Юлия: Полтора года назад я решила переделать свою сказку "В поисках принца", но так увлеклась, что... от прежней осталась только первая фраза. Получилось нечто соврешенно новое и... почти в пять раз длинее. Потому мне бы очень хотелось представить новую сказку на суд форумчан - узнать ваше мнение о сем опусе, выслушать критические замечания и, может быть, советы и возражения.
Юлия: *** Пришедшая весна растопила снег, обнажив всю неприглядность запущенного сада. Ему требовался серьезный уход. Сад был всегда на попечении Агаты, и она легко управлялась с ним, мешая практическую магию с привычными каждому садоводу занятиями. И сейчас она со всем рвением принялась за уборку сада, запретив Вильме приближаться к ее детищу. Агата безоговорочно отринула даже те остатки магии, которые были в ее распоряжении, и обратилась к книгам. Сочинения по садоводству оказались преисполнены не меньшей мудрости, чем магические фолианты, и, набравшись недостающих знаний, Агата окунулась с головой в заботу о своем саде. Селина, частенько упрекающая сестру в злоупотреблении магией, теперь была бы ею довольна. А, может быть, как и Вильма сейчас, ворчала бы, утверждая, что она надорвется. Агата просто не могла сидеть без дела. Чем наблюдать скорбную участь сестры, виня и мучая себя угрызениями совести и построением невыполнимых планов, – уж лучше изнурить тело тяжелой работой. Так она хоть отчасти заглушала неизбывную горечь потерянных надежд. Агата вытерла рукавом со лба пот, опершись на черенок грабель. Собранная ею куча прелой листвы, сломанных веток и сора, скопившегося под растаявшим снегом, аккуратной горкой возвышалась посреди бывшего цветника. Красные анемоны, которые она посадила в прошлом году, не перенесли суровой зимы, – придется высаживать новые. Агата вздохнула и, сменив грабли на ножницы, принялась обрезать кусты сирени. Они зацветут первыми, наполняя сад тонким ароматом и радуя глаз роскошным кружевом – белоснежным, лиловым и, особенно любимым Агатой, цветом густого турмалина. Каждую весну Селина расставляла букеты сирени по всему дому, и благоухание сада, врывавшееся в дом через раскрытые весеннему теплу окна, мешалось с изысканным запахом цветов, украшавших комнаты. Очистив от внутренних веток и прикорневой поросли белую сирень, Агата распрямила уставшую спину и придирчиво оглядела свою работу. – И чё ж так мучить-то себя? – услышала она за спиной. – Что ты хочешь, Вильма? – строгим вопросом Агата намеревалась предотвратить ворчание служанки. – Скоро ваш магистр пожалует. Булочки уже поспели… – Когда пожалует, тогда дойдет дело и до булочек, – ответила она, принимаясь за следующий куст. – И что ж: в этом старом да грязном платье будете встречать гостя? Агата опустила глаза, оглядывая свой наряд. Несмотря на перчатки и фартук, платье было испачкано, к тому же юбка собрала целый ворох мелких веток и пожухлых листьев. – Закончу с сиренью и пойду переодеваться, – упрямо возразила она, не желая сдаваться под напором служанки. – На все время надобно, – насупившись, изрекла Вильма. – Сменить платье – это вам не волшебной палкой махать – не меньше получаса. Агата вздохнула: ворчливая служанка была права. То, на что раньше у нее уходило не более мгновения, теперь требовало часы. Но она успеет до прихода Рева обрезать еще один куст. Махнув рукой, она отослала Вильму. Агата торопилась, ветки цеплялись за рукава и перчатки, а одна чуть не угодила в глаз, оставив яркий малиновый след над бровью. – Проклятье, – чертыхнулась она и с досады отрезала строптивую ветку. Пора и вправду заканчивать. Она оглянулась на ведра с отваром золы и табака, которым она так и не успела опрыскать деревья. Но визит Рева был гораздо более действенным средством от снедавшей ее тоски. К тому же Агата надеялась выудить у добродушного магистра что-нибудь о судьбе Элизы и Шаула. – Ну наконец-то, – проворчала Вильма, принимая из рук хозяйки садовые перчатки и фартук. Агата ничего не ответила и стала быстро подниматься в свою комнату. Раскрыв гардероб, она лишь на мгновенье задержалась около него, решительно выбрав платье цвета перванш. Вильма помогла ей раздеться и, перекинув через плечо полотенце, застыла с кувшином в руках. – Только зря мучаете себя из-за сестры. Этим ей не поможешь, – снова завела свою шарманку неугомонная служанка. Агата, ополоснув лицо, молча протянула пригоршни за следующей порцией воды. – Всякому понятно, она должна вернуться домой, – продолжала, наполнив ладони хозяйки, Вильма. – А если вы не можете вернуть ее своей магией, попросите того, кто сможет. – Кого? – не выдержала Агата и уткнулась лицом в жесткое полотенце, не дожидаясь ответа. – Вам, ученой-то, виднее. А мы простые люди просим без затей у Провидения. И получаем, – назидательно закончила Вильма, забирая полотенце. Совет Вильмы был неглуп, и все же он никак не подходил Агате. В своей неуемной гордыне она слишком дерзко нарушила правила, и негоже было умолять Провидение смягчить, а то и вовсе избавить ее от наказания. Она лелеяла надежду, что в их с Селиной безропотном принятии постигшей их кары, Провидение милостиво усмотрит возможность спасения страдающих по их вине людей. Она готова была перекопать поле собственных невзгод и лишений и даже вытерпеть несчастия сестры, лишь бы бедные дети смогли выпутаться из переделки, в которую они их втянули. Агата легко сбежала по ступенькам и вошла в гостиную, где ее уже ожидал Рев.
apropos: Юлия Юлия пишет: То-то Сони его называет бесчувственной каменой глыбой. Милая девочка. Если он не воспылал к ней страстью (как ей кажется) и не упал ниц к ее ногам, то, следовательно, бесчувственная глыба. И каменная. Юлия пишет: Это его не извиняет? Ну не знаю - пусть философ, но молодой же парень. Дык Рев как-то зачастил, нет? Агата заволновалась, переоделась и - что примечательно - легко (!) сбежала (после трудной работы в саду), спеша на встречу с Ревом. Это весна...
Хелга: Юлия пишет: Немного замороченный, так ведь философ все-таки. Это его не извиняет? Так понятно, что такой он, просто с иронией ему бы полегче жилось. Сочувствую ему. apropos пишет: Агата заволновалась, переоделась и - что примечательно - легко (!) сбежала (после трудной работы в саду), спеша на встречу с Ревом. Это весна... Ой, точно, о том же подумала! Юлия
Юлия: apropos , Хелга apropos пишет: Милая девочка. Если он не воспылал к ней страстью (как ей кажется) и не упал ниц к ее ногам, то, следовательно, бесчувственная глыба. И каменная. Как мило. Но все-таки, кроме как падать ниц, если бы не был глыбой, то как-нибудь уж проявил свои чувства. apropos пишет: Агата заволновалась, переоделась и - что примечательно - легко (!) сбежала (после трудной работы в саду), спеша на встречу с Ревом. Это весна.. Хелга пишет: Ой, точно, о том же подумала! Он же по-приятельски зашел. Да и ей без Селины скучно.
