Юлия: Полтора года назад я решила переделать свою сказку "В поисках принца", но так увлеклась, что... от прежней осталась только первая фраза. Получилось нечто соврешенно новое и... почти в пять раз длинее. Потому мне бы очень хотелось представить новую сказку на суд форумчан - узнать ваше мнение о сем опусе, выслушать критические замечания и, может быть, советы и возражения.
Юлия: А если так: – Отправь меня к Шаулу! – в панике закричала Элиза и оказалась в большом полупустом зале, где никого не увидела, кроме двух фехтующих. Звонкие удары оружия наполняли его гулкое пространство. Но Элиза, оглушенная отчаянным воплем мира снов, могла лишь бессмысленно наблюдать за поединком. Наконец она узнала в одном фехтовальщике Кристиана, второй в простом сером дуплете был ей не знаком. Бой шел на тонких полуторных рейтшвертах. Принц был великолепен, легко двигаясь вокруг противника, он внезапно сокращал дистанцию и наносил точные, резкие удары. Полуторный меч с изящной кованой гардой в руке Кристиана казался невесомым. Восхищение Шаула другом отозвалось в груди ревнивой досадой. Но стоило ему вздохнуть, и Элиза почувствовала, как вместе с восхищением его сердце уязвила зависть. Увлекаясь рыцарскими историями, он в свое время посещал фехтовальную школу и трактатов по различным теориям боя прочел немало, но его техника и вполовину не была так точна и красива, как у Кристиана. Принц улыбнулся Шаулу и продолжил занятие, обмениваясь с противником ударами и короткими репликами. ?
Юлия: *** Агата выпрямила усталую спину и вдруг поняла, что до сих пор держит сестру за руку. Она вцепилась в нее, не давая душе разорвать последнюю нить с телом. Это было глупо – ей не удержать ее, Селина уже никогда не вернется. И все же Агата не могла разжать пальцев. – Подожди, не уходи, – хрипло попросила она. – Я не могу отпустить тебя. Пожалей меня, ты всегда всех жалела, не оставляй меня … Слезы сами текли по ее щекам, а она все сильнее сжимала пальцы. – Траум! – воскликнула она, словно нашла решение. – Он должен помочь, Селина, – уговаривала она сестру. – Если он любит тебя, он не смириться с твоей гибелью. Подожди, не уходи… – Простите, – услышала она у себя за спиной смущенный голос. – Что вы хотите, магистр оффиций? – не поворачиваясь, боясь оторвать от сестры взгляд, спросила Агата. – Меня прислал владыка, – коротко ответил он. – Он должен ее спасти! – ожесточенно выкрикнула Агата. – Он должен! – Он хочет ее спасти, – грустно проговорил Рев. – Он очень старается. Но вы должны дать ему время. Держите ее, сколько сможете. – Я одна не смогу, – растерянно призналась Агата. – Идите к зеркалу! Позовите Гизельду! Зовите же скорее! Магистр исчез из комнаты, а Агата, склонилась к сестре: – Вот видишь, милая, я же говорила тебе: Траум спасет тебя. Только ты должна подождать. Держись, родная, ему нужно время. Агата услышала за спиной шуршание юбок. Это Гизельда. – Давай, милая, я сменю тебя. У Агаты перехватило горло – так утешительно прозвучал голос старой доброй наставницы. Улыбнувшись ей, Гизельда обхватила голову Селину руками и присела в изголовье кровати. – Иди отдохни, – ободряюще кивнула старая фея. – Не беспокойся, я крепко держу ее. Агата с трудом разжала задеревеневшие пальцы, опустила руки на колени и в изнеможении прикрыла глаза. Она совсем расклеилась. "Надо взять себя в руки, – приказала она себе. – Надежда есть". Гизельда, Траум, она сама – они обязательно справятся. Агата сделала глубокий вздох и, открыв глаза, поднялась со стула. Но, сделав несколько шагов, упала бы, если бы ее не подхватил магистр Рев. – Вы измучены, сударыня, – поддерживая под локоть, он подвел к креслу у камина и усадил в него обессилившую фею. – Мне так жаль, – склонился он к ее руке. – Расскажите мне, – справившись с дурнотой, попросила Агата, – как обстоят дела, и что собирается предпринять Траум. – Не хочу вас напрасно обнадеживать, – покачал головой Рев. – Душа вашей сестры очень сильно пострадала. Не знаю, что удерживало ее здесь столько времени. Возможно, это ваша любовь или магия, – вздохнул он. – Но будем надеяться на лучшее – ведь только что мы все были на грани страшнейшей катастрофы, а сейчас – благодаренье Проведению – наши миры живы. – Причем тут миры? – не поняла Агата. – Вы не знаете?! – всплеснул руками Рев. – Ну, конечно, откуда вам знать. Силы владыки чуть не вышли из-под контроля. Вы не представляете, какая это мощь! Ничто в вашем мире не может сравниться с беспредельной силой владыки, сорвавшей в отчаянии путы. Его сердце разрывалось от боли, и сила, призванная удерживать мир в равновесии, стала разрушительной. Нет! – в отчаянии всплеснул руками Рев. – Мои слова бессильны передать масштаба катастрофы! Владыка умирал, как умирает звезда – взрываясь ослепительной мощнейшей вспышкой, он схлопывается в небытие. Такой взрыв потрясает основания вселенной. Но владыка преодолел, он остановил, сдержал и пустил вспять разрывающее его отчаяние. Это было невероятно! – Рев остановился, вздохнул, отгоняя страшное видение конца, и продолжил: – А сейчас он отправился в царство Тодда. Там он надеется найти вашу сестру. – И что же он будет делать? Как он собирается спасти ее? – допытывалась Агата. – Не представляю, – развел руками Рев. – Ничего подобного никогда не было. Признаться, сама идея мне кажется абсолютно несостоятельной. Кроме того, он ослаб. А Тодд силен. Да и что можно сделать?! Ведь это не просто телесная смерть. Ее души коснулось небытие. Не знаю, – горестно вздохнул Рев. – Скажите толком: что велел вам Траум? – нетерпеливо потребовала Агата. – Он был сам не свой. Может быть, это последствие переживания близости собственного конца… – Да не мучьте вы меня! – не выдержала Агата. – Что он сказал?! – Сказал: иди к сестре. Пусть держит маленькую фею из-за всех сил. Она еще здесь, я слышал ее, – процитировал слова владыки Рев. – Но это нонсенс! Он не мог слышать ее. Он боролся с хаосом. А вы знаете, что это такое? – Не знаю, – резко ответила Агата. – Но иллюзиям ваш владыка не подвержен. – Иллюзиям? – удивленно вытаращился на нее Рев и затряс головой: – Нет. Конечно, нет. – Ну, так положимся на его решение, – заключила Агата – Совершенно справедливо, – закивал магистр. – Ну, мне пора. Владыка оставил на мне все управление. Рев поднялся и, оправив свой темно синий камзол, поклонился феям: – Сударыни, я вынужден оставить вас. Вы можете обращаться ко мне в любую минуту, сударыня, – галантно склонился он руке Агаты и поклонился старой фее. – Госпожа Гизельда. Магистр оффиций исчез из комнаты, а измученная Агата погрузилась в бархатную темноту сна без сновидений. *** Шаул открыл глаза, его разбудил стук в дверь. Он лег вчера, не раздеваясь, так и заснул. Вскочив с кровати, он поспешил открыть дверь. На пороге стоял Кристиан. Шаул не ожидал его увидеть после вчерашнего разговора. Осунувшееся лицо, покрасневшие веки и темные круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи, которую провел принц. – Кристиан, – растерянно приветствовал он принца и сделал шаг в сторону, пропуская его в комнату. – Я хочу посвятить тебя в рыцари, – без предисловий начал Кристиан, он смотрел, нахмурившись, и говорил строго и быстро, словно отдавал приказы. – Ты спас мне жизнь, и долг обязывает меня отблагодарить тебя. Я не могу отплатить тебе тем же, но твой поступок должен быть оглашен и оценен по достоинству. Надеюсь, это поможет тебе в твоей миссии. Он замолчал. Неожиданное решение принца застало Шаул врасплох. Он еще не до конца проснулся и никак не мог найтись с ответом, только молча смотрел на своего визави. – Да, – принц смутился своего пристального взгляда и отвел глаза, – еще одно. Согласно правилам в рыцари может быть возведен только дворянин. Поэтому я дарю тебе землю и титул, – он протянул свиток. Шаул развернул и прочел грамоту: "Я, Кристиан, князь Адхельма, жалую Шаулу сыну Бартоломеуса Ворта родом из свободного города Бонка, спасшего меня от смерти, землю в двадцать плугов, под названием Клаверден, со всеми примыкающими к ней полями, лесами, лугами, выгонами, болотами и водами и со всеми налогами, которые уплачивались с этой земли. Навечно жалую с тем, чтобы ты имел власть во всех отношениях свободно пользоваться и владеть ею, либо передавать и продавать кому только пожелаешь. Отныне и навсегда ты можешь именовать себя графом Клаверденом, а также твои сыновья и потомки могут носить имя и титул правителя этих земель. Во избежание того, чтобы теперешнее дарение наше в будущие времена кто-либо осмелился оспаривать и сделать невозможной всякую двусмысленность, угодно было мне изготовить эту грамоту и передать тебе... " Кристиан дарил ему свой любимый замок и землю. Зачем?! – Я не могу принять этого, – Шаул протянул грамоту обратно. Кристиан не взял свиток, а отвернулся и подошел к окну. – Ты считаешь меня не вправе называть себя рыцарем? – глухо спросил он после долгого молчания. – Брось, Кристиан, – нахмурился Шаул, понимая на что намекает принц. – Если кто и может называться рыцарем, так это ты. Но я?! Какой из меня граф? Это смешно. К тому же это твой замок, ты любишь его… – После того, как я получил известие о смерти Гаррета, я не бывал в замке, – перебил его Кристиан, так и не повернувшись, тихо добавил: – Я хочу, чтобы он принадлежал тебе. – Я простой человек. Все в моем роду до десятого колена были либо простые горожане, либо крестьяне. – А как наши предки получали титулы и земли? – развернулся наконец к нему Кристиан. – За подвиги, за верность и честь. Что из этого списка тебе не подходит? – Какие подвиги, Криситан? Все мои подвиги я совершил десять лет назад, играя в рыцаря. – Ты спас меня, – напомнил принц. – Ударив книгой беззащитного толстяка по голове! Это ты называешь подвигом? – Ты мог бы воспользоваться заклинанием сам, но ты этого не сделал и не позволил другому. – Стать принцем и самому разбудить Элизу? У меня были такие мысли, – честно признался Шаул. – Я был бы не против, если бы это был ты, – горько усмехнулся принц и, подняв ладонь, продолжил: – Все равно, неважно, чем ты нанес удар злу. Ты победил его дважды: остановив де Гро и самого себя. Так и заслуживают благородные звания. Не в моей власти сделать тебя принцем, но не пренебрегай моими дарами. – Кристиан, они слишком велики для меня. – Ты давно вырос, Шаул Ворт из Бонка, они тебе как раз впору. Завтра утром в часовне ты будешь посвящен. Кристиан вышел из комнаты, а Шаул так и остался с княжеской грамотой в руке. – Ерунда какая, – вздохнул он и сел на кровать. – Ничего не поделаешь, – потягиваясь и зевая, проговорил Бруно. – Влез ты, милый мой, в такие дебри… – Дворянство и рыцарство мне как корове седло. – Кто знает? – вздохнул Бруно. – Возможно, он прав, и без этого тебе не справиться. Да и врываться с дикими предложениями к принцам и королям гораздо легче, будучи графом. – Ерунда! – убежденно ответил Шаул, понимая, что отвергать Кристиана второй раз у него просто не хватит духа.
apropos: Юлия Вот была уверена, что Селина не может нас просто так покинуть! (Пока прочитала только начало - не удержалась, волнуясь за судьбу маленькой феи. Побежала читать дальше!) Заметила еще опечатку в предыдущем фрагменте:– Хорошо, – кивнул Кристиан. – Но причем здесь де Гро? Раздельно - при чем здесь (...) То, что ты поправила: Восхищение Шаула другом отозвалось в груди ревнивой досадой. Но стоило ему вздохнуть, и Элиза почувствовала, как вместе с восхищением его сердце уязвила зависть. Увлекаясь рыцарскими историями, он в свое время посещал фехтовальную школу и трактатов по различным теориям боя прочел немало, но его техника и вполовину не была так точна и красива, как у Кристиана. Принц улыбнулся Шаулу Ага, вот так лучше с Элизой, да. Но как-то все же обозначить\уточнить присутствие в зале Шаула надо, мне кажется. Ну что-то вроде: Он был здесь. Элиза не сразу заметила его (допустим), сидящего в нише стены - или что-то в таком роде. И еще пара опечаток уже из нового фрагмента: как умирает звезда – взрываясь ослепительной мощнейшей вспышкой, она схлопывается в небытие. Пропущена буква. Мои слова бессильны передать масштаба катастрофы! Кмк, здесь не склоняется.
