Форум » Авторы Клуба » Моя любовь - мой друг - 2 » Ответить
Моя любовь - мой друг - 2
Ivetta: Название: Моя любовь - мой друг Автор: Ivetta Жанр: женская проза Комментарии: Действие происходит в Париже нашего времени - городе любви и греха, искусства и науки, революционеров и консерваторов. Неудивительно, что именно здесь, молодая художница Ева Мелиц, бунтарь, непонятый семьей и друзьями, встречает подающего надежды ученого Филиппа, закостенелого консерватора. Она стремится догнать время, похожее на "Танцующие часы" Дали, он - пишет диссертацию о применении нанотехнологий в медицине. Она мечтает посетить Испанию и Мертвое море, он - получить Нобелевскую премию. Она переживает кризис "тридцати", превращая свою жизнь в хаос, он - наслаждается своей зрелостью и твердо идет к намеченной цели. Она болезненно сюрреалистична, он - приторно прагматичен. Она живет воображением, он - разумом.
Ответов - 86, стр:
1 2 3 4 5 All
Ivetta: - Чему ты радуешься? – злилась Жюли – После всего этого он еще рискнет с тобой увидеться? - Да, мы встречаемся сегодня в восемь. - Он псих. Нет. Вы оба психи. Жюли ходила по комнате из одного угла в другой и курила подряд несколько сигарет. В эту минуту она была похожа на Шерлока Холмса, раскрывающего сложный клубок преступлений, выводящих на серийного маньяка-убийцу. - Надин, что скажешь? – вскинула она глаза на мою подругу. - Скажу, что пить ей все таки хватит. - Вот. Ева, ты слышала? Хватит – ткнула в меня пальцем Жюли. Я подняла правую руку и сделала самое серьезное лицо, какое только могло бы быть в момент, когда живот просто распирает от хохота. - Обещаю, что при нем, я больше и глотка не сделаю. Даже лимонада – сказала я, почти дрожащим голосом. В действительности, это было не сложно, на первый взгляд. Во всяком случае, мне так показалось. И я с легкостью принесла клятву на цветастом пуфике Жюли. Надин с сомнением цокнула языком, а Жюли обреченно махнула на меня рукой. Да, похоже, я неисправима. Но, как же я их люблю. - Девочки, я вас люблю – воскликнула я вслух – Кстати, ты рассказывала Надин, чем вы с Артуром занимаетесь по ночам? В эту же секунду в меня полетела подушка откуда-то со стороны Жюли. Следом за ней обрушился плед Надин. Мы свернулись в один большой гогочущий клубок, будто нам по тринадцать. - Ну все, все, прическу испортите – визжала я. - Пошли пить кофе – предложила Надин. Жюли подняла меня с дивана и оценивающе рассмотрела, вертя как шнурок. - В этом ты не пойдешь – грозно сказала она. - Жюли – взмолилась я. - Я сказала, нет. Наденешь что-нибудь приличное. - Надин скажи ей – обратилась я за помощью. - В этом ты не пойдешь – повторила Надин тем же тоном, что и Жюли и шлепнула меня по попе как пятилетнего ребенка. Они, смеясь, прошли на маленькую кухню, оставив меня посреди комнаты, обессилено раскинувшей руки. - Ненавижу вас, стервы – огрызнулась я, от чего смех стал еще громче.
Ivetta: Девушки! Я правильно понимаю? Новая тема открывается автоматически? Или я намудрила?
Ирбис: Тема может только определенного размера, поэтому продолжение идет с номером-2 и т.д. Все правильно.
мариета: Ivetta пишет: Я правильно понимаю? Новая тема открывается автоматически? Или я намудрила? А я чуть не начала ругать автора за что он нам так мало дал. Только потом увидела, что это продолжение Ivetta Я тоже подумала, что Филипп не позвонит.
гость: А как же ужин с Лео в семь?
Ivetta: гость пишет: А как же ужин с Лео в семь? А Лео останется без ужина) мариета пишет: Я тоже подумала, что Филипп не позвонит. Ох, лучше бы не звонил))
Ivetta: Тем же вечером, мы снова встретились с Филиппом. Правда, за это пришлось поплатиться еще одной бутылкой вина для Лео, компенсировав ужин. Я все таки забежала домой, и под чутким присмотром Надин, которая пообещала Жюли, что я пойду на свидание человеком, принялась за свой гардероб. На этот раз не обошлось без узкой юбки, которая валяется в шкафу кажется с прошлой весны, приталенной рубашки и короткого пальто. - Надин, я себе жопу застужу – хныкала я, пока та укладывала мне волосы. - Красота требует жертв, Ева. - Каблуки ты меня не заставишь надеть. Надин только злорадно ухмыльнулась. Да, каблуки тоже пришлось надеть. Узкие туфли на высоком каблуке показались мне настоящими кандалами времен инквизиции. Вот уж мадам Перье бы порадовалась. Мучения, как на костре для ведьм. Но когда я взглянула в зеркало, челюсть сама по себе сползла куда-то к коленям. На меня смотрела изящная девушка, со стройными ногами, в узкой синей юбке и черной, полупрозрачной рубашке, пуговицы которой, кстати, мне запретили застегивать до конца. Волосы были уложены в высокий пучок, от чего и без того длинная шея казалась почти фарфоровой. - Кто это? - спросила я Надин. - Это девушка, которая сейчас пойдет и вскружит голову мальчишке, который до сих пор не понял, кого он нашел. Она помогла мне надеть пальто и небрежно накинула на шею тонкий шарф. Для завершения образа. - Спасибо – я обняла Надин. Сейчас, мне действительно казалось, что я способна вскружить голову кому угодно. И дело было даже не в синей юбке, в которой перемещаться можно было разве что боком, и не в каблуках, заставляющих меня постоянно думать о центре тяжести, балансируя как цирковой канатоходец, и даже не в этой прозрачной рубашке, которую очень хотелось прикрыть хоть чем-то. Просто, Надин верила, что я могу это сделать, и ее вера передалась мне. Тот самый, кусочек уверенности, так необходимый мне сейчас. С лестницами возникла проблема, как я и ожидала. Но мы справились и с этим барьером. Выйдя на улицу, я сделала глубокий вдох и апрельский воздух тут же пробежал от шарфика до носочков туфель, щекоча и заставляя улыбаться. Надин удовлетворительно кивнула моему настрою и мы быстро попрощались. Я уверенно зашагала в сторону знакомого кафе, где мы должны были пересечься с Филиппом. Увидела я его издалека. Он стоял, прислонившись к стене, и всматривался то в одну, то в другую сторону. Заметив меня, радостно помахал, растрепав свои волосы и остановился как вкопанный. Да, мой наряд все же возымел результат. Я попыталась сосредоточиться на красивой походке, вспомнив Софии Лорен и тут же споткнулась, чуть не подвернув ногу. Филипп подскочил, ухватив меня под локоть, тем самым, спасая от позорного падения.
Ivetta: - Тут кочки, честно – виновато промямлила я. - Тебе очень идут эти кочки – улыбнулся он, кинув взгляд на мои ноги. Я машинально стиснула колени, потянув юбку вниз. Мысленно дав себе самый трескучий подзатыльник, который бы сейчас получила от Жюли, я заставила себя выпрямиться, подняв голову и неспешно вышагивать. Филипп взял меня за руку, как бы небрежно, но твердо сжав мою ладонь. Ее тут же стало жечь, а пальцы, казалось, сейчас раскрошатся. На этот раз, мы штурмовали выставку экспрессионистов. Шиле оказал на него именно то впечатление, какое я и ожидала. Филиппа передернуло от откровенных сцен и обнаженного тела. Он показался ему слишком вульгарным. Впрочем, как и большинству людей. Но для меня если Дали моя душа, то Шиле – моя страсть, чувственность, порок. Пожалуй, я слишком вульгарна. Мысли уж точно какие-то порнографические, как говорит Джил. Мы прошлись по Мунку, который, как ни странно, очень понравился Филиппу. Огромное впечатление произвел и Модильяни. Я с удовольствием рассказывала и об этих своих любимых мужчинах. - Ты сегодня какая-то другая – вдруг сказал он. - Плохая? – испугалась я. И тут же пожалела, что выпалила что думаю. - Нет – рассмеялся Филипп - Просто, какая-то спокойная. - Ну – я виновато закусила губу – Не все же пьяной по улицам бегать. - Это точно. - Между прочим, Модильяни, частенько выпивал, на парочку с Пикассо. А иногда даже бегал голышом по Монмартру. Так что, ты еще легко отделался со мной. - Ну, против «голышом по Монмартру» я бы ничего не имел. Неужели все художники психи? – совершенно искренне удивился Филипп. - Не больше, чем ученые. - Я бы поспорил. Я повернула к нему голову, ожидая долгую теорию о том, почему ученые меньшие психи, чем художники, но Филипп ничего не сказал. Он потянул меня за плечо к небольшому кинотеатру. Мы толком не разглядели афиши, поскольку начался дождь. Пришлось укрыться в этом доме ярких теней и запаха заезженной пленки. Когда мы вошли в зал, фильм уже начался. Мне удалось отдавить своими каблуками ноги почти всем сидящим в нашем ряду. Я шла, чертыхалась и извиняясь, оставляя за собой шлейф из охов и ахов. Наконец, мы добрели до нашего места, и это было почти счастьем, потому как Филипп уже не мог сдерживать смех. Он глухо расхохотался в мое плечо, когда я уселась поверх чьего-то пива. Шла какая-то американская комедия. Правда, комментарии Филиппа были гораздо смешнее самого фильма, поэтому, нас чуть не выгнали, когда я стала задыхаться попкорном от смеха. А потом еще долго смеялись, пока шли до дома, крепко держась за руки. Наверное, со стороны мы бы сошли за парочку психопатов, сбежавших из больницы Святой Анны. Если смех и призван продлевать жизнь, то в этот вечер мы, похоже, заслужили себе вечность. У дверей мы ненадолго остановились. Если бы процессы, происходящие у меня внутри, хотя бы на секунду, показались наружу, Филипп, наверное, бежал от меня без оглядки. Мне казалось, что где-то в животе меня поедает тысяча пираний, с острыми зубами, а под кожей бегают жуки скарабеи, перепрыгивая с мышцы на мышцу. - Сегодня обошлось без мсье Сезара – сказала я, чтобы хоть как-то отвлечь свои мысли.
Ivetta: - Спасибо – ответил Филипп. Я стояла неподвижно, прибитая к асфальту. Он потянулся ко мне, обняв за талию, и меня тут же сразило волной его духов. Пожалуй, надо запретить их к выпуску, как вредящие умственному здоровью. В следующий раз, посоветую это Эжен. Я едва ощутила мягкое прикосновение его щетины на своей щеке и поняла, что сейчас бессовестно грохнусь в обморок. В своей умопомрачительной юбке и высоких каблуках, буду валяться, растянувшись во весь рост прямо у своих лестниц. Видимо, меня действительно немного пошатнуло, потому, как Филипп прижал к себе крепче. «Господи, что он делает» - кричал кто-то в голове - «никак убить решил». Что я там говорила о вечности? Кажется, она вот - вот закончится. Он осторожно скользнул губами по моей щеке, заставив машинально потянуться за ним, и тут же отстранился. Мне показалось, что он меня дразнит. От этого, стало как-то горько в горле, и я уставилась на свои туфли. На этот раз он звонко чмокнул меня в щеку и потрепал по волосам. Я улыбнулась в ответ, но жуки внутри выели огромную дыру, и позвоночник, наверняка уже просвечивает через живот. Что ж, и снова не в этот раз. Я направилась к дверям и остановилась как только они захлопнулись за мной. По законам жанра, этот поцелуй должен был быть настоящим. Как максимум поцелуй Аль Пачино И Элен Баркин из «Моря любви» и как минимум поцелуй Джорджа Клуни и Мишель Пфайфер из «Одного прекрасного дня». Ну, или хотя бы, как минимум поцелуй Рене Магритт, а как максимум, поцелуй Мунка. Но это был Климт. Самый настоящий Густав Климт. Оказавшись в квартире, я стянула туфли, от чего тихий стон вырвался сам по себе из моих обессилевших лодыжек. Прошла в ванну и взглянула на себя в зеркало. Что же во мне не так? Определенно, что-то не так, но если бы только знать что. Операцию носа я собиралась сделать еще в пятнадцать лет. Только Зээв пообещал, что если я это сделаю, он сломает мне не только нос, но и руки хирурга, который за это возьмется. Пришлось отступиться. Я стала вертеться то в профиль, то в анфас, обнаруживая все новые и новые недостатки. Да уж, с таким лицом, даже узкая синяя юбка бессильна. Как оказалось. Знаете, каждый раз, разглядывая красивых женщин, которые как наваждение преследуют мужчин, заставляя драться, страдать, плакать, я понимала, что не похожа даже на самую захолустную из них. Моя сестра Лиза была немым тому подтверждением. Да уж, древние греки подложили большую свинью миру, создав такое понятие как «красота». Правда, они не подозревали, что их слова воспримут буквально. Что есть красота? Предмет абсолютно правильных идеальных форм, возвышаемый в ранг совершенства и невообразимо скучный, по моему глубокому убеждению, поскольку всё идеальное просто, а, следовательно, тоскливо. К сожалению, сила моего убеждения не была достаточной, чтобы оказывать влияние на мужчин, рабски склоняющихся к парочке стройных шпилек. Когда отчаяние накатывало с невыносимой силой, мне помогали фильмы Барбары Стрейзанд и Лайзы Минелли. Все вставало на свои места при виде взбалмошной, наивной, непосредственной и очаровательной в своей некрасивости женщине, свободной и завораживающей. Мне всегда хотелось походить на одну из них. Обаятельных, и не боящихся показаться смешными. Я смыла макияж и надела пижаму. Определенно, сегодня мог бы помочь только один фильм «У зеркала два лица». Матильда одобрила мой выбор и уселась рядом на кровати. Дождавшись перевоплощения ее из гадкого утёнка в прекрасную женщину, я убедилась, что любовь есть, а у зеркала действительно два лица. Джефф Бриджес, ведь полюбил ее такую, какая она есть, без диет, без узких юбок, без каблуков. Ее, в мешковатых свитерах, дурацких очках. Ее, с ее еврейским профилем и непослушными пружинками волос. Вот уж действительно, где нет ничего сложнее, чем «простота». Не дождавшись конца фильма, я уснула.
Леона: Ivetta спасибо за продолжение! Извечная тема: за что мужчины любят женщин: за каблуки или за нутро. Маааленькая пинетка. Ivetta пишет: то в анфас, Анфас - без "в". "En face" - это и есть "в фас". Ну и запятые, запятые!
Ivetta: Леона пишет: Анфас - без "в". "En face" - это и есть "в фас". Ну и запятые, запятые! Спасибо Леона. Что же мне делать с моими запятыми((((((((((((((( Я начинаю отчаиваться((( Неграмотная тетеря(((((((( Сейчас немного торопливо выкладываю, но ваши пометки помогают мне исправлять свои ошибки. Надеюсь, окончательный вариант будет более ли менее сносным.
мариета: Ivetta Очаровательные куски! Особенно последний! Три раза перечитала и все надеялась, что это я упустила место поцелуя .
Хелга: Ivetta Спасибо за продолжение! мариета пишет: Три раза перечитала и все надеялась, что это я упустила место поцелуя . Автор держит трепетного читателя в жутком напряжении...
Ivetta: 5 Несмотря ни на что, судьба упорно задумала истязать меня. А это значит, что с Филиппом мы стали видеться почти каждый день, а если не виделись, то созванивались и говорили часами. Он вдохнул в меня новые силы, с которыми я взялась за свои работы, забыв о пошлых проспектах месье Мориса. Я стала запираться в своей каморке, измазывалась краской и думала, думала, думала. А потом, мы наслаждались величайшим изобретением техники – телефоном. Будучи в разных концах Парижа, мы были совсем рядом друг с другом. Я на своем подоконнике, а он сидел напротив, как делал обычно, когда бывал у меня, улыбался своей грустной улыбкой и теребил ухо. Или приезжал ко мне с огромным пакетом еды, зная, что у меня наверняка пустой холодильник. Мы готовили ужин и смотрели старое кино. Разумеется, первым делом я показала ему «У зеркала два лица». Мы гуляли по улочкам Латинского квартала, не пропуская ни одно кафе. Неделями пропадали в Помпиду, стараясь попасть на все выставки. Наслаждались современным искусством, фотографией, скульптурой. Я показывала Филиппу д’Орсэ, второе излюбленное место, после музея Дали. Ведь именно здесь собрались уникальные работы импрессионистов. Скульптуры Родена. А он водил меня в музей парижской канализации, кстати, очень интересное местечко, в парижские катакомбы, в дом Инвалидов. Мы часами валялись в парке Люксембургского дворца, пропадали в улочках и площадях квартала Марэ, на Елисейских полях, на Монмартре. Я все больше узнавала о науке и технике, а Филипп о живописи. Мы делились своими мирами как два инопланетянина. Разве что ладошки не прикладывали ко лбам. Я стала искать нановоплощение в картинах любимых художников. Так появилась моя первая серьезная работа «Взрыв», передающая ощущения той ночи. Энгр говорил, что «в каждой голове первое, что надо сделать, — это заставить говорить глаза». Казалось, с Филиппом мои глаза, наконец, научились говорить. И уже за это, я была благодарна судьбе за это испытание. Так мы проводили апрель, а за ним и май, встретив лето где-то в пригороде, в том месте, где Сена становится не такой зеленой и вонючей. На этот раз, мы решили выехать на велосипедную прогулку по местным достопримечательностям. Июнь выдался жарким, солнце напекало наши соломенные шляпы, и всюду был запах свежей скошенной травы. Изрядно подустав, мы сделали привал под большим каштаном, ожидая ребят, которые должны были подъехать с минуты на минуту. В его тени день казался особенно приятным. Похоже, это дерево просто преследует меня. Мы расстелили небольшую скатерть и организовали импровизированный фуршет. От реки веяло приятной прохладой. Надо отметить, что девочкам он понравился с первого взгляда, а Джил таки влюбился в Филиппа. - Смотри – показал Филипп на детей, купающихся в реке, - Я тоже так в детстве нырял. - Что же тебя теперь останавливает? – поинтересовалась я, усаживаясь поудобнее. - Отсутствие плавок. Он стоял, широко расставив ноги и прикрыв ладонями глаза, чтобы спрятаться от света. Наверное, Колумб тоже так всматривался со своего капитанского мостика, когда увидел Америку. - Велика беда – рассмеялась я. - А знаешь что, ты права – воскликнул он и начал поспешно раздеваться, чем невероятно смутил меня – Пошли купаться. Он скинул с себя рубашку и потянул меня за руку.
Ivetta: - Нет-нет – испугалась я, - Я лучше за тобой так понаблюдаю, я не умею плавать. - Ох, трусиха – махнул он. На ходу он стянул брюки и, разбежавшись, вбежал в воду, звонко смеясь. Словно великан, красиво разрезал волны, удаляясь все дальше и дальше. Он был похож на большого добродушного кита. Тайком подкравшись к детям, он забрызгал их, подбрасывая в воздух, а те стали весело визжать. Потом повисли на нем, как мартышки. Я помахала ему рукой, чтобы дать знак возвращаться, хотя наблюдать за этим можно было бы бесконечно. Наконец, он вышел из воды, подпрыгивая на одной ноге и изображая собаку, которая стряхивается после купания. У меня захватило дух, при виде его фигуры, сильной, огромной, будто необъятной. Да уж, вот где Роден мог бы развернуться. Поэтому я поспешила залезть с головой в корзинку с продуктами, выискивая что-то, неважно что. Под руку попался нож, едва не порезав. Тем временем, Филипп растянулся на траве, подставляя лицо солнцу и заложив руки за голову. Я села напротив и взяла в руки припасенный планшет и карандаши. - Не шевелись – велела я, когда он попытался перевернуться на бок. Он улыбнулся, и потянулся за бутербродом. - Ева, а что тебе так нравится в Дали? – спросил он, прикрыв глаза. Я взглянула на него. Вот его точеный строгий профиль, полные губы, сильная шея на широких плечах, прижатых к траве. Рука заложена за голову, он жует бутерброд, немного щурясь от солнечного света. Высокая грудь неспешно вздымается, создавая ощущение дышащей горы. Я закусила губу, и попыталась сформулировать ответ не дрожащим голосом. - Мне кажется, мы одинаково с ним ощущаем время. Время, которое стекает по пальцам, когда ты пытаешься его удержать. Оно становится мягким и пластичным, почти жидким, и ты ничего не можешь поделать когда оно начинает таять. Ничего. Постоянство памяти в ее текучести. Выпалила я на одном дыхании. Филипп повернулся ко мне, облокотившись на руку. На этот раз он просто сверлил меня своими грустными спокойными глазами, а губы немного усмехались. - Чего ты так боишься, я не понимаю. На то нам и дано время, чтобы его тратить. - Да. Верно - замешкалась я - Только вопрос, как мы его тратим. У меня ощущение, что я трачу свое бесцельно. Теряю его каждую минуту. Казалось, совсем недавно мне исполнилось восемнадцать, а теперь? Теперь почти тридцать и ничего не произошло нового, ничего интересного. - А чего ты хотела? Встретить летающую тарелку? Или живого динозавра? - Не знаю, возможно, почему бы и нет. - Достаточно того, что ты встретила такого умопомрачительного парня. - Ты о ком? – театрально удивилась я, оглядываясь. - Ева, все люди устроены одинаково. Сначала они стремятся быстро повзрослеть, потом боятся медленно постареть. А женщины боятся и того и другого и в сто раз сильней. Но в этом нет ничего особенного. Мы рождаемся, учимся, живем, дышим, работаем. Каждый тратит жизнь, в общем-то, на поиски себя. - Да, только кому-то не суждено себя найти. - Так не бывает. Нет потерянных людей, есть люди, которым не нравится то, что они нашли, но иного у них быть не может. - Это еще почему? – возмутилась я.
Ivetta: - Потому, что ты не можешь быть одновременно собакой и осьминогом. Потому, что у каждого есть свое предназначение, и оно не всегда совпадает с тем образом, который мы себе строим. - А откуда ты знаешь, что твое предназначение быть ученым и копаться в этих твоих…Может твое предназначение красить асфальтные дорожки? Ты ведь не пробовал. - А я и не знаю. Но мне комфортно делать то, что я делаю, у меня это получается, мне доставляет это удовольствие. Я не пытаюсь найти что-то новое, потому, что я уже нашел себя. - Ты сам себе противоречишь. Получается, если мне не нравится работать на Мориса, значит это не мое, мне не комфортно. Но с другой стороны, ты говоришь, что не всем нравится то, что они находят, так может быть, это есть мое предназначение и я должна с этим смириться? Почему я не могу быть собакой, когда захочу, а если передумаю, то стану осьминогом или наномуравьем. Кто мне сказал, что я собака только потому, что я умею лаять? Трава может быть голубой, а небо зеленым господин фюрер. Может мне нравится все время что-то искать. Я стала ожесточенно закрашивать непонятные узоры, превратив бумагу в «Черный квадрат» Малевича. Карандаш крошился в руках и пальцы стали почти черные, будто у меня только что сняли отпечатки. - Просто, ты не знаешь что искать. Поэтому мечешься и переживаешь, что твое время превращается в озеро. - Почему же, я знаю, чего я ищу. - Неужели – усмехнулся Филипп. Я подняла голову и посмотрела на него. Он был серьезным и задумчивым. От напряжения я сломала карандаш. - Филипп, о чем ты мечтаешь? – спросила я. - О том, чтобы получить Нобелевскую премию и добить, наконец, свою работу. - Это не мечта, это цель. - Нет, еще не реализовавшаяся цель есть мечта. - Нет, мечта это нереализуемая цель. - Тогда какой в ней смысл, скажи, пожалуйста – удивился Филипп. - Смысл в том, что нет смысла. - Это глупо, Ева. - Филипп замолчал. - Мне не нравится твое настроение. Мы замолчали. Он все еще лежал, подставив лицо солнцу, но уже не улыбался. Только прикрыл глаза, о чем-то думая. На пригорке появились фигуры ребят. Я была рада их приходу. Это заставило отвлечься от угрюмых мыслей, готовых накатиться при первой же возможности. Артур возглавлял их неспешное шествие. За ним ползли Лео и Джил, таща за собой большую корзину. А завершали все это Надин и Жюли. Наконец они подошли ближе. - И чем это вы тут занимаетесь? – спросил Джил, нависая над Филиппом и бесцеремонно разглядывая его тело, приподняв очки. На Джил были джинсовые бриджи, закатанные по колено, кожаные греческие сандалии и голубая рубашка, расстегнутая до самого пупа. На голове красовалась широкополая соломенная шляпа. Такое ощущение, что этот человек тщательно продумывает наряд даже когда собирается ложиться спать. Лео сполз на траву рядом со мной, расстилая майку под зад. - Да, мы тут говорим о смысле жизни – улыбнулся ему Филипп. - О Боже! – обреченно воскликнул Артур, хлопнув себя по лбу.