Юлия: Агата легко сбежала по ступенькам и вошла в гостиную, где ее уже ожидал Рев. – Здравствуйте, Сэмюэль! – протянула она ему руку. – Простите, что заставила вас ждать. Моя добрая Вильма предупреждала меня, чтобы я поторопилась, но я упрямо вознамерилась закончить с обрезкой сирени. – Вы труженица, милая моя Агет. Но нет никакой необходимости ужесточать постигшую вас участь. – Я не ужесточаю, я пытаюсь продолжать жить. – Это было бы очень мудро. Но не хотите ли вы разделить с сестрой, выпавшие на ее долю лишения? – внимательно глядя на нее, спросил Рев. – Боюсь, это было бы слишком наивно с моей стороны. Невозможно сравнить мою благополучную жизнь в полном достатке с ее нищенским существованием. У меня нет надежды принять на себя и малую толику ее страданий, – вздохнула Агата, жестом приглашая Рева садиться. – Если вы позволите мне, милая Агет, на правах вашего друга, высказать одну весьма нелицеприятную вещь… – нехотя проговорил Рев, уставившись на отполированный носок собственной туфли. – Для этого и нужны друзья, Сэм, – уперлась в него взглядом Агата. Магистр, оторвался от созерцания обуви и, устроившись в кресле напротив феи, вздохнул. – Мне кажется, что отнюдь не нарушение правил или дерзкие замыслы стали причиной ваших несчастий, моя дорогая, – он робко взглянул в нахмуренное лицо Агаты и решился: – Вы очень горды, милая моя Агет. И не мудрено – вы умны, красивы, решительны, самоотверженны, ваше магическое искусство достигло высочайших вершин. Ваше имя известно в самых отдаленных уголках вашего мира. И даже наш мир вы почтили своим искусством. Польщенная его словами Агата махнула рукой, горько усмехнувшись. – Будьте великодушны, Сэмюэль, и не напоминайте мне о моем провале. – Вы зря называете это провалом, Агет. Ваш замысел не осуществился в том виде, как вы его задумали. Но ваш план был грандиозен – он охватывал два мира, – ничего удивительного, что он отчасти вышел из-под вашего контроля. – Отчасти?! Сэм, он с самого начала пошел наперекосяк! – Агет, вы слишком придирчивы. Сотню лет ваша крестница и ее близкие спокойно спали в нашем мире. Не буду спорить, вы не смогли бы обеспечить это без помощи владыки Траума. Но вы получили эту помощь. Вы не задумывались почему? Насколько я понимаю, вы не просили о ней… – Задумывалась, – кивнула Агата, – но так и не нашла ответа. Ведь Селину он полюбил позже… – Совершенно верно, Агет. Вы задумали необычайный по своему размаху план, но не могли охватить своим умом все мироздание. Это не под силу никому из нас. Но есть Провидение. И ваш план вплелся в Его замысел о наших мирах и судьбах. Это не провал, милая Агет. Это триумф. Просто вам не хватает некоторой доли смирения, чтобы его принять. Агата молчала. С тех пор, как она потеряла свою магию, она провела много часов в раздумьях. Бессилие и сознание собственной несостоятельности сбили с нее спесь. Она готова была признать свои ошибки, свою неуемную дерзость. И нелепо восхваляющие ее деяния слова Рева застали ее врасплох. Если свести к общему знаменателю Провидения все последние события… – Так вы полагаете, что любовь Траума и Селины совершилась по воле Провидения? – сдавленно проговорила Агата. – Любовь – всегда свыше… – Но вы же не будете утверждать, что в каждой сердечной склонности есть высшая воля, – запальчиво возразила она, не умея сдаваться. – Но, Агет! – растерянно развел руками Рев. – Спутать похоть с любовью?! Владыка Траум полюбил вашу сестру, в этом не может быть никаких сомнений. Они замолчали. Агата была пристыжена собственной памятью. Когда, удерживая из последних сил нить жизни Селины, она ожидала жертвы Траума, то ни на минуту не сомневалась в любви владыки. И лишь скандальное признание сестры вызвало в ней ярость. Она не смогла, не пожелала поверить в правомочность такого решения. – Но почему он сделал это? – споря с самой собой, прошептала Агата. Магистр удивлено взглянул на нее и, пожав плечами, ответил: – Никто из нас не всесилен. И великий Траум нуждался в помощи и прощении. – Но он должен был принять волю Провидения… – А его любовь! Он же ее принял. Он смирился даже с неизбежностью смерти Селины. – Смирился? – брови Агаты взметнулись вверх. – Он же просил Провидение спасти ее… – Не совсем так: он просил принять его жизнь в обмен на ее. Он был готов к отказу, но не просить не мог. Голос Рева стал строже и, завершив фразу, он замолчал, погрузившись в раздумья. Агата чувствовала, как больно ему говорить о Трауме. Его любящее сердце до сих пор не могло смириться с разлукой. – Но если вы утверждаете, что их любовь свыше, почему же Селина упорствует в своем заблуждении?.. – начала Агата и осеклась, заметив как болезненно скривился магистр. – Простите, Сэм. Может быть, она уже излечилась? – Судя по ее снам, не излечилась, – горько улыбнулся Рев. – Она продолжает его искать. – Бедная упрямая Селина, – вздохнула Агата. – Кто знает, – покачал головой магистр. – Иногда она заражает даже меня… – Так может быть она все-таки права? Вы… – Простите, – поспешно перебил Агату Рев. – Я слишком малодушен для такой веры. Их разговор прервала Вильма, грациозно вплывшая в комнату с подносом. Хрустя накрахмаленным передником, она поставила на небольшой круглый столик у кресел серебряную тарелку с благоухающими свежеиспеченными масляными булочками и кувшин с горячим шоколадом. – Вильма, вы волшебница, – проворковал Рев, вдыхая аппетитный аромат угощений. – Только ради ваших булочек, я готов терпеть давящую массивность плоти. – На здоровье, господин магистр, – расплылась в довольной улыбке Вильма. – И госпожу уговорите, а то она все отказывается. Скоро совсем, как вы, станет бестелесной – один только дух, да и тот вон! – Спасибо, Вильма, – остановила Агата разговорчивую служанку. Звякнув перед хозяйкой и гостем фарфоровыми чашками, Вильма наконец покинула комнату. Отдав должное кулинарному искусству, магистр уже не возвращался к трудной для него теме, но вполне удовлетворил любопытство Агаты о судьбе Шаула и Элизы. Рев не мог говорить о них самих, но намекнул о благородном принце и некой Сони. Если известия о принце сняли с души Агаты стопудовый камень, то упоминание о какой-то девице насторожило. – Сони, Сони, – пробормотала себе под нос фея, пытаясь уловить в странном звучании имени девушки намек на ее тайну. Но способности Агаты всегда лежали в иной плоскости. Селина была знатоком детских судеб. И если эта Сони представляет хоть какой-то интерес – а в этом Агата была уверена, – Селина знала о ней. – Девушка-порох, – улыбнувшись собственным мыслям, проговорил Рев. Агата удивленно воззрилась на друга. – Я должен откланяться, милая моя Агет, – извиняющимся тоном проговорил Рев, не удовлетворив ее любопытства. Она нехотя отпустила его. Избалованная сестринской привязанностью, она с трудом переносила одиночество. Оставшись одна, Агата подошла к окну, с грустью вглядываясь в прозрачную синеву весенних сумерек, укутавших сад. – Мы все нуждаемся в помощи и прощении, милая моя Агет, – сказал ей Рев на прощание, мягко пожимая ее руку. – И надежда на прощение бывает гораздо действеннее, чем стоическая твердость в несении вины. Агата чувствовала, как все ее существо протестует. Она не смела надеяться на прощение, она не имела права на него! Как можно просить поблажки и снисхождения ей, могущественной фее?! Она осеклась в собственных мыслях. Может быть, в этом и подвох? Она уже не могущественная фея, а жалкая неудачница, как бы ни восхвалял ее честолюбивый план Рев – если в нем и был какой-то толк, то лишь по благой воле свыше. Она не смеет ждать прощения, но... как сказал Рев? "Он был готов к отказу, но не просить он не мог". Выходило, что даже великий и могущественный Траум после разрушения подвластного ему мира, после смерти Селины, после похищения ее едва живой души из владений Тодда был способен просить и надеяться. – Прости меня, – с трудом выдавила Агата. – И… и верни Селину с дороги. Если хочешь. ***
apropos: Юлия Агата таки отринула свою - не гордость - гордыню - и попросила. Перешагнула, как говорится. Кто вообще сказал - или решил - что просьба может унизить, а раскаяние - постыдно? Мне кажется напротив - это слабый опустится еще ниже, а сильный только поднимется над собой. Как Траум. Рев - лапа. Юлия пишет: если бы не был глыбой, то как-нибудь уж проявил свои чувства. А если их нет? Или считает это лишним, потому как думает, что не судьба? Это мы видим, что парня зацепило, а Сони-то вроде как и не догадывается, тогда с чего вдруг претензии, что он что-то должен ей показать? Хотя учитывая, как он ее на руках таскал, на лошади своей вез, заботился и т.д., обвинять его в "каменности" - как-то уж перебор. Хелга пишет: Вспоминается Дарси... Гы, и здесь Дарси. Вездесущ. Ну я уже написала в Вильне - и здесь повторю только, что он не раз проявлял свои чувства, серенады, правда, не пел.