Юлия: apropos Спасибо, дорогая. apropos пишет: Вот была уверена, что Селина не может нас просто так покинуть Даже Рев не верит в возможность изменить ситуацию apropos пишет: не удержалась, волнуясь за судьбу маленькой феи Бальзам на душу автора. apropos пишет: Но как-то все же обозначить\уточнить присутствие в зале Шаула надо, мне кажется. Ну что-то вроде: Он был здесь. Элиза не сразу заметила его (допустим), сидящего в нише стены - или что-то в таком роде. Вероятно, необходимо обозначить присутствие Шаула для читателя для полноты картинки, но как-то более нейтрально. Ведь если Элиза здесь появилась, то только потому, что здесь был Шаул и запомнил все это. Она же видит его воспоминания. И если заявить, что она видит его со стороны, то нарушается сам принцип этого "процесса".
Хелга: О, сколько событий произошло! Побежала читать.
Юлия: Хелга Какая радость! С возвращением! Надеюсь, отпуск порадовал тебя. С нетепением жду его плодов - ты всегда привозишь с собой мешок замечательных впечатлений. apropos пишет: Но как-то все же обозначить\уточнить присутствие в зале Шаула надо А вот так? Звонкие удары оружия наполняли его гулкое пространство. Но Элиза, оглушенная отчаянным воплем мира снов, могла лишь бессмысленно наблюдать за поединком. Шаул стоял у самого входа у приоткрытой двери. То ли из-за расстояния, что отделяло его от фехтующих, то ли из-за потрясения, только что пережитого ею, Элиза не сразу узнала в одном из них Кристиана, второй в простом сером дуплете был ей и вовсе не знаком. Бой шел на тонких полуторных рейтшвертах. Принц был великолепен, легко двигаясь вокруг противника, он внезапно сокращал дистанцию и наносил точные, резкие удары. Полуторный меч с изящной кованой гардой в руке Кристиана казался невесомым.
Хелга: Юлия Очень неожиданный поворот с Кристианом, хотя и ждала какого-то подвоха, уж слишком принц был хорош. Теперь, если Шаул примет рыцарство, он уже сам на путь к тому, чтобы стать принцем. Как читатель, с трудом ловящий ружья и намеки в тексте, очень поддерживаю вариант с разъяснениями, как Шаул расшифровал и реализовал суть заклинания. Болею за Селину, Траума и Агату. Тапочки на вскидку: Юлия пишет: Если он любит тебя, он не смириться с твоей гибелью. не смирится Юлия пишет: благодаренье Проведению Провидению Юлия пишет: Рев поднялся и, оправив свой темно синий камзол, поклонился феям: темно-синий Юлия пишет: Я, Кристиан, князь Адхельма, жалую Шаулу сыну Бартоломеуса Ворта родом Зпт после Шаула и после Ворта. Юлия пишет: – Какие подвиги, Криситан? Очепятка Юлия, спасибо! Поездка была чисто семейной, потому впечатления только философические.
Юлия: Хелга Спасибо, дорогая. Хелга пишет: Очень неожиданный поворот с Кристианом, хотя и ждала какого-то подвоха, уж слишком принц был хорош. Честно сказать, для меня самой в свое время это оказалось неожиданным. Задумка была более прозаическая. А на деле шаг за шагом - я и так и эдак, - а он, знай, гнет свое... Но, несмотря на упрямство, я его люблю. Хелга пишет: он уже сам на путь к тому, чтобы стать принцем Ну уж так и принцем?! Хелга пишет: Болею за Селину, Траума и Агату. Ой спасибо. Эти тоже своевольные ребята, любят покуролесить. Хелга пишет: Как читатель, с трудом ловящий ружья и намеки в тексте, очень поддерживаю вариант с разъяснениями Я сама в чужом тексте послушно жду разъяснений. Трудно оценить сложность своей же загадки. Хелга пишет: впечатления только философические J. Значит, плоды будут хоть и не так скоро, но зато более объемные. Жду с нетерпением.
Юлия: *** Темные своды высокого потолка, массивные колонны, расписанные душераздирающими картинами посмертных мучений, и даже дрожащий, будящий тревогу свет факелов, едва рассеивающих мрак тронного зала, – все было призвано запугать и подавить любого, кто оказывался здесь. Владыка Тодд любил произвести впечатление. Но Траума это не заботило. Он торопился забрать у того душу маленькой феи, пока не стало слишком поздно. Владыка темного царства, наверняка наслышанный о недавней буре, сотрясшей соседний мир, понимал, что лишь крайняя нужда могла заставить брата так запросто явиться к нему. Небрежно развалившись на троне, он предвкушал свой триумф. Вечное соперничество братьев! Его, кажется, не избежать никому. – Мне нужна твоя помощь, владыка Тодд, – обратился к нему Траум. – Что ж так официально, братец? – усмехнулся тот. Траум не терпел фамильярности, но понимал, что брат не упустит случая поупражняться в остроумии за его счет. – Мне нужна твоя помощь, Тодд, – еще раз повторил он. – И я был бы благодарен, если бы ты выслушал меня. – Разумеется, ты был бы благодарен. Только мне это зачем? Траум был измучен и изранен. Боль, стянувшая тугим комком сердце, пульсировала, разгоняя болезненные волны по всему существу. У него не было ни сил, ни терпения на пустые препирания с братом. – Не думаю, что вражда со мной пойдет тебе на пользу, – угрожающе произнес Траум. – Вражды между нами не может быть, милейший братец, – усмехнулся Тодд. – Или ты решил потягаться силами с Провидением? – И без вражды с Провидением я могу устроить тебе невеселую жизнь, – он сделал шаг к трону и остановился, оперевшись о колонну спиной, – боль делала его еще слабее. – Может быть… Да тебе поди не до этого сейчас, – криво усмехнулся Тодд. – Это ж надо! Великий Траум. Надежда и опора Провидения. Блюститель порядка и закона. Чуть не пустил в тартары весь свой мир! – Тодд, отдай мне душу феи, – перешел к делу Траум, не желая выслушивать ерничанье брата. – Душу феи?! Милый ты мой! Да что на тебя нашло? Что ко мне попало, обратно не возвращается. Это мое право. – Это не твое право, а воля Поведения. Отдай мне душу феи. С Провидением я буду иметь дело сам. – Ах вот как? Ладно бы ты покушался на мое право, я бы тебя по-братски простил. Но, сам посуди, воля Провидения – это уж слишком. Или нет, братец? Припоминаю, что-то подобное уже случалось. Да кончилось, кажется, не лучшим образом для противленца, – Тодд глумливо подмигнул. Траум скривился от боли. Времени на их препирательства у маленькой феи не было. Превозмогая слабость, он подошел вплотную к брату. Тодд слегка подобрался, но с трона не поднялся. Он знал, что в его владениях брат не имел права пользоваться своей силой. Траум наклонился и, взяв владыку темного царства за плечо, тихо проговорил: – Ты отдашь мне фею сейчас же. Без всяких условий. Ты уже слышал, что я чуть не уничтожил свой мир. Так что мне мешает уничтожить твой? Ты достаточно знаешь меня, я умею достигать своей цели. – Оставь, Траум, – высвобождая плечо, дернулся от него брат. Глумливое выражение сошло с его лица, и он смотрел с опасливой неприязнью. Он не знал, что сил у владыки сонного царства уже не было. – Сейчас, Тодд! – повысил голос Траум. – У меня нет времени и желания ждать. – Ты хочешь погубить себя? – не поверил тот. – Я не останавливаюсь на полпути, – глядя брату в глаза, медленно проговорил Траум. – Ты сошел с ума, – отводя взгляд, скривился Тодд. – Бросить вызов Провидению?! Зачем тебе это? Траум молчал. – Зачем?! – воскликнул Тодд. – Что стряслось с тобой, безупречный служитель закона?! Тебе надоело довольствоваться своим миром? – Мне нужна душа маленькой феи, Тодд, – напомнил брату Траум. – Да брось! Заем тебе этот мусор?! Ты видел, что от нее осталось? Пыль! Да и если бы это было не так, зачем тебе ее душа? Что в ней особенного? – Душа маленькой феи, Тодд! Если она погибнет, твой мир ненадолго переживет ее. – Хватит меня пугать, Траум! – визгливо воскликнул брат. – Хорошо. Я отдам тебе ее, но ты мне скажешь, что задумал. – Отдавай, – приказал Траум. – Я скажу тебе, когда она будет у меня. Тодд с недоверием взглянул на брата. Но через мгновение душа маленькой феи – израненная, покрытая страшными ожогами, в ней едва теплилась жизнь – легла к ногам Траума. Дыхание перехватило. Что же он наделал?! Его любовь, любовь великого владыки, способного подвигать миры! Но он не позволит ей бесследно исчезнуть в небытии. По крайней мере, он сделает все, чтобы этому помешать. Траум вынул нефритовый плащ, которым кода-то укрыл ее от собственной любви. Но сейчас все изменилось – чтобы дотронуться до нее, не лишив единственного шанса на жизнь, он отказался от своей силы. Плащ и сейчас призван был охранять ее, но уже не от Траума. Он поднял душу маленькой феи, словно младенца – она была легкой, как перышко, – и прижал к груди. Ресницы Селины дрогнули, едва заметно шевельнулись губы – она узнала его. Тодд нетерпеливо следил, как возится брат с покалеченной душой феи. – Что ты делаешь? Тебе достаточно было отголоска мысли, чтобы отправить ее к себе… – Прощай, Тодд, – поднялся Траум, с бесценной ношей на руках. – Ты обещал. Что ты собрался сделать с ней?! – не отставал от него Тодд. – Воскресить, – просто ответил Траум и покинул сумрачные владения брата. *** Церемония посвящения, к которой накануне Шаула готовил маршал, состоялась на рассвете в небольшой часовне Адхельмского дворца. Сквозь высокие витражи лился холодный утренний свет. Гулкая тишина нарушалась только звуком шагов. Маршал ввел Шаула в часовню, где уже собрались все участники: принц, граф Бенедикт Айнар, отец Брамте, незнакомый Шаулу пожилой рыцарь с суровым лицом и Сони. Маршал подвел новика к принцу, и Кристиан надел на него мантию, на которой красовался герб новоиспеченного графа. Правитель Адхельма пожаловал ему свой герб: серебро с червленым крестом, символом чести и пролитой крови его славных предков. Так же гарцевали по бокам два единорога, символ силы и смирения, только на графском гербе в центре сияла серебряная звезда, и девиз у него был собственный: "Истина укажет путь". Отец Брамте, огласив короткую молитву, которой отдал новика на волю Провидения, смиряющего сильных и дарующего силу слабым, подошел к аналою и начал читать книгу рыцарских законов: – Да не обидит рыцарь никого и никогда, да не оскорбит он злословием дружбу, непорочность, отсутствующих и скорбящих. Да будет он всегда и везде вдохновляем истиной и честью. Да не положит оружия, пока не кончит предпринятого по обету дела, каково бы оно ни было, да следует ему денно и нощно. Щит его да будет прибежищем слабого и угнетенного. Меч его да не будет обагрен местью… Рыцарские законы были знакомы Шаулу с детства, но сейчас слова, возносящиеся звучным голосом отца Брамте к высоким сводам часовни, обретали новый и глубокий смысл, наполняя обряд таинственной