Форум » Хелга » Графоманство, как отражение бытия » Ответить
Графоманство, как отражение бытия
Брюнес: Автор - Брюнес Повесть Осмелюсь предложить вашему вниманию начало небольшой повести.
deicu: История все чудесатее и чудесатее. Веревка из джинсов, распиленных женской пилочкой для ногтей (с украшением в виде паука - сама по себе впечатляющая деталь ) далеко превосходит все описанные виды спасения на водах. Этнографически подкованная волоокая брюнетка, надеюсь, еще не сказала своего последнего слова (хотя р-р-розовая Мэри-Эйприл тоже хороша ). И оденьте сержанта поскорее, а то Ваши читательницы так и не поднимутся из обморока.
Marusia: Брюнес Вас хочется цитировать и цитировать (извините за фамильярность). Преступники, бороздящие городское пространство; огромные глаза Джеральдины, отличающейся умом и сообразительностью; вывихнутая рука селянина в короткой борьбе за обладание транспортным средством... Брюнес пишет: Полицейские Верник и Джонс ... под пиво основательно перемыли все несущие части инспектора Уотсона, а заодно и сержанта Флемминга Не знаю с кого Вы писали эту парочку, но у меня они вызвали ассоциацию с собранием на ликеро-водочном заводе Жванецкого: «Водители Ларионов и Кутько обещали сэкономить тонно-километров вдвое и бой тары произвести с учетом интересов...» deicu пишет: И оденьте сержанта поскорее Не надо , пусть так еще походит Брюнес пишет: Тщательно порывшись в порванном кармане, он нащупал выпавший, но зацепившийся за трусы предмет. Это была женская пилочка для ногтей с нелепым украшением в форме паука с колючими проволочными лапками, благодаря которым она и задержалась в белье сержанта. Эту вещь он обнаружил под головой отравленного Урии Рафлса-Скунса в квартире Мэри-Эйприл. Это было невероятное везение. А пилочка, пожалуй, действительно бесценна.
Axel: Брюнес Смеялась до слёз. Спасибо!
Wega: Брюнес пишет: Применив классический прием «девушка на дороге, мужчина – в кустах», они овладели грузовиком, и сержант пообещал незадачливому фермеру, что все расходы и компенсации за моральный и небольшой физический ущерб, связанный с шоком от вида сержанта и вывихнутой последним в короткой борьбе за обладание транспортным средством руки селянина, восполнит государство. Фермер, глядя вслед удаляющейся собственности, саркастически сплюнул, выразив глубокое недоверие к намерениям вышеупомянутого института выплачивать какие бы то ни было компенсации. Классно! И очень, очень смешно!
Леона: Присоединяюсь к воплям восторга и желаниям растащить сей шедевр на цитаты! Да здравствует нескончаемое 1 апреля!
Брюнес: Дамы, очень благодарна за положительные отзывы! --------------------------------------------- Пятая кружка пива и частые упоминания имен инспектора и сержанта странным образом стимулировали профессиональное рвение справедливого Джонса, а после шестой он решительно объявил, что им просто необходимо отправиться в клуб «Новая канава», чтобы выяснить, где живет тот Бронкс, с которым на днях встречался злополучный Скунс. Верник посопротивлялся для верности, но, прикинув, что дома его ждет грозная жена, которая не упустит случая упрекнуть его в пьянстве, да и гнев начальства чего-то стоит, решил, что лучше отправиться по делам службы. В клубе, который с виду напоминал обычный паб, дополненный бильярдными столами, имелось небольшое помещение, где собирались картежники, игроки в кости и заезжие каталы. Эта сфера деятельности заведения неофициально значилась полулегальной – хозяин поставлял полиции тайны своих клиентов ради сохранения своего заведения. Вчера Верник и Джонс изрядно тряхнули его, пытаясь выяснить адрес подозрительного Бронкса, но тот, поклявшись всеми своими родственниками до пятого колена, заверил их, что не знает, где живет этот скользкий тип, но постарается узнать к сегодняшнему дню. Заполучив обещанный адрес, Верник и Джонс направились в сторону кварталов старого дока, где, по сведениям хозяина «Новой канавы», проживал упомянутый Бронкс. Дом на берегу давно заброшенного канала смотрел