Юлия: Хелга, apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: прощение Трауму! Так он же прощен - Селино-то жива. apropos пишет: Рев - лапа. Хелга пишет: Покорили размышления Рева о любви и прощении, хоть и не могу согласиться полностью. Интересно в чем? Хелга пишет: Вспоминается Дарси Как приятно... apropos пишет: серенады, правда, не пел. А мог бы Вспомнился мне один енерал. Так был в своем пении весьма красноречив. Хелга пишет: Агата во власти сомнений и раскаяний - приятное зрелище. apropos пишет: Перешагнула, как говорится. Кто вообще сказал - или решил - что просьба может унизить, а раскаяние - постыдно? Мне кажется напротив - это слабый опустится еще ниже, а сильный только поднимется над собой. Не то чтобы Агата думала, что раскаяние постыдно. Она на стоической позиции - хочет испытать на себе всю тяжесть наказания, не желая пощады. А в прощении чудится ей слабость, желание уйти от ответственности. apropos пишет: А если их нет? Или считает это лишним, потому как думает, что не судьба? Вот это и бесит Сони. Если чувств нет, это просто невыносимо принять - у нее-то их хоть отбавляй. А если он считает лишним их показывать, так это и вовсе безобразие. Какая же влюбленная душа выдержит такое издевательство - я его люблю, а он, видите ли, не считает нужным предъявить свои чувства и преспокойно едет к другой! apropos пишет: обвинять его в "каменности" - как-то уж перебор. Ну кто из нас, влюбимшись, может похвастаться отсутствием периодических переборов и перехлестов?
Юлия: *** Соленый ветер разносил крики чаек, а море, как старый добродушный большой пес, урчало у ног и с нежностью лизало прибрежные камни. Диковинные ракушки, поднятые с глубин, теперь грелись на солнце в золотом песке, на который тихо набегали кружевные волны. Покой приморского заката нарушал шум верфи и порта, доносимый ветром из-за холма. Элиза взрыхлила влажный песок носком вышитой туфли, наблюдая, как влага пропитывает шелковую ткань. Как трудно здесь реальность отделить от сна – кому-то снилось морское побережье, почти такое же, какое она видела в воспоминаниях Шаула. Рыцарский остров Форцца был лишь одним из трех крупных и дюжины мелких островов, лежащих единой цепью в пределах прямой видимости друг от друга. Самый большой из них принадлежал могущественному ордену Голубого креста. Он и был тем самым рыцарским островом, по прозванию которого часто именовали весь архипелаг. Суровый замок из серого гранита занимал весь остров. Груженые лодки и баржи подвозили к пристани рыцарей, их коней и снаряжение, а так же провизию и вино для обширных погребов замка. Среди тех, кто ступал на каменистый берег острова Форцца – согласно его закону, – не могло быть ни одной женщины. «Не повреди Сони при падении в змеиную яму ребра, – усмехнулся про себя Шаул, появившийся здесь вместе с другими рыцарями отряда принца, – и строгий запрет рыцарского острова наверняка был бы нарушен». Но теперь Сони была девушкой. К счастью, остальные острова архипелага были открыты для всех, узкие крутые улочки городов пестрели многоликой толпой, напоминавшей разнообразием нарядов карнавальную. Большинство жителей занимались торговлей, и прибрежные районы были застроены бессчетными лавками, полными товаром со всего света. Небольшие белые домики, составляющие основную архитектуру островов, повторяли их холмистый рельеф и громоздились один над другим, поднимаясь неправильными лесенками и разновеликими уступами к вершинам. Их терракотовые черепичные крыши ярко горели на весеннем солнце, перемежаясь с нежной молодой зеленью виноградных террас. В одном из таких домиков с уютным, вымощенным солнечным ракушечником двором в тонком кружеве теней виноградной лозы, Шаул поселил Сони, назвав своей сестрой. Этот нехитрый ход, призванный спасти репутацию девушки, по мнению Элизы, не мог никого обмануть. Однако, увидев отражение обоих в зеркале, она с удивлением впервые заметила их несомненное сходство – оба темноволосые, темноглазые, с тонкими чертами лица и изящным телосложением – их, действительно, можно было принять за близких родственников. Элиза прильнула взглядом к Шаулу, словно могла так прикоснуться к нему, но он уже отвел глаза, и она была вынуждена подчиниться – теперь перед ней была склонившаяся в низком реверансе перед графом и его сестрой хозяйка. Женщина оказалась добродушной и расторопной, а увесистый кошелек смягчил даже скептический взгляд, осматривающий наряд молодой графини. – Я хотела бы помыться, – улыбнулась ей Сони. – Вы могли бы помочь мне? – Ей-ей, графинюшка, сейчас все и сделаем, – хозяйка поклонилась и, прихватив с собой Блаза, который теперь был неизменно при Сони, вышла из комнаты. Без крупного старика Блаза и суетливой хозяйки, комната показалась тихой и просторной. Она не была роскошной, но, несомненно, уютной. Строгие выбеленные стены были украшены яркими гобеленами. Искусная вышивка шелковых подушек на сундуках у стен, мягкий блеск атласных занавесок алькова кровати, небольшой изящный столик с круглым зеркалом у большого окна – все это вполне подходило молодой графине. Почесав за ухом Бруно, растянувшегося на покрытом ковром сундуке, Шаул подошел к Сони. Девушка стояла у окна, устремив задумчивый взгляд