится на чужих ошибках, только на своих. Хелга пишет: Все понятно, вопрос в том, как поступить верно, переступив через себя? Ведь и в этом случае гармонии не достичь, потому что тот, кто осуждает, мучился бы от того, что задавил свою песню, а тот, кто действует - из-за того, что не сделал то, что хотел. Мне кажется, что надо именно переступить, оставить это позади, а не просто закрывать глаза. Идти вперед, строить на том основании, что есть в наличии. А если все время оглядываться на разлад, на различное понимание, выйдет только хуже. Иногда такой разрыв, как у Агаты с Слиной оказывается единственно возможным - когда обе так уперты в собственной правоте. Единственный шанс что-то понять, увидеть и переосмыслить - взглянуть на проблему "от противного". Хелга пишет: Интересная мысль - послать проклятие, чтобы остановить порок Она не то чтобы посылает проклятия, а предупреждает: будете продолжать в таком духе - получите. Иногда страх может послужить неплохой оградой от пропасти.
Юлия: apropos пишет: Ну, мог устроить им побег - с корабля или по дороге в город, в самом городе. А так выглядит как-то слишком сложновато, так скажем. И рискованно. И на корабле и по дороге с Йосефом был ага янычар, который, как мы знаем, не выглядит лояльным к пленникам. Да и вообще весьма неприятная личность. Мог ли ему доверять Йосеф? А у того еще и один из подчиненных понимает язык. А помощник, на которого Йосеф мог положиться - отчаянный младший братец, - был в Каразеруме. Разве мог Йосеф это провернуть без надежного помощника, не пожертвовав своим положением и жизнью?
Юлия: *** Шаул бессильно опустился на жесткое походное ложе. Он еще не оправился от полученных при падении в яму ранений и, несмотря на лечение доктора Манса, не чувствовал существенного улучшения. Выудив из лежащей у изголовья сумки баночку с мазью, приготовленной его матерью, он, скривившись от боли, смазал раны на виске и верхней скуле. Мазь приятно холодила и постепенно дергающая боль утихла. Визирь не только спас их, но и, велев распродать имущество казненных, помог вернуть их вещи. Помощники Эзры под видом торговцев забрали весь невеликий скарб Шаула и Сони, включая Гнедого и каурую кобылу Сони, и доставили их в лагерь принца. Среди вещей недоставало разве что портрета Граллона, но о нем Шаул не жалел. Заночевав в лагере, к вечеру следующего дня Эзра с помощниками собрались в обратный путь, чтобы успеть пробраться в город под ночным покровом. Скороговоркой распростившись с Шаулом, младший брат Юсуф-паши торопился провести последние минуты с Сони. Девица вызывала его восхищение, и он не стеснялся бурно проявлять свои чувства. "Это самая удивительная девушка, которую мне приходилось встречать!" – восклицал Эзра, описывая подвиги отчаянной девицы, когда та была под его опекой. Молчаливый принц, слушая, усмехался, а Шаул пожимал плечами. Об отваге Сони ему было известно больше, чем кому-либо другому, но дифирамбы влюбленного его раздражали. Проводив пылкого поклонника к палатке Сони, Шаул не стал мешать тому изливать восторги непосредственно своему предмету и вернулся к себе, устроившись на узкой лежанке. Вместе с вещами Эзра передал от визиря шкатулку, и Шаулу не терпелось ее открыть. Он нашел в ней письмо и рукопись без названия и имени автора. Пухлая стопка разрозненных листов, плотно исписанных размашистым почерком, была стянута расшитой лентой. Рукопись начиналась словами: "Истина всегда за горизонтом – сколько бы мы не продвигались вперед в познании, мы никогда не сможем полностью обладать ею, постигая лишь ее отблеск. Но, остановившись, мы погрузимся во тьму". Эти слова Шаул знал наизусть – отец вынес их в эпиграф своей монографии о гонимом философе. "Мой дорогой Шауль! – обращался к нему Юсуф-паша в письме. – Надеюсь, Вы простите мне подобную вольность, но я не смог удержаться и не назвать Вас по имени хотя бы раз. Уверен, что Эзра сумел удовлетворить Ваш интерес по поводу последних событий, потому не буду распространяться. Прошу только простить меня за довольно жестокий спектакль, в коем я вынудил Вас сыграть главную роль. Замечу, справились Вы с ней превосходно. В свое же оправдание лишь скажу: пока Вы оставались под бдительным оком небезызвестного Вам Омер-аги, чорбаджи орты янычар, Ваше освобождение представлялось весьма затруднительным. Да, и принц Дамон оказался весьма убедителен в своем намерении передать Вас под покровительство принца Фаруха. Так что, его высочество не без интереса ожидал встречи с Вами. Надеюсь, Вы не станете судить предпринятые мною усилия слишком строго – время и средства были ограничены. Кстати, не могу удержаться и не напомнить Вам – в продолжение нашей прежней дискуссии, – меня всегда интересовала цена последствий. Как Вы без сомнения уже догадались, я снова в выигрыше. Передаю Вам оставшуюся у меня рукопись Шауля Бардаата. Уверен, Вы сможете наилучшим образом распорядиться ею и по возможности восстановить сожженную книгу. Дорогой мой друг, мессир Шаул Ворт, граф Клаверденский, я несказанно рад нашей встрече и сожалею лишь о том, что не могу надеяться на возобновление наших увлекательных бесед. Не сочтите дерзостью мою просьбу передать нижайший поклон Вашим достопочтимым родителям и заверить их в моем глубочайшем почтении, благодарности и неизменной преданности. Ваш покорный слуга Йосеф Бардаат". Мог ли думать отец, ухаживая за своим гонимым больным другом, что когда-нибудь это спасет от смерти его сына? Конечно, нет, в ту пору у него и сына-то никакого не было. Шаул усмехнулся. Вполне в духе рассуждений самого Йосефа было бы утверждение о том, что отец уже получил свою награду за благородный поступок, когда отправился за лекарствами в аптеку мейстера Вейдена. Самоотверженная юная Марта Вейден, помогающая отцу в лавке, не могла не посочувствовать трагедии опального ученого мужа и не оценить возвышенных чувств его друга. И Барталомео Ворт получил в жены прекраснейшую и благороднейшую из женщин. – Поднимайся, –появившийся в палатке Бруно прервал его размышления, запрыгнув на грудь. – Ты опоздаешь к ужину. Как ни равнодушен принц к церемониалу, непунктуальность вряд ли его обрадует. Шаул скинул кота на пол и поднялся. Его высочество Марк Саттенский вел простой и даже отчасти аскетический образ жизни. Хоть ему и принадлежала самая большая палатка, она была отнюдь не самой богатой. Многие сопровождавшие принца рыцари превосходили его в богатстве и роскоши, а так же в стремлении к комфорту. В их палатках были восточные ковры, шелковые покровы, изящные серебряные сосуды, расписные глинные чаши. Ничего подобного не было у принца. Да и сам он был словно вырублен из единой мраморной глыбы аккуратно и точно, но без малейшего намека на украшательство. Его лицо с грубоватыми и строгими чертами было непроницаемо и спокойно, лишь ухмылка порой оживляло его. Он был немногословен, говорил коротко и просто, словно отдавал приказы. К титулам был равнодушен, отдавая предпочтение рыцарской чести и военным чинам, полученным за мастерство и отвагу. – Оставь, Ворт, – досадливо поморщился принц, когда Шаул назвал его высочеством. – Мне нет дела до твоих титулов, как и тебе не должно быть дела до моих. Называй меня Саттен, и довольно об этом. Так его называли и все остальные участники похода. В трапезную палатку Шаул прибыл, когда после удара гонга собравшиеся усаживались за столом. Принц сам нарезал широкие куски от запеченного окорока. Нежное мясо благоухало и блестело росинками сока. – Киндли нам сегодня услужил, – кивнул принц в сторону одного из рыцарей, пристрелившего горного козла. – За козла Киндли! – поднял кубок уже знакомый Шаулу Барт, и палатку огласил раскатистый смех. – За малютку Морвид! – ответил тостом Киндли. Барт презрительно скривился, а палатка снова сотряслась от громового хохота. Шаул не понял шутки, не будучи посвящен в ее предысторию, но не смог удержаться от улыбки, слушая их заразительный смех. Принц поднял нож: – Перемирие на время трапезы, – усмехнулся он. – А пока придумайте что-нибудь поинтереснее старых шуток. За столом царила непринужденная дружеская беседа, перемежаемая обычными мужскими спорами и не всегда галантным подтруниваем друг над другом. Особенно отличался Барт, у него была припасена острота для каждого, даже принц не избежал его язвительного замечания. Вскоре Шаул обнаружил, что остался единственным до кого еще не добрался острый язык Барта. – Так вы не расскажите, граф, нам вашу историю? – обратился к нему словоохотливый рыцарь, и Шаул понял, что пришел и его черед. – В чем причина вашего пребывания в яме? – Меня обвинили в колдовстве, – просто ответил он. – И это правда? – усмехнулся Барт. – А вы сомневаетесь? – Нет. Так это вы превратили своего оруженосца в девушку? – Барт спрятал ухмылку в кубок. – Безусловно, – кивнул Шаул и, указав ножом, которым разрезал мясо, на его кубок, медленно проговорил: – Как только вы допьете последнюю каплю вина, с вами произойдет то же самое. Барт выплеснул вино на пол, а рыцари снова разразились хохотом. Шаулу понравились эти люди, чувствовалось, что они связаны крепкой дружбой, закаленной и проверенной кровью. Принц со своим отрядом, был из тех рыцарей, что защищали паломников и купцов, отравляющихся на восток, от разбойников, кочевых племен, а порою и войск восточных владык. Сейчас срок их многолетних обетов подошел к концу, и они возвращались домой. У них найдется немало захватывающих историй, которыми они потешат дома любопытство родных. Но главные они не доверят никому, разве что вспомнят в тесной компании, собравшись вместе.
apropos: Юлия Бегу читать. Юлия пишет: И на корабле и по дороге с Йосефом был ага янычар, который, как мы знаем, не выглядит лояльным к пленникам. Ну, все в руках автора, как известно. Травить змей, а затем выуживать смертников из ямы - не менее опасно для Юсуфа, не говоря о том, что много рисков - какая-то змея могла не отравиться и т.д.
apropos: Юлия Симпатичные рыцари, а особенно принц - производит впечатление (человек дела, не болтун, не зазнайка и т.д.). Из тапочек:Шаул обнаружил, что остался единственным(,) до кого еще не добрался острый язык Барта. Пропущена запятая. – Так вы не расскажите, граф, нам вашу историю? Не расскажЕте.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Симпатичные рыцари, а особенно принц Бальзам на материнское авторское сердце apropos пишет: Травить змей, а затем выуживать смертников из ямы - не менее опасно для Юсуфа Ну это ж он не сам делал. В Каразеруме у него были помощники, на которых он мог положиться, при дворе он мог манипулировать рычагами, которые у него конечно были, чтобы добиться нужного результата. К тому же там он мог попробовать повлиять на решение принца. По дороге ему пришлось бы действовать одному, а Шаул с Сони и Бруно были под охраной целой орды янычар. Даже если бы, допустим, он как-то смог организовать им побег - куда бы они подались, не зная языка, не имея места, где укрыться, и понятия, как выбраться из султаната - их бы тут же схватили. apropos пишет: много рисков - какая-то змея могла не отравиться и т.д. Это, да...
Хелга: Юлия Бегу читать продолжение! Но со связью у меня сейчас не очень.
Юлия: Хелга Хорошого и вдохновенного отпуска. Я надеюсь, что ты уехала отдыхать, а не работать. Но в любом случае - хорошей поездки
Юлия: Оставив рыцарей у костра упражняться в остротах, Шаул отправился в палатку Сони. Девушку окружили здесь почетом и предупреждали каждое ее желание. С легкой руки Эзры восхищение ею было поднято на знамена молодых рыцарей. За два дня, что Сони находилась в лагере, культ Прекрасной дамы в ее лице приобрел невиданный размах. Рыцари преподносили ей дары – шелковые шарфы и украшения, из тех, что везли домой, – слагали мадригалы и даже устроили в ее честь турнир. И хотя девушка была еще очень слаба, к ее порогу галантные рыцари приносили свои сердца и дары. Даже насмешник Барт, нашедший в Сони достойного соперника по острым уколам, проявлял к девушке интерес и успел сложить песню, воспевающую ее храбрость и красоту. Он и сейчас распевал ее у костра, аккомпанируя себе на лютне. Шаул не участвовал в этом параде поклонников прекрасной Сони. В нем засела обида, замешанная на стыде. Он слишком доверился Сони-мальчику. Принимая его замкнутость как последствие пережитого унижения и страха, сам он никогда не проявлял стеснительности ни в словах, ни в делах. И сейчас его снедал жгучий стыд. И кроме того, его распирала дикая злость, подпитываемая остротами рыцарей, – как можно было не отличить мальчика от взрослой девушки?! Быть таким слепцом?! Словно сам он был желторотым птенцом! Бруно, проводивший почти все время с Сони, не желал понимать Шаула. – Меня поражает твое злое упрямство! – восклицал кот. – Она ради тебя рисковала собственной жизнью, спасла нас обоих несколько раз от смерти. А ты обиделся на то, что она не обмолвилась о каких-то мелочах?! – Я не обиделся, – буркнул Шаул. – Ты сам-то подозревал, что Сони – не мальчик? Бруно надменно прикрыл один глаз, но ответил примирительно: – Признаться, у меня были подозрения. – И ты не сказал мне?! Позволяя выказывать себя полным простофилей?! – Ах, вот что вас волнует, сиятельный граф? – ехидно расплылся Бруно. – Дураком не хотите себя чувствовать? Да какой уж есть, – и вдруг злобно рявкнул: – Какая, к дьяволу, разница – девушка или мальчик?! Ты что жениться на ней собрался? Шаул послал Бруно так далеко, как ему позволяло воспитание и академическое образование. Но пережив с этим день, он решил, что и вправду ведет себя по-идиотски, и решил наконец поговорить с Сони, которая забросала его просьбами посетить ее через своих многочисленных поклонников. Два факела горели у входа в палатку, внутри было тихо, слышалось только ворчание старого Блаза, верного слуги принца, которого тот прислал Сони. Шаул обрадовался, что хотя бы в столь поздний час эта прекрасная дева одна. – Сони, – подал голос Шаул. – Я могу войти к тебе? – О, Шаул! – послышался обрадованный голос девушки. – Заходи скорее! Я же сказала, что он придет, – обратилась она к слуге. Сони лежала на узкой походной кровати, облаченная в какой-то яркий экзотический наряд, закутавший ее переливчатым многоцветным шелковым облаком. Блаз заботливо подкладывал ей подушки, чтобы она могла приподняться повыше. – Спасибо, Блаз, очень удобно. Шаул, милый, – она протянула ему обе руки. В теплом свете масляных ламп Сони не казалась бледной. Она улыбалась и если не румянец, то ямочки играли на ее щеках. Темные волосы были заплетены в косу, и по ним скользили янтарные блики. "Как можно было принять ее за мальчика?!" – сокрушенно вздохнул Шаул, подходя к девушке и пожимая ее руки. – Садись рядом, – он чуть подвинулась, освобождая место на кровати. Шаул послушно присел. – Ты не должен сердиться на меня, – ласково заглядывая ему в глаза, проворковала Сони. – Ты же знаешь мои обстоятельства… – Нет, Сони, – перебил ее Шаул, не поддавшись на эти женские уловки. – Я не знаю твоих обстоятельств. Ты не нашла нужным посвятить меня в них. И я не в претензии. Но заставлять меня доверять тому, кого не существует на самом деле, было подло. – Это неправда, я не заставляла тебя, – огорченно вздохнула Сони. – Не заставляла, действительно! – горько усмехнулся Шаул. – Ты просто наблюдала, как я это делаю, и потешалась надо мной. – Ерунда, я не потешалась. Но как я могла тебе сказать, что я девушка? Разве бы ты взял меня с собой? – Нет, ни за что, – жестко ответил он. – А зачем ты вообще отправилась с нами? – Я посчитала нашу встречу знаком, о котором мне говорила матушка. – Знаком, – кивнул он. – Прекрасно. – Я не могла тебе рассказать о себе, потому что это было бы для тебя опасно, – сверкнула она глазами. – И не имело к тебе никакого отношения. А он-то делил с ней опасность, полностью доверившись как другу! Вот так: одной фразой она перечеркнула их дружбу. – Не имело отношения?! Прекрасно! Ты заносчива, как… – задохнулся он. – При первой же нашей встрече ты поразила меня поистине королевской спесью. Благородство только для тебя. Все остальные жалкие трусы, трясущиеся за свое здоровье и благополучие, не способные пожертвовать своей задницей! – Неправда! Ты жертвовал ею, спасая меня на рынке, – усмехнулась Сони. – Я заплатил за тебя два грошена! А ты всю дорогу пыталась вернуть мне долг – пожертвовать своей жизнью. Можешь отдать мне две монеты. И больше ничего не будешь мне должна. – Я не верю, что ты можешь так думать, – прошептала Сони, и на ее глаза накатились крупные слезы. – Прости, – нахмурившись, пробормотал он, окончательно потерявшись перед девичеством бывшего друга. Сони по-детски шмыгнула носом и, умоляюще глядя на него, протянула руку. Шаул замолчал – девичьи слезы напомнили о забытом им великодушии. Смутившись – он все еще никак не мог смириться с ее метаморфозой, – он все же склонился к протянутой руке и почувствовал, как Сони другой взъерошила ему волосы. – Знаешь, Шаул, тебе абсолютно нечего стыдиться, – тихо проговорила она. – Все, что я видела, достойно всяческих похвал. – Ну знаешь ли?! – вспыхнул он, вскочил и наткнулся на вошедшего принца. – Простите, – замялся тот на пороге. – Блаз, сказал, что я могу войти. – Конечно, можете, – спокойно улыбнулась ему Сони. – Проходите, ваше высочество. Принцам мы всегда рады, правда, Шаул? Саттен недоуменно взглянул на него. – Ты еще не поведал его высочеству историю о спящей принцессе? – невинно поинтересовалась девушка. – Какого… – чуть не выругался Шаул. – Так что ж ты ждешь? Шаул пристально смотрел в улыбающееся лицо Сони. "Нет, это немыслимо! Мальчиком она могла поддеть, но такой… такой может быть только женщина!" – Ваш слуга, миледи, ваше высочество, – поклонился он им, оставив Сони без ответа, и стремительно вышел. – Вам очень дорог Ворт? – услышал он, оказавшись наружи, приглушенный голос принца. – Шаул? – звонко переспросила Сони. – Очень. Справедливости ради он вынужден был признать: в главном Сони осталась самой собой. И все же его задела ее неожиданная бесцеремонность – Сони-мальчик был гораздо более чутким к его, Шаула, душевным переживаниям, и никогда бы не стал подобным образом насмехаться над его незавидной миссией. Не желая сейчас ни с кем разговаривать, Шаул быстро прошел мимо других палаток и вошел к себе. Он готовился ко сну, когда вдруг понял, что сжигающего его накануне стыда нет. Нырнув в холодную кровать, Шаул с удивлением отметил, что бесцеремонная похвала Сони оказалась гораздо действеннее всех уговоров и доводов, которыми он увещевал и заговаривал свой стыд сам. ***
Хелга: Юлия Да, Шаул, конечно, в сложном положении, хотя, когда оно у него было простым? Спасибо за пожелания! apropos пишет: Не совсем понятно, почему Сони вдруг оказываются такие почести, но, видимо, это разъяснится в дальнейшем. Так, может, девушка красивая? Вот мужи и засуетились. Тапочек: Юлия пишет: решил наконец поговорить с Сони, которая забросала его просьбами посетить ее через своих многочисленных поклонников. решил наконец поговорить с Сони, которая через своих многочисленных поклонников забросала его просьбами посетить ее.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Не совсем понятно, почему Сони вдруг оказываются такие почести Хелга пишет: Так, может, девушка красивая? Вот мужи и засуетились. Мне именно так и представлялось. Лишенные женского общества молодые мужчины - а тут красивая и неглупая девица, да с таинственной историей. К тому же стадный инстинкт - если один носится и поет дифирамбы даме, то как же другим отстать? Да и делать-то по сути нечего - почему бы не разнообразить однообразные будни?
Юлия: *** Агата пробиралась по чаще Заколдованного леса. Не удивительно, что простые смертные не показываются здесь. Сосны росли так плотно друг к другу, что в высоте создавали почти непроницаемый светом шатер, а внизу ветви перегораживали дорогу всякому, кто сунет сюда свой любопытный нос. Так и было задумано. Они с Селиной постарались на славу. А теперь, лишенная магии, она сама царапалась и рвала одежду о колючие сучья. Снег, повсюду таявший в потеплевших лучах весеннего солнца, здесь продолжал лежать плотным настом. Агата взмокла, несмотря на хранимый чащей пронизывающий холод. Капюшон сполз, волосы путались и лезли в глаза и рот. Хорошо, что она догадалась не надевать юбок, а облачиться в мужской наряд. Не один долгий час пришлось ей продираться через чащу, но вот наконец показались колючие кусты, скрывающие мост. Небольшим топориком, которым она прорубала узкую просеку в чаще, ей не справиться с тонкими гибкими ветками. Агата сняла заплечный мешок и, отправив туда топорик, выудила из него садовые ножницы. С кустами она не церемонилась, привычным движением, как это она не раз проделывала в собственном саду, Агата проложила себе дорогу. На деревянный мост она вступила с опаской – массивные доски скрипели и ходили ходуном, словно ветхие сходни. Замок все больше ветшал. Чтобы открыть калитку, ей пришлось сдвинуть несколько обрушившихся сверху камней. Она подняла голову и осмотрела потрескавшиеся поросшие травой стены. Колдовство сгущалось над замком, и Агата чувствовала его смрадный дух, злясь на собственное бессилие. Она направилась прямиком к Элизе, стараясь не смотреть на помертвевшие лица обитателей замка – нельзя позволять колдовству, надменно демонстрирующему свою власть, выбить ее из колеи. Но царящая в замке тишина была пропитана колдовскими чарами и обладала оглушительной силой. Тишина не таила в себе звук как обычно – она была совершенно пуста и могла поглотить не только любые звуки, но и пространство. Агата подобралась и почти бегом добралась до покоев Элизы. Здесь, по крайней мере, была еще жизнь. Принцесса чуть слышно постанывала, иногда тяжелый вздох вырывался из груди, но ее бледность не несла на себе сероватой тени смерти, лежащей на лицах остальных обитателей дворца. – Что ты видишь, милая? – вздохнула в унисон с принцессой Агата, присев на роскошное ложе. Только сейчас она поняла, что совершенно выбилась из сил. Ноги гудели, тяжелый мешок оттягивал плечи. Агата скинула его на пол и сняла плащ. Стянув перчатки, собрала растрепавшиеся волосы, оправила платье и, ослабив платок, открыла шею. Столетний весенний день в замке состарился и выцвел, потеряв краски, его тепло стало душным и липким. Агата вынула из мешка фляжку с водой и, глотнув из нее, смочила водой мягкую ветошь, которой ее снабдила Вильма. Дышалось в комнате так трудно, что ее собственный лоб покрыла испарина. Агата протерла влажной ветошью лицо девушки и поднялась открыть окна. Но хоть окна и выходили в сад, воздух там был таким же душным, как и в комнате, и в нем чувствовался сыроватый запах тлена. До дня рождения Элизы совсем не осталось времени – месяц, другой, и Кольфинна победит. Успеет ли Шаул привести принца? Агата вернулась к девушке и, присев на кровать, взяла ее за руку. Элиза затихла, словно у нее не хватало сил даже на стон. Жизнь покидала и ее. Все было так отчаянно скверно! Агата покачала головой, прогоняя слезы беспомощности, и… всхлипнула. Расцарапанные ветками щеки тотчас защипало, она шмыгнула носом, шаря по одежде в поисках платка, но его нигде не было. – Возьмите мой, – перед ней возник магистр Рев, он протягивал ей батистовый платок. – Благодарю, – прошептала Агата, ошарашенная внезапным появлением магистра. Промокнув лицо и вытерев нос, она расправила платок. На тонком полотне шелком был вышит изящный вензель из двух сплетенных букв – С и Р. – С и Р? – она подняла на магистра удивленный взгляд. – Сэмюэль Рев, – чуть поклонился он ей с улыбкой. – Вообще-то у духов нет такого количества имен, как у людей. Но благодаря моему родству… – Самюэль, – вскинула бровь Агата. – Очень красивое имя. – Я был бы счастлив, миледи, если бы вы оказали мне честь называя меня по имени, - галантно склонился в поклоне магистр. – Не думаю, что достойна подобной чести, сударь, – грустно усмехнулась она. – О, вы слишком строги к себе, дорогая фея Агата, – покачал головой Рев и тише продолжил: – Признаюсь, я всегда с завистью погладывал на человеческую дружбу. Для духов она слишком эмоциональна и… – магистр запнулся и поднял на Агату смущенный взгляд. – Мне показалось, что нечто напоминающее дружбу родилось между нами. Или я ошибаюсь? – Вы слишком снисходительны, Сэмюэль, – улыбнулась Агата. – Мне редко удается расположить к себе людей из-за моего несносного характера и ужасных манер. Даже Селина от меня сбежала. – О, фея Агата! – сокрушенно воскликнул Рев. – Просто Агата, Сэамюэль, – поправила она новоиспеченного друга и поднялась с кровати, оглянувшись на крестницу. – Ума не приложу, что делать с Элизой – она совсем плоха. Рев покачал головой. – Не судите по внешности, Агет. Тело принцессы ослабло, но дух ее крепок. Любовь придает ей силы. – Эта любовь может стоить ее спасения, – по привычке проворчала Агата. – Кто знает, кто знает, – покачал головой магистр. – Во всяком случае не я, – согласилась она. – Мне надо возвращаться, Сэмюэль. – Позвольте, я провожу. – Извольте, – кивнула она. Он поднял ее вещи, подхватил под локоть, и в тот же миг они оказались посреди долины снов. В легкой дымке угасал чей-то сон, а в клубящемся сгустке уже рождался новый. Элиза стояла совсем рядом и хмурилась. – О, Шаул! – капризно воскликнула принцесса и топнула ножкой. Агата дернулась к ней. – Она не видит нас, – шепнул Рев ей на ухо, удерживая от поспешных действий. – Но как видите, она в силе. И хоть огорчена, не сдается. – Ну что ж, – облегченно вздохнула Агата. – Нам пора. Она лишь успела кивнуть, и они оказалась на Вересковых холмах. – Спасибо, Сэм, – поблагодарила магистра Агата, с удивлением оглядывая собственную гостиную. – Вы избавили меня от мук обратного пути. Но как вам это удалось? – Мы тоже иногда дерзаем вмешиваться в порядок вещей в чужих мирах, – стрельнул бровью Рев. – Ну я-то на это жаловаться не буду, – усмехнулась Агата. – Я довольно намучилась, пробираясь в замок. – Могу себе представить, – он кивнул на ее отражение. – Вы изранили себе лицо, Агет. Агата только раздраженно махнула на зеркало: – Не хочу смотреть. Я устала от него. Часами я всматриваюсь в это стекло, выискивая Селину. Как будто этим можно хоть что-то изменить. А ведь это я толкнула ее на это, – вздохнула она. – Вы не одна, Агет. Я тоже приложил к этому руку, и мне ужасно стыдно. Но не отчаивайтесь, поверьте – я не могу вам всего рассказать,– надежда есть. Вы же видели сегодня крестницу – все не так, как представляется. – Спасибо, Сэмюэль. Надеюсь, у вас не будет неприятностей из-за моего визита. – Ни о чем не беспокойтесь. Сейчас я должен оставить вас, но, если позволите, позже я загляну к вам, мы посидим у камина и поболтаем по-дружески. – Приходите скорее, Сэм, – улыбнулась Агата. – В своем собственном обществе я могу превратиться в чудовище. – Не преувеличивайте, Агет, и не вешайте носа, – он склонился к ее руке. Нежно пожав ее пальцы, Сэмюэль Рев исчез. Агата впервые за долгое время вздохнула легко. Сегодняшнее пусть и краткое посещение царства снов вернуло ей надежду. Элиза, глупая девчонка, опять страдала по своему бакалавру. А это значит, что и с ним все в порядке. Любовь принцессы к простому юноше шла в разрез с расчетами Агаты, но сейчас это, как ни странно, показалось ей добрым знаком. Возможно, у Провидения есть план более счастливый, чем ее собственный. – Мы еще поборемся, Селина, – Агата прошлась танцующим шагом по комнате и наткнулась на сурово взирающую на нее Вильму. – И что же вам напел этот супчик, что вы пошли в пляс? – Это не супчик, как ты изволила его окрестить, а магистр оффиций царства снов и воспоминаний Сэмюэль Рев, – строго взглянула Агата на служанку. – Магистр – желанный гость в этом доме. И я настоятельно прошу быть с ним приветливой. Он мой друг. – Друг, – хмыкнула Вильма. – Именно, Вильма, мой друг. – Вам надо сделать примочки на лицо, а то завтра будете невесть на кого похожи. И сменить это платье, – проворчала служанка. – В этом ты права, – милостиво согласилась Агата.
apropos: Юлия Неужели у Агаты и Рева будет роман? Такая внезапная дружба... Не совсем понятно, зачем Агата пошла в замок. Чтобы посидеть рядом с принцессой? Юлия пишет: До дня рождения Элизы совсем не осталось времени – месяц, другой, и Кольфинна победит. Но там все же есть конкретная дата - день рождения принцессы. Агате-то он должен быть известен. Чуть тапочков:если бы вы оказали мне честь(,) называя меня по имени Запятая? – Просто Агата, Сэамюэль, Опечатка. Ума не приложу, что делать с Элизой(,) – она совсем плоха. Запятая пропущена. Вы изранили себе лицо, Агет. Агет - это сокращенное от Агаты? шла в разрез с расчетами Агаты Вразрез - слитно. напел этот супчик Субчик - ?
