Форум » Хелга » Сентиментальный роман » Ответить
Сентиментальный роман
Хелга: Сентиментальный роман Нортумберленд, 20-е годы XX века
bobby: Хелга пишет: Разве там ее ждут? Неспроста же он в ее жизни появился, или она в его... Не может быть, чтобы это был проходящий эпизод. Вон она о нем думает все-таки, вспоминает...
Юлия: Хелга пишет: Успокою читателей - упал вниз лицом, разбил нос или лоб. Никакого криминала Вот мне подумалось... Если кровь тапера необходимо только для освобождение места за роялем, может, стоит администратору, который предлагает Анне место, уточнить это, чтоб не повисал хвост непонятной интригой... Или стереть кровь с кратинки... Не то что б сцена была нехороша, в жизни - да, бывает, это нормально, но в литературе кровь имеет слишком сильную акцентность... Мне так кажется... ПРости автор bobby пишет: Неспроста же он в ее жизни появился, или она в его... Не может быть, чтобы это был проходящий эпизод. Это чужой мир, она туда попала не по своей воле и не по своей воле была выдворена. Попасть туда нельзя, просто вернувшись - по той дороге, по которой уходил - тот ход, благодаря которому она там оказалась, исчез, его больше нет. Есть единственный, проверенный временем способ оказаться там по праву и на своем месте - через тридевятое царство, стоптав семь пар железных башмаков и съев семь железных хлебов... Фигурально выражаясь Но прежде надо самой захотеть. Сейчас она не хочет и мысли нет - зачем ей там быть.
ДюймОлечка: Юлия пишет: Сейчас она не хочет и мысли нет - зачем ей там быть. Согласна, что очутиться там ей еще рано, ей нужно созреть, дозреть и возрослеть/помудреть. Но это не мешает ей думать о том месте и тех людях, и переживать в какой-то мере за них.
bobby: Юлия пишет: Это чужой мир, она туда попала не по своей воле и не по своей воле была выдворена. Ну попала же... Пусть и не по своей воле, тем не менее цепь случайностей привела ее туда. К тому же, если рассуждать о чужом мире, так там ей все чуждо, сама страна ей чужая. И нет речи о том, чтобы просто взять и вернуться, но наш автор мастер закручивать интригу , поэтому я надеюсь на какой-нибудь поворот или очередную случайность, благодаря которой их пути вновь пересекутся.
Хелга: bobby пишет: Неспроста же он в ее жизни появился, или она в его... Не может быть, чтобы это был проходящий эпизод. Вон она о нем думает все-таки, вспоминает... ДюймОлечка пишет: Но это не мешает ей думать о том месте и тех людях, и переживать в какой-то мере за них. О нем ей сложно не думать - слишком много всего произошло в связи с ним. Юлия пишет: но в литературе кровь имеет слишком сильную акцентность... Да, уберу, несущественная деталь, создающая ненужную проблему. Юлия пишет: Есть единственный, проверенный временем способ оказаться там по праву и на своем месте - через тридевятое царство, стоптав семь пар железных башмаков и съев семь железных хлебов... Фигурально выражаясь О-хо-хо! Только так, другого способа нет, точно. Дамы, дорогие, такой бальзам читать ваши рассуждения и переживания за героев. Спасибо!