торжественностью посвящения Истине. Весь его юношеский скептицизм и вся желчная сатира современных романистов рассыпались в прах перед величием бескорыстного служения ей. Монах закончил чтение, и Шаул преклонил колено перед принцем. – Во славу и во имя Всемогущего жалую тебя рыцарем. Помни долг твой. Будь верен Господу, государю и подруге. Будь медлен на месть и наказание и быстр в пощаде и помощи вдовам и сирым. Будь милосерден в истине и честен в любви, – осенял его глубокий голос Кристиана. "Он завсегда милосердо молящего милует мужа, – отозвалось в голове Шаула. – А ведь мудрецы и отважные войны древности не посчитали бы его любовь зазорной». – Обещаю и клянусь в присутствии Всевышнего, моего государя и братьев моих быть верным законам и блюсти наше славное рыцарство, – с волнением произнес Шаул заученную формулу. Принц вынул свой меч и трижды ударил новика по плечу. Лучи восходящего солнца, пронзив цветные витражи, наполнили часовню переливчатым торжественным сиянием, отразившись от стали рыцарского клинка, зажгли пространство яркими всполохами. Рыцари по очереди облачали новика в доспехи, произнося благословенные формулы: – Шпоры – да будешь ты неутомим в предприятиях. – Щит с гербом – да будут доблести твои подобно рекам, расширяющимся в течении. – Шлем – деяния твои да будут справедливы, смелы, славны и высоки. – Меч твой да будет орудием правосудия. – Панцирь – да будет рыцарское сердце твое недоступно порокам. – Перчатки да оградят дела твои от всякой скверны. Так нежданно и торжественно исполнилась заветная мечта его детства. *** – Что вы сделали! Владыка! Это невозможно! Вы сняли с себя свое величие! Вы лишились власти! Этого нельзя делать! Вы не сможете вернуть это себе! Только Провидение… Рев, схватив Траума за рукав робы, кричал не в силах поверить в произошедшее. Траум снял с себя венец повелителя сонного царства и в одночасье лишился своего могущества, превратившись в обыкновенный служебный дух, наподобие самого Рева и множества других духовных существ, наполняющих пространство миров и ежедневно трудящихся на самых разных работах. У бывшего владыки царства снов осталось только имя – как нежно звучало оно когда-то в устах маленькой феи. Траум стоял перед ошеломленным помощником, облаченный в раскаяние и скорбь, – грубое вретище, подпоясанное веревкой, вместо роскошного платья правителя. – Замолчи, Рев, и послушай. Я ухожу. Мир будет жить оставленной мною силой, пока Провидение не пришлет другого владыку. А до этого от тебя потребуется неустанная забота и неукоснительное исполнение законов. – И это говорите мне вы! – сокрушенно всплеснул руками совершенно расстроенный Рев. – Я тоже буду исполнять закон, – остановил его Траум. – Душа за душу – это древнее установление. – Но ваша душа и душа маленькой феи! Они разные… – Слишком разные, – вздохнул Траум. – Но иного выхода у меня нет. Решать Провидению. – А как же мы? – упавшим голосом спросил Рев. – Мне жаль, Рев. Мне, действительно, жаль покидать вас. Но ты лучше других поймешь, что, убив маленькую фею, уничтожив даже ее надежду на вечность, я все равно не был бы прежним. Вернуть уже ничего невозможно. – Это я виноват, – захлебнулся в рыданиях Рев. – Я ее убедил. Не предостерег. Не сказал вам! – Успокойся, – Траум подошел к помощнику и положил руку ему на плечо. – Сокрушаться поздно. Ему было жаль беднягу. Жаль, что раньше был слишком строг к нему. Жаль, что, будучи владыкой, не мог позволить себе дружбы с сердечным помощником, а сейчас для нее было слишком поздно. Искренний потомок человека рыдал, как ребенок. – Послушай, Рев, мне надо торопиться, а есть еще одно дело, которое я могу поручить только тебе. Рев поднял на него заплаканное покрасневшее лицо. – Принцесса, подопечная маленькой феи, – ответил Траум на вопросительный взгляд помощника. – Позаботься о ней. Новый владыка может посчитать рвение фей неуместным. Ты должен защитить ее. Если понадобится, воспользуйся этим указом, – Траум протянул Реву свиток. – Это последний мой указ, он подействует даже вопреки его воле. Если он решит отправить принцессу к Тодду, отошлешь ее обратно в мир фей. Может быть, там они смогут помочь ей. Рев молча кивнул, не в силах справиться с волнением и вновь подступавшими рыданиям. Траум вздохнул. Этот указ не мог помочь осуществлению плана фей. Всех, кого они спрятали в его царстве, спасти оставленным приказанием он не мог. Феи были сами виноваты: они слишком запутали все, не зная законов его царства, и многие связи, предусмотренные их хитроумным планом, канули в лету или совсем не случились. Но принцессу можно было попытаться спасти. Такое выдворение с задворков его царства, проделанное впопыхах и без должного мастерства, могло серьезно повредить ее рассудок. Здесь оставалось надеяться только на мастерство и выдержку Рева. Но это был единственный шанс защитить принцессу от законного негодования нового владыки и не оставить тщетными все усилия и жертвы маленькой феи. Если у него ничего не выйдет, и Провидение не согласится воскресить ее, спасение ее крестницы стало бы памятью о существовании прекрасной и любящей души Селины. А сердца людей способны творить чудеса. Да и встреча в его владениях двух душ, принцессы и юноши, отправившийся на поиски спасителя для нее, – он не хотел, чтобы все это потеряло смысл, превратившись в пепел. – Прощай Рев, ты был хорошим и верным помощником, – проговорил Траум. Ему надо было отправляться. Время Селины, несмотря на все ухищрения лекарей сонного царства, было на исходе. Рев упал на грудь Трауму и, не выдержав, зарыдал: – Простите меня, мой добрый владыка. Я так виноват перед вами. – Оставь, Рев. Мне надо торопиться, ты знаешь это не хуже моего. Возьми себя в руки и сделай, что сможешь. Рев поднял лицо и отпустил намокшую холщевину робы Траума. – Простите меня, – всхлипывая и вытирая глаза, проговорил он. – Идите с легким сердцем. Я все исполню, как вы просили. И позабочусь о нашем мире и о принцессе. Идите, сделайте то, на что решились. Я так горд, что был вашим помощником. Да будет Провидение милосердно к вам. – Прощай, Рев, – кивнул Траум. Он нагнулся к ложу, где лежала укутанная в плащ душа маленькой феи и, подняв невесомую ношу, покинул свой мир.
apropos: Юлия Траум великолепен! Пожертвовал властью, силой, положением, наконец, - и все ради спасения Селины. Настоящий мужчина. И теперь у него с маленькой феей появилась возможность соединиться - как равным. Очень хорош разговор Траума с братом - прямо чувствуешь эту его (Траума) уверенность в себе и силу, хотя ведь блефовал. И оч. понравился ритуал посвящения в рыцари - законы, клятва и напутствия. Хелга пишет: если Шаул примет рыцарство, он уже сам на путь к тому, чтобы стать принцем. Дык все к тому явно и идет, поднимается по сословным ступенькам. И действительно: чем искать принца, лучше самому им стать. Юлия пишет: если заявить, что она видит его со стороны, то нарушается сам принцип этого "процесса". Ну это я, да, не сообразила. Юлия пишет: Шаул стоял у самого входа у приоткрытой двери. Ага, вот отлично, именно это я и имела в виду. Из тапочков - сначала к предыдущему фрагменту: поклонился феям: – Сударыни, я вынужден оставить вас. Вы можете обращаться ко мне в любую минуту, сударыня, – галантно склонился он руке Агаты и поклонился старой фее. – Госпожа Гизельда. Первый поклон кажется лишним. жалую Шаулу(,) сыну Бартоломеуса Ворта(,) родом из свободного города Бонка, спасшего меня от смерти, землю в двадцать плугов, под названием Клаверден, со всеми примыкающими к ней полями, лесами, лугами, выгонами, болотами и водами и со всеми налогами, которые уплачивались с этой земли. Навечно жалую с тем, чтобы ты имел власть во всех отношениях свободно пользоваться и владеть ею, либо передавать и продавать кому только пожелаешь. Отныне и навсегда ты можешь Пропущены запятые - уточнение. Во втором случае - (земля, под названием **,), наоборот, не уверена, что нужны запятые. Мы же не говорим - город, под названием Париж. Ну и выделила "ты" - Кристиан же зачитывает официальный документ, в документе должно быть третье лицо - Отныне и навсегда он может (...). А если ты делаешь это, как частное обращение Кристиана к Шаулу, то кавычки надо убрать. По последнему фрагменту: Владыка темного царства, наверняка наслышанный о недавней буре, сотрясшей соседний мир, понимал, что лишь крайняя нужда могла заставить брата так запросто явиться к нему. Небрежно развалившись на троне, он предвкушал свой триумф. Вечное соперничество братьев! Наверняка наслышанный - предположение, но брат явно уже все знает, раз понимает и предвкушает. Т.е. как-то подправить надо, мне кажется. (Владыка, уже наслышанный о недавней буре... ) Церемония посвящения, к которой накануне Шаула готовил маршал ... к которой маршал накануне подготовил Шаула - ? красовался герб новоиспеченного графа. Правитель Адхельма пожаловал ему свой герб: серебро с червленым крестом, символом чести и пролитой крови его славных предков. Так же гарцевали по бокам два единорога, символ силы и смирения, только на графском гербе в центре сияла серебряная звезда, и девиз у него был собственный: "Истина укажет путь". А если: красовался герб новоиспеченного графа, точь в точь такой же, как у принца: серебряный, с червленым крестом, символом чести и пролитой крови славных предков правителя Адхельма, и гарцующими единорогами по бокам - воплощающих силу и смирение. Разве что в центр была добавлена еще серебряная звезда, а новый девиз гласил: (...). (Как вариант) "Он завсегда милосердо молящего милует мужа М.быть - милует милосердо (специально без "н" - ?) молящего мужа - ? трижды ударил новика по плечуРыцари по очереди облачали новика в доспехи НовиЧка - ? И еще заметила: многовато упоминаний о боли (и потери силы) в сценах Траума. Частично можно убрать, как мне думается. Или заменить на синонимы. Хотя там все, в общем, и так понятно. Если Траум изнурен, то явно и обессилен. Ну и смущает, если честно, упоминания о том, что Шаул спас Кристиана - ведь это скорее предположение (что де Гро якобы метил на место принца). А если, допустим, Шаул, подбегая к де Гро, услышал что-то более конкретное - например, как тот восклицает: Да предстать мне принцем Адхельмским, душой его и телом! Вот тогда и у Шаула, и у Кристиана появятся куда более веские основания считать, что гибель второго была почти неизбежна, а первый - его действительно спас.