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Не совсем понятно, зачем Агата пошла в замок. Вообще-то от нечего делать. Она же дама деятельная, а теперь, потерявши магию, не знает, чем заняться. Достаточно подчеркнуть это в признании самой Агаты Реву? – Не хочу смотреть в него. Сегодня я просто сбежала в Заколдованный лес, чтобы только не таращиться в проклятое стекло. Бездействие сводит меня с ума. Да что толку?! Только утрудила собственные ноги. Без магии я не в силах помочь ни Элизе, ни Селине. apropos пишет: цитата: До дня рождения Элизы совсем не осталось времени – месяц, другой, и Кольфинна победит. Но там все же есть конкретная дата - день рождения принцессы. Агате-то он должен быть известен. Конечно, известен. Я имела в виду - месяц, за ним другой, а не месяц или два. Исправлю: До дня рождения Элизы совсем не осталось времени – месяц, за ним другой, и Кольфинна победит. apropos пишет: Агет - это сокращенное от Агаты? Рев, он же душевный такой, официальность не по нему. apropos пишет: Неужели у Агаты и Рева будет роман? Такая внезапная дружба... Разве Рев похож на того, кто сможет подковать покорить Агату?
apropos: Юлия пишет: Сегодня я просто сбежала в Заколдованный лес, чтобы только не таращиться в проклятое стекло. Очень хорошо - и все объясняет. Юлия пишет: месяц, за ним другой, Так понятнее, ага. Юлия пишет: Разве Рев похож на того, кто сможет подковать покорить Агату? А ей сейчас главное - поддержка, утешение, доброе слово, вовремя подставленное плечо. Рев как раз очень подходит в этом смысле, и там даже покорять не надо - сама может потянуться. И она стала мягче, как мне кажется, получив хороший урок.
Хелга: Юлия Агата потеплела и обрела друга, это радует. Испытания всем идут на пользу. Юлия пишет: Столетний весенний день в замке состарился и выцвел, потеряв краски, его тепло стало душным и липким. Очень понравилась фраза. Тапочки: Юлия пишет: и они оказалась на Вересковых холмах. оказались Юлия пишет: И что же вам напел этот супчик, что вы пошли в пляс? Мне кажется, не супчик, а субчик.
Юлия: apropos, Хелга Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Агата потеплела apropos пишет: И она стала мягче, как мне кажется, получив хороший урок. На долго ли? apropos пишет: даже покорять не надо - сама может потянуться А как только повеет восточный ветер... Хелга пишет: Мне кажется, не супчик, а субчик Хорошо, что не борщик
Юлия: *** Элиза стояла на высоком берегу, глядя на бушующие вешние воды реки. Мощный поток нес остатки льда и снега, сломанные сучья и целые деревья. Затопив долину, река затеяла уборку, перед приходом дорогой гостьи. Хитро подглядывающее в прорехи косматого облачного покрывала солнце яркими лучами освещало потемневшие проталины на пригорках, где уже показались первые тонкие зеленые иголочки ростков подснежников. Элиза вздохнула: ее время на исходе. И все же она досадовала на Сони, заставившую Шаула открыть историю спящей принцессы Саттену. "Зачем?!" – Элизе до смерти надоела эта кутерьма вокруг ее пробуждения. Словно аттракцион на рынке, где приз – бочонок прокисшего пива. Но ее жизнь не подержанный товар! Элиза горько усмехнулась – как раз об этом можно было бы и поспорить. И дело не в принце – Саттен был не хуже других. И его откровенность без рисовки даже подкупала. – Я совсем не прекрасный принц, – предупредил он Шаула, услышав историю Элизы. – По молодости я наломал немало дров, Ворт. Совсем не жажда подвигов привела меня на восток, если хочешь знать. Отец отправил меня подальше от дома, чтобы не расхлебывать последствий моего дурного нрава. – Поверьте, с прекрасным дело обстоит еще хуже, – хмуро ответил тот. – Ну что ж, – проговорил принц, погладив гриву своего Велеса, – если ты не нашел никого получше помочь несчастным, то почему бы это не сделать Марку Саттену? – Да потому что ничего из этого не выйдет! – со злой убежденностью воскликнула Элиза. Принцессу задело равнодушие, с каким он собрался спасать ее. Да и сколько уже принцев было?! И ни один из них не отправился в Заколдованный замок. И что бы ни решили сейчас Шаул с Саттеном, он тоже не разбудит ее – что-то наверняка ему помешает. Она не знала что именно, да это было и неважно. Просто Марк Саттенский из Ландерфельда – не ее принц. И ей было досадно, что Шаул не понимает этого. Укрывший бушующие воды туман заглушил их рев и, подернувшись рябью, растаял вместе с рекой. – О, Шаул! – нетрепливо топнула ногой Элиза. Ей так хотелось, чтобы он услышал ее. Но Шаул, решившись поведать Саттену о спящей принцессе, теперь пытался примирить свое сердце с долгом и совсем не догадывался о ее настоящих чувствах. "Провидению было угодно даровать нам нежданную встречу с еще одним принцем, – писал он в своем дневнике. – Марк Саттенский – младший брат короля Ландерфельда. Ему не уготован трон – его брат имеет наследников. Но Саттен – настоящий принц, и его род может поспорить древностью с родом королей Оланда. Любимая, он не принесет к твоим ногам королевский венец, но, надеюсь, ты не сочтешь это столь важным, ведь доблесть, верность, честь для тебя – не пустой звук. Возможно, ты найдешь принца недостаточно куртуазным – он немногословен и не слагает романтических баллад, – но с ним ты будешь в безопасности. Марк Саттенский просто создан для того, чтобы спасать и защищать. Мне ненавистно все, что я пишу тебе – несмотря на симпатию и благодарность Саттену. Но времени осталось так мало, что невольно напрашивается мысль, что само Провидение выбрало его для тебя". Что и говорить, времени почти не осталось. Весна пробралась даже в сны, в которых пребывала Элиза. Шаулу с принцем придется поторопиться, чтобы успеть к ее дню рождения на исходе весны. Но она не верила, что это произойдет. Уныние завладело ее сердцем, и как ни старалась Элиза, она не могла справиться с ним. Все ее попытки призвать на помощь чувство долга и рассудок оказывались безуспешными, и она увязала в тоске, как в болоте. И это после столь счастливого избавления Шаула! – упрекала она себя, но в голову лезли лишь насмешки Сони. Уверенная в счастливом исходе даже на дне змеиной ямы, теперь, превратившись в девицу, Сони исходила желчью всякий раз, когда речь заходила о спасении Элизы. Она высмеивала тоску и ревность Шаула, задирала принца, потешаясь над его благородством. Ее поведение ставило в тупик даже души в ней не чаявшего Бруно, который проводил с ней почти все время. Как непохожа была эта резкая девица на доброго и покладистого мальчика! Сони то отчаянно кокетничала со всеми рыцарями, то впадала в мрачное раздражение и прогоняла их от себя. – Вы не должны их терпеть, если они вам докучают, миледи, – услышала Элиза разговор за столом между Сони и принцем. – Миледи, – усмехнулась Сони. – Ужасно звучит. Вам неизвестно мое имя? Я Сони, ваше высочество. – Ну тогда и вы должны называть меня Марком. – Должна? Вот уж… – Я не хотел вас обидеть, – удивленно возразил принц. – Да и я не хотела никого обижать, – хмуро ответила Сони и, чуть помедлив, все-таки назвала его по имени: – Марк. – Я счастлив, Сони, – серьезно проговорил Саттен. – Еще бы, – хмыкнула девушка. – Я не смеюсь, поверьте. – А я смеюсь. По-моему, нет ничего смехотворней серьезности, с какой вы решили благодетельствовать всем подряд. Вас не раздувает гордость, словно бычий пузырь? Не боитесь лопнуть от сознания собственного благородства? – Неужели все обстоит так печально? – Поверьте – именно так. – Я чем-то задел вас, Сони? – нахмурившись, спросил Саттен. – Меня?! О, нет. Разве что своей кислой физиономией. Приговоренные к смерти веселее, чем вы с Шаулом, совершающие подвиг ради прекрасной принцессы. – Бедный малый, – тихо проговорил принц. – Не начать ли вам жалеть себя? – Отчего бы? – пожал плечами Марк. – Я всегда знал, что женюсь не по любви. А спасти при этом от смерти несчастную девицу со всем ее двором – все-таки дело. – Какая утешительная мысль. – Представьте, – благодушно ответил принц. – Вы верите в воздаяние, Сони? – О! Так вы решили женитьбой на принцессе купить прощение за свои прошлые похождения? Умно. Тогда дайте и мне совет. Я жила в трущобах и зарабатывала на жизнь игрой в азартные игры, а иногда, когда кость не шла, я просто таскала еду, чтобы не умереть с голоду. Так мы, кстати, с Шаулом и познакомились – он спас меня от разъяренной толпы торговцев, желавших прибить меня за украденную булку. Я жила среди шулеров, воров и убийц. Кого же прикажите притащить к алтарю мне, чтобы заслужить прощение? – Уверен, вам оно не понадобится. – Вы правы: и после смерти я предпочту компанию веселых грешников унылому прозябанию со святошами. Лихорадочная несдержанность Сони раздражала Элизу, но было бы глупо притворяться, что сама она не угадывает дурной неправильности все туже затягивающегося узла ее собственной судьбы, с чем невозможно было мириться. ***
apropos: Юлия Принц нравится все больше и больше. Настоящий мужчина. Юлия пишет: Я всегда знал, что женюсь не по любви. Это нарушает условие пробуждения принцессы - ведь принц должен полюбить ее. С таким настроением, получается, нет смысла ехать к принцессе - раз он ее не полюбит, то и не сможет разбудить. Соня явно ревнует принца, но ведет себя при этом, мягко говоря, некрасиво - задирает его, хамит ему... Печально. Показалось странным, что он называет ее "миледи". Жалко Элизу - знать, что тебе осталось совсем немного без всякой надежды. Пара тапочек: река затеяла уборку, перед приходом дорогой гостьи Лишняя запятая. Кого же прикажите притащить к алтарю мне ПрикажЕте.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Принц нравится все больше и больше. Бальзам на материнское сердце. apropos пишет: Настоящий мужчина. Так он же еще ничего особенного не сделал. apropos пишет: Это нарушает условие пробуждения принцессы - ведь принц должен полюбить ее. Не понял всех тонкостей принц или понадеялся на магию? apropos пишет: С таким настроением, получается, нет смысла ехать к принцессе - раз он ее не полюбит, то и не сможет разбудить. Увидит и полюбит - так ведь предполагалось. apropos пишет: Соня явно ревнует принца Вот же читатель какой попался, в-корень-смотрящий apropos пишет: ведет себя при этом, мягко говоря, некрасиво - задирает его, хамит ему... Сони-то даже если и ревнует, вряд ли со своим характером и воспитанием будет томно молчать и плакать в подушку. Она же девочка из трущоб большого города. apropos пишет: Показалось странным, что он называет ее "миледи". Почему? apropos пишет: Жалко Элизу - знать, что тебе осталось совсем немного без всякой надежды. Почему же совсем без надежды?
apropos: Юлия пишет: Так он же еще ничего особенного не сделал. Кое-что сделал - и его поступки говорят сами за себя. Ну и поведение, характер - все в его пользу. Юлия пишет: Почему? Потому что миледи - это обращение к титулованной особе. Или принц знает что-то, что пока неизвестно читателям.
Хелга: Юлия Не знаю, как и относиться к Саттену - и благороден, вроде, и мужчина, но ведь не разбудит он Элизу. В том смысле, что только любящий и любимый может разбудить. Сони... вот она, может? Юлия пишет: – О, Шаул! – нетрепливо топнула ногой Элиза. очепятка
Юлия: apropos, Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Потому что миледи - это обращение к титулованной особе. Или принц знает что-то, что пока неизвестно читателям. Ничего не знает - знает даже меньше, чем читатель. Не мог же ему Шаул рассказать, то, что было сообщено под строжайшим секретом. Как же ему к ней обратиться? Сударыня, как-то слишком солидно, словно она матрона какая-то. Но с другой стороны, важно, чтобы это было подчеркнуто уважительно и создавало дистанцию. Хелга пишет: Не знаю, как и относиться к Саттену - и благороден, вроде, и мужчина, но ведь не разбудит он Элизу. В том смысле, что только любящий и любимый может разбудить. Ну так благородный мужчина увидит и полюбит - там же магия обещана. Хелга пишет: Сони... вот она, может? Разбудить принцессу? А как же гендерный баланс?
Юлия: *** Отряд принца Саттена спустился с предгорий в узкую прибрежную долину. Ветер с моря обрушивался на всадников резкими порывами и оглушительно хлопал брезентом следующих за ними повозок. Вспенившиеся потемневшие волны с ревом набегали на берег, разбиваясь о валуны. Шаул поднял голову и посмотрел на небо – весь день сизое и равнодушное оно вдруг налилось гневным свинцом. – Сейчас польет, – услышал он у себя за спиной голос принца. После того, как Шаул доверил ему историю Элизы, и тот неожиданно просто согласился разбудить ее, их общение ограничилось общими фразами. Ни Шаул, ни сам принц не стремились к сближению. И сейчас его удивило, что Саттен направил своего жеребца рядом с Гнедым. Низко, над самыми их головами, прокатился гром. – Начинается, – усмехнулся принц, набросив на голову капюшон бурнуса. Ветер стих, и воздух застыл в странной напряженной неподвижности. Шаул прислушался, ему показалось, что за этой неподвижностью, как за завесой, скрывается приближающийся гул. – Что вы собираетесь делать после того, как мы прибудем в Заколдованный замок? – отвлек его вопрос принца. – Кого вы имеете в виду? – не понял Шаул, привыкший, что Саттен обращается к нему, как и всем своим рыцарям на ты. – Тебя и Сони, – угрюмо пояснил тот. – Ты же не бросишь ее? – Не брошу, – покачал он головой и задумался. Прежде ему было совершенно ясно, что, уговорив гордого мальчика принять от него помощь, он поможет ему выбрать жизненный путь, оплатит учебу – вот на что не жалко потратить доходы его благоприобретенного графства – и уж, конечно, не оставит без крыши над головой. Но, превратившись в девушку, Сони разрушила его планы. Он не мог привести ее домой, не уничтожив ее репутацию, как и снять для нее какое бы то ни было жилье. Что делают с девицами да еще, возможно, знатного происхождения? – Ты женишься на ней? – вдруг спросил его Саттен. – Женюсь? – удивленно воззрился на него Шаул. – Ты должен дать ей имя и защиту, – пояснил свою идею принц. – Не думаю, что Сони нужно хоть что-то из этого, – усмехнулся он. – Черт возьми, она не раз спасла тебя от смерти, а ты даже не хочешь позаботиться о ней?! – взвился всегда спокойный Саттен. – Конечно, я позабочусь о Сони, - холодно ответил Шаул, возмущенный нелепыми нападками. – Но я не намерен жениться на ней. Принц неприязненно уставился на него. – Ты недостоин ее, – наконец, процедил он сквозь зубы и пришпорил коня. – Вполне вероятно, – пробормотал Шаул, удивленно глядя ему вслед. Такая странная эскапада обычно сдержанного принца позабавила его. Дать имя и защиту – вполне в духе Саттена. Странно, что он оказался до такой степени прозаичен, что даже не предполагал любви между женихом и невестой. Да и нужно ли Сони имя новоиспеченного графа, если ее родовое имя, возможно, более знатное и уж точно более древнее и славное? Правда, Сони не только не открыла ему имени своей семьи, но даже не назвала собственного. – Меня никто никогда этим именем не называл, и я не хочу, чтобы это изменилось, – недовольно отрезала девушка на вопрос Шаула. Вот и все. Сосватанная ему Саттеном невеста, несмотря на все пережитые вместе перипетии, не желала доверить ему даже имени. Впрочем, она подсластила пилюлю: – Не обижайся, Шаул, – она взяла его за руку, как делала это прежде. – Я терпеть не могу это имя. К тому же, –грустно вздохнула Сони, – надо сначала закончить одно дело, а уж потом приниматься за другое. Когда проснется твоя Элиза, мы поймем, что нам надо делать дальше. Тогда я тебе все расскажу. Над головой раздался какой-то едва уловимый шорох и вслед за ним Шаула накрыл поток воды, словно наверху кто-то перевернул бочку. Опустевший бочонок с грохотом прокатился по небу, наполнив поток переливчатым ослепительным светом. – Надо будет рассказать Сони, как Саттен просватал нас, – улыбнулся Шаул и, прикрыв глаза, подставил лицо ливню, почувствовав на губах полынный вкус дождевой воды. "И все-таки странно – с чего вдруг Саттену хлопотать о нашей с Сони свадьбе?" – нахмурился Шаул. Принц был весьма сдержанным, но откровенно прямолинейным – такого в тайных намерениях и интригах не заподозришь. Вероятно, попросту решил защитить Сони – благородства принцу было не занимать. Даже в моменты самой глухой и темной ревности Шаул не мог не признать, что Марк Саттенский был поистине посланцем Провидения. Он согласился спасти принцессу исключительно из самых бескорыстных и чистейших мотивов, не имеющих отношения ни к политическим, ни к финансовым интересам принца. – Мне надоели войны, Ворт. И я не буду убивать людей, чтобы добыть себе корону, – просто ответил он на опасения Шаула. – Простите мне купеческую практичность, но принцам тоже надо есть, – возразил тот. – Надо, – усмехнулся Саттен. – Но для этого мне достаточно земель, и они у меня есть. Прокормить жену я сумею. – А если на вас будут давить родители вашей супруги? А возможно, и ваш брат, король? – На меня не так легко давить, Ворт. И мой брат это знает лучше, чем кто-либо другой. Что же касается королевы и короля Оланда, у меня нет перед ними никаких обязательств, и плясать под дудку их честолюбия я не собираюсь. Странно, что ты не упомянул принцессу, – чуть подумав, добавил он. – Жена гораздо больше может добиться от мужа, чем теща. – Элиза? – удивился Шаул и замолчал под насмешливым взглядом принца. – Элиза, – кивнул тот. – Значит, мою суженую зовут Элизой. Красивое имя. – Не думаю, что принцесса Оланда предъявит подобные претензии к Содружеству, – нахмурившись, проговорил Шаул. – Феи наградили ее исключительно благородными качествами души. – Феи? – усмехнулся Саттен. – Никогда не встречался ни с одной из них. – Может, и к лучшему, – досадливо вздохнул Шаул – он не мог простить сестрам условия пробуждения Элизы. Равномерный шум льющегося с неба потока, наполнял душу необъяснимым покоем. Гнедой замер под ним, словно тоже почувствовал магию пустынного ливня. Сквозь плотную завесу воды он едва различал своих спутников. Они стояли посреди каменистой долины. Спрятаться было некуда, да и не хотелось. В воображении Шаула медленно выплыл образ Элизы. Он так давно не мог вызвать в памяти ее черты, что сейчас боялся шелохнуться. Она явственно виделась ему – золотая прядь, упавшая на щеку, чуть трепетала на ветру, мягкие губы дрогнули в нежной улыбке, но в пронзительной синеве глаз таилась печаль, стиснувшая и его сердце. "Любовь моя, я не смогу забыть тебя…" Острая боль пронзила грудь и выстрелила в левый висок. Образ Элизы подернулся дымкой и растворился. Шаул глубоко вздохнул, пытаясь предупредить очередной приступ. Он много раз пытался убедить себя в набившей оскомину истине о лечебном действии времени – ведь и он утешился после отъезда Аделины. Но сейчас все было по-другому. Он не ждал избавления, он страшился его. Потеря любви к Элизе казалась ему равносильной потере себя самого, во всяком случае, значительной своей части. Оглушительный шорох льющейся с неба воды неожиданно смолк, на землю упало несколько последних крупных капель, подняв снизу прелый запах размокшей глины и мокрых камней. Шаул протер рукой залитое водой лицо и увидел реющий над морем алый рыцарский крест. – Вот и наш корабль. ***
apropos: Юлия Гы, это теперь Шаулу придется поступить как порядочному джентльмену? Попутешествовал с дамой, теперь женись. Принц прям с плеча рубит. Юлия пишет: Он не ждал избавления, он страшился его. Отлично сказано! Юлия пишет: Как же ему к ней обратиться? Сударыня, как-то слишком солидно Не, ну почему - на мой взгляд, вполне подходит, в том числе к девушкам.
Юлия: apropos apropos пишет: Гы, это теперь Шаулу придется поступить как порядочному джентльмену? Назвался груздем рыцарем, никуда не деться... apropos пишет: на мой взгляд, вполне подходит, в том числе к девушкам. Спасибо, дорогая. Уже исправила.
Хелга: Юлия Что-то темнит принц с Сони. Подозреваю, что его недовольство и вопросы совсем неспроста.
Юлия: Хелга Хелга пишет: Подозреваю, что его недовольство и вопросы совсем неспроста Почему же? Он же благородный (хоть и не прекрасный) принц
Юлия: *** Селина проснулась от оглушительного фырканья над ухом. Лошадь перебрала копытами и, наклонившись через поперечину стойла к сену, на котором расположились на ночь Селина и Магда, снова фыркнула и принялась завтракать. Теперь над ухом Селины раздавался шорох сухой травы и причмокивание влажных лошадиных губ. Из дальнего угла заблеяла коза, в отдельном загоне заворочалась свинья, послышался писк поросят и отчаянная возня за место у материнского бока. Собака, спавшая рядом с Селиной, подняла морду, прислушалась и снова опустила голову на передние лапы. Было совсем темно, но обитатели хлева проснулись, значит, настало утро, скоро пожалуют и их хозяева. Селина прикрыла глаза, стараясь вызвать в памяти прерванный сон. Сегодня служители царства снов были особенно милостивы к ней. "Может быть, это магистр Рев постарался?" Она видела во сне Траума, вернее не видела, а чувствовала, он стоял сзади и обнимал ее за плечи. Они вместе любовались цветущим лугом. Она ощущала его дыхание на своей коже, нежное поглаживание его пальцев и восхитительное чувство защищенности, которую дарили объятия его сильных рук. А потом на луг выбежал белокурый мальчик. Мальчик беззаботно резвился перед ними, но Селина знала, что над ним уже нависла опасность. Рядом раздался щелчок, заставивший Селину приоткрыть глаза. Вспыхнувшая искра осветила лицо Магды. Старуха, запалив пучок соломы, запыхтела трубкой. – Вот и утро, – выдохнула Магда, перебив резкие запахи хлева горечью табачного дыма. – Сейчас заглянем к Берте, она накормит нас и подлечит тебя. Поднимайся. Селина с трудом сглотнула – боль в горле мучила ее уже не первый день, особенно досаждая по утрам. Вчера Магда напоила ее с утра горячим отваром, но сегодня рассчитывать на лекарство было нечего. Селина с трудом подняла тяжелую голову и боль, сгустившаяся и забившая горло, теперь медленно поднималась к вискам и, скользнув с двух сторон, слилась в тяжелый узел на лбу. Ей хотелось пожаловаться Магде, но больное горло не могло издать ни звука. Селина с трудом поднялась на ноги. Казалось, что отяжелевшая голова увеличилась в размере, став намного тяжелее прежнего, и шея уже не могла удержать ее. Беспомощно качнувшись, ее бедная голова едва не угодила в верхнюю створку двери, когда Селина с Магдой покидали хлев. Морозный утренний воздух дохнул в лицо, и по телу пробежал озноб, забравшись за пазуху, свернулся дрожащим комком. Почти потерявшие чувствительность ноги неловко скользили в раскисшей глине дороги. Сероватый утренний свет осветил деревню. – Весна уже, девочка, – прокашлявшись, каркнула Магда. – Глянь вокруг. Это ее свет и запах, – старуха шумно потянула носом, улыбнувшись подруге. – Их не спутаешь ни с чем. Действительно, в морозном воздухе уже чувствовались нежные весенние дуновения, взошедшее солнце усилит их, принеся весеннее тепло и надежду. Селина, подражая Магде, жадно вздохнула, пытаясь втянуть внутрь побольше этой надежды, и голова отозвалась гудящей болью. Они шли по просыпающейся деревне, и Магда, опирающаяся на свой высокий корявый посох, хмуро оглядывала попавшихся им по пути крестьян. Их обходили, уступая дорогу. Кто-то опасливо кланялся, кто-то захлопывал калитки, прячась за изгородью. Из одного двора им навстречу выбежал мальчишка лет десяти, из-под шапочки торчали непослушные пшеничные локоны. – Алрик! – окликая его, из одного из домов за ним выбежала девушка с непокрытой головой. – Вернись, гадкий мальчишка! Алрик! Мальчик обернулся, весело захохотав, и побежал дальше, чуть не сбив Селину с ног. Она схватила его за руку, чтоб не упасть. Он поднял на нее мордашку, и фея почувствовала удар в грудь – это был мальчик из ее сна, – она не удержалась на ногах и уселась в грязь. Дурнота подхватила ее и завертела в бешенном коловороте, меняя в стремительном калейдоскопе пугающие образы. – Отстань, рыжая ведьма! – вырвал он руку и побежал прочь. Селина с трудом приходила в себя. Магда не торопила ее, опершись о свой посох, она исподлобья наблюдала за подругой. – Очнулась? – покачала она головой, когда страшное видение стало отступать. – Теперь пойдем. – Я должна его остановить, – невнятно просипела Селина. – Я поняла, – кивнула та и, протянув Селине конец посоха, помогла подняться. – Пойдем. Они прошли всю деревню, но мальчика так и не встретили. – Не переживай, – подняла на нее взгляд Магда, – если у тебя есть что сказать ему, мы его еще встретим. Мы собирались к Берте, туда и отправимся. Они вышли за околицу и побрели вдоль развороченной колесами телег дороге. Сквозь тонкую пелену облаков пробивался солнечный свет, играя на поверхности луж солнечными зайчиками. На лугах снега почти уже не осталось. Обращенные к солнцу пригорки красовались белыми капельками подснежников, тут и там рассыпались по темной поверхности сырой земли лиловые звездочки брандушки. Селина отогнала растущую тревогу об озорном мальчишке, и погрузилась в воспоминания такого короткого, но такого желанного сна. И на глаза у нее накатились слезы – хоть на минуточку снова очутиться в его объятиях! – Милый мой, где же ты? – прошептала она. – Сам найдется, – качнула головой в ее сторону Магда. Селина поняла, что та говорит о мальчике. – Но я даже не знаю, что сказать ему, – тоскливо просипела она. – Неважно, когда встретишь, слова сами придут. – Не очень-то меня слушают, – нахмурившись, просипела Селина. – Послушают. Брось витать в облаках и думать о своем Трауме, кем бы он ни был. Сегодня у тебя получиться, я знаю, – убежденно прорекла Магда. – Боюсь, сегодня меня никто и не услышит, – прошептала Селина, скривившись от боли дерущей горло. – Об этом не беспокойся. Берта вон там в лесу. Она вылечит тебя. Близость теплого жилища и уверенные обещание исцеления чуть подбодрили Селину, но мысли снова скользнули к ушедшему сну, она снова попыталась вызвать его сладостные переживания, но воспоминания таяли, унося с собою остроту чувств. – Ты пойми, – ворчливо наставляла ее Магда, – чтобы тебя слушали, важны не слова, а вера. Не жалеть их надо, а спасать. Поверишь, будет и сила. Селина кивнула. Она сама понимала – где вера, там и сила. Но что толку – силы у нее все равно нет. – Что значит, нет силы?! – возмутилась Магда, словно услышала мысли Селины. – Если у тебя есть дело, значит, есть и сила. Только для чужих дел не бывает сил. – Не ты ли сама упрекала меня в том, что я взялась не за свое дело? – прошептав одними губами, махнула рукой она. На днях Магда с трудом оторвала вцепившуюся в Селину разъяренною девчонку: – А ну оставь ее, не то превращу тебя в жабу! – подняла свой посох старуха над ее головой. Та испугано присела и отпустила руки, держащие жалкие лохмотья Селины. – Она не смеет! – воинственно воскликнула девочка. – Мария не умрет! – Не тебе решать жить Марии или умереть! Ты, маленькая беспощадная куница! Проклинаешь? Жалуешься? О Марии печешься? Нет! Ты ее мучение! Девочка испуганно отступила, глаза ее наполнились слезами. – Я не мучаю ее, – прошептала она дрожащими губами. – Я ее люблю… – Любишь?! – нависла над маленькой фигуркой косматая старуха. – Так утри слюни и сражайся! Девчонка развернулась и с плачем побежала прочь. – Убей то, чего больше всего боится Мария! – прокричала ей вслед Магда и обернулась к растерянно стоящей Селине. – Кто, скажи на милость, сподобил тебя стать странствующей феей?! На дороге не до книксенов и реверансов! Так тебя никто не будет слушать, и ты никого не спасешь. Магда была права, Селина была совершенно бестолкова и бесполезна на дороге. Ее глупое взбалмошное решение стать странствующей феей не принесло ничего, кроме боли и разочарования. Ее собственная магия была бессильна, а дара слова, положенного странствующим волшебникам, она так и не приобрела. – Не мели чепухи! – грубо прервала Магда ее самобичующие мысли. – Не клевещи понапрасну. Провидению нет дела до того, что ты выберешь – ты свободна! Хочешь – будь хоть владычицей морскою. Только у всего есть своя цена. А ее ты заплатишь на любой дороге. Ты думаешь, что ошиблась на перепутье и выбрала не свою тропинку? Ерунда. Ты там, где ты есть. И Провидение даст силы, только если перестанешь оглядываться назад. – Легко тебе говорить, – просипела Селина. – Ты же сама видишь, что мои слова бессильны. Я же не отказываюсь, у меня просто не получается. – Потому что ты ищешь своего Траума, – Магда сердито помолчала и продолжила: – А ведь ты здесь не случайно. Запомни, на твоем пути не появиться новой развилке, пока ты не перестанешь ходить по кругу.