Хелга: Случилось так, что пожилой пианист серьезно заболел, и таким образом мне досталась работа. Я освоила несколько мелодий, написанных для разных жанров, а иногда использовала свой музыкальный багаж, с удовольствием вспоминая любимые пьесы. Мистер Стентон не возражал, а даже приветствовал мои импровизации и платил один или два шиллинга в день в зависимости от продолжительности киносеансов. Теперь я возвращалась в свою обитель поздно вечером, уставшая, с ноющей спиной, и миссис Реган, встречая меня, смотрела с подозрением. Когда я призналась, что работаю в театре синематографа тапером, она выразила свое неодобрение, произнеся сурово: «Никаких музыкантов в моём доме или ищите другое место». Конечно, следовало искать другое место, подальше от Гурского, но мне нравилось жить в этом тихом чистом доме. И даже миссис Реган мне нравилась – её холодной сдержанности можно было позавидовать. Отчего-то наши встречи с Гурским стали довольно редкими. Он более не скребся в мою дверь, либо я так крепко спала после праведных трудов, что не слышала его попыток. Мы завтракали вместе в том же кафе, но он стал странно молчалив, и я как-то спросила, что гнетет его. Он ответил общими словами, традиционно поцеловал мне руку и, помолчав, сказал, что расскажет позже, если будет такая необходимость. Однажды, озвучивая нудноватой мелодией выпуск новостей, в котором бравый пилот королевского лётного корпуса демонстрировал свое лётное мастерство, а затем был показан крупным планом – красивый улыбающийся парень, – меня вдруг озарила мысль, что о человеке, выжившем в горящем аэроплане, наверняка написали газеты. Нужно пересмотреть газеты за военные годы и тогда я, возможно, узнаю что-то о мистере Фредерике. Просто попытаться узнать о нём и хранить его тайну, раз он желает этого. И, кроме того, мне ведь следует вернуть ему двести фунтов… Хотя, я с трудом представляла, каким образом это удастся. Где можно найти подшивки старых газет? Разумеется, в библиотеке. Оставалось выяснить, какая лондонская библиотека хранит подписные издания. Я задала вопрос об этом мистеру Стентону, и он предположил, что скорее всего следует обратиться в Лондонскую библиотеку на Сент-Джеймс, где он никогда не бывал, но может проводить с большим удовольствием. От его услуг я отказалась, выспросив лишь кратчайший путь, и на следующий день с утра отправилась в самое сердце Лондона, район Вестминстер, на улицу Сент-Джеймс. Долго стояла перед массивной дверью, ведущей в монументальное здание с огромными окнами, пока подошедший к дверям пожилой джентльмен не спросил, отчего я не вхожу внутрь. – Боюсь, – честно призналась я. – Такая храбрая маленькая леди и боитесь? Смелей, леди, вас ждет книжное безумство! Он распахнул тяжелую дверь, и я вошла в безумство, недоумевая, отчего он решил, что я храбрая. Свет из больших окон, несмотря на хмурую погоду, лился в огромный холл с резными стенами. Служащий библиотеки, сидящий в конторке за стеклом, сообщил, что вход в библиотеку платный, годовой абонемент стоит четыре фунта с учётом вступительного взноса. Я спросила, есть ли в библиотеке подшивки газет за последние несколько лет, на что служащий высокомерно ответил, что в фонде хранятся подшивки газет и журналов за десятки лет со времен первых периодических изданий. Джентльмен, поддержавший меня в борьбе с входной дверью, проводил в читальный зал, который потрясал размерами и совершенством интерьера. Впрочем, потрясение от архитектурных красот прошло уже на второй день моего посещения читального зала, перейдя в панику перед объемом задачи. Я была почти готова отказаться от идеи, в ужасе от количества названий газет и их размеров. The Times, Daily Telegraph, London Gazette, Daily Mirror, Daily News… Я никогда особо не интересовалась содержанием газет и даже подтрунивала над отцом, читающим их от первой до последней страницы. Я знала человека, который бы уверенно справился с поставленной задачей – моя старшая кузина Софья, литераторша и журналистка, но она была очень далеко, в Омске, и я не имела известий о ней уже несколько лет. Собравшись с духом, я остановилась на Таймс и Дейли Телеграф, решив, что, если ничего не