Ivetta: Жюли толкнула его в живот, но ее силы хватили бы разве что для того, чтобы согнуть пополам меня или Надин, а для Артура это было равносильно щекотке. - А что, это интересно – обрадовался Джил, на улыбке которого играло солнце. - Да? И в чем смысл твоей жизни? – поинтересовался Лео. Джил развел руками и показал на лежащего Филиппа. - С тобой трудно не согласиться – манерно сказал тот. Все рассмеялись и я облегченно вздохнула. - Что я говорил? Идеал – воскликнул Джил. - Я думаю не только твой – заметила Жюли, взглянув на меня. - Смысл в том, чтобы оставить после себя что-то полезное, важное, существенное не только тебе одному. Сохранить мир и постоянно совершенствовать его – сказала Надин, поправляя легкое рыжее платье. Она аккуратно расстелила скатерть и уже раскладывала бутерброды, фрукты и вино. - И это говорит женщина - меланхолично изрек Артур, получив презрительный взгляд. - А по мне, так смысл в том, что нет смысла – сказал Лео. Я похлопала его по плечу. Мой брат, как-никак. - И это говорит иудей – снова влез Артур. - Смысл в том, чтобы жить красиво – сказала Жюли. - И это говорит человек, который после десяти минут безделья начинает нервно курить. - Артур, ты достал. По-твоему в чем смысл жизни? – рассердилась я. - В детях, идиоты вы этакие. В детях – сказал он по слогам, а потом обратился ко всем – Твоя любовь проходит как простуда, твоими благими намерениями устлана дорога в ад, твоя красивая жизнь не подарит тебе и капли счастья, твоя Нобелевская премия ничто, если ты не сделаешь что-нибудь полезное, а ты вообще гей. Спросите у своих родителей, в чем их смысл жизни, и вы получите правильный ответ. В детях, друзья мои. В детях. У меня будет много-много детей. Очень много. Да дорогая? Он крепко обнял Жюли и притянул к себе, схватив за нос. Она обняла его за талию. - Вот и рожать их будешь сам. Много-много – фыркнула та. - Да уж, похоже, мои братья и сестры настроились на верную волну – рассмеялась я. - Заметь, не все – уточнил Лео. - Да вы вообще какие-то неправильные. Ладно, Лео, он еще молодой. А эта? - ткнул в меня пальцем Артур - Собаку завела и та старая и полуслепая. Ты достаешь всех инвалидов в округе? - Нет, как видишь, тебя я не трогаю – съязвила я. - Брейк-брейк! – строго сказал Джил, встав между нами, а потом громким шепотом продолжил Артуру – Она приносит моему психотерапевту деньги. Большие деньги. - Ева – засмеялся Артур – Ты платишь психиатру? - Психотерапевту, болван – обиделась я. - Откуда у тебя деньги? Неужели новый кредит взяла? - Ха-ха. Как смешно. Извини, что я не катаюсь по земле, платье жалко пачкать. - Сколько ты ему даешь? - Отстань. - Нет, правда. Сколько? – обратился он к Джил. - Сорок евро за час – ответил тот, растягиваясь на траве рядом с Надин. - Сорок евро за то, чтобы слушать ее глупости? Ева, я тебя за тридцать пять выслушаю. Даже слезу пущу если хочешь – не унимался Артур. - А я тебя за двадцать прибью – разозлилась я. Филипп успел одеться и сидел рядом под деревом, заливаясь смехом. Я ткнула его локтем, встала и попыталась уйти. - Ты куда? – испуганно спросила Жюли. - Пойду поплаваю – ответила я. - Ева, ты не умеешь плавать – заметила Надин, отрываясь от сервировки. - Ну, значит пойду утоплюсь. Филипп рывком поднялся с земли, подбросил меня на руки и побежал в сторону реки. Я начала барахтаться и кричать. А он забежал в воду и бросил меня прямо в одежде. Я начала захлебываться, тогда он подтянул меня к себе и крепко обнял. - Хватит спорить. Ты не добьешься ничего, кроме того, что испортишь себе нервы – тихо сказал он. - Я так не могу. Он обесценивает любые мои эмоции. Любые. - Он просто шутит Ева. - Значит, у меня проблемы с чувством юмора – всхлипнула я. - Хочешь, я его утоплю? – улыбнулся Филипп. - Если бы не Жюли, я бы сделала это давно. - У тебя бы нехватило сил – попытался пошутить Филипп, видя мой плаксивый настрой. - Ты меня явно недооцениваешь – пробормотала я. - Не думаю – тихо сказал он, наклонившись почти в мои волосы. Платье прилипло к телу и сквозь намокшую ткань я чувствовала биение его сердца. Я уткнулась лицом в его грудь, как ребенок, который хочет спрятаться от чего-то страшного. Филипп поднял мое лицо и провел ладонью по мокрым щекам. Взгляд его был полон нежности и тепла, и в этот самый момент он принадлежал только мне, как никогда больше ни до этого ни после. Глаза цвета грецких орехов переливались на солнце радужными зайчиками.
мариета: Ivetta пишет: Взгляд его был полон нежности и тепла, и в этот самый момент он принадлежал только мне, как никогда больше ни до этого ни после. А хде поцелуй??? Опять пропустили? Срочно требую поцелуя, а то умру от разрыв сердца! Ivetta, спасибо, дорогая, за твой замечательный роман! Он мне доставляет огромное удовольствие. Приятно вспоминать те годы, когда у уравнения «о смысле жизни» было еще много неизвестных
Ivetta: Из этого оцепенения нас вывел вопль Надин, которую Лео швырнул в метре от нас. За ней последовал Джил и Артур. Жюли сидела на траве и наблюдала за нашей детской вакханалией. Филипп отпустил меня и накинулся на Артура. Они стали барахтаться в воде изображая великих троянских воинов, а Джил и Лео стали соревноваться в том, кто быстрее доплывет до противоположного берега. Мы с Надин выползли из воды, выжимая платья и растянулись на траве рядом со скучающей Жюли. - Артур сегодня в ударе, так что береги нервы, Ева – виновато сказала Жюли. - Девочки. Я люблю его – сокрушенно воскликнула я - Как же сильно я его люблю. У Жюли и Надин одновременно вытянулось лицо. Они переглянулись, потом уставились на меня, высматривая первые симптомы шизофрении, очевидно. - Ева, ты что головой ударилась, когда тебя Филипп в воду кинул? Я не сразу поняла, чему они так удивились, но когда до меня дошел смысл последних двух фраз, я закатила глаза. - Даже если мне сделают трепанацию черепа, я такого в самом страшном бреду не то, что не скажу, даже не подумаю. Вы что обкурились девочки? - Похоже, он тоже неравнодушен – ответила Жюли, нарезая спелые персики. Я посмотрела на нее так, что заставило Надин рассмеяться. Сама еле сдерживая, растягивающую до ушей улыбку. - Ты поняла о ком я – нетерпеливо огрызнулась Жюли. Она сердито надула губки, а черные глаза так и сверкали. Стала похожа на раззадоренного котенка. На этот раз мы расхохотались втроем. Я не выдержала и выхватила один кусочек прямо из-под ножа, за что больно получила по рукам. - Не понимаю – сказала Надин – вы знакомы уже почти три месяца, не отлипаете друг от друга, а при нас ведете себя так, словно между вами ничего нет. - Нади, между нами и правда ничего нет – ответила я, опустив голову. - Как это так? – воскликнула Жюли – Вы что не встречаетесь? Я промолчала и только помотала головой. - Он что гей? – испуганно спросила Жюли, но по моей физиономии поняла, что Филипп никак не принадлежит любителям цвета индиго - Тогда и я ничего не понимаю. - Мы друзья – робко сказала я. - Брось Ева, на друзей так не смотрят. У него что девушки нет? Проводит с тобой двадцать четыре часа. - Двадцать три – уточнила я. - Не приставай – буркнула Жюли – может он импотент? - Импотентом был Рене – заявила Надин – Ублюдок, ненавижу его. - Спасибо что напомнила дорогая – сказала я. - Угомонитесь, дайте разобраться – настаивала Жюли – Ты пробовала его поцеловать? - Нет. - Вот дура – протянула Жюли. - Ничего себе! Мне что ему на шею броситься? – воскликнула я. - Да!!! – хором сказали девочки. - Сами бросайтесь, я так не могу. Может, я ему не нравлюсь. - Конечно, ему нравится Матильда. - Может, я ему не нравлюсь как женщина – предположила я. - Мужчина не будет проводить столько времени с женщиной, которая ему не нравится как женщина – сказала Надин – К тому же, невооруженным взглядом видно как вы друг к другу относитесь. - Лично я и без лупы вижу потрясающего парня с божественной фигурой, ухаживающего за идиоткой, которая ломается непонятно с какой стати – сердито сказала Жюли. - В том то и дело, я не ломаюсь, а он не ухаживает – сказала я - Мы видимся каждый день, созваниваемся, болтаем обо всем, что только взбредет в голову, гуляем по выставкам, но ничего более. - Ева, может, ты ведешь себя как-то холодно? - спросила Надин. - Я не знаю как себя вести. Вы же знаете, я в этом не специалист. Одна моя большая любовь женилась на моей сестре, а вторая была уверена, что секс это приятное дополнение к дружбе. - Андре был слишком молод, а Рене клинический идиот. Так что на них нельзя ориентироваться. - Других у меня нет – пожала я плечами. - Будь собой – Надин провела по моим волосам рукой – Будь уверенней в себе. С каких пор ты стала чего-то бояться? Я знаю совсем другую Еву, то, что я вижу не ты. - И зажми его уже в каком-нибудь углу, наконец – заключила Жюли.
Ivetta: - Я попробую. - Ева – строго сказала Жюли. - Да попробую я попробую – воскликнула я. Неожиданно набежал ветер. Легкий и теплый, он вскружил голову, растрепывая волосы, словно хотел выветрить все тревоги. Я уселась поудобнее, подставляя ему лицо, и стала наблюдать за ребятами. Такое ощущение, что мужчины никогда не вырастают. Вечные, неугомонные дети, каждый в девяносто килограмм весом. Филипп и Артур соорудили из рук трамплин и бросали Лео и Джил в воду. А те в свою очередь устраивали спектакль из волосатых ног, демонстрируя подобие синхронного плавания. Наконец, они вышли из воды и жадно кинулись за поедание бутербродов. Остаток дня мы провели в игре в карты и бадминтон. Причем Джил победил во всех играх, расстроившись, что теперь ему не повезет в любви. Девушки решили устроить слежку за мной и Филиппом. Я себя чувствовала подопытным кроликом под их чуткими глазами. Приходилось периодически шипеть на них, особенно на Жюли. Этот «Шерлок в юбке» во что бы то ни стало, решил докопаться до истины. Истины наших отношений. Хотя она была предельно проста, отношений просто не было. В седьмом часу мы собрали вещи и направились по проселочной дороге в сторону маленького городка, у которого нас ждала машина. Артур водрузил Жюли на спину и бегал зигзагами, разрезая воздух своей могучей фигурой. Джил и Филипп о чем-то оживленно спорили. А я, облокотившись о руку Лео, шлепала босиком по влажной траве. Знаете, природу можно почувствовать только кожей. Когда ты идешь босиком по земле, то ощущаешь ее дыхание. Ее сила передается тебе, пронизывая с головы до пят. Ты, словно, становишься проводником между небом и землей, как первобытный человек, умиротворенный и безнадежно счастливый. Я помню, когда мне было всего десять лет я бегала по саду вокруг дома, босиком, радостно улыбаясь. Бабушка Фрида сидела в своем кресло качалке и как обычно читала книгу. Наш каштан казался мне самым огромным деревом на земле. Он был словно великан, поддерживающий своей головой небо. - Бабуля – сказала я, подбежав к ней – Что хочет дерево там, наверху? - Свет, Ева. Свет, а внизу оно ищет влагу. И то дерево, что в состоянии искать одновременно свет и влагу - это дерево жизни, и его существование благословенно. Если же человек уподобляется дереву в поле, чьи корни на небе, а крона на земле; если его корни и крона сильны, то ему суждена вечная жизнь. - Значит, если я буду ходить на голове, то буду жить вечно? – озадачилась я. - Нет, милая. Чтобы жить вечно не нужно ходить на голове. - Тогда почему ты говоришь про перевернутое дерево? - Потому, что корни наши с Господом, а Земле мы должны дарить плоды наши. Веруй в Господа как он верует в тебя. Ведь дерево с гнилыми корнями не способно дать здоровых плодов. А если после тебя останется хоть один здоровый плод, способный дать ростки, то ты будешь жить вечно. Моя бабушка Фрида часто рассказывала мне о том, что написано в Священной Книге (имеется ввиду Тана́х — принятое в иврите название еврейского Священного писания (в христианской традиции практически полностью соответствует — Ветхому завету). Слово «ТаНаХ» представляет собой акроним (начальные буквы) названий трёх разделов еврейского Священного Писания: Тора́ — Пятикнижие, Невии́м — Пророки, Ктуви́м— Писания (Агиографы)) Теперь, гуляя босиком по этому, казалось, бескрайнему полю, я ощущала себя деревом, жадно тянущимся к свету. Пока мы дошли до машины, вечер уже успел окутать попадающиеся стога сена в легкий туман. С работ возвращались мужчины, держа под руку босых мальчишек. Закат обдувал землю и отражался на зеленой траве тысячей солнечных зайчиков. Так не хотелось, после ощущения этой легкой свободы оказаться в тесном городе. В машине я уснула на плече Филиппа. Моя любовь к нему достигла тех размеров, когда уже не ощущаешь ее, потому, что становишься ею сам. Она проникает внутрь и отсвечивается через кожу, глаза, волосы, превращается в тонкие нити, которые крепко связаны с его кожей, глазами, волосами и вибрируют при самом легком дуновении ветра. Одна беда, эти нити такие тонкие, что ты носишь себя как хрустальную вазу, опасаясь, что ненароком зацепишь и оборвешь одну из них. Всю свою жизнь я гоняюсь за временем, то обгоняя его, то пытаюсь догнать, как будто мне все еще пять и я ловлю воздушного змея в папином саду. Мама всегда говорила, что человек себя чувствует наполненным, только тогда, когда обретает другого человека. Ведь, когда в твоей жизни не происходит ничего, с другим человеком ты обретаешь новую жизнь. Ты впускаешь его в себя. Его голос, руки, мысли, мечты, все это становится и твоим. Потом, появляются дети, и ты снова пропускаешь сквозь себя нечто новое, и этот поток становится бесконечным. Я не сильно расстроилась, когда мой дружок Рене объявил, что у него есть другая и свалил, прихватив мой ноутбук. Дешевый как пять центов, со скудной, выветренной фантазией и врожденной патологической способностью делать всё всегда правильно, он появился в моей жизни незаметно, и еще более незаметно ушел из нее. Даже сквозняк весной оставляет после себя простуду и запах ландышей, он же не оставил даже ребенка. Этот маленький кусочек бесконечности.
Ivetta: Все таки, женщине непременно надо рожать до двадцати пяти. В противном случае, она так привыкает к свободе и отсутствию обязательств, что материнский инстинкт уходит куда-то глубоко-глубоко, и появляется изредка, когда слышишь на улице «Мама, а почему у собаки три лапы, а не четыре?» или «Пап, а правда, что у кроликов уши длиннее, чем у зайцев?». Когда-то мне хотелось много детей. Семь или пять, или троих, как Артуру, но всё мое приобретение парочка плюшевых медвежат, один кролик и слепая такса. Теперь только им приходится читать про Питера Пена и Винни-Пуха. Да и племянники помогают периодически вспоминать, что я женщина. Конечно, новая европейская мода рожать не раньше тридцати пяти иногда оправдывает несостоятельность таких женщин как я, но меня это мало успокаивает. Да, наверное, я просто привыкла быть одна, я старый холостяк, и я не в силах что-либо менять. Вот и хожу потерянная. Как не прискорбно, но Артур прав, в своем понимании смысла жизни. Наверное, именно поэтому, родители собирают нас каждый год в день Святого Валентина, чтобы уберечь от одиночества тех, кто из нас пока одинок, и чтобы продлить свою бесконечность. Если мамина теория верна, то моя гонка должна была закончиться с появлением Филиппа. И действительно, тающие часы не беспокоили меня до сегодняшнего дня. Все это время я была полна счастья и покоя, который сегодня был безнадежно растревожен. Иногда мне кажется, что папа прав, когда говорит, что меня подкинули португальские цыгане. Как иначе объяснить мое маниакальное стремление все менять, бежать с насиженного места, искать хаоса, едва успев обрести гармонию. Находить проблемы там, где все и без меня идет своим чередом. А может быть, я неосознанно следую теории Леонардо да Винчи, который считал, что «Если ты одинок, то полностью принадлежишь самому себе. Если рядом с тобой находится хотя бы один человек, то ты принадлежишь себе только наполовину или даже меньше, в пропорции к бездумности его поведения; а уж если рядом с тобой больше одного человека, то ты погружаешься в плачевное состояние все глубже и глубже». Вот и теперь, я ехала, слушая дыхание Филиппа, и чувствовала, как мои часы постепенно становятся мягкими, а состояние совершенно плачевным. Вся моя жизнь теперь зависела от его бездумности.
Ivetta: мариета пишет: А хде поцелуй??? Опять пропустили? Срочно требую поцелуя, а то умру от разрыв сердца! Ivetta, спасибо, дорогая, за твой замечательный роман! Он мне доставляет огромное удовольствие. Приятно вспоминать те годы, когда у уравнения «о смысле жизни» было еще много неизвестных Так боюсь разочаровать, с поцелуем)) Филипп не из тех, кто может кинуться в омут с головой) Вот и приходится бедной девочке страдать. Спасибо Мариета
мариета: Признаюсь, что бабушкина логика про корни и кроны показалась мне странна За то вот этот пассаж очень впечатлил: Ivetta пишет: Моя любовь к нему достигла тех размеров, когда уже не ощущаешь ее, потому, что становишься ею сам. Она проникает внутрь и отсвечивается через кожу, глаза, волосы, превращается в тонкие нити, которые крепко связаны с его кожей, глазами, волосами и вибрируют при самом легком дуновении ветра. Одна беда, эти нити такие тонкие, что ты носишь себя как хрустальную вазу, опасаясь, что ненароком зацепишь и оборвешь одну из них. Замечательно сказано! Где-то промелкали лишные запятаи, но я ненадежный критик, так что лучше подождем кого-нибудь более компетентного.
Хелга: Ivetta Очень трогательно, философски и как-то фонтанирует свежестью, если можно так выразиться!