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Цитата дня! Это точно. apropos пишет: Траум великолепен! Хелга пишет: Траум, обожаю его! Ох, бальзам, бальзам на сердце... apropos пишет: И теперь у него с маленькой феей появилась возможность соединиться - как равным. Так он же идет, по сути, умирать?! apropos пишет: Ну и выделила "ты" - Кристиан же зачитывает официальный документ, в документе должно быть третье лицо - Отныне и навсегда он может (...). А если ты делаешь это, как частное обращение Кристиана к Шаулу, то кавычки надо убрать. На самом деле, я не сама сочинила этот текст. Я долго копалась и накопала перевод грамоты. Конечно, я не слизала ее один к одному, но вот эти переходы и обороты в сокращенном виде употребила. Но ты, наверное, права - одно дело исторический документ, а здесь нужно поаккуратней. apropos пишет: М.быть - милует милосердо (специально без "н" - ?) молящего мужа - ? Это (пропущенная "н" - это, конечно, ошибка) цитата из Илиады - аллюзия к учености Шаула и нравам древних греков. apropos пишет: НовиЧка - ? Новика я наскребла в книге по истории рыцарства, термин, обозначающий новопосвященного. apropos пишет: И еще заметила: многовато упоминаний о боли (и потери силы) в сценах Траума. Частично можно убрать, как мне думается. Или заменить на синонимы. Хотя там все, в общем, и так понятно. Если Траум изнурен, то явно и обессилен. Вот-вот. Именно об этом я и говорила. Несет Остапа... Уж лопата в руке - пошла чистить. apropos пишет: Ну и смущает, если честно, упоминания о том, что Шаул спас Кристиана - ведь это скорее предположение (что де Гро якобы метил на место принца). Это предположение, но довольно веское. На кого еще мог метить придворный? Скорее всего на принца. Но мне казалось, что это не главное. Главное - что Шаул преодолел зло и разрушил колдовство. Кого конкретно он при этом спас, даже не так важно. Подвиг же не в том кого ты спас, а что спас вообще. Хелга пишет: Провидения? Ужос! Ну никак мне с этим Провидением не попасть в цель.
Юлия: Часть третья Глава ** Дождь, не перестававший всю ночь, к утру стих. Посветлевшее облачное покрывало, безжалостно растрепанное ветром, тут и там пестрело голубыми прорехами. Южная осень бранилась шумными речными потоками, размахивала ветряными крыльями, не пуская холодную родственницу на порог. И когда вдруг выглядывало низкое южное солнце, то вообще не верилось, что зима хоть когда-нибудь заглянет в эти места. И все же часы отсчитывали дни и недели, ни на минуту не замедляя бег. И каковы бы ни были погодные условия, за зимой начнется весна, которая оборвет счет времени для Элизы и ее близких. Шаул удрученно вздохнул. Почти месяц прошел, как они покинули Адхельм, но их поиски так и не увенчались удачей. Они проехали небольшие королевства и княжества, лежащие к югу от Адхельма, но ни в одном из них не было ни одного принца, способного разбудить принцессу. Надо было признать, что, несмотря на его смущение и нежелание принимать титул, пожалованный ему Кристианом, действительно чрезвычайно облегчал его задачу. Двери дворцов и ворота замков легко раскрывались перед рыцарем, носящим титул. Да и опасное сухопутное путешествие на подаренных принцем лошадях было значительно легче для вооруженного человека. Проезжая по перелескам Шаул сражался с деревьями и кустами, стараясь улучшить свое владение мечом, вспоминая, как легко и мастерски сражался им Кристиан. К счастью несколько стычек с горячими головами, которые наполняли почти все придорожные гостиницы, пока обходились лишь демонстрацией оружия. Но толи еще будет… Сейчас путь их лежал в королевство, раскинувшееся на берегу Южного моря. Наследником королевства со звучным названием Аустеррия был молодой принц Дамон. Что он представлял из себя Шаул не знал, и ничто не вселяло в него надежды. Он вынужден был признать, что сомнения в успехе собственной миссии все чаще посещали его. Познакомившись с десятком представителей правящих семей небольших государств, в которых ему довелось побывать, он был порядком разочарован. Не то, чтобы они были из рук вон плохи. Нет. Но и ничего выдающегося и притягательного в них не было. Люди, как люди, со слабостями и недостатками – симпатичные и отталкивающие, грубые и галантные, умные и глупые. Ну, хоть кол на голове теши – не понимал он, какое качество делает их обладателями права разбудить принцессу. О чем думали феи, какими руководствовались соображениями составляя свою магическую формулу? Элиза окончательно воцарилась в его сердце. После того, как Кристиан отказался от принцессы, Шаул уже не в силах был соблюдать даже ту незначительную дистанцию, разделяющую его с любимой, что пытался выстраивать раньше. Не только сны его были полны нежной страсти к принцессе, но и наяву их сердечная близость не отпускала его. Он видел по ночам ее последние дни перед столетним сном. Элиза взрослела, постигая не политическую премудрость, а сложную науку человеческих чувств. Ее сердце становилось мудрее, мягче и бесстрашней. Все ближе она становилась к образу собственной души, который увидел при встрече с ней Шаул. Как?! Как можно было вырвать все это из собственного сердца?! Как доверить другому, который и сотой доли того никогда не узнает и не оценит?! – Ты опять хандришь, – Сони участливо заглянул в лицо Шаулу. – Жаль, что Кристиан оказался таким. И чем ему дамы не угодили? Шаул придержал коня. – Сони, никогда и ни с кем не обсуждай принца Адхельма. Я не могу тебе приказывать, но если тебе хоть сколько-нибудь дорога наша дружба, я очень прошу тебя. – Я обсуждаю это с тобой, а не с кем-нибудь, – запротестовал Сони. – Давай и между собой не обсуждать это, – нахмурился Шаул. Он до сих пор чувствовал свою вину перед Кристианом за то, что заставил того признаться. Вот только он никогда не говорил об этом Сони. Мальчик уже не первый раз ставил Шаула в тупик. – А ты откуда знаешь? – не выдержал он. Тот удивленно воззрился: – Я же все время был рядом и видел вас вместе. Сони был странным мальчиком. Конечно, можно предположить, что наблюдательность и умение делать выводы – необходимые свойства для нищего мальчишки, позволяющие ему не только найти пропитание, но и остаться в живых. Но были у Сони навыки, идущие в разрез с его положением. Например, умение держаться в седле. Шаул с удовольствием наблюдал, как легко справлялся Сони с молодой норовистой кобылой, подаренной ему принцем. Была какая-то загадка в мальчишке. Когда Кристиан предложил посвятить Сони в оруженосцы Шаула, тот наотрез отказался. Зато сам не раз распекал Шаула за недовольство принятым титулом. – Не понимаю, почему ты возмущаешься? – деловито рассуждал Сони. – Всю свою жизнь я исповедовал убеждение в том, что важен не титул, а человек. – А разве теперь ты думаешь иначе? – пожал плечами Сони. – Что за дичь, – поморщился Шаул. – Не обо мне речь. Этот титул будет бежать впереди меня. Люди будут воспринимать меня, как графа, имеющего соответствующие семью, положение… – Знаешь, тебе надо поменьше волноваться о том, что о тебе подумают другие, – веско изрек Сони с высоты своего богатого опыта. – От их мнений ни ты сам, ни твоя семья не изменитесь. Так что же переживать? – Да какой смысл тогда в этой глупой вывеске? – Как так? – удивился Сони. – Как же людям понять, кто есть кто? – По делам, – буркнул Шаул. – Ну так тебя же по делам и судили! – Так что же ты сам отказался стать оруженосцем? – Я другое дело, – ничуть не смущаясь, возразил Сони. – Мне просто это не подходит. – А мне подходит?! – Тебе – да. – И отчего же? – Потому что ты всю свою жизнь рыцарствуешь, а кто рыцарствует, того называют рыцарем. Тебя так и назвали. Те, кто поступает благородно и честно, называют благородными, тебя назвали графом. – Между прочим, не раз высказывалось утверждение, – высунул морду из кобуры, прикрепленной к луке Шаулова седла, Бруно, – что в более отдаленные времена это слово означало просто образованного человека, – Вот видишь! – торжествующе воскликнул Сони. – Ты же образованный человек. А из меня какой оруженосец? Я никогда оружие не носил и не собираюсь, у меня другие методы. Вот и пойми его. Мальчик был весь соткан из противоречий. Гордость уживалась в нем с полнейшим равнодушием к собственному положению. Не гнушаясь выполнять самую грязную работу, он настаивал на отдельной комнате в гостиницах и во дворцах. Мльчик с предельной откровенностью высказывался по любому вопросу, и при этом ничего не рассказывал о себе. Сони не удосужился сообщить, почему остался с ними, а Шаул не стал расспрашивать, побоявшись, что тот замкнется и исчезнет, как тогда в Эльтюде. А этого ему не хотелось. Сони был и лекарь, и хороший помощник, и верный товарищ. Шаул очень привязался к мальчику, и разлука с ним была бы тяжелой потерей. В конце концов, не все ли равно какие у Сони тайны, и почему он решил стать их спутником? И Бруно был согласен с Шаулом, мальчик приглянулся ему, как выразился кот, нетривиальным умом и благородным сердцем, а кроме того, никто лучше Сони не чесал его за ухом. *** Поздний рассвет нехотя вползал в комнату, наполняя ее тоскливым серым светом. Поблекшая, растерявшая прежнюю красу осень в ожидании конца зябко куталась в темный вдовий платок и лила безнадежные слезы. Агата устало повертела затекшей шеей, не отрывая пальцев от руки Селина. Спина ныла от долгого сидения, сосредоточиться становилось все труднее. Шелковистая нить, связующая душу Селины с ее телом, натягивалась и вырывалась из уставших пальцев. Ничего, скоро Гизельда придет сменить ее. Они по очереди дежурили у постели Селины. Агата была безмерно благодарна старой наставнице за ее самоотверженную помощь и ласковую поддержку. Вся хваленная сила Агаты позорно бежала с места кровавой драмы ее сестры. Стрелка часов медленно ползла по циферблату, надолго зависая на одном месте. Агата вздохнула и перевела взгляд на сестру. Селина была тиха и спокойна, ее нежная красота приобрела строгую и печальную ноту, она словно стала старше. – Потерпи еще немного, – шепотом уговаривала Агата сестру. – Ты оказалась права, милая. Траум действительно полюбил тебя. Невероятно. Только ты могла совершить это. Как с тем гадким мальчишкой Лудо. Никто не верил, что в сердце маленького негодяя осталось хоть малая неиспорченная частица, только ты. Не сказать, что сейчас он образец благочестия, но все-таки жестокость уступает место и другим чувствам. А твой милый