подслеповатыми окнами в изувеченное цивилизацией городское пространство. Верник и Джонс поднялись по хлипкой лестнице на пятый этаж и постучали в давно не крашенную дверь. Где-то в недрах дома заскрипела кровать, снизу послышался скрипучий женский голос, но за указанной дверью стояла тишина. Джонс вытащил пистолет, Верник нерешительно толкнул дверь, которая с жутким скрипом отворилась, открыв зловещее зрелище – посреди комнаты, обставленной жалкой мебелью, с засиженными мухами стенами, на затоптанном полу, неловко запрокинув голову, лежал мужчина, по описаниям идеально подходивший к образу Бронкса. Пивные пары, вдохновившие бравых бобби на трудовые свершения, в миг улетучились, когда они осознали, что, судя по пулевому отверстию в голове несчастного, побеседовать с ним уже вряд ли удастся. Верник, кряхтя и проклиная тот час, когда вступил в ряды доблестной английской полиции, взялся за телефон и занялся организационной частью дела, а Джонс – осмотром квартиры и убитого. Когда прибыли инспектор Уотсон, врач и молодой стажер, он внимательно изучал стену комнаты, видимо, служившую хозяину записной книжкой, и так увлекся чтением записей, что даже не отреагировал на появление начальства. Сержант усадил Джеральдину на водительское место и заставил выжать из старого грузовика все, на что тот был способен, а сам, удобно, насколько было возможно для его израненного тела, устроился на сиденье и заснул, точнее, впал в короткое забытье. Ему вдруг почудилось, что он лежит на берегу моря, на горячем песке, прибой ласкает его пятки, а прекрасная белокурая девушка, вышедшая из морских волн, смотрит на него огромными черными глазами, склоняется к нему, касается своими нежными губами его губ, и он, охваченный страстью, сжимает в объятиях ее гибкое тело, которое пылко отвечает его неуемным желаниям и… сержант очнулся от весьма болезненного столкновения своего лба с лобовым стеклом. – Простите, Джеймс, я резко затормозила, – виновато сказала Джеральдина. Флемминг, потирая вероятную очередную шишку, уставился на дорогу, через которую с восторженным блеянием дружной кудрявой толпой передвигалось стадо белоснежных овец. Едва хвостик последней овцы мелькнул перед бампером грузовика, Джеральдина резко отжала газ, и Флемминга снова изрядно тряхнуло, но на этот раз он отделался зарядом адреналина, болью в раненом плече, восхищением отважной Джеральдиной, шевельнувшимся где-то в недрах души, и смущением оттого, что на нем нет штанов. Выехав на центральную магистраль, они обнаружили, что находятся в 100 милях от Лондона. Через пару часов за окнами грузовика замелькали кварталы Гринвича, и Джеральдина предложила сержанту остановиться возле больницы, чтобы обработать его раны, а заодно и ее царапины, полученные при падении в колодец, но он решительно отказался, заявив, что сейчас, когда жизни Мэри-Эйприл, а, возможно, не только её, угрожает смертельная опасность нельзя терять ни минуты, а его рана, которая, судя по всему, является поверхностной, а не сквозной, вполне может подождать, как и царапины Джеральдины. В джунглях Ламдоджи ему как-то пришлось залечивать более серьезную рану листьями дерева бунакфа, и все обошлось. В ответ Джеральдина рассказала, что туземцы племени сиотху лечат свои раны исключительно листьями дерева со сложным названием, которое она позабыла, но обязательно восстановит в памяти, как только доберется до библиотеки. Затем, помолчав, добавила, что сиотху ходят совершенно обнаженными, считая, что прикрывать какие-либо части тела, сотворенные великим Божеством Сио, не очень хорошо по отношению к этому Божеству, но он, сержант Флемминг, не принадлежит к данному племени и, конечно, может отказаться от медицинской помощи, но вряд ли его поймут соплеменники, если он появится на лондонской улице без штанов, даже при условии, что он будет сообщать всем прохожим, что делает это исключительно по экстренной профессиональной необходимости. С этим аргументом сержанту пришлось согласиться, но он тут же объявил, что выходить