Ivetta: Ребята довезли меня до дома, где уже ждала голодная Матильда. Она накинулась на пакеты с едой с такой жадностью, словно я не кормила ее неделю. Я постелила постель и улеглась, щелкая каналы телевизора. По второй программе показывали «Игрушку». Я хорошо помню, как в детстве плакала над этой романтичной комедией. Жаль, что мы действительно не можем всегда получать то, что хотим. Хотя все мы, чьи-то игрушки. Наверное, я была игрушкой Филиппа. Во всяком случае, мне так казалось. Уже через несколько минут, я уснула, забыв выключить телевизор. Снова приснились часы. На этот раз не плоские как обычно, а большие, похожие на те, что висят на вокзальной башне. Только, почему-то с кукушкой. Я висела на большой металлической стрелке, пытаясь удержаться на ее скользкой поверхности, но все время сползала вниз. Стрелки резали ладони и кровь ручейками струилась к локтям. Но боль я ощущала не поэтому. Я видела на вершине Филиппа, который так же не мог до меня дотянуться. Я видела улыбающееся лицо и руки, протянутые в ожидании. Когда я, наконец, смогла достаточно зацепиться, чтобы не упасть, полил холодный дождь. Он лил на часы, словно нарочно пытаясь смыть меня. Капли стучали по голове, как молоточки от пианолы. Стук их стал совершенно невыносим, и я уж почти отпустила руки и стала сползать в пропасть, обреченно глядя на удаляющийся свет. Я открыла глаза, но стук капель не прекращался. Только теперь я сообразила, что это стучат в дверь. - Ева, открой это я!!! Филипп яростно барабанил в мою дверь. Я повернулась на бок и посмотрела на часы. Было восемь утра. Мысленно обругав его за то, что разбудил меня так рано, я поплелась открывать двери. Хотя была рада тому, что он прервал мой кошмар. Матильда уже стояла, уткнувшись носом в дверной косяк, и весело виляла хвостом. - Ты видел который час? – сонно пробормотала я, открывая дверь. - Час икс! – торжественно сказал Филипп. - Нет, восьмой час утра. Филипп, что случилось? - У меня есть важная новость – весело сказал он, врываясь в комнату – Меня берут на конгресс в Бельгию. - Не может быть! – воскликнула я. Филипп стоял счастливый как ребенок, которого решили взять в «Дисней Ленд». Он вложил в свою работу все силы и все никак не мог добиться результата, привлечь к ней общественность. Его маленькие нано-помощники должны были помочь людям в борьбе с раковыми клетками. Но лаборатория все время сворачивала его проект. Он мог часами сидеть и объяснять мне подробности своих опытов, в которых я ничего не понимала. Он дышал своей работой, иногда не замечая и того, что творится вокруг. Мне казалось, что если бы я превратилась в наночастицу, только тогда по-настоящему смогла бы попасться ему на глаза. В одном мы были похожи точно. Нас поглощало то, что мы делали. И, наверное, сожрало бы целиком, если бы мы не дополняли так друг друга, успевая вытащить из зияющей пропасти. Филипп разложил на полу какие-то чертежи, отгоняя любопытную Матильду и начал рассказывать их содержание, нетерпеливо жестикулируя. Он всегда жестикулирует, когда говорит о чем-то оживленно, или с восхищением. Мне нравится наблюдать за ним, когда он такой. - Одевайся, мы идем гулять – улыбнулся он, глядя на меня. - В восемь утра? – удивилась я. - Да, ты права – опомнился Филипп – Тогда приготовим кучу еды и пригласим ребят. Он из тех людей, которым нужно поделиться своей радостью. Когда у него хорошее настроение, он готов делиться им с каждым прохожим, знаком и незнакомым, даже с собакой в соседском дворе, даже с мадам Перье. А когда он не в духе, то зарывается куда-то глубоко-глубоко, откуда и вытащить его не получается, поэтому только беспомощно ждешь, когда его хандра пройдет и лицо снова озарит улыбка. К счастью, состояние хандры и апатии у него наступали очень редко. Почти никогда. А значит, все время я могла жадно поглощать его хорошее настроение как батарейки энергию солнца. Это, наверное, вампиризм? Правда, то же самое говорил и он мне. Единственное отличие, что хандра была почти постоянным моим спутником, но зато когда настроение оживало, им можно было зарядиться на месяц вперед, как говорит Филипп. Филипп влез на подоконник и затащил к себе Матильду. Ему не терпелось поделиться своей радостью со всеми вокруг. - Тебе очень идут мужские трусы – заметил он. Только теперь я поняла, что все еще стою в пижаме. Надо сказать, моя пижама не представляет из себя ничего пижамного. Это обыкновенные мужские трусы «боксеры» и мужская майка, местами уже дырявая. Я выхватила первые попавшиеся под руку тряпки, поспешила в ванну и приняла прохладный душ. Филипп успел к тому времени приготовить себе кофе с корицей и снова усесться на свое место. - Так пойдет? – спросила я, выходя в комнату. Он оценивающе взглянул на мой наряд. Коричневые соломенные шлепанцы и зеленый льняной сарафан, почти до пят, надетый поверх рыжей майки. - Мне больше нравилось в пижаме. - Если хочешь, я снова ее надену, но учти, что на рынке отбиваться придется тебе, а не мне. - Неужели? – игриво спросил Филипп. - Ужели – огрызнулась я, хватая приготовленный им для меня чай. Мы наспех позавтракали и вышли на улицу. Мадам Перье выгуливала свою отвратительную кошку и, завидев меня, перекрестилась. Филипп почтительно салютовал ей, за что тоже получил ненавидящий взгляд. Недалеко от моего дома находится небольшой рынок. Его открывают только по выходным и только утром. Пестрая публика собирается там, чтобы купить свежих фруктов и овощей. Именно туда мы и направились, загрузившись большими пакетами. Мясо же я всегда покупаю в лавке месье Лебермана. Несмотря на старания моей бабушки Фриды, я соблюдаю далеко не все законы Торы (пр. - Пятикнижие Моисе́ево или Кни́ги Моисе́евы — первые пять книг Библии (как еврейского Танаха, так и христианского Ветхого Завета)), но Кашруту (пр. – Кашрут — система ритуальных правил, определяющих соответствие чего-либо требованиям Галахи, еврейского Закона. В основе законов кашрута лежат заповеди Торы. Обычно термин «кашрут» используют применительно к своду религиозных предписаний, связанных с пищей) стараюсь следовать по мере возможностей. Во всяком случае, в семье нас с детства этому приучили. Папа всегда говорил, что человек, который ест правильную пищу, рождает правильные мысли, а тот, кто питается падалью, рождает в своем уме лишь шекец (пр. ивр. – мерзость, мерзкие)
Ivetta: Мы дотащили тяжелы пакеты до дома и стали размещаться на маленькой кухне. Я аккуратно достала мясо и стала его солить. Затем положила в глубокую миску и наполнила ее водой. Филипп стоял в проходе и с улыбкой наблюдал за мной. - Что? – спросила я. - Мне нравится смотреть как ты это делаешь. - Ничего особенного я не делаю. - Делаешь. Кто тебя этому научил? Я замялась. Как можно было в двух словах объяснить, что этот ритуал я зачарованно наблюдала с самого детства, когда мама бережно готовила нам еду. На столе всегда была кошерная еда. Мама тихонько читала молитву. Одними губами, но я всегда это улавливала. С какой теплотой тогда смотрел на нее папа. Как бабушка Фрида устраивала жаркие споры с бабушкой Сарой, которой было все равно курица лежит перед ней или свинина, она не видела ни того ни другого, прожив почти четыре года в лагере и уважала любую еду. «Зажрались» - орала она, «Блудница» - отвечала вторая. Как мой любимый дядюшка приносил каждое утро свежие свертки мяса. Как рабби Исраэл шутливо потрепал меня по щеке, когда я спросила, почему поросят не едят, предположив, что они не вкусные. Я посмотрела на Филиппа. Он все еще стоял рядом, ожидая моего рассказа. Я вздохнула. - Мой дядя шохет – сказала я – Лучший в Париже, между прочим. Он разделывает мясо по законам шхита. Я вытащила листья салата и помыла их. - Шхита – продолжала я – позволяет сделать так, чтобы животное совсем не страдало. Еврейский способ забоя признан самым гуманным в мире. Это тебе не уничтожение скота на фермах электрическим током или кувалдой, чем там еще его делают… - В чем же гуманизм? Его ведь все равно убивают. - В том, что надрез делается очень острым ножом с совершенно гладким лезвием и почти не ощущается животным. Рассекается трахея, вот так – я стала показывать на Филиппе технологию, которую рассказывал мне дядя Леви – пищевод, сонная артерия и яременная вена. Животное теряет сознание практически мгновенно. При этом такой способ позволяет максимально вытечь крови из тела. - Да, очень гуманно звучит – сказал Филипп, потирая шею. - Отстань – обиделась я и принялась за замачивание фасоли. - Хорошо, что ты потом будешь делать с этим мясом? - Потом я его снова посолю и положу на доску, чтобы дать стечь крови. Примерно на час. А потом хорошенечко промою холодной водой и снова посолю. - Но зачем? - Так велит Кашрут. Никакой крови! Мясо никогда нельзя есть с молочными продуктами. Между прочим, это очень полезно. Уже сейчас твоими друзьями учеными доказано то, что евреи обосновали давным-давно. Я смотрела передачу недавно. Там рассказывали, что смешение молочных и мясных продуктов приводит к образованию идеальной среды для размножения бактерий. А цыпленок в сметане приводит к появлению…как его, птомаина. - Не смеши меня. Трупный яд? - Да! - Да, ладно тебе. Филипп помыл яблоко и насмешливо посмотрел на меня. - Его не надо кашеровать, можешь есть спокойно – съязвила я. - Ты колдунья, Ева. - Чем это я тебя околдовала? - Своими зелеными глазюками – Филипп притянул меня за нос и звонко чмокнул в щеку. Он схватил Матильду за хвост и плюхнулся на диван. Разложил там свои записи и снова ушел в свой лабораторный микроскопический мир. Я слышала как он позвонил Артуру, чтобы тот, захватив девочек, приехал к нам на обед, и попросил Лео купить вина. Мы были похожи на молодую пару, приглашающую друзей в свой маленький дом. От осознания этой мысли у меня забилось сердце, и я прикрыла его рукой, чтобы Филипп не услышал его шума. - Почему же свинину нельзя есть? – не унимался Филипп уже из комнаты. - Потому, что нельзя. - Даже если кошеровать? - Даже если полить скипидаром и сжечь. - Чем же она провинилась, несчастная. - Это грязное животное. Хотя, дело даже не в ней, дело в грязных людях. Это стало каким-то символом, что ли. Издревле, иноверцы заставляли евреев есть свинину в знак отречения от своей веры. К тому же, она какая-то несимпатичная. Если ты сейчас еще сильнее облокотишься, то мои тюльпаны упадут прямо на балкон мадам Перье – сказала я, заметив, что он совсем прижался к распахнутому окну. Я вспомнила притчу, которую рассказывал папа. Притча «О курице и свинье». - «Как-то раз пошел маггид из Дубно собирать цдаку (пр. ивр. благотворительность) для бедных. Пришел он к одному богачу, а тот захотел отделаться от него маленьким пожертвованием. Когда маггид намекнул ему, что не пристало богатому так поступать и что другие, беднее его, дали значительно больше. Сказал богач: Может быть, это и верно, но я завещал большую сумму бедным. На это маггид ответил: Крестьяне выращивают кур и свиней. Курица несет по маленькому яйцу в день, а свинья дает много сала и мяса. Несмотря на это, все любят кур, даже разрешают им прыгать и перелетать по комнатам, а свинье отводят место подальше от дома. Что такого в свинье, что от нее стараются быть подальше, несмотря на всю выгоду, которую она приносит? – спросил тот. Послушай, я скажу тебе: курица дает то, что у нее есть — хоть это и небольшое богатство — сразу и каждый день, а свинья, наоборот, дает много, но только после смерти». Вот так то. Филипп улыбнулся и снова отошел в комнату, усевшись за свои конспекты. Я приготовила зеленую фасоль с яйцом и обжарила говядину. Филипп на скорую руку нарезал восхитительный салат, с каким-то особенным соусом, рецепт которого напрочь отказался мне доверять. Мы перетащили стол на середину комнаты и сервировали его цветами и салфетками. Матильда все это время бегала вокруг нас, поскуливая, будто обижалась, что мы заняты не ею. Наконец, когда наши приготовления были завершены, мы влезли на подоконник друг против друга и уставились в окно. - Когда ты уезжаешь? – спросила я. - Завтра – тихо сказал Филипп. - Надолго? - Недели на две или три. Две или три недели без него были бы равносильны вечности. Я опустила голову, чтобы не выдать заблестевшие от слез глаза. - Иди сюда – сказал Филипп, притянув меня к себе. Я повернулась и облокотилась спиной о его грудь, закинув ноги на стену. Он крепко обнял меня и поцеловал в затылок. От запаха его духов у меня снова закружилась голова. - Я буду очень скучать – шепнул он на ухо. - Я тоже. - Чье это сердечко так бьется? – улыбнулся он. От этих слов, сердце у меня забилось еще сильнее. Я повернула к нему лицо и провела ладонью по его мягкой щетине. Мы встретились глазами, почти как тогда, у Сены. Его взгляд стал сосредоточенным, но будто под дымкой. Туманный, но очень теплый. Я могла бы просидеть так хоть целый час, не шевелиться и только смотреть в эти глаза. Я тяжело вздохнула.
Ivetta: Хелга пишет: Очень трогательно, философски и как-то фонтанирует свежестью, если можно так выразиться! Спасибо Хелга) Попыталась собрать мысли в кучу, переживания о детях, о будущем. мариета пишет: Где-то промелкали лишные запятаи У меня их то нехватает, то в избытке))) мариета пишет: Признаюсь, что бабушкина логика про корни и кроны показалась мне странна Ну, это мое понимание старой мудрости. Может быть, неправильное.
мариета: Ivetta, Признаюсь чистосердечно, что мои познания по еврейской религии очень скудны. Сейчась потихоньку заполняю их. Вообще для меня роман оказался очень образовательным Только вот этот отрывок как-то не очень понятен Ivetta пишет: Несмотря на старания моей бабушки Фриды, я соблюдаю далеко не все законы Торы (пр. - Пятикнижие Моисе́ево или Кни́ги Моисе́евы — первые пять книг Библии (как еврейского Танаха, так и христианского Ветхого Завета)), но Кашруту (пр. – Кашрут — система ритуальных правил, определяющих соответствие чего-либо требованиям Галахи, еврейского Закона. В основе законов кашрута лежат заповеди Торы. Обычно термин «кашрут» используют применительно к своду религиозных предписаний, связанных с пищей) стараюсь следовать по мере возможностей. Может, будет лучше, если текст в скобках отредактировать и включить органично в рассуждениях героини. Ну, а если не поддается, может, лучше сделать сноску в конце главы (в данном случае в конце отрывка) Последний абзац...опять без поцелуя!!!
Хелга: Ivetta Спасибо за продолжение! Немножко тапков. Ivetta пишет: Когда у него хорошее настроение, он готов делиться им с каждым прохожим, знакомым и незнакомым, даже с собакой в соседском дворе, даже с мадам Перье. Ivetta пишет: А когда он не в духе, то зарывается куда-то глубоко-глубоко, откуда и вытащить его не получается, поэтому только беспомощно ждешь, когда его хандра пройдет, и лицо снова озарит улыбка. И соглашусь с Мариетой: тот отрывок о законах Торы несколько документально выглядит, эту информацию, наверное, можно как-то вплести в диалог или представить попроще, поразговорнее.
Ivetta: Спасибо девушки! Этот кусочек, как и большинство тех, что в скобках, должен быть в примечаниях. Поэтому он такой сухой. Честно говоря, не умела тогда делать сноски. Кинула не проверив. Хотя, может быть действительно включить объяснение на языке героини? Не слишком ли отступлю от главной мысли? Хелга, спасибо за запятые))) Кстати, поздравляю всех с Пасхой!
Леона: Ivetta какое удовольствие от чтения Вашего романа! Спасибо! Две недели в состоянии Евы - это ужасно! Ох, что-то, кажется, будет...
Ivetta: - Эй, кто там гостей звал – заорал Лео, отрезвив нас. Точнее, меня. Я поспешила вскочить с подоконника и побежала открывать дверь. Филипп свесил ноги и сидел в какой-то задумчивости. Ребята ворвались в дом, наполнив его гулом. Матильда жалась в растерянности к дивану, напуганная таким количеством незнакомых людей. Лео сразу направился на кухню, чтобы посмотреть, чем его собрались угощать. Удовлетворенно щелкнув языком, он дал знак Артуру. Тот в свою очередь уже сидел за столом. Мы расселись по местам. Жюли многозначительно смотрела на меня, ожидая, что мы сейчас объявим что-нибудь сверхъестественное. Артур разлил вино. - Ну, что за новость у вас замечательная – спросила Надин. - Я еду в Бельгию. На конгресс – радостно сказал Филипп. Надин удивленно вскинула бровь, а Жюли даже не попыталась скрыть своего негодования. Она сверкнула глазами в мою сторону. Мне ничего не оставалось как пожать плечами. - На ту самую? - поинтересовался Артур. - Да. Это займет недели две или три, но мне дадут два дня читать свой доклад. Кроме того, там будет весь свет ученых этой области. - А что за область? – уточнила Надин. - Нанотехнологии. - Что? - Надин. Неужели нашлось хоть что-то, чего ты не знаешь? – удивился Артур. Надин сделала пренебрежительный жест, отмахиваясь от него, как от назойливой мухи. - Вообще-то я ожидала другое услышать – сказала Жюли. - Я тоже – влез Лео – Я то думал, речь пойдет о номинации на Нобелевскую премию, а тут всего лишь конгресс. - Кстати, бельгийки очень красивые – сказал Артур. - Я еду с тобой – выпалил Лео, хлопая по плечу Филиппа - А что, может, я буду делать нанопломбы. Это же возможно? Он вопросительно посмотрел на Филиппа. Тот сделал сосредоточенное лицо, и вполне убедительно кивал головой на каждую глупость, произнесенную Лео. Они договорились, что будут ставить нанопломбы наноинструментами нанопациентам и получать за это не наноденьги. Но бельгийки должны быть обязательно реальных размеров. Я вышла на кухню, чтобы добавить салата в блюдо. Жюли выскочила следом за мной и почти прижала к плите. - Жюли – взвыла я – Она еще горячая. - Что за чушь он несет? – возмущенно шептала та. - Вот его и спроси, я тут причем? - Ева! - Что? - Ты сделала то, что я сказала? - Пока нет. - Почему? - Не дави на меня. - Какая же ты зануда! Зла на тебя не хватает! – злилась Жюли. - Если бы вы пришли, хотя бы, на десять минут позже, может быть и сделала. - Так между вами что-то произошло? - Не знаю. Мы просто сидели и обнимались. И мне захотелось его поцеловать. И я впервые почувствовала, что и ему этого хочется. - Он что-нибудь сказал? - Нет. Но это было видно по глазам. - Ева, это должно быть видно по другому месту. - Фу, Жюли ты пошлячка! – улыбнулась я. - У него кто-то есть? Кроме этой чертовой лаборатории и нано-шмано? - Нет. - Нет? - Не знаю. Я не спрашивала. Спроси сама. - Это не мне надо, а тебе!!! Дура. Чтобы прекратить разговор, я всучила ей блюдо с салатом и втолкнула в комнату как раз в тот момент, когда Артур, на свое несчастье, рассказывал чем бельгийки отличаются от француженок. Увидев Жюли, он сделал влюбленный взгляд и притянул ее к себе. - Все равно, итальянки самые лучшие. - Я только на половину итальянка – злобно буркнула Жюли. - А наполовину итальянки даже лучше чем самые лучшие итальянки. - Артур – заметил Лео – Как быстро ты меняешь свои решения. - Разве я сравнивал бельгиек с итальянками? - спросил он, приподняв бровь.
Ivetta: Иногда мне кажется, что Артур еврей. Во всяком случае, его способность вылезти из любой ситуации может повергнуть в такие сомнения. - Мы вот тут собирались на мальчишник – пояснил мне Лео. - На бельгийский мальчишник. - Точно. Так вот. Артур сказал… - А я проверю – перебил его Филипп, поглядывая на Артура. Тот благодарно подмигнул. - Одни женщины на уме – обреченно сказала Надин и положила блюдо, которое я все еще держала в руках, как вкопанная. - Правильно, Джил то нет – усмехнулся Лео - Кстати, почему его нет? - Он в Версале. В командировке – сказала я, усаживаясь за стол. - Филипп, а твоя девушка не против твоей командировки? – неожиданно спросила Жюли, за что получила от меня по столом по ноге, но даже не подала виду. - Я свободен как птица. - Пока – заметил Лео – Да здравствует Бельгия. - Пока – повторил тот, щелкнул пальцами и подмигнул ему. Они стали перешептываться, будто о чем-то договариваясь, хихикая. Под конец, Лео взорвался от смеха и почти сполз под стол. - Послушайте хохму - заразительно рассмеялся Лео - Одного раввина с утра до вечера осаждали люди, так что у него совсем не оставалось времени ни для чтения, ни для созерцания, ни для медитации. Он не знал, что делать, пока ему в голову не пришла великолепная идея. Он повесил на дверь записку: «За два вопроса - сто евро». С того дня времени у него стало навалом, никто не беспокоил. Тут к нему приходит богач спрашивает: «Рабби, вот сто евро, но не кажется ли тебе, что это слишком большая сумма за два вопроса?» На что тот отвечает: «Кажется. А каков твой второй вопрос?» - А этот знаешь? – подхватил Филипп – Приходит парень к рабби и спрашивает «Рабби, а в субботу с парашютом можно прыгать?» На что тот отвечает «Прыгать можно. А вот открывать парашют нельзя» Артур от смеха подавился салатом, а Надин выпрыснула только что пригубленный сок. Даже я перестала злиться на Жюли, за то, что та задала такой вопрос Филиппу. - Слушайте, а что за глупость произошла тогда с полицией? – прервал наш хохот Артур. Филипп рассказал всю историю, от переживания которой, мне захотелось забиться под стол. - Ты ходячий абсурд – заключил Артур – Как может человек, ломать городские витрины, в знак протеста, но при этом не смеет проехать в метро без билета? - Тут как раз все логично - ответила за меня Надин - сколько ты знаешь людей, ломающих зеркальные лица Гитлера? А в метро каждый второй ездит без билета. В данном случае, это протест против безбилетников. - Мне вообще удивительно как ты родилась? По идее, в знак протеста ты должна была остаться в животе у матери. - Нет, она в знак протеста родилась на два месяца раньше – рассмеялся Лео. Я угрюмо копошилась вилкой в салате. В голове была лишь одна мысль – две недели. Филипп же не находил себе места, видя, что мне постепенно становится не так же смешно как окружающим. Он всегда говорил мне, в таких случаях, что я удивительно робею там, где надо и проявляю почти баранье упорство там, где это совершенно необязательно. Я никогда не видела его сердитым, злым, или взбунтовавшимся. Всегда спокойный, заботливый и уравновешенный. Правда, это объяснялось не тем, что он меланхоличный пофигист, а тем, что он знал свой гнев, поэтому умел им управлять, стараясь не проявлять его. Мне же наоборот. Нужно было переживать, кусать локти, злиться, ломать что-нибудь, чтобы не обидеть человека, сказав ему все, что я о нем думаю. Желание понравиться всем? Не знаю, возможно. Хотя, с моей репутацией, давно пора было бы уже наплевать на то, что обо мне думают и пытаться кому-то понравиться. Шутки Артура, издевки Лизы и Дорона, насмешки родных, я уже привыкла к этой игре. Кроме того, волей неволей, я сама давала ей благодатную почву. Поэтому жаловаться было глупо. К тому же, я знала, как бы Артур не издевался, он готов был прибить любого, кто попытается всерьез меня обидеть, если его, конечно, не опередит Жюли или Надин. Жаль, что я не могла сказать того же, о своей родной сестре. И, тем не менее, мне было не по себе. Облегченно вздохнула я лишь тогда, когда все разошлись. Мы с Матильдой убрали всю посуду и улеглись на диван. Я решила, что возьму отпуск на эти две недели и поеду к родителям. Это позволит мне немного отвлечься, а им, несомненно, доставит радость. К тому же, я обещала Эжен присмотреть за Ричи. Я вернусь к папе и маме. В свое детство. Под свое каштановое дерево. В эту ночь я спала спокойно, без сновидений и волнений. Почти как маленькая Мари в родительском доме.
Ivetta: 6 Филипп улетел рано утром. Я поехала на работу совершенно сломленная. Джил озабоченно бегал по офису, отдавая распоряжения. Я села на свое место и уставилась в одну точку. Знаете, заниматься нелюбимым делом с нелюбимыми людьми в нелюбимом месте сродни каторге. Вы проживаете день ото дня в одном и том же месте, с одними и теми же людьми и делаете одно и тоже. И самое страшное, что вы понимаете, что это бесцельное никому ненужное сидение, можно было заменить чем-то более существенным. Вы как легкомысленный богач транжирите свое время на воздух, на ничто. А потом, обернувшись, понимаете, что вся цепочка вашего существования составляет: проснулся – встал - вышел – вошел - сел – вышел – вошел - лег. Так продолжается бесконечно, пока вас не начинает физически тошнить сразу, как вы садитесь за ваш рабочий стол. Каждый раз, когда подобная тошнота подступала мне к горлу, я меняла место работы. И каждый раз, круг возобновлялся. Здесь, в этом царстве ярких рекламных проспектов и дешевых духов мне удалось задержаться почти на три года и это становилось невыносимо. Тщетно я пыталась внушить свои идеи месье Морису. Его фантазия, плоская как гладильная доска, не поддавалась никакому давлению. Странно, что люди с уверенностью говорят о вещах, в которых не смыслят ровно ничего. Месье Морис считал себя художником, стратегом, коммерсантом и, безусловно, гением. Как все это могло сложиться в одном маленьком ничтожном тельце мне неоднократно приходило в голову. Мания величия или забитые глубоко в утробе комплексы? Что бы это ни было, оно мешало мне свободно жить. Оно связывало меня необходимостью рабочего графика, точками «от» и «до», «с» и «по» и не существовало никакого «между». Благодаря Джил, последнее время, мне удалось высвободиться от этого тиранического ига табеля учета рабочего времени. Джил прикрывал мою «тощую задницу», как он выражался, а я имела возможность свободно работать, что, разумеется, сказывалось на качестве куда лучше, чем жесткая дисциплина. Морис становился все более и более довольным, и перекидывал на меня почти всю свою работу. Поначалу мне это нравилось. Была возможность забить пустое пространство своего времени. Хотя, я понимала, что это всего лишь зловонная стружка. Но с появлением Филиппа, я острей стала воспринимать и свое время, и свои возможности. Мне всегда хотелось сделать что-то, что позволит оставаться свободной всю жизнь, и при этом заниматься любимым делом. Мне никогда не было достаточно довольствоваться малым. Мне нужно было всё и сейчас. Я решительно взяла белый лист и вывела несколько строчек. Затем, шлепнув на него печать, направилась к кабинету месье Мориса. - Месье? – осторожно постучалась я. Морис презрительно махнул рукой. Он всегда снисходительно относился к своим сотрудникам, словно делая огромное одолжение, за которое вы должны по гроб жизни быть ему обязаны. Я вошла в кабинет и встала напротив него. Садиться в его кабинете не полагалось. Он считал, что это его исключительная прерогатива. - Месье Тюльи, я бы хотела подписать заявление на отпуск. Я положила перед ним исписанный белый лист с синей печатью и в ожидании его реакции уставилась ему в лицо. - Мадмуазель Мелиц, сейчас не самое подходящее для этого время – буркнул он, не поднимая глаз от какого-то проспекта. - Хорошо, я зайду попозже – я собралась уходить, но он прикрикнул. - Я имею в виду не сейчас, а вообще. Я не отпускаю вас. Покажите. Что это? Две недели? Это непозволительная роскошь. Нет. Нет и еще раз нет. Отправляйтесь за свое рабочее место. Он швырнул мое заявление на стол, снова погрязнув в делах. Хотя я была уверена, что сейчас, он не видит ни одной буквы в проспекте. Его мысли уже далеко впереди, в восьми часах вечера, в «Бристоле», с пышногрудой блондинкой Анжелой, которая подъезжает к офису на ярком алом «ягуаре». - Но… - попыталась противиться я. - Убирайтесь. - В таком случае, вам придется подписать вот это. Я закусила губу и протянула ему заранее заготовленное заявление об уходе, прекрасно зная характер Мориса. Он побледнел, потом стал красный как помидор. На мгновение мне показалось, что из его ушей валит дым. Он поднял глаза и презрительно усмехнулся. - Это дешевый шантаж мадмуазель Мелиц. - Это просьба. Пока. - В таком случае, вы уволены. - Отлично. Прошу подпишите и верните мне бумагу – тон мой стал спокойным и твердым. Это всегда действовало на Мориса как таз с кипятком. - Не буду я ничего подписывать – разозлился он. - Месье, перед вами две бумаги, примите, наконец, соломоново решение и подпишите хотя бы одну из них. - Ева! - Я прошу всего лишь две недели. Проект от этого не пострадает. Я прекрасно справляюсь и дома. - Нет. - Значит, я уволена? - Нет – он замялся - Да. Хорошо. Но не смейте выключать телефон! - Разумеется. Я могу идти? - Убирайтесь. Я радостно улыбнулась. Дело было рисковое, но Морис знал, что за такие деньги он не сможет переманить в свою берлогу ни одного специалиста. Бессовестно конечно, но я на этом спекулировала. Правда, не так часто, как хотелось бы и уж точно не так часто, как заслуживала. Мы попрощались с Джил, который обещал приехать ко мне на выходные и, сев на своего двухколесного коня, покатилась домой. Лето приятно щекотало нос, раздразнивая аппетит, поэтому я остановилась у знакомого булочника и купила дюжину шоколадных эклеров. В районе восьми часов, я направилась на вокзал, с небольшой спортивной сумкой, прихватив под мышку Матильду, которой дико не нравился намордник. Подойдя ближе, я взглянула мельком на вокзальный сквер, часы, выбивающие восемь ударов, и невольно улыбнулась воспоминаниям. Это странно, когда проходит долгое время, любая маленькая деталь, фотография, музыка или надкусанное яблоко, погружает тебя в прежнюю атмосферу. Период знакомства, познания друг друга, трепетного волнения и первого смущения. А главное, в счастье. В безграничное счастье. Вы вспоминаете прежние разговоры, мимику, жесты, события, ощущения. И они настолько прекрасны, что их хочется пережить заново, сначала. С самого начала. Будь то дружба или любовь. На этот раз поездка обошлась без эксцессов, не нашлось ни одного пассажира, жаждущего меня пристрелить или связать как буйно помешанную. Я выскочила на своей станции и направилась по знакомой дороге, то и дело, встречая лица из детства. Вот показался фасад нашего белого домика. Папа копался в саду, а мама, по всей видимости, что-то пекла на кухне. Потому, что из распахнутых окон потягивало горячим шоколадом и свежей выпечкой. Мысленно я помолилась, чтобы это были мамины эклеры. Родители встретили меня радостной улыбкой. Мама выскочила на веранду, протирая руки, которые конечно были в муке. Я крепко расцеловала их и поспешила забросить вещи в дом, чтобы насладиться свежим воздухом в саду.
