Форум » Авторы Клуба » Жизнь в формате штрих-кода - 4 » Ответить
Жизнь в формате штрих-кода - 4
Бэла: Название отражает, что некто вовсе не ленится 1. Жизнь в формате штрих-кода 2. Автор - Бэла 3. Размер - как пойдет. 4. Тема - о нашем о девичьем и вечном Готовые главы на сайте - http://apropospage.ru/zabava/sof4/sof4_1.html
Бэла: Tatiana novichok *вздыхая* ну шо сделаешь? На разных языках говорят. "Страшно далеки они ... друг от друга" (почти с)
Axel: Бэла Вот уж, действительно, человек и бронетранспортер получился.
novichok: Axel пишет: Вот уж, действительно, человек и бронетранспортер, получился Со стороны Маши довольно наивно было рассчитывать, что Платон сразу же обрадуется ее словам Он предлагает - ему отказывают, а потом видит Машу с другим и следом я не могу тебя забыть, но честно старалась. Тут у любого голова кругом пойдет и взбрыкнет гордость
chandni: Бэла ЧУдный кусочек получился! novichok пишет: Он предлагает - ему отказывают, а потом видит Машу с другим и следом я не могу тебя забыть, но честно старалась. Тут у любого голова кругом пойдет и взбрыкнет гордость да вечно мы что-нибудь ляпнем такого... многозначного... и получается, как всегда: говорил одно, получилось другое, а человек понял, как смог (или захотел) понять
Цапля: Бэла Спасибо! продолжение не безысходно-печальное... но печальное. И она хотела сказать не то, и он - понял не так... Мне жаль обоих, потому что оба - не виноваты Бэла пишет: - Понимаю, конечно. Тебе неприятно все, что было между нами. – Почему-то в его исполнении это звучало как-то … неправильно, слова вроде бы были те же, но смысл у них переменился на противоположный, Бога ради, прими не как рекомендацию, а как ремарку на полях. Здесь гораздо сильнее прозвучали бы ее слова, точь-в-точь - ты жалеешь, что было между нами...
Одинец: Бэла Очень сильно. Так грустно стало... Страшная это штука - непонимание.
Бэла: Цапля мерси за пометку.
Хелга: Бэла Это качели! Убежала на Машину сторону негодовать на чела-бронетранспортера... Негодяй упертый!
Юлия: Бэла *растерянно чешет голову* Эко все... Бум подождать: тучи рассеются
apropos: Бэла Упс... Как это автор их нещадно... Ну, в общем его можно понять - он ей душу, а она... а теперь вроде и по-русски говорят, но друг друга не понимают. Он обижен, она от растерянности объясниться не может (и ее понимаю - на такое натолкнуться). Хм... Ну, автор, разруливай вот теперь. Впрочем, есть еще мама...
Бэла: На фоне всеобщего уныния автор доволен весьма и весьма, что добился чего хотел, хе-хе! Спасибо всем, что переживаете
Tatiana: Бэла пишет: На фоне всеобщего уныния автор доволен весьма и весьма, что добился чего хотел, хе-хе! Так вот ты какой, северный олень оказывается, автор!
chandni: Бэла Добилась-добилась, еще как! Теперь вот выпутывайся! А уж мы-то как ждем, как ждем!!! Marusia пишет: Опять вся надежда на Веру Львовну и коньячок! Не думаю. Этот номер уже был Интересно, что ж такого придумает наш автор...
Леона: Бэла пишет: На фоне всеобщего уныния автор доволен весьма и весьма, что добился чего хотел, хе-хе! Вредная ты, автор.
Marusia: chandni пишет: Не думаю. Этот номер уже был Но сынуле Вера Львовна промывку мозгов еще не делала коньячком еще не поила
Бэла: Дамы, чтобы вы не думали, что ленюсь или вообще... Написано много, но я еще не решила, хочу ли я в ту сторону вести сюжет. Вот когда решусь, сразу в тот же миг и - много!