найду в них, оставлю поиски, хотя бы на какое-то время. Откуда-то возникла уверенность, что мистер Фредерик был лётчиком лётного королевского корпуса, как тот красивый парень из выпуска новостей. Теперь мой день начинался с читального зала библиотеки в компании с огромными пыльными подшивками газет. В первых левых колонках Таймс и Дейли Телеграф были собраны сообщения о рождениях, венчаниях, смертях, в том числе от ран, а также о раненых, находящихся в госпиталях, следовательно, имелись шансы найти сообщение о мистере Фредерике, если, конечно, это было его собственное имя, а не придуманное. Затем я наскоро перекусывала сэндвичем и чашкой кофе и спешила в «Альдорадо» на свое место за расстроенным роялем. Возвращалась поздно вечером, иногда пешком, спеша по улицам, освещенным окнами пабов и кафе, откуда звучала странная, но влекущая музыка, творимая звучанием клавиш фортепиано, струн контрабасов и воплями саксофонов и кларнетов, зовущаяся джазом. Жаль, я боялась остановиться, чтобы послушать – меня могли неправильно понять фланирующие по переулкам мужчины. Окно комнаты Гурского, когда я подходила к дому, было тёмным – то ли он спал, то ли его не было в номере. Я пробиралась по лестнице на свой чердак, раздевалась, умывалась холодной водой из жестяного кувшина, закутывалась в тонкое одеяло и засыпала под стук капель по стеклу и крыше – дождь лил днём и ночью, делая лишь короткие передышки – казалось, город промок насквозь и зябко дрожал, пытаясь стряхнуть с себя промозглую сырость осени. На третий день, когда я брала очередную подшивку Дейли Телеграф, библиотекарь спросил меня: – Прошу прощения, мэм. Вы что-то ищите в газетах? Какую-то особенную информацию? Возможно, я могу вам помочь? Он был светловолосый и веснушчатый, чем-то похожий на Арлена Эшли, эсквайра. – Да, вы можете помочь, наверно, можете, мистер… – Свон, Генри Свон. – Меня зовут Анна Смит, мисс Смит. Я ищу что-нибудь о пилоте, который остался жив, когда его аэроплан загорелся… Какие-то сообщения или, может, фото… – О, мэм, конечно! Вы не знаете о Генри Ламли? О нём писали все газеты… вам нужна подшивка за шестнадцатый год, это случилось летом, кажется, в июне… нет, в июле, в Уилтшире. Ужасная авиакатастрофа, страшные травмы, но он выжил! Генри Ламли! Значит, мистер Фредерик – Генри Ламли? Скрывается по другим именем, скрывается в своем замке… – Найдите мне, пожалуйста, эту подшивку, – взмолилась я, дрожа от волнения. – Да, разумеется, мисс, сей же момент принесу. Через несколько минут Генри Свон вернулся, неся большую подшивку Дейли Телеграф. Пролистав, нашел номер от 16 июля 1916 года, где на первой странице была фотография молодого человека в форме. – Вот он, видите, даже есть фото. Думаю, в других номерах вы сможете найти заметки о нём. Это совершенно невероятная история. Ему делали какие-то сложные операции… кожу с груди или другого места пришивали на лицо или что-то в этом роде… – взволнованно говорил Свон. – Знаете, даже сделали игрушечного пилота с изуродованным лицом… ужасная кукла. Отчего так заспешило моё сердце и жар ударил в лицо? – Пришивали кожу? – переспросила я. – Да-да, как-то так. Я не разбираюсь в медицине, тем более, в такой… – И что же? Что было дальше?
Юлия: Хелга Это ж время - 16 июля 1916 года - первая мировая в разгаре... Но катастрофа Фредерика не связана с военными действиями, как я понимаю, коли произошла в Уилтшире... В это время, должно быть, довольно много искалеченных вернувшихся с войны молодых мужчин было... Казалось бы, и травмы Федерика как-то по умолчанию должны бы ассоциироваться с войной. Но как-то этого нет... И Анне эта мысль не приходит в голову - как самая очевидная... Или это у меня какая-то каша в голове?.. Хелга пишет: – И что же? Что было дальше? О да! Что же дальше?! Автор, не томи, дорогая
bobby: Хелга Поискала немного информации. В Уилтшире располагалась Центральная летная школа Королевского летного корпуса. Правильно? Так что Фредерик-Генри мог пострадать даже во время летных тренировок или на учениях. У меня не сложилось впечатления, что катастрофа случилась на войне. А вообще невероятно интересно, что же дальше... Как дождаться...