Хелга: Юлия Бедолага Селина, тяжко достается ей любовь. А кому легко? Немного не поняла, что такое с девочкой и Марией? Может, я пропустила что-то?
apropos: Юлия Мудрая какая Магда, Селине повезло ее встретить. Или то Провидение привело? Хелга пишет: что такое с девочкой и Марией? Ну, как я поняла, некая Мария умирает, а девочка плачет и винит в том Селину (как злую ведьму, видимо), вместо того, чтобы помочь этой своей Марии. Но да, как-то сформулировать почетче бы этот момент.
Хелга: apropos пишет: Ну, как я поняла, некая Мария умирает, а девочка плачет и винит в том Селину (как злую ведьму, видимо), вместо того, чтобы помочь этой своей Марии. Но да, как-то сформулировать почетче бы этот момент. Да, как-то неожиданно возникает в повествовании. Мысль-то понятна, но история как-то вдруг выскочила.
apropos: Хелга пишет: но история как-то вдруг выскочила. Там парой фраз, хотя бы, прояснить ситуацию.
Юлия: Хелга , apropos Хелга пишет: тяжко достается ей любовь. А кому легко? Это точно. Никто же не обещал, что будет легко. apropos пишет: Мудрая какая Магда, Селине повезло ее встретить. Или то Провидение привело? Как говрит мудрый Рев, все не без ведения Провидения. Хелга пишет: Немного не поняла, что такое с девочкой и Марией? Никому то неведомо Это просто один из случаев на дороге. Мысль в том, что миссия Селины, как прорицательницы терпит крах не только с закоснелыми в грехе взрослыми, но и с невинными детьми. Хелга пишет: Мысль-то понятна, но история как-то вдруг выскочила. apropos пишет: Но да, как-то сформулировать почетче бы этот момент. Не знаю, как сформулировать и, главное, что. Магда ей говорит: Только для чужих дел не бывает сил. – Не ты ли сама упрекала меня в том, что я взялась не за свое дело? – напомнила ей Селина и вспомнила давешнюю историю с девочкой, когда на ее провал Магда сказала: Кто, скажи на милость, сподобил тебя стать странствующей феей?! На дороге не до книксенов и реверансов! Так тебя никто не будет слушать, и ты никого не спасешь. Какое еще объяснение можно туда можно втиснуть? Да и не будет ли повторением тех же слов? Может быть, совсем ее убрать, если она выбивается и остается непонятой?
Юлия: Они вошли в лес, где жила старая Берта. В лесу было сумрачно. Посеревший снег, покрытый жестким, царапающим ноги настом, еще покрывал землю. Магда выпустила ветку, и та хлестнула зазевавшуюся Селину по лицу. Мало ей тумаков! Селина горестно вздохнула, едва поспевая за проворной старухой. Землянка Берты была больше похожа на лисью нору, чем на человеческое жилище. Но когда, согнувшись, они буквально вползли внутрь, все оказалось совсем иначе. Их встретила уютная опрятная комната с весело играющим в камине огнем. Селина не могла поверить, что оказалась в нормальном доме. – Батюшки! Магда! – всплеснула руками, поднимаясь им навстречу, кругленькая старушка в темном платье и белоснежном кружевном чепце. Одного взгляда на Берту было достаточно, чтобы понять – перед вами обыкновенная фея. Теплая волна лизнула измученное сердце Селины. – И кого же ты ко мне привела? – оглядывала ее с интересом Берта, когда старушки вдоволь наобнимались и расцеловали друг друга. – Это Селина, – Магда качнула косматой головой в ее сторону. – Дай-ка припомнить, – Берта схватилась за круглый подбородок. – Кажется, я слыхала о тебе, Селина. Бедная девочка, – сокрушенно покачала она головой. – Садись поближе к огню, милая. Старушка заботливо усадила Селину в свое кресло. – Мы ненадолго, Берта. У Селины есть дело к мальчишке по имени Алрик. Знаешь его? – А как же, – кивнула та. – Будь добра излечи Селине горло. Она мучается с ним уже несколько дней. Берта с опаской и горечью взглянула на подругу: – Если странствующая фея заболела горлом… – Всяко бывает, всяко, – махнула на нее костлявой рукой Магда. – Ты знай лечи. Да так, чтоб сразу проняло. У нее нет времени рассиживаться у тебя целый день. Пригревшаяся у огня Селина горестно всхлипнула – ее опять выгонят на улицу, больную, измученную! О, как она ненавидела эту дорогу. И себя за свою глупость. Берта с Магдой вышли из комнаты, оставив Селину одну. Тихо постукивали часы, в каминной трубе гудел жар, уютно потрескивали поленья, рассыпая яркие искры. Селина устало прикрыла веки. – Обними меня, Траум, – прошептала она. Она снова была с ним на том же лугу, он так же обнимал ее за плечи, но мальчик уже не бегал, а с вызовом смотрел на Селину серыми с зелеными точками глазами. – Ступай, – услышала она у себя над ухом любимый голос. Траум чуть толкнул ее вперед к мальчику. – А теперь выпей, – звонко проговорил тот. Селина открыла глаза. – Ты задремала, милая, – склонилась над ней Берта. – Выпей, это поможет тебе. Она поднесла к ее лицу кружку. Теплый напиток издавал терпкий аромат травяного настоя. Селина взяла кружку из рук феи и сделала глоток – острый вкус обжег горло и скользнул вниз, наполняя все тело теплом. Боль отступила. Селина сделала еще глоток, затем еще и залпом осушила всю кружку – боль, усталость, тоска были смыты чудодейственным напитком из ее сердца. Она почувствовала бодрость и прилив сил. – Ну вот, – подошла к ней Марта. – Теперь ты готова выполнить свое дело. – Не уверена, – возразила Селина, своим обычным голосом. Ни следа от ее давешней болезни! – Ерунда, – махнула Магда, с удовольствием оглядывая ее, и оглянулась к подруге, взиравшей на них с умиленной улыбкой. – Ты кудесница, Берта! – Так же как и каждая из нас на своем месте, – согласно кивнула старая фея. Покидая домик Берты, Селина была исполнена решимости найти и спасти сорванца Алрика. Только где ж его найти? Она не думала, что и как скажет ему, какая-то незнакомая удаль появилась у нее. Что подмешала в ее напиток старая Берта? Селина вдруг радостно рассмеялась. "Траум, любимый мой! Я люблю тебя!" – ее сердце было переполнено любовью. – Траум, обними меня! – прошептала она и увидела Алрика. Мальчик бежал к пруду по небольшой поляне, к которой они только что вышли с Магдой. – Куда ты бежишь?! – весело крикнула ему Селина и легко помчалась за ним. Тот оглянулся и, увидев ее, с удивлением остановился. – А тебе что за дело? – дерзко воскликнул он. – Ты хочешь убежать! – крикнула ему Селина. – Я тоже хочу! Но надо знать дорогу! – Без тебя обойдусь! – показал ей язык мальчишка и помчался к пруду. – А вот и нет! – ответила Селина и припустила за ним. – Попробуй догони, рыжая ведьма! – задорно воскликнул он, подбегая к высокому дубу на берегу пруда. С разбегу мальчик ухватился за что-то руками – Селина не сразу заметила привязанную к одной из веток толстую веревку с деревянной перекладиной на конце. Алрик отошел на несколько шагов и, разбежавшись, прыгнул. Треск сломавшейся ветки оглушил Селину. Плеск воды, в которую упал мальчик, так и не достигнув противоположного берега пруда, показался ей грохотом водопада. – Алрик! – завопила она, бросившись к пруду. – Алрик! – она шарила руками по воде, все глубже входя в воду. – Я достану тебя, гадкий мальчишка! – она нырнула в глубину. Мутные зеленые воды поглотили мальчика. Селина с трудом различила впереди барахтающуюся в глубине фигурку. Позже она не могла вспомнить, как схватила его за волосы, как тащила, сопротивляясь цепким объятиям омута, как победила, вырвав его из жадных лап. Мальчик безжизненной куклой лежал на глинистом берегу, его золотистые локоны слиплись и покрылись комьями грязи. – О, Алрик! – в отчаянии она стукнула кулачком по детской груди. Мальчик закашлялся, выплевывая воду. – Ты чё дерешься? – прохрипел он. – Ах ты, маленький дурачок! – Селина счастливо рассмеялась. – Я не дурачок! – сердито насупился мальчик. – Если послушаешь меня, может быть, и станешь поумнее, а заупрямишься, таким и останешься. Я все о тебе знаю. Из-за твоей беспечности водяной сейчас поймал тебя. Скажи спасибо, что я выкупила твою жизнь у него. – А что ты отдала ему взамен? – недоверчиво поинтересовался он. – Волшебную палочку, – ответила Селина, устало вздохнув. Силы, которых стоило ей спасение Алрика, решила она, вполне сопоставимы с потерей сказочной палочки, которая позволяет, согласно легенде, все делать без малейших усилий. – Но ты же ведьма, разве у ведьм бывают волшебные палочки? – Ведьма?! – воскликнула Селина, угрожающе нахмурив брови. – Алрик, ты бестолковый мальчишка! Разве ведьмы спасают детей? Я фея! – Феи красивые и добрые, – недоверчиво протянул мальчик. – Никогда не суди по внешности, – строго отчитала его Селина. – Колдуньи часто притворяются красивыми и добрыми. А теперь посмотри мне в глаза и подумай: разве я уродливая и злая? – Не-ет, – улыбаясь, проговорил мальчик. – Ты поцарапала щеку, – он протянул руку и дотронулся до ее лица. – У тебя глаза, как самоцветы. Селина улыбнулась незатейливому комплементу. – А почему ты в лохмотьях? – полюбопытствовал Алрик. – Я странствующая фея, – пожала она печами. – И тебе не холодно? – спросил он, выбив зубами дробь. Селина спохватилась: весеннее солнце не согреет их и не высушит одежду. – Холодно, – ответила она на его вопрос и, поднявшись, протянула ему руку. – Пойдем, а то мы оба здесь замерзнем. Мальчик послушно взял ее за руку, и они поспешили назад к домику старой феи. Магда дожидалась ее, сидя с трубкой у камина. Заботливая Берта засуетилась, встретив их. Селина с радостью передала ее заботам Алрика и, устроившись в кресле рядом с Магдой, тут же задремала, сомлев в тепле. – Я уложила сорванца в постель, напоив его одним из своих отваров, – разбудила ее Берта. – Если хочешь попрощаться с ним, поспеши, пока он не заснул. – Алрик, – склонилась к засыпающему мальчику Селина. – Ты сейчас поспишь, пока сушится твоя одежда, а потом отправишься домой. Может быть, мы с тобой больше никогда не увидимся, поэтому пообещай мне сейчас стать моей волшебной палочкой. Ты будешь защищать маленьких детей и помогать им всегда, даже когда вырастешь. – Обещаю, – прошептал мальчик. – Ты настоящая фея, красивая и добрая. Я буду помнить тебя… Веки, отяжелев, сомкнулись, и мальчик заснул. ***
apropos: Юлия пишет: Может быть, совсем ее убрать, если она выбивается и остается непонятой? Да, мне кажется, лучше убрать тогда - выбивается. Спасибо за продолжение! Нелегко приходится странствующим феям - кто разглядит их доброту? Разве когда они буквально спасают от смерти, ставят перед фактом, на который не закроешь глаза.
Хелга: Юлия Рада, что Селина хоть оправилась от болезни. Ей бы еще поспать в теплой и чистой постели.
Юлия: apropos , Хелга Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Селина хоть оправилась от болезни Она не только выздоровела, но и наконец преуспела в своей миссии. Хелга пишет: Ей бы еще поспать в теплой и чистой постели. А какова цена? apropos пишет: Нелегко приходится странствующим феям Так книга же предупреждала не просто так.
Юлия: *** Скрипя снастями, судно легло на левый галс. Шаул привычно качнулся в противоположную сторону, чтобы удержаться на ногах. Широкая, нерасторопная рыцарская каракка, ходившая под именем святой Лукреции, казалась более основательной и надежной по сравнению с изящной стремительной "Доротеей", на которой он путешествовал по северным широтам. Но время зимних штормов уже миновало. Даже путешествуя месяц назад на галере султана, им пришлось пережить всего несколько гроз, да штормовые ветры, которые не могли нарушить плавания. Гораздо более Шаула волновали сроки путешествия. Спускаясь с горной цепи, окружавшей с запада Каразерум, им пришлось пройти многодневный путь, чтобы достичь места, где их подобрал корабль. А сейчас при крутом бакштаге "Лукреция" достигала хода не больше шести узлов. Таким темпами они рисковали не поспеть ко дню рождения Элизы. Бездействие, на которое он был обречен морским путешествием, только усиливало тревогу, вызванную неотвратимым и стремительным течением времени. Шаул вздохнул и, когда, посторонившись, освободил путь бежавшему матросу, увидел у правого фальшборта Сони. Как изменилась она, превратившись в экзотическую красавицу из восточной сказки. Шелковые шаровары мягкими складками собрались на ее тонкой талии, стянутые широким кушаком. Маленькие изящные ступни были обуты в вышитые восточные узконосые туфли без задников. Единственное напоминание о прошлом облике – белая рубашка Шаула, некогда переделанная доброй графиней для хрупкого мальчика, теперь была украшена разноцветной шелковой шалью. Ветер трепал свободные концы алого флерового шарфа, стягивающего темно-каштановые волосы Сони в конский хвост. Сони грустила. Шаул не знал, что с ней происходит – девушка не удостаивала его откровенностью. По этому поводу он в который раз схлестнулся с Бруно. Кот, непонятно с чего взявшийся опекать Сони, был, несомненно, в курсе ее тревог, но наотрез отказался объяснить их причину Шаулу, обвинив его к тому же в покушении на оказанное доверие. Тайны, окутывающие не только прошлое, но и настоящее Сони множились. Хотел бы Шаул утешить ее – да знать бы как. Сам же он скучал по другу, каким была ему Сони до своего превращения. – Позвольте нарушить ваше уединение, миледи, – улыбнулся Шаул, рискнув восстановить былую дружбу. – Так уж и быть, – милостиво кивнула она, и лукавая улыбка, изогнув губы, зажгла веселыми искрами ее темные глаза – казалось, Сони была той же что и прежде. – Я удивлен, найдя тебя одну, – усмехнулся, приободренный полученным ответом Шаул. – Ты пользуешься необычайной популярностью. – Если учесть, что кроме меня здесь только одна представительница прекрасного пола и та корабельная сука, я легко выигрываю конкуренцию. – Не болтай чепухи, Сони, – не смог сдержать улыбки Шаул. – Ты красавица. Даже если бы тут были сотни девиц, количество твоих кавалеров это не уменьшило. – Тебя же не пленяет моя красота. Ты по-прежнему стонешь по своей Элизе. – Сони, я попросил бы тебя, – нахмурился он. – Прости, но твое лицо сегодня утром, – она пожала плечами. – Можно было подумать, что ты провел самую романтическую ночь. – Я видел ее во сне сегодня, – смущенно признался Шаул, теряясь в догадках, что же увидела в его лице Сони. – Вы любили друг друга? – подняла она на него открытый взгляд. Он почувствовал, как краска заливает его лицо. – Сони, – только и смог выдавить он. – Да ладно, Шаул, хотя бы так. Ты же отдаешь ее принцу, она никогда не станет твоей наяву. – Она и так бы мне не досталась, – глухо ответил он, с трудом справляясь с поднявшейся внутри буре. – Она принцесса. – Шаул! – возмущенно воскликнула Сони. – Что ты носишься: принц, принцесса – не все ли равно! Она заснула сотню лет назад. Какое значение имеет для нее происхождение? Ты много раз находился на волосок от смерти ради нее, и ты недостаточно хорош?! – Не городи чепуху, – зло огрызнулся он. – Ты знаешь не хуже моего, я не могу ее разбудить. Это может сделать только принц. – Какого дьявола?! – Спроси у фей! – Тогда выбрось ее из головы и престань стонать по ночам! – Я не могу ее выбросить! И не хочу. Если бы ты хоть кого-нибудь любила, то поняла бы это. И на счет стонов, – строго воззрился на нее он, отчеканив: – Я не желаю больше этого слышать. – Не сердись, – примирительно потеребила обшлаг его рукава Сони и, взяв под руку, доверчиво прижалась головой к его плечу. – Почему мы все время ссоримся? Ее нежность тронула Шаула и остудила разгоревшийся гнев. – Мы ссоримся из-за того, что из чудесного мальчишки ты превратилась в взбалмошную девицу. – Я сама не знаю, почему так ужасно веду себя, – вздохнула Сони и, покачав головой, проговорила: – Мне не нравится вся твоя затея с этим принцем, Шаул. Она неправильная. – Если бы у меня был другой выход, – невесело усмехнулся Шаул. – А почему тебе не нравится Саттен? По-моему, он весьма хорош. Если бы не Элиза, я бы с готовностью признал его лучшим претендентом на руку самой прекрасной женщины. – Да уж, – скривилась Сони. – Ты не согласна? – Какая женщина подойдет ему? – недовольно хмыкнула Сони. – Такая же бесчувственная каменная глыба, как он? – Ты не справедлива. Не думаю, чтобы Саттен был бесчувственным. Просто он… Я же еще не рассказал тебе о его планах, – перебил сам себя Шаул и, улыбнувшись, сообщил: – Саттен намедни взялся нас сватать друг другу. Но Сони не намерена была вместе с ним смеяться над предложением принца. – Он сам тебе это сказал? – вскинула она на него холодный взгляд. – Он предложил дать тебе имя и защиту. – Пропади пропадом эта защита! – Сони вырвала руку и отвернулась, уставившись на волны. – Ты могла бы и полюбезней принять подобную перспективу, – попытался еще шутить Шаул, но заметил, как побелели костяшки ее пальцев, вцепившихся в фальшборт. – Сони, – дотронулся он до ее локтя. – Отстань, Шаул! – грубо пихнула она его в ответ и всхлипнула. – Мы еще не женаты, а ты уже начала драться. Шаул развернул к себе Сони, она перестала сопротивляться и, доверчиво уткнувшись ему плечо, разрыдалась. – Ну что с тобой? – обняв, он гладил ее по голове, утешая, словно маленького ребенка. – Я думал, мы посмеемся вместе… – А ты бы взял меня в жены, Шаул? – подняла она к нему заплаканное лицо. – Я бы с удовольствием никогда с тобой не расставался, милая, – вздохнул Шаул. Сони и в самом деле была ему очень дорога. Но он не знал, как ему принять участие в ее судьбе. Что ей на самом деле нужно, и чем он может помочь ей? – Боюсь, по ночам я буду называть тебя высочеством… – О, Шаул! – Прости, это была дурацкая шутка. – Нет, Шаул, ты прав. Разве можно жениться на одной, если любишь другую? – Не знаю, Сони… – Нельзя, Шаул. Так ему и скажи. Нет! – она стремительно вырвалась из его объятий. – Я сама скажу ему. И бросилась прочь. – Сони, подожди, – Шаул устремился за ней и, обогнув ванты и выбленки, тут же нашел ее. Она стояла перед принцем Саттенским, сжав кулаки, словно собиралась наброситься на того с тумаками. – Кто дал вам право, милостивый государь, распоряжаться мною? – гневно вскинулась она на Саттена. – Простите мне мое скудоумие, Сони, – удивленно уставился на нее принц. – Я не в силах понять, отчего заслужил подобные упреки. – Разве в ваши планы не входит выдать меня замуж за графа Клавердена? – Планы? У меня нет и не может быть никаких планов в отношении вас, Сони. Я просто предположил возможность этого брака, – спокойно ответил он и перевел взгляд на Шаула. Шаул сгорал со стыда за нелепое взбалмошное поведение Сони и собственный слишком длинный язык. – И вас совершенно не волнуют наши чувства? – не сдавалась эта разгневанная фурия. – Считаете, что если с легкостью размениваете собственные, на это способны и другие?! – Вот как? – качнул головой принц. – Сони, остановись, – Шаул взял девушку за локоть. – Оставь меня, Шаул! Ты по уши влюблен в принцессу и спокойно отдаешь ее первому попавшемуся принцу! А меня получишь в качестве утешения?! – Что ты несешь?! – вскипел он. – Я не собирался на тебе жениться. Черт! Милорд. Он едва поклонился принцу, развернулся и пошел прочь – пусть отдувается сама. – Вы ошибаетесь, Сони, – услышал он за спиной сквозь шум волн и ветра бас Саттена. – Влюбленность в спящую принцессу, которую он мельком увидел? Это не серьезно. Она – просто мечта, сон… Он скоро забудет ее. Слова принца разозлили его еще больше. Да какое им всем дело до его любви к Элизе! О чем они судят?! Он вернулся к себе в каюту, чтобы никого не видеть. Сколько раз он измерил небольшое помещение шагами – не сосчитать, но ярость не находила выхода. – Он говорил о ней, как о неодушевленном предмете! Спящая принцесса без чувств, без мыслей. Да как он сам собирается ее спасать, если она для него только бесчувственная кукла?! Он присел к столу, где с утра оставался его дневник, и заскрипел пером. Он поверял свои чувства бумаге, излагал события и искал объяснения. "Что на самом деле стало причиной столь гневной реакции Сони на предложение принца? – успокоившись, в конце записал он. – Она вполне способна была посмеяться над ним – ведь посмеялась же она дикому предположению Дамона. Что же могло сразить ее чувство юмора? Уж во всяком случае не застенчивость или стыдливость. Ты не поверишь, любимая, на какие откровения способна наша милая Сони. И вдруг вместо смеха – необузданная ярость". – Нет, – поставив точку, оторопело пробормотал он себе под нос. – Не может быть… Шаул отложил перо и, сплетя пальцы обеих рук, до боли стиснул их. – Сони влюбилась в Саттена, – упавшим голосом проговорил он. – В прекрасного спасшего ее принца... Только этого не хватало. А что же Саттен? Шаул не мог вспомнить ни одного свидетельства нежных чувств принца к Сони. Неизменной оставалась лишь его уважительная доброжелательность, которой не поколебали даже дикие вспышки влюбленной Сони. – Если принц влюбится в Сони, ты погибнешь, – вздохнул Шаул, обращаясь у Элизе. – А если нет – она разделит мою проклятую судьбу… ***
apropos: Юлия Сони как-то слишком эмансипирована, на мой взгляд. На мужчин кричит и с кулаками кидается... Юлия пишет: Да как он сам собирается ее спасать, если она для него только бесчувственная кукла?! А вот интересно, как Шаул это себе представлял? Что едва расскажет о некой спящей принцессе, некий принц моментально в нее влюбится? Понятное дело - пока принц (да любой мужчина) не увидит ее, она представляется чем-то весьма абстрактным. Да и увидев, в спящую трудно влюбиться, даже будь она неземной красоты. Феи чет перемудрили - или ввели Шаула в заблуждение.
Хелга: Юлия Вот оно, Сони и Саттен, чем не пара?
Юлия: apropos ,Хелга apropos пишет: Сони как-то слишком эмансипирована, на мой взгляд. На мужчин кричит и с кулаками кидается... Она же ребенок городских трущоб. Она и не мыслит, что с ними еще как-то иначе можно обходиться. apropos пишет: А вот интересно, как Шаул это себе представлял? Это не вопрос к Шаулу, а к феям. Они составили эти странные формулы. И как они будут работать, кроме них никто и не знает. А пылко влюбленному Шаулу совсем не странно, что кто-то полюбит Элизу, едва узнав о ней, скорее его удивит, если кто-то не сделает этого. apropos пишет: Феи чет перемудрили Бруно так и говорит. Но это не меняет самой формулы пробуждения. Хелга пишет: Сони и Саттен, чем не пара? А как же спящая Элиза? В пропасть? И потом ни сама Сони (отчего и бесится), ни Шаул не заметили со стороны Саттена никаких намеков на подобной поворот.