из машины и мерять брюки не собирается, а поручит важное дело покупки штанов Джеральдине, выделив ей на это пять, максимум десять минут. Джеральдина блестяще справилась с поставленной задачей, купив сержанту в первом попавшемся на глаза бутике джинсы, которые, правда, оказались на два размера больше, потому что мисс Уотсон очень спешила. Мэри-Эйприл очнулась, выбралась из-за останков своего любимого дивана и, хромая и пытаясь закрыть глаза, чтобы не видеть своей изувеченной квартиры, отправилась к зеркалу. К своему ужасу она обнаружила на щеке свежую, даже кровоточащую царапину, которую, видимо, получила при падении, что было совершенной катастрофой. Кроме того, она сломала шпильку на новых, только что купленных туфлях и снова порвала колготки. Мэри-Эйприл бросилась к телефону, чтобы позвонить 911 или в полицию, но ее миленький желтый телефон валялся на полу, жалко раскрыв свое разбитое нутро. Она кинулась искать сумочку, чтобы взять сотовый, но не смогла ее найти. Поиски телефона заставили ее вспомнить про черного человека, выстрел и сержанта, который, вероятно, так и истекал кровью там в коридоре. Она открыла дверь и осторожно выглянула из квартиры. В коридоре было тихо и пустынно, словно здесь никогда не стреляли, и никто не падал на пол и не просил ее о последнем одолжении вызвать противную Уотсон. Значит, он ушел с Джеральдиной, даже не поинтересовавшись, что же присходит с нею, Мэри-Эйприл? «Он бросил меня! Бросил в такой момент, когда столько несчастий обрушилось на меня! Этот труп, и мебель вся поломана, и шпилька, и вторые колготки за два дня! А я сделала, как он хотел, звонила этой Уотсон, подумала, что он умирает, а он просто сбежал от меня с Джеральдиной, даже не вспомнив обо мне!» Осознание всей неслыханной подлости поступка сержанта Флемминга привело обычно жизнерадостную и оптимистичную Мэри-Эйприл в состояние такого отчаяния, что она вернулась в свою квартиру, захлопнула дверь, рухнула на порезанный диван и зарыдала. Мэри-Эйприл рыдала долго и горько, до тех пор, пока совершенно не выбилась из сил, и не уснула, а, уснув, не заметила, как проспала до утра. Утро не принесло облегчения, потому что царапина на щеке приобрела неприятный оттенок засохшей крови, и замаскировать ее не удавалось никакими средствами. Глаза покраснели от вчерашних слез, под ними залегли темные круги, а на нежной белой коже лица появились неприятные красные пятна. Все это лишило Мэри-Эйприл возможности выйти из квартиры при свете дня, и при отсутствии телефонной связи она оказалась отрезанной от мира. Мэри-Эйприл решила, что дождется вечера и лишь тогда выйдет из дома, хотя перспектива выходить в темноте после всего, что произошло за последние дни, смущала ее столь же, сколь и альтернатива появиться на публике с помятым и поцарапанным лицом, не говоря уже о мучительных проблемах с обувью.
Надина: Брюнес Спасибо за очередную порцию юмора
Inn: Ага, теперь ему блондинки "с огромными чёрными глазами" снятся ;-), т.е. к брюнетке он тоже неровно дышит... Молодец сержант, не теряется :-)! Аколготки, за многострадальной судьбой которых следили все читательницы, автор, стало быть, не пожалел. И блёстки их не спасли... Правильно девушка убивалась, насчёт вторых колготок за два дня, одного этого потрясения ей хватило бы с лихвой :-)! "она сломала шпильку на новом, только что купленном туфле" - или "она сломала шпильку на новых, только что купленных туфлях (купила-то пару, а не одну туфлю!) или "купленной туфле", т.к. "тУфля" - женского рода)
Marusia: Ну вот, Бронкс последовал за Скунсом, и допрашивать опять некого. Бедная, бедная Мэри-Эйприл, как она еще держится. Невыносимо жалко за очередную пару колготок Остатки любимого дивана не так жалко, все-таки они сыграли свою роль, спасли жизнь своей божественной хозяйки Гадкая Джеральдина, на дала нашему Божеству Сио Джеймсу досмотреть такой сон Брюнес Браво
Tatiana: Брюнес Альтернативные методы лечения просто замечательские! Но колготки... У-у-у-у, я этого не переживу. Браво!
