Форум » Хелга » К.Д. - 2 » Ответить
К.Д. - 2
Хелга: Непонятно что, но, надеюсь, будет коротко.
Хелга: Визит к Веронике оказался в разы короче, чем получасовое ожидание автобуса и долгая дорога в клинику. Мачеха была не в форме, лицо в бинтах, так что встреча ограничилась передачей диетических продуктов и коротким пересказом событий, в курсе которых я уже была. Дождавшись автобуса в обратную сторону, я села на оказавшееся свободным место над правым задним колесом и, расслабившись, в очередной раз погрузилась в мрачную картину своей женской и творческой несостоятельности. Что со мной не так? Отчего мой личный когнитивный диссонанс вечно достигает сорока градусов, словно температура у кризисного больного? Зачем я накинулась на без вины виноватого Ильина и что принесло ко мне Пушкарева? С утра, с вином… Хотя, я догадывалась, что. События последних часов перемешались и запутались, как клубок ниток, украденный котенком. Я вспоминала о ночи, проведенной с Ильиным и гадала о словах и потаенных целях Пушкарева. А ведь сейчас могла бы сидеть в машине рядом с писателем-фантастом, перекидываться с ним колкостями и иметь перспективу посетить в его компании какое-нибудь культурное или посткультурное заведение. Бывший муж явился, словно почуял, что на его собственность, пусть и бывшую, покушается гипотетический соперник. Короче говоря, было тошно, я ненавидела себя и подпрыгивала на сиденье, когда колесо попадало в выбоину дороги. Следующая неделя началась и понеслась чередой своих семи дней и моих забот –полупридуманное интервью актрисы, снявшейся в нашумевшем фильме и почтившей своим присутствием наш город, ежедневные посещения клиники, голодная диета, заброшенный на второй странице романчик для дам, как отныне я его именовала, – никогда, никогда не напишу больше ни слова по собственному побуждению! –молчание Ильина – а кто бы заговорил на его месте? – а во вторник, на этот раз вечером, визит Пушкарева с большим букетом желтых хризантем. Цветы разместились в кувшине с трещиной по центру – Соня, почему ты не купишь себе новую вазу? – а Вадим – по-хозяйски в кресле. – Рассказывай, – я взяла быка за рога, дабы не слушать его прелюдий, – что тебе нужно, только, пожалуйста, обойдись без поучений, как мне жить. – Ты в своем репертуаре, дорогая. Грубо. Неужели я не могу прийти к тебе просто так, из побуждений чувства? – Не можешь, – отрезала я. – Ты пришел и снова все перепутал. Просто хочу ясности – зачем ты пришел? Можешь по пунктам. Но писать за тебя я не стану, если ты за этим. В этот миг я даже понравилась сама себе – такая холодная, спокойная, равнодушная – прелесть, а не женщина. – Соня, я понимаю, что между нами было много негативного, и я иногда вел себя недостойно, но я прошу о самой малости. И прошу прощения за свои слова – я сказал это в сердцах, ты сама виновата. Тебя опубликовали не только по моему ходатайству. Точнее говоря, моя помощь состояла в том, что я обратил внимание N на твой стиль и талант. Он многозначительно замолчал. Я внутренне пыхтела, как паровоз, взбирающийся на крутую гору. Все началось еще на факультете журналистики, когда я, ради забавы и любви, правила неуклюжие тексты Вадима. – Ты, вроде, уже не пишешь, а руководишь, – пробормотала я. – Архиважно! Жизненно необходимо… личное эссе к юбилею. – У тебя же есть рабочие пчелы? Поручи им. – Сонечка, ты же прекрасно понимаешь, что я не могу. У меня есть свой стиль, манера письма, репутация, в конце концов. – Твой стиль? – ядовито спросила я. – Ладно, ладно, не язви. Ты сама когда-то это затеяла, а теперь мне приходится отдуваться. – Я затеяла? И во всем виновна? И отчего ты так трясешься над своей репутацией, гм… писателя? Сейчас это не мейнстрим, репутация. – Соня, что я должен сделать, чтобы ты согласилась? Тебе и дела-то поправить текст, уже готовый. Я молчала, глядя мимо него, думала – почему со мной всегда все