мариета: Ivetta Леона пишет: Ох, что-то, кажется, будет... И мне так кажется Пока все спокойно, даже очень, но это спокойствие такое измамное, как перед бурей... Ivetta пишет: Я села на свое место и уставилась в одну точку. Может, установилась?
Ivetta: мариета пишет: Может, установилась? Уставилась - в смысле стала смотреть. Остановила взгляд на одной точке. Бури не обещаю)))) Но переломный момент должен произойти)
мариета: Ivetta пишет: Уставилась - в смысле стала смотреть. Аха. Спасибо Тогда будем ждать переломного момента, и посмотрим кто там первый переломится
Ivetta: Я расположилась в старой комнате, захламленной студенческими мольбертами, красками и прочей ерундой. Развесила вещи в свой старый шкаф и расставила флакончики с банными принадлежностями. К ужину мы уселись за стол, который мама накрыла на веранде. Она, наконец, была счастлива тем, что сможет меня откормить, а папа сразу занялся делом, обсуждая новые веяния моды на рекламу. Мы допоздна обсуждали новый макет его рекламного щита. Было приятно и как-то спокойно снова оказаться дома. Я почувствовала себя ребенком, точнее, студенткой художественной академии. К тому времени, в доме оставались только я и Лео. Все остальные уже разъехались. Лео никогда не было дома, а мы с родителями вот так засиживались за ужином, размышляя о том, о сем. Наверное, именно поэтому, я больше, чем остальные чувствую крепкую связь с ними, будто мне еще пуповину не отрезали. А потом, и я решила уехать, предприняв решительный шаг. Я видела, как больно родителям меня отпускать, как переживает мама, отправляя меня в никуда, ведь сестер моих отправили замуж прямехонько из родительского дома. Как волнуется папа, который ненавидит Париж и считает его самым криминальным городом на планете. Знал бы он, какие военные действия я развернула с мадам Перье. Тут и парни из трущоб отдыхают. Какая тоска, вдруг, появилась в родительских глазах. Может быть, пойми я это тогда, ни за что бы не переехала в Париж. Не познакомилась бы с Рене, не засунула бы себя в двухгодичную депрессию. И, возможно, была бы абсолютно счастлива. Но тогда, я бы не узнала Жюли и Надин, не встретила бы Филиппа. Нет, я привыкла уходить не оглядываясь, будь то родительский дом, наскучивший офис или любимый мужчина. Было почти двенадцать, когда я поползла в свою комнату, прихватив Матильду. Открыла настежь окно, из которого сразу пахнуло каштановыми листьями. Я легла спать на свою старую кровать. Мари рядом нет, а значит, с шишками на лбу можно не опасаться проснуться. Мне хотелось подольше полежать и посмотреть в окно, но летом за городом любой, даже самый прожженный полуночник забывается сном младенца. Вот и я, едва успев положить голову на подушку, крепко уснула, вдыхая полной грудью теплый летний воздух. Тут неожиданно зазвонил телефон. Не сразу сообразив, что это не будильник, я вскочила, думая, что опаздываю на работу. На экране сверкали знакомые буквы. Я сняла трубку. - Я тебя разбудил? – послышался голос Филиппа. - Да – промямлила я. - Прости. Тогда завтра поговорим – он бросил трубку. Это меня мгновенно разбудило. Я набрала его номер. - По-твоему, я теперь мило перевернусь на другой бок и усну? - Да, я бы так и сделал. - Филипп… - Ладно. Я просто хотел рассказать, как сегодня прошел день. - И как же? - Артур был прав. Бельгийки просто великолепны. Тут одна блондиночка уже положила на меня свои голубые глазки. Очень милая девушка. Ассистент профессора Шнетке. - Ты позвонил, чтобы сказать, что ассистентка профессора Шнутке, Шпутке, как его там, положила на тебя глаз? - Да. - Перезвони, когда она положит что-нибудь более существенное. Я начала злиться. На часах было половина третьего. Мысленно я уже прокляла профессора Шпитке, его грудастую ассистентку и Бельгийский научно-технический конгресс, оставалось озвучить Филиппу все, что я о нем думаю. Желательно прямо сейчас, пока он не успел очаровать меня своим голосом. Нет, пожалуй, поздно. - Ева, не сердись – любовно пропел он - Завтра у меня первый доклад, и я волнуюсь. Мне нужна твоя помощь. - Хорошо, что именно тебя смущает? Я попыталась сосредоточиться и проснуться, чтобы помочь ему, хотя в голове уже плавали откровенные фотографии помощницы профессора. Я встала и по привычке вскарабкалась на подоконник. Прохлада сразу освежила меня. Матильда льнула к ноге, будто догадываясь, что я говорю с кем-то очень близким ей и очень знакомым. Я посмотрела в ее щенячьи глаза и передала Филиппу привет от нее. Она благодарно лизнула голую пятку. - Итак? Я готова принимать информацию. - Как ты думаешь, в том коричневом костюме я буду не слишком легкомысленно смотреться? – неловко спросил Филипп. - Филипп, может, ты сосредоточишься на самом докладе? - Да с ним я справлюсь, не сомневайся. Ты ведь знаешь, доклад у меня гениальный. - Тогда иди голый. - Я серьезно – обиделся он. - Я тоже – огрызнулась я - Ну что ж, раз мы уже обсудили твое нижнее белье, пожалуй, я пойду спать. Я бросила трубку, едва услышав «Доброй ночи, дорогая». Теперь, долгожданный спокойный сон был окончательно растревожен. Я поплелась на кухню за вином. Сегодня впервые я начала осознавать свое место в его жизни. Точнее, я его почувствовала, и оно оказалось жестким. Свой выделенный уголок, свою колбу для опытов. В доме было совсем тихо. Я включила свет и стала рыться в холодильнике. Нашлось отличное белое сливовое вино. Холодное. То, что надо. Я откупорила бутылку и наполнила бокал. Сложно описать свои ощущения в этот момент. Наверное, нет, я точно уверена, что бы я ни написала, не сможет полно передать тех эмоций, которые испытала. Забавно, мы легко можем подобрать слова к приятным ощущениям, и останавливаемся в ступоре перед необходимостью найти хотя бы два или три прилагательных для описания отрицательных эмоций. Мне не было больно или обидно. Мне было удивительно. Возможно, от неожиданности я пока не до конца переварила всю информацию. Единственное что я понимала, Филипп сейчас проводит ночь с голубоглазой бельгийкой, а если не сегодня, то наверняка в ближайшие дни. Во всяком случае, я на ее месте такой шанс не упустила бы. Но я не на ее месте к сожалению. И мне никогда не быть ею, ведь я даже не знакома с профессором Шпутке. Наверное, я мыслила слишком громко, и разбудила родителей. Папа вышел на кухню как раз тогда, когда я допивала первый бокал. - Так вот кто воровал у меня спиртное – пожурил он. Он стоял в дверях в большом клетчатом халате и тапках с растрепанными на лысине волосами. Я вспомнила детство, точнее, школьные годы. Мы часто засиживались с ним на кухне, жарко обсуждая всевозможные вопросы. Правда, мы пили при этом чай, но споры от этого не становились менее жаркими. Он уселся напротив меня и поставил перед собой бокал. Я наполнила его. Мы отпили немного молча. - Пап – начала я – Скажи, ты маму полюбил с первого взгляда? - Я тебя умоляю. По-твоему я мог влюбиться в пищащий комочек какашек?
Ivetta: Он уложил ладонью волосы на лысине и устроился поудобнее. - Я знаю ее столько, сколько помню свою мать. Но, полюбил я ее только когда она родила мне Клэр. По-настоящему полюбил. Основа брака Ева это взаимопонимание, а уже потом любовь. Дружба, а потом уже страсть. Вот почему я за тебя так переживаю. Ты находишь любовь, а вот с взаимопониманием постоянно проблемы какие-то. Мне иногда кажется, что ты нарочно его избегаешь. - Да, зато с дружбой никаких проблем. - А что в ней дурного? Мы с твоей мамой дружили раньше, чем научились говорить. - Пап? Как же ты мог дружить с женщиной, и не испытывать влюбленности? - Кто сказал? – удивился папа – Я ее очень любил. И люблю. Просто, в один прекрасный день у меня в голове как щелкнуло. Я сказал себе «Ави, долго ты будешь ходить как Моисей? Вот же он твой Синай перед глазами. Стоит с косой челкой и кусает губы». А мама твоя красивая была, за ней весь Марсель увивался. А чем папа хуже? Я взял и женился на свою голову. Видишь, какую плешь проела мне? – он стукнул себя по лысине. – А, ведь, какой парень был. Любая любовь всегда заканчивается проеденной плешью. Запомни. - Пап, а если бы она не была еврейкой? Ну, скажем…португалкой. - Вот Гитлер считал, что «евреи нанесли человечеству вред двумя вещами: обрезанием, вредящим телу, и совестью, разрушающей душу». Это сейчас модно вредить своему телу, чтобы обрести совесть. А раньше времена были другие…Я обрел совесть с твоей мамой. - То есть, если бы она была не еврейкой, ты бы не женился? - Нет, я бы обрел жену, а не совесть. А Шлерманов сын адвокат. - Папа – взмолилась я. - Что папа? Я не могу видеть, что ты как бродяга. - Бессовестная бродяга – рассмеялась я. - Упрямая. Какая же ты упрямая. Ева, с рождения нам дана только любовь к матери и к Господу. Все остальное тяжкий труд. А ты хочешь все, сразу и бесплатно. Вся в мать. - В твою мать, между прочим – услышала я знакомый голос. Это мама вошла на кухню, видимо обнаружив отсутствие папы и забеспокоившись. - Ох, права была моя мама, когда сказала «Ави, берегись этой женщины» - папа закатил глаза к потолку. - Твоя мама имела в виду тетю Эйнат. - Вот, у меня волос выпал. Если бы за каждый упавший волос давали 100 евро, я бы с тобой такое состояние нажил – папа сокрушенно провел по голове – Я рассказываю Еве, как завоевывал тебя. - Завоевывал ты магазин Вайншейнов, а со мной тебе просто очень повезло. Мама посмотрела на нашу почти допитую бутылку и сокрушенно покачала головой. Потом, потрепала меня за волосы и поцеловала в затылок. Я знала, что теперь, она непременно накроет на стол. Так и случилось. Мама стала аккуратно доставать из ящичков столовые приборы, еще одну бутылку вина, сыр, виноград и какую-то еще закуску. - Он рассказывал, как у него в голове что-то переключилось, и он понял, что ты это ты – улыбаясь, сказала я. - Это что-то называется твоя бабушка Сара. Которая сказала мне «если вы не прекратите дружить, я снова попаду в ад» - многозначительно сказала мама. - Он ее так достал? - Моя мать не могла такое сказать – возмутился папа. - Еще как могла. Спроси у дяди Якова. Еще как всех достал. Ходил вокруг да около, как будто я витрина ювелирного магазина и никак не делал предложение. Все надеялся, что найдет Джину Лоллобриджиду. Главное, всех других ухажеров то отпугивал. - Ой, можно подумать их было много. - Что с Дором случилось? Мама отвлеклась от сервировки и уставилась на папу, уперев руки в бока. - Со Шлейбаном то? Он клоун – не тушевался папа. - У этого клоуна было две птицефабрики. Вот, она снова бесшумно заходила по кухне, включая чайник, духовку, нарезала хлеб. - Вот именно, одни куры да яйца…- папа посмотрел на меня и осекся. Я в очередной раз с интересом наблюдала за их спором. И уже не сдерживала улыбки. Такие споры были частыми у родителей, и такими безобидными и интересными. Что наблюдать за ними одно удовольствие. Каждая их попытка укусить друг друга обращалась на самом деле в пылкое признание в любви. А ведь это уже после сорока пяти лет супружеской жизни. Мне бы так хотелось увидеть их молодыми еще до нашего рождения, хоть одним глазком. - А Самсона Тельмана? – не унималась мама. - Он еврей. - Ты тоже. - Да, но меня это не уродует. - Захария Партера? - И что? – пожал плечами папа. - И поэтому сказал моим родителям, что у него в роду шизофреники? - Он дал мне в долг без процентов. - Он тебе помог Ави – мама укоризненно смотрела на него. - Вот именно. - Сигизмунда Фейлинзейна? - Ты две недели училась правильно выговаривать его имя – расхохотался он. Видимо, Сигизмунду было действительно нелегко во дворе. - Ева. Твой папа, самый упрямый человек на свете, после своей матери. - Не трогай мою мать. - Да кто бы даже попытался. Так вот, если бы твоя мама была как ты, то тебя бы точно не было – поучительно сказала мама, щелкнув меня по носу. - А папа был бы с пышными волосами и женился бы на Джине Лоллобриджиде – ответил на выпад отец. - Ави, ты с двадцати лет лысый. - Но я мог бы жить в Лос-Анжелесе. Она села рядом с папой и с удовольствием нарезала мне говяжий рулет. Я жадно принялась за его поглощение. На радость маме, которая ловко нарезала свежие огурцы, подпихивая их мне в тарелку. - А если тебя не любят, как жить? – спросила я. - А как живут, по-твоему, тринадцать миллионов человек? - он выразительно показал на свое лицо. - Пап, я серьезно.
Ivetta: - Ева – мама обняла меня – на Земле нет человека, которого бы никто не любил. - Да, вот, к примеру, сын Шлерманов… - Ави, он косой – мама укоризненно посмотрела на него - Зато у него диплом магистра, а как он говорит… Мама прервала его нетерпеливым жестом. Папа недовольно поморщился, но замолк. Затем, она обратилась ко мне, накручивая мои локоны на свои пальцы. - Ты копия своей бабушки, а значит, ты не дашь полюбить себя никому, пока ты сама этого не захочешь. Остается только захотеть Ева. Просто захоти. Но я хочу. Я очень хочу, чтобы Филипп полюбил меня. Я уткнулась в мамино плечо. На часах было уже пять утра. Поэтому мама разогнала нас по комнатам, опасаясь за папино давление. Я поцеловала родителей и пошла в свою комнату. За спиной послышалось: - Моя мама правда так говорила? - Ох, если бы ты слышал все, что говорила твоя мама. - Талья… - Пошли спать Ави. Солнце уже начинало проглядывать из-за маленьких тучек. День обещал быть жарким. Утром меня разбудил задорный детский визг. Это Эжен привезла Ричарда. Я стряхнула с себя ночные переживания и спустилась к родным. Маленький комочек жизни мгновенно поднял мое настроение и помог забыть обо всем. Мы пустились в папин сад, играя с Матильдой. Благодаря Ричарду и родителям мне удалось провести эти две недели в беззаботной суете. Мы усаживались в саду и рисовали. Ричи своими маленькими акварельными красками, а я рядом, с небольшим мольбертом. А вечерами беседовали с папой за бутылочкой вина или шептались в саду с мамой. Она садилась в качалку и вязала носочки для малышни, а я усаживалась рядом и читала ей вслух. Филипп звонил каждый день. Рассказывал о своих успехах. Ему, наконец, удалось достучаться до голов высокой профессуры, и было принято решение субсидировать его проект. Голубоглазая бельгийка оказалась «глупой карьеристкой» буквально через несколько дней. Но это его мало волновало. Он был полностью поглощен произведенным успехом его работы. Ему позволили выступить дополнительно несколько дней. Каждый раз, в волнении, он звонил мне, чтобы настроиться, отвлечься, попросить совета. Читал вслух свою работу, которую я уже успела выучить наизусть. Каждый день, звонок начинался с диалога «Ты соскучилась?», «Нет. Я не успеваю. Ты ведь звонишь каждый день», «Хорошо, я не буду звонить больше» и так каждый день. Каждый день он давал обещание не звонить, но звонил все чаще и все дольше. Наконец, это превратилось в какую-то необходимость. Ходить чистить зубы вместе, просыпаться вместе, засыпать вместе, даже завтракать. Его поверхностное отношение к другим женщинам успокоило и в какой-то степени обнадежило меня. Может быть, у него как у папы, что-то щелкнет в голове, а мне просто нужно быть рядом. Всегда. Я пожалела, что у Филиппа нет бабушки Сары, но решила не думать об этом долго. Чем меньше мы мечтаем о ком-то конкретном, накручивая себя, тем легче мы перенесем возможное разочарование. Это я поняла на опыте с Рене, когда моя буйная фантазия заслонила его истинный образ и его настоящее отношение ко мне. Все действительное было заменено на желаемое. Истинное, на ложное. Больше такой свиньи мне не хотелось себе подкладывать. Пора было научиться быть честной самой с собой. К тому же, это было некошерно. Отпуск пошел на пользу не только нашим укрепившимся в дали отношениям, но и моей работе. Смешанные чувства выливались на бумагу, оголяя воображение. Я попыталась собрать всю свою энергию и мысли и пустить их в одно русло. Безопасное для меня и окружающих. Я много думала о своей работе. Ведь Рене Магритт в свое время тоже занимался рекламой. Рисовал дешевые рекламные плакаты для бумажной промышленности, а потом появился «Потерянный жокей», «Опасные связи», «Влюбленные». Доротея Таннинг начинала с рекламной графики, почти как я. А потом появляется «Чёрная роза» и «Маленькая ночная серенада». Миро и Эрнст делали декорации для балетных трупп. Дали украшал витрины Нью-Йорка. Может и мне суждено пройти этот нелегкий путь от посредственности к гениальности, от рекламных буклетов к настоящей живописи. Я решила, что буду настойчивей с Морисом в реализации своих задумок. Перестану себя жалеть и научусь жить полной жизнью, без оглядок на прошлое и подсчета пропущенных голов. Может тогда, освободив свою голову я, наконец, отпущу на свободу все то, что томится где-то в глубине моего тела. В один из вечеров мы как обычно читали книжку с Ричардом. Это была «Спящая красавица». Его очень удивило пробуждение принцессы от поцелуя. И он спросил «Значит, если люди не будут целоваться, то они умрут?». Я не нашлась что ответить. Только покачала головой. Он спросил меня - Мама всегда меня будит по утрам и целует. Ева, а кто тебя целует? - Матильда - успокоила я племянника. Тогда каждое утро я слышала маленькие шажочки к моей постели, робкое чистое дыхание над головой и волшебный поцелуй. Ричи каждое утро чмокал меня в щеку, а потом усаживался на колени перед кроватью, бросив голову на руки, вглядывался в мое лицо и внимательно ждал, пока я открою глаза. Наверное, боялся, что я не проснусь. Мне показалось, что в этом что-то есть. Очень захотелось просыпаться от поцелуя любимого человека, превращая свою жизнь в счастливую бесконечность. Но больше всего мне хотелось самой вот так целовать утром Филиппа и любоваться его лицом, пока он откроет глаза, охраняя его дыхание. Я с нетерпением ожидала его приезда. Что-то подсказывало мне, что теперь все будет иначе. Что мы стали другими друг для друга. Наши стрелки приблизились почти вплотную, на расстоянии вытянутой руки, и моя уже вытянута в ожидании его.
Хелга: Ivetta Это такой поток эмоций! Наверное, суровые критики сказали, бы что его нужно как-то организовать, но читать этот поток одно удовольствие. Мне даже не важно, в какое русло уйдут отношения героев. Ivetta пишет: Лето приятно щекотало нос, раздразнивая аппетит, поэтому я остановилась у знакомого булочника и купила дюжину шоколадных эклеров. Ivetta пишет: И он спросил «Значит, если люди не будут целоваться, то они умрут?». Это просто чудесно! Лето, щекочущее нос и мысль про поцелуи... Тапки, что бросилось в глаза. Ivetta пишет: - Мы вот тут собирались на мальчишник, – пояснил мне Лео. Оформление прямой речи - пропущена запятая, в нескольких местах. Ivetta пишет: Морис становился все более и более довольным, и перекидывал на меня почти всю свою работу. Немножко неловкая фраза, вот это «становился более и более довольным».
мариета: Хелга пишет: Лето, щекочущее нос и мысль про поцелуи.. Ivetta У тебя вообще удивительно легкие картины получаются.
Ivetta: Спасибо А действительно, интересно, почему в большинстве сказок поцелуй представляется чем-то волшебным? Поцелуй Спящей красавицы, Красавицы и Чудовища, Русалочки...
