Форум » Авторы Клуба » Жизнь в формате штрих-кода - 3 » Ответить
Жизнь в формате штрих-кода - 3
Бэла: Название отражает, что некто вовсе не ленится 1. Жизнь в формате штрих-кода 2. Автор - Бэла 3. Размер - как пойдет. 4. Тема - о нашем о девичьем и вечном Готовые главы на сайте - http://apropospage.ru/zabava/sof4/sof4_1.html
Бэла: *шепотом* я так и знала, что мне влетит. Не бейте, тетеньки, я возьму и... за ум возьмусь(с) Одинец Вы... так написали... будто не про моё вовсе. Прям не знаю, смутили, и совесть тут же заелозила, теперь сидит внутри, лупит из всех орудий. Да, дамы, хочу предупредит: могу переделывать уже написанное. Одна из действенных метод подстегнуть уснувшего Муза
novichok: Бэла пишет: могу переделывать уже написанное Тааак, еще одна... Бэла пишет: Одна из действенных метод подстегнуть уснувшего Муза Значит, продолжение не видать, как мне отопления в доме, а замест этого ты будешь корректировать написанное?
Бэла: Хе-хе! Я имела в виду, что могу предыдущий кусочек изменить. Все переделать - это тяжкий труд, непосильный...
Одинец: Бэла пишет: Одинец Вы... так написали... будто не про моё вовсе. Бэла, скромность, как роза алая, украшает истинный талант. И является неотъемлемым признаком его. Бэла пишет: совесть тут же заелозила, Это радует! Стало быть, все-таки дождемся продолжения? У меня уже мама прочитала и теперь от меня проду требует про Машу-адвоката... А что касается переделки, - ну что ж, автору виднее. Надо, значит, надо. Так и маме передам. От всей души желаю, чтобы этот процесс как можно скорее подошел к концу!
novichok: Бэла пишет: что могу предыдущий кусочек изменит Уффф, успокоила. А то думаю и хде что не в порядке? Бэла пишет: Все переделать - это тяжкий труд, непосильный безусловно, тем более, что читатель-то довоооольный, как слон
Леона: Бэла пишет: и совесть тут же заелозила, теперь сидит внутри, лупит из всех орудий А про продолжение твоя совесть ничего тебе не сказала? novichok а что с батареями, солнце? В вашем-то солнечном городе?
novichok: Леона пишет: А про продолжение твоя совесть ничего тебе не сказала? Совесть, она же елозит и ты ды дальше по тексту. Бэла же нигде не сказала, что она, совесть, пишет продолжение Леона пишет: а что с батареями, солнце? В вашем-то солнечном городе? солнцем и греемся. Не знаю, как у Marusia, может ей повезло (есть автономное отопление), а у меня в доме нет отопления, греемся камином, представляю счета за свет Власти обещали включить 1 ноября, только не сказали где конкретно. Может имели в виду, что у себя дома?
Леона: Так продолжение от совести никто и не требует, продолжение пусть Бэла пишет, а совесть ей должна волшебный пендель дать, что бедные читатели измучились уже! novichok сочувствую.
Marusia: novichok пишет: продолжение не видать, как мне отопления в доме У нас кондиционэр на тепло работает Одинец пишет: У меня уже мама прочитала и теперь от меня проду требует про Машу-адвоката... Как в том анекдоте: бабушка на банке с вареньем написала "яд". Дети нашли, съели и теперь еще яду ищут Бэла (цветочек авансом ) У меня ребенок уже который раз жалуется, что опять шишки себе граблями набила в твоей теме Буди своего Муза (лучше по-хорошему ), пока он окончательно в зимнюю спячку не впал.
Wega: Общественность горюет и сердится! Дело житейское, понятное! Подойду-ка я с другого бока: глядишь и поможет! Восстань, Бэлочка, лапочка! И виждь, и внемли! Исполнись волею людей! А то, не к ночи буде сказано, опять баланс! Леона пишет: бедные читатели измучились уже! И то верно! Добавлю ехидно: и не только здесь! Нет! Тоска это зелёная кусками читать! Интересно, что же дальше, а тебе всё про Муза! Особенно огорчительно, когда видишь оживление в теме: ан нет! Это общественность всё горюет и сердится! novichok и Marusia ! Сочувствую, девочки!