бакалавр! Ведь ты поверила в него с первого взгляда, когда он был еще совсем мальчишкой. Магистр старается держаться, но иногда все-таки у него вырывается что-нибудь, и так я узнаю о Шауле и Бруно. Путешествие их весьма опасно, но он выдерживает испытания, Селина. Ты оказалась гораздо более мудрой феей, чем я, – вздохнула Агата. Дверь приоткрылась и в комнату вошла Гизельда. Добрая старушка выглядела заспанной. – Прости, родная, что задержалась. Когда легла, сон все не шел, а под утро задремала, так что проспала свою смену. Она привычно устроилась в изголовье кровати, обхватив голову Селины ладонями. – Иди, милая отдыхай, – кивнула она Агате и, поцеловав в лоб, поприветствовала младшую сестру: – Доброе утро, красавица! Агата поднялась, с трудом расправляя спину и плечи. – Спасибо, Гизельда, чтобы я без тебя делала, – она поцеловала ее в седую макушку, пригладила волосы Селины и пошла к себе. У себя Агата решила принять ванну – она прекрасно утолит боль в спине и снимет усталость. Появившаяся деревянная кадушка, полная воды, наполнила комнату паром и благоуханием настоянных трав. Агата медленно погружалась в горячую воду. Тепло ласкало и смягчало затекшие мускулы, боль отступала, наполняя блаженным покоем. Агата откинула голову на простыни, устилающие деревянную поверхность, и прикрыла глаза. Мысли снова вернулись к вчерашнему визиту магистра Рева. Тот едва сдерживал слезы, говоря о своем владыке. Такая нежная преданность! Но и сама Агата была поражена решением Таума. Невероятно. Ее сестра милая веселая хохотушка смогла разбудить любовь в каменной глыбе. Рев многословно и прочувственно распинался о прекрасном сердце Траума, но Агата знала одно – служебные силы, как бы велики и могущественны они ни были, никого не в состоянии полюбить. И поверить в такое – все равно, что представить влюбленный ураган или любящее извержение вулкана. Однако, что бы не утверждал здравый смысл, Агате оставалось принять тот факт, что тот самый вулкан под именем Траум добровольно отдал власть, лишился могущества, спустившись с высоты иерархической лестницы, и теперь отправился на суд Провидения в надежде за свою душу вернуть душу Селины. – У него уже было прощение! Он победил хаос. Он удержал наш мир. Он мог продолжать жить и властвовать! Но... – Рев махнул рукой, стараясь справиться с подступившими его рыданиями, и прошептал: – Хоть бы жертва не была напрасной. – Неужели Провидение так сурово, и накажет его самоотверженность? – пожала плечами Агата. – Вы не понимаете, – сокрушенно вздохнул Рев. – Провидение так носится только с людьми, потакая их свободе! Оно дарует им практически беспредельное прощение – человеку достаточно совершить поступок, свидетельствующий о покаянии, а иногда достаточно и одной решимости. Но с духами все иначе. У нас есть больше знаний, порой больше возможностей для совершения своей задачи, но о свободе речь не идет. Мы должны служить в строгом соответствии с волей вышестоящего духа, – Рев замолчал и часто заморгал, прогоняя слезы. – И мой пример, – ему наконец удалось справиться с голосом, – тому подтверждение. Я постоянно перечил владыке, пытаясь все устроить по своему разумению. И вот вам результат! – его голос снова сорвался, и он замолчал, прикрыв глаза рукой. Агата ополоснула водой лицо. "Бедный Рев", – подумала она. Его искренняя почти человеческая привязанность к Трауму, отчасти примиряла Агату с бывшим владыкой снов. В его рассказах и Траум казался более человечным и способным на простые добрые чувства. И его поступок, конечно, вызывал уважение и вселял надежду. Траум, один из самых могущественных духов, пожертвовал собой ради спасения глупой влюбленной дурочки Селины, опаливший об его силу свою душу. Разве может Провидение остаться равнодушным к такой любви? Неужели не простит? Не спасет душу Селины? – Ах, Селина, Селина, – горько вздохнула Агата, тоска по сестре стянула сердце. – Как мне не хватает тебя, дурочка моя родная! И зачем была эта безрассудная любовь? Кому она принесла счастье? Ты погибла. И если Провидение не примет жертву Траума, даже в вечности я не смогу встретиться с тобой. А твой Траум! Я так боюсь, что спасение принесет тебе только горечь. Глаза наполнились слезами, но сил плакать уже не было. Агата выбралась из ванны, закутавшись в широкую шерстяную каппу. В хорошо протопленной комнате было тепло, уютно потрескивали поленья в камине, а за окном в белом холодном свете утра кружили легким пухом первые снежинки. В Оланд пришла зима.
Хелга: Юлия Выбрала две цитаты дня: Юлия пишет: Элиза взрослела, постигая не политическую премудрость, а сложную науку человеческих чувств. Юлия пишет: Потому что ты всю свою жизнь рыцарствуешь, а кто рыцарствует, того называют рыцарем. Очень интересными, объемными получаются герои, и главные и второго плана. Со своими тайнами и заморочками. Юлия пишет: Так он же идет, по сути, умирать?! Очень надеюсь, что их спасет Любовь? И тапочки. Юлия пишет: Надо было признать, что, несмотря на его смущение и нежелание принимать титул, пожалованный ему Кристианом, действительно чрезвычайно облегчал его задачу. Что-то не то в предложении. Может, так как-то: Надо было признать, что титул, который он так не хотел принимать, очень облегчал его задачу. Юлия пишет: Проезжая по перелескам Шаул сражался с деревьями и кустами, стараясь улучшить свое владение мечом, вспоминая, как легко и мастерски сражался им Кристиан. Зпт после перелесков. Юлия пишет: Но толи еще будет… то ли Юлия пишет: Что он представлял из себя Шаул не знал, и ничто не вселяло в него надежды. Зпт после из себя. Юлия пишет: Люди, как люди, Кажется, не нужно зпт? Юлия пишет: О чем думали феи, какими руководствовались соображениями составляя свою магическую формулу? Зпт после соображений. Юлия пишет: Агата устало повертела затекшей шеей, не отрывая пальцев от руки Селина Селины Юлия пишет: Вся хваленная сила Агаты позорно бежала с места кровавой драмы ее сестры. Хваленая? И как-то смутила кровавая драма. Она же не кровавая, а сердечно-душевная? Юлия пишет: – Иди, милая отдыхай, – кивнула она Агате Зпт после милой. Юлия пишет: Ее сестра милая веселая хохотушка смогла разбудить любовь в каменной глыбе. Милая веселая хохотушка выделяется зпт? Юлия пишет: Агате оставалось принять тот факт, что тот самый вулкан Два тот.
apropos: Юлия Теперь гадай, что за Сони такой. Посланец провидения? В Траума я верю - и точка. И в торжество справедливости. Юлия пишет: Новика я наскребла в книге по истории рыцарства, термин, обозначающий новопосвященного. Ну тогда надо это как-то разъяснить - сноской или в тексте, чтобы не возникало ощущение опечатки, кмк. одно дело исторический документ, а здесь нужно поаккуратней. Не, ну я не знаю, как можно еще аккуратнее с историческим документом. Просто вписать в контекст - или обращение, или зачитка официального документа. Юлия пишет: Это предположение, но довольно веское. На кого еще мог метить придворный? Скорее всего на принца. Но мне казалось, что это не главное. Главное - что Шаул преодолел зло и разрушил колдовство. Кого конкретно он при этом спас, даже не так важно. Подвиг же не в том кого ты спас, а что спас вообще. Вот выделила болдом - это же опять предположение. Может, у него тоже брат есть более удачливый и тыды. А если дело в подвиге, то, кмк, тогда надо развивать мысль с подвигом, а не со спасением Кристиана. Чуток тапочков: Все ближе она становилась к образу собственной души, который увидел при встрече с ней Шаул. Как?! Как можно было вырвать все это из собственного сердца?! Как доверить другому, который и сотой доли того никогда не узнает и не оценит?! Вот это - Как?! - мне кажется, лучше пойдет в конце, уже после расшифровки самих вопросов. Ну и по правилам - "который" относится к ближайшему существительному, т.е. к душе. Т.о. "...души, которую". Те(х), кто поступает благородно и честно, называют благородными, тебя назвали графом. Пропущена буква. высунул морду из кобуры, прикрепленной к луке Шаулова седла, Бруно, Смутила кобура. Может, сумка - ? М(а)льчик с предельной откровенностьюПропущена буква. – Спасибо, Гизельда, чтобы я без тебя делала, Что бы - раздельно. Однако, что бы не утверждал здравый смысл, Ни утверждал. – Неужели Провидение так сурово, и накажет его самоотверженность? – пожала плечами Агата. Смутило это пожатие плеч - жест выглядит равнодушным, словно Агате все равно. человеку достаточно совершить поступок, свидетельствующий о покаянии, а иногда достаточно и одной решимости. Два "достаточно". А если последнее, например, заменить на - довольно - ? И его поступок, конечно, вызывал уважение и вселял надежду. Траум, один из самых могущественных духов, пожертвовал собой ради спасения глупой влюбленной дурочки Селины, опаливший об его силу свою душу. Разве может Провидение остаться равнодушным к такой любви? Неужели не простит? Не спасет душу Селины? Вот этот весь абзац - хорош, ничего не скажешь , но практически повторяет то, что уже было описано до него. Может, как-то объединить и убрать лишнее? А это не тапок, просто реплика по поводу:: И зачем была эта безрассудная любовь? Словно любовь кого спрашивает - пришла, и все. Как выскакивает убийца в переулке.(с)
Юлия: Хелга, apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: Выбрала две цитаты дня apropos пишет: В Траума я верю - и точка. И в торжество справедливости. Так по справедливости - это же по правилам, а правила нарушены, значит - наказание. Хелга пишет: Очень надеюсь, что их спасет Любовь? Всех? Пока же только о Селине речь apropos пишет: Теперь гадай, что за Сони такой. Посланец провидения? Нищий мальчик. apropos пишет: А если дело в подвиге, то, кмк, тогда надо развивать мысль с подвигом, а не со спасением Кристиана. Объективно - да. Но я склоняюсь к некоторой субъективной неоднозначности, мне кажется, так очевидней природа выбора. Ведь человек преодолевает зло не только благодаря тому, что различает добро и зло как таковые, конкретные чувства к конкретным людям дают и силы и импульсы к быстрым, вдохновенным и решительным действиям. Безусловно, победить колдовство Шаулу помогли дружеские чувства к Кристиану. Без этого он скорее всего просто не сообразил бы, не смог оперативно решить проблему. С другой стороны, Кристиан тоже хочет поступить правильно и отметить именно подвиг – победу над злом – Шаула. Но и здесь - никуда не деться от живых чувств.