Ivetta: 7 Приезд Филиппа мы отпраздновали в «Приюте грёз». Небольшой частный гей клуб, куда нас затащил Джил, находится в Латинском квартале - излюбленном месте Пикассо, Хемингуэя, Сартра, Тулуз-Лотрека. Мне он знаком давно, по кубинским вечеринкам, которые устраивает Джил и конкурсам по сальсе. Изнутри клуб представляет собой небольшой танцпол, с пультом ди джея и длинной барной стойкой, разрезающей танцплощадку на две половины. Три бармена кубинца в ярких майках и обтягивающих брюках готовят самые восхитительные «мохито» во всем Париже. Латиноамериканская музыка, динамичные ритмы и дымчатый полумрак довершаются бамбуковой отделкой и запахом манго. Мы часто приходим сюда с Джил. Развлечься, и главное, потанцевать. На этот раз даже Филипп позволил себе несколько бокалов вина, что ему совершенно чуждо. То ли от того, что это был его вечер, то ли о того, что нервничал от такого количества мужчин, нетрадиционной ориентации. Жюли и Надин бросились к танцполу, разрезая бедрами воздушные облака зала. Артур запасся коктейлями и уселся в углу, с интересом наблюдая за всем происходящим. На Филиппа то и дело поглядывали любопытные очарованные глаза, поэтому он вцепился в мою руку и не отпускал до конца вечера. А когда я выходила потанцевать, он садился к Артуру и они принимали вид влюбленной пары, чтобы отогнать от себя миловидных кавалеров. Только Джил чувствовал себя в своей стихии. Когда заиграли первые нотки бачаты, это один из любимейших нами танцев, требующих очень тесного физического контакта, схватил меня за талию и потащил к центру зала. Я сразу поддалась его сильным рукам. Танец, пожалуй, единственный случай, когда я становлюсь ведомой, и мне это нравится. А Джил умеет водить как никто другой. Вообще, музыка как наркотик. Выбрасывает в тебя столько адреналина, что ты чувствуешь как пьянеешь и слушаешь только свое тело, идешь у него на поводу. Оно начинает властвовать над головой, над разумом. «Пора подумать нижней чакрой» говорит в таких случаях Джил. В этот вечер мы все думали чакрой. Даже Артур, после восьми коктейлей вышел танцевать. Жюли радостно бегала вокруг него, снимая на телефон. Оказалось, что танцующий Артур был сюрпризом не только для нас, но и для нее самой. На рассвете мы вывалились из «Грёз» еле стоя на ногах. Под руку мы держали наш приз в конкурсе сальсы. Это был восхитительный мулат, по имени Франческа. Еще один мужчина, с женским именем. Филипп долго смеялся, говоря, что я просто притягиваю к себе таких мужчин, а Артур считает, что единственное мужское имя в моей жизни - Марсель, да и то, требует купить билет на поезд, чтобы побаловать собой. Несмотря на все это, я была уверена, что Франческу нам вручили только благодаря обаянию Филиппа и ору Артура, который голосовал громче всех. Франческа оказался очень милым парнем, и мы до утра просидели в моем «ласточкином гнезде», так называет мою квартиру Филипп. Я писала его портрет, а он с удовольствием подставлял свое тело туши. Филипп сидел на подоконнике и смотрел то в открытое окно, то на нас, задумчиво улыбаясь. Мы разложили коктейли по полу в стройные ряды стаканов и периодически тянулись, чтобы пригубить немного вдохновения. Боюсь подумать, что сказала бы мадам Перье, увидев эту картину. Для нее и так моя квартира какая-то цитадель похоти и разврата. Я подумала об этом, взглянув на обнаженное тело Франчески, которое переливалось в свете напольного бра, и невольно улыбнулась. Франческа строил глазки то мне, то Филиппу. Тот в свою очередь ерзал, начиная раздражаться. - По-моему ему пора домой - шепнул он мне, когда Франческа вышел в туалет. - Но я пока не закончила – так же тихо сказала я. - Все равно получается какая-то чушь. - Ну, спасибо. - Лучше бы меня нарисовала. - Да что с тобой, Филипп? - Я ревную. Я удивленно взглянула на него, не поверив своим ушам. Он недовольно сдвинул брови, которые образовали одну большую густую морщинку над глазами. - Не смотри на меня так. Мне не нравится, что он все время тебя трогает, говорит какие-то скользкие шуточки. Он гей или не гей? Что за пошлости. - Филипп…- я попыталась его прервать, но лицо уже расплылось в улыбке. Он ревнует. Он впервые заревновал. Может быть, это тот самый переключатель сработал? Я готова была расцеловать Франческу за нечаянную радость, которую он мне подарил. - Прогони его – только и успел буркнуть Филипп, когда вышел Франческа. Напротив, мы просидели до самого рассвета и я так увлеклась работой, что совсем забыла о Филиппе. Он уснул на диване, укрывшись пледом. Франческа оказался великолепным натурщиком. Я не могла не восхищаться его сильной пружинистой фигурой, четкими очертаниями рельефа мускулов. Мужское тело имеет неповторимое очарование. Не зря ведь, Роден восхищался им. Своих натурщиков он всегда просил двигаться. Он знал человеческое строение не хуже любого анатома, но именно движение способно передать всю красоту тела. Мне, вдруг, захотелось его уловить, ощутить на кончике карандаша. Гибкое тело Франчески охотно поддалось музыкальному сопровождению и, словно прочитав мои мысли, он стал медленно двигаться по комнате, демонстрируя кошачью грацию. В восьмом часу утра мои глаза сдались. Я проводила его до дверей, договорившись через несколько дней снова поработать. Филипп все еще дремал, посапывая как ребенок. Мне было жаль будить его и раздвигать диван. Хотя было непреодолимое желание свернуться клубочком у него на руке и разделить с ним сон. Я забралась на подоконник, прихватив плед, и тоже уснула. Проснулась я уже на диване и увидела его фигуру, колдующую на кухне, а рядом, счастливо бегающую Матильду, виляющую хвостом. На улице уже начало темнеть и в открытое окно бил теплый августовский ветерок. Увидев, что я открыла глаза, Филипп улыбнулся и подошел ко мне. Я усадила его на диван. Из кухни приятно пахло. - Итак, дорогая, как мы будем праздновать твой день рождения? - О, нет! – воскликнула я и надела на голову подушку. Филипп снял подушку с лица. - Мадмуазель, ведите себя пристойно, не то мне придется позвать мадам Перье. - Зовите, я натравлю на нее и на ее кошку Матильду. - Боюсь, Матильда не сможет даже своего носа разглядеть. Ева, не морочь мне голову. Что ты хочешь в подарок? - Ребенка – прошептала я, потянувшись. - Что? Филипп был ошарашен. Глаза распахнулись в удивлении, а губы плотно сжались. - Ничего – поспешила добавить я. - Ева, ты серьезно? - Нет, я пошутила. Отстань. Я оттолкнула его и встала с дивана, разыскивая тапки. Обнаружила я их под столом, куда Матильда любила их таскать. Я поспешно оделась и выскочила из комнаты. - Ева, стой – начал Филипп. Но я уже была на кухне, благо идти далеко не надо и устроила обыск сковородкам и кастрюлькам. Филипп великолепно готовил. Из его рук получалось все. Все самые изысканные блюда. Даже обыкновенная яичница выходила какой-то особенной. Пожалуй, после мамы, это второй человек, чью стряпню я готова назвать восхитительной. - Филипп, я тебя обожаю. Ты приготовил мою любимую пасту – обрадовалась я. Филипп молчал, прислонившись к стене и серьезно глядя мне в глаза. - Не смотри на меня так, слово я пописала на ковер. Я потрепала его по щеке, проскользнула в комнату и снова влезла на диван. Не верилось, что я проспала почти весь день. - Почему ты позволил мне столько спать? - Тебе нравится меня сердить? – строго спросил он. - Чем я тебя рассердила? - Почему ты увиливаешь от серьезных вопросов? Вчера это типчик сомнительный. А теперь? Я спросил, что ты хочешь на день рождения, а ты несешь не пойми что. - Прости, это был серьезный вопрос? Все что бы ты ни подарил обрадует меня. - Я тебе не хочу больше ничего дарить – обиделся Филипп. - Ох, здорово. Можешь не дарить! Можешь даже не приходить, я все равно ничего не буду отмечать. - Да-да. Купи бутылку вина, сядь на диван, включи свой любимый плаксивый «Грозовой перевал» и прореви весь вечер, обнимая Матильду – сказал Филипп. - Можно подумать плакать это грех – обиделась я. - Можно подумать, ты знаешь что такое грех! - Можно подумать ты знаешь – теперь я начала срываться на крик. Эта пустая ссора была словно надрыв всего того, что копилось в нас все это время. Надо было выплеснуть все до последней капли. Филипп продолжал, раздражаясь с каждой минутой, но все еще держал себя в руках. - Ты строишь из себя этакую беспринципную оторву, которой на все наплевать и которая ничего не боится, а на самом деле ты трусиха Ева! - Я трусиха? - Да ты! Ты думаешь, швыряться камнями в витрины, зная, что тебя вытащит твоя гениальная сестра это смелость? Ты боишься всего! Ты боишься постоять за себя. Ты боишься сказать этому придурку Морису, что он придурок. Ты боишься сказать своей сестре, что она тебе сделала больно! Ты боишься своих родителей, хотя они избаловали тебя любовью и вседозволенностью. Да не надо мне показывать свои татуировки. Я уверен, если ты покажешь их папе он ничего не скажет. Что ты сделала запретного? Что ты сделала беспринципного? Капризная девчонка, которая вообразила себя великой грешницей. У меня начал дрожать голос. Сыпавшиеся обвинения были неожиданными и больно били по голове. Неужели этого я ожидала три недели, мечта я о нашей встрече после долгой разлуки. Или его так разозлил Франческа? - Чего ты хочешь от меня? – прошептала я. - Я хочу, чтобы ты говорила правду. Хотя бы себе. - Ты считаешь, что я лгу? - Да. - Блеск! Скажи, что мне сделать чтобы доказать тебе обратное. - Съешь бифштекс – злорадно сказал Филипп. - Хорошо – спокойно сказала я – пойдем. - Куда? - У меня дома не водится свинина.
Ivetta: - Ева я пошутил – испуганно сказал Филипп. - Умей отвечать за свои слова, дорогой. Я злобно потянула его за руку и вытащила в коридор. Но он отпустил руку и пытался затолкать меня обратно в комнату. Тогда я отпустила его и сбежала по ступенькам. Я даже не успела надеть туфель, поэтому шлепала по тротуару босая. Филипп бежал за мной и что-то говорил, но я уже не слышала его. Моя решительность затуманила голову, моя злоба на него была такой сильной, что, казалось, если я сейчас действительно не совершу какой-нибудь страшный грех, то убью его. Прохожие удивленно оборачивались, завидев растрепанную босую девушку. Филипп шел ровно и спокойно, но было видно, что теперь и ему сложно владеть собой. - Ты идиот и слепец. Нет. Ты слепой идиот!!! – кричала я на всю улицу. - Ох, да неужели? Мадам прозрение, собственной персоной! - По крайней мере, я вижу то, что творится под моим носом. - Ты даже не заметила, что подобрала слепую собаку! - Ты не знаешь что такое сострадание! - Ну конечно, я черствый идиот. А нет, я слепой черствый идиот. Что же ты связалась с таким то, а? Я ворвалась в ближайшее кафе в квартале от дома, наполненное людьми, и села за первый пустующий столик. Официант подскочил ко мне с миловидной улыбкой, но увидев влетевшего Филиппа, растерялся. - Бифштекс. С кровью! И молодое вино – заказала я – Гулять так гулять! Филипп сел напротив и молча наблюдал за мной. - Ева, тебе не обязательно мне что-то доказывать…- начал он, испугавшись моей решимости. - Нет, ты прав, ты абсолютно прав! Сегодня я сделаю всё, что захочу. Мы сидели молча, не глядя друг на друга. Отстраненный взгляд Филиппа, вдруг исказился болью, он не выдержал и встал. - Я не могу на это смотреть – он сильно потянул себя за волосы, словно наказывая, и вышел из кафе. Я не пошевелилась, наблюдая за ним. Он начал бродить кругами перед кафе, потом скрылся совсем из виду. Мне показалось, что голова стала кружиться, перед глазами появились веселые цветастые кружочки и заплясали дикие танцы. Через несколько минут он снова влетел и решительно сел напротив меня. - Хватит паясничать! Пошли домой – тихо сказал он. - Что такое, ты стесняешься моего вида? - Ты замерзнешь. - Знаешь что? Ты тоже трус. Да-да. Прячешь за своим добродушным видом и экстраординарным юмором комок комплексов. Ты боишься чувствовать Филипп. Боишься! Ты боишься любви. Боишься привязанности. Зарылся в свою работу и считаешь, что это тебя оправдывает. - Выговорилась? Пошли. - Даже сейчас, ты не хочешь разозлиться на людях. Боишься, что о тебе не так подумают? - Ева, если я разозлюсь, а это у тебя через несколько секунд получится, то я отлуплю тебя прямо здесь. - Неужели? Снимешь ремень и отстегаешь меня как провинившегося школьника? - Ева. - Снимай! Я отложила нож и пристально посмотрела на него. Он нерешительно замялся. На нас стали озираться посетители. Кто-то обеспокоенно цокнул языком. - Снимай! – решительно повторила я. - Ева, мы тут не одни, если ты заметила. Я продолжала смотреть и глаза уже не наполнялись слезами, а выглядели, пожалуй, слишком озлобленными. - Черт – выругался Филипп и поднялся из-за стола. Он медленно начал расстегивать ремень, так же озлобленно глядя на меня. Люди за соседними столиками стали испуганно переглядываться. Кто-то попытался возмутиться, но почти сгорел под испепеляющим взглядом Филиппа. Я не выдержала и, отшвырнув стул, выскочила из кафе. Мне нужно было глотнуть свежего воздуха, иначе я бы потеряла сознание. Филипп устремился за мной, расталкивая посетителей и ругаясь, но когда мы оказались на улице, не обращая внимания на преследующего его официанта, он остановился. - Месье, а счет? – тряс он рукой – Кто будет платить. - Черт побери! Прыщавый урод! – выругался Филипп и стремительно направился к барной стойке. Я шагала по улице, не понимая, куда иду. Ноги приятно щекотал асфальт, который потом сменился каменной мостовой. Я брела, уставившись в одну точку, где-то впереди себя. Через несколько кварталов от моего дома есть небольшой мостик. Сена там особенно зеленая, и такая тинистая, что кажется похожей на болотный кисель. Сам мостик очень красивый. С высокими чеканными перилами, изображающими драконов или странные завитушки. Филипп нагнал меня у моста. - Остановись. Давай поговорим – он схватил меня за руку - Может хватить кому-то что-то доказывать? Может пора уже делать то, что тебе самой хочется? Знаешь, я понял. Ты не умеешь чувствовать, поэтому преувеличиваешь любые ощущения до полнейшего абсурда. - Какое открытие господин ученый. Я и так делаю то, что мне хочется, можешь не сомневаться. И я не трусиха. А вот ты трус. Консервативный до шнурков – я рассмеялась - Классика жанра. Двое на мосту. Спорим, я смогу пройти босиком по этим перилам? - Прекрати. Это глупо и опасно. - Да, ты ведь у нас никогда не совершаешь глупостей. Совершать глупости глупо. - Что ты хочешь от меня? - Глупости. Я хочу глупости!!!
ДюймОлечка: Ivetta А дальше? Ведь мурашки по коже, нельзя же на таком месте останавливаться.
ирина: Ivetta полностью согласна с ДюймОлечка ,плиз
Ivetta: Я влезла на перила моста и осторожно попыталась обрести твердость. Взглянув вниз, я поняла, что это было слишком глупо даже для меня, поскольку боязнь высоты у меня с детства. Но отступать было поздно. Я сделала первый шаг и сразу же наклонилась влево. Филипп подбежал, чтобы поймать меня, но я обрела равновесие и лишь фыркнула на него. Неожиданная волна восторга охватила все тело, будто я собираюсь взлететь. Я радостно взвизгнула, когда ветер сильно ударился об меня, чуть не сбив с ног. Я посмотрела вниз на Филиппа. Он шел от меня на расстоянии вытянутой руки, как по соседней стрелке, чтобы успеть поймать меня, если мне вздумается упасть. - Ты должен освободить себя. Полезай сюда! - Ева я прошу тебя, слезь. - По-твоему это глупо, конечно. - Нет, это уже предел тупости, Ева! Ты нарочно все усложняешь? - «Предел тупости — рисовать яблоко как оно есть. Нарисуй хотя бы червяка, истерзанного любовью, и пляшущую лангусту с кастаньетами, а над яблоком пускай запорхают слоны, и ты сам увидишь, что яблоко здесь лишнее» - в очередной раз процитировала я Дали. Филипп часто посмеивался надо мной за это, говорил, что я знаю его дневник как библию. Сейчас он стоял, поникнув всем телом, уже не пытаясь меня стащись с перил. Только вздрагивал, когда я теряла равновесие. - И что же в твоей жизни лишнее? - Здравый смысл. - Ева, слезь. Прошу тебя, ты упадешь. Но я медленно делала шаг за шагом по холодному мосту, стараясь не смотреть вниз. Мне было действительно страшно, но казалось, если я пройду сейчас этот барьер, я разрушу в себе какую-то мешающую мне стену. Кому нужна жизнь, наполненная лишь здравым смыслом? Кому нужна любовь, не вымученная безумием? Может быть Филипп прав, и я действительно плохо чувствую, поэтому стараюсь довести все до абсурда. Но разве не абсурд, ровно дышать, глядя в любимые глаза? Разве не абсурд, полагаться лишь на свою голову? Глаза, должны говорить глаза. Потому, что губами говорит голова, а глазами - сердце. Да, возможно, моя чувственность толстая, как кожа носорога. Но тогда, что мне мешает окрашивать свою жизнь в те цвета, какие мне нравятся, пусть даже, далекие от общественных норм. Нормы придумывают люди, а я не люблю делать то, что принято другими. Это мой сюрреализм – мой абсурд. Я не буду жить как другие, как большинство. И я не желаю любить как большинство. Я хочу гореть, сходить с ума. Норма жить как все, есть как все, спать как все, копить деньги, открывать кредитные карты, платить за телефон, покупать диетическую Колу и морковный салат, хотя дико хочется вкусного и вредного сэндвича. Мы ловим такси, чтобы доехать пару кварталов, хотя хочется пробежаться босиком по летним улицам. К примеру, вы, когда вы последний раз ходили пешком по городу или смотрели мультики? Когда вы играли в футбол с дворовыми мальчишками, мечтая, получить когда-нибудь автограф Анри или Фигу, или Зидана? Когда вы последний раз терзались бессонницей не от того, что утром надо представить годовой отчет шефу, а от смазливой мордашки мальчика, который живет в соседнем доме, лихорадочно царапая стихи в мамином блокноте. Раньше вы знали наизусть его телефон, а теперь, только номер своей никчемной кредитной карты. Когда вы последний раз сплетничали не о том, что Мари Сальи спит с директором по развитию, а о том, как может целоваться Джонни Депп или о том, что думает Бред Питт о бездомных животных. Когда вы последний раз мечтали прыгнуть с парашютом или сыграть партию со Штефи Граф, и, разумеется, выиграть? Когда вы читали «Остров сокровищ» и мечтали стать подругой Индиана Джонса? Вы вообще когда-нибудь мечтали? Знаете что такое мечта? Мечта это самый опасный наркотик, который могло создать человечество, но, слава Богу, никак не может поставить на массовое производство. Знаете, почему опасно мечтать? Нет, не от того, что мечты могут сбыться, а от того, что они никогда не сбываются, если это настоящие мечты конечно. Да. Мечтать о том, что ты с небольшим усилием, но можешь получить, все равно, что курить дешевую траву, представляя, что ты летаешь над Парижем цепляя пятками шпиль Эйфелевой башни. Мечтать по-настоящему, это как вколоть себе пять кубов героина и провалиться за черту метро, чтобы вырваться на противоположной стороне бугристого глобуса и осознать, что Земля круглая. Мне скоро тридцать, и я наркоманка со стажем. Я мечтаю с тех пор, сколько себя помню, и ни одна из моих иллюзий не имела возможности сбыться. Я мечтала с Лео на крыше нашего пряничного домика. Я зачитывалась «Похитителями бриллиантов», «Копями царя Соломона», мечтала принять участие в раскопках пирамиды Тутанхамона или спуститься вниз по течению Миссисипи, попробовать мясо кенгуру и путешествовать на подводной лодке. Я раскрывала дело Баскервилей вместе с Шерлоком Холмсом, носила чулки как Пеппи, дружила с троллями, спасала Мир с Суперменом, развязывала войну со спартанцами, пела, стреляла, фехтовала, играла, жила, жила в своем маленьком необъятном мире. Мне всегда хотелось прожить тысячу жизней, разных, увлекательных, печальных и дерзких, веселых, мимолетных. Мне хотелось испытать миллион любовных историй, самых невероятных, непостижимых, волшебных, трагичных, счастливых. Стать множеством разных людей, мужчин, женщин, детей, старых и молодых. В медицине это, по всей видимости, называют шизофренией. Мне больше нравится название «романтизм». Неудивительно, что профессией, которую я избрала в шесть с половиной лет, было искусство. Только на клочке бумаги я могла воплотить все свои фантазии, прожить множество характеров, бездну приключений, слез и улыбок. Это стало навязчивой идеей, смыслом жизни, самой большой мечтой. Знаете, женщина может простить измену, мечта – никогда. Она будет преследовать вас повсюду, не давая покоя, она будет издеваться над вами, посылая знаки в тот самый момент, когда вы уже, казалось, успокоились и привыкли к размеренности вашей жизни. Лучше изменить себе, чем изменить мечте. Потому, что вы себя пожалеете, а вот мечта будет безжалостно мстить. При этом она прекрасно знает, что месть это блюдо, которое подают холодным, поэтому, обязательно даст ему остыть, а потом преподнесет ее как Ирод голову Иоанна Крестителя Саломее. Всемирная экономия и без того скупого населения внесет 2009 год в вехи, как самый скудный. Люди перестали мечтать, думать, жить. Вопросы о том, как закрыть проценты по банку, где достать лекарства для родителей, сколько отдать за школу ребенку. Сил ни на что не хватает, желания тем более. Все рассчитано до цента. Бухгалтерский баланс успешно перекочевал на парижские улицы. Работать желательно в финансовой сфере, замуж выходить желательно за белого француза, с родословной как у выставочного ротвеллера, рожать желательно мальчика и девочку, обедать в «Бристоле», ездить по воскресеньям к родственникам, а по субботам встречаться с друзьями в пабе. Всё запрограммировано до мелочей, и если ты каким-то образом выпадаешь из программы, тебя считают вирусом, и уничтожают. Общество, это такая система уравнений, в которой нельзя быть неизвестным, иначе, тебя быстро решат. Конечно, можно поступить как Диоген, нацепив на себя бочку и прослыть непонятым гением, можно как Сократ, стать понятым гением, будучи при этом под острым каблуком собственной жены. Свобода понятие относительное, не существующее в чистом виде, как этиловый спирт в алкогольной промышленности. Свобода всегда должна быть от чего-то. Я выбрала свободу мечтаний, пускай абсурдных и нелепых, но моих, только моих, также как Дали. Дали говорил «Не бойтесь совершенства, вам его никогда не достичь». Думаете вы великий композитор? Послушайте Бетховена или Моцарта, вы поймете, что вам нет места даже в дешевом парижском варьете. Если вы считаете своим призванием кино или театр, посмотрите как играют Жан Габен или Грегори Пек и ощутите свою никчемность. Если вы считаете, что обладаете писательским талантом, прочтите Шекспира или Пушкина. Нет, вы не ощутите никчемности, вы почувствуете себя полным дерьмом. И не потому, что вы не талантливы, не потому, что вы не избранный гений, а потому, что вы слишком трусливы, чтобы признать это. Талант, это то, что даровано Богом и природой каждому человеку. Способность мечтать это тоже талант. Он помогал возводить невероятные здания, учиться летать, погружаться в бездну, он способствовал прогрессу и развитию, и к чему привел в итоге? К мировому финансовому кризису, безработице и социальной депрессии, оставляя черные квадратики на месте красочных рекламных щитов. А почему? Не потому ли что мы стали слишком земными? Когда последний раз исходил шедевр из пера английского писателя? Где молодые дарования? Где импровизация на тему любви? Где жажда познаний и новых открытий? Всепоглощающий научный прогресс вытеснил волшебные путешествия.