apropos: Хелга Ага, девочка уже изучает материалы о летчиках. Сидит в ней наш всадник, не отпускает. Хелга пишет: Да, уберу, несущественная деталь, создающая ненужную проблему. Ага, правильно. Иначе выглядит подозрительно. Юлия пишет: травмы Федерика как-то по умолчанию должны бы ассоциироваться с войной По идее, да, должны. Или Нортумберленд выглядит так мирно, что далекая от него - и по месту, и по времени - война не приходит в голову. Да и летчики могут попасть в катастрофу вне зависимости от войны. Опасное это дело, тем более в то время. bobby пишет: В Уилтшире располагалась Центральная летная школа Королевского летного корпуса. О, вот и разгадка Уилтшира.
Хелга: Юлия пишет: Казалось бы, и травмы Федерика как-то по умолчанию должны бы ассоциироваться с войной. Но как-то этого нет... И Анне эта мысль не приходит в голову - как самая очевидная.. bobby пишет: У меня не сложилось впечатления, что катастрофа случилась на войне. apropos пишет: По идее, да, должны. Или Нортумберленд выглядит так мирно, что далекая от него - и по месту, и по времени - война не приходит в голову. Мысль Анне пришла, хотя, конечно, уверенности нет. Видимо, нужно добавить этих мыслей в текст. Но кое-что есть все-таки: меня вдруг озарила мысль, что о человеке, выжившем в горящем аэроплане, наверняка написали газеты. Нужно пересмотреть газеты за военные годы и тогда я, возможно, узнаю что-то о мистере Фредерике.
bobby: Юлия пишет: . Казалось бы, и травмы Федерика как-то по умолчанию должны бы ассоциироваться с войной. Но как-то этого нет. Хелга пишет: Мысль Анне пришла, хотя, конечно, уверенности нет Все равно несколько непонятно. С чего бы ей эта мысль пришла. Почему мисс Сикард об этом даже не упомянула, это же не должно было быть секретом, скорее наоборот. – Фредерик летал на аэроплане… он всегда любил опасные игры… Аэроплан загорелся, он чудом остался жив Ни слова о войне или каком-то сражении.
Хелга: bobby пишет: С чего бы ей эта мысль пришла. Потому что недавно была война. bobby пишет: Почему мисс Сикард об этом даже не упомянула, это же не должно было быть секретом, скорее наоборот. Мисс Сикард вообще не склонна что-то сообщать. Но да, я, видимо, переборщила с тайнами, надо это дело обдумать.
ДюймОлечка: Хелга Упорству Анны можно позавидовать, пересмотреть такой объем - это не то что в нынешнее время просто загуглить Юлия пишет: Автор, не томи, дорогая bobby пишет: Как дождаться... Присоединяюсь, очень интересно ...
Хелга: ДюймОлечка пишет: Упорству Анны можно позавидовать, пересмотреть такой объем - это не то что в нынешнее время просто загуглить Сильно зацепило, не может забыть - хотя бы узнать, кто он.