apropos: Брюнес Ах, какая прелесть! *кровожадно* Еще один труп - это круто! Как наша Мэри-Э., однако, страдает. И ее можно понять, между прочим.
Tatiana: apropos пишет: *кровожадно* Еще один труп - это круто! Да ну... Что там труп... Колготки порвались! Вот что воистину ужасно!
Цапля: Ооо, какое продолжение. Сплошные потери... Эксклюзивные колготки, новые туфли... Горе! понимаю Мэри-Эйприл... да, еще труп, кстати. Браво, автор!
deicu: События принимают нешуточный оборот... Сам факт, что герои (зачислим Джеральдину тоже в героини, ладно? ) нечувствительно оказались так далеко от Лондона, а также сержант - от Мэри-Эйприл... Жесткий экшн! А так гламурненько все начиналось. Что-то я уже и на хэппи-энд не надеюсь, лишь бы все живы остались. Неужели суровый автор отправит их вслед за колготками?? Брюнес, умоляю, скорее снимите с нас бремя ожидания!
Wega: Брюнес ! Как же здорово придумано! Как же интригующе, стильно, изобретательно написано! Как иронично! Одним словом - песня! И не хочется, чтобы эта "кошмарная" история закончилась. Тем более, скоропостижно!
Брюнес: Wega пишет: Тем более, скоропостижно! Думаю, что так и будет....
Брюнес: Через час после принятия решения Мэри-Эйприл почувствовала, что хочет есть, через полтора часа есть захотелось еще сильнее, а ещё через два муки голода стали просто невыносимыми. Мэри-Эйприл была стойкой и выдержанной девушкой и пережила в своей недолгой жизни не одну диету, точнее, она постоянно сидела на какой-нибудь из них и сейчас, как назло, диета ее была мясо-овощной – ей требовалось съедать каждый день по фунту мяса или птицы, а также по фунту зеленых овощей. В холодильнике Мэри-Эйприл обнаружила кусок сыра, оставшийся от последней, сырно-фруктовой диеты, но съесть его ей не позволили природные организованность и последовательность. Муки голода стали совсем нестерпимыми спустя еще полчаса, и Мэри-Эйприл решилась на экстраординарный поступок: поход в магазинчик, где она обычно покупала свой фунт мяса, благо, что он располагался на другой стороне улицы. Учитывая обстоятельства и поврежденное лицо, Мэри-Эйприл собралась довольно быстро – через три часа она была почти готова и весьма довольна результатами своих усилий. Сначала, пытаясь замаскировать ужасную царапину, она наложила на лицо довольно толстый слой тонального крема оттенка молодого недозревшего персика, но после тщательного осмотра полученного результата, пришла к выводу, что этот вариант смотрится слишком вульгарно. Умывшись, она попыталась замаскировать рану тональным кремом фирмы Дермооут, который был разрекламирован как средство, уникально скрывающее и сглаживающее любые неровности и недостатки кожи лица, но была глубоко разочарована, потому что неровности и недостатки на коже ее лица отсутствовали, а перед царапиной Дермооут оказался бессилен. Мэри-Эйприл в раздумьях бродила по квартире, подбирая разбросанные вещи, и наткнулась на валяющийся на полу журнал «Чарующая Дейзи». Пока она машинально листала журнал, из него выпала фотокарточка, Мэри-Эйприл мельком взглянула на нее, удивившись, что фото ей не знакомо, но знакомо одно из лиц на фото, и, перевернув следующую страницу журнала, увидела снимок девушки, лицо которой украшало изображение свившейся кольцами змеи, держащей в пасти очаровательную розу пепельно-розового оттенка. «Боди-арт!» – воскликнула Мэри-Эйприл и вспомнила, что где-то у нее должен храниться набор театрального грима, подаренный одним из поклонников. Рисунок на лице – это