Ivetta: Иллюзия как пластилин, ее можно перевоплощать в любую форму и цвет, добавлять или стирать грани. Мы взяли и вылепили из своей иллюзии маленький полый шар, мы отказались от них, выбрав синицу в руках, больную, бьющуюся в конвульсиях синицу. И если вдруг, раз в десять лет появляется журавль на горизонте, ему непременно вручают нобелевскую премию или заносят в книгу рекордов Гиннеса. Мы обросли родными, друзьями, детьми, домами, машинами, кредитами, болезнями только чтобы не бежать дальше, не желать больше, ведь всем нам кажется, что мы желаем именно то, что имеем – голубое небо и зеленую траву. Нас целуют в нос перед сном, приносят букет орхидей на день помолвки, дарят бриллиантовые сережки на Рождество, и мы уже уверены, что нас любят. Нам говорят «Я люблю тебя» и мы улыбаемся, и мы уверены, что нас любят. Как мало нам стало хватать для счастья, и как много нас отделяет от него. Вы знаете что такое настоящая любовь? Что такое страсть? Влечение? Она должна быть сверхъестественной, взрывной, приносящей боль и страдания, тяжкие мучения и безграничное счастье. Счастье обладания чьими-то мыслями, телом, душой, сердцем, всеми внутренними органами, каждой волосинкой. Любовь это страх, и он так велик, что ты готов уничтожить всё и вся, ради нее, даже ее саму. Любовь, когда вы знаете на чьем-то лице каждую морщинку, и не перестаете заново узнавать и удивляться ему. Когда вам хочется превратиться в большой холодный айсберг, а потом рассыпаться над любимым телом Ниагарским водопадом. Поглотить его или растворившись, переродиться заново. Когда вы шепчете «Я люблю тебя» не губами, а телом. Настоящая любовь разрушительна, хотя бы потому, что она разрушает два целых здоровых организма, чтобы вылепить новый, единый. Это самый удачный блеф матушки Мечты. Она притягивает и пугает, она заводит и расхолаживает, оживляет и убивает, возвышает на пьедестал и с треском швыряет оземь. Она немеет во рту как оскомина, дрожит на пальцах как капли дождя, тает на ресницах как недосказанные слова, она плачет как скрипка и насмехается как раненная гиена. Она раб и она же господин. Она всё и ничто одновременно. Она идет впереди меня по тонкой кромке моста, маленькими босыми ногами. Мне всегда хотелось любить непросто, не «как полагается», не «как мне будет лучше», мне нужно было ощущать боль. Не тупую боль, которая только ноет как недопломбированный зуб, а острую, скручивающую в спазмах, изрыгаемую всем телом, невыносимую. Боль, от которой не теряешь сознание, а потихоньку начинаешь сходить с ума и становишься бесконечно счастливым. Мне нравилось ощущать жизнь каждой клеточкой организма и слепо верить в то, что она меня любит. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Холодный воздух пронзил меня с головы до пят, будто жизнь протекла сейчас от корней волос в ледяную ковку моста. Филипп шел рядом и не сводил с меня глаз. Он сердился, это было видно по нему. Щеки покрылись красными пятнами, а брови насупились, как у обиженного ребенка. Если бы я сейчас оказалась на мостовой, но избил бы меня до смерти, наверное. Тут появилась полицейская машина, разрывая вечернюю тишину своей пронзительной сиреной. На этот раз я сдалась без сопротивления. Всю дорогу до участка мы не обмолвились друг с другом ни словом. Нас снова отвезли в участок, расположенный в 16-м округе. Давно знакомый, почти любимый. - О, нет! – заорал пузатый офицер полиции – Только не эти двое!!! - Месье Сезар! Какая встреча! – воскликнула я, распахивая объятия пузатому моржу. - Нет! Что вы тут делаете? – орал он. - Соскучились – оскалился Филипп. - Уведите их подальше. И посадите в отдельные камеры, только подальше от остальных. Не хочу, чтобы повторилось как в прошлый раз. - Оу, вы помните – кокетливо заметила я. - Убирайтесь! – прошипел он, доставая таблетки из нагрудного кармана. - Мне надо… – начала я. - Я сам позвоню – прервал месье Сезар, который оказался очень добродушным дядечкой, когда мы познакомились с ним поближе. Похоже, номер Эжен он запомнил наизусть.
Ivetta: ДюймОлечка пишет: Ivetta А дальше? Ведь мурашки по коже, нельзя же на таком месте останавливаться.ирина пишет: полностью согласна с ДюймОлечка Добавила) Все время боюсь превысить лимит за день))) Спасибо
ирина: Ivetta пишет: Добавила) Все время боюсь превысить лимит за день))) спасибо и не надо бояться, Ваши читатели ждут продолжения с нетерпением
гость: А Вы не бойтесь. Вас читать - одно удовольствие. Если бы я сейчас оказалась на мостовой, но избил бы меня до смерти, наверное. Наверное "он"?
ДюймОлечка: Мысли девушки немного успокоили взбудораженные чувства читателей, или наоборот
мариета: Какие головокружительные кусочки!!! Это, наверное, тот самый долгоожидаемый переломный момент?! А ведь разговор начался так хорошо... Лирическое отступление показалось мне немножко длинным...Если учесть, что действие прервано на таком напряженном месте и нервы изопнуты до конца предела, честное слово, мне захотелось пропустить его и прочитать что дальше будет. Может, стоит где-то в середине прервать его, добавить какое-то предложение, возвращающее читателя к действию, а потом опять продолжить рассуждениях. Это, конечно, мое личное мнение и я его не навязываю автору! ирина пишет: Ваши читатели ждут продолжения с нетерпением Думаю, эти читатели могли бы почаще появляться в теме... Хоть чтобы автору "спасибо" сказать. А то он вкладывает свои замечательные кусочки, а в ответ полная тишина, и он не знает стоит ли продолжать...
ирина: мариета пишет: А то он вкладывает свои замечательные кусочки, а в ответ полная тишина, и он не знает стоит ли продолжать... "намек" понят - исправлюсь
Леона: мариета пишет: У тебя вообще удивительно легкие картины получаются. Согласна. Так легко читается! И такой накал страстей! Спасибо!
Хелга: Ivetta пишет: Все время боюсь превысить лимит за день))) Можете не бояться, лимит снимается!
гость: Можете не бояться, лимит снимается! Ой как хорошо! Правила правилами, а читатель хочет много и сразу.
Ivetta: мариета пишет: Лирическое отступление показалось мне немножко длинным...Если учесть, что действие прервано на таком напряженном месте и нервы изопнуты до конца предела, честное слово, мне захотелось пропустить его и прочитать что дальше будет. Плохо((( Для меня этот кусочек очень важен. Может действительно сместить его куда-нибудь, чтобы все таки донести до читателя? Спасибо большое Мариета. Я подумаю. Прочтете всю главу, может вместе подумаем? Большое спасибо девушки) Я не думала, что у меня столько читателей. Выкладываю остаток главы (спасибо Хелга) Сама глава очень противоречивая. Я все никак не решу, выкинуть ли из нее определенные мешающие куски или оставить. В общем, надеюсь на вашу помощь.
Ivetta: В прошлый раз мы попали сюда шумной компанией. После гей-парада. Мы неделю шили себе наряды, запершись у меня дома. Джил даже ночевал у меня, чтобы успеть подготовить авангардные решения для себя, Франчески и меня. Я согласилась пойти туда, во-первых, чтобы поддержать Джил, а во-вторых, потому, что меня безумно привлекало то буйство красок, царившее в обществе Джил, их вызов серости и обыденности. К тому же, туда собирались почти все знакомые из «Приюта грез». Филипп увязался за нами, чтобы присматривать за мной. Его всегда беспокоили массовые скопления людей. А это скопление было опасно еще и тем, что реакция общества на него была предсказуема и уж точно не миролюбива, а зная мою маниакальную тягу к нарушению общественного порядка, Филипп не мог бы усидеть дома, пока я «разгуливаю по улицам с сомнительной компанией». День был ясный и теплый. На улице Сен-Дени появились первые участники парада. Вскоре, собралась целая колонна, которая направила свой путь к площади Пигаль. Яркие наряды, необычный макияж, авангардные костюмы. Тут были и мимы, и проститутки, и трансвеститы, и лесбиянки. Дружной семьей мы вышагивали по улице, распевая песни. В небольшом отдалении шли полицейские, ограждающие «подозрительных лиц» от благочестивых граждан. Те в свою очередь с любопытством разглядывали участников. Туристы заворожено открывали рты. Париж трудно удивить даже таким зрелищем. Вот за что я люблю этот город. Город любви – любви возвышенной и любви продажной. Где еще можно увидеть целую улицу порно кинотеатров, интимных магазинов, пип-шоу, маленьких музеев секса. Целый город, со столицей «Мулен Руж». Место, где в свое время, развлечение объединило под своим сводом самых разных людей, перемешало артистов, пьянь и голодранцев, воров, проституток и благородных матрон, художников и инженеров, буржуа и аристократов, так же, как и нас сейчас. Стирались границы между высоким и низким, дурным и благородным, ложью и правдой, сном и вымыслом, между искусством и шоу. Именно здесь необыкновенно вульгарное зрелище стало предметом восхищения и символом изысканного вкуса, иконой чувственности и порока – как говорят во многих туристических путеводителях. Что бы делал Париж без Оллера и Зидлера? Неспроста Джил нарядил меня знаменитой «Обжорой Мулен Руж» (пр. «Ла-Гулю» - «Обжора», настоящее имя Эльза Луиза Вебер. Символ «Мулен Руж» с 1890 года, самая известная его танцовщица По традиции монмартрских балов она получила кличку, Ла-Гулю — Обжора, потому что любила, подсев за столики к посетителям кабаре, вкусно поесть и выпить за их счет. Ла-Гулю пользовалась оглушительным успехом, она была вульгарна, чувственна и пикантна) Появись сейчас передо мной принц Уэльский, я как и она, смахнула бы ему шляпу кончиком своей туфли, высоко вскинув ногу. Этот город греха мог бы посоревноваться разве что с Амстердамом. Кстати, именно туда мы с Джил ездили почти каждые выходные, когда только познакомились. Париж рожден быть необычным. Он призван быть свободным. Он дышит свободной любовью. Прямо как в песне Depeche Mode «Free love». «No hidden catch no strings attached. Just free love…» Он готов к экспериментам, необузданной страсти и не совсем привычным решениям. «Париж – это праздник, который всегда с тобой» - именно так говорил Хемингуэй. И в тот вечер, с ним было бы трудно не согласиться. Но, словно, чтобы разубедить меня в этом, на небольшую колонну, в которой мы шли, набросились какие-то ребята с резиновыми дубинками в убогой камуфляжной форме. Уж не знаю, как они смогли прорвать полицейское оцепление. Завязалась драка. Мы достойно отбивались первыми попавшимися предметами, купленными, к слову сказать, в магазинчике Люка Дюлье, славившегося различной интимной атрибутикой. В результате, все пестрой толпой и размазанной косметикой оказались в 16-м отделении. Месье Сезар был в панике. Запер мужчин в одну камеру, женщин в другую. И очень пожалел об этом. Потому как в камере оказались противоборствующие стороны геев и комуфляжных натуралов. Мы с женщинами устроили бунт, чтобы геев переселили в другую камеру, ну или хотя бы к нам. Когда попытались перевести ребят в другую камеру, оказалось, что теперь все выдавали себя за геев. И снова завязалась драка. Наконец, месье Сезар отделил «мух от котлет», как он выразился. Филипп был на меня зол. Правда, я все думала, на что он злится сильней, что пришлось драться или, что он сидел в камере с геями, оказавшись котлетой, а не мухой. Чтобы развеселить его, я нарисовала в своем альбоме карикатуру на месье Сезара и передала ему через десятки рук. Обратно я получила забавную шутку, приписанную губной помадой, которую он одолжил у какого-то парня в розовом боа. Со мной в камере сидели прелестные девушки, правда, по словам Филиппа, торговавшие своим телом. Они восхищались его красотой, и даже пытались заигрывать. Джил начал петь строчки из его любимой американской песни «Tonight's the night we're gonna make it happen. Tonight we'll put all other things aside. Give in this time and show me some affection. We're going for those pleasures in the night.…». - « I want to love you, feel you, wrap myself around you. I want to squeeze you, please you. I just can't get enough and if you move real slow, I'll let it go.…» - продолжила я. Мы прильнули к своим решеткам и стали петь песню Pointer Sisters не помню из какого фильма, но это была любимая песня Джил «I'm so excited and I just can't hide it. I'm about to lose control and I think I like it. I'm so excited and I just can't hide it and I know, I know, I know, I know, I know, I know I want you…» - гудело из всех камер. Джил устроил целое хореографическое шоу. Даже умудрился задействовать в нем Филиппа. Тот охотно поддавался общему настроению, что меня действительно удивило. Надо ли говорить в каком ужасе находился бедный месье Сезар? Участок трясло от хохота и плясок. Неудивительно, что Эжен, застав меня в такой вакханалии отказалась вытаскивать из гнезда разврата и прибежища грехопадения. Предположив, что это будет наказанием, если я не попаду в ад. Но наказание оказалось невероятно приятным. Мы провели там всю ночь. Мой альбом превратился в целую серию картин «Ночные бабочки». Похожий на какой-то симбиоз из Дали, Шиле, Таннинг и Демант. Филипп и Джил придумали девушкам разные имена «Мотылек», «Павлиний глаз», «Белогрудка». Так появился «Мотылек», забившийся в углу с разорванными бледными крыльями, «Белогрудка», отчаянно прильнувший к «Конопушке», и многие другие. Девушки с удовольствием позировали. Они были похожи на куколок, готовых переродиться в молодых пестрых бабочек вновь и вновь. Словно сошли со старых помостков кабаре. Это были настоящие «Обжоры» (Ля-Гулю), «Нини-лапки кверху» (Нинни-пат-ан-л’Эр), «Золотой луч» (Рэйон д’Ор) и многие другие (пр. псевдонимы известных танцовщиц «Мулен Руж») Я делала набросок за наброском, словно боялась, что сейчас все может исчезнуть. Впервые мне нравилось то, что выходит из-под моей руки.
Ivetta: Ребят пересадили в камеру напротив, и мы могли видеть друг друга. Филипп весь вечер наблюдал за тем, как мы работаем. А я показывала ему наброски, которые он либо критиковал, либо одобрял, словно заправский эксперт. Его уже не раздражал визг ругающихся ребят в клетчатых коротких шортах и ультрафиолетовых майках, с кожаными вставками. А Джил умудрился создать совершенно непринужденную атмосферу. Мы пели старые романсы Шарля Азнавура, Адамо и Джо Дассена. Джил знал почти весь репертуар Мереи Матье, Далиды и Френка Синатры. Месье Сезару было все же вменено очередное обвинение в жестоком обращении с женщинами, превышение служебных полномочий и притеснение сексуальных меньшинств. Эжен навсегда теперь осталась в его памяти. Да уж, Париж действительно праздник. Теперь, шлепая босыми ногами по холодному полу сквозь знакомые камеры, мне вспомнилась эта ночь и невольно заставила улыбаться. Я взглянула на Филиппа. Он тоже улыбнулся. Видимо, вспомнив то же самое. Нас поволокли по уже давно знакомому коридору, но не туда, где обычно размещают правонарушителей, а спустили в подвал, покрытый плесенью и наполненный смрадным запахом грязных носков. Филиппа от меня ограждала бетонная стена, но и она не могла выдержать той тяжести, которая исходила от нас обоих. У стены стоял стул, на котором развалился тот самый прыщавый курсант, которому было поручено приглядывать за нами. У самого потолка висели небольшие часы в деревянной оправе. Круглые как луна. Я все еще стояла босиком на бетонном полу и чувствовала, как холод овладевает телом, ноги совсем закоченели, и не было сил унять дрожь в руках. Филипп снял сандалии и бросил их мне. Я отшвырнула их обратно. Он со всей силы ударил о бетонную стену, так, что курсант подпрыгнул на своем стуле. - Офицер – обратился он к парню – Принесите мадмуазель тапки, будьте так любезны. А то она моими брезгует. Парень вышел из помещения, мы услышали его спешные шаги. Филипп припал к решетке. - Ева! Я сползла на пол и уткнулась лицом в колени. Живот скрутило от боли, которая сдавила ребра так, что показалось, они проколят легкие насквозь. - Ты долго будешь дуться? - Ты заставил меня съесть свинину. Меня сейчас стошнит. У меня болит живот и кружится голова. - Я тебя не заставлял, ты сама себя заставила. Влезла на этот дурацкий мост. Ты могла себе шею свернуть. Что ты этим доказала и кому? - Тебе, что я не трусиха! - Ах, да, это я трус. Каждый раз попадаю с тобой в такие ситуации и каждый раз говорю себе, что это последний раз. - Я тебя не заставляла за собой увязываться. - Я должен был оставить тебя полуголую на улице? Ты ведешь себя как маленький ребенок. Я иногда просто поражаюсь твоему упрямству. - Упрямее еврея только филиппинские ослы – я попыталась вздохнуть, но живот кольнуло как ножом. Я заскулила - Мне плохо. Очень. - Вот кто тебя просил? – заорал он. Филипп мог воспринять спокойно что угодно. Даже мое участие в шабаше ведьм. Но когда я делала что-то, что причиняло мне боль, он становился просто невменяемым. Вот и теперь, он уже не пыталась справиться с собой, а дал волю своему гневу. Я пыталась оправдываться, скидывая всю вину на него. В конце концов, он действительно был виноват. Но Филипп ничего не хотел слушать. На наш крик вбежал курсант, держа под мышками тапки. Он протянул мне их через решетку и раздобыл где-то плед. Я благодарно посмотрела на него, понимая, что сейчас устраивать забастовку мне просто не позволит здоровье. - Ты подлец! Ты! Ты заставил меня съесть свинину! Ты такой же как все. Я сверлила глазами курсанта, который еще не успел отойти к своему посту. - Не понял? – смутился парень, выпучив глаза от удивления. - Это она мне – уточнил Филипп. Парень понимающе кивнул и уселся на свое место. В помещении стало совсем душно, и глаза тщетно пытались привыкнуть к полумраку. Голос Филиппа стал мягче. Кажется, он снова принял свое рассудительное состояние. - Хватит злить меня Ева – спокойно произнес он. - Ты даже разозлиться нормально не умеешь. Знаете, как он злится? Начинает нервничать, и теребит губы или уши, или взъерошивает волосы вместо того, чтобы хлопнуть по столу или по голове. Смех разбирает от твоей злости, а не страх. Ха-ха – обращалась я к нашему охраннику. Тот понимающе кивал. - А то ты умеешь, черт. Говоришь глупости, а потом обижаешься. Я ей о подарке, а она мне о детях. Может быть ты хотела ребенка от этого смазливого урода? - Ну, уж точно не от тебя. Ты даже сюрприз не можешь сделать. Все тебе надо запланировать. Гулять босиком нельзя, есть холодное вредно, пить вино вредно, петь на улице глупо. Влюбляться в прохожих абсурдно. Ворчун. Я так не могу Филипп. - А у тебя идеальный день рождения в соплях. - Вы знаете – заметил стажер – Она права. Вам не следовало спрашивать, какой подарок она хочет на день рождения – И заставлять есть свинину иудейку… - Я спросил у вас совета? – поинтересовался Филипп. - Нет, месье – смутился парень. - Попробуйте объяснить этой фурии хоть что-нибудь, а я на вас погляжу. - Фурии? – вскрикнула я – Мефагрим! Из меня посыпалась вся брань, которую я успела выучить в еврейской школе у старшеклассников. - Что она говорит, месье? – испугался стажер, сжавшись в свой стул. - Что любит меня – улыбнулся Филипп. - Нет, лаазазель. Я говорю, что ты подлец!!! И я ненавижу тебя!!! – я бросила в стену тапок, попав по голове стажеру. - Сохнет – сказал Филипп парню – Принесите ей воды, будьте любезны. Парень не вышел на этот раз, а просто выбежал, боясь пропустить хоть что-то. Я услышала как Филипп сполз на пол, почти у того же места что и я. Его ровное дыхание ощущалось даже через бетонное ограничение. - Я не считаю тебя абсурдной. И я не считаю тебя глупой. Иначе, я бы не был с тобой. Но ты упрямая Ева. Ты чертовски упрямая. И меня бесит, что ты проявляешь свое упрямство не там, где надо. И мне не нравится этот Франческа. Я всхлипнула, как пятилетний ребенок. - Мне плевать на Франческу. - Ты действительно считаешь, что я не способен на сюрпризы? – виновато спросил он. - Нет. - И ты не сердишься из-за свинины? Я немного помолчала, но потом, закусив губу, выдавила. - Нет. - Спасибо. Так ты больше не дуешься? - Пошел ты… - Я тебя люблю, Ева. Последнее было произнесено с такой мягкостью, с такой любовью, что я бессильно уткнулась в колени, чтобы не закричать. Меня все еще мутило, но я не обращала внимания. На виски стало что-то давить, будто голову поместили в большие тиски. Я посмотрела на стену. Часы, которые все это время криво висели на ней, стали сползать, замедляя свое биение, и у самого пола разбились маленьким водопадом. Пробило двенадцать. - С днем рождения – тихо сказал он. Я слышала, как он улыбается. - Я тебя тоже люблю. Очень люблю.
ирина: Ivetta какие потрясающие кусочки, спасибо наконец-то произнесены главные слова
Marusia: Ivetta Необычная у вас получается парочка влюбленных. А друзья какие у Евы колоритные, неговоря уж о близких и дальних родственниках.ирина пишет: наконец-то произнесены главные слова Да, наконец-то мы дождались. Я подозреваю,Ivetta , вы их специально по камерам рассадили, чтобы помариновать нас еще без поцелуя мариета пишет: честное слово, мне захотелось пропустить его и прочитать что дальше будет. Согласна с предыдущим оратором мариетой, в этом месте не хватает действия Хелга пишет: Оформление прямой речи - пропущена запятая, в нескольких местах. Ivetta , у вас прямая речь везде страдает от орфографии, с начала первой главы. Восклицательный и вопросительный знаки стоят на своих местах, а запятые все пропущены
redis: Ivetta Спасибо за ваш чудесный роман. Хотя моё мнение о творчестве знаменитых художников не совпадает с оценкой главной героини, но читать её размышления и эмоции, вызванные той или иной работой, очень любопытно. Главное все настолько живо и реалистично написано, что создается впечатление, будто эта история произошла в реальной жизни. Боюсь не в моей компетенции, оценить стиль повествования, но есть несколько моментов, которые неискушенному читателю показались шероховатыми. Ivetta пишет: Я расположилась в старой комнате, захламленной студенческими мольбертами, красками и прочей Ощущение, что она попала в художественный класс, а не в свою комнату. Чем отличается студенческий мольберт от "нестуденческого" ? У моего двоюродного дедушки за всю его длинную творческую жизнь было всего два мольберта и один этюдник. Вкусный кусочек, описывающий пребывание главной героини в тюрьме после гей-парада, немного вырывается из общего повествования. Может быть его переместить в другое место. Жду продолжения.
Marusia: Ivetta пишет: Мы прильнули к своим решеткам и стали петь песню Pointer Sisters не помню из какого фильма, Люблю очень эту песню «I'm so excited» Первый раз услышала её в фильме "Обманы".