Юлия: *** Весна, несмотря на размытые дождями дороги и сырые ночи, обладает поистине волшебным искусством наполнять сам воздух надеждой. Даже вечера, наполненные нежным светом перламутровых сумерек, теперь не торопят непроглядную тьму ночи, наслаждаясь явственным ощущением совершающегося в природе чуда. На переливающемся лиловом небе уже появилась первая звезда – яркая, светлая, – вскоре рядом с ней, чуть ниже наискосок, вспыхнула звездочка чуть поменьше, а потом и весь налившийся синевой небосвод заискрился бриллиантовой россыпью. Селина оступилась и опустила взгляд под ноги – там было темно, и лишь редкие лужицы отражали свет только что родившегося месяца. Сегодня она во сне увидела одну из своих давних подопечных. Сон был короткий и сумбурный, что он означал, фея не могла понять. То ли Сони наконец улыбнулась удача, то ли наоборот – предстоят печальные события. У девушки была очень трудная судьба, каждый день приносящая ей бесчисленные испытания. И Селине хотелось надеется, что этот внезапный знак, полученный ею во сне, все же означает перелом к лучшему. Но, возможно, она по своей сентиментальности просто поддалась весеннему чувству. Став странствующей феей, Селина почти забросила своих подопечных. Она и скучала по ним и волновалась, бессильная помочь. С этим трудно было смириться, но и изменить она ничего не могла – выбрав однажды дорогу, с нее уже не свернуть. Селина снова споткнулась, и едва удержавшись на ногах, влетела в небольшой сиреневый куст. – Осторожней, – оглянувшись, проворчала Магда. – Ноги заплетаются, – пожаловалась Селина, втягивая носом изумительный запах только что появившейся клейкой листвы. – Скоро уже, потерпи. Они покинули последнее селение уже под вечер. Селина уговаривала Магду остаться, но старая фея жестко придерживалась правила: – Никогда не просись на ночлег. Люди не должны видеть нас спящими. И вот теперь они были обречены брести наугад, высматривая в темноте хоть что-нибудь пригодное для ночлега. Она не роптала, уже не раз правила Магды оправдывали себя. Селина полюбила старую фею и была благодарна ей за то, что та взяла ее под свое крыло. Хотя таланты подопечной оказались противоположны пророческим дарам наставницы – Магда метала громы и молнии, отпугивая людей от зла, а Селина смешила, привлекая их к добру, во всяком случае она на это надеялась. Так повелось с той самой памятной встречи с маленьким Алриком, которого Селина вытащила из пруда, в первый раз оказавшись успешной на своем пути. Вместе феи представляли собой забавный дуэт. Высокая, худая, как жердь, Магда с белыми прямыми космами и маленькая Селина с золотисто-рыжей кудрявой копной волос. Странная парочка странствующих вместе фей всегда оказывалась в центре внимания любого селения, где бы они ни появились, и это в какой-то мере даже облегчало их задачи. – Ну вот и пришли, – проговорила Магда и припустила с горки. Селина с трудом разглядела внизу привалившийся одним боком к холму низенький пастушеский домик, и поспешила за наставницей. Они быстро освоились в пустующем домишке. Магда умело разожгла огонь и уже стряпала похлебку, навесу нарезая острым ножом большие ломти солонины и кромсая круглую желтую репу. А Селина хлопотала, устраивая из оставшегося с осени сена, нехитрую постель для странниц. – О, Магда, какой запах! – она с удовольствием вдохнула аромат варева старухи. – Не понимаю, как ты из куска солонины, кислой капусты и репы могла приготовить такую вкуснотищу? – Ты рассмешила сегодня всю деревню, вот нам и перепали еще и кусок тыквы да целая горсть кореньев. – Магда, тебе бы хотелась проснуться как-нибудь утром и никуда не идти? – обернулась Селина к старухе. – Я бы подумала, что уже на том свете, и сбежала бы оттуда сломя голову, – усмехнулась та. – Неужели тебе никогда не хотелось остановиться? – удивленно уставилась на нее Селина, закончив, она устроилась на взбитой соломе, обхватив руками колени. – Если я остановлюсь, девочка, я умру. Моя жизнь – это дорога. – Но ты же сама говорила, что есть странствующие феи, ушедшие на покой. – Я и не отказываюсь – есть. Но я не из таких. Я из тех, кто умирает на дороге. – Что произошло с тобой, что ты стала странствующей? – Я всегда была странницей, – проговорила Магда, осторожно пробуя горячую похлебку. – Я убежала из дома, когда мне и десяти не было. Меня подобрала старая Нан. Она тоже была странствующей феей. Нан решила: раз от меня нет проку дома, пусть будет прок на дороге. И научила меня всему, что я знаю. Я похоронила ее недалеко от этих мест. Она отошла во сне. Легко перешагнула порог и теперь ходит по другим дорогам. – С тех пор ты всегда была одна? – Одна, – кивнула Магда. – Пока не встретила одну непутевую рыжую волшебницу, превратившую магию странствующих фей в балаган. – А кто хвалил меня? – расплылась в улыбке Селина. – А что ж с тобой еще делать? – Я все думаю об Алрике, Магда. – Так бывает. Ты хорошо тогда справилась. Подай-ка мне соли, – старуха кивнула в сторону своей сумы. – Ведь он не вырастет больше, – вздохнула Селина, протягивая ей холщовый мешочек. – Ну с этим ничего не поделаешь. Зато теперь он не будет растрачивать силу понапрасну. – Да, да, я знаю. Но он останется карликом. Что ждет от них Провидение, Магда? Ты когда-нибудь задумывалась? И что ждет самих карликов, когда зажатая в маленьком теле пружина распрямиться? – Да уж, – качнула головой Магда и, сыпанула щепоть соли в котелок. – Все считают загадкой душу, – вновь обернулась она к Селине, – а ведь тело не меньшая загадка. Что оно на самом деле? Не предстану же я перед Создателем этакой лохматой да беззубой ведьмой. Тело наше, думается мне, что бутон у цветка. Распустится – тогда и узнаешь, каков цветок. А до времени видим одного лопоухого, другого кривоногого, у того нос до подбородка да горб торчит, а Алрик твой – и вовсе карлик. Селина улыбнулась, вспомнив доброго Рева. – Знаешь, Магда, когда-то очень милый магистр оффиций царства снов говорил так же о душе. – Что ж спорить? – пожала тощими плечами Магда. – Он, ясное дело, дух бестелесный. А у человека душа без тела, что тело без души. Раз одно подобно бутону, так и другое ему подстать. Только душа-то распускаться начинает ужа здесь, а тело в этом мире спит – простой одежкой представляется – его только труба архангельская разбудит. Вот тогда мы и увидим себя на самом деле. И, помяни мое слово, окажутся карлики великанами. – Великанами? – не ожидала такого поворота Селина. – Великанами. Красавцами в небо, – уверенно подтвердила Магда. – Все думают, если маленькое тело, то и душа маленькая. А на самом деле все наоборот. Магда, вздохнув, покачала головой. – Родился уродом, жил уродом и умер уродом – кому такое под силу? Вот я и говорю – великаны. Да ты ведь лучше меня знаешь – небось не один раз сплетала судьбы детей карликов. – Как ты права, Магда, – пораженно покачала головой Селина. Ведь и сама она не раз удивлялась, какой непомерный груз на плечах этих малышей. Простой человек и не мыслит того, что несет карлик – каждый день, каждый шаг, каждый взгляд... Такое под силу действительно только великану. Магда ловко подхватила своим посохом котелок и поставила его перед Селиной. Голодный желудок и аромат похлебки заглушил ее философский настрой, и феи с аппетитом поглощали сытный ужин. Но как только котелок опустел, и Магда уютно устроилась со своей неизменной трубкой, Селина снова задумалась. Таинственным сном, что она увидела накануне встречи с Алриком, мальчик оказался связан с Траумом. Ее любимый тогда, как и прежде не раз, помог ей. Но хоть она и преуспела с тех пор на дороге, Траума ей найти так и не удалось. – Ну а как же любовь, Магда? – снова пристала она к старухе. – Любовь, – усмехнулась старуха. – Без любви нет дороги, – глубокомысленно прорекла она и замолчала. – Без любви нет никакого волшебства – это всем известно, – отмахнулась Селина. – Я спрашиваю о твоей любви. Ты когда-нибудь влюблялась? – На дороге трудно влюбиться. Увидел человека и пошел дальше. Сердце не успевает прирасти к нему. – Как грустно, – вздохнула Селина. – Хорошо, что я полюбила до того, как вышла на дорогу. – Ты не странствующая фея, Селина. Может, ты проходишь по дорогам и сотню лет, но потом ты все равно устанешь, собьешь ноги, и они откажутся ходить. – Да я уже устала, – махнула рукой Селина. – Но ты говорила, что многих знаешь по именам. И все-таки ни разу не влюбилась. – Ты словно репей, девочка, – покачала головой старуха, но помолчав, ответила: – Влюбилась однажды. Давно это было. У меня к нему было слово, и я первый раз увидела его во сне. Не то чтобы он красивый был. Но у меня сердце так и упало, когда я взглянула в его темные глазищи. Утонула я в них, да так и не выбралась. А он мечет ими громы и молнии из-под густых черных бровей. Суровый был очень, а сердце доброе, справедливое… Спасла я его, слава небесам, не дрогнула рука. – А он? – Что он? – пыхнула трубкой Магда. – Ты все пробуешь любовь на ощупь, словно это кол – воткни его, он и стоять будет. Любовь – это тоже дорога. Только она не всегда совпадает с земным путем. И привязать крепко-накрепко одно к другому не получается. А останешься верной, приведет тебя твоя любовь в вечность… Старуха замолчала, уставившись на огонь невидящим взглядом. – Как его звали, Магда? – Коноган, – ответила та и, затянувшись, выпустила кольцо дыма. – Коноган Конвой. – Ты встретишь его там, – неопределенно указав взглядом куда-то вверх, уверенно проговорила Селина. – Много ты знаешь, – проворчала Магда, выбивая трубку. ***
apropos: Юлия пишет: Они составили эти странные формулы. И как они будут работать, кроме них никто и не знает. Составили явно не обдумав хорошенько. Условия эти красиво звучат в теории, но почти неосуществимы на практике, с чем частично уже столкнулся Шаул - даже принца, который согласится пойти на подобную авантюру, проблематично найти, не говоря об остальном. Дамы определенно начитались романов. Бесконечное путешествие фей продолжается. Отпугивать от зла и приучать к добру... Любопытная миссия, хотя, боюсь, не слишком действенная. Маленький тапок: Юлия пишет: Селина с трудом разглядела внизу привалившийся одним боком к холму низенький пастушеский домик, и поспешила за наставницей. Лишняя запятая.
Хелга: Юлия Как хороши твои описания! Юлия пишет: Весна, несмотря на размытые дождями дороги и сырые ночи, обладает поистине волшебным искусством наполнять сам воздух надеждой. Даже вечера, наполненные нежным светом перламутровых сумерек, теперь не торопят непроглядную тьму ночи, наслаждаясь явственным ощущением совершающегося в природе чуда. Юлия пишет: – Никогда не просись на ночлег. Люди не должны видеть нас спящими. Так ведь ноги носить совсем не будут. Жестоко...
Юлия: apropos ,Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Дамы определенно начитались романов. Вот и Бруно так считает. apropos пишет: Отпугивать от зла и приучать к добру... Любопытная миссия, хотя, боюсь, не слишком действенная. Ну кто же может похвастаться 100%-ным успехом? Но если хоть отчасти она успешна - уже, значит, не напрасна. Хелга пишет: Так ведь ноги носить совсем не будут. Жестоко... Безопасность - все-таки не пустой звук в их положении.
Юлия: *** Элиза стояла нахмурившись, безучастно наблюдая, как тает очередной сон. Скоро появится новый. Странности этого мира не переставали удивлять ее. Долина снов была небольшой, легко оглядываемой взглядом, но Элизе ни разу не удалось дойти до ее края. Сны здесь появлялись и исчезали иногда по одному, иногда сразу несколько. Но вполне неспешно и без толкотни. Как такое было возможно – ведь одновременно спящих людей гораздо больше? Возможно, существовали другие долины снов, куда попадали сны других людей. Но тогда этих долин должно быть несметное множество. И по какому признаку сны попадают именно в эту долину? И где сны Шаула? Крестные не появлялись целую вечность. А обитателей здешнего мира, которые могли бы ей объяснить хоть что-нибудь, она ни разу не видела, хотя была уверена, что они рядом и наблюдают за нею. И это сводило с ума. Весь этот мир сводил с ума. Здесь невозможно было определить – где вымысел, а где реальность. Желания и чувства, управляли мыслями, а мысли подстегивали воображение, и оно рождало несуществующую реальность. Порою, она сомневалась даже в воспоминаниях: не выдумала ли она все это? Подобные сомнения доводили до исступления. Они налетали вихрем и, словно стая саранчи, с оглушительным шорохом уничтожали все твердое, основательное, неизменное. Единственной спасительной ниточкой были письма Шаула к ней. За его слова, удерживаемые памятью, цеплялся ее измученный разум, обретая твердую почву и выбираясь на поверхность из топкой бездонной пучины безумия. "Любовь моя, вынужденное бездействие плавания рождает во мне несметное количество страхов и дурных предчувствий. Успеем ли мы к сроку? Сможет ли Саттен разбудить тебя? Не помешает ли этому очередное злодейство или колдовские козни? Сражаюсь со своими демонами, не зная, что хуже – грозящая тебе смерть или сводящая с ума пустота твоего заточения. Да и сможет ли телесная смерть, уготованная проклятием, принести освобождение твоей душе? Время бежит и бесконечно тянется одновременно. Не дождусь завершения этого плавания. Его праздность – худшее из зол. И дополнение ко всему – страдания Сони. Они тем боле невыносимы, что я чуть ли не причина их. Я лишил ее надежды на любовь принца, взяв с него обязательство спасти тебя. И более того – не намерен отступаться. Ее боль и моя вина перед ней разрушили нашу дружбу. Остается надеяться, что она разлюбит принца и простит меня. Но возможно ли это?" Шаул был прав: его зыбким надеждам не суждено было сбыться. Сони ничуть не изменилась. Их морское путешествие длилось почти месяц, но исцеления не было заметно. Темные глаза Сони горели каким-то лихорадочным огнем, словно девушка и вправду была больна. Черты ее обострились подстать характеру. Она разогнала всех своих поклонников, оставив при себе лишь насмешника Барта, с которым охотно обменивалась колкостями, порою столь резкими, что они едва ли напоминали флирт. С Шаулом она почти не разговаривала, ограничиваясь общими фразами, и старалась избавиться от него, словно его присутствие приносило ей физическую боль. Даже ее мудрый наперсник Бруно, души в ней не чаявший, не слишком успевал в попытках утешить ее. – Дитя мое, – услышал как-то Шаул их разговор, – не забывай о своем призвании и о своей цели. Не раскисай. В конце концов – тебе ли не знать – мы выбрались из множества передряг, и сейчас все еще может обернуться к лучшему. – Ах, Бруно, лучше бы мы остались в этой чертовой яме… – Ерунда, девочка! Наши головы сейчас бы торчали на кольях. – И мы бы уже ничего не чувствовали. – Сони, это не ты. Не поддавайся вселившейся в тебя слезливой безмозглой девице, способной умереть от меланхолии. – Может быть, я такая и есть. – Вздор! Ты отважная и сильная женщина, не потерявшая надежду даже на дне змеиной ямы, и не позволившая это сделать двум представителям сильного пола. – Бруно, почему я не влюбилась в тебя? – Сони обняла кота, прижавшись к нему щекой. – Конечно, ты влюбилась в меня, дурочка! Просто ты транспонировала любимый образ в привычную тебе форму. – О, Бруно, какой ты мудрый. Сони и Бруно расположились на деревянных ящиках принайтовленных рядом с фок-мачтой. Кто-то заботливо расстелил на них яркий ковер и бросил несколько подушек. Сони заметила Шаула. – Блаз отправил меня подышать воздухом, – объяснила она. Весеннее солнце сегодня было ярким и теплым. Блаз был прав – хандрящей барышне оно должно было пойти на пользу. Рядом с Сони лежала раскрытая книга, ветер шелестел ее страницами. – Сборник сонетов, – кивнул Шаул, взяв книгу в руки. – Ну, это точно не Блаз. – Барт подарил мне ее, – ответила Сони. – Кстати, он предложил мне руку и сердце. – Барт? – удивился Шаул. – Он не любит тебя. – Не любит, – спокойно согласилась она. – Но он решил взять меня под свою опеку. Как тебе советовал Марк. – Ты отказала? – Почему? Ты же отказался от меня. – Не говори глупости, Сони, – нахмурился Шаул. – Что тебе нужно, Шаул? – недовольно спросила девушка. – Я соскучился по тебе, – признался тот. Сони молчала, но не гнала его. – Я понял, что ты любишь Саттена, – тихо сказал Шаул, решившись на былую откровенность. Сони вскинула на него горящий взгляд, но не проронила ни слова. Бруно тихо мяукнул и, грациозно соскочив на палубу, оставил их. – Да, я люблю Марка, – наконец отчеканила она. Шаул опустился на свободное место рядом с девушкой. – Ты считаешь, что он отвечает тебе взаимностью? – Даже если бы это и было так, – вскинула подбородок Сони, – ты лишил меня возможности узнать это. Марк – человек чести, он не отступится от данного слова. – Сони, ты несправедлива. Когда я говорил с Саттеном, я понятия не имел, что ты в него влюбишься. – Я влюбилась в него на краю змеиной ямы, – после небольшой паузы тихо проговорила девушка, глядя на водную гладь. – Он поднял меня на руки, и я поняла, что могу принадлежать только ему. Я боялась лишь одного – что он отпустит меня, отдаст другому. Но он не отпустил ни на мгновение весь долгий путь. О, как бы я хотела, чтобы он длился вечно! Марк весь – нежность и сила, – Сони подняла на Шаула взгляд. – Он для меня такой же единственный, как для тебя твоя Элиза. – Зачем же ты заставляла меня рассказать ему о ней? – растерялся Шаул. – Когда я узнала, что он принц, я пришла в отчаяние, – нахмурилась девушка. – Ведь я знала, что все принцы твои. Мы должны были завершить начатое тобой. И… если бы он полюбил меня так же, как я его, он бы отказался. Но он не сделал этого. – Сони, – Шаул притянул к себе девушку. – Может быть, мы сможем найти утешение, видя их счастье? – О, нет, Шаул! Я не могу, как ты. Мне Марк нужен весь, с потрохами. Я должна держать его так же как тебя сейчас, должна чувствовать его тепло, биение его сердца, силу его рук, его запах. Когда я думаю, что никогда не смогу поцеловать его, у меня от боли сводит челюсть! Шаул усмехнулся такой экспрессии. Укрывшаяся у него на груди Сони, подняла лицо. – Ты смеешься, но я такая, Шаул. Я земная, я не смогу довольствоваться воспоминаниями о его прекрасной душе, как ты. – Кто сказал, что я могу это? – едва смог выдавить Шаул. – Но ты делаешь это. Ты отдаешь ее… Шаул чуть отстранил от себя девушку и заговорил, глухие фразы, словно чугунные чушки, тяжело ударяли по сердцу. – Я отдаю ее, Сони, потому что иначе ее ждет смерть – и то в лучшем случае. А сейчас ее сознание заперто в обездвиженном теле. Ее душа застряла между небом и землей, в том месте, где нет ничего кроме пустоты. Где нет ни единого звука, и она не слышит даже собственного голоса. Где не за что ухватиться, чтобы не слететь в безумие. И если принц не разрушит колдовские чары, ее тело погибнет, но никто не знает, что станется с ее душой. – Боже мой, Шаул, – прошептала Сони, прижимая его голову к своей груди. – Прости меня, я не знала. Милый ты мой, как же тебе больно! Ох! – Сони вздрогнула и отпустила Шаула. – Простите, – принц в замешательстве поднял руку, словно хотел заслониться от них. – Я искал… Неважно. Завтра мы будем в порту. Миледи, Ворт, – коротко кивнул он и ушел. – Я умру без него, Шаул, – просипела Сони. – Умрет ли он без тебя? – угрюмо проговорил тот. "Умрет", – хотелось крикнуть Элизе. Как они могли не заметить его смятения, краски, залившей его до макушки?! От самой Элизы не ускользнуло даже мелькнувшее в сузившихся зрачках отчаяние принца. Можно было бы поспорить, что удерживало Саттена от признания – данное слово, или, возможно, ужасы, которые девушка порассказала про себя, скрыв свое благородное происхождение. Но сомневаться в искренности его привязанности к Сони было невозможно. Элиза покачала головой. Вот и доказательство ее сомнениям – Саттен не сможет разбудить ее. Она не знала законов магии, которыми была запечатана ее жизнь, но если к ним полагался ключ, он не мог быть равнодушным вынужденным поцелуем. Будь Саттен хоть трижды принц, его чувства не приведут в движение сложную магическую систему причин и следствий, не отопрут ее темницу. Элиза, борясь с отчаянием, шагнула в раскрывшейся перед ней чей-то сон и зашагала по тропинке вдоль опушки леса. Снег сошел и земля, напитавшись талой водой, разбухла и разопрела, лоснясь темным плодородным соком. Среди прошлогодней пожухлой травы появились тоненькие светло-зеленые иголочки новой поросли. Сыроватый запах леса мешался с теплыми дуновениями с опушки. Но эти знаки весеннего пробуждения природы приносили Элизе лишь боль. Сколько осталось до ее дня рождения? Шаул не догадывался о том, что найденный им принц бессилен спасти ее, но даже если поймет, то не успеет найти другого. Да его просто нет! Элиза не сердилась на Сони. Хоть ее и раздражала свобода той в словах и прикосновениях – их дружба с Шаулом порой переходила всякие разумные границы дозволенного, – глупо было винить Сони в случившемся. Так же как и самих Элизу с Шаулом – они все полюбили на беду не тех, кого уготовала им судьба. "Любимая, – писал Шаул, – когда-то я обещал, найдя для тебя принца, отказаться от своей любви к тебе. Сейчас я даже не могу поверить, что был так глуп. Да и что это значит? Перестать любить тебя я не в силах. Перестать желать тебя? Не видеть тебя во снах? Или не испытывать томления, вспоминая их? Да подвластно ли это кому-нибудь из смертных?! Может быть, когда магическая формула фей сработает, и я увижу, что ты любишь другого, мое сердце, утешится твоим спасением и счастьем, само утихнет и убежит подобных переживаний, а тело смирится и остынет… Но сейчас ни рыцарская честь, ни титул не в силах облагородить мою любовь. Я не могу не призывать твой образ во сне, не покрывать обращенное ко мне лицо поцелуями, не сжимать тебя в объятиях. Пусть хоть так, однажды сказала Сони. Пусть так! Сони называет любовное томление по тебе стонами. Да, наверное, так и есть – неблагородно, дико, без намека на возвышенность, с утренним стыдом. Все равно я не в силах изменить ничего…" Когда-то крестные предупреждали ее, что в мире снов, над человеком властвуют чувства, подчиняя своей власти волю и рассудок. Удивительно, даже в этом царстве чувств, она едва могла признаться себе в собственных желаниях, когда Сони откровенно и просто говорила о них наяву. О, как бы она хотела сейчас хоть на мгновение почувствовать прикосновения Шаула! Ей показалось, что у нее самой свело спину и плечи от того, что она не могла испытать тех объятий, о которых он писал. ***
Хелга: Юлия Вот, увы, увы, равнодушный поцелуй не поможет разбудить Элизу, так что будь Саттен хоть триста раз благороден и хорош, ничем он не поможет. Тапочки: Юлия пишет: Долина снов была небольшой, легко оглядываемой взглядом, Юлия пишет: Желания и чувства, управляли мыслями Лишняя зпт Юлия пишет: Они тем боле невыносимы, более Юлия пишет: Черты ее обострились подстать характеру. Под стать?
Хелга: apropos пишет: Но Шаул надеется, непонятно на что. На чудо, точнее. Шаул, мне кажется, слишком старательный, ответственный, с гипертрофированным чувством долга. Ему бы немного легкомыслия, пофигизма подмешать, может, проще бы было и с задачей справиться?
Юлия: Хелга , apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Саттен хоть триста раз благороден и хорош, ничем он не поможет. apropos пишет: Дык и я о том. Нет смысла принца везти к принцессе. Но Шаул надеется, непонятно на что. На чудо, точнее. Ну вот. Это Элиза решила, что Саттен влюбился в Сони. Но она-то в царстве снов. Разве там можно полагаться на трезвость суждений? И сама она жалуется на то, что ничего ни понять, и не за что ухватиться. Она просто во власти своих собственных эмоций. Захандрила она отчего-то – с кем не бывает? Что же касается реальности - ни Шаул, ни сама Сони, которая, уж конечно, заинтересована истолковать в свою пользу любое поползновение Саттена – никто из них не заметил в Саттене и намека на любовную лихорадку. То-то Сони его называет бесчувственной каменой глыбой. Так что Шаул надеется, конечно же, на чудо - как же еще назвать идею о воскрешении от поцелуя, - иначе говоря, на все ту же магическую формулу фей. Хелга пишет: равнодушный поцелуй не поможет разбудить Элизу Равнодушный, может быть, и нет, но кто сказал, что Саттен будет равнодушно ее целовать? Одно дело - рассуждать гипотетически, другое - целовать красивую женщину. Хелга пишет: Шаул, мне кажется, слишком старательный, ответственный, с гипертрофированным чувством долга. Ему бы немного легкомыслия, пофигизма подмешать, может, проще бы было и с задачей справиться? Весьма вероятно, но такой уж он. Немного замороченный, так ведь философ все-таки. Это его не извиняет?
Юлия: *** Пришедшая весна растопила снег, обнажив всю неприглядность запущенного сада. Ему требовался серьезный уход. Сад был всегда на попечении Агаты, и она легко управлялась с ним, мешая практическую магию с привычными каждому садоводу занятиями. И сейчас она со всем рвением принялась за уборку сада, запретив Вильме приближаться к ее детищу. Агата безоговорочно отринула даже те остатки магии, которые были в ее распоряжении, и обратилась к книгам. Сочинения по садоводству оказались преисполнены не меньшей мудрости, чем магические фолианты, и, набравшись недостающих знаний, Агата окунулась с головой в заботу о своем саде. Селина, частенько упрекающая сестру в злоупотреблении магией, теперь была бы ею довольна. А, может быть, как и Вильма сейчас, ворчала бы, утверждая, что она надорвется. Агата просто не могла сидеть без дела. Чем наблюдать скорбную участь сестры, виня и мучая себя угрызениями совести и построением невыполнимых планов, – уж лучше изнурить тело тяжелой работой. Так она хоть отчасти заглушала неизбывную горечь потерянных надежд. Агата вытерла рукавом со лба пот, опершись на черенок грабель. Собранная ею куча прелой листвы, сломанных веток и сора, скопившегося под растаявшим снегом, аккуратной горкой возвышалась посреди бывшего цветника. Красные анемоны, которые она посадила в прошлом году, не перенесли суровой зимы, – придется высаживать новые. Агата вздохнула и, сменив грабли на ножницы, принялась обрезать кусты сирени. Они зацветут первыми, наполняя сад тонким ароматом и радуя глаз роскошным кружевом – белоснежным, лиловым и, особенно любимым Агатой, цветом густого турмалина. Каждую весну Селина расставляла букеты сирени по всему дому, и благоухание сада, врывавшееся в дом через раскрытые весеннему теплу окна, мешалось с изысканным запахом цветов, украшавших комнаты. Очистив от внутренних веток и прикорневой поросли белую сирень, Агата распрямила уставшую спину и придирчиво оглядела свою работу. – И чё ж так мучить-то себя? – услышала она за спиной. – Что ты хочешь, Вильма? – строгим вопросом Агата намеревалась предотвратить ворчание служанки. – Скоро ваш магистр пожалует. Булочки уже поспели… – Когда пожалует, тогда дойдет дело и до булочек, – ответила она, принимаясь за следующий куст. – И что ж: в этом старом да грязном платье будете встречать гостя? Агата опустила глаза, оглядывая свой наряд. Несмотря на перчатки и фартук, платье было испачкано, к тому же юбка собрала целый ворох мелких веток и пожухлых листьев. – Закончу с сиренью и пойду переодеваться, – упрямо возразила она, не желая сдаваться под напором служанки. – На все время надобно, – насупившись, изрекла Вильма. – Сменить платье – это вам не волшебной палкой махать – не меньше получаса. Агата вздохнула: ворчливая служанка была права. То, на что раньше у нее уходило не более мгновения, теперь требовало часы. Но она успеет до прихода Рева обрезать еще один куст. Махнув рукой, она отослала Вильму. Агата торопилась, ветки цеплялись за рукава и перчатки, а одна чуть не угодила в глаз, оставив яркий малиновый след над бровью. – Проклятье, – чертыхнулась она и с досады отрезала строптивую ветку. Пора и вправду заканчивать. Она оглянулась на ведра с отваром золы и табака, которым она так и не успела опрыскать деревья. Но визит Рева был гораздо более действенным средством от снедавшей ее тоски. К тому же Агата надеялась выудить у добродушного магистра что-нибудь о судьбе Элизы и Шаула. – Ну наконец-то, – проворчала Вильма, принимая из рук хозяйки садовые перчатки и фартук. Агата ничего не ответила и стала быстро подниматься в свою комнату. Раскрыв гардероб, она лишь на мгновенье задержалась около него, решительно выбрав платье цвета перванш. Вильма помогла ей раздеться и, перекинув через плечо полотенце, застыла с кувшином в руках. – Только зря мучаете себя из-за сестры. Этим ей не поможешь, – снова завела свою шарманку неугомонная служанка. Агата, ополоснув лицо, молча протянула пригоршни за следующей порцией воды. – Всякому понятно, она должна вернуться домой, – продолжала, наполнив ладони хозяйки, Вильма. – А если вы не можете вернуть ее своей магией, попросите того, кто сможет. – Кого? – не выдержала Агата и уткнулась лицом в жесткое полотенце, не дожидаясь ответа. – Вам, ученой-то, виднее. А мы простые люди просим без затей у Провидения. И получаем, – назидательно закончила Вильма, забирая полотенце. Совет Вильмы был неглуп, и все же он никак не подходил Агате. В своей неуемной гордыне она слишком дерзко нарушила правила, и негоже было умолять Провидение смягчить, а то и вовсе избавить ее от наказания. Она лелеяла надежду, что в их с Селиной безропотном принятии постигшей их кары, Провидение милостиво усмотрит возможность спасения страдающих по их вине людей. Она готова была перекопать поле собственных невзгод и лишений и даже вытерпеть несчастия сестры, лишь бы бедные дети смогли выпутаться из переделки, в которую они их втянули. Агата легко сбежала по ступенькам и вошла в гостиную, где ее уже ожидал Рев.
apropos: Юлия Юлия пишет: То-то Сони его называет бесчувственной каменой глыбой. Милая девочка. Если он не воспылал к ней страстью (как ей кажется) и не упал ниц к ее ногам, то, следовательно, бесчувственная глыба. И каменная. Юлия пишет: Это его не извиняет? Ну не знаю - пусть философ, но молодой же парень. Дык Рев как-то зачастил, нет? Агата заволновалась, переоделась и - что примечательно - легко (!) сбежала (после трудной работы в саду), спеша на встречу с Ревом. Это весна...