Хелга: – И что же? Что было дальше? – Дальше… К сожалению, он умер. Но прожил два года после катастрофы. Он умер в восемнадцатом году, его хоронили с почестями, как героя. Об этом писали все газеты… Почему вы плачете, мисс? Почему я плачу? Потому что неуправляемо хлынули слёзы, как те нескончаемые потоки дождя за окном. К счастью, в кармане жакета оказался носовой платок. – Спасибо, мистер Свон. Я прочитаю про Генри Ламли. Но человек, которого я ищу, жив. – Жив? Он пострадал во время войны? В таком случае вам следует искать его в списках раненых. – Я не знаю, когда это случилось. Спасибо вам за помощь, мистер Свон. Генри Свон постоял, будто собираясь что-то сказать, но так и не сказал, кивнул и ушёл на своё рабочее место. Высушив слезы и немного успокоившись, я прочитала статью о Генри Ламли. Он родился в Лондоне, его отец был адвокатом, а мать – актрисой. Генри работал в телеграфной компании, в начале войны он получил звание офицера Королевского летного корпуса и пошел в летную школу для обучения пилотов. Во время учебного полёта аэроплан, которым он управлял, разбился. Ламли выжил, но был страшно изувечен. Я попросила у библиотекаря Свона подшивку Дейли Телеграф за восемнадцатый год, и в номере от 12 марта нашла его имя в колонке «умерших от ран», а в другом номере статью о его торжественных похоронах. Кто же он, мистер Фредерик? Его ли это имя? Отчего я уверила себя, что он состоял в лётном корпусе? Возможно, он не воевал, а катастрофа с аэропланом случилась где-нибудь в Нортумберленде, и сообщение об этом могло попасть лишь в местные газеты. Поиски тщетны, мне не найти ничего об этом человеке. Полдень приближался, пора было уходить. Когда я сдавала подшивки, Генри Свон, смущаясь, почти прошептал, что надеется вновь увидеть меня в читальном зале. Я заверила его, что приду, и поспешила в «Альдорадо». Прохладный ветер, ударивший в лицо, когда я толкнула тяжелую входную дверь библиотеки, и быстрая ходьба по пафосной Сент-Джеймс немного успокоили, вернув в рутину дня, а, выйдя из омнибуса на Пикадилли, я уже решила, что продолжу просматривать газеты за военное время, и оставлю поиски, если ничего не найду. Возвращалась в своё жилище как обычно поздно. Окно Гурского опять было тёмным. Когда я подходила к лестнице, ведущей в мансарду, миссис Реган вышла из своей комнаты на первом этаже, – Поздно возвращаетесь, мисс Смит. – Последний сеанс закончился в половине одиннадцатого. Она окинула меня мрачным взглядом. – Это не слишком подходящая работа для молодой девушки. – Но это хоть какая-то работа, миссис Реган. И я умею делать то, что делаю. Она издала неопределённый смешок, помолчала и вдруг сказала: – Думаю, вы ничего не ели сегодня. Я попыталась вспомнить и поняла, что действительно ничего не ела, даже думать забыла о еде. Пробормотала, ожидая очередного упрека: – Я… обедала, съела сэндвич. – Не лгите, Анна. Вы совершенно голодны. Идёмте, выпьете чаю. Она величаво развернулась и пошла в свою комнату, уверенная, что я иду следом. И я, конечно, пошла. Хозяйка усадила меня за стол на маленькой кухне, налила чашку чаю, поставила передо мной тарелку с печеньем, сказала: – Ешьте, мисс Смит. Иногда, нужно есть, – и удалилась. Я вдруг почувствовала, что ужасно голодна. Долго не могла заснуть, думая о Генри Ламли, пришитой коже, мистере Фредерике и неожиданном поступке хозяйки дома. Утром в дверь постучал Гурский, помятый и взволнованный, словно не спал всю ночь. – Нам нужно поговорить, Анна. Это важно. Сегодня сухо, надеюсь, ты