мариета: Дааа, наконец двинулись вперед Ivetta Конец головы удался по-моему замечательно! И описание первого пребивания в камеру совсем на месте. Marusia пишет: вы их специально по камерам рассадили, чтобы помариновать нас еще без поцелуя Хочется наконец увидеть этого бесценного поцелуя, которого автор так ревностно прячет от нас
Ivetta: ирина пишет: наконец-то произнесены главные слова Спасибо Что ж, не буду рассказывать что будет) Marusia пишет: Ivetta , у вас прямая речь везде страдает от орфографии, с начала первой главы. Восклицательный и вопросительный знаки стоят на своих местах, а запятые все пропущены Да, но благодаря вам я села за исправления. Как школьница. Выписываю все замечания и сажусь за редактирования. Конечно, получится все равно коряво, но уж точно лучше того, что было изначально. redis пишет: Главное все настолько живо и реалистично написано, что создается впечатление, будто эта история произошла в реальной жизни. Сам сюжет действительно автобиографичен. Разумеется, с художественными преувеличениями. redis пишет: Ощущение, что она попала в художественный класс, а не в свою комнату. Чем отличается студенческий мольберт от "нестуденческого" ? У моего двоюродного дедушки за всю его длинную творческую жизнь было всего два мольберта и один этюдник. Вкусный кусочек, описывающий пребывание главной героини в тюрьме после гей-парада, немного вырывается из общего повествования. Может быть его переместить в другое место. Студенческий - имелось ввиду, оставшийся после учебы. Может действительно коряво и непонятно вышло. Я попробую исправить предложение. Насчет кусочка согласна) Вот и Мариета тоже заметила сильное отвлечение в сторону. Я не знаю куда пихнуть все это. Может, в предыдущую главу? Сделать воспоминаниями, когда она живет в родительском доме?мариета пишет: Хочется наконец увидеть этого бесценного поцелуя, которого автор так ревностно прячет от нас Я не нарочно)) Правда))))
Ivetta: 8 Джил и Филипп устроили грандиозный праздник. «Приют грёз» был оформлен в стиле сюрреалистов. Что-то напоминающее «Черную розу», Дали и Фриду Кало. Яркие портьеры с необычным рисунком. Освещение цвета красного вина, костюмы барменов, все как один одетые в атласные галстуки цвета индиго. Черные костюмы были надеты на обнаженное тело. Столы были задрапированы скатертями в виде холстов с изображениями «Ласточкиного хвоста», «Постоянства памяти», «Мелких останков», портретов Шиле и Кало. Это была сюрреальная Испания во всей своей красе. Жюли и Надин были великолепны в своих экстравагантных открытых платьях. Джил неотразим в нежно голубом костюме и яркой салатовой рубашке. Даже Артур, был необыкновенен, хоть и не ушел далеко от своей излюбленной классики. Ребята завели меня в клуб, с закрытыми какой-то пропахшей духами повязкой глазами, и Франческа салютовал пушками с шампанским. Грохотала музыка, а на экране большого табло, появилась надпись «Поздравляем с двадцатилетием». Филипп стоял рядом и держал за руку, чтобы я не упала. - Мне последний раз двадцать – сокрушенно сказала я ему. - Не смеши меня, по-моему, ты никогда не выйдешь из возраста двадцати. Он обнял меня и поцеловал в уголок виска. Мы подошли к накрытому столику. Первое, что мне бросилось в глаза, это гора подарков и стройный ряд стаканов, заправленных текилой. Работа Артура, я была в этом уверена. Джил подтолкнул меня столу. По телу пробежала волна тепла. Еще не успев распробовать угощений, я уже ощущала себя пьяной. Точнее, опьяненной. Еще бы, рядом были только близкие люди. Все те, кого я люблю. Да, даже Артур. Что еще нужно, чтобы проводить свои двадцать лет. Теперь, мне никогда не будет двадцать пять, даже двадцать восемь. Впереди, коварно улыбается третий десяток, к которому нужно будет подводить неутешительный итог первого серьезного отрезка жизни. Наверное, именно поэтому многие боятся цифры тридцать, раньше, во мне это вызывало лишь улыбку. Но теперь, когда она подобралась к самому горлу, пытаясь нарисовать морщинки в уголках глаз, мне страшно захотелось отпихнуть ее как можно подальше. - Ева, это ведь не юбилей, что за пошлые пышности – услышала я голос своей любимой сестры. Холод пробежал по спине. Я обернулась. Лиза появилась под руку с Лео, который виновато мне улыбался, показывая, что ничего не мог поделать. Она была в коротком платье, открывающем всю красоту ее великолепных ног на высоченных шпильках. Из декольте выныривала упругая грудь. Пышные каштановые волосы рассыпались по тонким плечам. Она поспешно чмокнула меня в щеку и с интересом взглянула на Филиппа. Тот не отрывал от нее глаз. Она протянула ему руку, с длинными тонкими ногтями, которая утонула в его лапищи. Я оттащила Лео в сторону. - Как ты мог? - Ева, прости, она увязалась за мной. Ну не мог же я ей сказать «Не приходи» - извинялся Лео. - Мог. Лео, посмотри на нее. Я погибла. Спасибо тебе большое. - Ева прости… Но я уже не слышала. Перед глазами была только Лиза, улыбающаяся Филиппу, то и дело, проводя рукой по его руке или плечу, манерно заливаясь неестественным смехом. Он стоял смущенно, но в глазах был полный восторг. Потом он начал, по всей видимости, рассказывать ей какие-то шуточки, заставляя обнажать бусинки ее белоснежных зубов. Она обольстительно проводила по своей гриве и смотрела на него исподлобья. Я направилась к Надин и Жюли, которые уже выхватили коктейли. И о чем-то беседовали с Джил. - Твоя сестра шлюха – заявил Джил, не успела я подойти. - Ты как? – спросила Надин, обняв меня. - Я убью Лео – сказала Жюли – Ева, это твой праздник. Не позволяй ей все испортить! Ты сегодня так прекрасна. Нет! Не смей плакать, размажешь тушь. Надин, скажи ей. Джил столько хлопотал над моим нарядом. Широкие темные джинсы с ярким ремнем, который он сам смастерил, подчеркивали хрупкость фигуры. Тонкая блузка, свободно висящая на плечах, обнажая татуировку, плотно облегала талию. На голой шее висел галстук цвета индиго. Волосы я убрала в большой пучок. Филиппу нравилось, когда во мне было что-то озорно мальчишеское. Джил всегда говорил, что я единственная женщина, чья женственность подчеркивается исключительно мужской одеждой. Я выхватила у девочек коктейль и высушила залпом оба стакана. Развернулась и уверенно пошла к барной стойке, где уже колдовал Франческа. - Она нажрется – словно диагноз огласил Артур. - Значит, мы нажремся вместе – уверенно сказала Надин.
Ivetta: Я не успела заказать себе вторую текилу, как девочки оказались рядом. Они уселись на высокие стулья, даже не глядя на меня. Перед нами появились три ровно разлитых стакана. Франческа обольстительно улыбнулся. - За то, чтобы ты, наконец, нашла человека, по-настоящему достойного тебя – сказала Жюли, поднимая свою стопочку. - И за то, чтобы ты стала, наконец, собой, Евой, первой женщиной на земле, любознательной грешницей, а не этим забитым подростком, которого я вижу последнее время - продолжила Надин. - За твою красоту детка – услышала я голос Джил. Мы выпили залпом свои стаканы и сразу же заказали по новой. После трех рюмок, я почувствовала жар, который стал растекаться по телу, согревая кровь. Знакомые лица улыбались из каждого угла. Пестрые боа, высокие платформы, потертые джинсы, яркие рубашки, загорелые обнаженные тела. - Знаешь, она довольно милая - сказал Филипп, подходя к нам – Не верится, что это та стерва, которую ты описывала. - Пошел ты – не выдержала Жюли и отошла к Артуру, чтобы не наговорить больше. Он поспешно обнял ее, поцеловав в волосы. - Не понял – удивился Филипп – Что случилось? Я кого-то обидел? - Все нормально – примирительно сказала я – Это она не тебе. Я почувствовала, как у меня заплетается язык. Я попыталась сосредоточить взгляд на его переносице, но у меня не получалось. Я виновато улыбнулась. - Уууу… – протянул Филипп - Да вы уже хороши. Мы с Надин рассмеялись. Она крепко обняла меня, понимая, что мне тяжело держаться. Сжала сильно руку, так, что я взвизгнула. Филипп заказал два коктейля и вернулся к Лизе, которая уже сидела на мягких пуфиках, изящно положив ногу на ногу, оголяя бедра. Она курила, выпуская колечками дым, и внимательно смотрела на меня. Я отвернулась, готовая расплакаться. - Не смей – строго сказала Надин – У тебя день рождения, а не похороны. Мы пошли к столу, снова уставленному рюмками. Похоже, Джил и Лео задумали грандиозные планы, а Артур без промедления принялся за их реализацию. Я не успела сесть на диванчик, напротив Филиппа и Лизы, как заиграла Анита Келсей. Это были проделки Джил, бесспорно. Он вырос перед глазами так неожиданно, что я даже отпрянула от удивления. «When marimba rhythms start to play, Dance with me, make me sway…» Джил взял меня за шею и вытащил на центр зала. «…Like a lazy ocean hugs the shore, Hold me close, sway me more…» Вызывающе пел женский голос. Джил провел по моей спине тыльной частью ладони, а потом крепко прижал к себе и откинул назад. Мы закружились в страстном танце. Я забыла обо всем. Весь зал, гости, Филипп и Лиза, все вдруг исчезло, оставляя только лицо Джил напротив, крепких руки и чарующего женского голоса, заставляющего плавно двигаться в такт музыке. Мы смотрели друг другу в глаза и улыбались как заговорщики. Джил всегда говорил, что я прекрасна, когда танцую, потому, что забываю про свою неуверенность в себе. Мы смеялись, изображая театральную страсть, хотя, от прикосновений Джил совсем не искусственные мурашки бегали по коже. Краем глаз я увидела, как Филипп наблюдает за нами, удивленно приподняв бровь. Лиза пытается отвлечь его какой-то болтовней, а он все смотрит и смотрит...и смотрит. Наконец, мы застыли на последних аккордах. Джил проводил меня к Надин, а Жюли уже протягивала мне очередную порцию. Он снова куда-то пропал. Я увидела его яркую рубашку, мелькающую у сцены. Джил что-то сказал парню у пульта. Я подошла поздороваться с Томом, который тоже пришел меня поздравить, уже ревностно поглядывая на Джил. Прости Том. Они разошли два года назад, но периодически сходятся, сопровождая все это громкими скандалами. - Похоже, ты гей-талисман – съязвила Лиза. - Да, ребята меня любят. - Ну, хоть кто-то из мужчин тебя любит. Это успокаивает. Я хотела что-то сказать, но не успела. В микрофоне раздался пьяный голос Джил, который цитировал Дали - «Любить женщину всей душой не стоит. А не любить – не получается». Ты единственная женщина, которую я люблю всей душой Ева. Джил поднял бокал и позвал меня к себе. Я неуверенно шагнула вперед, смущенная таким вниманием. Ребята собрались у небольшой сцены. Я взобралась наверх и приняла рюмку текилы от Франчески. Том стоял в обнимку с каким-то парнем. Двое мужчин нежно сцепили руки и с интересном наблюдали за нами. Надин и Жюли стояли рядом. Артур облокотился о Жюли, почти закрывая ее своими могучими лапами. Надин курила, выпуская красивые узоры голубоватого сигаретного дыма. - Дали в своем дневнике рассказал одну историю - начала я.
Ivetta: Диалог, который был им услышан: - Вы гомосексуалист? – спросили одного мужчину. - В некотором роде — да. Что касается умственного уровня, я предпочитаю иметь дело с мужчинами. Я люблю вас ребята. Спасибо за праздник, который вы мне подарили. - За девушку, которая ненавидит простоту во всех ее проявлениях – крикнул Джил. С потолка посыпались конфетти. Я заметила, как трое официантов влезли на стойку бара, снимая рубашки, и уже поняла, что задумал Джил. - Ну что девочки, вы готовы? – закричал он в микрофон. - Да – гулом раздался ответ голосов, смешавшихся в звонком сопрано и терпком теноре. Так и есть. В следующие несколько секунд раздались аккорды почти что гимна «Приюта грёз» Это был страстный латинский реггитон от Лизы М. «Hey ladies what you gonna do…». Кто-то подхватил меня и подбросил на барную стойку. Рядом оказались Джил и Франческа. - Покажи, на что ты способна, детка – улыбался Джил. Я ощутила ритмичное биение внутри себя. И уже ничто не могло его остановить. Джил стянул с меня блузку, и теперь мы все остались с оголенными торсами в галстуках цвета индиго. Так вот для чего они ему понадобились. Узкий лиф в тон галстуку подчеркивал загорелое тело. Хорошо, что Джил заставил меня пойти в солярий. Ритмичные движения бедрами. Кошачья пластика Джил и Франчески. Извивающееся тела в потемках клуба, по которым скользили ласкающие лучи прожекторов. Облака дыма. Возбужденные лица, увлеченные танцем. Маленькое Пуэрто-Рико в центре Парижа. Бунтующая Гавана в Латинском квартале. Приют грёз, обитель страсти. Здесь царила полноправная власть чувств, язык тела заглушал все остальные. Люди разговаривали грацией тел, хореографией движений, словно глухонемые, читая каждый жест друг друга. Я уже не видела лиц, увлекаемая вихрем эмоций. - Надо же у нее есть грудь – удивленно воскликнул Артур. - Да, и попа, как оказалось на месте – подхватил, подмигнув, Филипп. Джил откинул меня назад, наклонился и внимательно заглянул в глаза. Потом, что для меня оказалось совершенно неожиданным, он сначала осторожно прикоснулся к моим губам своими. Потом…потом впился так жадно, что я от удивления распахнула глаза, а он все целовал и целовал. Наконец, я бессильно повисла на его руке, даже не пытаясь сопротивляться. Голова наполнилась туманом. - Джил, ты же трешь щеку, когда я тебя целую. Что это значит? – спросила я, когда он, наконец, оторвался. Показалось, что это длилось целую вечность. Он игриво смотрел на меня и улыбался. - Считай, что я сэкономил на подарке. - Скряга. Это было очень омерзительно? - Терпимо – он лукаво усмехнулся. Он чмокнул меня в нос и спрыгнул со стойки. Я все еще не могла прийти в себя. Джил поднял меня на руки и зашагал к столу, куда уже уселись ребята. Артур снова разлил текилу. Похоже, сегодня я действительно «нажрусь». Мы выпили залпом. Я вся горела. Было такое ощущение, что мне снова вкололи глюканат кальция. Кровь под кожей, кажется, закипала так, что вены вот-вот готовы были расплавиться. Волосы растрепались. Блузка куда-то запропастилась, но Джил сказал, что мне и так не плохо. Лиза сидела бледная, жестко сжав губы. Филипп подошел сзади и крепко обнял меня. - Ты такая красивая – прошептал он на ухо. - О, нет – запротестовал Джил – Сегодня это моя женщина. Он потянул меня за руку и оттолкнул Филиппа. Тот удивленно посмотрел на меня, потом на Джил. - Вот так. Ты прозевал свое счастье – заметила Надин, выпуская мягкое облако сигаретного дыма. Артур сидел, снова облокотившись о Жюли, и играл ее длинными волосами, зарываясь в них носом. Жюли отвлеченно курила, сжимая его большую руку. Глядя на ее счастливое лицо, я впервые была благодарна Артуру за то, что он есть, и что он есть у нее. Это были еще одни стрелки, нашедшие друг друга, часы, тикающие в унисон. Да, иногда они давали сбой, но какой механизм может быть совершенным? Надин о чем-то оживленно разговаривала с Лео, который что-то пытался ей доказать. Лиза уехала, и мы, наконец, остались нашей теплой компанией. Филипп сидел напротив меня, потягивая из трубочки воду. Он был прекрасен. Грустные карие глаза полу прикрыты, полные губы теребили зубочистку. Он был немного задумчив, выглядывал исподлобья, словно, подсматривая. Я разглядывала его руки, нежные, сильные, такие родные, с маленькими выпирающими тропинками вен. Он поймал мой взгляд и улыбнулся. Одним рывком он сел ближе ко мне, обняв спину, и сжал мою руку в своих больших ладонях. Я почувствовала прикосновение холодного металла. На руке оказалась тоненькая золотая цепочка с бирюзовым перламутровым циферблатом в форме «Танцующих часов» Дали. Часы растекались на кисти, будто пытаясь сползти с нее. - Чтобы время от тебя больше никуда не убегало, носи его собой – тихо сказал Филипп. Это было на столько удивительно, что я не могла выдавить даже слов благодарности. Я прижалась к его щеке, чувствуя легкое покалывание щетины на своих губах. Сердце снова предательски набивало знакомый ритм. Из оцепенения меня вывел голос Джил, поющий в микрофон нашу песню. В ней было что-то определенно детское, задорное и в то же время, невообразимо чувственное. Это была Мари Лафайет «Ты моя любовь, мой друг…Когда я мечтаю, мечтаю о тебе. Моя любовь, мой друг…» Он вошел в зал с большим круглым тортом-часами, на котором двадцать девять свечек стояли в форме цифр на глазуревом циферблате. Надин подтолкнула меня к сцене. Я оглядела счастливые лица своих друзей. Улыбающегося Филиппа. Жюли и Артура, которые стояли рядом, сплетя пальцы. На торте были большие усики стрелки, сделанные из карамелек и миндаля. Джил все еще не выпускал из рук микрофона, напевая «Когда я пою, я пою для тебя. Моя любовь, мой друг. Я не могу жить без тебя. Моя любовь, мой друг…И я не знаю почему» - Загадай желание – подмигнул он. Я задула свечи. Вспомнился снова Дали «Я до неприличия люблю жизнь». Да! Я до неприличия люблю жизнь.
мариета: Ivetta Вау!!! Какие эмоции! А как они выбрались из камеры ? (тут по-моему немножко неясно) redis пишет: Вкусный кусочек, описывающий пребывание главной героини в тюрьме после гей-парада, немного вырывается из общего повествования. Может быть его переместить в другое место. Нет, гейпарада я бы точно оставила на месте, а вот все размышления о счастья и всемирной экономики как бы разбросала в предыдущих главах, немножко разделила бы все на несколькими кусками - ведь связь между абзацами не совсем органична, поддается расцеплением (вот как раз именно в начале 8 главы я поставила бы одного кусочка) Ivetta, ты только не думай, что мы твои авторские функции изъяли - нет мы это от любви, так сказать. Потому что сие произведение нам стало очень близко!
Marusia: Ivetta Джил настоящий друг Ivetta пишет: «When marimba rhythms start to play, Dance with me, make me sway…» Обажаю «Sway», но она у меня в исполнения Дина Мартина. Ivetta Не могли бы вы дать ссылку на записи двух последних песен, которые упоминаются
мариета: Marusia, загляни здесь там есть ее в много вариантов. Только сначала надо пройти регистрацию, чтобы качать.
Marusia: мариета Спасибо за ссылку, но меня больше заинтересовали две следующие песни Sway в исполнении Аниты Келсей я себе уже закачала, но в классическом исполнении Дина Мартина мне нравится больше.
мариета: Аха. Мне тоже стало интересно. Я же говорила, что роман для меня оказался очень образовательным
Ivetta: http://www.youtube.com/watch?v=a4E5c2uqlBA - к сожалению только в Ютубе. Если кто-то есть вконтакте, то могу скинуть ссылку на песню, оттуда можно и скачать. http://www.youtube.com/watch?v=lQXeRpLk5ec - отрывочек из к/ф "8 женщин" и эта замечательная песенка. http://www.youtube.com/watch?v=bc2Rsd7n7JM&feature=related - а вот и оригинал в исполнении Мари Лафайет. Я все думаю, нет ли у меня перебора с песнями? Мюзикл какой-то. Может в некоторых из них убрать слова? Просто обозначить, что играет конкретная песня. Маруся, это одна из моих любимых песен. Есть практически во всех вариантах. Ее часто перепевают. мариета пишет: А как они выбрались из камеры ? (тут по-моему немножко неясно) Ну, тут как раз "ясен пень"))))) Сезар их уже как родных племянников любит. Ну и разумеется сестра "911" на подходе. Поскольку, несколько раз уже она их вытаскивала, я подумала, что не стоит повторять. Стоит? Песня Моя любовь - мой друг стала как раз ключевой, задала тон роману. Я уверена, она вам понравится.мариета пишет: ты только не думай, что мы твои авторские функции изъяли - нет мы это от любви, так сказать Я только рада. Правда) Спасибо вам)
Marusia: Ivetta Спасибо! Вспомнила "8 женщин" , песенка действительно замечательная А Лизу М. слышу в-первые.
мариета: Marusia пишет: А Лизу М. слышу в-первые. И мне "Мой друг..." понравился. И знаешь, что еще понравилось? - "Ivan,Boris et Moi" Забавная штучка.
redis: Ivetta пишет: Я все думаю, нет ли у меня перебора с песнями? Мюзикл какой-то. Мне кажется, нет. Все гармонично и в меру. мариета пишет: роман для меня оказался очень образовательным
Ivetta: - Том открой двери. - Ты сидишь ближе. - А ты старше. - А ты тупее. - Тогда пусть Лили откроет. - Дедушка! За дверями кто-то определенно бился в истерике, были слышны удары маленьких башмачков о пол. - Почему гусеница не носит джинсы? – наконец, услышала я голос Ричарда. - Потому, что маленькая божья коровка застряла на кленовом листочке. - Ева! Ричард открыл двери и радостно кинулся мне на шею. Я крепко обняла племянника. Тут же налетела орава детей, чуть не поваливших меня на пол. - Эй, угомоните вашу футбольную команду – крикнула я братьям. Когда Лео оттащил мелкоту, мне удалось вручить маме цветы. Она стояла в нарядном платье и своем неизменном фартуке. - Азохен вей!(пр. ивр. Боже ж мой). Мы думали уже не дождемся тебя – воскликнул папа. - Слиха (пр. ивр. Извините), я проспала. Поздравляю вас со мной! - Было бы с чем поздравлять – услышала я голос Дорона – Старая кашолка. - Лехи Дор (пр. ивр. Отвали) – вмешалась Клэр. Папа поцеловал меня в лоб и потащил в беседку. Там уже был накрыт стол. По деревянными сваям, празднично полз плюш. Эжен и Софи раскладывали салфетки. Папа сел во главе стола, а меня посадил рядом. Наконец, семья снова собралась вместе. Дети бегали по двору и обливались из резиновых пистолетов, то и дело попадая в родителей. Мама постаралась на славу. На столе были все любимые блюда. Когда она подошла ко мне, я поцеловала ее руки за что получила большой кусок курицы, который мог бы осилить разве что динозавр или же Лео. Малка, дочь Клэр, сидела напротив меня и все время не выпускала телефон из рук, переписываясь с кем-то. Она стала очень красивой взрослой девушкой. Даже, красивей Лизы. Я с восхищением разглядывала ее. Когда Клэр попросила ее убрать телефон за столом, она только скорчила недовольную гримасу. Жаль, что характер так портит природную красоту. Папа поднял первый тост. Выпил за маму и за меня. - Постой, постой, Ева – Лео испуганно изучал мой лоб – Что это? - Где? – я скривилась от страха, машинально схватившись за голову. - Это! Седой волос! Его вчера не было – Лео что-то больно выдернул из моей головы. - Гадина – взвизгнула я, забыв, что рядом родители. - Дети – начала мама. - Маам – я прервала ее речь, которую племянники уже знали наизусть – Лео, если ты еще раз так сделаешь, я тебя прибью. То, что ты младше меня, еще не делает меня старухой. И он не седой, он рыжий. Разуй глаза. - Ева! – мягко пожурила мама. - Бабушка, а я хочу быть как Ева, когда вырасту – сказал вдруг Ричи, обняв маму - Это плохо? Эжен посмотрела на меня и возвела к небу глаза. Еще одно испытание. Вытаскивать сестру из тюрьмы еще куда ни шло, но вот собственного сына, пожалуй, уже чересчур. - Я буду только рада – неожиданно для меня сказала она, потрепав сына по волосам. Я благодарно улыбнулась ей, заметив, как скривился в издевательской мине Лео, но в последний момент, передумал. Он обнял меня за плечи и поцеловал в шею. - Старушка – чуть слышно прошептал он. Мама встала, чтобы поменять тарелки. За ней сразу встала Софии. Только теперь я заметила, что ее животик чуть выпирает. Видимо, путешествие на Бали оказалось очень плодотворным и меня скоро ожидает шестнадцатый племянник. Беременная женщина это что-то особенное. Красота, которая исходит от нее, скорее изнутри ее, чем снаружи, заставляет замирать глаз. Вот, стоит Софии, но это уже не Софии. Это Софии и кто-то еще. Какой-то пока незнакомый мне маленький человечек. Каково это, ощущать внутри себя новую жизнь? Что-то копошится, растет, дышит, ест. Спит и заставляет читать сказки, думать о себе, заботиться. Какой-то кусочек тебя. Тебя и любимого человека. Я инстинктивно положила ладонь на живот, будто должна была почувствовать что-то. Какой-то кусочек меня и…я поспешно выпила наполненный бокал. - Как вы вчера отпраздновали? – спросил Авель. Это заставило меня отвлечься, и вернуться мысленно к родным. - Замечательно – поспешила ответить я - Друзья устроили настоящий праздник и подарили огромный торт. - Огромный и вкусный – подтвердил Лео, уплетающий говяжий рулет на радость маме. - Ева – подняла бокал Клэр – Я желаю тебе найти свою судьбу. Мы все этого желаем. - Действительно, сколько уже можно жить одиночкой – сказала Джина. - А ты не завидуй – вступился Лео. - Я ищу – неловко оправдалась я. - Сколько уже можно? – подала голос Лиза – Вот уже и волосы седеют, а на следующий год лицо сморщится. - Моисей тоже искал землю обетованную сорок лет, да пап? – обратилась я за помощью к отцу. - На все то у тебя ответы есть – усмехнулся он. - Не на всё. Я, к примеру, не знаю, есть ли мозги у Лизы. - Хватит девочки – строго сказал папа. Я сидела в обнимку с Ричардом и уплетала хамин (пр. национальное блюдо из яиц, говядины и картофеля), который мама готовила великолепно. Смотрела на Лизу, и вспоминала вчерашний вечер. Она с кем-то говорила по телефону и заразительно смеялась, поглядывая на меня. Потом отложила телефон и скорчила гримасу. - Это Филипп. - Кто? – мне показалось, что я ослышалась. Лиза самодовольно ухмыльнулась. Как ни в чем не бывало, она положила себе салат и вскинула на меня свои сверлящие глаза. - Похоже, что он от меня без ума. И почему ты раньше не познакомила нас? Он такой хорошенький. - Похоже, ты нашла себе третьего мужа. Или четвертого? Который там, я сбилась со счета. Джина и Малка стали с интересом расспрашивать Лизу о новом ухажере. Лео не поднимал глаз от тарелки. Мне стало невыносимо на нее смотреть, поэтому я сделала вид, что собираюсь помочь маме с пирогами и поднялась в свою комнату, на балкон. Голова гудела, словно в ней ездит старенький трактор. Я стала жадно набирать легкими воздух, но от этого только стало все кружиться вокруг. Я оперлась локтями об балкон и попыталась сфокусировать взгляд на маленьком кустике роз, над которым роилась мошкара. Филипп звонил ей. Разумеется. Лиза ведь такая красивая. В ушах отдавались ее слова, раскатистый смех, обольстительная улыбка. Я вспомнила, как очарованно смотрел на нее Филипп вчера. Лиза всегда умела привлекать мужчин. Они слетались на нее, как мухи на мед. Я собралась с силами, чтобы не заплакать. За спиной послышались шаги.