Хелга: Юлия пишет: Немного замороченный, так ведь философ все-таки. Это его не извиняет? Так понятно, что такой он, просто с иронией ему бы полегче жилось. Сочувствую ему. apropos пишет: Агата заволновалась, переоделась и - что примечательно - легко (!) сбежала (после трудной работы в саду), спеша на встречу с Ревом. Это весна... Ой, точно, о том же подумала! Юлия
Юлия: apropos , Хелга apropos пишет: Милая девочка. Если он не воспылал к ней страстью (как ей кажется) и не упал ниц к ее ногам, то, следовательно, бесчувственная глыба. И каменная. Как мило. Но все-таки, кроме как падать ниц, если бы не был глыбой, то как-нибудь уж проявил свои чувства. apropos пишет: Агата заволновалась, переоделась и - что примечательно - легко (!) сбежала (после трудной работы в саду), спеша на встречу с Ревом. Это весна.. Хелга пишет: Ой, точно, о том же подумала! Он же по-приятельски зашел. Да и ей без Селины скучно.
Юлия: Агата легко сбежала по ступенькам и вошла в гостиную, где ее уже ожидал Рев. – Здравствуйте, Сэмюэль! – протянула она ему руку. – Простите, что заставила вас ждать. Моя добрая Вильма предупреждала меня, чтобы я поторопилась, но я упрямо вознамерилась закончить с обрезкой сирени. – Вы труженица, милая моя Агет. Но нет никакой необходимости ужесточать постигшую вас участь. – Я не ужесточаю, я пытаюсь продолжать жить. – Это было бы очень мудро. Но не хотите ли вы разделить с сестрой, выпавшие на ее долю лишения? – внимательно глядя на нее, спросил Рев. – Боюсь, это было бы слишком наивно с моей стороны. Невозможно сравнить мою благополучную жизнь в полном достатке с ее нищенским существованием. У меня нет надежды принять на себя и малую толику ее страданий, – вздохнула Агата, жестом приглашая Рева садиться. – Если вы позволите мне, милая Агет, на правах вашего друга, высказать одну весьма нелицеприятную вещь… – нехотя проговорил Рев, уставившись на отполированный носок собственной туфли. – Для этого и нужны друзья, Сэм, – уперлась в него взглядом Агата. Магистр, оторвался от созерцания обуви и, устроившись в кресле напротив феи, вздохнул. – Мне кажется, что отнюдь не нарушение правил или дерзкие замыслы стали причиной ваших несчастий, моя дорогая, – он робко взглянул в нахмуренное лицо Агаты и решился: – Вы очень горды, милая моя Агет. И не мудрено – вы умны, красивы, решительны, самоотверженны, ваше магическое искусство достигло высочайших вершин. Ваше имя известно в самых отдаленных уголках вашего мира. И даже наш мир вы почтили своим искусством. Польщенная его словами Агата махнула рукой, горько усмехнувшись. – Будьте великодушны, Сэмюэль, и не напоминайте мне о моем провале. – Вы зря называете это провалом, Агет. Ваш замысел не осуществился в том виде, как вы его задумали. Но ваш план был грандиозен – он охватывал два мира, – ничего удивительного, что он отчасти вышел из-под вашего контроля. – Отчасти?! Сэм, он с самого начала пошел наперекосяк! – Агет, вы слишком придирчивы. Сотню лет ваша крестница и ее близкие спокойно спали в нашем мире. Не буду спорить, вы не смогли бы обеспечить это без помощи владыки Траума. Но вы получили эту помощь. Вы не задумывались почему? Насколько я понимаю, вы не просили о ней… – Задумывалась, – кивнула Агата, – но так и не нашла ответа. Ведь Селину он полюбил позже… – Совершенно верно, Агет. Вы задумали необычайный по своему размаху план, но не могли охватить своим умом все мироздание. Это не под силу никому из нас. Но есть Провидение. И ваш план вплелся в Его замысел о наших мирах и судьбах. Это не провал, милая Агет. Это триумф. Просто вам не хватает некоторой доли смирения, чтобы его принять. Агата молчала. С тех пор, как она потеряла свою магию, она провела много часов в раздумьях. Бессилие и сознание собственной несостоятельности сбили с нее спесь. Она готова была признать свои ошибки, свою неуемную дерзость. И нелепо восхваляющие ее деяния слова Рева застали ее врасплох. Если свести к общему знаменателю Провидения все последние события… – Так вы полагаете, что любовь Траума и Селины совершилась по воле Провидения? – сдавленно проговорила Агата. – Любовь – всегда свыше… – Но вы же не будете утверждать, что в каждой сердечной склонности есть высшая воля, – запальчиво возразила она, не умея сдаваться. – Но, Агет! – растерянно развел руками Рев. – Спутать похоть с любовью?! Владыка Траум полюбил вашу сестру, в этом не может быть никаких сомнений. Они замолчали. Агата была пристыжена собственной памятью. Когда, удерживая из последних сил нить жизни Селины, она ожидала жертвы Траума, то ни на минуту не сомневалась в любви владыки. И лишь скандальное признание сестры вызвало в ней ярость. Она не смогла, не пожелала поверить в правомочность такого решения. – Но почему он сделал это? – споря с самой собой, прошептала Агата. Магистр удивлено взглянул на нее и, пожав плечами, ответил: – Никто из нас не всесилен. И великий Траум нуждался в помощи и прощении. – Но он должен был принять волю Провидения… – А его любовь! Он же ее принял. Он смирился даже с неизбежностью смерти Селины. – Смирился? – брови Агаты взметнулись вверх. – Он же просил Провидение спасти ее… – Не совсем так: он просил принять его жизнь в обмен на ее. Он был готов к отказу, но не просить не мог. Голос Рева стал строже и, завершив фразу, он замолчал, погрузившись в раздумья. Агата чувствовала, как больно ему говорить о Трауме. Его любящее сердце до сих пор не могло смириться с разлукой. – Но если вы утверждаете, что их любовь свыше, почему же Селина упорствует в своем заблуждении?.. – начала Агата и осеклась, заметив как болезненно скривился магистр. – Простите, Сэм. Может быть, она уже излечилась? – Судя по ее снам, не излечилась, – горько улыбнулся Рев. – Она продолжает его искать. – Бедная упрямая Селина, – вздохнула Агата. – Кто знает, – покачал головой магистр. – Иногда она заражает даже меня… – Так может быть она все-таки права? Вы… – Простите, – поспешно перебил Агату Рев. – Я слишком малодушен для такой веры. Их разговор прервала Вильма, грациозно вплывшая в комнату с подносом. Хрустя накрахмаленным передником, она поставила на небольшой круглый столик у кресел серебряную тарелку с благоухающими свежеиспеченными масляными булочками и кувшин с горячим шоколадом. – Вильма, вы волшебница, – проворковал Рев, вдыхая аппетитный аромат угощений. – Только ради ваших булочек, я готов терпеть давящую массивность плоти. – На здоровье, господин магистр, – расплылась в довольной улыбке Вильма. – И госпожу уговорите, а то она все отказывается. Скоро совсем, как вы, станет бестелесной – один только дух, да и тот вон! – Спасибо, Вильма, – остановила Агата разговорчивую служанку. Звякнув перед хозяйкой и гостем фарфоровыми чашками, Вильма наконец покинула комнату. Отдав должное кулинарному искусству, магистр уже не возвращался к трудной для него теме, но вполне удовлетворил любопытство Агаты о судьбе Шаула и Элизы. Рев не мог говорить о них самих, но намекнул о благородном принце и некой Сони. Если известия о принце сняли с души Агаты стопудовый камень, то упоминание о какой-то девице насторожило. – Сони, Сони, – пробормотала себе под нос фея, пытаясь уловить в странном звучании имени девушки намек на ее тайну. Но способности Агаты всегда лежали в иной плоскости. Селина была знатоком детских судеб. И если эта Сони представляет хоть какой-то интерес – а в этом Агата была уверена, – Селина знала о ней. – Девушка-порох, – улыбнувшись собственным мыслям, проговорил Рев. Агата удивленно воззрилась на друга. – Я должен откланяться, милая моя Агет, – извиняющимся тоном проговорил Рев, не удовлетворив ее любопытства. Она нехотя отпустила его. Избалованная сестринской привязанностью, она с трудом переносила одиночество. Оставшись одна, Агата подошла к окну, с грустью вглядываясь в прозрачную синеву весенних сумерек, укутавших сад. – Мы все нуждаемся в помощи и прощении, милая моя Агет, – сказал ей Рев на прощание, мягко пожимая ее руку. – И надежда на прощение бывает гораздо действеннее, чем стоическая твердость в несении вины. Агата чувствовала, как все ее существо протестует. Она не смела надеяться на прощение, она не имела права на него! Как можно просить поблажки и снисхождения ей, могущественной фее?! Она осеклась в собственных мыслях. Может быть, в этом и подвох? Она уже не могущественная фея, а жалкая неудачница, как бы ни восхвалял ее честолюбивый план Рев – если в нем и был какой-то толк, то лишь по благой воле свыше. Она не смеет ждать прощения, но... как сказал Рев? "Он был готов к отказу, но не просить он не мог". Выходило, что даже великий и могущественный Траум после разрушения подвластного ему мира, после смерти Селины, после похищения ее едва живой души из владений Тодда был способен просить и надеяться. – Прости меня, – с трудом выдавила Агата. – И… и верни Селину с дороги. Если хочешь. ***
apropos: Юлия Агата таки отринула свою - не гордость - гордыню - и попросила. Перешагнула, как говорится. Кто вообще сказал - или решил - что просьба может унизить, а раскаяние - постыдно? Мне кажется напротив - это слабый опустится еще ниже, а сильный только поднимется над собой. Как Траум. Рев - лапа. Юлия пишет: если бы не был глыбой, то как-нибудь уж проявил свои чувства. А если их нет? Или считает это лишним, потому как думает, что не судьба? Это мы видим, что парня зацепило, а Сони-то вроде как и не догадывается, тогда с чего вдруг претензии, что он что-то должен ей показать? Хотя учитывая, как он ее на руках таскал, на лошади своей вез, заботился и т.д., обвинять его в "каменности" - как-то уж перебор. Хелга пишет: Вспоминается Дарси... Гы, и здесь Дарси. Вездесущ. Ну я уже написала в Вильне - и здесь повторю только, что он не раз проявлял свои чувства, серенады, правда, не пел.
Юлия: Хелга, apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: прощение Трауму! Так он же прощен - Селино-то жива. apropos пишет: Рев - лапа. Хелга пишет: Покорили размышления Рева о любви и прощении, хоть и не могу согласиться полностью. Интересно в чем? Хелга пишет: Вспоминается Дарси Как приятно... apropos пишет: серенады, правда, не пел. А мог бы Вспомнился мне один енерал. Так был в своем пении весьма красноречив. Хелга пишет: Агата во власти сомнений и раскаяний - приятное зрелище. apropos пишет: Перешагнула, как говорится. Кто вообще сказал - или решил - что просьба может унизить, а раскаяние - постыдно? Мне кажется напротив - это слабый опустится еще ниже, а сильный только поднимется над собой. Не то чтобы Агата думала, что раскаяние постыдно. Она на стоической позиции - хочет испытать на себе всю тяжесть наказания, не желая пощады. А в прощении чудится ей слабость, желание уйти от ответственности. apropos пишет: А если их нет? Или считает это лишним, потому как думает, что не судьба? Вот это и бесит Сони. Если чувств нет, это просто невыносимо принять - у нее-то их хоть отбавляй. А если он считает лишним их показывать, так это и вовсе безобразие. Какая же влюбленная душа выдержит такое издевательство - я его люблю, а он, видите ли, не считает нужным предъявить свои чувства и преспокойно едет к другой! apropos пишет: обвинять его в "каменности" - как-то уж перебор. Ну кто из нас, влюбимшись, может похвастаться отсутствием периодических переборов и перехлестов?
Юлия: *** Соленый ветер разносил крики чаек, а море, как старый добродушный большой пес, урчало у ног и с нежностью лизало прибрежные камни. Диковинные ракушки, поднятые с глубин, теперь грелись на солнце в золотом песке, на который тихо набегали кружевные волны. Покой приморского заката нарушал шум верфи и порта, доносимый ветром из-за холма. Элиза взрыхлила влажный песок носком вышитой туфли, наблюдая, как влага пропитывает шелковую ткань. Как трудно здесь реальность отделить от сна – кому-то снилось морское побережье, почти такое же, какое она видела в воспоминаниях Шаула. Рыцарский остров Форцца был лишь одним из трех крупных и дюжины мелких островов, лежащих единой цепью в пределах прямой видимости друг от друга. Самый большой из них принадлежал могущественному ордену Голубого креста. Он и был тем самым рыцарским островом, по прозванию которого часто именовали весь архипелаг. Суровый замок из серого гранита занимал весь остров. Груженые лодки и баржи подвозили к пристани рыцарей, их коней и снаряжение, а так же провизию и вино для обширных погребов замка. Среди тех, кто ступал на каменистый берег острова Форцца – согласно его закону, – не могло быть ни одной женщины. «Не повреди Сони при падении в змеиную яму ребра, – усмехнулся про себя Шаул, появившийся здесь вместе с другими рыцарями отряда принца, – и строгий запрет рыцарского острова наверняка был бы нарушен». Но теперь Сони была девушкой. К счастью, остальные острова архипелага были открыты для всех, узкие крутые улочки городов пестрели многоликой толпой, напоминавшей разнообразием нарядов карнавальную. Большинство жителей занимались торговлей, и прибрежные районы были застроены бессчетными лавками, полными товаром со всего света. Небольшие белые домики, составляющие основную архитектуру островов, повторяли их холмистый рельеф и громоздились один над другим, поднимаясь неправильными лесенками и разновеликими уступами к вершинам. Их терракотовые черепичные крыши ярко горели на весеннем солнце, перемежаясь с нежной молодой зеленью виноградных террас. В одном из таких домиков с уютным, вымощенным солнечным ракушечником двором в тонком кружеве теней виноградной лозы, Шаул поселил Сони, назвав своей сестрой. Этот нехитрый ход, призванный спасти репутацию девушки, по мнению Элизы, не мог никого обмануть. Однако, увидев отражение обоих в зеркале, она с удивлением впервые заметила их несомненное сходство – оба темноволосые, темноглазые, с тонкими чертами лица и изящным телосложением – их, действительно, можно было принять за близких родственников. Элиза прильнула взглядом к Шаулу, словно могла так прикоснуться к нему, но он уже отвел глаза, и она была вынуждена подчиниться – теперь перед ней была склонившаяся в низком реверансе перед графом и его сестрой хозяйка. Женщина оказалась добродушной и расторопной, а увесистый кошелек смягчил даже скептический взгляд, осматривающий наряд молодой графини. – Я хотела бы помыться, – улыбнулась ей Сони. – Вы могли бы помочь мне? – Ей-ей, графинюшка, сейчас все и сделаем, – хозяйка поклонилась и, прихватив с собой Блаза, который теперь был неизменно при Сони, вышла из комнаты. Без крупного старика Блаза и суетливой хозяйки, комната показалась тихой и просторной. Она не была роскошной, но, несомненно, уютной. Строгие выбеленные стены были украшены яркими гобеленами. Искусная вышивка шелковых подушек на сундуках у стен, мягкий блеск атласных занавесок алькова кровати, небольшой изящный столик с круглым зеркалом у большого окна – все это вполне подходило молодой графине. Почесав за ухом Бруно, растянувшегося на покрытом ковром сундуке, Шаул подошел к Сони. Девушка стояла у окна, устремив задумчивый взгляд на море. – У тебя здесь прекрасный вид на лагуну, – проговорил он. – Странно, вся эта вода должна была бы уж надоесть, а все равно глаз не оторвать, – тихо отозвалась Сони. Яркая синева моря сливалась с голубизной небосвода, чуть дрожа в воздухе, поднимающемся от разогретых солнцем терракотовых крыш. Элизу слегка качнуло на этих переливах аквамарина и лазури, а, может быть, был виноват внезапный росчерк трех взмывших ввысь ласточек. Сони в последние дни совсем приуныла. А теперь даже перебранки с Бартом не будут развлекать ее. – Сони, мы почти богачи, – обратился к девушке Шаул. – Проделав такой долгий путь, мы умудрились почти не растратить денег Кристиана. – Это твои деньги, полученные с твоих земель, – строго отчитала его Сони, не оборачиваясь. – Хм, – недовольно хмыкнул Шаул. – В таком случае, они и твои. Ты моя сестра, – строго предупредил он ее возражение. – Так что берите деньги, графиня, и отправляйтесь за подходящим нарядом. – Ты хочешь, чтобы я купила себе женское платье? – удивленно вскинула брови Сони. – Это, наверное, не очень удобно в путешествии, – пожал плечами Шаул. – Но мы возвращаемся в цивилизованный мир, Сони, и ты не можешь ходить в шароварах и моей рубашке. – Ты прав, – вздохнула Сони. – Но я совсем не представляю, как это делать... – Боюсь, я тоже не силен в выборе женского туалета. – Все не так страшно, – Бруно, соскочивший с сундука, легко взобрался на столик. – Я помогу подобрать тебе платье. Я видел здесь лавки, которые, уверен, помогут решить проблему. – Бруно, какой ты милый, – Сони нежно обняла кота. Элиза улыбнулась. Она никогда не приобретала одежду в лавках – ее платья шились портными, – но ей неудержимо захотелось отправиться вместе с Сони. Современная мода – то, что удалось ей увидеть благодаря Шаулу, – сначала удивила, а потом завоевала ее симпатии. Ушли в прошлое строгие линии и жесткие каркасы, тяжелые ткани сменились невесомыми, плотная, затканная драгоценностями вышивка уступила место мягким складкам и пышным драпировкам. Одежда изменила характер – потеряв былую чопорность, она стала легкомысленной и веселой. Как здорово было бы сейчас заглянуть в лавки, о которых говорил Бруно, а может быть еще те, что торгуют украшениями – ей так понравилась перламутровая спиральная ракушка в ажурной оправе, которую, подарил Сони Барт. Но Шаул отправлялся в рыцарский замок, и вынужден был покинуть Сони. – Пусть Блаз сопровождает тебя, – строго предупредил он девушку. – Ты теперь все время будешь мучить меня своей заботой о репутации? – недовольно вскинула она бровь. – Я твой брат и просто обязан это делать, – обезоруживающе улыбнулся Шаул. Они прощались в тенистом внутреннем дворе дома, когда привратник ввел туда принца. Элиза глубоко вздохнула – ей отчего-то стало душно. – Вам понравился дом, Сони? – принц склонился к ее руке. Дом Шаул нашел по его рекомендации. Откуда у Саттена, пробывшего в походе вдали от островов немало лет, были подобные сведения, Шаул не стал интересоваться, тем более что и дом и хозяйка пришлись ему по душе. – Здесь очень уютно, Марк, – улыбнулась Саттену девушка, слегка пожав в ответ его пальцы, она не спешила забрать свою руку. – Графинюшка, все готово! – раздался из дома звонкий голос хозяйки, и тут же она сама появилась на пороге. – О, ваше высочество, – женщина присела в низком реверансе. – Графинюшка, – качнул головой Саттен и, отпустив руку девушки, поднял взгляд на Шаула: – Нам пора, Клаверден. Миледи, – поклонившись Сони, отступил он к выходу. Улыбка Сони потухла. Шаул взял поникшую девушку за руку. – Не печалься, милая, – шепнул он ей на ухо. – Купи себе самое красивое платье, и не одно. Сони вскинула бровь. – Я потрачу все твои деньги, мой милый граф, и ты еще пожалеешь. – Договорились, – Шаул поцеловал девушку в лоб и поспешил за принцем. Элиза сердилась и негодовала на близорукость двух друзей. Неужели они не понимают, что Саттен влюблен в Сони! И вовсе не забота и покровительство, как полагал Шаул, причина его поступков. Ну если не люди, то хоть Бруно-то должен был уловить своей кошачьей чуткостью, что происходит с принцем! Элиза досадливо вздохнула и снова капнула носком туфли влажный песок, выудив на свет ракушку, блеснувшую в лучах заходящего солнца перламутровым нутром. Что толку негодовать, когда и сама не имеешь никакого понятия о том, что делать? Даже если Шаул поймет несостоятельность плана, чем это поможет? Конечно, возможно, Саттен и Сони будут счастливы. – Да и то не наверняка, – вздохнула Элиза. Саттен – принц, а Сони… Кулон с гербом, не решит всех вставших на их пути проблем. А что делать Шаулу? Снова бросаться со всех ног на поиски нового принца? Даже если бы и так – он все равно не успеет привезти его во время.
Хелга: Юлия пишет: Ну если не люди, то хоть Бруно-то должен был уловить своей кошачьей чуткостью, что происходит с принцем! Вот-вот, Бруно, где Ваша мудрость и проницательность? Юлия пишет: Ой уж этот Траум. "Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице..." Где Траум, автор? Ой, что-то все смайлы хмурятся. Юлия, спасибо за продолжение!
Юлия: Хелга Хелга пишет: Бруно, где Ваша мудрость и проницательность? Мяу? Хелга пишет: Где Траум, автор? Вопрос к Провидению.
Юлия: Прибытие в рыцарский замок немного отвлекло Элизу от тоскливых мыслей, придав происходящему волнующую авантюрную ноту, – как-никак она нарушила строжайший запрет, непрошенной гостьей ворвавшись во внутренние покои мрачной обители мужского царства. А великие магистры и не подозревали, что их темные тайны и упрятанные от глаз людских сокровища предстали перед женским оком. Элиза с удивлением и любопытством рассматривала суровые чертоги – но ничего интересного или таинственного ее взору не открывалось. Гулкие залы старого замка не слишком роскошные, но и не лишенные некоторого уюта. Массивная грубоватая мебель, гобелены – сплошь героические подвиги членов ордена и его геральдические знаки. Огромные, словно оскаленные пасти гигантских чудовищ, чрева старинных каминов, поглощающие целые бревна. Сами рыцари в большинстве своем вели себя довольно бесцеремонно, не слишком заботясь о галантности, однако придерживались не всегда понятному Элизе, но, несомненно, прописанному этикету. «И это все тайны?» – насмешливо подумала она, когда ее отвлек громче обыкновенного прозвучавший удивленный возглас: – Клаверден?! Шаул оглянулся, ища глазами окликнувшего. Широкий с низкими сводами зал был полон рыцарями. Когда-то он служил для братских трапез, но сейчас рыцари обедали в большом светлом зале в новом крыле, здесь же оруженосцы чистили оружие, а рыцари проводили свободное время за столами, играя в кости, или за кружкой терпкого местного эля. Из-за соседнего стола, часть которого была скрыта от Шаула широкой колонной, поднялся рыцарь – худощавый, среднего роста, одетый в простой мышиного цвета дуплет и коричневые замшевые кюлоты, прямые темные волосы были подхвачены сзади лентой. Открытое лицо с аккуратными чертами можно было назвать приятным, если бы не настороженный прищур и плотно сжатые губы. Рыцарь слегка поклонился, приветствуя Шаула, и он склонился в ответ. – Простите, граф, – обратился к нему незнакомец, не отводя пристального взгляда. – Мне назвали ваше имя – Клаверден. Вы родом из Адхельма? – Нет, – качнул головой Шаул, удивленно рассматривая рыцаря. – Вы знаете мое имя, но я не знаю вашего. – Гаррет Фей барон Маллой, – церемонно поклонился тот. Шаул склонился в ответ, припоминая, что где-то слышал это имя. В голове непослушным вихрем закружились воспоминания, отчего Элизу слегка качнуло, и ноги стали как будто ватными. Но Шаула внезапно осенило, и ей стало легче. «Негоциант на перевале!» Тот спутал Шаула с бароном. Элиза удивленно всматривалась в хмурые черты рыцаря – что общего мог углядеть в них этот купец? – Я рад приветствовать вас, барон, – поклонился Шаул. – Мое имя вам знакомо? – холодно поинтересовался Маллой. – Представьте себе, – улыбнулся Шаул. – Зимой я встретил в таверне на одном из перевалов Южного хребта некого Сентре, он оказал мне услугу, приняв меня за своего спасителя барона Маллоя. И был весьма огорчен, когда я его разуверил… Взгляд барона похолодел до открытой неприязни. Опасение клубком дурноты свернулось в животе Элизы. Невозможно было и предположить, в чем причины такой враждебности, и, что именно хочет этот странный человек. – Ваш слуга, барон, – поклонился Шаул, поведение барона неприятно поразило и его, и он постарался поскорее отделаться от того, чтобы избежать конфликта. – Всего один раз? – процедил сквозь зубы Маллой. – Простите? Что – один раз? – не понял он. – Вы слышали мое имя лишь однажды? – нетерпеливо уточнил барон. – Я сожалею, – качнул головой Шаул. – Не стоит ваших сожалений, – резко ответил тот, и чуть запнувшись, с непонятной угрозой произнес: – Даже когда вы получали Клаверден? – Причем тут… – недоуменно начал Шаул и ошарашено уставился на Маллоя: – Гаррет… Гаррет? Не может быть. Вы же погибли?! «Гаррет?! – ахнула Элиза. – Погибший друг Кристиана?» По лицу рыцаря пробежала тень. – К вашему сожалению, я жив, – кривая усмешка исказила его черты. – Отчего же мне сожалеть? – холодно возразил Шаул. – Напортив, я очень рад. – Неужели? – усмехнулся Маллой. – Опомнитесь, господин барон, – попытался остановить его Шаул. – Какая нужда мне в вашей смерти? – Разумеется, – Маллой кивнул, и лицо его перекосилось от злости. – Клаверден вы уже получили. – Клаверден никогда не принадлежал вам. И был пожалован мне правителем Адхельма в награду за службу. Барон вдруг дико захохотал. Элиза содрогнулась – казалось, хохот раздирал барона изнутри. – О! Я не сомневаюсь! – восклинул он. – Я не сомневаюсь – всем службам служба! Краска бросилась в лицо Шаула. – У вас нет никаких оснований сомневаться в чести моего сюзерена! – вспыхнул он. – Вашего сюзерена?! – взвился сир Гаррет. – Вот как?! К… – он запнулся, в его взбешенном взгляде вдруг на какую-то долю секунд мелькнуло отчаяние. – Как смеешь ты склонять его имя?! Смазливый щенок! Оскорбительный выпад барона гулко разлетелся под низкими сводами зала. Элиза обмерла. Сердце Шаула наоборот выбивало барабанную дробь, готовое выскочить из груди. Разговор двух рыцарей давно привлекал внимание, и сейчас взгляды всех присутствующих были устремлены на них. Едва ли у Шаула был шанс в поединке с Маллоем. Невысокая и довольно хрупкая фигура барона не могли обмануть, всем известен такой тип рыцарей – быстрые, как ртуть, они побеждают не силой, а мастерством, нанося внезапные и точные удары. Но отказаться от вызова Шаул теперь не мог. – Мессир, – проговорил он звенящим голосом, – вы… – Вы перегнули палку, Маллой, – вдруг прогремел над его ухом голос Саттена. – Вы клеветник и жалкий трус, милорд! – Саттен! – развернулся к принцу Шаул. – Замолчи, Ворт, – отодвинул его тот. – Вы оставите мои слова без ответа? – он угрожающе двинулся к Маллою. – Нет, Саттен, барон… – воскликнул Шаул. – Если вы так настаиваете на моем удовлетворении, ваше высочество, – перебил его, жестко усмехнувшись Маллой. – Вы назвали меня трусом. Я достаточно пролил крови, своей и чужой, чтобы не иметь глупости доказывать кому-то обратное. Но тому, кто погряз во лжи и смраде, я не спущу. Я вызываю вас, Саттен. – К вашим услугам, – поклонился принц. – Вы оказали мне честь, ваше высочество, – процедил барон с кривой ухмылкой. – В замке мы все равны, Маллой, – парировал принц. Барон коротко кивнул и завил: – Бой на скьявоне и даге. Гарф Дибоан и мессир Мэдок – мои секунданты. Двое названных решительно выступили вперед и поклонились. – Сир Шон Барт и шевалье де Тревер, – назвал принц своих секундантов, и те тоже вышли в круг, поклонившись. – Мы не закончили, барон, – выступил вперед Шаул. - Я требую сатисфакции. Маллой неприязненно уставился на него: – Если вы умеете держать оружие в руках, я в вашем полном распоряжении после поединка с Саттеном. И с удовольствием избавлю мир от новоиспеченного графа Клавердена, – мстительно добавил он. – Сир Шон Барт и шевалье де Тревер не откажутся быть и моими секундантами, – в бешенстве проревел Шаул. – Извольте, – барон Маллой развернулся и покинул зал. Рыцари и оруженосцы, наполнив зал гулом голосов, разошлись по своим местам, жарко обсуждая предстоящие поединки.