найдешь время прогуляться со мной после завтрака. – Да, поговорить нужно, – согласилась я. Он привёл меня в небольшой сквер, чудом уместившийся меж домами. Возможно, это была чья-то частная территория, но не было никого, кто бы возражал против нашего появления. Мы устроились на скамье возле колючего кустарника с ярко оранжевой листвой – в тон моему настроению, колюче-оранжевому. Гурский молчал какое-то время, поглаживая бородку, которую отрастил в последнее время. Я тоже молчала, не желая поддерживать его. – Анна, – наконец начал он, – хочу быть искренним с тобой, хочу повиниться перед тобой. – Если вы о шантаже, Лев Данилович, я уже простила вас, – пробормотала я. – Да, я понимаю, – он махнул рукой, – но я не об этом. Да, я вел себя недостойно, но только из любви к тебе, Анна. Более того, я следил за тобой последние дни и знаю, что ты играешь в театре, как тапер… Ты ничего не рассказала мне об этом! – Вы следили? Зачем? – Да, следил. Я переживал, страдал, а ты молчала! – Но мне нужна была работа, а эта не самая худшая. – Но это не работа для молодой девушки, – повторил он вчерашние слова миссис Реган. – Отчего же? Я всего лишь играю на рояле, получаю за это деньги, что в том плохого? – Плохо то, что я не смог, не могу обеспечить тебе достойную или хотя бы приличную жизнь! – Это не в вашей власти, Лев Данилович. – Да, увы, не в моей… – И я думаю… – Подожди, Анна, – перебил меня Гурский, словно испугавшись услышать роковые слова, – я сказал, что буду искренен с тобой, и я это сделаю… Я все расскажу. Он вздохнул, взглянул на меня, отвернулся и продолжил: – Я игрок… ты не знала об этом, Анна. Знал твой отец. Я играю с молодости, банк, бостон и прочее. Раньше мне часто везло, я был хорошим игроком. – И что с того, Лев Данилович? У каждого могут быть свои… увлечения. – Да, Анечка, могут. Но я… я решил, что смогу выиграть здесь, но я… Он замолчал, вздохнул, глубоко и тяжко, будто собрался куда-то нырнуть. – И вы проиграли? – догадалась я. – Да, проиграл… и не могу выплатить проигрыш, он слишком велик для меня. – Сколько? – Больше ста фунтов… Я думал, что выиграю, и мы с тобой уедем, здесь слишком сложно жить чужаку… – Я никуда не поеду с вами, Лев Данилович, – сказала я, думая о деньгах Фредерика – отдать Гурскому сто фунтов и расстаться навсегда? – Анечка, ты жестока со мной… Меня могут убить. – Лев Данилович, но зачем вас убивать? Никто не станет убивать должника. – Они избили меня… Он обнажил руку, закрутив рукава. Я содрогнулась, увидев красно-синие кровоподтёки от локтя до запястья. – У меня возникла идея, Анечка. Ты можешь мне помочь… Нет, не деньгами – откуда у тебя деньги, но есть такое поверье, что новичку всегда везёт в азартных играх. Мы пойдем с тобой в казино, и ты сыграешь в рулетку – у меня есть немного на ставку. Если ты выиграешь – я спасен… – Лев Данилович, это какой-то странный план. Я никогда не играла в рулетку и не представляю, как это делать. Вспомнила, что недавно смотрела фильм, где герой проигрался в рулетку и собирался застрелиться. Я озвучила его Лунной сонатой. – Это прекрасно, что ты никогда не играла! – воскликнул Гурский и тотчас приглушил голос: – Я ведь говорю именно об этом – новичкам всегда везет. Повезет и тебе, я уверен… – Не знаю, мне нужно подумать, – пробормотала я. – Отвечу вам… завтра, но я совсем не уверена. – Анечка, я верю, что ты согласишься, ты благородна, прекрасна, нимфа моя… Я больше не могла говорить с ним – нимфа встала и распрощалась, поспешив на улицу Сент-Джеймс.