chandni: Бэла пишет: Вот когда решусь, сразу в тот же миг и - много! утешительное заявление
Бэла: Ну вот, порой бывает весьма полезно что-то пообещеть, чтобы пришло озарение, кусочки просто поменялись местами и выстроились в логическую последовательность (правда, пришлось чуть подкорректировать предыдущее окончание). Ну, в общем, где-то как-то так. (ужас, предложение из слов-паразитов ) __________________________________________________ «Вот и все. Вот и все. Вот и все. Вотывсевотывсевотывсевотывсе». Дурацкая фраза возникла в мозгу и каталась там колбасой: Маша даже представляла, как мысль развлекается там, в ее голове, отталкиваясь от одной стенки и врубаясь в другую. Она перекатила голову на другую щеку, но облегчения это не принесло. Тут она разозлилась и буквально за шкирку встряхнула себя. «Хватит киснуть! Надоела уже до чертиков! За работу!» В этот самый момент в ее сумочке зашелся в истерике телефон. Она бросила взгляд на дисплей и быстро нажала кнопку отзыва. - Здравствуй, доченька. - Мам, что-то случилось? - Да, ты знаешь, что-то так спину прихватило, лежу вот, шарфом обмоталась, ни сесть ни встать. Собрались с отцом те яблоньки обработать, ну, ты знаешь, новые, которые он достал с таким трудом, а я вот свалилась. - Мам, я приеду, - перебила Маша невысказанную просьбу матери. - Ой, Маш, я ведь Лизе звонила, но она только вечером приедет. Я вот тебе решила еще позвонить. Только как же твоя работа, ты, наверное, занята? - Я все на сегодня закончила, не переживай! Я приеду, мам. Где-то… - Маша посмотрела на часы, - через часик. Продукты нужны? Она еще послушала, что ей говорила охающая через слово от боли матушка, попрощалась, потом набрала Громова, холодно заявила, что ей нужно уйти. По тому, как Антон на другом конце провода был смиренен и необычайно вежлив, она окончательно уверилась в его хитрости со свиданием вслепую и тут же избавилась от угрызений совести из-за побега с работы. Потом собрала сумку и вылетела за дверь поправлять сердце, искалеченное железной хваткой Каменного гостя - Платона.
Бэла: - Мамуль, мы закончили там, - Маша швырнула на тумбочку бейсболку и устало опустилась на стул возле двери. Матушка возлежала в подушках на диване, замотанная специальным шарфом из собачьей шерсти, намазанная каким-то сильнодействующим кремом и напичканная обезболивающими, которые не слишком успешно выполняли свои функции - радикулит постреливал без перерыва. - Закончили? Ну, какие же вы с отцом молодцы! – встрепенулась страдалица и попыталась встать. - Машенька, я сейчас вам чаю... ох! – меткий выстрел радикулита не позволил мамуле осуществить задуманное, и Маша, сорвавшись со стула, помогла той опуститься обратно на подушки: - Мам, ну куда ты скачешь так резво? Тебе лежать надо, я сейчас сама приготовлю. - Отец баньку-то растопил? Вам бы помыться после работы. - Растопил, мамуль. - А Лиза не звонила? Когда они подъедут? - Звонила, через полчаса будут. Ну, ладно, - Маша поднялась со стула, - я поставлю картошку вариться, а ты не вздумай вставать, слышишь? А то мы тебя из садовых начальников уволим и выселим в город. - Да я и так уже уволенная, лежу тут, как спящая царевна, - проворчала мамуля, покряхтывая от стрельбы в пояснице. – А картошку на слабый огонь переставь, как закипит, а то разварится! - крикнула она вслед дочери. - Мам, мне уже тридцать лет, и картошку сварить я как-нибудь осилю, - пробурчала Маша себе под нос. Уже потом, когда приехали Лиза с Сережей и Степкой, когда отец прибежал сказать, что уже можно первому идти париться, и пусть идет Степка, пока не так жарко в бане, когда следом за Степкой и все попарились от души, когда уже солнце отправилось в свою колыбель за частоколом елок в ближнем лесу, а на небе рассыпался ежевечерний мешок со звездами, когда Маша, наконец, накрыла на стол, когда мамулю с великими предосторожностями переместили в старое уютное кресло за стол, когда налили по первой, и наступило то приятное расслабленное состояние, какое бывает в теплый вечер последних дней весны, - только тогда Маша, наконец, ощутила, как свалился с ее затылка металлический обод, который держал ее своими жесткими щупальцами весь этот трудный и долгий день. На следующий день все встали на удивление рано, кроме Маши. Лиза сменила сестричку на кухне