Хелга: Юлия Юлия пишет: – Гаррет Фей барон Маллой О, объявился, надо же. Ох, мужики, лишь бы подраться. Чувствую, не напрасно Саттен ввязался в это дело, что-то будет. А Шаул и не фехтовальщик, вроде, бедолага. Юлия пишет: – Отчего же мне сожалеть? – холодно возразил Шаул. – Напортив, я очень рад. Очепятка
apropos: Юлия Шаулу только дуэли не хватало. Барон-то какой задира. Хелга пишет: Шаул и не фехтовальщик, вроде, бедолага От слова совсем, как я понимаю. Ну там за него Саттон ввязался, а уж странствующий принц-рыцарь наверняка владеет искусством фехтования, и на самом высоком уровне. Барон влип.
Юлия: Хелга , apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: А Шаул и не фехтовальщик, вроде apropos пишет: От слова совсем, как я понимаю Ну это вы зря, он фехтованием занимался (о чем и вспоминает, наблюдая фехтующего Кристиана). Да и, получив меч, помнится, тренировался. Сравниться с тем, кто занимается этим профессионально, конечно, трудно. Но все-таки не совсем он несведущ в искусстве поединка. apropos пишет: Барон влип Саттен, конечно, спец, но и барон не лыком шит, сам странствующий рыцарь.
Юлия: Хелга , apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: А Шаул и не фехтовальщик, вроде apropos пишет: От слова совсем, как я понимаю Ну это вы зря, он фехтованием занимался (о чем и вспоминает, наблюдая фехтующего Кристиана). Да и, получив меч, помнится, тренировался. Сравниться с тем, кто занимается этим профессионально, конечно, трудно. Но все-таки не совсем он несведущ в искусстве поединка. apropos пишет: Барон влип Саттен, конечно, спец, но и барон не лыком шит, сам странствующий рыцарь.
Юлия: – Саттен! Вы вынуждаете меня… – набросился Шаул на принца. – Замолчи, и пойдем со мной, – остановил его тот и пошел к выходу. – Ни слова, Ворт, – тихо приказал он, заартачившемуся было Шаулу, тому ничего не оставалась, как последовать за принцем. Элиза чувствовала, как колотится сердце Шаула, и пульсируют в голове мысли. Ее саму бил озноб. Она не была знатоком тонкостей правил поединков. Но было очевидно, что, вмешавшись, Саттен вынудил Маллоя ответить на его вызов первым, оттеснив Шаула. «Какого черта он влез?!» – Шаула трясло от пережитого. Слова Маллоя звенели в его ушах. Но дело было не просто в словах. Он замарал, вывалял в грязи, вытянул на свет боль и тайну Кристиана. Он осквернил их дружбу! Ничтожество! И о нем скорбит Кристиан?! Хранит его память! Иступленный гнев Шаула не находил выхода. Он с размаху ударил кулаком о стену. – Я должен драться с ним! – зло просипел он. «Пусть он разрубит меня на куски – к дьяволу! – но вытерпеть такое невозможно. Пусть не его, так хоть моя кровь смоет эту смердящую клевету!» Шаул и не заметил, как оказался перед распахнутой дверью комнаты принца. Он шагнул внутрь. Элизе понадобился глубокий вздох, чтобы унять головокружение. – Шарлу, оставь нас, – приказал Саттен склонившемуся над сундуком оруженосцу. Юноша поклонился и вышел. – Послушай меня, Ворт, – обратился к Шаулу принц, указывая на свободное кресло. – Поздновато, но все-таки должен тебя предупредить, чтобы ты тридцать пять раз подумал, прежде чем произнесешь слово в присутствии других рыцарей. Когда мужчины заперты в четырех стенах наедине друг с другом, любая мелочь может послужить причиной для ссоры. И сегодняшний случай лишний раз свидетельствует о том. Я не знаю, чем ты мог насолить Гаррету, я знаком с ним, он не задира. Да меня не касается это. Но если тебе надо выяснять отношения с кем-нибудь, никогда не делай это в зале полном людьми. Одно неудачное слово – и никто из вас уже не сможет пойти на попятную. – Вы слышали наш разговор и считаете, что ссоры с Маллоем можно было избежать?! – вне себя воскликнул Шаул. Принц неопределенно пожал плечами. – Зачем вы вмешались? – не унимался Шаул. – Наш спор вас совершенно не касается. Вы все усложнили, и поставили меня в дурацкое положение. – Лучше дурацкое положение, чем дурацкая смерть, – отрезал принц. – Я буду с ним драться, чтобы не произошло! – проревел Шаул. – Мне все равно, кто из нас кого убьет, но оставить все как есть невозможно. Вы не можете предотвратить наш поединок! – Могу. Я выведу его строя, – пожал плечами принц. – И ты уже не сможешь вызвать его. – Вы не сделаете этого! – запальчиво выкрикнул Шаул. – Не петушись, Ворт. Ничего уже не изменить. Барон принял мой вызов. А тебе незачем умирать из-за случайно сказанного слова. Проблемы Маллоя путь остаются ему самому, а ты, я уверен, не запятнал чести, – пытался урезонить его принц. – Как великодушно с вашей стороны! – саркастически воскликнул Шаул. – Но вы не знаете меня, как не знаете и вашего друга Гаррета. – Не лезь в бутылку, Ворт, – поморщился принц. – С Гарретом я сражался два года бок о бок. А про тебя мне рассказывала Сони… «Проклятье! Еще и Сони, - в отчаянии подумал Шаул. - Она никогда не простит мне, если с Саттеном что-нибудь случится». – Хорошенькую же услугу вы оказали ей, – ожесточенно процедил он, и снова набросился на Саттена: – С какой стати вы отказали мне в праве на честь? Я что, по-вашему, нашкодивший котенок, которого надо за шкирку вытаскивать из неприятностей? – Если собрался жениться, хорошо бы живым дотянуть до венца, – недовольно проворчал Саттен. – Нет, это вы обещали жениться на принцессе, и спасти тем самым больше сотни человек от мучительной смерти! – взорвался Шаул. «Если этот чертов Маллой даже просто ранит принца, тот не успеет к Элизе. А если барон убьет его…» Сони, Элиза! Из-за дурацкого вмешательства Саттена они обе обречены. Отчаяние выстрелило острой болью, пронзившей левую сторону и впившейся в правый висок. "У-ох! – выдохнула Элиза с трудом претерпевая его боль. – Что с тобой? – озадачено подался к нему Саттен. – Ничего страшного, – скривился тот, прижимая руку к груди. – Вы должны спасти Элизу. Рискуя собственной жизнью, вы ставите под удар сотню людей. – На сегодняшний час наша задача отвести удар от тебя, – спокойно ответил Саттен. – От меня не зависят жизни людей, я могу распоряжаться собою, – недовольно возразил Шаул. – Никто из нас не вправе бездумно распоряжаться собой, – отрезал принц. – Не скажу, что жизнь – единственная ценность, но разменивать ее на пустяки… – Вы себя имеете в виду?! – взвился Шаул. – Напомнить?! Это вы, Саттен вызвали на дуэль человека, который не сказал вам ни одного дурного слова и к тому же является чуть ли не вашим другом! – Хватит выкать, – недовольно пробурчал принц. Шаул недоуменно уставился на принца. – Благодарю за оказанную честь… – Сколько в тебе всякой ерунды, Ворт. Честь… – проворчал, вздохнув, принц. – Может быть, и не самая лучшая идея, но у меня не было времени, долго раздумывать. Если бы ты вызвал его на дуэль первым, он бы убил тебя. Гаррет чертовски хороший фехтовальщик. – Мы ходим по кругу. Между прочим, если он так уж хорош, то ему не составит труда убить и ва… тебя. – Меня Гаррет не убьет. Во-первых, меня не так легко убить, а во-вторых, он и не собирается этого делать. А у тебя шансов нет, он очень зол на тебя. А кто твой сюзерен? – Правитель Адхельма. – Не знаю его, – принц задумчиво потер подбородок. – Странно все это. Я бы не удивился, если бы Гаррет так взвился из-за какой-нибудь дамы. Он всегда был очень щепетилен в этих вопросах. А ревность даже самых благородных людей делает безумцами, – принц задумчиво замолчал. – Ревность… – пробормотав себе под нос, кивнул Шаул. Вот что заставило Гаррета так взвиться из-за Клавердена! Он внезапно понял, что друг Кристиана может ревновать ко всему, что связано с отрадными днями юности. И случайное столкновение с человеком, получившего в собственность замок, который для него, вполне вероятно, символизировал потерянное счастье, выбил его из колеи. Можно только догадываться какие мысли рождали в разгоряченной голове несчастного сам факт появление в жизни Кристиана какого-то, как он его назвал, смазливого щенка... Шаул нахмурился. Поведение Маллоя было отвратительно и заслуживало самого сурового осуждения, но ярость прошла. Гнев сменился досадой и даже жалостью. Затем и малодушный страх вполз в сердце, жаля жгучим ядом. Но как бы то ни было, поединка не избежать… Шаул покинул комнату принца, мучительные переживания не давали ему усидеть на месте. Он шагал по гулким мрачным коридорам замка, и каждый его шаг отдавался в груди Элизы тупой болью. Мерная давящая пульсация совсем не походила на приступы Шаула. Неужели это ее собственная? Но ее тело не могло испытывать боли. Или могло? Мысли мешались. Ей вдруг ясно представилась залитые солнцем южные склоны рыцарских островов, покрывающая их нежно-зеленая поросль с яркими пятнами черепичных крыш, стремительные ласточки, расчерчивающие четкими тонкими стрелками светлый холст высокого неба, прозрачный воздух, наполненный переливчатым щебетом птиц. Но внезапная туча закрыла солнце. – Мое время проходит, – потянула сердце тоска. Краски потухли, сумрак поглотил острова, умолкло пение птиц. Неведомая сила вытянула ее из воспоминаний Шаула, накрывая скорбной апатией, как покрывалом. Тупая боль не проходила, тяжестью придавив грудь. В неясном мороке мыслей вдруг четко обозначилась совершенно ясное осознание: «Мне не спастись, не пробудиться ото сна». Да и стоило ли? На что ее обрекало это пробуждение?! Горькая судьба Кристиана никогда бы не вызвала в ней такого сочувствия, если бы она не казалась ей зеркальным отражением ее собственной. А теперь встреча Шаула с Гарретом лишила ее последней надежды. Потерявший рассудок барон убьет его. Какой же силы должна была быть неизбывная многолетняя боль, чтобы довести благородного человека до подобного состояния?! И такая же судьба по пробуждении ждет и ее. Невозможность соединения с любимым человеком разъест ее сердце, лишит покоя и сведет с ума. Стоит ли просыпаться ради такой муки? Тьма сгущалась. Апатия превратилась в бессилие. Что с ней происходит? Ни страх, ни боль не могли вывести ее из охватившего оцепенения. Неясный гул наполнял пространство ее сознания, размывая мысли и чувства. Ей казалось, что она засыпает. Или просыпается? – Шаул, – простонала Элиза, не имея сил выговорить имя любимого. ***
Хелга: Юлия События пошли раскручиваться? Что с Элизой-то? apropos пишет: Элизу ужасно жалко, а вот мужиков чет не очень. Вообще как-то не очень понятно с этой ссорой, на пустом месте, как мне показалось. Вот тоже как-то сердят мужики. Хотя, мальчишкам лишь бы шпагами или чем там еще, помахать.
Юлия: apropos , Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Хотя принцы, по идее, на дуэлях не должны драться - не по статусу. Но в замке они все - и Саттен, и Маллой - прежде всего рыцари, и потому равны. Здесь другая иерархия (магистры, командоры, рыцари) и, соответственно, другие взаимоотношения. Об этих различиях и упоминают Малой с Саттеном: – Вы оказали мне честь, ваше высочество, – процедил барон с кривой ухмылкой. – В замке мы все равны, Маллой, – парировал принц. apropos пишет: Принца еще могу понять - он пытается защитить Шаула, которого вроде как опекает. Нет, принц вовсе не опекает Шаула - с чего бы? - у него вполне конкретная задача, о которой он и говорит. apropos пишет: Вообще как-то не очень понятно с этой ссорой, на пустом месте, как мне показалось. Так на пустом месте и есть. Ревность - такая пренеприятная штука, подталкивает людей к черт знает какому безумству. Мне казалось, что вместе с предысторией о принце Кристиане (о которой читатель осведомлен) - здесь без особых подробностей должно быть все понятно. Хелга пишет: Вот тоже как-то сердят мужики. Хотя, мальчишкам лишь бы шпагами или чем там еще, помахать. И это тоже. И потом - в каждом монастыре свой устав. У Шала, кажется, вообще не было выбора. Хелга пишет: События пошли раскручиваться? Уж закручиваться бы им пора. Хелга пишет: Что с Элизой-то? Она же все-таки не в санатории, а в довольно опасном месте, да и состояние у нее не самое прозаическое. При таком раскладе может произойти все, что угодно. И Траум уже не спасет...
Юлия: *** Над Заколдованным замком сгущался туман. Это был вязкий морок колдовства. Он появился несколько дней назад в виде маленького едва заметного облачка, которое постепенно разрасталось и теперь отвратительным грибом нависло над замком. Пройдет десяток дней, и оно накроет его полностью, как колпаком. Почему разрушение все больше поражало строения, а тление – человеческую плоть? По замыслу фей, такого вообще не должно было произойти – время в замке образовывало петлю. Но теперь эта петля начала разрушаться. Так почему же колдовство обрело такую силу? Двое суток подряд Агата просидела над своими книгами, но не нашла ничего, что указывало бы на причину произошедшего. Как такое могло случиться, когда принц – не мог же Сэмюэль ошибаться – уже чуть не на пороге замка?! – Пусть не сегодня, пусть через месяц, но он поцелует Элизу, – досадливо пробормотала Агата. А что если Элиза сама противостоит магии? В свое последние посещение царства снов – а это было всего-то пару недель назад – Агата могла удостовериться в упрямстве принцессы. Та и не думала отказываться от своей влюбленности в бакалавра. Какая безответственность! Откуда эта бессмысленная беспечность?! – Это все глупая кичливая гусыня королева! – быстро нашла виноватую Агата. – Плела заговоры, интриговала и не смогла втолковать дочери, что значит быть правителем. Теперь напыщенная интриганка поплатится за свою спесь, – мстительно прорычала она. Не политические интриги, а спасение подвластных ему людей – вот задача любого правителя. Он вожак – найдет правильный путь, спасется сам и спасет своих подданных. Потеряется – погубит всех. Элиза забыла о сотнях людей, чьи судьбы зависят от нее. Себялюбивое желание, овладевшее ею, открыло лазейку колдовству и усилило его. Колдовство всегда питается людскими слабостями, страстями и страхами. – Проклятье, – в бессильной злости сжала кулаки Агата. Она потеряла всю свою магию – ей нечего противопоставить колдовству. Но так просто она не сдастся! – Куда это вы собрались в таком виде?! – всплеснула руками Вильма. Агата стояла перед магическим зеркалом, облаченная в мужской наряд. Темный кафтан сидел плотно, узкие кюлоты были заправлены в высокие сапоги. – Иначе по Заколдованному лесу не пробраться, – вздохнув, ответила Агата, наблюдая, как сгущается и темнеет смог над замком. – И к чему вам туда отправляться? – уперев руки в боки, служанка с осуждением уставилась на Агату. – Если вы не принц, то нечего вам там и делать. Того и гляди замок развалиться. – Не развалится, – недовольно возразила фея. – Я должна увидеть принцессу. Воздействовать на человека можно по-разному, и пока Элиза жива, до нее можно достучаться и через телесную оболочку. Пусть магия самой Агаты сейчас и бессильна, но безучастно наблюдать за тем, как своевольная девица губит себя, а заодно и всех обитателей замка, фея не собиралась. Дорога в Заколдованный замок оказался гораздо труднее, чем в прошлый раз. Агата совершенно измучилась и выбилась из сил, хоть не прошла еще и половины пути. Топорик не справлялся с обступавшим лесом – чем больше ветвей она рубила, тем плотнее они сплетались. Колдовство. Везде колдовство! Оно не только нависло над замком, оно овладело и лесом вокруг него. Получалось, что-то вроде перевертыша – все, что раньше было под властью магии фей, теперь оказалось во власти колдовства. Надо было возвращаться – стыдно, обидно, – но чтобы не погибнуть здесь, приходилось признать свое бессилие перед преумножившимся колдовством. Агата повернула назад, но деревья, словно стражи, сомкнули перед ней ряды – ни просвета между стволами! Ветки обхватили и сжали ее в объятиях. Агата охнула и попыталась вырваться. Не тут-то было! Словно живые, ветви ползли, оплетая ее – ни двинуться, ни руки поднять! Одна из них стиснула запястье – у Агаты от боли потемнело в глазах, – топорик выпал из ослабевшей кисти, глухо ударившись о прелую землю. Она попалась в силки, которые расставило колдовство. К желудку подкатывала волна слабости. Кто спасет ее из этого пропащего места? Не докричаться ни до кого. Да и некому справиться с колдовством... «Надо взять себя в руки!» – приказала самой себе Агата. Если она поймет, что происходит, найдет и выход. Агата сделала глубокий вздох и принялась размышлять. Она ошиблась в своем прежнем предположении – Элиза не могла заварить такую кашу. Уж слишком сильным было колдовство. А если у нее есть помощник? Даже слабые игроки могут образовать ось, вокруг которой, возможны весьма опасные кульбиты. Шаула Агата отбросила сразу. Он прекрасно понимал, что без принца у Элизы нет шансов, – именно он нашел спасителя для принцессы. А выскочившая, как черт из табакерки, Сони? Кто она? И с какой стати отправилась за тридевять земель в опаснейшее путешествие за первым встречным? Если кто мог ответить на эти вопросы, то не она, а Селина – фея, покровительствующая детям. Сама Агата, ожегшись на своем первом и единственном опыте патронажа принцессы Оланда, зареклась влезать в детские судьбы. Да и не было у нее на это ни способностей, ни расположения. Она не видела особого толка в суетливой заботе Селины о многочисленных ее крестниках. Но дети имеют привычку вырастать. И вот теперь, не исключено, что от одной из них, уже повзрослевшей, зависят жизни сотни людей, включая незадачливую фею… – Сони! У человека не может быть такого дурацкого имени, – раздраженно воскликнула Агата, скривившись от боли. Это утверждение было по крайней мере безосновательным, чтобы не сказать глупым. У людей очень часто бывают самые глупые имена. И почему эта девчонка должна быть исключением? Тем более, если это она вместе с Элизой образует эту чертову ось! Агата была раздражена до предела бессилием и болью. Ни двинуться, ни размять затекшую ногу, ни убрать с лица растрепавшиеся волосы. Она яростно дернулась из проклятых объятий. Но толстые ветви лишь теснее сошлись со всех сторон, а тонкие, раздирая кожу в кровь, оплетали руки и шею, жаля, пролезали под одежду. Агата оказалась в самой тесной клетке. Руки и ноги, сжатые деревянными прутьями, свела боль, в туго стиснутую грудь – не вздохнуть! – билось, как обезумевший узник, сердце. – Да что же делать?! – сопротивлялась в яростном отчаянии Агата. Капли пота катились по лицу, но она не могла стереть их. Наконец она затихла, оглушенная беспощадной очевидности факта – она погибнет здесь. – Уж лучше бы мгновенная смерть, – глухо проговорила Агата. Но у Провидения свои планы. И было бы несправедливо винить его в жестокости – гордая фея сама искала наказания, отвергая прощение. Агата сама пришла сюда по собственной воле, презрев предостережение Вильмы – даже простой служанке была понятна глупая несостоятельность претензий феи. Агата прикрыла глаза, чтобы справиться с дурнотой. Она задыхалась. Нет, не Провидение, и даже не колдовство враждебной колдуньи: ее главный враг – собственная непрошибаемая гордость. Милейший Рев пытался ей раскрыть глаза. Но она и его не послушала, коснея все в той же гордости. Она заварила всю эту кашу, высокомерно позволяя себе вмешиваться в материи, не подвластные ее магии. Она оттолкнула сестру – из-за головокружительной спеси. Даже сейчас, оставшись у разбитого корыта, она предпочла отправиться в Заколдованный лес – в самую гущу колдовства! – даже не подумав попросить помощи и совета у Сэмюэля… Боль от макушки до кончиков пальцев свела затекшее тело. Перед глазами расплылись, закручиваясь в бессмысленный хоровод стволы и ветви. Чтобы унять его, Агата прикрыла веки, и по щекам побежали слезы – собирались на подбородке, текли по скулам, щекоча и раздражая расцарапанную кожу, заливали шейный платок. Холод пробирался между лопатками, по сырой от пота спине. Ступни и кисти заиндевели. Сколько дней пройдет, прежде чем она перестанет чувствовать? – Селина уже несколько месяцев, живет на улице, ходит босиком, голодает, терпит побои, – тоскливо прошептала Агата. Избалованная неженка оказалась гораздо крепче целеустремленной зазнайки. Как было бы сейчас здорово оказаться с Селиной и ее спутницей где-нибудь в покосившейся пастушьей землянке. Пусть босой, пусть в лохмотьях, пусть на ужин была бы корка хлеба с водой, да пусть и вовсе ни крошки! Но вместе с Селиной. Сестра болтала бы о своем Трауме, которого она еще не встретила, и они бы спорили о прошедшем дне. Надо было отправиться за сестрой. Вместе они бы одолели любую дорогу и – чем черт не шутит? – нашли бы Селине Траума… – И он ходил бы вместе с нами, – не смогла удержаться от сарказма Агата. – А почему бы и нет? – возразила она самой себе. – Лучше ссориться и спорить, чем прозябать в одиночестве и вечных сожалениях… Интересно, она смогла бы поладить с Траумом? Навряд ли… Траум – это не добродушный деликатный Рев. Они бы оба друг друга раздражали, а Селина была бы между ними, как между молотом и наковальней. И все же Агата предпочла бы эту семейную неурядицу, своему одиночеству. У нее не было сомнений, что и Селина сделала бы точно такой же выбор. – Какие мы дуры, Селина! – горько всхлипнула Агата. – Мы все испортили… Вот он, ответ – не Элиза с безвестной Сони, а они с Селиной образовали ту самую злополучную ось, вокруг которой магия перевернулась со своей светлой стороны на темную. Вот почему им нельзя было действовать порознь. Они разошлись – и результат не замедлил себя ждать. Как в детской игрушке – кольцо, привязанное к двум ниткам – растянешь два свободных конца в разные стороны, и кольцо перевернется. Оно и перевернулось. Но исправить ситуацию не в их с Селиной силах. Агата толкнула сестру на дорогу, и теперь дорога – ее судьба, ни свернуть с нее, ни оставить. И даже если бы сама Агата отправилась вслед за сестрой, ничего бы не вышло – дороги не подчиняются чаяниям людей, они ведут их сами по воле Провидения… – По воле Провидения, – прошептала Агата непослушными губами. Она совсем обессилила и способна была только мысленно твердить два слова: прости и помоги. Их постоянное и почти бездумное повторение отгоняло разрушительные, приносящие острые страдания мысли и приносило забвение. ***
Хелга: Юлия Да, ситуация закрутилась до невозможности. Раскручиваться-то должна, но узел какой тугой получается. Юлия пишет: А выскочившая, как черт из табакерки, Сони? Личность Сони, конечно смутная. И тапочек: Думаю - здесь, может, не нужны зпт? Хотя, не уверена. Юлия пишет: Перед глазами расплылись, закручиваясь в бессмысленный хоровод стволы и ветви. Пропущена зпт после хоровода. Юлия пишет: Она совсем обессилила Здесь, наверное, обессилела?
apropos: Юлия Юлия пишет: ее главный враг – собственная непрошибаемая гордость. Я бы даже сказала - гордыня. Наконец Агата это поняла, правда, скорее ее заставили понять это обстоятельства, в том числе ставший вдруг непроходимым лес. Хелга пишет: ситуация закрутилась до невозможности. Похоже на то. Что Селина где-то там пропадает, теперь и Агата попалась. Вообще сцена очень сильная, но - на мой взгляд - если убавить мелодраматичности и добавить динамики, то было бы еще лучше. Юлия пишет: Так на пустом месте и есть. Ревность - такая пренеприятная штука, подталкивает людей к черт знает какому безумству. Мне казалось, что вместе с предысторией о принце Кристиане (о которой читатель осведомлен) - здесь без особых подробностей должно быть все понятно. Не, то, что ревность, - понятно. Но повода вдруг вспыхивать - не вижу, если честно. Тем более, по словам Шаула, принц считает барона мертвым. А тот - вместо того, чтобы хоть прояснить этот вопрос, вдруг полез на рожон, причем ревность тоже должна быть как-то оправдана.
Хелга: apropos пишет: Наконец Агата это поняла, правда, скорее ее заставили понять это обстоятельства, в том числе ставший вдруг непроходимым лес. Такие упрямые и уверенные в своей правоте люди, как Агата, как мне кажется, трудно поддаются такому пониманию. Как бы она, освободившись, не вернулась на тот же путь. apropos пишет: Вообще сцена очень сильная, но - на мой взгляд - если убавить мелодраматичности и добавить динамики, то было бы еще лучше. Да, да, приплюсуюсь - сцена яркая, но чуть бы побольше динамики не помешало. Динамики в мыслях. Юлия пишет: Она же все-таки не в санатории, а в довольно опасном месте, да и состояние у нее не самое прозаическое. При таком раскладе может произойти все, что угодно. И Траум уже не спасет... Так потому и волнуюсь.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Я бы даже сказала - гордыня. Хелга пишет: Такие упрямые и уверенные в своей правоте люди, как Агата, как мне кажется, трудно поддаются такому пониманию. Как бы она, освободившись, не вернулась на тот же путь. Похоже, она еще не один раз наступит на те же грабли, но все же червь сомнения в собственной правоте и силах должен был поселиться в ее сердце. apropos пишет: если убавить мелодраматичности и добавить динамики Если можно, пояснить бы конкретней. Не чувствительна я к мелодраматизму. Хелга пишет: чуть бы побольше динамики не помешало. Динамики в мыслях. Вот и с динамикой я пока не въехала. Буду думать. Если есть какая подсказка, жду с нетерпением. apropos пишет: Но повода вдруг вспыхивать - не вижу, если честно. Молодой красивый и, судя по всему, удачный соперник - это не повод? Хотя у бедного барона все гораздо запутанней. Видимо само название замка срезонировало - здесь и любовь, и накопившаяся боль, и когнитивный диссонанс, вызванный несоответствием идей и чувств.
apropos: Юлия пишет: пояснить бы конкретней. Не чувствительна я к мелодраматизму. Ну, многовато, на мой взгляд, упоминаний о боли, прочих переживаний и упреков. А динамику гасят повторы, подчас лишние уточнения. Например, Агата пытается найти виновных в усилившемся колдовстве, и мысль о том, что даже слабые могут составить роковую ось, начинает тонуть в рассуждениях о том, кто это может быть, - на несколько абзацев, хотя все это можно уложить в пару-тройку фраз, как мне кажется. То же и с пониманием, что всему бедой разлука Агаты с сестрой. Она и прежде уже приходила к этому выводу. Почему бы - вместо постоянно самобичевания - не расставить акценты на самой ситуации в развитии: от одиночества и тоски - к потере магической силы, а теперь и усилении противостоящего колдовства? Юлия пишет: Молодой красивый и, судя по всему, удачный соперник - это не повод? Боюсь, не повод. Причина - допустим (условно говоря), но не повод. Повод - это конкретное оскорбление словом или делом, ну или на худой конец - я дерусь просто потому, что дерусь (с), чему по идее должна предшествовать опять же конкретная причина посредством слова или действия, а не давняя и не до конца проясненная история. Эта заварушка и вызывает вопросы именно потому, что, боюсь, толком нет ни причины, ни повода для дуэли. Честно говоря, я не совсем понимаю, зачем тебе понадобилась именно такая история с этим бароном (и принцем Кристианом), когда - если тебе непременно нужна дуэль - Шаул может просто случайно толкнуть или ненароком задеть какого-нибудь вспыльчивого рыцаря-бретера, чуть что хватающегося за меч. Хотя автору, конечно, виднее.