на море. – У тебя здесь прекрасный вид на лагуну, – проговорил он. – Странно, вся эта вода должна была бы уж надоесть, а все равно глаз не оторвать, – тихо отозвалась Сони. Яркая синева моря сливалась с голубизной небосвода, чуть дрожа в воздухе, поднимающемся от разогретых солнцем терракотовых крыш. Элизу слегка качнуло на этих переливах аквамарина и лазури, а, может быть, был виноват внезапный росчерк трех взмывших ввысь ласточек. Сони в последние дни совсем приуныла. А теперь даже перебранки с Бартом не будут развлекать ее. – Сони, мы почти богачи, – обратился к девушке Шаул. – Проделав такой долгий путь, мы умудрились почти не растратить денег Кристиана. – Это твои деньги, полученные с твоих земель, – строго отчитала его Сони, не оборачиваясь. – Хм, – недовольно хмыкнул Шаул. – В таком случае, они и твои. Ты моя сестра, – строго предупредил он ее возражение. – Так что берите деньги, графиня, и отправляйтесь за подходящим нарядом. – Ты хочешь, чтобы я купила себе женское платье? – удивленно вскинула брови Сони. – Это, наверное, не очень удобно в путешествии, – пожал плечами Шаул. – Но мы возвращаемся в цивилизованный мир, Сони, и ты не можешь ходить в шароварах и моей рубашке. – Ты прав, – вздохнула Сони. – Но я совсем не представляю, как это делать... – Боюсь, я тоже не силен в выборе женского туалета. – Все не так страшно, – Бруно, соскочивший с сундука, легко взобрался на столик. – Я помогу подобрать тебе платье. Я видел здесь лавки, которые, уверен, помогут решить проблему. – Бруно, какой ты милый, – Сони нежно обняла кота. Элиза улыбнулась. Она никогда не приобретала одежду в лавках – ее платья шились портными, – но ей неудержимо захотелось отправиться вместе с Сони. Современная мода – то, что удалось ей увидеть благодаря Шаулу, – сначала удивила, а потом завоевала ее симпатии. Ушли в прошлое строгие линии и жесткие каркасы, тяжелые ткани сменились невесомыми, плотная, затканная драгоценностями вышивка уступила место мягким складкам и пышным драпировкам. Одежда изменила характер – потеряв былую чопорность, она стала легкомысленной и веселой. Как здорово было бы сейчас заглянуть в лавки, о которых говорил Бруно, а может быть еще те, что торгуют украшениями – ей так понравилась перламутровая спиральная ракушка в ажурной оправе, которую, подарил Сони Барт. Но Шаул отправлялся в рыцарский замок, и вынужден был покинуть Сони. – Пусть Блаз сопровождает тебя, – строго предупредил он девушку. – Ты теперь все время будешь мучить меня своей заботой о репутации? – недовольно вскинула она бровь. – Я твой брат и просто обязан это делать, – обезоруживающе улыбнулся Шаул. Они прощались в тенистом внутреннем дворе дома, когда привратник ввел туда принца. Элиза глубоко вздохнула – ей отчего-то стало душно. – Вам понравился дом, Сони? – принц склонился к ее руке. Дом Шаул нашел по его рекомендации. Откуда у Саттена, пробывшего в походе вдали от островов немало лет, были подобные сведения, Шаул не стал интересоваться, тем более что и дом и хозяйка пришлись ему по душе. – Здесь очень уютно, Марк, – улыбнулась Саттену девушка, слегка пожав в ответ его пальцы, она не спешила забрать свою руку. – Графинюшка, все готово! – раздался из дома звонкий голос хозяйки, и тут же она сама появилась на пороге. – О, ваше высочество, – женщина присела в низком реверансе. – Графинюшка, – качнул головой Саттен и, отпустив руку девушки, поднял взгляд на Шаула: – Нам пора, Клаверден. Миледи, – поклонившись Сони, отступил он к выходу. Улыбка Сони потухла. Шаул взял поникшую девушку за руку. – Не печалься, милая, – шепнул он ей на ухо. – Купи себе самое красивое платье, и не одно. Сони вскинула бровь. – Я потрачу все твои деньги, мой милый граф, и ты еще пожалеешь. – Договорились, – Шаул поцеловал девушку в лоб и поспешил за принцем. Элиза сердилась и негодовала на близорукость двух друзей. Неужели они не понимают, что Саттен влюблен в Сони! И вовсе не забота и покровительство, как полагал Шаул, причина его поступков. Ну если не люди, то хоть Бруно-то должен был уловить своей кошачьей чуткостью, что происходит с принцем! Элиза досадливо вздохнула и снова капнула носком туфли влажный песок, выудив на свет ракушку, блеснувшую в лучах заходящего солнца перламутровым нутром. Что толку негодовать, когда и сама не имеешь никакого понятия о том, что делать? Даже если Шаул поймет несостоятельность плана, чем это поможет? Конечно, возможно, Саттен и Сони будут счастливы. – Да и то не наверняка, – вздохнула Элиза. Саттен – принц, а Сони… Кулон с гербом, не решит всех вставших на их пути проблем. А что делать Шаулу? Снова бросаться со всех ног на поиски нового принца? Даже если бы и так – он все равно не успеет привезти его во время.
Хелга: Юлия пишет: Ну если не люди, то хоть Бруно-то должен был уловить своей кошачьей чуткостью, что происходит с принцем! Вот-вот, Бруно, где Ваша мудрость и проницательность? Юлия пишет: Ой уж этот Траум. "Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице..." Где Траум, автор? Ой, что-то все смайлы хмурятся. Юлия, спасибо за продолжение!
Юлия: Хелга Хелга пишет: Бруно, где Ваша мудрость и проницательность? Мяу? Хелга пишет: Где Траум, автор? Вопрос к Провидению.