экстравагантно, но все же лучше, чем вульгарный слой крема или еще более вульгарная царапина – ведь чувство прекрасного было неотъемлемой частью характера и сущности Мэри-Эйприл. Как ни странно, Мэри-Эйприл совершенно не умела рисовать, и ей потребовалось два часа, чтобы изобразить на щеке некое подобие розы, приняв царапину за стебель с листьями. Рисунок не был совершенен, но настолько впечатлил впечатлительную девушку, что она перемеряла весь свой гардероб в поисках подходящего одеяния и, несмотря на адские муки голода, пришла к выводу, что для этой боди-розы нужен совершенно особый костюм. Учитывая обстоятельства, Мэри-Эйприл все же пришлось смириться выбранными из множества вариантов широкими розовыми брюками и топом-корсажем, открывающем ее прекрасные плечи, грудь и спину. Она распустила свои роскошные волосы, надела широкополую шляпу цвета опаленной листвы и застыла перед зеркалом, в восхищении от отраженного им зрелища. «Пусть сержант и Брокльхерст поймут, кого они потеряли навсегда!» – мстительно подумала она. Затем Мэри-Эйприл добавила последние штрихи – прозрачный шарф и огромную сумку – и вышла из квартиры. Едва она захлопнула дверь, как из апартаментов миссис Окатамуль появился высокий мужчина, он равнодушно прошествовал мимо Мэри-Эйприл к лифту, зашел в него, но едва девушка хотела последовать за ним, как двери лифта сомкнулись перед ее носом. «Нахал и наглец! И даже не обратил внимания на меня!» – возмутилась Мэри-Эйприл, вздохнув, прислушалась к звукам, которые вульгарно издавал её желудок и стала ждать возвращения кабины лифта. Снова открылась дверь соседней квартиры, миссис Окатамуль в черном платье и черной круглой шляпке парижского фасона появилась перед Мэри-Эйприл и остановилась, уставившись на нее в немом изумлении. – Миссис Окатамуль, вы не узнаете меня? Это я, Мэри-Эйприл! – игриво объявила девушка, ощущая себя, по меньшей мере, татуированной Урсулой Юндресс – образ который навеки покорил ее сердце – правда, очень голодной. Миссис Окатамуль беззвучно, словно рыба, выброшенная на берег, открывала рот, вытаращив узкие глаза. «Неужели мой боди-арт так плох? Ну, конечно, я же не художник и не смогла нарисовать розу так, как хотелось бы, но зачем так явно выражать свое неудовольствие?» – подумала Мэри-Эйприл. Она попыталась найти слова, чтобы ответить миссис Окатамуль на ее странное молчание, но не успела, потому что соседка вдруг издала странный звук, который можно было бы сравнить с криком удода в ночи - если бы Мэри-Эйприл когда-нибудь слышала, как кричат удоды - кинулась на девушку, схватила ее за руку железной хваткой и потащила в недра своей квартиры. От неожиданности происходящего в первые секунды Мэри-Эйприл поддалась ей без сопротивления и лишь, когда миссис Окатамуль почти заволокла ее в свою обитель, поняла, что происходит что-то странное, и отчаянно завопила. В этот момент распахнулись двери лифта, и кто-то огромный и страшный кинулся на Мэри-Эйприл, отчего она закричала еще громче и рухнула на колени. Что-то загрохотало над ее головой, какие-то люди пробежали мимо, толкнув ее с двух сторон, она упала и закрыла глаза, инстинктивно пытаясь придать телу изящную позу, поскольку сегодня она была прекрасна – прекрасна, несчастна и голодна. – Мэри-Эйприл! – услышала она вдруг хриплый мужской голос и открыла глаза, не теряя надежду, что роза на щеке не повреждена. В первую секунду она не узнала сержанта Флемминга, настолько он был грязен, изранен и дик. «Он