не так? Даже с бывшим мужем не могу расстаться раз и навсегда. Без профессиональных вкраплений в личные. Нужно было выходить замуж за… повара, сказал мне внутренний голос, тогда бы не было профессиональных вкраплений, только личные или кухонные. – Значит, ты признаешь, что я – талантлива? – зачем-то спросила, словно это было важно. Разумеется, Пушкарев тут же и многократно повторил, насколько я одарена в области словесности, как он раскаивается за свои несправедливые слова, вызванные лишь присутствием Ильина и так далее, и тому подобное… Трудно сказать, что я чувствовала, слушая его излияния. Негодование, приправленное тщеславной нотой? Или тщеславие, присыпанное негодованием? Так или иначе, но я согласилась – в последний раз! –посмотреть его текст и тотчас получила извлеченный из кожаной папки файл с парой напечатанных листов и флешкой внутри. – Предусмотрительно, – заценила я. – Любопытно, Пушкарев, что ты станешь делать, если я вдруг умру? – Типун тебе на язык, Сонечка, живи долго и счастливо! С меня – все, что захочешь, в пределах разумного, – он потянулся поцеловать меня, но я вовремя отстранилась. – Типуна мне тоже не надо, – отрезала я, кажется, уже заполучив таковой. Что это было? «Самопожертвование ради близких»? «Жертва близким во имя долга»? Или просто-напросто гадкое неумение сказать нет. На следующий день Ильин опять не позвонил, но домой вернулась Вероника, которую перевели на амбулаторное наблюдение, немного отечная, с синяками у губ, но традиционно дидактичная, более того, пополнившая запас научных знаний. Жалуясь на онемение рта и ушей, Вероника, тем не менее, почти не умолкала, не разжимая губ, словно чревовещатель, и засыпала меня медицинскими и анатомическими терминами так, что к вечеру я была готова написать эссе о фейслифтинге. Я узнала, что за форму и выражения лица отвечают восемьдесят мышц, связанных с лимфической… нет, с лимбической системой головного мозга; что с возрастом кожа теряет эластичные и еще какие-то волокна; что главный враг кожи –¬ солнце, а главный друг, разумеется, здоровый образ жизни и диета. Вероника превозносила хирурга, который делал ей операцию, хотя не преминула отметить, что разошлась с ним во мнениях о нетрадиционных методах лечения, но милостиво позволила врачу заблуждаться, поскольку образование и положение не позволяют ему взглянуть на вопрос шире и демократичнее. Как-то так, если я правильно уловила нить рассуждений Вероники Семеновны. Впрочем, неважно. Оставалось дождаться, когда мачеха станет молодой и красивой. А она ведь и была такой, высокая, с хорошей фигурой, густыми вьющимися волосами, изящно тронутыми сединой. Будь она моей матерью, я бы, возможно, тоже была красива, и мужчины интересовались бы не только моими профессиональными навыками, но и женскими качествами. – Где твой художник? – чревовещательно поинтересовалась мачеха, устроившись на кровати и выразительно скосив глаза на мою акварель. – Уехал, – брякнула я, не желая развивать тему. – Куда это он уехал? – Не знаю, куда-то на этюды, – продолжила врать я. – Почему ты так разбрасываешься хорошими молодыми людьми? – спросила Вероника, поправляя эластичную маску, стягивающую ее щеки. – Вероника Семеновна, почему вы решили, что он хороший, и я им разбрасываюсь? С трудом сдержалась, чтобы нагрубить, а очень хотелось. – Я сердцем чувствую! – пафосно заявила она. – Между прочим, мне, как женщине с нормальным весом и хорошей эластичной кожей, можно ожидать лучшего результата подтяжки лица, чем толстухе с тонкой и неэластичной кожей. Трудно сказать, какое отношение к моим неудачам с молодыми людьми имела последняя сентенция. Возможно, Вероника предрекала, что, если я не исправлюсь и не встану на путь истинный, то растолстею, и моя пластика будет неудачной? Пока ничто не предвещало столь печального будущего или предполагаемая печаль выглядела несколько иначе. Кто