ДюймОлечка: Хелга Он еще и игрок, какой ужас. Анне нужно бежать от этого человека, тем более мне кажется, что он ее не в игровой зал зовет, с ней могут случиться вещи и похуже синяков на руке как у Гурского. А хозяйка хоть и строга, но своеобразно позаботилась об Анне, не зря она ей нравилась. Все же интересно с Фредериком - он или Генри Ламли, или это совпадение, или это может его друг оказавшийся там же... А может это Ламли решивший от докучливой публики таким своеобразным способом спрятаться... Вопросы, сплошные вопросы...
apropos: Хелга Ну, с ним все очевидно, в общем. Хотя дна нет, как известно. Он определенно пытается втянуть Анну в какую-то свою игру, сулящую ей очередные проблемы, по сравнению с которыми история в Норте окажется цветочками. Она уже пришла в себя после известного шока и как бы должна понимать, что происходит и во что это может для нее вылиться. ДюймОлечка пишет: А хозяйка хоть и строга, но своеобразно позаботилась об Анне, не зря она ей нравилась. Хозяйка классная, мне она тоже нравится.
bobby: Хелга Только этого Анне и не хватало! Неужели она согласится?! Этого нельзя делать! Какой мерзкий человек, куда он ее втягивает... ДюймОлечка пишет: Все же интересно с Фредериком - он или Генри Ламли, или это совпадение Да, но чтобы настолько похожая катастрофа еще с кем-то в это же время случилась- маловероятно. Склоняюсь к мысли, что Генри инсценировал похороны, чтобы "исчезнуть" для всех, так сказать...
Хелга: Дамы, дорогие, спасибо за отклики! Не могу искренно ответить на ваши предположения и возмущения по поводу Гурского, сама переживаю за Анну, но интрига есть интрига.
Хелга: Снова провела несколько часов в читальном зале, в тщетных поисках следов мистера Фредерика, просматривая газеты за 1917 год и размышляя над предложением Гурского. Возможно, оно и не столь нелепо, пришла я к неутешительному выводу, сидя в кафе с сэндвичем и чаем. Иногда нужно есть, миссис Реган права. Вечером пришёл Гурский и принёс платье, которое, по его мнению, подходило даме, посещающей казино – серый с розовым отливом шелк, спадающий с плеч, широкая серая лента на бёдрах, открытая спина. Красивое платье, Гурскому нельзя было отказать в хорошем вкусе. – Ничего я не решила, – сказала я, разглядывая наряд, и невольно добавила: – К платью нужны чулки и туфли. – Будут, будут, и чулки, и туфли, – зачастил Гурский со сладкой улыбочкой. – Ты ведь уже решила, Анечка… решила, да? Никакой опасности, ты просто сыграешь и уйдешь, мы вместе уйдем. Ты же храбрая девочка… – Я вовсе не храбрая и не девочка… – оборвала его и на всякий случай добавила: – и не нимфа. – Да, да, не нимфа, – рассмеялся он, выставив ладони в согласном жесте. – Но я работаю по вечерам. – Это неважно, казино открыто по ночам. Я сделала глубокий вдох. – В таком случае, Лев Данилович, давайте заключим… договор. Я пойду в казино, но при условии, что после этого мы навсегда расстанемся, и вы более не станете уговаривать меня… жить с вами. Гурский замер на какой-то миг, затем принялся приглаживать редеющие, тронутые сединой волосы, будто прихорашивался. – Но как же, Анечка, – пробормотал он, – девочка моя, какой договор, я же люблю тебя… жить без тебя не могу. – Лев Данилович, можете жить. Хотите жить, соглашайтесь, – меня понесло откуда-то нахлынувшей волной куража. – Не хотите, как хотите… – Ты… ты жесткая, Анна, жестокая! Я спас тебя, ты забыла об этом, – изменившись в лице, прошипел он – боялся повысить голос, чтобы не услышала хозяйка. В глазах его снова замелькало то бешенство, которое полгода назад стало последней каплей, подвигнувшей меня на побег. Но я больше не боялась его. – А теперь я спасу вас, и мы будем квиты, – ответила я. – Ах, эти начитанные барышни… – процедил он сквозь зубы. – Что