и настряпала гору блинов. А Маша даже ничего не слышала и проснулась только, когда Степка был отправлен к тетушке, где, не церемонясь, взгромоздился к ней на кровать и взял за щеки ладошками, и чмокнул в нос, и Маша спросонья захохотала от щекотки теплых Степкиных пальчиков и уже сама спрыгнула с кровати. Завтрак был поздний, уже в одиннадцать часов, почти обед, и все, разнеженные, лениво расползлись по своим делам. Отец что-то там опять колдовал над яблонями, Степка, вытащив из сарая велосипед, унесся с соседским мальчишкой наперегонки, Лиза с Сергеем взялись прилаживать на веранде новую полочку под цветы. Мамуля, немного оправившись после вчерашнего приступа, осторожно передвигалась по веранде и давала ценные указания вешателям полочки. Маша же взяла плед, книжку и поплелась на укромную лавку в глубине сада. Она, кажется, задремала и проснулась от того, что ее громко позвали. - Маша, Маш, телефон! Иди же сюда, Машенька! – мама и Лиза звали ее наперебой, она выпуталась из пледа и, отшвырнув книжку, побежала к дому, пригибаясь от растопыренных яблоневых веток. Звонила Вера Львовна, и Маша с неудовольствием вспомнила, что пообещала приехать сегодня к двум. Мама Платона была дамой непреклонной, один в один - непробиваемый сын, и Маша неожиданно для себя согласилась на визит, хотя только минуту назад собиралась увильнуть. Все ее семейство с недоумением наблюдало, как их дочь, сестра и тетушка лихорадочно собирает вещи в сумку, торопливо извиняясь за свой неожиданный побег, садится в машину и, пообещав вернуться как можно скорее, уезжает прочь. Поскольку дороги в город были свободны - машины плотной вереницей ехали наоборот - из города, Маша совсем скоро была дома. Она быстро переоделась, привела в порядок голову, поработала с лицом и, осмотрев себя в зеркале, осталась довольной. Она всегда старалась приезжать к Вере Львовне в более-менее парадном виде, поскольку та была просто образцом ухоженной женщины без возраста. Возле дома Веры Львовны Маша посмотрела на часы – оказалось, что она приехала на полчаса раньше намеченного времени. «Может быть, ее нет дома? И чего ты так торопилась? Ведь сказали тебе – к двум», - упрекнула она себя и нажала на кнопку звонка. На ее счастье за дверью послышались шаги, замок лязгнул, она вздохнула с облегчением и… остолбенела: в проеме возник Платон собственной персоной.
Бэла: При виде Маши глаза его расширились, он даже немного отшатнулся: - Ты...? Откуда ты здесь? Она от неожиданности тоже едва не шарахнулась прочь от этой двери, но, сжав зубы, удержалась на месте, только чуть побледнела: - Здравствуй, Платон. Я к Вере Львовне. - К Ве...? – он, похоже, оправился от первого шока и крикнул вглубь квартиры. – Мам, к тебе пришли. Маша, - уточнил он уже тише, уставившись на нее. - Машенька! – Вера Львовна уже бежала ей на подмогу. – Заходи, дорогая, у нас небольшой праздник! - Вера Львовна, я... Простите, но я никак не могу! – Маша потихоньку отступила назад. – Я заехала сказать,... я приду в другой раз. - Нет, Маша, останься, я прошу тебя! Ты меня огорчишь. Давай, заходи, подключайся, мне нужна твоя помощь, а то этот, с позволения сказать, юноша ничего не смыслит в сервировке парадного обеда. - Слушайте, дамы, а что происходит? – Платон попытался вклиниться в их разговор. - Платон, что ты стоишь, приглашай Машу в дом! Я - на кухню, у меня там, кажется, пирог горит, - Вера Львовна уже убегала, бросив их разбираться со всеобщим конфузом. Маша все пятилась, но Платон не стал дожидаться, пока она окажется вне пределов досягаемости. Протянув руку, он просто-напросто втащил ее в квартиру и с грохотом захлопнул входную дверь. На короткую секунду ей вдруг показалось, что он сейчас ее поцелует, глаза его полыхнули таким жаром и марсианским притяжением, что она невольно потянулась к нему, но тут же, опомнившись, вырвалась и сердито прошипела, одергивая блузку, съехавшую немного на сторону от его решительных действий: - Что ты себе позволяешь? - А что я себе позволяю? – нахально поднял тот брови. – Ты ведь пришла в гости? Ну, так вот и заходи. Она, секунду помедлив, решительно сбросила обувь и подняла на него глаза - Платон пристально наблюдал за ее действиями. Голос Веры Львовны заставил их обоих вздрогнуть: - Платоша, Маша, вы где там потерялись? Машенька, мне