знает? – Впрочем, ты пошла в отца, – подтверждая мои догадки, продолжила Вероника. – Александр Янович сухощав и тонкокост, в отличие от Татьяны Петровны. Кстати, я бы хотела встретиться с ней, дорогая Сонечка. – Встретиться с мамой? – я не успела скрыть удивление. – Да, но, разумеется, не сейчас, а когда я реабилитируюсь. Так вот в чем дело, Вероника Семеновна возжелала убить и второго зайца – явиться перед моей располневшей матерью, гадалкой в двенадцатом поколении, во всей красе своей возвращенной молодости. До сих пор она про нее и не вспоминала. – Ах, – сказала я с тайным коварством. – Вы же ничего не знаете, Вероника! – Что-то произошло с Татьяной Петровной? – прошелестела мачеха. – Нет, она жива и здорова. Но… занимается гаданием и считает звезды. У нее множество клиентов, даже я не могу пробиться, чтобы навестить матушку. – Да что ты гово..вишь… – Вероника даже подпрыгнула на кровати и скривилась от резкого движения. – Твоя мать – гадалка? Шарлатанка? – Ну почему сразу и шарлатанка? Давайте я вас запишу на прием, и бабушка Фекла вам погадает. – Бабушка Фекла? – Да, это мамин псевдоним. Творческий, так сказать. Впервые я не испытывала неловкости, рассказывая о роде занятий моей матери, а напротив – язвительное удовлетворение. Неужели я так жестока? И не посетить ли мне самой сеанс бабушки Феклы? Двое потерянных – разве это не мистично? Вероника молчала, видимо придавленная новостью. Я же, сославшись на срочные дела и необходимость отдыха для нее, удалилась на кухню, где уже не в первый раз уставилась на монитор ноутбука с текстом пушкаревского эссе. Ильин так и не позвонил.
Юлия: Хелга Хелга пишет: В этот миг я даже понравилась сама себе – такая холодная, спокойная, равнодушная – прелесть, а не женщина. Какой гад Пушкарев Литературный Альфонс, ну или почти... Фу Бедная Соня. Понимаю ее. Иногда действительно легче согласиться, чтоб скорее отстал. Потому как иначе все равно не отстанет. Скверно. Вот где нужен-то рыцарь на белом коне. Э-эх. Бедолага Соня ушла в когнитивный диссонанс, даже ушей не видно. Хелга пишет: Ильин так и не позвонил. Что бы это значило? Очепятка Хелга пишет: Соня, почему ты не купишь себе новую вазу? – а Вадим – по-хозяйски в кресле. .
apropos: Хелга Ильин молодец, держится, не звонит. А Софье действительно надо подумать о том, какого она такими славными мужиками бросается. Чет мне кажется, она сама не выдержит - позвонит, или... ? Ну, там вариантов много, автор выберет самый предпочтительный. Вероника та еще штучка, впрочем, я в ней не сомневалась. А муж - крыса. Надеялась найти то, что ты изменила, но не нашла. Хватка изменяет. Оч. понравилось: посетить в его компании какое-нибудь культурное или посткультурное заведение. И это обыграла!
Хелга: Юлия пишет: Вот где нужен-то рыцарь на белом коне. Э-эх. Так перевелись же они, вымерли, как вид. apropos пишет: Надеялась найти то, что ты изменила, но не нашла. Ну и хорошо, я по-тихому изменю тогда. Чего-то Пушкарев совсем плохим получился, даже жалко его стало. Юлия, спасибо за тапочек!
apropos: Хелга пишет: Чего-то Пушкарев совсем плохим получился, даже жалко его стало. Не, ну классического злодея он не тянет - масштаб не тот, а так... мелкий паскудник и бездарь.
Хелга: apropos пишет: Не, ну классического злодея он не тянет - масштаб не тот, а так... мелкий паскудник и бездарь. Так и рОман немасштабен.
apropos: Не, ну Ильин вполне вписывается в полноценного Героя. Загадочный и привлекательный...
Хелга: apropos пишет: Не, ну Ильин вполне вписывается в полноценного Героя. Загадочный и привлекательный... Ну не знаю. Такой расплывчатый, нет?
apropos: Хелга пишет: Такой расплывчатый, нет? Не трожь Ильина! С чего вдруг расплывчатый? Как раз в меру загадочный, каким и должен быть писатель-фантаст ака герой-любовник. Милый, остроумный, талантливый, где-то даже галантен, в меру шовинист - но кто из них без греха?