поделать, мы читаем, – сказала я и замолчала, ожидая ответа пыхтящего от злости и обиды Гурского. Конечно, никакой уверенности, что соглашение сработает, у меня не было, но отчего не попытаться. «Хорошо, я согласен», – услышала его тихий голос. Он успокоился, взгляд стал обычно-приторным. Удивительно, как он мог когда-то нравиться мне? Но тогда я была глупой маленькой девочкой, а он – офицером в красивом мундире. – Я согласен, – тускло повторил он. – Слово офицера? – спросила я на почве воспоминаний. – Слово офицера… Видимо, долг его был намного больше ста фунтов. Итак, день спустя, после последнего киносеанса, мы с Гурским отправились в казино. Заведение располагалось на одной из улочек Сохо под вывеской паба с названием «Драйвергуд». Мы прошли мимо барной стойки к двери за темной шторой, Гурский что-то показал человеку, стоящему там, и он кивнул, пропуская нас. Спустились вниз, на несколько ступенек. Гурский отворил следующую дверь, ведущую в большой зал, гудящий голосами. Мы сдали пальто в небольшой гардероб и спустились ещё на несколько ступенек по широкой, застеленной дорожкой лестнице. В центре зала располагался большой круглый стол, расчерченный красными и чёрными полосами, вокруг которого сидели и толпились люди – то и была рулетка. В глубине зала – столы, за которыми играли в карты, справа – бар и конторка за стеклом. Спёртый воздух был наполнен запахами папиросного дыма, духов и чего-то похожего на аромат читального зала – вероятно, мебели и тканей, долго бывших в употреблении многими людьми. Я справилась с минутной паникой, но чувствовала себя весьма неловко, в откровенном платье, какого никогда не носила, с не слишком умело выполненным гримом, боясь того, что предстоит. «Проиграешь и уйдешь» – сказала себе, пытаясь успокоиться. – Здесь вы и проигрались? – ядовито спросила Гурского. – И здесь тоже, – признался он. – Ты помнишь, что я рассказывал про рулетку? Делай сначала внешнюю, на красное или черное или чёт-нечет, а потом перейдешь на внутренние, если повезет. Понаблюдай, осмотрись. Потом сделаешь «сплит» или «ставку в номер». – Правила, кажется, помню, в общих чертах, – неуверенно кивнула я – за завтраком он просветил меня о правилах игры. Гурский сходил к конторке и, вернувшись, вручил мне несколько жетонов, затем подвёл к рулетке. Я оказалась за спиной темноволосого мужчины, сидящего у стола. – Делайте ваши ставки, леди и джентльмены, – провозгласил крупье, долговязый лысый человек с длинными старомодными бакенбардами. Публика зашевелилась, зазвучали голоса, делающие ставки, а когда крупье, сообщив, что «ставки сделаны, ставок больше нет», запустил колесо фортуны, у меня закружилась голова, а желание сбежать стало невыносимым – мне никогда не разобраться в этой чертовщине. Зачем, зачем я согласилась? Как всегда, влипла в историю! Колесо остановилось, раздались радостные возгласы, разочарованные вздохи и ругательства – джентльмены не слишком сдерживали эмоции в присутствии леди. Снова зазвучало «делайте ваши ставки», Гурский тронул меня за плечо, я подвинулась к столу, разжимая кулак, в котором держала фишки и пробормотала, потеряв от волнения голос: – Четыре-семь, сплит. – Повторите, мадам, – не расслышал мое бормотание крупье. – Четыре-семь, сплит, – повторила я, противно взвизгнув. Темноволосый мужчина оглянулся. Это был Джек Смит, то есть, Себастьян Андертон… Он смотрел на меня и, кажется, не узнавал, но не отводил взгляда. Потом встал и уступил мне место. Я села и поставила фишку в один фунт между четверкой и семеркой, чувствуя затылком напряженный взгляд. – Ставки сделаны, ставок больше нет… Колесо закрутилось, гипнотизируя собравшихся вокруг. Я не думала о ставке, а размышляла, узнал ли меня Джек, то есть, Себастьян.
полная версия страницы