нужна твоя помощь! Она рванула на зов с великим облегчением – температура накаливания возле двери достигла максимальных пределов, и находиться рядом с предметом своих мыслей было опасно. Возле стола Вера Львовна колдовала над только что вынутым из духовки пирогом, выкладывая его на красивое белоснежное блюдо с золотистой каймой - Так, дорогая, в шкафу - салфетки, в нижнем ящике - вилки и ножи, все это неси в гостиную, разложи возле тарелок. - Вера Львовна..., - попыталась прорваться сквозь частокол просьб Маша, но неудачно. - Машенька, солнышко, у меня катастрофически мало времени, гости практически уже на пороге, поэтому все разговоры – потом, ага? - Какие гости? – ошарашено пролепетала та. - Дело в том, - Вера Львовна отбросила в сторону прихватку и варежку, - что у меня сегодня день рождения. - Но почему вы мне не сказали? - Хм, а зачем? – Вера Львовна внимательно посмотрела на Машу. – Чтобы ты в очередной раз струсила? - Но... - Скажи, пожалуйста, ты съездила к Платону? - Нет. - Вот! – указательный палец назидательно взметнулся вверх. - Он сам приходил ко мне на работу, и мы поссорились вконец, - злым шепотом рявкнула Маша. - О, господи! Ну, ничего доверить нельзя, - всплеснула руками Вера Львовна. - Так, ладно, Маш, мы разберемся с этим позже, о`кей? - О`кей, - обреченно пробормотала та и полезла за салфетками. В гостиной стоял довольно большой стол, накрытый кружевной роскошной скатертью с узорчатой вышивкой по краю и украшенной алыми витыми кистями по углам. Маша машинально стала раскладывать салфетки и столовые приборы рядом с уже стоявшими по кругу тарелками, а мысли же ее в это время бродили за пределами гостиной: где-то там, в глубине квартиры злился на нее Платон. То что он был зол, у нее не вызывало никакого сомнения. У нее даже вся кожа болела, когда она представляла его сердито нахмуренные брови и выдвинутый вперед подбородок. Конечно, он решил, что она за ним таскается! А ведь нет ничего ужаснее, чем назойливая бывшая, уж она-то это хорошо помнит. Только в качестве назойливого бывшего выступал ее тогдашний «друг сердешный» Она прекрасно помнила, как это было неуместно, неловко, попросту, противно. И вот, поздравляю, в этой роли впервые на арене – Мария Муромцева, Советский Союз, черт бы побрал все на свете! «Ладно, ничего, я сейчас накрою на стол, помогу, чем могу и – сбегу подальше отсюда: от Платона с его бровями, подбородком и злостью на меня, и от его изобретательной матушки». - Картина маслом - пророкотал у нее за спиной материализовавшийся из воздуха объект ее размышлений. Маша, вздрогнув, едва не уронила оставшиеся вилки, но постаралась взять себя в руки. Это у нее получилось неплохо, и она поздравила себя с быстрой обучаемостью в полевых военных условиях. Оставшиеся вилки с ножами заняли положенные им места, и она развернулась к Платону, который с язвительной ухмылкой стоял, оперевшись плечом о дверной косяк. Ее вдруг кольнуло болезненное воспоминание: в то дождливое утро, когда она в первый раз кормила его завтраком, – он точно так же стоял в дверях, засунув руки в карманы, только вместо язвительного имел вид мрачный и непроснувшийся. - Ну, и что вы молчите, Мария Петровна? - Так вы же ничего не спрашиваете, Платон Андреевич, - в тон ему ответила Маша. - Хорошо, я спрошу. И давно это у вас? - Что именно? - Ну… давно ты бываешь здесь? - Вера Львовна при тебе, кажется, пригласила меня на кофе. Почему я должна была отказаться? И что плохого в том, что я... бываю здесь? - с вызовом повторила она его же слова. - Да нет, - протянул Платон, - плохого ничего. - Не волнуйся, я сейчас закончу и уйду, - холодно заявила Маша, направляясь к двери. Платон сделал еле уловимое движение в сторону, и оказалось, что он уже загораживает ей весь проход. - Позволь пройти, - официальным тоном попросила Маша, а Платон только упрямо нахмурился в ответ и не сдвинулся с места. На Машино счастье за плечом Платона выросла Вера Львовна и заторопила: - Платоша, что ты стал на дороге? Времени совершенно нет! Тот посторонился, наконец, а Вера Львовна, изящно обогнув его, поставила на стол принесенные тарелки с нарезкой, а на обратном пути подхватила Машу под руку и утащила ее на кухню со словами: - Маша, идем, нужно принести еще салатики.
полная версия страницы