Бэла: Девочки, спасибо за добрые слова. Оказывается, аудитория моих графоманьских экзерсисов гораздо, гораздо больше, чем я могла предположить! Это повергает в такое... такое удивительное состояние души, что перо мое мчится куда-то, я только держусь за его хвостик и покрепче, чтобы не оторваться на поворотах. А поскольку перо разбушевалось, то я не отвечаю за все безобразия, которые оно натворило и продолжает творить. Так и знайте - я снимаю с себя ответственность за нижеизложенное!
Бэла: Видимо, Платон тоже уже пришел в себя настолько, что вышел к ней в прихожую и стоял сейчас, наблюдая за ее телефонными разговорами такими глазами, что ей сразу стало жарко, даже кожа на голове запылала огнем. Маша быстренько свернула разговор и отключив телефон излишне тщательно и медленно стала его засовывать в карман куртки, потом аккуратно застегнула этот карман на кнопочку, расправила все складочки на куртке и, еще чуть помедлив, опять повернулась к нему. А он уже стоял совсем близко и с легкой усмешкой смотрел на нее. И она опять полетела на этот огонь, такой притягательный, опасный, обжигающий. Они снова оказались в темноте, слегка подсвеченной городскими фонарями, личиком любопытствующей луны да слабо добивающем сюда светом из прихожей, снова на этом пресловутом диване, который слегка вздыхал от безмерного удивления от такой бурной возни на своих просторах. Они опять целовались и говорили, говорили и целовались. …- Ты знаешь, я ни с кем на эти темы не разговаривал. Никогда. Как-то не хотелось, в общем. Не к лицу мужчине жаловаться, словно утешения выпрашивать, в слабости своей признаваться. Не любят этого женщины. Она помолчала, а когда он завозился тревожно, буркнула недовольно: - Много ты понимаешь, чего любят женщины. Ну, или не те женщины тебе попадались. Он перебил с досадой: - Да никто мне не попадался! Сто лет уже. Какие женщины, господи! Я же работал. Сто лет этих долгих, бесконечных ра-бо-тал, как проклятый. Как Аня… как не стало ее, так и… Она недоверчиво переспросила: - Так уж и никого? А он посмотрел пристально и усмехнулся: - Ты ведь понимаешь, что значит - «никого». Никого, с кем я вот так сидел бы на диване, с кем вино бы на крыше пил, или на реку гулять ходил. Прям детсад ей-богу. – Он вдруг взял ее за щеки развернул к себе, вгляделся пристально. – Знаешь, я только теперь понял, что словно сложил свою жизнь в контейнер для заморозки и положил в холодильник. До поры. Я ходил, что-то делал, я … решал вопросы, встречался с нужными людьми, я орал, командовал, руководил, мотался по командировкам, занимался с сыном, но… не жил. Маш, а я ведь только что это понял. А если бы… Если бы не Голуби, слушай, я ведь тебя бы и не встретил тогда, так что ли ? Слушай, вот ужас-то, - и он вдруг расхохотался весело, расцвел своей чудесной улыбкой, и она невольно рассмеялась в ответ, хотя что уж там такого было смешного. Только это его признание вдруг заставило сердце в груди толкнуться упруго, и сделалось на душе тревожно-приятно, приятно от его слов – таких доверительных и простых, а тревожно… Она вдруг поняла, что вот сейчас случится то, вокруг чего они ходят кругами уже с того самого дня, с той их злополучной встречи с кофейным фейерверком, она вдруг поняла, что они неуклонно двигались по этой дороге, конечный пункт которой был словно бы известен уже давно. Отчего-то это тревожное вдруг выросло туманным облаком, заползло во все уголки души и даже стало вытеснять радость своей массой, и Маша испугавшись этой тревоги придвинулась ближе к Платону. А он, сделавшись неожиданно серьезным, посмотрел внимательно на нее и, помолчав, словно решившись на что-то, заговорил: - Маша, я скажу тебе сейчас, только ты выслушай. Я тут думал о многом в эти дни. Ну, о нас, в смысле. Вот. – После паузы, показавшейся ей страшно долгой, бесконечной, он продолжал. – В общем так. Маша, я хочу, чтобы ты была со мной рядом. Я прошу тебя: давай попробуем жить вместе. Через