Юлия: Прибытие в рыцарский замок немного отвлекло Элизу от тоскливых мыслей, придав происходящему волнующую авантюрную ноту, – как-никак она нарушила строжайший запрет, непрошенной гостьей ворвавшись во внутренние покои мрачной обители мужского царства. А великие магистры и не подозревали, что их темные тайны и упрятанные от глаз людских сокровища предстали перед женским оком. Элиза с удивлением и любопытством рассматривала суровые чертоги – но ничего интересного или таинственного ее взору не открывалось. Гулкие залы старого замка не слишком роскошные, но и не лишенные некоторого уюта. Массивная грубоватая мебель, гобелены – сплошь героические подвиги членов ордена и его геральдические знаки. Огромные, словно оскаленные пасти гигантских чудовищ, чрева старинных каминов, поглощающие целые бревна. Сами рыцари в большинстве своем вели себя довольно бесцеремонно, не слишком заботясь о галантности, однако придерживались не всегда понятному Элизе, но, несомненно, прописанному этикету. «И это все тайны?» – насмешливо подумала она, когда ее отвлек громче обыкновенного прозвучавший удивленный возглас: – Клаверден?! Шаул оглянулся, ища глазами окликнувшего. Широкий с низкими сводами зал был полон рыцарями. Когда-то он служил для братских трапез, но сейчас рыцари обедали в большом светлом зале в новом крыле, здесь же оруженосцы чистили оружие, а рыцари проводили свободное время за столами, играя в кости, или за кружкой терпкого местного эля. Из-за соседнего стола, часть которого была скрыта от Шаула широкой колонной, поднялся рыцарь – худощавый, среднего роста, одетый в простой мышиного цвета дуплет и коричневые замшевые кюлоты, прямые темные волосы были подхвачены сзади лентой. Открытое лицо с аккуратными чертами можно было назвать приятным, если бы не настороженный прищур и плотно сжатые губы. Рыцарь слегка поклонился, приветствуя Шаула, и он склонился в ответ. – Простите, граф, – обратился к нему незнакомец, не отводя пристального взгляда. – Мне назвали ваше имя – Клаверден. Вы родом из Адхельма? – Нет, – качнул головой Шаул, удивленно рассматривая рыцаря. – Вы знаете мое имя, но я не знаю вашего. – Гаррет Фей барон Маллой, – церемонно поклонился тот. Шаул склонился в ответ, припоминая, что где-то слышал это имя. В голове непослушным вихрем закружились воспоминания, отчего Элизу слегка качнуло, и ноги стали как будто ватными. Но Шаула внезапно осенило, и ей стало легче. «Негоциант на перевале!» Тот спутал Шаула с бароном. Элиза удивленно всматривалась в хмурые черты рыцаря – что общего мог углядеть в них этот купец? – Я рад приветствовать вас, барон, – поклонился Шаул. – Мое имя вам знакомо? – холодно поинтересовался Маллой. – Представьте себе, – улыбнулся Шаул. – Зимой я встретил в таверне на одном из перевалов Южного хребта некого Сентре, он оказал мне услугу, приняв меня за своего спасителя барона Маллоя. И был весьма огорчен, когда я его разуверил… Взгляд барона похолодел до открытой неприязни. Опасение клубком дурноты свернулось в животе Элизы. Невозможно было и предположить, в чем причины такой враждебности, и, что именно хочет этот странный человек. – Ваш слуга, барон, – поклонился Шаул, поведение барона неприятно поразило и его, и он постарался поскорее отделаться от того, чтобы избежать конфликта. – Всего один раз? – процедил сквозь зубы Маллой. – Простите? Что – один раз? – не понял он. – Вы слышали мое имя лишь однажды? – нетерпеливо уточнил барон. – Я сожалею, – качнул головой Шаул. – Не стоит ваших сожалений, – резко ответил тот, и чуть запнувшись, с непонятной угрозой произнес: – Даже когда вы получали Клаверден? – Причем тут… – недоуменно начал Шаул и ошарашено уставился на Маллоя: – Гаррет… Гаррет? Не может быть. Вы же погибли?! «Гаррет?! – ахнула Элиза. – Погибший друг Кристиана?» По лицу рыцаря пробежала тень. – К вашему сожалению, я жив, – кривая усмешка исказила его черты. – Отчего же мне сожалеть? – холодно возразил Шаул. – Напортив, я очень рад. – Неужели? – усмехнулся Маллой. – Опомнитесь, господин барон, – попытался остановить его Шаул. – Какая нужда мне в вашей смерти? – Разумеется, – Маллой кивнул, и лицо его перекосилось от злости. – Клаверден вы уже получили. – Клаверден никогда не принадлежал вам. И был пожалован мне правителем Адхельма в награду за службу. Барон вдруг дико захохотал. Элиза содрогнулась – казалось, хохот раздирал барона изнутри. – О! Я не сомневаюсь! – восклинул он. – Я не сомневаюсь – всем службам служба! Краска бросилась в лицо Шаула. – У вас нет никаких оснований сомневаться в чести моего сюзерена! – вспыхнул он. – Вашего сюзерена?! – взвился сир Гаррет. – Вот как?! К… – он запнулся, в его взбешенном взгляде вдруг на какую-то долю секунд мелькнуло отчаяние. – Как смеешь ты склонять его имя?! Смазливый щенок! Оскорбительный выпад барона гулко разлетелся под низкими сводами зала. Элиза обмерла. Сердце Шаула наоборот выбивало барабанную дробь, готовое выскочить из груди. Разговор двух рыцарей давно привлекал внимание, и сейчас взгляды всех присутствующих были устремлены на них. Едва ли у Шаула был шанс в поединке с Маллоем. Невысокая и довольно хрупкая фигура барона не могли обмануть, всем известен такой тип рыцарей – быстрые, как ртуть, они побеждают не силой, а мастерством, нанося внезапные и точные удары. Но отказаться от вызова Шаул теперь не мог. – Мессир, – проговорил он звенящим голосом, – вы… – Вы перегнули палку, Маллой, – вдруг прогремел над его ухом голос Саттена. – Вы клеветник и жалкий трус, милорд! – Саттен! – развернулся к принцу Шаул. – Замолчи, Ворт, – отодвинул его тот. – Вы оставите мои слова без ответа? – он угрожающе двинулся к Маллою. – Нет, Саттен, барон… – воскликнул Шаул. – Если вы так настаиваете на моем удовлетворении, ваше высочество, – перебил его, жестко усмехнувшись Маллой. – Вы назвали меня трусом. Я достаточно пролил крови, своей и чужой, чтобы не иметь глупости доказывать кому-то обратное. Но тому, кто погряз во лжи и смраде, я не спущу. Я вызываю вас, Саттен. – К вашим услугам, – поклонился принц. – Вы оказали мне честь, ваше высочество, – процедил барон с кривой ухмылкой. – В замке мы все равны, Маллой, – парировал принц. Барон коротко кивнул и завил: – Бой на скьявоне и даге. Гарф Дибоан и мессир Мэдок – мои секунданты. Двое названных решительно выступили вперед и поклонились. – Сир Шон Барт и шевалье де Тревер, – назвал принц своих секундантов, и те тоже вышли в круг, поклонившись. – Мы не закончили, барон, – выступил вперед Шаул. - Я требую сатисфакции. Маллой неприязненно уставился на него: – Если вы умеете держать оружие в руках, я в вашем полном распоряжении после поединка с Саттеном. И с удовольствием избавлю мир от новоиспеченного графа Клавердена, – мстительно добавил он. – Сир Шон Барт и шевалье де Тревер не откажутся быть и моими секундантами, – в бешенстве проревел Шаул. – Извольте, – барон Маллой развернулся и покинул зал. Рыцари и оруженосцы, наполнив зал гулом голосов, разошлись по своим местам, жарко обсуждая предстоящие поединки.
Хелга: Юлия Юлия пишет: – Гаррет Фей барон Маллой О, объявился, надо же. Ох, мужики, лишь бы подраться. Чувствую, не напрасно Саттен ввязался в это дело, что-то будет. А Шаул и не фехтовальщик, вроде, бедолага. Юлия пишет: – Отчего же мне сожалеть? – холодно возразил Шаул. – Напортив, я очень рад. Очепятка
apropos: Юлия Шаулу только дуэли не хватало. Барон-то какой задира. Хелга пишет: Шаул и не фехтовальщик, вроде, бедолага От слова совсем, как я понимаю. Ну там за него Саттон ввязался, а уж странствующий принц-рыцарь наверняка владеет искусством фехтования, и на самом высоком уровне. Барон влип.
Юлия: Хелга , apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: А Шаул и не фехтовальщик, вроде apropos пишет: От слова совсем, как я понимаю Ну это вы зря, он фехтованием занимался (о чем и вспоминает, наблюдая фехтующего Кристиана). Да и, получив меч, помнится, тренировался. Сравниться с тем, кто занимается этим профессионально, конечно, трудно. Но все-таки не совсем он несведущ в искусстве поединка. apropos пишет: Барон влип Саттен, конечно, спец, но и барон не лыком шит, сам странствующий рыцарь.
Юлия: Хелга , apropos Спасибо, дорогие. Хелга пишет: А Шаул и не фехтовальщик, вроде apropos пишет: От слова совсем, как я понимаю Ну это вы зря, он фехтованием занимался (о чем и вспоминает, наблюдая фехтующего Кристиана). Да и, получив меч, помнится, тренировался. Сравниться с тем, кто занимается этим профессионально, конечно, трудно. Но все-таки не совсем он несведущ в искусстве поединка. apropos пишет: Барон влип Саттен, конечно, спец, но и барон не лыком шит, сам странствующий рыцарь.