Юлия: *** Легкая зыбь пробежала по синеватому пространству, и едва уловимый звон, как дрожание тысячи струн, наполнил воздух неуверенностью и тоской. Все с недавнего времени изменилось в сонном царстве, как будто сломалось главная ось этого мира. Движение еще продолжалось, но сбивчиво, со скрежетом и неожиданными остановками. Элиза зябко повела плечами, припоминая, как нечто подобное случилось с башенными часами в королевском замке, когда умер смотритель часов. Нарушился ровный и точный ход часового механизма, стрелки то отставали, то бежали вперед, часы звонили невпопад, путая четверти с получасом и издавая скрипучий тоскливый звук, а потом и вовсе остановились. Феи не появлялись и поэтому ни спросить, ни поделиться опасениями Элизе было не с кем. Единственное, что спасало от отчаянного ужаса ожидания неизвестности, – путешествия в воспоминания Шаула. Там, в глубине царства, сбои и толчки почти не ощущались, так же как не слышались скрежещущие звуки. Но все проходы будто разом обветшали, а где-то и вовсе обвалились, нарушая привычную картину мира. Теперь легко было запутаться в лабиринтах ходов и полуразрушенных туннелей. Если раньше она легко и незаметно проскальзывала, словно по желобу вода, в воспоминания Шаула, теперь, она добралась туда долго и медленно, пробираясь, через завалы полуразрушенных проходов, по заросшим щетинистым кустарником ущельям и теряющимся в траве узким тропам. Элиза не могла не понимать – выбираясь из своего убежища, она всякий раз рисковала заблудиться в царстве снов и иллюзий. Но чем это ей грозит, она не знала. Элиза поднималась по разбитой каменной лестнице, размышляя об опасности своего пути, когда один из камней качнулся под ее ногой и покатился вниз. Принцесса упала вперед, ободрала ладошки и ударила колено. Замерев от страха, она испуганно ухватилась за выступ следующей ступени, слыша гулкое эхо, которым отдавался в пространстве звук падающего камня, словно он скатывался в глубочайший колодец, никак не достигая дна. Элиза поднялась, но вынуждена была вновь опуститься на ступеньку: накрывший ее ужас сделал ноги ватными. А если бы она сорвалась вслед за камнем? Что было бы, если она погибла здесь в этом мире? От сменяющихся одной за другой картин ее безумия и гибели в этом и земном мирах ее закружила паническая лихорадка. Элиза зарыла лицо руками, не в силах справиться с нервной дрожью и разрывающих сердце, словно свора диких псов, страхами. – Спокойно! – скомандовала она сама себе дрожащим голосом. – Я жива, – медленно проговорила она, преодолевая предательскую дрожь. Она расправила плечи и, заставив себя открыть глаза, оглядела ощетинившееся опасностями пространство. "Ты должна смотреть на них, как повелительница, со властью, и тогда они подчинятся тебе," – вспомнись ей слова матери. – Я жива, – заявила она, вполне овладев своим голосом. – Я жива, – повторила она спокойно и властно. Она не отводила взгляда от сложившейся из клочьев тумана ощерившийся звериной морды, а в голове, словно огромный колокол, звенели слова: "Я жива. Я жива. Я. Жива". И пространство подчинилось. Морда исчезла, седой туман рассеялся, открывая мощенную широкую площадку, по краю которой шло ажурное каменное ограждение. Элиза поднялась и подошла к парапету. Внизу во всю ширь, охватываемую глазом, расстилался пестрый ковер полей, лесов и невысоких холмов. Она находилась на вершине скалы, где расположилась уютная терраса с резными каменными скамейками и цветущими кустами роз, высаженных в больших деревянных кадушках. Элиза повернула голову, уже зная, что там увидит – в мире снов воображение имеет силу воплощения. Это она создала в другом конце террасы широкую каменная лестницу, спускающуюся к небольшому саду, где высадила разноцветные кустарники, подстриженные шарами и пирамидками, и цветы, расстилающиеся разноцветным узорчатым ковром. Через сад посыпанная гравием дорожка вела к красивому зданию правильных пропорций. Стрельчатые окна каждого этажа разделялись нарядными фризами, щедро украшенными каменой резьбой. На остроконечной крыше, как гнезда птиц, кудрявились каменным кружевом мансардные окна. Элиза задумалась, и из тонких столбиков печных труб в небо поднялся дымок. Ветер закручивал его в затейливые фигуры и играл суетливыми флюгерами, сидящих на острых верхушках небольших башенок. Любуясь созданными ею дворцом и садом, Элиза улыбнулась. Провела ладонью по шершавой теплой поверхности камня, и он передал ее свою спокойную уверенность. Мир разрушается, если ослабляется управляющая им власть. Эту истину Элиза впитала с младенчества. Но сейчас она поняла: верховная власть – не единственный и не всемогущий источник. Он иссякнет, если воля тех, кто стоит ниже, не вплетется в общий тугой узел, связывающий мир воедино. Все время, проведенное в мире снов, она или сопротивлялась ему, или безучастно взирала, забывая, что он – ее убежище от смерти. А теперь ее пристанище отчего-то разрушалось. Может быть, от глубокой печали, пропитавшей каждую частицу этого мира. Эта сиротливая тоска пробиралась и в ее душу. – Так не должно быть, – качнула головой Элиза. Ее воля, как бы незначительна и чужда миру снов она ни была, отныне будет направлена на его утверждение. *** Раскаленная каменистая почва немилосердно жгла ступни через тонкую подошву сандалий. Ослепляющее раскаленное солнце словно растворилось во всем окружающем пространстве – выжженная выбеленная земля и белесое выцветшее небо. Все было пропитано жаром, даже ветер. Внезапно налетал он резкими горячими порывами, обжигая лицо и высушивая губы. Дорога петляла по крутым склонам и терялась в усеянных камнями ущельях. Чем выше, тем нестерпимей и безжалостней жгло солнце. Безмолвная каменистая пустыня, не стыдясь, предъявляла свои трофеи – сломанные кости, высушенный и искореженный солнечным жаром сандаль, зацепившийся за острый край скалы обрывок женского платка с едва угадываемым рисунком, помятый запыленный медный кувшин. Кто были их хозяевами? И какова их судьба? Произошла ли долгожданная и желанная встреча с Всевышним? Или они навеки сгинули здесь, разделив участь позабытых и разрушаемых ветром и солнцем предметов? Траум смахнул тыльной стороной ладони пот со лба и удобнее перехватил свою ношу. Он потерял счет времени. Да и было ли здесь время? Безжалостное солнце, срезав под корень спасительную тень, забралось на самую высокую точку и застряло там. Покрытая щебнем тропинка петляла между валунами и крупными каменными глыбами. Ветер, словно завзятый архитектор, вытачивал из громоздящиеся друг за другом безжизненных голых скал причудливые скульптуры, исполинские дворцы с гигантскими колоннами, украшенные тонкой каменной резьбой святилища неведомым богам. Траум присел под каменный гриб – подточив основание красноватой скалы, ветер почти не тронул ее округлую вершину. Прислонившись к горячей ножке гриба, он постарался укрыться в небольшом пятачке тени. Осторожно опустил Селину. Натруженные руки и спина ныли. Расслабив мышцы, Траум, опустил веки и откинул голову, ощутив через мешковину капюшона острый выступ на скале. Он вздохнул и открыл глаза. Непослушными пальцами развернул запыленный, превратившийся из нефритового в алебастровый плащ, приоткрыв лицо маленькой феи. Бледная почти прозрачная душа ее была покрыта темными обгоревшими пятнами. "Бедняжка", –схватила сердце тянущая неизбывная боль. – Как ты, милая моя? – обветренными губами прошептал он. Поправил ставшую жесткой ткань вокруг ее лица, сдунул прилипшие ко лбу песчинки. Она медленно приоткрыла глаза и улыбнулась: – Жива, благодаря тебе. Он наклонился и легко коснулся бледных губ Селины. Сейчас, потеряв все, что у него было, на пороге небытия, он смог наконец разрешить себе любить, без страха, без снисхождения, без оглядки. Его сердце наполняло не отчаяние, а нежность. Он отыскал в складках ткани ее руку – хрупкая кисть с тонкими нежными пальцами – и уткнулся лицом в ее ладонь, прохладную, шелковистую. Сквозь стойкий горький запах гари пробивался тонкий аромат маленькой феи. Без нежности жизнь превратится в ад, сказала ему когда-то Селина. Тогда он не придал значения ее словам, а сейчас удивлялся, как безжизненный ад превращался их нежностью в райский сад. Пусть у них остались часы, пусть даже всего несколько мгновений. Здесь они были вместе. Сняв с пояса кожаную флягу, он слегка смочил лицо феи и осторожно влил в рот несколько живительных капель, глотнув сам, отправил флягу обратно, стараясь не потревожить Селину. В бессилии она снова прикрыла веки, но сквозь ресницы продолжала смотреть на него. – Какой ты красивый, – прошептала она, едва шевеля губами. – Покаянное вретище – прекрасное украшение, – улыбнулся он. – И в покаянии, и в славе, ты всегда был настоящий. Я была обречена полюбить тебя, как только увидела. Длинная фраза измотала ее, и она замолчала. Если его дерзкая просьба останется неисполненной, они уйдут в небытие одновременно. Пусть это не соединит их, как они оба хотели бы, но их жизни останутся сплетенными вместе, хотя бы только в памяти тех, кто их знал… – И как же тебе это удалось, хитрая маленькая фея? – усмехнулся он. Последняя фраза Селины вновь возбудила его любопытство: как получилось, что она тогда увидела его? – Ты знаешь все о бесконечных мирах, но совсем не знаешь собственного сердца, – не открывая глаз, прошептала Селина. – Общение с Ревом не пошло тебе на пользу. – Рев оказался намного мудрее тебя, – она замолчала, набралась сил и продолжила: – Он сразу понял, что твое сердце было готово к любви. Потому я и смогла увидеть тебя. Селина по-своему изложила его собственную догадку: он сам позволил ей увидеть себя. Но что заставило его это сделать? Его не удовлетворяла фраза в стиле Рева – "сердце готово к любви", – что это может означать на самом деле? Из задумчивости его вывело прикосновение Селины: она нежно провела прохладными пальцами по его лбу, разглаживая нахмуренную складку. – Тебя мучает незнание. Ты совсем, как человек, – она говорила с трудом – медленно, делая большие паузы между словами, переводила сбивающееся дыхание. – Как тебя только угораздило родиться духом? – Человека ты бы не полюбила, – улыбнулся он. – Я полюбила бы только тебя. И не важно, кто ты – дух или человек. Ты мой, Траум. Селина прижалась к нему теснее и, чуть повернув голову, поцеловала в плечо. Сквозь ветхое сукно робы он почувствовал прикосновение ее губ. По телу пробежала пьянящая волна, и он закрыл глаза, наслаждаясь чудным ощущением счастья. Сон – блаженный покой – накрыл уставших путников. Скрытые от палящего солнца узкой полоской тени, они так и спали – привалившийся спиной к каменной глыбе Траум и у него на руках укутанная в плащ Селина. Траум открыл глаза и огляделся. Сколько он проспал? Безжизненная раскаленная каменная пустыня ничуть не изменилась. Лишь тень чуть сдвинулась вправо, открыв солнцу его бедро. Траум заботливо укутал Селину и поднялся. Обхватив ее, прижал к плечу, словно маленького ребенка. Надо было продолжать путь. И снова раскаленная, избившая в кровь ноги дорога. Он был создан для того, чтобы исполнять волю Провидения, неукоснительно и безупречно. Он и сейчас оставался таким же. Его задача была ему ясна, и он строго следовал плану. Его не смущало, что окончание этого плана означало и его собственный конец, – смерть выходила за рамки его задачи. Так он был устроен. Служебный дух. Несмотря на все его былое могущество – оно не было его сутью, а всего лишь необходимым средством для выполнения поставленной задачи, – он оставался только подсобником. И все же возможно Селина и была права: он был обречен выйти из повиновения. Его страсть к познанию оказалась его ахиллесовой пятой. Область знаний служебных духов обширна, но по-знание им почти недоступно. Познание – процесс обретения единства с доселе неизведанным. Он невозможен без желания единения, а значит – без любви. Тропа, становясь все уже, карабкалась вверх. Удерживать равновесие, с занятыми руками становилось труднее, и Траум подбросил Селину повыше на плечо, освободив правую руку, удерживая свою драгоценную ношу левой рукой и головой. Он ощущал сквозь складки плаща ее хрупкую душу и, прижавшись к ней щекой, на мгновенье прикрыл глаза, переживая этот момент единения. – Я люблю тебя, милая, – выдохнул он слова, которые она когда-то так тщетно ждала от него. Налетевший порыв раскаленного ветра взметнулся маленьким смерчем, бросив в лицо горсть песка и пыли, захлестнул дыхание. Траум чертыхнулся, сплюнув забивший рот песок. Дальше узкая тропинка тянулась над отвесной скалой, уходящей вертикально вниз. Обхватив Селину двумя руками, он глянул – в глубоком ущелье только каменные глыбы и валуны. Опершись спиной на склон горы, Траум осторожно перебирал ногами, продвигаясь по коварной тропе небольшими шажками. Под сандалем предательски дрогнули камни, чуть присев, он удержал равновесие и продолжил путь. – Вперед, всегда вперед, Селина. У нас нет другого выбора, – уголки его губы дрогнули, когда он вспомнил ее бесстрашную попытку спасти сестру. Сердце затеплилось радостью: как доверчиво и безоглядно, держа его за руку, шагала она над бездной. Он чуть шевельнул пальцами, словно и сейчас ощутил пожатие ее маленькой ручки. "Селина, моя маленькая мудрая фея, умеющая сердцем прозревать недоступные глубины". Ее никогда не обманывало и не смущало его величие. А сам он когда-то считал себя уникальным и непогрешимым. Теперь он посрамлен. Чем была его уникальность, его стремление к познанию – ошибкой при его создании, или тестом на его пригодность к обширным задачам? В любом случае – он провалился, не удержался на доверенной высоте. И все же он не считал себя проигравшим. Полюбив, он изменился. И уже ничто не могло бы вернуть его в прежнее состояние. Даже неизбежная смерть Селины – трагический результат их любви. Он принял и это. Ничего другого и не могло быть – винить некого. Плата за его неповиновение. Они оба заплатят высокую цену, но они уже узнали друг друга, и никто у них этого не отнимет. Нет, у него не было ни малейшего сомнения в правильности выбранного решения. И это наполняло каждое доставшееся им на двоих с Селиной мгновение счастьем.