Юлия: apropos пишет: Ну, многовато, на мой взгляд, Спасибо, дорогая. Буду думать. Сеять, просеивать, пропалывать... apropos пишет: всему бедой разлука Агаты с сестрой. Она и прежде уже приходила к этому выводу Нет, прежде была беда только для них с Селиной. А сейчас пришло понимание, что нельзя утонуть аккуратно самому - все, кто с тобой связан, тоже пойдут на дно. Есть связь между личным выбором и судьбой других людей. Кроме того важно - делая добро, никто не гарантирован от зла. Можно быть вполне положительным человеком и жить согласно своим вполне хорошим принципам, а в результате твои добрые намерения превратятся во зло. apropos пишет: Почему бы - вместо постоянно самобичевания - не расставить акценты на самой ситуации в развитии: от одиночества и тоски - к потере магической силы, а теперь и усилении противостоящего колдовства? Самобичевание - это плохо. Но дело в том, что цепочка не такова. Причина не в одиночестве и не в потере магии. Причина в уверенности в собственной правоте, в нежелании отказаться от своего права быть правым, в гордыне, как ты верно где-то выше заметила. Когда человек замыкается в собственной правоте - он не может творить добро, каковы бы ни были его намерения - они обернуться для его близких злом. apropos пишет: Боюсь, не повод. Причина - допустим (условно говоря), но не повод. Повод - это конкретное оскорбление словом или делом, Если ты говоришь о ревности, то не соглашусь. Ревность не нуждается в поводе. Она сама себе причина и трактует факты, как считает нужным. А больное воображение всегда найдет повод. А вот если речь идет о причине для вызова на поединок, то барон и не вызывал Шаула. Это Шаул вызвал барона. apropos пишет: Честно говоря, я не совсем понимаю, зачем тебе понадобилась именно такая история с этим бароном (и принцем Кристианом), когда - если тебе непременно нужна дуэль - Шаул может просто случайно толкнуть или ненароком задеть какого-нибудь вспыльчивого рыцаря-бретера, чуть что хватающегося за меч. Это не просто сюжетный ход, потому просто дуэль для интриги мне не нужна. Я хочу проследить эволюцию Шаула и завершить историю Кристиана.
Юлия: *** После бурного волнения наступило затишье, и теперь, размышляя о произошедшем, невозможно было не удивляться как бессмысленности, так и роковой неотвратимости случившегося. Словно чья-то злая воля вопреки всему, что пройдено и пережито, решило поставить точку. Шаул стоял у окна, невидящим взглядом уставившись на строгий фронтон дворца великих магистров. Что он упустил? В чем ошибся? Как допустил подобный разворот событий? Бессмысленность возникшего спора, как и неразрешимость в одночасье завязавшегося узла ставили в тупик. Избежать гибели в морской пучине, не замерзнуть на перевале, оправиться от нападения разбойников, побывать в плену, уйти живым из змеиной ямы и в последний момент погибнуть от руки друга Кристиана... Шаул не сомневался, что озлобленному Маллою будет мало его крови, его ревность утолит только смерть предполагаемого соперника. Шаул не был искусным фехтовальщиком, несмотря на прежние свои занятия и нынешние постоянные упражнения. В его арсенале не было хитроумных приемов и опыта, которые, несомненно, с избытком имел сражавшийся на войне Маллой. Размышления о неведомых смыслах не находили объяснения, то и дело прерываясь, словно ожегшись воспоминаниями о ненавистной собственной горячности. Спокойная рассудительность Саттена – другое дело. Без лишних слов и колебаний принц подставил за него свою грудь и после не усомнился, не поддался малодушным колебаниям. Вот образец истинно благородства. А что он? Распалился, а потом заметался в ужасе от собственной отваги. Шаул растер ладони, пытаясь избавиться от нервного покалывания, но что делать с тошнотворной тяжестью в желудке? Ему было страшно. И все-таки он не мог смириться с навязанным ему Саттеном планом. Даже после долгих размышлений, после того, как он оправился от возбужденной лихорадки, накрывшей его после вызова, Шаулу была невыносима мысль о том, что он оставит слова Маллоя без ответа. И даже не сами слова. Назвав смазливым щенком, барон нисколько не задел его. В какой-то мере это даже льстило. В родных местах, где ценились сила и хладнокровие, его внешность не могла служить предметом гордости. Даже Аделина ограничивалась тем, что называла его милым и – вздохнул Шаул – не принимала всерьез. Впервые его назвал смазливым несчастный Амбросиус, тогда в голосе коротышки ясно слышалась обычная зависть. И сейчас для Маллоя это утверждение было лишь доказательством его правоты – внешность Шаула, а не благородный подвиг обеспечил ему Клаверден. Обвинение барона ударило Шаула в самую больную точку: он и сам в глубине души знал, что Клаверден Кристиан подарил ему не из-за того, что Шаул спас его, а из-за чувств, которые испытывал к своему спасителю. Барон был неправ только в одном – Шаула не радовало это. Он не мог простить Маллою не клеветы, а правды. Когда пришел Барт, Шаул находился в самом мрачном настроении и апатично выслушал, что их поединок с бароном произойдет на рассвете. – А когда же он будет драться с Саттеном? – не понял он. – После всенощной, – коротко ответил Барт. – Ночью? – изумился Шаул. – Так захотел барон, а Саттен не возражал, – пожал плечами рыцарь. Похоже, Маллой очень спешит разделаться с ним. Они обсудили оружие, и Барт ушел. Шаул вытащил свой ящичек для письма. Ему надо было написать матери и Сони. Впервые за все его путешествие у него появилась возможность в опасный момент попрощаться с родными, но сделать это оказалось совсем непросто. Долго раздумывая над чистым листом, Шаул в конце концов решил не скрывать от матери истинной причины своего путешествия. Рассказал и о своей любви к принцессе. Мать, как никто, поймет и поверит ему. Он прощался с ней, уверяя в будущей встрече: "Я уже пережил нечто подобное, мама, и точно знаю, что это – настоящее, ради чего стоит жить и не страшно умереть. Милая, добрая моя, я благодарю тебя за каждый вздох, что ты подарила мне. Нельзя быть лучше матерью, чем ты для нас с Тимом. Мы понимали это всегда, но сейчас я знаю, что не только дальние расстояния, но и сам круг смерти не в силах положить предел нашей связи. Она сильна и действенна благодаря твоей любви. Эта святая любовь пронизала всю нашу жизнь, она изливается из твоего сердца так обильно, что не воспринять, не напитаться ею просто невозможно…" Шаул закончил фразу и обмакнул перо. Даже такой сухарь, как отец, не мог устоять перед этим благодатным потоком. Сдержанный и педантичный господин библиотекарь едва ли походил на влюбленного супруга, но всякий раз, стоило ему обратиться к жене, и обычно холодный взгляд теплел, смягчался сухой тон, даже движения обретали некую нежную робость. Удивительно, что зная об этом с самого детства, Шаул только сейчас задумался о том, что за бесстрастной внешностью городского библиотекаря скрываются весьма сильные чувства. Смутное чувство вины укололо сердце. Возможно, он был несправедлив к отцу? Вдали от дома расстояние рассеивающей линзой уменьшает недостатки наших родных до едва заметной точки, в то время как тоска, словно лупа, увеличивая их достоинства, множит ностальгические воспоминания. Шаул скучал по матери и брату, по воскресным трапезам в саду и тихим вечерам в их крошечной гостиной. Издалека ему были милы даже бесконечные отцовские нравоучения. Да и сам отец уже не казался придирчивым сухарем. Шаул отложил перо и задумался. Эта печаль по дому или встреча с Йосефом Бардаатом в корне изменили его видение? То, что прежде он принимал за бездушный стоицизм и педантичную верность мертвой букве принципов, оказалось пылким непрактичным служением высоким идеалам. Даже запрет отца изучать философию, теперь представился ему совсем в ином свете. Стоило совершить столь дальнее путешествие, чтобы распознать то, что годами происходило у него под носом. Отсюда из рыцарского замка собственные доводы казались себялюбивыми, мелочными и пустыми. В то время как мотивы отца предстали со всей очевидностью здравомыслия. Господин Ворт не был богатым человеком, и его служба не приносила большого достатка. Он мог дать образование только одному из своих сыновей. Любитель чтения Шаул, по мнению отца, подходил для университета более, чем непоседа Тим. Но в таком случае на старшего сына ложится обязанность, получив образование и практику, помочь отцу устроить судьбу оставшегося не удел Тима и обеспечить старость родителей. И без сомнения медик или юрист могли это сделать гораздо лучше, чем философ… Садясь за написание писем, Шаул был полон решимости отказаться от Клавердена. Он никогда не хотел обладать ни замком, ни землями. И упрек Маллоя только утвердил его в этом. Но размышления об отце изменили направление его мыслей. От чего он пытался убежать? Чего стыдился? Если уж оставаться верным раз выбранному пути, то до конца. "Дорогой отец!" – решительно вывел Шаул. Коротко, не вдаваясь в подробности, он написал о принадлежащих ему землях, вложив в письмо дарственную грамоту Кристиана. А затем настала очередь Сони. Без обиняков поведал он ей о том, что произошло, заставив подставиться под клинок Маллоя. "Думаю, ты не применишь выбранить меня, разозлившись, – и будешь права. Но уверен, со временем, поймешь и простишь. Не буду скрывать от тебя, хотелось бы мне отказаться и остаться в стороне – я говорю не только о весьма вероятной скорейшей смерти. Ты знаешь, и титул, и земли всегда были костью в горле. И надо же – именно их мне вменили в вину! Но, как видно, никуда уж не деться. Надо или принять все или от всего отказаться. Слишком долгий путь пройден – ты была рядом, – я изменился. Даже если Саттен ранит барона, я дождусь, когда он оправится, и сражусь с ним. Иначе пришлось бы вернуться к началу, или вообще не вставать на этот путь…" Шаул подумал и приступил к самому сложному: "Сони, отвези Саттена в Заколдованный замок. Бруно знает путь. Поверь, я понимаю, на что тебя обрекаю. Ты можешь сказать, что это несправедливо отправляться на поединок с Маллоем, а тебя заставлять выполнять мою работу. Но ты, действительно, мне как сестра и даже больше, потому я не стыжусь и не могу не просить. Не только ради Элизы, Сони, там столько людей… И если кто-то может выполнить обещанное мною, то только ты. Но знай – теперь это твое решение, и я никогда не упрекнул бы тебя, если ты решишь отказаться. Выбирая то, что уготовило мне Провидение, я вручаю Ему судьбу Элизы и этих несчастных", – Шаул поставил точку, не желая умножать ворох противоречивых фраз – он был уверен, Сони поймет. Простившись с матерью, отцом и Сони, он не простился с Элизой. Шаул писал ей так часто, что это давно стало насущной потребностью, неотъемлемой частью каждого дня. Он привык рассказывать ей о произошедших событиях, делиться мыслями и чувствами – он был уверен, что обращается к Элизе. Но сегодня, сидя над чистой страницей дневника, он не находил слов. Как мог он предполагать, что Элиза слышит его? Как мог увериться в наивной идее неподдающейся разумному объяснению связи? Отчего раньше не чувствовал глухой стены, что сейчас сводит его с ума? «Я не мог это выдумать», – с отчаянием уставился Шаул на белый лист, словно там мог появиться ответ. Белизна бумаги резала глаз, он прикрыл веки, и светлая пустота страницы превратилась в темный бездонный колодец. Ему казалось, он медленно, но неотвратимо проваливается туда.
Хелга: Юлия Поворотная точка - дуэль? Да, в такой ситуации волей-неволей подводишь итоги и понимаешь то, о чем раньше и не задумывался. Тапочек: Юлия пишет: Словно чья-то злая воля вопреки всему, что пройдено и пережито, решило поставить точку. решила
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Да, в такой ситуации волей-неволей подводишь итоги и понимаешь то, о чем раньше и не задумывался. Пора ему задуматься, взять ответственность, снизить накал чистоплюйства. Ведь Шаул выходил в путь молодым философом, витающим в заоблачных далях и не спешащим на грешную землю. Его собственные поступки привели к титулу и землям. Он не может принять ни то, ни другое. Почему? Он немножко сноб, приверженец духовного аристократизма. И он вынужден преодолевать свой снобизм, чтобы принять то, что получил. Не очень выходит. Но тут оказывается, за имя и за право приходится платить. Шаул не отказывается - такой процесс инициации. В этом же ключе и пересмотр отношения к отцу - ответственность (краеугольный камень в данном случае) от высоких идеалов в заботах о всех людях наконец доросла и до прозаической заботы о собственных родных.
apropos: Юлия Упс, и у Шаула прервалась связь с Элизой. Я уже начинаю волноваться за нашу девочку. Юлия пишет: Белизна бумаги резала глаз, он прикрыл веки, и светлая пустота страницы превратилась в темный бездонный колодец. Ему казалось, он медленно, но неотвратимо проваливается туда. Очень впечатляющая картинка! Юлия пишет: Но дело в том, что цепочка не такова. Причина не в одиночестве и не в потере магии. Причина в уверенности в собственной правоте, в нежелании отказаться от своего права быть правым, в гордыне, как ты верно где-то выше заметила. Когда человек замыкается в собственной правоте - он не может творить добро, каковы бы ни были его намерения - они обернуться для его близких злом. Ну вот как чудесно все описала! Это бы в текст - сразу все понятно.
Юлия: apropos apropos пишет: Это бы в текст - сразу все понятно Не хочется сильно доставать читателя объяснениями... Постараюсь ненавязчиво втиснуть мытль.
Юлия: – Господин граф! Да проснитесь же вы! – кто-то настойчиво тряс его за плечо. Шаул с трудом открыл глаза и приподнял голову, потирая затекшую шею. В комнате было темно. Только свеча, которую Шарлу, оруженосец принца, держал в руках, освещала ее. Шаул заснул за столом над своим дневником, так и не заполнив пустующую страницу ни одним словом. – Что случилось, Шарлу? – Его высочество ранен. Он зовет вас. – Что?! Сорвавшись с места, Шаул почти бегом бросился к принцу. «Все-таки Саттен подставился. Неужели я проспал столько времени?» – в осоловевшей ото сна голове путано роились мысли. – Как он? – спросил он на ходу едва поспевающего за ним оруженосца. – Рана не опасная, но крови много, – Шарлу бежал, прикрывая рукой мечущееся пламя свечи. Саттен лежал на кровати с закрытыми глазами. Даже в скудном освещении было заметно, как он бледен. Монах, сидевший у кровати раненого, поднялся с кресла и, подойдя к оруженосцу, тихо проговорил: – Я дал ему настойку, он должен спокойно заснуть. А завтра, после утренней молитвы, я приду делать перевязку. Он взял из рук юноши свечу и, поклонившись Шаулу, вышел из комнаты. – Ворт, – тихо позвал принц. – Я здесь, Саттен, – Шаул опустился в освобожденное монахом кресло. – Как ты? – Брат Матеу дал мне какое-то отвратительное снадобье, от которого у меня заплетается язык. Поэтому я коротко... – принц скривился от боли и продолжил еще тише, делая большие паузы между словами. – Я ранил его. Но он очень зол и все равно будет с тобой драться. Гаррет повернулся на какой-то странной идее, он считает всех нас – тебя, меня, твоего патрона и даже себя самого – связанных каким-то ужасным сговором. Я не понял его, может быть, тебе это понятно. Всем нам он прочит гиену огненную… – Он все же хотел убить тебя, – сокрушенно качнул головой Шаул. – Маллой, словно с цепи сорвался. А я, кажется, лишь задел его… Принц прикрыл глаза. – Спасибо тебе, Саттен, – тихо поблагодарил Шаул и поднялся. На рассвете он встретится с Гарретом Феем, одержимым идеей уничтожить не только его самого, но и вступившегося за него принца. Что за странная идея владела бароном? Шаул вернулся к себе. В комнате, освещаемой лишь пламенем разожженного камина, его ожидал Барт. – Скверная выдалась ночь, Клаверден, – хмуро приветствовал он его, протягивая флягу, которой только что приложился сам. – Спасибо, – отказался от предложения Шаул. – Как хочешь, – пожал плечами тот и еще раз глотнул содержимого. – Ты знаешь, что у тебя нет шансов против Маллоя? – Он ранен. – Саттен его только задел. – Ты пришел сообщить мне об этом? – мрачно поинтересовался Шаул. – И это тоже. Но главное не в этом, – Барт, не расставаясь с флягой, развалился на его кровати. – Маллой не в себе. Он тронулся, – и в ответ на скептический взгляд Шаула объяснил: – Ты знаешь, как он приветствовал Саттена? Он заорал на него, – Барт привстал с кровати, изображая безумного барона: – "И вы туда же?! Да какая ж вам в том нужда? Зачем вы добровольно приняли на себя дьявольскую печать? Вы хотите отправиться в преисподнюю с этим порочным юнцом?! Так тому и быть – вы попадете туда! Мы все там будем! Все мы уроды, порождения бесов!" И бросился на Саттена так, словно действительно увидел перед собой дьявола. Ты слышал что-нибудь более безумное? – Что он имел в виду? – осторожно спросил Шаул. – Ты издеваешься надо мной? Кто может понять бред сумасшедшего? Маллой всегда был святошей – любил цитировать всякую благочестивую чепуху. А теперь он просто двинулся. Но тебе это может сослужить неплохую службу. Постарайся его сбить с толку – ты же знаком со всей этой свято-мудрой наукой. И тогда, он не уследит за клинком. Он ошибется, и ты сможешь этим воспользоваться. Барт глотнул снова из своей фляги, откинулся на подушки и через несколько минут засопел. – Хорош секундант, – проворчал Шаул и зажег свечу на столе. Пустой лист открытого дневника снова резанул его своей белизной. Шалу сел и, обмакнув перо, начал быстро писать: "Элиза, любовь моя, я не хочу и не буду предаваться отчаянию. Если все, что я пережил – лишь плод моего воображения, я несчастнейший из людей, и кончина моя – лишь освобождение. Если же ты существуешь, и наша встреча не была иллюзией, значит, смерть не страшна вовсе. Я обрел твою любовь, отправившись в путь, и я не сверну с него, чтобы он мне не сулил. И если на нем мессир Гаррет Фей, желающий сразиться со мной, – так тому и быть. В верности залог нашей любви. И может быть в моей смерти, есть гораздо больше смысла, чем в жизни". Шаул вздохнул: в конце концов, будучи живым, трудно примирить веру в вечную любовь с фактом женитьбы Саттена на Элизе. И, действительно, ревность как будто отпустила его, Шаул кивнул и принялся писать дальше: "Я мог погибнуть уже несколько раз, но остался жив, чтобы встретиться с Маллоем. Звучит абсурдно, но так оно и есть. Возможно ли сейчас найти смысл в этой встрече и в нашем поединке? Барон одержим идеей уничтожить меня. Не думаю, что он по-настоящему безумен. Но ревность и мучительное несоответствие чувств с идеями сводит его с ума. И не далек тот день, когда, вполне уверившись в своем праве вершить суд, он станет действительно опасен. Он уже был готов растерзать Саттена по самым нелепым подозрениям. Возможно, я должен остановить его. Или вернуть?.." Шаул перечел написанное и, отложив перо, протер усталые глаза. Не так уж плоха идея Барта сбить Маллоя с толку. Но с помощью теологии идеи барона не опровергнуть. – В чем же ваше слабое место, барон? Шаул размышлял, уставившись на пламя свечи. Тающий опаловый стебель отмеривал время. Он уже почти исчез, когда раздался стук в дверь. На пороге показалась внушительная фигура де Тревера. – Нам пора, – коротко сообщил он. ***
apropos: Юлия Ну уж если принца ранили, то у Шаула вообще никаких шансов, разве что автор его чудом спасет. Юлия пишет: Я мог погибнуть уже несколько раз, но остался жив, чтобы встретиться с Маллоем. Звучит абсурдно, но так оно и есть. По идее, он должен был остаться живым, чтобы найти принца=спасти принцессу. Тапочек:Маллой, словно с цепи сорвался Лишняя запятая.
Хелга: Юлия Маллой просто пугает. Что за дьявольская печать? Что его так гнетет? Поймала себя на мысли, что не хватает присутствия и здоровой иронии Бруно.
Юлия: apropos , Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: если принца ранили, то у Шаула вообще никаких шансов Так и Маллой ранен. Разве не шанс? apropos пишет: По идее, он должен был остаться живым, чтобы найти принца=спасти принцессу Он отправился за принцем, но никто не гарантировал ему ни успеха, ни безопасности. По факту он действительно уже не раз оказывался близок к смерти, но пока счастливо избегал ее, чтобы оказаться (он же и сам понимает, что шансов у него до обидного мало - Маллой не просто сильнее его в технике, он жаждет уничтожить его) перед лицом практически неминуемой гибели от руки барона. Но Шаул задается другим вопросом – почему именно Маллой. Он пытается найти рациональное объяснение этому, конечно же, неслучайному факту. Мне казалось, что найденное им объяснение должно не удовлетворить читателя, но намекнуть - Шаул сражается со своими чертями. По сути, он бежал от этой истории с Кристианом, не зная, что с этим делать, желая отгородиться от нее, избавиться в том числе и от титула и от графства. И она (история) его, как водится, догоняет. Хелга пишет: Маллой просто пугает. Что за дьявольская печать? Что его так гнетет? Когнитивный диссонанс. Мне казалось, что Маллой довольно прозрачен - мы не знаем подробностей его истории, но сама она вполне угадывается. В молодости горячая влюбленность в принца обернулась изгнанием - понятно, что отправили его на восток сражаться за веру. Возможно, весть о его смерти была случайной ошибкой, а, может, и намеренной. Это изгнание мучительно, но Маллой воспринимает наказание, как вполне заслуженное. Сорвал запретный плод - получай изгнание из рая. Он пытается жить согласно убеждениям, открыто декларируя свою приверженность тому что правильно (Барт же говорит о нем, что он всегда был святошей), стоически заклеймив себя и неся в себе свое собственное осуждение. Но любовь не картошка... Встреча с красавчиком, получившим Клаверден, сорвало крышку с его котла. Ревность закипела, чувства вышли из берегов, окончательно утопив здравый смысл. Не раздумывая, он заступничество Саттена за Шаула – по Фрейду – тут же воспринял, как свидетельство их порочной связи. Даже будучи знаком с Саттеном, он уже не способен внимать голосу разума. Ревность рисует ему фантасмагорическую картину, где Шаул – настоящее исчадье ада, который не только Кристиана влюбил в себя, ввергнув того в пучину порока( ведь эта уже не юношеская ошибка), Клаверден-то можно получить только за любовь, за сладострастие, за обладание - как же иначе?! - и готов поверить, что Шаул и Саттена растлил. Хелга пишет: не хватает присутствия и здоровой иронии Бруно Бруно с Сони. Он еще скажет свое слово.
Юлия: *** Селина в ужасе открыла глаза. Ее окружала бархатная темнота ночи. В узкие оконца пастушьего домика виднелось ясное исколотое звездами небо. Переливисто всхрапнув, рядом на соломе заворочалась Магда. Селина перевела дух. Сон ее с самого начала был беспокойным и пугал тягостной неотвратимостью сумрачных событий, обещая обернуться кошмаром. И то, что она увидела под конец, заставило ее в ужасе проснуться. Ей привиделась объятая огнем Магда – ее волосы, взметнувшиеся в пламени вверх, короновали корчащуюся в смертных муках фею. Селина боялась закрыть глаза и слепо таращилась в темноту – только бы не погрузиться еще раз в ужасное ведение. С холодеющим сердцем она гадала, что оно означало. После бурного пробуждения сон поблек, его канва запуталась, и Селина никак не могла вспомнить, отчего ее старая подруга вдруг превратилась в ослепительный факел. Возможно, огонь и не означал сожжение на костре – в конце концов они живут в просвещенный век, – но невыносимые страдания на лице старой феи не оставляли сомнений: ей грозит нечто ужасное. Как же спасти Магду? – раздумывала Селина, но лихорадочная тревога мешала мыслить здраво. Да она никогда и не была сильна в этом. – Если бы Агата была рядом, – горестно вздохнула Селина. Несмотря на кажущийся успех на дороге, она не переставала тосковать по дому и страстно желала вернуться. Но стоило подумать о сестре, и мгновение спустя она ошеломленно прошептала: – Этого не может быть... Смутные осколки забытого и непонятого сна неожиданно сложились в ужасающую картину – это они с Агатой виноваты! Сейчас сновидение казалось абсурдным, и все же одно было несомненным – это они с Агатой подожгли на дороге Магды костер, в который, подчиняясь символической логике пророчеств, она не могла не вступить. Постепенно в памяти всплывали и другие подробности видения. И везде они с сестрой – с какой-то упрямой настойчивостью – оказывались по обе стороны всех случающихся неудач и несчастий. Что за странный сон?! Как бы ни были они плохи с Агатой, они никогда не желали никому зла. А в этом дурацком видении все перевернулось с ног на голову, и все их затеи оказались обращенным во тьму! Панический ужас охватил Селину, словно она распространяла смертельную заразу. Их разрыв с Агатой теперь представлялся чуть ли не катастрофой, ставшей причиной всех уже случившихся и будущих несчастий. Селина порывисто села: она готова была хоть сейчас же отправиться домой. – Но это же невозможно, – тихо простонала она. Рядом, не подозревая о нависшей беде, мирно похрапывала Магда. – Что же делать? – отчаянно прошептала Селина. Ответа не было. – Это все наше ослинное упрямство, – горько ахнула Селина. Она вдруг отчетливо осзнала, как коснеет живая ткань событий под замораживающим действием злой воли человека, его строптивого желания настоять на своем любой ценой, как расползается этот холод, захыватывая все больше человеческих судеб, властно направляя их по единственной жесткой колее с неотвратимостью нессущийся с горы каменой глыбы. Запущенный ими с Агатой страшный механизм бессмысленного кровожадного рока уже не остановить. – Клянусь, Магда, тебя я ему не отдам, – всхлипнула Селина, устыженная мирным старческим храпом беззащитной подруги. Селина забылась сном лишь под утро, а когда проснулась, страшное ночное видение, казалось, поблекло. Но стоило ей увидеть, как огонек трубки осветил лицо Магды, окрасив киноварью свисающие на лоб волосы, страх стиснул сердце. Засыпая, она поклялась спасти Магду, но как ей это сделать? Стоит ли предупреждать об опасности, когда сама не знаешь, откуда эта опасность придет? От чего остеречь? Велеть не позволять себя сжечь на костре? Опыт странствующей феи не помогал Селине – ничего невозможно изменить, если не знаешь, какие действия самого человека привели его на этот путь. – Что, девочка, – Магда пыхтела трубкой, раскуривая табак, – дурной сон? – Дурной, – пряча глаза, тихо пробормотала Селина. Чуткая Магда больше не приставала к притихшей подруге с расспросами. Они медленно берли по раскисшей дороге. Ноги скользили и разъезжались, увязая в топкой глине. То и дело накрапывал противный дождик. Налетающий ветер, словно злой пес, яростно рвал их промокшие лохмотья. Весна уже не радовала ни теплом, ни солнцем, словно и она сокрушалась в предчувствии неотвратимой беды, оплакивая скорый конец. Селина сердито проклинала изнурительную дорогу, но когда показались первые строения селения, сердце болезненно сжалось, заставив пожалеть, что дорога не бесконечна. Селение было большим, однако искать тех, к кому посланы, феям не пришлось. Все жители собрались на площади у колодца. Перекрикивая другу друга, они обвиняли испуганную девочку в краже серебряной кружки из общинного дома. Селина с ужасом оглянулась на Магду – она опоздала! Именно от этого она должна была уберечь непоседливую строптивую Лин Манс. Подопечная Селины была дерзкой и своенравной, ее многочисленные проделки были притчей во языцех, но девочка не совершала кражи. Было достаточно взглянуть на испуганную, сжавшуюся точно затравленный зверек, девочку в круге обступившей ее разъяренной толпы, чтобы понять - та не брала злосчастной кружки. Настрадавшиеся от проказ Лин сельчане с легкостью поверили в ее вину, но кто и зачем обвинил ее? Селина оглядела толпу. Среди других выделялся коренастый плотно сбитый господин – он один оставался спокойным и доброжелательным. Но стоило Селине вглядеться, и по телу пробежа дрожь. Взгляд глубоко посаженных глаз незнакомца, словно стальной клинок, ожег холодом угрозы. Не теряя терпения, спокойно, почти ласково, плотный господин, манипулируя разъяренными людьми, подталкивал тех к расправе над девочкой. – В Арьен ее к судье! Пусть всыпет ей! Давно по ней исправительный дом плачет! – сыпались крики со всех сторон. Селина заметила, как плотный господин сделал едва заметный знак, и к девочке решительно двинулся молодой парень. – Нет! – какая-то женщина – должно быть мать – бросилась к девочке и, обняв ее, не позволяла увести. – Стойте! – звонко крикнула Селина, протиснувшись к Лин и ее матери. – Она не делала этого! Вырывавший девочку из материнских объятий парень в нерешительности отступил. – Ты еще кто такая? – недовольно выкрикнул кто-то из толпы. – Я Селина! – грозно ответила она. – Странствующая фея! – Ведьма! – послышался неуверенный возглас откуда-то сзади притихшей толпы. – Лин не брала кружки! – не обращая на него внимания, крикнула Селина. – Она не повинная в краже! – Но кружку нашли у нее, – разведя руками, словно сожалел об этом, проговорил плотный господин. – Верно! – тут же оживилась толпа. – Эта гадкая девчонка только ищет, где бы нагадить! Гнать ее! К судье! На виселицу! – Нет! Она не виновата! – Селина загородила девочку. – Вы сами знаете это. Может быть, Лин непоседа, вспыльчивая и вредная девчонка, но она никогда ничего не брала без спросу! – Только не мои яблоки, – усмехнулась толстая тетка справа от нее. – И не наши груши! – уже смелее выкрикнул кто-то сзади. – Груши и яблоки таскают все дети, и не только Лин! – не сдавалась Селина. – Но никто из них не стал бы трогать серебряной кружки! – Но кружку нашли у нее, – снова вкрадчиво, повторил плотный господин. – Нашли! Она утащила! В ее корзине! Толпа сомкнулась еще теснее, и парень, отпихнув Селину, на это раз решительно схватил испуганную Лин. – Она не делала этого! Я ручаюсь за нее! – отчаянно крикнула фея. – На кой нам твое ручательство, рыжая ведьма?! И ее к судье! На кол! На костер ведьму! – разъяренно вопила толпа.