Ivetta: - Эй, малыш. У нас с мамой есть для тебя подарок – узнала я голос папы. - Прости пап, я сейчас спущусь. Просто стало немного жарко. Папа подошел поближе и облокотился на балкон. Я посмотрела на его доброе лицо, изъеденное морщинками и исколотые пухлые пальцы. Те самые, которые когда-то шили мне платье на выпускной бал. - Я бы хотел дожить до того дня, когда смогу сшить тебе подвенечное платье, дочка. Он потрепал меня по щеке, заметив, что я плачу. - Аба (пр. ивр. Папа), в таком случае, я никогда не выйду замуж. Чтобы ты всегда был со мной. - Азохен вей! За что мне это – он закатил глаза - Вот. Это тебе. Папа протянул мне конверт. Я развернула его. И не верила своим глазам. Это был билет. Настоящий билет на настоящий самолет. Синий с маленьким белым логотипом в правом нижнем углу. Он еще пах печатным станком и керосином. Так мне показалось. - Папа – воскликнула я сквозь слезы. - Может быть, воздух предков вселит в тебя немного разума. Я обняла его и расплакалась, уже не пытаясь сдержаться. Это был билет в Израиль. Больше всего я мечтала посетить два места на земле. Это музей Сальвадора Дали и Израиль. И теперь, я держала в руках билет, сулящий мне трехнедельное путешествие по стране четырех морей. Мне всегда хотелось путешествовать, но кроме Марселя и Варшавы я нигде не была. Да и те, ограничивались посещениями огромной родни, не более. - Почему любить так трудно? – спросила я отца. - Всегда трудно делать, то чего не знаешь, Ева. То, у чего нет правил, нет учебников. Вот ты умеешь рисовать, ты училась этому, я умею шить, мама умеет готовить, Авель лечить. Он умеет это и делает хорошо, потому, что он знает как это делать. Мы никогда не знаем как любить, что значит хорошо любить, или плохо. Мы не знаем, пока не полюбим. И мы никогда не полюбим дважды одинаково. У любви нет лекал, нет учебников анатомии, нет университетов. Да, есть учителя, путь даже и плохие. Любовь не рубашка. Ей невозможно сделать наметки, а потом распустить, если криво сшилось. Поначалу, надеваешь наперсток, боишься уколоться. Потом, смелеешь, становишься уверенней. Колешь, первый раз очень больно, потом уже меньше. Набирая опыт, колешь пальцы все реже. Только у любви нет наперстков, поэтому еще страшнее, когда уже не чувствуешь, что колет. Если колет – он постучал по своей груди, в области сердца – Значит, ты еще можешь любить, Ева. Любить по-настоящему. Не бойся чувствовать боль, бойся ее уже не ощутить. Я обняла его, уткнувшись в грудь. Папа гладил мои волосы, будто успокаивая. Голос его немного дрожал. Он расчувствовался, и готов был расплакаться. - Ладно – он попытался незаметно смахнуть слезу – Если мама попросит отвезти посылку тете Эйнат, не бери. Эта вредная ссохшаяся старуха не давала мне даже мармелад в детстве, хотя у ее мужа была целая подпольная фабрика. А знаешь, что, я ей отправлю посылку от себя. Целую коробку. Мармелада. Что скажешь? Он крепче обнял меня. Я рассмеялась. Потом мы спустились вниз, но Лизы уже не было. Авель сказал, что она поспешила на какую-то встречу. Я попрощалась с родителями. Папа стоял какой-то грустный, и обнимал маму. Я расцеловала родных и поблагодарила за то, что они у меня есть. На улице пошел дождь. Редкий, теплый, как слезы. Мне показалось, что он даже соленый. Я подставила под него лицо. - Не бери в голову, Филипп не поступит так с тобой – убеждал меня Лео, когда мы ехали домой. - Да? Что же ему мешает? Он мне ничем не обязан. Пускай делает что хочет. Пусть оба делают, что хотят. - Ева, прости меня. - Брось Лео, ты тут не причем. Мы остановились у моего подъезда. Я поцеловала брата и поспешила в свою коморку. Внезапно охватила какая-то свинцовая усталость. Лестницы показались бесконечными. Матильда, услышав мои шаги на лестнице начала скулить и жаться к двери. - Ну, вот мы снова одни парень – я потрепала ее по рыжей шерстке - Снова одни. Я откупорила бутылку вина и забралась на окно. Ночь предстояла долгой и мучительной. Я попыталась представить их в кафе. Вот окна «Дениз». Они сидят на нашем месте. На столике стоит маленькая вазочка с лиловыми ирисами и горит высокая белая свеча. В ее отражении глаза Лизы блестят еще сильнее. Филипп смотрит на ее ресницы, такие длинные, что доходят, чуть ли не до бровей. Пушистые волны, капризно изогнутые к верху. Она улыбается своей белоснежной улыбкой и его сердце начинает биться сильней. Вот, она меняет ногу и чуть наклоняется вперед. Из ее декольте небрежно выскакивает маленький бриллиантовый медальончик - подарок Андре. Ее тяжелые каштановые волосы волнами спадают к плечам. Вот она аккуратно скидывает их на одну сторону, оголяя плечо и тонкую шею. Филипп не может оторвать глаз от впадинки у ключицы. Лиза кривится в усмешке, чуть прищурив левый глаз. Филипп протягивает к ней руку, уже не в силах владеть собой. Он проводит рукой по ее щеке и она льнет к нему. Чертит контур ее губ и склоняется к шее. Их взгляды встречаются. Дыхание смешивается. Я почувствовала, что рот наполняется слюной и желчью. Едва успев добежать до туалета, меня вырвало. Я прислонилась щекой к холодной плитке ванной, чтобы немного прийти в себя. В глазах плавали разноцветные круги. Так и уснула в туалете. Проснувшись, первым делом приняла холодный душ. Уж если страдать, то пускай я заболею. Может быть птичьим гриппом и атипичной пневмонией. Пусть у меня будет высокая температура, чтобы мысли плавились, не успевая рисовать страшные картины в моей голове. Я собралась и поехала к Тому. Он даст мне таблетки, выслушает. Пускай загипнотизирует, даст мне наркотики, только поможет не думать больше об этом. Его не оказалось в офисе, смазливая секретарша сказала, что он в отъезде. Именно тогда, когда мне по-настоящему понадобилась его помощь. Я решила набрать Жюли, но посмотрев несколько секунд на ее имя в списке телефонной книги, стала щелкать ниже. Филипп. Надин. Нет, сейчас мне необходима помощь специалиста. Я понимала, что сейчас мне не сможет помочь даже она. Я уверенно направилась к клинике Клэр и ворвалась в ее кабинет, как раз когда у нее был пациент. Она сердито посмотрела на меня сквозь очки. - Мне нужна помощь, Клэр. Я растеряно стояла у дверей, не обращая внимания на ошарашенных пациентов, ожидающих своей очереди. - Ева я работаю, мы можем поговорить позже? - Нет, позже ты сможешь соскрести меня с асфальта или найти в ванной, переполненной лимонадом и кровью. - Дура. Простите месье. Не закрывайте рот. Клэр закрыла двери и вернулась к своему столику. Я влезла на соседнее свободное кресло. Странное ощущение успокоения, словно находишься у психотерапевта. Может быть, все дело в угле наклона? В нос заползали запахи искусственных пломб и спирта. Я поморщилась. - Клэр, прости, я бы не беспокоила тебя, но Том уехал, а мне очень нужно поговорить. Я сидела, вытянув руки вдоль тела и уставившись в потолок. По белому ковру вверх ногами бегала маленькая черная точка с крылышками. Потом взлетела и перепрыгнула через лампу. - Я тебя слушаю – произнесла Клер, не прекращая работу. - Скажи, за что она меня ненавидит? - Кто? Лиза? Брось, это детские шуточки. - Ты помнишь, чем они закончились? - Я надеюсь, это было тебе уроком и ты больше так не сделаешь. - Тогда, ты бы меня тут не увидела. Я тяжело вздохнула. Клэр немного помолчала, увлекшись работой. Это не было видно, но я знала, что сейчас, она прикусывает нижнюю губу. Эта привычка у нас была одинаковой, когда мы увлеченно чем-то занимались. Она потянулась к инструментам и стала делать шарики из ваты. - Этот парень, Филипп, с которым она поехала встречаться, ты его любишь? – спросила она, не поднимая на меня глаз. - Да. Он смысл моей жизни. Это, наверное, банально, да? Но он мой воздух. Она снова отбирает у меня любовь, Клэр. Ведь он для нее очередная игрушка, причина позлить меня. Я хочу понять почему? Зачем ей это надо? Что я ей такого сделала? - Успокойся. Месье, еще несколько минут. Я сделаю укол. Ева. Я смотрела как Клэр брала в свои тонкие руки странные инструменты, которые казались ледяными, аккуратно откладывала комочки ваты в маленькую металлическую миску. Наконец, она протянула пузатому бородачу пластиковый стаканчик с водой и сняла повязку с лица. - Сплевывайте. Отлично. Жду вас на следующей неделе. Она проводила бородача, плотно закрыла дверь и подошла к маленькому столику у окна. В сумке лежали сигареты. Клэр, несмотря на возраст, никогда не курила при родителях. Она вынула пачку, закурила тонкую ментоловую сигарету, глубоко затянулась, выпуская бледный дым в открытое окно, и достала из ящика пузырек. Он мне был давно знаком. Этими таблетками меня пичкали врачи тогда в больнице, когда я узнала о помолвке Андре и Лизы. Клэр набрала воды из краника, у кресла и протянула мне таблетки и пластиковый стаканчик. Я покорно выпила две розовые пилюли и прикрыла глаза. Клэр устало плюхнулась в кресло, которое только что покинул клиент. Мы были похожи на двух больных, ожидающих непунктуального дантиста. Она стала стряхивать пепел в металлическую посудину. - Посмотри на это с другой стороны, Ева. Лиза как санитар леса. Твой личный санитар. Я удивленно уставилась на нее. - Она отбирает у меня всё. - Нет. Она избавляет тебя от ненужного. - Филипп нужен мне. - Неужели? Тебе нужен человек, который не обращает на тебя внимания? Ты что, мазохистка? - Он обращает. - Поэтому пошел на свидание с твоей сестрой. Знаешь, я бы на твоем месте сделала ей золотую медаль и написала книгу с благодарностями толщиной с Талмуд. Она как громоотвод. Отводит от тебя не твоих мужчин. Андре, был хорошим парнем, но легкомысленным и слабым. У вас бы ничего не получилось, и ты страдала бы еще сильней. Этого парня я не знаю, но если он так же падок до Лизы, когда рядом есть ты, значит, он не далеко ушел от Андре. - Он другой. Уверена, когда ты его узнаешь, поймешь.
Marusia: Ivetta пишет: - Посмотри на это с другой стороны, Ева. Лиза как санитар леса. Твой личный санитар. Я удивленно уставилась на нее. - Она отбирает у меня всё. - Нет. Она избавляет тебя от ненужного. Очень правильная точка зрения. Правда, в состоянии Евы очень трудно это принять. Еве нужно понять, что Лиза ей завидует, поскольку в ней есть то, что у Лизы никогда не будет.
Леона: Ivetta здорово! Прочитала сразу два кусочка. Ivetta пишет: Поскольку, несколько раз уже она их вытаскивала, я подумала, что не стоит повторять. Стоит? Мне кажется, стоит повторить, может, не сильно это расподробнивая. А то у меня тоже возник вопрос, как же они вылезли. Не советую ни в коем случае, просто это мне так показалось! Папа у Евы замечательный! И вообще мне её семья нравится. Marusia обожаю эту песню в исполнении Дина Мартина!
Ivetta: ирина пишет: вот тут, я бы поспорила - мухи обычно не на мед летят , но кто знает, может Лиза окажется полу-медом Да, в ней это есть))) Marusia пишет: Очень правильная точка зрения. Правда, в состоянии Евы очень трудно это принять. Еве нужно понять, что Лиза ей завидует, поскольку в ней есть то, что у Лизы никогда не будет. Конечно, сложные у них отношения. Забегая немного вперед, хочу сказать, что следующие две главы расскроют их немного.Леона пишет: Мне кажется, стоит повторить, может, не сильно это расподробнивая. А то у меня тоже возник вопрос, как же они вылезли. Спасибо. Да, думаю вы правы. Я попробую немного добавить. Просто обозначить как-то.
мариета: Имела бы такую сестру, убила бы ее! Это не сестра, а зараза! Леона пишет: Папа у Евы замечательный И непонятно, как у этих замечательных родителей столь разные дети Ivetta, Спасибо!
Ivetta: - Может быть. Может быть. Знаешь, иногда мне кажется, что ты маниакально ищешь именно тех людей, которые не отвечают тебе взаимностью. Тебе доставляет удовольствие мучить себя. Но если только отдавать, надолго тебя не хватит. Нужно научиться принимать Ева. - Я хочу принять его любовь. Если он когда-нибудь захочет мне ее дать. - Нет. Ты сбежишь сразу же, едва он договорит фразу «Я люблю тебя». - Нет Клэр. На этот раз всё не так. Совсем не так. - Хорошо. Тогда борись. Не думаешь же ты, что Лиза красивей тебя или умней. Она, конечно, моя родная сестра, но… - Я тоже твоя родная сестра. - Да, именно это я и хотела сказать. Так вот. На твоем месте, я бы прошлась по магазинам, и набила чемоданы обновками. А потом, уехала отдыхать. Ты ведь мечтала увидеть Израиль, мертвое море, каньон, коралловые рифы. Поэтому хватит распускать нюни в моем кабинете, не то я запломбирую тебе рот. У тебя поездка через три дня. - А если я снова вернусь на очередную помолвку? - Значит, мы с тобой отольем Лизе медаль самой дорогой пробы. - Это будет проверка? - Да. - Нельзя так поступать с людьми. - Можно. А теперь убирайся. Мне надо работать. Клэр встряхнула меня, чмокнула в лоб и сунула в руку пузырек с таблетками. - Не больше одной перед сном - сказала она напоследок. Я вышла из клиники немного успокоенная. Наверное, давали знать таблетки. Действительно, почему бы мне не начать бороться. По-настоящему. Но сначала, нужно набраться сил, и пускай это будет фора для Лизы. Я улыбнулась этой мысли и вытащила телефон, который пришлось искать почти пятнадцать минут. Первым делом я позвонила Джил. Он визжал в трубку, когда узнал куда я собираюсь. Оставалось придумать, как убедить Мориса отпустить меня на три недели. Это было проще простого. Я пообещала ему, что подготовлю такой пакет предложений по социальной рекламе, что его клиентура осыплет золотом. Совсем недавно крупная компания, владельцами которой были евреи, предложила нашей фирме неплохой проект по сотрудничеству. Морис долго ломал голову, чем бы их удивить. Поэтому ухватился за мое предложение, пообещав, что уволит, если я не справлюсь. С Джил мы встретились на Елисейских полях. Предстояло пройтись по магазинам. Это излюбленное дело Джил, но слишком утомительное для меня. Он шагал по улице, нацепив на макушку солнечные очки, и волок меня за руку как собачку. Мы вошли в первый попавшийся магазин, пестреющий лоскутками материи. Джил сразу отшил сердобольных консультантов. Уж с этим делом он может справиться сам. Он стал перебирать платья, прикладывая их ко мне. Вертел меня как тряпичную куклу перед зеркалом. Успевая при этом присмотреть и себе кое-что. «Gelato al cioccolato…E' dolce ma un po' salato…Tu gelato al cioccolato» на вес магазин пел Pupo. Джил сорвался с места и начал так смешно танцевать, что консультанты забыли о своих клиентах и уставились на него во все глаза. Он вертел бедрами в стиле восьмидесятых, как Джон Траволта в «Бриолине», примеряя какие-то нелепые галстуки и рубашки. - «Un bacio al cioccolato io te l'ho rubato…Tu gelato al cioccolato» - пел он, тыкая в меня пальцами. - Джил, это песня старше моей бабушки. - Ева не будь такой занудой. Это же классика жанра. - Да, моя мама ее любит. - У твоей мамы есть вкус, в отличие от тебя. Как тебе этот берет? Он меня не полнит? Я корчилась от смеха на плетеном кресле, поджав ноги. Джил кривлялся, успевая переодеваться и демонстрировать то расшитые бисером футболки, то полосатые штаны, висящие на бедрах. Он очаровал половину магазина. Причем как женского, так и мужского персонала. Мы купили белое ситцевое платье, обшитое нежным кружевом и опоясывающее лиф повыше талии, короткие черничные шорты, черную майку с ярким попугаем, вышитым бисером, широкие льняные штаны с узким пиджаком, шляпу, это показалось Джил самым главным - напялить на меня большую красную шляпу. И кучу другого барахла. Мы закончили наш поход в квартале Марэ, купив огромную тряпичную сумку. Я заметила, что папа сшил бы и получше и уж точно гораздо дешевле. Но Джил считал, что марка это марка. Хотя, сам любил заказывать папе костюмы, по собственным эскизам. Мы зашли в «Дениз». Столики во дворе были переполнены. Но в зале оказалось свободное местечко. То самое, где когда-то мы с Филиппом просидели до самой ночи. Я вспомнила о своих ночных мыслях и машинально попятилась назад. Джил мертвой хваткой вцепился в мою шею и усадил на стул. Сам сел напротив и подозвал знакомого официанта. Мы заказали вино и сыр с медом. Джил профессионально оглядел зал. - Ты посмотри, какая попка – он кивнул в сторону молодого человека, проходившего мимо нас. - Джил, попа как попа. Ничего особенного. - Что ты понимаешь, женщина – презрительно скорчился он. - У Филиппа лучше. - Разумеется. Сравнила. Ладно. Завтра идем стричься. Хочу, чтобы весь Тель-Авив и его окрестности были от тебя в восторге, а мертвое море ожило. А то в таком виде ты только рыб распугаешь. - В мертвом море нет рыб – расхохоталась я. - Не умничай, подруга. Лучше привези мне симпатичного еврея. - Это контрабанда Джил. - Я тебе заплачу. - А если меня поймают? - Тогда я заберу себе Филиппа. - Забирай хоть сейчас – фыркнула я. - Ого, что это с нами? А? Джил поднял мой подбородок и уставился в глаза. Я отдернула его руку, от чего он только цокнул языком. - Ничего. Я выпила залпом бокал и разлила нам еще немного. Сделала глубокий вдох. Джил не сводил с меня глаз. - Похоже, он встречается с Лизой – выдавила я. - Нет, не может быть. - Может. Вчера я была у родителей. Он позвонил ей туда, после чего она сразу уехала. Авель сказал, что ей звонил какой-то мой знакомый. - Я тебе говорил, что твоя сестра шлюха? Вот тебе еще один повод привези мне еврея. - Какая связь? – удивилась я. - Никакой. Но хоть кто-то будет счастлив. - Спасибо Джил. Ты всегда умел приободрить. - Да ладно. Это всего лишь мужчина. Еще один двуногий примат, жаждущий похотливых телесных удовольствий. - Не слишком ты высокого мнения о вас. - Ну, и о вас тоже не лучше. Поэтому, я придерживаюсь идеального баланса, как видишь. Он томно улыбнулся какому-то парню за соседним столиком, который уже полчаса сверлил его глазами - Джил. - М…- промычал он, потягивая сок из трубочки. - Как у тебя это получается? - Что? - Флиртовать. - О-у – он откинулся на спинку стула и лукаво посмотрел на меня - В этом нет ничего сложного. Немного природного шарма, щепотка сексуальности, горсть загадочности, и все это перемешать и подать с обольстительной улыбкой. Ева, не так. Господи, у тебя вид, словно ты лимон съела. Легче. Это не должно выглядеть искусственно. Я смотрела на его насмешливое лицо, и понимала, что мне никогда не достичь этого виртуозного таланта. Дара, которым обладал Джил, обладала Надин. Он отпил вино из моего бокала и щелкнул меня по носу. - Джил…- начала я, чувствуя, что пьянею. - М…- снова промычал он, все еще буравя взглядом парня за моей спиной. - У тебя были женщины? Он шкодно улыбнулся, словно искуситель, способный свести с ума даже праведную девственницу. Уверена, он бы смог. - «Ты моя любовь, мой друг…Когда я мечтаю, мечтаю о тебе. Моя любовь, мой друг…» - запел он, чуть щурясь. - «Когда я пою, я пою для тебя. Моя любовь, мой друг. Я не могу жить без тебя. Моя любовь, мой друг…» - продолжила я, заговорщицки, нашептывая. - «И я не знаю почему…» Мы засмеялись. Я тяжело вздохнула. На душе было неспокойно. Филипп позвонил вечером, но я не стала брать трубку. Я долго смотрела на мигающий дисплей телефона, на котором красовалась его улыбающаяся фотография. Возможно, нужно было взять, объясниться, сказать ему все. Сказать как мне больно. Сказать, как сильно я его люблю. Спросить его где он был. Но я не взяла и на следующий день. Было бы невыносимо сейчас слышать его голос. Мне тогда так казалось. Я не могла подумать, что может настать день, когда я его действительно уже никогда не услышу. В аэропорт меня повез Лео. Мы ехали к белеющему зданию «Шарль Деголь», пересекая разлинованные полоски полей, осыпанных маленькими домиками. Мне всегда нравилось летать. Суета аэропорта вызывала какой-то детский восторг. Предвкушение путешествий, приключений, нового воздуха. Настоящего полета. Мне нравилось наблюдать за бегающими с чемоданами людьми, провожающими и встречающими. Вдыхать запах воздушных дорог. Мы стояли у регистрации, когда позвонил телефон. Лео взял трубку. Лицо его вдруг побелело. Он смотрел на меня невидящими глазами. Сумка, которую он держал, с грохотом стукнулась о пол. Я испуганно стала трясти его. - Что-то с папой? Лео? Маме плохо? Что случилось? Не молчи. Он давал односложные ответы в трубку и не реагировал на мою истерику. Потом, опустил руку и посмотрел на меня так, что я поняла, что не слышу биения собственного сердца. Его глаза переполняла боль. - Ева, Лиза попала в аварию – еле шевеля губами, сказал он. - Черт. Я опустила голову, потом стала обеспокоенно искать что-то в толпе. Хотела зацепиться хоть за какое-нибудь лицо, чтобы не видеть Лео. - Она была не одна. - Что? С кем она была? Лео…Лео.
полная версия страницы