apropos: Юлия Юлия пишет: победить колдовство Шаулу помогли дружеские чувства к Кристиану. Без этого он скорее всего просто не сообразил бы, не смог оперативно решить проблему. С другой стороны, Кристиан тоже хочет поступить правильно и отметить именно подвиг – победу над злом – Шаула. Ну вот так бы это все и в тексте показать, как мне кажется. Чтобы было понятнее, что к чему. Очень хороша сценка с Элизой - и описание разрушающегося мира снов, и выстроенный ею замок, и принятое решение. Может быть, еще и с ее помощью он устоит? Траум, как всегда, великолепен. Чарующий образ. Верю в мудрость Провидения. Из тапочков: Феи не появлялись(,) и поэтому ни спросить Пропущена запятая. теперь, она добралась туда долго и медленно Лишняя запятая. открывая мощенную широкую площадку Одно "н". Раскаленная каменистая почва немилосердно жгла ступни через тонкую подошву сандалий. Ослепляющее раскаленное солнце Посторяются прилагательные. Вообще в этом фрагменте - с Траумом - показалось многовато упоминаний раскаленного солнца и каменистой пустыни (в разных вариантах). Где-то, может, частично убрать, где-то - заменить на синонимы - ? Кто были их хозяевами? Кто были их хозяева - ? Траум, опустил веки и откинул голову, Лишняя запятая. Ты совсем, как человек, Запятая лишняя. по-знание им почти недоступно Черточка - случайно? Удерживать равновесие, с занятыми руками становилось труднее, и Траум подбросил Селину повыше на плечо, освободив правую руку, удерживая свою драгоценную ношу левой рукой и головой Лишняя запятая и повторы.
Хелга: Юлия Юлия пишет: "Ты должна смотреть на них, как повелительница, со властью, и тогда они подчинятся тебе," – вспомнись ей слова матери. Все-таки на пользу пошло Элизе материнское воспитание. (очепятка - вспомнились) Слова наложились на силу духа. Продолжаю переживать за Траума и Селину. Траум нравится все больше и больше. Чуть тапочков. Юлия пишет: Если раньше она легко и незаметно проскальзывала, словно по желобу вода, в воспоминания Шаула, теперь, она добралась туда долго и медленно, пробираясь, через завалы полуразрушенных проходов, по заросшим щетинистым кустарником ущельям и теряющимся в траве узким тропам. Как вариант: Если раньше она легко и незаметно проскальзывала, словно по желобу вода, в воспоминания Шаула, то теперь добиралась туда долго и медленно через завалы полуразрушенных проходов, по заросшим щетинистым кустарником ущельям и теряющимся в траве узким тропам. Юлия пишет: Принцесса упала вперед, ободрала ладошки и ударила колено. ударилась коленом? Хотя, не уверена. Юлия пишет: Осторожно опустил Селину. Натруженные руки и спина ныли. Расслабив мышцы, Траум, опустил веки и откинул голову, ощутив через мешковину капюшона острый выступ на скале. Он вздохнул и открыл глаза Может, смежил веки? Ну, чтобы не было два подряд "опустил". Юлия пишет: уголки его губы дрогнули, когда он вспомнил ее бесстрашную попытку спасти сестру. губ Спасибо за продолжение!
Юлия: apropos Хелга Спасибо, дорогие! apropos пишет: Ну вот так бы это все и в тексте показать, как мне кажется. Буду думать, как это делать. Я-то надеялась, что в тексте это читается, когда складывается общая картина. Дальше будет еще одна отсылка к этим событиям. Может быть, когда доберемся, и соберется все вместе, вернемся к этому? Хелга пишет: Все-таки на пользу пошло Элизе материнское воспитание. "Мамы всякие нужны, мамы всякие важны" apropos пишет: Траум, как всегда, великолепен Хелга пишет: Траум нравится все больше и больше Вдохновлялась Рейфом Файнсом apropos пишет: Верю в мудрость Провидения. А как же иначе?
Юлия: *** Горная гряда величественно возвышалась над покрытым хвойными лесами предгорьем, путаясь белоснежными вершинами в косматых серых тучах. Пожухлую осеннюю траву широких лугов, застилающих подножье гор, сменила каменистая порода, с редкой растительностью, пучками ощетинившейся в складках ущелий и каменных развалов. Белая сетка ледников, словно сеть кровеносных сосудов покрывающее серую бугристую кожу каменных исполинов становилась все гуще и спускалась все ниже к перевалу. Если не поспеть до снежных бурь, то можно застрять в долине до весны. Шаул, Сони и Бенито, их проводник, двигались по горной тропе все выше и выше к перевалу. С одной стороны тропы склон горы, покрытый низким кустарником, поднимался, с другой – круто сбегал вниз, где у его подножия бурлили ледяные воды горной реки. Всадники ехали медленно и осторожно, мелко секущий дождь размывал дорогу, а налетающие порывы ветра пытались сбросить их с кручи. – И зачем вам так спешить? – в который раз уже сокрушался разговорчивый проводник. – В такую погоду неровен час сорвемся вниз. Бенито передвигался на маленьком ослике впереди, за ним Сони на своей присмиревшей кобыле, замыкал шествие Шаул. Бруно беззаботно посапывал в сумке, прикрепленной к передней луке Шаулова седла. – У нас есть важное дело, Бенито, и оно не ждет до весны, – терпеливо объяснял Сони. – Дела, господин Сони, всегда ждут, а вот жизнь – нет, – философски изрек проводник. – А если наше дело и есть жизнь? – увлекшись полемикой, возразил Сони. – Эх, молодежь, – сокрушенно покачал головой Бенито, пожилой коренастый мужичок, в широкополой войлочной шляпе и крестьянской овечьей безрукавке. Его загорелое и обветренное лицо с кустистыми бровями домиком и обвисшими усами, всегда имело скорбное, сокрушенное выражение. Постоянные причитания и сетования на Шаула и Сони, отправившихся в такой опасный путь, шли в разрез с его собственным решением помочь им. Плату, которую он запросил за свои услуги, не была чрезвычайной. Что подвигло мрачно настроенного Бенито поступить столь беспечно, оставалось загадкой. Но Сони утверждал, что тот просто так смотрит на мир, и увещевал бы их точно так же, отправься они в путь и в погожие летние дни. Но жаловаться на старика не приходилось: Бенито был умелым проводником, все у него было припасено и предусмотрено и для переправы и для ночевок. Продвигаясь по узкой горной тропе, он, казалось, составлял со своим осликом одно целое, так слажено и легко двигались они, словно ехали по широкой прямой дороге. Шаул внимательно следил за тропой, но мысли его были заняты другим. Он несколько недель не бывал в воспоминаниях Элизы. Ночью он видел самые обычные сны, и если Элиза и являлась ему, то лишь в его собственных мыслях и чувствах. Живого ощутимого присутствия любимой, как было в ее воспоминаниях, он не испытывал. Он соскучился и томился, призывая их, но когда наконец его страстное желание исполнилось, оно не принесло ему облегчения, лишь пуще прежнего разбередило его сердце. Это случилось вчера. Утомленные тяжелым подъемом, они остановились на ночлег в низеньком, словно прилепившимся, к горному склону домике – пустовавшем в это время года пастушьем становище. Они наскоро поужинали зачерствевшим хлебом и овечьим сыром, и Шаул отправил Сони с Бруно спать на узкую устланную соломой антресоль под самым потолком. Бенито устроился внизу и уже похрапывал на соломенном тюке около потрескивающего отсыревшими поленьями очага. Шаул уселся здесь же, у огня, – сторожить спящих товарищей ему выпало первым. И чтобы не заснуть, принялся за свои дневниковые записи. Отведя значительную часть своих заметок суровой и величественной природе горного края, он коротко посетовал на трудности пути и непогоду, грозившую перекрыть перевал раньше срока. Сердечная тоска отвлекала от описания скудных событий дня, словно ночной зверь, в густившихся сумерках она нападала и ранила особенно сильно. Шаул вздохнул и, обмакнув перо в небольшую походную чернильницу, записал: "Любимая моя, я так давно не видел тебя, не чувствовал напряжение твоей мысли, биения твоего сердца, не удивлялся смелости твоего характера, не разделял твоих переживаний. Страшно предположить, что стало причиной этой долгой разлуки. Невыносима мысль, что мои теперешние усилия могут оказаться тщетными, а мое глупое своеволие и праздность ума – роковыми для тебя. Потому так томителен этот медленный переход. Опасаясь за твою жизнь, подхлестываю коня и тороплю своих спутников, чтобы наконец заручиться согласием принца. Молю небеса, чтобы твой спаситель оказался хоть отчасти достоин тебя и своей миссии. Раздражаюсь на задержки в пути и благословляю их за возможность растянуть минуты, пока еще могу обращаться к тебе, не таясь, звать тебя по имени, вызывая в памяти твои нежные черты, лелеять воспоминания о нашей встрече. Не нахожу слов, чтобы выразить, как страшусь того момента, когда потеряю не только недействительное на земле право нашей любви, но и саму возможность участия в твоей жизни, недостижимая любовь моя". Он отложил перо и откинулся на тюк соломы, лежавший за его спиной. Излив на бумагу переполнявшие его чувства и мысли, он почувствовал облегчение. Пусть ненадолго, это все же вернуло ему покой, вытеснив тоску разлуки. Мысли и чувства облеченные в слова – это уже не тот неуемный и бестолковый рой, что жужжит в голове, надсадно разрывая душу и не принося плода. Чернила и бумага делают мысли материальными и весомыми – от них не отмахнуться, – как бусины, нанизанные на нитку, они требуют красоты последовательности. Четкость и логичность изложения заставляют двигаться вперед, делать выводы и подниматься на новые ступени познания. Рядом на соломе заворочался Бенито. Старик, кряхтя, поднялся и присел на корточки у очага. – Укладывайтесь спасть, господин граф, теперь моя очередь охранять ваш сон, – со свойственной ему скорбной обреченностью проговорил Бенито. – Спасибо, Бенито, – кивнул ему Шаул. Убрав ящичек для письма, он завернулся в плащ и улегся на импровизированную кровать на тюках соломы, устроив сумку под головой. Он провалился в воспоминания Элизы, едва прикрыл глаза. Она снова стояла перед зеркалом, позади нее в комнате суетились фрейлины и служанки. Шаул затаив дыхание, боясь спугнуть милый образ, вглядывался в ее лицо