пару дней возвращается Владька, я вас познакомлю, и ты переберешься сюда. Я не мастер долгих объяснений и не знаю, какие еще слова говорить. Ты только не пугайся, - поспешил он сказать, видимо, почувствовав, как она вздрогнула. – Я, наверное, тороплюсь здорово, ты сама сказала, что все… быстро все происходит. Но нам с тобой будет хорошо вместе, я обещаю. Я постараюсь – поправился он, чувствуя ее замешательство и растерянность. А она и вправду была растеряна. Она не ожидала, что все будет так буднично, стремительно. Она и так побаивалась той скорости, с какой они летели на всех парусах в неизвестность, а тут вдруг такой зигзаг, да еще и безвариантный. Она попыталась все обратить в шутку: - Что это вдруг? А-а, понимаю, тебе понравились мои завтраки! Так, я угадала? А, может, Фил за меня ходатайство написал? Ему, наверное, компания моя понравилась? Все не одному сидеть взаперти. Что ты молчишь, я права? - Маш, давай без шуток? - попросил он негромко с легкой досадой, а она неожиданно разозлилась: - Ладно! Только не слишком ли ты серьезен? Мы, кажется, так мало друг друга знаем. Ты прав, все очень быстро произошло: трах-бах, несколько дней под одной крышей, один вечер на крыше, еще один на бережке, не слишком ли этого мало для далеко идущих намерений и планов? - Это все твои возражения? – спросил он. - Нет. Не все. – Она помялась и, решившись, наконец, выпалила. - Но разве…разве ты любишь меня, чтобы нам быть вместе? Он вдруг сморщился досадливо и, резко поднявшись с дивана, подошел к окну, а она сидела, съежившись от холода, обрушившегося на плечи и придавившего ее. Он все молчал, и она тоже молчала, чувствуя, как тает сказка, как улетучивается радостное возбуждение. Он, наконец, вернулся и встал над ней, скрестив руки на груди: - Маша, мы взрослые люди. Мы вполне можем договориться на берегу, что будем жить вместе, уважать друг друга, беречь, радовать. Любовь же… - он снова резко отвернулся и, помолчав, глухо проговорил. – Я уже любил. И потерял. Но все это было тогда, в юности ... все эти сумасбродства. И то что я чувствую к тебе, это… Не знаю… это что-то другое, не такое как… как было когда-то. И если я сам не разобрался, то что-то обещать тебе сейчас я не стану. А врать не хочу. Маша слезла с дивана и, выпрямившись, замерла в нерешительности. Сердце рвалось от жалости к этому большому сильному человеку. Ей очень хотелось подойти и попытаться утихомирить эту его непреходящую боль. С другой же стороны ей не хотелось давать ему надежду, потому что она понимала, что должна сейчас уйти. Ей это было так же ясно, как, наверное, ясно ему, что он никого и никогда не полюбит больше. Но отказаться от любви навсегда… Пусть она слишком романтична, слишком глупа, но на это она не могла пойти. Она кое-как пересилила себя и, откашлявшись, сказала в гулкую тишину: - Я пойду, Платон. Прости, мне, правда, пора уже. Он резко обернулся и в следующее мгновение уже был рядом с ней, сжав ее плечи: - Куда тебе пора? Не говори ерунды, слышишь? Я никуда тебя не пущу. Уже поздно, куда ты на ночь глядя? Ты что, рассердилась на меня? Черт возьми, я так и знал, что скажу что-то не так. Но я был честен с тобой, не хотел тебе врать, пойми, только не уходи сейчас. Она помотала головой и, нащупав за спиной выключатель, нажала на него. Свет брызнул с потолка, ослепив их на мгновение, после чего вся романтичность вечера исчезла окончательно, и Маша была только рада этому сейчас. Платон отпустил ее и, щурясь, смотрел исподлобья ей прямо в глаза. - И все же я пойду. Только ты не сердись, на меня, - она криво улыбнулась. – Ты хотел быть честным со мной. Спасибо тебе. Но я тоже хочу быть с тобой честной. А уйти сейчас – это честно. Он не стал останавливать ее, только смотрел, окаменев, как она собирается, как открывает входную дверь. Она же, закрывая дверь за собой, посмотрела на него, пока железная махина не разделила их. И, видимо, навсегда.
полная версия страницы