Юлия: – Саттен! Вы вынуждаете меня… – набросился Шаул на принца. – Замолчи, и пойдем со мной, – остановил его тот и пошел к выходу. – Ни слова, Ворт, – тихо приказал он, заартачившемуся было Шаулу, тому ничего не оставалась, как последовать за принцем. Элиза чувствовала, как колотится сердце Шаула, и пульсируют в голове мысли. Ее саму бил озноб. Она не была знатоком тонкостей правил поединков. Но было очевидно, что, вмешавшись, Саттен вынудил Маллоя ответить на его вызов первым, оттеснив Шаула. «Какого черта он влез?!» – Шаула трясло от пережитого. Слова Маллоя звенели в его ушах. Но дело было не просто в словах. Он замарал, вывалял в грязи, вытянул на свет боль и тайну Кристиана. Он осквернил их дружбу! Ничтожество! И о нем скорбит Кристиан?! Хранит его память! Иступленный гнев Шаула не находил выхода. Он с размаху ударил кулаком о стену. – Я должен драться с ним! – зло просипел он. «Пусть он разрубит меня на куски – к дьяволу! – но вытерпеть такое невозможно. Пусть не его, так хоть моя кровь смоет эту смердящую клевету!» Шаул и не заметил, как оказался перед распахнутой дверью комнаты принца. Он шагнул внутрь. Элизе понадобился глубокий вздох, чтобы унять головокружение. – Шарлу, оставь нас, – приказал Саттен склонившемуся над сундуком оруженосцу. Юноша поклонился и вышел. – Послушай меня, Ворт, – обратился к Шаулу принц, указывая на свободное кресло. – Поздновато, но все-таки должен тебя предупредить, чтобы ты тридцать пять раз подумал, прежде чем произнесешь слово в присутствии других рыцарей. Когда мужчины заперты в четырех стенах наедине друг с другом, любая мелочь может послужить причиной для ссоры. И сегодняшний случай лишний раз свидетельствует о том. Я не знаю, чем ты мог насолить Гаррету, я знаком с ним, он не задира. Да меня не касается это. Но если тебе надо выяснять отношения с кем-нибудь, никогда не делай это в зале полном людьми. Одно неудачное слово – и никто из вас уже не сможет пойти на попятную. – Вы слышали наш разговор и считаете, что ссоры с Маллоем можно было избежать?! – вне себя воскликнул Шаул. Принц неопределенно пожал плечами. – Зачем вы вмешались? – не унимался Шаул. – Наш спор вас совершенно не касается. Вы все усложнили, и поставили меня в дурацкое положение. – Лучше дурацкое положение, чем дурацкая смерть, – отрезал принц. – Я буду с ним драться, чтобы не произошло! – проревел Шаул. – Мне все равно, кто из нас кого убьет, но оставить все как есть невозможно. Вы не можете предотвратить наш поединок! – Могу. Я выведу его строя, – пожал плечами принц. – И ты уже не сможешь вызвать его. – Вы не сделаете этого! – запальчиво выкрикнул Шаул. – Не петушись, Ворт. Ничего уже не изменить. Барон принял мой вызов. А тебе незачем умирать из-за случайно сказанного слова. Проблемы Маллоя путь остаются ему самому, а ты, я уверен, не запятнал чести, – пытался урезонить его принц. – Как великодушно с вашей стороны! – саркастически воскликнул Шаул. – Но вы не знаете меня, как не знаете и вашего друга Гаррета. – Не лезь в бутылку, Ворт, – поморщился принц. – С Гарретом я сражался два года бок о бок. А про тебя мне рассказывала Сони… «Проклятье! Еще и Сони, - в отчаянии подумал Шаул. - Она никогда не простит мне, если с Саттеном что-нибудь случится». – Хорошенькую же услугу вы оказали ей, – ожесточенно процедил он, и снова набросился на Саттена: – С какой стати вы отказали мне в праве на честь? Я что, по-вашему, нашкодивший котенок, которого надо за шкирку вытаскивать из неприятностей? – Если собрался жениться, хорошо бы живым дотянуть до венца, – недовольно проворчал Саттен. – Нет, это вы обещали жениться на принцессе, и спасти тем самым больше сотни человек от мучительной смерти! – взорвался Шаул. «Если этот чертов Маллой даже просто ранит принца, тот не успеет к Элизе. А если барон убьет его…» Сони, Элиза! Из-за дурацкого вмешательства Саттена они обе обречены. Отчаяние выстрелило острой болью, пронзившей левую сторону и впившейся в правый висок. "У-ох! – выдохнула Элиза с трудом претерпевая его боль. – Что с тобой? – озадачено подался к нему Саттен. – Ничего страшного, – скривился тот, прижимая руку к груди. – Вы должны спасти Элизу. Рискуя собственной жизнью, вы ставите под удар сотню людей. – На сегодняшний час наша задача отвести удар от тебя, – спокойно ответил Саттен. – От меня не зависят жизни людей, я могу распоряжаться собою, – недовольно возразил Шаул. – Никто из нас не вправе бездумно распоряжаться собой, – отрезал принц. – Не скажу, что жизнь – единственная ценность, но разменивать ее на пустяки… – Вы себя имеете в виду?! – взвился Шаул. – Напомнить?! Это вы, Саттен вызвали на дуэль человека, который не сказал вам ни одного дурного слова и к тому же является чуть ли не вашим другом! – Хватит выкать, – недовольно пробурчал принц. Шаул недоуменно уставился на принца. – Благодарю за оказанную честь… – Сколько в тебе всякой ерунды, Ворт. Честь… – проворчал, вздохнув, принц. – Может быть, и не самая лучшая идея, но у меня не было времени, долго раздумывать. Если бы ты вызвал его на дуэль первым, он бы убил тебя. Гаррет чертовски хороший фехтовальщик. – Мы ходим по кругу. Между прочим, если он так уж хорош, то ему не составит труда убить и ва… тебя. – Меня Гаррет не убьет. Во-первых, меня не так легко убить, а во-вторых, он и не собирается этого делать. А у тебя шансов нет, он очень зол на тебя. А кто твой сюзерен? – Правитель Адхельма. – Не знаю его, – принц задумчиво потер подбородок. – Странно все это. Я бы не удивился, если бы Гаррет так взвился из-за какой-нибудь дамы. Он всегда был очень щепетилен в этих вопросах. А ревность даже самых благородных людей делает безумцами, – принц задумчиво замолчал. – Ревность… – пробормотав себе под нос, кивнул Шаул. Вот что заставило Гаррета так взвиться из-за Клавердена! Он внезапно понял, что друг Кристиана может ревновать ко всему, что связано с отрадными днями юности. И случайное столкновение с человеком, получившего в собственность замок, который для него, вполне вероятно, символизировал потерянное счастье, выбил его из колеи. Можно только догадываться какие мысли рождали в разгоряченной голове несчастного сам факт появление в жизни Кристиана какого-то, как он его назвал, смазливого щенка... Шаул нахмурился. Поведение Маллоя было отвратительно и заслуживало самого сурового осуждения, но ярость прошла. Гнев сменился досадой и даже жалостью. Затем и малодушный страх вполз в сердце, жаля жгучим ядом. Но как бы то ни было, поединка не избежать… Шаул покинул комнату принца, мучительные переживания не давали ему усидеть на месте. Он шагал по гулким мрачным коридорам замка, и каждый его шаг отдавался в груди Элизы тупой болью. Мерная давящая пульсация совсем не походила на приступы Шаула. Неужели это ее собственная? Но ее тело не могло испытывать боли. Или могло? Мысли мешались. Ей вдруг ясно представилась залитые солнцем южные склоны рыцарских островов, покрывающая их