и был так поглощен этим, что не замечал, как взволнована Элиза. Лишь увидев сдвинутые брови и упрямо сжатые губы, он обратил внимание на бурю, поднимающуюся в душе принцессы: королева опять обманула ее! Несмотря на все ее усилия и просьбы, мать осталась глуха к здравому смыслу и продолжала бессмысленную и унизительную слежку за отцом. Даже в ее день рожденья, в безумной суете, что королева заварила не только во дворце, но и во всем замке, она не оставляла своей затеи. Не постеснявшись присутствия дочери, она, не таясь, отослала свою шпионку за отцом. Элиза просто задохнулась от возмущения и, потребовав от матери разговора с глазу на глаз, уже не могла сдержать гнева: – Вы обещали, ваше величество. Что же стоит ваше слово? – Что вы позволяете себе, ваше высочество?! – вскипела мать. – Вы втаптываете наше имя в грязь, – Элиза уже не могла остановиться. – Неужели вы не понимаете, ваши методы неприемлемы?! Если вы не прекратите вашу слежку сейчас же, я сорву ваш праздник! – вдруг, сама не ожидая от себя, разразилась она ультиматумом. – Ты забываешься, – задохнувшись от возмущения, выпалила королева. – Воля ваша, – отрезала Элиза. – Или слежка, или праздник. – Хорошо! – гневно выкрикнула королева и презрительно выговорила ей: – Как ты глупа, Элиза! Ты не сможешь быть полновластной королевой с этим напыщенным чистоплюйством. – Вызовите вашу фрейлину и запретите ей шпионить, – холодно проговорила Элиза, игнорируя обвинения матери. – Сейчас, при мне. – Что ты себе позволяешь?! – снова взвилась королева. – Сейчас, ваше величество, – невозмутимо повторила Элиза. Королева позвонила в колокольчик, и в комнате тут же появился лакей. – Пригласи ко мне графиню Кулемброк. Лакей поклонился и исчез за дверью. В покоях королевы повисло тяжелое молчание. – Когда ты столкнешься с реальной жизнью, – прервала наконец затянувшуюся паузу королева, устроившись в кресле, – ты поймешь, что жизнь – это не веселая карусель сменяющих друг друга удач. Ты должна научиться действовать жестко и наносить удар, до того, как противник поразит тебя. Это азбука. Ты сейчас злишься на меня, и считаешь, что я мелочна и бесчестна. Но всю свою жизнь я стояла на страже твоих интересов и смогла выиграть, только потому что была готова к удару. Если ты предпочтешь благодушие и безмятежность, ты проиграешь. Раздался стук, и Элиза не успела ответить хлесткой фразой, которая готова была уже сорваться с языка. – Ваше величество, – лакей поклонился, – графиню Кулемброк нигде не могут найти. – Найдите ее сейчас же! – прогремела королева, выливая на слугу накопившееся раздражение. Дверь закрылась, и она продолжила, сделав Элизе знак рукою молчать: – Пока я отвечаю за тебя, я не сдамся. Ты можешь угрожать мне и ставить палки в колеса. Проиграешь от этого только ты. – Вы отмените сейчас слежку, – упрямо проговорила Элиза, не желая, ввязываться в спор, в котором королева несомненно с легкостью доказала бы, что черное – это лишь оттенок белого. – Твой праздник важнее, – пожала плечами королева. – Свои проблемы я решу сама, когда тебя здесь не будет. – Что значит: не будет? – опешила Элиза. – Я надеюсь, что это праздник станет ответом на все мои старания. Но это мой сюрприз тебе ко дню рождения. – О, мама! – воскликнула пораженная принцесса. Шаул знал, что Элиза называла королеву матерью, только в самые отчаянные моменты: на этот раз бедняжку устрашила судьба, скроенная по лекалам матери. – Не надо сюрпризов, – пролепетала она. – Ты поблагодаришь меня после, – кивнула королева, и в это момент в комнате появилась ее доверенная фрейлина. – Заходите, графиня, – королева махнула кистью, подзывая ее. – Принцесса настаивает на прекращении нашего дела. Так оставим его. Не будем ссориться в такой прекрасный день. А теперь всем нам пора переодеваться к празднику. Иди, дитя мое, – милостиво улыбнулась она Элизе. – Сегодня все твои желания – закон. Но покинув покои королевы, Элиза уже не была уверена в своей победе. Уже не в первый раз королева смеялась над ней, ни в грош не ставя данные обещания. Принцесса была полна решимости положить конец слежке. Но говорить она будет не с королевой, а с ее фрейлиной. И сделает это сейчас же. Камеристка аккуратно сняла с нее высокий воротник. – Подожди, – остановила принцесса ее руку, потянувшуюся к манжету, и стремительно покинула свои покои, не ничего не объяснив удивлено взиравшим на нее камеристкам. Отложив таким образом облачение в церемониальное платье, она отправилась на поиски графини. Но не нашла ее ни в свите королевы, ни среди других придворных, она проходила по западной галерее, когда в окне увидела графиню, спешащую с очередным поручением королевы. Что понадобилось ей сегодня за пределами дворца? Элиза не намерена была отступать. Легко сбежав со ступенек, она пересекла сад, выбравшись в узкий проулок за конюшней и хозяйственными постройками, и потеряла графиню из виду. Но не беда – пройти здесь можно было только одним путем. Нырнув в небольшую калитку, она оказалась на узкой зажатой высокими каменными стенами улочке. Вверх она вела к воротам дворца, туда графиня не могла пойти, значит – вниз. Элиза поспешила за ней к кузнице, но и там не нагнала графиню – она затерялась в разношерстной толпе, наполнявшей замок перед праздником. Забравшись на небольшой горбатый мосток, перекинутый через ручей, Элиза с его высоты пыталась увидеть графиню в сутолоке площади. Ей повезло: скоро она заметила мелькнувшее богатое платье среди простых нарядов. Графиня была далеко – не окликнешь, опасливо оглянувшись, фрейлина нырнула в увитую вьющимся розовым кустом калитку в небольшом переулке. Принцесса поспешила за ней. Она спустилась к моста к площади, где закружившая ее многоголосная шумная толпа уже начала праздновать совершеннолетие принцессы. Элиза растерялась, потеряла направление и, влекомая толпой, плутала, пока ее не вытолкнули в тенистый переулок, где она увидела уже знакомую калитку. Элиза толкнула ее и оказалась в тихом садике у крепостной стены. Графини видно не было, и принцесса, пройдя через сад по тропинке, тронула железное кольцо на невысокой деревянной двери, ведущей в башню. Дверь, скрипнув, приоткрылась, и Элиза заглянула внутрь. Из сумрака небольшой прихожей раздался женский голос: "Это ты, Марта? Входи же!" Принцесса вошла, повинуясь приглашению, данному совсем другой особе. "Кто эта женщина?" – мысль вязла в тягучем подозрении: неужели и отец обманул ее? – Ну где же ты? – услышала она снова нетерпеливый женский голос. Он раздавался сверху. Безвольно повинуясь неотвратимой силе любопытства, Элиза поднялась по лестнице на небольшую площадку. Из открытой двери лился солнечный свет, она вошла в комнату. На стуле с высокой спинкой очень прямо сидела совершенно седая женщина. Молодой голос, который она только что слышала, совсем не вязался с благородными, но постаревшими чертами незнакомки. – Кто здесь? – спросила она с тревогой, уставившись широко раскрытыми глазами на Элизу. "Она не знает меня. Или не видит", – догадалась Элиза, заметив как женщина, пытаясь подняться, протянула вперед руку. – Кто здесь? Где вы? – испуганно переспросила она, и принцесса уверилась в своей догадке. – Простите, я, верно, обозналась, – извинилась Элиза. – Мне показалось, что к вам заходила графиня Кулемброк, я ищу ее. – Графиня? – чуть нахмурилась женщина. – Может быть, она и графиня. Заносчивая особа с резким высоким голосом? – Так она была здесь? Элизе не доводилось сталкиваться с заносчивостью фрейлины, но тембр ее голоса, даже смягченный лестью, был неприятен. – Была, а как же! – горестно кивнула женщина, и потянулась рукой к странному устройству, стоявшему перед ней. На невысоком, длинном, словно скамья, столике на резных ножках, слева от женщины было установлено большое колесо. Она положила руку на его обод, и колесо, легко поддавшись, завертелось, смешивая спицы в единый круг. Справа от женщины на высокой палке была надета мягкая шапка волокна, под ней крутилась на острых рогульках, благодаря колесу, катушка. Женщина тянула волокно и, скручивая его пальцами, наматывала на катушку. "Что это?" – заинтересовалась никогда не встречавшая ничего подобного принцесса. Она считала себя большим знатоком в рукоделии, но подобного устройства ей никогда не приходилось видеть. "Элиза! Прялка! – сжалось сердце Шаула. – Уходи, уходи оттуда!" – мысленно заклинал он любимую, зная, на что она обречена. – Что она хотела от вас? – обратилась к старушке Элиза, сделав шаг навстречу заинтересовавшему ее устройству. – Прогнать меня, – вздохнула женщина. – Прогнать?! – удивилась Элиза. – Королева не хочет, чтобы я жила в замке, – сокрушенно покачала головой слепая. – Быть не может! Я уверена, здесь какая-то путаница. Я поговорю с королем… – Нет, нет! Не надо, – перебив принцессу, вскликнула та. – Мой бедный мальчик, он так измучен! – Ваш мальчик?! – опешила Элиза. – Мой мальчик, – с нежной улыбкой проговорила женщина. – Я держала его на руках, когда он был вот такой крохой, – она оторвала руки от вертевшегося колеса и нити и показала размеры ребенка. Все стало понятно: болезненная ревность королевы приняла кормилицу за любовницу! Отец всегда с нежностью говорил об этой женщине. Почему же Элиза была уверена, что та давно умерла? Женщина вернулась к своему занятию. И снова с мягким шорохом завертелись колесо и катушка. Элиза подошла еще ближе, рассматривая устройство. – "Элиза! Нет!" – Провела рукой по гладкой отполированной поверхности дерева. Поднесла руку к снующей из стороны в сторону, наматывающейся на веретено, нити и… Она не успела почувствовать укола, когда нестерпимая тяжесть накрыла ее, увлекая в темную бездну… Шаул вскочил, ошарашено оглядываясь вокруг. В дрожащем красноватом свете огня он увидел небольшую каморку пастушьего домика. – Привиделось что ль чего? – заботливо привстал к нему Бенито. – Повернись на другой бок и спи, рано еще.