Хелга: Юлия пишет: – На кой нам твое ручательство, рыжая ведьма?! И ее к судье! На кол! На костер ведьму! – разъяренно вопила толпа. Ох, вещий сон Селина увидела о себе? Какие еще испытания ее ждут, чтобы прийти к полному пониманию, куда они идут, зачем и что упрямство бывает разрушительным? И где же Траум? К слову, оффтопом, почему-то вспомнилось, какая-то ассоциация. Сегодня беседовала со своей знакомой, так она на тему ценностей жизненных привела цитату из фильма "Зимняя вишня-3". Не буду коряво цитировать, просто ссылку положу, там эта сцена на 2:08:49, про воронку. Автор, дорогая, прости за ассоциации. Юлия пишет: Когнитивный диссонанс. Мне казалось, что Маллой довольно прозрачен - мы не знаем подробностей его истории, но сама она вполне угадывается. Видимо, да, когнитивный. Много событий и героев, и не всех мне удается поймать и обдумать.
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Автор, дорогая, прости за ассоциации Да что ты, спасибо огромное. Ведь самое ценное, когда откликается человек мыслью, чувством. Сама я остановилась на Зимней вишни-1. Как-то 2 уже не пошло. Но Соломин может, конечно, вдохнуть жизнь и в букварь. Монолог его пробирает особенно сейчас, когда мы знаем, что довольно скоро он ушел. Интересная мысль. Жизнь, конечно, заставляет нас отсеивать, выбирать, а иногда и попросту отнимает у нас без всякого нашего на то согласия. Вот только обрести мудрость понимания того, что происходит, совсем не всегда удается, а, может быть, это вообще до конца не возможно. Если предположить, что видим мы лишь небольшой кусочек мозаики. Так, во всяком случае, утверждал, помнится, Траум Хелга пишет: что упрямство бывает разрушительны Думаю, это она уже поняла. А до полного понимания, боюсь, еще долго. Но ведь важно все-таки (на нашем кусочке мозаики) не стремление к невозможному - необъятного не объять, - а воспринять суть момента, чтобы сделать верный ход. Хелга пишет: Много событий и героев, и не всех мне удается поймать и обдумать Я сама уже забываю что к чему. Подвиг читателя пронимает до слез спасенного им из пучины отчаяния автора.
apropos: Юлия Юлия пишет: Запущенный ими с Агатой страшный механизм бессмысленного кровожадного рока уже не остановить Сон странный, да, но не слишком ли много Селина на себя берет? Ведь не могут они с Агатой вдруг стать ответственными за все мировое зло. Ох, где же Траум?! Юлия пишет: Шаул сражается со своими чертями. По сути, он бежал от этой истории с Кристианом, не зная, что с этим делать, желая отгородиться от нее, избавиться в том числе и от титула и от графства Ну, он-то каким боком к той истории. Он же не ответил взаимностью принцу, а регалии свои получил совсем за другое. По идее это его все вообще не касается. Барон мог надумать, что угодно, конечно, но хотя бы поинтересовался поначалу, что да как. Пара тапочков: все их затеи оказались обращенным(и) во тьму! Пропущено окончание мн.числа. нессущийся с горы каменой глыбы Одно "с" и два "н".
Хелга: Юлия пишет: Вот только обрести мудрость понимания того, что происходит, совсем не всегда удается, а, может быть, это вообще до конца не возможно. Если предположить, что видим мы лишь небольшой кусочек мозаики. Так, во всяком случае, утверждал, помнится, Траум Траум, да, Траум... Он Мудрец и Мужчина. Скучаю по нему. Юлия пишет: Но ведь важно все-таки (на нашем кусочке мозаики) не стремление к невозможному - необъятного не объять, - а воспринять суть момента, чтобы сделать верный ход. Первое - невозможно, потому что не объять, второе - очень сложно, потому что нелегко поймать суть. Ох...
Юлия: apropos , Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: но не слишком ли много Селина на себя берет? Конечно, слишком. Так ведь страшный сон, ночь – все обретает немыслимые контуры и наделяется ужасной сутью. Ночью всегда проблемы представляется неразрешимыми и трагичными. Разве нет? apropos пишет: Он же не ответил взаимностью принцу Все верно, но он, как говориться, вляпался. Очень близко сошелся с Кристианом, совершенно не понимая что к чему. И это не может не смущать. Не знакома такая ситуация? Чувствуешь себя полным идиотом. И не хочется об этом думать - запрятать бы куда подальше и не вспоминать никогда. apropos пишет: а регалии свои получил совсем за другое. За другое. Но принц Адхельма при этом все же руководствовался своей любовью. От этого факта никуда не деться. Все это и заставляет Шаула сомневаться и комплексовать. Но сейчас ему приходится самому перейти на противоположную точку зрения, доказывая Маллою (а прежде всего самому себе), что заслуги его совершенно честны во всех смыслах. Он избавляется от своих подростковой неуверенности и страха оказаться не на высоте – в своей решимость пролить кровь за это. Он избавился от ложного стыда и обрел зрелое взрослое отношение к себе и к жизни. Теперь он не будет с ужасом гнать мысли о Кристиане и их дружбе, и его регалии уже не будут свидетельством о его выдуманном провале, а обретут свое нормальное значение. Он взрослеет и становится сильнее. apropos пишет: Барон мог надумать, что угодно, конечно, но хотя бы поинтересовался поначалу, что да как. По уму-то да. Да часто ли мы действуем по уму? Долговременное закручивание внутренних гаек - это такое опасное дело. По моему опыту, в один прекрасный момент, резьба срывается, и все устои (к коим, конечно, относится и здравый смысл) сносит со страшной силой. apropos пишет: Ох, где же Траум?! Должен быть в небытии. Хелга пишет: Траум, да, Траум... Он Мудрец и Мужчина. Скучаю по нему. Вот и Селина тоже. Хелга пишет: Первое - невозможно, потому что не объять, второе - очень сложно, потому что нелегко поймать суть. Сложно, но иногда, с помощью свыше, удается.
Юлия: – Отродья змеиные! Псы окаянные! – взметнулся над толпой каркающий голос Магды. Старуха взобралась на повозку и оттуда посылала проклятия, потрясая над головами селян своим посохом. Высокая, с развевающимися на ветру белыми космами, она нависла над толпой, являя собой величественное и страшное зрелище. – Судью ищете?! Есть для вас Судия праведный! Для вас, творящих беззаконие! Для вас, приносящих ложное свидетельства! Для вас, пожирающих дома вдов! Для тебя Йолмер Нудл! – она ткнула посохом в направлении коренастого господина. Завороженная толпа послушно повернула головы и расступилась – Йолмер Нудл оказался один в центре круга. – Сколько у тебя должников, Йол? – зловеще скалясь, вкрадчиво начала Магда; в наступившей тишине ее голос звучал пугающе. – Верный староста, сколько своих односельчан ты превратил из хозяев в наемников своей собственной земли? Скольких запугал, заставляя участвовать в твоих грязных делишках? Кто из вас, глупые твари, сунул в торбу к девчонке кружку?! – она водила посохом из стороны в сторону, направив, его словно меч, на притихшую и сжавшуюся толпу. Люди начали оглядываться друг на друга, ища виноватых. – Это ты, глупец Хейди! – посох старухи указал на щуплого парнишку, вжавшего белобрысую голову в плечи. – Нет! – жалобно выкрикнул он. – Это не я! Это Гил! – Гил! – победно прорычала старуха, и ее посох безошибочно указал на совсем зеленого пацана, пытавшегося улизнуть. Но несколько пар крепких крестьянских рук схватили юркого мальчишку. – Я ничего! Я только слушался господина Нудла! – отчаянно вопил он, вырываясь. – Что за черт! – наконец поднял голос Йолмер Нудл. – Откуда взялась эта сумасшедшая старуха? Оставьте мальчишку! Вы не видите, он испугался и несет невесть что! – Скажи им, Йол! – прогремела Магда, перекрывая глуховатый голос старосты. – Скажи, зачем тебе понадобилось обвинять девчонку! Расскажи, как подкатывал к ее матери, вдове Алойса Манса! Она отказала тебе. Но сейчас, когда судьба непутевой Лин в твоих руках, строптивая вдовушка и ее земля будут твоими! – Чушь! – выкрикнул Нудл, его налитое кровью лицо исказилось злобой. – Судья будет судить Лин. И я, конечно, постараюсь смягчить его приговор, потому что люблю ее мать. Да! Я люблю Ханну Манс! – с вызовом крикнул он, оглядывая своих односельчан. – Я люблю ее. Это не преступление. – Не потому ли ты приказал мальчишке подсунуть ее дочери серебряную кружку?! – прогремела Магда и, переведя с Нудла на мальчика горящий неминуемым возмездием взгляд, нацелила на него свой посох. – Признавайся, Гил! – Я не хотел! – взвизгнул мальчишка. – Заткнись, Гил, – приказал Нудл. – Ты роешь себе могилу. – Ну же, Гил! – не отставала от мальчика Магда. – Говори! – Господин Нудл! Это он! Он хотел проучить задиру Лин! – плаксиво вопил мальчишка. – Она уже всем надоела! – И что же ты получил за это, Гил? – Ничего! – заревел мальчик. – Он застукал нас у себя в амбаре и приказал сделать это! Или, говорит, отправлю вас к судье на виселицу! – Высечь тебя надо, да есть рыба покрупнее, – Марта покинула свой постамент, и теперь казалась гораздо менее грозной. – Что скажешь, Йол? – Расходитесь все! – хладнокровно приказал селянам Нудл, не обращая внимания на фею. – Если не Лин взяла эту чертову кружку, нечего здесь торчать и орать на весь свет. А ты, Кес, выпори своего мальчишку, чтоб не слонялся по чужим амбрам, занимаясь черте чем. Мать Лин поспешила увести девочку. Постепенно стали расходиться и остальные. – И все? – замешкавшаяся Селина, поспешила за покидающей селение Магдой. – А что ты еще хотела? – не оглядываясь, отозвалась та. – Но этот Нудл! Он опасен. Он чуть не отправил Лин в острог. – Мы не дали ему этого сделать, а все остальное – не наша задача, девочка. Мы не судьи и не преторы. Наше дело открыть им глаза, а поступать они будут сами. Шевелись, Селина, мне не нравятся эти места. Селина оглянулась и послушно прибавила шагу. К ночи серая хмарь еще плотнее затянула небо, и сумерки раньше обычного сгустились над полями. Тревога гнала обеих фей прочь из сумрачных мест, где в каждой тени таилась опасность. Селина молчала, а сердце ныло от страха. Хоть бы поскорее добраться до леса – он темнел вдали на фоне тревожного багрового заката. Она надеялась, что, укрывшись под его спасительной сенью, они будут в безопасности. Всадник настиг их, когда они почти добрались до опушки. Закутанный в темный плащ, в надвинутой на лицо крестьянской шапке, он гарцевал вокруг них, щелкая кнутом, и не давал добраться до леса. – В разные стороны, Селина! – крикнула Магда, и они побежали. Селина слышала за спиной топот лошадиных копыт – он удалялся. Всадник и не думал ее догонять, он кружил около Магды. Но для чего, Селина смогла понять, только когда подбежала ближе – зловещий всадник гонялся за старой феей, словно заяц петлявшей по полю, поливая ее из бурдюка. В нос подбежавшей Селине ударил резкий запах горчичного масла. Выбросив опустевший бурдюк, всадник на несколько минут остановился, и в его руках вдруг вспыхнул факел. Эти несколько мнут дали Магде фору – всего десяток шагов отделял ее от спасительной тени леса. Но не в планах всадника было отпускать фею. Пришпорив лошадь, он легким галопом, настигал выбившуюся из сил старуху. – Нет! – ему наперерез бросилась Селина. Он не придержал лошадь и не постарался ее объехать, а скакал прямо на нее. – Будьте прокляты, ведьмы! – услышала она знакомый глуховатый голос. Тотчас лошадь сбила ее с ног и, дикая боль пронзила все тело. – Остановись! – приказала Селина, прорываясь сквозь кровавое марево. Протянув руку вперед, она нацелилась на сердце всадника – вся ее боль, весь страх, все отчаяние, сплавленные в один горящий клубок, полетел в него. Оставить, остановить любым путем! Алая дуга, вычерченная падающим факелом, и взметнувшийся вверх пламенный столб были последним, что увидела Селина. ***
Хелга: Юлия События развиваются все драматичней...
apropos: Юлия Жуть какая! Это этот Нудл, что ли, чьи планы расстроила Магда. Селина, похоже, не успела остановить его, да и как бы смогла...
Юлия: Хелга , apropos Хелга пишет: События развиваются все драматичней Так дорога же вьется, вьется... apropos пишет: Это этот Нудл, что ли, чьи планы расстроила Магда Ну да, его голос узнала Селина.
Юлия: *** Холодный свет едва осветил небо. Рыцари покинули монастырский корпус и, обогнув дворец великих магистров, пошли по пустым улицам замка. Дробный звук шагов звонко отражался от каменных хмурых стен, неприветливо взиравших на ранних путников. Холодный ветер, носящийся по узким коридорам улиц, хлестал по щекам, пробираясь под одежду. Выбравшись к крепостной стене, Шаул с Бартом и де Тревером нырнули в низкую арку Ослиных ворот и спустились ко рву. Из опоясывающих рыцарский замок нескольких колец рвов этот, самый близкий к центру, был выше и шире остальных. Воды весенних дождей не затопили его. Здесь на покрытом низкой травой пологом участке накануне состоялся поединок Маллоя с Саттеном – потухшие факелы до сих пор торчали по кругу, – здесь же должен был состояться поединок Маллоя с Шаулом. – А вот и барон, – бесстрастно проговорил де Тревер. Маллой со своими секундантами спустились в ров. Решительно отклонив предложение о перемирии, противники начали сходиться. Выбор оружия, принадлежащий, как оскорбленной стороне, Шаулу, был однозначный – полуторный меч. Его тонкий рейтшверт с кованной сложной гардой, подаренный ему Кристианом, был единственным оружием, которым он владел. Удобно обхватив его обеими руками, он стал осторожно кружить вокруг барона. Лицо Маллоя было землисто-серым, свой фламберг он держал одной рукой. Видимо, ранение, нанесенное ему Саттеном, оказалось серьезней, чем предполагал принц. Но двигался барон уверенно, и первым сделал выпад. Шаул отразил удар, и лицо Маллоя исказила то ли досада, то ли боль. – Вы бледны, барон. Вы в состоянии продолжать бой? – готовясь к атаке, спросил Шаул. – В состоянии, – коротко ответил тот и легко отразил удар. Его следующий выпад чуть не застал Шула врасплох, но заминка, которой не было бы, ни будь барон ранен, спасла его. Они сделали еще несколько кругов. – Вы решили бороться с грехом, барон? – начал Шаул осуществление плана Барта и снова атаковал. – Тебя вообще не должно было быть на свете, – процедил Маллой, и яростно напал на Шаула. – Ты ошибка природы, ничтожество, змей искуситель! На Шаула сыпались обвинения и удары, от которых он едва уходил. – Любовь покрывает множество грехов, барон, – выкрикнул Шаул, и отступил, перехватывая меч. – Не смей говорить о любви! – вспылил барон. – Похотливый щенок! Вокруг тебя грех распространяется, как чума. Ты погубил даже Саттена! – Саттен влюблен в мою сестру! – довод не соответствовал действительности по форме, но не противоречил истине по сути, решил накануне Шаул – ему необходимо было выбить камень из системы обвинений выстроенной больным воображением Гаррета Фея. – За это вы чуть не убили его? На лице барона промелькнуло недоумение. Быстрый выпад и косой в правую ключицу. Маллой блокировал удар и запальчиво выкрикнул: – Ты лжешь! Шаул не замедлил атаковать. Барон откинул его меч вправо, раскрыв грудь, и, заходя снизу, нанес рубящий диагональный удар. Клинок просвистел у подбородка Шаула, но на какую-то долю секунды он оказался быстрее соперника – клинок рассек дуплет, жаркой искрой пробежав по коже. Он успел увернуться, схватив удачу, счастливо избежал серьезного ранения, а, может быть, и смерти. Шаул почувствовал незнакомый кураж. Он набросился на барона, атакуя мечем и словами. – Вы знаете, каков нынешний обет Саттена? Малой перехватил инициативу, перейдя в наступление, но ничего не ответил. И все же Шаул был уверен: слова его услышаны. – Вы обрекли на погибель сотни людей! – едва поспевая за бароном, выкрикнул он. – Безрассудные страдали за беззаконные пути свои и за неправды свои, - процедил Маллой. Лицо его перекосила то ли злоба, то ли боль, а, может быть, и то и другое. Он заметно снизил темп, и Шаул почувствовал себя еще увереннее. – Мне отмщение, и Аз воздам! – прокричал он сквозь железный скрежет. – С раннего утра буду истреблять всех нечестивцев земли, дабы искоренить из града Господня всех делающих беззаконие, – прохрипел Маллой. Клинок Маллоя скользнул по мечу Шаула, и барон ударил его гардой в скулу. Неожиданный прием застал его врасплох, Шаул отлетел, едва удержавшись на ногах, и все-таки, несмотря на непрекращающийся звон в ушах, сумел парировать чуть задержавшийся взмах меча барона. – Как упал ты с неба, денница, сын зари! – едва слыша себя, крикнул Шаул. Лицо Маллоя исказила гримаса боли, он тяжело пошатнулся и, перехватив рукоять своего фламберга, встал в стойку. – Так хотите белых одежд, что втаптываете в грязь любовь и дружбу? Шаул размахнулся в подвесном ударе, и барон едва ушел от него. Движения мечей обоих противников потеряли быстроту и точность, но барон отяжелел сам. – Если кто бы давал все богатство дома своего за любовь, он был бы отвергнут с презрением, – просипел Маллой с каким-то странным свистом и атаковал изогнутым ударом, Шаул с трудом удержал меч. – А что делать с тем, кто не в силах переступить порог дома, в котором был счастлив? Рука барона дрогнула, и, обведя его клинок, Шаул ударил по правому предплечью соперника. Багровое пятно медленно растекалось по серому дуплету. Маллой покачнулся и выпустил оружие. – Бой закончен, – услышал Шаул за спиной голос Барта.
Хелга: Юлия Наконец-то дуэль. Доказал ли Шаул хоть что-то Маллою?
Юлия: Хелга Хелга пишет: Доказал ли Шаул хоть что-то Маллою? Разве здесь можно что-нибудь доказать? Смутил - и то хорошо. Во всяком случае, бой он выиграл.
apropos: Юлия Победил - уже славно. И все живые. Юлия пишет: дуплет А не дублет? (Дублет (фр. doublet) — мужская верхняя одежда ...)
Юлия: apropos apropos пишет: А не дублет? Конечно же - дублет apropos пишет: И все живые. Пока
Юлия: Глава *** Кровавый сумрак из безумия и отчаяния клубился в низине сознания, отравляя душу, но не тело – оно было живо и напоминало о себе болью и нестерпимой жаждой. Сколько времени пройдет пока не истают последние силы? Что настигнет раньше – потеря рассудка или смерть? Агата приоткрыла глаза. Яркий свет резанул по глазам, ослепив ее, и она зажмурилась. – Очнулась, голубушка! – услышала она сквозь наполняющий голову гул ласковый голос. Что это?! Она бредит? – Это не берд, милая. Агата почувствовала на лбу мягкую теплую ладонь, и, претерпевая саднящую боль, снова попыталась приоткрыть глаза. Через завесу беспорядочно мелькавших серых хлопьев на нее смотрела старая фея. – Ты спасла меня, Гизельда? – промычала она – пересохший распухший язык прилип к небу. – Ты в безопасности, все позади. Выпей. Заботливо поддерживая под голову, Гизельда поднесла к ее губам кружку. Агата жадно припала к ней, но губы, словно чужие, были непослушны. Разлитый целебный отвар щекотящими каплями скользил по подбородку и шее. И старая наставница заботливо вытерла их салфеткой. Это был не бред, а прекрасный сон. Тепло выпитого напитка разливалось по телу, возвращая осязание и зрение. Муторный морок сознания прояснялся, туман рассеивался, и, вдыхая, Агата почувствовала свежий запах чистого белья и сухой лаванды, которую Вильма всегда клала под подушку; чуть двинув пальцами, ощутила прохладный шелк простыней; сквозь исчезающую пелену проступало доброе лицо милой старой Гизельды, ее кругленькая уютная фигурка, укутанная в неизменную плетенную из пушистой пряжи шаль. – Как ты узнала, что я застряла в заколдованном лесу, Гизельда? – язык почти обрел прежнюю гибкость и без помех умещался во рту. – Вильма позвала меня, когда господин Рев доставил тебя сюда в беспамятстве, измученную – в тебе едва теплилась жизнь. Колдовство, чуть не удушило тебя. Слава небесам, что магистр оказался проворнее. Вильма понадеялась, что я смогу тебя излечить, но ты так упрямилась, что мне до сих пор не удалось тебе помочь. – Я упрямилась? – недоуменно прошептала Агата, опуская веки в сладкой истоме. Возвращение к жизни вызвало пленительную эйфорию. А может быть, Гизельда что-то добавила в отвар. – Да, милая, ты была уверена, что умираешь. А ты не хуже меня знаешь, что магия не может помочь тому, кто в нее не верит. – Не может, – блаженно согласилась Агата, погружаясь в сон. – Поспи, милая, – услышала она откуда-то издалека голос Гизельды. – Сон – лучшее лекарство. Опасливая мысль о том, что, проснувшись, она может вернуться в свою темницу, тревожным звоном отозвалась где-то на задворках сознания и бесследно растаяла в глубинах сна. Ее разбудило звяканье фарфоровой чашки о блюдце – какой уютный добрый домашний звук! Она улыбнулась, не открывая глаз. Шуршание юбок и громкий шепот хлопотливой Вильмы звучали прекрасной музыкой в ушах пробуждающейся Агаты. Аромат бульона наполнил комнату, заставив пустой желудок болезненно сжаться. – Вильма, твой бульон, – прошептала она, открыв глаза. – Ну вот, я же говорила, что она захочет выпить моего бульона! – засуетилась служанка. Агата поднялась с подушек. Тело отозвалось такой сильной болью, что она охнула. – Не спеши, – предостерегла Гизельда. – Ты еще не оправилась. Вильма подложила ей под спину еще подушку и поставила на подносе чашку с ароматным янтарным бульоном. Боль утихала, а изумительный бульон, казалось, разливался по всему ее существу непередаваемым чувством счастья. – Никогда бы не подумала, – закончив, проговорила Агата, – что отдых в чистой постели и поглощение бульона может сделать человека настолько счастливым. Или это свидетельство моей приземленной натуры? – Ни болтай чепухи, – улыбнулась Гизельда. – Ты возвращаешься к жизни. Тело не меньше души нуждается в спасении. Твои чувства – ни что иное, как благодарность. Вильма убрала пустую чашку и поставила перед Агатой большую кружку с целебным отваром. Пряный аромат трав, заваренных Гизельдой с доброй долей магии, чуть дурманил. Агата с удовольствием сделала большой глоток – сладкое тепло растекалась по телу. Казалось, тело впитывает его, как губка, и исцеляется. Агата вздохнула свободней, и хотя боль все еще стискивала грудь, она уже не была такой острой и изнуряющей. – Спасибо тебе, Гизельда, – улыбнулась она старой фее, протягивая поднос с кружкой. – Я рада, что наконец-то мой отвар начал действовать. Какая же ты упрямица, – качнула головой Гизельда, поставив поднос на комод. Движения давались Агате с трудом, она морщилась от боли, но сознание того, что недуг уже побежден, делало ее сильнее. – А теперь, милая Гизельда, объясни что произошло, – попросила она, удобнее устраиваясь на подушках. – Ты сказала, что из леса меня вытащил Сэмюэль. Но как он смог это сделать? – С помощью твоей магии, как я понимаю. Он говорил, что однажды уже проделывал это, сопроводив тебя из Заколдованного замка домой. – С помощью моей магии?! – Агата стремительно подалась вперед, но, скривившись от боли, снова опустилась на подушки. – Но у меня нет магии, с тех пор как ушла Селина! – У тебя нет не магии, а сил, девочка. – Почему ты не сказала мне об этом раньше? – Я и сама не знала. Конечно, можно было бы догадаться, что магия не исчезает. Но отзывчивость, какую обнаружил магистр, трудно было представить – не то что ожидать. Я и сейчас с трудом могу в это поверить, но ты жива только благодаря его чуткому сердцу. – Сэмюэль удивительный и очень добрый дух, – кивнула Агата. «Но если магия никуда не исчезает...» – Возможно ли, что разойдясь с Селиной, мы перевернули свою магию на темную сторону? – Не будь так мелодраматична, Агата. Я допускаю, что вы натворили много глупостей с Селиной. Но предполагать, что все ваша магия стала темной, нет никаких оснований. – Я не рисуюсь, Гизельда. Я уверена, колдовство, поймавшее меня в лесу, было наших рук дело. – Подобные фантазии до добра не доводят, Агата, – грозно сдвинув брови, отчитала ее старая фея. – Подумай лучше о судьбе своей крестницы. Как я поняла господина Рева, есть проблемы посерьезней. – Рассказывай скорее, – нахмурилась Агата. – Похоже, колдовство губит Элизу. Я понятия не имею, отчего это произошло, – качнула головой старая фея, заметив, как взметнулись брови Агаты. – А если это наша перевернутая магия? – не оставляла она свою идею. – Оставь, Агата, – досадливо отмахнулась Гизельда. – Ты лезешь в бог знает какие дебри. Сейчас не до бесплодных умствований. Господин Рев готов исполнить последний приказ владыки Траума, чтобы отправить Элизу сюда. И мы должны решить, как помочь ей вернуться. – Вернуться?! Вернуть принцессу должен принц. Нельзя изменить всю цепочку превращений. Если даже нам удасться вытащить Элизу, что будет со всеми остальными?! – Если владыка Шлаф отправит ее к Тодду, то это вряд ли облегчит их судьбу. Но не будем сейчас спорить, – подняла предупреждающе ладонь старая фея. – Дождемся господина магистра и выслушаем его. Как ты себя чувствуешь? – Значительно лучше, – хмуро ответила Агата и поднялась на подушках повыше. Из-под задравшихся рукавов рубашки показались покрывавшие предплечья темные синяки и ссадины. – Будешь пить мои отвары и быстро пойдешь на поправку, – деловито кивнула Гизельда. – Попроси, пожалуйста, Вильму помочь мне одеться. Сэмюэль не появится здесь, пока я не встану. Старая фея вздохнула и вышла из комнаты. Кряхтя и охая, Агата неуклюже выбралась из постели и взглянула в зеркало – лицо расцарапано, на левой скуле синяк, кровавый след сильно расцарапанной шеи утопал в багровом припухшем отеке, губы потрескались и опухли, красноватые веки тяжело нависали над глазами. "Пугало краше", – неодобрительно покачала она головой, но, увидев служанку, приободрилась, поспешив остановить очередную нравоучительную тираду: – Помоги мне одеться, Вильма, и оставь свои соображения при себе. – Как же, – недовольно пробурчала та. – Что же вы наденете? Пока Вильма, не переставая ворчать, обхаживала ее, Агата раздумывала, как спасти остатки сложной цепочки магических превращений, чтобы обеспечить спасение всем пленникам Заколдованного замка. Но лишь кружила вокруг одной и той же неутешительной мысли – ни какая магия не способна перетащить Элизу на эту сторону без желания принца. – Поторопись, милая, – в комнату заглянула Гизельда. – Господин Рев дожидается тебя в гостиной. – Вильма, не копайся! – нетерпеливо подогнала Агата служанку. – Просто собери волосы в узел. Едва Вильма успела закончить, и она, преодолевая боль, поспешила в гостиную.
Хелга: Юлия Очень хочется, чтобы Агата наконец усмирила свою гордыню и начала действовать как-то позитивно. И что-нибудь придумала вместе с Ревом и сотоварищи.
полная версия страницы