вернулся?» – удивилась Мэри-Эйприл, тотчас же отметив, что сержанту не помешало бы помыться и воспользоваться хорошим парфюмом, например, Бьюго Хосс или Ягуар-Джип, но затем, осмотрев его внимательней, она пришла к выводу, что все-таки сержанту очень идет быть таким заросшим и неухоженным, это придает ему невероятный мужественный шарм, хотя исходящий от него запах и оставляет желать лучшего. – Все в порядке, – сказал сержант, взяв Мэри-Эйприл за руку и помогая подняться на ноги. – Вам больше ничто не угрожает. Он, не отрываясь, смотрел на щеку девушки. – Будь ты пр-роклята! – это кричала, потрясая над головой сцепленными наручниками руками, миссис Окатамуль, ее с двух сторон держали толстый и худой полицейские. – Миссис Окатамуль – убийца? – изумилась Мэри-Эйприл, – А я видела ее на фотографии! – вдруг вспомнила она. Миссис Окатамуль снова издала вопль удода, а сержант тотчас же поинтересовался, где он бы он мог взглянуть на это фото. Лишь после того, как Мэри-Эйприл открыла дверь своей квартиры, нашла на полу среди вороха журналов снимок, выпавший из «Чарующей Дейзи», и отдала его почему-то страшно обрадовавшемуся сержанту, она обнаружила, что ее розовые брюки непростительно испачканы. Она бросилась было в спальню, чтобы срочно переодеться, но на пути наткнулась на Джеральдину Уотсон. – А ты что здесь делаешь? – удивилась Мэри-Эйприл. – Спасаю тебя, – ответила Джеральдина. – Ты же сама меня вызвала! – Это от кого же? – с подозрением поинтересовалась Мэри-Эйприл. – От убийцы, – ответила Джеральдина и спросила: – Ты занялась боди-артом, как туземцы из племени йеллоу, что живут на острове Липелоу в Тихом океане? Ты знаешь, что женщины этого племени наносят на лица изображения цветка, который символизирует их социальное положение в данный период жизни. Например, девушкам рисуют цветок липелуйской лилии, который олицетворяет невинность, а женщины в первые годы замужества носят на лицах изображение розовой амелии, которая означает приобретение первого опыта общения с мужчиной, женщины же, прожившие в браке долгие годы… Мэри-Эйприл, да и сержанту Флеммингу, который, забыв о службе и ранах, слушал Джеральдину, не удалось узнать, изображение какого цветка и какого цвета носят на лицах опытные йеллоуанки, потому что этот увлекательный рассказ был прерван громогласным чихом, и перед ними предстал лысый коротышка с клетчатым носовым платком в руке – инспектор Майкрофт Уотсон, который с отвращением уставился на разрисованную щеку прекрасной блондинки.
Tatiana: Брюнес Замечательно!!! И, очень прошу, расскажите, пожалуйста, поподробнее о занятиях боди-артом туземцами из племени йеллоу, что с острова Липелоу (Тихий океан). Эта чудесная история послужит мне утешением - я до сих пор оплакиваю колготки.
apropos: Брюнес Страдания голодной М.-Эйприл,как и ее занятия боди-артом потрясли мою душу (и в какой-то степени - тело, содрогающееся от слез и смеха) до самой глубины. Ах, ах! Окатамуль-удод оказалась убийцей! А сержант и без парфюма неотразим. Теперь бы поскорее узнать, что там этот удод затеял (и почему), и кого выберет сержант, а, может, и инспектор переменит свое отношение к коварному женскому полу? (Но чтобы песня не кончалась... )
Леона: Tatiana пишет: я до сих пор оплакиваю колготки А мне новые туфли больше жалко было. Брюнес От такого экшна просто дух захватывает! Особенно если представить себе израненого сержанта без штанов и искусство боди-арта туземцев с острова Липелоу!
полная версия страницы