нежно-зеленая поросль с яркими пятнами черепичных крыш, стремительные ласточки, расчерчивающие четкими тонкими стрелками светлый холст высокого неба, прозрачный воздух, наполненный переливчатым щебетом птиц. Но внезапная туча закрыла солнце. – Мое время проходит, – потянула сердце тоска. Краски потухли, сумрак поглотил острова, умолкло пение птиц. Неведомая сила вытянула ее из воспоминаний Шаула, накрывая скорбной апатией, как покрывалом. Тупая боль не проходила, тяжестью придавив грудь. В неясном мороке мыслей вдруг четко обозначилась совершенно ясное осознание: «Мне не спастись, не пробудиться ото сна». Да и стоило ли? На что ее обрекало это пробуждение?! Горькая судьба Кристиана никогда бы не вызвала в ней такого сочувствия, если бы она не казалась ей зеркальным отражением ее собственной. А теперь встреча Шаула с Гарретом лишила ее последней надежды. Потерявший рассудок барон убьет его. Какой же силы должна была быть неизбывная многолетняя боль, чтобы довести благородного человека до подобного состояния?! И такая же судьба по пробуждении ждет и ее. Невозможность соединения с любимым человеком разъест ее сердце, лишит покоя и сведет с ума. Стоит ли просыпаться ради такой муки? Тьма сгущалась. Апатия превратилась в бессилие. Что с ней происходит? Ни страх, ни боль не могли вывести ее из охватившего оцепенения. Неясный гул наполнял пространство ее сознания, размывая мысли и чувства. Ей казалось, что она засыпает. Или просыпается? – Шаул, – простонала Элиза, не имея сил выговорить имя любимого. ***
Хелга: Юлия События пошли раскручиваться? Что с Элизой-то? apropos пишет: Элизу ужасно жалко, а вот мужиков чет не очень. Вообще как-то не очень понятно с этой ссорой, на пустом месте, как мне показалось. Вот тоже как-то сердят мужики. Хотя, мальчишкам лишь бы шпагами или чем там еще, помахать.
Юлия: apropos , Хелга Спасибо, дорогие. apropos пишет: Хотя принцы, по идее, на дуэлях не должны драться - не по статусу. Но в замке они все - и Саттен, и Маллой - прежде всего рыцари, и потому равны. Здесь другая иерархия (магистры, командоры, рыцари) и, соответственно, другие взаимоотношения. Об этих различиях и упоминают Малой с Саттеном: – Вы оказали мне честь, ваше высочество, – процедил барон с кривой ухмылкой. – В замке мы все равны, Маллой, – парировал принц. apropos пишет: Принца еще могу понять - он пытается защитить Шаула, которого вроде как опекает. Нет, принц вовсе не опекает Шаула - с чего бы? - у него вполне конкретная задача, о которой он и говорит. apropos пишет: Вообще как-то не очень понятно с этой ссорой, на пустом месте, как мне показалось. Так на пустом месте и есть. Ревность - такая пренеприятная штука, подталкивает людей к черт знает какому безумству. Мне казалось, что вместе с предысторией о принце Кристиане (о которой читатель осведомлен) - здесь без особых подробностей должно быть все понятно. Хелга пишет: Вот тоже как-то сердят мужики. Хотя, мальчишкам лишь бы шпагами или чем там еще, помахать. И это тоже. И потом - в каждом монастыре свой устав. У Шала, кажется, вообще не было выбора. Хелга пишет: События пошли раскручиваться? Уж закручиваться бы им пора. Хелга пишет: Что с Элизой-то? Она же все-таки не в санатории, а в довольно опасном месте, да и состояние у нее не самое прозаическое. При таком раскладе может произойти все, что угодно. И Траум уже не спасет...
Юлия: *** Над Заколдованным замком сгущался туман. Это был вязкий морок колдовства. Он появился несколько дней назад в виде маленького едва заметного облачка, которое постепенно разрасталось и теперь отвратительным грибом нависло над замком. Пройдет десяток дней, и оно накроет его полностью, как колпаком. Почему разрушение все больше поражало строения, а тление – человеческую плоть? По замыслу фей, такого вообще не должно было произойти – время в замке образовывало петлю. Но теперь эта петля начала разрушаться. Так почему же колдовство обрело такую силу? Двое суток подряд Агата просидела над своими книгами, но не нашла ничего, что указывало бы на причину произошедшего. Как такое могло случиться, когда принц – не мог же Сэмюэль ошибаться – уже чуть не на пороге замка?! – Пусть не сегодня, пусть через месяц, но он поцелует Элизу, – досадливо пробормотала Агата. А что если Элиза сама противостоит магии? В свое последние посещение царства снов – а это было всего-то пару недель назад – Агата могла удостовериться в упрямстве принцессы. Та и не думала отказываться от своей влюбленности в бакалавра. Какая безответственность! Откуда эта бессмысленная беспечность?! – Это все глупая кичливая гусыня королева! – быстро нашла виноватую Агата. – Плела заговоры, интриговала и не смогла втолковать дочери, что значит быть правителем. Теперь напыщенная интриганка поплатится за свою спесь, – мстительно прорычала она. Не политические интриги, а спасение подвластных ему людей – вот задача любого правителя. Он вожак – найдет правильный путь, спасется сам и спасет своих подданных. Потеряется – погубит всех. Элиза забыла о сотнях людей, чьи судьбы зависят от нее. Себялюбивое желание, овладевшее ею, открыло лазейку колдовству и усилило его. Колдовство всегда питается людскими слабостями, страстями и страхами. – Проклятье, – в бессильной злости сжала кулаки Агата. Она потеряла всю свою магию – ей нечего противопоставить колдовству. Но так просто она не сдастся! – Куда это вы собрались в таком виде?! – всплеснула руками Вильма. Агата стояла перед магическим зеркалом, облаченная в мужской наряд. Темный кафтан сидел плотно, узкие кюлоты были заправлены в высокие сапоги. – Иначе по Заколдованному лесу не пробраться, – вздохнув, ответила Агата, наблюдая, как сгущается и темнеет смог над замком. – И к чему вам туда отправляться? – уперев руки в боки, служанка с осуждением уставилась на Агату. – Если вы не принц, то нечего вам там и делать. Того и гляди замок развалиться. – Не развалится, – недовольно возразила фея. – Я должна увидеть принцессу. Воздействовать на человека можно по-разному, и пока Элиза жива, до нее можно достучаться и через телесную оболочку. Пусть магия самой Агаты сейчас и бессильна, но безучастно наблюдать за тем, как своевольная девица губит себя, а заодно и всех обитателей замка, фея не собиралась. Дорога в Заколдованный замок оказался гораздо труднее, чем в прошлый раз. Агата совершенно измучилась и выбилась из сил, хоть не прошла еще и половины пути. Топорик не справлялся с обступавшим лесом – чем больше ветвей она рубила, тем плотнее они сплетались. Колдовство. Везде колдовство! Оно не только нависло над замком, оно овладело и лесом вокруг него. Получалось, что-то вроде перевертыша – все, что раньше было под властью магии фей, теперь оказалось во власти колдовства. Надо было возвращаться – стыдно, обидно, – но чтобы не погибнуть здесь, приходилось признать свое бессилие перед преумножившимся колдовством. Агата повернула назад, но деревья, словно стражи, сомкнули перед