Хелга: apropos пишет: Как раз в меру загадочный, каким и должен быть писатель-фантаст ака герой-любовник. Милый, остроумный, талантливый, где-то даже галантен, в меру шовинист - но кто из них без греха? Хороший мужик, но не орел.
Юлия: Что-то у меня все глючит. Целый пост - псу под хвост. apropos пишет: Не, ну классического злодея он не тянет - масштаб не тот, а так... мелкий паскудник и бездарь Точно. Статистический тип. apropos пишет: Не трожь Ильина! Действительно, что ты на него взъелась? Он мирный, думающий - взрослый же музчина. К тому же еще не вошел во вкус. С Соней не забалуешь. Ее приручить надо, а с какого конца непонятно - пока везде только зубы торчат. Ну, кроме одного... Но там, я так понимаю, Ильин как раз и не оплошал. Опять же - умеет держать паузу. Интересно, что он в этой паузе сам-то думает?
Юлия: Хелга пишет: Хороший мужик, но не орел. Это как посмотреть. Если за орла принимать забияку-воробья, то - нет. А ежели степенную птицу, то - дайте время. Какой же орел, не разобравшись, машет мечем (или чем там у орлов принято махать?)?!
Хелга: Юлия пишет: Целый пост - псу под хвост. Ой, жалко... Юлия пишет: Действительно, что ты на него взъелась? Потому что он не дается в руки никак. Но вы, дамы, так хорошо о нем пишите, что даже полюбить его хочется. Юлия пишет: Опять же - умеет держать паузу. Интересно, что он в этой паузе сам-то думает? Дык в том и проблема.
Юлия: Хелга пишет: даже полюбить его хочется. Он очень милый. И чувствуется в нем этакая экзистенциальная грусть (в его реакции на Сонины зубы) – оттуда и умение держать паузу (так мне кааца). Он, может быть, внешне и не Шварцнегер, но внутри-то костяк что надо. Умеет держать удар. Когда речь идет от первого лица, мы же видим не только результат. Но и работу - а там и слабость, и сомнение (живой же человек), но важно, как это все перемалывается и превращается в дамасскую сталь. А он живой, потому и непонятно, как поступит, о чем думает.
Хелга: Юлия Ох, как ты о нем хорошо. Спасибо!
apropos: Юлия Отлично сказала! У меня точно такое же его (Ильина) восприятие, просто так хорошо и ясно выразить свои мысли, как это сделала ты, не получается. Замечательный ГГ!
Юлия: apropos пишет: Замечательный ГГ! Все лавры - автору-мамке Мамка, а чё дальше?
Хелга: Она появляется всегда не в то время и не в том месте. Является, когда ей вздумается, не считаясь с обстоятельствами. В первый миг встречи он всегда и ошибочно верит, что она рада ему, видимо, потому что радуется сам, но вскоре оказывается, что она вовсе и не желала видеть его, что опять случайно выбрала не тот маршрут или перепутала координаты, а то и вовсе спасалась от нечаянной погони. Именно так произошло и в последнюю встречу – они вновь повздорили из-за какого-то пустяка. Пустяком причина ссоры стала казаться ему позже, когда он в незнамо какой раз принялся вспоминать ее удлиненные глаза оттенка лесного ореха; волосы того же оттенка, скрученные в узел на затылке и заколотые деревянной палочкой, похожей на те, которыми едят желтолицые выходцы с его родной планеты. Цвет ореха и дерева он помнил с детства, когда мать водила его в тогда еще не погибшие леса, и, возможно, потому он и не мог избавиться от мыслей о ней. Я поставил точку, излишне сильно стукнув по клавишам. Она возникла на страницах книги незнамо каким образом, сначала безымянная, затем обретя имя. Я писал о ней и удалял написанное, но она упрямо возвращалась. До сих пор любовные истории пилота Симириуса ограничивались короткими встречами со случайными попутчицами, которых я и не пытался оживить, схематично набрасывая некие расплывчатые образы, но эта с ореховыми – какая пошлая банальность! – глазами и китайской палочкой в прическе – приперлась на страницы, не спрашивая разрешения, и с комфортом устроилась там, загадочно и нахально. Так, пококетничав