ней ряды – ни просвета между стволами! Ветки обхватили и сжали ее в объятиях. Агата охнула и попыталась вырваться. Не тут-то было! Словно живые, ветви ползли, оплетая ее – ни двинуться, ни руки поднять! Одна из них стиснула запястье – у Агаты от боли потемнело в глазах, – топорик выпал из ослабевшей кисти, глухо ударившись о прелую землю. Она попалась в силки, которые расставило колдовство. К желудку подкатывала волна слабости. Кто спасет ее из этого пропащего места? Не докричаться ни до кого. Да и некому справиться с колдовством... «Надо взять себя в руки!» – приказала самой себе Агата. Если она поймет, что происходит, найдет и выход. Агата сделала глубокий вздох и принялась размышлять. Она ошиблась в своем прежнем предположении – Элиза не могла заварить такую кашу. Уж слишком сильным было колдовство. А если у нее есть помощник? Даже слабые игроки могут образовать ось, вокруг которой, возможны весьма опасные кульбиты. Шаула Агата отбросила сразу. Он прекрасно понимал, что без принца у Элизы нет шансов, – именно он нашел спасителя для принцессы. А выскочившая, как черт из табакерки, Сони? Кто она? И с какой стати отправилась за тридевять земель в опаснейшее путешествие за первым встречным? Если кто мог ответить на эти вопросы, то не она, а Селина – фея, покровительствующая детям. Сама Агата, ожегшись на своем первом и единственном опыте патронажа принцессы Оланда, зареклась влезать в детские судьбы. Да и не было у нее на это ни способностей, ни расположения. Она не видела особого толка в суетливой заботе Селины о многочисленных ее крестниках. Но дети имеют привычку вырастать. И вот теперь, не исключено, что от одной из них, уже повзрослевшей, зависят жизни сотни людей, включая незадачливую фею… – Сони! У человека не может быть такого дурацкого имени, – раздраженно воскликнула Агата, скривившись от боли. Это утверждение было по крайней мере безосновательным, чтобы не сказать глупым. У людей очень часто бывают самые глупые имена. И почему эта девчонка должна быть исключением? Тем более, если это она вместе с Элизой образует эту чертову ось! Агата была раздражена до предела бессилием и болью. Ни двинуться, ни размять затекшую ногу, ни убрать с лица растрепавшиеся волосы. Она яростно дернулась из проклятых объятий. Но толстые ветви лишь теснее сошлись со всех сторон, а тонкие, раздирая кожу в кровь, оплетали руки и шею, жаля, пролезали под одежду. Агата оказалась в самой тесной клетке. Руки и ноги, сжатые деревянными прутьями, свела боль, в туго стиснутую грудь – не вздохнуть! – билось, как обезумевший узник, сердце. – Да что же делать?! – сопротивлялась в яростном отчаянии Агата. Капли пота катились по лицу, но она не могла стереть их. Наконец она затихла, оглушенная беспощадной очевидности факта – она погибнет здесь. – Уж лучше бы мгновенная смерть, – глухо проговорила Агата. Но у Провидения свои планы. И было бы несправедливо винить его в жестокости – гордая фея сама искала наказания, отвергая прощение. Агата сама пришла сюда по собственной воле, презрев предостережение Вильмы – даже простой служанке была понятна глупая несостоятельность претензий феи. Агата прикрыла глаза, чтобы справиться с дурнотой. Она задыхалась. Нет, не Провидение, и даже не колдовство враждебной колдуньи: ее главный враг – собственная непрошибаемая гордость. Милейший Рев пытался ей раскрыть глаза. Но она и его не послушала, коснея все в той же гордости. Она заварила всю эту кашу, высокомерно позволяя себе вмешиваться в материи, не подвластные ее магии. Она оттолкнула сестру – из-за головокружительной спеси. Даже сейчас, оставшись у разбитого корыта, она предпочла отправиться в Заколдованный лес – в самую гущу колдовства! – даже не подумав попросить помощи и совета у Сэмюэля… Боль от макушки до кончиков пальцев свела затекшее тело. Перед глазами расплылись, закручиваясь в бессмысленный хоровод стволы и ветви. Чтобы унять его, Агата прикрыла веки, и по щекам побежали слезы – собирались на подбородке, текли по скулам, щекоча и раздражая расцарапанную кожу, заливали шейный платок. Холод пробирался между лопатками, по сырой от пота спине. Ступни и кисти заиндевели. Сколько дней пройдет, прежде чем она перестанет чувствовать? – Селина уже несколько месяцев, живет на улице, ходит босиком, голодает, терпит побои, – тоскливо прошептала Агата. Избалованная неженка оказалась гораздо крепче целеустремленной зазнайки. Как было бы сейчас здорово оказаться с Селиной и ее спутницей где-нибудь в покосившейся пастушьей землянке. Пусть босой, пусть в лохмотьях, пусть на ужин была бы корка хлеба с водой, да пусть и вовсе ни крошки! Но вместе с Селиной. Сестра болтала бы о своем Трауме, которого она еще не встретила, и они бы спорили о прошедшем дне. Надо было отправиться за сестрой. Вместе они бы одолели любую дорогу и – чем черт не шутит? – нашли бы Селине Траума… – И он ходил бы вместе с нами, – не смогла удержаться от сарказма Агата. – А почему бы и нет? – возразила она самой себе. – Лучше ссориться и спорить, чем прозябать в одиночестве и вечных сожалениях… Интересно, она смогла бы поладить с Траумом? Навряд ли… Траум – это не добродушный деликатный Рев. Они бы оба друг друга раздражали, а Селина была бы между ними, как между молотом и наковальней. И все же Агата предпочла бы эту семейную неурядицу, своему одиночеству. У нее не было сомнений, что и Селина сделала бы точно такой же выбор. – Какие мы дуры, Селина! – горько всхлипнула Агата. – Мы все испортили… Вот он, ответ – не Элиза с безвестной Сони, а они с Селиной образовали ту самую злополучную ось, вокруг которой магия перевернулась со своей светлой стороны на темную. Вот почему им нельзя было действовать порознь. Они разошлись – и результат не замедлил себя ждать. Как в детской игрушке – кольцо, привязанное к двум ниткам – растянешь два свободных конца в разные стороны, и кольцо перевернется. Оно и перевернулось. Но исправить ситуацию не в их с Селиной силах. Агата толкнула сестру на дорогу, и теперь дорога – ее судьба, ни свернуть с нее, ни оставить. И даже если бы сама Агата отправилась вслед за сестрой, ничего бы не вышло – дороги не подчиняются чаяниям людей, они ведут их сами по воле Провидения… – По воле Провидения, – прошептала Агата непослушными губами. Она совсем обессилила и способна была только мысленно твердить два слова: прости и помоги. Их постоянное и почти бездумное повторение отгоняло разрушительные, приносящие острые страдания мысли и приносило забвение. ***
Хелга: Юлия Да, ситуация закрутилась до невозможности. Раскручиваться-то должна, но узел какой тугой получается. Юлия пишет: А выскочившая, как черт из табакерки, Сони? Личность Сони, конечно смутная. И тапочек: Думаю - здесь, может, не нужны зпт? Хотя, не уверена. Юлия пишет: Перед глазами расплылись, закручиваясь в бессмысленный хоровод стволы и ветви. Пропущена зпт после хоровода. Юлия пишет: Она совсем обессилила Здесь, наверное, обессилела?