сам с собой, поборовшись с нею безуспешной попыткой описать следующее приключение Симириуса вне ее присутствия, я сдался на милость победительнице, решив, что вымараю нахалку со страниц, как только Софья Санна Шведова перестанет маячить передо мной своим эмоционально неустойчивым существом. Сагаметра, так я нарек этот персонаж в смутной отдаленной аналогии с библейскими или мифологическими образами, стала своего рода когнитивной калибровкой, во всяком случае, мне оставалось надеяться только на это. «Неважно, где и почему скитаются «потерянные», главное, что их пути иногда пересекаются» написала Софья на титульном листе своих «Потерянных», по-женски коварно полагая, что собьет меня с толку. И сбила, признаться. К черту, говорил себе я, к черту, в космос Софью с ее чулком, бывшим мужем и его «Всевидящим оком», с ее косметической мачехой, капризами, вывертами и непомерным феминистическим апломбом. Сроки поджимали, мне нужно было сдать готовую книгу к первому декабря, а Симириус болтался меж планетами, попав под влияние непредсказуемой Сагаметры и так и не разобравшись до конца с планетой Би14, пораженной эгопатией. Потому что сам заразился этой страшной болезнью. С большим усилием с моей стороны он все-таки выбрался на орбиту со слегка поредевшим экипажем, раненый, но живой. Когнитивная калибровка отчасти удалась. Женщина поселяет в наших душах страх и смятение, и в то же время дает нечто, плохо поддающееся слову, как не пытались многие великие умы выразить это пером, чернилами, шариковыми ручками, печатным и виртуальным текстом. В среду вечером явился Петруха, словно раненый Симириус. С самоличным горем и бутылкой «Самого лучшего президента». После положенных приветствий и ритуалов кинул на кухонный стол измятую газету, ткнул пальцем в обведенное ядовито-желтым маркером объявление: «Потомственная целительница бабушка Фекла поможет наладить личную жизнь, вернуть любимого, избавляет от вредных привычек, поможет наладить бизнес, снимет обет безбрачия, отворот, приворот, поменяет черную полосу в жизни на белую. Звездочет в двенадцатом поколении. Обращайтесь, помогу!» – Что это? Ты к гадалке собрался? – хмыкнув, спросил я. – Тебе смешно, а мне не до смеху. Моя к этой Фекле сходила, сколько бабла ей отдала, не говорит. Эта зараза наплела ей, что у меня баба есть, на стороне. – А у тебя есть? – Да какая разница! – рявкнул Петруха. – Откуда этой Федосье знать, есть у меня кто или нет? Кто ее за язык тянет? – Фекле. – Что? – Бабушке Фекле, – хмыкнул я. – Ну Фекла, Федосья, один хрен! – Так что же ты хочешь, Петро? – Убить Феклу, – мрачно сообщил он. – Чтобы не рушила мою семейную жизнь, старая карга! – Может, не стоит так радикально? Тебе оно надо, обращать внимание на глупые бабьи выходки? – Тебе, холостяку, плевать, а мне эта Фекла всю жизнь поломала! – застонал Петруха. – Позвони ей, договорись о встрече. – Кому позвонить? Гадалке? – Именно! – Ты сбрендил? Я договорюсь, а ты убивать пойдешь? – поинтересовался я. – Так дело не пойдет. Проспишься и забудешь. – Не забуду, – мрачно сообщил он. – Звони, Илыч, ты мне друг или где? – Ты бы лучше с Леной поговорил, – сказал я, прозвучав весьма неуверенно, потому что вспомнил собственные провальные попытки объясниться с Сагаметрой, то есть, с Софьей Санной. – С ней поговоришь, как же, – подтвердил мои сомнения Петруха. – Звони, Илыч. Я с этой поговорю, чтобы она взяла свои слова обратно и уплатила понесенные мною убытки. Через четверть часа после бесплодных попыток уломать Петруху и себя, браня последнего за сговорчивость, я набрал указанный в объявлении номер телефона.
федоровна: Хелга Илыч (интересное наименование; ударение на какой слог? ) походу звонит Фекле, маме Сагаметры. Поворот, однако.
Хелга: федоровна пишет: ударение на какой слог? На первый, думаю.
полная версия страницы